В покоях королевского дворца, недавно по приказу короля переименованного из Шипи в Ричмонд, трое детей собрались у горящего камина. За окнами январский ветер обдувал восьмиугольные и круглые башни, угрожая снести невысокие трубы, похожие на перевернутые груши.

Самая старшая из детей – девочка, совсем недавно отметившая двенадцатый день рождения, – сняла сетку, что удерживала ее прекрасные золотисто-рыжие волосы, и с привычной радостью позволила им, упав на плечи, скользнуть вниз до самой талии. Мальчик, у которого было такое же румяное лицо и огненно-золотые волосы, угрюмо взирал на нее. Старшая сестра была в восторге от себя; он выглядел недовольным. Что до еще одного ребенка, девочки, которой еще не исполнилось и шести, то она сосредоточенно наблюдала за обоими, прекрасно сознавая, что по малолетству не представляет особого интереса в глазах двенадцатилетней сестры Маргариты и десятилетнего брата Генриха.

– Вся беда в том, – говорила Маргарита, – что ты злишься, потому что я собираюсь выйти замуж и буду королевой раньше, чем ты станешь королем.

– Королевой Шотландии! – презрительно фыркнул Генрих. – Этой варварской страны! Нет, ошибаешься, я недоволен, поскольку считаю недостойным, чтобы моя сестра так унизила себя подобным браком.

Маргарита расхохоталась:

– Ты слишком важничаешь, Генрих. Право слово, с тех пор как стал принцем Уэльским, ты возомнил, будто уже король. И поразмысли об этом, братец: будь наш дорогой Артур жив, ты вообще никогда не смог бы мечтать о троне.

Генрих нахмурился. Как это похоже на Маргариту – пускать в ход нечестные приемы! Сестра говорит, будто он выказывает слишком откровенную радость по поводу своего нового положения и недостаточно скорбит о смерти старшего брата.

– Не имеет значения, как или почему человек обрел корону, – пробормотал Генрих. – Важно только, что он ее носит.

– Значит, ты рад, что Артур умер?

– Я этого не говорил!

– Но имел в виду.

– Лжешь!

– Я не лгу.

Мария захныкала. Она ненавидела ссоры между братом и сестрой, а такая угроза всегда висела в воздухе: отчасти – из-за удивительного сходства Маргариты и Генриха. Если подстричь волосы Маргариты (чего она никогда бы не позволила, поскольку они были ее самым главным достоинством и предметом величайшей гордости) и одеть ее как мальчика, получился бы вылитый Генрих. Но сходство не ограничивалось внешностью: и брат и сестра были упрямы, своевольны, любили настоять на своем и впадали в ярость, если кто-то осмеливался им противоречить. Втайне Мария поддерживала Генриха, потому что брат уделял ей много внимания, часто говорил, какая она хорошенькая, и называл любимой сестрой.

– Посмотри, что ты наделала! – рассердился Генрих. – Ты испугала Марию. Иди сюда, Мария, я спою для тебя, если захочешь, и сыграю на лютне.

– О да, пожалуйста!

Маргарита окинула их насмешливым взглядом:

– И ты должна сказать, что никто не поет лучше его, никто не может сравниться с Генрихом в игре на лютне, и ты самая счастливая девочка в мире, поскольку у тебя есть такой брат. Это будет платой за его внимание, маленькая сестричка.

– Не слушай ее, – успокоил девочку Генрих. – Маргарита злится на нас, потому что ей придется променять наш прекрасный двор на окружение этого варвара.

Маргарита утратила часть недавней бравады. В глубине души ее терзала тревога. В двенадцать лет, когда почти нет жизненного опыта, – нешуточное испытание покинуть родной дом ради мужа, которого ты в глаза не видела.

Генрих, увидев перемену в настроении сестры, не преминул этим воспользоваться:

– Меня никогда не интересовали союзы с Шотландией. – Принц, подражая одному из министров отца, стоял, расставив длинные ноги и сцепив руки за спиной, пытаясь придать глубокомысленное выражение круглому, румяному личику.

– Интересно, почему бы тебе не обсудить этот вопрос с королем? – саркастически вставила Маргарита.

– Возможно, я так и сделаю. – Генрих устраивал представление для Марии; вовсе не исключено, что девчушка и впрямь думает, будто ее чудесный брат уже дает советы королю.

– Иди и попроси у него аудиенцию, – предложила Маргарита. – Я уверена, наш отец жаждет выслушать твои советы.

