Кейт брела по лугу, прямо по траве, подол ее платья весь промок от вечерней росы. Вдалеке медленно опускалось за горизонт солнце – оранжевый диск на фоне лилового сумеречного неба. Стоял удивительно благоуханный вечер, нисколько не напоминавший о том, что осень уже не за горами и наступила пора праздников урожая. Шаль немного спадала с ее плеч, в пальцах она держала соломенную шляпку, слегка размахивая ею.

Впереди на холме виднелся ее дом, доставшийся ей по наследству и переданный Кристофером. В нем она и жила в добровольном уединении, словно монашка. Поодаль из-под деревьев выглядывали печные трубы главной усадьбы. Здесь поселились, к общей радости всех жителей Донкастера, Крис и Селина, ставшие мужем и женой.

Словно рожденная для этого, Селина с честью справлялась со своей ролью графини. Арендаторы и сельские жители не могли ею нарадоваться, мелкопоместные дворяне искали возможности завести с ней знакомство. Она снова предоставила работу многим жителям, которые помнили еще ее мать, а также тем, которых прогнала Регина. Кроме того, Селина занялась благоустройством главного здания, заодно постепенно избавляясь от всего, что было сделано там Региной.

Кейт очень гордилась ею.

Вместе с уходом Регины как будто приподняли Тяжелый покров со всего имения. Люди, жившие здесь, почувствовали себя свободнее, легче и счастливее.

Кристофер неуклонно осуществлял давно назревшие преобразования в ведении хозяйства, причем все, работники и прислуга в доме, изумленно перешептывались, каким образом даже вопреки воспитанию из него получился такой прекрасный хозяин.

Никто не спрашивал ни о Регине, ни о Мелани, где они и что случилось во время их пребывания в Лондоне. Никто, казалось, не хотел отравлять воздух произнесенными вслух их именами.

Как нелепо это ни было, но Мелани присылала множество писем, написанных дурным почерком, в которых содержались бесконечные жалобы, сетования на свою долю и проклятия в адрес мужа. Непонятно почему, но она, видимо, предполагала, что Кейт, узнав о ее положении, позаботится о ней. Когда пришло первое послание, Кейт из любопытства прочитала его, но в письме содержалось так много затаенной злобы и скрытой ненависти, что она бросила его тут же в пламя камина и уже больше писем Мелани не читала.

– Несчастная Мелани, – шептала она, не чувствуя к ней никакой жалости. – О чем она только думала? Как могла поверить, что все ее мечты нашли свое воплощение в Эллиоте Федерстоне? Какой безумный порыв заставил ее совершить столь безрассудный поступок?

Кейт покачала головой и продолжила свой путь. Чтобы указать ей дорогу, служанка подвесила у задних дверей горящую лампу. Прислуга уже привыкла к ее одиноким вечерним прогулкам. Кейт часто охватывали тревога и грусть, прогулки освежали ее и облегчали ее скорбь.

В доме ее, как обычно, ждет вкусный ужин. Она будет сидеть в тихой столовой и есть, безмолвие нарушат только легкий стук ложки о фарфоровую посуду и громкое тиканье часов на камине.

Селина умоляла Кейт остаться жить вместе с ними в господском доме, но она не могла: с этим домом у нее было связано слишком много горьких воспоминаний. Но если быть до конца честной, то ее отказ был вызван не только этим.

Вид счастливых, любящих друг друга Селины и Кристофера уязвлял и бередил ее душу. До поездки в Лондон Кейт даже не предполагала, что ей понравится та жизнь, которую вели Кристофер и Селина. Поэтому с момента возвращения ее все время снедала какая-то внутренняя пустота. Она подспудно все время искала любви и нигде не находила ее.

Ей казалось, что главная усадьба уж больно величественна, комнаты чересчур велики, обстановка слишком пышная. Но отказ от этого представлялся ей вовсе не трудным, даже удобным. Другое мучило ее и не давало покоя – необходимость решить, как жить дальше. К тому же Крис объявил ей, что ее отец оставил ей в качестве приданого недвижимость – несколько превосходных имений.

