Глава первая

Марго словно окаменела. Когда я заговаривала с ней, она не отвечала. Я знала, что мои слова не могут ее утешить, и поэтому умолкла также.

Когда мы проезжали через деревню, я понимала, что Марго старается запомнить приметы местности, обещая себе вернуться и найти Шарло.

Бедная Марго! Она впервые поняла, что случившееся не было увлекательным приключением. Конечно, и прежде ей довелось испытать тяжкие минуты – например, когда она узнала о своей беременности, – но возбуждение помогало ей переносить их. Теперь же, потеряв ребенка, она осознала, что пришли подлинные горести.

Я никогда не забуду момент, когда впервые увидела Шато-Сильвен. Он был построен на возвышенности, и его величавая башня виднелась на расстоянии нескольких миль. Замок, представлявший собой огромную крепость с четырьмя башенками по углам и большой сторожевой башней в центре, выглядел весьма внушительно и даже грозно, как, насколько я поняла, и предполагалось, ибо в тринадцатом столетии он и впрямь служил больше крепостью, нежели домом.

С нашим приближением великолепие здания все увеличивалось.

Должно быть, менестрель в сторожевой башне заметил нас, так как грумы уже были наготове.

Мы очутились в большом, вымощенном камнем внутреннем дворе. Впереди виднелась серая мраморная лестница, о которой говорила Марго.

– Добрый день, – обратилась к грумам Марго, и один из них ответил:

– Добро пожаловать в замок, мадемуазель. Счастлив видеть вас.

– Спасибо, Жак, – ответила она. – Мой отец ожидает нас?

– О, да, мадемуазель, он сказал, чтобы вы и английская мадемуазель, как только прибудете, сразу же шли в красную гостиную, и чтобы ему тут же доложили о вашем приезде.

Марго кивнула.

– Это моя английская кузина, мадемуазель Мэддокс.

– Мадемуазель, – поклонился Жак.

Я кивнула в ответ.

– Мы должны сразу же идти в красную гостиную, – сказала Марго. – А потом пойдем в наши комнаты.

– А не лучше сперва умыться и переодеться? – предложила я. – Мы ведь все в пыли после путешествия.

– Отец сказал, чтобы мы шли в красную гостиную, – ответила Марго, и я поняла, что слово графа здесь закон.

– Нам незачем подниматься по большой лестнице, – продолжала Марго. – Есть и другой путь в жилые апартаменты замка. По лестнице ходили в Средние века, но с тех пор многое здесь перестроили для удобства передвижения.

– Мсье, мадам, прошу вас сюда, – указал Жак путь Бельгардам.

Марго повела меня через двор к двери. Пройдя сквозь нее, мы очутились в холле, похожем на холл Деррингем-Мэнора, но мебель здесь была более роскошная, а позолота и резьба придавали ей особую утонченность.

Мы поднялись по изящной винтовой лестнице, прошли по коридору, и Марго открыла дверь в красный салон. Никогда я еще не видела такой красивой и элегантно меблированной комнаты. Занавесы были изготовлены из алого шелка с золотой каймой. В гостиной находились три дивана и несколько позолоченных стульев. За стеклом шкафа поблескивали бокалы и графины. Единственное, чего здесь не хватало, это комфорта. Все казалось слишком хрупким и изысканным, чтобы быть пригодным для пользования.

Я ощущала свой не слишком опрятный после путешествия облик и подумала, что для графа было весьма типичным не дать нам привести себя в порядок перед встречей с ним. Я уже начинала испытывать к нему неприязнь и не сомневалась, что он поступил так, дабы заставить нас почувствовать себя неудобно.

Когда граф вошел, мое сердце забилось сильнее, несмотря на твердую решимость не дать застать себя врасплох. Одежда его была простой и в то же время явно высшего качества. Пуговицы на отлично скроенном шерстяном камзоле, безусловно, были из чистого золота; кружева на шее и запястьях сверкали белизной.

Граф стоял, слегка расставив нога, заложив руки за спину и переводя взгляд с Марго на меня; на его губах мелькала удовлетворенная усмешка.

– Итак, наше маленькое приключение кончено, – заметил он.

Марго присела в реверансе, в то время как граф смотрел на нее не то весело, не то с раздражением.

Затем его взгляд переместился на меня.

– Счастлив видеть вас, мадемуазель Мэддокс.

Я поклонилась.

– Должен поблагодарить вас, – продолжал граф, – за то, что вы помогли нам выпутаться из этой неприятной истории. Насколько я понял, все прошло так, как мы надеялись.

– Полагаю, что да, – ответила я.

– Пожалуйста, садитесь. И ты тоже, Маргерит.

Граф указал нам на два стула и сам занял место спиной к окну, так чтобы его лицо находилось в тени, а свет полностью падал на нас. Я тут же вспомнила о своем неряшливом внешнем виде.

– Давайте подумаем о том, что у нас впереди. Это маленькое происшествие окончено, и мы никогда больше не станем говорить о нем. Будем считать, что ничего не случилось. Мадемуазель Мэддокс просто приехала к нам погостить – думаю, она сможет продолжать фигурировать в качестве кузины. Мы обнаружили наши родственные связи во время моего пребывания в Англии. Маргерит неважно себя чувствовала, а ее английская кузина только что потеряла мать. Они утешали друг друга, и мадемуазель Мэддокс по доброте сердечной согласилась сопровождать Маргерит на маленький отдых. Месяц или два они провели в деревушке на юге, попутно изучая язык друг друга, причем с явным успехом. Мадемуазель, поздравляю вас с великолепным французским. Мне кажется, что ваши интонация и произношение заметно улучшились после нашей последней встречи. Грамматика у вас, разумеется, всегда была безупречной, но в то время, как многие иностранцы умеют читать по-французски, говорить на нем как следует могут лишь некоторые. Вы – исключение.

– Благодарю вас, – промолвила я.

– Поскольку вы моя кузина, хотя и весьма отдаленная, мне кажется неподобающим именовать вас "мадемуазель Мэддокс". Я буду называть вас кузина Минель, а вы меня – кузен Шарль. Почему вы выглядите такой испуганной?

– Думаю, мне это будет нелегко, – смущенно ответила я.

– Но ведь это так просто! Мне казалось, что такая женщина, как вы, способна преодолеть самые трудные препятствия, а вы споткнулись об имя!

– Мне трудно рассматривать себя причастной к… – взмахнув рукой, я окончила фразу, – такому великолепию.

– Весьма польщен, что вы смотрите на это с такой точки зрения. Следовательно, вы должны быть счастливы, став членом нашей семьи.

– У меня на это весьма сомнительные права.

– Но ведь они даны вам мной. – Граф встал, подошел ко мне, положил руки на мои плечи и торжественно поцеловал в лоб. – Кузина Минель, – промолвил он, – я приветствую вас в лоне нашего семейства.

Я покраснела от смущения, ощущая на себе изумленный взгляд Марго. Граф вновь занял свое место.

– Вот и все, – заявил он. – Этот поцелуй – как печать на документе. Мы очень признательны вам, кузина, не так ли, Маргерит?

– Не знаю, что бы я делала без Минель, – с жаром ответила она.

– Вот и отлично. Мы устраиваем в замке приемы, и вы как моя кузина, разумеется, присоединитесь к нам.

– Это весьма неожиданно, – откликнулась я, – и должна признаться, что не готова присоединиться к подобному обществу.

– Не готовы, дорогая кузина? В смысле ума или в смысле одежды?

– Определенно, не в смысле ума, – резко ответила я.

– Я шучу, ибо ни на миг не предполагал ничего подобного. Что касается одежды, то в замке есть портные. Так что обещаю вам, кузина, что у вас будет все необходимое. Я хорошо представляю вас в роскошном платье. Итак, все устроено.

– Далеко не все, – возразила я. – Я приехала сюда, чтобы исполнять обязанности компаньонки Марго, пока она будет во мне нуждаться, и считала себя нанятой…

– Вы наняты. Но как кузина, а не как компаньонка.

– То есть в качестве бедной родственницы?

– Это звучит печально. Разумеется, родственницы и, возможно, не такой богатой, как некоторые из нас, но мы слишком хорошо воспитаны, чтобы напоминать вам об этом.

Марго, до сих пор молча слушавшая нашу беседу, внезапно вмешалась:

– Я должна иногда видеть Шарло!

– Шарло? – холодно переспросил граф. – А кто такой этот Шарло?

– Мой ребенок, – тихо ответила Марго.

Лицо графа приняло суровое, даже жестокое выражение. "Настоящий дьявол", подумала я.

– Разве я не выразился достаточно ясно, что эта история закончена, и о ней не следует более упоминать?

– По-твоему, я могу перестать думать о своем малыше?

– Во всяком случае, перестать говорить об этом.

– "Об этом"! Ты говоришь о моем сыне, как о вещи, которую можно выбросить, если она причиняет неудобства!

– "Это" или "он" – как тебе будет угодно – именно причиняет неудобства.

– Но не мне. Он мне нужен. Я люблю его.

Граф перевел раздраженный взгляд с Марго на меня.

– Возможно, я несколько поспешил поздравить вас с окончанием этой досадной истории.

– Я должна иногда его видеть, – упрямо повторила Марго.

– Ты что, не слышала, как я сказал, что дело закончено? Кузина Минель, отведите Маргерит в ее комнату. Она покажет вам вашу. По-моему, вас поместили рядом с ней. Я не желаю больше слышать об этом событии!

– Папа! – Марго подбежала к отцу и взяла его за руку, которую он тут же вырвал.

– Ты слышала мои слова? Покажи кузине ее комнату и убери с моих глаз свою глупую физиономию!

В этот момент я ненавидела его. Граф привел в семью своего незаконного сына, но не имел ни капли сочувствия к бедной Марго! Я подошла к ней и обняла ее.

– Пойдем, Марго! Мы должны отдохнуть, так как устали с дороги.

– Шарло… – прошептала она.

– Шарло в хороших руках, – мягко произнесла я.

– Кузина Минель, – заявил граф, – я распорядился, чтобы имя ребенка в доме не упоминалось. Пожалуйста, потрудитесь это запомнить.

Внезапно выдержка покинула меня. Я и так устала после путешествия, а граф, даже не позволив мне умыться и переодеться, вынудил меня предстать перед ним и видеть его еще более властным и грозным, чем я могла помыслить.

– Неужели у вас совсем нет человеческих чувств?! – взорвалась я. – Она же мать, и у нее отняли ребенка, которого она только что родила!

– Отняли? Мне это неизвестно. Я приказал, чтобы его потихоньку забрали.

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду.

– Боже, что за мелодрама! – воскликнул он. – Конечно, "отняли" звучит более эффектно, чем "потихоньку забрали". По-вашему, из-за этого… ублюдка вот-вот начнется война! Вы меня удивляете, кузина. Я считал англичан более сдержанными. Возможно, мне еще предстоит многое узнать о них.

– Да, например, что они ненавидят жестокость.

– А вы бы хотели перечеркнуть из-за глупости моей дочери все ее надежды на будущее? Позвольте заметить, что я пошел на немалые хлопоты и расходы с целью вытащить ее из этой нелепой ситуации. Вас я нанял, так как считал, что вы обладаете здравым смыслом. Боюсь, что вам придется улучшить свою квалификацию в этом отношении, если вы останетесь у меня на службе.

– Не сомневаюсь, что я вам не подойду. Так что, если вы рассчитываете, что я буду молча терпеть вашу жестокость и несправедливость, то вы ошибаетесь, и мне лучше уехать как можно скорее.

– Поспешность! Сентиментальность! Неповиновение! Я не одобряю ни одно из этих качеств.

– Едва ли я смогу заслужить ваше одобрение. Единственно, о чем я вас прошу, это предоставить мне перед отъездом ваш кров на одну ночь, что необходимо при данных обстоятельствах.

– Безусловно, я предоставлю вам убежище на ночь. Интересно, как легко создаются неверные мнения о нациях! Английское sang-froid – какая чушь! Правда, вы, быть может, не типичная англичанка.

Марго с плачем бросилась ко мне.

– Минель, неужели ты меня бросишь? Я не дам тебе уехать! Папа, она должна остаться со мной! – Марго повернулась ко мне. – Мы уедем вместе и найдем Шарло!

Она вновь обратилась к отцу, дернув его за рукав: – Я не позволю тебе отнять у меня моего малыша!

Ее плач сменился истерическим смехом, и меня охватила тревога.

Внезапно граф ударил ее по лицу.

На мгновение наступило напряженное молчание. Казалось, в красной гостиной остановилось время, и даже полуобнаженные дамы на гобелене словно застыли в ожидании.

Наконец граф нарушил молчание.

– Вы скажете, что я поступил жестоко, ударив свою дочь, – произнес он, глядя на меня. – А по-моему, это лучшее лекарство при подобной истерии. Видите – она сразу успокоилась. Ну, идите. Поговорите с Маргерит и объясните ей, что к чему. Я полагаюсь на вас, кузина Минель. В ближайшие недели нам предстоит многое сказать друг другу.

Эти слова прозвучали музыкой в моих ушах. Граф завершил наш разговор, проигнорировав мою угрозу отъезда. Но теперь нужно было позаботиться о Марго.

– Пойдем, Марго, – сказала я, взяв ее за руку. – Покажи мне наши комнаты.

* * *

Марго лежала на кровати, приходя в себя после бурной сцены. У себя в комнате я умывалась прохладной водой, которую я обнаружила в месте, известном мне по занятиям французским языком как ruellc – род примыкающего к спальне алькова за занавесами, где можно умыться и переодеться.

Моя спальня была столь же элегантной, как, вне всякого сомнения, каждая комната в замке. Занавесы были темно-синими, так же как и драпировка на кровати. На полу лежал обюссонский ковер. Изящная мебель была выдержана в стиле прошлого столетия, культивируемом Людовиком XIV и распространившемся по всей Франции. Зеркало на красивом туалетном столике обрамляли позолоченные купидоны, пуфик имел мягкое парчовое голубое сиденье с синей бахромой. Я могла бы восторгаться роскошной обстановкой, если бы не ощущала дурных предчувствий, полностью связанных с хозяином замка. Во мне росло убеждение, что граф пригласил меня сюда, руководствуясь какими-то скрытыми и, несомненно, бесчестными мотивами.

Французы были реалистами и куда более циничными, чем мы. Конечно, в Англии мужчины тоже заводили любовниц, и по этому поводу постоянно вспыхивали скандалы, но такое поведение считалось предосудительным. Если это и было ханжеством, то оно, во всяком случае, делало общество более высокоморальным. А французские короли открыто имели любовниц, и быть maitresse en titre, как именовали главных из них, считалось почетным. В Англии подобное никогда не могло произойти. Правда, у теперешнего короля Франции любовниц;:с было, но не потому, что наличие их сочли бы неподобающим, а из-за того, что он просто не имел к этому склонности. Даже у его супруги, фривольной и легкомысленной Марии-Антуанетты, не было любовников, во всяком случае, открытых. Конечно, слухи ходили разные, но кто мог сказать, насколько они обоснованы? Эти король и королева не походили на своих предшественников. Однако французские аристократы имели и жен, и любовниц, и никто их за это не порицал.

Понимая, что граф питает ко мне интерес, я могла видеть лишь одну его причину.

Как бы я хотела, чтобы со мной была мама! Я представляла, как бы заблестели ее глаза при виде роскоши замка, но поведение графа ее бы ужаснуло, и она, безусловно, тотчас же забрала бы меня отсюда. Мне казалось, что я слышу ее голос: "Ты должна уехать как можно скорее, Минелла!"

Она права, подумала я. Именно это я и должна сделать.

Если бы я могла сказать себе, что полностью равнодушна к графу, то было бы даже забавно противостоять его властным манерам. Но вся беда заключалась в том, что я отнюдь не была в этом уверена. Когда он поцеловал меня в лоб как кузину, я вновь ощутила волнение, которое никто другой никогда не пробуждал во мне. Я подумала о Джоэле Деррингеме – милом, очаровательном Джоэле. Мне нравилось проводить с ним время, его беседы были очень интересными, он так много знал. Но когда Джоэл уехал, повинуясь отцу, это не разбило моего сердца – я просто несколько разочаровалась в нем.

А теперь я находилась в замке графа…

Я умылась и переоделась в одно из платьев, которое мама заказала для меня, дабы я выглядела достойно рядом с Джоэлом Деррингемом. В школе оно казалось великолепным, а здесь всего лишь сносным.

Затем я направилась в комнату Марго.

Она все еще лежала на кровати, устремив пустой взгляд в потолок, где резвились купидоны.

– О, Минель! – воскликнула Марго. – Как я смогу это вынести?

– Со временем тебе станет легче, – заверила ее я.

– Отец так жесток!…

Я попыталась защитить графа.

– Он думает о твоем будущем.

– Они ведь попытаются выдать меня за кого-нибудь замуж, ничего не сказав мужу о Шарло. Это будет страшной тайной!

– Крепись, Марго. Я уверена, что когда у тебя появятся другие дети, ты примиришься с обстоятельствами.

– Ты говоришь точно, как они, Минель!

– Потому что это правда.

– Минель, не уезжай!

– Ты же слышала, что сказал твой отец? Он меня не одобряет.

– А мне кажется, ты ему нравишься.

– И тем не менее, он сказал именно это.

– Да, но ты не должна уезжать. Подумай, что я буду делать без тебя! Останься, Минель, мы придумаем какой-нибудь план…

– Какой еще план?

– Относительно поисков Шарло. Мы отправимся в обратное путешествие и будем искать повсюду, пока не найдем его.

Я молчала, понимая, что она нуждается в снисхождении к ее фантазиям. Ибо только время может предоставить веревку, которая вытащит Марго из пропасти, куда ее ввергло горе

Поэтому, пока я мыла ей лицо и помогала переодеваться, мы строили планы поисков Шарло – планы, которым, как я чувствовала, никогда не суждено материализоваться.

* * *

Слуга проводил меня в апартаменты мадам графини, которая выразила желание повидать меня. Я застала ее лежащей в шезлонге, и тут же вспомнила первый и единственный раз, когда я видела графиню в той же позе в Деррингем-Мэноре.

Здесь была та же роскошная мебель прошлого столетия, мягкие цвета которой словно были призваны щадить слабое здоровье графини.

Она была очень худой и бледной, напоминая фарфоровую куклу, которую легко разбить при грубом обращении. На ней было обтягивающее фигуру темно-лиловое шифоновое платье, темные локоны свободно ниспадали на плечи, а черные глаза оттеняли длинные ресницы. Рядом с ее шезлонгом стоял стол, загроможденный пузырьками и стаканами.

Когда я вошла в комнату, высокая женщина, одетая во все черное, поспешила мне навстречу. "Ну-Ну", – подумала я. Женщина выглядела весьма внушительно, ее янтарного цвета глаза напоминали мне львиные, да и сама она походила на львицу, защищающую детеныша, если только это слово было уместно по отношению к хрупкому изделию из фарфора в шезлонге. Кожа у Ну-Ну была желтоватой, губы – плотно сжатыми; как я узнала позже, их смягчала нежная улыбка только в разговоре с графиней.

– Вы мадемуазель Мэддокс? – осведомилась она. – Графиня хотела вас видеть. Только не утомляйте ее – она быстро устает. Мадемуазель здесь, – обратилась Ну-Ну к хозяйке.

Хрупкая рука протянулась в мою сторону. Взяв ее в свою, я склонилась над ней, следуя здешнему обычаю.

– Принеси стул для моей кузины, – распорядилась графиня.

Ну-Ну последовала приказу, шепнув мне:

– Помните, она быстро утомляется.

– Можешь оставить нас, Ну-Ну, – сказала графиня.

– Разумеется – у меня достаточно дел.

Ну-Ну удалилась, по-моему, несколько рассерженная. Очевидно, ее гнев вызывал каждый, сумевший привлечь внимание любимой хозяйки.

– Граф рассказал мне о той роли, которую вы сыграли,

– продолжала графиня. – Я хотела поблагодарить вас. Муж говорил, что вы будете считаться нашей кузиной.

– Да, – ответила я.

– Я была в отчаянии, когда услышала о том, что произошло с Маргерит.

– Печальная история, – согласилась я.

– Но теперь все улажено – и, по-моему, более-менее удовлетворительно.

– Не так удовлетворительно для вашей дочери. Она потеряла своего ребенка.

– Бедная Маргерит! Хотя, конечно, она поступила плохо. Боюсь, что девочка унаследовала отцовский характер. Надеюсь, больше она не пустится в подобные приключения. Надеюсь, вы последите за ней. Я буду называть вас кузина Минель, а вы зовите меня кузина Урсула.

– Кузина Урсула, – повторила я, впервые услышав ее имя.

– Сначала будет трудно привыкнуть, – продолжала она, – но если вы один-два раза ошибетесь, это не имеет значения. Большую часть времени я провожу в своей комнате. Вам незачем беспокоиться относительно Ну-Ну – ей известно все, происходящее в семье. Она не одобряет решение мужа. – На губах графини мелькнула улыбка. – Ей всегда хотелось, чтобы в доме был ребенок. Ну-Ну любит детей. Она бы не возражала, если бы у меня была целая дюжина.

– Очевидно, все няни таковы.

– Во всяком случае, Ну-Ну. Она пришла со мной сюда, когда я вышла замуж. – Ее лицо исказила легкая гримаса, словно она вспомнила о чем-то неприятном. – Это было много лет назад. С тех пор я почти все время болею.

Оживление покинуло ее лицо. Она бросила взгляд на столик рядом с ней.

– Мне нужно принять сердечные капли. Вы не подадите их мне? А то я каждый раз устаю, протягивая руку.

