Когда Ричард отвел Тамар в кухню, там были две горничные, Молл Свонн и Аннис Херли, и миссис Элтон.

— Миссис Элтон, я надеюсь, вы слышали шум, который подняли здесь все эти люди.

Домоправительница медленно кивнула, она была в замешательстве и не могла вымолвить ни слова. Она живо представляла себе картины: ее хозяин и Люс Мартин! Хитрая распутница, прикидывалась робкой, а сама… с хозяином… И от этих шашней родилась черноглазая девчонка! Как можно в это поверить? Правда, ей было известно, что ее господин навещал леди в Пенни-Кроссе, которая недавно умерла. Но эта леди была дворянка. Подобные грешки можно осуждать, но объяснить их тоже можно. Но Люс Мартин! Эта неряха! А она-то считала своего хозяина таким разборчивым и утонченным! Вот поди разбери этих мужчин!

Что же до двух девушек, то они могли только таращить глаза. Они ждали, что Тамар найдут, исколют иголками и повесят. А вместо того ее привели сюда.

— Если вы слышали шум, стало быть, слышали и мои слова, — продолжал Ричард, — и знаете о родстве между мной и этой девочкой. Я хочу, чтобы она помогала по дому, как и ее мать. Оставлю ее с вами. Научите ее быть такой же старательной домоправительницей, как вы сами. — Он помедлил возле двери. — И прошу вас, миссис Элтон, не обрезать ей волосы.

Позднее, когда миссис Элтон рассказывала о случившемся Бетси Херли, она сообщила, что, услышав, как ее хозяин разговаривал с толпой, она была до того обескуражена, что просто онемела. Мол, ей надобно было сказать ему, что после того не останется у него в доме и не станет наставлять его бастардов.

На самом деле она лишь кивнула ему в ответ, и он вышел, оставив Тамар на ее попечение.

Тамар подошла к столу. В кухне воцарилось молчание. Если прислуга была в замешательстве, то Тамар была еще больше растеряна. Девочка только что услышала ошеломляющую новость и знала, что если бы ей предложили выбрать отца, она выбрала бы его. И все же Тамар не была вполне уверена, что Ричард сказал правду. Скорее всего, он сказал это потому, что это был единственный способ спасти ее. Сама Тамар была уверена, что ее отец — не обычный земной смертный. И хотя быть в родстве с дворянином было лестно, ей не хотелось отказываться от мысли, что у нее есть тайная сила, дать которую может только сатана.

И в эту минуту, вспомнив о своей силе, отличающей ее от других, она смогла выдержать враждебные взгляды женщины, которая была ее врагом. Тамар поняла это в тот самый момент, когда та растоптала яйца чайки.

Губы миссис Элтон шевелились, она шептала молитвы. И Тамар поняла, что не только она сама сомневается в ее родстве с дьяволом.

Служанки ждали, что скажет миссис Элтон, а домоправительница знала, что не должна уронить перед ними свое достоинство. У нее на поясе все еще болталась палка, но она прибегала к ее помощи уже не так часто, как в ту пору, когда у нее в подчинении были Люс и Бетси, мать Аннис. Теперь она страдала одышкой, и эти девицы, к ее великому возмущению, осмеливались хихикать, когда она их лупила. И все же они боялись, если не ее палки, то ее языка.

— Итак, ты пришла работать у меня в кухне? — спросила она, пытаясь оттянуть время.

— Не у вас, — вспыхнула Тамар, — а у него.

— Ладно, посмотрим. А что вы, девицы, уставились? Молл, возьми ключи и ступай в амбар. Принеси муку и поставь в кухню. Я скоро буду печь… Да смотри не просыпь мимо. Аннис, прихвати девушку, нацедите эля. Я тоже выпью капельку, как освобожусь.

Аннис с доброжелательным видом подошла к Тамар.

— Ступайте, ступайте, — крикнула домоправительница, тяжело опускаясь на скамейку и вытирая лоб передником.

Позднее она жаловалась Бетси Херли:

— Я просто вся дрожала от гнева. Теперь я должна терпеть в своей кухне бастарда, а не то еще хуже, ведьму.

Аннис повела Тамар в кладовую, где Тамар принялась все разглядывать, а Аннис стала разглядывать ее.

— Так это кладовая? — спросила Тамар, опуская грязный палец в масло и облизывая его. Аннис хихикнула.

— Это она остригла твои волосы? — спросила Тамар.

Аннис кивнула.

Тамар тряхнула прекрасной гривой своих кудрей.

— Она подстригала и мою мать. Мама говорила мне.

— Хозяин не велел ей стричь твои.

— Ей же хуже было бы, если бы она попробовала.

Аннис вздрогнула. И тут она заметила, что глаза Тамар полны слез. Девочка сердито смахнула их.

— Я думаю о своей матушке… У нас в доме они обошлись с ней ужасно…

Аннис была жалостливой, она промокнула свои глаза уголком передника.

— А почему ты-то плачешь?

— Ведь она хоть и ведьма, а все же была твоей матерью.

Тамар усмехнулась про себя. Стало быть, в мире есть не только враги.

— Не плачь, — сказала она, — я не сделаю тебе ничего плохого. Бояться меня нужно только тем, кого я ненавижу.

Они пробыли в кладовой долго, но миссис Элтон ничего им не сказала. По ее словам, она все еще не могла прийти в себя, оттого что в ее кухню привели дикарку.

Тамар поселили вместе с Аннис и Молл. Молл, дочери Глема Свонна, было всего десять лет, она заснула сразу, как только ее голова опустилась на солому. Но Аннис не спала. Не спала и Тамар.

— Тамар, — прошептала Аннис, — неужто ты в самом деле ведьма?

Тамар не ответила.

— Я думаю, ты можешь сделать многое. Умеешь сделать так, чтобы молоко свернулось? Или чтобы корова не давала молока?

Тамар продолжала молчать.

— А я помню тебя, — продолжала Аннис. — Несколько лет назад моя мать приходила к твоей и просила у нее приворотного зелья. Я взяла у тебя камешек поглядеть, а ты думала, я украла его. Ты тогда разозлилась и была похожа на ведьму. Моя мать сказала, что видела дьявола у тебя в глазах. Обыкновенные глаза, как у всех, не могут быть такими большими и сверкающими, сказала она. Матушка велела отцу выпороть меня ремнем за то, что я взяла этот камень. Я этого не забыла.

Тамар отнеслась покровительственно к новой подруге. Не считая Ричарда Мерримена, девочка была первой, кто проявил к ней дружеские чувства, а ей нравилось проявление доброты, тем более смешанной со страхом и почтением.

— Я вовсе не хотела, чтобы тебя пороли, — сказала она, — но ты должна была отдать мне камень, когда я тебя попросила.

— Это был волшебный камень?

Тамар не ответила.

Аннис подвинулась поближе к ней.

— Как ты думаешь, Молл не спит? Я буду на всякий случай говорить шепотом. Ты не могла бы мне дать приворотного зелья, чтобы приворожить человека?

Тамар вздрогнула, словно Аннис напомнила ей встречу с Бартли. Она лежала молча, думая об этой встрече, отчетливо представляя себе его лицо, как он улыбается, слегка приоткрыв рот, как сияют его голубые глаза…

Она вспомнила, как он схватил ее, повалил на траву, прижал к земле, и она почувствовала запах нагретой солнцем травы и его дыхание.

— А для чего тебе нужно приворотное зелье? — строго спросила она.

— Для чего? Чтобы приворожить человека.

— А зачем… это тебе?

Аннис повернулась на спину и уставилась в темноту.

— Да так… Я думала, ты знаешь. Это Джон Тайлер, он работает на ферме с отцом. До чего же он красивый! Сама увидишь. Такому парню ни одна девушка не откажет…

Тамар испугало волнение в голосе Аннис. Аннис… младше ее и с ней уже случилось то, что чуть было не случилось с самой Тамар. И, видно, по доброй воле.

— Так ты делала… это? — спросила Тамар, потрясенная своей ролью мудрой женщины.

— Только один раз. Я пошла помочь матери и отцу на маслодельне… а Джон шел сзади… А после… Ну, он такой красивый, ему ни одна девушка не скажет «нет». Но эта Бесс Холликс в маслодельне… Она тоже за ним бегает. Она ходила к старой матушке Харток на улице Луи в центре города, и та дала ей амулет, который поможет ей отнять его у меня. Старую матушку Харток уже давно сцапали. Ее-то охотник на ведьм одну из первых схватил, но от этого мне не легче, потому что амулет, верно, все еще помогает Бесс! И теперь он будет водить в амбар ее, а не меня…

— Он тебя силой заставил? — с дрожью в голосе спросила Тамар.

Аннис захихикала в темноте.

— Ну, я сделала вид, будто испугалась… Но мне он всегда нравился.

Наступило короткое молчание, потом Аннис сказала:

— Так ты дашь мне амулет, Тамар? Сваришь приворотное зелье? Если ты мне его не сваришь, у меня никогда не будет парня… Ведь я знаю, мне никто не нужен, кроме Джона…

— Ладно, — согласилась Тамар, — я сварю тебе зелье. Только, Аннис, ты не знаешь, что случается с девушками? Вспомни мою мать. Она родила ребенка, а потом вышла за Билла Лэкуэлла.

— Ну, то было другое дело. То был сатана… Ой, я нечаянно это сказала… Это был хозяин, а не сатана. Только я не знаю, мог ли бы хозяин поглядеть на такую, как я. А если у меня будет ребенок от Джона, ему придется жениться на мне.

— А что, если не женится?

— Ему придется… Он работает у моего отца. К тому же Джон хороший человек. Он сказал мне это… Сказал в амбаре… Сказал: «Это нехорошо, это грешно, Аннис, и я не хочу так обойтись с тобой, только могу поклясться, что никак не совладаю с собой». Я покаялась в церкви, сказала: «Боже милостивый, я не хотела грешить, просто никак не могла устоять…»

Тамар была ошеломлена. Она никогда не слышала, чтобы дети ее возраста говорили о таких вещах. Ей хотелось протянуть руку и сказать: «Не надо меня бояться». Но что-то останавливало ее. Тамар слишком нравилась эта тайная сила, чтобы так легко от нее отказаться.

— Не знаю, Аннис, должна ли я варить тебе снадобье, — сказала она.

— Почему?

— Это худо, то, что ты делала в амбаре, а я не хочу помогать худым делам.

— Стало быть, ты белая ведьма?

— Я никого не хочу обижать, кроме тех, кто обижает меня.

— И вовсе это не худое, а хорошее дело — отнять Джона у Бесс Холликс, ведь она плохая. Она-то уж, поди, не просит Господа простить ее грех.

— Ладно, Аннис, я сварю тебе зелье.

