I

Париж! Что за чудесный город! Как бы я полюбила его, если бы попала туда при других обстоятельствах. Мы с мамой частенько обсуждали, какие места хотели бы посетить, и список их неизменно возглавлял Париж.

Это король городов, полный красоты и уродства, живущих бок о бок. Изучая план Парижа, я думала, что остров на Сене, на котором стоит город, очертаниями напоминает колыбель, но, когда я обратила на это внимание Марго, ее это почти не заинтересовало.

- Колыбель, - сказала я. - Это так примечательно. В этой колыбели пробудилась красота. Франциск Первый и его любовь к прекрасным домам, его преданность литературе, музыке и искусству легли в основу самого просвещенного двора Европы.

- У тебя все это звучит словно урок истории! - оборвала меня Марго. - Что ж, сейчас в этой колыбели пробуждается революция.

Я была поражена. Не в духе Марго было вести серьезные разговоры.

- Взять хотя бы эти камни, которые бросали в окна замка, - продолжала она, - я постоянно думаю о них. Десять лет назад никто бы не посмел сделать такое… а теперь это мы не смеем ничего предпринять. Минель, грядут перемены. Это ощущается повсюду.

И я чувствовала это. На улицах, где сновали толпы народа и где торговцы выкрикивали свой товар, меня не покидало чувство, что город застыл в ожидании.

Дворец графа находился в пригороде Сент-Оноре, среди других дворцов знати. Они стояли здесь по двести - триста лет, надменные, роскошные. А неподалеку, как я выяснила, начинался лабиринт улочек - зловонных, узких, где шатались люди, взиравшие на каждого чужака как на возможную жертву, - войти туда нечего было и думать без сопровождения нескольких крепких мужчин.

Однажды мы отправились туда в сопровождении Бесселя и еще одного слуги. На этом настояла Марго. Вдоль улиц сидели женщины с безвкусно размалеванными лицами, выставляя напоказ свое тело в платьях с глубокими вырезами. Я запомнила названия этих улиц: Бобовая, Жуври, улица Коландр, улица Мармузеток. Эти улицы принадлежали красильням, позади многих домов стояли чаны, в которых смешивались краски, и красные, зеленые и синие ручейки струились по водосточным желобам.

Моя комната во дворце оказалась еще роскошнее той, которую я занимала в замке. Она выходила на прекрасный сад, за которым ухаживал целый сонм садовников. В оранжереях цвели экзотические растения, которыми украшали комнаты.

Спальня Марго располагалась по соседству с моей.

- Это я так устроила, - сообщила мне подруга. - Мими поселилась в прихожей, а Бессель - с конюхами.

Я напрочь забыла, что наш замысел включает в себя участие этих двух слуг. И вообще, я никогда не воспринимала этот план всерьез, а Марго заговорила о нем вновь только спустя два или три дня после нашего приезда в Париж.

В первый же день нас навестили граф и графиня де Грассвиль. Мне показалось, что Марго в качестве хозяйки приняла их очень учтиво. Она водила гостей гулять в сад, и все были торжественно печальны. Как напомнил нам граф, мы были в трауре.

Задумавшись, не означает ли это, что свадьба откладывается, я пришла к выводу, что да, безусловно означает.

Меня представили графу с графиней. Они обошлись со мной довольно прохладно, и я подумала, не дошли ли до них сплетни о моем положении в доме графа.

Позднее я заговорила об этом с Марго.

Та ответила, что не заметила ничего, и граф с графиней отзывались обо мне весьма любезно.

- Мы говорили о бракосочетании, - сказала Марго, - по правилам мы должны ждать год. Не знаю, станем ли мы делать это, но я буду вести себя так, словно свадьба не откладывается.

Нужно было сделать много покупок. Нас всегда сопровождали Мими и Бессель, а если мы отправлялись в карете, с нами, кроме того, выезжал лакей. Иногда мы выходили пешком, и это мне нравилось больше всего. В таких случаях мы не сговариваясь одевались очень скромно.

Я никогда не забуду запах Парижа. Казалось, грязи в нем больше, чем в любом другом городе. Грязь была черной, с металлическими осколками. Если она попадала на одежду, то проделывала дыры. Я вспомнила, что древнеримское название Парижа - Лютеция, что означает «Город грязи», и что раньше я удивлялась этому. На улицах стояли мальчишки с метлами, готовые за су расчистить дорогу для перехода на противоположную сторону.

Мне нравилось наблюдать, как каждое утро в семь часов город пробуждается к жизни, когда отправляются на работу опрятно одетые служащие и появляются крестьяне, катящие на рынок тележки. Постепенно весь город охватывало трепетное, волнующее оживление. Я сказала Марго, что это напоминает мне пробуждающихся на заре птиц. Вначале расправляет перья одна, другая, затем еще и еще, и вот уже весь хор заводит многоголосую песнь.

Марго не понимала моего восторга. Впрочем, она уже давно знала Париж и, как это часто бывает со знакомыми вещами, перестала замечать его.

Но до чего же захватывающе было наблюдать, как начинают день представители различных ремесел. Цирюльники, усыпанные порошком, которым они пудрят парики, торговцы прохладительными напитками, открывающие двери своих заведений, мальчишки-половые, спешащие с подносами с кофе и булочками в дома тех, кто сделал заказ с вечера. Затем появлялись правоведы, своими развевающимися черными мантиями напоминающие воронов, и направлялись в Шатле и другие суды.

В кругах знати обедали в три, и забавно было наблюдать, как франты и дамы - некоторые в экипажах, но некоторые и пешком - осторожно пробирались по грязи, направляясь в гости. Тогда улицы наполнялись шумом и гомоном, замиравшим на время обеда и возобновлявшимся около пяти вечера, когда праздные толпы отправлялись в театры и сады развлечений.

Я хотела видеть все, а Марго находила это ребячеством. Она не знала, что я столь рьяно стремилась как можно лучше познакомиться с этим прекрасным, чарующим городом прежде всего потому, что пыталась таким способом отрешиться от тревог обо всем том, что могло происходить в замке графа.

Оглядываясь назад, я радуюсь тому, что успела тогда рассмотреть Париж. В точности таким он уже не будет никогда.

Мы ходили за покупками. Сколько превосходного товара было в многочисленных лавках! Их витрины поражали взор. Готовые платья, ткани, мантильи, накидки, муфты, ленты, кружева. Мы радовались, покупая все это. Вероятно, самыми поразительными были шляпы. В соответствии с установленной королевой модой они были экстравагантными и вычурными. Роза Бертэн, портниха королевы, шила только для самых избранных. Она милостиво согласилась сделать что-нибудь для дочери графа Фонтэн-Делиба.

- Я бы обратилась к кому-нибудь другому, кто обслужил бы тебя с большим желанием, - заметила я.

- Ты ничего не понимаешь, Минель. Это что-то да значит - одеваться у Розы Бертэн.

Поэтому мы отправились на примерку. Портниха заставила нас прождать час, а потом передала послание, смысл которого сводился к тому, что нам надлежит прийти снова на следующий день.

Когда мы выходили из ателье, я заметила на углу группу людей. Что-то бурча, они угрюмо проводили нас взглядами до кареты.

Да, Париж, несомненно, стал беспокойным городом. Но я была слишком очарована его красотой и слишком потрясена тем, что произошло в замке, чтобы видеть то, что я обязательно заметила бы в противном случае, - а у Марго все мысли были в другом месте.

Я с радостью отмечала, как почитается все английское. Все обстояло в точности так, как говорила Габриэлла Легран. Лавки были заполнены нарядами, сделанными, как утверждалось, из английских тканей. Вывески гласили, что в заведениях говорят по-английски. В витринах трактиров висели надписи «Le Punch Anglais», и во всех кафе можно было заказать 1е the. Даже высокие экипажи называли в подражание английским «виски».

Меня это забавляло и отчасти льстило. И в лавках я не скрывала, что, подобно большинству выставленного товара, тоже прибыла из-за Ла-Манша.

Однажды мы покупали великолепный атлас, который должен был пойти на платье для приданого Марго, и вдруг один из людей, обслуживающих нас, склонился через прилавок и, пристально глядя на меня, спросил:

- Мадемуазель приехала из Англии?

Я подтвердила, что это так.

- Мадемуазель должна уехать домой, - сказал он. - Не теряйте времени.

Я с удивлением посмотрела на него, а он продолжал:

- В любой день может разразиться буря. Сегодня, завтра, на следующей неделе, в следующем году. А когда она грянет, никто не сможет остаться в стороне. Вам нужно уехать, пока еще есть время.

На меня повеяло холодным ужасом. Очень многое указывало на надвигающуюся беду, но я видела, что окружающие меня люди стараются не замечать этого, и все же наступали неприятные моменты, когда избежать этого не удавалось.

Действительно, город был в ожидании.

Мы вышли на залитую солнцем улицу и прошли до Майской площади. Я не могла забыть слова продавца, и у меня вдруг появилось какое-то неясное, но ужасное предчувствие относительно будущего.

Позднее я вспомнила об этом здесь же, на Майской площади.

Ко мне в комнату пришла Марго. Она очень раскраснелась, глаза ее блестели от возбуждения.

- Все устроено, - сказала она. - Мы едем в гости к Иветте.

- Кто такая Иветта?

- Минель, ну сознательно-то не мешай мне. Я уже говорила тебе об Иветте. Она служила у нас нянькой, как и Ну-Ну. А сейчас живет в провинции - неподалеку от того места, где я потеряла Шарло.

- Милая моя Марго, значит, ты по-прежнему не отказалась от намерения отыскать его?

- Ну конечно! Неужели ты полагаешь, что я просто так расстанусь с малышом и не постараюсь узнать, что с ним? Я должна убедиться, что ему хорошо, он счастлив… и не скучает по мне.

- Но когда вы расстались, ему было всего несколько недель, и вряд ли можно ожидать, что он тебя помнит.

- Ну конечно же, он меня вспомнит. Я же его мать.

- О, Марго, не будь такой глупой. Ты должна поскорее забыть об этом неприятном событии. Тебе повезло, у тебя есть жених, который тебе нравится. Он будет тебе добрым хорошим мужем.

- О, давай обойдемся без пророчеств. И ты теперь не учительница, пойми. Ты обещала, что мы отправимся на поиски Шарло. Неужели ты нарушишь обещание?

Я молчала. Действительно, я дала обещание, однако случилось это, когда я полагала, что Марго на грани нервного срыва, но я никогда не воспринимала эту затею всерьез.

- Я все продумала, - объяснила Марго. - Я отправлюсь навестить свою старую няньку Иветту. Хочу сообщить ей о своей помолвке с Робером. Мими и Бессель будут нас сопровождать, мы поедем в карете. Будем останавливаться в трактирах, проезжая каждый день по чуть-чуть, а когда приблизимся к тем Местам, я превращусь в госпожу Ле-Брен. Это будет что-то вроде маскарада. Я уже сказала Мими, что мне лучше путешествовать не под своим именем из-за недавней шумихи, связанной со смертью моей матери, и общего настроения народа. Мими обрадовалась. Она считает, так будет безопаснее. Ну почему ты ничего не отвечаешь? Молчишь и смотришь неодобрительно. Этот замысел мне кажется восхитительным.

- Мне остается лишь надеяться, что ты не наделаешь глупостей.

- Почему ты все время думаешь, что я сделаю какую-нибудь глупость? - требовательно спросила Марго.

- Потому что ты их частенько делаешь, - парировала я.

Но я поняла, что она действительно настроилась осуществить ой замысел и удержать ее нет никакой возможности. Возможно, думала я, мысль эта не так уж и плоха, ибо, если Марго увидит ребенка и сама убедится в том, что за ним хороший уход, она прекратит о нем беспокоиться. Но велика ли надежда отыскать его?

Марго решила, что мы отправимся в Пти-Монтли, но, разумеется, не станем навещать госпожу Гремон. Даже Марго сознавала, какой бы это явилось глупостью.

- Что нам нужно сделать перво-наперво, - говорила она, - так это найти трактир, где у нас забрали Шарло, и порасспрашивать в округе.

- Это все равно что искать иголку в стоге сена, - заметила я.

- Иногда иголки все же находят, - возразила Марго. - И я отыщу Шарло.

Мы тронулись в путь и за три дня проехали порядочно миль, останавливаясь в трактирах, которые находил Бессель, обладаний даром их отыскивать.

Госпожа Ле-Брен, путешествующая со своей кузиной, слугой служанкой, определенно имела достаточно денег для того, чтобы оплачивать все свои желания, и по этой причине нас везде принимали очень радушно.

К несчастью, одна из наших лошадей сломала подкову, и нам пришлось заехать в ближайшую кузницу, которая оказалась сего в миле от городка Пти-Монтли.

Оставив карету в кузнице, мы отправились в деревню, которую я помнила еще по пребыванию в Пти-Монтли, и решили использовать вынужденное ожидание для того, чтобы подкрепиться в обнаруженном там трактире.

Хозяин оказался не в меру говорливым. В таких местах новости распространяются быстро, и он уже знал, что случилось с нашими лошадьми и в чем причина нашей задержки.

