На следующее утро Элизабет проснулась, лишь когда Уилкинс открыла шторы. За окном была тусклая серая пелена.

— Ну вот, Уилкинс, там дождь?

— Да, мадам.

Элизабет выпрыгнула из кровати и подбежала к окну. С этой стороны дома прежде открывался восхитительный вид на парк и начинавшуюся за ним рощу, которую она хотела обойти. Но сегодня дождь лил как из ведра.

— У мистера Дарси ничего не выйдет с рыбалкой, Уилкинс, а ее милость ведь обещала ему. Ах, как нехорошо получилось.

— Осмелюсь согласиться, мужчины будут разочарованы.

Глядя на преисполненную важности горничную, никто никогда не предположил бы, что под настроение Уилкинс могла заставить старших слуг в Пемберли корчиться от смеха над шутками хозяйки в ее пересказе.

— Ваша ванна готова, мадам.

После завтрака они осматривали дом. По тому, как бегло и без всякого энтузиазма леди Инглбур показывала гостям Дипдин, вряд ли можно было предположить, что она затратила уйму сил, времени и средств на его перестройку.

— Что ж, Дипдин явно заслуженно пользуется своей репутацией, — отметил Дарси. — Его пропорции идеальны.

— Благодарю вас. Так оно и есть, — ответила маркиза. — Но сейчас я почти не замечаю достоинств этого места. Семь лет бедняга Инглбур не знал, куда деваться, все здесь было перевернуто с ног на голову. Теперь я задаю себе вопрос: зачем я это сделала? Идемте, мне хочется показать вам театр.

— Сэр Бомонт — энтузиаст театрального действа. — Леди Инглбур рассказывала Элизабет по дороге. — Насколько я понимаю, он постарается и вас заманить в актеры.

— Полагаю, он видит во мне готовую трагическую героиню.

Маркиза не то рассмеялась, не то раскашлялась.

— Мистер Гловер подготовил для нас первый акт небольшой драмы.

— Он действительно написал драму? Благодарю, ваша милость, за предупреждение, иначе, я могла бы некстати расхохотаться.

Маркиза только слегка улыбнулась:

— Мы с сэром Бо взялись почитать ее вам всем после ленча.

Хозяйка оставила их в картинной галерее. Повернувшись ко всем спиной, Джорджиана упорно изучала какой-то пейзаж. Она думала о том, что за все время пребывания в Дипдине Уэсткомб ни разу не подошел к ней и лишь иногда бросал на нее тревожно-вопросительные взгляды.

— Элизабет, я полагаю, ты не намерена участвовать в этих театральных постановках? — не выдержал Дарси.

Она повернулась к мужу и заглянула в непроницаемую глубину его глаз.

— У меня совсем не было времени подумать над этим, — взвешивая каждое слово, ответила она.

— Я надеялся, что ты правильно восприняла мое нежелание видеть, как ты привлекаешь к себе всеобщее и излишнее внимание.

Два ярких розовых пятна выступили у нее на скулах. Она повернулась и стремительно покинула галерею.

Джорджиана украдкой наблюдала, как брат неистово мерил шагами пол.

— Элизабет и сама не желает участвовать ни в каких спектаклях, не надо ей ничего говорить.

— Неужели? Выходит, мне, ее мужу, только остается и ждать, когда Элизабет соизволит огласить свои намерения, уповая на то, что ее планы, паче чаяния, совпадут с моим собственным взглядом на вещи?

Вообще-то Джорджиана втайне считала, что именно такую линию поведения и следовало бы рекомендовать брату, но она не рискнула изложить ему свои соображения.

Брат тоже ушел. До ленча они больше не встречались.

Элизабет, казалось, не обращала на Дарси внимания, которому открыто проявить свое негодование не позволяло только чувство собственного достоинства. Мистер Уиттэйкер, напротив, пребывал в настроении, которое она никогда не замечала в нем прежде: он смягчился, и его насмешки перестали быть желчными. Элизабет почувствовала в Перегрине живое тепло, по контрасту с холодной надменностью мужа. Мисс Арабелла тем временем ощутила некоторую брешь в рядах, плененных ее блистательностью, и посвятила себя бесплодной задаче преодолеть высокомерие Дарси.