Учитывая все эти обстоятельства, Кейт, когда ей становилось особенно тоскливо, подумывала о том, чтобы перебраться куда-нибудь в одно из них. Она с увлечением представляла себя хозяйкой в собственном доме, тем не менее никак не могла решиться и переехать. Она мучилась, несмотря на возможность начать все сначала.

Она толкнула калитку, которая с трудом открылась из-за густой травы, и прошла внутрь. От сделанного ею усилия у нее снова разболелись ребра, она легонько потерла их рукой. Врач предупредил ее, что периодически ребра будут побаливать, особенно в дождливую погоду. Кейт тяжко вздохнула. Судя по всему, боль в костях останется у нее на всю жизнь как память о тех страшных событиях.

Снова зашевелились воспоминания о том, как ей было страшно в тюремной камере, как мучительно тянулись недели выздоровления, но она отогнала их прочь. Она еще не могла размышлять о тех ужасных событиях, не пыталась разобраться в них до конца, переосмыслить их. Пока еще нет. Вероятно, она сделает это в будущем. А может быть, и никогда.

Деревья вдоль тропинки уже стали багряными и золотыми. Кейт любовалась этой красотой увядания, как вдруг заметила шедшего пешком человека. Мужчина держал путь в ее сторону, он явно шел из главного дома; она сощурилась, пытаясь разглядеть, кто бы это мог быть. Ее никто не навещал, возможно, какой-то гость отправился, как и она сама, на вечернюю прогулку.

Издалека он чем-то напоминал Маркуса, но Кейт полагала, что это ей померещилось при слабом свете заката. Однако от одной только мимолетной мысли о нем мурашки пробежали по ее коже.

Почему он до сих пор вызывал у нее тревожные чувства? Она редко думала о нем, никогда не предавалась тоске, не грустила о том, что все могло быть иначе, – слишком тяжелы были ее воспоминания. Какой бы приятной неожиданностью ни стала их встреча, все это заведомо погубило его предательство.

Она продолжала размышлять, а человек все приближался, пока наконец не вышел из тени деревьев. Дыхание у Кейт пресеклось, и она замерла, не в силах пошевелиться. Сердце у нее колотилось так, что при каждом ударе ее незажившие ребра слабо ныли от боли – мучительно и вместе с тем живо вызывая в ее памяти все их прошлое.

Он подошел к ней почти вплотную, и Кейт изумилась внезапно затеплившемуся внутри ее огоньку робкого счастья. Но она постаралась притушить, пригасить его, оставить без внимания.

– Здравствуй, Кейт.

– Лорд Стамфорд. – Она кивнула, приветствуя его, но не делая ни реверанса, ни какого-нибудь другого особого жеста. Улыбка на его лице потускнела, словно он ожидал более теплого приема, впрочем, он быстро оправился, чему Кейт нисколько не удивилась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Прекрасно, – солгала она.

Он окинул взглядом ее поношенное платье. Да, теперь у нее были деньги, она могла заказать себе новый наряд у деревенской швеи, но это представлялось ей ненужным и не важным. Кроме Селины, часто навещавшей ее, она никого не принимала.

– Я всегда ненавидел этот наряд. В сером у тебя ужасный вид, – заметил он.

– Об этом ты уже говорил, и не раз.

– Ты немного похудела.

– Также, как и ты.

Он выглядел исхудавшим, как будто недавно перенес тяжелую болезнь. Или последние несколько месяцев оказались слишком тяжелыми для него? Нет, она не станет думать, мучился ли он все это время. Однажды она поддалась его чарам. Хотя она сомневалась в том, что ее отношение к нему сильно изменилось, тем не менее не собиралась становиться прежней Кейт, такой ранимой и так отчаянно стремившейся снискать его расположение.

Этой безрассудной женщины больше не существовало. Ее поглотила мрачная, узкая щель в ньюгейтской тюрьме, а оттуда на свет вместо искренней и пылкой красавицы вышла сильно изменившаяся, поумневшая и более осторожная Кейт.

