Виктория сидела, обмахиваясь веером, а Альберт с Киской на спине ползал на четвереньках по полу. Он души не чаял в этом ребенке. Не то чтобы он ее баловал. Для этого Альберт был слишком умен, но Виктория не раз замечала, как, едва войдя в детскую, он сразу же устремлял взор на крошку Вики. И она, видя, как действует на них обоих, уже начинала проявлять свой деспотичный нрав, однако ребенка симпатичнее и живее ее трудно было сыскать.

Но как же отличался от нее Парень! Берти был вполне здоров, но в свои два года еще не умел говорить, чем разительно отличался от сестренки, которая в его возрасте уже щебетала без умолку.

— Мама, как называется мой большой корабль? — спрашивала Киска.

— Если это яхта, на которой мы с папой плавали, тогда она называется «Виктория и Альберт». Она названа так в честь папы и меня.

— Я ведь на самом деле Виктория, а не Киска, — сказало это удивительное дитя, — так что она, может быть, названа и в честь меня.

Ну не умница ли разумница? Глаза у Альберта светились от радости, когда он повез ликующую дочь к матери.

— Но! — воскликнула Киска.

— Ах, я уже стал лошадкой? — спросил Альберт.

— Нет, лучше кораблем, — подумав, ответила Киска.

Она схватила Альберта за волосы и принялась тянуть.

— Ты делаешь папочке больно, — пожурила ее королева. — Твоя кузина Шарлотта никогда бы так не поступила.

— Мама, расскажи о кузине Шарлотте.

Она сползла со спины Альберта и взобралась к матери на колени.

— Кузина Шарлотта — дочка моего дядя Леопольда и тети Луизы.

— Почему? — спросила Киска.

— Потому что они ее мама и папа.

— А какая она?

— Она умная и красивая и совсем не такая капризная, как некоторые девочки.

— Не такая, как Киска? — воскликнула старшая дочь королевы.

Берти тоже захотелось принять участие в разговоре, а потому он протопал к матери и уцепился за ее юбки.

— Берти, — протянула она, — ты тоже пришел послушать?

— М-м-м, — замычал Берти.

Ну и немтырь! А ведь он всего на год младше Киски.

Она поудобней усадила дочь на коленях.

Альберт поднялся с пола, его взгляд с обожанием задержался на дочери. Королева рассказывала ей об удивительном путешествии, которое они совершили, посетив короля Франции, а потом дражайшего дядю Леопольда и тетю Луизу, у которых такая славная дочка Шарлотта.

Киска слушала, слушала, а потом вдруг прервала маму:

— Если Шарлотта такая хорошая, почему же тогда у вас я, а не она?

Глаза королевы наполнились слезами, и она крепко прижала к себе дочь.

— Да потому что папе и мне никогошеньки, кроме тебя, не нужно, моя сладкая, — сказала она.

— М-м-м, — снова промычал Берти, но на него никто не обращал внимания.

Как-то раз, вспоминая о недавнем путешествии, королева заговорила об охотничьем домике короля Франции: ах, если бы и у них было такое славное местечко! Они оба любили Виндзор, но ведь это замок. Что она имеет в виду, так это небольшой домик, где можно было бы забыть о государственных делах и жить, как самая обыкновенная семья.

Альберту идея понравилась, и они обсудили этот вопрос с сэром Робертом Пилем. Альберт был полон энтузиазма.

Виктория была рада вернуться к детям. Много времени она проводила в детской, и единственный ребенок, который ее беспокоил, был Берти. Казалось, он не способен развиваться, заметила она Альберту, не потому, что он так уж глуп, хотя по сравнению с необычно умной Киской он казался именно таким, но потому, что невосприимчив. Он был попросту ленив, и развитие его сильно затруднялось из-за того, что няни так над ним дрожали, а когда его вывозили из дворца в коляске, люди жадно смотрели на него и восхищались им. Одна женщина в парке даже сунула голову в коляску и чмокнула его в щечку.

Создавалось впечатление, что всеобщее внимание доставляет Берти удовольствие, как будто он уже давно знал, что он принц Уэльский, и если он не мог взять первенство в детской, он возьмет его на улицах города.