— Ой, Тамар, правда сваришь? — Аннис хихикнула от восторга.

— И когда он выпьет его, то ни на кого не посмотрит, кроме тебя.

Наступило молчание. Аннис думала о том, как хорошо, что дочка сатаны работает вместе с ней и спит рядом. Получить силу сатаны, не отдав взамен ни кусочка своей души!

А чувства Тамар были противоречивы, она не знала, счастлива она или нет.

Дом поглотил все ее мысли. Ей так много всего нужно было узнать, многому научиться. Ведь все эти вещи она видела впервые!

Ее дружба с Аннис крепла. Она нарвала трав для снадобья и сказал Аннис, что та не должна быть нетерпеливой, потому что для этого питья еще понадобится многое: волосок кончика хвоста собаки, мозг кошки или ящерицы, кость жабы, которую сожрали муравьи, и травы, которые растут вдали от дорог. Все это надо было собрать и только потом варить снадобье.

Глядя на то, как девочки шепчутся, миссис Элтон бормотала молитвы.

Бетси Херли заглянула в кухню поболтать с домоправительницей. Бетси, став солидной матроной, быстро состарилась. Она больше не искала любовных приключений и подружилась с миссис Элтон. Они сплетничали, смакуя все скандалы окрестных мест, и это занятие доставляло им большое удовольствие. Миссис Элтон была готова забыть, что когда-то считала Бетси «куском дерьма», ведь теперь она приносила ей кучу новостей. Что же до Бетси, то она была в восторге оттого, что пристроила свою дочь, и простила миссис Элтон ее жестокое обращение в былые времена.

— Интересно, — сказала Бетси, потягивая эль, — я вижу, у вас появилась эта маленькая дикарка.

— Я чуть в обморок не грохнулась, — ответила миссис Элтон. — Они пришли за ней… и были правы, пусть бы они взяли ее… Но тут я услыхала его… Это было все равно, что оказаться в море на лодке без паруса. Он перегнулся через балюстраду и говорил с ними смело и строго. «Она — моя дочь, — сказал он. — Люс была моей служанкой… хорошенькой…» Дверь кухни была распахнута, и я все видела. Ты можешь поверить этому, Бетси?

— Нет, не могу. Вы забыли, что мы с Люс жили вместе. Я помню, как она спала здесь. Я помню ту ночь… У нее рубашка была запачкана грязью, листья пристали к ней. И вид у нее был дикий. Она сказала: «Он был такой большой… с рогами. Глаза у него горели в темноте. Я впала в беспамятство, но чувствовала, что он взял меня… Меня изнасиловал сатана». При чем же здесь хозяин? Тогда она заважничала бы. Помните ту девчонку в Стоуке? Сэр Хэмфри приласкал ее, так она возомнила о себе Бог знает что, и таких, как мы, не удостаивала и кивком! Вот как бывает, когда господину приглянется служанка. Ну, а коли приглянется сатана, тут совсем иное дело…

— Ш-ш-ш! — зашипела миссис Элтон и стала бормотать молитву.

Бетси последовала ее примеру, но то и дело запиналась. Потом, почувствовав, что она уже в состоянии противостоять злу, решила дать волю своим чувствам:

— Это просто ужас! Как я смогу поднять на нее руку? Думаю, тогда рука у меня сразу онемеет. На моего отца ведьма наслала такую болезнь. Прямо будто громом небесным поразило, упал и больше не сказал ни словечка. Мы знали, что его сглазили, он разговаривал по дороге с одной старухой. Мы вскипятили в котле над огнем его мочу. Покуда она кипела, у ведьмы все нутро жгло. Мы знали, что она явится, чтобы помешать нам, как только моча закипит. И явилась какая-то, невесть кто. Мы повесили ее. Она умерла, но успела заколдовать отца на всю жизнь. Он так никогда и не смог говорить.

— Ой, миссис Элтон, вы меня пугаете.

— Будешь пугаться, когда рядом с нами живут ведьмы.

— Однако… как же мог хозяин… Ведь он же умный человек… джентльмен… Как мог он такое сказать?

— Есть на свете шибко умные. Им что-то стукнет в голову, и они начинают чудить. Ты помнишь ту ночь, когда мы собрались испытывать старуху Лэкуэлл? Помнишь? Ведь это он тогда остановил нас.

— Помню, как же… — ответила Бетси.

— Это у него все от книг. Вовсе зачитался.

Тамар знала, что они говорят о ней. Она злобно смотрела на них, пытаясь напугать их огнем своих черных глаз.

Жизнь изменилась, но ее сила осталась при ней, и она не собиралась расставаться с ней без боя.

Однажды, когда ей было ведено стирать пыль с мебели, она зашла в кабинет хозяина. Туда никому не позволяли входить, кроме Джошуа, но Тамар провела там однажды два дня и две ночи и потому решила, что ей необязательно подчиняться общим правилам.

Больше всего ее в этой комнате интересовали книги. Она тайком полистала одну-две из них, но буквы были для нее загадкой, как она ни вертела их. Тамар рассердилась, потому что власть значила многое для нее. Она думала, что если заглянет в книгу и попросит сатану помочь ей, то сумеет все понять.

В кабинете никого не было, она поспешно подошла к книжному шкафу, открыла одну книгу наугад и уставилась на буквы.

Но и на этот раз она ничего не поняла. Она с досадой захлопнула книгу. Ее желание научиться читать было как прежде желание смыть свою грязь и стать чистой.

Ричард вошел в кабинет и, увидев девочку, рассердился.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он строго.

— Смотрю, — ответила она.

— Разве тебе не говорили, что сюда нельзя входить? — холодно сказал он.

— Нет, другим говорили, а мне не запрещали.

— Никому из тех, кто работает в кухне, сюда входить не позволено. Пожалуйста, уходи.

Ее сердце сильно колотилось, но она смело стояла перед ним.

— Вы умный, — сказала она, — и не годится, чтобы ваша дочь не знала, что написано в книгах.

Он засмеялся, и она поняла, что он больше на нее не сердится.

— Ты хочешь сказать, что желаешь научиться читать? И думаешь, ты сможешь?

— Если захочу.

— Ты не должна забываться только потому, что я позволил тебе работать на кухне.

— Не годится, чтобы ваша дочь не умела читать, — упрямо повторила она.

— Глупости! — возразил он. — Очень немногие девушки… знатного рода, а не бастарды, как ты, обучаются грамоте.

— Может, они не хотят. А если бы хотели и у них хватило бы ума, то выучились бы.

— А ты настойчива, Тамар, — сказал он. Она ослепительно улыбнулась, поняв, что ее слова заинтересовали его.

— Послушай, если бы тебя заставили учиться читать, ты бы возненавидела это занятие. Это нелегко.

— Я люблю учиться. Я выучилась всему, чему Гранни учила меня.

— Это не то же самое, что слушать болтовню старой женщины.

— Старые мужчины болтают так же, как старые женщины.

Он сурово посмотрел на нее и вдруг расхохотался.

— Так ты считаешь меня стариком?

— Вы не очень молодой.

— И ты хочешь, чтобы я научил тебя читать?

— Я — ваша дочь, вы всем это сказали, не годится, чтобы я не знала, что в этих книгах написано.

Он подошел к ней и пристально посмотрел ей в лицо.

— Послушай, я покажу тебе, что ты никогда не выучишься читать.

Она улыбнулась.

— А я покажу, что могу выучиться.

— Приходи ко мне каждое утро, я буду заниматься с тобой один час целую неделю. А к концу недели ты поймешь, что не сможешь выучиться ни читать ни писать.

— И писать тоже? — радостно воскликнула Тамар.

— Нечего улыбаться, я очень нетерпелив и терпеть не могу тупиц.

— А я смышленая и покажу вам, что умею учиться.

— Начнем завтра, приходи сюда в десять утра.

Она вышла улыбаясь. Но, невзирая на победу, ей было грустно. Девушка чуть ли не плакала, сама не зная почему. Просто она не могла понять своих чувств.

Учеба Тамар не окончилась в конце недели. Ричард обнаружил, что она незаурядная ученица и сам удивился, что в ее присутствии испытывает легкое волнение. Его забавляло старание девочки, ему радостно было видеть, как она обрадовалась, когда после нескольких часов усилий она вывела заглавную букву «J».

В конце недели он спросил ее:

— Не очень-то занятно, верно?

Она согласилась, что не очень весело, но добавила:

— Будет занятно, когда я выучусь.

Втайне он был доволен, что Тамар пожелала продолжать учебу. Ему нравилось учить, а учить такое странное создание было вдвойне интересно.

— Даю тебе еще одну неделю, — нехотя сказал Ричард.

Однажды он строго сказал ей:

— Я видел на днях, как ты собирала травы. Думаю, для какого-нибудь снадобья. Ты поступаешь глупо. Неужто ты не понимаешь, что чудом спаслась?

— Понимаю.

— Если ты снова попадешь в беду, спасти тебя будет трудно. Более того, мне не захочется делать это. Я заступился за тебя в прошлый раз, потому что считал, что в случившемся нет твоей вины. А теперь ты собираешь травы, чтобы варить колдовские зелья… Это верх глупости.

Ричард велел ей уйти, и Тамар очень огорчилась, что не угодила ему, но должна была сдержать обещание, данное Аннис, и потому продолжала делать все для приворотного зелья.

Пришел день, когда зелье было сварено и Аннис выпила его в полдень, хотя должна была выпить в полночь, но на ночь их запирали в комнате и это сделать не удалось бы.

— Я сказала особенное слово из-за того, что мы поменяли время, — объяснила Тамар.

— А ты думаешь, это может помешать? — с тревогой спросила Аннис.

— Нет, я сказала, что это из-за миссис Элтон, и тот, кто помогает нам, должен понять.

Аннис пришла в восторг. Она не могла дождаться минуты, когда снова увидит Джона Тайлера.

Бартли и его отец приехали в Пенникомкуик. Ужин для них был накрыт в зимней столовой, где им прислуживали Молл и Аннис. Ричард не хотел, чтобы это делала Тамар. Тамар вышла в сад, она дрожала при мысли о том, что Бартли находится в доме.

Она поступила глупо, потому что он увидел ее из окна и, придумав повод, извинился и вышел к ней.

— Привет, дочка сатаны! — сказал он.

— Не смей подходить ко мне! — отрезала она.

— Не подаришь ли мне поцелуй? Это будет прощальный поцелуй. Я завтра уплываю.

— От меня ты можешь получить только пинок и презрение.

— Дурацкие слова, да и только.

— Я не дура.

— Ты — дура, каких не найти в Девоне, Тамар. Сейчас бы ты была моей любовницей, а это для такой, как ты, большая честь.

— Какая честь? Один срам.

