Ричард томился ожиданием. Нет хуже испытания для человека, одержимого честолюбием, чем необходимость выжидать. Но выхода не было. Йорк знал, что рано или поздно обязательно представится удобный случай, а выступить преждевременно означало обречь себя на поражение. Посему ему ничего не оставалось, как удалиться к себе в замок и ждать, ждать.

Прошло два года с тех пор, как состоялось историческое заседание Парламента, где сторонники обеих роз встретились лицом к лицу. Тогда чуть было не разразилась кровавая свара, исход которой предугадать было бы трудно.

Искушение, конечно, было. Слишком многим не нравилось бездарное правление Сомерсета и огромное влияние королевы, были и такие, кто считал Сомерсета и Маргариту государственными изменниками. И все же Ричард понимал: момент еще не настал. Риск был бы слишком велик.

Сейчас, два года спустя, он уже почти раскаивался в своей чрезмерной осторожности. Сразу же после памятного заседания Парламента в Вестминстере поднялся настоящий мятеж: толпа требовала крови Сомерсета, и герцог спасся только чудом. Но такой исход Йорка не устраивал. К чему делать из Сомерсета мученика? Нет, он должен предстать перед судом, ответить за свои преступления и ошибки по закону. Вскоре отряд английских солдат, вернувшийся из Франции, окружил дом Сомерсета и непременно убил бы злосчастного министра, если бы на помощь ему не пришел сам герцог Йоркский со своим союзником Девонширом. Какая ирония судьбы! Однако Ричард действовал по собственному стратегическому плану. Пусть вся страна знает: Йорк – противник всяческого беззакония. Он – убежденный сторонник правопорядка. Да, он добивается отставки и разоблачения Сомерсета, но не желает, чтобы с изменником расправилась чернь.

Итак, Йорк и Девоншир спасли Сомерсета от солдатни и доставили его в Тауэр – не в качестве пленника, а ради собственной безопасности герцога. Если Йорку суждено было стать правителем страны, он не хотел получить власть из рук толпы.

Будучи человеком осторожным, Ричард понимал, что короля, опирающегося на ум и волю Маргариты, свалить не так-то просто. Палата общин, скорее всего, поддержит Йорка, но Палата лордов наверняка выступит на стороне короля. Лучше всего в такой ситуации отойти в сторону и переждать.

Йорк перебрался к уэльсской границе, где постарался обзавестись новыми сторонниками. Он убеждал дворян, что под властью королевы и Сомерсета Англия обречена, что воспрять страна может лишь под десницей Йорка. Неужели добрые англичане будут сидеть сложа руки и смотреть, как страна катится в тартарары? Нужно сбросить прогнивший дом Ланкастеров и возвести на престол дом Йорков, обладающий не только волей и силой, но и всеми законными правами на корону.

А между тем король делался все безвольнее, королева – высокомерней, а Сомерсет – бездарней. Ни-кто уже не надеялся, что королевская чета произведет на свет наследника.

– Вскоре все поймут, что перемены неизбежны, – говорил герцог Йоркский, но по-прежнему не знал, когда это время наконец настанет.

Король и королева без конца разъезжали по стране. Маргарита наслаждалась этими путешествиями, а Генрих послушно следовал ее воле, тем более что Сомерсет тоже считал паломничества хорошим средством для поднятия популярности королевской власти. Радовались все, кроме дворян, коих королевская чета удостаивала высочайшим визитом: если визит затягивался на несколько дней, хозяин, который должен был оплачивать все расходы на содержание королевского двора, оказывался на грани разорения.

Но зато какое удовольствие получала от этих поездок королева! Маргарита путешествовала верхом или в паланкине. Наряженная в пышные одежды, она чувствовала себя настоящей государыней. Дни бедности и безвестности остались в безвозвратном прошлом. Конечно, будь жива бабушка, она сказала бы, что Маргарита ведет себя неправильно, но, прекрасно понимая это, молодая женщина все равно хотела получать от жизни удовольствие. Король души не чаял в жене. Подданные с восхищением смотрели на ее великолепные платья и украшения. Маргарита знала, как чудесно смотрится корона на ее золотистых волосах, распущенных по плечам. Обычно Маргарита носила алый плащ с застежками из золота и драгоценных камней, тесно облегающее платье, которое выгодно подчеркивало ее точеную фигуру. Платье было из самых дорогих тканей и все переливалось драгоценными каменьями. Королева любила, чтобы повсюду, куда бы она ни приезжала, ее встречала эмблема маргаритки. Простой народ одежду маргаритками давно уже не украшал, но в домах, где королевская чета останавливалась отдохнуть, этот цветок и его изображения были выставлены везде, где только можно.

Жаль только, что Генрих одевался во что придется. Даже ради торжественных случаев он облачался в приличествующие его положению одеяния лишь после долгих уговоров.

Но это были пустяки. Главное, что Генрих обожал свою жену и одобрял все ее поступки. Что же касается неприязни народа (а иногда она проявлялась самым явным образом), то Маргариту подобные мелочи совершенно не тревожили. Она знала, что Генрих ни в чем ей не откажет, а Генрих – король Англии. Значит, можно считать, что Англия в ее руках.

Маргарита всячески поддерживала Сомерсета и всеми силами души ненавидела герцога Йоркского. Маргарита буквально упивалась своей ненавистью. С каким наслаждением она велела бы отсечь Йорку голову и выставить ее на всеобщее обозрение на Лондонском мосту.

Однажды холодным мартовским утром королева сидела у себя в опочивальне и размышляла, как повыгоднее выдать замуж одну из своих прислужниц. Кажется, ей удалось подыскать для девушки идеального жениха. Теперь нужно было вызвать обоих, сообщить им счастливую весть, а затем, по истечении положенного срока, стать крестной матерью младенца.

Маргарита обожала устраивать счастье своих протеже, вмешиваться в их жизнь, выслушивать их жалобы, помогать в трудную минуту. Когда у женщин, служивших королеве, рождались дети, Маргарита одновременно радовалась и завидовала. Какая несправедливость! Простолюдинки рожают столько, сколько им вздумается, а королева, от чрева которой зависит будущее целой страны, остается бесплодной.

Акт, предшествующий деторождению, не вызывал особого интереса ни у короля, ни у королевы. Оба считали это действо своим священным долгом, однако с течением лет пыла у супругов становилось все меньше и меньше. Девять лет стараний – и никакого результата. Как было бы чудесно родить сына! Тогда Йорк отошел бы в тень раз и навсегда.