Киска, однако, отличалась не только умом, но и характером. Альберт, всегда строгий с детьми ради их же блага, не мог устоять перед Киской. С тех самых пор, как они вернулись из Бельгии, она не переставала говорить о кузине Шарлотте, а когда задумывала какую-нибудь проделку, она склоняла набок голову и бормотала: «Интересно, а что бы сейчас сделала Шарлотта?»

Виктория и Альберт заходились от хохота над лукавством Киски — но, разумеется, когда оставались одни: было бы ошибкой показывать ей, что ее шалости развлекают их.

Им так хотелось, чтобы дети получили правильное воспитание.

— Не забывайте, моя любовь, что сделала с вами баронесса Лецен.

Виктория уже готова была согласиться, что Лецен многое упустила.

— Воспитание нужно начинать как можно раньше, — сказал Альберт.

Как дети должны молиться — вот вопрос, который Виктория так и не успела обсудить с Феодорой, когда они были вместе. И теперь она наконец собралась и написала ей, спрашивая, как ее дети исполняли эту святую обязанность.

Феодора ответила, что они произносили молитвы, лежа в кроватках, а не стоя на коленях. «Последнее вовсе не обязательно, ведь наши молитвы не станут оттого более приемлемыми Всемогущим Господом или более святыми».

«Я бы с радостью, — продолжала она, — посмотрела и послушала, как милая Киска учит буквы. А Берти уже выучил какие-нибудь новые слова и фразы?»

На последний вопрос ответ был отрицательный.

Королева беспокоилась, что Берти будет доставлять им немало хлопот, а Альберт сказал, что от мальчика просто нужно больше требовать.

Алиса, милая Фатима, казалось, росла не по дням, а по часам; плакала она крайне редко, а от ее спокойной улыбки становилось радостно на душе.

Викторию словно магнитом тянуло в детскую, и она не переставала мечтать о домике в сельской местности, где они могли бы жить en famille . Они несколько раз побывали на острове Уайт, и оба — и она, и Альберт — находили его очень красивым местом, поэтому, когда сэр Роберт Пиль сказал, что подходящей резиденцией мог бы оказаться Осборн, они сразу же согласились и стали предпринимать шаги для его покупки.

Жизнь для лорда Мельбурна потеряла интерес. С каждой неделей он понимал, что королева все больше отдаляется от него. Она продолжала оставаться милой и доброй, но промежутки между отправлением его писем и получением ответа на них все удлинялись, и он понял наконец, что больше не должен писать ей о политике. Дни, когда, не посоветовавшись с ним, она бы не сделала ни одного шага, остались в прошлом; он также слышал, что она все больше привязывается к Пилю. Это было правильно, признавал он, но ему почему-то стало больно. Он часто думал о том случае, когда она не отпустила его и как в деле с королевскими фрейлинами наголову разбила Пиля с единственной целью удержать лорда Мельбурна у власти. Вышел довольно-таки громкий скандал, после которого ее открыто стали называть «миссис Мельбурн», и даже сейчас он оставался ее дорогим добрым другом. По крайней мере так она его называла, когда они встречались или когда она писала ему; она была верной и преданной, и, разумеется, он любил ее, как когда-то она любила его. Любила ведь. Он в этом нисколько не сомневался.

Во время своей бурной семейной жизни он находил большое утешение в литературе, и сейчас он снова обратился к ней. Вечера он проводил большей частью в «Бруксе» , где беседами с ним очень дорожили. Спал он мало. Много думал о своей политической карьере, много читал, засиживаясь далеко за полночь, но примерно через год после ухода с поста стал ощущать смутное недомогание. Речь его становилась путаной, он разговаривал сам с собой — давняя привычка, — только прежде он делал это, оставаясь один и отдавая себе в этом отчет. А теперь нередко случалось так, что в клубе он при всех обращался к кому-либо, кого там в тот момент не было. «Одна из причуд лорда Мельбурна», — говорили его знакомые.

Но это были признаки грядущей беды. Проснувшись однажды утром, он обнаружил, что не может шевельнуть рукой. Его хватил удар.

Услышав об этом, королева была глубоко огорчена. Она посылала ему нежные письма: как только он достаточно поправится, она приедет проведать его или пусть он навестит ее. Она писала ему каждый день.

Он поправился и стал почти таким же, как прежде.