После еды все направились в гостиную на прослушивание первого акта пьесы Гловера. За окном был все тот же хмурый день, и свет в окна не проникал сквозь плотные завесы дождя. Отблески пламени освещали лица слушателей, сидевших полукругом у камина. Оценивающий ропот, которым сопровождалось начало чтения, сошел на нет; шелест платьев стих, и слушатели замерли, затаив дыхание, и даже не поднимали глаз, только украдкой поглядывали на миссис Дарси. Дарси медленно бледнел, лицо же самой Элизабет оставалось непроницаемым.

Подозрения, возникшие у нее еще три месяца назад, при чтении страничек, исписанных Гловером, подтвердились со всей очевидностью. Мистер Гловер, вопреки ее настойчивым возражениям, списал характер героини пьесы с нее, с Элизабет, к тому же вложил в уста этой героини именно ее высказывания, сделанные при самых различных обстоятельствах, и не узнать этого сходства было невозможно. Дарси поднялся с места и встал у окна, повернувшись спиной к комнате. Дождь заслонял красоты роскошного парка Дипдина. Позади него воцарилась тягучая тишина. Наконец она была взорвана аплодисментами.

Маркиза протянула руку к мистеру Гловеру. Он поднялся в своем углу, там, куда не падал свет от камина, и поклонился слушателям. Он взял руку леди Инглбур. Он улыбался только губами, в глазах же застыло тоскливое беспокойство.

— Боже мой, Гловер, ты это сделал! — воскликнул Уиттэйкер. — Роскошная работа! Беру назад все свои слова, коими пытался обескуражить тебя, и прошу прощения за все свои насмешки и нападки.

Гловер посмотрел на Перегрина, настороженный взгляд его темных глаз встретился с безмятежным взором сияющих голубых.

— Вы покорили меня, мистер Гловер, — вмешалась миссис Куртни. — А чем заканчивается пьеса? Боюсь, наша героиня окажется слишком праведной для романтичной развязки. — Эмилия многозначительно посмотрела на Гловера, и тот ответил ей озадаченным взглядом. Он не почувствовал в ее словах никакого подвоха.

— Не отчаивайтесь, Куртни, — успокоил ее Уиттэйкер. — Для нашего героя, которого отвергнет такая богиня, это уже награда. Для него ее отказ дороже согласия десятка обычных женщин.

Реплика племянника явно рассердила маркизу. «Я ошибалась, — подумала Элизабет. — Он такой же зловредный, как и всегда».

— Перри, пожалуйста, не веди себя как мальчишка, — вступила в разговор Арабелла. — Мистер Гловер позволил нам мельком познакомиться с его первой драматической пьесой еще до того, как она будет представлена широкой публике, нет, даже до ее окончательного варианта.

— Я совсем не уверен, появится ли пьеса для широкой публики, — пробормотал Гловер.

Послышался всплеск разочарованного ропота, а маркиза милостиво улыбнулась.

Элизабет чуть повернула голову, чтобы ответить на тихое замечание Эмилии, сидевшей рядом с ней. Гловер вздрогнул от этого едва заметного движения Элизабет. Уиттэйкер проследил за его лихорадочным взглядом.

— Миссис Дарси, мы не слышали вас. Нам трудно составить свое суждение, не услышав вашей точки зрения.

— Не думаю, что на мистера Гловера влияет мое мнение. — Холодок пробежал от ее слов; все присутствующие, казалось, онемели.

— Нам следует поставить эти отрывки как спектакль, — нарушил тишину Хант.

— Стоит ли, сэр Бо? — подалась вперед леди Хант. — Давайте не слишком увлекаться. Нас еще ждет поездка в Блайт, где жизнь — нескончаемая театральная пьеса.

