Жан Батист дю Барри, развратник, пройдоха и авантюрист, уходя от Ле Беля, пребывал в отличном расположении духа. По натуре он был оптимист, а иначе при его образе жизни никогда не видать бы ему удачи. Непоколебимая вера в будущее и умение ловить выгодный момент — вот те качества, благодаря которым Жан Батист дю Барри неплохо жил на белом свете.

Многие могущественные и влиятельные придворные — и первый среди них Шуазель — не сумели найти для короля утешительницу, потерпели в этом важном деле неудачу, а вот ему, уверен был Жан Батист дю Барри, ему, обретающемуся при дворе где-то на задворках, человеку с темным прошлым и сомнительным будущим, это удалось.

— На сей раз, — сказал он самому себе, — промашки не выйдет. Женщина что надо. Из моих. Ха! От Жана Батиста графа дю Барри — к Луи де Бурбону, королю Франции. Не такой уж большой шаг для нее, как могло бы кое-кому показаться!

Ле Бель же был настроен далеко не столь оптимистически, в этом дю Барри отдавал себе отчет. Камердинер короля допускал лишь, что граф может предложить Луи красотку, которая развеет скуку Его Величества на одну, ну, может, на две-три ночи, но не более того.

— Ну уж нет, мой друг, нет, — бормотал себе под нос дю Барри. — Это будет преемница мадам де Помпадур.

Он не мог удержаться от громкого смеха. Раньше он уже был как-то раз близок к успеху. Или они забыли об этом? Они-то, может, и забыли, только не он. Однако с преемницей мадам де Помпадур он уж непременно добьется успеха.

Тот прежний случай, считал он, не был большой неудачей. Многие люди, даже и при дворе, видели грозного противника в той женщине. Но теперь она была там, откуда не могла помешать осуществиться планам Жана Батиста дю Барри. И вот наконец-то, этот ловкий поставщик женщин мог предложить королю нечто, далеко превосходящее даже Прекрасную Доротею.

Да, в этом он не сомневался. Жанна была самым восхитительным созданием, когда-либо проходившим через его руки.

Доротея тоже, конечно, многого стоила после полученной от него выучки. Но только после. Все они были многим обязаны ему, Жану Батисту дю Барри.

Он устроил встречу между королем и Доротеей так же, как предлагал теперь устроить встречу между Жанной и королем. Король в свое время пришел в восторг от прекрасной Доротеи.

На ночь, может, на две-три, усомнился Ле Бель.

На ночь! На две! Этих красоток как следует школили в заведении монсеньора графа дю Барри. Прекрасная Доротея не была какой-нибудь там мелкой пташкой для силков, расставленных в Оленьем парке. Он-то готовил ее к тому, чтобы она заправляла жизнью при дворе, и она, конечно, прибрала бы там все к рукам, эта дочь водовоза из Страсбурга, если б не мадам де Помпадур.

О, эта женщина! Умна она была, ничего не скажешь. Но век бы ей не преуспеть против графа дю Барри, когда бы не тот факт, что он не имел доступа к королю, а она целыми днями была возле Луи.

Она ничего не делала себе во вред. Она не стала бы пачкать свои аристократические ручки («Аристократические! — фыркнул Жан Батист. — Намного ли дочь поставщика мяса из Парижа выше по рождению, чем дочь водовоза из Страсбурга?»). Нет, кое-кто другой нашептывал королю, что Прекрасная Доротея была любовницей человека, страдавшего от мучительной болезни, одно упоминание о которой — учитывая образ жизни, который вел король, — могло бы ввергнуть Луи в панику.

Вот так кончилось дело с Прекрасной Доротеей. Может быть, напрасно он тогда поспешил просить для себя дипломатического поста в Кельне. Ничего, теперь он стал опытнее, хитрее. И нет больше мадам де Помпадур, которая стремилась бы убрать возможную соперницу со своего пути. Остался лишь усталый Ле Бель (бедняга, годы берут свое), отчаянно пытающийся отыскать где угодно и кого угодно, лишь бы та, которую он найдет, сумела развлечь короля.

Итак, Жанна может и должна преуспеть там, где Доротея потерпела неудачу. Жанна полна жизни и умеет веселиться, как никто другой. Он задумался. Надо ли ему сдерживать ее? Возможно, да. А может, и нет. Жан Батист представил себе непринужденную, развеселившуюся Жанну в обществе короля и чуть не расхохотался. Остудило его пыл сразу же возникшее подозрение, что королю ее поведение может не понравиться. Слишком многое будет зависеть от настроения короля.

Луи окружали дамы, не умевшие занять и развлечь его, так что не исключено, что именно такая женщина, как Жанна, отнюдь не утонченная дама, окажется способна на это. А опыта Жанне не занимать (Жан Батист ничуть не преувеличивал, когда называл ее самой красивой из парижанок). Ей уже приходилось развлекать столь многих мужчин в своей жизни, что она поймет, как лучше всего доставить удовольствие королю. К такой роли Жанна была подготовлена превосходно. Ей было двадцать пять лет — не первая молодость. Хотя на вид ей можно было дать не больше двадцати двух, что тоже, конечно, не детский возраст. Она сохранила удивительную непосредственность и свежесть юности. У нее была на редкость нежная кожа, но дело было не только в этом, а еще и в очаровании, изначально присущем этому жизнерадостному, пышущему здоровьем созданию, в какой-то излучаемой ею постоянной радости, которая, казалось, никогда не покидала Жанну, что бы с ней ни случалось. Жанна сохраняла эти свои качества даже во время их ссор, а ссоры эти подчас бывали нешуточными. Жан Батист и по сей день вздрагивал при воспоминании о том, как однажды она уложила свои пожитки и оставила его дом. Хвала Всевышнему, он тогда быстро нашел ее и вернул обратно. Впрочем, она оставалась жизнерадостной при любых обстоятельствах. Такова уж была Жанна сама по себе, так и бурлящая весельем, счастливая уже тем, что просто живет на свете, независимо от того, где и как проходит ее жизнь.

Может быть, даже не ослепительная красота, а именно эти свойства делали Жанну такой незаурядной, такой яркой женщиной, способной не только преуспеть самой, но и принеся удачу своему благодетелю.