Он заехал к королеве, и она была безумно рада видеть его, хотя про себя отметила, что у него довольно жалкий вид. От нее не укрылось, что он слегка волочит ногу, а рука висит как плеть.

Когда она вспомнила красивого живого мужчину, который пришел к ней во время ее вступления на престол, ей стало грустно. Успокоением ей были Альберт и дети.

После этого она уже стала думать о прежнем горячо любимом премьер-министре лорде М. как о «бедном лорде Мельбурне».

Наступил новый год, и не успел закончиться январь, как Альберт узнал, что умер отец. Герцог Эрнест довольно долго болел, и барон Штокмар не раз предупреждал принца, что тот в любой час может ожидать смерти отца; тем не менее, когда смерть наступила, это нисколько не смягчило удара. Чувство семьи у Альберта было очень сильным, и во всем дворце царило уныние. Альберт сидел, обхватив голову руками, а королева стояла рядом с ним на коленях и как могла утешала его. Они забыли о том, что «дражайший папа» постоянно докучал им просьбами и что мораль его была весьма сомнительного свойства; в мертвом они видели только его достоинства.

— Дорогой мой Альберт, — говорила королева, — я страдаю вместе с вами. Я полностью разделяю ваше горе.

— Вы теперь для меня всё, — скорбно ответил Альберт.

Они излили свое горе доктору Штокмару, который находился в Кобурге со своей семьей. Они хотели, чтобы он вернулся в Англию. Они нуждались в нем. Доктор Штокмар обещал, что приедет, пока же Альберту самому следует приехать в Кобург на похороны отца.

Королева жутко расстроилась.

— Впервые за время нашей супружеской жизни мы окажемся в разлуке, Альберт! — воскликнула она.

— Я знаю, любовь моя, но это необходимость.

Виктория тихонько плакала.

— В такое время, мой милый, вы нуждаетесь во мне.

Альберт согласился с этим, но долг есть долг. Он не мог позволить, чтобы отец сошел в могилу, а он, его сын, даже не проводил его.

— Разумеется, вам нужно ехать, дорогой мой! — вскричала королева. — Ах, если бы только и я могла поехать с вами!

— Увы, любовь моя, ваш долг — оставаться здесь.

Ее тронула заботливость Альберта: два дня спустя он сказал ей, что написал дяде Леопольду и попросил, чтобы тетя Луиза приехала в Виндзор и побыла с королевой все это время.

— Я подумал, что она лучше всего компенсирует вам мое отсутствие.

— В общем-то этого не смог бы сделать никто, — ответила королева, — но тетя Луиза подходит больше кого бы то ни было. Ах, Альберт, даже в таком горе вы не перестаете думать обо мне.

— Любовь моя, — отвечал Альберт, — я думаю о вас постоянно.

Нашлась и еще одна причина ее растерянности: она снова была беременна. Она бесконечно любила свою семью, но ее мать считала, что ей желательно было подольше отдыхать между родами. Разумеется, она была сильной женщиной и, очевидно, созданной для того, чтобы рожать детей, однако создавалось впечатление, что не успеет она родить одного, как на подходе уже другой.

К тому же в начале каждой беременности чувствовала она себя препаршиво, а тут еще предстоящее расставание, и именно все это вкупе и делало ее такой несчастной.

Однако ради Альберта она старалась не показывать своих чувств. Он, конечно, безмерно обрадовался тому, что у них будет еще один ребенок, и на этот раз ему хотелось мальчика. И поскольку мысль о нем так его воодушевляла, Виктория подумала, что с ее стороны было бы эгоистично так сильно бояться нового тяжелого испытания.

В Виндзоре появилась тетя Луиза, и Виктория с радостью показывала ей детей и не могла, разумеется, не признаться в том, что в августе должен появиться на свет еще один ребенок.

Серым мартовским днем Альберт отправился в Кобург.

— Пишите мне, милый, — просила королева, и Альберт обещал, что напишет.

Верный своему слову, он сообщил о себе, как только добрался до Дувра, а дня через два-три пришло письмо из Кельна.

«Ваши фотографии развешаны повсюду, так что вы смотрите на меня со всех стен… Но с каждым шагом я удаляюсь от вас все дальше — мысль не слишком веселая».