Маргарита поднялась, раздумывая, не вызвать ли девушку прямо сейчас, чтобы сообщить ей радостную весть. «Ты выходишь замуж», – объявит она счастливице. Надо полагать, служанка поймет, какая высокая честь ей оказана.

Королева так и поступила – послала за девушкой, однако в самый разгар увлекательной беседы в комнату заглянул лакей и сообщил, что прибыл срочный гонец и просит аудиенции у ее величества.

Маргарита немедленно выпроводила будущую невесту, пообещав, что продолжит разговор позднее, после чего велела немедленно привести к ней посланца.

Гонец прибыл от Рене, однако по лицу курьера Маргарита поняла, что новости плохие.

– Мадам, – поклонился гонец, – меня прислал ваш благородный отец, король Сицилии. Вот письма, однако его величество сказал, что я должен сообщить вам главную весть на словах…

– Так сообщайте же, – приказала Маргарита.

– Ваша августейшая мать госпожа Изабелла очень больна…

Маргарита в упор посмотрела на посланца.

– Вы хотите сказать, что она умерла?

– Увы, мадам, так оно и есть.

Маргарита лишь коротко кивнула.

– Давайте сюда письма, а потом идите на кухню. Там вас накормят, и вы сможете отдохнуть.

Взяв письма, она увидела, что они написаны рукой отца. Маргарита наскоро просмотрела послания, решив, что подробнее прочтет их позже.

Неужели мать умерла! В это невозможно поверить. Такая сильная, волевая женщина.

Нахлынули воспоминания. Самые яркие из них относились к раннему детству. Маргарита навсегда запомнила поездку к французскому двору, когда Изабеллу и ее дочерей сопровождала Агнесса Сорель.

Агнесса, прекрасная Агнесса, возлюбленная короля.

Маргарита резко поднялась и внезапно ощутила приступ головокружения. Едва успев схватиться за спинку кресла, она так же быстро села.

К ней бросилась одна из прислужниц. Маргарита как сквозь сон услышала встревоженные восклицания.

Когда она пришла в себя, то увидела, что лежит в постели, а над ней склонились врачи.

Они сказали, что полной уверенности пока нет, но существует надежда, что…

– Я беременна! – прошептала Маргарита.

– Вполне возможно, миледи, – ответили ей.

Маргарита была потрясена. Она еще не успела оправиться от потрясения, вызванного вестью о смерти матери, а тут вдруг такое! Смерть и новая жизнь шли рука об руку. Маргарита чувствовала себя совершенно растерянной.

Она постаралась взять себя в руки. Нельзя раньше времени предаваться ликованию. Нужно подождать, убедиться наверняка и лишь потом рассказать обо всем Генриху.

И вскоре настал день, когда Маргарита окончательно уверилась. Она бросилась к мужу и обняла его. Король посмотрел на нее с ласковой улыбкой.

– Кажется, у вас хорошие новости, – сказал он.

– Лучше не бывает. Наконец свершилось! Генрих, я жду ребенка.

– Проклятье и еще раз проклятье! – воскликнул король. – Неужели правда!

– Думаю, что да. Врачи тоже так считают.

– Как долго мы ждали! Сколько усилий!

– Сомнений уже нет. У меня будет ребенк. Только подумайте, как много для нас это значит! Представляете, какую физиономию скорчит Йорк? Куда он денет теперь свою Белую розу? Все отныне переменится.

– Если родится мальчик, – осторожно поправил ее Генрих.

– Конечно, мальчик! – пожала плечами королева. – А как же иначе?

* * *

Сомнений не оставалось – королева беременна. Эта новость привела Йорка в ужас. А вдруг родится здоровый мальчик? Тогда всем надеждам конец. Королева беременна – после девяти лет замужества! Однако ребенок ведь еще не родился. Может быть, будет выкидыш. Или родится девочка. А что, если все-таки мальчик?

– Неужели такое возможно? – спросил герцог у жены.

– Я поверю в это, только когда собственными глазами увижу ребенка, – сердито буркнула та.

– Может быть, это всего лишь слух! Я не могу поверить! Столько времени у них не было детей!

– А что, если отец ребенка не Генрих?

– Вы имеете в виду Сомерсета?

– У короля не может быть детей. Говорят, в последнее время он стал совсем слаб.

– Да уж, женщины его никогда не интересовали. У Генриха в жизни не было любовницы. Представляю, какое ему приходилось делать над собой усилие, чтобы войти в опочивальню королевы.

Сисили плотоядно расхохоталась, потом, посерьезнев, сказала:

– Королева способна на что угодно. В этом я ни капельки не сомневаюсь.

– Нужно набраться терпения. Слух может не подтвердиться. Ребенок, если даже родится, может умереть в младенчестве.

– А если не умрет? Если это будет мальчик?

– Тогда придется взять корону силой, – угрюмо ответил Ричард.

– Я думала, вы это сделаете еще после столкновения в Темплских садах.

– Я не хочу междоусобицы.

– У вас может не остаться другого выбора.

– Если не удастся решить проблему мирными средствами, придется взять в руки оружие.

Сисили кивнула:

– Представляю, как радуются ланкастерцы своей удаче.

– Ничего, смеяться им осталось недолго.

* * *

Генрих радовался жизни, отказываясь обращать внимание на тревожные предзнаменования. Сомерсет все жаловался на Йорка, пугал грядущей смутой, но король не придавал этому ворчанию никакого значения. Генриху нравилось думать, что люди по своей природе добры, хоть и склонны к заблуждениям. И уж, во всяком случае, невозможно поверить, что кузен Йорк может замышлять против своего государя недоброе. Маргарита была того же мнения, что и Сомерсет, она постоянно твердила Генриху, что он не должен быть таким мягким, доверчивым. Милая Маргарита, она бывает такой непримиримой – конечно же, лишь потому, что желает блага своему мужу и стране.

Тем летом королевская чета предприняла длительное путешествие через всю Англию. Генриху нравилось посещать монастыри, аббатства, колледжи. Он думал, что нужно шире развернуть строительство учебных заведений и монастырских обителей. Как хорошо, что не нужно больше посылать войска во Францию. Пусть другие убиваются из-за утраченных заморских владений. Может быть, со временем они успокоятся, смирившись в тем, что сражаться больше не за что.

По временам король впадал в странную вялость. Ему хотелось только одного – побыть наедине со своими книгами. Частенько он засыпал, склонившись над фолиантом, потом вдруг, дернувшись, просыпался и долго не мог понять, где находится.

Как радостно было наблюдать за Маргаритой, готовившейся стать матерью. Ведь она так давно мечтала об этом счастье!

– Никто теперь не посмеет упрекнуть меня в бесплодии, – говорила она.