Жан Батист представил себе, как вытянутся лица у всех тех Версале и Париже, кто предостерегал его, что кончит он плохо чуть ли не милостыню будет просить. Придется им теперь прикусить языки. То-то удивится его родня в Левиньяке, когда узнает, что за сюрприз есть у него. Они там до сих пор смотрят на него как на бездельника, несмотря на письма, которые он писал им из Парижа.

Жан Батист был уже далеко не молод. Когда тебе между сорока и пятьюдесятью, приходится признать этот грустный факт. Богатства особого он не нажил, зато накопил кое-какой опыт и набрался житейской мудрости, и его удача — дело нескольких ближайших месяцев. Эту удачу принесет ему Жанна.

Впрочем, был и он когда-то богат. Двадцать лет назад он выгодно женился. Семья дю Барри рассчитывала, что Катрин Урсула Дальма де Верногрез поселится в обветшалом замке в Левиньяке, обновит замок за свои денежки и выкупит часть земель, утраченных предыдущими поколениями владельцев замка, и тогда семейству дю Барри удастся вернуть былой блеск.

Таковы были основания семьи Жана Батиста устраивать этот брак для своего старшего сына.

У самого Жана Батиста были несколько иные основания. Он женился на Катрин, чтобы прибрать ее состояние к своим рукам, а не отдавать его своему семейству.

Теперь он признавал, то был неосмотрителен, но тогда у него не было опыта, который он приобрел впоследствии. Он сделал попытку удвоить свое состояние за игорным столом, и вскоре денежки Катрин уплыли по тому же руслу, что и прежнее богатство семьи дю Барри.

Это было много лет назад. Катрин обеднела, как и его семья, и потому им не стоило оставаться вместе. Они расстались, и Жан Батист отправился на поиски новой удачи в Париж.

Если раньше он видел в Катрин женщину, которая сделает его богатым с помощью брака, то теперь в Жанне он видел женщину, которая принесет ему такое же счастье, вскружив голову королю.

Катрин была одной из самых богатых невест в Тулузе. Жанна была самой красивой женщиной Парижа.

Он подготовил Жанну к тому, чтобы использовать для своего успеха, как использовал в свое время Катрин. За эти двадцать лет он поумнел, и теперь своего не упустит.

***

Почти двадцать пять лет тому назад, в августе 1743 года, в деревне Вокулер родилась Жанна Бекю (известная теперь под именем мадемуазель Вобарнье).

Она была внебрачной дочерью Анны Векш, но кто был отец Жанны, этого никто точно не знал. И дело тут не в том, что никто не проявил к этому интереса. Кое-кто утверждал, что отец Жанны — один из тех солдат, что были расквартированы в деревне. Анна спала с кем-то из них. Говорили также, что это повар из деревенской гостиницы. Анну частенько видели там на кухне. А кто-то считал, что отец девочки — один из монахов монастыря, куда Анна приходила, чтобы шить монашеское облачение. Ее видели там с Жан Жаком Гомардом, братом Ангелом, который держал себя с нею совсем не так, как подобает монаху.

Когда Жанне было четыре года, мать взяла ее с собой в Париж, где нашла себе место кухарки в доме красивой куртизанки, известной под именем Франчески.

Анна была чрезвычайно довольна своей новой службой, особенно когда необыкновенная красота Жанны привлекла внимание любовника Франчески мсье Бийяра-Дюмонсо. Будучи художником-любителем, он загорелся желанием написать портрет девочки.

— Вам придется оставить Жанну на некоторое время у меня, — сказал он Анне. — Она будет жить в моем доме, пока я буду рисовать ее. Не бойтесь, с ней ничего не случится, и к вам она вернется живой и здоровой.

Анна Бекю ничего и не боялась. Она считала мсье Бийяра-Дюмонсо своим благодетелем. Кроме того, она сошлась в то время со слугой мадемуазель Франчески Николя Рансоном. Оба они — и Анна, и Николя достигли уже средних лет, и их отношения с самого начала носили устойчивый характер.

Как-то раз аббат Арно, друживший с мсье Дюмонсо, увидел в его доме Жанну. Аббат усадил девочку к себе на колени и спросил ее, кто она такая и откуда.

Она бойко отвечала на вопросы аббата, и он сказал, что никогда еще не видел такой прелестной девчушки, и выразил сожаление, что никто до сих пор не занялся как следует ее воспитанием.

Мсье Бийяр-Дюмонсо внимательно отнесся к словам аббата и принял решение лично заняться воспитанием Жанны. Девочку отправили в монастырь Сент-Ор, который представлял со- бой благотворительную школу для дочерей бедняков и людей, бывших не в ладах с законом. С недавних пор в эту школу стали принимать не только девочек, нуждающихся в опеке, покровительстве и исправлении, но и дочерей бедных, однако вполне порядочных людей.

В этом монастыре, где смех считался чуть ли не грехом, Жанна оставалась до своего пятнадцатилетия. Мсье Бийяр-Дюмонсо поначалу платил за ее содержание в школе. В суете жизни он мало-помалу позабыл прелестную маленькую девочку, привлекшую когда-то его внимание, и платить за Жанну стало некому. Тогда ее отправили из монастыря обратно в дом ее матери.

Вот так Жанна снова оказалась в Париже, еще более прелестная, чем была в детстве. Ее золотистые локоны своенравно выбивались из-под шляпки (уж как осудили бы ее за такую вольность в монастыре!), а синие глаза манили искателей приключений.

И неизбежное случилось. Приключения не заставили себя ждать.

Она пошла в обучение к парикмахеру — только затем, чтобы стать его любовницей, и так поработила его, что он предложил ей руку и сердце. Его мать тотчас поспешила рассчитать Жанну.

Вскоре Жанна нашла место «чтицы» у мадам де Ля Гард, вдовы богатого откупщика. Но у этой женщины было двое сыновей, и отношения Жанны с ними послужили причиной ее быстрого удаления из этого дома.

Затем был магазин дамских шляп и ателье мсье Лабиля на улице Нев-де-Пти-Шан. Впервые перешагнув порог этого заведения, Жанна сразу поняла: вот то, что годится для нее куда больше, чем все, с чем она сталкивалась до сих пор.

Ее обязанности были не особенно обременительны, поскольку мсье Лабиль решил, что Жанну лучше использовать как продавщицу, а не швею, скрытую от глаз посетителей где-то в задних комнатах ателье.