Я подошла к столику и взяла пузырек, на который указала графиня. Она внимательно наблюдала за мной, и мне пришло в голову, что просьба накапать лекарство была вызвана желанием, чтобы я подошла поближе к ней, дав шанс получше изучить меня.

– Пожалуйста, совсем немножко, – сказала графиня. – Капли приготовила Ну-Ну – она очень ловко это делает. Они все из трав, которые она выращивает. Вот эти содержат дягиль – они помогают от головных болей, которые меня так мучают!… А вы разбираетесь в лекарствах, кузина Минель?

– Абсолютно не разбираюсь. К счастью, я никогда в них не нуждалась.

– Ну-Ну стала изучать их с тех пор, как я заболела. Это было около семнадцати лет назад…

Графиня сделала паузу, и я поняла, что она имеет в виду рождение Марго, лишившее ее сил и здоровья.

– Ну-Ну показывает мне травы, которые она использует. В старину лекари именовали дягиль корнем Святого Духа из-за его целебной силы. Вам это интересно, мадемуазель… кузина Минель?

– Конечно, интересно.

Графиня кивнула.

– Базилик тоже хорош от головной боли. Когда Ну-Ну дает мне его, он так чудесно на меня действует! У нее рядом маленькая комнатка, где она готовит свои лекарства. К тому же она стряпает для меня. – Графиня украдкой бросила взгляд через плечо. – Ну-Ну никому больше не позволяет готовить для меня пищу.

Меня заинтересовало значение этих слов, и на миг мне показалось, будто графиня намекает, что граф хочет избавиться от нес. Неужели смысл этого разговора – скрытое предупреждение?

– Ну-Ну очень предана вам, – заметила я.

– Хорошо иметь рядом преданного человека, – ответила графиня. Затем, с трудом оторвавшись от мыслей о болезнях, она спросила: – Вы уже видели графа после того, как прибыли сюда?

Я ответила утвердительно.

– Он говорил с вами о предполагаемом браке Маргерит?

– Нет, – с тревогой отозвалась я.

– Очевидно, граф хочет дать ей время, чтобы прийти в себя. Это будет отличный брак. Жених принадлежит к одной из древнейших фамилий Франции. Когда-нибудь он унаследует титул и поместья.

– А Маргерит знает об этом?

– Еще нет. Может быть, вы постараетесь примирить ее с этой мыслью? Граф говорит, что вы имеете на нее влияние. Он будет настаивать на повиновении, но было бы лучше, если бы Маргерит сама убедилась, что это ей на пользу.

– Мадам, она ведь только что родила ребенка и потеряла его.

– Не забывайте, что вы должны называть меня кузина Урсула. Но разве граф не говорил вам, что об этой истории не следует упоминать, словно она вовсе не происходила?

– Да, кузина Урсула, но…

– Думаю, нам не стоит забывать об этом. Графу не нравится, когда игнорируют его желания. Марго нужно приучить к предстоящему браку постепенно, но не слишком. Граф бывает очень нетерпелив, и он очень хочет, чтобы Маргерит поскорее вышла замуж.

– Не думаю, что разумно поднимать эту тему сейчас.

Графиня пожала плечами и полузакрыла глаза.

– Я чувствую слабость, – сказала она. – Позовите Ну-Ну.

Ну-Ну сразу же пришла. Очевидно, она находилась поблизости, подслушивая наш разговор.

– Вы утомили ее, – недовольно закудахтала она. – Няня здесь, mignonne. Я дам тебе капли Королевы Венгрии, ладно? Они всегда тебе помогают. Я сделала их этим утром, так что они совсем свежие.

Я вернулась к себе в комнату, думая о графине и преданной Ну-Ну и интересуясь, с какими странными людьми мне еще предстоит столкнуться в этом доме.

* * *

К вечеру Марго немного пришла в себя и заглянула в мою комнату, когда я причесывалась.

– Мы поужинаем этим вечером в одной из маленьких столовых, – сообщила она. – Присутствовать будут только члены семьи – об этом позаботился папа.

– Очень этому рада. Знаешь, Марго, я не экипирована для той роли, которую мне придется здесь играть. Когда я согласилась приехать сюда, то думала, что буду твоей компаньонкой, и не знала, что меня повысят в ранге до кузины.

– Забудь об этом. Со временем мы найдем для тебя одежду. А для ужина сойдет то, что ты носишь сейчас.

Сойдет! На мне было мое лучшее платье. В итоге мама оказалась права, считая, что мне понадобится нарядная одежда. Марго провела меня в семейную salle a manger – маленькую, но столь же прекрасно меблированную комнату, как и все остальные, виденные мной в этом доме. Граф уже был там вместе с двумя молодыми людьми.

– Ах! – воскликнул он. – Вот и моя кузина Минель! Разве мне не повезло, что за свое пребывание в Англии я был вознагражден такой родственницей? Этьен, Леон, познакомьтесь с моей кузиной.

Оба молодых человека встали и поклонились. Граф взял меня за руку; его прикосновение было ласковым и успокаивающим

– Кузина, это Этьен, – мой сын. Вы замечаете сходство?

Этьен, казалось, с нетерпением ожидал моего ответа.

– Безусловно, замечаю, – сказала я, и он улыбнулся мне.

– А это Леон, кого я усыновил, когда ему было шесть лет.

Леон понравился мне с первого взгляда. В его смеющихся глазах было нечто необычайно привлекательное. Когда я увидела их при дневном свете, то поняла, что они темно-синие – почти фиолетовые. У него были темные вьющиеся волосы, и он не носил парик. Одет Леон был хорошо, но без излишней роскоши, в отличие от Этьена, на чьем камзоле были пуговицы из ляпис-лазури, а в галстуке сверкали два бриллианта.

– Я подумал, – заговорил граф, – что так как это первый вечер, который кузина проводит с нами, то мы должны поужинать en famille. По-вашему, это хорошая идея, кузина?

Я ответила, что, по-моему, отличная.

– А вот и Маргерит! Ты выглядишь лучше, дорогая. Каникулы пошли тебе на пользу. Ну, давайте садиться. Вы, кузина, займите место по одну сторону от меня, а Маргерит – по другую.

Мы послушно сели.

– Теперь, – продолжал граф, – поговорим по душам. Мы редко ужинаем без гостей, кузина. Но так как это ваш первый вечер здесь, то я решил, что так вам будет легче познакомиться с семьей.

Мне казалось, что я сплю. Что все это значило? Граф обращался со мной, как с почетной гостьей.

– Этот замок, дорогая кузина, один из древнейших в стране, – сообщил он мне. – Вы можете легко заблудиться в лабиринте комнат и коридоров. Не так ли, Этьен, Леон?

– Совершенно верно, мсье граф, – ответил Этьен.

– Они здесь уже много лет, – объяснил граф, – поэтому их ничем не удивишь.

Слуга принес пищу, обильно приправленную пряностями, которая мне не слишком понравилась. Да и вообще я не была голодна.

Леон, сидящий напротив, рассматривал меня с интересом. Его дружеская улыбка действовала на меня ободряюще. Отношение ко мне Этьена было совсем иным – в нем явно ощущалась подозрительность. Меня интересовало, насколько они осведомлены о происшедшем. Оба казались мне весьма колоритными личностями, очевидно, потому что я знала об их происхождении от Марго. Этьен, по-моему, больше боялся графа, чем Леон, державшийся свободно и с достоинством.

Граф говорил о замке, старая часть которого использовалась только для церемониальных целей.

– Один из вас должен завтра показать кузине Минель замок.

– Конечно, – согласился Этьен.

– Я претендую на эту честь, – заявил Леон.

– Благодарю вас, – ответила я, улыбаясь обоим.

Этьен стал расспрашивать об Англии, и я отвечала как можно подробнее, в то время как граф внимательно слушал.

– Вам следует говорить с кузиной по-английски, – заметил он. – Это будет проявлением вежливости. Давайте перейдем на английский.

Это оборвало беседу, так как Этьен и Леон весьма скверно владели английским языком.

– А ты чего молчишь, Маргерит? – недовольно осведомился граф. – Я хочу услышать, как ты усвоила язык нашей кузины.

– Марго говорит по-английски достаточно бегло, – сказала я.

– Но с французским акцентом! Почему жители наших стран с таким трудом учат язык друг друга? Можете вы объяснить мне это?

– Это вызвано движениями рта во время разговора. Французы используют лицевые мускулы, которые никогда не используют англичане, и наоборот.

– Я уверен, кузина, что у вас на все готов ответ.

– По-моему, так оно и есть, – заметила Марго.

– Значит, к тебе вернулся дар речи?

Марго слегка покраснела, а я спросила себя, почему, как только граф начинал мне нравиться, он сразу же портил дело какой-нибудь злой выходкой.

– Не думаю, чтобы Марго когда-нибудь его теряла, – резко ответила я. – Просто, как большинство из нас, она иногда не расположена к беседе.

– Тебе повезло с защитником, Маргерит.

Леон, запинаясь, спросил по-английски, где мы провели наш отдых.

Последовала краткая пауза, после которой граф ответил по-французски, что неподалеку от Канна.

– Примерно в пятнадцати милях от границы, – добавил он, и я была шокирована его бойкой ложью.

– Я плохо знаю эти места, – сказал Леон, – но мне приходилось там бывать. – Он обернулся ко мне. – Как называется это место?

Я не ожидала так быстро оказаться в затруднительном положении, но понимала, что это мог быть первый случай из многих.

Прежде чем я смогла ответить, граф пришел на помощь.

– Кажется, Фрамерси – не так ли, кузина? Признаюсь, что раньше никогда не слышал этого названия.

Вместо меня ответил Этьен:

– Должно быть, это маленькая деревушка.

– Таких мест тысячи по всей стране, – продолжал граф. – Во всяком случае, там им было спокойно, а именно в этом Маргерит нуждалась после болезни.

– В наши дни во Франции нелегко найти спокойное место, – заметил Этьен, вновь перейдя на французский. – В Париже не говорят ни о чем, кроме дефицита.

– Жаль, – обратился ко мне граф, – что вы приехали во Францию, когда страна в таком трудном положении. Пятнадцать-двадцать лет назад все было по-другому. Удивительно, как быстро могут собираться тучи. Сначала появляется легкая тень на горизонте, и сразу же небо начинает темнеть, становясь все более грозным. – Он пожал плечами. – Кто может сказать, куда идет Франция? Все, что мы знаем, это то, что гроза приближается.

– Возможно, ее удастся избежать, – предположил Этьен.

– Если только еще не слишком поздно, – пробормотал граф.

– Не сомневаюсь, что уже слишком поздно. – Глаза Леона внезапно сверкнули. – В стране избыток бездействия, бедности, налогов, а высокие цены на продукты означают для многих голод.

– Но всегда же существовали богатые и бедные, – напомнил ему граф.

– А теперь появились люди, которые утверждают, что так не всегда будет.

– Они могут это утверждать, но что они в состоянии сделать?

– Некоторые горячие головы считают, что могут кое-что сделать. Они собираются не только в Париже, но и во всей стране.

– Банда оборванцев! – с презрением произнес граф. – Пока армия остается верной королю, им ничего не удастся сделать. – Нахмурившись, он обернулся ко мне. – В этом столетии во Франции неспокойно. Когда в прошлом веке нашей страной управлял Людовик XIV – король-солнце, великий монарх – никто не осмеливался оспаривать его власть. В его эпоху Франция была впереди всего мира. В науках, в искусстве, на поле битвы никто не мог сравниться с нами. В тс годы народ не возвышал голос. Потом на престол взошел его правнук Людовик XV – весьма обаятельный человек, однако, совершенно не понимавший народ. В молодости его именовали Людовиком Возлюбленным, так как он был очень красив. Но легкомыслие, расточительность, равнодушие к воле народа сделали его одним из самых ненавидимых монархов, которых когда-либо знала Франция. Бывали времена, когда он не осмеливался проехать верхом через Париж, и для него специально строили дорогу в объезд. Именно тогда монархия стала непрочной. Наш теперешний король добр и благороден, но, увы, он слаб. Хорошие люди не всегда оказываются хорошими правителями. Вы хорошо знаете, кузина, что добродетель и сила сочетаются весьма редко.

– Позволю себе не согласиться с вами, – возразила я. – Не будете же вы отрицать, что святые, умиравшие за свою религию зачастую мучительной смертью, располагали не только несомненной добродетелью, но и силой?

За столом на миг воцарилось молчание. Марго казалась обеспокоенной. Я осознала, что прерывать рассуждения графа, да еще противоречить ему было весьма необычным явлением.

– Фанатизм! – фыркнул он. – Умирая, они верили, что идут к славе. Что значат несколько часов мучений в сравнении с вечным блаженством? Но чтобы хорошо управлять, нужно быть сильным и уметь, ради целесообразности, иногда нарушать моральный кодекс. Важнейшее качество для правителя – сила.

– А по-моему, справедливость.

– Моя дорогая кузина, вы знаете историю по книгам.

– А как ее узнают другие?

– С помощью опыта.

– Для этого нужно прожить слишком долго. Разве мы никогда не выражаем мнение о деянии, которое сами не совершали?

– Если мы разумны, то будем выносить суждения с осторожностью. Я уже говорил вам о нашем короле. Он отнюдь не царственная личность, и, к несчастью, его супруга не слишком ему помогает.

– Вы слышали, как сейчас именуют королеву? – спросил Этьен. – Мадам Дефицит.

– Ее порицают за дефицит, – заговорил Леон, – и, возможно, справедливо. Говорят, что счета ее портных просто чудовищны. Ее платья, шляпы, причудливые украшения для волос, развлечения в Малом Трианоне, так называемая сельская жизнь в Ле Амо, где она доит коров в кувшины из севрского фарфора, повсюду служат темой для разговоров.

– А почему королева не должна иметь то, что хочет? – осведомилась Марго. – Она ведь не хотела приезжать во Францию. Ее заставили выйти замуж за Людовика. Она никогда не видела его до брака.

– Дорогая Марго, – холодно прервал ее граф, – естественно, что дочь Марии-Терезии должна рассматривать как честь брак с дофином Франции. Ее приняли здесь с подобающим уважением, а покойный король был ею очарован.

– Не сомневаюсь, что он был очарован молодой и хорошенькой девушкой, – заметил Леон. – Мы все знаем о его пристрастии к ним – чем моложе, тем лучше. Примером может служить скандал в Оленьем парке.

– Это неподходящая тема для семейного ужина, Леон, – вмешался Этьен.

– Наша кузина – светская женщина и прекрасно все понимает, – возразил граф и снова обернулся ко мне. – Наш покойный король в старости обладал нередко встречающимся пристрастием к молодым девушкам, которых поставляли ему сводники. Он держал их в особняке, окруженном парком, где водились лани, – Оленьим парком.

– Неудивительно, что его называли Людовиком Возлюбленным, – заметила я.

– Он был очаровательным человеком. – Граф вызывающе улыбнулся мне.

– Очевидно, мое представление об очаровании отличается от вашего.

– Дорогая кузина, эти девушки подбирались из бедных семей. Король не мог использовать аристократок подобным образом. Никто их не насиловал и не принуждал. Они действовали по собственной воле, а иногда их даже приводили родители. Мидинетки с парижских улиц, девушки, не надеющиеся заработать честным трудом… Многих из них ожидала жизнь среди разврата и преступлений, другие трудились бы до конца дней, пока не умерли бы от чахотки или не ослепли бы от постоянной работы с иглой. Их единственное достояние – красота; ведь розы иной раз вырастают на навозной куче. Их замечали, подбирали и учили развлекать короля.

– А когда он уставал от них? – спросила я.

– Он был благородным человеком, и давал девушкам щедрое приданое. Сводники подыскивали им женихов, и они жили счастливо. Теперь скажите мне, дорогая кузина, что было лучшим для этих девушек – вянуть и умирать на навозной куче или, пожертвовать на короткое время добродетелью, получить в обмен легкую и беззаботную жизнь, а быть может, хорошую работу?

– Это зависит от того, какое значение они придают добродетели.

– Вы уклоняетесь от ответа. Должны ли они губить свое тело тяжким трудом или же предоставлять его своему царственному повелителю?

– Я могу лишь сказать, что задавать этот вопрос вам позволяет несправедливое устройство общества.

– Это устройство существует не только во Франции. – Граф пристально посмотрел на меня. – Против него и ропщет теперь народ.

– Все будет в порядке, – вмешался Этьен. – Тюрго и Неккер ушли. Посмотрим, чем нам сможет помочь мсье Калонн.

– Не наскучили ли мы мадемуазель Мэддокс нашей политикой? – спросил Леон.

– Вовсе нет. Я нахожу это весьма интересным. Мне хочется знать, что здесь происходит.

– Я убежден, – сказал Леон, – что мы сами должны уладить то, что здесь происходит. Если перемены неизбежны, то нам следует смириться с ними.

– Я бы не хотел видеть перемены, которые приведут в замок толпу черни, – проворчал Этьен и, увидев, что Леон пожал плечами, сердито добавил: – Конечно, тебе нечего особенно бояться – ты бы отлично выглядел и в крестьянской лачуге!

За столом воцарилось молчание. Граф переводил взгляд с Этьена на Леона с насмешливо-снисходительным выражением. Этьен кипел от злобы, а Леон оставался невозмутимым.

– Разумеется, – спокойно ответил он. – Я помню раннее детство. Барахтаясь в грязи, я не чувствовал себя несчастным. Уверен, что я мог бы без особого труда вернуться к прежней жизни. По счастью, я знаю оба мира.

Этьен молчал. Меня интересовало, часто ли между ними возникали ссоры. Мне казалось, что Этьен, ревностно заботившийся о сохранении своих отношений с графом, был недоволен появлением Леона, но того это мало волновало.

Граф сменил тему, и я, понимая, что он привык направлять в нужное русло застольные беседы, подумала, не испытывал ли он удовольствия, наблюдая за подобными конфликтами.

– Мы создадим у кузины Минель плохое впечатление о нашей стране, заговорил граф. – Давайте побеседуем о том, чем мы вправе гордиться. Надеюсь, кузина, вам понравится Париж – город великой культуры, который, скажу не хвастаясь, не имеет равных в мире. У меня есть там дом. Он называется "отель", но таким образом мы именовали в прошлом наши большие дома – это не отель в том смысле, в каком вы используете это слово. Дом принадлежит семье уже почти триста лет. Да, он был построен в царствование Франциска I, когда во Франции появились многие прекраснейшие образцы зодчества. Надеюсь, вы посетите великолепные замки на Луаре, а потом мы с удовольствием представим вам Париж.

Оставшуюся часть ужина граф говорил о контрастах между жизнью в деревне и в большом городе.

В целом, беседа была для меня неожиданной. Я знала, что мама была бы ею шокирована, и что подобные разговоры не ведут за столом в Деррингеме в присутствии леди. И все же она показалась мне интересной.

После ужина мы направились в другой салон, где граф пил коньяк. Он настоял, чтобы я его попробовала. Коньяк ожег мне горло, и я боялась сделать больше одного глотка, чем, безусловно, изрядно позабавила хозяина дома.

Когда позолоченные часы пробили десять, граф заявил, что в это время Маргерит должна быть в постели. Нам не следует забывать, что она перенесла недомогание. Он хотел, чтобы она как можно скорее полностью выздоровела. Поэтому мы с Марго пожелали всем доброй ночи и направились в наши комнаты.

– Не знаю, как я все это вынесу, Минель, – сказала Марго. – Тебе ведь известно, что здесь намечается? Они намерены найти мне мужа.

– Еще нет, – успокоила я. – Ты слишком молода.

– Слишком молода! Семнадцать лет – вполне достаточный возраст.

– Что верно, то верно – ты это доказала.

– Видела, как отец смотрел на меня, говоря о короле и королеве и о том, как ее привезли во Францию, чтобы выдать замуж? Это было предупреждение.

– Должна сказать, что беседа показалась мне несколько необычной.

– Ты имеешь в виду risque. Когда разговор зашел об Оленьем парке, верно? По-моему, это было сделано намеренно. Отец давал мне понять, что я больше не невинная девушка, и что он не потерпит от меня никакой чепухи. Мне придется делать все, что мне скажут, для моей же пользы – как тем девушкам в Париже.

– У вас всегда ведут такие беседы в присутствии дам?

Марго молчала, и мое смущение увеличилось.

– Скажи мне, о чем ты думаешь, – настаивала я.

– Отец, безусловно, неравнодушен к тебе, Минель.

– Он, несомненно, с удовольствием принимает меня здесь и называет кузиной. Но мне все же кажется странным, что он позволил беседе идти таким путем.

– Он сделал это сознательно.

– Интересно, зачем?

Марго только покачала головой, а я, почувствовав сильное желание остаться наедине со своими мыслями, пожелала ей доброй ночи и пошла к себе.

Горничная зажгла свечи, и при их свете комната выглядела очаровательно. Я еще никогда не видела подобной роскоши. Мне вспомнились девушки, подобранные на грязных улицах и привезенные в такую же обстановку. Что они при этом испытывали?

Сев перед зеркалом, я вынула заколки, позволив волосам свободно упасть на плечи. В пламени свечей я казалась почти красивой. Лицо слегка покраснело, глаза сверкали от возбуждения, смешанного со страхом.

Бросив взгляд через плечо на дверь, я с облегчением заметила, что в ней торчит ключ. Я тут же подошла к двери, намереваясь запереть ее, но услышала бормотание голосов и застыла, держась рукой за ключ. У двери послышались шаги, и я не устояла перед искушением приоткрыть ее, увидев спины Этьена и Леона и услышав их разговор.

– Но кто она? – осведомился Леон.

– Кузина! – усмехнулся Этьен. – Полагаю, очередная любовница.

– А мне почему-то так не кажется.

