Маргарет никогда не забудет, как бежала навстречу отцу, когда он вернулся на своей барке. Никогда не забудет веселой улыбки на его лице, однако провести он мог кого угодно, кроме нее.

– Отец?

– Мег, ты не видишь перемены? Сегодня отсюда отплывал заместитель казначея. Сейчас приплыл лорд-канцлер.

– Канцлер, отец… ты?

– Достойный, хоть и незнатный, как говорит милорд Норфолк.

– А… развод короля?

– Я сказал королю, что не могу быть помощником в этом деле, и он, кажется, принял мой отказ так же, как Норфолк – мое незнатное происхождение. А когда столь многие готовы принять столь многое, неприятное для них, я волей-неволей должен был принять то, от чего с радостью отказался бы.

– Тут нет ничего хорошего. Это не повод для шуток.

– Ничего хорошего нет, Мег, поэтому есть смысл шутить, дабы облегчить то, от чего не в силах отказаться.

– Не в силах?

– Я пытался, Мег.

– А был у тебя свободный выбор?

– Я подданный короля и должен повиноваться его повелениям. Пойдем к дому. Уверяю, ты улыбнешься, увидя, как семья воспримет эту новость.

Они медленно пошли, сердце Маргарет переполняли дурные предчувствия.

* * *

Лорд-канцлер!

Семья восприняла эту новость восторженно. Алиса с гордостью поддразнивала Томаса.

– Ну вот, мастер Мор, ты стал великим человеком назло всему.

– Лучше скажи, женушка, меня сделали великим назло мне.

Та поглядела на него, сияя от гордости.

– Подумать только, мой муж стал лордом-канцлером! – Алиса, готов поклясться, ты стала выше на два дюйма. Той было не до обмена шутливыми колкостями.

– Стало быть, нам потребуется больше слуг. Кто знает, каких гостей придется теперь принимать. Может, даже самого короля! – При этой мысли Алиса слегка побледнела. – Слушай, Томас, если Его Величество окажет нам такую честь, мне надо будет знать об этом хотя бы за день.

– Значит, моей первой обязанностью в должности канцлера будет предупредить короля, чтобы он заранее известил леди Мор, если соберется к нам в гости?

– Оставь свои глупости! Что, разве король не бывал в гостях у канцлера? Да ведь он пропадал в домах Вулси, люди даже не могли понять, при чьем они дворе – королевском или кардинальском.

– А теперь кардинальские дома стали королевскими. Ты забыла, что все владения кардинала отошли в королевскую собственность? Тебе не страшно за свою, Алиса? Имей в виду, она теперь принадлежит лорду-канцлеру. Почему новому должно житься лучше, чем прежнему?

– Прекрати свою глупую болтовню.

– Ладно, Алиса, то, что я скажу сейчас, понравится тебе больше. Сегодня к ужину у нас будет гость.

– Гость? Кто такой?

– Его светлость милорд Норфолк.

– Надо же! А уже три часа! Надо же! Что делать? Надо было известить заранее.

– Алиса, но если предупреждение о визите короля тебе нужно за сутки, неужели для герцога недостаточно трех часов? Простолюдины приходят за пять минут до еды, и им находится место за нашим столом.

– Милорд Норфолк! – воскликнула Алиса. Она то краснела, то бледнела.

– Его светлость почтит нас своим визитом. Когда я принял большую печать, он произнес замечательную речь. Перечислил мои добродетели и сказал, они так велики, что он забывает о моем незнатном происхождении.

Алиса рассердилась, но продолжала думать: «Его светлость Норфолк! Первый аристократ Англии… и приедет к нам на ужин. А следующим будет Его Величество король. Наверняка».

– Алиса, дорогая моя, не расстраивайся, – сказал Томас. – Такой посредственный комплимент достоин лишь посредственного ужина. Давай будем держаться с благородным герцогом естественно. Обращаться так, будто он случайный прохожий, заглянувший к нам перекусить. В конце концов, большего он от нас и не ждет – поскольку мы совершенно незнатные люди.

Однако Алиса не слушала. Надо немедленно отправляться на кухню. Позаботиться, чтобы говядина была сочной. Если бы она заранее знала о такой чести, то приготовила бы индейку. Она приготовит свой новый соус с корнями дикого цикория и стрелолиста. Заставит кухарку напечь побольше пирогов. И поставит на стол самые свежие соленья. Она покажет милорду Норфолку!