— Подумай о красивых чужестранках, которые станут развлекать меня. Думай об этом до тех пор, пока я не вернусь. Я дал себе клятву. Когда вернусь, дочка сатаны будет моей. Сначала она, пожалуй, станет упрямиться, но потом… потом… ты увидишь, Тамар.

— Ненавижу тебя. И всегда буду ненавидеть.

— Опять врешь. А ты, однако, изменилась. Стала гордая… грациозная… Черт меня побери, такая же красотка! Нет, стала еще красивее.

Она прошла мимо него и вошла в дом. Тамар была уверена, что теперь он не посмеет дотронуться до нее. Теперь она считается дочерью дворянина и в то же время не теряет своей волшебной силы.

На следующий день Бартли уплыл, и она была рада этому. Теперь она могла с удовольствием слушать рассказы Аннис про ее шашни с Джоном Тайлером.

— Я встретила его во время сенокоса и сказал ему: «Привет, Джон, как дела?» — поведала Аннис. — А он поглядел на меня искоса, как и раньше смотрел, когда еще не покидал меня ради Бесс, и ответил: «У меня все в порядке, Аннис. А как ты?» А я сказала ему то, что ты велела мне сказать, когда я пила приворотное зелье: «Я красивая и желанная в твоих глазах, Джон Тайлер». «Это еще что за новости?» — спросил он, а я ему в ответ: «А то, что тискать Бесс ты больше не будешь, с этого дня ты ни на кого во всем свете смотреть не будешь, только на меня». А он мне: «С чего бы это, Аннис?», а я ему: «А с того, что я тебя околдовала, Джон. Я выпила приворотное зелье, которое Тамар сварила для меня. Я тебя приворожила, Джон». «Ну, тогда ничего не поделаешь», — ответил он, и мы пошли в амбар. Так что у нас все путем.

Слушая ее, Тамар была счастлива. Она научится читать и писать, научится говорить так же красиво и умно, как господа. Она станет одной из тех, кем восхищаются, с той только разницей, что она может колдовать, а они — нет!

Тамар минуло шестнадцать. За последние два года, самые важные в ее молодой жизни, она превратилась в прекрасную юную леди.

Тамар давно уже не работала в кухне, она стала признанной дочерью хозяина дома. Помимо своей воли Ричард не мог не восхищаться ею, прежде всего потому, что она была столь красива — а он был неравнодушен ко всему прекрасному — и ему доставляло удовольствие смотреть на нее. Но больше, пожалуй, радовало то, что она была умна и постоянно забавляла и удивляла его. Она была настолько способной, что через несколько месяцев после первого урока могла читать и писать. Ричард сказал, что Тамар ни к чему терять время на работу в кухне. Мол, если она желает учиться, он поможет ей. А она желала учиться. Желала всем сердцем.

— Помимо чтения и письма тебе нужно еще многое познать, — сказал он. — Ты должна уметь красиво двигаться, держаться с достоинством, не давать волю своим чувствам. И потом… твоя манера говорить… Твоя речь просто режет мне слух.

Он заставил ее сидеть перед зеркалом и правильно произносить слова, повторяя каждую гласную и согласную, покуда эти звуки не заслужили его одобрения. Теперь она говорила почти как он — с легким, мягким девонским акцентом.

Она любила яркие цвета — синий и ярко-красный, подчеркивающие красоту ее темных волос и заставляющие еще ярче сиять ее черные глаза. Когда она ездила верхом, а в числе прочих наук она одолела искусство верховой езды, люди смотрели ей вслед, уверяясь в том, что в ней есть что-то от лукавого: «Она слишком хороша и слишком умна для земной женщины, — говорили они. — Вы только подумайте, как она сумела ускользнуть из рук охотника на ведьм, и поглядите, какой стала!»

Тамар не обращала на них внимания, втайне она была довольна, что ей по-прежнему приписывают сверхъестественную силу.

Но Ричард порицал это. Он любил беседовать с ней. После смерти его подруги из Пенни-Кросса ему не с кем было говорить на интересующие его темы, и, к его удивлению, Тамар заполнила эту пустоту. Ему казалось забавным, что он с удовольствием беседовал с девушкой, которая пару лет назад была маленькой дикаркой.

— Я гляжу, Мерримен, — сказал однажды сэр Хэмфри, — вы просто обожаете эту девочку. Черт меня побери! Если бы вы не сказали мне, что она ваша дочь, я подумал бы, что она ваша любовница. Не уверен, что не думаю так и теперь.

— Чепуха! — резко возразил Ричард. — Такая девочка любого заинтересует. Подумай только, какой она была и какой стала! Она поистине необыкновенная.

Сэр Хэмфри засмеялся.

На самом деле Тамар все больше интересовала Ричарда, он даже не думал, что с ним такое случится. Но его раздражало, что девушка продолжает упорно верить в свою сверхъестественную силу. Почему? Потому что он боялся за нее. Он боялся, что если Тамар снова окажется в опасности, он не сумеет спасти ее, а мысль о возможности потерять эту девушку была невыносимой.

Он снова и снова увещевал ее, говорил холодно и презрительно, говорил, что она глупа. Но ничто не могло переубедить ее.

Однажды ноябрьским днем он позвал ее в кабинет. Она заметила слабый румянец на его щеках и поняла: случилось что-то неприятное.

— Тамар, — сказал он, — садись, дитя мое, я хочу поговорить с тобой. Я только что услышал новости о дьявольском сговоре в Лондоне. Это повлияет на обстановку во всей стране.

— Что за сговор?

— Заговор, который ставит целью уничтожить разом короля и парламент и таким образом лишить страну ее правителей. Это значит, что начнутся новые гонения.

— И кто эти заговорщики?

— Это дурацкий заговор, обреченный на провал. Как я слышал, некто Роберт Кейтсби, католик из Нортхемптоншира, собрал своих собратьев-католиков, и они наняли человека по имени Гай Фокес, солдата удачи, чтобы он спрятался в здании парламента с бочкой пороха и спичками. Один из заговорщиков предупредил своего друга, чтобы тот не ходил в парламент пятого ноября, на которое было назначено покушение. Возникло подозрение, здание обыскали, заговор был раскрыт. Какая нелепость! Это не способ получить свободу, чтобы наслаждаться ею в этой стране.

— Наслаждаться свободой… — повторила она и зловещим голосом добавила: — И верить в ведьм, если желаешь этого?

— Дались тебе эти ведьмы! Иной раз ты доводишь меня до отчаяния, Тамар.

— Такова доля дочери сатаны. Я не могу отрешиться от этого. И что бы вы ни говорили, колдовство Гранин Лэкуэлл имело свое действие. Больные излечивались. А некоторые, на которых она смотрела, заболевали… или им не везло.

Он устало взглянул на нее, но невольно улыбнулся, глядя на ее прелестное, одухотворенное лицо.

— Иногда колдовство оказывает действие, иногда нет. Когда не оказывает, об этом забывают, а если предсказание сбывается, о нем толкуют без конца. А этот заговор… повлечет за собой новые жестокие преследования католиков. Быть может, у нас объявятся охотники на католиков и на ведьм.

— По крайней мере, вам не придется беспокоиться за меня, когда объявятся новые охотники.

Он бросил на нее насмешливый взгляд.

— Боюсь, характер у тебя дикий, и мне приходится беспокоиться за тебя. Ты быстро научилась многому, никто не догадался бы, что ты родилась в другой обстановке, и все же упрямо не желаешь расстаться с предрассудками, которые могут принести тебе в лучшем случае неприятности, в худшем — беду.

— Я знаю, что мое рождение окутано тайной. Вы забыли, я видела лицо моей матери в тот самый момент. Для чего ей было выдумывать историю с сатаной в темном лесу.

— Я должен сказать тебе кое-что, Тамар. Хотя и не собирался это делать… по крайней мере теперь. Но вижу, что должен. Я должен сказать тебе кое-что о себе. Сначала хочу сказать, что собираю определенный материал. Когда я буду иметь все, что мне необходимо, издам книгу.

— Какого рода?

— Книгу о временах, о прошлом и настоящем, о кровопролитиях и ужасах.

— А почему вы ее пишете?

— Быть может, для того, чтобы показать другим, что я узнал, что я понял… А может, потому что я сам что-то ищу.

— Что вы ищете?

— Я сам не знаю точно. Быть может, религию… а может быть, нечто иное. В процессе того что я успел сделать, мне понадобился мой собственный опыт и тщательное изучение. О Тамар, мне не раз хотелось поговорить с тобой об этом. Было время, когда я мог обсуждать это с очень дорогим для меня человеком. Но увы! Она умерла. И в какой-то мере ты заняла ее место. Ты живо интересуешься всем, что творится вокруг. Пожалуй, не самими событиями, а тем, как они воспринимаются людьми нашего времени. У тебя пытливый ум. Да, ты для меня утешение.

Тамар была удивлена. Он никогда прежде не говорил ей о своих чувствах. Она почувствовала себя невероятно счастливой и восхищалась им сильнее, чем когда-либо.

— На свете мало людей, с кем я мог бы говорить об этом, — продолжал он. — С нашими друзьями Кэвиллами? Мы друзья лишь потому, что наши поместья находятся почти рядом и мы навещаем друг друга по-соседски. В какой-то мере они интересны мне как типичные люди нашего времени. Отец и сын физически совершенны, им доставляют наслаждение упражнения тела скорее, чем ума. Сын — копия своего отца! Оба они — пираты. Они обожают брать силой то, что им не принадлежит.

Каждый раз, когда упоминали имя Бартли, к щекам Тамар приливала кровь. Она знала, что никогда не забудет его и те страшные мгновения. Иногда она снова переживала это во сне. Теперь он был далеко. Его не было здесь уже два года. Пусть он никогда не возвращается.

— Да, они — пираты. Хотя я могу сказать, мне все же чем-то нравится отец, чего не могу сказать о сыне. С годами сэр Хэмфри стал мягче, а в возрасте Бартли он был точно таким же. В них заключена квинтэссенция мужества, они — идеалы нашего времени. Такие, как они, сделали нашу страну великой и продолжают это дело. Благодаря им Англия стала доминировать в том, в чем прежде отставала. Однако не презирай Бартли слишком сильно за то, что он пытался сделать с тобой. Радуйся, что ему это не удалось. Если бы не Бартли и ему подобные, у нас бы уже правили испанцы, и гонения на ведьм, пуритан, протестантов, католиков, словом, на всех, кто в чем-либо не согласен с государством и церковью, были бы во сто крат страшнее, в тысячу раз кровавее. Ты много слышала об испанской инквизиции. Будем радоваться тому, что в нашей стране нет этого зла. И все же мы страдаем, как страдает весь мир. Пока мы не научимся терпимости, страданиям не будет конца. Человек должен сам выбирать религию. Гонения не гасят пожар недовольства, как думают правители, а лишь раздувают его. Король Филипп не мог выгнать с моря наши корабли из-за ужасно жестокого обращения с пленными. Люди толпились возле кораблей, желая принять участие в морских сражениях не только для того, чтобы побеждать, но и для того, чтобы мстить. Дорогое мое дитя, после того как у нас появились охотники на ведьм и их пособники, несчастных глупых ведьм стало в этой стране еще больше.