– Ну так она скоро ею станет. Это новшество – до сих пор он не приводил их в замок.

Я закрыла дверь и заперла ее дрожащими пальцами. Вернувшись к столу, я несколько секунд в ужасе взирала на свое отражение, затем произнесла вслух:

– Ты должна уехать отсюда как можно скорее!

* * *

Я плохо спала этой ночью. Услышанное мной настолько меня шокировало, что я долго пыталась убедить себя, будто неправильно поняла слова молодых людей. Однако из того, что мне было известно о графе, следовало, что их выводы вполне логичны. Что же мне оставалось делать? Продав всю школьную мебель, я сожгла за собой мосты. Конечно, мне не надо было покидать Англию; я сразу должна была понять причину интереса графа ко мне. Ведь я достаточно хорошо представляла, что он за человек. И все же его предложение сопровождать Марго казалось достаточно разумным. Марго нуждалась в том, чтобы кто-нибудь присматривал за ней и помогал пройти через испытания, а на эту роль я являлась наиболее подходящим кандидатом. Я считала, что, приехав в замок, стану компаньонкой Марго и буду жить так, как, по моим сведениям, живут компаньонки и гувернантки – в комнатах, расположенных где-то между хозяйскими апартаментами и помещениями для слуг. Мне казалось, что примерно через год, когда Марго выйдет замуж, я приобрету достаточно денег и опыта, чтобы, вернувшись в Англию, открыть школу и преподавать французский язык.

Возможно, к тому времени Джоэл Деррингем вступит в брак, подобающий его положению, а сэр Джон и леди Деррингем, поняв, что с "глупостями" покончено, снова будут присылать мне учениц.

Однако поведение графа и подслушанный мной разговор ясно дали мне понять, что я должна как можно скорее уехать.

Услышав, что дом пробудился, я поднялась и отперла дверь, после чего почти сразу же появилась служанка с горячей водой. Умывшись и одевшись в ruelle, я направилась в комнату Марго.

Так как она выглядела посвежевшей и успокоившейся, я решила, что лучше немедленно перейти к делу.

– Марго, – заговорила я, – мне кажется, что мое положение здесь ненормально.

– Что?! – воскликнула она.

– Я имею в виду, двусмысленно.

– Что ты имеешь в виду? Какое у тебя здесь положение?

– Это я и хотела бы знать. Мне казалось, что приехав сюда, я займу положение компаньонки, что мне будут платить за исполнение соответствующих обязанностей, за то, что я помогу тебе пережить трудное время и буду обучать тебя английскому языку. Но я оказалась в положении кузины, и со мной обращаются, как с гостьей.

– Ну, о выдумке с кузиной ты ведь знала заранее, а я всегда буду обращаться с тобой, как с подругой.

– Да, но остальные…

– Ты имеешь в виду отца? Он часто ведет себя эксцентрично. Сейчас его забавляет делать из тебя кузину. Завтра он может начать обходиться с тобой как с компаньонкой дочери.

– Но я не готова к тому, чтобы меня вот так швыряли вверх и вниз! Ты должна понять, Марго, что у меня нет возможностей вращаться в подобном обществе.

– Ты говоришь об одежде? Мы скоро это устроим. Ты можешь носить мою или приобрести новую. Вскоре мы поедем в Париж и купим там материал…

– У меня нет на это средств.

– Расходы будут приписаны к счетам – так всегда делают.

– Да, когда речь идет о тебе или, возможно, об Этьене и Леоне. Вы члены семьи, а я нет. Я должна вернуться в Англию, и хочу, чтобы ты поняла, почему.

Ее глаза потемнели от страха.

– Пожалуйста, Минель, не покидай меня! Если ты уедешь, я останусь одна!

– Я не могу находиться здесь в таком положении, Марго. Это унизительно.

– Не понимаю. Объясни.

Но я не могла заставить себя сказать ей: "Твой отец намерен сделать меня своей любовницей". Это прозвучало бы абсурдно и мелодраматично, к тому же я могла ошибочно представлять себе ситуацию. Конечно, смысл разговора обо мне двух молодых людей был очевиден, но ведь и они могли ошибаться.

Марго схватила меня за руки. Я боялась, что у нее начнется очередной приступ истерии. Такие вещи очень пугали меня, так как в эти моменты она казалась совершенно безумной.

– Минель, обещай мне… Я не могу потерять и тебя, и Шарло! Кроме того, мы же собирались найти его, а я никогда не смогу этого сделать без тебя! Я не отпущу тебя, пока ты не обещаешь, что не уедешь!

– Конечно, я не уеду, не предупредив тебя, – ответила я и добавила: – Подожду немного. Посмотрим, что произойдет дальше.

Марго была удовлетворена.

– Леон собирается показать мне замок, – продолжала я, посмотрев на часы. – Он скоро будет ждать меня в библиотеке.

– Библиотека рядом с гостиной, где мы ужинали вчера вечером.

– Марго, – спросила я, – что ты думаешь об Этьене и Леоне?

– Думаю о них, как о братьях. Они ведь всегда рядом.

– Ты любишь их?

– Ну, в общем, да… Правда, Леон всегда меня поддразнивает, а Этьен слишком высокого мнения о себе. Этьен ревнует ко всякому, на кого папа обратит внимание, а Леона это не заботит. По-моему, папу это забавляет. Однажды, рассердившись на Леона, он крикнул: "Можешь возвращаться в свою мужичью лачугу!" Ну, Леон и впрямь приготовился уходить. Ему тогда было пятнадцать. Произошла ужасная сцена. Отец ударил Леона и запер его в комнате. Но думаю, что в душе он им восхищался. Понимаешь, когда отец убил брата-близнеца Леона, он обещал, что даст Леону отличное образование и будет обращаться с ним как с членом семьи. Поэтому если бы Леон ушел, то папа не выполнил бы свою клятву. Так что Леону пришлось остаться.

– И он с удовольствием это сделал?

– Конечно, ему не слишком хочется возвращаться в бедность. Но дело в том, что Леон снабжает свою семью пищей и деньгами, и они очень от него зависят.

– Хорошо, что Леон не отвернулся от них.

– Он бы никогда так не поступил. Этьен – другое дело. Ему очень нравится, что он живет здесь, и что папа признает его как сына. Единственное, что бесит его, так это незаконное происхождение. Думаю, папа тоже об этом сожалеет. Этьен все время надеется, что его узаконят.

– А это возможно?

– Очевидно, что-то в этом отношении можно сделать. Этьен хотел бы унаследовать титул и все остальное. Думаю, папа сделал бы его наследником, если бы не мысль, что когда мама умрет, он женится снова. Он ведь еще не старый. Отец женился на матери, когда ему было всего семнадцать. Уверена, что он надеется когда-нибудь иметь законного сына.

– Как это ужасно для твоей матери!

– Она ненавидит отца, а он ее презирает. Думаю, мама боялась бы отца, если бы не Ну-Ну. Она не доверяет моему отцу и никогда не доверяла. Естественно, Ну-Ну считает, что ее малышка Урсула слишком хороша для кого бы то ни было. Ну-Ну нянчила маму с детских лет, а ты знаешь, как такие женщины привязываются к своим питомцам. Ну-Ну была и моей няней, но мать всегда оставалась для нее единственной, и когда она стала инвалидом, Ну-Ну никому не позволяет вмешиваться в ее заботы о ней. Это, конечно, ставит отца в несколько неловкое положение, так как Ну-Ну настаивает, что готовить для мамы пищу будет только она сама.

– Неужели она имеет в виду?… Интересно, почему твой отец не выгонит ее?

– Папу это забавляет, а он уважает людей, которые его развлекают и умеют ему противостоять.

– Тогда почему вы все так не поступаете?

– Знаешь, когда смотришь на отца и видишь его взбешенным и похожим на дьявола, душа уходит в пятки. Во всяком случае, у меня. А впрочем, у Этьена тоже. Не уверена в отношении Леона – один-два раза он решился противостоять отцу. А Ну-Ну готова умереть, если это понадобится, чтобы защитить мою мать.

– Но ведь ее действия подразумевают, что граф замышляет убийство!

– Убил же он брата Леона.

– Это был несчастный случай.

– Да, но тем не менее он его убил.

Я поежилась, чувствуя сильнее, чем прежде, что должна возвращаться домой.

Пришло время идти в библиотеку на встречу с Леоном, но спустившись, я, к своему смущению, застала там графа, который сидел в кресле и читал.

Библиотека производила впечатление огромным канделябром, заслонявшими все стены полками с книгами, длинными окнами с бархатными занавесками. Но в тот момент я не замечала ничего, кроме графа.

– Доброе утро, кузина, – сказал он, вставая. Граф подошел ко мне и поцеловал мне руку. – Утром вы выглядите свежей и похорошевшей. Надеюсь, вы хорошо спали.

– Благодарю вас, – неуверенно ответила я. – Настолько хорошо, насколько это возможно в незнакомом месте.

– О, я так часто спал в чужих постелях, что такие вещи меня не беспокоят.

– Я пришла встретиться в Леоном, который обещал показать мне замок.

– Я освободил его от этой обязанности, взяв ее на себя.

– О! – Я была испугана.

– Надеюсь, вы не разочарованы? Я подумал, что мне следует показать вам свой замок. Ведь я им так горжусь.

– Это естественно.

– Он принадлежит моей семье целых пятьсот лет. Немалый срок, не так ли, кузина?

– Весьма немалый. Вы считаете необходимым продолжать разыгрывать этот фарс с кузиной, когда мы одни?

– Говоря по чести, мне нравится думать о вас как о своей кузине. Вы разделяете мои чувства?

– Фактически, это так называемое родство представляется мне настолько абсурдным, что я никогда не задумывалась о нем всерьез. Разумеется, пока Марго и я были…

Граф поднял руку.

– Помните, что я запретил упоминать об этой истории.

– Как можно о ней не упоминать, когда она является причиной моего пребывания здесь?

– Это всего лишь печальный гамбит. Вы играете в шахматы, кузина? Если нет, то я научу вас.

Я ответила, что мы с мамой часто играли в шахматы. Ее научил отец, но, конечно, я играю куда хуже графа.

– Это ничего. Я предвкушаю вечера, когда мы будем упражнять наши мозги над шахматной доской. Но давайте начнем осмотр. Мы поднимемся по большой лестнице и попадем в старую часть замка. Я буду лучшим гидом, чем Леон. В конце концов, замок в течение нескольких веков принадлежит моей, а не его семье. И хотя он весьма уверенно чувствует себя в своем нынешнем положении, все же Леон никогда не забывает, кому он этим обязан. Впрочем, как и Этьен. Некоторые вещи следует забывать, а некоторые помнить. Разумный человек разберется, где какие, что пойдет ему на пользу. В конце концов, разумные люди – самые счастливые. Вы согласны со мной, кузина?

– Думаю, что да.

– Я в восторге! Наконец-то мы нашли точку соприкосновения. Надеюсь, это не будет происходить слишком часто. Мне доставляет истинное наслаждение скрещивать с вами шпагу.

Мы вышли в большой внутренний двор, где, как сообщил мне граф и еще раньше говорила Марго, когда-то происходили турниры.

– Взгляните на эти ступени. Видите, как износились камни под шагами тысяч ног? Многие века гости прогуливались вверх-вниз по лестнице, а во время турниров они садились на ступени и наблюдали за происходящим. Моя семья в окружении самых важных гостей сидела на площадке наверху лестницы. На этой же площадке они вершили суд, словно короли, и назначали наказание провинившимся. Некоторых приговаривали к заточению в подземелья, откуда многие из них уже никогда не вышли. Это были жестокие времена, кузина.

– Будем надеяться, что сейчас в мире меньше жестокости, – промолвила я.

– Я в этом не уверен, – ответил граф, положив мне руку на плечо. – Будем лучше надеяться, что катастрофы можно избежать, ибо один Бог знает, что случится с нами, если она наступит.

Помолчав немного, он стал рассказывать о нищих, попрошайничавших под лестницей и получавших огромную милостыню в те дни, когда графы де Сильвен устраивали турниры.

– С площадки можно пройти в главные апартаменты старой части замка. Пойдемте в холл, кузина.

– Он очень просторный, – заметила я.

– Да, в силу необходимости. Здесь хозяин замка принимал вестников, судил преступников, собирал своих вассалов перед уходом на войну.

Я поежилась.

– Вам холодно, кузина? – Он притронулся к моей руке и улыбнулся, когда я слегка отодвинулась.

– Нет, – ответила я. – Просто я подумала о событиях, происходивших здесь в течение столетий. Такое впечатление, словно они оставили свой отпечаток.

– Рад, что у вас богатое воображение. Здесь в замке вы получите для него обильную пищу.

– Надеюсь. – Что-то заставило меня добавить: – Это придаст интерес моему краткому пребыванию здесь.

– Рассчитываю, дорогая кузина, что ваше пребывание здесь не будет таким уж кратким.

– Я решила уехать, как только поправится Маргерит.

– Возможно, нам удастся найти другую причину, чтобы задержать вас.

– Очень в этом сомневаюсь. Я пришла к выводу, что мое место в Англии – преподавать в школе, к чему меня готовили.

– Если мне будет позволено заметить, то вы не подходите для этой роли.

– Заметить вы, безусловно, можете, но ваше мнение не изменит моих намерений.

– По-моему, вы слишком разумны, чтобы действовать столь поспешно. Школа не приносила вам денег. Разве вы не потому бросили ее? Этот трусливый мальчишка Джоэл отказал вам в своем расположении, повинуясь требованиям семьи, и сбежал. Я могу только презирать его за это.

– Все было вовсе не так.

Он поднял брови.

– Я знаю, что он был вами увлечен, и мне это вполне понятно, но как только папочка щелкнул плеткой и сказал: "Уезжай!", он тотчас же уехал.

– Полагаю, что сэр Джон, как и другие родители, ожидает послушания от своих детей.

– Ваш галантный Джоэл отнюдь не ребенок. От него можно было ожидать сопротивления. Влюбленный увалень не вызывает у меня восторга.

– Не было никаких разговоров о любви – мы просто дружили. К тому же я нахожу эту тему весьма неприятной. Не возражаете, если мы продолжим осмотр замка?

Граф поклонился.

– Доставить вам удовольствие – мое величайшее желание, – сказал он. – За холлом находится гостиная, которая вместе со спальней составляла главные апартаменты сеньера и его супруги. Как видите, замок построен в виде крепости. Комфорт был не так важен, как фортификации.

– Эта комната почти такая же большая, как холл.

– Да, здесь принимали гостей. Столы ставили на подмостки, за самым большим восседали сеньер, его супруга и важные гости. После трапезы столы уносили, и гости рассаживались у большого камина здесь, в центре комнаты.

– Могу представить их, сидящих у огня и рассказывающих истории.

– И поющих песни. Менестрели были постоянными посетителями замка. Они обычно скитались по деревням и заглядывали в большие дома, где пели, получая в награду ужин. Бедняги трудились, не щадя себя, и часто испытывали дурное обращение, когда после пения им отказывали в плате.

– Надеюсь, не в этом замке?

– Я тоже надеюсь. Мои предки были буйными людьми, не признававшими законов. Я слышал рассказы об их жестокости, но никогда – о низости. Мы были мотами и расточителями, но не отказывались платить тем, кто сослужил хорошую службу. Большой стол возвышался над малыми, чтобы хозяева могли наблюдать свысока за менее значительными гостями. Мы сохранили эту часть замка без изменений и используем ее только для разных церемоний. Мне нравится вспоминать, как жили мои предки. Конечно, мы не покрываем пол тростником – это был весьма неопрятный обычай. Приходилось часто использовать empimenter. Вы озадачены, кузина? Неужели вы не знаете, что такое empimenter? Признавайтесь! Наконец-то я одержал победу!

– Победу? – переспросила я. – Не понимаю, почему у вас сложилось впечатление, будто мне кажется, что я все знаю?

– Потому что вы такая образованная, и я всегда чувствую, что каждый вызов окончится вашей победой.

– А зачем нужны эти битвы без оружия? – резко осведомилась я.

– Они, как будто, составляют суть наших отношений.

– Наши отношения – это отношения хозяина и наемного служащего. Моя обязанность – хорошо работать, а не вступать с вами в поединки.

– Только один раз мне удалось смутить вас, кузина. Это произошло, когда вы заглянули в мою спальню и были пойманы на месте преступления. Тогда вы походили на нашкодившего ребенка, и должен признаться, что с этого момента вы очаровали меня.

– Вы должны понять, что…

– О, я все отлично понимаю! Я знаю, что должен действовать осмотрительно, что вы настроены умчаться прочь. Какой трагедией это обернулось бы для меня… а быть может, и для вас! Не бойтесь, кузина. Я говорил вам, что мои предки были бесшабашными людьми, но я действую стремительно, только когда этого требуют обстоятельства.

– Какой, однако, необычный разговор происходит у нас лишь потому, что я оказалась невежественной и не знаю слова… кажется, empimenter?

– Вы едва ли могли знать это слово, ибо, к счастью, его теперь используют крайне редко. Это означало ароматизирование воздуха горелым можжевельником или восточными духами, когда зловоние от тростника становилось невыносимым.

– По-моему, гораздо проще было выбросить тростник.

– Его и так выбрасывали, но зловоние оставалось. Видите эти сундуки? В них хранились наши сокровища: золотые и серебряные сосуды и меха: соболя, горностаи, белки… В запертом виде их использовали, как сиденья, так как сидячих мест, вырезанных в стене, для гостей часто не хватало. Многие сидели на корточках на полу, особенно зимой у огня. Теперь пройдем в спальню. Здесь родились многие из моих предков.

Наши шаги гулко звучали на каменном полу. В комнате не было кровати – только несколько тяжеловесных предметов мебели, используемых, очевидно, еще до перестройки замка.

Из спальни мы проследовали в меньшие комнаты – скудно меблированные, с каменными стенами и полом.

– Жилище средневекового аристократа, – пояснил граф. – Неудивительно, что нам пришлось строить для себя более элегантные апартаменты. Хотя мы гордимся нашими замками. В царствование Франциска I процветало зодчество. Мы во всем подражали королю. Он был большим поклонником искусств и как-то заметил, что люди могут создать короля, но только Бог может создать художника. Король интересовался архитектурой; это стало модным и среди его друзей, которые соревновались друг с другом в постройке красивых зданий. Делалось это отчасти для того, чтобы продемонстрировать свое богатство, а отчасти из любви к тайнам. В каждом из старинных замков имеются потайные ходы и комнаты, о которых никто, кроме хозяев, не должен был знать, но наши я, возможно, когда-нибудь вам покажу. Одна знатная дама велела отрубить голову своему архитектору, дабы быть уверенной, что он никому не передаст секретные чертежи ее дома.

– Весьма крутая мера.

– Зато надежная. О, дорогая кузина, до чего же мне нравится вас шокировать!

– Боюсь, мне придется умерить ваше удовольствие, сказав, что я не верю в эту историю.

– А почему? Сеньер – полный хозяин в своем замке и обширных поместьях. Его действия не могут оспариваться вассалами.

– Тогда я надеюсь, что вы не станете использовать свою власть подобным образом.

– Это зависит от того, насколько сильным будет искушение.

– Полагаю, в замке жило много людей, – заметила я, меняя тему, хотя граф явно не считал ее исчерпанной.

Он поднял брови, очевидно, собираясь напомнить мне об этом, но внезапно изменил решение.

– Очень много, – ответил он. – Во-первых, так называемые оруженосцы – люди, отвечающие за различные области домашнего хозяйства: стол, комнату, винный погреб и так далее. Многие из них происходили из знатных семей и готовились к посвящению в рыцарский сан. Слуг также было великое множество. Важную часть замка составляли конюшни. В старину не было карет, зато лошадей держали самых разных – упряжных, верховых, а также несколько прекрасных коней для сеньера. В обмен на услуги сеньер был должен давать образование своим оруженосцам, и по их количеству судили о его богатстве и знатности.

– Этот обычай, очевидно, более не существует, хотя полагаю, что Этьен и Леон в какой-то степени живут на положении оруженосцев.

– Можно считать и так. Они получают образование и воспитание, приличествующие дворянину, так как я в долгу перед их родителями. А, вот еще комната, которую я хотел вам показать. Chambre des Pucelles – девичья комната.

Я заглянула в просторное помещение. В углу стояла прялка, стены были увешаны гобеленами.

– Их сделали девушки, – сказал граф. – Вообразите их сидящими в этой светлой комнате, склонив голову над работой и орудуя иглами. Девушек принимали в замке так же, как и оруженосцев. Они должны были обладать хорошим происхождением и умением обращаться с иглой. Последнее считалось обязательной принадлежностью хорошего воспитания. А как в этом отношении обстоят дела у вас, кузина?

– Боюсь, что совсем плохо. Я шила только в случае необходимости.

– Очень этому рад. Постоянное сидение над шитьем скверно отражается на зрении и осанке. Я могу придумать множество занятий, в которых женщину можно использовать куда лучше.

– А что изображено на гобеленах?

– Война между французами и… очевидно, англичанами. Они вечно воевали.

– И французы, разумеется, побеждают?

– Естественно. Ведь гобелены изготовлены француженками. У каждой страны свои гобелены, так же как и книги по истории. Удивительно, как слова или изображения могут превратить поражение в победу.

– Меня учили, что англичан выгнали из Франции, и никто не пытался отрицать это. Мама и я учили наших учениц тому же самому.

– Вы весьма разумная учительница, кузина.

Я не сомневаюсь, что граф смеется надо мной, но мне это нравилось, – нравилось слушать его голос, наблюдать за выражением лица, движением губ и тонких бровей. Я наслаждалась, демонстрируя ему то, что он хотя и может командовать всеми обитателями замка, но не в состоянии командовать мной. При этом я понимала, что поступаю безрассудно, и, следуя тому, чему меня учили, должна как можно скорее покинуть этот дом.