Генрих утешал ее, уверяя, будто все вокруг ее любят. Просто англичане тревожились по поводу наследника. Теперь же все переменится, люди больше не будут роптать.

Двор остановился в Кларендоне. Маргарите нравилось здесь, среди лесов. Она обожала охотиться, однако на шестом месяце от этой забавы пришлось отказаться – живот с каждым днем становился все больше и больше. Пожилые женщины, выносившие немало детей, утверждали, что королева вынашивает мальчика.

Как это было бы чудесно! Но Генрих обрадовался бы и девочке. По крайней мере, ее рождение означало бы, что супруги способны производить на свет потомство. Хотя, конечно, страна мечтает о принце.

В Кларендоне было тихо и спокойно. В последнее время Генрих чувствовал себя бесконечно усталым. В тот день он ездил верхом дольше, чем обычно, и совсем выбился из сил. Было решено, что двор задержится в Кларендоне подольше, чтобы король мог отдохнуть.

Наутро, когда слуги вошли в опочивальню, они увидели, что король лежит неподвижно с открытыми глазами, однако ничего не видит и не слышит. Он не отвечал на вопросы, ничего не говорил и не двигался.

Перепуганные слуги бросились к королеве, зная, что она разгневается, если немедленно не сообщить ей о случившемся.

Маргарита ошеломленно смотрела на недвижного короля. Он был похож на покойника. Она взяла его за руку, но стоило ей разжать пальцы, и рука безжизненно упала. Генрих ее не слышал. Он просто лежал, полностью отключившись от окружающего.

– Позовите лекарей, – приказала королева.

Явились медики, однако все их усилия были тщетны. Вернуть короля к жизни не удалось.

– Что это такое? – нетерпеливо спросила Маргарита.

– Кажется, король потерял рассудок.

Маргарита выпрямилась, прижала ладони к животу. Ребенок шевелился в ее утробе. Король потерял рассудок? Какая чушь! Нужно немедленно вызвать Сомерсета.

Обернувшись к врачам, Маргарита приказала:

– Никому ни слова… Пока. Может быть, приступ пройдет. Мы не знаем, что приключилось с королем. Нельзя допустить, чтобы по стране поползли слухи.

Врачи поклялись, что будут хранить тайну.

* * *

Сомерсет во весь опор мчался в Кларендон. Едва он переступил порог, как его тут же проводили к королеве. Маргарита показала герцогу короля, по-прежнему находившегося в странном оцепенении. Он дышал, глаза его были открыты, но этим проявления теплившейся в нем жизни и исчерпывались.

– Эдмунд, друг мой, – воскликнула королева, – что за напасть обрушилась на нас?

– Доктора говорят, что король лишился рассудка.

– Похоже, так оно и есть. Но возможно, он еще поправится.

Сомерсет кивнул:

– Да, болезнь обрушилась на него внезапно. Как знать, не произойдет ли и столь же внезапного исцеления.

– А что мы будем делать, пока король болен?

– Подождем. Никому говорить не будем – до поры до времени.

– Я того же мнения. Уже приказала врачам, чтобы держали рот на замке.

– Однако повсюду шпионы. Как быть со слугами?

– Им можно доверять.

– Миледи, слугам нельзя доверять. Однако будем надеяться, что весть распространится не слишком быстро. Нам нужно время, чтобы разработать план действий.

– Через три месяца родится ребенок.

– Неплохо было бы сохранить болезнь короля в тайне до той поры… Если родится принц…

– Эдмунд, я рада, что вы мой единомышленник. Подождем, пока родится ребенок. Может быть, Генрих к тому времени поправится. И все же что с ним стряслось?

– Боюсь, это безумие.

Маргарита в ужасе взглянула на Сомерсета.

– Вы ведь знаете, ваше величество, кто его мать. Король мог унаследовать болезнь от своего деда.

– От безумного короля Франции? Мне рассказывали о нем самые ужасные вещи!

– Генрих не похож на своего деда. Он миролюбив и мягок. Вот и сейчас он не неистовствует, а просто лежит недвижный. А Карл VI был свиреп и впадал в буйство, круша все, что попадало ему под руку.

– Молю Бога, чтобы с Генрихом это не произошло.

– Не беспокойтесь, королю это не грозит. И все же от этого нам не легче. Нужно потянуть время. Лишь бы Йорк не узнал о случившемся.

– Упаси Боже! Он захочет немедленно стать регентом или лордом-протектором.

– Тайна и еще раз тайна. Будем надеяться, что болезнь короля пройдет. Давно ли он в таком состоянии?

– Уже несколько дней.

– Итак, будем ждать и хранить нашу тайну. Однако оставаться в Кларендоне вам нельзя. Нужно возвращаться в Вестминстер и родить ребенка там. Иначе поползут слухи.

– Но как перевезти короля в Вестминстер, не вызвав подозрений?

– Что-нибудь придумаем, и сделать это нужно как можно быстрее.

– Хорошо. Я не устаю благодарить Господа за такого помощника, как вы, милорд.

* * *

Маргарита лежала в своей опочивальне в Вестминстере, ожидая родов. Она-то думала, что это будет счастливейшая пора в ее жизни, а получилось совсем иначе.

За три месяца состояние короля почти не изменилось. Правда, он теперь мог спать и принимать пищу, но по-прежнему не говорил, не двигался и не реагировал на происходящее. Маргарита пыталась разговаривать с Генрихом о ребенке, но король, так долго ожидавший появления наследника, оставался безучастным.

Маргарита вызвала к себе лучших английских лекарей: Вильяма Хаклиффа, Роберта Уоррена и Вильяма Маршалла. Врачи посовещались между собой, однако результаты консилиума были неутешительны. Приходилось признать, что король полностью лишился рассудка. Очевидно, болезнь унаследована им от деда, хоть и проявилась в иной форме. Медики поили короля целебными отварами и эликсирами, делали ему притирания, ставили пластыри, погружали в ванну. Генрих безучастно сносил все это, пребывая все в том же оцепенении.

По стране уже вовсю ползли самые дикие слухи, и королева понимала, что далее сохранять болезнь короля в тайне невозможно. Сплетни были еще чудовищнее, чем истинное положение вещей.

Врачи все время твердили, что королеве нельзя волноваться. Ее главная миссия – произвести на свет здорового младенца. Конечно, прискорбно, что ее величеству приходится рожать при столь печальных обстоятельствах, однако нет ничего важнее рождения наследника.

Врачи, конечно же, были правы. Маргарита гнала дурные мысли прочь. Лишь бы роды прошли благополучно. Известно ли герцогу Йорскому о случившемся?