– Теперь, мастер Мор, не мешай. Раз ты будешь приглашать к ужину знатных аристократов, то давай мне время приготовиться к встрече.

И взволнованная, слегка испуганная, она понеслась на кухню, вдыхая аппетитные запахи.

– Пошевеливайтесь, девчонки, пошевеливайтесь. Дел полно. Милорд канцлер ждет к ужину гостя. Прислуживал хоть кто-то из вас благородному герцогу?

– Нет, миледи.

– Ну так надо научиться этому. Меня не удивит, если со временем мы будем принимать гораздо более высокого гостя, чем герцог Норфолк. Понимаете, кого? А, девчонки?

И шлепнула одну из служанок деревянным черпаком; это был скорее дружеский хлопок, чем удар.

Алисе представилось, как за ее столом сидит рослый разодетый человек и громко говорит ей, что в жизни не пробовал таких вкусных блюд, как за столом своего лорда-канцлера.

– Это надо же! – воскликнула она. – Разве так нужно готовить ужин для его светлости Норфолка?

* * *

Старый судья стоял перед сыном, руки его дрожали, на глазах выступили слезы.

– Томас, сын мой, дорогой мой сын. Томас, лорд-канцлер Англии. Ты держишь в руке большую государственную печать. Ты, мой сын, Томас.

Томас обнял отца.

– Папа, я прежде всего твой сын, а уже потом канцлер.

– А я еще ворчал на тебя за то, что ты плохо учишь законы!

– Папа, к славе ведет много путей.

– И ты нашел короткий, сын мой.

– Я избрал проселочную дорогу. И, признаюсь, все еще удивлен тем, куда она меня вывела.

– Томас, вот бы твоя мать дожила до этого дня. И мой отец… и мой дед. Они бы гордились, очень гордились. Ведь твой дедушка был всего лишь дворецким в гостинице; правда, он распоряжался слугами и вел бухгалтерские книги. Вот бы дожить ему до этого дня, увидеть своего внука лордом-канцлером Англии. Томас, сын мой! Какой радостный день!

Потом Томас сказал Маргарет:

– Видишь, дочка, сколько в этом хорошего. Я рад, что доставил удовольствие твоему дедушке, он уже хилый и, боюсь, долго не проживет. Думаю, он так восхитился мною, как я всегда восхищался тобой. А сын, давший любящему отцу повод для гордости, может считать себя счастливым, правда?

– Если б я любила тебя меньше, – ответила она, – то, наверно, моя гордость была бы мне приятнее.

Томас поцеловал ее.

– Не желай слишком многого в жизни, моя мудрая дочь, желай малого и тогда, получив его, будешь счастлива.

Маргарет казалось, что отцовское возвышение меньше всех изменило самого отца.

Он радовался своей власти лишь когда мог употреблять ее на благо другим. Портреты, которые Ганс Гольбейн сделал с членов его семьи, он показал королю, и они произвели на короля впечатление; поэтому мастер Гольбейн с сожалением покинул дом в Челси и стал жить при дворе как королевский художник с жалованьем в тридцать фунтов в год.

– Это крупная сумма, – сказал Ганс, – а я беден. Возможно, в Хэмптон-корте и Вестминстере я обрету славу, но доставит ли она мне столько радости, как жизнь в Челси?

– С такой кистью, мой друг, – ответил Томас, – выбора у тебя нет. Отправляйся. Служи королю. Я не сомневаюсь, что твое будущее обеспечено.

– Я с не меньшей радостью остался бы здесь. Мне хочется написать портреты членов вашей семьи… и ваших слуг.

– Отправляйся, пиши портреты короля и его слуг. Поселись при дворе и, когда захочешь, приезжай в Челси на скромный обед с нами.

Ганс обнял своего друга и благодетеля, потом со слезами на глазах сказал:

– Подумать только, мне хочется отказаться от королевского предложения. У вас волшебный дом, друг мой, я околдован его чарами.

Да, такие поступки Томас совершал с радостью. Ради них стоило занимать высокую должность.

Но жил он в беспокойстве – гораздо более сильном, чем могли представить члены семьи.