Генрих, не обратив внимания на сестру, принялся взад-вперед шагать перед камином.

– Во-первых, – сказал он, – мне не нравятся эти Стюарты. Мне не по душе их распущенность. Ты поедешь к мужчине, у которого была куча любовниц, причем на одной из них он, по слухам, женился. На редкость лестно для Тюдоров, мадам!

Маргарита, сложив руки на груди, весело рассмеялась. Она испытывала смешанное чувство тревоги и возбуждения. Девочка рано начала ощущать томление в крови, так что гувернантка и нянька в один голос твердили: «Ей надо пораньше выйти замуж». По-другому это было для Генриха, каковой не менее жаждал стать мужчиной, чем его сестра – женщиной. В них обоих было сильно вожделение, в этих юных Тюдорах. Верно, они унаследовали это от деда по материнской линии – дети часто обсуждали сплетни, слышанные о нем. Великий Эдуард IV – красивый, высокий, златовласый и очень похожий па своих внуков внешне, считал величайшим удовольствием в жизни погоню за женщинами. Его дочь, их мать, уродилась мягкой и кроткой, а ее супруг так усердно копил золото и богатство, что ни на какие другие увлечения у него не оставалось сил.

Значит, думала Маргарита, Генрих унаследовал вкусы от деда. А я? Она считала, что да; и это было удачно, поскольку, несмотря на вполне естественный легкий страх, могла не без радостного волнения ожидать брака с мужчиной, известным редким любвеобилием.

Маргарите было забавно видеть Генриха в подобном настроении: маленький рот чопорно поджат, ведь принц привык чувствовать себя средоточием всего и вся, а теперь намечалась свадьба, где центром внимания, хоть и в силу необходимости, оказывалась Маргарита, вот он и срывал досаду, выражая неодобрение нравам жениха.

– Ему придется отослать любовниц, когда приеду я, – сказала Маргарита.

– Если Стюарт не сделал этого, пока вел переговоры о браке с нашим отцом, будь уверена; когда добьется своей цели – союза с Тюдорами, тем более не изменит привычки.

Генрих изрек это тоном герольда на турнире. Он вообще стал весьма настойчиво требовать почтения к Тюдорам, с тех пор как стал наследником трона.

Разумеется, думала Маргарита, это изменило все. Генриха постоянно окружали подхалимы, жаждущие быть друзьями мальчика, который в свое время станет королем, и Генрих как будто не понимал, что означает их лесть, а если и понимал, это было так приятно, что он с охотой принимал дифирамбы, не обращая внимания на их подоплеку.

Маленькая Мария следила за братом полными обожания глазами. Легко выглядеть героем для пятилетней девочки.

– У нашего дедушки было много любовниц, и это не мешало ему быть великим королем, – напомнила Генриху Маргарита.

– Но эти Стюарты! У них даже в замках гуляют сквозняки.

Маргарита поежилась:

– И в нашем тоже.

– И зимы очень суровы к северу от границы.

– Я найду способ согреться.

– И… – Генрих сузил глаза, и губы его сжались, – я помню, хотя другие успели забыть, как твой жених привечал некоего изменника.

– Изменника! – пропищала Мария. – Ох, Генрих, какого изменника?

– Ты слишком мала, чтобы помнить, но два года назад Перкин Уорбек сидел у нас в лондонском Тауэре. Там его судили и признали виновным, а после этого отвезли в Тайберн и повесили. И знаешь, что пытался сделать этот изменник? Выдать себя за герцога Йорка, брата нашей матери, чтобы таким образом заявить, будто у него больше прав па трон, чем у нашего отца. Подлый изменник! А этот Яков, союзом с которым так гордится твоя сестра, принял его в Шотландии, осыпал почестями и позволил жениться на собственной кузине. Вот так! Теперь ты понимаешь, почему я не вижу поводов радоваться этому браку нашей сестры?

Мария очень серьезно посмотрела на сестру:

– Ох, Маргарита, это и в самом деле так?

– Выходит, ты сомневаешься в моих словах? – прорычал Генрих.

– О нет, Генрих! Ты всегда прав.

– Не всегда, – резко бросила Маргарита. – И все это давняя история. Перкин Уорбек обманул Якова Стюарта, как и остальных. С недоразумением покончено, и это не имеет никакого отношения к моему замужеству.

– Да будет мне позволено заметить, что это очень даже относится к твоему замужеству!