— Да, моя дорогая, но нет ничего интереснее театра, — сказал он, игнорируя предостережение в ее кротком взгляде. В отличие от Куртни, он оценил в тексте все нюансы и пришел в неописуемый восторг. — Что скажете, Гловер?

— Вещь еще не закончена и не отшлифована, — ответил автор.

— Мистер Гловер всего лишь хотел услышать предварительное мнение нескольких друзей, поскольку эта работа сильно отличается от всего, созданного им ранее, — уточнила леди Инглбур.

— Я очень хорошо понимаю ваши чувства, мистер Гловер, — обратилась к нему мисс Бирнли. — Мы творим наедине с собой, и два года может пройти, пока мы мучаемся раздумьями, не швырнуть ли все уже написанное в огонь.

— Вас мучают подобные думы, мисс Бирнли? — спросила сквозь смех Эмилия. — Сколько же рукописей вы отправили на огненную смерть?

— У меня всегда были проблемы с математикой, — отрезала романистка.

— Я тоже не очень-то сильна в арифметике, но отважусь предположить, что ни одной, — сказала Эмилия.

Все тихонько посмеялись, но Эмилии не удалось перевести разговор на другую тему.

— Нескольким друзьям очень понравилось услышанное, Гловер, — сказал сэр Бомонт. — Поставив небольшой спектакль в кругу своих друзей, вы представите, как это будет выглядеть на большой сцене.

Все это время Элизабет знала, что Дарси наблюдает за ней из другого конца комнаты.

— Я бы с удовольствием послушала миссис Дарси в роли главной героини, — раздался в воцарившейся тишине томный голос мисс Уиттэйкер.

— Благодарю, но я отказываюсь, — возразила Элизабет.

— Вы не хотите доставить нам этого удовольствия, миссис Дарси? — упорствовала Арабелла. Теперь и она игнорировала едва заметный протестующий жест своего брата, который просил сестру замолчать.

Даже забыв свой гнев на Гловера, Элизабет не пожелала бы участвовать в подобном развлечении. Тем не менее ее возмущало, что Дарси мысленно велит ей отказаться. Она почувствовала это, и ей не захотелось встречаться с ним взглядом.

— Благодарю вас за комплимент, — ответила Элизабет. — Но у меня нет таланта озвучивать чужие слова, которые не рождены моим собственным «я».

Она поднялась и, сделав легкий поклон в сторону маркизы, покинула комнату.

— Как же так, Гловер, выходит, ваше творчество не завоевало всеобщего одобрения! Ах, какая жалость! — нарушил Уиттэйкер молчание, воцарившееся после ухода Элизабет.

Дарси бросил в пространство короткое «извините» и вышел вслед за Элизабет.

— Арабелла! Ну зачем ты докучала ей таким способом? — пробормотал Перегрин, обращаясь к сестре.

— Сколько вдруг благородства, драгоценный мой братец?! Насколько я вижу, ты не распространяешь внезапно охватившее тебя рыцарство на нашего бесценного драматурга. — Арабелла повернулась, удивленно подняв свои изящные дугообразные брови.

Дарси нашел Элизабет в галерее, которую она взволнованно мерила шагами. Не произнеся ни слова, он присоединился к ней. В конце галереи она остановилась и выглянула в одно из высоких окон. Как же ей хотелось выбраться из дома, пусть даже в такой ливень. Ей как воздух нужны были деревья.

— Я удивлен. Мистер Гловер, оказывается, в таких особых отношениях с тобой, что чувствует себя вправе свободно демонстрировать свое безрассудное увлечение перед всеми этими людьми, — с деланым безразличием сказал Фицуильям.

— Мне показалось, он был в полном смятении и тревоге.

— Не мне судить. Я не так хорошо знаком с ним, как ты.

— Это правда.

— Тебя посвятили в характер его творения?

— Я не ожидала этого. — Элизабет могла бы рассказать ему, как потребовала у Гловера прекратить срисовывать с нее героиню пьесы и как она поверила, что драматург учел ее желание. Ей было противно оправдываться.