Она сменила имя и стала называться мадемуазель Ланж. В благоухающем салоне Жанна обслуживала знатных дам, приходивших сюда в сопровождении не менее знатных мужчин, помогавших своим подругам выбрать шляпку или платье. Говорили — и неспроста, — что шляпы и платья от мсье Лабиля особенно привлекают мужчин.

Перед Жанной открылись новые, более широкие жизненные перспективы. Роскошь, которую она теперь повседневно видела вокруг, опьяняла ее. Эти чарующие манеры, эти волнующие комплименты из уст мужчин, столь разительно отличающихся от мсье Ламетца, парикмахера, и даже от сыновей мадам де ля Гард, которые, как теперь поняла Жанна, смотрели на чтицу своей маменьки как бы сверху вниз. Как тут было не потерять голову!

Мсье Лабилю хотелось, чтобы весь мир знал, как ревностно он печется о своих работницах. Они жили в его доме, под его присмотром. Им полагалось отправляться ко сну в определенное время, не дожидаясь наступления глубокой ночи. Неукоснительно соблюдалось посещение мессы. Мсье Лабиль, однако, не имел ничего против того, чтобы они выполняли деликатные поручения, лично доставляя покупки в дома заказчиков. Если возвращались они при этом позднее, чем можно было бы ожидать, мсье Лабиль мог пожурить их и даже погрозить пальцем, но никогда не бывал с ними груб. Все они очень нравились мсье Лабилю. Так мог ли он упрекать или порицать других, если его девицы им тоже нравились?

Мсье Лабиль считал Жанну самой восхитительной из всех своих работниц. Он опасался, что какой-нибудь молодой человек из числа посетителей его заведения может похитить у него Жанну, и тогда заведение лишится самого драгоценного из своих украшений. Но уберечь мадемуазель Ланж от восхищенных взглядов клиентов было выше сил мсье Лабиля. В конце концов способность Жанны привлекать их, этих самых клиентов приносила большую выгоду самому мсье Лабилю.

Вскоре, конечно, у Жанны завелись любовники — богатые молодые люди, имевшие какое-то отдаленное отношение ко двору и щедро платившие за то, что покупали в магазине у мсье Лабиля. Самым заметным среди них был Радикс де Сент-Фуа, очень состоятельный молодой человек. Генеральный поставщик флота.

Любовница столь богатого человека сразу же оказалась на виду, и очень скоро мадемуазель Ланж стала известна в разных кругах парижского общества, потому что Радикс де Сент-Фуа весьма охотно появлялся повсюду вместе о нею, гордый тем, что она вызывает всеобщее восхищение и пробуждает в мужчинах зависть к нему, де Сент-Фуа. Жизнь Жанны наполнилась беззаботным весельем. Все свободное время она проводила в обществе своего обожателя, пока в один прекрасный день он не привел ее в дом мадам Дюнуа.

Эта женщина (называвшая себя маркизой) изображала знатную даму, которая потеряла свое состояние и теперь, чтобы вернуть его, вынуждена держать игорный дом для своих друзей. Это, по ее словам, было заведение для избранных, и прежде, чем кого-то пускали сюда, в круг клиентов и завсегдатаев дома мадам Дюнуа, будущий посетитель подвергался тщательной проверке.

Сент-Фуа решил взять туда с собой Жанну. Однако, объяснил он ей, мадемуазель Ланж, продавщицу из заведения мсье Лабиля, в этот дом, конечно же не пустят. Но он, ее спутник, не из тех мужчин, кого такое ничтожное препятствие могло бы остановить.

Он намерен ввести ее туда под другим именем — как мадемуазель Боварнье. Не находит ли она, что это звучит белее аристократически, чем мадемуазель Ланж? И еще — ей не следует упоминать о своем отношению к заведению мсье Лабиля.

Жанна всегда охотно шла навстречу новым приключениям и согласилась посещать салон самозваной маркизы Дюнуа как мадемуазель Боварнье.

Жан Батист дю Барри был здесь частым гостем. Его интересовали методы мадам Дюнуа, сходные с его собственными. Подобно ей, он поставил свое заведение на широкую ногу. У него тоже были игорные залы, и он еще занимался тем, что сводил привлекательных молоденьких женщин и состоятельных мужчин, предоставляя им для этих целей комнаты в своем доме.

Но он хотел добиться большего успеха, чем мадам Дюнуа, и был уверен, что так оно и будет, потому что он самолично обучал своих девиц искусству обольщения. Он мог взять любую маленькую гризетку и превратить ее в особу, годящуюся в любовницы средней руки дворянину.

Жан Батист постоянно был занят поиском подходящих красоток для своего заведения. И на Жанне он остановил свой выбор, лишь убедившись, что из нее можно сделать настоящее сокровище, какого до сих пор в стенах его заведения еще не бывало.

***

Жан Батист произвел на Жанну большое впечатление. Такого человека ей встречать еще не приходилось. Учтивый, не лезущий за словом в карман, он показался Жанне необыкновенно изысканным господином, какие, казалось ей, бывают только в Версале. Ему нетрудно было произвести такое впечатление на девушку, не имевшую никакого представления об истинных версальских манерах. Наконец-то она повстречала по-настоящему благородного человека и пленилась им.

Она впустую теряет время, внушал ей Жан Батист. Чтобы такая красота пропадала в какой-то лавке! Просто неслыханно. Жанна немедленно должна оставить заведение мсье Лабиля.

Но куда же ей идти, спрашивала Жанна. Где найдет она такую же нетрудную и приятную работу, как та, что она выполняет у мсье Лабиля?

— Работу! — возмущенно воскликнул Жан Батист. — Вам не надо работать. Пусть другие работают за вас, а ваше место в моем доме. Вы можете жить в нем как... мадам дю Барри.

— Вы имеете в виду, что женитесь на мне?

— Охотно, если бы не... Дело в том, что у меня уже есть жена. Но этот пустяк не должен мешать нам. Соглашайтесь, дитя мое, и я сделаю из вас настоящую даму. Кто знает, может быть, в один прекрасный день я представлю вас в Версале.