– С девушками в их комнате сидела гувернантка, – продолжал граф. – Я хорошо представляю себе вас в этой роли. Ваши золотистые волосы распущены или заплетены в косы, одна из которых падает на плечо. Когда девушки делают неверный шов или слишком много болтают, вы становитесь суровой, но в действительности с удовольствием слушаете их сплетни о хозяевах замка. Вы упрекаете их, но надеетесь, что они будут продолжать, а я не сомневаюсь, кузина, что вы умеете хорошо притворяться.

– Почему вы так считаете?

– Потому что я это вижу. Вы говорите, что намерены поскорее уехать, и в то же время знаете, что останетесь. Вы смотрите на меня неодобрительно, но интересно, насколько ваш неодобрительный взгляд отражает ваши чувства?

Граф выбил меня из колеи. Неужели я обманывала сама себя? С тех пор, как я познакомилась с ним, я утратила уверенность во всем, а более всего в самой себе. Разум говорил мне, что я должна уехать, пока не поздно, и все же… Возможно, он был прав – я обманываю себя, планируя отъезд и в то же время намереваясь остаться.

– Не мое дело одобрять или не одобрять вас, – резко ответила я.

– Мне кажется, вы наслаждаетесь моим обществом. Вы сердитесь, острите, подшучиваете… Фактически, я произвожу на вас тот же эффект, что и вы на меня, а этому нам следует радоваться, а не сопротивляться.

– Мсье граф, вы абсолютно неправы.

– Это вы неправы, отрицая истину и называя меня мсье граф, когда я ясно приказал вам именовать меня Шарлем.

– Я не сочла это приказом, которому непременно должна повиноваться.

– Все приказы существуют для повиновения.

– Но я не отношусь к вашим оруженосцам. Завтра я могу уехать, и ничто меня здесь не задержит.

– А ваша привязанность к моей дочери? Девочка в плохом состоянии. Мне не понравился вчерашний истерический припадок. Но вы можете успокоить Маргерит, заставить ее вести себя разумно. Вскоре ей предстоит выйти замуж – это мое твердое решение. Я хочу, чтобы вы оставались с ней, пока она не вступит в брак. После этого можете думать об отъезде. В течение этого времени я буду выплачивать вам деньги, которых хватит, чтобы открыть школу – возможно, в Париже, где вы сможете преподавать английский язык. Я мог бы направлять к вам учениц, как сэр Джон в Англии. Вам не придется долго ждать. Маргерит продемонстрировала, что вполне созрела для брака. Я знаю, что вы разумная женщина. Ведь я прошу не так уж много.

– Мне надо будет посмотреть, как сложатся обстоятельства. – осторожно ответила я. – Обещать я ничего не могу.

– По крайней мере, подумайте о бедной Маргерит.

Я сказала, что, безусловно, подумаю.

Мы перешли в другую часть замка, которая была построена на триста лет позже. Здесь господствовала элегантность шестнадцатого и семнадцатого столетий.

– Остальное вы постепенно осмотрите сами, – сказал мне граф. – Я хотел показать вам самую древнюю часть замка.

Прогулка была окончена. Настроение графа внезапно изменилось. Он стал замкнутым. Я не понимала, в чем дело, и хотя наслаждалась его обществом, но почувствовала облегчение, оставшись одна, так как хотела обдумать все сказанное. Я не сомневалась, что в беседе было немало скрытых намеков.

 

Глава вторая

Марго страдала не только душевно, но и физически. Она быстро уставала и по-прежнему тосковала по ребенку. Конечно, я была ей необходима. Мне было жаль се, так как я понимала, что ей одиноко в собственной семье. При таких родителях это меня не удивляло, и я испытывала еще большую благодарность за любовь и разум моей матери – более ценный дар, чем все благородное происхождение и фамильное состояние Марго. Что касается Этьена и Леона, то, хотя они и воспитывались в замке, их едва ли можно было в полной мере считать ее братьями.

Ну-Ну понимала состояние Марго, ибо была одной из немногих посвященных в тайну. Она прописала ей несколько дней постельного режима и диету, состоящую из отваров собственного изготовления, от которых Марго долго спала. Я не сомневалась в их пользе, так как после отдыха Марго казалась посвежевшей и более бодрой.

Это давало мне много свободного времени. Этьен и Леон держались со мной по-дружески. С каждым из них я выезжала верхом, и происходившее во время этих поездок позднее казалось мне весьма многозначительным.

В тот день, когда граф показывал мне старую часть замка, Этьен спросил меня после полудня, не хотела бы я проехаться с ним верхом. Он показал бы мне поместье.

Я всегда любила ездить верхом – даже на бедной старушке Дженни – а о Копилке я вообще вспоминала с тоской. Поэтому я охотно приняла предложение. Так как у меня был при себе элегантный костюм для верховой езды, который купила мама с целью произвести впечатление на Джоэла Деррингема, я была полностью экипирована.

Единственная проблема заключалась в лошади, но Этьен уверял, что легко подберет для меня подходящую в конюшнях замка.

Он оказался прав, найдя красивую чалую кобылу.

– Она не слишком резвая, – сказал Этьен. – О, я знаю, что вы отличная наездница, но для первого раза…

– Понятия не имею, откуда вам это известно, – отозвалась я. – Конечно, я умею ездить верхом, но хорошая наездница – это уж слишком.

– Вы чересчур скромны, кузина.

Услышав слово "кузина", я улыбнулась про себя. Если я была кузиной графа, то Этьен заявлял свои права так же числиться моим кузеном. Я начинала понимать его.

Манеры Этьена были безукоризненными. Он помог мне сесть в седло и сделал комплимент моему костюму, назвав его необычайно элегантным.

– Дома я тоже так считала, – ответила я, – но здесь – другое дело. Странно, как определение качества одежды зависит от окружения.

– Вы выглядите очаровательно в любом окружении, – галантно заявил Этьен.

Поместье казалось удивительно красивым, ибо листья на деревьях еще только слегка были тронуты осенней желтизной. Мы скакали галопом, и я радовалась, что хорошо попрактиковалась, катаясь на Копилке. Забота Этьена была очень трогательной – он часто подъезжал ко мне, проверяя, все ли у меня в порядке.

На обратном пути в замок – мы отъехали от него, должно быть, мили на две – нам попался дом, стоящий в лощине. Ему придавали удивительное очарование серые каменные стены, увитые плющом с уже начинающими краснеть листьями.

У ворот стояла женщина, словно поджидая кого-то. Меня сразу же поразила ее яркая красота: высокая стройная фигура, хотя и слегка склонная к полноте, густые рыжие волосы и зеленые глаза.

– Позвольте представить вам мадам Легран, – сказал Этьен.

– Она, вероятно, ближайшая ваша соседка?

– Вы абсолютно правы, – ответил Этьен.

Мадам Легран открыла ворота. Мы спешились. Пока я слезала с лошади, Этьен держал ее под уздцы, а потом привязал обеих лошадей к столбу, предназначенному для этой цели.

– Это мадемуазель Мэддокс, – представил меня он.

Мадам Легран направилась ко мне. На ней было зеленое платье, в точности подходящее к цвету глаз. Обруч под юбкой подчеркивал стройную талию, а за складками дорогой материи, опускавшейся до земли, виднелась атласная нижняя юбка тоже зеленого цвета, но чуть более темного оттенка. Искусная высокая прическа соответствовала моде, введенной во Франции королевой, которой она была необходима из-за ее большого лба. Низкий вырез открывал белую шею и верх полной груди.

– Я слышала о вашем приезде в замок, мадемуазель, – заговорила мадам Легран, – и очень хотела познакомиться с вами. Надеюсь, вы окажете мне честь, выпив бокал вина?

Я с удовольствием согласилась.

– Пойдемте в гостиную, – предложила она.

Мы вошли в прохладный холл, декорированный листьями различных оттенков зелени. Ее любимым цветом явно был зеленый. Он и в самом деле очень ей шел. Зеленые глаза с длинными черными ресницами создавали яркий контраст с огненно-рыжими волосами.

Гостиная была маленькой, но, возможно, мне это просто показалось после комнат замка. В сравнении с помещениями школы ее можно было назвать большой. Мебель, как и в замке, отличалась изяществом, а пол покрывали красивые ковры. Бледно-зеленые портьеры гармонировали по цвету с подушками.

Принесли вино, и мадам Легран спросила меня, довольна ли я пребыванием в замке своего кузена.

Я колебалась. Несмотря ни на что, мне было трудно думать о себе, как о кузине графа. Я ответила, что нахожу все это весьма интересным.

– Как странно, что вы внезапно повстречались с графом и Маргерит! Хотя, должно быть, вы и раньше знали о вашем родстве с ними.

Она и Этьен внимательно наблюдали за мной.

– Нет, – ответила я. – Это явилось сюрпризом.

– Как интересно! А каким образом вы встретились?

Граф говорил, что, играя роль, нужно держаться как можно ближе к правде.

– Это произошло, когда граф с семьей гостили в доме сэра Джона Деррингема в Англии.

– Значит, вы гостили там тоже?

– Нет, я жила поблизости. У моей матери была там школа.

– Школа? Как странно!

– Мадемуазель Мэддокс – высокообразованная молодая дама, – вставил Этьен.

– В этом нет ничего странного, – отозвалась я. – Моя мать, овдовев, была вынуждена содержать себя и дочь. И так как она обладала способностями к преподаванию, то решила этим заняться.

– А граф прослышал о школе, – снова вмешался Этьен.

– Его дочь была там ученицей.

– А, понимаю, – промолвила мадам Легран. – И тогда он обнаружил, что вы его родственница?

– Ну… в общем, да.

– Вам, наверное, кажется странным оказаться после школы… здесь, – она махнула рукой в сторону замка.

– Разумеется. Я была очень счастлива в школе. Пока мама была жива, там все шло хорошо.

– Значит, вы приехали во Францию после кончины матери?

– Маргерит болела и нуждалась в отдыхе. Поэтому я поехала с ней.

– А школа?

– С ней все кончено.

– Так вы намерены остаться здесь… на неопределенное время?

Мне пришло в голову, что она задает слишком много вопросов для вежливой собеседницы, и что я поступила глупо, полагая, что должна на них отвечать.

– Мадам, – холодно произнесла я, – у меня нет конкретных планов, поэтому я не в состоянии обсуждать их с вами.

– Мадемуазель Мэддокс превосходно говорит по-французски, правда, Этьен?

Этьен улыбнулся мне.

– Я редко слышал, чтобы англичане говорили так хорошо.

– Только с еле слышным акцентом.

– Но очаровательным, – добавил Этьен.

Мадам кивнула, и я подумала, что пришла моя очередь задавать вопросы.

– У вас прекрасный дом, мадам. Вы давно здесь живете?

– Почти девятнадцать лет.

– Должно быть, это ближайший дом к замку?

– Он находится меньше чем в двух милях отсюда.

– И, наверное, вы счастливы, имея столь очаровательное жилище?

– Мне нравится жить здесь, но дом мне не принадлежит – как и все имение, он принадлежит графу де Фонтен-Делибу. Мадемуазель, вы часто бывали во Франции?

– Никогда не была до того, как приехала вместе с Маргерит.

– Как интересно!

Я переменила тему, мы заговорили о красотах поместья, сходствах и различиях его с английскими имениями, и беседа потекла по традиционному руслу.

Через некоторое время мы встали, чтобы уходить. Мадам Легран, взяв меня за руки, выразила желание, чтобы я навещала се.

– Этьен, к счастью, часто здесь бывает. Ты должен снова привести с собой мадемуазель, Этьен. Или приходите одна, мадемуазель – я буду очень рада.

Я поблагодарила ее за гостеприимство, пока Этьен отвязывал наших лошадей.

Когда мы тронулись в путь, я заметила:

– Какая красивая женщина!

– Я тоже так считаю, – ответил он. – Правда, возможно, я предубежден.

Я удивленно посмотрела на него. Этьен улыбнулся и добавил, глядя на меня и словно наблюдая за моей реакцией:

– Разве вы не поняли, что она моя мать?

Я была потрясена и сразу же подумала о ее отношениях с графом. Меня заинтересовало, намеренно ли они скрывали это от меня, чтобы Этьен мог меня удивить подобным образом.

К счастью, я внешне оставалась спокойной, помня слова матери, что английская леди никогда не должна обнаруживать свои чувства, особенно в моменты потрясений. Не знаю насчет потрясения, но это явилось для меня огромной неожиданностью.

– Должно быть, вы очень гордитесь такой красивой матерью, – заметила я.

– Конечно, – ответил Этьен.

Была ли мадам Легран и теперь любовницей графа? Ее дом был неподалеку от замка. Неужели он посещает ее здесь? А может быть, она приходит к нему в замок?

Я безуспешно пыталась внушить себе, что это не мое дело.

* * *

На следующий день я выезжала верхом с Леоном. Беседовать с ним мне было легче, чем с Этьеном. Он держался более естественно и непринужденно. Леон не видел причин скрывать свое крестьянское происхождение, и мне в нем это очень нравилось.

Если Леон и не обладал броской красотой Этьена, то он куда более щедро был наделен обаянием. Синие глаза выделялись на его смуглом лице. Темные, вьющиеся волосы были коротко острижены. Одежда отличалась хорошим покроем, но выглядела скорее практичной, нежели элегантной, как у Этьена.

Леон хорошо правил лошадью, словно составляя с ней одно целое. Я ехала на гнедой кобыле, на которой скакала вчера. Сегодня мне было гораздо легче иметь с ней дело, и я не сомневалась, что и ей со мной тоже.

Леон был веселее по натуре и, возможно, более беспечен, чем Этьен. Он также сделал мне комплимент по поводу костюма, и мы поговорили о лошадях. Я рассказала ему о Копилке, о том, как мне было жаль оставлять новую лошадь, и как я до ее приобретения ездила на Дженни.

Рассказывая ему о матери, я испытывала облегчение, говоря о ней с такой непосредственностью и ощущая, что Леон меня поймет, хотя почему я испытывала такое чувство после столь недавнего знакомства, мне было не вполне ясно. Очевидно, его откровенность и естественность передались мне.

– Что бы подумала ваша мать, узнав о вашем пребывании здесь? – спросил Леон.

Я не знала, что сказать. То, что мама не одобрила бы графа, я не сомневалась. Но ей было бы приятно знать, что в замке со мной обращаются как с гостьей.

– Думаю, – ответила я, – она бы согласилась, что я поступила разумно, оставив школу, прежде чем там начались бы трудности.

– И, полагаю, она сочла бы с вашей стороны comme il faut решение погостить у ваших родственников?

– Маргерит очень хотела, чтобы я поехала с ней, – уклончиво ответила я.

– Граф тоже этому рад, – улыбнулся Леон. – Он этого не скрывает.

– Он просто гостеприимный хозяин.

Разговор о том, что должно было оставаться тайной, сразу же поставил барьер перед нашей откровенностью.

– Я слышал, – продолжал Леон, – вы вчера посетили Габриель Легран.

– Да.

– Она очень близкий друг графа, как вы, несомненно, поняли.

– Я узнала, что она мать Этьена.

– Да. Она и граф многие годы были друзьями.

– Понимаю, – промолвила я.

Припомнив подслушанный мной его разговор с Этьеном, я подумала, что Леон предупреждает меня. Они не верили в мое родство с графом, что меня не удивляло. Очевидно, Леон полагал, что граф встретил меня в Англии, я ему понравилась, и он привез меня во Францию, дабы осуществить свои планы в отношении меня. Но как я могла объяснить ему, что приехала только потому, что Марго нуждалась во мне?

– Очевидно, – заметил он, – жизнь в Англии совсем не похожа на здешнюю.

– Естественно, хотя в своей основе они не так уж отличаются.

– Разве ваш сэр Джон Деррингем мог бы открыто поселить рядом свою любовницу? И что на это сказала бы его жена?

Я была шокирована, но постаралась не показывать этого.

– Нет. Это было бы неприемлемо. Сэр Джон, во всяком случае, никогда не стал бы вести себя подобным образом.

– А здесь такое в порядке вещей. Некоторые из наших королей показывали подобный пример.

– У нас тоже бывали такие короли – например, Карл II.

– Его мать была француженкой.

– Вы, кажется, намерены утверждать, что ваши соотечественники весьма легкомысленны в вопросах морали.

– Думаю, что у нас иные стандарты.

– То, что вы имеете в виду, происходит и в Англии – просто там это делается менее открыто. Не уверена, что подобная секретность является добродетелью, но она облегчает жизнь людям, замешанным в такие истории.

– Некоторым из них.

– Прежде всего, женам. Не очень приятно, когда муж изменяет тебе чуть ли не на глазах. С другой стороны, возможность встречаться открыто избавляет мужа и его любовницу от множества отговорок.

– Вижу, что вы реалистка, мадемуазель, и слишком честны и очаровательны, чтобы когда-нибудь оказаться замешанной в эти грязные дела.

Несомненно, Леон предупреждал меня. Я могла бы ощутить себя оскорбленной, но в его глазах светилось неподдельное беспокойство, и я чувствовала симпатию к нему.

– Можете не сомневаться, что не окажусь, – твердо заявила я.

Леон казался удовлетворенным. Читая его мысли, я поняла, что он думает, будто граф, встретив кузину (если он изобрел это родство, то, очевидно, без моего ведома), пригласил ее сюда в качестве компаньонки дочери, и что я, будучи воспитанной в чопорных английских традициях, не имела понятия о его намерениях.

Он был неправ во всем, но мне нравились его забота и мнение обо мне.

Леон, казалось, отбросил беспокойство на мой счет и был готов наслаждаться прогулкой верхом. Он заговорил о себе с очаровательной откровенностью.

Странно, что его судьбу определил один случай – невольное убийство графом его брата-близнеца.

– Если бы не это, – продолжал Леон, – моя жизнь была бы совсем иной. Бедный маленький Жан-Пьер! Я часто думаю, что он смотрит на меня и говорит: "Всем этим ты обязан мне".

– Это было ужасно, но, как вы сказали, обернулось вам на пользу.

– Не только мне, но и моей семье. Я ведь могу помогать им. Граф знает об этом и очень этим доволен. Он тоже им помогает. У них лучший дом в деревне и несколько акров земли. Они могут себя обеспечить – соседи им даже завидуют. Я слышал, как многие из них говорили, что Бог улыбнулся моим родителям в тот день, когда погиб Жан-Пьер.

Я слегка поежилась.

– Реализм, мадемуазель, типичен для французов. Если бы Жан-Пьер в тот день не выбежал на дорогу и не угодил под копыта графских лошадей, то он бы жил в нищете вместе со всей семьей. Так что их выводы можно понять.

– Я думаю о вашей матери. Что чувствует она?

– Мать – другое дело. Каждую неделю она носит цветы на могилу Жана-Пьера и сажает там вечнозеленые кусты в знак того, что память о нем всегда живет в ее сердце.

– Но она, по крайней мере, радуется, видя вас?

– Да, но это напоминает ей о моем брате. Люди до сих пор говорят о происшедшем. Они все больше порицают графа, забывая, что он сделал для нашей семьи. Сейчас против аристократов поднимается волна гнева, и им припоминают все, что только можно.

– Я чувствую это с тех пор, как приехала во Францию, и знала об этом до того.

– Да, грядут перемены. Я слышу об этом, посещая свою семью. Со мной они достаточно откровенны. Возмущение нарастает все сильнее. Конечно, причин для этого немало, видит Бог – в стране много несправедливости. Народ разочарован в своих правителях. Я часто думаю, как долго это может продолжаться. Теперь не безопасно бывать одному в деревне, если ты не одет, как крестьянин. Раньше такого никогда не было.

– Чем же все это кончится?

– Чтобы узнать это, дорогая мадемуазель, нам придется ждать, и боюсь, не очень долго.

Подъезжая к замку, мы услышали топот копыт и увидели всадника, движущегося нам навстречу. Это был высокий, скромно одетый мужчина без парика на рыжей шевелюре.

– Это Люсьен Дюбуа! – воскликнул Леон. – Люсьен, друг мой, рад тебя видеть!

Всадник натянул поводья и снял шляпу, завидев меня. Леон представил меня, как мадемуазель Мэддокс, кузину графа, гостившую в замке.

Выразив удовольствие от встречи, Люсьен Дюбуа спросил, долго ли я здесь пробуду.

– Это зависит от обстоятельств, – ответила я.

– Мадемуазель – англичанка, но говорит на нашем языке, как француженка, – заметил Леон.

– Боюсь, что не вполне, – сказала я.

– Но вы и впрямь превосходно говорите, – похвалил меня мсье Дюбуа.

– Ты, конечно, приехал к сестре, – сказал Леон. – Надеюсь, останешься здесь на некоторое время?

– Как и в случае с мадемуазель, это зависит от обстоятельств.

– Вы уже встречались с мадам Легран, – обратился ко мне Леон. – Мсье Дюбуа – ее брат.

Я отметила некоторое сходство – броскую красоту, рыжие волосы, глаза, правда, не такие зеленые, как у сестры, но, возможно, он не владел искусством подчеркивать их цвет.

Меня интересовало, что думает мсье Дюбуа об отношениях его сестры с графом. Возможно, будучи французом, он считал их нормальными. Я цинично подумала, что знатность графа делала ситуацию приемлемой. Быть королевской любовницей почетно, а любовницей бедняка – постыдно. Я не могла принимать подобных различий, и если причина заключалась в моей незрелости и отсутствии реализма, то я радовалась этим качествам.

– Ну, надеюсь, мы скоро тебя увидим, – сказал Леон.

