— Никогда в жизни мне не было еще так печально и одиноко, — сказала Шарлотта Луизе Льюис, одной из немногих, кто остался в ее свите — вероятно, потому что Луизу считали совершенным ничтожеством и вообще не принимали ее в расчет.

— Это пройдет, — утешила принцессу Луиза.

Наверно, но она никогда уже не будет прежней... Шарлотта не могла забыть, что мать не захотела жить с ней. Выходит, бурные проявления нежности на самом деле ничего не значили... Но разве Шарлотта не подозревала, что маме гораздо милее Уилли Остин? Желание уехать из Англии оказалось сильнее, чем забота о благе дочери.

— Мне кажется, она останется за границей,'— пробормотала Шарлотта. — У меня такое чувство, что я ее больше никогда не увижу.

Луиза попыталась заинтересовать ее новым платьем. Как будто теперь она могла этим заинтересоваться! Господи, она бросила вызов отцу и убежала к матери, желая показать ему, что ее хоть кто-то на свете любит... а в результате отчетливо поняла, что матери она не нужна, что принцессу Уэльскую не тронули ее одиночество и отчаяние, не тронуло то, что дочери сейчас так нужна мать...

— Что ж, теперь я пленница, — сказала Шарлотта.

Ее сейчас очень утешали мысли о Елизавете, которая столько раз попадала в заточение.

«Вот, — успокаивала себя Шарлотта, — посмотри, какие унижения пришлось вынести Елизавете! И все же она стала великой королевой. То же самое ждет и тебя».

Это не может продлиться долго. С каждым месяцем свобода будет все ближе. Она выдержит заточение в Крэнборн-Лодж, потому что оно не продлится долго.

Его Шарлотта не видела с той роковой ночи, когда он приехал в Ворвик-хаус. Ее увезли в отцовской карете в Карлтон-хаус, где она пробыла несколько дней, после чего уехала оттуда в сопровождении старух, которые теперь составляли ее свиту.

— Тьфу! — не сдержалась Шарлотта, вспомнив о них. Одна леди Ильчестер чего стоит! Хотя... надо отдать ей должное, она пытается быть приятной. Зато леди Росслин совершенно невыносима. Она такая тощая — прямо-таки кости друг о друга стучат. Шарлотта за глаза прозвала ее «Миссис Голод». Еще в новую свиту принцессы входила миссис Кэмпбелл, которая когда-то давно уже служила у нее. Тогда Шарлотта ее любила, но перемены, сделанные по приказу регента, были ей настолько отвратительны, что девушка была настроена против всех своих фрейлин.

Она часто думала об отце, который все-таки беспокоился о ней... хотя бы пытался ввести ее в какие-то рамки, был шокирован ее поведением. Мать же любила вместе с ней посмеяться, утешала и ублажала ее, а потом... предала.

Хорошо еще, что Шарлотта впала в апатию и ко всему относилась довольно безучастно. У нее болела голова и постоянно ныло колено. Принцесса подолгу читала, сидя в своей комнате. Она любила книги о великих королевах прошлого. Среди них ее особой любовью пользовалась, разумеется, Елизавета; Шарлотта представляла себе, как она томится в Тауэре, терзаемая страхом за свою жизнь.

«Меня, по крайней мере, убить не могут — и то слава Богу!» — думала Шарлотта.

И надеялась стать когда-нибудь такой же великой государыней, как Елизавета. Она мечтала о том, как ее будут короновать в Вестминстерском аббатстве. «Да здравствует королева!» — явственно слышала Шарлотта крики пэров. Что ж, величие требует жертв, вначале надо немного пострадать.

Ничего, она переживет... переживет все эти мелкие унижения. Теперь Шарлотте не позволяли даже иметь отдельную спальню: отец приказал, чтобы одна из дам спала в ее комнате. Шарлотта, правда, настояла на том, чтобы дама спала в соседней комнате при открытой двери, и ее желание было исполнено.

«Наверное, отец вступил по этому поводу в дебаты с министрами», — подумала Шарлотта и рассмеялась. А раз она смогла рассмеяться, значит, уже не чувствовала себя такой несчастной, как раньше...

Каждое написанное ею письмо прочитывала леди Ильчестер или Миссис Голод; они же непременно просматривали все письма, адресованные принцессе. Разве в таких обстоятельствах Корнелия могла передавать ей послания от Ф.? Да и саму Корнелию Шарлотта теперь не видела.