Проезжая через Бельгию, он встретился с дядей Леопольдом и узнал, что дорогой дядя собирается в Англию, чтобы присоединиться к жене и утешить Викторию.

Виктория перечитывала полученные письма снова и снова. Только с отсутствием Альберта она поняла всю глубину своей любви к мужу. Она несколько ревновала его к кобургской родне, в чем теперь каялась. Отсутствие мужа не могли восполнить ей даже дети. Когда она приходила в детскую, ей становилось грустно, потому что там не было Альберта, который ползал бы по полу с Киской на спине, или подбрасывал на колене толстушку Алису, или укоризненно качал головой, глядя на Берти.

«Альберт стал для меня буквально всем», — думала она.

Когда Альберт прибыл в Готу, его встретил Эрнест. Братья обнялись.

— Я так рад тебя видеть, Эрнест, — сказал Альберт. — Жаль, что это происходит при таких печальных обстоятельствах.

Эрнест всегда рассуждал философски.

— Жалей не жалей — что толку. Останься он жив, он был бы инвалидом. Можешь себе представить, как бы он себя чувствовал. Так что это и для него, и для нас лучше.

Альберт ответил, что, если бы и он мог так думать, это для него было бы громадным облегчением.

— А как же иначе? Мой дорогой брат, это же правда.

Эрнест всегда был несколько приземленным человеком. Любопытно, какую жизнь он ведет теперь? Интересом к женщинам он пошел в отца… Альберт поймал себя на мысли, что плохо думает о покойном.

— Эрнест, теперь ты герцог. Тебе придется взвалить на себя все заботы.

— Но уж я-то не буду столь важен, как ты, Альберт. Это точно. Дядя Леопольд говорит, что, по сути, ты король Англии, только не называешься им.

— Виктория хорошая преданная жена. Мы очень счастливы.

— Я знал, что у тебя получится. Она в тебе души не чает. Ты ведь у нас красавец, Альберт. А эти твои незыблемые моральные устои… я надеюсь, они не поколеблены?

— Тебе бы все шутить. А мы сейчас должны думать об отце.

Мачеха в длинной черной вуали, какую носят немецкие вдовы, внушала сочувствие. Она остановилась в доме бабушки Альберта, и они тепло приветствовали друг друга, так как всегда испытывали друг к другу симпатию. Бабушка при виде его чуть не лишилась чувств.

— Ах, крошка моя Альберинхен! — вскричала она и прильнула к нему. Всем хотелось услышать о его жизни в Англии, и на какое-то время о цели его приезда забыли, пока он рассказывал им о Виктории и детях, а также о том, как они все любят друг друга и как с каждым днем Виктория все больше полагается на него.

— Но так было не всегда, — пояснил он. — Вначале у нее были плохие советники, но, как только я от них избавился, мы стали очень-очень счастливы вместе.

Бабушка и мачеха без конца расспрашивали о детях. Главной темой был, разумеется, ум крошки Вики.

— У Альберинхена дочь! — вскричала бабушка Саксе-Кобург. — Ей почти четыре года! Господи, не успеешь оглянуться, как придется подыскивать ей мужа! Какого-нибудь красивого немецкого принца, а?

Альберт согласился, что время летит быстро.

— А сын? Расскажи нам о маленьком Берти.

— Крепыш и мордашка славная, но не такой сообразительный, как его сестра.

— Это еще придет, — сказала бабушка Саксе-Кобург.

Он одарил всех подарками, которые послала Виктория, а как только остался один, сел ей писать:

«Если бы вы только видели, какую радость доставил всем мой приезд, вы были бы сполна вознаграждены за принесенную жертву — нашу разлуку. Мы много говорили о вас. Мне задают столько вопросов, что я едва ли в состоянии на них ответить…

Прощайте, моя милая, крепитесь мыслью о моем скором возвращении. И да благословит Господь вас и наших дорогих деток».

Он испытывал некоторое самодовольство. Родня очень любила его, и он приехал к ним важным человеком. В Англии его считали просто мужем королевы, но здесь все верили — и в этом была большая доля правды, — что он и есть настоящий король. Более того, постоянно приходили нежные письма Виктории. А она не из тех, кто умеет скрывать свои чувства.