— Ричард, — сказала Тамар (она объяснила, что никогда не сможет назвать его отцом и, поселившись в его доме, уже через месяц стала называть его по имени), — откуда вам это известно?

— Именно об этом я хотел бы поговорить с тобой.

Она с вниманием ждала, а он после некоторого колебания, словно и в эту минуту не очень желал говорить об этом, продолжал:

— Я хочу рассказать тебе о гонении, свидетелем которого я был всю жизнь. Когда мне было восемь лет, со мной случилось нечто ужасное, заставившее меня смотреть на любые преследования, как на бедствие, тормозящее прогресс. Я должен рассказать тебе об этом, потому что это изменило мою жизнь и сделало меня таким, как я есть.

Мой отец служил при дворе королевы Марии… Марии Кровавой. Как ты знаешь, Мария вышла замуж за Филиппа Испанского, и в ту пору, когда король приехал в Англию, в его свите была красивая леди, в которую мой отец влюбился. Они поженились, и когда король вернулся в Испанию, моя мать должна была ехать с ним, потому что была слаба здоровьем и не могла выносить сырой английский климат. Отец отправился с ней в Мадрид, и там я родился. У нас была очень счастливая семья до того времени, как мне исполнилось семь лет. Моего отца арестовали и отдали в руки инквизиции. Я рано столкнулся с этим злом. Я видел и раньше в глазах людей затаенный ужас, но лишь когда это коснулось моей семьи, понял это в полной мере. Моего отца забрали ночью, и с тех пор я увидел его только один раз. Это было год спустя. Я едва узнал его. Его румяные щеки пожелтели, он едва мог ходить, так сильно он был измучен пытками в мрачных застенках инквизиции. Маленького мальчика, каким я тогда был, они не могли схватить, но в доме нашем поселился страх. Моя мать слегла, и ей позволили в тот день остаться дома. Но я должен был явиться, меня должны были заклеймить, оттого что меня не воспитали как достойного гражданина и доброго католика.

Память об этом не покидала меня, она не тускнеет. Рано утром меня разбудил приглушенный звон колокольчика. Слуги подняли меня с постели, быстро одели и вывели на улицу.

В Испании аутодафе — большой праздник. Люди надевают нарядные одежды. Ни одна церковь не устраивает столь пышных церемоний, как римская церковь.

Меня привели к воротам инквизиции, чтобы я видел страшную процессию, направляющуюся к месту казни. Среди этих несчастных мужчин и женщин был и мой отец. На нем был кошмарный желтый балахон. На этом sanbenito были вышиты фигуры, объятые пламенем, языки которого поднимались ввысь, а страшные дьяволы раздували это пламя. Этот наряд говорил собравшимся зевакам, что мой отец был одним из обреченных на сожжение. Не могу описать тебе весь этот ужас, когда я вспоминал об этом позднее; казалось, что еще кошмарнее, чем жестокие мучения этих несчастных, была сама церковь, помпа, с какой церковь это обставила. Простые люди должны были присутствовать, как велела им церковь, а иначе на них пало бы подозрение. Я представлял себе, что эта сцена была еще более душераздирающей, чем те, что разыгрывались в римском амфитеатре во времена язычников Нерона и Тиберия. Римляне наслаждались жестокостью, потому что для них это был спорт. Испанцы наслаждались ею меньше, но пытались скрыть ее под маской благочестия. Повзрослев, я понял, что грех испанцев был более тяжким.

Большинство жертв составляли люди высших классов, несомненно потому, что инквизиция получала имущество казненных, ибо она должна была оставаться богатой и могущественной.

Их вели на quemadero… место, где горели костры, где великий инквизитор держал речь перед толпой, перечисляя грехи обреченных на страшную смерть.

Были зажжены костры, и я смотрел на эти измученные тела, искалеченные на дыбе, обожженные раскаленными щипцами, ожидающие последних мучений, которые, наконец, должны были принести им милосердную смерть. Некоторых задушили, прежде чем сжечь, тех, кто в последний момент принял католичество. Остальные пошли на костер живыми, потому что они упорно не желали отказаться от своей веры. Мой отец был в их числе, и я был там… чтобы видеть, как он умрет…

Тамар была в силах лишь смотреть на него, в глазах ее застыл ужас, сострадание и ненависть к мучителям отца Ричарда. Она не находила слов…

Немного погодя, он продолжал:

— Это было много лет назад. Тысячи людей были замучены и сожжены, как мой отец. Даже в нашей стране святая римская церковь оставила свой кровавый след. В Смитфилде горели костры, и ни один человек не доверял соседу.

Моя мать умерла, и меня тайком увезли в Англию. У отца были верные слуги, которые последовали за ним в Испанию, они тоже боялись инквизиции и, без сомнения, могли стать ее жертвами. Определенная снисходительность была проявлена к ним на какое-то время, потому что инквизиторам было выгодно в первую очередь уничтожить людей состоятельных. В Англии моей семье принадлежали большие поместья, и дед и бабка меня воспитали в протестантской религии.

Эта религия более гуманна. Человеку нужна вера в Бога, ведь мы приходим в этот загадочный мир не по своей воле, сражаемся с невзгодами всю недолгую жизнь и уходим. Вера нужна нам, ведь мы не в силах думать, что умрем и исчезнем совершенно. Да, наступила более благоприятная эпоха, народ Англии устал от костров Смитфилда, а англичане сделаны из иного вещества, нежели испанцы. Мы не любим торжественных церемоний, мы любим веселье и праздники, нам нравится, когда рекой льется вино, а не кровь. Нас трудно разозлить, но когда разозлимся, мы на редкость упорны. Мы не злопамятны, ни одна нация в мире не способна так забывать зло, как англичане, хотя для этого нам надобно определенное время. Мне посчастливилось жить в этой стране. Но вот, когда я уже начал стареть, эхо прежних жестокостей снова зазвучало здесь. Быть может, оно никогда и не затихало. Королева была главой церкви, как в свое время ее отец, и были те, кто не хотел видеть ее в этой роли и желали большей реформации церкви.

Я видел начало новых гонений. Теперь пришла очередь пуритан и протестантов страдать. Я видел, как людей бросали в тюрьмы… гноили в зловонных темницах. Я убеждал себя в том, что это не столь жестокие методы, какие применяли в Испании. И все же это были преследования. А однажды я увидел, как в Смитфидде сожгли двух анабаптистов, это были первые жертвы со времени восшествия Елизаветы на престол. И тем не менее меня мало утешало то, что наша церковь редко… совершает подобные дела.

Я стал изучать различные религии, существовавшие с незапамятных времен, в том числе веру в колдуний и колдунов.

Он помолчал немного, налил в бокал вино и продолжил:

— Так вот, я стал читать книги о колдовской силе ведьм, потому что, по моему мнению, колдовство связано с религией этой страны. На материке ведьм подвергают страшным пыткам. Одни из них притворяются, что верят в свою силу, другие искренне верят, что обладают ею. А пыткам их подвергают во имя Божие. Почему, спрашивал я себя, эти женщины еще до пыток признают, что обладают дьявольской силой? Да потому, что они верят в это. Они умирают в своей вере, так же, как мой отец умер в своей. И твое отношение к этому, Тамар, весьма заинтересовало меня. Тебе внушили, будто ты — дочь дьявола, и тебе это нравилось. Даже теперь, когда ты получила некоторое образование, ты упорно хочешь в это верить. Стоит ли удивляться тому, что невежественные создания не желают отказываться от своей веры?

— Я понимаю, вы не верите в силу ведьм, — прервала его Тамар, — но я своими глазами видела, как колдует Гранин. Без сомнения, ведьмы обладают силой, недоступной для простых смертных.

— Поверь мне, Тамар, я изучал колдовское искусство ведьм И нашел, что оно сходно с религией, которую исповедовали в этой стране, покуда святой Августин не принес сюда христианство. Колдовство ведьм, живущих сегодня, уходит корнями в языческие времена, когда наши предки поклонялись Водану, богу богов, Тору громовержцу, Тиру, богу, давшему человеку мудрость и хитрость, и Фрейе, богине войны. Правда, ведьмы не упоминают их имена, потому что они ничего о них не знают. Прошли века с тех пор, как святой Августин прибыл к нам, но, увы, христианство в этой стране внедряли насильно. В этом корни религиозных конфликтов. Власти не дают народу свободного выбора. Веками христианская церковь кровью и пытками искореняла колдовство, потому что оно представляет собой соперничающую с ним веру. Я присутствовал на шабаше ведьм, надев маску в виде головы козла, и видел их пляски вокруг костра. И в этих плясках я узнал ритуальные языческие обряды. В дохристианские времена население в стране было незначительное, и необходимо было увеличить его. Эти пляски — а в языческие времена люди плясали вокруг фигуры рогатого козла — были плясками плодородия, плясками способности производить потомство. Теперь их считают постыдными и греховными, потому что не понимают их значения. Их целью в те времена было возбуждение желания, считалось, что чем сильнее желание, тем больше будет зачато детей, и что дети, зачатые в эту ночь, будут сильными, мужчины — могучими воинами, а женщины — здоровыми, способными рожать могучих воинов. Ведьмы, танцующие во время шабаша, не знают этого. Они верят, что дьявол созвал их на эти пляски. Им так сказали, а они невежественны и легковерны. Церковь, боясь их, говорит: «Вы греховны и омерзительны, вами обладает дьявол». И эти люди, которым жизнь кажется скучной и бесцветной без веры в их сверхъестественную силу, не хотят расставаться с этой верой. Они готовы умереть за нее. Воображение может творить чудеса, оно может заставить слабовольного поверить в то, чего нет.

Тамар смотрела на него в эту минуту как-то странно. Он знал, что она пытается представить его пляшущим в массе на шабаше ведьм, и начинает понимать, что казавшееся ей прежде невероятным — правда.