Он взирал на нее, будто хотел в чем-то признаться, снять с души тяжкое бремя, но она не могла понять, что могло так мучить его. Неужели между ними осталось что-то недосказанное?

Ветер, шелестевший в листве деревьев, внезапно приподнял и запутал ей волосы, одна прядь легла ей на щеку. Он протянул руку, чтобы отодвинуть волосы с ее лица, словно имел на это право, но Кейт вздрогнула и отшатнулась от него. Что произойдет с ней, если он прикоснется к ее щеке? Нет, больше рисковать она не хотела. Никогда, поклялась она себе, стремясь любой ценой сохранять самообладание.

– Тебе что-нибудь надо? – спросила она.

Он не должен заметить, как от одного лишь его появления внутри ее все всколыхнулось: грусть и печаль снова бередили ее душу. Пусть ищет, пока ему не надоест, любовь, которую она скрывала глубоко внутри себя. Он никогда не обнаружит даже ее малейшего следа. Повисла неловкая тишина, он пожал плечами:

– Думаю, что нет.

– Я глубоко благодарна за проявленное тобой внимание к моему благосостоянию. А теперь уходи. Ведь тебя сюда не приглашали.

Она повернулась и пошла прочь; глупые слезы выступили у нее на глазах. Господи, лишь бы он не заметил их! Она так и осталась неисправимо сентиментальной!

Его умоляющий взгляд словно проникал сквозь ее спину; и хотя каждая жилка, каждая клеточка ее тела кричали ей: остановись, поговори с ним, спроси о его здоровье, она заставила себя идти дальше.

– Кейт, – пробормотал он.

«Не слушай его! – говорила она себе. – Иди вперед!»

Маркус помедлил, не в силах вымолвить ни слова. Воздух был пропитан мучительной неопределенностью. И Кейт не устояла. Она остановилась, не оборачиваясь.

– Что?

– Ты нужна мне.

– Ну и что?

– Пожалуйста, я…

В его голосе слились воедино страдание, раскаяние и печаль.

– Не говори ничего, – взмолилась она. – Оставь все как есть.

– Повернись, Кейт, взгляни на меня.

– Нет.

– Выслушай меня.

– Прошло то время, когда я с жадностью ловила каждое твое слово.

Ее голос прозвучал резко, сказанное обидело его. Она не понимала, зачем он здесь, и в то же время боялась узнать причину, побудившую его прийти.

Рядом с ним она не чувствовала себя спокойной. Ни на минуту.

– Твоя сестра поведала мне, что ты до сих пор страдаешь от горя, что ты одинока и несчастна. Даже сторонишься тех, кто заботится о тебе.

Кейт вспыхнула от негодования. Как Селина могла так разоткровенничаться со Стамфордом? Кейт больше не было до него никакого дела, он утратил право на ее доверие.

– Она ошибается.

– В самом деле?

– Неужели так трудно оставить меня в покое?

– А мне кажется, что она права. Ты тоскуешь, ты удалилась от всех, но в твоем положении нельзя так вести себя.

Он еще имеет наглость читать ей наставления о том, как следует себя вести? Он, которому так приятно и привычно держаться обособленно от всех. Как только он осмеливается делать ей замечания! Его бесстыдство привело ее в бешенство.

Кейт снова повернулась к нему спиной, слезы, едва успев высохнуть, снова полились из глаз. Она обхватила лицо ладонями, пытаясь остановить их, но безрезультатно.

– Когда я находилась в той клетке, в Ньюгейте, разве тебе хотелось знать, что случилось со мной?

– О чем ты?

– Там я чувствовала себя такой незначительной, я могла исчезнуть без следа, погибнуть. Кто стал бы искать меня? Я осталась бы там навсегда.

Она проглотила готовые сорваться с языка гневные слова. Как жестоко он обошелся с ней!