Король проводил все больше времени с Кромвелем и Кранмером; у них он искал помощи в деле с разводом, все прочие дела мало занимали его. Кардинал окончил жизнь в бесчестии, спуск его оказался гораздо более быстрым, чем захватывающий подъем к королевской милости и расположению. Он сперва предстал перед судом по закону об ответственности за превышение власти церковными органами, но Томас Кромвель снял с него обвинение в государственной измене, и кардиналу велели удалиться в Йорк. Однако вскоре ему вновь предъявили прежнее обвинение, и он скончался от сердечного приступа в Лестере по пути в Лондон.

Томас Вулси стал лордом-канцлером, когда ему все благоприятствовало, Томас Мор – когда ему все противостояло. Вулси догадался о грозящей опасности лишь за год до отставки и смерти, Мор знал о ней с той минуты, как принял большую государственную печать.

* * *

Уильям Донси явился к тестю в один из тех редких случаев, когда Томас выкроил время побыть с семьей. В глазах Уильяма горел решительный огонек.

– Итак, сын Донси, ты хочешь поговорить со мной?

– Отец, – сказал молодой человек, – в последнее время я много думал о том, что с тех пор, как вы сменили Вулси на посту канцлера, дела в стране изменились.

– В какую же сторону?

– Когда канцлером был милорд кардинал, близкие к нему люди богатели, попасть к Вулси было трудно, и чтобы изложить ему свои дела, людям приходилось раскошеливаться. Однако к вам может прийти любой человек, изложить свою просьбу и получить решение.

– Сын мой, разве это плохо? Ведь когда государственная печать находилась у милорда кардинала, многие дела оставались невыслушанными, потому что на них не находилось времени. Мне проще. У меня меньше забот, и я юрист до мозга костей. Знаешь, когда я вступил в эту должность, то обнаружил дела, ждущие рассмотрения по десять—двенадцать лет! А теперь, сын мой, я хвастаюсь, но то, чего я добился, меня очень радует, так что прости мою гордость, я вчера потребовал к рассмотрению очередное дело, и мне ответили, что дел больше нет. Я до того возгордился, что сочинил стишок:

– Да, отец, – раздраженно сказал Донси после вежливого смешка. – Это хорошо для тех, кто хочет, чтобы их дела рассмотрели, но плохо для близких к канцлеру людей.

– Почему же, сын мой?

– Когда канцлером был Томас Вулси, не только близкие к нему люди, но и швейцары имели большие доходы.

– А, – сказал Томас. – Теперь понятно. Ты считаешь, что дочь нынешнего канцлера должна приносить доход по крайней мере не меньший?

– Доход? – переспросил Донси. – Да ведь доходов никаких нет. Как я могу брать подношения у тех, кого привожу к вам, если они без моей помощи могут добиться того же самого?

– Значит, по-твоему, я поступаю неправильно, принимая всех, кто желает меня видеть?

– Может, это и похвально, – упрямо ответил Донси, – но невыгодно для зятя. Как мне получать вознаграждение от человека за то, чего он может добиться без моей помощи?

– Меня восхищает твоя безупречная порядочность, мой сын.

Томас улыбнулся ему. Молодой человек стремился к успехам. Неплохой по натуре, он в своей решимости возвыситься следовал за отцом, сэром Джоном Донси. Теперь Уильям выглядел удрученным, он не всегда понимал своего тестя. Томас положил руку ему на плечо.

– Сын, если ты хочешь представить мне какое-то дело, если у тебя есть друг, которому ты желаешь помочь, я всегда пойду тебе навстречу. При возможности разберусь с его просьбой в первую очередь. Но запомни вот что – пусть моя вера будет тебе в этом порукой – если бы мой отец вел тяжбу с самим дьяволом и дело дьявола оказалось бы в данном случае правым, я решил бы его в пользу дьявола. Пошли, погуляем в саду. И ты, сын Ропер. Мне приятно ваше общество.

Томас взял Донси под руку, потому что молодой человек выглядел смущенным, и заговорил с ним в высшей степени любезно.

Не его вина, что он воспитан честолюбивым. Более того, со времени приезда в Челси честолюбие его слегка умерилось.

Алиса, не покладая рук, занималась приготовлениями к свадьбе Джека и Анны Кресейкр. Пока что это было вершиной ее достижений: в семье и до того бывали свадьбы, но то выходили замуж дочери Томаса Мора, затем сэра Томаса Мора, теперь должен был жениться сын лорда-канцлера.

