Амелия сидела у окна и глядела на море. Хотя дул свежий ветерок, ее самочувствие не улучшалось, однако Амелия была сегодня в радостном настроении: старший брат пообещал приехать к ней в гости из Брайтона.

Вышивание лежало у Амелии на коленях. Теперь ее даже такая работа утомляла. С каждой неделей Амелия уставала все больше, и у нее возникло тяжелое предчувствие, что через год в это же время ее уже здесь не будет.

С Амелией сидела ее сестра Мария. Что бы она делала без Марии! Это была любимая сестра Амелии. Из братьев же она больше всего любила Георга. В последнее время Амелия и Мария еще больше сблизились. Георг обитал в другом мире, в мире любовных утех и веселья, а бедняжка Мария, которая в юности была такой хорошенькой, а сейчас напоминала увядший цветок, делила с сестрой печаль и уныние.

Мария вошла в комнату и увидела, что сестра сидит, положив руки на колени.

— Тебе следовало бы немножко поспать, — произнесла Мария.

— Я все утро спала. Мне не хочется тратить всю жизнь на сон... вернее, остаток жизни.

— Не говори так, прошу тебя.

— О, Мария, давай будем откровенны. Ты же знаешь, мои дни сочтены.

— Ничего я такого не знаю!

— Нет, знаешь, милая сестрица. Но не желаешь с этим смириться.

Мария почти сердито покачала головой, и Амелия ласково проговорила:

— Иди сюда. Присядь, давай немножко поболтаем.

Мария взяла маленькую скамеечку для ног и, приставив ее к креслу Амелии, села на нее.

— Какой сегодня чудесный день! — сказала она. — Надеюсь, в Брайтоне погода тоже хорошая, и Георгу приятно ехать.

— Как прекрасно, что мы увидим его. Хотя... мне хотелось бы, чтобы он был счастливее.

— Но почему бы Георгу не наслаждаться счастьем? У него есть все, о чем можно только пожелать. Он свободен.

— Свободу ценишь лишь тогда, когда ты ее лишен... как крепкое здоровье, богатство и... молодость.

Мария вздохнула.

— Мы все стареем. Даже тебе, Амелия, уже исполнилось двадцать шесть. Двадцать шесть, а ведь ты из нас самая младшая... Что же до Георга, то он сам виноват. Я слышала, он порывает свои отношения с миссис Фитцгерберт. С чего бы ему быть в таком случае счастливым?

— Он полагает, что с леди Хертфорд ему будет лучше.

— Порой наш обворожительный братец бывает довольно глуп.

Однако Амелия не желала критиковать Георга.

— Он живет такой полной жизнью. Вполне естественно, что Георг часто совершает поступки, которые нам не понятны.

Мария смягчилась. Все сестры были от Георга без ума.

Она сказала:

— Он всегда говорил, что, придя к власти, первым делом найдет нам всем мужей. Наверное, ему нас жаль. У Георга доброе сердце, хотя ради нас он, разумеется, не поступится своими удовольствиями.

— Конечно. Это было бы глупо. Разве он помог бы нам, отказавшись от развлечений?

— О, Амелия, порой я впадаю в бессильную ярость и чувствую прилив такой горечи, что готова совершить безрассудство. Например, сбежать... или вытворить еще что-нибудь в этом же духе.

— Я понимаю, — кивнула Амелия. — Но это убьет папу.

— Амелия, а тебе не приходило в голову, что папа убил что-то в нас? Он всю жизнь продержал нас взаперти. Не разрешил выйти замуж. Это все равно что закрыть птичек в клетке и показывать им, как другие пташки порхают вокруг, нежась в лучах солнца... взлетают ввысь, спускаются вниз, кружатся в брачном танце...

— Да, все возвращается к одному и тому же, — вздохнула Амелия. — Нам следовало выйти замуж... всем нам.