- Значит, я успею подать вам хлеб, который моя жена только что вынула из печи, с великолепным сыром и домашним маслом в придачу - не желаете ли к этому кофе? Могу предложить вам le Punch… этот великолепный английский напиток ничуть е отличается от того, что подают в Париже.

Марго, Мими и я заказали кофе с горячим рулетом. Бессель попробовал пунш и нашел его восхитительным.

- Как жизнь в Париже? - спросил хозяин.

- Очень веселая, очень живая, - ответил Бессель.

- Ах, давненько я не бывал там. Мадемуазель, мне кажется, что я уже встречал вас. - Хозяин пристально посмотрел на меня. - Вы ведь англичанка, не так ли?

- Да.

- Вы жили у госпожи Гремон вместе со своей кузиной, у которой было большое горе.

Я взглянула на Марго, но та выпалила:

- Да, это так. У меня было горе. Я потеряла мужа.

- Мадам, надеюсь, теперь вам легче.

- Со временем печаль проходит, - томно отозвалась Марго. Увидев, что Бессель и Мими несколько ошарашены этим, я поспешно сказала:

- Нам не следует задерживаться. Пора в дорогу, а кузнец, вероятно, уже закончил работу.

Мы вышли на улицу. Марго смеялась, точно случившееся было чем-то вроде шутки. Однако я не разделяла ее веселья.

Когда мы подходили к кузнице, навстречу нам бросилась девушка.

- Ну конечно! - воскликнула она. - Ну да, это они. Это госпожа Ле-Брен и мадемуазель Мэддокс!

Отпираться не имело смысла, ибо девушка, стоящая перед нами, была Жанной.

- Как я рада снова видеть вас, мадам, мадемуазель, - затараторила она. - Мы часто о вас говорим. Как малыш?

- С ним все в порядке, - тихо сказала Марго.

- Такой замечательный мальчуган! Госпожа Лежер говорит, что никогда не видела лучше.

Какую глупость мы совершили, приехав сюда! Мне следовало бы знать, что мы попадем в переплет. Но разве можно было убедить в этом Марго!

- Конечно же, он сейчас с няней, - продолжала Жанна. - Я слышала, в кузнице стоит роскошный экипаж. Все решили, что дамы из Парижа. Я бы ни за что не догадалась, кто это.

Я положила руку Марго на плечо.

- Нам пора трогаться.

- Вы заедете к госпоже Гремон?

- Нет, боюсь, не успеем, - поспешно ответила я. - Передайте ей наши наилучшие пожелания и скажите, что сейчас мы очень торопимся. Мы заблудились - вот почему мы оказались здесь. К несчастью, еще и лошадь сломала подкову.

- Куда вы направляетесь? - поинтересовалась Жанна.

- В Парфур, - выдумала я название.

- Никогда не слышала. Какой там поблизости крупный город?

- Это-то нам и предстоит выяснить, - ответила я. - Нам действительно надо спешить. Всего хорошего.

- Рада была видеть вас, - сказала Жанна, охватывая маленькими обезьяньими глазками все - ливрею Бесселя, платье Мими, которое было бы к лицу и знатной даме. Я же в душе порадовалась, что обстановка в стране вынудила нас одеться как можно проще, так что наряд Марго не выдавал слишком явно ее положение в обществе.

В подавленном состоянии мы прошли на кузницу, где нас ожидал запряженный экипаж. Я заметила жадное любопытство в глазах Мими, но, будучи вышколенной служанкой, она не упомянула о случившемся. Я была уверена, что они с Бесселем обсудят это позднее.

Марго и не собиралась впадать в отчаяние по поводу этой встречи. Она решила, что наплетет Мими какой-нибудь вздор, хотя поверит ли в него Мими - это уже другое дело. Меня же случившееся основательно встревожило. На душе стало неспокойно.

Мы нашли тот трактир, где последний раз останавливались с Шарло. Хозяин вспомнил нас. Должно быть, мы привлекли внимание - полагаю, отчасти потому, что я была иностранкой, однако то обстоятельство, что Марго приехала с ребенком, а уезжала без него, невольно наводило на очевидные предположения.

Марго говорила, что задаст несколько осторожных вопросов, но Марго и осторожность никак не вязались друг с другом. Скоро всем стало ясно, что она пытается найти следы супружеской пары, забравшей ребенка, причем делает это исподволь, стараясь не вызвать подозрений, - причина чего не оставляла сомнений. И все же Марго удалось выяснить, что супружеская чета направилась по дороге на юг, к городку Бордеро.

В Бордеро было три постоялых двора, мы безуспешно попытали счастья во всех трех. Изучив указатели, мы выяснили, что ребенка могли увезти по трем различным дорогам.

- Мы должны проверить все три! - твердо заявила Марго.

Как мы устали! Насколько безнадежными казались наши поиски! Как можно было рассчитывать отыскать ребенка? Но Марго была полна решимости.

- Мы не можем находиться в отъезде так долго, - сказала я. - И так мы ведем себя очень странно. Что, по-твоему, думают Мими и Бессель?

- Они слуги, - надменно возразила Марго. - Им не платят за то, чтобы они думали.

- Ну да, разумеется, не платят - когда это не в твоих интересах! Однако у них уже появились догадки, вот в чем дело. Думаешь, мы поступаем разумно, Марго?

- Мне все равно, разумно или нет. Я должна отыскать своего ребенка.

И мы продолжили наши поиски, которые никуда нас не привели.

Наконец я сказала Марго:

- Ты говорила, что отправляешься навестить Иветту. Не считаешь ли ты, что нам следует ее посетить, раз уж это предполагалось целью нашей поездки?

Она ответила, что не хочет тратить время, но в конце концов я убедила ее, что лучше будет заехать к Иветте. Вновь я словно услышала слова графа, предупреждающего, что, плетя паутину лжи, необходимо вставить в нее несколько нитей правды.

Нянька жила в живописном домике, окруженном садом. Ворота были достаточно широки для того, чтобы в них проехала карета, а в дверях нас встретила сама Иветта.

Эта женщина с добрым лицом сразу же понравилась мне, однако я уловила явное смятение в ее глазах, когда она поняла, кто ее гости.

Подбежав к няне, Марго обняла ее.

- Моя малышка, - с любовью произнесла Иветта. - Вот так неожиданность!

- Мы проезжали мимо и решили проведать тебя, - сказала Марго.

- А… а куда вы ездили? - спросила Иветта.

- Ну… на самом деле мы приехали к тебе. Мне кажется, что мы уже так давно не виделись. Это мадемуазель Мэддокс, моя подруга… и кузина.

- Кузина? - спросила Иветта. - Не знала о ее существовании. Добро пожаловать, мадемуазель. О, я, кажется, вижу Мими? Добро пожаловать, Мими.

Однако ее беспокойство, похоже, возрастало.

- Жозе позаботится о Мими и вашем кучере, - сказала она.

Жозе была ее горничная, такая же старуха, как и сама Иветта. Мими и Бессель отправились вслед за ней, а мы последовали за Иветтой в дом. Он был чистый, опрятный и очень уютно обставленный.

- Ты счастлива здесь, Иветта? - спросила Марго.

- Господин граф всегда был добр по отношению к тем, кто хорошо работал на него, - ответила старушка. - Когда надобность во мне отпала и я покинула замок, он приобрел мне дом и обстановку и обеспечил средствами, достаточными для того, чтобы я могла позволить себе нанять Жозе. Мы живем здесь счастливо.

Она провела нас в гостиную.

- А мадемуазель Мэддокс приехала из Англии?

Я задумалась, откуда Иветта узнала об этом, сама я об этом не упоминала, а мое произношение не могло меня выдать - ведь я почти ничего не сказала. Мое имя? Произнесенное так, как его произносила Марго, оно звучало совсем не по-английски.

- Садитесь, дитя мое, и вы тоже, мадемуазель. Вам необходимо подкрепиться, так что останетесь со мной обедать. У нас замечательные цыплята, а Жозе превосходно готовит.

Иветта подобрала со стула какое-то рукоделие.

- Иветта, ты по-прежнему великолепно вышиваешь? - Марго повернулась ко мне. - В свое время она украшала все мои платья, не так ли, Иветта?

- Я всегда любила работать иголкой. А вы, как я слышала, помолвлены?

- О, так значит, ты уже слышала об этом? Кто тебе это рассказал?

Иветта заколебалась. Наконец она сказала:

- Графа всегда интересовало, как у меня обстоят дела, и он время от времени навещает меня.

Об этой черте характера графа я до сих пор не подозревала. Как же приятно было узнать, что он столь чуткий, и это знание наполнило меня восторгом.

- Мы с удовольствием разделим трапезу, не так ли, Минель? - сказала Марго.

Все еще размышляя о заботе графа о тех, за кого он считал себя в ответе, я радостно кивнула.

- Я должна показать тебе прекрасную работу Иветты, - продолжала Марго.

Встав с кресла, она взяла рукоделие, над которым трудилась Иветта, и передала его мне.

- Смотри. Воздушная вышивка «елочкой». Но что это, Иветта? - Марго расправила ткань. - Это же распашонка.

Иветта вспыхнула:

- Я делаю это для подруги.

У Марго сжалось лицо, как это бывало всегда, когда ей напоминали о детях, а я подумала: «Она никогда не избавится от этого до тех пор, пока не заведет еще одного ребенка».

Свернув распашонку, Марго положила ее на стул.

- Очень мило, - сказала она.

- Как дела в замке? - спросила Иветта.

- Да как всегда. Ах нет… Нам в окна швыряют камни, да, Минель?

Иветта печально покачала головой.

- Иногда мне кажется, люди сошли с ума. У нас такого почти нет, но из Парижа доходят слухи.

Затем она начала говорить о минувших днях, рассказала несколько забавных случаев из детства Марго. Было ясно, что она очень любит мою подругу.

- Я слышала о кончине вашей матери, - сказала Иветта. - Все это очень печально. Бедняжка! Ну-Ну, должно быть, не находит себе места. Для нее кроме графини никого не существовало. Она знала ее с пеленок. Мне это понятно. Своих детей у нас не было, и то место в наших сердцах, которое принадлежало бы им, мы отдали тем, кто был у нас на попечении. Эти узы сильны. Ах, я глупая старая женщина, но я всегда любила малышей. Превратности судьбы частенько одаривают детьми тех, кому они не нужны, и не дают тем, кто их жаждет. Бедная, бедная Ну-Ну. Могу представить ее горе.

- Она очень сильно переживает, - вздохнула Марго. - Но… что это?

Мы прислушались.

- Мне показалось, я слышала детский плач.

- Нет-нет, - поспешно возразила Иветта. - Простите, я схожу на кухню, взгляну, как у Жозе идут дела с цыплятами. Мы с ней готовим по очереди.

Она открыла дверь, и мы безошибочно услышали детский плач.

Марго вскочила на ноги.

- В доме есть ребенок.

Иветта стала пунцовой и выдавила:

- Ну… на время… я присматриваю…

Марго взбежала по лестнице. Через несколько мгновений она появилась на верхней площадке с ребенком на руках. На ее лице играла торжествующая улыбка. Неисповедимы пути Господни, подумала я, ибо еще до того, как Иветта созналась, я поняла, что мы нашли Шарло.

С сияющим лицом Марго принесла его в комнату. Усевшись, она взяла мальчика к себе на колени. Он лепетал, бил ножками и вообще казался совершенно довольным жизнью, несмотря на то что несколько мгновений назад плакал.

- О, какой он красивый… красивый, - выдохнула Марго, и это действительно было так. Пухленький, упитанный, довольный - чего еще можно желать от младенца?

Взглянув на Марго, Иветта медленно покачала головой.

- Милая моя, вам не нужно было приезжать сюда.

- И не увидеть моего прекрасного Шарло! - воскликнула Марго. - О, мне так не хватало моего малыша. И подумать только, я нашла его здесь! Иветта, ты обманщица - но ты хорошо ухаживала за ним.

- Ну конечно же, я хорошо ухаживала за ним. Неужели вы полагаете, что я могла бы плохо ухаживать за каким-нибудь ребенком? А ваш особенно дорог мне. Граф так и сказал: «Я знаю, что ты будешь особо о нем заботиться, потому что это ребенок Маргариты». Но, дорогая, теперь, после помолвки, вам никак нельзя приезжать сюда. Вы же понимаете, что мальчика забрали для вашего же блага. Не знаю, что скажет граф.

- Это уж мое дело, - отрезала Марго.

- Марго, - напомнила я ей, - ты должна понимать, что для Шарло лучше всего будет оставаться здесь.

Марго не ответила. Она ни о чем не могла думать, когда у нее на руках был Шарло. Она не выпускала его, и, когда малыш заснул и Иветта сказала, что его нужно уложить в кроватку, Марго сама отнесла его наверх. Я поняла, что она хочет побыть с ним одна, и осталась вместе с нянькой.

Та сказала мне:

- Мадемуазель, мне известно, что вы ухаживали за Маргаритой. Граф все мне рассказал. Он отзывался о вас очень тепло. Не знаю, что он скажет, когда узнает, что вы были здесь.

- Чувства Марго совершенно естественны. Он должен понять их.

Она кивнула.

- Меня еще кое-что беспокоит. Кто-то наводит справки… наводил справки.

- Справки? В каком смысле?