Ее слегка разочаровало, что среди гостей не будет короля. Она прислушивалась к разговорам, когда об этом никто не догадывался, слышала реплики, которыми обменивались Томас и Маргарет, слышала несколько намеков герцога Норфолка – к восторгу Алисы, он часто приезжал в гости, – и пришла к выводу, что ее муж, как и следовало ожидать, не использует всех своих возможностей. Он открыто возражает королю, и все потому, что король добивается развода, а Томас против.

«Господи! – думала Алиса. – Мой муженек совершенно безрассудный человек. Должностью своей не дорожит, относится к ней равнодушно, а что касается королевских дел, тут он в высшей степени решителен и неуступчив. Это просто глупое упрямство, и я рада, что милорд Норфолк согласен со мной».

Ну что ж, король на свадьбу не явится, и все же она будет шикарной. Алиса купила молодым переносные часы, это замечательная новинка, год назад их еще не было в Англии. Хорошо, когда есть возможность покупать такие вещи.

Какой пир она закатит! Все поразятся, до чего хороший стол она держит в Челси. Алиса строила планы, меняла то один их пункт, то другой, пока Маргарет в испуге не воскликнула, что свадебный обед не удастся, поскольку она забудет, что приняла и что отвергла.

Алиса пыхтя носилась по кухне, поглядывала на кабана, положенного в уксус с можжевельником, бегала в хлев поглядеть, жиреют ли намеченные к забою свиньи, спускалась в погреб проверить, как подходят меды. Пробовала соленья, которые должны получиться лучшими в ее жизни.

Она ежечасно предупреждала слуг:

– Имейте в виду, это не просто чья-то там свадьба. Женится сын лорда-канцлера Англии.

– Да, миледи. Да, миледи.

«Миледи! – с удовольствием думала она. – Миледи!»

Да, такая жизнь хороша и приятна. Правда, Алиса боялась, как бы Томас чем-то ее не испортил, потому что он не понимает, с каким достоинством нужно держать себя. Пусть себе подшучивает над ней, над ее достоинством. Оно ей необходимо. Она не забудет, что является женой лорда-канцлера, если у него хватит глупости забыть, какое достоинство придает ему должность.

Она заведет в доме строгие порядки. Муж зря принимает здесь всяких бродяг, которые, прослышав, что за столом у сэра Томаса Мора можно вкусно поесть, являются к обеду и к ужину. Зря носит одну и ту же темную одежду. Без единого драгоценного камня! А каким великолепием блистал кардинал, как собирались поглядеть на него толпы людей… тут уж, вздыхала Алиса, поневоле задумаешься, что за человек твой муж. Не ценит ни своей власти, ни своего достоинства.

Недавно Джайлс Херон возбудил судебное дело против какого-то Николаса Миллисанте. Но разве мастер Мор поддержит своего зятя? Нет, конечно. Мастер Джайлс уверенно обратился в суд. Конечно, этот несколько беззаботный молодой человек ожидал, что тесть решит дело в его пользу, но вышло наоборот!

– Вот тебе и на! – ворчала Алиса. – Стало быть, проблемы твоей семьи для тебя ничего не значат? Люди скажут, что у лорда-канцлера нет власти, раз он боится вынести решение в пользу зятя.

– Алиса, какое это имеет значение, если они знают, что законы Англии справедливы?

«Фу-ты», – мысленно произнесла Алиса любимое выражение милорда Норфолка. В отличие от Томаса, она с готовностью перенимала манеры знатных людей.

Томас презирал всякую пышность и блеск. С неделю назад, когда Норфолк внезапно приехал к ним, Томас пел в церковном хоре, одетый в стихарь, как простолюдин. И Алиса не удивилась, что этот неблагородный вид возмутил Норфолка.

– Клянусь телом Христовым! – воскликнул герцог. – Милорд канцлер разыгрывает из себя псаломщика! Фу-ты. Вы бесчестите короля и его канцелярию.

Смутился ли Томас? Ничуть. Лишь неторопливо улыбнулся – до чего несносна эта его улыбка! – и ответил:

– Нет, ваша светлость, не думаю, что король сочтет служение Богу бесчестьем своей канцелярии.

Тут его светлость лишился дара речи, а Томас продолжал невозмутимо улыбаться. Однако этот резкий ответ не рассердил герцога, за обедом и после него, в саду, он держался с Томасом очень дружески.