«Ничего, это пройдет, — утешала она себя. — С каждой неделей перемены к лучшему становятся все ближе».

И вот судьба вознаградила принцессу за оптимизм: в один прекрасный день леди Ильчестер сказала, что с разрешения регента к. Шарлотте пожаловала гостья.

Когда дверь наконец открылась, принцесса не поверила своим глазам.

— Мерсер! — воскликнула Шарлотта.

— Да, я здесь, — улыбнулась Мерсер. — Его Высочество считает, что дружба со мной не принесет вам вреда.

Шарлотта засмеялась и кинулась обнимать Мерсер. Она так смеялась, что на глаза ее навернулись слезы.

Мерсер была шокирована видом Шарлотты и решила каким-нибудь образом довести до сведения регента, что его обращение с дочерью губительно для ее здоровья. И все же при виде любимой подруги в глазах Шарлотты вспыхнули искорки.

Мерсер постаралась развлечь ее новостями. Регент устроил в Карлтон-хаусе великолепный прием в честь Веллингтона; там было две тысячи пятьсот гостей. Боже, какие роскошные были платья! А мужская одежда! Мерсер принялась подробно описывать наряды приглашенных. Люди выстроились на улице Пелл Мелл, чтобы поглазеть на проезжавшие экипажи; никто не кричал никаких гадостей. Все были в восторге от праздника.

— У вашего отца бывают очень оригинальные идеи, — сказала Мерсер, и Шарлотта гордо кивнула.

— Жаль, что вы не смогли полюбоваться на празднества в парках. Вы же знаете, как ваш отец обожает все восточное. Так вот, над каналом в Сент-Джеймсском парке был возведен китайский мостик, а на нем построили пагоду. Сооружение было предназначено для фейерверков, но, увы, в конце концов сгорело. В Грин-парке теперь возвышается храм. А еще было устроено представление: изображалось морское сражение между Англией и Америкой. Угадайте, кто победил?

— Англичане, — хихикнула Шарлотта.

— Совершенно верно. Потом, конечно, все любовались полетом воздушного шара. Регент решил весь этот год посвятить празднованию победы. В Гайд-парке устроена ярмарка, которая не закрывается вот уже несколько недель.

— О, Мерсер! Как чудесно с вами повидаться! Я как будто ожила.

— Его Высочество позволяет вам поехать в Коннот-хаус, чтобы попрощаться с Ее Высочеством принцессой Уэльской перед ее отъездом за границу.

Леди Ильчестер улыбалась, считая, что это известие обрадует Шарлотту. Леди Ильчестер действительно старалась скрасить ее жизнь, и Шарлотта упрекала себя за то, что питает к этой даме неприязнь. Но вообще-то, принцесса сердилась не на саму леди Ильчестер, а на то, что ее назначили тюремщицей, назвав вдобавок ненавистным словом «гувернантка».

— Благодарю, — ответила Шарлотта. — Когда меня выпустят на свободу?

Леди Ильчестер уже не была так шокирована, как совсем недавно. Фрейлины успели привыкнуть к откровенности Шарлотты.

— Мы поедем завтра, если вы не возражаете.

— Очень хорошо, — сказала Шарлотта. — Завтра — так завтра.

Ей предстояло увидеть мать впервые после той ночи, когда Шарлотта вдруг поняла, что она матери, в общем-то, безразлична. Принцесса и сама не знала, что она почувствует, увидев мать. Но с другой стороны, вырваться из Крэнборн-Лодж все равно приятно. Это как будто вырваться из тюрьмы на волю...

Никто не узнал ее карету, и Шарлотта была этому рада. Интересно, как поведут себя люди при виде ее, ведь до них наверняка дошли какие-то слухи — вероятно, искаженные — о том ночном приключении. Шарлотта надеялась, что люди будут на ее стороне, ведь они так ненавидят регента. Ей очень не хотелось потерять поддержку народа.

Принцесса Каролина пребывала в состоянии страшного возбуждения. Пышное бархатное платье почти сползло с плеч, голос от волнения звучал резко.

— Моя драгоценная Шарлотта! — взвизгнула Каролина. — Значит, он все же разрешил тебе попрощаться с мамочкой!

Объятие было удушающим, и Шарлотте захотелось высвободиться.

— Итак, вы отправляетесь в странствия, мама, — молвила принцесса.

— Да, подальше от этой страны. Как я рада! Хотя... меня, конечно, огорчает разлука с любимой дочерью.