- Насчет ребенка. Жозе слышит многое, что не доходит до моих ушей. В ярмарочные дни она ходит в город. В прошлом я корила ее за любовь посплетничать, но иногда это оказывается полезным. Естественно, нельзя скрыть то обстоятельство, что у нас живет ребенок, и люди догадались, что я делаю это для какой-то знатной особы. Согласно распоряжению графа, у ребенка все должно быть только самое лучшее, и хотя и прежде я не была бедной, однако с тех пор, как ребенка передали мне, мой достаток вырос. На такие вещи обращают внимание. Жозе говорит, что один дворянин, пытавшийся выдать себя за бродячего торговца, но не сумевший сделать этого - уж очень заметно было его благородное происхождение, так вот, он задавал вопросы. Было ясно, что его интересовал ребенок, и он пытался узнать, кто это.

- Может быть… - начала было я и смолкла. Впрочем… я интуитивно прониклась доверием к Иветте, более того, она много лет прослужила у графа, и тот выбрал именно ее для того, чтобы ухаживать за ребенком. Я продолжила: - Возможно, это был Робер де Грассвиль… жених Марго?

- То же самое пришло и мне в голову. При желании не трудно разнюхать, что я состояла на службе в замке. Граф - знатный человек. С тех пор, как ребенок здесь, он дважды навещал меня. Он очень заботится о благополучии маленького Шарля и любит сам удостовериться в том, что с мальчиком все в порядке. Он приезжает в простой одежде, но вам ведь известно, мадемуазель, что таким людям трудно скрыть благородство манер, вошедшее за несколько столетий в их плоть и кровь. Иногда я дрожу при мысли о том, что готовит нам будущее.

- Я прекрасно понимаю вас. Спасибо, что все рассказали.

- Есть еще кое-что, мадемуазель. Это тоже услышала Жозе. Однажды она пришла и рассказала, что слышала, как говорят, будто это граф отец ребенка.

- Нет! Ну конечно же…

Иветта пытливо вгляделась в меня.

- Вы были вместе с Марго, когда родился ребенок. Вы были в замке. Так что, как видите…

Меня захлестнула горячая краска негодования.

- Не хотите ли вы сказать, что я…

- Это слухи. Не знаю, с чего они пошли… Но вы же видите, как такое могло случиться…

- Да, - сказала я, - полагаю, так могло бы быть. И граф отправил свою дочь вместе с женщиной, готовящейся стать матерью его незаконнорожденного ребенка, так?

Иветта пожала плечами.

- Разумеется, все это вздор. Но ребенок-то здесь. Я была нянькой в замке, граф наезжает сюда, чтобы проведать ребенка. Люди складывают эти вещи, но получают неверный ответ.

У меня голова пошла кругом. Казалось, опутывающей меня интриге не было конца.

- Я решила предостеречь вас, мадемуазель. Берегите Марго. Она такая увлекающаяся и часто поступает не задумываясь. Мне так хочется, чтобы у нее все устроилось и она зажила в счастье, а сейчас, похоже, появилась такая возможность. Граcсвили - очень почтенное семейство… Я хочу сказать, что у них прекрасная репутация. Они хорошо обращаются со своими людьми и щедры с ними. Молодой виконт - отличная пара для Марго. Но существует ребенок. Как бы мне хотелось, чтобы маленький Шарль был сыном Робера де Грассвиля, рожденным в законном браке.

- Это было бы просто идеально, и в этом случае нас с Марго не было бы здесь.

- Мадемуазель, вижу, вы рассудительная девушка. Граф всецело доверяет вам. Заботьтесь о Марго. Возможно, эти справки наводят Граcсвили, тогда, если они узнают, что это ребенок Марго, они не захотят и слышать о браке. Думаю, вы должны быть к этому готовы.

- Мне кажется, разумнее будет пока не рассказывать об этом Марго.

- Как я рада, что сумела поговорить с вами наедине. Я согласилась, что это было ко взаимной пользе.

- Нам останется только ждать, что случится, - сказала я. - Если справки наводит Робер, мы скоро об этом узнаем.

Она кивнула.

- Но вы должны быть готовы, мадемуазель, к тому, что может что-либо случиться.

Я сказала, что буду готова.

К нам вернулась Марго, лицо ее сияло.

- Он быстро заснул. О, это просто ангел.

Я застыла в напряженном ожидании, ибо понимала, какое отчаяние охватит Марго, когда придет пора расставаться с малышом.

На ночь мы остались у Иветты, так как Марго заявила, что должна немного побыть со своим ребенком. Она отослала Мими и Бесселя в трактир, где они и провели ночь, и, признаться, я испытала облегчение от того, что их не было в доме.

Нас с Марго поместили в одну комнату, мы долго не могли заснуть и все говорили и говорили.

- Что мне делать? - спрашивала она.

- Лучшего ухода за малышом нельзя и придумать.

- Я знаю, что ты сейчас скажешь. Мне надо оставить Шарло здесь.

- Пожалуй, это будет мудрое решение, - ответила я.

- Если бы мне пришлось нанимать няню, я первым делом обратилась бы к Иветте.

- Ну вот, теперь он с Иветтой, и она великолепно заботится о нем. Шарло не испытывает недостатка ни в чем, у него все есть.

- Ну да… кроме матери.

- При данных обстоятельствах для него так лучше.

- А ты, Минель, просто бессердечна. Иногда мне хочется отшлепать тебя за твою хладнокровную и до противного логичную манеру рассуждать. И сильнее всего меня это злит потому, что большинство людей скажут, что ты права.

- Ну конечно же, я права. Ты отыскала сына и должна быть удовлетворена тем, что знаешь: Шарло в самых замечательных руках. Изредка ты сможешь приезжать и навещать его. Чего же еще тебе угодно?

- Чтобы он был со мной постоянно.

- Тогда тебе следовало бы подождать, чтобы он родился при более подобающих обстоятельствах.

- Ты хотела бы, чтобы я вышла замуж за Джеймса Уэддера?

- Я считаю, что это был бы неподходящий союз, но ты, совершая такие поступки, должна была представлять себе последствия. Твой отец много сделал для тебя. Теперь ты должна исполнить его волю.

- А по отношению к Роберу это справедливо?

- Ну тогда расскажи ему все.

- Что-то ты вдруг расхрабрилась. Возможно, он откажется от меня.

- Возможно, при данных обстоятельствах это будет самое лучшее.

- Как просто решать чужие проблемы. С этим мне пришлось согласиться.

Так мы проговорили всю ночь, а утром Марго поняла, что пора уезжать, но теперь ей было легче, так как она знала, что, если тоска по Шарло станет невыносимой, она сможет приехать и побыть с ним некоторое время.

Наше приключение закончилось так удачно, как я даже не смела ожидать. Марго нашла Шарло, а я узнала, что графу присущи качества, весьма отличные от тех, которые он выставляет напоказ перед всеми. Он заботится об Иветте, обеспечивает ее старость и полон решимости устроить жизнь ребенку, хоть и осуждает факт его появления на свет. Оказывается, он человечен, способен на нежные чувства. В ту ночь я была очень счастлива.

 

II

Когда мы вернулись в Париж, нас ожидало срочное послание от графа. Мы должны были немедленно возвратиться в замок. Так как послание ждало нас уже два дня, мы не стали терять времени на приготовления.

Когда два дня спустя мы уже были в замке, граф встретил нас сумрачно.

- Я ожидал вас раньше, - холодно произнес он. - Вы не получили моего послания?

Я ответила, что мы выезжали в деревню, вернулись в Париж всего два дня назад и, получив распоряжение, немедленно выполнили его.

- Вы занимались глупостями, - отрезал он. - В подобные времена не стоит совершать увеселительные прогулки.

Я подумала, что сказал бы граф, если бы узнал, что мы навещали Иветту.

Ближе к вечеру он вызвал меня к себе, и, когда я пришла, от его дурного настроения не осталось и следа.

- Я скучал по тебе, - сказал он просто, и я ощутила, как у меня внутри поднимается непреодолимая волна, вызывать которую мог только он один. - Мне не давала покоя тревога за вас. Ты должна знать, кузина, что мы быстро движемся к ужасной развязке. Теперь спасти нас может только чудо.

- Чудеса иногда случаются, - сказала я.

- Чтобы сотворить чудо, Божественному провидению должны содействовать незаурядные человеческие способности - я всегда так полагал, а сейчас, увы, когда нам нужны предводители-гении, кругом одна бездарность.

- Не может быть, чтобы было уже слишком поздно.

- Только на это и остается надеяться. Не говори мне, что мы сами навлекли все на себя, я это и так знаю. Невозможно знать это лучше меня. Как класс мы были слишком эгоистичны и тупы. Предыдущий король и его любовница говорили, что после них хоть и потоп. Я слышу, как он уже с грохотом бурлит неподалеку. И мне кажется, если не произойдет чуда, потоп скоро поглотит нас.

- Но раз это всем известно, все уже должны быть предостережены. Разве нельзя избежать потопа?

- Король созывает Генеральные штаты. Он будет просить два богатейших сословия - духовенство и дворянство - пойти на жертвы ради спасения страны. Положение взрывоопасно. Я должен уехать в Париж… я отправляюсь завтра утром. Не знаю, сколько времени пробуду там и когда снова смогу увидеть тебя, Минель. Я хочу, чтобы ты оставалась здесь до тех пор, пока я не пошлю за тобой. Береги себя. Обещай мне.

- Обещаю.

- И Маргариту тоже. Заботься о ней. Не предпринимайте никаких глупостей, вроде поисков ее ребенка.

У меня перехватило дыхание.

- Вы знаете!

- Дорогая моя кузина, множество людей сообщают мне, что происходит вокруг. Я должен знать все, особенно если дело касается собственной семьи. Мне хорошо известны твои мысли. Так же, как и я, ты уверена, что для Маргариты лучше было бы не знать, где находится ребенок. С другой стороны, ты уважаешь ее материнские чувства. Мне известно, что вы нашли Иветту. Замечательно. Маргарита все узнала. Она станет время от времени навещать ребенка, в один прекрасный день ее предадут, и ей придется отвечать перед своим мужем. После того, как брак будет заключен, это станет уже их заботой… ее и ее супруга. Пока она не замужем, она моя дочь и это моя забота.

- Мне кажется, вы всеведущи, - сказала я.

- Хорошо, что ты такого мнения обо мне. - Он улыбнулся, а когда его улыбка бывала нежной, у него преображалось лицо, и это глубоко трогало меня. - А теперь я должен серьезно поговорить с тобой, так как, возможно, пройдет некоторое время, прежде чем мы свидимся вновь. Я отправляюсь в Париж на созыв Генеральных штатов. Мы должны смотреть правде в лицо. В любой момент народ может восстать. Может быть, мы сможем подавить бунт… не знаю. Но мы ходим по лезвию бритвы, Минель. Вот почему я говорю с тобою сейчас. Ведь ты же знаешь глубину моих чувств к тебе.

- Нет, - ответила я, - именно это мне и неизвестно. Я знаю, что вы испытываете ко мне влечение, что меня удивляет. Я знаю, что именно по этой причине вы привезли меня сюда. Знаю, что подобное влечение вы испытывали ко многим женщинам. Так что именно глубина ваших чувств мне и неизвестна.

- И ты придаешь этому большое значение?

- Несомненно, это очень важно.

- Я не мог говорить с тобой об этом, пока была жива моя жена.

Меня вдруг обуял тошнотворный ужас. Нахлынули сомнения и подозрения. Я попробовала отогнать прочь это наваждение. Уверена, это моя мать предостерегала меня.

- Прошло так мало времени со дня ее смерти, - услышала я свой голос. - Возможно, лучше будет подождать…

- Подождать? Чего? Пока я умру? Боже мой, Минель, неужели ты не понимаешь, что мы можем больше никогда не увидеться? Тебе известно настроение народа. Ты видела камни, брошенные в наши окна. Ты понимаешь, что, случись это пятьдесят лет назад, виновника бы схватили и бросили в тюрьму на долгие годы.

- Неудивительно, что народ хочет перемен.

- Конечно, это неудивительно. Должна существовать справедливость… сострадание… человеколюбие… забота о ближнем. Теперь мы это понимаем. Но сейчас народ требует не только этого. Он жаждет мести. Если он одержит верх, справедливости не будет. Просто мы поменяемся местами. Нас будут убивать, требуя возврата долгов. Но все это тебе известно. Государственные дела утомительны. Они безотрадны, печальны, безнадежны и трагичны. Минель, я хочу поговорить о нас… о тебе и обо мне. Что бы ни случилось, знай одно: мои чувства глубоки. Вначале я полагал, что это только страсть… такая, которую я за свою жизнь испытывал ко многим. Пока вы были в Париже, я так боялся за тебя. И понял, что если потеряю тебя, то в моей жизни больше не будет ни одного по-настоящему счастливого мгновения. Я собираюсь просить тебя выйти за меня замуж.

- Вы должны понимать, что это невозможно.

- Почему? Разве мы оба теперь не свободны?

- Вы стали свободным так недавно. И обстоятельства смерти вашей жены…

- Ты веришь тому, что обо мне говорят? Драгоценнейшая моя Минель, самое черное деяние, какое только можно приписать нам, тотчас приписывают и устраивают по этому поводу шумиху. Меня обвиняют в том, что я убил свою жену.