— Да, — сказал он с легкой иронической улыбкой, — теперь ты начинаешь понимать. Я не лгал, говоря этим людям, что ты моя дочь. Ты в самом деле моя дочь. Меня нельзя назвать сладострастным, но я не жил монахом после смерти жены. У меня были время от времени мимолетные любовные связи, к тому же ты, вероятно, слышала о женщине, которая была моим дорогим другом, и которой больше нет. Я видел твою мать в моем доме. Она была прелестным созданием. В ней были качества, которые, увы, проявлялись слишком медленно. Думаю, я желал ее, не сознавая этого, хотя и мало думал о ней. Другие тоже обращали на нее внимание, один из них — наш друг, сэр Хэмфри. Я догадывался, что он совратит ее, если не помешать этому. И все же я не желал вмешиваться в это дело, и если бы Люс не пошла поглядеть на шабаш, ты никогда бы не родилась. Эти древние пляски могут воспламенить даже самое холодное сердце. Эти странные песни, в них есть магия, по крайней мере, так считают ведьмы. Они доводят пляшущих до безумия. Это ночи блуда, каждая женщина и каждый мужчина во время объятия думает, что им или ею обладает сатана. Во времена, когда поклонялись богам и героям Асгарда, рогатый козел был символом плодовитости, а в наше время старые верования забыты, остался лишь один ритуал. В глазах христиан козел — это дьявол, сатана, ведь для людей одной веры другая вера — от лукавого. Мы были очевидцами того, что малейшее отклонение от официальной веры клеймится. Так вот, я надел черный плащ, который считают одеждой дьявола, к моему капюшону были прикреплены рога. Я присоединился к их пляскам, которые для них были магическими, дьявольскими, а для меня — плясками плодовитости моих предков. Как я уже говорил, они возбуждают желание в сердце самого холодного мужчины, самой холодной женщины. И я был охвачен этим возбуждением, а в лесу в это время оказалась Люс. Я не предвидел, что ее будет ждать столь трагический конец. В то время совесть не мучила меня. Ты знаешь, я нашел ей мужа, считая, что со многими случается подобное. Я намеревался поговорить с ней однажды, как сегодня говорю с тобой, объяснить ей, что это я соблазнил её. Я даже думал сделать ее своей постоянной любовницей. Она была очаровательной. Но я обнаружил, что она глупа, а я терпеть не могу глупости. Итак, я выдал ее замуж, решив, что этого достаточно. Услышав, что она рассказала о случившемся, я уволил эту глупышку. Я пытался предостеречь ее, но это было невозможно сделать, не рассказав ей, кто ее соблазнитель. Ты шокирована, дитя мое. Я читаю ужас в твоих глазах.

— Я видела, как они вошли в дом… как они схватили ее…

— Я знаю, я часто думал об этом. Это был ужасный конец для такой девушки, какой была Люс. Я пытался оправдать себя, но теперь вижу, что поступил с ней хуже, чем это сделал бы сэр Хэмфри. Я хочу, чтобы ты видела меня таким, каков я есть. У меня нет никаких иллюзий. Я защитил тебя, когда они преследовали тебя, потому что испытывал угрызения совести, а не потому, что испытывал к тебе отцовские чувства.

— Да, я не забыла, что вы признали меня своей дочерью перед этими людьми, когда мне грозила страшная опасность.

— Я тогда узнал, что они повесили ее, а ведь если бы не я, с ней этого не случилось бы.

— Виной тому насилие и смерть! — воскликнула Тамар. — Быть может, я теперь понимаю вас лучше, чем прежде.

— И это означает, что ты презираешь меня?

— Нет, любить вас значит восхищаться вами. Вы причинили огромное зло моей матери, и это ужасно. Но вы пожалели меня, защитили и сказали тем людям, что вы мой отец. Как я могу презирать вас?

— Если бы ты не была так красива, умна и мила, я, без сомнения, оставил бы тебя работать в кухне.

Она промолчала, и он добавил:

— Прошу тебя, скажи, что ты обо всем этом думаешь.

— Что вы считаете меня красивой, умной и милой!

Тамар бросилась к нему, и он заключил ее в объятия.

— Любимая моя дочка! — воскликнул он.

Она подняла голову, посмотрела на него и сказала:

— Я никогда не думала, что увижу, как вы плачете.

Ричард прижал ее к себе, и она ощутила его губы на своих волосах.

Внезапно устыдившись своих чувств, он отстранил ее и налил вино в два бокала — ей и себе.

— За Тамар! — сказал он. — За мою дочь… За мою дочь, которая считает, что сатана не причастен к тайне ее рождения.

— За вас, дорогой отец, — ответила она. Он посмотрел ей в глаза и прочел ее мысли. Поставив бокал, он взял ее за плечи.

— Теперь ты знаешь правду.

Но она продолжала загадочно улыбаться.

— Они боялись меня, — сказала она, — у меня в детстве была защита.

— Тебя защищал их страх.

— Я видела действие колдовства.

Он вздохнул, а она продолжала:

— Они сказали бы, что в вас в ту ночь вселился сатана. Ведь и в самом деле вы вели себя необычно.

— Я вижу, — медленно произнес он, — ничто не может разуверить тебя.

Она снова обняла его и прижалась щекой к его щеке.

— Я рада, что он выбрал вас, что он вселился в ваше тело.

— Увы! — ответил он. — Твою уверенность невозможно поколебать. — Он повернул ее лицо к своему. — Тамар, ты не можешь выбросить это из головы?

Она медленно покачала головой.

В Плимут пришла чума.

Люди лежали на улицах, умирая, призывая помощь, которую никто не решался оказывать. Красные кресты на дверях предупреждали, что от этих домов следует держаться подальше. По ночам по улицам проезжала чумная повозка. «Выносите своих мертвецов!» — раздавался печальный крик.

Окрестным деревням повезло больше, чем городу. Зараза гнездилась на мощенных булыжником улицах, по которым зловонная грязь стекала в канавы. Но заразы боялись все, каждый со страхом осматривал себя в ожидании зловещих признаков страшной болезни: лихорадки, слабости, головной боли, за которыми быстро следуют страшные нарывы на груди — вестники смерти.

Однажды жарким днем в Саунд прибыл корабль. Он встал на якоре, и с него послали на берег шлюпку. Но никто из горожан не вышел навстречу морякам, которые со страхом ступили на землю. Вскоре они поняли, отчего их никто не приветствует. Они тут же увидели красные кресты на дверях и неподвижные тела людей, умиравших на улицах.

Моряки поспешили сесть в шлюпку и вернулись на корабль.

Аннис постучала в дверь Тамар.

Теперь у Тамар была своя спальня. Здесь стояла кровать, украшенный резьбой сундук и шкаф, а также обтянутое гобеленом кресло и роскошный ковер на полу. Она была в таком восторге от этих вещей, что Ричард решил подарить их ей. У нее теперь было также зеркало из полированного металла, и она наслаждалась, глядя на свое лицо, потому что красота восхищала ее больше всего из того, что у нее было.

Тамар сразу увидела, что Аннис взволнована.

— Мисс Тамар, я должна рассказать вам, что я увидела. Это на сеновале, ну, вы знаете… где мы с Джоном… Я шла домой и, ясное дело, искала Джона… Его нигде не было, и я заглянула на сеновал… просто так… Там я увидела мужчин! Их было трое… Они там лежали, похоже, голодные… Какие-то чудные. Один из них ;казал: «Мисс, Бога ради, принеси нам поесть и попить!» Я сразу не поняла, и он повторил. Он говорил как-то непонятно. Я чуть не спятила со страху.

— Мужчины? Что за мужчины?

— Какие-то чудные… и говорят как-то чудно! Я едва поняла их. Похоже, они сильно оголодали. Чуть живехоньки.

— А почему ты не пошла к своим отцу с матерью?

— Сама не знаю. Может, потому, что они прогнали бы этих мужиков с фермы. Отец не позволил бы чужакам оставаться там. Сказал бы, что они сопрут у него овощи, зерно или еще что-нибудь. Либо сожрут корм для свиней. Я не знала, к кому идти, и пришла к вам.

Тамар улыбнулась, довольная.

— Я сейчас поеду погляжу сама, — сказала она, — ты можешь отправиться со мной. Если они голодны, их надо будет накормить. Но мы должны быть осторожны. Кто знает, что они за люди?

— Я думала, вы знаете.

Тамар нахмурила брови и сосредоточилась.

— Мне кажется, они хорошие люди. Возможно, им нужна наша помощь.

Они поехали верхом к сеновалу. Ветер трепал волосы Тамар. Она любила распускать свои длинные волосы, чтобы все сразу узнавали ее. Ей доставляли удовольствие полные ужаса взгляды миссис Элтон на это вызывающее великолепие.

За короткое время Тамар поразительно изменилась. Она разом поменяла нищету на роскошь, прозябание на комфорт. Она стала признанной дочерью Ричарда Мерримена, но не собиралась ни на йоту терять престиж в глазах невежественных людей, веривших в ее родство с сатаной.

Она подошла к сеновалу, распахнула дверь и уставилась на несчастных, лежавших в полумраке. Вид у них был печальный, но ей подобное зрелище было не в диковинку.

— Кто вы? — спросила она.

— Леди, меня зовут Хьюмилити Браун, я и мои друзья не ели… я даже не помню сколько дней. Ради Христа, принесите нам что-нибудь поесть, иначе мы умрем.

Он говорил как человек образованный, и это дало ей возможность понять его, но она догадалась, что они приехали издалека.

— Вначале скажите мне, что вы здесь делаете. И как вы сюда попали?

— Мы приплыли на корабле «Искатель приключений». Мы держали путь в Вирджинию, в Новый Свет.

— Они не взяли нас на борт. Мы втроем сошли на берег, чтобы пополнить запасы продовольствия… Но, войдя в город, мы увидели, что здесь свирепствует мор, поплыли назад к кораблю. А они не взяли нас на борт. И нам ничего не оставалось делать…

Тамар вышла из сарая и притворила за собой дверь. Эти люди были в зараженном городе. Быть может, они уже успели подхватить эту заразу и на груди у них уже выступили ее страшные знаки?

Она поспешила сесть на лошадь. Тамар знала, что люди из деревень перестали посещать охваченный чумой город, и потому зараза сюда не пришла.

На дороге она встретила Аннис.

— Мисс Тамара, вы уже видели их? Вы поможете им? — крикнула Аннис.

— Аннис! Не подходи близко к сараю. Эти люди были в городе. Они сошли с корабля, чтобы пополнить запасы в городе, а их спутники не захотели их взять обратно на борт. Но мы с тобой, Аннис, подходили к ним близко.

Аннис задрожала всем телом, но тут же, взглянув Тамар в лицо, с надеждой сказала:

— Но ведь вы, мисс, можете сделать так, чтобы мы не заболели.

— Да, мы не заболеем, я позабочусь о том, Аннис. Если я скажу тебе: «Аннис, ступай в сарай и ничего не бойся», ты пойдешь?

— Если вы заколдуете меня, чтобы я не заболела, пойду.