— Ну, у вас будет Уилли, чтобы утешиться, — довольно резко проговорила Шарлотта.

— Ах, милый Уилли! Он мое большое утешение, ведь я разлучена с любимой Шарлоттой! «Яссон» готовится к отплытию. Ты только представь себе... Я всегда мечтала увидеть мир. О, Шарлотта, ты была бы поражена, узнав про мои планы!

— Вы меня теперь ничем не удивите, мама, — сказала Шарлотта.

— Как ты серьезна, моя дорогая!

— А разве это не серьезное событие?

— Да, конечно... серьезное и печальное, ведь мы с тобой расстаемся.

«Уж чего-чего, а никакой печали в ее лице я не вижу», — подумала Шарлотта.

Она была рада, когда они с мамой окончательно попрощались и можно было вернуться в Крэнборн-Лодж. Теперь Шарлотта смотрела на мать глазами отца и видела перед собой вульгарную, неуравновешенную женщину, на которую дочь совершенно не может положиться.

***

С помощью сэра Генри Хелфорда Мерсер донесла до регента, что здоровье принцессы Шарлотты оставляет желать лучшего. У принцессы ныло колено, она страдала от каких-то непонятных болей, а угнетенное состояние духа, в котором пребывала Шарлотта, отнюдь не способствовало улучшению ее состояния. Сэр Генри считал, что поскольку на принцессу благотворно влияет морской воздух, ей было бы очень полезно провести несколько недель — пока лето не кончилось — в Веймуте.

Регент дал согласие на поездку дочери в Веймут.

Шарлотта пришла в восторг от известия, которое сообщила ей Мерсер. Подруга сочла, что пора сообщить принцессе и другое: Ф. не подает о себе знать, поэтому отсутствие писем объясняется вовсе не тем, что Корнелия не может их передать.

— Я думаю, — сказала практичная Мерсер, — что этот роман можно считать завершенным.

Шарлотта была в отчаянии. Неужели не только мать ее покинула, но и возлюбленный?

— А по-моему, — заявила Мерсер, — это с самого начала было несерьезно. Неужели вы могли представить себе, что выйдете за него замуж?

— А почему бы и нет? Он же принц.

— Вряд ли ваш отец или парламент одобрили бы такой выбор.

— Да они помешались на принце Оранском!

В Веймуте здоровье принцессы пошло на поправку, и когда она вернулась, регент неожиданно нагрянул к ней в Крэнборн-Лодж.

И вот принцесса вновь предстала перед своим отцом. Под слоем пудры лицо регента было не таким багровым, и он казался здоровее, чем был на самом деле. Двойной подбородок утопал в ослепительно белой ткани шейного платка. Шарлотта давно не видела отца и успела позабыть, насколько хорошо сидит на нем одежда — все как влитое. Бриджи из оленьей кожи так туго облегали ноги, что, казалось, приросли к ним. Сами ноги поражали своей красотой, а бриллиантовая звезда, прикрепленная к темно-синему камзолу, сияла еще ослепительней, чем прежде.

Принцесса почти умоляюще подняла на отца глаза и тут же оказалась в его благоуханных объятиях.

— Моя дорогая Шарлотта, я рад видеть тебя в добром здравии.

— О, папа... а вы... вы еще красивее, чем прежде. Шарлотта воскликнула это, повинуясь внезапному порыву, и впервые ей удалось найти нужные слова.

Регент рассмеялся.

— Я слышал, поездка в Веймут была очень удачной. Ты похожа на меня. Мы с тобой оба обожаем морской воздух. Тебе следует приехать ко мне в «Павильон», посмотреть, что я там усовершенствовал. Ты увидишь много перемен.

Следовательно, он не будет больше вспоминать про ее «романтическое бегство» — так окрестил его регент — и они все начнут сначала?! Шарлотта себя не помнила от радости. Может быть, теперь вообще все будет иначе...

Принц взял дочь за руку, и они принялись прогуливаться по комнате. Отец любил прохаживаться по дому, хотя в Крэнборн-Лодж особенно нечем было любоваться, не то что в «Павильоне» или в Карлтон-хаусе.