– Никто никогда не заботился обо мне, не любил меня. Только до сих пор я не понимала этого. – Кейт горько рассмеялась сквозь слезы. – В некотором смысле я даже благодарна тебе. Теперь я уразумела, насколько я всегда была одинока.

– Это неправда.

Она махнула рукой в сторону своего дома.

– Ну что тут такого, если мне хочется жить в одиночестве? Я попала в Лондон и могла там погибнуть, но я перестала существовать для всех здесь, у себя дома. Прибытие Селины все немного упростило, но, насколько я могу судить, в принципе ничего не изменилось. И так будет всегда.

Маркус обошел ее по траве и встал прямо перед ней, его теплое дыхание смешивалось с ее, он обнял ее за плечи.

– Я люблю тебя, Кейт.

– Нет, не любишь. Ты никогда никого не любил.

Маркус внимательно посмотрел ей в лицо, затем протянул руку и коснулся ее щеки, слегка погладив небольшой шрам, оставшийся после удара тростью, который нанесла Регина. Он нахмурился, как будто недоумевая, откуда здесь появился рубец. Он что, не понимал, как все это было ужасно?

Сколько ей довелось испытать! Кейт захлестнуло чувство обиды. Неужели до него так и не дошло, что ей пришлось вынести, пережить? И она зарыдала. Он привлек ее к себе, ее слезы смочили его рубашку. Она могла оттолкнуть его или вырваться, но она не сделала ни того, ни другого. Кейт чувствовала себя совершенно опустошенной и обессиленной, если бы он вдруг выпустил ее, то она, наверное, сползла бы на землю.

Он попытался поцеловать ее в губы, но она уклонилась, и он нежно коснулся губами ее щеки.

– Ты ведь прежде любила меня, – горько заметил он. – Я убежден в этом. Как я могу заставить тебя полюбить меня снова?

– Это не в твоих силах.

Внезапно, испугав ее, он упал перед ней на колени и обхватил руками ее за талию, прижавшись лбом к ее животу.

– Я так виноват, – признался он. – Так виноват. Кейт менее всего ожидала от него такого признания.

– Ты виноват? В чем же?

Маркус жадно вглядывался в ее лицо. Она словно читала его чувства и мысли. Кейт явственно различала всю его печаль, тоску, страдания, и у нее в душе что-то зашевелилось в ответ. Неужели поэтому он так сильно похудел? Почему он выглядел таким изможденным, измученным? Неужели он страдал все это время? Искренне сожалел об их разлуке? Нет, этого не могло быть. Кейт задрожала: взволнованная, она силилась подавить вспыхнувшую у нее искру надежды.

– Прости меня за то, что позволил ей так обойтись с тобой.

Он не назвал Регину по имени, и за это Кейт была ему признательна.

– Почему ты встал на ее сторону, почему был против меня?

– Все было не так. Она сказала мне, что у тебя старый друг в Донкастере, который хорошо к тебе относился, хотел жениться на тебе.

– И ты ей поверил?

– Я считал, что тебе будет лучше с кем-нибудь другим, чем со мной.

– Наверное, ты прав.

Ей стал нестерпим его смиренный вид, ее не трогала его мольба о понимании и сострадании. Она сама вся исстрадалась и измучилась. Кейт окинула взглядом багровое зарево.

– Вставай, Маркус. Иди домой.

Она оттолкнула его и прошла мимо, но он крикнул ей вслед:

– Я не уйду, пока ты не простишь меня. Мне нестерпима мысль, что я разбил твою любовь.

Она услышала, как Маркус встал на ноги и грустно вымолвил ей вслед:

– Ты единственный человек, кто за всю мою жизнь любил меня.

– Ты ведь никогда не позволял кому бы то ни было любить себя! Большой и крепкий Маркус Пелем! Такой сильный, такой независимый. Он никого не подпускал к себе. Ему никто не был нужен.

– Мне нужна ты.

Кейт резко повернулась.

