В ясный сентябрьский день вместе с Фелисити Дерринг и мисс Картрайт я взошла на борт «Южного креста», отправлявшегося через мыс Доброй Надежды в Австралию. В прошедшие недели я была так занята, что у меня не было времени обдумать все происходящее. Когда я вспоминала об этом, все казалось невероятным: и приезд, Яна, и вот теперь — мой отъезд. Еще год назад я бы не поверила, что такое вообще может случиться.

Мои чувства были в смятении. Я делала то, чего так хотела, что должна была сделать ради обретения душевного покоя, но, с другой стороны, я готова была броситься в авантюру, которая могла принести лишь разочарование.

Убедить Бабулю М оказалось делом нелегким.

— Погоня за воздушными замками, — таков был се вердикт. — И что ты собираешься делать, когда доберешься туда?

Я отвечала:

— Сначала придется подождать и посмотреть, что я обнаружу. Но я сердцем чувствую, что узнаю правду.

— Удивляюсь Реймонду. Он поощрял тебя к этому. А я-то думала, он сделает все, чтобы удержать тебя.

— Реймонд меня понимает. Он знает, что я не успокоюсь, пока не выясню всего. Филип — часть меня. Вы должны понять это, Бабуля. Мы всегда были вместе. Я не позволю ему просто так уйти из моей жизни и не знать, где он и что с ним.

— Неужели ты думаешь, что я не чувствую того же самого? Или только у тебя одной есть чувства?

— Знаю, Бабуля, — отозвалась я. — Но я только выясню и вернусь, а по возращении выйду замуж за Реймонда. Он все понимает. Поэтому-то и помогает мне уехать.

— Замаешь, я ведь не хочу потерять вас обоих.

— Вы и не потеряете, Бабуля. Я вернусь. И, может быть, привезу с собой Филипа.

— И, где же он, по-твоему? Прячется от нас?

— Не знаю, Бабуля. Но собираюсь узнать. Постарайтесь понять. Ведь теперь с вами Ян…

— Гм. Полагаю, теперь настанет его черед загореться желанием уехать в Австралию. А как я буду знать о том, что с тобой происходит?

— Бабуля, это же всего-навсего путешествие. Многие люди так ездят. Я буду с Фелисити и мисс Картрайт, и мне придется вернуться, когда мисс Картрайт поедет домой.

Не могу сказать, что Бабуля одобрительно приняла этот план, однако она смирилась.

Я еще несколько раз виделась с Фелисити и мисс Картрайт после того, как познакомилась с ними, и у меня появилось такое ощущение, словно я хорошо знаю мисс Картрайт. Она была из тех прямолинейных женщин, считающих, что они всегда правы, о ком так часто говорят, что они со временем становятся бесчувственными. Я даже часто угадывала, что она скажет прежде, чем она произносила это вслух.

С Фелисити дело обстояло по-другому. С виду она казалась кроткой и весьма вялой. Однако я не была уверена, что на деле так оно и было. Я чувствовала, что у нее есть свои тайны. Интересно какие.

Я размышляла и о том, что стану делать, попав в Сидней. Я полагала, что мне придется сопровождать их в место, именуемое ими «плантацией» и находившееся, как я узнала, в Новом Южном Уэльсе за много миль от Сиднея. Потом, как я считала, мне придется пожить там некоторое время, пока мисс Картрайт не соберется уезжать. Но что я там смогу узнать? Вряд ли будущий супруг Фелисити знал Филипа. Это было бы уж очень большим совпадением.

И все же я собралась в путь с непоколебимой уверенностью, что появится нечто, готовое вести меня. Я по-прежнему думала об Энн Элис, и у меня было странное чувство, что она наблюдает за мной и помогает мне и хочет, чтобы я поехала.

Бабуля приехала в Тилбери проводить нас в сопровождении Реймонда и Яна. Меня очень тронуло, как Ян обнял ее, словно стараясь утешить. Рот Бабули был крепко сжат от чувств. Однако в душе я знала, что она поняла и что будь она в моем возрасте и представься ей такая возможность, она была поступила точно так же.

Я не думала, что она хоть на мгновение поверит в то, что я способна раскрыть эту тайну, однако понимала, что я должна что-то предпринять. Я не могла сидеть сложа руки. Я должна была сделать попытку, и если она окажется неудачной, я вернусь домой и даже если не смогу выбросить это полностью из головы, то, по крайней мере, буду знать, что больше ничего не могу сделать, и на этом успокоюсь.

Я была рада, когда последние слова прощания были сказаны. Такие минуты всегда очень печальны. Человек всегда переживает эмоциональную обстановку вокруг него: родители, сыновья, дочери, возлюбленные — и все расстаются. Ощущает предчувствия тех, кто покидает родину и плывет в неизвестность, даже если делает это по собственной воле.

Реймонд крепко сжал мои руки и произнес.

— Когда ты вернешься…

— Да, — повторила я. — Когда я вернусь.

— Это будет недолго.

— Наверное, нет.

— Я буду встречать тебя здесь.

— Да… пожалуйста. И спасибо тебе, Реймонд. Спасибо за все, что ты для меня сделал.

Я на мгновение прижалась к нему. Потом еще раз поцеловала Бабулю и Яна и, не оглядываясь, поднялась на борт.

Ну и шум! Ну и суета вокруг! Люди бегали по палубе, раздавались команды, ревели сирены.

Фелисити и мисс Картрайт оказались в одной каюте. Моя каюта располагалась рядом с ними, и я делила ее с девушкой-австралийкой, путешествовавшей в сопровождении родителей.

Я оглядела узкое пространство, которому предстояло быть моим домом в течение последующих недель, и подумала, как же я тут справлюсь. В каюте были две койки, туалетный столик с несколькими ящиками и шкаф. Я пробыла в ней совсем недолго, как вдруг появилась моя спутница.

Она была девушкой примерно моего возраста, загорелой, с густыми вьющимися светлыми волосами и живой манерой общения.

— Привет! Стало быть, мы обе в одной конюшне, да? Тесновато тут малость, ну да ладно, как-нибудь справимся. Ты не против, если я займу верхнюю койку? Не люблю когда через меня перелезают.

Я сказала, что нисколько не возражаю.

— Надеюсь, барахла у тебя немного, — продолжала девушка. — Места-то маловато, а? Меня зовут Мейзи Уинчел. Па и ма — через несколько кают от нашей. А ты зачем едешь? Погоди, дай угадаю. Замуж собралась, да? Какой-нибудь австралиец прискакал сюда за женой, вот и подцепил тебя.

— Вовсе нет, — возразила я. — Впрочем, я путешествую с подругой, едущей в Австралию именно с этой целью Меня зовут Эннэлис Мэллори.

— Ох, надо же! Слушай, мне нравится. Эннэлис, а? А меня зови Мейзи. Меня все так зовут. И тебе придется научиться вести себя там свободно и легко.

— Я к этому готова, Мейзи, — ответила я.

Мейзи кивнула в знак одобрения, и мы стали делить шкаф и ящики.

После этого я ушла в соседнюю каюту посмотреть, как устраиваются Фелисити и мисс Картрайт.

Мисс Картрайт жаловалась на то, что мало места, а Фелисити сказала — хорошо, что ее сундуки, забитые вещами, которые она везла с собой, находятся в трюме.

Мы вместе отправились в столовую.

Там было мало народу. Капитана, естественно, не было, ибо, по моему предположению, он находился на мостике, выводя судно из гавани. Мы были слишком возбуждены, чтобы есть, хотя суп был вкусным и аппетитным.

Я заметила сидевшего неподалеку от нас мужчину, внимательно изучавшего нас. Вид его поразил меня из-за его роста. Он был заметно выше шести футов и так же широк в плечах. В нем была некая дерзость, возмутившая меня, потому что его явно заинтересовала наша компания. У мужчины были очень светлые волосы, видимо выгоревшие на солнце, глубокие синие глаза, поразительно смотревшиеся на загорелом лице. Когда я встретилась с ним взглядом — а этого я избежать не могла поскольку стоило мне поднять глаза, он все время смотрел на меня, мужчина улыбнулся.

Я опустила глаза и отвела взгляд.

Мисс Картрайт заявила, что суп недостаточно горячий, и выразила надежду, что пища будет съедобной. Она слышала, что на кораблях скудный рацион.

Фелисити говорила мало. Она казалась бледной. Несомненно, ее приготовления были особенно напряженными, и она предпринимала великий шаг, покидая родину ради мужчины, с которым была знакома всего месяц, прежде чем решила выйти за него замуж.

Когда мы выходили из столовой, мужчина по-прежнему сидел за столиком. Нам надо было пройти совсем близко от него.

Он поздоровался:

— Добрый вечер.

Ничего не оставалось, как ответить:

— Добрый вечер.

— По-моему, нас ждет бурная ночь, — заметил он. Я кивнула и поспешно пошла дальше. Мисс Картрайт возмутилась:

— Какая наглость! Просто так взять и заговорить с нами! Да еще заявить, что нас ждет бурная ночь. Похоже, он очень доволен этим.

— Возможно, он просто хотел быть приветливым, — ответила я.

— Осмелюсь предположить, что капитан представит нас офицерам и тем, кого нам положено знать.

— Сомневаюсь, что он станет разводить такие церемонии, — сказала я. — Поживем-увидим.

Я попрощалась на ночь, сказав, что пойду в свою каюту распаковывать вещи.

Так я и сделала. Пока я занималась вещами, вошла Мейзи.

Она подтвердила мнение незнакомца о том, что ночь будет бурной.

— Погоди, вот выйдем в залив. — И девушка широко улыбнулась.

— Как я понимаю, ты бывалая путешественница.

— Па ездит сюда каждые два года. Я же говорила, что мы занимаемся шерстью. У нас имение к северу от Мельбурна. Ма ездит с па, и я не даю им бросать меня дома. Люблю одним глазком взглянуть на Старый Свет.

— Тебе тут нравится?

— А как же! Хотя домой возвращаться тоже хорошо — чувствуешь себя легко и свободно.

— Ты находишь нас слишком церемонными?

Мейзи засмеялась:

— А ты как думаешь? — И принялась рассказывать мне об имении неподалеку от Мельбурна. Я сказала:

— Я должна познакомить тебя с мисс Дерринг. Я путешествую с ней и ее тетушкой, и Фелисити собирается выйти замуж за человека, у которого имение неподалеку от Сиднея, — А, в Новом Южном Уэльсе. А мы из Виктории.

— Конечно, нет места лучше дома, — вздохнула я и подумала, что буду хорошо ладить с ней.

Все оказались правы насчет бурной ночи. Я проснулась, о того, что меня чуть не сбросило с койки.

— Это еще ничего, — раздался сверху почти радостный голос Мейзи. — Жаль, что шторм не может подождать. Хотя бы до тех пор, пока новички не освоятся с морем.

— О, но ведь со временем люди осваиваются, правда?

— Некоторые — да, другие — нет. Человек — либо хороший моряк, либо нет. Надеюсь, ты станешь хорошим моряком. Постарайся забыть об этом. Вот и весь секрет. И свежий воздух… тоже помогает. Я устала. Спокойной ночи. Укачивать нас сегодня не понадобится.

Я некоторое время лежала без сна, прислушиваясь к скрипу дерева и свисту ветра, волн, бьющихся о борта корабля. Мейзи оказалась права. В конце концов, качка усыпила меня.