— Ладно. Тогда иди к сараю, только не входи внутрь и никого туда не пускай. А я принесу им еду. Я спасу их, и никто не станет сомневаться в моей силе! Только, слышишь, мы не должны говорить о том хозяину, покуда все не будет сделано.

Аннис кивнула.

— А теперь ступай к сараю. Помни! Стой там и никого не пускай внутрь! Если кто-нибудь придет, скажи, что там зачумленные. Жди там… покуда я не приду.

Тамар поспешила к дому, взяла в кухне еду и вино, набрала древесного угля и вернулась к сараю, где ее послушно ждала Аннис.

— А теперь, Аннис, можешь уходить, жди меня в конце поля.

Аннис убежала, а Тамар отворила дверь сарая.

— Хьюмилити Браун, вы здесь? — спросила она.

— Да, леди.

— Я принесла для вас еду и питье. Поставлю все это у двери. Вы сможете добраться до двери?

— Смогу. И да благословит вас Господь.

— Завтра я снова приду. Если вам еще что-нибудь понадобится, можете попросить меня.

— Друзья! — взволнованно сказал Хьюмилити. — Нас посетил ангел небесный. Вот еда, друзья мои. Господь услышал наши молитвы.

Тамар заперла дверь и написала на ней углем: «Господи, смилуйся над нами».

Каждый, кто приблизился бы, понял, что это означает.

Тамар минуло восемнадцать, она была своенравна и горда. Ричард очень тревожился за нее. Его удивляло чувство, пробудившееся в нем, он полюбил свою необузданную дочь, дитя природы, как никого еще не любил в своей жизни.

Ее красота восхищала его, а сложная натура — пугала. Он видел ее нежной и доброй, жестокой и надменной. Она была образованной девушкой, оставаясь при этом дикаркой. У нее был острый, ясный ум, но ничто не могло заставить ее отказаться от нелепой веры в сверхъестественные силы. Он полагал, что эту веру она слишком глубоко впитала в детстве и теперь, когда у нее был прекрасный дом и любящий отец, никак не могла отречься от нее. Она полагалась только на себя, ей не нужна была ничья защита.

Отец приглашал в гости знатных людей из соседних поместий, но ни один из них не пришелся ей по душе. Находились юноши, которые были настолько очарованы ее обаянием и красотой, что невзирая на темные истории, которые продолжали рассказывать о Тамар, готовы были предложить ей руку и сердце. Но она вела себя как принцесса и смеялась над любыми попытками сватовства.

Ричарду не хотелось потерять дочь, он слишком дорожил ее обществом, однако он обнаружил в себе отцовские чувства, о каких ранее и не подозревал, и от всей души желал сделать девушку счастливой. А ему казалось, что, выйдя замуж, она была бы счастлива, ему хотелось, чтобы она родила детей. Мол, если у нее будет своя семья, она выбросит из головы дикие идеи, станет воспринимать его как отца, а свое рождение считать вполне нормальным явлением. Он страстно желал этого, потому что ее глупое и упорное суеверие дикарки доставляло ему немалое беспокойство.

Бартли Кэвилл снова возвратился домой, и этот юноша был не менее горд, чем Тамар. Было ясно, что он далеко не равнодушен к Тамар, а Ричард не возражал бы против их союза.

Однако он ничего не мог поделать, оставалось лишь ждать. Нынче вечером он устроит для нее бал. Ее первый бал. Ей уже восемнадцать, и он хочет, чтобы все окрестное дворянство знало, что он считает ее своей дочерью, правда, незаконнорожденной, но это могло бы быть препятствием для бесприданницы, а Тамар в один прекрасный день станет богатой, и наследство смоет с нее печать незаконнорожденной.

Из окна он видел, как она разговаривает с Хьюмилити Брауном, работающим в саду.

Ричард улыбнулся. Она проявила по отношению к этим трем морякам с «Искателя приключений» удивительную храбрость, и все же это, скорее всего, не храбрость, а упорная уверенность в своей сверхъестественной силе. Он сам узнал обо всем этом, когда опасность уже миновала. Она носила еду этим людям, которые страдали вовсе не от болезни, а от голода. Она, как всегда храбрая и гордая, взяла их под свое крыло. Из них выжило двое — Хьюмилити Браун и Уильям Спиерс. Уильям работал на ферме Херли и жил в лачуге вместе с другими рабочими, а Хьюмилити ухаживал за садом Ричарда и жил в одной из пристроек. Тамар убедила отца, что Джозефу Джабину нужен помощник.

К удивлению Ричарда, Тамар была в восторге от Хьюмилити. Ведь она — кокетка, любующаяся собственной красотой, думал он, а Хьюмилити Браун — пуританин. Когда она смотрела на Хьюмилити, глаза ее светились от гордости за то, что она спасла его. Но Ричард догадывался, что Хьюмилити предпочитал держаться подальше от Тамар. А быть может, он боялся, что ее присутствие доставит ему удовольствие. Он был проповедником в городе Бостоне, что в Линкольншире, и таким же фанатиком своей веры, как Тамар своей. Говорили, что в Линкольншире пуритан больше, чем в других местах, и что гонения на них там особенно сильны. Многие из секты Хьюмилити бежали в Голландию, центр протестантизма. Ричарду было интересно беседовать с ним, и он подумывал, не найти ли ему для этого образованного человека более подходящее занятие. Однако, будучи по природе медлительным, он покуда еще ничего не предпринимал для этого.

В эти минуты Ричарда занимала мысль, о чем Хьюмилити может говорить с Тамар.

Тамар стояла и смотрела, как Хьюмилити пропалывает цветочную клумбу. На лбу у него выступили капли пота, причиной тому было не только физическое напряжение: ему всегда было не по себе в присутствии хозяйской дочери.

— Хьюмилити, — настаивала она, — вы боитесь меня.

Ей доставляло тайное удовольствие видеть, что он пытается делать вид, будто не замечает ее, и в то же время не может не поглядывать на нее искоса.

— Нет, не боюсь, — отвечал Хьюмилити, — я мысленно вижу крест, ощущаю его сердцем своим и потому не боюсь ничего.

— О Хьюмилити, вы хороший человек, и я рада, что спасла вам жизнь. Вы приняли меня за ангела, когда я принесла вам еду. Неужто я была похожа на ангела?

Хьюмилити бросил взгляд на ее прелестное смеющееся лицо.

— Умирающему от голода каждый, кто принесет еду, покажется ангелом.

— Даже если его прислал дьявол?

Губы Хьюмилити зашевелились, она поняла, что он читает молитву.

— Что вы подумали, когда узнали, кто я? — с вызовом спросила она.

Он продолжал шептать, а Тамар сердито топнула ногой.

— Отвечайте, Хьюмилити! Вы забыли, что я здесь хозяйка?

— Я забыл бы, коли вы позволили бы мне работать на одной из ферм или в городе…

— Но я спасла вам жизнь. И мне решать, где вам следует работать. Если вы не будете отвечать, когда я спрашиваю, вас накажут.

— Ваш отец справедливый человек, не думаю, чтобы он позволил наказывать невиновного.

— Если я попрошу, он накажет.

Он улыбнулся.

— Я не боюсь наказания.

Хьюмилити продолжал полоть, а она все смотрела на него. Он вызывал у нее одновременно и восторг, и гнев. Восторг — потому что она ощущала свою власть над ним, гнев — потому что в нем таилась сила, не меньшая, чем в ней.

Проповедник из Бостона жаждал быть мучеником. Он был из тех, кто готов испытать тысячи мучений и умереть за веру. Он верил, что сила Господа была в нем столь же сильна, как вера Тамар в свою дьявольскую силу.

Она знала, почему Хьюмилити бросает на нее быстрый взгляд и тут же отворачивается. Как большинство мужчин, он находил девушку неотразимой и желанной.

Ей доставляло удовольствие быть желанной, хотя удовлетворять желание кого-либо из мужчин ей вовсе не хотелось, потому что сама была не уверена в своих чувствах. Однако она ощущала страх, когда сверкающие глаза Бартли Кэвилла смотрели на нее, и ей нравилось, что Хьюмилити не выдерживал ее взгляда.

Он был старше Бартли; она полагала, что ему лет тридцать, и он, по ее мнению, стар для любовника. Она догадывалась, какую жизнь он вел. Он пуританин, рожденный в семье пуритан. Пуритане считали, что образ жизни священника должен быть строгим, каким была жизнь Иисуса Христа на земле. Ему с детства внушали, что смеяться грешно, есть нужно умеренно, лишь для поддержания жизни, что танцевать и любить плотски — смертельный грех. Она знала, что яркая красота, бойкий и веселый нрав, сознание собственной привлекательности делают ее в глазах такого человека дьявольским наваждением.

Тамар нравилось приходить к нему, когда он работал в саду, дразнить его, подсмеиваться над ним. Ей хотелось дать ему понять, что он уязвим, как все мужчины.

Она не осмелилась бы дразнить Бартли подобным образом.

— Почему вы хмуритесь, дорогой Хьюмилити? — спрашивала она. — Почему вы уставились на мои волосы с таким видом, словно они вам ненавистны?

— Вам следовало бы обрезать их или спрятать под чепец.

— Отчего же? Вы думаете, что это дар сатаны?

Хьюмилити не отвечал, а она приказным тоном продолжала:

— Отвечайте, когда я говорю с вами. Так вы считаете, что это дар сатаны?

— Быть может, так оно и есть.

— А я думала, что все красивое сотворил Господь.

— Перестаньте заблуждаться, — пытался увещевать ее Хьюмилити. — Вступите на путь праведный. Отрекитесь от сатаны. Примите истинную веру. Если не хотите обречь себя на вечные муки, откажитесь от своих злых умыслов.

— Стало быть, зло спасло вашу жизнь?

— Если вы называете это помощью сатаны, я предпочел бы, чтобы вы оставили меня умирать.

— Когда я пришла в сарай, мне это не показалось. Вы взывали о помощи весьма жалобно. Уверяю вас, вы взяли бы еду, если бы сам черт из ада принес вам ее.

— Вы заблуждаетесь, дочь моя.

— Не смейте называть меня дочерью, вы знаете, чья я дочь.

— Я знаю, что ваше рождение — следствие греха.

— А что, если я передам господину ваши слова?

— Я сам скажу ему это.

Тамар невольно улыбнулась от восхищения, зная, что он говорит правду. Она знала, что он храбр. Поэтому она и заставляла себя дразнить его; он был храбр не менее чем она. И вера его была так же крепка, как и ее.

— Думаю, вы можете это сделать, — сказала она, — другой хозяин приказал бы избить вас. Но он — хороший человек, намного лучше вас, Хьюмилити Браун.

Он не ответил.