Потом начались схватки. От королевы ни на миг не отходили ее прислужницы, и после нескольких часов мучений раздался крик младенца.

Маргарита была готова к самому худшему и потому не поверила своему счастью, когда ей сказали, что родился мальчик – красивый и здоровый.

Обессиленная, она лежала на постели и блаженствовала, а вскоре ей принесли сына и дали подержать на руках.

* * *

Супруги Сомерсеты явились поздравить королеву с благополучным разрешением от бремени. Герцогиня взяла младенца на руки и долго восхищалась:

– Какой красавец! Истинный сын короля.

– Народ будет доволен, – сказала Маргарита.

– Нужно как можно быстрее произвести обряд крещения и очищения, – сказал Сомерсет. – Решили ли вы, как назвать ребенка?

– Да. Он родился в день святого Эдуарда Исповедника. Эдуард – хорошее имя для короля, не правда ли?

– Одно из самых лучших, – подтвердила герцогиня, а герцог сказал:

– Народ любил Эдуарда I и Эдуарда III, а Эдуарда II ненавидел и презирал. Однако помнят лишь первого и третьего, так что выбор хорош.

– Старшего сына Йорка тоже зовут Эдуардом, – заметила герцогиня.

– Я слышала о нем, – кивнула Маргарита. – Говорят, он истинный Плантагенет. Правда ли, что мальчик высок и статен?

– Да, он настоящий красавчик – светловолосый, высокий, любимец женщин. Во всяком случае, так рассказывают.

– Да провались он пропадом, – легкомысленно пожала плечами Маргарита. – Какое нам дело до чужого Эдуарда, когда у нас есть свой собственный? – Она обернулась к герцогу. – Может быть, увидев сына, король очнется?

– Пожалуй, это единственное, что может на него подействовать.

Маргарита согласилась, однако в глубине души ее терзал страх: вдруг Генрих не узнает даже собственного сына?

Во всяком случае, ей было не до ликования.

Если король не появится на крестинах собственного сына, все поймут, что верные слухи правдивы.

Посему пришлось объявить, не вдаваясь в подробности, что король болен. Однако было ясно, что долго скрывать истину не удастся.

Церемония была обставлена со всем подобающим великолепием. Для младенца изготовили роскошную колыбель, усыпанную жемчугами и бриллиантами, а изнутри обитую драгоценными шелками и тончайшим полотном, чтобы не раздражать нежную кожу младенца. Купель была украшена двадцатью ярдами золотой парчи, а на мантию королевы ушло пятьсот сорок соболей. Стоимость обряда превысила пятьсот фунтов стерлингов.

Маргарита старалась думать только о нынешнем моменте, не заглядывая в завтрашний день. Тучи над ее головой сгущались.

* * *

– Итак, королева родила сына, – сказал Йорк. – Но чьего сына? Уж во всяком случае, не этого идиота Генриха! Все знают, что он бессилен. Тогда возникает вопрос, каким образом Маргарита умудрилась зачать?

– Кого вы подозреваете, милорд? – спросил Варвик.

– Она весьма дружна с Сомерсетом.

– Однако Сомерсет далеко не молод.

– Полагаю, сделать ребенка он еще в состоянии.

– Королева дружна и с Бакингемом.

– Да, друзей у нее хватает. Но это неважно, в любом случае понадобится регент или лорд-протектор. Ведь Генрих править страной не может.

– Верно, – согласился Варвик. – И правителем должны стать вы, милорд. Даже несмотря на рождение принца, вы – следующий по порядку престолонаследия.

– Я того же мнения, – кивнул Йорк. – Нужно немедленно собрать Парламент.

После церемонии крестин, на которой присутствовали двадцать пять самых знатных дам королевства, включая десять герцогинь, Маргарита уехала в Виндзор. Она решила, что королю лучше какое-то время побыть в стороне от столицы, чтобы привлекать к себе поменьше внимания. Времени оставалось совсем немного – слухи о состоянии короля распространились повсеместно, вскоре придется принимать какое-то решение. Маргарита считала, что, будучи королевой, имеет все права на статус правительницы.

Пока же она молилась о выздоровлении Генриха, но все моления были тщетны. Король по-прежнему находился в бессознательном состоянии.

Может быть, вид собственного ребенка пробудит его к жизни?

Маленького Эдуарда одели в роскошные крестильные пеленки, и Маргарита передала ребенка герцогу Бакингему. Вместе с Сомерсетом они вошли к королю в опочивальню.

Генрих сидел в кресле, одетый в простую, затрапезную одежду, висевшую на нем мешком. Взгляд короля был тускл, руки безвольно свисали с подлокотников.

Маргарита приблизилась к больному и опустилась перед ним на колени.

– Генрих, это я, твоя жена. Ты узнаешь меня? Ведь ты меня знаешь!

Король смотрел куда-то поверх нее, и Маргарита с трудом удержалась, чтобы как следует не тряхнуть его за плечи.

– Генрих! – повысила она голос. – Ты меня узнаешь? Ты должен меня узнать!

Ответом было молчание.

– У нас ребенок! Сын! Мы давно его ждали. Ты помнишь, как мы мечтали о сыне? Народ ликует. Все хотят видеть его… и тебя. Ты должен проснуться.

Тусклые глаза смотрели все так же бессмысленно.

Маргарита обернулась к Бакингему.

– Покажите ребенка.

Герцог сделал шаг вперед, поднес младенца к лицу Генриха, но тот сидел все такой же немой и безучастный.

* * *

Наконец, всем стало известно, что короля постиг какой-то странный недуг и управлять королевством он более не может. Никто впрямую не произносил слово «безумие», но все шептались о французском дедушке Генриха, сумасшедшем короле Карле.

Пока король не поправится, страной должен править наместник, на плечи которого ляжет бремя государственных забот.

Маргарита считала, что править должна королева. Ее мать и ее бабка в свое время превосходно справлялись с управлением страной, так неужели у нее, Маргариты, это получится хуже?

Время летело стремительно. Приближалось Рождество, а решение все еще не было принято. Один лишь Генрих был тих и ко всему на свете равнодушен.

Посоветовавшись с Сомерсетом и Бакингемом, Маргарита решила взять инициативу в свои руки. Она издала билль, в котором предъявила свои права на управление государством.

Она сама будет вершить государственные дела от имени Генриха, будет назначать министров, возводить священников в сан епископов, распоряжаться средствами, необходимыми для содержания двора, короля и маленького принца.