На следующее утро, проснувшись, я обнаружила, что ветер не утих. В каюте было трудно встать, однако я умудрилась доковылять до ванной и одеться. Чувствовала я себя совершенно нормально, но все мои действия потребовали некоторого времени из-за качки.

Мейзи сказала с верхней койки:

— Я встану, когда ты уйдешь. Так и договоримся на будущее. Для обеих сразу здесь одеваться нет места. Хочешь позавтракать?

— Может быть, кофе и бутерброд.

— Вот и хорошо. На твоем месте я бы подышала немного свежим воздухом. Если ты можешь есть, это самое лучшее. Еда и свежий воздух.

Я отправилась в соседнюю каюту посмотреть, как там Фелисити и мисс Картрайт.

Им обеим было худо, и единственное, чего они хотели, — чтобы их оставили в покое. И я отправилась в столовую. Там почти никого не было. Выпив кофе и съев бутерброд, я, по совету Мейзи, отправилась на палубу.

Через палубу перекатывались волны, и я едва могла стоять. Я отыскала сухое местечко под спасательными шлюпками и, завернувшись в плед, найденный мной в шкафчике, уселась и стала смотреть на бушующее море.

Я думала о том, что будет, когда я приеду в Сидней. Погоня за воздушными замками. Я так и слышала голос Бабули. Неужели так оно и будет?

Кто-то нетвердым шагом ступал по палубе. Я увидела, что это тот самый высокий мужчина, который поздоровался со мной в столовой, и ощутила легкое раздражение. Однако я была слегка заинтригована. Мужчина уселся рядом.

— О, приветствую вас, — произнес он. — Смелая юная леди, бросающая вызов стихиям.

— Мне сказали, что так будет лучше всего.

— Если у вас для этого достаточно мужества. Девяносто процентов наших спутников стонут сейчас на своих койках. Вам это известно?

— Нет, и я не уверена, что ваше процентное соотношение точно.

— Сколько человек вы видели за завтраком? И сколько здесь? К счастью, всего двое, и это значительно лучше, чем толпа.

— Вы так считаете?

— Именно. Однако мне явно недостает вежливости. Следовало сначала испросить разрешения сесть рядом с вами.

— Не поздновато ли сейчас?

— Да, как говорится, дело уже сделано. Да и где здесь еще сидеть? Единственное сухое местечко — тут, под спасательными шлюпками. Стало быть, разрешение даровано?

— А что бы вы стали делать, если бы оно не было даровано?

— Все равно бы остался сидеть.

— Ну, тогда и ваша просьба — простая формальность, правда?

— Вижу, вы очень логичная юная леди. Позвольте представиться. Милтон Хемминг. Благородное имя, подумаете вы. «Милтон, должен жить ты в этот час…» Я расскажу вам, откуда оно взялось. Моя мать была очень красивой дамой — как вы можете судить по унаследованным мною чарам — и до своего появления на свет я доставил ей много неприятностей. Матушка была не в состоянии предаваться светской жизни, составлявшей смысл ее существования. Потерянный рай, понимаете. Как только меня — самого восхитительного херувима, какого только можно вообразить — положили в ее объятия, матушка воскликнула: «Обретенный рай!» После этого оставалось лишь назвать меня Милтоном.

Я расхохоталась. Я забыла о беспокойстве, которое вызывала у меня скверная погода. Позабыла о своей кажущейся безнадежной миссии. Я просто веселилась. Он был так уверен в себе и так упорствовал в своем стремлении завязать знакомство.

— А теперь, — заявил Милтон, — ваша очередь.

— Эннэлис Мэллори, — представилась я. — Энн и Элис — имена, часто использовавшиеся в нашей семье на протяжении многих поколений. Ну, а моя Бабуля, которой было поручено назвать меня, решила произвести некоторые изменения, соединила два имени и получила Эннэлис.

— Эннэлис, — повторил он. — Мне нравится это имя. Оно необычное. И вам идет.

— Спасибо за комплимент… если, конечно, это комплимент. Необычное, как правило, означает неприятное.

— В данном случае это слово имеет совершенно противоположное значение.

— Тогда благодарю вас еще раз. Сколько времени еще продлится эта погода? Вы часто путешествуете?

— В том, что касается погоды, никогда нельзя быть уверенным. Путешествие может быть и бурным, и гладким. Все в воле богов. А ответ на ваш второй вопрос — да. Я действительно часто путешествую. Я приезжаю домой примерно раз в году.

— В Англию?

— Да. У меня сахарная плантация. Время от времени я приезжаю в Лондон по делам, связанным с рынком. А вы зачем едете в Австралию?

— Я еду с подругой и ее тетушкой. Она отправляется туда, чтобы выйти замуж.

— Не помню, пересекал ли я океан хоть раз, чтобы на корабле при этом не было хотя бы одной юной леди, едущей в Австралию, чтобы выйти замуж. Вдали от дома мужчин одолевает одиночество. И тогда они отправляются домой, чтобы найти невесту и привезти с собой делить с ними одиночество. Сперва я подумал, что вы-то уж наверняка едете к какому-то одинокому мужчине.

— Что ж, вы ошибаетесь.

— Я рад этому.

Милтон рассмеялся.

— Вот как?

— О да, я рад. Я бы не перенес мысли о том, что такая юная леди, как вы, управляется со всеми делами на плантациях. Прекрасную английскую кожу терзало бы безжалостное солнце. Вы не представляете, насколько вам посчастливилось жить на нашей дождливой родине, где солнце не высушивает урожая и не убивает скот, где ураганы не сводят на нет работу, проделанную за год, где нет стай саранчи…

— Это звучит так, словно вы говорите о стаях саранчи в Древнем Египте.

— Они и есть точно такие.

— Тогда зачем же люди живут там?

— Нелегко собрать пожитки и отправиться пешком в Землю обетованную, — Поэтому и вы там живете?

— Я не живу в австралийской глубинке. Я живу на Карибе. Это остров, расположенный более чем в ста милях от побережья Австралии. Там жил мой отец, и от него я унаследовал сахарную плантацию. На Карибе выращивают сахарный тростник. Но в один прекрасный день я собираюсь продать плантацию, вернуться домой и приобрести усадьбу с большим поместьем, фермами и всем прочим. Я собираюсь стать английским сквайром.

— Сквайры обычно живут на своей земле поколениями.

— Это я как-нибудь обойду, — отозвался Милтон. — Скажите, что вы собираетесь делать по приезде в Австралию?

— Я буду присутствовать на свадьбе подруги. Побуду с ней немного, а потом, наверное, вернусь домой с ее тетушкой.

— Я часто приезжаю в Сидней. Мы можем стать друзьями?

— Откуда нам знать? Дружба — не то, что можно решить во время короткой встречи. Ее надо пестовать. Она должна расти.

— Так станем ее пестовать.

— Это поспешное решение, — заметила я. — Мы только вчера вошли на корабль. И впервые увидели друг друга в столовой.

— И я вел себя довольно дерзко. Когда мы начнем пестовать дружбу, вы узнаете, что это моя характерная черта. Вам она нравится?

— Многое будет зависеть от обстоятельств.

— Мы с вами поладим. Мы ведь люди одного сорта.

— Стало быть, вы находите меня дерзкой?

— Дерзость проглядывает за рафинированными манерами безупречной юной леди. Я просто вижу, как она выглядывает наружу. Например, что вы делаете, сидя здесь, на палубе, с человеком, который не был вам официально представлен?

— Я бы назвала это чрезвычайными обстоятельствами. Меня привела сюда погода, а поскольку это единственное место, где может сесть пассажир, было неизбежно, что вы тоже сюда усядетесь. Это ведь не мой корабль, так что я не могу приказать вам оставить меня в покое.

— Логично. Однако я по-прежнему считаю, что прав насчет вашей дерзости. Прав я или нет — покажет время.

— По-моему, ветер немного стихает.

— Возможно… но лишь чуть-чуть.

— Пойду посмотрю, как там мои спутницы.

— Они ведь в лежат в прострации, да?

— Боюсь, что да.

— Пройдет некоторое время, прежде чем они оправятся.

— Тем не менее, пойду, посмотрю.

Я встала и чуть не упала, споткнувшись. Милтон оказался рядом, подхватил меня, лицо его было совсем близко. Он был самым волнующим мужчиной, какого мне доводилось встречать.

— Осторожнее, — предостерег меня Милтон. — Одна сильная волна — и вас смоет за борт. Не следует подходить слишком близко к поручням. Позвольте я провожу вас вниз.

Он обнял меня одной рукой и крепко прижал к себе. Мы скорее катились, чем шли по палубе. У меня перехватывало дыхание, и я была рада, что меня поддерживает его сильная рука.

— Покинув Англию, я подумал: «О, потерянный рай!», — заявил Милтон Хемминг. — А теперь я думаю об обретенном рае. Не зря меня назвали Милтоном.

Я снова рассмеялась. Эта встреча хорошо на меня подействовала.

Я нетвердым шагом добралась до каюты. Вид у мисс Картрайт был весьма увядший, и Фелисити выглядела не лучше.

Она сказала:

— Это ужасно. И сколько нам еще придется это выносить? Я думала, что умру.

— По-моему, погода немного улучшается.

— Благодарение Богу.

— Где вы были? — спросила мисс Картрайт.

— На палубе. Моя соседка по каюте сказала, что так будет легче всего.

— У вас такой цветущий вид, — заметила Фелисити, — словно вы получали от этого удовольствие.

Я улыбнулась и подумала: « По-моему, так оно и есть».

Через два дня погода улучшилась. Однако мисс Картрайт была потрясена. Она страдала больше, чем Фелисити, и, по моему твердому убеждению, тетушка жалела о том, что вообще отправилась в это опасное путешествие. Прошло всего три дня, и весь путь был еще впереди. Теперь мисс Картрайт по-настоящему путала такая перспектива.

К этому времени я уже близко познакомилась с Милтоном Хеммингом, казалось, появлявшимся, как джинн из лампы, где бы я ни находилась.

— Не стану притворяться, будто мне не нравилось то, что меня отыскивают, особенно человек, к которому на корабле все относились с таким уважением. Он оказался другом капитана, его хорошо знали члены экипажа, и мне показалось, что он пользуется особыми привилегиями.

Когда мы прибыли на Мадейру — в первый порт, куда заходил корабль, Милтон Хемминг спросил, сойдем ли мы на берег. Я сказала — да, конечно. Однако мисс Картрайт объявила, что не уверена, прилично ли дамам сходить на берег без сопровождения.

Милтон очень серьезно посмотрел на нее и произнес:

— Право, мадам, как вы мудры! Не подобает дамам идти одним, и я хочу умолять вас позволить мне сопровождать вас.

— О, но, мистер Хемминг, я не могу этого допустить. Наше знакомство такое краткое.

— Но, мадам, мы с вами должны позаботиться о том, чтобы с юными леди не случилось ничего плохого.

Он бросил на меня озорной взгляд.

Однако мисс Картрайт, как я с удивлением заметила, была совершенно очарована им. Это поразило меня. Я полагала, что подобная смелость, такая дерзкая мужественность не могла найти отклика в сердце старой девы. Ничего подобного. Мисс Картрайт считала Милтона тем, что называется «настоящий мужчина», и уважала его за это.