Она несчастна, писала она, и ждет не дождется его возвращения.

А ему можно было радоваться. Он добился великой победы. Никогда уже не лишится он ее доверия. Никогда уже королева не забудет, что она его жена.

Своим успехом он был обязан советам Штокмара и, разумеется, собственному спокойному богобоязненному характеру.

Штокмар собирается в Англию. Он, конечно, проконсультирует их относительно Берти. Мальчика, которому суждено стать королем Англии, нужно воспитать достойным его предназначения.

Альберт испытывал легкое чувство горечи от того, что ребенок, который едва выговаривает лишь отдельные слова (тогда как Вики в его возрасте болтала вовсю), а когда пытается их связать, начинает запинаться, в один прекрасный день станет королем Англии, тогда как он, Альберт, красивый, умный, горячо любимый, навсегда останется только принцем и ничем больше. Даже Виктория, несмотря на всю ее преданность ему, ничего не могла изменить.

Возможно, именно поэтому Берти его слегка раздражал.

Однако он отбросил эту мысль: она его недостойна. В конце концов, это его сын. Приглашая Штокмара в советчики, он обеспечивал Берти лучшее воспитание, какое только возможно.

Вскоре он уже был на обратном пути в Виндзор. Виктория пребывала в лихорадочном возбуждении и, поджидая его, то и дело смотрела на часы. Прибыл он ровно в шесть вечера, и она побежала ему навстречу, упала в его объятия.

— Альберт! Наконец-то! Какое счастье видеть вас снова!

Альберт целовал ее, называл своей милой женушкой, признавался, как он по ней скучал.

— Ах, давайте больше никогда-никогда не расставаться! — воскликнула королева.

На следующее утро Альберт записал в своем дневнике: «Пересек Ла-Манш 11-го. В шесть часов вечера прибыл в Виндзор. Огромная радость«.

Вскоре после его возвращения Виктории исполнилось двадцать пять.

Семь лет, как она вступила на престол! Более четырех лет жена, трое деток, и вскоре родится еще один ребенок. Сколько же всего произошло с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать! В дни своего рождения человек оглядывается назад. Она напишет бедному лорду Мельбурну, чтобы дать ему знать, что не забыла его. Неужели всего шесть лет назад она смотрела на него как на Бога? Глупая девчонка! Да, но ведь тогда у нее не было Альберта…

В качестве подарка ко дню рождения Альберт преподнес ей собственный портрет.

— Нет ничего, буквально ничего, что бы мне понравилось больше! — воскликнула она. — Ах, Альберт, у вас здесь такой серьезный и мужественный вид! Я всегда буду любить этот портрет и вспоминать день, когда вы мне его подарили.

Ее глаза наполнились слезами, она разглядывала картину, где на заднем плане ангелы держали медальон с надписью «Heil und Segen».

— «Здоровья и благословения», — пробормотала она. — Ах, Альберт, мой милый, пусть они оба постоянно сопутствуют и вам.

В конце мая российский император вызвал при дворе большой переполох, объявив, что нанесет визит в Англию и уже находится в пути.

— Но мы же не делали никаких приготовлений! — воскликнула королева.

— Ничего. Я обо всем позабочусь, — спокойно ответил Альберт. — Интересно, что у него за мотив? Уверен, что речь пойдет о политике.

— Хорошо, что рядом со мной в такое время будете вы и сэр Роберт, — горячо сказала королева.

— Добрые отношения между нашей страной и Россией ничего, кроме хорошего, принести не могут, — сказал Альберт, и королева тут же с ним согласилась.

Император показался всем несколько эксцентричным, если судить по его довольно бесцеремонному прибытию. Сначала он отправился в дом русского посла и провел там ночь, после чего обосновался в Виндзорском замке. Он назвал его великолепным сооружением, причем одним из тех, которыми королева может по праву гордиться.

— Оно достойно вас, мадам, — сказал этот исключительно галантный гость.

Несмотря на то что ему предоставили одну из лучших в замке спален, он послал слугу в конюшни за сеном, которым набили кожаный мешок (император привез его с собой). Он всегда спал на этом мешке, где бы ни находился, и тот постоянно сопровождал императора во время путешествий.