— Но папа не желает этого. Мы члены королевской крови. И вокруг нет достойных женихов. Только нашей сестре Шарлотте все-таки подыскали мужа. Помнишь, как мы боялись, что ее свадьба сорвется, потому что у будущего мужа Шарлотты была жена, которая умерла при загадочных обстоятельствах? Поговаривали даже, что, может быть, она и не умерла вовсе...

— Бедная Шарлотта, она так занемогла, когда возникло впечатление, что затея со свадьбой окончится ничем. У меня слезы на глаза наворачивались, стоило мне представить себе ее ужас. Да, я явственно это все ощущала.

Мария с тревогой посмотрела на сестру.

— Тебя этот разговор огорчает?

— Пожалуйста, не будем менять тему. Я хочу поговорить о нас... о нас и о нашей жизни. Однако это отнюдь не умаляет моей любви к дорогому папе.

— Ты всегда была его любимицей.

— Да, я же самая младшая. Папина дочка, — Амелия улыбнулась. — Когда он впадал в меланхолию, меня всегда подсылали к нему, чтобы я его позабавила.

— И ты всегда делала отца счастливым.

— Он так крепко прижимал меня к себе, что мне становилось страшно. Помнишь, как он однажды обнял меня с такой силой, что все испугались... подумали, что у меня хрустнут ребра?

— Прекрасно помню. На папу надели смирительную рубашку, потому что он дико кричал, когда тебя уводили. Он тогда был очень болен.

— Мария, как ты думаешь... он может снова заболеть?

— Я часто об этом раздумываю. Да, очень часто.

— Я тоже. Мы должны всегда иметь это в виду и не расстраивать папу.

— И все же мы еще молоды... или были молоды совсем недавно. Неужели мы не можем иметь собственной жизни?

— София тоже так рассуждала.

— София! — прошептала сестра Амелии. — Она оказалась самой смелой из нас.

— Бедная София! Как ты думаешь, она счастлива? О, Мария, я даже себе не представляю, каково это — быть матерью ребенка, которого ты не можешь признать!

— Но она хотя бы стала матерью. Это лучше, чем... состариться, так и не узнав, что такое жизнь... быть принцессой, посаженной в клетку... сидеть здесь с мамой, читать вслух, ухаживать за собаками, шить, наполнять табаком ее табакерки. Наверное, Софию нечего жалеть.

— Но у нее порой бывает такой трагический вид! Как ты думаешь, когда-нибудь она выйдет замуж за генерала? Представляешь, если бы они поженились... и мальчик жил бы с ними. Как по-твоему, они были бы счастливы?

Мария опасливо поглядела через плечо.

— Нас могут подслушать.

— Они и так все знают, — возразила Амелия. — Такое нельзя сохранить в секрете от слуг.

Обе сестры вспомнили тот день, когда София призналась им, что у нее будет ребенок. Бедняжка София, она чуть с ума не сошла от волнения. Что скажет папа? Что скажет королева? София боялась королеву больше, чем отца, ведь, заболев, отец стал очень кротким и порой вообще не понимал, что творится вокруг.

— Это папа во всем виноват, — сказала Елизавета. — Он держит нас взаперти и считает, что мы должны жить, как монахини. Но мы не монахини и здесь не монастырь.

София была влюблена. И — надо же, ее возлюбленный входил в свиту короля и до сих пор жил во дворце... он был одним из тех, кто сопровождал Амелию в Веймут. От этого он казался членом их семьи. Двадцатитрехлетняя София всегда была довольно безрассудной. Родителям, конечно, следовало найти для нее мужа. Но разве они могли? Старшие сестры — Августа, Елизавета и Мария — тоже были на выданье. София влюбилась в сэра Томаса Гарта и, отчаявшись выйти замуж, решила обойтись без брака.

— Принцесса беременна! Это необходимо держать в тайне. Папа не должен узнать! Такая новость его убьет, — заявила Августа.