Она немного поколебалась, однако перед Милтоном трудно было устоять.

— Ну, что ж, мистер Хемминг, если мы оба пойдем…

— Предоставьте это мне. Я покажу вам остров. Для первой стоянки это просто идеальное место. Он так красив. И всегда был моим любимым портом. А теперь мое восхищение будет кому разделить.

Это был счастливый день. Милтон взял на себя заботу о нас, был так любезен с мисс Картрайт и следил прежде всего за ее удобствами, что она сдалась и, по-моему, даже радовалась его обществу.

Милтон нанял тележку, запряженную быками, и мы покатались по городу. Мы отправились на рынок полюбоваться выставленными там на продажу прекрасными цветами, исследовали собор из темно-красного камня, проехали мимо дворца губернатора, старой крепости Сан-Лоренсу и дальше — к старому францисканскому монастырю, где цвели прекрасные сады.

Милтон Хемминг хотел взглянуть на сахарный тростник, росший здесь в изобилии. И мы поехали за город.

Он говорил со знанием дела и многое поведал нам о производстве сахара и о том, как сок из растений перерабатывается на мельницах и в бойлерных. Мне даже захотелось из-за его рассказов посмотреть на его остров.

— Тростник был завезен сюда с Сицилии, Кипра и Крита в пятнадцатом веке и стал в это время основной отраслью промышленности острова. Сейчас он знаменит своим вином. Кто не слышал о мадере? Знаете что, мисс Картрайт, я собираюсь позволить себе некоторые вольности. Можно?

— О, мистер Хемминг, — со смехом отозвалась мисс Картрайт. — Если вы настаиваете, как я могу противостоять вам?

— Я, разумеется, буду следовать вашим указаниям. Однако я собирался сообщить, что здесь у меня есть хороший друг. Он держит винные погреба. Он был бы рад показать вам, как делается и хранится вино. И может даже пригласить вас выпить стаканчик.

— О Боже, мистер Хемминг, это же совершенно неприлично.

— У вас ведь есть защитник, мисс Картрайт, так что вам нечего бояться.

Мы оставили тележку рядом с виноградником и отправились в подвал, где были встречены смуглым мужчиной в кожаном переднике, очень быстро говорившим по-португальски. Время от времени он переходил на ломаный английский. И явно был рад видеть Милтона Хемминга.

Обойдя подвалы, мы получили приглашение сесть на стулья в форме бочек. Стулья стояли у круглого стола, куда нам принесли стаканы мадеры.

Вино было восхитительным. Возможно, под его влиянием Фелисити разговорилась. Она явно наслаждалась нашей прогулкой, сказала, что совершенно очарована островом и хотела бы провести здесь некоторое время.

— Ах, но ведь это задержит ваш приезд в Австралию, — заметил Милтон Хемминг. — А я уверен, вы сгораете от нетерпения, желая туда добраться.

Мгновенное замешательство Фелисити сказало мне — и, уверена, Милтону Хеммингу тоже — многое. Теперь я знала тайну Фелисити. Перед нами была очень испуганная молодая женщина, и чем ближе становилась ее новая жизнь, тем больше она сомневалась, не допустила ли ошибки.

— О да… да, конечно, — отозвалась Фелисити, слишком пылко для того, чтобы ее слова звучали убедительно. Однако я не могла забыть затравленного взгляда ее глаз.

— Где находится его плантация? — спросил Милтон Хемминг.

— В нескольких милях от Сиднея.

— А как называется? Возможно, я знаю ее.

— Грэнвилл. Это фамилия моего жениха. И плантация названа в его честь.

— Уильям Грэнвилл? — голос Милтона Хемминга звучал довольно мрачно.

— Да. Я еду к нему.

— Вы с ним знакомы? — спросила я.

— Можно сказать, шапочное знакомство. Я примерно раз в месяц приезжаю в Сидней. А там в отеле встречаешься со скотоводами и людьми из округи. Мне доводилось встречаться с ним.

— Какое странное совпадение, — вставила мисс Картрайт.

— Вовсе нет, — ответил Милтон Хемминг. — Видите ли, у нас все не так, как в Лондоне. И население Австралии намного меньше населения Лондона, Бирмингема и Манчестера, да и любого большого города. Австралия мало заселена. Люди приезжают много миль и все собираются в одном отеле. Не так уже странно, что встречаешься со многими.

— Да, конечно, — согласилась я.

Однако у меня появилось какое-то тревожное чувство.

Мисс Картрайт уговорили попробовать еще стаканчик, и после него она стала много смеяться.

Мы вернулись на корабль.

Тревожное чувство не улеглось. Я была уверена, что Милтону Хеммингу что-то известно об Уильяме Грэнвилле, и что он что-то скрыл, ибо то, что он знал, было не слишком приятным.

Я решила, оставшись с Милтоном наедине, напрямую спросить его. Лучше уж узнать самое худшее сразу. У меня появилось какое-то покровительственное отношение к Фелисити. Из-за ее беспомощности мне хотелось оберегать ее, и я знала, что если уж есть нечто такое, чего мы не ожидали, мы должны узнать об этом.

Подстеречь Милтона было делом нетрудным.

— Мне бы хотелось поговорить с вами… где-нибудь в таком месте, где мы будем одни, — попросила я. Милтон удивленно поднял брови и отозвался:

— Я, разумеется, буду счастлив.

Мы отыскали уединенное местечко и уселись.

— Дело не в том, что вы сказали, а в том, как вы это сказали, — начала я. — Я имею в виду разговор на винодельческой ферме, когда было упомянуто имя Уильяма Грэнвилла. Вы ведь что-то знаете про него, да?

— Я знаю его совсем мало.

— Но что именно вам известно о нем?

— Что у него поместье неподалеку от Сиднея.

— Это мы все знаем. А что особенного вы о нем знаете?

— А что вам угодно знать? Рост? Цвет глаз? Волос?

— Вы легкомысленно себя ведете. Мисс Дерринг собирается за него замуж. Если что-то неладно, по-моему, мы должны быть к этому готовы. Пожалуйста, скажите мне.

— А что вы станете делать с тем, что сочтете неладным?

— Расскажу Фелисити. Мы можем решить…

— Человек должен быть всегда осторожен, высказывая свое мнение о ближних. Он ведь может и ошибаться.

— Тогда почему вы сказали?..

— Дорогая мисс Эннэлис, я ничего не говорил.

— Не говорили. Но намекнули. Вы знаете его, но, похоже, что-то недоговариваете…

— Я лично плохо знаю этого человека. Слышал лишь сплетни… слухи. В маленьких общинах люди всегда много болтают друг о друге, причем не всегда говорят только хорошее.

— Может, хватит ходить вокруг да около? Расскажите мне честно, что это за слухи.

— Да ничего особенного. Он намного старше мисс Дерринг.

— Это ей известно. Иногда брак бывает удачным и при большой разнице в возрасте. Но есть ведь что-то еще, да?

— Как вы упорны. Хорошо, могу вам сообщить, что слышал — он много пьет. Но в тех одиноких краях такое случается.

— Понимаю.

— Мне очень жаль, если я взволновал мисс Дерринг.

— Фелисити ничего не заметила. Однако она и впрямь, кажется, пребывает в некоторой нерешительности. Жаль, что она не хочет довериться мне. Я могла бы помочь ей.

— Она же знала его в Англии.

— Да, он тогда приезжал искать себе жену.

— И она согласилась выйти за него. Никто ее не заставлял.

— Я очень беспокоюсь за нее.

Милтон накрыл мою руку своей.

— Вы очень славная. Я сразу отдернула руку.

— Что вам еще о нем известно?

Он пожал плечами, но больше ничего не прибавил. И все же у меня создалось впечатление, что Милтон Хемминг что-то утаивает.

Я поднялась, и он оказался рядом.

— Хотите прогуляться по палубе или составить мне компанию за аперитивом?

— Нет, благодарю вас. Я возвращаюсь к себе.

Милтон ничего не сделал, чтобы развеять мою тревогу. Скорее, еще усилил ее.

После отъезда с Мадейры мы снова попали в полосу плохой погоды. Фелисити, похоже, справилась с этим лучше, чем в первый раз. Однако мисс Картрайт было очень плохо. Она два дня была прикована к постели, и после этого, когда море успокоилось, была очень слаба и плохо себя чувствовала.

Теперь мы были в теплых водах у побережья Африки, и сидеть на палубе было очень приятно. Мисс Картрайт вышла на палубу и уселась на стул, но вид у нее был совершенно измученный, и Фелисити призналась мне, что сильно беспокоится за тетку.

— Уверена, ничто не заставило бы ее поехать — даже чувство долга по отношению ко мне — знай она, что бурное море так на нее подействует, — сказала девушка. — Если мы снова попадем в полосу скверной погоды, я буду по-настоящему за нее бояться.

Мисс Картрайт недолго оставалась на палубе и пожелала вернуться в каюту. Мы с Фелисити отвели ее вниз и хотели остаться с ней, но мисс Картрайт решила попробовать заснуть, если удастся.

Когда мы вернулись на палубу, подошел Милтон Хемминг и сел рядом с нами.

— У мисс Картрайт вид совсем скверный, — заметил он, и Фелисити призналась, что волнуется за тетку. Она считает, что та серьезно больна, прибавила девушка.

— Мы можем попасть в штормовую полосу рядом с мысом Доброй Надежды, — произнес Милтон. — Его ведь, знаете ли, называют Мысом Бурь.

— О Боже, — воскликнула Фелисити.

— Есть люди, которые не переносят моря, и мисс Картрайт, боюсь, из их числа. И когда она доберется до Австралии… ей ведь еще предстоит путь домой.

— Жаль, что она не может уехать домой, — вздохнула Фелисити.

— Ну, это как раз довольно просто.

— Каким образом?

— Она может вернуться из Кейптауна.

— Одна! — воскликнула Фелисити.

— Разве что мы вернемся вместе с ней, — добавила я, — а это вряд ли возможно.

— Глядя на то, как ей плохо, я задумался, — произнес Милтон Хемминг, — я хорошо знаю Кейптаун. У меня там друзья.

— Похоже, у вас везде друзья, — заметила я.

— Я много путешествую. Заезжаю в эти места. Вот и собираю людей.

— Как сувениры? — упросила я.

— Что ж, можно и так сказать. Я мог бы что-нибудь придумать…

Фелисити смотрела вдаль — в море. Хотела ли она сама вернуться из Кейптауна?

— Я поговорю с мисс Картрайт, — сказал Милтон Хемминг.

— Вы? — вскричала я.

— Да, а что такого? Уверен, она меня послушает.

— А я уверена, она сочтет, что мнение мужчины гораздо ценнее, чем мнение особы одного с ней пола.

— Да. Я всегда считал ее мудрой женщиной, — Милтон, глядя на меня, развеселился. — Жаль, мисс Эннэлис, что вы не разделяете ее мнения.

— Можно посерьезнее?

— Разумеется. Ей необходимо вернуться. Я в этом нисколько не сомневаюсь. И без труда могу это устроить. Могу даже достать ей место на другом корабле. Возможно, я даже буду знать кого-нибудь, кто сможет присмотреть за мисс Картрайт. Людям с ее состоянием здоровья лучше сидеть дома.

Я посмотрела на Фелисити. Та кивнула.