— О! — сердито продолжала она. — Он не благодарит Бога за спасение и за то, что он намного лучше тех, кто рисковал своей жизнью, чтобы спасти его. Он — хороший человек, говорю я вам, и если вы посмеете сказать, что вы лучше его, я своими руками высеку вас.

Тамара была разъяренная, страстная, а он спокоен и уверен в себе — и в этом было его преимущество.

— И вам было бы наплевать, если бы я это сделала. — Ее глаза вспыхнули. — Но я могу сделать то, что вам не безразлично, Хьюмилити Браун. Вы — трус. Вы боитесь взглянуть на меня. Я могу увлечь вас с собой на вечные муки. Вы считаете меня красивой. Ваш язык может отрицать это, но ваши глаза — нет. Если я захочу, то могу доказать вам, что вы грешный человек, Хьюмилити Браун. Ведь вы слышали про то, кто мой настоящий отец? Это правда, я — дочь сатаны.

И она со смехом убежала в дом, а потом позвала Аннис в свою комнату и велела одеть себя, чтобы идти на бал.

Тамар знала, что Аннис, твердившая, что она в этот вечер была еще красивее, чем всегда, была права.

Для своего наряда она выбрала любимые цвета — красный, синий и золотой. На красном платье впереди был большой разрез, открывавший темно-синий шелк нижней юбки, расшитой золотом. Брыжи были из тончайшего кружева, высокий стоячий воротник, заканчивающийся на плечах, открывал грудь согласно фасону одежды для незамужней леди. Ее распущенные волосы доставали до талии. Она знала, что никто из женщин на этом балу не посмеет распустить волосы по плечам.

Аннис весело болтала. Тамар на манер знатных леди пожелала иметь личную горничную и выбрала Аннис. Ричард предлагал дочери взять обученную камеристку, но Тамар решила избавить подругу от тирании миссис Элтон и взяла на эту роль Аннис.

— Краше вас нет никого на свете, — заявила Аннис, — немудрено, что ваша красота не от мира сего.

— Ты любишь меня, Аннис, оттого и считаешь меня такой.

Тамар знала, что Аннис говорит правду, и все же ей льстили слова горничной.

— Все так говорят, — возразила Аннис. — Джон сказал: «Мисс Тамар просто неземная красавица», а я прикрикнула на него: «Джон Тайлер, да как ты осмелился и поглядеть-то в ее сторону?» А он ответил: «Нет, Аннис, я и взглянуть на нее не смею, но ведь другой такой нет на свете. Говорят, каждый джентльмен рад отдать за нее все состояние, лишь бы жениться на ней, хоть она и ведьма». А я ему: «Ты бы лучше почаще взглядывал на меня, Джон Тайлер». А он мне: «Как же мне не глядеть на тебя, коли она сварила для тебя приворотное зелье?»

— Ха-ха! — засмеялась Тамар. — Стало быть, зелье еще действует!

— Еще как, мисс! Джон почти что без ума от меня.

Тамар пристально посмотрела на свою служанку, уже познавшую то, чего она сама еще не испытала. Она подумала о Хьюмилити Брауне, но тут же другой человек занял ее мысли — юноша с самыми красивыми, излучающими сияние глазами, каких она больше ни у кого не видела. Затем перед ее глазами возникла другая картина, которая не раз являлась ей в кошмарных снах. «Я ненавижу Бартли Кэвилла», — сказала она себе.

На галерее уже начали собираться музыканты.

— Поторопитесь, мисс, — сказала Аннис, — вам нужно вместе с господином встречать гостей.

Тамар поспешила вниз, где возле лестницы ее ждал Ричард. Она улыбнулась и сделала реверанс.

— Как я вам нравлюсь, Ричард?

— Ты очень красива, дорогая.

— Стало быть, вам не стыдно за свою дочь?

Он решил, что комплиментов с нее достаточно, и не ответил на вопрос.

— Я вижу у тебя в глазах дикие искорки. Что ты задумала? — спросил он.

— Ничего я не задумала.

— Быть может, я кое-что задумаю для тебя. Я был бы очень рад видеть тебя замужней дамой.

— Я и без того счастлива.

— Ты должна выйти замуж и иметь детей. Доля отца — найти жениха своей дочери.

Она загадочно улыбнулась.

— Вы часто говорили мне о необходимости предоставлять людям свободу выбора, и я не могу поверить, чтобы вы поступили наперекор своим принципам.

— Я очень люблю тебя и потому считаю своим долгом…

Тамар взяла его руку и поцеловала ее.

— И я люблю вас всей душой. Тем не менее, я никому не позволю выбирать мне мужа против моей воли.

— Я не стану принуждать тебя. Однако признаюсь, что был бы счастлив, видя, как ты едешь со своей семьей погостить из Стоука в Пенникомкуик.

— Из Стоука?

Он засмеялся.

— Я думаю о Бартли. Я, уверен, он был бы рад жениться на тебе.

— Бартли! — Она словно выплюнула его имя. — Я скорее умру, чем выйду за Бартли. Он грубый! Вульгарный… распутный. Я удивляюсь, как вы могли назвать мне его имя.

— Ш-ш-ш! Прошу прощения. Тем не менее, мне кажется, тебе нравится этот юноша. Он храбр, в его жизни было много приключений, и теперь, я уверен, он готов остепениться, вести жизнь помещика, жениться и растить детей. Он просто был озорным мальчишкой.

— Похотливое, распутное животное!

— Извини. Забудь, что я сказал.

— Забуду… и очень скоро.

Она задрожала, увидев в числе прибывших гостей сэра Хэмфри, леди Кэвилл и их сына Бартли.

Сэр Хэмфри оглядел Тамар восхищенным взглядом. Леди Кэвилл поцеловала ее, слегка испуганная, к чему Тамар привыкла. Бартли нагнулся над ее рукой, его сверкающие глаза обожгли ее голубым огнем.

Она надменно отвернулась от него и заговорила с сэром Хэмфри.

Гости все прибывали, это были дворяне из здешних мест, откуда в Пенникомкуик можно было доехать верхом. Ричард решил, что первый бал Тамар должен быть достоин его дочери.

После танцев гостей пригласили к столу, где их ожидало богатое угощение — оленина, пироги с творогом, разнообразные мясные блюда, вино и эль.

Прибыли танцоры в костюмах героев легенды о Робине Гуде с пестрыми лентами на камзоле и колокольчиками на ногах. Они стали развлекать гостей танцами, а музыканты играли на галерее.

Тамар была весела в этот вечер. Она решила, что бал отлично удался… если бы не Бартли. Когда он пытался заговорить с ней, она делала вид, будто не замечает его, и девушке доставляло удовольствие видеть, как он злится. Она намеренно кокетничала с красивым высоким юношей, владельцем большого поместья возле Плима. Этот молодой человек был столь сильно восхищен ею, что тут же предложил ей руку и сердце. Однако это огорчило ее, ведь она всего лишь хотела подразнить Бартли.

Но ближе к полуночи, когда огонь в камине холла уже затухал, а некоторые из гостей уже готовы были задремать, отяжелев от сытной пищи и вина, Бартли все же сумел буквально загнать ее в угол. Она прислонилась к дубовой панели стены и устремила на него дерзкий взгляд. Щеки юноши раскраснелись, глаза казались еще голубее, чем всегда. Он был поистине красив.

— Что за дьявольские игры ты играешь со мной? — небрежно спросил он.

Тамар подняла руку, чтобы оттолкнуть его, но он схватил ее и крепко сжал.

— Отпусти, или я велю вышвырнуть тебя вон, — отрезала она.

— Неразумно дразнить меня так, как ты делала весь этот вечер, — пригрозил Бартли.

— Я… дразню вас? Уверяю, в этот вечер я менее всего думала… о тебе!

— Это ложь, и весьма неумелая!

— Однако ты о себе высокого мнения.

— Думаю, такого же, как ты о себе самой.

Его глаза впились в ее лицо, потом взгляд скользнул по глубокому вырезу платья на груди девушки. Она густо покраснела.

— Тамар, — сказал он, — для чего ты откладываешь то, что неизбежно должно случиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Видно, ты забыла, я поклялся, что ты будешь моей.

— Увы! Ты клялся зря! Я больше не несчастное дитя, до которого никому нет дела. Тебе придется ответить за меня Ричарду.

— Не придется, если ты придешь по доброй воле.

— Тебе придется ждать долго!

Он придвинулся к ней.

— Дорогая моя Тамар, я не намерен долго ждать. Через неделю я уезжаю из Англии. И до отъезда я получу то, чего так долго желал.

— Ты болтаешь ерунду.

— Посмотрим.

— Если ты посмеешь сделать со мной то, что однажды пытался, я убью тебя.

— И как же тебе это удастся?

— Я не смогу застать тебя врасплох, если скажу.

— Я верю, что в тебе сидит дьявол.

— Это первая умная фраза из всего, что ты сказал сегодня.

— Я не стану тебя принуждать, обещаю тебе. Ты согласишься по доброй воле.

— Ах, вот оно что? И ты уже наметил день, когда я сдамся?

— День или ночь, не важно, но до моего отъезда. Это я твердо решил.

Тамар пыталась оставаться спокойной, но ей было не по себе, она знала, что Бартли видит это. Она пыталась засмеяться, но смех замер на ее губах, когда он сказал:

— Симон Картер в Плимуте. Охотник на ведьм вернулся.

— Ну и что с того?

Она знала, что побледнела.

— Это пугает тебя, не правда ли? Еще бы! А что, если я пойду к нему и скажу, что ты занимаешься колдовством? Или что я видел, как ты превратилась в зайца?

— Тогда ты солжешь, и к тому же это тебе не поможет.

— Он явится к тебе, Тамар, и Ричард не сможет ему помешать. Вспомни, он чуть было не нашел и не уколол тебя в тот раз, а тебя винили лишь в том, что твоя мать сказала, будто твой отец — сатана. Ричард объявил, что твой отец — он и винить тебя было не в чем. Но если кто-нибудь видел, как ты колдуешь… с помощью своего родственника…

— Ты… скотина!

— Я буду добр к тебе, если ты будешь добра ко мне, Тамар! С какой стати мне предавать тебя? У нас с тобой это будет не раз и не два, я знаю. Стоит мне взглянуть на тебя…

— Стало быть, — дрожа, ответила она, — ты можешь с такой же легкостью укладывать женщин к себе в постель, как Симон Картер может поймать ведьму?

— Оставь окно открытым. Я приду к тебе, когда в доме все затихнет. Тебе нечего бояться. Если кто-нибудь нападет на тебя, если кто-нибудь посмеет хоть слово сказать против тебя, мой меч будет готов защитить тебя… всегда, Тамар.

Она уставилась на него с немым ужасом, а он дерзко продолжал:

— Ведь я могу и жениться на тебе. Ричард считает, что тебе пора замуж, и готов проявить большую щедрость по отношению к тому, кто женится на ведьме, которую он пожелал назвать своей дочерью.