Она снова отвернулась к окну. Дождевые струйки стекали по стеклу. Ее муж неподвижно стоял подле нее. И сам Фицуильям, и его взгляд, застывший на ее профиле, и охвативший ее гнев на него — все вместе привело ее в состояние полной беспомощности, близкое к параличу.

И в этот момент перед ними внезапно возник мистер Гловер. Он моментально оценил ярость в их застывших позах; его вдруг осенила мысль, что Дарси угрожает жене.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Гловер? — поинтересовался Дарси, и Гловер содрогнулся от холодной вежливости его тона.

Элизабет устремила на Гловера непроницаемый взгляд.

— Миссис Дарси, умоляю вас, окажите мне честь, уделите мне немного вашего времени.

— Я сейчас занята.

— Когда мне можно будет поговорить с вами?

Не удостоив его ответом, она отвернулась к окну. Гловер развернулся на каблуках и ушел. Они молча ждали, пока вдали затихнут его шаги.

— Элизабет, я должен спросить тебя…

— Здесь не место для разговоров.

Элизабет повернулась и пошла по галерее, он последовал за ней. Они молча миновали два длинных коридора и вошли в ее гардеробную. Уилкинс готовила для Элизабет платье на вечер.

— Мадам, маркиза прислала записку, что она хотела бы видеть вас у себя.

Элизабет повернулась к Дарси. Уилкинс вздрогнула. Она бывала свидетелем самых странных ссор, но в этот момент горничная испугалась и, засуетившись, выскочила из комнаты. Элизабет вспомнила выражение лица Дарси в тот далекий день, когда они едва знали друг друга, и она запачкала юбку в грязи, пока добралась пешком до Незерфилда. Он осуждал ее.

— Ты хотел меня о чем-то спросить? — холодно произнесла она. В ее горделиво поднятой голове он читал презрение.

— Полагаю, я знаю все, что хотел бы знать. — Он коротко поклонился.

— Извини, но меня ждут.

Она медленно пошла по коридору, успокаивая себя перед предстоящим разговором.

Она села, сложив руки на коленях, и молча посмотрела на маркизу.

— Вижу, что вы гневаетесь, дорогая. Не откроете мне причину?

— В апреле ваша милость заверила меня, что мистер Гловер не станет продолжать работу над этой пьесой. Он не сдержал своего слова. И я не понимаю, как вы могли пригласить меня сюда, вместе с моей семьей, чтобы здесь, без всякого предупреждения, навязать нам прослушивание его пьесы. Едва ли вы могли думать, что я останусь этим довольна.

— Я не в силах понять, против чего вы возражаете. Вполне лестный образ героини, да и мало кому станет известно, кто послужил автору прототипом.

— Всем вашим друзьям, а это уже слишком много для меня, — возразила Элизабет.

Колючий взгляд голубых глаз маркизы оттаял.

— Я люблю вас, моя дорогая, полагаю, вы знаете об этом.

— Ваша светлость, я всегда была вам благодарна за вашу доброту.

— Фу, моя дорогая. Мне наплевать на людскую благодарность. — Маркиза выдержала паузу. — Для меня награда в другом: я люблю наблюдать за успехами тех, чьи таланты я распознала и взлелеяла.

— Сдается мне, мистер Гловер достаточно успешен, какая ему надобность продвигать себя еще и за мой счет.

— Я говорила вовсе не о таланте Гловера, а о вашем таланте! — воскликнула леди Инглбур. — Мистер Дар-си старается спрятать вас от всего мира, когда вы, под моим руководством, могли бы прославить его семью.

— А что, если мы… никто из нас… не желает подобной славы? — Элизабет вскочила с места. — Что касается бесцеремонного вторжения мистера Гловера в мою жизнь и его дерзкого изучения моего характера, тут вы сталкиваетесь с моим собственным негодованием и обидой. И вам никогда не удастся подавить мои возражения. Пожилая дама любовалась этой юной спорщицей. Как великолепна была Элизабет, разрумянившаяся от внутреннего огня! Сколько гордости было в ее вздернутом подбородке!