Но Алиса сама будет помнить о достоинстве, какое дает ему должность, если остальные забудут. И заставит помнить о нем слуг. Она настояла, чтобы ежеутренне после молитв в церкви кто-то из его лакеев подходил к месту, занимаемому женщинами их семейства, и докладывал ей об уходе ее супруга, хотя она без того знала, когда Томас уходит. Лакей с поклоном говорил: «Мадам, милорд ушел».

Алиса кивала и с важным видом благодарила его. Этот ритуал вызывал у остальных улыбку. «Да пусть себе улыбаются», – думала леди Мор. Кто-то должен помнить об авторитете дома.

А тут к ней явилась одна из служанок, сообщила, что у двери стоит бедная женщина и хочет с ней поговорить.

– Надоели эти нищенки! – вскричала Алиса. – Идут сюда попрошайничать, знают, что хозяин велит всех выслушивать. На мой взгляд, нищим здесь оказывается больше чести, чем благородным герцогам.

Но эта женщина уверила леди Мор, что пришла не за милостыней. У нее есть хорошенькая собачка, она слышала, что леди любит этих животных, и привела свою в надежде продать.

Алисе сразу понравилось маленькое привлекательное существо. Она дала женщине монетку и приняла в дом еще одно животное.

* * *

Примерно через неделю после свадьбы из-за этой собачки разгорелся нелепый скандал.

Нищенка, бродя возле дома, увидела, как собачку несет один из слуг, и тут же заявила, что животное у нее украли.

Слуга ответил, что это ложь. Миледи купила собачку. И посоветовал старой нищенке сейчас же уйти, а не то ее привяжут к дереву и зададут порку.

Алиса вознегодовала. «Кто-то смеет говорить, что я украла собачку! Я! Да знает ли эта нищенка, кто я такая? Жена самого лорда-канцлера!»

Однако нищенка не уходила. Она слонялась по берегу реки и однажды, увидя, как с барки сходит сам лорд-канцлер, бросилась к нему.

– Милорд! Справедливости! – воскликнула она. – Справедливости бедной женщине, ставшей жертвой кражи.

Томас остановился.

– Мистресс, – серьезно и любезно сказал он, как говорил и с герцогинями, и с нищенками, – о какой краже идет речь?

– Ваша честь, у меня украли собачку. Я хочу вернуть то, чего лишилась.

– Если животное действительно украдено у вас, вы должны получить его обратно. В чьих руках находится теперь ваша собственность?

– В руках леди Мор, ваша честь.

– Вот как? В таком случае, приходите завтра ко мне в приемную. Я буду рассматривать судебные дела и выслушаю ваши претензии к леди Мор.

Томас, улыбаясь, пошел домой и сказал супруге.

– Алиса, завтра утром ты должна явиться на суд.

– Это что еще за глупая шутка?

– Я говорю всерьез. Тебя обвиняют в краже, женушка, и ты должна ответить на это обвинение.

– Обвиняют в краже… меня?

– В присвоении собачки.

– Так это та нищенка!

– Она говорит, что ее собачка находится у тебя.

– А я говорю, что это моя собачка.

– В суде, Алиса, недостаточно сказать, что животное принадлежит тебе, если его требует кто-то другой. Это надо доказать.

– Неужто ты действительно потребуешь меня в суд по такому делу?

– Потребую, Алиса.

Она рассмеялась мужу в лицо, однако с изумлением поняла, что он и впрямь потребует. Подумала, что лорду-канцлеру в высшей степени неприлично вызывать в суд свою жену да еще на основании слов какой-то нищенки! Они станут всеобщим посмешищем.

Алиса старательно приоделась и, как велел Томас, отправилась вместе с собачкой. Она проявит достоинство, раз его не проявляет муж. Покажет всем, что если Томас не подходит для должности канцлера, то она подходит для положения канцлерской жены.

Милорда канцлера в приемной окружали чиновники.

– Следующее дело, – объявил он, – касается небольшого животного. Давайте разберемся с ним по справедливости. Эта дама заявляет, что собачка у нее украдена и потому принадлежит ей, другая утверждает, что купила собачку и потому она принадлежит ей. Теперь посадите собачку на этот стол. Леди Мор, отойдите в тот конец комнаты; вы, мистресс, в другой. Зовите обе собачку, посмотрим, кого она сочтет своей хозяйкой. Я искренне полагаю, что этот вопрос должна решить сама собачка.