И сказала:

— Она ни за что не согласится отпустить нас дальше одних.

— Я скажу ей, что буду приглядывать за вами.

— Вы! — воскликнула я. — Она сочтет это в высшей степени неприличным. Мы же не были даже знакомы с вами, пока не сели на корабль.

— Дружба быстро крепнет, когда люди живут в непосредственной близости друг от друга. Мисс Картрайт придется, разумеется, пережить обратный путь, но зато она с каждым днем будет находиться все ближе к дому. Не представляете, как это помогает.

— Дома, — сообщила я ему, — согласились отпустить нас только потому, что мисс Картрайт поехала с нами. Там сочли бы в высшей степени непристойным позволить двум молодым женщинам отправиться на другой конец света одним.

— Это только доказывает, насколько люди могут ошибаться. Это вы здесь заботитесь о мисс Картрайт. Предоставьте это мне. В следующий раз, когда я увижусь с ней, я осторожно намекну на это.

Милтон так и сделал.

На следующий день погода была прекрасная, и мисс Картрайт снова вышла на палубу. Фелисити сидела по одну сторону от нее, я — по другую. Вид у мисс Картрайт был определенно нездоровый, а в солнечном свете кожа ее приобрела желтоватый оттенок.

Вскоре мимо прошел Милтон Хемминг и остановился, чтобы поговорить с нами.

— Мисс Картрайт, как приятно видеть вас! — Он пододвинул стул. — Могу я присоединиться к вам?

— Если хотите, — ответила очень довольная мисс Картрайт.

— Мне так грустно было услышать, что вы больны, — продолжал Милтон. — Море иногда проделывает с людьми такие штуки. Некоторым людям вообще не следует выходить в море.

— И я как раз из их числа, — сообщила мисс Картрайт. — Скажу вам вот что, мистер Хемминг: когда это все закончится, я больше ни за что не отправлюсь путешествовать морем.

— Вам и не следует этого делать. Какая жалость, что еще так далеко, а потом вам предстоит долгий путь домой.

— Умоляю, не говорите об этом. Я с ужасом об этом думаю.

— Разумеется, вы можете прервать ваш вояж.

— Прервать? Но как?

— Вернувшись домой из Кейптауна. Я увидела, как блеснули глаза мисс Картрайт, затем блеск потух. — Но, мистер Хемминг, я же должна доставить племянницу к ее будущему мужу. Я несу ответственность за нее и мисс Мэллори.

— И выполняете свой долг блистательно. Однако, мисс Картрайт, если вы заболеете, как вы сможете продолжать это делать?

— Я должна преодолеть мою слабость.

— Даже такая решительная и преданная леди, как вы, не может справиться с морем.

— Что ж, придется постараться.

— Если вы решите вернуться домой из Кейптауна, я могу это легко устроить.

— Что? Что вы хотите этим сказать?

— Я могу достать вам место на корабле, идущем на родину. У меня есть друзья, постоянно совершающие такие путешествия. Я мог бы рекомендовать вас одному из них, чтобы вы не путешествовали в одиночестве.

— Мистер Хемминг, вы очень добры, но я приехала, чтобы опекать мою племянницу.

— Будущий муж станет ждать ее в Сиднее и будет о ней заботиться.

Мисс Картрайт помолчала. Вид у нее уже стал немного лучше. На щеках проступил легкий румянец. Перспектива вскоре снова оказаться на английской земле была приятной.

Мисс Картрайт негромко рассмеялась:

— Как это мило с вашей стороны… однако совершенно невозможно.

— Это потребует некоторых мер, разумеется. Но невозможного нет. Можно все устроить без особых хлопот. На самом деле, без всякого труда.

— Но эти две…

— Они обе очень неглупые юные леди. К тому же я буду здесь и прослежу, чтобы с ними ничего не случилось. Вы можете спокойно оставить их на мое попечение.

Я была поражена настойчивостью этого человека. Он действительно уговаривал мисс Картрайт уехать. Но зачем? У меня многое вызывало в нем недоумение. Во-первых, я была заинтригована тем, как он преследует меня. В Милтоне Хемминге была какая-то сила. Он очень отличался от Реймонда. Он был из тех людей, кто способен на все. Я все отчетливее и яснее понимала, насколько предсказуем и надежен был Реймонд.

— Ах, но, мистер Хемминг, — пробормотала мисс Картрайт.

— Я знаю, вы думаете о том, что мы слишком недавно подружились. Однако за это короткое время мы ежедневно виделись, иногда так часто не видятся и со стародавними друзьями. Время не имеет значения. Главное — мы провели его вместе. Подумайте об этом, мисс Картрайт. Вам еще предстоит пересечь огромные океанские просторы. Разумеется, вам придется отправиться в обратный путь из Кейптауна, но ведь вы прибудете домой, когда мы еще только достигнем Австралии. А потом ваше здоровье быстро восстановится.

— В ваших устах все звучит так просто, мистер Хемминг.

— Что ж, запомните, в этом нет ничего невозможного.

Затем Милтон перевел разговор на другую тему, описывая места, которые посетил во время путешествий. И при этом всегда, сказал он, стремился вернуться в Англию. Когда-нибудь он обоснуется там.

О Кейптауне он больше не заговаривал, однако семя было брошено в благодатную почву.

Я видела, что мисс Картрайт непрерывно думает о его предложении и борется с собой. Сможет ли она пойти на сделку с совестью, отпустив нас дальше одних? Я полагала, что совесть занимала большое место в жизни мисс Картрайт. Но перспектива была так заманчива. Из ее слов я поняла, что мисс Картрайт отчаянно скучает по своему дому и саду. Жара была для нее таким же испытанием, что и сильные ветры. Мисс Картрайт не была создана для путешествий по всему миру.

Прошло несколько дней. Время от времени Милтон Хемминг — а он теперь сделался нашим постоянным спутником — нашептывал ей в ушко свои медоточивые предложения. Меня поражало то, как мастерски он это проделывал. Он никогда не уговаривал, однако все, что он говорил, указывало на необходимость возвращения мисс Картрайт. Пока мы не добрались до Кейптауна, сделать все равно ничего было нельзя, однако к тому времени Милтон должен был знать о ее решении. Мы собирались остановиться там на три дня, и ему требовалось все это время, чтобы сделать необходимые приготовления.

Я много думала о Милтоне Хемминге. Он был из тех людей, кто ничего не делает без определенной цели, а его ухаживания за мной могли означать только одно. Я была не такой простушкой, чтобы не понимать этого. Он не упоминал о жене, и я не знала, женат он или нет. Он производил впечатление зрелого человека, и я поняла, что он не из тех, кто станет отказывать себе в том, чего желает; я была уверена, что у него было много женщин. Я была заинтригована Милтоном Хеммингом, и мне было интересно, как далеко зашла бы наша дружба, откликнись я на его авансы.

Милтон возвращался на свою плантацию из Англии, и ведь он упоминал о мужчинах, ездивших на родину, чтобы обзавестись женой. Означало ли это, что он именно за этим и ездил? А если да, то, по-видимому, подходящей партии он не нашел, но я с трудом могла себе представить, что у него может что-то не получиться, и меньше всего, поиски жены.

Мне необходимо было узнать о нем еще очень многое. В тот момент я считала, что должна держать его на расстоянии вытянутой руки, что было вовсе не легко, учитывая то, что он постоянно был рядом. Я знала, что пассажиры уже начали строить догадки на наш счет. Поскольку было известно, что Фелисити едет в Австралию, чтобы выйти замуж, можно было предположить, что предметом ухаживаний Милтона Хемминга была я.

Должна признаться, мне было приятно оказаться центром такого романтического приключения. Это придавало каждому дню какую-то изюминку.

Как и предсказывал Милтон, возле Мыса Доброй Надежды мы снова попали в шторм, и тут-то мисс Картрайт приняла решение. Правда, призналась, что несколько беспокоится за меня, поскольку Фелисити ведь будет под опекой мужа, а вот мне придется совершить путешествие в Англию одной.

Милтон Хемминг заверил ее, что когда придет время мне возвращаться домой, он позаботится о том, чтобы я ехала в обществе его друзей, которые наверняка будут возвращаться в Англию. Ей и впрямь нечего было бояться, и заверения Милтона вкупе со штормовой погодой помогли мисс Картрайт принять решение.

Если это можно устроить, она вернется домой, поскольку в ее нынешнем состоянии на роль дуэньи она все равно не годится, а становится лишь обузой.

Милтон Хемминг объявил, что как только мы причалим, он сразу же начнет подготовку к ее отъезду на родину.

Наше пребывание в Кейптауне было посвящено отъезду мисс Картрайт. Нам постоянно приходилось уверять ее, что мы будем в целости и сохранности и без нее.

В Сиднее нас должен был встретить Уильям Грэнвилл. Я останусь с Фелисити до свадьбы, а потом мистер Хемминг поможет мне с отъездом домой, представит меня капитану судна и кое-кому из своих многочисленных друзей, которые наверняка будут отплывать, ибо он знал многих людей, которые часто путешествовали.

У него все получится прекрасно.

Милтон позаботился обо всем. Мисс Картрайт должна была провести неделю в одном из лучших отелей. Он представил ее своим друзьям, собиравшимся в Англию. Они будут все вместе, так что бояться нечего.

Что касается подопечных мисс Картрайт, она могла вполне быть уверена, что мистер Хемминг сделает для них все то же, что и для нее.

Меня поразило, что мисс Картрайт с такой готовностью вверяла нас человеку, которого несколько месяцев назад даже в глаза не видела. Я отнесла это за счет силы его личности. Сила и властность — вот точные слова. Милтон просто излучал силу, и пока она была направлена на добрые дела, это было очень утешительно. Однако я иногда раздумывала — а что будет испытывать человек, столкнувшийся с этой силой?

Я чувствовала, что мне надо еще многое узнать об этом человеке.

Три дня в Кейптауне пролетели быстро. У нас было очень немного времени, чтобы посмотреть достопримечательности, наверное, одного из красивейших мест, какое нам предстояло посетить. Я никогда не забуду вида Столовой горы со скатертью, как ее здесь называют. Она устремлялась к небу, а плато, покрытое облаками, действительно выглядело как скатерть. Погода стояла теплая, но не слишком жаркая, цветы были очень яркими, а пейзаж — волшебным. Расставаясь с нами, мисс Картрайт очень нервничала. Я подумала, что в последнюю минуту она изменит решение и вернется на корабль. Мисс Картрайт все твердила о том, что пренебрегла своими обязанностями, и я знала, что ее совесть отчаянно сражается со страхом перед морем. Совесть потерпела поражение: отплывая из Кейптауна, мы оставили мисс Картрайт на берегу.

У меня создалось впечатление, что Милтон Хемминг был доволен отсутствием мисс Картрайт. На самом деле мне иногда приходила в голову мысль о том, что он ловкими маневрами спровадил ее. Но зачем?

У него должны были быть на то причины. Он был из тех, кто ничего без причины не делает. И кроме того, он слишком занимал мои мысли. Я думала: «Он немного зарвавшийся, довольно высокомерный и, бесспорно, храбрый».

На Фелисити Милтон тоже произвел впечатление. Я заметила, что в его присутствии она немного нервничала. На нее он тоже оказывал воздействие.