— Театр многие годы был лишен больших драматургов. Мистер Гловер — один из немногих многообещающих авторов, и я верю: когда-нибудь вас будут славить, как ту, что вдохновила Гловера на создание лучшего из его творений.

— Я категорически отказываю мистеру Гловеру в моем позволении когда-либо изображать меня публично, не важно, прямо или косвенно он обращается к моему образу. И никто не сможет убедить меня в обратном.

— Никто-никто, моя дорогая миссис Дарси?

— Никто на всем белом свете.

— Я давала советы некоторым из самых замечательных умов Англии.

— Я достаточно наслаждалась обществом вашей милости, чтобы не испытывать сомнений в вашем уме и в вашем влиянии.

Маркиза не спускала глаз с Элизабет. Восхищаясь этой девочкой за ее остроумие и самоуважение, она не разглядела всей глубины присущей ей гордости. Это не было ни суетным тщеславием, ни кичливой спесью, ни барским высокомерием. Относясь по происхождению к низшему слою дворянства, Элизабет спокойно отвергала помощь супруги пэра, способную ввести ее в самый высший свет. Элизабет обладала беспримерным чувством собственного достоинства, и ее милость благоговела перед этим качеством.

— Меня страшит даже мысль о ссоре с вами, моя дорогая, — сказала маркиза. — Вы стали необходимы мне.

— Я не ищу ссоры, мадам. Я просто не знаю, сумеем ли мы понять друг друга, — ответила Элизабет и повернулась к двери. Леди Инглбур остановила ее, взяв за руку.

— Вы дороги мне, как была дорога мне моя дочь. Подобного чувства я не испытывала с тех пор, как лишилась своей девочки.

— Я соболезную вам в вашей потере, леди Инглбур, но я не могу занять ее место. Я никогда не смогу стать той вашей девочкой. Я чувствую, что вы заготовили для меня рамки, в которые я так легко не вписываюсь. — Печаль сквозила в каждом ее слове. — А теперь, я прошу вас, отпустите меня, я пойду.

Несколько минут маркиза сидела не шелохнувшись.

— Я тщательно все обдумаю, — наконец объявила она, подняв глаза на Элизабет.

Миссис Дарси покинула комнату.

Элизабет рассеянно смотрела в зеркало, пока Уилкинс доделывала ее прическу. Дарси постучал и вошел.

— Я спущусь через несколько минут, — сказала она мужу.

— Я подожду здесь, — ответил он и сел.

Ее явно нервировало его присутствие. Она поглядела на его отражение в зеркале; он неотрывно смотрел на нее, тщательно изучая, без всяких эмоций. Элизабет отвернулась.

— Ты намерена надеть на обед это платье? — уточнил он.

Она грациозно развернулась на табурете. Шелковое платье ее любимого желтого цвета тщательно облегало фигуру.

— Мне казалось, тебе оно нравилось.

— То было в Лондоне. Я не желаю, чтобы моя жена ходила в нем здесь.

— Многие модницы носят платья более смелые.

Он передернул плечами, и в глазах его промелькнуло нечто вроде презрения, по крайней мере ей так показалось. Она снова повернулась к зеркалу.

— Мне переодеться? В чем ты желаешь меня видеть? Он не хотел одерживать победу ценой такой холодности.

— Я не вижу причин для твоего недовольства. Элизабет поймала в зеркале вопрошающий взгляд горничной.

— Уилкинс, принесите мне что-нибудь квакерское, если найдете.

— Квакерское, мадам? Я принесу белое шелковое, обшитое тесьмой?

— Прошу тебя, дай мне пять минут, — сказала Элизабет, не поворачивая головы.

Это прозвучало как требование покинуть комнату. Дарси вышел. Джорджиана ждала у дверей своей комнаты. Она боялась спускаться одна. Они вместе пошли по коридору. Джорджиана украдкой поглядывала на брата. Он погрузился в думу, у него был непроницаемо мрачный взгляд.