Быть представленной в Версале! Такое Жанне и во сне не снилось. Она посоветуется со своей матушкой и тетушкой Элей, сказала Жанна своему новому поклоннику. Он был слегка обеспокоен, но, желая выказать свои лучшие намерения, сказал, что предоставит Жанне приют в своем доме, если Жанна оставит заведение мсье Лабиля и согласится перейти к нему.

Жанна и ее родные согласились с предложением Жана Батиста дю Барри. Наконец-то сбылась мечта ее юности — Жанна стала возлюбленной дворянина, человека благородного происхождения.

***

Четыре года прожила Жанна в доме графа дю Барри. Все это время он пытался привить ей манеры благородной дамы — подвиг, совершить который было невозможно, в чем уверяла его сама Жанна. В конце концов ему пришлось согласиться с ее мнением.

Перво-наперво он изменил ее имя. Боварнье не нравилось ему. Куда оригинальнее казалось Жану Батисту звучание слова Вобарнье. Жанна, охотно согласившись носить новое имя, быстро оценила характер своего нового любовника. Он был хвастлив, не очень правдив, но она любила его и понимала, как он ей нужен. Матери и отчиму Жанны очень льстило, что они живут в таком барском доме, и это, говорили они, делало новую связь Жанны вполне пристойной, несмотря на то, что у графа было много любовниц и все они жили в этом же доме. Всех их отличали привлекательность — в противном случае они просто были бы не нужны Жану Батисту дю Барри, — и ему доставляло удовольствие наблюдать, как по вечерам они появляются перед его гостями, чтобы развлекать их. Жан Батист не ставил пределов восхищению, которое гости могли выразить его девицам, благодаря чему росли суммы, выплачиваемые посетителями за такие привилегии.

Жан Батист нередко брал Жанну с собой в Оперный театр и на приемы в дворянское собрание. Она неизменно оказывалась там в центре внимания благодаря своей дивной красоте, на которой никак не сказывался образ жизни в доме графа дю Барри. Другие на ее месте, может, и поблекли бы, и увяли — только не Жанна. Она обладала необыкновенней жизненной силой и отменным здоровьем. Ее настроение неизменно оставалось превосходным. Казалось, Жанна живет одним днем и нисколько не заботится о будущем.

Даже герцог де Ришелье, этот знаток женщин, увидев Жанну, был восхищен ею. Может быть, именно тот факт, что Жанна привлекла к себе внимание столь крупного вельможи, и подсказал Жану Батисту дю Барри его грандиозную идею.

Он давно уже мечтал получить какой-нибудь дипломатический пост при дворе, но все его просьбы, с которыми он обращался к герцогу де Шуазелю, ни к чему не привели, и Жан Батист до сих пор чувствовал горечь обиды от выказанного ему пренебрежения во время этого досадного недоразумения с Прекрасной Доротеей, когда он просил назначения в Кельн, а ему резко, без всяких там церемоний, отказали в этом.

Он долго искал любой возможности быть принятым при дворе и вот теперь, надеялся Жан Батист, такая возможность открылась перед ним благодаря Жанне.

Она проявляла полную готовность следовать его планам, и Жан Батист не сомневался, что при первом же удобном случае Жанна постарается сделать для него все возможное. Она была очень ласкова с его сыном Адольфом, который временами жил у них. Жанна вообще любила детей, и дети чувствовали это и тянулись к ней. Десятилетний Адольф держал себя с Жанной как со старшей сестрой, и ей это очень нравилось. Жан Батист знал, что если когда-нибудь ей представится такая возможность, она не откажется и не забудет помочь и Адольфу.

А почему бы ей и не облагодетельствовать их всех? Она считала себя членом семьи Жана Батиста и многим была известна как мадам дю Барри.

— Благо одного есть благо для всех, — говаривал Жан Батист.

Вот почему он был так взволнован, когда Ле Бель согласился встретиться с ним.

Вернувшись к себе, Жан Батист не застал Жанны и почувствовал беспокойство (он всегда волновался, если она уходила куда-то одна). А когда она пришла, он сурово потребовал от нее отчета.

— Была у мадам Гурдан, выпила с ней стаканчик вина, — с всегдашней своей откровенностью сказала ему Жанна.

— Стаканчик вина с этой старой греховодницей! Да ты с ума сошла! В такое время... В такое время. Так можно загубить все дело. Чего она хотела от тебя?

— Она готова взять меня к себе в дом, если я распрощаюсь с вашим, только и всего.

— Экая наглость, а? Она что, считает тебя дурой?

— Я уже уходила от вас, — напомнила ему Жанна.

Жан Батист подошел к ней, обнял и крепко прижал к себе.

— Не будем об этом, — сказал он.

— Не будем, — охотно согласилась Жанна. — Я отказалась перейти и ней.

— И правильно сделала. Сейчас, когда фортуна готова улыбнуться тебе, как еще никогда не улыбалась!

— И кто эта фортуна... на сей раз? — спросила Жанна.

— Если я назову его имя, ты засмеешься мне в лицо и станешь презирать, считая старым хвастливым глупцом. С нами будет ужинать Ле Бель. Постарайся очаровать его. Я хочу, чтобы ты просто ослепила Ле Беля. Жанна, поверь, это будет самый важный вечер в твоей жизни.

Она уже привыкла к полету его фантазии, но любила его и готова была доставить ему удовольствие и сделать все, о чем он просит. Да, обещала Жанна ему, она постарается быть с Ле Белем очаровательной, такой очаровательной, какой только сумеет быть.

***

— Ле Бель, — сказал Луи, — вы невнимательны. В чем дело?

— Тысячу извинений, сир. — Ле Бель помог королю попасть в рукава сюртука. — Я думаю об... об одной женщине.

— В вашем-то возрасте, Ле Бель, — улыбнулся Луи.

— Ах, сир, это такая женщина! Я никогда не видел подобной красоты!

Король зевнул.

— Помнится, вы говорили то же самое о той, которую привели ко мне в прошлый раз.

— Нет, сир, эта женщина совсем не такая. Скажу вам прямо, сир, ни я, ни Ваше Величество такой красоты еще не видели.

— Боюсь, я слишком устал от всех этих удовольствий, — сказал король. — Мои лекари советуют мне быть более умеренным.

— И все же... Мне так хотелось бы показать ее Вашему Величеству.

— Надоели мне эти ваши гризетки.