Я умоляюще посмотрела на него.

- И ты тоже? - продолжал он. - Ты веришь в то, что я убил ее! Думаешь, я прокрался к ней в спальню, похитил снадобье Ну-Ну и наполнил им ее стакан. Ты веришь, что все было именно так?

Я была не в силах говорить. Мне казалось, словно у меня за спиной стоит мать. «Итак, - говорила она, а я-то лучше всех могла представить себе ее слова, - если ты считаешь, что этот человек способен на убийство, как ты можешь любить его?».

Но мама никогда не смогла бы понять моего безумного чувства. Любят не обязательно идеал. Любить человека можно независимо от того, что он сделал, и, что бы он ни сделал, его все равно будут продолжать любить. Возможно, моя любовь отличается от той, которую испытывала моя мать к отцу. Тот был честным прямым человеком, отважным морским капитаном, заботившимся о своей семье и ведущим праведную жизнь. Но не все мужчины такие.

Граф загадочно посмотрел на меня.

- Значит, ты веришь в это, - сказал он. - Я знаю, что хочу жениться на тебе, и хочу сделать это, пока еще не поздно. Я уже не слишком молод. Мир, который я знал, рушится. Я испытываю необходимость, настоятельную потребность…

- Вы подтверждаете, что убили свою жену, - сказала я.

- Отнюдь нет. Но буду честен и скажу, что хотел, чтобы она не стояла у меня на дороге. Я презирал ее. Порой ненавидел, но все это были пустяки по сравнению с тем, что я стал чувствовать, когда она встала между тобой и мной. Прежде у меня была смутная надежда, что повторный брак принесет мне сына. Теперь, когда ты здесь, я хочу этого и по другим причинам. Я так часто мечтал о мирной жизни здесь, в замке… о наших детях, растущих с нами… о нескончаемой счастливой жизни. Я знал, что с тобой это будет возможно только в законном браке. Странно, но именно этого хотел и я. И тут она умерла. Она приняла чрезмерную дозу снотворного, потому что знала, что страдает неизлечимым недугом, сразившим ее мать. Длительным, болезненным. Теперь ты веришь мне?

Я не могла встретиться с ним взглядом, ибо знала, что граф прочтет в моих глазах сомнение, а я, возможно, увижу в его глазах ложь. Я подумала о том, как он ехал через деревню, и маленький бойкий мальчуган играл на его пути… и граф, промчавшись, оставил за собой истерзанное тельце. Мальчик умер, ублажая прихоть графа. Правда, тот забрал его брата и попытался расплатиться с семьей… но разве можно расплатиться за смерть?

Я медленно произнесла:

- Я хорошо понимаю вас. Ваш образ жизни всегда был таким, что вы считали людей не своего класса неполноценными. Думая об этом, я чувствую, что перемены необходимы.

- Ты права. Но не верь всему, что слышишь обо мне, Сплетни липнут к тем, кто вызывает зависть окружающих. Ты сама уязвима в этом отношении.

- Кто может завидовать мне?

- Многие. Некоторым известны мои чувства к тебе. Поэтому объяснима их зависть. В сплетнях обо мне фигурируешь и ты.

- Теперь я как никогда убеждена в том, что должна возвратиться в Англию.

- Что?! Сбежать! Покинуть тонущий корабль?

- Это не мой корабль.

- Позволь рассказать тебе, о чем говорят. Кое-кому известно, что существует некий ребенок. Я слышал пересуды о том, что он мой, а ты его мать.

Я стала пунцовой, а граф продолжал чуть ли не с издевкой:

- Ну вот, видишь! Неразумно верить всем сплетням, которые слышишь.

- Но это такая глупость…

- Большинство сплетен гнусны. Сплетники берут часть правды и строят домыслы на ее основе, и поэтому их байки кажутся достоверными. Но мудрые люди никогда не верят всему услышанному. Впрочем, я теряю время. Какая разница, что говорят люди? Я должен ехать в Париж. И вынужден оставить тебя здесь. Минель, береги себя. Не поступай необдуманно. Будь готова выполнить то, что я скажу. Знай, все это будет только для твоего блага.

- Благодарю вас, - сказала я.

Тут граф привлек меня к себе и поцеловал так, как меня до сих пор не целовал никто, и мне захотелось оставаться в его объятиях вечно.

- О, Минель, - прошептал он, - почему ты не слушаешь свое сердце? - Затем он отпустил меня. - Возможно, иначе я бы этого и не принял. Ибо тогда это уже была бы не ты. Более того, это вызов. Однажды ты отбросишь рассудочность и придешь ко мне, потому что ничто - просто ничто не в силах будет сдержать тебя. Вот чего я хочу. Каким бы я ни был, как ни грешил в прошлом - тебе будет все равно. Ты полюбишь меня… меня… не за мои добродетели, которых не существует, - а ради меня самого. Но сейчас я должен оставить тебя. Мне предстоит много дел, и я уезжаю завтра. Я уеду с зарей, прежде чем ты проснешься… но когда-нибудь, Минель… когда-нибудь…

Он снова поцеловал меня, обнимая так, словно не хотел никогда отпускать. Я знала, что он прав. Я быстро двигалась к той стадии, когда все, что он сделал, все, в чем он виновен, покажется незначительным в сравнении с моей жаждой отдаться ему.

Развернувшись, я поспешно вышла, пугаясь собственных чувств, - еще недавно я и представить себе не могла, что смогу их испытать.

Я провела бессонную ночь, а на рассвете, услышав шум, подбежала к окну и увидела графа верхом. Обернувшись, он заметил меня и приветственно поднял руку.

Я быстро встала, и к тому времени, когда горничная принесла petit dejeuner, уже была одета. Девушка принесла также письмо.

- Господин граф велел отдать это вам, - сказала она, и глаза ее при этом светились алчным любопытством.

Письмо было написано на гербовой бумаге - такой же, какая была прикреплена к брошенному в окно камню.

«Дорогая моя!

Я должен был написать тебе перед тем, как расстаться. Я хочу, чтобы с этого момента ты вела себя крайне осторожно. Запасись терпением. Когда-нибудь мы будем вместе. Я кое-что придумал. Обещаю, все будет хорошо. Шарль-Огюст».

Я читала и перечитывала письмо. Шарль-Огюст. Странно, но это имя звучало для меня непривычно. Я всегда думала о нем как о графе… о графе Дьяволе… Дьяволе на коне - это имя я дала ему давным-давно, когда впервые увидела его. Оно очень ему подходило. Но только не Шарль-Огюст. Конечно, я уже многое узнала о нем, с тех пор когда еще считала его Дьяволом на коне. Разумеется, он надменен. Он воспитан так, что считает себя и себе подобных высшей кастой. Так было заведено в течение долгих столетий. Эти люди всегда брали от жизни все, что хотели, а если кто-то вставал на их пути, его просто отшвыривали в сторону. Такая безжалостность стала неотъемлемой чертой характера графа. Сможет ли что-либо изменить его? И в то же время ему не чужда доброта. Разве не взял он на воспитание Леона? По крайней мере, он хотел как-то рассчитаться с семьей погибшего мальчика. Он позаботился о маленьком Шарло и даже навещал Иветту, чтобы лично убедиться в том, что малыш ни в чем не испытывает нужды. А в отношении меня? Было ли то, что я видела, истинной нежностью? Насколько глубоко это чувство? Неужели он действительно любит меня не так, как любил прежде других? А что если я выйду за него замуж и не смогу родить сына? Не получу ли я в один прекрасный день смертельной дозы какого-нибудь яда? Не обнаружат ли как-то утром мертвой меня?

Значит, я верю, что граф убил Урсулу. Это произошло весьма кстати, не так ли? Она умерла в самый подходящий момент. С чего бы ей, несчастному инвалиду с юных лет, вдруг решить покончить счеты с жизнью?

Значит, я считаю, что граф способен на убийство, и тем не менее хочу его. Хочу принадлежать ему. Лучше прямо взглянуть правде в глаза. Так говорила мама.

Я всегда полагала, что любовь между мужчиной и женщиной - это то чувство, которое моя мать испытывала к моему отцу. Женщина должна гордиться своим мужем, восхищаться его добродетелями. Но если мужчина, волнующий меня сильнее, чем кто-либо прежде, мужчина, рядом с которым я чувствую себя на вершине блаженства, вполне возможно, является убийцей, что тогда?

Мне хотелось бы поговорить об этом с мамой - но, будь она жива, я ни за что не попала бы в такое положение. Начнем с того, что мама никогда не одобрила бы мой приезд во Францию, и я знаю, что если бы сейчас она очутилась здесь, то сказала бы: «Мы должны незамедлительно вернуться в Англию».

Пока я размышляла об этом, ко мне в комнату пришла Марго со своим petit dejeuner.

Я поспешно бросила записку графа в ящик письменного стола, но Марго была настолько поглощена собственными мыслями, что не заметила этого.

- Минель, мне нужно с тобой поговорить, - сказала она. - Я думала об этом всю ночь. Я почти не спала.

Я подумала, известно ли ей об отъезде ее отца и видела ли она, как он обернулся и помахал мне. Вряд ли. Когда Марго поглощена собственными заботами, она никогда не замечает, что происходит вокруг.

- Я была так потрясена, - сказала она. - Ни за что бы не подумала такое о них.

- О ком ты говоришь?

- О Мими и Бесселе. Разумеется, слуги сильно переменились. Должно быть, ты заметила это. Теперь они ведут себя так вызывающе. Но Бессель… и, самое главное, Мими. Несомненно, это работа Бесселя. Без него она бы на такое не решилась.

- Что случилось? - У меня оборвалось сердце, так как я с самого начала считала, что неразумно посвящать слуг в тайну.

- Вчера вечером ко мне пришла Мими и сказала, что Бессель хочет со мной поговорить. До меня сначала не дошел смысл всего этого. Я решила, что речь пойдет о лошадях. Но он вел себя как-то по-другому… совсем не так, как раньше. Он стоял передо мной с весьма неприятным выражением лица и даже не извинился за свой приход. Сказал, что в поместье освободился домик, и он хочет получить его, чтобы они с Мими сразу же поженились.

- Ну, мне кажется, это разумная просьба.

- Я сказала, что ему следует переговорить об этом со старшим конюхом, но Бессель ответил, что тот настроен к нему неприязненно и он решил обратиться прямо ко мне. Еще он сказал, что от своего друга, работающего у Грассвилей, слышал, что те с нетерпением ждут свадьбы и надеются, что ничто не помешает ей.

У меня перехватило дыхание.

- Ну да, - сказала я, - и что потом?

- Бессель намекнул, что он в очень близких отношениях с этим слугой, есть там у него и другие друзья. Все очень сожалеют, что бракосочетание отложено из-за смерти моей матери, но надеются, что больше ничего не случится…

- О, Марго, - сказала я, - мне это не нравится.

- И мне тоже. Он именно так все и сказал. И добавил, что после нашей поездки он почему-то решил, что я буду столь любезна, что замолвлю за него словечко по поводу домика, а этого будет достаточно.

- Это шантаж! - воскликнула я. - Бессель намекал, что, если ты не отдашь ему домик, он расскажет о поездке своему другу… а тот позаботится о том, чтобы слухи дошли до Грассвилей.

Марго медленно кивнула.

- Существует только одно средство, - сказала я. - Ты не должна поддаваться на шантаж. Тебе нужно встретиться с Робером прежде, чем он услышит об этом от кого-то еще. Ты должна сказать ему всю правду.

- Если он узнает, что у меня есть ребенок, то не захочет жениться на мне.

- Захочет, если любит тебя.

Она покачала головой.

- Не захочет. Я знаю, он не захочет.

- Что ж, значит, свадьбы не будет.

- Но я хочу выйти за него замуж!

- В свое время ты хотела выйти замуж за Джеймса Уэддера. Именно для этого ты и сбежала с ним.

- Я была молода и глупа. Тогда я не знала, что делаю. Теперь все по-другому. Я повзрослела. У меня есть ребенок… Есть планы на будущее… и в них присутствует Робер. Я полюбила его.

- Тем больше причин не обманывать его.

- Минель, иногда с тобой очень трудно разговаривать.

- Я стараюсь придумать так, чтобы тебе было лучше.

- Я не могу признаться Роберу. Так или иначе, я уже сказала Бесселю, что он получит домик. О, не надо так на меня смотреть! Я сказала, что это делается ради Мими, которая верно служит мне. Когда я выйду за Робера, они останутся здесь, и я больше никогда их не увижу.

- От шантажистов так просто не отделаешься, Марго. Первое их требование редко бывает последним.

- Когда я выйду замуж за Робера, я ему все расскажу - но не раньше. О, как бы мне хотелось, чтобы не было этой задержки со свадьбой!

Я печально взглянула на нее. Мне казалось, события слишком стремительно и угрожающе надвигаются на нас.

Теперь мы катались верхом только в сопровождении конюха. Таков был приказ графа. Но я начала замечать странные взгляды, бросаемые в мою сторону. Раньше я не вызывала ненависти толпы. Я была иностранкой, кроме того, считалось, что в замке я нахожусь в качестве прислуги. Теперь все изменилось. Я гадала, не дошел ли сюда слух о том, что у меня якобы есть ребенок от графа.