Алиса позвала собачку властно, а нищенка любовно, и маленькая проказница не стала колебаться. Она, как ей и хотелось с самого начала, с веселым лаем бросилась к нищенке.

Нищенка крепко прижала животное к себе, и Алиса поняла, что потерпела поражение. Поняла и что Томас прав, хотя осуждала его неблагородные методы.

Нищенка обратилась к Алисе:

– Леди, собачка за это время потолстела. У вас ей живется лучше. Возьмите ее, заботьтесь о ней, как и раньше. Я вижу, собачке лучше быть вашей.

Алису всегда умиляли животные и те, кто любит их. Она поняла, что старуха искренне привязана к собачке и расстаться с животным для нее немалая жертва. Поколебавшись, Алиса сказала:

– Суд вынес решение в вашу пользу. Собачка принадлежит вам. Но если вы согласны продать ее, то я готова купить.

Таким образом, дело решилось полюбовно к удовольствию обеих сторон, но все же Алиса продолжала размышлять о странных нравах своего мужа.

Великий день, как и предвидела Алиса, наступил.

Король приехал на обед в Челси.

Вся та деятельность, которую она развивала перед приемами благородных герцогов, усугубилась.

Ночами Алиса почти не спала, а когда засыпала, ей снилось, что на стол поданы пережаренное мясо и горелые пироги. От этих мучительных кошмаров она кричала во сне.

О предстоящем великом событии она говорила без умолку.

– Девчонки, вы понимаете, что король приезжает завтра? Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь. А то ничего не успеем сделать.

Потом с улыбкой думала о Его Величестве, сидящем за ее столом и улыбающемся ей.

– Я слышала, Его Величество любит мясо с кровью. Так что пусть никто особенно не крутит вертел. Говорят, сладкие выпечки он любит хорошо подрумяненными…

Слуги совсем сбились с ног. Приготовления начались за четыре дня, и все это время Алиса только о них и говорила. Привлекла к делу Мерси, Маргарет, Элизабет и Сесили. Айли пришлось приехать, жить в Челси, рассказывать все, что ей известно, о придворных манерах и этикете.

– Твой отец, – сказала ей Алиса, – ничего не смыслит в этих делах. Не понимаю, почему его считают умным.

Айли повторяла без устали, как накрывают стол на дворцовых приемах, и Алиса плакала от того, что у нее нет золотых тарелок.

Наконец великий день настал.

Алиса сидела у окна, когда на реке показалась королевская барка.

– Король! – пробормотала она, нервно ощупывая, в порядке ли чепец. – Король приплыл обедать у меня!

Она видела, как он сошел на берег. Кто мог не узнать его даже в окружении блестящих придворных?

Драгоценные камни на его одежде сверкали в солнечных лучах. Какое величие! Какое великолепие!

Алиса расставила в зале всех членов семьи по указаниям Айли. Томас наблюдал за ними с улыбкой, будто находил эту условность смешной. Смешной! Алиса от волнения не знала, что делать. Будет ли мясо прожарено как раз в меру? Как дела на кухне? Ей нужно быть там… и необходимо находиться здесь.

И вот она услышала громкий голос:

– Да, мастер Мор, у вас замечательный дом. Мы о нем немало слышали. Норфолк, когда расточал похвалы вам, расточал и ему.

И вот король появился в зале.

Алиса шагнула вперед и опустилась на колени. Лицо ее побледнело, она дрожала.

– Ну что вы, леди Мор, – сказал Генрих. – Поднимитесь… поднимитесь… добрая женщина. Мы немало слышали о вашем совершенстве. И приехали увидеть собственными глазами, что так часто отрывает нашего канцлера от нашего двора.

Алиса неуверенно поднялась.

– Ваше Величество… – запинаясь, произнесла она. – Ваше… милостивейшее… Величество…

Король рассмеялся, эта женщина ему нравилась. Нравилась ее почтительность. Приятно видеть, как подданные в благоговении стоят перед ним. Он положил ей на плечи свои большие руки и сердечно поцеловал.

– Полно… полно… Мы так же рады приехать к вам, как вы принять нас. Теперь мы хотим познакомиться с вашей семьей.