Император имел весьма приятную наружность, а в молодости считался одним из самых красивых мужчин в Европе. Однако же было в его лице что-то довольно странное.

Беседуя об этом с гувернанткой своих детей, леди Литлтон, королева решила, что это потому, что у него светлые ресницы и большие светлые глаза.

— Я полагаю, это у него от отца, императора Павла. Я слышала, как об этом кто-то упоминал.

— Выглядит он настоящим самодержцем.

— Однако он грустен и почти не улыбается. И все равно настроен он довольно дружелюбно, и принц говорит, что приехал он к нам с добрыми намерениями.

Догадка Альберта о причинах императорского визита оказалась верной.

— Мы ведь недавно нанесли визит королю Франции, — сказал Альберт, — а он скорей всего не хочет, чтобы мы были слишком дружны с французами.

Сэр Роберт Пиль, который имел немало бесед с высоким гостем, подтвердил это. Император хотел также обсудить положение в Турции, которая находилась на грани развала.

Сэру Роберту он сказал так:

— Мне не нужно ни пяди турецкой земли, но я и никому не позволю никаких посягательств на нее.

Между тем императора чествовали повсюду: в опере, на скачках, на смотрах и банкетах, устраиваемых в его честь. Королева была очарована, когда он отозвался об Альберте:

— Более красивого молодого человека я уже, наверно, не увижу, у него такой благородный и добродетельный вид.

Сказанного было достаточно, чтобы покорить ее сердце, и она простила императору то, что он свалился им как снег на голову и вынудил ее так часто появляться на разных церемониях в ее теперешнем состоянии быстрого утомления и раздражительности.

Дети ждали, когда их позовут в небольшую гостиную, чтобы они могли попрощаться с императором, и леди Литлтон пыталась объяснить им всю важность события.

— Он император России. Вы должны быть с ним очень вежливы. Ты слышишь, Берти?

Берти кивнул.

— Ничего он не понимает, — презрительно сказала Вики, толкнув брата.

Берти ответил ей тем же самым и сказал:

— Да, да, да.

— Он играл сегодня в мои кубики, — пожаловалась Вики. — А это были мамины кубики. Она играла в них еще в Кенсингтоне.

Берти радостно засмеялся: не слишком-то словоохотливый, он понимал все, что говорили другие.

— Берти, нельзя этого делать, — строго сказала Вики.

— А я буду, — ответил Берти.

— Ну-ну, не надо ссориться, — сказала леди Литлтон. — А то мама будет недовольна.

Дети тут же перестали пререкаться.

— И папа тоже, — добавила леди Литлтон.

— Папа любит меня, — сказала Вики.

— Папа любит вас всех, — сказала леди Литлтон. — И тебя, и Берти, и Алису.

— Меня он любит больше всех, — объявила Вики. — И мама тоже.

— Ты тщеславная маленькая девочка, — сказала леди Литлтон.

— Что значит тщеславная?

— Такая, как ты.

— Значит, — заявила Вики, — это что-то очень хорошее.

Тут Берти не выдержал, пнул сестренку ногой и, довольный, рассмеялся, но ему строго сказали:

— А вот это уже нехорошо.

— А у Берти все так, — добавила Вики.

— Нет, дети, так к встрече с великим императором не готовятся. Почему вы не можете быть такими, как Алиса? Посмотрите на нее… Улыбается, всем довольна и счастлива.

— Не можем же мы все время быть младенцами, — заметила умница Вики.

Однако пора уже было идти в гостиную, где находился император — блестящая фигура, огромная и величественная; мама и папа стояли рядом и разговаривали с ним.

— Вот и малыши, — сказал император. — А, принц Уэльский!

Вики думала, что сперва обратят внимание на нее, но император подхватил на руки Берти, который робко улыбался, польщенный оказанным ему вниманием. Мама и папа тоже улыбались, и улыбка их была доброй.

— …и старшая дочь королевы.

Настала очередь Вики. Император, конечно, нашел ее очаровательной, но, как ни странно, она стушевалась. А ведь собиралась выговорить одно предложение на французском, которое выучила наизусть и уже произносила перед мадемуазель Шарье. Мадемуазель Шарье, которая ее учила, сказала о ее успехах маме, и мама даже вставила это предложение в письмо дяде Леопольду, чтобы он понял, какая у нее умная дочка — умнее его Шарлотты. Разумеется, мама только притворялась, будто Шарлотта лучше и симпатичнее, чем Вики. Она видела это по маминым глазам, и по тому, как на нее смотрел папа, и по тому, как мама крепко прижала ее к себе, когда сказала, что, хотя Шарлотта и замечательная, на Вики она ее ни за что не променяет.