– Если мне не окажут честь, пригласив в замок, то можешь зайти к сестре, – ответил мсье Дюбуа. Кивнув нам, он поскакал прочь.

– Вот человек, недовольный жизнью, – промолвил Леон.

– Почему?

– Потому что, по его мнению, она обошлась с ним не так, как он того заслуживает. Впрочем, все неудачники в мире жалуются на судьбу.

– Вина лежит не в наших звездах, а в нас самих, как отметил наш национальный поэт.

– Таких, как он, здесь много, мадемуазель. Зависть – весьма распространенное чувство. Она является составной частью каждого из смертных грехов. Бедняга Люсьен! Он имеет повод для недовольства, и думаю, что никогда не простит семейству Фонтен-Делиб.

– А что они ему сделали?

– Не ему, а его отцу. Жан-Кристоф Дюбуа был заключен в Бастилию и умер там.

– Но по какой причине?

– Потому что графу – отцу теперешнего – приглянулась жена Жана-Кристофа, мать Люсьена и Габриель. Она была очень красивой женщиной. Габриель унаследовала ее внешность. Есть такая вещь, именуемая lettre de cachet. Она могла быть приобретена влиятельными людьми, и с ее помощью они были в состоянии отправить своих врагов в тюрьму. Жертвы никогда не узнавали причины их заключения. Lettre было достаточно, чтобы засадить их туда. Это просто чудовищно! Сами слова lettre de cachet могут посеять ужас в чьем угодно сердце. Возражать бесполезно. Графы де Фонтен-Делиб, разумеется, всегда пользовались влиянием в придворных кругах и парламенте. Могущество их велико. Отец нынешнего графа пожелал эту женщину, ее муж возражал и намеревался увезти ее. Затем однажды ночью к нему в дом прибыл курьер, имевший при себе lettre de cachet. Больше Жана-Кристофа никогда не видели.

– Какая жестокость!

– Да, мы живем в жестокое время. Поэтому люди и намерены изменить его.

– И они это сделают?

– Чтобы исправить ошибки столетий, требуется больше, чем несколько недель. У Жана-Кристофа были сын и дочь. Граф умер спустя три года после того, как сделал жену Жана-Кристофа своей любовницей, и хозяином замка стал теперешний граф, Шарль-Огюст. Габриель была молодой вдовой восемнадцати лет. Она пришла просить за отца. Шарля-Опоста поразила ее красота. Он был молод и впечатлителен. Но оказалось слишком поздно – Жан-Кристоф умер в тюрьме, не дождавшись приказа об освобождении. Как бы то ни было, Шарль-Огюст влюбился в Габриель, и спустя год после их встречи она родила Этьена.

– Какие, однако, драмы окружают замок!

– Там, где присутствуют графы де Фонтен-Делиб, всегда происходят драмы.

– Габриель, по крайней мере, простила несправедливость, причиненную ее отцу?

– Да, но Люсьен – другое дело. Я часто думаю, что он лелеет мстительные замыслы.

Когда мы подъезжали к замку, я не могла отогнать мысли о несчастном, которого безжалостно обрекли на окончание жизни в тюрьме лишь потому, что кто-то пожелал убрать его с дороги. Мне казалось, что атмосфера интриги и драмы, царящая в замке, начинает сгущаться вокруг меня.

* * *

Марго позвала меня к себе в комнату. Она выглядела веселой, и я снова удивилась ее быстрым переходам от подавленности к жизнерадостности.

На ее кровати лежало несколько рулонов материи.

– Посмотри, Минель! – воскликнула она.

Я обследовала рулоны бархата. Один был коричнево-красного цвета с золотым кружевом, а другой – голубой с серебряным.

– У тебя будут прекрасные платья, – заметила я.

– Только одно. Второе предназначено для тебя. Голубое с серебром очень тебе пойдет. Скоро будет бал, и отец велит, чтобы я выглядела на нем как можно лучше.

Я потрогала голубой бархат и сказала:

– Такой подарок я не могу принять.

– Не будь глупой, Минель. Неужели ты сможешь пойти на бал в том, что привезла с собой?

– Конечно, не смогу. Значит, я не пойду на бал.

Марго с раздражением топнула ногой.

– Тебе не позволят не пойти. Именно для бала тебе и предлагают платье.

– Когда я согласилась сюда приехать, то не знала, что мне предстоит быть… фальшивой кузиной. Я прибыла как твоя компаньонка.

Марго расхохоталась.

– В чем бы ни заключалась твоя работа, ты первая, кто жалуется, что с ней обращаются слишком хорошо. Конечно, тебе придется пойти на бал. Я ведь нуждаюсь в сопровождающей даме, не так ли?

– Ты говоришь глупости. Зачем тебе сопровождающая на балу, который устраивают твои родители?

– Один родитель. Не думаю, что мама будет присутствовать. Как говорит папа, у нее всегда найдется для такого случая очередное недомогание.

– Это недобрые слова, Марго.

– О, перестань изображать чопорную старую учительницу! Ты уже не преподаешь в школе. – Завернувшись в коричнево-красный бархат, она подошла к зеркалу. – Разве это не чудесно? Какой великолепный цвет! Как раз для меня! Правда, Минель? Неужели ты не рада видеть меня веселой?

– Меня удивляет, что у тебя так быстро меняется настроение.

– Ну, не совсем меняется. В душе я все еще тоскую по Шарло. – Марго указала себе на грудь. – Но я же не могу печалиться все время, а радость по поводу бала и нового платья не уменьшает мою любовь к малышу.

Марго обняла меня, но я все еще была в нерешительности.

– Не думаю, что могу принять это платье, Марго, – сказала я, наконец.

– Почему? Это ведь род жалования.

– У меня есть свое жалование. А это другое дело.

– Папа придет в бешенство, а он в последнее время был в таком хорошем настроении! Он сказал мне, чтобы я выбрала материал для нас обеих, а потом сам стал предлагать цвета, что для него весьма типично. Уверена, что папа был бы весьма недоволен, если бы я выбрала не то, что он предложил.

– И все-таки мне не следовало бы это принимать.

– Аннетт, наша портниха, сегодня придет, чтобы начать работу.

Я решила, что должна повидать графа и готовиться к отъезду. Слишком много я узнала о нем и о его образе жизни, чтобы чувствовать себя счастливой в его семье. Я не могла отбросить в течение нескольких месяцев то, чему меня учили со дня рождения. Более того, я не сомневалась, что жизненные принципы моей матери куда более достойны, чем те, которые господствовали в замке.

Я знала, что в это время граф обычно сидит в библиотеке и не любит, чтобы его беспокоили. Но я решила пойти на риск вызвать его неудовольствие, тем более что это только облегчило бы мой отъезд.

Однако граф отнюдь не был раздосадован, увидев меня. Он тут же поднялся, взял меня за обе руки, отвел в комнату и предложил стул. Я села, и он поступил так же, придвинул прежде свой стул поближе к моему.

– Чем я обязан этой радостью? – осведомился граф.

– Думаю, что пришло время объясниться, – начала я, однако смелость и решительность, с которыми я вошла в библиотеку, быстро испарились.

– Ничего лучшего я не мог желать. Не сомневаюсь, что столь понятливая женщина, как вы, должны быть осведомлены о моих чувствах в отношении вас.

– Прежде чем вы скажете что-либо еще, позвольте довести до вашего сведения, что я не могу принять от вас бальное платье.

– Почему?

– Потому, что не считаю это… приличным.

Граф поднял брови, и я увидела насмешливый блеск в его глазах.

– Так как я весьма невежествен в подобных делах, вы должны объяснить мне, что прилично принимать, а что нет.

– Я принимаю свое жалование, так как зарабатываю его, как компаньонка вашей дочери, в качестве которой я была нанята.

– О, но вы стали кузиной – членом семьи. Уверен, что один член семьи может сделать другому подарок, причем желательно такой, в котором тот нуждается, а не бесполезную безделушку.

– Пожалуйста, когда мы одни, не разыгрывайте этот фарс.

– Хорошо. Все дело в том, что я в вас влюблен, и вы это знаете. Зачем же нам притворяться?

Я вскочила. Граф подошел ко мне и обнял меня.

– Позвольте мне идти, – твердо сказала я.

– Сначала скажите, что вы тоже меня любите.

– Мне это не кажется забавным.

– А мне, как ни странно, кажется, хотя мои чувства задеты так сильно. Вы и чаруете, и забавляете меня. Думаю, поэтому я так увлечен вами. Вы не похожи ни на кого из тех, кого я знал раньше.

– Обещайте мне одну вещь.

– С радостью обещаю исполнить любое ваше желание.

– Тогда будьте любезны сесть и позволить мне сказать вам о своих чувствах.

– Подчиняюсь вашему требованию.

Граф сел, и я сделала то же самое. Это было необходимо, так как мои ноги дрожали, и я боялась, что он заметит, насколько я взволнована.

– Я не принадлежу к вашему кругу, мсье граф, – твердо заявила я.

– Шарль, – поправил он.

– Я не могу называть вас по имени. Для меня вы граф и всегда им будете. Меня воспитывали в иных моральных принципах и правилах поведения. Моя точка зрения полностью противоположна вашей. Уверена, что вы найдете меня весьма скучной.

– Меня радует, что мы никогда ни в чем не можем согласиться друг с другом. Это только придает вам дополнительный шарм.

– Очевидно, вы предлагаете, чтобы я стала вашей любовницей. Я знаю, что вы имеете их более чем достаточно, и что для вас это естественный образ жизни. Поймите, что с таким положением я не соглашусь никогда, и этим вызвано мое решение вернуться в Англию. Я думала подождать, пока Марго будет устроена, но теперь вижу, что это невозможно вследствие ваших намерений. Я сразу же начну готовиться к отъезду.

– Боюсь, что не могу с этим согласиться. Вы были наняты, чтобы присматривать за моей дочерью, и я ожидаю, что вы выполните ваше обязательство.

– Обязательство! Какое?

– Как какое? Наше с вами джентльменское соглашение, правда, заключенное между представителями разного пола. Вы не можете оставить Маргерит теперь!

– Она поймет.

– Разве? Вы видели ее реакцию вчера вечером. Но почему мы должны говорить о ней? Давайте побеседуем о нас с вами. Вам следует отбросить предубеждения и стремиться завоевать себе положение. Все, что вы пожелаете, будет вашим!

– Вы считаете, что сможете соблазнить меня этим самым "положением"?

– Возможно, не только им.

Я опустила глаза под его дерзким и страстным взглядом, боясь его, а если говорить честно, то и себя.

– Скажите только одно, – продолжал граф. – Если бы я был в состоянии предложить вам выйти за меня замуж, вы бы согласились?

Посте, возможно, слишком длительной паузы я ответила:

– Мсье, я недостаточно хорошо вас знаю…

– А то, что вы обо мне слышали, по-видимому, не всегда свидетельствовало в мою пользу.

– Не мне об этом судить.

– Однако вы именно это и делаете.

– Нет, я просто пытаюсь объяснить вам, что у нас разные жизненные пути, и что мне надо вернуться.

– К чему?

– Какое это имеет значение?

– Для вас это будет иметь очень большое значение. Скажите, что вы намерены делать? Вернуться в вашу школу, надеясь, что мастер Джоэл уже дома? Маловероятно.

– У меня есть немного денег…

– Не достаточно, моя храбрая малышка. Я понимаю, что действую слишком поспешно. Но ваш приезд выбил меня из колеи. Видит Бог, я сдерживал себя достаточно долго. По-вашему, я сделан из льда? Вы созданы для меня! Я знаю это с того момента, как вы заглянули ко мне в спальню, и краска смущения покрыла ваше лицо. Мне нравится смущать вас, так как я ставлю вас при этом в невыгодное положение. Мне нравится ссориться с вами, нравятся наши словесные поединки. Я часто думаю о том, к какой они приведут кульминации. С тех пор, как я встретил вас, я не обращал внимание ни на одну женщину.

– Надеюсь, это не причинило неудобств вашим любовницам?

– Только немного, как вы можете себе представить, – с улыбкой ответил он.

– Тогда мне следует уехать, и спокойствие будет восстановлено.

Граф разразился хохотом.

– Дорогая Минель, я часто думаю, какой же глупец этот юный Джоэл! Он-то ведь мог предложить вам выйти за него замуж. Клянусь Богом, я хотел бы оказаться в его положении! Если бы я мог взять вас за руку и сказать: "Будьте моей женой", я бы чувствовал себя счастливейшим человеком во Франции.

– А пока что вы поздравляете себя с невозможностью поступить так и спасаетесь от подобной глупости.

– Мы были бы счастливы вместе, не сомневаюсь! Я знаю женщин…

– Вам незачем уверять меня в этом.

– Минель, любовь моя, у нас были бы сыновья! Вы созданы для того, чтобы рожать сыновей. Сойдите же со своего пьедестала и сделайте счастливыми себя и меня!

– Я не могу продолжать выслушивать все это! Мне это кажется оскорбительным. Ведь под кровом замка находится ваша больная жена.

– Не думайте, что наш разговор ее бы огорчил. Все, что ей нужно, это лежать в постели и жаловаться на бесчисленные недуги своей кудахтающей няне, которая ее поощряет.

– Вижу, что вы необычайно сострадательный человек!

– Минель…

Я направилась к двери, и граф не сделал попытки остановить меня. Меня обуревали и радость, и печаль. Я боялась, что он снова заключит меня в объятия, ибо когда он сделал это, я ощущала его необычайную привлекательность и могла легко отбросить все полученные наставления. По этой причине я и намеревалась уехать.

Прибежав к себе в комнату, я закрыла дверь и села перед зеркалом. Я едва узнала себя. Мои щеки пылали, волосы были растрепаны. Я представляла себе неодобрительный взгляд мамы и словно слышала ее голос: "На твоем месте я бы сразу начала упаковывать вещи. Ты в большой опасности и должна немедленно оставить этот дом".

Конечно, она была права. Согласно ее стандартам, мне нанесли оскорбление! Граф де Фонтен-Делиб предложил, чтобы я стала его любовницей. Я бы никогда не поверила, что такое возможно, и что я при этом могу испытывать искушение. Следовательно, нужно немедленно уезжать.

Я начала складывать одежду.

"Куда же ты пойдешь?" – спрашивал практичный внутренний голос.

"Не знаю. Поселюсь где-нибудь и стану работать. У меня есть немного денег. Возможно, я вернусь в Деррингем и попытаюсь вновь открыть школу. Теперь у меня прибавилось жизненного опыта, и я могу преуспеть".

Затем я села и закрыла лицо руками, чувствуя, что меня охватывает отчаяние.

* * *

В дверь постучали. Прежде чем я успела ответить, Марго ворвалась в комнату и бросилась ко мне с искаженным от ужаса лицом.

– Минель, нам нужно бежать отсюда! Я не останусь здесь! Не могу!

– В чем дело? Что ты имеешь в виду?

– Мой отец только что сказал мне…

Я удивленно посмотрела на нее. Должно быть, граф послал за ней сразу же после моего ухода.

– Виконт де Грасвиль просил моей руки. Его семья не менее знатная, чем наша, и папа согласился. На этом балу нам предстоит стать женихом и невестой, а в течение месяца мы должны обвенчаться. Я не хочу! Я такая несчастная, Минель! Меня утешает только то, что ты здесь.

– Я не останусь здесь надолго.

– Конечно, нет! Ты уедешь вместе со мной, правда? Это единственный выход.

– Марго, я должна тебе сказать, что собираюсь уехать отсюда.

– Уехать? Почему?

– Потому что мне нужно вернуться в Англию.

– Ты имеешь в виду, что собираешься оставить меня?!

– Мне лучше уехать, Марго.

– О! – Она начала плакать, не пытаясь сдерживать сотрясающие ее рыдания. – Я такая несчастная, Минель! Если ты останешься, я смогу все это пережить! Вместе нам будет веселее! Ты не можешь уехать! Я не отпущу тебя! – Марго умоляюще посмотрела на меня. – Мы же собирались вдвоем искать Шарло, придумали план… Ты же обещала! Не может же все быть плохо! Если мне придется выйти замуж за этого Грасвиля, то, по крайней мере, ты будешь со мной! – Она начала смеяться, а эти быстрые чередования слез и смеха всегда меня пугали.

– Прекрати, Марго! – крикнула я. – Перестань сейчас же!

– Не могу! Это так забавно…

Я взяла ее за плечи и встряхнула как следует.

– Удивительно забавно, – уже спокойнее сказала она.

– Только не уезжай, Минель! Обещай мне, что сейчас ты не уедешь.

Мне пришлось обещать, чтобы успокоить Марго, и таким образом вынудить себя задержаться еще на некоторое время.

Меня интересовало, не потому ли граф сообщил дочери о ее предстоящем браке, что предвидел ее реакцию. Он был дьявольски умен и привык добиваться своего. Это пугало меня и в то же время странным образом, которого мама явно не одобрила бы, радовало.

* * *

Явилась портниха, но я отказалась принимать подаренный материал. Марго была вне себя.

– Ты должна пойти на бал! – кричала она. – Как ты можешь так меня подводить! Мне ведь придется встретиться там с этим Робером де Грасвилем, и я знаю, что возненавижу его. Я смогу это выдержать, только если там будешь ты.

– У меня нет подходящего платья, – твердо ответила я,

– и я не намерена принимать такой подарок от твоего отца.

Марго ходила взад-вперед, говоря о своей тоске по Шарло и жалуясь на тяжелую жизнь. Я знала, что поступаю жестоко, так как понимала, как она страдает и не помогала ей.

Пришлось заверить, что я сделаю все возможное, дабы выручить ее.

– Все? – драматически переспросила она.

– Все, что позволяет достоинство.

У Марго тут же возникла идея. Если я так горда, то она продаст мне какое-нибудь из своих старых платьев. Я должна буду купить несколько лент и кружев и сделать из него новое, чувствуя удовлетворение при мысли, что за него заплачено.

– Представляешь папино лицо, когда он увидит тебя в нем! – сразу же развеселилась Марго. – О, Минель, это будет так забавно!

Я согласилась, чтобы доставить удовольствие ей, а если говорить честно, то и себе. Мне тоже хотелось увидеть выражение лица графа. Он считает, что одержал временную победу, а я докажу ему обратное! Я не стану ничего от него принимать, чтобы он понял, насколько оскорбительным было его предложение, и как я им возмущена. Он должен знать, что я осталась в замке только из-за Марго. Как только она выйдет замуж за своего виконта, я тут же уеду.

Я хотела пойти на бал, зная, что он окажется более грандиозным, чем я могла себе представить, хотела увидеть графа среди гостей. Возможно, он не снизойдет до того, чтобы обратить на меня внимание. Интересно, будет ли там присутствовать Габриель Легран?

Должна признаться, что с удовольствием стала участвовать в заговоре с платьями. Эта история, по крайней мере, делала Марго счастливой. Роясь в своем гардеробе и заставляя меня по очереди примерять свои туалеты, она забывала о будущем.

Мы нашли простое голубое платье.

– Как раз твой цвет, – заявила Марго.

Платье было из прозрачного газа и с низким вырезом. Золотые и серебряные узелки сверкали на нем, как звездочки.

– Мне оно никогда не нравилось, – сказала Марго. – Но если его немного подновить, тебе оно будет к лицу. Правда, для бального платья оно простовато. Давай позовем Аннетт и спросим, что можно сделать.

Вошла Аннетт, внимательно осмотрела меня в предложенном платье и опустилась на колени с булавками во рту.

– Коротковато и слишком широко в поясе, – вынесла они приговор, покачав головой.

– Но ты же все можешь, Аннетт! – умоляюще воскликнула Марго.

– Не думаю, чтобы это было возможно переделать.

– Мы всегда называли ее Аннетт Pas-Possible, – сказала Марго. – Она сначала говорит, что это невозможно, а потом все делает как надо.

– Едва ли так будет на сей раз, мадемуазель, – лицо Аннетт выражало скорбь.

– Спусти-ка его с плеч, Аннетт, – посоветовала Марго. – У мадемуазель Мэддокс такие красивые покатые плечи, что их стоит показать. А если ты найдешь еще такой материал со звездочками… – И так как Аннетт продолжала качать головой, она добавила: – Чепуха! Я уверена, что он у тебя где-нибудь припрятан. Ты же всегда хранишь остатки.

Чем более мрачной становилась Аннетт, тем сильнее росла уверенность Марго в том, что с платьем все будет в порядке.

Марго оказалась права. Я была удивлена, глядя на переделанное платье из голубого шелка, газа и кружев. Хотя я не сомневалась, что оно будет выглядеть более простым в сравнении с другими, но это было настоящее бальное платье, и оно не нанесло почти никакого урона моему кошельку и совсем никакого – моей гордости.

Бал должен был происходить в старом зале, а граф – принимать гостей наверху большой мраморной лестницы. Торжество предстояло грандиозное даже по здешним стандартам – ведь на балу собирались объявить о помолвке графской дочери!

Я жалела Марго, которую впервые представят виконту и скажут: "Это твой будущий муж". Так было принято у аристократов, и я радовалась, что не принадлежу к их числу.

За день до бала произошла ночная тревога. Рано утром я услышала голоса на лестнице. Я открыла дверь и выглянула наружу.

Шум доносился из апартаментов графини. Я услышала усталый голос графа:

– Моя дорогая Ну-Ну, все это уже неоднократно случалось. Вы знаете, что это просто нервы.

– Нет, мсье граф, это не так. Она мучилась от боли. Я дала ей успокоительное, но оно не подействовало. Это настоящая боль, и я хочу, чтобы ее осмотрели врачи.

– Ну, так пошлите за ними.

– Я сделаю это без отлагательств.

– Тогда вам незачем так волноваться, Ну-Ну, и будить меня в такой час.