Теперь, когда мисс Картрайт покинула нас, самым разумным для меня было перебраться в каюту Фелисити, оставив мою спутницу-австралийку в одиночестве.

Так я и сделала. Проживание в одной каюте сблизило нас, и постепенно наши отношения изменились.

Мы часто лежали на своих койках: Фелисити — наверху, я — внизу — и разговаривали, пока не засыпали. Я обнаружила, что некоторая сонливость и мягкое покачивание корабля больше располагают к доверительной беседе, чем сидение днем на палубе.

В конце концов, Фелисити рассказала мне о своих страхах.

— Мне бы хотелось, чтобы это путешествие все длилось и длилось, — поделилась со мной она.

— Ах, так, стало быть, оно тебе нравится?

— Да… после того, как я привыкла к морю. Первая половина была ужасной. Мне просто хотелось умереть.

— Как бедной мисс Картрайт.

— Я была так поражена, что она уехала. Никогда бы не подумала, что она может так поступить. Тетушка всегда так строго следила за мной.

— По-моему, это Милтон Хемминг ее уговорил.

— Она была им совершенно очарована. Эннэлис, что ты о нем думаешь?

— Ой, я не хочу выносить поспешных суждений.

— Но какие-то мысли у тебя должны быть.

— Ну, я нахожу его интересным… в какой-то степени даже вдохновляющим. Довольно забавно встретить такого человека… на короткое время… на корабле. Приедем в Сидней, попрощаемся с ним, и через несколько месяцев будем вспоминать: «Как звали того мужчину, с которым мы познакомились на корабле?»

— Ты сама в это не веришь. Он ведь пообещал тетушке позаботиться о том, чтобы в целости и сохранности отправить тебя домой.

— Ну, хорошо, не через несколько месяцев… через несколько лет.

— Не думаю, что я вообще когда-нибудь его забуду. Особенно после того, как он отделался от тетушки.

— Отделался?

— Да… он ведь хотел, чтобы она уехала, правда?

— С какой стати?

— Дуэньи иногда ограничивают поле деятельности. Я рассмеялась:

— Поскольку она большую часть времени не выходила из каюты, возможности что-то ограничивать были у нее невелики.

— Само по себе присутствие тетушки уже было ограничением. А теперь нас двое молодых женщин, и мы совсем одни.

— Фелисити, ты ведь не боишься?

Моя подруга с минуту помолчала, и я продолжала:

— Ты боишься, правда? Почему бы тебе не рассказать мне?

— Мне бы хотелось вернуться назад с тетушкой.

— Фелисити! Но ты же едешь к любимому человеку. Она снова промолчала, и я опять продолжила:

— Я догадывалась, что тебя что-то тревожит. Ты не хочешь поговорить об этом?

— Все произошло слишком быстро.

— Тебя, как говорят, просто сбили с ног.

— Да, наверное, мне хотелось, чтобы что-нибудь произошло, потому что…

— Почему?

— Да так, ничего… Уильям приехал. Мы познакомились, когда мы с тетей пришли к соседям пить чай. Он говорил со мной и явно был заинтересован. Позже я часто с ним виделась, и он предложил мне выйти за него замуж. Казалось, так будет лучше всего…

— А теперь ты не уверена.

— Я думаю, что не очень хорошо его знаю. Кроме того, я буду за столько миль от дома. Это все равно что ехать к чужим.

Я молчала, стараясь отыскать правильные слова, чтобы утешить девушку. И думала о том, что говорил Милтон Хемминг о пристрастии ее будущего мужа к бутылке. Бедняжка Фелисити! Она была слишком слаба, слишком беспомощна, чтобы справиться с ситуацией, в которую поставила себя сама.

— Я сама во всем виновата, — продолжала Фелисити. — Это не поможет. А если этого еще и можно было избежать, то это только ухудшает положение. Так мне и надо…

— Да, — согласилась я. — Это не помогает. Но ты просто воображаешь себе самое худшее. Скорее всего, когда ты приедешь туда, тебе там очень понравится. Твой будущий муж, должно быть, влюбился в тебя, раз предложил выйти замуж… и тебе он, наверное, нравился.

— Думаю, все было немного по-другому. Он приехал искать жену. И для этой цели подошли бы многие. Просто так случилось, что он встретил меня.

— Такова жизнь. В том-то и дело, что оказываешься в определенном месте и в определенное время. Так мы и встречаем свою судьбу.

— Ты не понимаешь. Я была польщена тем, что на меня обратили внимание. Мне было приятно, что кто-то захотел на мне жениться. Теперь я вижу, какой была глупой. Видишь ли, есть другой человек. Я люблю его. И всегда любила.

— А он?

— Он влюблен в другую женщину… не в меня.

— Ох, Фелисити, мне так жаль.

— Тетушка думала, что я выйду за него замуж. Все так считали, но когда он влюбился в другую, это был конец. С тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, я думала… Мы были друзьями, я хочу сказать, наши семьи, большими друзьями. Мы часто виделись… и когда он полюбил другую… это было так явно… и я просто почувствовала себя одинокой, потерянной, мне было так больно. И когда Уильям спросил: «Вы выйдете за меня замуж и уедете со мной в Австралию?», я решила, что это хороший выход из положения… а потом я поняла, что это значит.

— Теперь я многое понимаю, Фелисити, — отозвалась я. — Я знала, что тебе что-то не дает покоя.

— А скоро я окажусь там… совсем одна.

— У тебя будет муж.

— Этого… я и боюсь.

Я попыталась успокоить ее.

— Мне кажется, накануне свадьбы многие невесты испытывают то же самое.

— Правда?

— Уверена в этом.

— Я рада, что ты поехала со мной, Эннэлис.

— Ты же знаешь, почему я хотела поехать.

— Да, из-за брата.

Мы немного помолчали.

Потом я спросила:

— Фелисити, ты спишь?

— Нет.

— Все будет хорошо, — пообещала я. Фелисити не отозвалась.

Пока мы пересекали Индийский океан, стояла жара, и нашим постоянным спутником был Милтон Хемминг.

— Не забудьте, я ведь обещал мисс Картрайт хорошенько смотреть за вами, — сказал он. — Сейчас она уже почти дома, бедняжка. Я рад, что смог облегчить ее страдания.

— Вы очень старательно о ней заботились, — заметила я.

— А я вообще очень гуманный человек, — отозвался Милтон.

— И уж, конечно, не скромник.

— Я презираю скромность. Она почти всегда напускная, как вы знаете. Я же предпочитаю говорить прямо. И если я о себе низкого мнения, то, полагаю, и другие будут обо мне думать так же.

— Что касается вас, так это из-за того, что вы считаете будто вы всегда правы. Так что если бы вы были скромным — а это почти невозможно себе представить — для этого была бы причина. А поскольку это тоже невозможно, вы никогда не сможете быть скромным.

— Звучит несколько путано, однако, полагаю, ваши обоснования правильны, мисс Эннэлис. Когда мы доберемся до Сиднея, а это будет очень скоро, я хочу, чтобы вы приехали ко мне погостить на Карибу.

— О, но я собираюсь некоторое время пожить у Фелисити.

— Вы же знаете, что я пообещал достопочтенной мисс Картрайт приглядывать за вами. Я должен забронировать вам билет на обратный рейс и позаботиться о том, чтобы вы путешествовали в подходящей компании.

— Однако о Карибе речи не было.

— Я хочу показать вам плантацию. Почему вы так сдержанны? Снежная королева, вот вы кто. По-моему, я знаю способ растопить лед, поскольку королевы тоже женщины, и если лишить их знаков королевского достоинства, они превращаются в самых обыкновенных людей.

— Меня удивляет, что я кажусь вам такой ледяной. Я-то считала, что веду себя вполне дружелюбно.

— Да, вы выразили благодарность за то, что я сделал для мисс Картрайт. Иногда, подлавливая вас на палубе или в другом месте, мне кажется, я замечаю некий проблеск теплоты в ваших глазах… словно они рады меня видеть.

— Я нахожу вас занятным.

— Да неужели? Хотите, скажу, какой я нахожу вас?

— Я уверена, что вы это скажете независимо от того, дам я разрешение или нет.

— И опять вы правы. Я нахожу вас обворожительной. Я промолчала, а Милтон наклонился ко мне, взял мою руку и поцеловал.

— Я хочу, чтобы вы приехали на Карибу и немножко погостили у меня, — сказал он. — Я не собираюсь терять вас. Я решительно настроен на это.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что совершенно покорен вами. Меня все в вас восхищает. То, как вы выглядите, как говорите… даже ваша холодность по отношению ко мне — все меня очаровывает. Это самое волнующее и чудесное путешествие, какое я когда-либо совершал — а я проделал их много. А почему? Ответ ясен. Благодаря мисс Эннэлис Мэллори.

— Наверное, я должна сообщить вам, что подумываю о том, чтобы выйти замуж за одного человека в Англии.

— Эти раздумья придется прекратить. Я не смогла сдержать смех.

— Вы невероятно самонадеянная личность.

— Это вас во мне и восхищает.

— Кто сказал, что я вами восхищаюсь?

— Вы сами. Сотнями способов. Слова не всегда обязательны. Вы и я — вместе. Так это и должно быть. Я отвезу вас на плантацию. И мы прекрасно проведем время. Бог с ним, с этим мужчиной в Англии. Какая же это любовь? Если бы он любил вас, то ни за что не позволил бы отправиться в другой конец света без него. А где он? Вот я бы ни за что не выпустил вас из виду.

— Вы очень пылки, мистер Хемминг. Полагаю, на вашем острове вас ждет жена, а то, что сейчас происходит, — всего лишь прелюдия к тщательно спланированному обольщению.

— У меня нет жены… пока. Однако я намереваюсь исправить это положение.

— Это что, предложение руки и сердца?

— А как вы думаете, что еще я могу предложить даме с вашим воспитанием и характером?

— Вы ведете себя нелепо.

— Этот корабль сведет меня с ума. Повсюду люди. Я хочу остаться с вами наедине. А здесь пойти некуда. Я хочу показать вам, что значит быть по-настоящему любимой.

— Я уже сказала, что прекрасно знаю, что значит быть любимой по-настоящему. Меня всю жизнь окружали любящие люди. Более того, я уже сообщила вам, что нашла взаимопонимание с одним очень дорогим мне человеком на родине. По возвращении я собираюсь выйти за него замуж.

— Я этому не верю. Я пожала плечами.

— Верите или нет — от этого ничего не меняется.

— Знаете, я все равно вас не отпущу. Я не тот человек, чтобы, встретив единственную женщину в мире, на которой хотел бы жениться, позволить ей ускользнуть.

— Вы очень властный человек и привыкли поступать по-своему. В этом я не сомневаюсь. Однако сейчас тот случай, когда по-вашему не будет. Ввиду того, что я только что сказала, будет лучше, если мы с вами будем меньше видеться.

Милтон рассмеялся:

— Временами вы просто безупречная английская мисс. Мне это нравится. Но на самом деле это не вы.

Он неожиданно повернулся ко мне, заключил в объятия и страстно поцеловал. Меня так прежде никогда не целовали. Я пыталась оттолкнуть его и сразу ощутила, насколько он силен. У меня перехватило дыхание, я разозлилась, и в то же время меня охватило возбуждение.

Наконец, Милтон отпустил меня.

— Вот так, — заявил он. — Как жаль, что мы не можем остаться где-нибудь одни.