Так как теперь мы проводили много времени в замке, я чаще виделась с Этьеном и Леоном. У них были дела в поместье, но даже они не выезжали поодиночке.

Мне было интересно разговаривать с ними, выясняя их отношение к сложившейся ситуации. Этьен считал, что старые устои изменить невозможно. Он крайне презрительно относился к «сброду», как он его называл. Если сброд поднимет голову, утверждал Этьен, вызовут войска, а армия твердо стоит за короля. Леон придерживался противоположного мнения.

Они долго засиживались за столом после окончания трапезы и спорили друг с другом.

- Пока что армия на стороне короля, - говорил Леон, - но она может перейти на другую сторону, и это будет конец.

- Вздор, - отвечал Этьен. - Во-первых, армия не изменит королю, и в любом случае власть и деньги у знати.

- Ты не меняешься вслед за временем, - возражал Леон. - Вот что я тебе скажу. В Пале-Рояль герцог Орлеанский распространяет призывы к мятежу. Он всячески потворствует бунтовщикам. Куда бы ты ни попал, все требуют свободы, равенства и братства. Все слышнее становится ропот против королевы и даже против короля. Этьен, ты заткнул уши.

- А ты вечно якшаешься с крестьянами и придаешь им слишком большое значение.

- По-моему, именно столько внимания они и заслуживают.

Вот так они и спорили, а я слушала и постепенно начала постигать сложившуюся обстановку. В том, что каждый последующий день таил в себе больше опасности, чем предыдущий, я не сомневалась и постоянно тревожилась, что же происходит с графом в Париже.

Однажды Этьен сказал мне:

- Моя матушка очень хочет, чтобы вы как-нибудь навестили ее, и попросила меня пригласить вас. Она приобрела фарфоровую вазу… необыкновенно красивую, говорят, английскую. Мама очень хотела бы услышать ваше мнение о ней.

- Боюсь, я не очень хорошо разбираюсь в фарфоре.

- Все равно, мама очень хочет показать вам вазу. Вы позволите завтра проводить вас к ней?

- Да, это было бы неплохо.

На следующий день в назначенное время я была готова. Мы выехали около половины четвертого.

- Лучше воспользоваться той тропинкой, которую я уже показывал вам, - предложил Этьен. - По-моему, я говорил, что ее сделали по приказу графа много лет назад. По ней он мог быстро добираться до дома моей матери. С тех пор она несколько заросла. Теперь ею редко пользуются.

Он был прав. Тропинка заросла. Во многих местах кроны деревьев смыкались над головой, а внизу разрослась буйная трава. Габриэлла ждала нас.

- Как хорошо, что вы приехали, - сказала она. - Я с таким нетерпением ждала вас, чтобы показать свое приобретение. Но сначала мы попьем le the. Я знаю, как вы, англичане, любите его.

Она провела меня в уютную гостиную, где принимала и в прежние мои посещения. Пока мы пили чай, Габриэлла расспрашивала меня о том, как мне понравился Париж. Я сказала, что получила истинное удовольствие.

- Вы обратили внимание, как мы подражаем всему английскому?

- На прилавках я видела много английских вещей, и повсюду утверждают, что здесь говорят по-английски.

- Ну да, теперь все пьют le the. Должно быть, вам очень приятно, мадемуазель, что все английское пользуется таким успехом у нас в стране.

- По-моему, это просто мода.

- Вы считаете, что мы очень непостоянны?

- Все подвержены влиянию моды, не так ли?

- Это похоже на отношение мужчины к своим возлюбленным. Они приходят и уходят. Самая любимая не сегодня-завтра может оказаться оставленной. Вам нравится чай?

Я сказала, что да.

- Попробуйте эти пирожные. Этьен их обожает. Он ест их в очень большом количестве. Я счастлива, что мой сын часто меня навещает. Брат тоже сюда приезжает. У нас очень дружная семья. Я счастливая женщина. Хоть я и не смогла выйти замуж за графа, по крайней мере, я не лишилась своего сына. Когда отношения не так близки, мужчины склонны скрывать существование своих незаконнорожденных детей. Мне кажется, все это очень печально для несчастной матери, а вам?

Я почувствовала, как краска приливает к моему лицу. Очевидно, до Габриэллы дошли слухи, и сейчас она намекает на то, что я мать внебрачного сына графа.

- Даже не пережив сама такое, легко могу предположить, какое это горе для матери, - холодно ответила я. - Но в то же время, смею заметить, разумной женщине следовало бы задуматься о том, что такая участь возможна, прежде чем попадать в столь неприятное положение.

- Не все женщины обладают даром предвидения, не так ли?

- Разумеется, нет. Я с нетерпением жду, когда вы покажете мне вазу.

- Да, и я тоже.

Казалось, Габриэлла умышленно затягивает чаепитие, и я несколько раз заметила, как она кидает взгляд на часы в виде замка, которые, как она мне уже говорила в предыдущий приезд, были подарены графом. Я решила, что она поступает так, дабы напомнить мне о его чувствах к ней.

Габриэлла без умолку болтала о Париже, городе, который она, по-видимому, очень любила, и поскольку он тоже очаровал меня, а мое пребывание в нем оказалось очень кратковременным, я слушала с интересом.

Она советовала мне посетить рынок, чтобы увидеть настоящий Париж, и описывала все образно и живо. Я отчетливо представляла себе огромную круглую площадь, шесть улиц, ведущих к ней, - и бесконечные торговые ряды. Габриэлла рассказала, как по понедельникам на Гревской площади торгуют подержанной одеждой, что по неизвестной ей причине называется ярмаркой Святого духа.

- О, так забавно, как женщины разглядывают предметы одежды, вырывая их друг у друга из рук, - говорила она. - Юбки, блузки, нижние юбки, шляпки… все лежит кипами. Женщины примеряют это все на людях, что вызывает много шума и веселья.

Так она поболтала о Париже, затем послала за вазой. Ваза оказалась прекрасной - темно-синего цвета с белыми узорами. Я сказала, что, на мой взгляд, ваза работы Веджвуда. Габриэлла очень обрадовалась. Сказала, что это подарок от человека, знающего, что она любит все английское, а я подумала, не намекает ли она на то, что дарителем является граф.

Когда я собралась было уходить, Габриэлла задержала меня новым потоком болтовни, и я пришла к заключению, что она не только ревнива, но и болтлива.

Внезапно она посерьезнела.

- Ах, - сказала она, - когда человек молод… неопытен, он верит всему, что ему говорят. Надо учиться не придавать слишком большое значение заверениям возлюбленного. У них у всех, как правило, лишь одно на уме. Но у меня, мадемуазель, есть сын, и он служит мне большим утешением.

- Не сомневаюсь в этом, - сказала я. Габриэлла улыбнулась мне.

- Я знаю, что вы, мадемуазель, поймете меня.

Она заговорщицки взглянула на меня. У меня возникло очень неприятное чувство, что Габриэлле известно о существовании Шарло. Но неужели она действительно полагает, что он мой сын?

- Кажется, я могу поговорить с вами начистоту, - продолжала она. - Я знаю, вы все поймете. Между мной и графом всегда существовало взаимопонимание. Вы мне не верите?

- Разумеется, раз вы мне так говорите, к тому же это естественно в данных обстоятельствах.

- Граф был так горд, когда родился наш сын, - продолжала Габриэлла. - Он очень любит Этьена. Они с ним так похожи, вы не находите? Граф жалеет, что уступил уговорам и не женился на мне. Он всегда хотел иметь наследника мужского пола.

Какая это будет трагедия, если титул и поместья отойдут отдаленному родственнику. Граф этого не допустит. Мы условились, что поженимся при первой же возможности.

- Вы имели в виду, - холодно заметила я, - если графиня умрет.

Опустив глаза, Габриэлла кивнула.

- В противном случае граф усыновил бы Этьена. Разумеется, сделать это было бы гораздо проще, если бы мы поженились. И вот теперь, когда графиня умерла… теперь это вопрос времени.

- Неужели?

- Это действительно так. Мадемуазель, мы обе трезвомыслящие женщины. Я хорошо знаю графа. Знаю его слабость к привлекательным молоденьким девушкам, а вы по-своему - и весьма своеобразно - привлекательны.

- Благодарю вас, - ледяным тоном произнесла я.

- Было бы неразумно придавать слишком большое значение ухаживаниям графа. Возможно, вы сочтете меня излишне самоуверенной, но, учитывая мои отношения с графом… то, насколько хорошо я узнала его за эти годы, я чувствую, что должна предостеречь вас. Вы чужестранка и, возможно, не представляете себе наш образ жизни. По-моему, вы можете попасть в очень щекотливое положение. Смерть графини… ваше присутствие в замке… Иногда я задумываюсь, не подстроил ли граф все это нарочно.

- Подстроил… что?

Она повела плечами.

- Вы вернетесь в Англию. Возможно, скажут, что вы питали какие-то надежды, но…

Я встала.

- Мадам, будьте любезны объяснить свои намеки.

- Да. Давайте говорить в открытую. Через год - вполне пристойный срок - мы с графом поженимся. И нашего сына сделают законным наследником. Но неприятные слухи относительно смерти графини еще будут жить.

- Но ведь установлено, что она покончила с собой.

- Ах нет, мадемуазель,, нам еще предстоит бороться со слухами. Вы уедете отсюда. Именно на это граф и рассчитывает. Смею заверить вас, вскоре он пришлет за вами. Вы поедете с Маргаритой… а может быть, вернетесь в Англию. Люди скажут, что здесь какое-то время жила англичанка, она рассчитывала выйти замуж за графа, а графиня внезапно умерла… в то время, когда мадемуазель-англичанка жила в замке.

- Не хотите ли вы сказать, что я… Это… Это же чистейшая ложь!

- Разумеется. Но вы ведь действительно приехали сюда. Вы подружились с графом. Естественно, вы питали надежды. Так что все эти предположения обоснованны.

- Мадам, - сказала я, - я нахожу наш разговор бессмысленным и оскорбительным. Надеюсь, вы простите мое желание незамедлительно положить ему конец.

- Извините. Я полагала, что вы должны знать правду.

- Всего хорошего, мадам.

- Понимаю ваше возмущение. С вами поступили несправедливо. Боюсь, граф был безжалостен. Он использует людей, как ему заблагорассудится.

Покачав головой, я направилась к двери. Габриэлла заметила мне вслед:

- Вы должны подождать Этьена. Он проводит вас назад.

- Я уезжаю прямо сейчас. До свидания. Потрясенная, вся дрожа, я направилась в конюшню. Я хотела как можно скорее оказаться подальше от этой женщины. Ее гнусные измышления были не просто оскорбительны, они пугали меня.

Как смела она предположить, что граф привез меня сюда в качестве козла отпущения, что он убил свою жену, чтобы жениться на Габриэлле, и сделал это так, чтобы вся вина пала на меня!

Все это непостижимо. Просто бредни ревнивой женщины. Как я могла усомниться в искренности графа - после наших разговоров наедине. Он никогда не отрицал, что грешник. Ему за многое придется ответить, и все же он не мог так подло обмануть меня, обойтись со мной столь отвратительно, как предполагала Габриэлла.

И все же… Как я подозрительна! Меня швырнули в мир, который я, воспитанная богобоязненной матерью с четкими представлениями о добре и зле, не могла понять.

Сколько времени продолжалась связь графа с Габриэллой? Продолжается ли она до сих пор? По-прежнему ли он испытывает к ней влечение? Этика, мораль имеют совершенно другое значение в обществе, из которого я пришла. Возможно, в английском высшем свете все обстоит так же. Старший сын короля, принц Георг, известен своими любовными похождениями, братья не отстают от него. Среди знати разражаются скандалы. Прежде я была уверена, что у тех, кто живет и думает так же, как моя мама, счастливая жизнь. Затем я начала недоумевать, почему считается, что простые люди глупее знати, раз они чаще бывают более счастливыми, а так как все стремятся к счастью, то мудрецы - те, кто знает, как его найти и сохранить.

Терзаемая этими мыслями, я ехала по тропинке и наконец добралась до места, где кустарник рос гуще всего.

Не знаю, что прервало ход моих мыслей, но внезапно я с беспокойством почувствовала, что за мной следят. Возможно, мое внимание привлекла хрустнувшая ветка, возможно, это было просто интуитивное предчувствие. Не могу сказать, но в то мгновение у меня вдруг обострились все чувства. Возникло ощущение, что за мной следят, меня преследуют… и делают это с дурными намерениями.

«Ты никогда не должна покидать замок одна». Таким было указание графа. Я нарушила его. Ну, по правде говоря, не совсем. Этьен проводил меня к своей матери. Я ожидала, что он вернется и проводит меня домой, как, несомненно, и произошло бы, если бы я, взбешенная измышлениями его матери, не ушла раньше времени.

Фифина, моя кобыла, трусила неспешной рысцой, ибо заросли не давали возможности перейти на галоп. Это было бы опасно, так как лошади приходилось осторожно выбирать дорогу между торчащими из земли корнями и переплетенными ветвями.

- Что это, Фифина? - прошептала я.