– Я знаю мою девочку. Она нуждается в помощи.

– Это не основание, чтобы поднимать шум на весь дом из-за crise de nerfs.

– Дело гораздо серьезнее.

– Вы же знаете, Ну-Ну, что послезавтра будет бал в честь моей дочери. Вот ее мать и хочет привлечь к себе внимание.

– Вы безжалостный человек, мсье граф.

– В подобных обстоятельствах приходится быть таким. Если бы вы проявляли больше твердости, возможно, эти приступы прекратились бы.

– Я все-таки пошлю за докторами.

– Делайте, как вам будет угодно.

Я осознала, что подслушиваю, и, пристыженная, вернулась в комнату. Бедная графиня! Ею пренебрегали, и, она, очевидно, пыталась пробудить к себе внимание с помощью своего слабого здоровья. Но если она пыталась привлечь внимание мужа, то использовала неверную тактику. Ей следовало бы проявить большую твердость духа, как это сделала я…

Я тут же взяла себя в руки, отогнав эти мысли и понимая, что я все больше и больше впутываюсь в дела семьи. С таким человеком, как граф, женатым на такой женщине, как графиня, это могло кончиться весьма плачевно. Я знала это и тем не менее все сильнее вмешивалась в их жизнь.

В тот же день прибыли врачи. Ну-Ну поджидала их и сразу же отвела к хозяйке. Графа не было в замке, но врачи изъявили желание подождать его.

* * *

Марго и я провели вечер вместе. Когда суета с платьем окончилась, она стала менее веселой.

– Интересно, как выглядит Робер? – сказала она.

– Странно, что ты никогда его не видела.

– Думаю, что видела, когда мы были детьми. Поместья его семьи находятся к северу от Парижа. По-моему, Робер как-то посещал нас, когда мы были в столице. Этот скверный мальчишка съел все gateaux, в том числе с кремом, которые я приберегала для себя.

– Не очень благоприятное начало для брачного союза, – заметила я и добавила: – Люди меняются с возрастом. Самые ужасные дети, подрастая, становятся очаровательными.

– Уверена, что он окажется веснушчатым толстяком!

– Неплохая мысль предвкушать отталкивающее зрелище. В итоге ты, возможно, будешь приятно удивлена.

Марго снова начала смеяться.

– Ты очень добра ко мне, Минель, и действуешь успокаивающе. Папа ценит это в тебе. Ты ему вообще ужасно нравишься.

– Так как я все равно уеду отсюда, когда ты выйдешь замуж, не очень важно, что он обо мне думает.

– Ты поедешь со мной, не так ли?

– Я еще не решила. Но ты должна понять, что я не могу провести всю жизнь в подобном положении.

– У меня есть план. Когда я выйду замуж, я хочу забрать к себе Шарло.

– Каким образом?

– Это ты должна придумать.

– Понятия не имею, как к этому приступить.

– Теперь ты говоришь, как Аннетт Pas-Possible! Все возможно, если только подумать как следует. А я твердо решила забрать Шарло. Я все время о нем думаю… ну, почти все время. Откуда я знаю, что за люди – его приемные родители? Только подумать, что он растет, разговаривает…

– Едва ли он уже разговаривает.

– И будет называть мамой другую женщину!

Я видела, что Марго доводит себя до очередного припадка истерии, и хотела этого избежать. Поэтому я успокоила ее, начав строить нелепые планы поисков Шарло. Мы должны поехать в гостиницу, где его от нас забрали, расспросить людей, и, возможно, нападем на след.

Марго обожала эту игру, и мы предавались ей долгое время, входя в такие подробности, что она и впрямь подумала, будто это возможно.

Да, я хорошо понимала, что Марго нуждается во мне.

 

Глава третья

Граф являл собой величественное зрелище, стоя наверху лестницы и принимая гостей. Марго была рядом с ним – раскрасневшаяся и привлекательная в своем коричнево-красном бархатном платье. Когда граф заметил меня, его взгляд воспламенился. Он посмотрел на мое платье. Я оказалась права, предвидя, что оно будет казаться простым в сравнении с нарядами других дам, но упустила из виду, что именно простота сделает его особенно заметным.

В моей спальне мне показалось, что я выгляжу весьма элегантной. Я расчесывала волосы, пока они не заблестели, став и вправду, как говорила мама, моей гордостью. Сделав модную высокую прическу, я позволила одной пряди свободно падать мне на плечо. Марго настояла, чтобы я прилепила крошечную черную мушку рядом с виском.

– Это подчеркнет размер и цвет твоих глаз, – сказала она. – Кроме того, такова мода.

Что это было за великолепное собрание! Большой зал, должно быть, повидал немало таких, но я никогда не видела ничего подобного. Из оранжереи замка принесли цветы. Яркие и душистые, они стояли в больших горшках и урнах. А как роскошно одеты были мужчины и женщины! Драгоценностей в тот вечер в замке, наверное, хватило бы на целое состояние. Музыканты расположились вокруг большого стола, а танцы были не похожими на те, что мы устраивали дома, и куда более изящными.

В моем переделанном платье, украшенном только брошью, которую мама надевала два раза в жизни, я, должно быть, выглядела невзрачным мотыльком, оказавшимся среди ярких стрекоз.

Если бы ты приняла подарок графа, то ни в чем не уступала бы гостям, упрекнула я себя. Но, конечно, об этом не могло быть и речи. Если я и была мотыльком, то, по крайней мерс, гордым.

Леон подошел ко мне и спросил, что я думаю о бале.

– Что мне не следовало на него приходить. Я выгляжу неподходяще.

– Это почему?

Я бросила взгляд на свое платье.

– Оно очаровательно, – заверил он меня. – Смотрите, как много дам похожи друг на друга, потому что они слепо следуют моде. Вы – другое дело. У вас свой стиль, и мне он очень нравится.

– Вы твердо решили быть со мной любезным?

– А почему нет? Может, присоединимся к танцующим?

– Я училась танцевать в школе, под маминым руководством. Но эти танцы совсем другие.

Тогда пойдемте станцуем наш собственный танец.

Мы так и поступили. Я всегда любила танцевать и забыла о недостатках моего наряда.

– Вы уже видели будущего жениха? – спросила я.

– Робера де Грасвиля? Да. Симпатичный юноша.

– Он очень молод?

– Ему лет восемнадцать.

– Надеюсь, он понравится Марго.

– Это хороший брак с точки зрения обеих семей. Я имею в виду, что за Маргерит дают отличное приданое, а Робер обеспечит ей солидное положение. Союз богатых семейств всегда желателен – он делает их еще сильнее. Это будет брак года. Маргерит, конечно, одна из главных членов семьи. Теперь понадобится искать невесту для Этьена.

– Полагаю, ему тоже обеспечен выгодный брак?

– Да, но здесь существуют оговорки. Помните, он ведь незаконнорожденный. Думаю, что брак Этьена служит причиной разногласий между его матерью и графом. Возможно, ее брат Люсьен прибыл как раз с целью обсудить этот вопрос. Они стремятся, чтобы Этьена узаконили, что граф, безусловно, мог бы устроить, если бы не надеялся иметь законного сына.

– Каким образом?

– Он ждет смерти графини.

Я поежилась.

– Да, – продолжал Леон, – это звучит бессердечно, но, как я уже говорил вам, мы, французы, – реалисты. Мы смотрим в лицо фактам – в том числе и граф. Он очень хотел бы избавиться от графини и жениться на молодой здоровой женщине, которая родила бы ему сыновей.

– Мерзко говорить так о графине, которая лежит больная в этом же доме!

– Скрипучие двери могут скрипеть очень долго. Скрипя, они привлекают к себе внимание и могут продержаться дольше крепких и сильных дверей.

Разговор о графине был мне неприятен, и я переменила тему.

– Так значит, у Этьена вскоре появится невеста?

– О, да, но де Грасвили не для него. Если только, конечно, его не узаконят. Разумеется, если Этьен будет признан наследником графа, все изменится. Мы привыкли к мысли, что граф женится на Габриель, как только овдовеет, и все решится само собой. Поэтому Этьен ждет. Он не хочет жениться на женщине без всяких перспектив, а уже после, став наследником громкого титула, понять, что заключил весьма невыгодный брак.

– Вы весьма циничны. А как насчет вас самого?

– Я, мадемуазель, свободный человек. Я могу выбрать любую невесту, если только, конечно, подойду ей, лишь бы она не была знатной дамой – в этом случае возникнут осложнения с ее семьей. Правда, графа это бы только позабавило. Но мое происхождение всем известно – я всего лишь крестьянин, которому повезло. Так что за меня могут выйти замуж лишь по любви.

– То же самое относится и ко мне, – улыбнулась я. – Знаете, я думаю, что нам с вами и впрямь повезло.

Кто-то притронулся к моему плечу. Я обернулась и увидела графа.

– Спасибо тебе, что развлекаешь мою кузину, Леон, – сказал он. – Теперь я сам потанцую с ней.

Это был приказ удалиться. Леон поклонился и отошел. Граф, взяв меня за руку, окинул взглядом мое платье. На его губах мелькнула улыбка.

– Вижу, дорогая кузина, что вы одеты согласно вашей гордости, – заметил он.

– Жаль, если вам не нравится мое платье, – ответила я, – и если вы считаете мое присутствие здесь неподходящим и нежелательным…

– На вас непохоже напрашиваться на комплименты. Вы отлично знаете, что здесь нет гостя, более подходящего и желательного для меня. Единственное, что меня разочаровывает, то, что нам приходится напрасно тратить время, а его у нас не так уж много.

– Вы говорите загадками.

– Которые вы в состоянии легко и правильно разгадать. Мы могли бы быть вместе, а не расходовать дни на… как бы вы это назвали – ухаживание?

– Безусловно, я бы так это не назвала.

– Тогда как же?

– Бесполезное преследование, которое, несомненно, скоро вас утомит.

– Уверяю вас, что я неутомимый охотник, и никогда не бросаю преследование, пока не настигаю добычу.

– В жизни наступает время, когда любого охотника постигает первая неудача. Сейчас именно это происходит с вами.

– Может, заключим пари?

– Я никогда не держу пари.

– Мне бы хотелось видеть на вас платье, которое приготовил вам я. А это одно из платьев Маргерит – я узнал его. Значит, вы взяли у нее то, чего не можете принять от меня?

– Я купила у нее это платье.

Граф громко расхохотался, и я заметила, что несколько человек наблюдают за нами. Я хорошо могла представить себе их комментарии – они размышляли обо мне так же, как Леон и Этьен, когда мне удалось их подслушать.

– Хорошо, что вы пришли на бал, – продолжал граф.

– Разумеется, вас убедила Маргерит.

– Я сказала ей, что вскоре собираюсь уезжать.

– И она заставила вас изменить решение? Славная девочка!

– Я уеду при первой возможности.

– Полагаю, вы планируете поехать с Маргерит после ее замужества?

– Она просила меня об этом, но я, наверное, вернусь в Англию.

– По-вашему, это любезно после того, как мы сделали все, чтобы вам понравиться?

– Вы сделали невозможным мое пребывание здесь.

– О, жестокая кузина! – пробормотал граф и добавил:

– Вам следует познакомиться с Робером. Пойдемте.

Я с удовольствием согласилась и была приятно удивлена, когда меня представили молодому человеку со свежим лицом и обаятельной улыбкой. Рассказ Маргерит о жадном мальчишке заставил меня ожидать увидеть толстого самодовольного юнца. Но ничего подобного. Робер де Грасвиль оказался высоким элегантным юношей.

Я ощутила к нему симпатию – ведь у него могли быть такие же дурные предчувствия, как у Марго. Робер поговорил со мной немного о лошадях и сельской жизни, после чего Марго подошла к нам в сопровождении ее партнера по танцам.

– Так вы познакомились с моей кузиной, мсье де Грасвиль? – спросила она.

Обращение казалось формальным для людей, которым вскоре предстояло вступить в брак. Робер ответил, что знакомство со мной доставило ему большое удовольствие.

– Сожалею, но вынужден вас оставить, – шепнул мне граф. – Увидимся позже.

– Пойдемте ужинать, – предложила Марго. Она повернулась ко мне. – Во время ужина будет сделано объявление о помолвке. Минель, пойдем с нами. Вы с Робером должны подружиться.

Я почувствовала облегчение, видя, что Марго хорошо относится к Роберу и не возражает против замужества. Конечно, нельзя было ожидать, что они влюбятся друг в друга с первого взгляда, но, по крайней мере, знакомство не вызвало у них взаимной антипатии.

Гости двинулись с новый зал, где находился буфет, и меня вновь поразила роскошь и элегантность обстановки. Повсюду ощущалось изобилие, а лакеи и дворецкие в пышных ливреях Фонтен-Делибов казались статистами на сцене.

На столах стояло вино с виноградников графа, и я, вспомнив о живущих неподалеку голодных крестьянах, испытала облегчение при мысли, что они всего этого не видят. Я огляделась вокруг в поисках Леона, интересуясь, думает ли он о том же, но не смогла его найти. Зато мне попались на глаза Габриель с братом. Она выглядела весьма ярко в своем, на мой взгляд, слишком блестящем платье, которое, однако, было ей к лицу. Думаю, что стоящий рядом с матерью Этьен гордился ею.

Я села за один из столов неподалеку от окна, вместе с Марго, Робером и еще одним молодым человеком – его приятелем.

Беседа текла легко, и я с радостью подметила, что Маргерит не выглядит несчастной. Коль скоро она смирилась с идеей, что мужа для нее выберут, ей вряд ли приходилось рассчитывать на более очаровательного юношу, чем Робер де Грасвиль.

Во время ужина граф объявил о помолвке. Это было встречено аплодисментами, а Марго и Робер встали рядом с графом, чтобы принимать поздравления. Я осталась за столом, разговаривая с соседом, но через несколько минут шум сзади заставил меня повернуться. Находясь близко к окну, я увидела за ним чье-то лицо, заглядывающее в комнату.

Мне показалось, что это лицо Леона.

Лицо исчезло, а я все еще смотрела в окно, когда тяжелый камень разбил стекло и влетел в комнату.

Краткое молчание сменили испуганные крики и звуки бьющегося стекла и посуды.

Я в страхе отшатнулась. Граф подбежал к окну и выглянул наружу. Затем он крикнул слугам:

– Обыщите сад! Спустите собак!

Послышался всеобщий шум, в котором вскоре вновь прозвучал голос графа:

– Ничего страшного! Какая-то злобная выходка! Будем считать, что этого неприятного инцидента не было.

Это походило на приказ, и меня удивило, что гости безоговорочно ему повиновались.

Я снова села. Разумеется, мне опять пришлось столкнуться с завистью тех, кто с трудом зарабатывал на жизнь, к людям, утопавшим в роскоши.

Что меня беспокоило более всего, так это воспоминание о мелькнувшем за окном лице. Неужели оно принадлежало Леону?

– Такие вещи происходят часто, – сказал мне мой сосед.

– На прошлой неделе это случилось у де Курси. Камень влетел в окно как раз тогда, когда я там обедал. Но это было в Париже.

Увидев приближающегося ко мне Леона, я почувствовала, как бешено заколотилось мое сердце.

– Скверная история, – заметил он, садясь напротив меня.

Я бросила взгляд на его туфли – на них не было ни пятнышка. Казалось невозможным, чтобы несколько минут назад он находился снаружи. Весь день шел дождь, трава до сих пор была мокрой, поэтому на обуви, безусловно, должны были присутствовать какие-нибудь следы.

– Надеюсь, вы не испугались? – спросил у меня Леон.

– Это произошло так внезапно!

– Но вы находились так близко от окна – на первой линии огня.

– Кто мог это сделать? – осведомилась я, в упор глядя на него. – Кому такое могло понадобиться?

– Несколько лет назад, я мог бы ответить, что какому-нибудь маньяку. Но теперь – другое дело. Это просто очередное выражение народного недовольства. Давайте вернемся в старый зал. Там снова начались танцы.

Я простилась с соседом по столу, и мы направились в старый зал. Я с облегчением подумала, что, наверное, ошиблась

– это никак не мог быть Леон.

Мысль об этом вызвала у меня радость, так как он мне очень нравился.

* * *

Я вернулась к себе в комнату. Мое платье лежало на кровати, а волосы были распущены, когда в дверь постучали.

Я вскочила, с ужасом подумав, что это может оказаться граф.

Вошла Марго.

– О, ты уже разделась, – сказала она. – Я должна поговорить с тобой. Этой ночью мне вряд ли удастся уснуть.

Она села на мою кровать.

– Что ты о нем думаешь, Минель?

– О Робере? О, я нахожу его очаровательным.

– И я тоже. Забавно, не так ли? Я ожидала увидеть нечто ужасное, но ты, как всегда, оказалась права. Если заранее строишь себе ужасную картину, то потом ощущаешь приятный сюрприз. Робер мне очень понравился. Когда я с ним танцевала, то желала, чтобы никогда не влюблялась в Джеймса Уэддера.

– Теперь уже бесполезно желать этого. Все уже произошло, и тебе остается только постараться забыть.

– Думаешь, я смогу?

– Не навсегда – время от времени к тебе будут возвращаться воспоминания.

– Да, если делаешь ложный шаг, то забыть о нем никогда не удастся.

– Но все время думать об этом тоже бессмысленно.

– Знаешь, Минель, по-моему, я смогла бы забыть о Джеймсе Уэддере, если бы не Шарло. Что мне делать, Минель? Должна ли я все рассказать Роберу?

Я молчала, не зная, что ей посоветовать. Откуда мне знать, что лучше для счастья Марго и Робера?

– Пока что ничего не рассказывай, – пошла я на компромисс. – Подожди, пока вы и Робер не начнете лучше понимать друг друга. В ваших отношениях появятся дружба, любовь, терпимость, и ты сама увидишь, когда придет время для правды.

– А Шарло?

– Я уверена, что о нем хорошо позаботятся.

– Но как я об этом узнаю? Если бы только я могла его видеть!

– Это невозможно.

– Ты говоришь, как Аннетт. Нет ничего невозможного! Скоро я поеду в Париж, остановлюсь там в папином доме, где мы будем принимать Грасвилей, а потом вернусь сюда, и мы с Робером поженимся. Ты поедешь в Париж со мной – там нам может представиться удобная возможность.

– О чем ты говоришь?

– Я имею в виду возможность отыскать Шарло. Если я смогу убедиться, что он счастлив, и приемные родители любят его, тогда все в порядке.

– Но как ты сможешь это сделать? Ты ведь даже не знаешь, где он.

– Мы узнаем это вместе, Минель! Мы поедем к кому-нибудь в гости – например, к милой старой Иветт, которая помогала Ну-Ну возиться с детьми…

– Но нам не позволят ехать одним.

– Я придумала план. Мы возьмем с собой мою горничную Мими и моего грума Бесселя. Они любят друг друга и хотят пожениться. Я обещала им, что когда буду жить в Грасвиле, они смогут приехать туда и там обвенчаться. Мими и Бессель так поглощены друг другом, что не замечают ничего вокруг. В любом случае они сделают для меня что угодно.

Я сочла этот план безумным, но, как всегда, не стала развеивать мечты Марго, потому что когда речь заходила о Шарло, она часто впадала в истерику.

Я никогда не подозревала, что у Марго могут возникнуть глубокие материнские чувства, но она была непредсказуемой, а многие женщины, похожие на нее, после рождения ребенка становились хорошими матерями.

Марго обсуждала план столь энергично, что мне едва удалось упомянуть о брошенном в окно камне.

– О, это! – равнодушно промолвила она. – Такое сейчас случается по всей стране. Никто на это не обращает внимания.

Наконец Марго ушла. Я чувствовала усталость, но долго не могла уснуть, а когда задремала, то во сне меня преследовало обезображенное ненавистью лицо Леона.

* * *

Все семейство занималось планами свадьбы Марго. Аннетт была расстроена и заявляла, что ни за что не успеет вовремя. Материалы были не того цвета, а гардероб Марго пребывал в ужасном состоянии. Тем не менее, оттуда извлекались платья одно красивее другого.

Марго весело щеголяла в них передо мной. Она хотела подарить мне кое-какую старую одежду, которую Аннетт могла, по ее выражению, "улучшить". Я купила несколько платьев, и сама произвела необходимые изменения под руководством Аннетт.

– Тебе понадобится одежда для поездки в Париж, – сказала Марго. Каждый раз, когда речь заходила об этом путешествии, ее глаза возбужденно блестели, и я знала, что она думает о своем плане.

Марго, Леон, Этьен и я часто ездили верхом. Иногда к нам присоединялся граф, и когда он делал это, то всегда устраивал так, чтобы мы с ним теряли других и оставались наедине. Все знали о его желании и, как обычно, старались идти ему навстречу. Против четверых я оказывалась беспомощной.

– Итак, мы продвигаемся не слишком быстро, не так ли? – заметил как-то граф.

– К чему?

– К блистательному концу, ожидающему нас обоих.

– Вижу, что вы в насмешливом настроении.

– Я всегда в отличном настроении, когда нахожусь в вашем обществе. Это хорошее предзнаменование.

– Это только показывает, что вы можете пребывать в хорошем настроении, когда захотите.

– Нет, только когда я счастлив, а это не всегда зависит от меня.

– А я думала, что такой человек, как вы, может контролировать свои настроения.

– Этого я так и не научился делать. Возможно, вы научите меня, потому что вам это отлично удастся. Вы были расстроены во время бала, когда в окно влетел камень?

– Я была испугана.

– Это какой-нибудь жалкий крестьянин.

– А вы не предполагаете, кто именно?

– Кто-то из ближайших деревень.

– То есть, из ваших собственных вассалов?