– Тогда меня удивляет, почему ты не запретил нашему отцу дать на него согласие, – ехидно заметила Маргарита.

Лицо Генриха залилось краской.

– Когда я стану королем… – пробормотал он.

Генриху не повезло: именно в эту минуту дверь распахнулась, и его слова достигли ушей того, кому менее всего предназначались.

Король вошел в комнату вместе с женой и несколькими придворными. Король Генрих VII не любил церемоний и одевался гораздо проще многих своих придворных. А судя по его бледному и проницательному лицу, никто не заподозрил бы, что это отец троих розово-золотых детей, явно обеспокоенных неожиданным визитом.

Генрих с обидой подумал, что королю следует появляться под звуки фанфар, одеяния его должны потрясать великолепием, короче говоря, монарху надлежит возвышаться над всеми вокруг. Когда я стану королем… мысли Генриха понеслись дальше, ибо это стало его излюбленной темой, с тех пор как ему сообщили о смерти Артура.

Генрих поклонился родителям, девочки присели в реверансе.

– Это время еще не настало, сын мой, – холодно сказал король, – хотя может показаться, что вы неподобающе стремитесь к нему.

– Сир, – смущенно пробормотал Генрих, – я лишь объяснял своим сестрам…

Король поднял руку.

– Я радуюсь вашему цветущему виду, – сказал он, – и хочу, чтобы душа была столь же здравой. Вам следует молиться, чтобы время править для вас пока не настало, ибо, сын мой, как принц-наследник, вы еще младенец, и вам надо многое постигнуть о том, что значит быть королем.

– Я понимаю это, сир, – выдохнул Генрих, – и приложу все усилия, стараясь учиться быстро, дабы вы остались мною довольны.

– Дочь моя, – позвал король, и Маргарита выступила вперед.

Отец не улыбался – его редко видели улыбающимся, – но взгляд, несомненно, выражал одобрение.

Генрих VII неустанно восхищался этими полными жизни чадами и в то же время удивлялся им. Он потерял Артура и Эдмунда, это правда, по румяные лица этих троих успокаивали. Если дитя, что носит сейчас королева, будет обладать таким же крепким здоровьем и если это окажется мальчик, король перестанет оплакивать смерть Артура. Разумеется, ничто не мешало обзавестись целым выводком детей – они с королевой были достаточно молоды, чтобы умножить число отпрысков.

– Шотландская знать прибывает сейчас во дворец, – продолжал король. – Вы должны подготовиться к приему. Сейчас нет времени на детские игры.

– Да, сэр, – прошептала Маргарита.

Королева взяла дочь за руку. Елизавета Йоркская старалась скрыть снедавшую ее тревогу. Чуть больше двенадцати лет назад она родила эту славную девочку в Вестминстерском дворце. Она помнила ноябрьские туманы, что висели над рекой и проникали в комнату; помнила, как держала на руках крохотное дитя и радовалась ему, позабыв о разочаровании полом ребенка, хотя должна бы огорчиться сильнее, чем все, у кого рождались девочки королевской крови. Ведь сестра Артура оказалась более здоровым ребенком, чем ее маленький брат.

А теперь вскоре появится еще одно дитя. Новая беременность беспокоила королеву. Ее терзали предчувствия, возможно, потому, что она лучше любого другого знала слабость собственного тела. Вынашивание детей изнурило королеву, и хотя она могла оставаться плодовитой еще несколько лет, с ужасом думала о последующих беременностях.

И ни единому человеку она не могла поведать об этих страхах. Дочь была слишком юна, чтобы понять; более того, как посмела бы мать клясть судьбу, на которую по самой природе собственного положения, возможно, обречена и сама Маргарита? Быть принцессой королевской крови – величайшая ответственность, и долг требует от венценосной особы обеспечивать рождение сыновей, задача эта казалась невероятно трудной для принцесс и удивительно простой для их смиренных подданных. Что королева могла объяснить мужу? Генрих никогда не понял бы, как может иметь значение что-то, кроме накопления богатств и укрепления власти, дабы Тюдоры, не очень уверенно сохранявшие корону, могли сохранить за собой трон. Причины для беспокойства имелись. Недавние истории с Ламбертом Симпелом и Перкином Уорбским это показали. Благодаря присущему ему здравому смыслу Генрих обошелся с этими самозванцами в манере, достойной королевского звания. Но подобные случаи тревожили его.