Лошадь осторожно ступила вперед.

Я огляделась вокруг. Под сенью деревьев было темно. Стояла полная тишина, и вдруг послышался какой-то звук, возможно, хрустнул камешек… рядом, совсем рядом, ощущалось чье-то присутствие…

В тот день мне сопутствовало счастье. Я склонилась вперед, чтобы поговорить с Фифиной и поторопить ее, и как раз в этот момент через то место, где за мгновение до этого была моя голова, просвистела пуля.

Не теряя ни секунды, я пришпорила кобылу, крикнув: «Вперед, Фифина!» Ее не нужно было понукать. Так же, как и я, лошадь почувствовала опасность.

Мы уже не обращали внимание на неровности дороги. Нужно было поскорее умчаться прочь от человека, пытавшегося меня убить, кем бы он ни был.

Не приходилось сомневаться в намерениях этого человека, так как прогремел второй выстрел. Он оказался гораздо более неточным, и все же мишенью, несомненно, была я.

С огромным облегчением я подъехала к конюшне.

Один из конюхов принял у меня Фифину. Я ничего не сказала ему - рассудила, что так будет лучше. У меня так сильно дрожали ноги, что я едва могла идти.

Поднявшись к себе в комнату, я бросилась на кровать.

Я лежала на ней, уставившись на балдахин. Кто-то пытался убить меня. Почему? Кто-то сидел в засаде в кустах и ждал, когда я проеду мимо. Кто знал, что я поехала к Габриэлле? Этьен, Леон - я вспомнила, он был рядом, когда Этьен предложил эту поездку. Я упоминала о ней Марго. Мог знать любой из слуг.

Кто- то подстерегал меня? Если бы я внезапно не нагнулась, чтобы поговорить с Фифиной, по всей вероятности, сейчас я лежала бы в кустах мертвая.

Марго просунула голову в дверь.

- Минель, ты где? Я слышала, как ты приехала.

Тут она увидела меня.

- Что стряслось? Ты выглядишь так, словно увидела привидение.

Я едва выговорила, стуча зубами:

- Кто-то пытался убить меня.

Усевшись на кровать, Марго уставилась на меня.

- Что?! Когда? Где?

- На тропинке, ведущей от дома Габриэллы к замку. На полдороге я почувствовала, что за мной следят. Какое счастье, что я это почувствовала! Я нагнулась, понукая Фифину, и в это время у меня над головой просвистела пуля.

- Должно быть, кто-то охотился на птиц.

- А я думала, кто-то пытался убить меня. Был второй выстрел, направленный в меня.

Марго побледнела.

- Значит, - сказала она, - им надоело бросать камни нам в окна. Теперь они решили убивать нас.

- По-моему, кто-то пытался убрать меня с дороги.

- Чепуха. Кому это нужно?

- А вот это, - нетвердым голосом произнесла я, - я и должна выяснить.

Столкнуться с покушением на собственную жизнь - это весьма неприятное ощущение, шок от которого гораздо сильнее и глубже, чем кажется поначалу.

Марго всем рассказала о случившемся. Мне польстили ее страх за меня и забота. За столом мы обсудили происшествие.

Этьен сказал то же самое, что и Марго:

- Они перешли от камней к ружьям.

Убедить Леона в этом было не так-то просто.

- У них нет оружия. Если они восстанут, то будут сражаться косами и вилами, а не ружьями. Где им взять ружья? У них не хватает денег на хлеб… не говоря уже о ружьях.

- Но почему они выбрали мадемуазель?

- Теперь она считается одной из нас, - ответил Этьен.

Они продолжали обсуждение, а мне оставалось только верить, что Этьен прав. Один из крестьян обзавелся ружьем. Почему, кто-то из слуг не мог выкрасть ружье из оружейной комнаты? Узнав о поведении Бесселя и Мими, я поняла, что даже те, кому мы безоговорочно доверяли, нам не друзья.

С челядью произошла едва уловимая перемена. Все узнали про покушение на мою жизнь и сочли это знаменательным. Оно словно явилось символом меняющихся настроений. Время, когда кидали камни, проходило, и народ был готов перейти к более решительным действиям. В стенах замка подспудно зрело напряжение, которого я не замечала раньше. То, что оно существует вне его, я знала, но теперь опасность, казалось, подкрадывалась все ближе.

Когда я встречала Мими, та опускала глаза, словно от стыда, на что у нее были веские причины. С Бесселем было иначе. Его поведение стало буквально наглым. Он словно хотел сказать: «Вам теперь следует хорошенько подумать, стоит ли отдавать мне приказания. Я слишком много знаю».

Самое грустное зрелище являла собой Ну-Ну. Большую часть времени она сидела взаперти в комнатах, которые занимала вместе с графиней. Она никого не пускала сюда, и граф распорядился, чтобы ее не трогали. Слуги говорили, что слышали, как Ну-Ну разговаривает с графиней, точно та находится рядом, а при встрече старая служанка смотрела сквозь меня округлившимися невидящими глазами. Говорили, что смерть графини лишила Ну-Ну душевного равновесия.

Леона и Этьена очень беспокоило случившееся со мной.

Этьен во всем винил себя.

- Я должен был проводить вас назад в замок, - говорил он. - Я собирался вернуться через полчаса, полагая, что вы задержитесь там подольше.

Мне не хотелось объяснять ему, что я сочла измышления его матери столь оскорбительными, что не имела другого выбора, кроме как уйти.

Я просто Ответила:

- Выстрел мог бы быть произведен и в вашем присутствии.

- Возможно, - согласился он. - Разумеется, выстрел предназначался не вам лично… просто любому, не являющемуся крестьянином. Но, будь я там с вами, я мог бы броситься в кусты и поймать негодяя. Вы должны быть осторожны. Больше не выезжайте без сопровождения.

Леон также был обеспокоен. Застав меня однажды в саду одну, он тихо сказал:

- Мадемуазель Минель, я хочу с вами поговорить. Мы направились по дороге от замка, и Леон продолжал:

- Мне кажется, вам угрожает опасность.

- Вы подумали о выстреле?

Он кивнул.

- Этьен полагает, что он не предназначался лично мне. Думаю, нам всем угрожает опасность.

- Меня озадачивает ружье, - вздохнул Леон. - Если бы в вас кинули камень… даже нож, я бы понял это. А в данном случае… не думаю, что это всего лишь знамение времени.

- Что же вы думаете?

- Что вам следует, не теряя времени, вернуться в Англию.

- Как бы мне хотелось проводить вас. - Он загадочно посмотрел на меня. - Дорогая Минель, вам ни к чему во все это впутываться, - он сделал неопределенный жест. - Все это слишком неприятно.

- Но кто может пожелать моей смерти? Ведь я никому не известна.

Леон пожал плечами.

- В замке произошло несчастье, поползли отвратительные слухи.

- Вы не верите, что графиня сама свела счеты с жизнью?

Снова пожатие плеч.

- Ее смерть пришлась очень кстати. Теперь граф свободен. Вот уже много лет он хотел этого. Мы не знаем, что произошло, и, вероятно, никогда этого не узнаем, но люди говорят… Смею заверить вас, о смерти графини будут вспоминать еще долгие годы, будут строиться различные догадки… Так возникают легенды. Не позволяйте втягивать себя в это. Уезжайте. Оставьте все в прошлом. Вы не принадлежите нашему загнивающему обществу.

- Я обещала остаться вместе с Марго.

- Она будет жить своей жизнью. А вы - своей. Вас впутывают в дела, суть которых вы не до конца понимаете. Вы судите людей по себе, но позвольте сказать вам - не все люди честны, - он тепло улыбнулся мне. - Я хотел бы стать вам другом… очень добрым другом. Вы меня восхищаете. Я поехал бы в Англию вместе с вами, но я прикован к этому месту и должен оставаться здесь. Но вы, пожалуйста, уезжайте. Здесь вам угрожает опасность. Это было предостережение, и его нельзя игнорировать. Однажды вам повезло. В будущем такое может не повториться.

- Скажите мне все, что знаете. Кто может хотеть убить меня?

- Я знаю только, что вы должны подозревать всех… всех, до тех пор пока они не докажут свою непричастность.

- Вам что-то известно.

- Мне известно вот что: вы очаровательная, добрая молодая женщина, которой я восхищаюсь и которую хотел бы видеть в безопасности. Пока вы здесь, вам угрожает опасность. Пожалуйста, возвращайтесь в Англию. Еще есть время. Кто знает, возможно, очень скоро уже будет слишком поздно.

Повернувшись к Леону, я посмотрела ему в лицо. В его ясно-голубых глазах читалась неподдельная тревога, а улыбка была лишена обычной насмешливости. Он очень нравился мне. Мне захотелось извиниться перед ним за то, что когда-то я думала, будто видела именно его лицо за окном в тот вечер, когда в танцевальный зал кинули камень.

Но тут меня охватило ужасное ощущение собственной уязвимости, незащищенности. Леон сказал: «Не доверяйте никому». Никому. Ни Леону, ни Этьену, ни даже самому графу. Леон как-то тоскливо взглянул на меня и тихо произнес:

- Возможно… когда все это окончится… я приеду к вам в Англию. Тогда мы сможем поговорить о… многом.

Марго переживала за меня.

- Только представь, если бы эта пуля убила тебя. Ну что бы я тогда делала?

Я не сдержала улыбки. Это замечание было совершенно в духе Марго.

И все же она беспокоилась не только о себе, но и обо мне. Я стала частенько замечать, что она пристально смотрит на меня.

- Меня это пугает, Минель, - говорила она. - Ты выглядишь по-другому.

- Я переживу это.

- Клянусь, ты не спала эту ночь.

- Я дремала, и мне казалось, что я снова на дорожке. Мне даже почудилось, что я разглядела лицо в кустах.

- Чье лицо? - жадно спросила Марго.

- Просто лицо…

Это была не совсем правда. Это лицо я уже видела прежде. Видела за окном в тот вечер, когда устраивали бал. Лицо Леона… и в то же время не Леона. Словно какой-то озорной художник набросал на холсте черты Леона, но добавил несколько штрихов - и вот получилось искаженное злобой, завистью и жаждой причинить боль лицо. Оно так не походило на того Леона, которого я знала… Леон был добрым, и во время нашего разговора я чувствовала, что он по-настоящему беспокоится за меня. Я знала, что он более терпим, чем Этьен. Он видел, что у народа есть причины возмущаться, но все же не верил в необходимость разрушения общества, полагая, что требуется пойти на значительные уступки. Мне казалось, что Леон лучше кого бы то ни было сознает, что необходимо предпринять, и это было неудивительно, ибо он имел возможность взглянуть на все с обеих сторон.

Марго очень много говорила о Шарло и о своей радости от того, что отыскала его. Она постоянно пребывала в столь нехарактерной для нее эйфории. Очень хорошо, говорила Марго, что открылась истинная натура Бесселя. Мими она ни в чем не винила. Ясное дело, на нее повлиял Бессель, но придется расстаться с обоими.

- Сколько времени соблюдают траур? - спросила Марго.

- В Англии, по-моему, год, - ответила я. - Вероятно, во Франции столько же.

- Год… так долго!

- По-моему, необязательно устанавливать определенный срок для траура, - печально заметила я. - Если теряешь любимого человека, траур продолжается всю жизнь. Конечно, постепенно боль становится не такой острой, но не думаю, что она когда-нибудь забудется.

- Ты снова вспомнила о своей матери. Минель, ты счастлива, что у тебя была такая мать.

- Но если бы она не была такой, если бы она была не столь доброй, ласковой, понимающей, теперь бы я не так сильно страдала без нее. Иногда мне кажется, она и теперь дает мне добрые советы.

- Возможно, что так. Возможно, это она подсказала тебе нагнуться и этим спасла тебе жизнь.

- Как знать?

Марго сказала:

- Минель, ты выглядишь измученной. Это не похоже на тебя. У тебя всегда было вдесятеро больше энергии, чем у нас всех. Ложись-ка спать и старайся не увидеть лицо в кустарнике.

Я действительно чувствовала утомление, хотя и сомневалась, что смогу заснуть. Я хотела побыть одна, поэтому мы попрощались, и Марго ушла к себе.

Я лежала в постели - усталая, но не в силах заснуть. Я ничего не могла с собой поделать и снова и снова переживала каждое мгновение того дня - с того момента, как я распрощалась с Габриэллой, и до того, как въехала на конюшню замка. Я вновь ощущала дрожь, охватившую меня, когда я почувствовала, что за мной следят, и растущий ужас, по мере того как я понимала, что кто-то пытается убить меня.

Услышав звуки у двери, я испуганно вздрогнула. Да, что и говорить, в хорошем я находилась состоянии. Сердце бешено заколотилось, и я в ужасе уставилась на дверь.

Вошла Марго. У нее в руке был стакан.

- Это тебе, Минель, - сказала она, присаживаясь на кровать. - Специальное снадобье Ну-Ну, гарантированно обеспечит сон. Она лично дала его мне.