– Что за эпитет! Да, это мог быть один из моих собственных вассалов. Фактически, я в этом уверен.

– И это вас беспокоит?

– Разбитое окно – пустяк. Тревожно само намерение. Иногда я чувствую, что распадаются сами основы общества.

– А нельзя попытаться сделать их более устойчивыми?

Граф покачал головой.

– Это следовало сделать пятьдесят лет назад. Возможно, нам удастся пережить бурю. Видит Бог, моя страна за прошедшие века перенесла немало потрясений, да и ваша тоже. Но ваш народ иной – не столь легко воспламеняющийся. У них хватит ума подумать о последствиях возможной революции. Мы более импульсивны. Разница в натурах наших наций отражаются в вас и во мне. Вы всегда спокойны, пряча волнения в себе. Несомненно, ваша мать внушила вам, что показывать свои чувства – дурной тон. О, Минель, как много я бы дал, чтобы уехать из Франции с вами вдвоем на какой-нибудь остров посреди тропического моря! Там мы могли бы спокойно жить и любить друг друга!

Я была глубоко тронута его серьезностью, но он был прав, – меня приучили скрывать свои чувства, когда разум подсказывал мне, что так будет лучше.

– Уверена, что не прошло бы и недели, как вы устали бы от вашего острова, – сказала я.

– Давайте попробуем и поглядим, правы ли вы. Согласны?

– Такой вопрос не нуждается в ответе. Вы знаете, что я собираюсь уехать отсюда. Я остаюсь только до брака Марго, а потом вернусь в Англию.

– А бедность?

– Возможно, мне повезет. У меня есть квалификация.

– Уверен, что вы добьетесь успеха, чем бы ни занялись. Вы могли бы продолжать руководить школой, если бы не этот олух Джоэл. Какой глупец! Возможно, он когда-нибудь поймет, что потерял, и вернется, чтобы попробовать снова. Ответьте мне серьезно, Минель. Я знаю, что вы не одобряете мой образ жизни, но поверьте – это вопрос воспитания. Я живу так, как жили мои предки. Вы воспитаны по-другому. Вам я кажусь жестоким, аморальным и безжалостным. Это так?

– Безусловно, – согласилась я.

– И все же, говоря по-честному, Минель, я вам не вполне безразличен? – Так как я молчала, он добавил:

– Полноте! Неужели вы боитесь сказать правду?

– По-моему, – ответила я, – когда мужчина выражает восхищение женщиной, он так взывает к ее тщеславию, что ей трудно не испытывать благосклонности к тому, кто проявил такой хороший вкус.

– Как всегда, очаровательно! – рассмеялся граф. – Значит, восхищаясь вами, я в какой-то мере заслужил ваше расположение. Вы знаете степень моего восхищения, так что я вправе рассчитывать на вашу благосклонность.

– Я не могу вам верить, – серьезно сказала я. – Вы любили слишком многих женщин.

– Опыт всегда ценен – не имеет значения, в какой области, – а мой говорит мне, что я никогда не любил никого так, как люблю вас.

– Но вы не свободны…

– В один прекрасный день я могу стать таковым. Я прошу вас сказать, каков будет ваш ответ, когда я приду к вам с честным предложением брака.

– Которое вы никогда не сделаете, так как понимаете, что наш брак был бы весьма неподобающим.

– Уверен, что он был бы самым подобающим из всех, что когда-либо существовали!

– Что? Благородный аристократ и неудавшаяся школьная учительница!

– Аристократ испытывает настоятельную нужду в обучении.

– Вы смеетесь надо мной.

– Нет, – серьезно ответил он. – Я хочу, чтобы вы научили меня быть простым и человечным, показали мне, как быть счастливым.

– У вас слишком высокое мнение о моих возможностях.

– Но я убежден, что оцениваю их правильно. Неужели ваше расположение ко мне не усиливается при виде моей безумной любви к вам?

– Я подозрительна, и зная, что вы привыкли добиваться от женщин желаемого, опасаюсь, что вам просто интересно пробовать различные способы убеждения.

– Вы несправедливы ко мне. Более того, вы избегаете ответа. Надеюсь, я не вызываю у вас неприязни?

– Вы сами знаете, что нет.

– И вы наслаждаетесь нашими словесными поединками?

– Разумеется.

– Вот я и вырвал у вас признание! У меня сложилось впечатление, что вы избегаете меня, потому что я не могу предложить вам брак, а принять иное предложение вам не позволяет воспитание. Это верно, не так ли?

Снова я колебалась слишком долго.

– Я считаю, что получил ответ, – промолвил граф.

Мы поскакали к замку бок о бок.

 

Глава четвертая

– Кузина!

Голос был едва слышен в вечернем воздухе. Я прогуливалась в саду, и, подняв взгляд, увидела на балконе графиню, склонившуюся в шезлонге.

– Мадам? – вопросительно произнесла я, остановившись.

Ее бледное лицо было устремлено на меня.

– Могу я прервать вашу прогулку? Мне бы хотелось поговорить с вами.

– Конечно.

– Тогда поднимитесь. Лестница приведет вас на террасу. Я повиновалась, испытывая некоторое беспокойство, вполне понятное, если учитывать отношение ко мне ее супруга.

Поднявшись по каменным ступеням, я очутилась на террасе, примыкающей к спальне графини. Разумеется, она находилась не в средневековой части замка, а в более поздней и вполне комфортабельной.

– Сегодня тепло, – сказала графиня, – и я подумала, что немного воздуха пойдет мне на пользу. – Она улыбнулась. – Должно быть, такой здоровой женщине, как вы, кажется странным, когда люди все время говорят о своих недомоганиях. Садитесь.

Я села и ответила:

– Полагаю, когда человек здоров, он воспринимает это, как само собой разумеющееся и не думает о таких вещах.

– Вот именно. Какое счастье, когда не нужно беспокоиться о том, что и как на вас подействует! Сразу видно, кузина, что у вас отличное здоровье. Скажите, как вам здесь живется? Наверное, все кажется необычным после вашей школы? Я вам очень признательна за то, что вы сделали для моей дочери.

– За это мне платят, мадам.

– Да, но вы и впрямь делаете это отлично! – она приподнялась на подушках. – По-моему, у меня от воздуха начинает болеть голова. Нужно попросить Ну-Ну, чтобы она приготовила мне припарку на лоб. Ну-Ну великолепно делает ее из Бороды Юпитера. Вы выглядите удивленной – не знаете, что это такое… Когда живешь с Ну-Ну, то узнаешь все о таких вещах. Борода Юпитера – растение, которое, как говорят, служит талисманом от злых чар. Судя по вашему скептическому выражению лица, кузина, вы не верите в злые чары?

– Откровенно говоря, не верю.

– Это не обязательно связано с ведьмами, произносящими колдовские заклинания. Злые чары могут распространяться вполне естественным путем. Существуют люди, которые никогда и никому не делают ничего хорошего. Они и являются источником зла.

– Ну, это может быть правдой.

– Таких людей желательно избегать. Вы согласны, кузина?

Мне очень хотелось, чтобы графиня не называла меня кузиной. Она делала это с определенной долей иронии. Что-то явно крылось за ее желанием видеть меня.

– Конечно, согласна, – кивнула я.

– Я знала, что вы разделите мою точку зрения. Вы ведь такая разумная молодая женщина. Марго часто говорит о вас. Она считает вас источником разума. Я поняла, что мой муж… э-э… также высокого мнения о ваших способностях.

– Мне об этом неизвестно, – ответила я.

– Неизвестно мнение моего мужа? Неужели?

– Я… я не знаю его мнения обо мне.

Графиня улыбнулась.

– А мне казалось, он достаточно ясно дает понять, что находит вашу компанию весьма интересной. Графу нравится общество женщин… если они молоды, красивы и не лишены интеллекта. Им льстит его внимание, хотя оно всего лишь мимолетно, и они забывают о положении графа.

– Я никогда не забывала ни о положении графа, ни о своем собственном, – резко отозвалась я.

Графиня бросила взгляд на свои изящные руки.

– В конце концов, граф мой муж, – сказала она. – Он не может об этом забыть, хотя другие забывают достаточно легко.

– Я никогда не забуду об этом, мадам, – ответила я, ощущая смущение и гнев и желая дать ей понять, что не собираюсь покушаться на ее супруга.

– Вижу, вы и вправду очень разумны, – заметила графиня.

– Благодарю вас. Вскоре я вернусь в Англию.

– Ах! – вздохнула она. – Думаю, что с вашей стороны это правильное решение. – Графиня сделала паузу, и мне показалось, она сожалеет, что говорила столь откровенно. – Из рассказов Марго я поняла, что в Англии все по-другому.

– Это в самом деле так.

– Я почти никогда не покидаю замок, – продолжала она. Другое дело – муж, Он редко задерживается здесь надолго. Часто он уезжает в Париж, а я остаюсь в замке с Ну-Ну.

– Да, я знаю, что она служит вам большой поддержкой.

– Не представляю, что бы я без нее делала. Она мой друг, моя компаньонка, мой сторожевой пес. – Графиня взмахнула рукой. – Когда наступает темнота, мне становиться страшно, А вам, кузина?

– Нет, – ответила я.

– Вы храбрая, я это знаю. Я часто наблюдала за вами и Марго в саду, видела, как вы возвращаетесь после поездки верхом с моим мужем. Ну, Марго скоро выйдет замуж, а вы вернетесь в Англию. Так будет лучше, кузина. Я рада, что вы со мной в этом согласны. Мне бы хотелось, чтобы, вернувшись на родину, вы сохранили счастливые воспоминания о пребывании во Франции. – Графиня в упор смотрела на меня. Только что она предупреждала, чтобы я держалась подальше от ее мужа, что казалось вполне естественным для ревнивой супруги. Но теперь ее предупреждение было иного рода. Что она имела в виду, говоря о Ну-Ну, как о своей сторожевой собаке? Что граф – опасный человек, и чтобы я была с ним осторожна?

Графине не было нужды убеждать меня в этом.

– Да, – продолжала она, – вам следует вернуться в Англию. Здесь вас не ожидает ничего хорошего. О Боже! – графиня прижала руку ко лбу. – Моя голова просто раскалывается! Пожалуйста, пойдите в комнату, разыщите Ну-Ну и попросите ее приготовить припарку из Бороды Юпитера.

Это был сигнал об окончании аудиенции. Я прошла в комнату и передала просьбу Ну-Ну.

– Говорите, она позвала вас? – засуетилась та. – Она же знает, что разговоры ее утомляют! Ничего, припарка скоро ей поможет. Вы поднялись по лестнице из сада?

– Да, – ответила я.

– Ну, так можете вернуться тем же путем. Скажите, что я сделаю ей припарку после того, как заберу ее в комнату.

Я вышла на террасу. Графиня лежала с закрытыми глазами. Это означало, что ей больше нечего мне сказать, и что я могу удалиться.

Я все еще пылала от гнева и унижения. Когда я говорила с графиней, то не сразу осознала всю нелепость ее намеков. Сначала она дала мне понять, чтобы я держалась подальше от графа, так как он женат на ней и не может волочиться за мной. Можно подумать, что я сама этого не понимаю! Но затем графиня стала делать более зловещие намеки, будто ее муж одержим какими-то темными силами, о которых мне не известно.

Все это было весьма досадно, и еще сильнее укрепило меня в мысли, что я должна готовиться к отъезду.

* * *

Я много думала о графине. Если я испытывала из-за нее беспокойство, то она, безусловно, из-за меня. Возможно, до нее дошли какие-то сплетни, раз она сочла нужным дать мне двойное предупреждение.

Конечно, графиня была права – мне следует уехать как можно скорее. Я не должна была задерживаться так долго, но оправдывала себя тем, что Марго впадала в истерику каждый раз, когда я заводила разговор об отъезде.

Я не хотела обсуждать этот вопрос с Марго, и боялась, что она сама поднимет эту тему. Впрочем, избежать подобного разговора было не так уж сложно. Марго настолько была поглощена собственными делами, что едва ли захотела бы обсуждать чьи-нибудь еще.

Тем не менее я часто стала уединяться в саду, чтобы обдумать положение.

Во время разговора с графиней я чувствовала себя виноватой. Все же я ничего не делала, чтобы привлечь внимание графа. Ну-Ну бросала на меня из-под мохнатых бровей такие взгляды, словно я была самой Иезавелью. Ее отношение укрепляло меня в мысли, что я должна уехать, даже не дожидаясь свадьбы Марго.

Ситуация становилась невозможной. Если бы год назад мне рассказали о другой женщине, очутившейся в подобном положении, то я бы заявила: "Она должна сразу же уехать, если только у нее есть чувство собственного достоинства".

Бродя в окрестностях замка, я оказалась рядом с домом Габриель. Любовница графа поселилась рядом, чтобы им было удобнее встречаться! Я покраснела от стыда. И подобному человеку я позволила завладеть всеми моими помыслами!

Услышав стук копыт, я вздрогнула и подошла ближе к изгороди, пропуская всадника. Мне почудилось в нем что-то знакомое, хотя я не могла припомнить, что именно.

Незнакомец привязал лошадь к столбу у ворот дома Габриель. Когда я проходила мимо, он обернулся, и мы посмотрели друг на друга. Он казался немного испуганным и явно тоже подумал, что где-то меня видел.

Открыв ворота, мужчина направился по тропинке к дому. Я пошла своей дорогой, но внезапно мое сердце сжалось от дурного предчувствия. Я вспомнила, кто этот человек.

Это был Гастон – возлюбленный Жанны, служанки мадам Гремон.

* * *

Я не стала упоминать Марго о том, что видела Гастона. Это могло только расстроить ее. Я даже пыталась убедить себя, что ошиблась. В конце концов, я едва видела этого человека, когда мы жили у мадам Гремон. Приезжий мог быть просто похож на Гастона, чья внешность не содержала особенно характерных черт. Что он мог делать у мадам Легран? Забирать письма для своей хозяйки? Возможно ли, чтобы мадам Гремон и мадам Легран были знакомы? Конечно, возможно, если связующим звеном является граф. Две покинутые любовницы утешают друг друга. А может быть, не покинутые? С каждым днем это казалось все более отталкивающим.

Разумеется, я не могла быть уверенной, что права, и предпочитала думать, что ошибаюсь.

Пока я размышляла, ко мне подошел Этьен. Он сообщил, что его мать выразила желание повидать меня снова, и спросил, не позволю ли я ему проводить меня к ней.

Я сказала, что с удовольствием навещу мадам Легран, и несколько дней спустя мы с Этьеном подъехали к ее дому.

Меня провели в гостиную, где ожидала мадам Легран, одетая элегантно, но немного излишне нарядно в бледно-голубое шелковое платье с кружевом.

– Как я рада видеть вас, мадемуазель Мэддокс! – тепло приветствовала меня она. – Очень любезно, что вы пришли.

– Я очень рада, что вы меня пригласили, – ответила я, довольная, что мне представилась возможность надеть подаренный мамой костюм для верховой езды.

Этьен оставил нас, и я поняла, что мадам хочет побеседовать tete-a-tete.

Она предложила выпить le the, так как знает, насколько англичане любят его.

– Вы заметили, что мы во Франции все больше подражаем англичанам? Это должно вам льстить. Впрочем, в Париже такое куда заметнее, чем здесь. В лавках повсюду надписи: "Здесь говорят по-английски", а продавцы лимонада продают le Punch – английский напиток. Молодежь щеголяет в английских костюмах, женщины носят английские шляпы, и даже ипподром в Венссне подражает вашему Нью-маркету.

– Я этого не знала.

– Вам, очевидно, еще предстоит много узнать о Франции. Мы с каждым днем становимся все больше похожими на англичан.

– Это очень интересно.

– Вы сами все увидите, когда поедете в Париж. Вы, кажется, собираетесь ехать вместе с Маргерит?

– Да.

– Ей повезло с женихом. Граф сказал мне, что очень доволен помолвкой. Союз между Фонтсн-Делибами и Грасвилями – что может быть лучше!

Чай принес лакей, чья ливрея очень походила на ливреи слуг в замке – только чуть менее яркая и великолепная, а также с серебряными пуговицами вместо золотых. Последнее различие вызвало у меня улыбку.

– Мадемуазель улыбается? Вам нравится чай?

– Он превосходен, мадам.

И действительно, чай, сервированный на блюдцах из севрского фарфора, был очень хорош, хотя и не походил на нашу домашнюю заварку.

К чаю подали несколько необычайно вкусных пирожных с кремом.

– Мне казалось, что нам следует познакомиться поближе,

– продолжала мадам Легран. – Я видела вас на балу, но в таких условиях едва ли возможно побеседовать. Какая отвратительная история с этим камнем, брошенным в окно! Если негодяя поймают, то не хотела бы оказаться на его месте. Граф – суровый человек и не проявит к нему милосердия.

– Вы думаете, его найдут?

Передо мной словно в тумане мелькнуло лицо Леона, и я мысленно велела себе не быть дурой. Ведь это была просто иллюзия. Конечно, Леон тут не при чем. Он не мог появиться в комнате так скоро и в абсолютно чистой обуви. Очевидно, у меня просто разыгралось воображение.

– Сомневаюсь, – ответила мадам Легран. – Разве только его выдаст кто-нибудь из недругов. Такие вещи происходят по всей стране. Не знаю, чем все это кончится. Вы останетесь во Франции, мадемуазель?

– Я побуду некоторое время с Марго, а когда она выйдет замуж, вернусь в Англию.

Мадам Легран не сумела скрыть облегчения.

– Должно быть, было интересно, – быстро сказала она,

– обнаружить ваше родство с семьей графа – пусть даже весьма отдаленное.

Так как я не ответила, мадам продолжала:

– Скажите, кто именно в семье графа женился на англичанке? Я давно знаю Фонтен-Делибов, и никогда ни о чем подобном не слышала.

– Вы должны спросить об этом графа, – ответила я.

– Эти дни я его редко вижу, – вздохнула она. – А было время… Граф сделал большую ошибку, вступив в этот брак. Вы, конечно, знакомы с графиней?

– Да, – холодно отозвалась я, так как считала бестактным ее упоминание о графине в таком аспекте.

– Я спрашиваю, – промолвила мадам Легран, – потому что она ведет уединенную жизнь и редко бывает на людях. Бедная Урсула! Ведь с самого начала было ясно, что у них ничего не получится. Нет смысла скрывать мою связь с графом, потому что о ней знают все. У нас прекрасный сын – наш Этьен. А она смогла родить ему только Маргерит. Скажу вам откровенно, он никогда не переставал жалеть, что не женился на мне.

– Так почему же граф этого не сделал? – все так же холодно осведомилась я.

– Моя семья была вполне приличной, но все же не могла сравниться с его. Я была вдовой. – Она пожала плечами. – Мы оба были тогда очень молоды. Я никогда не забуду те дни! Как мы были влюблены друг в друга! – Мадам рассмеялась. – Вижу, вы немного шокированы. Англичане не говорят столь свободно о таких вещах, как мы. Да, ему пришлось осознать, что он совершил трагическую ошибку.

– Пирожные великолепны, мадам. У вас, должно быть, отличная кухарка.

– Я рада, что они вам понравились. Граф очень их любит. Впрочем, не знаю, придутся ли они ему по вкусу завтра – он весьма непостоянен в своих привязанностях.

– Они такие воздушные, что их хочется есть еще и еще.

– Этьену они тоже нравятся. Мы планируем и для него подходящий брак, но он не спешит.

– Никогда не стоит спешить в важных вопросах.

– Вы, наверное, знаете, что Этьен воспитывался в замке.

– Да, знаю.

– Граф гордится им. Он красивый молодой человек, не так ли?

– Разумеется. Он очень красив.

– Кто может сказать, как сложится его будущее…

– Будущее никто из нас не в состоянии предугадать.

Мне доставляло довольно злобную радость переводить беседу на общие темы, хотя я видела, что мадам Легран все время пытается сделать ее личной. Я хорошо понимала ее мотивы. Как и графиня, она предупреждала меня, но делала это по иной причине. Я верила, что графиня хоть немного беспокоилась обо мне, в то время, как Габриель думала только о себе.

– Но мы можем попытаться, – возразила она. – Если знаешь кого-то очень давно, то можно предвидеть, как он поведет себя в определенных обстоятельствах. Вы согласны?

Я ответила, что, конечно, каждый может строить догадки, но так как большинство людей непредсказуемы, ни в чем нельзя быть уверенным.

Мадам Легран кивнула.

– У нас была странная жизнь. Я встретилась с графом, будучи молодой вдовой. Я пришла к нему просить за отца, которого заточил в тюрьму его отец. Но граф не сумел мне помочь. Мой отец умер в тюрьме, обвиненный неизвестно в чем.

– Да, – сказала я. – Я слышала об этих ужасных lettres de cachet.

– По-моему, одна из причин сожалений графа о том, что он не женился на мне, заключается в том, что это в какой-то мере могло бы искупить зло, причиненное его отцом моему. Граф как-то сказал, что если бы ему вновь представилась такая возможность…

Я кивнула.

– С вашим отцом поступили чудовищно несправедливо.

– Шарль-Огюст – странный человек. У него бывают приступы угрызений совести. Посмотрите на Леона. Он определенно выиграл от вреда, причиненного его семье. Пожалуй, лучше оставить все, как есть. Этьен, конечно, будет узаконен – Шарль-Огюст обещал сделать это, если только снова не женится и не заимеет законного сына. Но ведь он не может поступить так, будучи женатым, верно?

– Это весьма сложное дело, – заметила я. – Кто знает, как оно кончится.

– Ну, вы скоро покинете нас и забудете о наших проблемах. – Ее блестящие глаза как будто сверлили меня насквозь. Она словно внушала мне мысль об отъезде.