Елизавета с ней согласилась. Томас Гарт — человек находчивый. Он должен все устроить. Софии следует скрывать свое положение... Это оказалось нетрудно — в моде были пышные юбки. Изобразить недомогание тоже было легко, ведь бедняжка безумно беспокоилась, поэтому ей не пришлось особенно притворяться больной. Доктор — друг Томаса — рекомендовал Софии сменить обстановку. Ей посоветовали поехать в Веймут, который все принцессы обожали. Там София встретилась с Марией, которой всегда поручали ухаживать за больными родственниками. Там же София и родила сына. Все было устроено очень ловко. У Томаса Гарта был портной по фамилии Шарленд, живший в городе; жена Шарленда ждала ребенка, и когда он появился на свет, всех убедили, что у нее родились близнецы.

Вот каким образом улаживались неприятности в королевских семьях.

София в течение десяти лет хранила случившееся в глубокой тайне. Ее мальчик подрастал. Время от времени она с ним виделась. Мария всегда боялась, что сестра себя выдаст — очень уж выразительно она смотрела на сына.

Томас Гарт очень любил мальчика. Он забрал его у Шарлендов и «усыновил». Томас постоянно говорил о нем, строя планы насчет его образования. Том-младший имел фамильное сходство с Ганноверами — характерное круглое, довольно некрасивое лицо и большие голубые глаза. Правда, ресницы у мальчика были темные, не как у матери. (Белесые ресницы несчастной Шарлотты были почти незаметны.) Смотрел Том-младший обычно угрюмо; лицо его оживлялось, только когда он улыбался; челюсть была тяжеловата, но в целом внешность мальчика производила приятное впечатление.

Сын вил веревки из Томаса Гарта, который всячески баловал его, ибо в жилах мальчика текла королевская кровь.

«Боже, какие страшные тайны есть у нашего семейства! — подумала Амелия. — Так что не только у моих братьев были любовные похождения».

Амелия с грустью вспомнила милого Чарльза Фицроя. Она любила его, а он — ее, но им не суждено было соединиться, и оба это понимали. Чарльз уже женился во второй раз: его первая жена умерла молодой, подарив ему сына, и вот теперь он женился на Фрэнсис-Энн Стюарт, старшей дочери маркиза Лондондерри. У Чарльза было два сына — Джордж и Роберт — и одна дочь. Какой смысл сожалеть о былом, приговаривая: «Эти дети могли бы быть моими!» Она принцесса, а он хоть и сын герцога Графтона и потомок Чарльза II от его любовницы Барбары Вильерс, но все равно, по мнению короля, недостоин жениться на королевской дочери. Ах, неужели это действительно так? Может, Георг III и вправду не в силах вынести мысли о том, что его дочери возлягут на брачное ложе? Он ведь странный человек... у него бывают такие удивительные, темные мысли, которые порой так его терзают, что он совершенно теряет рассудок. Она, Амелия, могла бы выйти замуж за Чарльза Фицроя, а милая Мария, сестрица, которая неотлучно находилась при ней и всегда сама ее выхаживала, любила своего кузена, герцога Глочестерского. Почему им не позволяют пожениться? Почему все принцессы должны до конца дней своих оставаться, по меткому выражению их брата Георга, «стайкой старых дев»?

Может, всему виной странная мания отца, из-за которой он оказался на грани безумия? Или это мама хочет удержать их при себе в качестве служанок, которыми она может помыкать, обращаясь с ними, словно с детьми, еще не вышедшими из детской?

«Ах, какая разница? — устало спросила себя Амелия. — Главное, что мы сидим здесь в заточении, и даже София, которая на несколько мгновений позволила себе выйти за очерченные рамки, была вынуждена вновь вернуться в них, когда случилось неизбежное».

— Моя бедная Амелия, — внезапно сказала Мария. — Право, я утомила тебя этой болтовней.