И теперь… союз с Шотландией. Великолепное предложение. Возможно, это положит конец бессмысленным пограничным стычкам, измучившим оба народа. Вероятно, союз настолько укрепит дружбу между двумя странами, что они смогут жить как добрые соседи много лет.

«И моя дочь Маргарита будет тому порукой, – размышляла королева. – Молю Бога, чтобы она оказалась мудрой советчицей для своего мужа».

Она поговорит с Маргаритой, постарается внушить всю важность возложенного на нее долга.

– Идите и приготовьтесь к встрече с послами шотландского двора, – сказала королева.

– Принцу Уэльскому также следует любезно почтить собрание своим присутствием, – заметил король, чуть насмешливо приподнимая уголок рта.

Маргарита взглянула на брата. Настал момент, когда он должен объявить о своих возражениях против этого союза, смело повторить отцу то, что говорил сестрам.

Нижняя губа Генриха слегка дернулась. Он открыл рот, собираясь заговорить, но, взглянув вверх, на суровое лицо родителя, передумал. Он пока еще не король Англии!

В большой приемной королевы в Ричмондском дворце собралось блистательное общество мужчин и женщин.

Королеву сопровождали дочери – принцесса Маргарита и маленькая принцесса Мария. В пышном торжественном одеянии Маргарита выглядела чуть старше своих двенадцати лет; ее от природы румяное личико сияло еще ярче, а глаза горели от возбуждения. Каждый здесь явственно ощущал ее присутствие, поскольку в вот-вот готовой начаться церемонии она была главным действующим лицом.

Зазвучали фанфары, и в зал вошел король в сопровождении принца Уэльского. Эти фанфары должны были бы удовлетворить даже юного Генриха. Так и раздулся от важности, подумала Маргарита, и выглядит очень довольным собой. Забыл ли Генрих уже, как сильно не одобряет шотландский брак, или собирается выступить с официальным протестом? Нет, он никогда не осмелится. При дворе есть только один человек, перед которым Генрих испытывает величайший страх, и это его отец. Наследник мог сколько угодно пыжиться, словно молодой бантамский петушок, перед сестрами и друзьями, но в присутствии Генриха VII ни на минуту не забывал, что всего-навсего десятилетний мальчик и должен вести себя прилично.

Вместе с Генрихом и его отцом явились архиепископы Кентерберийский и Йоркский; а за ними следовали шотландские лэрды, каковым тоже предназначалась по этому случаю особая роль.

Взгляд Маргариты задержался на Патрике Хэпберне, графе Босуэлле, ибо он должен был стоять рядом с ней и принимать обеты как избранное своим господином доверенное лицо. Он прибыл вместе с архиепископом Глазго и епископом Мюррея в качестве слабой, по мнению Маргариты, замены короля Шотландии, поскольку тот, как она слышала, обладал редкостным обаянием и красивой внешностью.

Теперь, когда все собрались, цель встречи была торжественно объявлена, и архиепископ Глазго начал церемонию, обратясь к Генриху VII:

– Известно ли вашему величеству о каких-нибудь препятствиях к сему брачному союзу?

Король ответствовал, что неизвестно.

Потом тот же вопрос был задан королеве, каковая дала аналогичный ответ.

Затем от Маргариты потребовали ответить, есть ли у нее какая-то причина, препятствующая союзу с королем Шотландии.

– Я не знаю ни одной такой причины, – ответила девушка и, не в силах удержаться, бросила насмешливый взгляд на брата. Он знал такие причины, если только говорил правду сестрам, когда они были одни. Но Генрих с важным видом смотрел перед собой и сделал вид, будто не замечает ее взгляда.

Теперь настала очередь отца Маргариты задать тот же вопрос шотландцам. Девушка затаила дыхание. Правда ли, что ее нареченный заключил брачный контракт со своей любовницей? Что, если один из шотландских лэрдов заговорит об этом? Станет ли это разрывом союза?

Но шотландцы заверили короля Англии, что никаких препятствий к браку не существует, и архиепископ Глазго вновь повернулся к Маргарите:

– Согласны ли вы по собственной воле, без принуждения стать супругой моего господина?

Маргарита произнесла ответ, разученный вместе с матерью:

– Если таково желание милорда отца моего короля и миледи матери моей королевы, я согласна.

– Таковы наша воля и желание, – возгласил король.