Регент сказал, что Шарлотта скоро станет совершеннолетней, и они должны будут чаще появляться вместе на людях. Пока она может оставаться в Виндзоре, но у него есть кое-какие планы относительно ее дальнейшей жизни... много планов. Этот год был одним из самых славных в английской истории. Он хочет, чтобы все это осознали. Вот почему великому Веллингтону нужно воздать как можно больше почестей. Шарлотте, разумеется, известно, что Англия воюет на море с Америкой. Ему, регенту, это очень прискорбно, ибо англичане воюют с англичанами. Это совсем не то, что сражаться с Наполеоном. Однако он надеется, что через несколько недель дочь услышит о заключении мира между англичанами и американцами и будет рада не меньше отца.

Шарлотта кивала и со всем соглашалась, так как была счастлива, что они прохаживаются туда и сюда — до окон, выходящих на улицу, потом назад, в соседнюю комнату и обратно. И все это время он держит ее под руку и говорит так, будто ему интересно с ней беседовать.

Принц никогда с ней так себя не вел…

— Для меня огромное облегчение, — наконец признался он, — что твоя мать уехала из Англии. Тебе пора уже все понять. Ты больше не дитя, Шарлотта. Мы должны зорко следить за ее мальчишкой. Пока я жив, он неопасен, но порой мне бывает страшно подумать о том, что будет с тобой, моя дорогая, после моей смерти.

— О, папа! — поспешно воскликнула принцесса. — Не надо об этом говорить.

Принц сжал ее руку и достал платок, чтобы утереть несуществующие слезы. Однако Шарлотта опять сделала ему приятное... в этом он не притворялся.

— Увы, — вздохнул принц, — порой приходится говорить и о печальном. Я не успокоюсь — причем делаю я это и для тебя, дочь моя — пока не докажу миру, что эта женщина глубоко безнравственна. Может быть, теперь ты понимаешь, дитя, почему я так вел себя в прошлом.

— О, папа! Дорогой папа!

Это было чудесно. Между ними воцарилось согласие. Он все-таки ее любит! Впрочем, в глубине души Шарлотта понимала, что принц лишь играет роль любящего отца. Но ее это устраивало... в данный момент. Все-таки он хотя бы играет ради нее, как играл когда-то ради других.

Она зарыдала, и регент, которому всегда хотелось подать окружающим пример, как надо изображать слезы, зарыдал вместе с ней.

Это было прощение. Они перестали быть врагами.

Жизнь в Крэнборн-Лодж в корне переменилась. Теперь не нужно было постоянно надзирать за Шарлоттой; отпала необходимость в том, чтобы одна из женщин спала в соседней комнате, держа дверь открытой; Шарлотта смогла получать и отправлять письма, которые никто не подвергал больше жесткой цензуре.

Она была в фаворе у своего отца.

***

Мерсер приехала к принцессе, и они заговорили о Гессе, который так и не вернул письма.

— Мерсер, что мне делать?

— Мы сказали ему, что если он не вернет письма, вы во всем признаетесь отцу. Вероятно, так и следует поступить.

Шарлотта побледнела.

— Моя дорогая Шарлотта, — произнесла Мерсер, — ваш отец сам побывал в такой переделке, поэтому теперь, когда он пытается быть любящим отцом, вам хорошо бы ему признаться.

Шарлотта задумалась. Она прекрасно понимала, что историю с Гессе надо кончать. И уже начала сожалеть о том, что писала столь страстные письма Ф. Сколько глупостей она успела натворить! Принцесса понемногу забывала Ф., ведь он явно не испытывал к ней серьезных чувств.

«Принцессе так трудно встретить людей, — думала Шарлотта, — которые любили бы ее по-настоящему».

Однажды, приехав к Шарлотте, отец упомянул про Гессе, и Шарлотта, не успев опомниться, вдруг сделала свое признание.

— Папа, я хочу вам кое-что сказать. Мне нужна ваша помощь.

Принц тепло улыбнулся. Ему уже нравились новые отношения с дочерью. Это стало возможным благодаря тому, что ужасная женщина покинула Англию. Он хотел, чтобы Шарлотта это понимала, и постоянно твердил про вульгарность Каролины. Шарлотта же избавилась от раздражавшей принца привычки становиться на защиту матери.

— Так-так, продолжай, — сказал принц. — Я заранее обещаю тебе поддержку.

Когда Шарлотта это услышала, слова полились рекой, и она все рассказала отцу: и про свою первую встречу с Гессе, и про свое одиночество и его обаяние, и про то, как леди Клиффорд упрекала ее за слишком вольное обращение с молодым человеком, а мать услышала эти упреки и выбранила леди Клиффорд. А дочери сказала, что если она желает подружиться с красивым мужчиной, то вполне может это сделать.