— Она не гризетка, сир. Она невестка графа дю Барри, жена его брата. Милее женщины, чем она, я не встречал. А ее муж, я слышал, вполне благодушный человек. Он никогда ничем не донимает свою жену, ничем не докучает ей и очень доволен тем, что все так восхищаются ею.

— Что-то давно я не слышал, Ле Бель, чтобы вы кого-нибудь так восхваляли.

— Сир, вы все поймете, когда сами увидите ее.

— Не думаю, чтобы мне захотелось ее увидеть. — Я понимаю, сир, молодые женщины, которых приводят к вам, неинтересны Вашему Величеству, а вы слишком добры и учтивы, чтобы отправлять их обратно, когда они разочаровывают вас. Но эту женщину я хотел бы, чтобы вы увидели. Достаточно лишь раз взглянуть на нее. Я пригласил ее в свои апартаменты, она придет завтра вечером. Если Вашему Величеству будет угодно, вы спрячетесь в удобном месте и сами сможете увидеть эту женщину, и если то, что вы увидите, вам не понравится, она уйдет и никогда не узнает, что вы ее видели.

— Вы приглашаете меня сыграть в какую-то новую игру, — сказал король.

— Сир, вам это не нравится?

— Если и нравится, то не очень. Но, полагаю, ваш вкус не тот, что был раньше. Не думаю, чтобы эта женщина чем-то отличалась от сотен других женщин. Ну что же, проверим.

— Завтра вечером, сир. Готов биться об заклад, вы измените свое мнение.

— Эта женщина не должна будет знать, что за ней наблюдают. Иначе она постарается казаться лучше, чем есть на самом деле. Хочу увидеть ее настоящей, а не поддельной.

Ле Бель поклонился королю. Все будет так, как желает Ваше Величество, означал этот поклон.

***

И вот Жанна в сопровождении Жана Батиста появилась в апартаментах Ле Беля в тот судьбоносный для нее вечер. За столом царило веселье, и Жанна, впервые попавшая в Версальский дворец, радовалась этому, как дитя.

Ее наряд далеко превосходил все, что она носила до сих пор. Но Жанна быстро забыла обо всех наставлениях Жана Батиста как ей себя вести, а поскольку гости не давали ее бокалу опустеть, она, как говорится, разошлась вовсю.

В подпитии она могла отбросить манеры почтенной дамы с такой же легкостью, с какой сбросила бы с себя плащ, накинутый ей на плечи Жаном Батистом, и стать такой, какой она в сущности и была: беспечной, веселой и жизнерадостной, любвеобильной парижанкой. Напрасно старались строгие монахини из монастыря Сент-Ор переделать ее. И Жан Батист здесь тоже не преуспел.

Луи сидел в кресле, скрытый от собравшихся у Ле Беля гостей занавесом, сквозь который он видел всех, сам оставаясь при этом невидимым. Кресло это располагалось так, что Луи мог бы, если бы захотел, спокойно открыть дверь и удалиться.

Он сразу же оценил красоту Жанны и решил, что этого достаточно, чтобы она провела с ним ночь. Но когда он увидел,

как легко слетели с нее очевидно чуждые ей манеры, и услышал этот громкий, непринужденный смех, эти уличные словечки, заметил ее готовность смеяться над любым пустяком, то почувствовал, как забилось его сердце. Его губы расплылись в улыбке.

Она дитя парижских улиц, в этом у него сомнений не было. Но как не похожа она на тех девчушек, что прошли через Олений парк! Она — единственная в своем роде. Не только ее лицо и прекрасное тело, вся она казалась Луи бесподобной, ни с кем не сравнимой.

Оставаться ему здесь и продолжать наблюдение или войти в комнату и приказать гостям уйти, чтобы самому остаться с ней наедине?

Ле Бель был прав: в этой женщине есть нечто такое, чего в других женщинах ее круга нет и в помине. Он мог бы уточнить: в ней есть нечто такое, чего он никогда не находил ни в одной другой женщине.

Давно уже Луи не испытывал такого волнения, как сейчас. Наверное, с тех пор, как умерла мадам де Помпадур.

Стар он или еще нет? Ему уже пятьдесят восемь. Чепуха! Глядя на эту женщину, он чувствовал себя двадцатилетним! Луи отодвинул занавес и вошел в комнату. Все, кто сидел за столом, встали. Все, кроме Жанны. Другого Луи от нее и не ждал, и сердце его возликовало. Вот такая она ему и нравилась.

Не обратив внимания на всех прочих, он сразу подошел к ней.

— Мадам, — сказал он, — раз уж никто из присутствующих не представил вас мне, можно я сам представлюсь вам?

— Конечно, можно, — сказала Жанна. — Хотите присоединиться к нам?

— Мадам весьма любезна, — сказал Луи.

— А чего тут такого? — удивилась Жанна. — Одним больше, одним меньше — невелика разница.

Она с удовольствием разглядывала Луи. Перед ней стоял хотя и пожилой но еще очень красивый мужчина. Все остальные мужчины вокруг нее в сравнении с ним проигрывали. А как он смотрел на нее! О, Жанна хорошо знала, что значит этот взгляд. Сколько раз уже ловила она на себе такие взгляды мужчин!

— Мадам дю Барри, перед вами Его Величество король, — пролепетал Ле Бель.

— Да ну! — крикнула Жанна и весело засмеялась. — То-то я смотрю, лицо мне ваше как будто знакомо.

Настала благоговейная тишина, нарушил которую Луи, тоже не удержавшийся от смеха.

— Я так рад, — сказал он. — Мы как будто стали от этого не такие чужие друг другу, верно? — О, да вы шутите! — сказала Жанна, — Никогда не думала, что я и мой король — чужие друг другу.

— Эта мысль не дает мне покоя, заставляет чувствовать себя одиноким, — сказал Луи. — Ну да не будем придавать этому значения, а лучше станем друзьями.

— Вы такой приятный человек, Ваше... — она обернулась к Ле Белю и Жану Батисту, — как мне называть его? — спросила она их, как будто не замечая, что от смущения они готовы провалиться сквозь землю.

В ответ Ле Бель промямлил что-то невразумительное, но тут король взял ее за руку.

— Называйте его вашим другом,— сказал он,— ему это будет приятнее, чем любое другое обращение.