— Фицуильям, — обратилась она к нему. Дарси удивленно посмотрел на сестру: он совсем забыл, что она шла рядом. Они проходили мимо двери гардеробной Элизабет.

— Ты ведь не станешь драться с ним? — прошептала Джорджиана.

— Я бы дорого дал, чтобы проучить его, но дуэли удел джентльменов. Я не могу вызвать на дуэль сына торговца!

Элизабет появилась на пороге своей комнаты. Джорджиана покраснела так сильно, как будто сама произнесла эти слова. Элизабет взяла Дарси под руку:

— Сэр, я несказанно довольна. Значит, мой дядя Гардинер избавлен от дуэли. Мы спускаемся? Боюсь, мы можем опоздать.

В тот вечер дамы, казалось, с особенным удовольствием оставили мужчин наедине с их портвейном. Они играли дуэты и вместе пели, и даже Джорджиана присоединилась к ним. Маркиза добавляла определенный заряд энергии и своим едким остроумием заставляла их всех смеяться. Элизабет спела любимую песню ее милости.

Войдя в гостиную, мужчины нашли дам в беззаботном расположении духа и очень тому обрадовались. Маркиз счастливо похохатывал, уж очень он уставал от всяких полемик.

Элизабет встретила сумрачный взгляд Дарси и внутренне пожала плечами.

«Пусть сердится, если ему так больше нравится», — думала она.

Гловер тоже следил за ней, в нем все время чувствовался этот непостижимый тлеющий огонь.

«Два болвана. С ума с ними можно сойти».

— Давайте послушаем многоголосие! — дребезжащим голосом предложил маркиз. — Прошу вас, не уходите, миссис Дарси. Вы тоже будете петь. Когда мы шли из столовой, то слышали, как вы выводили трели.

Сэр Бомонт обеспечивал квартет глубоким трепетным баритоном, а Уиттэйкер тенором.

— Арабелла, прошу тебя, займи мое место. — Эмилия поднялась. — Твой голос скорее доставит всем удовольствие.

— Благодарю, но я пас, — возразила Арабелла, апатично улыбаясь. — Я испорчу весь ансамбль, вы так хорошо смотритесь вместе!

Послышался общий согласный ропот, поскольку они действительно неплохо спелись именно в таком составе. Уиттэйкер занял место рядом с Элизабет. Симпатичный белокурый блондин оттенял очарование брюнетки с искрящимися темными глазами. Основательные габариты сэра Бомонта и его львиные локоны служили внушительным фоном для озорного обаяния изящной Эмилии.

— Ох уж это пение, Дарси, — воскликнул мистер Куртни голосом трагического актера. — Чувствую, мы скоро окажемся тут лишними.

Отметив выражение лица Дарси, Элизабет испугалась саркастического выпада мужа. Но этому помешал возглас леди Хант:

— Сэр Бо, вы похожи на льва подле милого хрупкого эльфа. Остерегайтесь, однажды ночью я превращусь в Далилу, если вы не вызовете парикмахера.

— Мадам, молю вас, остановите вашу руку. Я вхожу в интересный образ. Может так случиться, вас еще восхитит результат.

Его слова вызвали смех. Комедиантство, по правде говоря, было любимым коньком сэра Бомонта. Элизабет вопросительно посмотрела на Дарси. Он холодно встретил ее взгляд. Элизабет перевела взгляд на Джорджиану, которая сидела в немом изумлении. Лорд Брэдфорд присел рядом и наклонился к девушке.

— Мисс Дарси, — тихо окликнул он ее.

Она повернулась к нему. Никто на свете не проявлял к ней столько нежности.

— Надеюсь, я не обидел вас по неосторожности?

— О, нет, милорд! Разве вы вообще в состоянии кого-нибудь обидеть?! Я и представить себе такое не в силах.

Брэдфорда до глубины души тронула бесхитростность собеседницы.

— Тогда почему вы не удостаиваете меня беседой? Вы так погружены в себя, что я боюсь нарушить ваше уединение.

— Простите меня. Я не знаю.