Теперь ее рука лежала в руке Патрика Хэпберна, а тот с величайшей серьезностью говорил:

– Я, Патрик, граф Босуэлл, доверенное лицо истинно великого и могущественного принца Якова, милостью Божьей короля Шотландии, моего суверена и господина, наделен достаточными полномочиями, дабы вступить в брак per verba de predent с тобой, Маргарита, дочерью Генриха, милостью Божьей короля Англии, и Елизаветы, королевы той же страны, ныне заключаю брачный союз с тобой, Маргарита…

Девушка вновь стрельнула глазами на брата, передавая ему послание: «Почему ты молчал, пока еще было время? А теперь слишком поздно!»

Но юный принц Уэльский отказывался понимать ее взгляды. Он изображал великую заинтересованность во всем происходящем и старался выглядеть таким же довольным церемонией, как и его отец.

Архиепископ Глазго привлек к себе внимание невесты.

– Повторяйте за мной, – шепнул он. Девушка, чуть заметно кивнув, заговорила следом за священником:

– Я, Маргарита, первая дочь истинно превосходного, истинно великого и могущественного принца Генриха, милостью Божьей короля Англии, и Елизаветы, королевы той же страны, находясь в здравом уме и твердой памяти, достигнув двенадцати лет в прошедшем месяце ноябре, заключаю брак с истинно превосходным, истинно великим и могущественным принцем Яковом, королем Шотландии, доверенным лицом коего ныне является Патрик, граф Босуэлл; и я принимаю упомянутого Якова, короля Шотландии, как своего повелителя и супруга, отказываясь от иных привязанностей ради него на всю его и мою оставшуюся жизнь; а порукой тому я прошу его принять и отдаю в вашем лице, как упомянутому доверенному лицу, свое упование и руку.

Едва Маргарита закончила эту речь, королевские трубачи издали мощные звуки, а в соседнем зале грянул оркестр.

Принцесса Маргарита Английская стала отныне королевой Шотландии.

Для Маргариты началась увлекательная, красочная и роскошная жизнь. Король Генрих редко поощрял излишества при своем дворе, но это была, в конце концов, свадьба его дочери, и монарху надлежало поразить шотландских гостей богатством и мощью Англии.

– Пустая трата денег, – жаловался он королеве. – Балы… турниры! До сих пор я и не знал, какая расточительная свора эти мои придворные. Все они в восторге от такого случая промотать все деньги в бессмысленных празднествах.

Глаза короля сузились, и Елизавета угадала, что он запоминает имена мотов и придумывает способы, чтобы те богатства, каковые эти люди так жаждали растратить, оказались в королевских сундуках.

Несчастные глупцы, угораздило же их тратить больше, чем необходимо! Неужели они еще не поняли, как работает голова их царственного повелителя? Король только и думает о золоте для своей казны. Налоги, штрафы – все это неплохие способы добывания денег. Но он жаждал все больше золота и никогда не мог насытиться; точно так же король жаждал все больше детей, чтобы можно было торговаться с королевскими домами Европы. Шотландский брак… потом выгодные союзы для Генриха, Марии и всех остальных, кто появится следом.

Ох нет, подумала королева. Больше детей быть не должно. Но как объяснить это мужу? Ее долг – обеспечивать короля потомками – предметом торга в государственной политике, точно так же, как обязанность его министров – разрабатывать такие законы, чтобы богатства подданных перетекали в королевскую казну.

Королева знала, что выглядит больной, – сестра, Екатерина, говорила ей об этом. Но Генрих ничего не замечал. Елизавета должна неукоснительно выполнять свой долг, как он – свой.

– Еще несколько дней всех этих турниров, – сказала она, чтобы успокоить мужа, – и празднования закончатся.

Он грустно покачал головой:

– Нам нельзя производить впечатление, будто мы бедный народ. По всему свету раззвонят о том, как мы отпраздновали свадьбу дочери. Но, поскольку супруг Маргариты жаждет, чтобы она поскорее отбыла к нему в Шотландию, мы вправе сократить все эти увеселения.

Елизавета поежилась:

– Девочка еще так юна. Немногим старше двенадцати. Мы будем скучать по ней.

– Ну, по-моему, она достаточно взрослая для своих лет. – Король с легкостью отмахнулся от этой темы. – И у вас скоро будет новое дитя на замену. Молю Господа, чтобы это оказался мальчик!

– Надеюсь, так и будет.

Король одарил жену одной из своих нечастых улыбок:

– А если опять родится девочка, мы не станем впадать в отчаяние. У нас еще много времени.