— Вы что, не можете понять, что на свете есть люди, решительно настроенные сопротивляться тому, что вы считаете своими неотразимыми чарами?

— Я слишком недалек, чтобы понять это, — заявил Милтон.

Я поймала себя на том, что смеюсь вместе с ним. Я знала, что должна рассердиться, и попыталась изобразить гнев.

Признаться честно, мне все это доставляло большое удовольствие. Мне не могло не льстить то, что Милтон обратил именно на меня свое внимание. Чутье подсказывало мне, что у него, должно быть, было множество любовных приключений, и я не могла или не должна была обманывать себя, думая, что он считает меня другой, нежели его прежние победы. А сейчас он несомненно применял давно испытанный метод.

Но хоть я и не верила в его искренность, меня влекло к нему так, как не влекло прежде ни к одному мужчине. Это было чисто физическое влечение, какого я никогда не испытывала к Реймонду. Несмотря на то, что полностью отдавала себе отчет в том, что как человек Реймонд лучше Милтона.

Я возмутилась:

— Надеюсь, это больше не повторится.

— Значит, вы плохо меня знаете, если так думаете, но вы на самом деле не на это надеетесь. Возможно, в действительности вы рассчитываете, что это повторится.

— Мистер Хемминг, я вынуждена просить вас прекратить этот вздор.

— Как церемонно звучит.

— Я и хочу быть церемонной.

— Должен признаться, в этом есть своя прелесть. Когда вы, наконец, признаетесь себе в своих истинных чувствах, я услышу: «Я люблю вас, мистер Хемминг».

— Этого вы никогда не услышите.

— "Никогда" — это не самое разумное слово. Часто людям приходится менять свое мнение. Так будет и с вами.

— Вы, должно быть, большой оптимист, раз так считаете.

— Вы очень резки со мной. Но это мне и нравится.

— Странные у вас вкусы.

— У меня самые лучшие вкусы в мире. Я выбрал женщину — настоящую королеву, Снегурочку, которую я растоплю и обнаружу подо льдом идеальную страстную женщину — единственную в мире, достойную стать мне парой.

Я снова расхохоталась.

— Вы действительно считаете меня занятным, — заметил Милтон. — По крайней мере, это уже кое-что.

— Если бы вы не были занятны, я сочла бы ваше поведение в высшей степени безобразным.

— Нет, любовь моя, вы так не считаете. На самом деле оно вам очень по вкусу.

Я увидела Фелисити, направлявшуюся к нам. Милтон вздохнул.

— Волшебные минуты подошли к концу. Ничего, будут другие.

Все изменилось. Я не могла не думать о нем. Разумеется, его поведение выходило за рамки приличий. Разумная женщина не поверила бы ни единому его слову. Это ведь был, что называется, «корабельный роман».

Это ничего не значило. Или Милтон считал, что я из тех женщин, кто может позволить себе пылкую любовную интрижку на несколько недель, а потом распрощаться, когда мы прибудем в порт?

Однако он говорил о женитьбе. И я не могла не думать о том, чтобы выйти за него замуж и уехать на плантацию. Возвращаться в Англию раз в году. Регулярно ездить в Сидней. Но не это было главным. Я думала о нем… крупном мужчине с подавляющей индивидуальностью, о том, как он говорил, как ухитрился околдовать мисс Картрайт. Другого слова здесь просто нельзя было подобрать. Она покорно согласилась, чтобы ее отправили домой, и оставила племянницу на попечение чужого человека — Милтона.

Сделать такое могло только какое-нибудь заклятие. Но Милтон это сделал.

А теперь иногда у меня было такое чувство, словно он наложил заклятие на меня. Я часто лежала на койке, притворяясь, что сплю, чтобы Фелисити не прерывала моих мечтаний — а они были в основном о Милтоне Хемминге. О том, как он обнимал и целовал меня, и это заставляло меня задумываться о том, каково было бы заниматься с таким человеком любовью.

Я старалась думать о Реймонде — таком спокойном, мягком, чистом. В этом же человеке не было ничего подобного. Он был полной противоположностью Реймонду. И, думая о Милтоне Хемминге, я проявляла неверность по отношению к Реймонду. Однако я ничего не могла с собой поделать. Он постоянно врывался в мои мысли.

Скоро мы должны были прибыть в Сидней. Попрощаюсь ли я с Милтоном навсегда? Эта интерлюдия на корабле была лишь коротким происшествием и реальная жизнь казалась такой далекой. Вот и все. Милтон был сильной личностью, у него был властный вид, и с самого начала он выделил меня своим вниманием, что мне польстило, ибо я, в конце концов, была всего-навсего женщиной. Мне было приятно его внимание, приятно было думать, что я привлекательна. Это было вполне понятно. Так что… я должна перестать думать о нем и вспомнить о цели своей поездки, которую Реймонд так любезно помог мне устроить.

Реймонд! Я должна всегда помнить о Реймонде. И должна выполнить то, за чем приехала. Перевернуть все кругом, чтобы узнать, что случилось с Филипом, и, получив ответ, вернуться к Реймонду. Наше путешествие быстро близилось к концу. Через два дня мы должны были прибыть в Сидней. Фелисити теперь страшно разнервничалась. Она попросила меня:

— Обещай, что побудешь со мной немножко.

Я хотела напомнить ей о цели моего путешествия — узнать, что сталось с моим братом, однако в минуту слабости, пожалев подругу, я пообещала, что немного побуду с ней.

Однако я все же напомнила Фелисити, что во "время пребывания в Сиднее собираюсь встретиться с ботаником, с чьей экспедицией уехал Филип — если это, конечно, возможно. Вдруг он сумеет пролить свет на то, чем занимался здесь Филип, и если этот след куда-то приведет, я последую за ним. Но некоторое время я проведу с Фелисити. Я поеду с ней в ее новый дом после свадьбы — может быть, на недельку. Казалось, Фелисити удовольствовалась этим.

Дни теперь казались бесконечными. Все с нетерпением ждали дня, чтобы сойти на берег. На борту суетились, готовясь к высадке, и царила атмосфера ожидания.

В предпоследний вечер я осталась наедине с Милтоном Хеммингом. Это был теплый бархатный вечер, безветренный и звездный. Я разглядела Южный крест, отчетливо выступающий в темноте на фоне синего полночного неба.

— Теперь уже совсем скоро, — произнес Милтон.

— Все уже рвутся на берег.

— Я — нет, — отозвался он. — Я бы хотел плыть с вами целую вечность.

— Очень романтично, однако в это трудно поверить.

— Это из-за вас я становлюсь романтиком.

— А я-то думала, сделать вас таким ничто не может.

— По-вашему, я слишком земной, чтобы быть романтиком.

— Возможно.

— Вам еще много надо обо мне узнать.

— О любом человеке надо узнать еще много.

— И иногда такие уроки бывают очень скучными. Но у нас все будет по-другому.

— Вы уже готовы к высадке? Уложили вещи?

— Я не готов высадиться без вас.

— Небо такое красивое. И звезды кажутся такими близкими.

— На Карибе небо чудесное. Вам понравится. Вам вообще многое понравится на Карибе.

— Вы, наверное, всем сердцем жаждете вернуться в свой райский уголок.

— Нет совершенного рая на земле. Всегда необходимо что-то или кто-то, чтобы создать его. Я для себя кого-то нашел…

— И она согласилась поехать с вами?

— На словах — нет. Но я читаю ее мысли.

— Стало быть, вы ясновидящий? Еще одно ваше достоинство?

Милтон взял меня за руку.

— Она действительно хочет быть рядом со мной, так же, как я — быть рядом с ней, или почти так же. Иногда она ведет себя очень чопорно. Это из-за ее воспитания. Знаете, эти старые английские семьи. Однако меня это не обманывает.

— Возможно, вы сами себя обманываете. Разве что мы говорим о ком-то, кого я не знаю.

— Вы знаете, о ком я говорю. Она — одна-единственная.

— Удивительно, что вы считаете ее достойной вашей персоны.

— Никогда не думал, что найду такую.

— Но вы ведь отрицаете невозможное.

— Всегда. Как хорошо вы подвели итог моему характеру!

— Давайте же будем разумными.

— Я всегда исключительно разумен.

— Ваша бессмысленная погоня за мной. Путешествие почти окончено. Это ведь должно было быть просто забавной интрижкой, правда? Чтобы скрасить монотонное существование в море? Ну, что ж, теперь уже почти все. Вам не удалось соблазнить меня, а вашей целью, по-моему, было именно это. Признайтесь.

— Не стану отрицать.

— Вы бесстыдник.

— Но обольщение должно было стать прелюдией к любовному роману на всю жизнь.

— Ваша манера выражаться так же экстравагантна, как и идеи.

— Может, ненадолго станем серьезными?

— Да, это было бы предпочтительно.

— Тогда я буду говорить совершенно серьезно. Я не могу расстаться с вами в Сиднее. Я хочу, чтобы вы приехали и погостили на моем острове. Кариба — красивейшее место. Вы наверняка уже нарисовали себе картину пустынного острова с пальмами, песчаными пляжами и туземцами в каноэ. Все это там есть, но остров — еще и процветающая община. Мы сделали его таким благодаря экспорту сахара. Мы использовали естественные ресурсы острова. Он не так уж мал — даже велик, как и другие острова такого типа. Он самый крупный в архипелаге из четырех островов. У нас есть доки и довольно приличный отель. Благодаря сахару остров разбогател, и живущие на нем люди достаточно разумны, чтобы это понимать. Я хочу, чтобы вы к нам приехали.

Я колебалась.

— У меня большой дом на плантации. Мне бы хотелось, чтобы вы остановились у меня. Однако, если вам это не подходит, то, как я уже сказал, у нас есть довольно неплохой отель. Обещайте мне, что приедете.

— Я не могу давать никаких обещаний.

— Какая же вы упрямица.

— Вот видите, как я на самом деле вам не подхожу.

— Нет. Я люблю ваше упрямство. Я так безумно люблю вас, что считаю все в вас совершенным.

— Я обещала немного пожить у Фелисити. Милтон кивнул.

— Полагаю, долго вы там не пробудете. Вы знаете, что очень мало рассказали мне о себе — о своей семье? Все, что я знаю, это то, что вы путешествуете с мисс Фелисити, чтобы составить ей компанию в пути.

— Вы мне о себе тоже не рассказывали.

— Расскажу, когда приедете на Карибу. Я знаю, вы живете с бабушкой, стало быть, ваши родители умерли.

— Только мама. Отец снова женился и обосновался в Голландии.

— Я хочу знать о вас все. Я всегда думаю о вас как об Эннэлис. Моей Эннэлис… необычной девушке с необычным именем. Эннэлис Мэллори. Существует знаменитая фирма изготовителей карт под именем Мэллори.

— Это и есть моя семья.

— Ах, ну тогда, вы, должно быть…

— Да?

— На Карибу приезжал молодой человек из этого семейства. Я только что вспомнил… Где-то года два назад. Как же его звали? Я почти уверен, что его фамилия была Мэллори, и он был связан с картами.

Мое сердце бешено стучало. Я едва могла говорить.

— Филип? Это был Филип?

— Филип Мэллори… Да, кажется, так.

— И он приезжал на Карибу?

— Да… он пробыл там некоторое время.