— Вы чем-то обеспокоены. Окажите мне высочайшую честь, позвольте мне помочь вам!

У Джорджианы глаза защипало от слез.

— Благодарю. Вы очень любезны, но я ничем не обеспокоена. — Девушка попыталась сдержать слезы.

Эмилия заметила, что они заняты разговором, и бросила на мужа заговорщический взгляд.

Наконец леди Инглбур поднялась, чтобы удалиться, и многие из компании тоже последовали ее примеру. Проследив, как эти гости направились наверх и разошлись по своим комнатам, ее милость вернулась обратно в гостиную.

— Племянник!

— Да, тетя?

— Хватит с тебя! Нам надо поговорить. — В дверях он обернулся и нашел глазами Арабеллу, затем последовал за тетушкой в библиотеку.

Как только он закрыл за собой дверь, она резко повернулась к нему:

— Перегрин, ты, судя по всему, намерен помешать мистеру Гловеру и готов создать ему проблемы. Не воображай, будто твои злобные маневришки никто не видит.

— Вы же знаете, дорогая леди Инглбур, что я иногда и сам бы не хотел, да не могу сопротивляться. Гловер милейшая душа, но он каждые десять минут приходит в душевное волнение по всяким тривиальнейшим пустякам. Просто невозможно удержаться и не спровоцировать его. А тут еще этот Дарси. Как не соблазниться выбить из него хоть искру живого чувства.

— Ты ревнуешь, Перегрин.

— Ревную? Моя дорогая тетушка, вы сильно ошибаетесь. Она очаровательна и тому подобное, но…

— Я говорю о Гловере, племянник. Полагаю, ты ревнуешь его к успеху. Ты всегда дразнил его за неспособность написать драматическую вещь. Теперь, когда он почти достиг этой цели, тебя гложет зависть.

Ее племянник открыл было рот, чтобы что-то сказать, но остановился на полуслове.

— Вы прямо-таки карикатуру рисуете на меня, тетя. Неужели я столь непригляден в ваших глазах? — нашелся он наконец.

— Если я не права, докажи мне это своим джентльменским поведением. Это творение мистера Гловера крайне важно. Для театра с большой буквы, лично для меня.

— Простите, мадам. — И добавил с горькой усмешкой: — Умоляю, тетя, не отсылайте меня.

Она вытащила носовой платок и насмешливо помахала им. Перегрин почти окаменел от внезапного аромата ее духов. Маркиза потрепала его по руке и ласково улыбнулась. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Ну а теперь спокойной ночи, мой дорогой мальчик. И помни, что я тебе сказала.

Перегрин остался один в погружавшейся в темноту комнате.

Он услышал шелест шелкового платья. Это Арабелла приблизилась к нему.

— Что ты здесь делаешь, да еще в полном одиночестве, Перри?

— Ты знаешь, Белла, я готов поклясться, что до сих пор чувствую запах, исходивший от одежды нашей няни.

— Лаванда? Лишь легкого намека на запах лаванды достаточно, чтобы она, как живая, встала передо мной.

— Я не об этом. Представь себе, я чувствую этот запах, когда его и быть не может поблизости. Вот и сейчас, на какой-то безумный миг, я почувствовал, как она отрывает мои пальцы от платья тетушки. Железная хватка. Ты помнишь, как она запихивала меня в карету, чтобы отвезти домой?

— Как же запахи пробуждают воспоминания! Четыре восхитительных года прошло с тех пор, как смерть отца освободила нас, Пери, но до сих пор я не выдерживаю запаха библиотеки.

— Бедная моя Белла.

— Он был жестче с тобой.

— Да, но я все-таки уезжал в школу. Благословенно будь это чудесное учреждение! Бывало, я так жалел, что не могу взять тебя с собой. — Он обнял сестру за плечи. — Что ж, скоро ты оставишь меня ради какого-нибудь олуха с большим состоянием.

— Сомневаюсь, что я пойду на этот шаг. Мужья часто слишком похожи на отцов, и от них также нелегко избавиться.