Члены Парламента сделали вид, что всерьез рассматривают претензии королевы. Рождение наследника всех обрадовало, однако передавать власть в руки Маргариты, которую многие считали виновницей неудач на континенте, никто не собирался. Ее главный советник Сомерсет был непопулярен. Посему государственные мужи решили, что страной будет править человек решительный и к тому же сам находящийся в непосредственной близости от престола – герцог Йоркский.

Вот Ричард и дождался своего часа. Гордая Сис была сама не своя от счастья. Она собрала всех своих детей, включая годовалого Ричарда, и сообщила им, что их великий отец, которому по праву надлежало бы быть королем, теперь будет править государством.

– Отныне будет так и только так, – объявила она, обращаясь в первую очередь к своему старшему сыну, двенадцатилетнему Эдуарду. Он был высок, красив и, невзирая на юный возраст, уже снискал славу повесы и сорвиголовы.

Эдуард пылко заявил, что готов сражаться за своего отца. Герцог покровительственно положил сыну руку на плечо:

– Не сейчас, сын мой, а тогда, когда наступит время.

Все знали, что рано или поздно столкновения не миновать.

Королева была в ярости. Ее оскорбили! Она родила им наследника, а ее не допустили к регентству!

Герцог Йоркский решил разыграть партию с крайней осторожностью. Парламенту он ответил, что принимает высокую должность, но не по зову сердца, а лишь выполняя свой долг. Пусть все знают: как только король поправится, Йорк передаст ему бразды правления.

Йорк твердо верил, что ему суждено стать монархом, однако хотел взойти на престол законным путем – без этого нельзя быть уверенным в незыблемости своей власти.

Своего родственника Ричарда, графа Солсбери, он назначил лордом-канцлером. Йорк решил окружить себя друзьями и единомышленниками. Первое, что он сделал, – снял со всех постов Сомерсета и посадил его в Тауэр.

Однако нельзя было рассчитывать на то, что враги Йорка дадут ему спокойно хозяйничать в стране. Вскоре пришлось собирать войско и идти на север, где дворяне во главе с герцогом Эксетером воспротивились решению Парламента.

В первые же месяцы регентства Йорк показал себя решительным и способным правителем – именно в таком человеке нуждалась Англия. Он был достаточно осторожен, понимая, что партия ланкастерцев весьма сильна. Король был жив, народ любил его, рассказывал легенды о милосердии и великодушии Генриха. Короля жалели, королеву ненавидели. Она расточительна, своенравна, она француженка, но, с другой стороны, она – мать наследника. Чувствуя настроение англичан, Йорк понимал, что для последнего шага время еще не настало. Пока же он вершил государственные дела, и даже недруги должны были признать, что это получалось у него куда лучше, чем у его предшественника. Сомерсет уже сидел в Тауэре, разбить и взять в плен герцога Эксетера тоже труда не составило, однако ни того, ни другого под суд Йорк не отдавал. Он не знал, как отнесется народ к расправе над этими вельможами.

Тем временем Маргарита, глубоко уязвленная тем, что ее обошли, осознала: власть она может вернуть лишь с помощью короля. Ее спасение в Генрихе. Вся ее сила исходила от него. Если Генрих не поправится, надеяться не на что.

А значит, король должен выздороветь!

Всю свою неуемную энергию Маргарита бросила на то, чтобы вернуть короля к жизни. Пока он находился вблизи от столицы, рассчитывать на исцеление не приходилось – слишком многие хотели видеть короля, да и вообще здесь было слишком много шума и суеты. Придворные шептались о безумном короле Карле, испуганно поглядывали на Генриха, словно ожидая, что он сейчас вскочит и бросится на них.

Однако Маргарита уже поняла, что эти опасения беспочвенны. Кажется, она начинала догадываться, чем вызвана болезнь мужа. Генрих просто не желал быть королем. Об этом мечтал Йорк, этим грезил Сомерсет, оба завидовали Генриху, а тот с наслаждением отказался бы от верховной власти. Он ненавидел церемонии, конфликты, честолюбие было ему чуждо. Даже паломничества по стране, предпринимаемые с благочестивой целью, были ему в тягость. Болезнь короля была своего рода протестом, вызовом, брошенным судьбе, которая сделала Генриха королем. Впав в безмыслие, он сбросил с себя всю ответственность, скинул бремя королевской власти.

Во всяком случае, эликсиры и притирания Генриху не помогут – в этом Маргарита уже не сомневалась. Его тело было здорово, хворь поразила дух.

Королева нашла нового лекаря, некоего Вильяма Хейтли, который целиком и полностью разделял ее теорию.

– Увезите короля отсюда, – сказал он. – Куда-нибудь в тихое место, где никто не будет его тревожить. Король, должно быть, чувствует напряженность, которая царит при дворе.

– Вы хотите сказать, что я должна увезти его в местность, где все его любят и все ему преданы? Где у него не будет врагов? Но как узнать, мой дорогой врач, кто тебе друг, а кто враг?

– Есть графства, где жители незыблемо преданы королю и ненавидят герцога Йоркского.

– Мне кажется, Генрих всегда хорошо чувствовал себя в Ковентри. Тамошние жители встречали его с особым радушием. Он затеял строительство в Ковентри собора Святой Марии, а в тамошнем замке гобелены, которые Генрих так любит.

– Давайте попробуем, миледи. Может быть, это и не поможет, но попытаться все-таки стоит.

– Хорошо, переезжаю в Ковентри, – объявила королева.

Она и сама была рада уехать подальше от столицы, чтобы всецело посвятить себя Генриху. Соперничать с Йорком в нынешних обстоятельствах все равно было бессмысленно. Сомерсет сидел в тюрьме, а новое правительсттво успело снискать всеобщее уважение. Особенно благоприятное впечатление на англичан произвело то, что Йорк не расправился со своими врагами – Сомерсетом и Эксетером. Это свидетельствовало о терпимости и справедливости нового правителя. Ричард Йоркский сумел завоевать доверие народа.

Но ничего, думала Маргарита, вот король поправится, и тогда Йорку конец.

Исцеление короля – вот залог победы.

Короля перевезли в Ковентри на носилках. По приказу королевы кортеж двигался окольным путем, объезжая стороной города, однако в сам Ковентри въехать тайно не удалось – поприветствовать государя собралась огромная толпа. Король лежал в паланкине недвижный и молчаливый; а рядом верхом ехала королева, пышно разодетая и торжественная. Она милостиво принимала восторги толпы, хоть и знала, что адресованы они не ей, а Генриху. Это не имело никакого значения – главное, что горожане поддерживали дом Ланкастеров.