У меня пересохло в горле. Я не знала, как найти слова. Подумать только, Милтон видел Филипа, и все это время мы вели праздные разговоры, а ведь он мог дать мне жизненно важную информацию.

— Что с ним случилось? — спросила я.

— Не знаю. Просто приезжал… а потом, наверное, уехал.

— Это был мой брат, — сказала я.

— Ваш брат. Ну, конечно. Мэллори… Я совершенно забыл о нем — до этой минуты.

— Пожалуйста, расскажите, что вам о нем известно.

— Вы ведь наверняка знаете больше, чем я.

— Что с ним сталось? Домой он так и не вернулся. Что он сделал? Что он делал на острове?

— Погодите минутку. Кажется, что-то припоминаю… По-моему, у него была карта, и он пытался найти какое-то место, о котором, похоже, никто ничего не знал. Я помню лишь смутно. Я не очень им интересовался. К нам приезжает столько людей с самыми разными планами.

— Прошу вас, вспомните все, что сможете. Для меня это очень важно.

— Я встречался с ним лишь однажды. Это было в отеле. Полагаю, он там останавливался. Больше я его не видел. Это все, что я знаю.

— Так, значит, он приезжал на Карибу!

— Да, определенно.

Я была ошеломлена. Вот и ниточка, хоть и очень хрупкая. И подумать только, что Милтон Хемминг, с которым я в последние недели была в постоянном контакте, мог рассказать мне все это, а я узнала только сейчас. Эта мысль поражала меня.

Стало быть, Филип останавливался в отеле на Карибе. Может, кто-нибудь из работников отеля помнит его и что-то мне расскажет.

Я пришла в страшное волнение. Не успев приехать в Сидней, я уже сделала такое открытие!

— Вы приедете на Карибу? — спросил Милтон Хемминг.

— Да, — твердо ответила я. — Приеду.

Мы вошли в гавань. Какое это было великолепное зрелище! Я вполне могла поверить в то, что, по выражению первого губернатора, это была «прекраснейшая гавань в мире». По одну сторону от меня стоял Милтон Хемминг, по другую — Фелисити. Милтон взял меня за руку и прижал ее к боку. Я было запротестовала, однако не стала привлекать к нам внимание стольких людей. Я была уверена, что Милтон прекрасно все понимал, и это его забавляло.

Фелисити выглядела неспокойной, а сама я не столько думала о бухтах, пляжах и безумствах роскоши, сколько о прибытии сюда Филипа вместе с ботанической экспедицией. И размышляла, что принесут мне последующие недели.

Я уже решила, что в карибском отеле должны быть люди, помнящие Филипа. Я должна встретиться и поговорить с ними. Как только Фелисити выйдет замуж и я выполню обещание, погостив у нее неделю, я отправлюсь на Карибу.

Лодка отправляется на остров каждую среду и когда я приеду, меня будет ждать теплый прием Милтона Хемминга. Разумеется, я не могла принять приглашение остановиться в его доме, однако был ведь отель, а именно он интересовал меня больше всего, поскольку там останавливался Филип.

Мы уже входили в док. Очень скоро мы будем на земле.

— Какой вид! — прошептал Милтон. — Он произвел на вас впечатление?

— Еще бы!

— Подождите, вот увидите Карибу. Я буду ждать вас с нетерпением.

— Вы говорили, там есть отель.

— Вам будет удобнее в Хемминг-холле. Как звучит, вам нравится?

— Тонкая аллитерация.

— Да уж. И похоже на название какого-нибудь староанглийского поместья. Когда мы, наконец, вернемся на родину и купим поместье, давайте так и назовем его.

У причала собралась толпа народу. Они явно ожидали вновь прибывших.

Я посмотрела на Фелисити.

— Твой Уильям здесь?

Девушка тревожно вглядывалась в толпу.

И сказала:

— Пока слишком далеко, я не вижу.

— Наверное, должен быть здесь.

Фелисити вздрогнула.

Пассажиры отправились в каюты за ручной кладью.

— Нам лучше уйти, — сказала я. Милтон Хемминг отпустил мою руку, и мы покинули палубу.

К нам шагал улыбающийся мужчина со шляпой в руке. Фелисити тонким голосом произнесла:

— Это Уильям.

— Фелисити, наконец-то! — Мужчина обнял девушку. — Я уж думал, ты никогда не доберешься. Фелисити сказала:

— Уильям, это мисс Эннэлис Мэллори. Уильям Грэнвилл до боли стиснул мне руку:

— Я слышал о вас. Добро пожаловать в Сидней.

Под его слегка покрасневшими глазами были мешки. Он смерил меня оценивающим взглядом и от этого взгляда мне стало не по себе. Грэнвилл был довольно плотным, высокого роста. На меня он посмотрел взглядом человека, привыкшего потакать своим прихотям.

Фелисити объяснила:

— Тетушка Эмили сошла в Кейптауне. Ей стало так плохо, что пришлось вернуться домой.

— Бедная старая леди!

— А это мистер Милтон Хемминг, он был так добр и очень помог нам.

— Мы уже встречались, — заметил Милтон.

— Ну, конечно. В отеле… среди скотоводов. Вы ведь с островов, а? Сахар?

— Верно. Я ездил в Англию по делам и на корабле имел удовольствие познакомиться с этими юными леди. Полагаю, вы скоро уедете из Сиднея в имение?

— Побудем здесь некоторое время. Тут и поженимся. Так проще. Я заказал нам номера в «Короне». Подумал, что она больше подойдет.

— Да, конечно.

— Как насчет нашего багажа? — спросила Фелисити.

— Полагаю, у тебя есть сундуки?

— Естественно, мне ведь пришлось много везти с собой.

— Естественно. Не волнуйся. Я договорюсь, чтобы их прислали прямо в имение после выгрузки. Пока мы в Сиднее, обойдешься тем, что есть, а когда доберешься до своего нового дома, твои вещи будут ждать тебя. — Грэнвилл обернулся к Милтону. — Вам, наверное, придется ждать до среды. Ведь лодка на Карибу ходит по средам, верно?

— Да. Однако я, возможно, немного задержусь в Сиднее. — Милтон улыбнулся мне. — У меня есть кое-какие дела.

— Мы возьмем багги до отеля, — распорядился Уильям Грэнвилл. — Тут не очень далеко.

В тот раз я была слишком возбуждена, чтобы как следует разглядеть город. Я чувствовала себя очень неуютно. Не могла представить себе, что нашло на Фелисити, как она могла принять предложение этого грубого человека. Мне было ясно, что она не влюблена в него. Однако так она решила, и меня это не касалось. Фелисити согласилась на это, стало быть, это ей и было нужно. Я думала о том, что мне скоро придется распрощаться с Милтоном Хеммингом, я не была уверена, как к этому отношусь. Мне будет недоставать необходимости избегать его, наших словесных перепалок, по-моему, доставлявших удовольствие нам обоим. И все будет очень странно.

Однако потом я вернусь в Сидней, сяду в среду на лодку, идущую на Карибу, и, пока буду там находиться, наводя справки о Филипе, по-видимому, буду видеться и с Милтоном Хеммингом. Я знала, что буду ждать этого с нетерпением.

И все же я не могла подавить тревогу о Фелисити. Она собиралась выйти замуж за человека, к которому была равнодушна, и теперь, увидев его, я понимала, почему.

Что же нашло на нее, чтобы заставить принять его предложение? Почему она решила только из-за того, что другой мужчина отверг ее, принять предложение первого, кто подвернулся? Или боялась остаться старой девой, стать такой же, как мисс Картрайт? Это было безумием, и я подозревала, что Фелисити уже раскаивается в своем решении. Но ведь даже и сейчас еще было не поздно. Она ведь еще не замужем. По узким кривым улочкам мы выехали на шумную магистраль, ведущую в отель. Гостиница была просторной с красными бархатными шторами, толстыми красными коврами и изобилием бронзы.

Я заметила, что служащие отеля, казалось, хорошо знавшие Милтона Хемминга, относились к нему с большим уважением. Милтон шепнул мне:

— Я хороший клиент, всегда останавливаюсь здесь, приезжая в Сидней. — И продолжал уже громче:

— Не выпить ли нам по аперитиву перед обедом?

Уильям Грэнвилл объявил, что это прекрасная мысль.

Мы договорились, и нас отвели в наши комнаты. Моя комната находилась рядом с комнатой Фелисити.

Я оглядела номер. Мебель была большой, потолок — высоким, а окно выходило на улицу. Обстановка была такой же, как и в холле — тяжелые красные бархатные шторы, подхваченные толстыми бронзовыми ручками. В комнате царила чистота, и это было приятно.

Я была несколько озадачена. Вот я здесь, за много миль от дома, полная решимости выполнить весьма неясную задачу и прекрасно понимавшая, что дело идет к финалу, которого я вовсе не ожидала. Во-первых, Фелисити. Неминуемо приближалась ее свадьба, и я не могла не беспокоиться о том, что же с ней будет дальше. Жених Фелисити не понравился мне сразу. В нем было слишком много такого, чему я не доверяла. Он выглядел… как бы это сказать? Потасканным? Нет, это было бы чересчур сильно сказано, но все же что-то в этом роде. Мне показалось, что взгляд, брошенный им на меня, был неприлично дерзким… впрочем, лишь чуть-чуть. С виду он держался вполне приятно. Похоже, он был счастлив встретить Фелисити. Хорошо ли я его разглядела? Как глупо судить о людях по единственной встрече! Меня мучили плохие предчувствия из-за Фелисити и из-за Милтона Хемминга. Меня раздражало, что этот мужчина постоянно вторгается в мои мысли. Он был прирожденным нарушителем покоя, всегда находился там, где был не нужен. Или нужен? Отчего я была смутно расстроена тем, что в среду он уедет на лодке?

Я должна забыть об этих второстепенных проблемах и сосредоточиться на своей основной задаче. Я здесь, чтобы отыскать Филипа и, найдя ответ, я вернусь домой и выйду замуж за Реймонда и буду жить спокойно.

Я распаковала маленький саквояж, умылась и переоделась, а когда закончила, в мою дверь постучала Фелисити.

— О… ты готова?

— Да, входи. Как твоя комната?

— Такая же, как эта.

— Она кажется очень удобной.

Мы вели светскую беседу, боясь высказать то, что было у нас на уме.

— Уильям, по-моему, был очень рад тебя видеть, — произнесла я банальную фразу.

— Да, — отозвалась Фелисити.

— Тебе здесь все будет очень интересно. Фелисити кивнула, однако вид у нее был неубедительный. Я обняла подругу и поцеловала. На мгновение Фелисити прижалась ко мне.

— Ты ведь поедешь с нами в имение, правда?

— Если ты хочешь… но ненадолго. Осмелюсь предположить, Уильяму не понравится, что в его медовый месяц с вами будет посторонний человек.

— Ты же обещала поехать.

— Знаю, и поеду… на недельку. За это время ты там уже пообвыкнешься.

Это, казалось, успокоило девушку.

Раздался стук в дверь. Это была горничная, пришедшая, чтобы проводить нас к джентльменам.

На следующее утро я проснулась от яркого солнечного света, заливавшего мою комнату.