— Тогда оставайся со своим Прекрасным принцем. Оставайся со мной.

Он опустил руку ей на талию, и они, обнявшись, вместе поднялись по парадной лестнице.

Джорджиана лежала в темноте, и горькие слезы, не останавливаясь, текли и текли из ее глаз. Она вспоминала тот день, когда брат впервые оставил ее в школе, спустя три месяца после смерти их отца. Директриса показала им всю школу. Потом, в вестибюле, Фицуильям попрощался с ней, но когда он уже подходил к карете, она рванула к нему вниз по ступенькам лестницы, догнала и намертво вцепилась в него.

— Фи, мисс Дарси! Разве взрослая девочка одиннадцати лет может вести себя таким образом? Надеюсь, вы продемонстрируете более благовоспитанное поведение в ближайшем будущем, — выговаривала директриса.

— Я очень скоро приеду навестить тебя, Джорджиана, — сказал Фицуильям, вытирая девочке слезы.

— Не раньше, чем пройдет половина семестра, мистер Дарси. Мы считаем, что в первый год так будет лучше для девочки. Уверена, вы убедитесь, что мы правы.

Она снова чувствовала себя той напуганной одиннадцатилетней девочкой.

— В самом деле, я по-прежнему всего лишь ребенок. Когда же я повзрослею?!

Почему Элизабет не замечает опасности? Почему она не попросит у Фицуильяма прощения? Какая разница, за что. Тогда он решительно поговорит с мистером Гловером, заберет их отсюда и снова будет любить Элизабет, и они проживут счастливо все вместе до скончания века.

Она подумала о лорде Брэдфорде. Она догадывалась, что Фицуильям хочет, чтобы она вышла замуж за Джозефа.

Она вспомнила маркизу и вздрогнула от мысли, что когда-нибудь ей придется занять это место. Потом она подумала о старом маркизе. Может, и она, совсем как этот старик, будет потерянно бродить по огромному дворцу с его совершенными пропорциями и малопонятными картинами, развешанными рядом с портретами предков. Если бы он оставался обыкновенным мистером Джозефом Уэсткомбом, а вовсе не графом Брэдфордом (не говоря уже о его грандиозном титуле в будущем), и если бы он любил ее (что совсем уж маловероятно), она когда-нибудь выполнила бы желание брата. Джозеф. Хорошее имя. Она никогда ни у кого не видела таких добрых глаз, как у него. Он так обрадовался, когда она сказала, что не верит, будто он может кого-нибудь обидеть.

Кровь прилила к ее щекам. Какие глупости она выдумывает! Вот бы Элизабет посмеялась! Но он тоже покраснел в тот момент. Она вспомнила, как он наклонился к ней. Вот она прислоняется к нему, прижимается щекой к его плечу, утыкается в него. Джозеф обнимает ее, и она обвивает руками его шею. Джорджиана очнулась и снова вспыхнула. Хорошо, что вокруг было темно.

Дарси лежал на спине, когда Элизабет вошла в спальню. Он наблюдал, как она сняла шаль и аккуратно повесила на стул, но он видел, что она осталась в своей рубашке. Она подошла к кровати и легла рядом.

— Спокойной ночи, Фицуильям.

Он перевернулся набок, оперся на локоть и через нее потянулся загасить свечу. Несмотря на свое мрачное настроение, он хотел ее. Он мечтал поговорить, но другое желание преобладало.

Запах воска щекотал ей ноздри, его лицо было над ней в темноте. Элизабет ощутила бессильную ярость, и ей захотелось оттолкнуть его. Дарси погладил ее волосы и попытался поцеловать. Она судорожно вздрогнула от его прикосновений. Его губы целовали ее в шею. И никаких извинений, ни единого нежного слова! Она почувствовала, как ее тело отторгает его ласки; он, должно быть, почувствовал это тоже.

— Спокойной ночи, — процедил Фицуильям и повернулся на другой бок.

Она смотрела в темноту. За окном бушевала непогода. Наконец и она заснула.