Королева повернулась к окну. Она не смела посмотреть на Генриха, чтобы тот не прочел страха на ее лице.

Это был день большого турнира. Маргарита сидела на почетном месте, рядом с ней – граф Босуэлл. Новоиспеченная королева рукоплескала мастерству Чарльза Брэндона и герцога Бэкингема, а юный Генрих мечтательно взирал на происходящее. В воображении он состязался с рыцарями, поражая всех умением и доблестью. Тяжкое испытание – быть принцем всего десяти лет от роду и оставаться зрителем.

Маргарита повзрослела после той церемонии в приемной матери. Генрих заметил, что с ней теперь обращаются необыкновенно почтительно. Принц завидовал; и когда отца не было рядом, держался так, будто он уже король. Все друзья потакали его причудам – в конце концов, разве он не принц Уэльский, коему в один прекрасный день предназначено стать королем? И если Генриху угодно заранее предвкушать этот день, только глупец стал бы ему противоречить.

Маленькая Мария была в восторге от турнира. Она сидела рядом с братом и все время нетерпеливо задавала вопросы, а Генрих нежно опекал младшую сестренку, но внимательно наблюдал за Маргаритой, временно узурпировавшей почетное место, каковое, он чувствовал, по праву принадлежит ему.

После турнира был пир. И опять Маргарита сидела на почетном месте – именно она была королевой празднества.

Генрих не мог понять отца, который, в своем поношенном одеянии, отнюдь не походил на короля и сидел чуть в стороне от всех прочих с таким усталым выражением глаз, будто находил эту роскошь и развлечения довольно глупыми.

Королева восседала подле короля с таким видом, словно ее мысли витали где-то далеко, и, хотя она улыбалась, улыбка была явно вымученной.

«О, как все изменится, когда королем стану я!» – думал молодой Генрих.

Маргарита с новообретенным чувством собственного достоинства раздавала победителям турнира награды – серебряные чаши и золотые кубки, а победители низко кланялись и целовали ей руку, получив тот или иной приз. Девушка с сияющим юным личиком, явно наслаждавшаяся тем, что она теперь королева, выглядела очаровательно.

Сразу после раздачи наград начался бал, а поскольку таковые при дворе Генриха VII устраивались редко, то вызывали особый восторг. Казалось, никогда еще дамы и кавалеры не танцевали с таким воодушевлением. Балет был очарователен, в особенности потому, что все шесть пар его участников были в масках, и все с удовольствием пытались угадать, кто они.

Наконец празднество завершилось. Настало время королю вручить шотландцам дары, и, когда глазам присутствующих предстало все их великолепие, воцарилась благоговейная тишина. Архиепископу Глазго были приготовлены золотой кубок и шесть серебряных горшочков, двадцать четыре серебряные чаши и тазик с кувшином из того же драгоценного металла вместе с подставкой для горячих углей, дабы согревать озябшие ноги.

Королю, очевидно, было тяжко расставаться с подобными сокровищами, но он все-таки сделал это с отрешенным видом, словно желая сказать: «Вот на что я готов пойти ради блага Англии». Было подарено и множество драгоценных кубков, а также кошелей из алого бархата, полных золотых монет. И многие придворные короля диву давались, как он смог расстаться с тем, что любил больше всего на свете.

Королева смотрела на это сквозь пелену терзавшей ее боли. «Долго я этого не выдержу, – думала она. – Я никогда не страдала так раньше. Что со мной станет?»

На несколько секунд большой зал исчез для нее. Елизавета наклонилась вперед, но все вокруг были слишком сосредоточены на великолепных дарах, раздаваемых королем, чтобы обратить внимание на королеву. А когда все подарки были вручены, Елизавета уже снова сидела выпрямившись, очень бледная и измученная, но королева довольно давно выглядела больной, и ее вид не удивил никого из тех, кто случайно взглянул в ту сторону.

Был конец января, когда королевская барка двинулась вдоль по реке к лондонскому Тауэру. Королева собиралась устроиться там и с нетерпением ожидала появления на свет ребенка.

Елизавету сопровождала ее сестра Екатерина – она одна приносила королеве успокоение.

– Будь со мной, Кэйт, – попросила она. – Ты помнишь дни, когда мы были молоды. На самом деле прошло не так уж много времени, правда? И все же какими далекими они представляются! Мне скоро будет тридцать семь – не слишком почтенный возраст, но, стоит вспомнить о тех днях, когда наш отец боролся за престол, о том, как наши маленькие братья исчезли в Тауэре, а дядя Ричард захватил трон, мнится, будто я прожила сотню лет.