Затем мадам Легран настояла на том, чтобы показать мне свои сокровища, основными из которых были золотые часы и замок из слоновой кости. Вещички были красивые и искусно сделанные.

– Подарки от графа после рождения Этьена, – объяснила мне она, показав затем другие подношения.

– Шарль-Огюст очень щедр к тем, к кому он привязан. Конечно, у него были и другие женщины, но их царствование было недолгим. Они быстро исчезали, и о них не вспоминали.

– Весьма печально, – сухо промолвила я, – если только они сами не были рады удалиться.

Мадам удивленно на меня посмотрела, явно не поняв моих слов.

Я ощутила облегчение, когда пришел Этьен, чтобы сопровождать меня в замок.

– Я поведу вас по дороге, которую вы, безусловно, еще не знаете, – сказал он. – Она ведет от дома к замку. Граф приказал сделать ее восемнадцать лет назад.

Тропинка шла из сада через лес, и я удивилась, как быстро мы добрались до замка.

– Почему эту дорогу так мало используют? – спросила я.

– Граф дал понять, что она предназначена только для него и моей матери. Поэтому люди держались от нее подальше, что стало правилом.

Мы подъехали к стене замка, и через дверь проникли во двор. Я и впрямь никогда еще не пользовалась этим путем.

* * *

Ближе к вечеру Ну-Ну резко постучала в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошла ко мне в комнату.

– Графиня желает вас видеть, – заявила она, бросая на меня презрительный взгляд с явным намерением смутить меня, что ей удалось.

Я поднялась.

– Не сейчас. В восемь вечера. Она хочет вам что-то сказать.

Я ответила, что приду в назначенное время.

– Не опаздывайте. Мне хотелось бы приготовить ее ко сну до девяти.

Кивнув, Ну-Ну вышла из комнаты.

Странная женщина, подумала я. Немного сумасшедшая, как все люди с навязчивыми идеями. Впрочем, ее идеи были абсолютно бескорыстны. Бедная Ну-Ну, потеряв мужа и ребенка, обратилась к Урсуле за утешением и до известной степени обрела его.

Я задумалась о том, каково было детство Урсулы до того, как она стала инвалидом, и как она могла мириться с жизнью затворницы. Ей как будто нравилась подобная жизнь, так как она давала возможность почти не видеть мужа. Урсула, должно быть, ненавидела графа, а еще вероятнее – боялась. Что же он сделал, чтобы внушить ей такой страх? Казалось, Ну-Ну что-то знает. Несомненно, Урсула полностью доверяла ей. Граф пренебрегал женой, потому что она его не интересовала; он чувствовал себя обманутым, так как она не сможет родить ему сына; он открыто имел любовниц и даже поселил одну из них неподалеку от замка. Но что заставляло графиню бояться его?

Я многое хотела узнать об Урсуле.

Без нескольких минут восемь я направилась к ней в комнату. Было еще рановато, и я, зная пунктуальность Ну-Ну, помешкала в коридоре, глядя в окно.

Наконец пробило восемь.

Я подошла к слегка приоткрытой двери, толкнула ее и заглянула внутрь. Почувствовав сквозняк из двери, ведущей на террасу, я заметила спину выходящего через нее графа.

Какое счастье, что я не пришла раньше и не застала его в комнате жены! Это было бы весьма неудобно.

На цыпочках я приблизилась к кровати.

– Мадам, – начала я и тут же осеклась. Графиня лежала на подушках, полузакрыв глаза, и явно дремала.

– Вы хотели видеть меня, мадам?

Глаза закрылись полностью. Казалось, она спит.

Меня заинтересовало, почему графиня не отменила нашу встречу, если она настолько устала. На столе у кровати стояла обычная батарея пузырьков и стакан. Я его и понюхала, так как на дне был осадок. Очевидно, графиня приняла снотворное, что всегда делала перед тем как ложиться вечером. Но она должна была знать, как скоро лекарство начинает действовать, и не принимать его перед тем, когда я собиралась придти к ней по ее же просьбе.

Стоя в комнате, я услышала шорох позади. Вошла Ну-Ну и устремила взгляд на стакан в мой руке.

– Я пришла повидать мадам в восемь, – сказала я, возвращая стакан на стол.

Ну-Ну посмотрела на спящую женщину, и выражение ее лица изменилось.

– Бедная овечка, – промолвила она. – Должно быть, она устала. Он побывал здесь и утомил ее, как всегда. Наверное, она заснула внезапно.

– Вы скажете графине, когда она проснется, что я приходила к ней?

Ну-Ну кивнула.

– Возможно, она захочет повидать меня завтра.

– Посмотрим, как она себя будет чувствовать, – сказала Ну-Ну.

Пожелав ей доброй ночи, я вышла из комнаты.

* * *

Следующий день надолго запечатлелся в моей памяти.

Я проснулась, как обычно, когда одна из служанок принесла горячую воду и поставила ее в ruelle. Я умылась и выпила кофе с brioche1, уже находившимися в комнате.

Марго явилась с подносом для нашего совместного petit dejeuner2.

Мы говорили о предстоящей поездке в Париж, и я была рада, что она не упоминала Шарло. Меня утешало, что мысли о предстоящем браке успокаивают ее, так как я опасалась противоположного эффекта.

Когда мы болтали, дверь открылась, и вошел граф. Я никогда не видела его расстроенным, но сейчас он находился именно в таком состоянии.

Граф переводил взгляд с Марго на меня и, наконец, сообщил:

– Маргерит, твоя мать умерла.

Я почувствовала, что меня охватывает ужас, и боялась, что заметят, как я дрожу.

– Она, должно быть, скончалась во сне, – продолжал граф. – Ну-Ну только что обнаружила это.

Он избегал моего взгляда, и мой страх усилился.

* * *

В замке ощущалось напряжение. Слуги перешептывались по углам. Меня интересовало, о чем они говорят. Отношения между графом и графиней были хорошо известны, и слуги безусловно знали, что граф желал бы освободиться от супруги.

Марго снова пришла ко мне.

– Я должна поговорить с тобой, Минель, – сказала она. – Это ужасно. Она ведь была моей матерью, а я едва знала ее. Она как будто не хотела, чтобы я была рядом с ней. Когда я была маленькой, то считала, что являюсь причиной ее болезни. Ну-Ну, казалось, думает так же. Бедная Ну-Ну! Она сидит около ее кровати, раскачивается взад-вперед и вытирает слезы передником. Я слышала, как она бормочет: "Урсула, малышка".

– Марго, – спросила я, – как это произошло?

– Мама ведь давно болела, правда? – ответила Марго, словно защищаясь, и я спросила себя, о чем она думает.

– Очевидно, – продолжала Марго, – она была больна более серьезно, чем мы считали. Нам ведь все время казалось, что она только воображает свои болезни.

Вскоре прибыли врачи. Они долго оставались с графом в комнате покойной.

* * *

Граф позвал меня в библиотеку, и я пошла туда, полная дурных предчувствий.

– Пожалуйста, садитесь, Минель, – сказал он. – Это неожиданный удар.

Его слова принесли мне огромное облегчение.

– Я всегда считал, что болезнь графини – плод ее воображения, – продолжал граф. – Но я оказался несправедлив к жене. Она действительно была серьезно больна.

– А какая у нее была болезнь? Он покачал головой.

– Доктора сбиты с толку. Им не вполне ясно, что явилось причиной ее смерти. Ну-Ну слишком расстроена, чтобы говорить. Она ведь была с графиней, начиная с ее рождения, и очень к ней привязалась. Боюсь, что этот удар окажется для нее слишком тяжелым.

Я ждала продолжения, но граф, казалось, не находит слов.

– Будет вскрытие, – медленно произнес он наконец.

Я с изумлением уставилась на него.

– Таков порядок, – объяснил он, – когда причина смерти не установлена. У врачей, однако, сложилось мнение, что она что-то приняла.

– Не может быть! – воскликнула я.

– Ее лицо спокойно и мирно, – промолвил граф. – Мы можем быть уверенными только в одном – моя жена умерла без мучений. Она просто скончалась во сне.

– И, по-вашему, причиной ее сна явилось какое-то лекарство?

– Возможно. Завтра Ну-Ну придет в себя и, наверное, сможет нам помочь. По-моему, у Урсулы была привычка принимать на ночь снотворное. – Граф не сводил блестящих глаз с моего лица, но я избегала его взгляда. Меня терзал страх.

– Конечно, Ну-Ну должна знать, принимала ли графиня снотворное, – кивнула я.

– Ну-Ну всегда готовила для нее лекарства. Уверен, что, когда она сможет говорить, мы поймем, как это произошло.

– Вы думаете, что графиня…

– Что она сделала это намеренно? Нет, конечно. По-моему, произошла какая-то ужасная ошибка. Но догадки нам не помогут. Все это крайне неприятно, и я предпочел бы, чтобы вас и Маргерит здесь не было. Так что готовьтесь к отъезду в Париж. Думаю, вам следует ехать сразу же после вскрытия. – Он сделал паузу и затем продолжал: – Очевидно, вам не стоит подолгу находиться в моем обществе. – Граф криво усмехнулся, и я поняла его мысли. Графиня умерла внезапно, а его интерес ко мне был очевидным, так что мы оба могли попасть под подозрение. – Пошлите ко мне Маргерит, – добавил он. – Предупрежу ее, чтобы она готовилась к скорому отъезду в Париж.

* * *

Это была кошмарная неделя. Подозрения витали в воздухе, сосредотачиваясь на мне. Я спрашивала себя, что будет, если графа или меня обвинят в убийстве. Мне уже чудились строгие голоса, расспрашивающие меня о моих отношениях с графом. Я его кузина, не так ли? Ну, тогда не буду ли я любезна объяснить…

Граф был менее обеспокоен. Он не сомневался, что все должно выясниться. Весьма неприятная сцена произошла однажды вечером с Ну-Ну, которая зашла ко мне в комнату, когда я уже собиралась ложиться спать.

Ну-Ну выглядела совсем больной. Я не сомневалась, что она ни разу не заснула после смерти графини. Глаза ее были ввалившимися, волосы – растрепанными, седые пряди свисали на лицо. Завернувшаяся в халат, она напоминала привидение.

– Вы выглядите виноватой, мадемуазель, – заметила Ну-Ну.

– Я не выгляжу и не чувствую себя виноватой, – ответила я. – Вам отлично известно, Ну-Ну, что для этого нет никаких оснований.

– Это было ее снотворное, – продолжала она. – Я обычно давала его ей, когда она не могла заснуть. Но я точно знала количество, а вчера она приняла тройную дозу. Снотворное, как правило, действует через час, но когда я вошла, она уже спала… И вы, и он были у нее в тот вечер…

– Вам известно, что графиня спала, когда я к ней приходила. Было ровно восемь часов.

– Я не поняла, что происходит. Лекарство стояло у ее кровати. Но кто-то пробрался в комнату и увеличил дозу…

– Говорю вам, она спала, когда я приходила…

– Я вошла и застала вас со стаканом в руке.

– Что за ерунда! Я только что вошла в комнату.

– Но ведь там был кто-то еще, верно? Вы знаете это. Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам.

– На что вы намекаете?

– Излишняя доза не могла попасть в стакан без того, чтобы кто-то подлил ее туда. Кто-то сделал это… кто-то, живущий в замке…

На мгновение я была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Я вспомнила, как граф выскользнул на террасу через французское окно. Сколько он пробыл в комнате жены? Достаточно, чтобы дать ей роковую дозу и дождаться, пока она примет ее? Нет, сказала я себе, я этому не верю!

– Вы же не знаете причину ее смерти, – неуверенно промолвила я. – Ведь еще ничего не доказано.

Глаза Ну-Ну в упор уставились на меня.

– Я все знаю, – заявила она, подойдя ко мне и взяв меня за руку. – Если бы моя малышка не вышла замуж, то она была бы жива. Помню, как в ночь перед венчанием я не могла ее утешить. Будь прокляты эти браки! Почему детям не могут позволить оставаться детьми, пока они не поймут, что такое жизнь?

Несмотря на не покидавший меня страх при мысли, насколько глубоко я замешана в эту историю, я чувствовала жалость к Ну-Ну. Казалось, что после кончины ее любимой подопечной она несколько повредилась в уме. Свирепый дракон, охранявший сокровище, превратился в жалкое существо, желающее только уползти в угол и умереть. Ну-Ну оглядывалась вокруг в поисках виноватого. Бедняжка ненавидела графа, и ее злоба была направлена главным образом против него, но так как о его расположении ко мне хорошо знали, то она обратила ее и на меня.

– О, Ну-Ну, – промолвила я с состраданием, – я так жалею о случившемся!

Она искоса взглянула на меня.

– Вы, очевидно, думаете, что теперь, когда ее убрали с пути, вам будет легче…

– Ну-Ну! – воскликнула я. – Прекратите эти злые речи!

– Вас ожидает приятный сюрприз. – Она расхохоталась жутким смехом, напоминающим кудахтанье курицы. – Вы и он сговорились…

– Вы не должны так говорить. Это неправда. Позвольте, я отведу вас в вашу комнату. Вы нуждаетесь в отдыхе – для вас это было страшным ударом.

Внезапно Ну-Ну беззвучно заплакала и слезы градом струились по ее лицу.

– Бедная моя овечка, дорогая моя малышка, она была для меня всем! Никого и ничего у меня больше не было…

– Я знаю…

– Но я потеряла ее. Теперь ее нет.

– Пойдемте, Ну-Ну. – Взяв старую женщину за руку, я повела ее к ней в комнату.

Когда мы подошли к двери, Ну-Ну вырвалась от меня.

– Я пойду к ней, – заявила она и направилась в комнату, где лежало тело графини.

* * *

Это были трудные дни. Я редко видела графа. Он избегал меня, что было весьма разумно, так как я не сомневалась, что повсюду гуляют сплетни, в которых его имя связывали с моим.

Когда мы с Маргерит, Этьеном и Леоном ехали верхом по деревне, в нас бросили камнем, который ударил Этьена по руке, но, очевидно, предназначался мне.

– Убийца! – послышался крик.

Мы увидели компанию парней и поняли, что камень швырнул кто-то из них. Этьен хотел погнаться за ними, но его остановил Леон.

– Лучше соблюдать осторожность, а не то может вспыхнуть мятеж. Не обращай на них внимания.

– Но они нуждаются в уроке!

– Лучше позаботимся, чтобы они не преподали его нам.

После этого я старалась не выходить из дома.

Мы не могли уехать из замка до вскрытия, потому что положение графа привлекло всеобщее внимание. Я очень боялась, так как знала, что все считают, будто он убил свою жену.

Я испытала огромное облегчение, узнав, что не должна давать показания, так как боялась, что начнут выяснять причину моего приезда во Францию, и всплывет история с Марго. Как бы реагировал на это Робер де Грасвиль? Захотел бы он в таком случае жениться на ней? Иногда мне казалось, что ей лучше во всем ему признаться, но с другой стороны, я не считала себя достаточно опытной, чтобы судить, насколько это было бы разумно.

Граф вернулся после процедуры вскрытия. Дело было закрыто, и вердикт гласил, что причиной смерти явилась излишняя доза снотворного, содержащего опиум в большом количестве. Графиня, как выяснилось, страдала заболеванием легких, от которого скончалась ее мать. Врачи, недавно посещавшие ее, не сомневались, что у нее ранняя стадия этого недуга. Если графине было это известно, то она знала, что позже ей предстоит переносить мучительные боли. Поэтому не исключено, что она покончила с собой, приняв смертельную дозу снотворного, уже некоторое время употребляемого ей в небольших количествах, действие которых было безвредным и вызывало всего лишь крепкий сон.

В тот день, когда вернулся граф, Ну-Ну зашла ко мне в спальню. Она, казалось, испытывала радость, видя, что мне не по себе.

– По-вашему, мадемуазель, дело закончено? – осведомилась Ну-Ну.

– Закон удовлетворен, – ответила я.

– Закон! А что такое закон? Кто его всегда осуществлял? Он и ему подобные! Один закон существует для богатых, другой – для бедных. А у него есть друзья повсюду. – Она подошла поближе ко мне. – Он угрожал мне. "Прекратите ваши скандальные сплетни, Ну-Ну, – сказал он. – Или можете убираться отсюда! Вы хотите, чтобы вас выгнали прочь от комнат, где она жила, от ее могилы, где вы можете плакать и упиваться вашей скорбью?" А я ему ответила: "Вы приходили к ней в комнату. А потом туда явилась эта женщина. Наверное, пришла поглазеть, сделали ли вы то, что задумали вдвоем с ней".

– Перестаньте, Ну-Ну, – сказала я. – Вы знаете, что1 я приходила, потому что графиня пожелала меня видеть. Вы же сами сообщили мне об этом. Когда граф ушел, она почти спала.

– Значит, вы видели, как он уходил, верно? Вы вошли как раз в этот момент. Да, странное дело…

– В нем нет ничего странного, Ну-Ну, – твердо заявила я. – И вы это отлично знаете.

Она казалась испуганной.

– Почему вы так в этом уверены?

– Потому что единственно возможный вердикт уже вынесен.

Ну-Ну расхохоталась. Я взяла ее за руку.

– Вернитесь к себе, Ну-Ну. Постарайтесь отдохнуть и успокоиться. Это ужасная трагедия, но она уже окончена, и нет смысла смаковать подробности.

– Она окончена для некоторых, – мрачно промолвила Ну-Ну. – Жизнь кончилась для моей малышки и ее старой няни. А другие, возможно, думают, что для них она только началась.

Я сердито сдвинула брови, а она внезапно села и закрыла лицо руками.

Спустя некоторое время Ну-Ну позволила отвести ее к себе в комнату.

* * *

Камень с прикрепленной к нему запиской обнаружила я. Он лежал в коридоре, у двери моей спальни. Сначала я увидела разбитое стекло, а затем какой-то предмет на полу.

Я подобрала его. Это был тяжелый камень, к которому прикрепили клочок бумаги. На нем было написано корявым почерком: "Аристократ! Ты убил свою жену, но один закон существует для бедных, а другой – для богатых. Берегись! Твое время придет."

Несколько ужасных секунд я стояла неподвижно с запиской в руке.

Я обычно принимала быстрые решения, хотя, возможно, далеко не всегда правильные. Сейчас я решила, что никто в замке не должен видеть это послание.

Я положила камень на пол, и забрала записку к себе в спальню, где внимательно изучила ее. Почерк был скверным, но мне казалось, что писавший намеренно старался произвести впечатление малограмотного человека. Я пощупала бумагу – она была плотной и хорошего качества, а не такой, которой пользуются бедняки, если они умеют писать. Бумага была бледно-голубого оттенка и казалась почти белой.

В моей комнате стояло бюро, где хранились листы писчей бумаги с адресом замка, написанным сверху изящными золотыми буквами. Записка была написана на бумаге того же сорта – клочок мог быть оторван от листа.

В этом мне виделось нечто многозначительное. Возможно ли, что кто-либо из обитателей замка был злейшим врагом графа?

Как всегда в трудные минуты, я обратилась за советом к маме и словно услышала ее голос: "Уезжай! Тебе грозит опасность! Ты уже замешана в дела графского семейства, и с этим надо кончать без промедления! Возвращайся в Англию, поступи работать компаньонкой или гувернанткой, а еще лучше открой школу".

Она права, подумала я. Я слишком привязалась к графу. Он как будто и в самом деле околдовал меня. Я пыталась не верить, что он подлил роковую дозу в стакан графини, но не могла сказать себе честно, что не испытываю сомнений на этот счет.

Марго подошла к двери.

– Опять разбили окно, – сообщила она. – Камень лежит в коридоре.

Я встала и вышла посмотреть.

– Глупые люди! – пожала плечами Марго. – Чего они хотят этим добиться?

Она не была испугана – такое случалось повсюду.

* * *

Граф послал за Марго и за мной. Он выглядел старше и суровее, чем до смерти жены.

– Я хочу, чтобы завтра вы отправились в Париж, – сказал он. – Думаю, так будет лучше. Я получил записку от Грасвилей. Они хотят, чтобы вы посетили их, но мне кажется, что для вас разумнее остановиться в моей парижской резиденции. Вы в трауре, и Грасвили пускай навестят вас там. Можете купить все необходимое. – Внезапно граф повернулся ко мне. – Я полагаюсь на вас. Надеюсь, вы присмотрите за Маргерит.

Я подумала, следует ли рассказать ему о записке, брошенной в окно вместе с камнем, но решила, что это лишь усилит его тревогу, а кроме того не могла упоминать об этом в присутствии Марго. Я надеялась до отъезда увидеться с графом наедине, но ему, несомненно, было известно, что за нами пристально наблюдают, и что о нем говорят, будто он избежал правосудия, потому что имел много влиятельных друзей.

Я пошла к себе в комнату готовиться к отъезду. Вытащив из ящика записку, я задумалась над тем, что с ней делать. Я не могла оставлять ее здесь, но боялась взять ее с собой и потерять. В конце концов, я приняла одно из моих внезапных решений: разорвала записку в клочки, вынесла их в холл и бросила в горящий камин, наблюдая, как их охватывает пламя. Сморщенная бумага напомнила мне злобное лицо, которое я видела за окном во время бала.

Леон! И бумага, очевидно взятая в замке!

Это казалось невозможным. Леон не мог предать человека, столько сделавшего для него. Я была так расстроена недавними событиями, что у меня просто разыгралось воображение.

Мы уехали рано – вскоре после рассвета.

Граф спустился во двор, чтобы проводить нас.

– Берегите мою дочь… и себя, – сказал он, взяв меня за руку, и добавил: – Будьте терпеливы.

Я знала, что он имеет в виду, и его слова наполнили меня дурными предчувствиями.