Жанна устремила взгляд своих красивых глаз в потолок и сказала, словно обращаясь к кому-то, кого увидела там:

— Король — мой друг. Надо же, никогда не думала, что доживу до такого дня...

— И я не думал, что встречу ту, видеть и слышать которую доставит мне такое наслаждение.

Жанна обернулась к гостям, словно призывая их в свидетели только что прозвучавших слов.

Но сказать она ничего не успела. Луи взмахнул рукой.

— Мадам дю Барри и я хотели бы остаться одни, — сказал он.

***

— У короля новая гризетка,— сказал Шуазель своей сестре. — Какая-то девица низкого происхождения. Думаю, задержится недолго, до конца недели, не больше.

— Тогда нам обоим не о чем беспокоиться.

— Конечно, — буркнул герцог. — С годами вкус короля не улучшился, а она особа самого низкого пошиба.

— Однако я заметила,— сказала герцогиня, — что Луи давно не казался таким счастливым, как сейчас. Сегодня на прогулке он был очень весел, а вид имел такой, будто спешит на какое-то рандеву, то и дело поглядывал на часы.

— Надо бы послать за Ле Белем и расспросить его об этой женщине,— сказал герцог.

— Тогда сделайте это прямо сейчас. Я настроена не так благодушно, как вы. Наверное, оттого, что видела, какое у Луи счастливое выражение лица.

Шуазель выполнил просьбу сестры и послал за камердинером короля.

— Вот что, Ле Бель, — сказал он, — кто эта новая маленькая пташка, что так весело поет в королевских силках.

— Вы спрашиваете, монсеньор герцог, о мадам дю Барри?

— Мадам дю Барри! Она что — жена того малопочтенного типа, который когда-то надоедал мне своими просьбами?

— Она жена его брата, монсеньор герцог,

— И вы привели ее к королю?

— Монсеньор герцог, таковы мои обязанности.

— Не в сточных же канавах Парижа вести вам свои поиски. Могли бы взглянуть и повыше.

— Монсеньор, она невестка графа дю Барри.

— Графа? Никакой он не граф. Надо заставить его отказаться от титула, на который он не имеет права. Мне известно, что эта женщина низкого происхождения... из самых низов...

— Да, монсеньор герцог, из самых низов.

— Что может дать королю такая женщина? Одна — две ночи — и все?

— И все, монсеньор герцог.

— Очень хорошо. Но прежде чем приводить к королю всяких безродных и вообще сомнительных девиц, ставьте меня в известность об этом, Ле Бель. — Шуазель наклонил голову, давая понять Ле Белю, что разговор окончен.

— Впредь, монсеньор герцог, я только так и буду поступать.

Ле Бель удалился, испытывая немалое облегчение. Ему очень не хотелось, чтобы Шуазель с сестрой заметили, как он волнуется. Все дело было в том, что Жанна привела короля в такой восторг, какого он давно уже не испытывал ни с одной женщиной.

***

Появление Жанны дю Барри огорчило не только Шуазеля. Ришелье, испытавший на себе чары Жанны, тоже думал, что она недолго пребудет утешительницей короля и вскоре разочарует его. Он не возразил бы, если бы ему сказали, что пребывание Жанны в тайных апартаментах Версаля продлится не больше недели.

Казалось невероятным, чтобы Луи мог до такой степени потерять голову. Никто не спорил, что эта женщина обладает редкой красотой, но ее манеры, ее речь выдавали в ней обитательницу парижских предместий. И что же? Когда эти словечки слетали с очаровательных губ Жанны, король, казалось, находил их вполне сравнимыми с остротами Ришелье или Вольтера.

Восхищение короля Жанной не знало границ. Он уже успел одарить ее множеством драгоценностей, и весь двор гадал, что еще сделает Луи, чтобы возвысить Жанну. Пока что она появлялась в малых апартаментах во время интимных ужинов в узком кругу гостей, но, конечно, не будучи никому представлена, не могла показаться в официальных апартаментах. Вечерами в малых апартаментах король бывал так же весел, как в те дни, когда мадам де Помпадур угадывала все его желания и ублажала его, устраивая изысканные и остроумные развлечения.

Произошло нечто удивительное: пятидесятивосьмилетний Луи влюбился, как мальчишка.

Мадам де Помпадур была для Луи дорогим другом, но она не обладала таким завидным здоровьем; как мадам дю Барри, не была такой чувственной, такой темпераментной, какой была Жанна. Было очевидно, что в делах любви эта молодая, полная сил женщина небывалой красоты столь же опытна, как и сам Луи.

Ришелье пытался обратить внимание короля — самым почтительным образом, разумеется, — на то, что он ведет себя как зеленый юнец.

— Не могу понять, сир, — сказал герцог, — как этой женщине удалось так вскружить вам голову. Спору нет, она красива, но одна ли она?

— Вы, наверное, ослепли, Ришелье, если сравниваете ее красоту с чьей-то еще, — сказал король.

— Говорят, однако, это любовь делает нас слепыми, — рискнул возразить Ришелье.

Король был слишком счастлив, чтобы сердиться, и это придало Ришелье смелости.

— Что вы нашли в ней такого, — продолжал он, — чего нет в других женщинах?

— Она владеет тайным умением заставить меня забыть, что я уже не молод. Она, такая молодая, научила меня многому, чего я до сих пор не знал.

— Бывать в борделях Вашему Величеству не приходилось, это уж точно.

Луи, однако, и на этот раз остался невозмутим.

— Я знаю, — сказал он, — не я первый у нее. До меня был Сент-Фуа.

— Вы, Ваше Величество, наследовали Сент-Фуа, как Хлодвигу.

Король добродушно расхохотался над удачной остротой. Итак, королю абсолютно все равно, сколько любовников было раньше у мадам дю Барри, понял Ришелье. И каково ее происхождение, ему тоже безразлично. Луи переполняло счастье от того, что он нашел женщину, обладавшую всем, чего он искал, женщину, которая избавила его от уныния и вернула ему способность беззаботно смеяться, помогла ему забыть о том, что он не молод, что ему пятьдесят восемь лет, женщину, благодаря которой он почувствовал себя молодым, потому что был влюблен.