– Тебе нельзя так много размышлять о былом, дорогая сестра, – ответила ей Екатерина. – Подумай о будущем. Когда у тебя родится сын, он принесет много радости. Ты счастлива в своих детях.

– Я часто гадаю, какова будет их жизнь. Моя малышка Маргарита… как ей будет там, в Шотландии, с мужем, вдвое старше ее и уже опытном во всех отношениях… в том числе и любовных?..

– Его возраст, пусть и вдвое больший, чем у Маргариты, не так уж велик… учитывая, как она молода.

– Именно поэтому я дрожу от страха за дочь. Она так молода и упряма.

– Не думаю, что тебе стоит опасаться за своих детей, Елизавета. У любого из них сильный характер, и они способны прекрасно постоять за себя. Маргарита… Генрих… и даже маленькая Мария. Они так напоминают мне нашего отца!

– Я рада этому.

– А новый ребенок… интересно, будет ли он па них похож.

У Елизаветы внезапно перехватило дыхание от боли.

– Думаю, мы очень скоро сможем судить об этом, – пробормотала она. – Кэйт, мое время пришло.

Было Сретение, и королева лежала в своих королевских покоях лондонского Тауэра. Король стоял у ее ложа. Он был разочарован, поскольку не сомневался, что на сей раз у них будет мальчик. Но, по крайней мере, ребенок жив, и это добрый знак па будущее.

– Девочка, – вслух размышлял он, – а у нас и так есть две. Боже, пусть следующим будет мальчик!

«А я ведь только что родила этого ребенка!» – подумала королева. Но она не спорила, она никогда не шла против желаний короля. Он был преданным мужем, и если редко выказывал нежную привязанность, то никогда не проявлял и холодной жестокости.

– Я хотела бы назвать ее Екатериной в честь своей сестры, – сказала она.

– Пусть будет Екатериной, – согласился король, – это имя не хуже любого другого.

Королева взглянула в проницательные глаза мужа. Какое значение имеет имя? Елизавета, Джейн или Екатерина – как бы она ни назвала эту малышку, ей придется сыграть определенную роль в судьбе Англии, когда настанет час.

Маргарита перестала быть средоточием внимания. Турниры закончились, ни пиров, ни балов больше не было. Уныние охватило королевский дворец.

Из окна своих покоев в Ричмонде молодая королева наблюдала за судами, скользящими по реке; многие плыли вниз – к дворцу Тауэр.

Генрих подошел и встал рядом с сестрой. Даже он казался подавленным.

– Она очень больна, как ты думаешь? – спросил он.

Маргарита кивнула.

– Скелтон сказал мне, что доктор Холлисвурт сейчас у ее ложа.

Маргарита вдруг испугалась. Ее мать тяжело больна, и ее болезнь вызвана появлением на свет их маленькой сестрички; а ведь рождение детей – прямое следствие брака.

Сначала – турниры, пиры, увеселения и танцы; потом – брачные обряды. Если же ты плодовита (а следует молиться, чтобы это было именно так!), следующим шагом становится мучительное испытание, часто – со смертельным исходом. И ты подвергаешься ему не один раз… а снова и снова.

Ее мать очень больна – многие считали, что она умирает, – и это произошло потому, что она, как и Маргарита, тоже вышла замуж и почитала своим долгом давать мужу детей.

Грустно думать об этом, когда тебе всего двенадцать лет и ты едва успела выйти замуж.

Маргарита позавидовала своему беззаботному младшему брату, который однажды станет королем по праву наследства, а вовсе не благодаря удачному браку, и которому не придется страдать так, как страдает их мать.

– Я бы хотела быть мужчиной, – пылко бросила она и увидела, как по лицу брата медленно растекается удовлетворенная улыбка.

Остановившаяся у ступенек барка привлекла ее внимание.

– Смотри! Кто-то причаливает, – сказала Маргарита. – Может быть, есть новости из Тауэра.

Они выбежали из комнаты и бросились вниз навстречу гонцу, но, увидев выражение его лица, Маргарита почувствовала себя плохо и пожалела, что не осталась в покоях, так как все поняла еще до того, как посланец заговорил.

– Моя мать умерла, – выдохнула она.