— И она стала устраивать так, что он всегда оказывался у нее в доме, когда туда приезжала я, папа... а еще помогала нам переписываться.

Принц помрачнел.

— О, мое бедное дитя! — воскликнул он. — Мое дитя в лапах такого чудовища!

Увидев, что признаваться отцу гораздо легче, чем она представляла себе даже в самых смелых мечтах, Шарлотта рассказала о том, как мать заперла ее и Гессе в спальне.

Принц прикрыл глаза рукой.

Потом повернулся к дочери и обнял ее.

— Мое бедное, несчастное дитя! Что я могу сказать? Я и подумать не мог, что она на такое способна.

— Но я не хочу, чтобы вы сердились на капитана Гессе, отец. Он всегда относился ко мне с огромным уважением, однако Бог знает, что могло бы со мной случиться, если бы этого не было.

— Мое милое дитя, тебя спасло лишь Провидение.

И принц принялся рассуждать о ее матери: об эксцентричности Каролины, о ее сумасшествии, о том, как она не подходит на роль принцессы Уэльской.

— Неужели тебя удивляет, дитя мое, что мне она отвратительна?

И Шарлотта наконец смогла искренне ответить:

— Нет, папа, не удивляет.

— Это самая вульгарная женщина, с которой я имел несчастье встречаться... Ты только представь себе мою печальную участь, дитя! Такую женщину сделали моей женой!

— О, дорогой папа...

И принц обнял Шарлотту. Теперь это его дочь! Она с ним согласна. Теперь она научится вслед за ним ненавидеть Каролину, а ведь он всегда хотел именно этого.

«В каком-то смысле, — сказала себе Каролина, — это плата за его любовь».

Однако с Гессе теперь можно было все уладить. Одного намека секретаря принца-регента на то, что последнему хотелось бы получить назад письма дочери, оказалось достаточно. От капитана тут же последовал взволнованный ответ: дескать, он давно уничтожил те письма, которые не успел вернуть. До его сведения также было донесено, что при малейшей попытке поднять по поводу этих писем шум капитан немедленно лишится поддержки герцога Йорка.

— Итак, письма Гессе, — сказала Мерсер, которая умудрялась раздобывать подобную информацию через своих друзей, занимавших очень высокое положение, — не должны нас больше беспокоить. Он не мог вернуть того, чего не имел, но не желал в этом признаваться, поскольку уничтожать письма, едва получив их, поступок, не очень достойный настоящего влюбленного.

— Я начинаю думать, что мужчины вообще не особенно склонных романтике, — пробормотала Шарлотта, вспомнив о Леопольде.

***

Даже поведение королевы изменилось: отныне она уже не обращалась с Шарлоттой, как с ребенком, а старалась проявить любовь... хотя и с кислой миной. Старые Девы изливали на Шарлотту потоки нежных чувств, и было совершенно очевидно, что период покаяния для нее окончен.

Регент сказал Шарлотте, что ей пора выходить замуж — особенно учитывая историю с Гессе, — и спросил, не хочет ли она снова подумать о принце Оранском.

— Папа, — ответила Шарлотта, — я готова на все, о чем вы бы меня ни попросили, но только не на брак с Оранским. Этого я никогда не сделаю. Умоляю, не принуждайте меня.

И принц-регент оказался настолько милостив, что не стал упорствовать.

Затем вообще все позабылось, поскольку Наполеон убежал с Эльбы. Доходили вести о том, что он добрался до Тюильри, и тысячи людей присоединялись к нему с криками «Да здравствует император!» Людовик XVIII покинул Париж и переехал со своим двором в Гент, война готова была вспыхнуть вновь.

Регент не мог думать больше ни о чем, кроме этого. Он подолгу разговаривал с Веллингтоном. В воздухе было разлито волнение. Неужели прошлогодние празднования были преждевременными?

Но потом произошла знаменитая битва при Ватерлоо, и Наполеон потерпел поражение. Он попытался польстить регенту, обратившись к нему с просьбой.

«Я прошу у британцев гостеприимства, — писал Наполеон. — И отдаю себя под покровительство ваших законов, считая Ваше Королевское Высочество самым сильным, упорным и великодушным из моих врагов».

Однако регент оставил эту просьбу без внимания, и Наполеона сослали на остров Святой Елены.

В стране опять началось ликование, и регент поверил — как всегда бывало в подобные времена, — что народ уже не питает к нему былой ненависти.