Город Ковентри находился в графстве Варвикшир, в самом центре Англии. Название он получил от монастыря, который был основан еще в глубокой древности, при короле Кануте. Монастырь был разрушен изменником Эдриком в 1016 году, за полвека до нашествия норманнов. Однако впоследствии граф Леофрик и его супруга леди Годива основали на том же месте бенедиктинский монастырь, наделив его богатыми угодьями. С тех пор начал расти и развиваться город Ковентри. При лордах Честерах был возведен замок. В царствование Эдуарда II город был окружен высокой стеной с крепкими башнями и шестью укрепленными воротами. А за сто лет до описываемых событий владельцем Ковентри стал прославленный Черный Принц, который любил этот замок больше всех прочих своих владений.

Трудно было найти место, более пригодное для лечения Генриха. Дни шли тихо, спокойно. Маргарита почти все время проводила с мужем. Она все время разговаривала с ним, хоть Генрих ее и не слышал. Тем не менее Вильям Хейтли считал, что делать это необходимо. Хуже всего, утверждал доктор, обращаться с королем как с безумцем.

– Он вовсе не безумен, – говорил Хейтли. – Просто разум короля спит. Наше дело – пробудить его, и сделать это можно лишь лаской и терпением.

Всех приближенных поражало, как быстро королева приспособилась к новой жизни. Властная, своенравная, нетерпеливая, она совершенно преобразилась, всецело отдавшись роли матери и сиделки: она занималась только мужем и сыном, пытаясь расшевелить угасший рассудок первого и руководить воспитанием второго.

Придворные плохо знали свою королеву. Маргарита всегда была человеком одной цели: сейчас ей необходимо было вылечить короля, чтобы он – а стало быть, и она – вновь взял власть в свои руки. Ведь без Генриха править страной она не могла.

Но дело было не только во властолюбии, Маргарита была способна и на преданность, и на нежность, и на любовь. Она испытывала глубочайшую признательность мужу за то, что он избавил ее от бедности и безвестности, сделал ее королевой. Генрих любил ее, прислушивался к ее мнению, восхищался ей. Маргарита была благодарна ему за это и платила любовью за любовь. Теперь, кроме мужа, у нее появилось еще одно дорогое существо – сын. Генриха королева хотела прежде всего уберечь и защитить; сына же она буквально боготворила и не собиралась делить его ни с кем.

Задача, которую поставила перед собой Маргарита, была не из простых, но молодая женщина преисполнилась непреклонной решимости.

Ей было горько наблюдать, как успешно справляется Йорк с государственными делами, как укрепляет он свое положение. Теперь герцог назывался протектором и защитником королевства и церкви, а также Главным советником короля.

Если Генрих не поправится, будущее не сулило Маргарите ничего хорошего. Йорк пока не заявлял прав на престол, однако он не мог не понимать, что в случае исцеления короля либо по достижении принцем совершеннолетия он лишится власти. Страшнее же всего была мысль, что протектор потребует опекунства над царственным младенцем.

Но об этом говорить еще рано. Принц слишком мал, а пока он подрастет, Маргарита успеет вернуть Генриха к жизни.

Шли месяцы, все усилия Маргариты были тщетны. Иногда Генрих вдруг делал слабое движение рукой, и сердце королевы наполнялось новой надеждой. Или же во время кормления король вдруг с интересом смотрел на пищу. Однажды Маргарите показалось, что Генрих впервые смотрит не в пустоту, а следит за Маргаритой взглядом. Это было бы значительным ша-гом к выздоровлению, однако затем Генрих вновь впал в ступор, и королева поняла, что надежда не оправдалась.

Единственной ее отрадой был маленький Эдуард. Маргарита старалась проводить с ним как можно больше времени. Когда сын улыбался ей, сердце Маргариты сжималось от нежности, и она прижимала к себе малыша так крепко, что он начинал плакать. Ей казалось, что принц – само совершенство. Он – награда за все ее страдания. С каждым днем любовь матери к сыну делалась все сильнее. Пока есть Эдуард, жизнь наполнена смыслом и радостью, думала Маргарита.

Тем временем приближалось Рождество. Болезнь короля продолжалась уже более года. За месяцы, проведенные в Ковентри, перемен к лучшему почти не было. Огромное утешение Маргарите доставлял Вильям Хейтли, которому она была бесконечно благодарна – и за Генриха, и за себя. В минуты отчаяния врач успокаивал ее, вселял в нее новую надежду. Если же в состоянии Генриха происходили какие-то изменения, оба – и королева, и лекарь – затаив дыхание, наблюдали за больным.

– Иногда мне кажется, что вы излечиваете не только короля, но и меня, – говорила медику Маргарита.

А за несколько дней перед Рождеством произошло чудо. Маргарита, как обычно, вошла утром в опочивальню короля, и вдруг Генрих, улыбнувшись, протянул ей руку и сказал:

– Маргарита.

Королева рухнула на колени и закрыла лицо руками. Она испугалась, что спит, что все это ей привиделось.

Однако в следующий миг ее волос коснулась рука Генриха.

– Маргарита, – повторил он. – Моя королева.

Молодая женщина подняла лицо, но ничего не увидела – слезы застилали ей глаза.

Еле слышно она промолвила:

– Генрих… Генрих, теперь вы поправитесь.

И тут все ее чувства прорвались мощной волной. Она бросилась вон из опочивальни, рухнула в своей комнате на кровать и разрыдалась – впервые за все эти месяцы.

* * *

Маргарита отправилась к Вильяму Хейтли, чтобы посоветоваться.

– Я все знаю, – сказал врач. – Я видел короля.

– Он выздоровел! К нему вернулся рассудок!

– Миледи, давайте не будем торопиться. Рассудок короля еще не окреп – слишком уж долго он дремал.

– Вы правы. Нужно проявлять осторожность. А как быть с ребенком? Ведь Генрих его еще не видел.

– С этим тоже лучше подождать. Его величество сейчас как бы пробуждается после долгого сна. Не будем его подгонять – это может принести вред. Ни в коем случае нельзя короля расстраивать.

– Но увидев сына, Генрих придет в восторг.

– Верно, однако в следующий миг вспомнит, что принц – наследник престола. Мне кажется, еще рано напоминать его величеству о долге монарха.

Маргарита не стала спорить.

– Во всяком случае, – продолжил лекарь, – давайте подождем несколько дней. Посмотрим, как будет идти выздоровление.

И они стали ждать. Маргарита почти все время сидела с мужем. Он мало разговаривал и много спал. Всякий раз, когда Генрих погружался в глубокий сон, Маргарита боялась, что он снова впадет в беспробудное забытье.