– Ведь ты обвинял меня в воровстве! Ты просто сидел рядом, когда она изливала потоки своей лжи. Ты даже не встал на мою защиту. Ты позволял ей болтать всякий вздор, хотя каждое ее слово было гнусной клеветой.

– Я заблуждался. Я понял это, как только ты ушла.

– Так почему ты не помог мне?

– Она утверждала, что ты берешь вещи. – Он слегка согнулся, словно умоляя о сочувствии, которого она не испытывала. – Я вспомнил все случаи, когда ты забирала мой перстень, и подумал, что, возможно, это правда. Она обещала возместить деньги доверительного фонда из своих средств, если… если я женюсь на Мелани.

– И ты согласился?

– Она поклялась, что отправит тебя в Донкастер, где тебе будет хорошо. – У него был такой растерянный и удрученный вид, он был похож на маленького мальчика, просившего о прощении. – Я думал, тебе будет лучше вдали от меня, раз у тебя есть кто-то, кто мог составить твое счастье. Но я ошибался, Кейт. Ты нужна мне. Я все сделаю ради твоего счастья.

Кейт сжала руки в кулаки и почувствовала на одной из них тот самый перстень. Вскоре после того как она переехала жить в свой отдельный дом, у нее на столике откуда ни возьмись появился этот перстень. Ей было одиноко и грустно, так плохо, как никогда в жизни. Кольцо раздражало Кейт, и она решила выбросить его в озеро, она даже пришла на берег, но так и не осмелилась кинуть его в воду.

С того момента она постоянно носила его на пальце. Оно служило ей единственным напоминанием об их любви. Она оставила кольцо у себя как боевую награду, она гордилась им и вместе с тем стыдилась его.

– Взгляни, что у меня есть, Маркус. – И Кейт разогнула палец. – Это твое кольцо. Я не могу объяснить, откуда оно взялось у меня. А ты можешь? Отчего ты весь съежился? Ты полагаешь, что я его украла? А я ведь не возвращалась в твой особняк в Лондоне, тем не менее эта проклятая безделушка внезапно очутилась у меня. Что ты скажешь на это? Призовешь на помощь закон, чтобы схватить меня?

В ответ Маркус приподнял руку, рукав на его куртке задрался, и Кейт увидела зеленую ленту, обвязанную вокруг его кисти.

– А это твоя. Узнаешь?

– Да. У меня была точно такая лента. Я потеряла ее, будучи в Лондоне.

– Ты вовсе не теряла ее. Я обнаружил ее в моей спальне, после того как проглотил тот проклятый любовный напиток.

Кейт побледнела.

– Ты знал об этом? Маркус подошел к ней ближе.

– После того как ты освободилась из Ньюгейта и уехала в Донкастер, не сказав мне на прощание ни слова, после того как ты подчеркнуто выказала свое желание не иметь ничего общего со мной, я много раз выбрасывал ленту вон. Однако всякий раз она снова появлялась у меня на комоде.

Маркус стоял прямо перед ней, их одежда еле заметно соприкасалась.

– Я пошел к аптекарю.

– Нет, не ходил.

– Ходил. И он сказал, что есть причина, по которой я не могу избавиться от нее. Мы предназначены друг для друга.

– Аптекарь сошел с ума. Ты потерял рассудок.

– Неужели?

Из внутреннего кармана куртки Маркус достал пузырек и протянул ей его, держа на ладони.

– Я купил еще один флакон.

– Это не любовный напиток.

– Разве?

Едва он вытащил пробку, как от красноватой на вид жидкости в воздухе повеяло густым, отдающим плесенью ароматом.

– Я нахожу, что этот напиток настоящий. Ты не выпьешь его ради меня, Кейт?

– Ты в своем уме?

– Я все перепробую, лишь бы заставить тебя снова полюбить меня.

Словно змей, искушавший Еву в эдемском саду, он соблазнял ее, предлагая выпить напиток.

– Мой дом без тебя словно опустел. Я совсем одинок в нем.

– Кто в этом виноват?