Беспокойство Шуазеля росло. Он помнил, как ненадежно стало его положение во время дружбы короля с Марией Жозефиной. Он не мог допустить, чтобы еще одна женщина встала между ним и королем, но не был готов к тому, чтобы помешать этому.

Как мудро поступала мадам де Помпадур, подсовывая королю маленьких красивых простушек и оставаясь в то же время другом и помощницей короля. Но эта женщина— кто она такая? Неотесанная гризетка или нечто большее? Или, может быть, король впадает в старческое слабоумие?

Что же касается герцогини де Грамон, то она просто рассвирепела.

— Если он оставит эту женщину при себе, — заявила она, — то каждая придворная дама сочтет себя оскорбленной.

Шуазель был не из тех, кто легко смиряется с поражением. Он мог очернить женщину вроде мадам дю Барри с такой же неукротимой энергией, с какой вел иные политические диспуты.

— Она определенно развратная женщина, — сказал он своей сестре. — Заведение графа дю Барри — тот же бордель. Не так уж трудно разузнать про эту особу такое, что королю придется удалить ее от двора.

— Тогда давайте сделаем это без промедления, — загорелась герцогиня.

Совсем недавно герцог Шуазель с сестрой разузнали кое-что очень важное. Эта женщина была вовсе никакой не дю Барри. Раньше она называлась мадемуазель Бекю, Рансон, Ланж, Боварнье или Вобарнье, но к дю Барри никакого отношения не имела. Это была самая важная улика против нее, поскольку король со всей определенностью заявил после смерти королевы, что не хотел бы иметь незамужнюю любовницу. Он не имея намерения позволить какой бы то ни было женщине втянуть себя в брак, как это сделала одна особа с его прадедом. Первым делом Шуазель вызвал к себе Ле Беля.

Ле Бель заметно изменился с тех пор, как при дворе появилась Жанна, ибо уразумел, что его роль в этом деле навлекла на него гнев всемогущего герцога Шуазеля и его сестры, чего Ле Белю очень не хотелось.

Шуазель и его сестра заронили в душу Ле Беля некоторое сомнение и беспокойство. Они, вероятно, считали его проступок крупным нарушением версальского этикета, направленным против короля и, что еще страшнее, против них лично.

— Идиот! — кричал на Ле Беля Шуазель. — Нет, вы хуже, чем идиот. Вы негодяй!

— Надеюсь, я ничем не обидел вас, монсеньор герцог, — начал оправдываться Ле Бель. — Не смотрите на меня с таким страхом. Не меня вам надо бояться. Подумайте лучше, что скажет Его Величество, когда узнает, что вы натворили.

— Я... Монсеньор... Я только подчиняюсь приказаниям Его Величества.

— Вы плохо выполняете эти приказания, — продолжал герцог и обернулся к своей сестре. — Мало того, что эта женщина — самая обыкновенная проститутка, она еще и незамужняя.

— Это непростительно, — поддержала брата герцогиня де Грамон.

— Монсеньор герцог... Мадам герцогиня... Это какая-то ошибка. Она невестка графа дю Барри, жена его брата...

— Жена брата! — злобно фыркнул Шуазель. — Так знайте же, что эта женщина — Жанна Бекю, или Рансон, или Ланж, или Боварнье, или Вобарнье, или как там еще! Интересно, зачем ей столько имен? Вот только называться замужней женщиной она не имеет нрава. Она никогда не была замужем, а вы... идиот, болван, негодяй, вы нарушили строжайший запрет короля.

— Монсеньор герцог! — трепеща от страха, взмолился Ле Бель, — если это так...

— Если?! Так, именно так, можете не сомневаться. Я счел для себя важным делом узнать правду об этой женщине. Она незамужняя, и если вы дорожите своим местом при дворе, то должны избавиться от нее... как можно быстрее. И вывести ко-,. роля из того затруднительного положения, в которое вы его поставили.

— Я сделаю все, что в моих силах...

— Хотела бы надеяться — ради вашего же блага, — что сделаете, — язвительно улыбнувшись, сказала герцогиня.

— И немедленно, — добавил Шуазель.

***

Ле Бель тут же отправился к Жану Батисту.

— Что стряслось? — спросил, завидя его, Жан Батист. — У вас такой вид, будто вы потеряли все свое состояние.

— Хуже! Мне грозит опасность лишиться места при дворе.

— В чем дело? Успокойтесь.

— Жанна — не мадам дю Барри. Она не замужем.

— Мсье Ле Бель! — изобразил возмущение Жан Батист.

— Не надо лгать. Это бесполезно, — твердо сказал Ле Бель. У герцога Шуазеля повсюду ищейки. Он знает, что никакая она не жена вашего брата.

Жан Батист не стал возражать.

—-Ну и что? — преспокойно спросил он.

— А то, что вы глупы! Вы обманули короля. Или вы не знали, что незамужние любовницы ему не нужны?

— Мы можем выдать ее замуж.

— Главное, что она не была замужем, когда вы сказали, что была.

— Пустяки.

— После этого ей нельзя оставаться при дворе.

— Послушайте, — сказал Жан Батист, — я немедленно выдам ее замуж. У меня есть брат-холостяк, он согласиться жениться на ней, и это позволит нам щелкнуть монсеньора герцога по его курносому носу.

Ле Бель колебался. Он страшно боялся Шуазеля и в эту минуту проклинал тот день, когда привел Жанну к королю. Ле Белю хотелось лишь одного: вернуть расположение герцога, избавив двор от Жанны, Ле Бель решил делать то, чего требовал от него герцог, и твердо заявил:

— Я должен сейчас же пойти к королю и сказать ему правду.

***

Ле Бель просил у короля личной аудиенции. Луи с любопытством и участием смотрел на взволнованного Ле Беля. Чем так испуган его камердинер?

— Что случилось? Что беспокоит вас, Ле Бель? — спросил Луи. — Вам надо поберечь свое здоровье. Вы напомнили мне человека, который умер неделю назад. Помните, наверное? У него был такой же вид, как сейчас у вас.

— Сир, я чувствую себя хорошо. Но очень боюсь, что провинился перед вами из-за мадам дю Барри.

— В таком случае вы просто сошли с ума. Я еще никогда не был так доволен вами.

— Эта женщина не совсем такая, как вы о ней думаете. Она не графиня.