Но этого не происходило, и королю с каждым днем становилось лучше.

На Рождество он сказал:

– Я привык в этот праздник посылать дары в храм Святого Эдуарда Исповедника.

– Да, я знаю, что вы всегда почитали этого монарха за образец, – ответила Маргарита. – Вы не раз говорили, что хотели бы быть похожим на него, а не на других своих предков, покрывших себя воинской славой.

– Я и теперь так думаю. И еще я должен послать подношение в храм Святого Фомы, в Кентербери.

– Ваши повеления будут исполнены, я сама прослежу за этим.

Король взял ее руку и поцеловал.

Рождество отметили тихо, по-семейному, но в душе Маргариты крепла надежда. Долгие месяцы отчаяния остались в прошлом.

Наконец, она и Вильям Хейтли решили, что пора показать Генриху сына.

Маленького принца принесли в спальню короля, и Маргарита сказала:

– Генрих, вот наш сын.

Король взглянул на младенца, потом на жену, и па-мять его окончательно прояснилась. Ведь Маргарита была беременна перед тем, как он погрузился в сон! Как давно это было. Ведь ребенку на вид не меньше года.

– Наш сын, наш принц, – изумленно прошептал король.

– Да, любимый, – кивнула Маргарита, с трудом сдерживая слезы.

– Как вы его назвали?

– Эдуард. Я подумала, что это хорошее имя, народу оно должно понравиться.

– Мне оно нравится.

Король молитвенно сложил руки и зашевелил губами.

Малютка смотрел на отца нерешительно, словно сам не мог понять, нравится ему этот человек или нет. Затем Эдуард обернулся к матери и уже собрался было заплакать, но тут его внимание привлекло жемчужное ожерелье, свисавшее с ее шеи. Принц схватился ручонкой за ожерелье и тут же забыл, что за секунду до этого намеревался устроить рев.

Затем Маргарита и Генрих долго сидели вместе, он рассказывал ей, что совершенно ничего не помнит. Он ничего не видел и не слышал в течение всех этих месяцев.

– Я все время была рядом с вами, – сказала Маргарита. – Я сама была вашей сиделкой, никому другому не доверяла.

Она решила пока не говорить Генриху о государственных делах – врач посоветовал делать это постепенно.

Со временем Генрих узнал, что власть в стране теперь принадлежит Йорку и что народу новый правитель нравится. Герцог сумел установить в королевстве подобие порядка, а друзья короля, Сомерсет и Эксе-тер, томятся в тюрьме.

– Их нужно освободить, – сказал Генрих.

– Мы сразу же сделаем это, как только вернем себе власть. Отправим в отставку Йорка и его сторонников, а наших людей вернем.

У Генриха был усталый вид, он зажмурился, и Вильям Хейтли поспешно сказал:

– Не нужно так много говорить о государственных делах. Король оправился от недуга, но он все еще слаб.

Ничего не поделаешь. Маргарита, сдержав нетерпение, поняла, что врач прав. Пусть Йорк остается в Лондоне, недолго ему осталось торжествовать…

В Ковентри к королю явились епископ Уэйнфлит и приор аббатства Святого Иоанна.

Генрих встретил их с распростертыми объятиями, и втроем они усердно принялись молиться.

Он совсем не изменился, думала Маргарита. Но это неважно – скоро мы покинем Ковентри и вновь возьмем бразды правления в свои руки.

* * *

Рождественские праздники прошли весело. С каждым днем королю становилось лучше, его интерес к окружающему миру постепенно возрастал.

Маргарита поступила мудро, когда решила переехать с двором именно в Ковентри. Генрих всегда очень любил этот город, его многочисленные соборы, в особенности церковь Святого Михаила, построенную в царствование Генриха I, а затем подаренную местному монастырю графом Рандульфом. Король очень любил дворец Святой Марии, построенный по его личному приказу. Особенно хороша была резная крыша с диковинными скульптурами, а также галерея менестрелей и Оружейный зал. Огромные стеклянные окна были по тем временам неслыханной роскошью. Генрих любил разговаривать с женой о своем ненаглядном дворце, и в такие минуты лицо его делалось необычайно оживленным. В главном зале дворца по желанию короля несколько лет назад был повешен большой бесценный гобелен длиной в тридцать футов и высотой в десять. Узор придумал сам король. Яркие краски радовали взгляд, а изготовлен гобелен был в соответствии с новейшими достижениями в ткацком искусстве.

Как бы Маргарита хотела, чтобы Генрих с таким же пылом обсуждал дела государственные. Но они-то как раз короля совершенно не интересовали. Стоило завести разговор о политике, как взгляд короля тут же тускнел, и Генрих прикладывал руку ко лбу с видом бесконечной усталости. Настаивать было опасно, ибо Маргарита безмерно боялась, что муж снова впадет в летаргию.

Следовало окружить короля теми, кого он любит. Пусть поговорит с ними, пусть увидит, как много сторонников у него в стране. Тогда можно будет приступать к основному делу: изгнать Йорка и вернуть Сомерсета.

Когда в замок прибыли долгожданные гости, Маргарита встретила их со всем радушием, поскольку зна-ла, что это стойкие приверженцы Ланкастеров. Благополучие этих людей зависело от того, удастся ли дому Ланкастеров одержать верх. Такого рода дружба наиболее надежна. Подобную точку зрения можно было бы назвать цинической, но такова жизнь: приязнь куда крепче, если она зиждется на практическом интересе.

Король тоже обрадовался вновь прибывшим.

– Неужели это вы, Оуэн? – спросил он.

Оуэн Тюдор преклонил перед государем колени.

– Да, это я, ваш верный слуга.

– Оуэн Тюдор! – разволновался король. – Я очень хорошо вас помню.

– Милорд, мы с вашей матерью так много говорили и думали о вас… Когда мы еще были вместе… Потом нас разлучили, но ваша матушка помнила о вас каждую минуту своей жизни.

– Да, я был бы счастлив, если бы мог жить с ней вместе далее. Когда я был маленьким, вы вызывали во мне смешанное чувство – и восхищение, и неприязнь. Я был королем и сыном короля… Как же я рад вас видеть. Помните, как вы учили меня кататься на пони? Боюсь, я был слишком робким учеником.

– Вы были хорошим учеником, милорд. Вы слушались своего учителя, а это уже немало.

– Бедная моя мать, Оуэн… Какая трагедия.

– Она не смогла вынести разлуки.

– Жестокое решение, жестокое… А потом вы уехали в Уэльс, да? Как вам там живется, Оуэн?