«Нет, — подумала Амелия. — Это Мария бедная. Я-то умру молодой, а они будут стариться, все больше накапливая обиды. Когда же Георг сможет найти им мужей, будет уже поздно...»

В дверь тихонько поскреблись. Мария дала разрешение войти.

Это оказался сэр Томас Гарт, верный слуга Амелии. Мария уверяла, что он всегда старался облегчить участь младшей дочери короля, и если доктор Поуп прописывал какое-нибудь лекарство, Томас Гарт обязательно доставал его, как бы это ни было трудно. Он относился к Амелии как к своей младшей сестре.

Принцессы слегка смутились, когда он вошел — ведь они только что о нем говорили. Томас Гарт не блистал красотой, ему было далеко за пятьдесят — он был гораздо старшее Софии.

«Неужели она не могла выбрать кого-нибудь поинтереснее? — удивлялась Амелия. — Например, человека, походившего на Чарльза Фицроя... Как трудно представить себе нежную Софию в объятиях этого грубого, старого солдата... мало того, что он и так не блещет красотой, так на лице еще и родимое пятно, которое еще больше его уродует».

Бедная София! Бедные они все!

Томас поклонился — настолько, насколько позволял большой сверток, который он держал в руках.

— Ваше Высочество, вам подарок из Брайтона. Его Королевское высочество послали это в упреждение своего приезда.

Амелия вскрикнула от радости и протянула руки к свертку. Мария подошла поближе, а Томас молча наблюдал, как принцесса развертывала бумагу. Мария сочла это грубым нарушением этикета, однако... разве будешь делать замечания отцу своего племянника?

В свертке было пять меховых боа — все очень изысканные, прелестных оттенков. Амелия порозовела и накинула бледно-голубое боа себе на плечи.

— Тебе так идет! — ахнула Мария.

— Право, Его Высочество умеет подбирать цвета, — заметил Томас.

На пол упало письмо. Томас поднял его и протянул принцессе.

Амелия взглянула на строчки, написанные витиеватым почерком, и с удовольствием прочитала цветистые фразы. Принц не мог дождаться встречи со своей любимой сестрой. Он примчится к ней на следующий день. Он будет в восторге, если дорогая Амелия наденет одно из боа, которые он с помощью Браммеля целых два часа выбирал в магазине. И так далее, и тому подобное... У принца Уэльского, самого очаровательного брата в мире, был прекрасный слог.

Мария улыбнулась, видя, как счастлива сестра. Можно было даже подумать, что ей вдруг стало лучше.

***

— Моя дорогая сестрица!

Амелия поднялась с кресла и шагнула в его благоуханные объятия.

— Георг, милый! Дай мне поглядеть на тебя. О... ты великолепен!

Брат рассмеялся.

— Как ты находишь мой костюм? Это Браммель обратил на него мое внимание.

— Я слышала, ты постоянно появляешься в его обществе.

— Он настоящий волшебник. Тебе рассказывали о том, что он придумал новый фасон шейного платка?

— Я рада, что подобные вещи доставляют тебе удовольствие.

— Похоже, ты говоришь с некоторым осуждением, сестрица.

— О нет, что ты! Если что-то доставляет человеку удовольствие и не наносит вреда окружающим, глупо от этого отказываться. Кроме того, представь себе, какое удовольствие получу я, гадая, в каком новом наряде ты предстанешь передо мной в следующий раз. Разгадывание этих загадок немного скрасит мои дни. Но в одном я могу быть твердо уверена. Ты всегда будешь элегантен... более того, великолепен... как и подобает принцу Уэльскому. Пожалуйста, повернись, чтобы я могла разглядеть тебя получше.

Принц выполнил ее просьбу. Он был олицетворением элегантности. Ткань камзола была такой мягкой, приятного мшисто-зеленого цвета, белоснежный шейный платок принц подобрал точно в тон бриджам из оленьей кожи, облегавшим красивые, хотя и полноватые ноги; на груди сияла бриллиантовая звезда, еще несколько бриллиантов украшало белые, изящные руки.