Члены семьи стали поочередно выходить вперед. Глаза короля потемнели, остановясь на Джеке. Красивый, здоровый парень! Он злился, видя чьих-то красивых, здоровых сыновей. Затем представлялись юные женщины. Король смягчился. Он любил юных женщин. Леди Эллингтон была очаровательным существом, но все женщины, кроме Анны, теперь мало что для него значили, в сравнении с несравненной они почти не занимали его. Он поцеловал леди Эллингтон, отличив ее за красоту, расцеловал и остальных. Дочери Томаса были, пожалуй, не красавицами… но хорошенькими созданиями.

Потом король сидел за столом в окружении семьи; сопровождающие его придворные расселись между ее членами.

Обед ему понравился. Еда была простой, но хорошо приготовленной, он похвалил хозяйку и с удовольствием увидел, что ей это доставило радость.

Разговор велся интересный – тут король мог положиться на Мора; и, естественно, вопрос, становящийся все больше и больше предметом разногласий между ними, в этом обществе не затрагивался.

Мор блистал за своим столом – был весел и остроумен, старался показать, как умны его дети, особенно старшая дочь. Королю нравились шутки и смех, нравился и Томас Мор, хотя подчас он бывал безрассудным.

Генриху доставляло удовольствие видеть себя всесильным королем, привыкшим обедать в пиршественных залах, бывающим в гостях у королей и принцев, однако снисходящим до того, чтобы наслаждаться простой едой за скромным столом доброго подданного.

После еды он попросил Томаса показать ему сад. Придворные, поняв, что он хочет поговорить с канцлером наедине, остались в доме.

Алиса была вне себя от гордости.

Это счастливейший день ее жизни! Она будет рассказывать о нем до конца своих дней.

Теперь ей требовалось покинуть общество – дочери наверняка сумеют занять гостей на какое-то время – и подняться на верхний этаж, откуда виден весь сад, где прогуливались король и канцлер. Алиса едва не расплакалась от радости. На шее канцлера в высшей степени дружелюбно лежала королевская рука.

Этот замечательный визит близился к концу. С какой гордостью Алиса пошла к королевской барке, выслушала его поздравления и сделала глубокий, почтительный реверанс!

– Я до смертного дня запомню похвалу Вашего Величества моему столу, – сказала она.

Король не пожелал уступить ей в любезности.

– Леди Мор, я буду помнить о визите в ваш дом до конца жизни.

От радости Алиса чуть не упала в обморок, и, как ни странно, остальные обрадовались тоже. Покуда королевская барка не скрылась из виду, они почтительно стояли на берегу.

Алиса воскликнула:

– Подумать только, я дожила до этого дня! Случись мне сейчас умереть… я бы умерла счастливой.

– Я рад, Алиса, что ты довольна, – сказал ей Томас. Она повернулась к членам семьи.

– Видели вы их в саду вместе? Король обнимал своей рукой… своей рукой… вашего отца за шею.

– Значит, он любит отца, – сказал Уилл. – По-моему, это знак высшего расположения. Я не слышал, чтобы он обходился с кем-то так, кроме милорда кардинала.

Томас улыбался их волнению, но внезапно лицо его посерьезнело.

Он неторопливо произнес:

– Я благодарю Бога, сын Ропер, что король поистине мой очень добрый повелитель. Ты прав, говоря, что он выказывает мне расположение, как никому из подданных. Однако должен сказать вам вот что: гордиться тут особенно нечем, потому что если бы он мог приобрести замок во Франции ценой моей головы, она тут же бы слетела. Это, мои дорогие, отрезвляющая мысль.

Вся семья немедленно посерьезнела – кроме Алисы, она не могла позволить, чтобы ее счастливый день омрачался такой глупой болтовней.

* * *

Смерть коснулась дома в Челси ранней весной 1532 года.

Зима стояла суровой, и судья Мор слег. Он простудился, и все усилия Мерси не могли его спасти. Старик слабел все больше и однажды перестал узнавать окружающих.

Умер он тихо ранним утром.

Все очень горевали, потому что казалось, ни без кого в семье нельзя обойтись.

Томас заявил, что напрасно отдал дом в Баклерсбери своим сыну и дочери Клементам, живи они в Челси, он видел бы их гораздо чаще. Выражались сожаления, что Ганс Гольбейн покинул дом, а мастер Ганнел постригся в монахи. Семейство было большим, но, как говорил Томас, не могло ни без кого обходиться.