– Только я сам. Я никого не виню, кроме себя. Я всегда первым рвал все отношения, которые невольно складывались между мной и кем-то другим, но я изнемог быть один. Ты стала для меня путеводной звездой.

Вдруг у нее сильно разболелась голова. Чтобы уменьшить боль, Кейт потерла пальцами виски. Его слова привели ее в замешательство, его откровенное признание совершенно смутило ее.

– Что тебе угодно от меня?

– Я прошу тебя об одном – дать мне еще один шанс. – Он взял ее за руку, причем их пальцы крепко переплелись. – Прежде ты ведь говорила, что я достоин любви, что я заслуживаю этого. Я могу стать тем, каким ты, по-видимому, считала меня. Позволь мне доказать тебе, что я могу стать лучше. Пожалуйста.

Кейт посмотрела на него, затем взглянула прямо ему в глаза, в самую их синеву. Пронзительная глубина его слов смутила ее. Такие острые переживания были для него не характерны, ему чужды были столь пылкие проявления чувств, она не могла взять в толк, почему он решился на такое откровенное и мужественное признание.

«Может, он и в самом деле любит меня? – Надежда вспыхнула в сердце Кейт. – Умеет ли он быть серьезным?

Хотя, несомненно, он говорил искренне. Что, если он не шутил?..»

То, что он мог признаться в своих чувствах, – такое никогда не приходило Кейт в голову. Она даже не допускала мысли, что они могли когда-нибудь снова увидеться, не предполагала, что им выпадет случай вот так побеседовать друг с другом. Поэтому она никогда понапрасну не мучила себя, мысленно рисуя то, как бы мог протекать между ними воображаемый разговор.

Но вот он здесь и явно добивался ее, он сделал ей такое признание, какое она никогда не надеялась услышать от него. Он умолял ее, просил у неё прощения, почти отпущения грехов, взывал к ее сочувствию. Ведь он был горд и тщеславен, но, несмотря на это, смирился до того, что умолял ее полюбить его снова, и она не могла не поразиться его поступку.

Что же хотела она сама? Нужен ли он ей? Сможет ли она опять стать прежней, страстно влюбленной женщиной? Неужели эта женщина по-прежнему пряталась где-то внутри ее? Захочет ли она снова рискнуть всем? В силах ли она вынести тот мучительный, небывалый всплеск вожделения и страсти, который он снова вызывает у нее?

Сердце ее тревожно забилось.

Во время своих многонедельных размышлений и раздумий она никак не могла найти ему оправдания. Но теперь, вдумавшись, она поняла, что он все-таки не так уж и виноват. Регина манипулировала всеми, принуждая и запугивая, уговаривая и улещивая. Кто смог устоять перед ней? Она обманула даже служителей закона, адвокатов.

Из разговоров с Селиной Кейт поняла, как втайне от нее Маркус сделал все от него зависящее, чтобы исправить зло, содеянное Региной. Он методично изводил Регину своими требованиями и придирками, стараясь сделать ее жизнь как можно более невыносимой, возместил недостачу денег в фонде Селины, уладил все проблемы с завещанием отца Кейт. В итоге Кейт, перестав быть бедной родственницей, превратилась в состоятельную наследницу.

Маркус действовал осторожно, исподволь, он принадлежал к тому типу людей, которые не хотят, чтобы об их добрых делах знали другие, чтобы их превозносили, хвалили в глаза или за глаза.

Кейт хотела бы его ненавидеть, но не могла. Она пыталась убедить себя, что ее любовь к нему – некое помрачение рассудка, ошибка, вызванная стечением обстоятельств. Но едва она взглянула в столь дорогое ей лицо, то поняла, как она заблуждалась. Он был для нее целым миром; она горячо хотела вернуть те блаженные дни, когда она потеряла из-за него голову и, охваченная всепоглощающей страстью, любила и обожала его. То было время, когда она жила полнокровно и насыщенно и чувствовала, что ее жизнь имеет смысл.

Разве она не всегда любила его?