Гонец, не ответив, лишь склонил голову и смиренно стоял возле молодой королевы. Л Маргариту сейчас слишком переполняла боль потери доброй и любящей матери, чтобы терзаться страхами за свое собственное будущее.

Итак, королева умерла, и, казалось, маленькая Екатерина ненадолго ее переживет. Король затворился ото всех, дабы остаться наедине со своим горем, но те, кто хорошо знал монарха, полагали, что он уже строит планы нового союза. Не то чтобы Генрих не ценил королеву, каковая всегда была ему доброй и послушной женой; вдобавок он никогда не забывал, что благодаря их браку Белая роза Йорков и Красная роза Ланкастеров гармонично переплелись. Их союз был счастливым, но смерть положила ему конец, тогда как необходимость дать Англии сыновей по-прежнему существовала. Юный Генрих был славным здоровым мальчиком, но теперь, когда не стало Артура, он был единственным сыном короля, а смерть, как было хорошо известно монарху, могла нанести удар быстро и внезапно.

При дворе, где недавно шли веселые свадебные торжества, царила скорбь, и, когда Елизавету Йоркскую положили в усыпальницу, это казалось печальным и горьким контрастом тому, что происходило всего несколько недель назад.

Через весь город, от Тауэра к Вестминстеру, прошествовал траурный кортеж, и новобрачная королева Шотландии знала, что многие из придворных отца испуганно наблюдали за ней, раздумывая, не была ли кончина матери дурным предзнаменованием для ее супружества. Но, кроме того, не читалось ли и некоторое удовольствие – правда, опять-таки с оттенком испуга – в глазах шотландских лэрдов? Не обсуждали ли эти люди между собой, что отныне только юный Генрих стоит между Маргаритой и короной Англии! А поскольку Елизавета Йоркская более не могла родить королю Англии сыновей, этот вопрос обретал немалое значение для тех, кто болел душой о благе Шотландии.

Не появилось ли чуть больше предупредительности в их отношении к ней?

Если и так, Маргарита этого не замечала. В эти скорбные дни она забыла, что недавно стала королевой, и оставалась лишь двенадцатилетней девочкой, горюющей о матери, от которой никогда не видела ничего, кроме заботы и доброты.

Но вечно предаваться скорби невозможно. Долгая зима подошла к концу, и с приходом мая король послал за старшей дочерью.

– Ваш муж проявляет все большее нетерпение, желая увидеть невесту, – объявил он. – Настало время соединиться с ним.

– Да, сир, – ответила Маргарита.

– Пора готовиться в путь, – продолжал король. – Собирайтесь и вы. В июне мы вместе покинем Ричмонд, поскольку я намерен сопровождать вас на первом этапе путешествия.

В глазах Маргариты на мгновение мелькнул страх. Сейчас, когда близилось время отъезда, она не хотела ехать. Очень приятно быть королевой при дворе отца, где прошло ее детство, поддразнивать Генриха, хвастаясь своим высоким положением перед маленькой Марией; но уехать на чужбину – совсем другое дело.

Король не заметил страха дочери. Его мысли занимало другое. Генрих хотел обзавестись новой женой, хотел еще детей, для которых можно было устроить выгодные партии. Глядя на старшую дочь, король видел не столько нежную, юную девочку, сколько способ сохранить мир с надоедливым воинственным народом, с незапамятных времен чинившим на границе беспорядки.

Генрих был доволен этим браком, а следовательно, и Маргаритой.

– А сейчас вы можете идти, – милостиво разрешил он. – Но помните, что я вам сказал.

Маргарита присела и вышла, а потом бросилась к себе в спальню.

Девушка сказала слугам, что у нее болит голова и ей надо отдохнуть, а оставшись одна, молча заплакала.

– Я хочу к маме, – бормотала она в подушку, ибо теперь, навсегда потеряв королеву-мать, поняла, что только от нее одной могла получить утешение и понимание – то, в чем так отчаянно нуждалась.

И Маргарита, чувствуя себя лишь покинутой маленькой девочкой, забыла, что она еще и королева Шотландии; и она еще долго лежала, всхлипывая и тоскуя об утраченной матери.

Двору, однако, Маргарита явила гордое, смелое личико, и в шестнадцатый день июня месяца верхом на лошади, рядом со своим отцом, принимая приветственные крики тех, кто пришел проводить уезжающих, молодая королева покинула Ричмондский дворец. Так началось ее путешествие в Шотландию.