— Я скорее умру, чем выйду за тебя.

— Ты слишком легко говоришь о смерти.

— Прошу тебя, позволь мне уйти. Я не хочу видеть тебя… никогда.

— Однако ты стала надменной. А как тебе понравится, когда тебя станут осматривать и подвергать испытанию? Как тебе понравится, когда мерзкие мужики станут разглядывать твое тело? Как тебе понравится болтаться на виселице?

— Я предпочла бы пытки и смерть тому, что ты предлагаешь, — ответила она холодно, и глаза ее сверкнули.

И тогда Бартли отпустил ее.

Весь вечер он продолжал следить за ней взглядом. Уходя, он насмешливо улыбнулся ей. Она поняла: Бартли уверен, что одержит над ней верх.

— Я даю тебе два дня, — шепнул он ей. — Дольше ждать не стану. Время дорого.

Когда Аннис помогала ей раздеться, Тамар заставила ее рассказать подробно о любовных забавах с Джоном Тайлером. Она слушала ее очень внимательно и задавала вопросы, на которые Аннис отвечала, покраснев и понурив голову.

Потом Тамар громко засмеялась, отослала Аннис, опустила шторы и бросилась на кровать, отгородившись от всего мира.

Но она не смогла стереть из памяти сверкающие глаза Бартли. А ночью ей приснилось, будто он влез в окно и изнасиловал ее. Ей приснился также Хьюмилити Браун, только она не запомнила, какую роль он играл в ее сне.

Тамар сотни раз вспоминала день, когда она услышала крики толпы, которая во главе с Симоном Картером вломилась к ним в дом, чтобы схватить ее.

Разумеется, Бартли не выдаст ее Симону Картеру. Однажды он помог Ричарду спрятать ее. Но он сделал это лишь потому, что хотел получить ее для себя. Он безжалостный, бесстыдный распутник. О, как она ненавидит его! Этот негодяй хочет обойтись с ней, как с туземными, девушками в городах, которые он грабит и жжет. Он самый настоящий пират, хотя его и называют отважным моряком короля Якова.

Аннис, таинственно улыбаясь, принесла ей письмо от Бартли.

— Мисс, у меня есть кое-что для вас. Письмо от джентльмена. Он велел мне передать его вам не теряя времени. Он сказал, будто это очень важно. Ой, мисс, до чего же он хорош собой, этот джентльмен! Против такого ни одна женщина не устоит. Он поцеловал меня и сказал, что я, верно, сплю с каким-нибудь пастухом, которому посчастливилось захороводить такую милашку. Когда он ухватил меня, я аж затряслась.

— Замолчи! — резко крикнула Тамар. — Ты просто потаскушка, Аннис! Если Джон найдет другую, сама будешь виновата. И это меня вовсе не удивит.

— О мисс, вы не снимете с него приворот?

— Сниму, если ты не будешь вести себя прилично, так и знай! А теперь давай мне записку и уходи. Я хочу остаться одна.

Как только Аннис ушла, Тамар прочла записку:

«Я должен увидеть вас немедленно. Это очень важно. Выйдите в сад поговорить со мной. Я буду ждать возле дома, так что моя девственница с цыплячьим сердечком может не бояться. Вы очень пожалеете, если не придете. Я жду вас, неразумно будет заставлять меня долго ждать.

Тот, кто скоро будет вашим любовником».

Она подошла к окну. Бартли стоял возле дома и, увидев, что она смотрит, нетерпеливо помахал ей. Поодаль она увидела Хьюмилити.

Тамар быстро спустилась вниз.

Элегантно одетый Бартли ходил взад и вперед по саду. Заметив ее, он поспешил к ней и поцеловал ее руку.

— Давай пойдем в огороженный сад, — сказал он, — иначе этот человек услышит нас.

Она пошла за ним, не желая, чтобы Хьюмилити понял, что ей грозит беда. Он, без сомнения, обрадовался бы, если бы узнал, что охотник на ведьм уже близко.

Сад был окружен живой изгородью, дорожки окаймляли затейливо подстриженные вечнозеленые кусты. В преддверии весны на клумбах появились первые ростки.

Бартли посмотрел на нее с иронической улыбкой.

— Итак, вы сказали правду. Вы предпочли бы умереть, чем отдаться мне.

Тамар не ответила, но надменно подняла голову и отвела глаза. Он взял ее за плечи и впился губами в ее губы. Ее глаза сверкнули, и она резко оттолкнула его. Он загородил ей дорогу, встав в проходе между кустами — единственном выходе из сада.

— Мы пришли сюда не сражаться, — сказал он, — а поговорить. Послушайте, моя Тамар…

— Я не ваша Тамар! И никогда ею не буду!

— Вы слишком торопитесь, не можете выслушать меня до конца… Говорите не подумав. Вы судите о моем плане, не узнав, в чем его суть. Если я женюсь на вас, а я говорил вам, что готов это сделать, то постараюсь усмирить ваш нрав, сделать из вас любящую и ласковую жену.

— Не смейте разговаривать со мной в таком тоне. Быть может, вы боитесь, что я заколдую вас?

— Если бы вы могли навредить мне, то давно сделали бы это.

— Позвольте мне пройти, иначе я позову садовника.

— Что? Этого кроткого пуританина? Да если он посмеет помешать мне, я сверну ему шею, и он знает это. Нынче ночью я приду к вам в комнату. Оставьте окно открытым, и я войду через окно.

— Мое окно будет нынче ночью заперто и ставни закрыты, — вспыхнула она. — И так будет каждую ночь, покуда вы не покинете Плимут.

— Думаю, Тамар, ваше окно будет сегодня открыто.

— Это почему же?

— Вы скорее умрете, чем уступите мне, и вы это доказали.

— А вы доказали, что бросаете слова на ветер. Вы не собирались натравить на меня Симона Картера, как обещали.

— Потому что хочу, чтобы вы достались мне. Вы готовы скорее умереть, чем согласиться на мое предложение. Но готовы ли вы позволить умереть другим?

— Кому именно?

— Тому, кто называет себя вашим отцом.

— Не понимаю вас.

— Не понимаете? А что, если я донесу на Ричарда Мерримена?

— Вы просто спятили. Каким образом? И почему?

— Ведьма Люс сказала, что ее любовником был сатана. А Ричард утверждает, что он был ее любовником. Возможно, он не зря пошел на сборище ведьм, ведь Люс была… изнасилована именно тогда… Так она сказала. Стало быть, вы, моя красавица, плод нечистого союза. Можно предположить, что Ричард связан с нечистой силой. А если я подозреваю, то мой долг пойти к охотнику на ведьм и сказать ему это. Пусть он найдет у Ричарда метку… любую родинку… И тогда, я уверен, Ричарду Мерримену придет конец.

— Вы низкий, подлый, и вы отвратительны мне.

— Я знаю. Но если вы не полюбите меня, вам придется отдаться мне с отвращением. Мне это поправится. Ради разнообразия. Слишком многие женщины меня любили до сумасшествия.

— Вы самонадеянный негодяй!

— Мне это хорошо известно.

— Бартли, вы не сделаете этого. Вы не можете серьезно намереваться так поступить. Ведь он ваш друг!

— О! Теперь вы смотрите на меня ласково. Теперь вы просите меня. Тамар, ведьма вы или женщина, я поклялся, что добьюсь вас. Прежде я никогда не имел дела с ведьмами, но с того момента, как я увидел вас, обнаженную, на траве, вы были постоянно в моих мыслях.

Тамар почувствовала, что на глазах у нее выступили слезы, и крикнула:

— Пустите меня!

Она попыталась пробежать мимо него, но Бартли схватил ее за руки.

— Оставьте сегодня окно открытым. Я обещаю вам наслаждение, о каком вы и не мечтаете.

Она проскользнула мимо него и помчалась в дом.

Тамар улеглась в постель слишком рано. Она отослала удивленную Аннис. Та поняла: что-то тревожит ее госпожу. Ей было удивительно, что могло тревожить Тамар, у которой есть все, что душе угодно? А вот теперь еще по ней сохнет Бартли Кэвилл. И, как она сказала Джону Тайлеру: «Стало быть, у них дело кончится женитьбой и брачной постелью, а не сеном в сарае».

Тамар лежала, дрожа. Она заперла дверь и опустила полог кровати. Ветер легонько шевелил их, окно было открыто.

Она сделала выбор. Бартли угрожал Ричарду, и ради Ричарда она должна совершить нечто мерзкое и отвратительное. Это хуже изнасилования, ведь это произойдет с ее молчаливого согласия!

«Да он сущий дьявол!» — пробормотала она.

Тщетно она желала ему зла. Она пыталась заколдовать его, но подумала, что у него есть своего рода защита от колдовства, тайная уловка, которой его научили во время путешествий заморские колдуны.

У нее кружилась голова — не то от страха, не то от волнения.

Вот-вот она услышит, как он влезает в ее комнату через окно. Он раздвинет полы и посмотрит на нее со злорадным торжеством.

Она сделает это только ради Ричарда. Он спас ее жизнь, теперь она спасет его, отдав за это более чем жизнь. Ведь она предпочла бы умереть, но не отдаться Бартли по доброй воле.

За окном раздавались звуки ночи — крики совы, лай собак. Ей казалось, будто ведьмы скачут на метле, но это было лишь завывание ветра в трубе.

Бартли все не появлялся.

«А вдруг он не придет? — подумала она. — Вдруг он просто шутит? Разве он не говорил, что донесет на нее охотнику на ведьм?»

К ее собственному удивлению, мысль об этом разозлила Тамар.

Невзирая на страх, она почувствовала легкое разочарование. «Это оттого, что я собиралась принести себя в жертву ради Ричарда, — пыталась она оправдаться. — Даже в этом отвратительном поступке есть нечто положительное, ведь я была готова совершить его ради Ричарда. Если бы Ричард знал о сделке, которую предложил Бартли, он воспрепятствовал бы этому. Ричард согласился бы попасть в лапы охотнику на ведьм ради меня. Поэтому я должна найти удовлетворение в том, что отдамся Бартли… Ради Ричарда».

Но вот она услышала новые звуки за окном. Она замерла. Вот он спрыгнул на пол. Она слышит его тяжелое дыхание.

Вот он медленно раздвинул полог. Она не могла разглядеть его лицо, было слишком темно. Она лишь смутно различала могучую фигуру, наклонившуюся над ней.

— Тамар! — сказал он каким-то странным глухим голосом, но она знала, что это говорит Бартли. Он прикоснулся к ней, и она сжалась.

— Стало быть, — прошептал он, — ты ждала меня? Я знал, что ты будешь ждать.