– Мне вовсе не нужно никакого любовного напитка. – Она выхватила у него пузырек и бросила на землю. – Я люблю тебя. И никогда не переставала любить.

Страстно желая очутиться в его объятиях, она сделала шаг ему навстречу. Будучи разъединены, они оба страдали. Но возможно, вместе им удастся создать что-то более прочное и цельное.

Он привлек ее к себе, прижав так крепко, что она едва могла дышать.

– Мне плохо без тебя, Кейт. Выходи за меня замуж. Давай вернемся в Лондон. Будь моей женой. Моим другом. Ты мое солнце, моя луна, ты для меня все. Без тебя мне ничто не мило.

Маркус весь дрожал от волнения, она прижалась к нему, их сердца бились в унисон.

– Я так боюсь сказать «да». Скажи мне, что все хорошо.

– О, Кейт, – прошептал он, – конечно, все хорошо. Ты даже не представляешь, каким я был несчастным до этого!

Маркус наклонился и поцеловал ее, его губы легко коснулись ее рта. Они обнялись еще сильнее, еще крепче. Она ухватилась за его куртку, наслаждаясь безумством их сближения. Ее воспоминания были такими мучительными, что она заставила себя забыть о нем, она напоминала изголодавшееся животное, которого наконец накормили досыта, или заблудившегося одинокого путника, вдруг набредшего на оазис.

Через минуту их губы разъединились, он беспокойно глядел на нее. Кейт могла бы сказать, что у него растерянный вид, как будто он испугался, что поцелуй ему не помог, что он, по-видимому, просчитался, что ему так и не удалось склонить ее принять его предложение. Но он не догадывался, какая радость забурлила внутри ее. После всего, что случилось, разве не чудом оказалось то, что они почувствовали, – обоюдный восторг, упоение и экстаз? Могли ли быть у нее какие-либо сомнения?

Кейт улыбнулась.

– В связи с этим мне надо будет побывать в Донкастере. Повидаться с сестрой.

– Непременно. Она снимет с меня голову, если ты не расскажешь ей все.

– Тебе придется купить новую кровать, в которой спать будем только мы одни.

Маркус усмехнулся, услышав такое пожелание.

– Уже купил.

– Надеюсь, ты станешь мне настоящим мужем. Ты будешь сидеть дома, а не слоняться где попало, чтобы я не тревожилась за тебя.

– Я не собираюсь показываться где-нибудь без тебя.

– Ты подаришь мне много, много детей и поможешь воспитывать их.

– Я жду не дождусь этого.

– И никаких других женщин. С этого момента – только я.

– Только ты, Кейт. Навсегда.

– Тогда «да». Я согласна. Он удовлетворенно кивнул.

– Я не бог весть какое сокровище. Но клянусь, что буду всегда любить тебя. Вплоть до моего смертного часа и даже потом. Я сделаю все, чтобы ты стала счастливой.

– Знаю, что это так.

Солнце зашло, они сели на траву, вслушиваясь в окружающие их ночные звуки. На черно-синем бархате неба засияли звезды. Им было нужно так много сказать друг другу, но говорить не хотелось. Было приятно просто быть вместе. Никакие слова не могли передать прелести той щемящей близости, которая соединяла их.

– Ты не собираешься пригласить меня к себе? – спросил он под конец.

– Я так устала ужинать в одиночестве, так что заходи. Он молча поднял ее на руки. Кейт рассмеялась и прислонилась головой к его плечу.

– Что ты делаешь?

– Заявляю свои права на тебя.

– Пусти меня.

– Ни за что. Я хочу, чтобы твоя прислуга имела повод для пересудов.

Именно таким она помнила его. Он мог быть властным, необузданным, высокомерным, но он принадлежал ей и любил ее.

Кейт крепко обнимала его за шею все время, пока он, держа ее на руках, шел по траве и внес ее в дом, толчком ноги закрыв за собой дверь.

– Я пришел сюда, чтобы остаться, – громко сказал он, чтобы каждый, кто был в доме, услышал его.

Кейт улыбнулась и задрожала от счастья.