— О, Георг! — вскричала Амелия. — Я так тобой горжусь!

Брат обнял ее со слезами на глазах. Он обожал подобные сцены. Родители только и знали, что его порицать, а когда он ездил по улицам, толпы людей либо молчали, либо проявляли откровенную враждебность. За последний год Мария не раз высказывала ему весьма нелицеприятные вещи. Но вот наконец он видит любимую сестру, которая его боготворит...

— Меха очаровательны. Теперь всякий раз, надевая их, я буду думать о тебе. Хотя... для мыслей о тебе мне не нужны напоминания. О, Георг, присядь, давай поговорим наедине. Мне столько надо успеть тебе сказать!

Принц сел и посмотрел на Амелию. Она стала очень хрупкой. Ему до слез было жалко Амелию, младшую сестричку, которой так и не представилось возможности пожить по-человечески. А теперь она на краю могилы... Что он может для нее сделать?

— Милая Амелия, если я хоть чем-то могу тебе помочь...

— Можешь, Георг. Давай не будем закрывать глаза на правду. Я долго не проживу.

— О, я тебе не позволю так говорить.

— Тогда я буду говорить без твоего позволения. Время идет, а мне нужно уладить кое-какие дела. Георг, помоги мне!

Брат достал из кармана носовой платок и утер глаза.

— Я все для тебя сделаю, — сокрушенно пробормотал он. — Все!

— Пусть все, что у меня есть, отойдет к Чарльзу.

Георг кивнул. Он знал о несчастной любви Амелии и Чарльза Фицроя. Принц искренне жалел своих сестер и действительно собирался сделать для них что-нибудь, когда придет к власти. Он часто размышлял — когда не был поглощен своими личными переживаниями, — о том, какое же у них плачевное положение. У сестер нет ни собственных денег, ни свободы. Они рабыни родителей. Братьям повезло: им удалось избавиться от родительского гнета. Однако Георг всегда сочувствовал сестрам и поклялся, что, получив корону, он прежде всего позаботится о них.

— Я заняла у Чарльза пять тысяч фунтов, а отдала всего одну. Нужно будет ему заплатить.

Принц кивнул. Он не очень-то жаловал Чарльза Фицроя, но раз Амелия влюблена в него, принц готов был выполнить ее просьбу.

— Тебе следует взять другого душеприказчика, — сказал он. — Может, возьмешь Адольфа? Я велю ему действовать советуясь со мной. Ладно, давай теперь поговорим о чем-нибудь менее печальном.

— О, Георг! — воскликнула Амелия. — Как я тебя люблю! Как я благодарна Богу, что Он дал мне такого брата.

И вновь слезы полились рекой, и принц замахал очаровательным платочком... впрочем, цвет лица у Георга от слез не портился, а глаза не тускнели...

О, как приятно, что сестра его так обожает! Если бы и другие люди его ценили, он был бы гораздо счастливее. А то с Марией стало ужасно трудно: она хочет поссориться, отклоняет его приглашения. А леди Хертфорд по-прежнему холодна и не желает отдаться принцу Уэльскому, пока он не перейдет в стан тори... это он, с младых ногтей поддерживавший вигов! Кроме того, леди Хертфорд требует, чтобы Мария играла роль дуэньи, а Мария наотрез от этого отказалась...

Ну, да Бог с ними... хотя бы сейчас он может насладиться нетребовательной любовью своей милой сестрички.

— Тогда, — молвил Георг, — давай не будем больше говорить на печальные темы. Лучше я расскажу тебе о новых изменениях, которые замыслил сделать в «Павильоне». Я настоятельно приглашаю тебя в Брайтон.

— Я бы с удовольствием приехала... если бы неплохо себя чувствовала. Но мне не хочется болеть, живя в Брайтоне; Это такое веселое место. А как поживает моя дорогая Шарлотта?