Опустив глаза, я представила себе, как граф входит в комнату Урсулы и берет пузырек из запасов Ну-Ну. Так ли произошло все на самом деле? Дал ли он своей жене снотворное еще до того, как я увидела его выходящим на террасу? Но ведь в этом случае графиня не заснула бы так быстро, ведь она уже почти спала к моему приходу. И Ну-Ну не могла отойти далеко. Что сказали друг другу супруги в последнюю встречу? Свела ли графиня счеты с жизнью сама, и узнаю ли я когда-нибудь это? Возможно ли, что это он?… Я отгоняла подобные мысли. Но что мне в действительности известно о графе? Властные чары, которыми он окутал меня, усыпляли мой здравый смысл, и я только могла искать оправдания его действиям.

Марго вопросительно поглядела на меня.

- Ты дремлешь? Опять видишь лицо? Выпей вот это, и к утру будешь в полном порядке.

- Я выпью лекарство попозже, - сказала я. - Останься, поговорим.

- Тебе нужно выспаться, - твердо сказала она и поставила стакан на столик у изголовья кровати, на котором стояли три свечи, лишь две из которых горели.

- Только две, - сказала Марго. - Здесь темно.

- Одну задуло, когда ты открыла дверь.

- Только бы не задуло все три. Это признак смерти. Одна служанка говорит, что в ту ночь, когда умерла моя мать, в ее комнате погасли три свечи… одна за другой.

- Неужели ты веришь в подобные приметы, Марго!

- Никто в них не верит, пока не выяснится, что это правда, ведь так?

- Некоторые очень суеверны.

- Обычно это те, кому есть чего бояться… вроде моряков и рудокопов. Люди, подвергающиеся определенному риску.

- Все мы подвержены риску.

- Но не все в такой степени. Смотри, еще одна свеча погасла.

- Ты задула ее.

- Нет.

- Зажги ее.

- Нет-нет, это принесет несчастье. Давай подождем и посмотрим, погаснет ли третья.

- Откуда-то тянет сквозняком.

- У тебя всегда и всему найдется логичное объяснение!

- Это не так уж плохо.

- И ты не веришь в приметы со свечами?

- Конечно нет.

На некоторое время воцарилась тишина, затем Марго сказала:

- У меня такое предчувствие, что скоро что-то произойдет. Как ты думаешь, мы можем съездить навестить Шарло?

- Разумеется, нет. Ты видишь, сколько бед доставила наша первая поездка.

- Беды! После того, как я нашла своего малыша! О, ты подумала об отвратительном Бесселе. Что ж, я с ним расплатилась. А Мими его стыдится. Она не может отблагодарить меня.

- Не нравится мне это, Марго.

- Если бы только не нужно было ждать! Все это так глупо. Я не скорблю о своей матери сильнее из-за того, что отложена наша свадьба. Времена нынче тяжелые, не так ли? Вот почему мы должны жить рискуя… потому что неизвестно, сколько еще нам осталось жить. Бедная Минель. У тебя такой утомленный вид. Все, я прощаюсь. Выпей снотворное и хорошенько выспись.

Она ушла, с шумом захлопнув дверь, и погасла третья свеча.

Хотя я посмеялась над приметой, сейчас не смогла сдержать неприятную дрожь. Какое-то время я ничего не видела, но по мере того, как мои глаза привыкли к полумраку, начали вырисовываться знакомые предметы. Я разглядела стоящий у кровати стакан, взяла его, но не стала подносить к губам.

Графиня умерла, выпив снотворное. Кто-то пытался убить меня. Но ведь это снадобье принесла мне Марго, а уж она-то не желала мне зла, в этом я не сомневалась.

Я встала с кровати и, взяв стакан, подошла к окну и выплеснула его содержимое. Мне бы не хотелось, чтобы Марго подумала, будто я сомневаюсь в снотворном, которое принесла она.

Теперь я окончательно проснулась. Действительно, чувствовала я себя совершенно усталой, тело нуждалось в отдыхе, но рассудок не собирался допускать этого.

Я лежала, а мысли в голове кружились. Часы на башне пробили двенадцать, затем час. А я все не могла заснуть.

Вероятно, мне все же следовало бы выпить снотворное, но теперь было уже слишком поздно.

Я дремала, но по-настоящему не засыпала. Мои чувства были слишком напряжены, чтобы позволить мне это. И вдруг я полностью очнулась. Я услышала в коридоре шаги - шаги, замершие у моей комнаты. Тут дверь начала медленно открываться.

Сначала я подумала, что это призрак - такой странной была фигура, появившаяся в моей спальне: серая, окруженная светящимся ореолом - струящимися по плечам волосами. Это была женщина.

Она подошла к кровати и посмотрела на меня. Взяв стакан, обнюхала его. Затем, наклонившись, увидела, что я наблюдаю за ней.

- Ну-Ну! - воскликнула я. - Что вы здесь делаете?

Она удивленно заморгала, затем сказала:

- А вы что здесь делаете?

Поднявшись с кровати, я взяла свой халат и закуталась в него.

- Ну-Ну, - ласково произнесла я, - что случилось? Что вы от меня хотите?

Дрожащими пальцами я зажгла все три свечи.

- Она ушла, - сказала Ну-Ну. - Она никогда не вернется. Иногда мне кажется, что я слышу ее… следую за ее голосом… Он заводит меня в самые разные места… но ее там никогда не оказывается.

Бедная Ну-Ну. Смерть ее любимой подопечной действительно помутила ее рассудок.

- Вам нужно лечь в постель, - сказала я. - И принять ваше снадобье.

- Она умерла после того, как приняла его, - сказала Ну-Ну.

- Потому что приняла слишком много. Не надо горевать. Она ведь болела, не так ли? И вы знаете, насколько серьезно.

- Она не знала! - пронзительно вскрикнула Ну-Ну. - Она не знала, какая ей угрожала болезнь.

- Возможно, знала… и именно поэтому…

- Он убил ее. С самого рождения девочки он начал убивать ее. Он хотел убрать ее с дороги, и она понимала это. Она ненавидела его… а он - ее. Я тоже его ненавижу. В этом доме скопилось слишком много ненависти… и со временем это убило ее.

- Ну-Ну, этими причитаниями ничего не добиться. Возможно, для нее лучше…

- Лучше для нее! - Ее смех был похож на резкий, визгливый скрежет. - Лучше для него, - она обратила свой пронизывающий взгляд на меня. - И лучше для тебя… как тебе кажется. Но не будь чересчур самоуверенной. Он - дьявол, это точно. Тебе не будет от него никакого добра.

- Ну-Ну, вы сами не знаете, что говорите, - сказала я. - Пожалуйста, возвращайтесь к себе.

- Ты не спала, когда я вошла сюда, - внезапно сказала она, безумство покинуло ее, уступив какой-то хитрой проницательности, которая испугала меня больше истерики.

Я кивнула.

- Но ты должна была спать.

- Тогда я не смогла бы говорить с вами.

- Я пришла сюда не затем, чтобы говорить с тобой.

- Тогда зачем вы пришли?

Она ничего не ответила, затем сказала:

- Я ищу ее. Где она? Ее похоронили в склепе, но мне кажется, ее там нет.

- Ну-Ну, теперь она обрела покой.

Она молчала, и я увидела струящиеся по ее лицу слезы.

- Моя mignonne, моя птичка.

- Не причитайте. Попробуйте успокоиться. Она была поражена недугом. Со временем ей бы пришлось сильно страдать.

- Кто тебе это сказал? - требовательно спросила Ну-Ну, вновь обретая проницательность.

- Я так слышала.

- Его россказни… его оправдания.

- Ну-Ну, пожалуйста, возвращайтесь в постель.

- Три свечи, - сказала она и, обернувшись, задула их одну за другой. Перед тем, как задуть последнюю, Ну-Ну обернулась ко мне, и я вздрогнула, увидев злобное выражение ее лица.

Дверь закрылась. Соскочив с кровати, я с облегчением убедилась, что могу запереть ее, и, сделав это, тотчас же почувствовала себя в безопасности.

Улегшись в постель, я стала гадать, зачем Ну-Ну приходила ко мне. Если бы я выпила настой, то заснула бы. И что бы произошло в этом случае?

Сон! Как я жаждала его! Как хотела сбежать от мучительных мыслей, хороводом кружившихся у меня в голове - и не приводящих ни к какому заключению.

Единственное, что я понимала отчетливо: поблизости опасность - рядом со мной. От кого она исходит? И по какой причине?

Я лежала, дожидаясь рассвета, и только при дневном свете с облегчением смогла уснуть.

 

III

Три дня спустя граф прислал за нами. Мы с Марго должны были немедленно ехать в Париж.

Я уезжала без сожаления. Растущее в замке напряжение становилось невыносимым. Мне казалось, за мной следят, и, оставаясь одна, я постоянно тайком оглядывалась. Заметила, что слуги смотрят на меня искоса. Чувство беспокойства не покидало меня.

Поэтому вызов в Париж явился для меня огромным облегчением.

Мы выехали жарким июльским днем. Воздух совершенно застыл, что было зловеще само по себе. В знойном воздухе пахло грозой.

Город не растерял своего очарования, хотя после свежей деревенской прохлады здешняя жара казалась невыносимой.

Я сразу же заметила, что улицы полны солдат - швейцарские и французские гвардейцы, охрана короля. Народ собирался на перекрестках, но не очень большими толпами. Люди оживленно говорили между собой. Кафе, из которых доносился аппетитный запах кофе, были переполнены. Поток посетителей выплескивался на улицы, где для их удобства были расставлены столики под цветными навесами. Люди без конца взволнованно говорили.

В пригороде Сент-Оноре граф с нетерпением ждал нас.

Взяв меня за руки, он крепко сжал их.

- Я слышал о том, что случилось, - сказал он. - Все это ужасно. Я немедленно вызвал вас. Вы не должны возвращаться в замок без меня.

Только тут он, похоже, заметил Марго.

- У меня есть для тебя новость. На следующей неделе состоится бракосочетание.

Мы обе были настолько поражены, что не нашлись, что сказать.

- Ввиду состояния… - граф выразительно развел руками… всего, мы с Грассвилями пришли к выводу, что бракосочетание нельзя откладывать. Свадьба не будет пышной. Священник придет сюда. Затем ты поедешь к Грассвилям, и Минель отправится с тобой… на некоторое время… до тех пор, пока я что-нибудь не устрою.

Марго была просто ошеломлена от радости, и когда мы разошлись по своим комнатам, чтобы умыться с дороги, она тотчас же прибежала ко мне.

- Наконец-то! - воскликнула она. - И не было смысла ждать, правда? Все это было так глупо. А теперь мы уедем отсюда, и мой отец больше не сможет мною повелевать.

- Возможно, теперь этим займется твой муж.

Марго хитро рассмеялась.

- Робер? Никогда. Думаю, мы с Робером поладим. Я кое-что придумала.

Мне стало несколько не по себе, замыслы Марго всегда оказывались безумными и опасными.

Граф попросил меня зайти к нему, и я обнаружила его в библиотеке.

- Когда я услышал о том, что произошло, - начал он, - меня обуяла тревога. Я должен был придумать какой-либо простой способ вызвать тебя сюда.

- Значит, это вы ускорили брак вашей дочери?

- По-моему, этот способ не хуже других.

- Вы добиваетесь своего решительными мерами.

- Не преувеличивай. Марго пора замуж. Она из тех, кому муж необходим. Грассвили всегда пользовались в народе признанием… хотя кто может сказать, сколько продержится это признание. Анри де Грассвиль по-отечески заботится о своих людях, поэтому трудно представить, чтобы они выступили против него. Но при нынешнем общем настроении это возможно. Теперь преданность не ценится. Обиду помнят охотнее, чем признательность. Мне будет легче, если ты окажешься там.

- С вашей стороны очень любезно уделять мне столько внимания.

- Как обычно, я думаю лишь о собственном благе, - серьезно произнес граф. - Расскажи мне, как именно все произошло на тропинке.

Я рассказала, граф задумчиво заметил:

- Крестьянин стрелял наугад в человека из замка, и этим человеком оказалась ты. Для них это шаг в новом направлении. Но где они раздобыли ружье? Вот загадка. Мы заботимся о том, чтобы в руки толпы не попало огнестрельное оружие. В противном случае это будет конец.

- Положение ухудшается? - спросила я.

- Оно постоянно ухудшается. Каждый день мы делаем еще один шаг к катастрофе. - Граф пристально оглядел меня. - Я все время думаю о тебе. Я мечтаю о том дне, когда мы будем вместе. Ничто… ничто не должно помешать этому.

- Но на пути к этому столько препятствий, - сказала я.

- Скажи, каких.

- Я по-настоящему вас не знаю, - ответила я. - Порой вы кажетесь мне совсем незнакомым, иногда вы поражаете меня, а иногда я не знаю, как именно вы поступите.

- Именно это сделает твою жизнь волнительной и интересной. Путешествие, полное открытий. А теперь выслушай мои планы. Марго выйдет замуж, и ты отправишься с ней. Я навещу вас у Грассвилей, и через некоторое время ты станешь моей законной женой.