– Неплохо, милорд. Ведь это моя родина. Вы милостиво обошлись со мной, государь, не оставили мою семью своими милостями.

– Не так уж много я сделал для своего отчима и моих единоутробных братьев. Как у них дела?

– Если пожелаете, можете посмотреть на них. Двое из моих сыновей приехали в Ковентри и ожидают позволения предстать перед вами.

– Ожидают позволения? Мои братья? Пусть немедленно явятся сюда. Но почему только двое?

– Мой младший сын Оуэн решил стать монахом.

– Вот счастливец! Где он сейчас?

– В Вестминстере.

– Я очень хорошо его помню. Но у вас ведь еще есть и дочь?

– Джасина уже совсем большая. Скоро пора будет выдавать ее замуж.

– Мы подыщем для нее хорошего мужа. Королева обожает устраивать свадьбы. Не правда ли, любимая?

– Да, я люблю делать молодых людей счастливыми. Сочетаться браком нужно в раннем возрасте, таково мое мнение. Лишь тогда супруги успевают произвести на свет множество детей.

– Моя Маргарита – главная придворная сваха, – нежно сказал Генрих.

– Мой старший сын Эдмунд хотел бы попросить у вашего величества позволения жениться. Он влюблен в племянницу герцога Сомерсета.

– В Маргарет Бофор? Многие хотели бы жениться на этой девушке. По-моему, герцог Саффолк просил ее руки для своего сына.

– Мне кажется, она согласилась бы выйти за Эдмунда – если вы, милорд, не возражаете. В конце концов, в жилах Эдмунда благодаря матери тоже течет королевская кровь.

– Не сомневаюсь, что королева с удовольствием возьмется за это дело. А теперь немедленно пришлите ко мне моих братьев, я желаю их видеть.

– Они безмерно преданы вашему величеству. Если вам понадобится их помощь, можете всецело на них положиться.

Оуэн переглянулся с королевой. Король, разумеется, не желает думать о войне, но она, судя по всему, неизбежна, и королева отлично это понимает.

Молодых людей, Эдмунда и Джаспера Тюдоров, Генрих принял очень ласково. Они были похожи на покойную королеву, мать Генриха, и это пробудило в короле родственное чувство.

Братья были хороши собой: старшему, Эдмунду – двадцать пять, младший на год или на два моложе. Генриху в ту пору было тридцать три года. Младшие Тюдоры были глубоко признательны королю, который в свое время велел дать им хорошее образование. Сначала воспитанием сыновей Оуэна занималась аббатисса Баркингская, а затем другие прелаты. Генрих сделал Эдмунда графом Ричмондом, а Джаспера – графом Пемброком. Младший из братьев, Оуэн, тоже удостоился бы какого-нибудь высокого звания, если бы не предпочел удалиться в монастырь. По мнению Генриха, Оуэну можно было только позавидовать.

Маргарита с одобрением взирала на отца и сыновей. Верные приверженцы дела Ланкастеров, да к тому же еще и близкие родственники.

Генрих с удовольствием беседовал со своим отчимом и братьями как с равными, забыв о церемониях. Они вспоминали старые дни, вместе погрустили о безвременно почившей Екатерине, матери Генриха и младших Тюдоров.

– Как бы счастлива она была сейчас, находись она вместе с нами, – вздохнул Оуэн.

– Она смотрит на нас с Небес, – утешил его король.

– Нас с братом весьма расстраивает одно обстоятельство, – сказал Эдмунд. – О нашей матери говорят скверное, а нас называют…

– Нас называют бастардами, – перебил его Джаспер.

– Но мы с вашей матерью были женаты законным браком, милорд, – сказал Оуэн. – Клянусь вам. Мы поженились незадолго до рождения Эдмунда, но, когда мальчик появился на свет, ваша матушка уже была моей законной супругой.

Генрих взглянул на Маргариту, а та горячо сказала:

– Нужно подтвердить это специальным актом Парламента. Почему бы и нет? Такое случалось и раньше. Между прочим, Маргарет Бофор тоже происходит от королевского бастарда. Джон Гонт легитимизировал своих детей уже после рождения. Почему бы Парламенту не поступить таким же образом и с вами?

– Мы этим займемся, – пообещал Генрих.

Маргарита внутренне возрадовалась. Впервые король дал понять, что согласен встретиться с членами Парламента.

Визит Тюдоров явно пошел королю на пользу. Когда они уехали, пообещав верой и правдой служить Генриху и Ланкастерам, Маргарита завела с мужем осторожный разговор:

– Славные люди – все трое. Оуэн, правда, староват, но Эдмунд и Джаспер сильны и отважны.

– По-моему, Оуэн не так уж стар. Он ровесник моей матери, а ей был двадцать один год, когда я появился на свет.

– Надеюсь, Тюдоры нас не подведут, – гнула свою линию Маргарита. – Я к ним искренне расположена. Обязательно устрою брак и Эдмунда с Маргарет Бофор, и Джасины.

– Ну раз вы так решили, милая, значит, так и будет, – сказал король.

* * *

Тянуть больше было нельзя. Генрих все еще жаловался на слабость, однако Маргарита настояла, чтобы короля отвезли в Палату лордов, дабы он распустил Парламент.

Правлению герцога Йорского настал конец. Король вернулся, и Йорк понял, что ему пора уходить.

К несчастью, лорд-протектор слишком долго находился у кормила государственной власти, и народ успел понять, что Ричард – правитель способный. В стране были восстановлены закон и порядок, Йорк заслужил славу человека твердого и справедливого.

И вот власти Йорка настал конец. Отказываться от высокого положения было тяжело, но герцог знал, что у него не было выбора. Ведь он сам всегда повторял, что сразу же по выздоровлению короля оставит свой пост.

Первым же указом короля (а вернее, королевы) из Тауэра был выпущен Сомерсет, а вслед за ним и герцог Эксетер.

Маргарита восстановила Сомерсета во всех чинах и званиях.

Теперь вражда между Сомерсетом и Йорком была еще яростней, чем прежде. Сомерсет не мог забыть месяцев, проведенных в темнице, а Йорк в глубине души жалел, что не отправил презренного временщика на плаху, пока у него была такая возможность.

Примирения между обеими партиями быть не могло. Вражда могла закончиться лишь с гибелью одного из двух герцогов.

Тем временем Маргарита наслаждалась вновь обретенной властью. Она с удовольствием устроила судьбу детей Оуэна: Эдмунда женила на Маргарет Бофор, а Джасину выдала замуж за лорда Грея де Уилтона.

Теперь она могла при любых обстоятельствах рассчитывать на незыблемую поддержку со стороны клана Тюдоров.