Луи улыбнулся:

— Охотно верю этому.

— Сир, ее мать была кухаркой.

— Как интересно, — сказал Луи. — Надеюсь, она научилась от матери этому искусству. Вы ведь знаете, как я ценю кулинарное искусство. Что еще мы могли бы изучать вместе с ней?

— Кухарка, сир... кухарка, простая кухарка, — причитал Ле Белль. — Дочь кухарки принята в Версале!

Луи от души расхохотался. Сколько лет он уже так не смеялся, подумал Ле Бель. Он никуда не отпустит от себя эту женщину.

— Вы придаете слишком большое значение не очень важным вещам, — заговорил Луи. — Графиня, кухарка! Я король, Ле Бель, и смотрю на обеих — и на графиню, и на кухарку — со слишком большой высоты, чтобы разглядеть, так ли уж они далеки друг от друга. — Вашему Величеству легко шутить, не я еще не сказал вам всего. Есть кое-что и похуже.

Лицо Луи слегка омрачилось. Ему начал досаждать этот отчет о прошлом Жанны. Оно его не интересовало. Для него важно было лишь то, что благодаря Жанне его теперешняя жизнь стала сносной и даже более того.

— Я ничего больше не желаю слушать, — сказал король Ле Белю.

— Сир, я обязан сказать вам это, — продолжал Ле Бель, не замечая удивленного взгляда Луи. — Простите меня, сир, но эта женщина не замужем.

Король помедлил с ответом, но, пожав плечами, сказал наконец:

— Это уже хуже, но ничего страшного — дело поправимое. Выдадим ее немедленно замуж. — Он снова засмеялся.

Ле Бель удивленно уставился на короля. Таким он Луи еще не видел — влюбленным, милостивым, снисходительным, великодушным. Теперь Ле Бель мог не бояться герцога Шуазеля и его сестру.

И все же Ле Бель не отважился бы пойти к ним и передать, что король просто сказал: «Выдадим ее немедленно замуж».

— Сир, вы не можете... вы не должны... — лепетал Ле Бель. Несколько мгновений Луи смотрел на Ле Беля, как будто не веря своим глазам и ушам, а потом резко проговорил:

— Вы берете на себя слишком много!

— Но сир, эта... эта женщина низкого звания и... незамужняя.

Лицо Луи побагровело. Он схватил каминные щипцы и замахнулся ими на Ле Беля. Сейчас он был похож на юного любовника, бросившегося на защиту своей возлюбленной.

— Еще немного — и я огрею вас этими щипцами! — крикнул он. — Убирайтесь вон отсюда.

Ле Бель покачнулся. Теперь его лицо стало багровым, и у него подергивались губы. Луи устыдился необычной для него вспышки гнева.

— Ну-ну, успокойтесь, — уже ласково сказал он. — Идите к себе, вам надо отдохнуть. Вы стареете, Ле Бель. Я тоже старел, пока не явилась мадам дю Барри и не вернула мне бодрость духа и тела. Теперь идите. Вы принимаете слишком близко к сердцу то, что совсем не важно.

Ле Бель поклонился и вышел, оставив короля одного. Да, таким он давно не видел короля. Ясно было, что король намерен оставить мадам дю Барри при дворе. Она будет признана официальной фавориткой и займет место мадам де Помпадур. А Шуазель? Он так и останется ему врагом. «Идите к себе и отдыхайте,» — так сказал король. Отдыхайте! Легко сказать... Отдыхать — и ждать мести Шуазеля?

Ле Бель провел ночь без сна, а днем с ним случился удар. Он прожил еще несколько часов.

Ле Бель умер от потрясения — так говорили при дворе. Его потрясло, что бывшая гризетка, которую он же и заманил в силки, вот-вот займет место мадам де Помпадур.

***

Жан Батист, между тем, не теряя времени даром, привез в Париж своего неженатого брата шевалье Гийома дю Барри, чтобы женить его на мадемуазель де Вобарнье (дворянское «де» присвоил Жанне все тот же неутомимый Жан Батист).

Шевалье Гийом не возражал против такой женитьбы. Ему пообещали за эту услугу щедрое вознаграждение, и Гийом обрадовался подвернувшейся возможности пусть хотя бы на время, но вырваться из обветшалого старого замка в Левиньяке, где он и его сестры жили под гнетом деспотичной матери.

Жан Батист ликовал. Его дела складывались как нельзя лучше. Требование короля выдать Жанну замуж со всей очевидностью указывало на то, что Луи решил оставить ее при дворе, а это было равносильно ее признанию фавориткой.

Жанна готовилась следовать по стопам мадам де Помпадур, восхождение которой все еще оставалось памятным серьезным наблюдателям. Это был путь из мрака безвестности к вершинам власти.

Твердо решивший, что его интересы не должны быть забыты, Жан Батист привез из Левиньяка в Париж не только брата Гийома, но и сестру Фаншон, которая могла бы стать компаньонкой Жанны и блюсти интересы семейства дю Барри.

Фаншон, женщина средних лет, чуть прихрамывающая, но очень подвижная и пронырливая, любила своего предприимчивого брата Жана Батиста и была очень благодарна ему за то, что он избавил ее от унылой жизни в фамильном замке.

Потом Жан Батист постарался выправить для Жанны поддельное свидетельство о рождении, из которого явствовало, что она законная дочь Жан-Жака Гомара де Вобарнье. Жан Батист не ограничился этим и убавил возраст Жанны на несколько лет. Ей было на самом деле двадцать пять, что считалось не первой молодостью, а по документам стало двадцать два.

Что касается шевалье Гийома, то он превратился в вельможу, мессира Гийома, графа дю Барри, капитана флота.

Теперь каждый может быть доволен, сказал Жан Батист по завершении столь важных дел.

Гийом мог воротиться домой, радуясь полученному щедрому вознаграждению, Фаншон должна была получить место при дворе, а Жанна избавлялась от хлопот, связанных с тем, что она носит вымышленное имя, ибо теперь она и в самом деле стала мадам дю Барри. Мог быть доволен и король. Никаких прегрешений против этикета больше не было. Луи мог преспокойно наслаждаться обществом своей возлюбленной.

Многие, однако, остались недовольны сложившейся ситуацией. И первым среди недовольных был, конечно же, Шуазель.