А вот уже и малышка Алиса, крича от удовольствия, явно заинтересовалась этим любопытным дядей.

Потом их всех отослали обратно в детскую, и леди Литлтон сказала, что они могут посмотреть, как император уезжает.

Он вместе с папой отправился в Вулидж, а мама пришла в детскую и сказала, что все вели себя очень хорошо и что она гордится своей маленькой семьей.

Она была грустна, заметила Вики, как всегда, когда уезжал папа.

— А Вулидж, это где? — спросила Вики.

— Недалеко от Лондона. Папа попрощается там с императором и вернется к нам. Ты ведь будешь рада, Киска?

— Я не Киска, — сказала Вики. — Я старшая дочь королевы.

Королева переглянулась с леди Литлтон. Право, эта ее дочь развита не по летам и, конечно же, умна. И почему ее брат не пошел в нее?

Не успел завершиться визит императора, как последовали волнения в стране, и королева не на шутку испугалась, что потеряет сэра Роберта Пиля. Это могло показаться иронией: несколько лет назад она переживала, когда правительству лорда Мельбурна грозила опасность быть замененным оппозицией с сэром Робертом во главе. Теперь она всерьез опасалась, как бы правительство тори сэра Роберта не потерпело поражение, а на его место не пришло правительство вигов. Бедный лорд Мельбурн, разумеется, уже никак не мог вернуться премьер-министром, но, если бы даже и мог, она бы его не пожелала. Она давно убедилась, что Альберт был прав и сэр Роберт действительно гораздо лучший премьер-министр, нежели лорд Мельбурн — даже в его лучшие годы, — и теперь она всецело полагалась на сэра Роберта. И надо же, чтобы все происходило именно тогда, когда она вот-вот должна родить.

Сэр Роберт был озабочен высокой стоимостью жизни и бунтами, которые из-за этого происходили, и предложил несколько облегчить положение бедняков, снизив налог на сахар. Этот законопроект не получил большинства голосов из-за измены некоторых членов его партии, проголосовавших против предложения своего лидера.

Королева была вне себя от гнева, когда Альберт сообщил ей, что отколовшиеся члены партии объединились в группу, во главе которой встал еврей Бенджамин Дизраэли , давно таивший обиду на сэра Роберта, не давшего ему никакого поста в своем правительстве.

— Весьма неприятная персона, — сказал Альберт. — Женился на женщине много старше себя… ради ее денег, разумеется.

— Какая гадость! — возмущенно отозвалась королева.

— Она была вдовой Уиндема Льюиса, — объяснил Альберт, — члена парламента от Мейдстена, передового человека. Она написала сэру Роберту, прося его не пренебрегать ее новым мужем, а дать ему какой-нибудь пост в своем кабинете.

— Какие мерзкие люди! И теперь он затеял всю эту бучу?

— Он, что называется, заводила.

— Ах, если бы только люди проявляли побольше патриотизма и думали о стране, а не о своих личных амбициях!

Альберт согласился. Когда сэр Роберт зайдет, они обсудят, можно ли избежать отставки.

К радости королевы, оказалось, что можно. Правительство поставило на голосование вопрос о доверии, и даже люди вроде этого ужасного мистера Дизраэли не захотели видеть у власти вигов, так что правительство получило необходимое количество голосов.

— Однако это наводит на мысль, — сказала королева Альберту, — что нынешнее положение дел крайне неустойчиво.

Не успел завершиться один кризис, как разразился другой: французы, обозленные визитом императора России, лишили суверенитета Таити и посадили там в тюрьму британского посла.

Французов наконец уговорили уплатить репарации. Министр иностранных дел лорд Абердин вместе с сэром Робертом и Альбертом как раз добивались улучшения отношений с Францией, когда Викторию уложили в постель рожать.

К великой радости Альберта, ребенок оказался мальчиком.

Его нарекли Альфредом.