Я ничего не ответила. У меня из головы не выходила Ну-Ну, стоящая у изголовья моей кровати, и еще - грязные измышления Габриэллы Легран. Она намекала, что граф убил Урсулу, потому что устал ждать, когда же сможет жениться на ней, Гарбриэлле. Он хочет иметь законного сына. Габриэлла уже родила сына, остается только узаконить его, что будет просто, если граф женится на ней. По ее словам выходило, что граф решил заманить меня на роль козла отпущения. Теперь, вероятно, она сказала бы, что он все устраивает так, чтобы убрать меня. А что если это он стрелял в меня… или организовал это покушение?

Как я могла поверить в это? Все это бред. И все же какой-то внутренний инстинкт предостерегал меня.

Граф обвил меня руками и нежно произнес мое имя. Я не сопротивлялась. Мне хотелось оставаться в его объятиях и не прислушиваться к голосу разума.

Марго вела себя так, словно у нее была какая-то тайна, настолько сокровенная, что она не хотела поделиться ею даже со мною.

Я поражалась, как легко умела моя подруга отбрасывать свои неприятности и вести себя так, будто их нет и в помине. Я радовалась, что у меня хватило ума не брать с собой Мими. Та могла бы и отказаться уезжать ввиду скорого замужества и, подстрекаемая Бесселем, возможно, повела бы себя вызывающе. Новая горничная, Луиза, была женщиной средних лет и с радостью заняла место Мими. А Марго и думать забыла о поведении Бесселя и Мими - словно ничего не произошло. Как бы мне хотелось последовать ее примеру…

Неделю мы провели очень насыщенно, в основном занимаясь покупками, и вновь возбуждение города захватило меня. Каждый день в два часа дня я наблюдала, как богатые выезжают в экипажах, отправляясь обедать в гости. Действительно, это было стоящее зрелище: прически дам становились вызывающими до комичности. Молодые женщины с высокими сооружениями на голове, изображающими все - от райской птицы до корабля под полными парусами, с трудом сохраняли равновесие. Это были люди, слепо подражавшие знати, что в то время было весьма опасно. Во дворце графа, как и во многих других, обедали в шесть, что позволяло успеть в театр или оперу к девяти часам. К этому времени город принимал другой облик.

Однажды мы посетили частный театр, чтобы посмотреть постановку «Женитьбы Фигаро» Бомарше - пьесы, которую, по словам графа, ни в коем случае нельзя было ставить сейчас, так как она была полна язвительных намеков, касающихся загнивающего общества, к вящей радости желающих уничтожить это общество.

По возвращении домой граф был серьезен и задумчив.

У него было много дел, он часто уезжал ко двору. Меня тронуло то, что, несмотря на все происходящее, граф нашел время позаботиться о моей безопасности, хотя, конечно, я не верила, что только с этой целью была устроена свадьба его дочери.

В Париж прибыл Робер де Грассвиль со своими родителями и несколькими слугами.

Пребывая в постоянном ожидании, Марго выглядела так очаровательно, что я почти верила, что она действительно влюблена. Пусть даже чувства ее были не слишком глубоки, но, переживая их, она всецело им отдавалась.

Венчание состоялось в часовне, расположенной в верхней части дома. Поднимаясь по винтовой лестнице, человек покидал роскошь жилых помещений и попадал в совершенно другую атмосферу.

Там было прохладно. Пол был вымощен плитками, а перед завешенным богато расшитой тканью алтарем, над которым возвышалась украшенная сверкающими камнями статуя мадонны, стояли шесть скамей.

Церемония закончилась быстро, и Марго и Робер с сияющими лицами вышли из часовни.

Сразу же вслед за этим мы сели за стол. Граф занял место во главе стола, его зять - по правую руку, Марго - по левую. Я села рядом с отцом Робера, Анри де Грассвилем.

Было очевидно, что оба семейства рады этому союзу. Анри де Грассвиль шепнул мне, что молодые, несомненно, любят друг друга и он очень доволен этим.

- В знатных семьях браки частенько устраивают, - сказал он. - И нередко выясняется, что супруги не подходят друг другу. Конечно, они обычно растут вместе. На момент заключения брака они так молоды, что им приходится многому учиться, они учатся друг у друга. А в нашем случае молодые будут счастливы с самого начала.

Я согласилась, что молодая пара счастлива, но невольно подумала, что сказал бы старый граф, узнай он о похождения Марго: от души надеясь, что все будет хорошо, я, однако, поежилась, вспомнив требование двух слуг, которым Марго всецело доверяла.

- Лучше будет скорее уехать из Парижа, - продолжал Анри де Грассвиль. - У нас в Грассвиле спокойно. Нет никаких признаков беды.

Я прониклась к нему симпатией. Невозможно было представить себе человека, менее похожего на графа. В нем была какая-то невинность. Казалось, он видел во всех окружающих только самое лучшее. Я взглянула через стол на довольно мрачное лицо графа. Он производил впечатление человека, который всю жизнь стремился пережить самые разнообразные приключения и в итоге изрядно подрастерял свой идеализм. Я чувствовала, что улыбка тронула мои губы, и в это мгновение граф взглянул на меня, увидел, что я смотрю на него, и в его глазах появился вопрос.

После окончания трапезы мы собрались в гостиной, и граф сказал, что нам лучше, не теряя времени, отправиться в Грассвиль.

- Нельзя знать наверняка, в какое мгновение грянет беда, - сказал он. - Достаточно будет малейшего предлога.

- О, Шарль-Огюст, - рассмеялся Анри де Грассвиль, - ты уж преувеличиваешь.

Граф пожал плечами. Он был полон решимости настоять на своем.

Подойдя ко мне, он прошептал:

- Я должен поговорить с тобой наедине перед твоим отъездом. Спускайся в библиотеку. Я приду туда.

Анри де Грассвиль сверился с висящими на стене часами.

- Если мы отправимся сегодня, - сказал он, - нам нужно выезжать через час. Это всех устраивает?

- Устраивает, - ответил за всех граф.

Я тотчас же отправилась в библиотеку. Через некоторое время он присоединился ко мне.

- Милая моя Минель, - сказал он, - ты недоумеваешь, почему я так быстро отсылаю тебя.

- Я понимаю, что мы должны уехать.

- Бедный Анри! Он совершенно не осознает всей серьезности создавшегося положения. Проводит все время в деревне и полагает, что раз ягнята по-прежнему блеют, а коровы мычат - значит, ничего не изменилось. Дай-то Бог ему и дальше продолжать так думать.

- Весьма удобная философия.

- Вижу, ты расположена порассуждать и, наверное, скажешь сейчас, что он счастливый человек. Он продолжает верить, что все хорошо. Господь наблюдает за нами, а все люди - невинные агнцы. Когда-нибудь его ждет горькое пробуждение. Впрочем, как ты бы сказала, по крайней мере до той поры он будет счастлив. Хотел бы я с тобой поспорить, но у нас слишком мало времени. Минель, ты еще ни разу не сказала, что любишь меня.

- Я не могу с легкостью говорить о таких чувствах - как это можете делать вы, любивший стольких женщин. Смею думать, вы неоднократно говорили им о любви, хотя испытывали лишь мимолетную страсть.

- Значит, когда ты признаешься мне в любви, я смогу быть полностью и совершенно уверен?

Я кивнула.

Граф привлек меня к себе.

- О Боже мой, Минель, как я жажду этого дня! Когда… Минель?

- Я должна столь многое понять.

- Значит, на самом деле ты не любишь меня так, как я люблю тебя.

- Прежде чем я смогу вас полюбить, я должна узнать вас.

- Скажи мне вот что. Тебе приятно мое общество. Это я знаю. Ты не находишь меня отталкивающим. Когда ты смотришь на меня, ты словно искришься, Минель. Так было всегда. Именно поэтому я и понял.

- Жизнь, которую я вела, так отличается от вашей. Я должна привыкнуть к новым условиям и не знаю, смогу ли.

- Минель, слышишь ли ты тревожный набат? Звонят колокола. Мне постоянно рассказывали, что произошло в этом городе в ночь святого Варфоломея. Это случилось двести лет назад… двести семнадцать, если быть точным. Тогда тоже были те, кто чувствовал надвигающуюся беду. Долгие недели беда висела в воздухе, прежде чем разразиться страшным побоищем. То же самое и сейчас… но по сравнению с тем, что будет, Варфоломеевская ночь покажется пустяком. Колокола говорят: живи полной жизнью сегодня… ибо завтра, возможно, ты уже не будешь жив. Почему ты отказываешь мне… когда эта ночь, возможно, будет для меня последней?

Я испугалась. Почувствовала, что крепче прижимаюсь к графу. Но тут же подумала: это ловушка, специально для того, чтобы я уступила. И тотчас ясно поняла природу своих чувств к графу.

Наверное, я действительно люблю его, если любовь означает желание быть рядом с кем-то, говорить с ним, чувствовать его объятия, учиться любить и быть для него всем. Да, все это так. Но я не могу верить ему. Мой рассудок в мгновения просветления говорит мне, что смерть Урсулы пришлась слишком кстати. Я знаю, что граф опытен в вопросах любви, а я в них лишь новичок. Мне предстоит всему учиться, а он, обладая обширным опытом, несомненно, выучился всему… в том числе и искусству обмана.

Я не должна вести себя глупо. До сих пор я могла поздравить себя с тем, что удерживала графа на расстоянии вытянутой руки, несмотря на те случаи, когда мои чувства буквально кричали о том, чтобы им дали свободу. Между мною и безрассудством всегда вставали мое строгое воспитание и память о матери.

- Итак, - нежно проговорил граф, - я тебе не безразличен?

Я отпрянула от него, опасаясь взглянуть ему в глаза, опасаясь, что здравый смысл покинет меня.

- Я полюбила вашу семью, - сказала я. - Я провела вместе с вами много времени, подружилась с Марго. В то же время я вижу, что мы живем различной жизнью, признаем различные нормы поведения. Мне многое нужно обдумать.

Граф взглянул на меня сквозь полуприкрытые глаза.

- Да, это правда, ты воспитана в другом обществе, но в душе, Минель, ты жаждешь приключений. Ты не хочешь запираться в своем узком мирке, не имея возможности постичь окружающий мир. Твоя натура одержала верх над твоим воспитанием, когда ты отправилась по комнатам Деррингем-Мэнора. Ведь воспитанной девушке не пристало так вести себя.

- С тех пор я сильно повзрослела.

- О да. Ты изменилась. Ты смотришь на мир другими глазами. Ты узнала, что мужчин и женщин нельзя аккуратно разделить на хороших и плохих. Это правда, Минель?

- Конечно же правда. Ни один человек не является ни полностью хорошим, ни полностью плохим.

- И даже я?

- И даже вы.

Я вспомнила о том, как граф заботится об Иветте, обеспечивает всем необходимым Шарло.

- Так что?

- Я не уверена.

- До сих пор?

- Мне нужно время.

- Времени-то у нас и нет. Я готов дать тебе все что угодно, только не это.

- Мне нужно только время. Я очень многое должна понять.

- Ты подумала об Урсуле.

- Обдумывая возможность выйти замуж за мужчину, уже имевшего жену, трудно не думать о ней.

- Тебе нет нужды ревновать меня к ней.

- Я думаю не о ревности.

- О ее несчастной кончине? Боже милосердный, кажется, ты считаешь, что я убил ее. Ты считаешь, я способен на это?

Взглянув ему прямо в глаза, я ответила:

- Да.

Какое- то мгновение он смотрел на меня, затем расхохотался.

- И все равно… ты раздумываешь, не выйти ли за меня замуж?

Я замялась, а граф продолжал:

- Ну конечно же раздумываешь. Для чего же еще ты просила время. О, Минель, такая умная и такая глупая. Однако тебе придется убедить примерную сторону своей натуры, что иногда все-таки comme il faut выходить замуж за убийцу! О, Минель, любовь моя, милая моя, сколько веселья нам доставит эта твоя примерная сторона!

Тут он прижал меня к себе, и я рассмеялась вместе с ним. Просто не могла сдержаться. Я отвечала на его поцелуи, робко, неумело - и знала, что ему это нравится.

Настольные часы нетерпеливо тикали, словно напоминая нам о неумолимом беге времени.

Граф помнил об этом. Он отнял от себя мои руки.

- Наконец-то я знаю, - сказал он. - Это вселяет в меня надежду. Некоторое время мне придется провести в Париже. Ты должна понять это. Опасные люди поднимаются против короля, призывая народ свергнуть монархию и все, что за ней стоит. Самым опасным из них является герцог Орлеанский, денно и нощно проповедующий восстание в Пале-Рояль. Я должен оставаться здесь, но, зная то, что я знаю, я не смогу быть спокоен, пока ты не окажешься в безопасности провинции… в относительной безопасности. Отправляйся вместе с Марго. Присматривай за ней. Она - взбалмошный ребенок… да, всего лишь ребенок. Похоже, она не взрослеет. У нее есть ее тайна… - он пожал плечами. - Возможно, это привнесет трагедию в ее жизнь. Кто знает? Минель, ей понадобится твоя забота. Ей будет нужен твой здравый, трезвый аналитический ум. Береги ее и себя. Оберегай ее от ее же собственной глупости… и когда-нибудь я уберегу тебя от твоей. Я позабочусь о том, чтобы ты выучилась мудрости понимать жизнь… брать то, что она предлагает… жить и никогда не отворачиваться от лучшего.

Затем он долго и нежно поцеловал меня, и я ушла.