Несколько минут я лежала неподвижно, напоминая себе, что я в Сиднее, и мои поиски начались. Сегодня утром я посмотрю, смогу ли увидеться с Дэвидом Гутериджем. Я вспомнила разговоры об Австралийской ботанической ассоциации. Дэвид наверняка поддерживает с ними контакт. Кто знает, может быть, мне невероятно повезет и я встречусь с ним сейчас.

В любом случае это уже какое-то начало.

Мои мысли вернулись к прошедшему вечеру. Мы выпили аперитив, а потом пообедали огромными бифштексами, которые, похоже, очень понравились мужчинам, а нам с Фелисити показались слишком большими.

— У нас в Австралии большой аппетит, — заявил Уильям Грэнвилл. — Это, наверное, оттого, что мы много времени проводим на свежем воздухе.

Я заметила, что он пил в свое удовольствие, и при этом менялся. Он взял руку Фелисити и положил к себе на бедро. Вид у Фелисити при этом был очень неловкий.

Милтон Хемминг взял на себя обязанность поддерживать разговор и много говорил об Австралии. Я узнала, что Уильям Грэнвилл прожил здесь уже двадцать лет. Я прикинула, что ему, должно быть, лет тридцать восемь, хотя выглядел он старше.

— Первое, что вы должны сделать завтра, леди, — посоветовал Милтон, — это купить шляпы с большими полями. Не так ли, Грэнвилл? Мы же не можем позволить им загубить их нежную кожу. Могу вам сообщить, что австралийское солнце может изуродовать ваш цвет лица.

— Завтра поедем по магазинам, Эннэлис, — сказала Фелисити.

Я нашла этот вечер очень неловким, и Милтон Хемминг знал о моих чувствах. Я была очень рада удалиться к себе. Я думала, что Фелисити позже придет ко мне, однако она не пришла, и я была этому тоже рада. Мне хотелось утешить девушку, но я ничего не могла сделать, разве что посоветовать ей вернуться со мной в Англию.

Но как я могла так поступить? Это ведь ей решать.

Как бы там ни было, я была в Сиднее, куда так мечтала попасть. Я упрекнула себя за то, что почти позабыла о том, что привело меня сюда, слишком много внимания уделяя вопросам, не имевшим главного значения.

Одевшись, я постучала в комнату Фелисити. Та была еще в постели. — У меня болит голова, — пожаловалась она. — Наверное, я еще немного побуду в постели.

— Тебе надо бы прислать что-нибудь. Я схожу вниз и позабочусь об этом.

Фелисити умоляюще посмотрела на меня, и мне показалось — она хочет сказать, что передумала. Я не стала ей ничего подсказывать. Пусть доверится мне, когда сама захочет.

Я спустилась вниз и попросила отнести в комнату Фелисити кофе и бутерброды и сама позавтракала тем же. Официант, казалось, был разочарован тем, что я не заказала бифштексы, которые ели большинство постояльцев.

Покончив с завтраком, я спросила у стойки, не могут ли они сообщить мне адрес Австралийской ботанической ассоциации, и мне без колебаний сообщили, что она находится на Джорджстрит.

— Как мне туда добраться? — спросила я. — Надо ли нанимать экипаж?

— Нет, сказали мне, туда каких-нибудь десять минут ходьбы.

Мне рассказали, как дойти до ассоциации. Я вернулась в свою комнату, надеясь, что не встречу по пути ни Уильяма Грэнвилла, ни Милтона Хемминга. Я не желала объяснять, что собираюсь делать: теперь я была полна энтузиазма начать поиски.

Утренний воздух был бодрящим. Я не сомневалась, что позже станет жарко. И подумал о совете Милтона приобрести большую шляпу для защиты от солнца. Наши городские шляпки здесь явно не годились.

Потом, подумала я. Сначала Дэвид Гутеридж.

Я нашла Ботаническую ассоциацию без всяких затруднений. На двери висела медная табличка. Я вошла. Мужчина за стойкой весело взглянул на меня.

— Доброе утро, — поздоровалась я. — Не могли бы вы мне помочь? Мне хотелось бы связаться с мистером Дэвидом Гутериджем.

Вид у мужчины стал озадаченный.

— Сомневаюсь, что у нас работает человек с таким именем.

— Нет, не работает. Он приехал из Англии почти два года назад. Он ботаник, и я полагаю, что когда-то он связывался с вашим офисом. Мне бы хотелось знать, не подскажете ли, где я могу найти его.

— В связи с экспедицией из Англии два года назад, говорите. Подождите минутку, я посмотрю, не может ли кто-нибудь здесь помочь вам. Присаживайтесь.

Я села и стала ждать. Мне было почти дурно от возбуждения, и я раздумывала, не стою ли я на пороге открытия.

Через некоторое время молодой человек вернулся.

— Пойдемте со мной, пожалуйста.

Я поднялась и последовала за ним. Перед застекленной дверью молодой человек остановился и отступил, пропуская меня вперед.

Из-за стола поднялся мужчина.

— Доброе утро.

Мы обменялись рукопожатием.

— Насколько я понимаю, вы наводите справки о мистере Гутеридже.

— Да. Я знаю, что некоторое время назад он приехал сюда с экспедицией.

— Около двух лет назад.

— Да, да. Я полагала, что он мог базироваться здесь, и думала, что вы можете дать мне его адрес.

— Его корреспонденция действительно поступает к нам, но в данный момент его нет в Сиднее.

— А вам известно, где он? — взволнованно спросила я.

— Когда люди уходят в такие экспедиции, мы никогда точно не знаем, где они находятся. Они планируют отправиться в одно место, затем сбиваются с пути и решают ехать в другое. Я знаю, что одно время он собирался в Квинсленд, а оттуда — на Барьерный риф. На некоторых из этих островов встречаются растения, которых больше нигде нет.

— О, — разочарованно протянула я.

— Он уехал примерно полгода назад, — сообщил мужчина. — Недавно мы слышали, что он на материке… так что не исключено, что он скоро здесь появится.

— Что значит — скоро? Через неделю, две?

— О, навряд ли. Я полагаю, самое раннее — через месяц.

— Месяц! — Я была крайне разочарована. Но, по крайней мере, они знали его. Это уже был маленький шаг вперед.

— Когда он объявится, не могли бы вы сообщить ему, что я заходила? И не могли бы вы попросить его связаться со мной? Я, наверное, буду вот в этом поместье… а если нет, я сообщу вам свой новый адрес. Имение находится в нескольких милях от Сиднея, я буду там гостить у друзей.

— Разумеется, я ему передам.

— Меня зовут мисс Мэллори.

— О… А вы имеете какое-нибудь отношение к фирме картографов?

— Я из этой семьи.

— К нам сюда уже приезжал человек по фамилии Мэллори из Англии… да… конечно, он ведь и приехал с Дэвидом Гутериджем.

— Это был мой брат. Это с ним я пытаюсь связаться. Вы не знаете, он жил в Сиднее и когда уехал?

— Боюсь, что не знаю. Он действительно приходил сюда пару раз с мистером Гутерджем. А потом мы его больше не видели.

— Благодарю вас, — сказала я. — Вы очень добры.

— Я позабочусь о том, чтобы мистер Гутеридж узнал о том, что вы заходили. А вот и адрес. Отлично. Я запишу это. Не волнуйтесь. Как только он будет здесь, мы передадим ему ваше сообщение.

Я вышла на улицу.

Начало. Не слишком многообещающее. Но все же начало.

Когда я вернулась в отель, первым человеком, с кем я столкнулась, был Милтон Хемминг.

— Вы выходили, — воскликнул он. — И украли у нас прогулку.

— Раннее утро такое приятное. Жарко станет позднее. Он пристально посмотрел на меня.

— Вы что-то затеваете. Я пожала плечами.

— Расскажите мне. Может быть, я смогу помочь. Я покачала головой.

— Ничего особенного. А где остальные?

— Жених, как мне представляется, отсыпается. Невеста — тоже. Так что мы свободны. Предлагаю небольшую прогулку в экипаже по городу. Я весьма горжусь им. С тех пор, как сюда прибыл первый флот, город сильно изменился, могу вас заверить. Идемте. Возьмем багги.

Я позволила усадить себя в экипаж. Я по-прежнему думала о Дэвиде Гутеридже, который мог бы дать мне ключ к тайне.

Это было радостное утро. Милтон показал мне гавань, провез меня по извилистым улочкам, прежде бывшим тропами, и кое-что рассказал об истории города. А я думала, что же чувствовали люди, прибывшие сюда с первым флотом, впервые ступив на берег страны, которой предстояло стать их домом на оставшуюся жизнь.

Я позабыла о разочаровании, испытанном мной оттого, что я не нашла Дэвида Гутериджа. Он вернется и, наверное, сможет рассказать мне что-нибудь. Я поняла это, находясь в обществе Милтона Хемминга. Я стала оптимисткой. Я заразилась его верой в то, что нет ничего невозможного, что-то от его кипучей натуры передалось и мне.

Мы остановились у магазина и купили солнечную шляпу для меня, а Фелисити я выбрала шляпу бледно-лилового цвета, которая, по моему мнению, должна была ей пойти.

— Ну, теперь, — заявил Милтон, — я могу быть спокоен. Прелестный цвет лица защищен от врага.

— Странные слова для солнца — отца всего сущего на нашей планете.

— Хороший друг, но злейший враг. Такова природа жизни. Море. Огонь. Большие друзья, но порой — безжалостные враги.

— Не слишком хороший отзыв о дружбе, если она может вот так кончиться.

— Почему это, мисс Эннэлис Мэллори, когда я с вами, вы любой разговор превращаете в психологическую дискуссию?

— Простите, — извинилась я. — Наверное, я иногда бываю очень педантичной.

— Вы можете быть только очаровательной. Как скоро я увижу вас на Карибе?

— Не знаю. Долго в этом Грэнвиллском поместье не пробуду.

— Да уж. Уверен, вам этого не захочется.

— Я немного беспокоюсь за Фелисити. Если вы знаете что-то, не свидетельствующее в пользу этого человека, по-моему, ей следует рассказать об этом.

С минуту Милтон молчал, словно борясь с собой, что было для него нехарактерно. Обычно он был так уверен в себе.

— Она сама все увидит, — наконец, произнес он.

— Вчера вечером он изрядно выпил, однако не был пьян.

— Он привык к выпивке и может, как говорят, пить сколько влезет. Какое это имеет на него воздействие, мне неизвестно. Сомневаюсь, что он закончил пить, когда мы его оставили. По-моему, он продолжил уже в уединении в собственной спальне.

— Вы не думаете, что Фелисити надо сообщить об этом?

— В таких обстоятельствах всегда трудно решить, что должен знать человек, а чего не должен. По-моему, у Фелисити есть свои глаза. Возможно, она влюблена в этого парня. А любовь слепа. Знаете, мы ведь сами строим свою жизнь.

— Когда они поженятся, будет поздно. Не могу избавиться от мысли, что она губит свою жизнь.

— Дорогая Эннэлис, это ей решать.

— Не думаете же вы…

— Я думаю, вам следует прекратить беспокоиться. Пусть она решает сама за себя. У каждого человека есть на это право. Отправляйтесь с ней и посмотрите, как она устроится. И думайте больше о себе… о нас. И приезжайте на Карибу как можно скорее. Лодка ходит каждую среду. Я буду следить — и ждать.

Я рассмеялась, глядя на него. Однако, как ни странно, слова Милтона успокоили меня.