— Как всегда, у нее множество причуд и капризов. Она трудная девочка. Я боюсь, что она унаследовала много черт своей матери.

— Когда я видела ее в последний раз, то подумала, что ты в возрасте Шарлотты был похож на нее как две капли воды.

— На внешность девочки я не жалуюсь. Я говорю о ее нраве. Она слишком своевольна.

— Что ж, она папина дочка. А тебе бы хотелось, чтобы Шарлотта была кроткой малюткой, у которой нет в голове ни одной оригинальной мысли?

— Нет, конечно, но мне бы хотелось, чтобы она была более покладистой. В семье и без нее неприятностей хватает.

— О, Георг, что слышно об Эрнесте?

— Он выздоравливает. Я перевез Эрнеста в «Павильон». Принц слегка нахмурился. Брайтон был его вотчиной.

Жители этого города оставались ему верны. Однако теперь он опасался, как бы из-за Эрнеста его популярность не снизилась. Об этой печальной истории с камердинером ходило столько сплетен, а когда скандал затрагивал хоть кого-нибудь из членов королевской семьи, его тень ложилась и на других. Тем более, что эта ужасная трагедия случилась почти сразу же после скандальной тяжбы Фреда с Мэри-Энн Кларк...

Но что можно было поделать в такой ситуации? Эрнесту пришлось уехать из Лондона; ему нужно было оправиться от этого несчастного случая... если, конечно, такое слово тут уместно... Братья никогда не отказывали друг другу в помощи.

Ладно, в конце концов эти неприятности останутся позади.

— Хорошо, что ты его выхаживаешь, — сказала Амелия. — Впрочем, ты всегда был добр к своим братьям и сестрам.

— Бог — свидетель, мне бы так хотелось сделать что-нибудь для моих сестер! Ну какая у вас жизнь?

— Нас слишком много, — рассмеялась Амелия. — До чего же странная жизнь у королей и королев! Столькие из них страдали из-за того, что не могут иметь детей, а у наших родителей было целых пятнадцать. Тринадцать дожили до взрослого возраста и доставили им множество огорчений.

— Ты никогда не доставляла огорчений родителям.

— Разве? Папа постоянно беспокоится о моем здоровье. А уж о том, что бы он сказал, узнав о моей любви к Чарльзу, страшно даже и подумать.

— Он хочет, чтобы ты любила только его.

— Как он выглядел, когда ты в последний раз его видел?

— Плохо.

Амелия покачала головой и на мгновение умолкла. Она заметила, что в глазах брата промелькнуло радостное ожидание.

— Да, — сказала она, — ему все хуже и хуже. Он уже почти ничего не видит. Папа почти слепой и...

— И мысли его путаются, — подсказал принц.

— С этим, — сказала Амелия, — все обстоит еще хуже. Гораздо хуже! Он постоянно спрашивает меня, кто я такая, потом обнимает, начинает рыдать и твердит, что с каждым днем мое здоровье улучшается. Но это неправда, Георг.

— И тем не менее его это утешает. Бедный старик, ему нужно хоть какое-то утешение. Ты думаешь, это долго продлится?

— Вряд ли. Люди ведь замечают. Не только родственники, но и министры. Вскоре встанет вопрос о регентстве. Я в этом уверена, хотя сама могу и не дожить.

— Ну зачем ты так! — почти сердито воскликнул принц. — Ты же знаешь, что меня эти слова расстраивают.

Амелия протянула к нему руки и попросила прощения.

— Когда ты будешь назначен регентом, тебе некогда будет скучать по мне.

— Этого не может быть.

— Где бы я ни находилась, моя любовь и надежды на твой успех всегда будут с тобой.

— Моя обожаемая Амелия!

Сестра с нежностью взглянула на Георга. Может, все-таки отважиться и дать ему совет? Сказать: «Береги Марию. Мария — единственная женщина, созданная для тебя. Никто не будет так тебе предан, никто не будет так тебя любить».

Но как сказать это Георгу? Амелия знала, что, добиваясь какой-нибудь женщины, Георг бывает как в лихорадке. Леди Хертфорд холодная и жестокая. Мария Фитцгерберт добрая и ласковая. В глубине души Георг понимает, что на самом деле он всегда будет любить Марию... какие бы безумства ни совершал. Он относится к ней как к законной жене.

Фредерик и Уильям говорили об этом Амелии. Они оба восхищались Марией и желали брату счастья, поскольку любили его. Они пытались помирить Георга и Марию: пытались уговорить ее быть терпимее к его слабостям, а его — воздерживаться от безумств. Но все было напрасно. Они не смогли побороть гордость Марии и страсть принца к женщине, которая не принесет ему добра.

О, как Амелии хотелось, чтобы Георг был счастлив с Марией и рассказывал разные истории про маленькую Минни Сеймур, к которой он относился как к дочери. Вот было бы хорошо, если бы благоразумная Мария могла повлиять на принцессу Шарлотту! Но разве может беспомощная калека — а Амелия именно так о себе думала, — которая не сумела подавить в душе любовь к Чарльзу Фицрою, хотя любовь эта не имела будущего, учить других, как им жить?

Амелия вспомнила про разлад в королевской семье, про распри между братьями. Неужели этому не будет конца? Да, конечно, они сами виноваты. Но юную принцессу Шарлотту нужно наставлять на путь истинный. Она разрывается между своими родителями: отцом, который не любит ее, поскольку она напоминает жену, и матерью, которая буквально душит бедняжку своей любовью, однако не видит ничего дурного в том, чтобы девочка бывала в скандально известном Монтэгю-хаусе.

Пожалуй, лучше поговорить на менее серьезные темы: о произведениях искусства, которые принц недавно приобрел, и о том, как он украсил свой «Павильон» в китайском стиле.

Однако Амелия не сумела отмахнуться от печальных мыслей о своей семье. И главная ее мысль была о бедном больном короле, который никого так не любил, как ее.

«Когда я умру, — думала Амелия, — что станется с ним?»

***

В октябре Амелия заболела — доктора называли эту болезнь «антонов огонь», и стало ясно, что ее жизнь подходит к концу. Принцесса Мария была безутешна; она ухаживала за сестрой с тех пор, как та серьезно захворала, и хотя ей было известно, что конец неотвратим — и наступит достаточно скоро, — она все равно была страшно потрясена.

Королевская семья погрузилась в глубокий траур. Все родственники любили Амелию, но больше всех горевал король. Только она в последний год могла успокоить короля, только благодаря его любимой младшей дочери порой на губах отца появлялась улыбка. И то что Амелия перед смертью думала об отце, то что она оставила ему украшенный бриллиантами медальон, в который положила локон своих волос, лишь усугубляло горечь утраты.

Король взял медальон, надел его и закрылся в своих покоях. Всю ночь до королевы доносились его безумолчные речи.

Он быстро впал в полное беспамятство. Он и так не справлялся с обрушивавшимися на него бедами, а потерю обожаемой Амелии совсем не смог перенести.

Однажды слуги пришли к королю и увидели, что он счастливо улыбается.

— Моя милая Амелия не умерла, — сказал им король. — Она уехала в Ганновер к своему маленькому братику Октавию.

Это был сын короля, который умер, когда ему было четыре года — двадцать шесть лет тому назад. После этого случая уже никто не сомневался в безумии короля.

И это было только начало. Состояние короля ухудшалось. Удары судьбы доконали его, он больше не мог даже притворяться здоровым.

Пришла пора удалиться со сцены. Парламент вновь поднял вопрос о регентстве, и на сей раз оно было введено.

Принц Уэльский стал принцем-регентом.