Старика оплакивали несколько недель, а однажды в апреле, гуляя с Маргарет по саду, Томас сказал ей:

– Мег, хватит нам скорбеть, мне кажется, дедушка твой умер счастливым человеком, проживи он еще несколько месяцев, то был бы менее счастлив.

– Почему, отец?

– Он, как и мать, очень гордился моей должностью, а мне, возможно, осталось недолго ее занимать.

– Значит, тебя скоро прогонят?

– Нет, Мег, не думаю. Но, видимо, я смогу подать в отставку. Знаешь, с тех пор, как почти три года назад получил большую печать, я не чувствовал себя счастливее. Тогда я никак не мог отказаться от должности, теперь думаю, что смогу.

– Король отпустит тебя?

– События развиваются, Маргарет, хотя тем, кто далек от двора, может показаться, что слишком медленно. Король четыре года назад объявил нам о том, что хочет развода, и до сих пор его не получил. Для короля это долгое время ждать исполнения своих желаний Он становится нетерпеливым, леди Анна тоже. Помнишь, когда я взял в свои руки большую печать, кардинал, заправлявший делами страны очень долго, лишился королевского расположения, и казалось, его некем заменить. Поэтому меня вынудили принять эту должность. Но теперь дела изменились. У короля под боком двое умных человек, он возлагает на них большие надежды. Любит их, потому что они работают на него… исключительно. У них нет своих взглядов, есть только королевские, нет своей совести, есть только королевская, нет иной воли, кроме его. Они сделали королю два блестящих предложения, и оба так ему понравились, что, наверно, он им последует. Кромвель предложил, чтобы король порвал с Римом и объявил себя высшим главой английской церкви, в таком случае он без труда получит развод. Предложение Кранмера не менее оригинально. Он утверждает, что поскольку брак короля был незаконным, то развод не нужен. Объявить брак недействительным может английский суд. Понимаешь, Мег, эти люди, как выражается король, «попали в точку». А про меня Его Величество скажет, что я попал пальцем в небо.

– Отец, ты, как канцлер, должен согласиться с этими людьми?

– Да, потому и надеюсь, что получу отставку. Один очень способный человек, большой друг короля, охотно стал бы на него работать. Это лорд Одли. Король, несомненно, согласится, чтобы я передал большую печать ему.

– Отец, значит, ты будешь дома, с нами… вернешься опять к юридической практике… и мы станем жить, как в Баклерсбери.

– Нет, Мег. Я останусь членом Совета, юрист не может бросить практику на годы, а потом сразу начать ее заново. К тому же, я уже не так молод.

– Знаю, отец. Я наблюдала за тобой с большим беспокойством. Мы, Мерси и я, будем тебя беречь. Прошу, отдай большую печать. И возвращайся к нам как можно скорее.

– Не беспокойся обо мне, милая Мег, потому что слабое здоровье дает мне необходимый предлог оставить должность канцлера, и король его примет.

– Я буду с нетерпением ждать этого дня.

– А бедность, Мег? Будешь с нетерпением ждать и ее? Ведь мы обеднеем.

– Я бы приняла и бедность. Но она не будет нашим уделом. Уилл преуспевает в своей профессии.

– У нас большой дом, большая семья, Мег. Несмотря на то, что у нас одно хозяйство и мужчины добились хорошего положения, мы будем жить бедно.

– Ты будешь дома… в безопасности. Больше я ничего не прошу.

– Поэтому, Мег, я продолжу свое легкое наставление. Не горюй, что здоровье у меня уже не то, благодаря этому я вернусь домой, к вам. И не горюй по дедушке, он умер отцом лорда-канцлера, а проживи дольше, мог бы умереть отцом незначительного человека.

Маргарет взяла отцовскую руку и поцеловала.

– Папа, я помню, что в жизни всегда есть утешения. Не бойся. И очень обрадуюсь, когда ты покинешь двор, это уже давно мое самое заветное желание.

– Милая Мег, у меня нет хорошего здоровья и королевского расположения, зато есть лучшая на свете дочь.

* * *

Маргарет ждала. Она знала, что произойдет это скоро. Король уже объявил себя высшим главой церкви. Отец пропадал при дворе, и Мег слышала, что епископ Фишер слег от беспокойства.

Как-то утром они были в церкви – прекрасным майским утром, когда птицы радостно пели и воздух был напоен запахом цветущего боярышника.

Служба окончилась, и Маргарет внезапно увидела отца. Он стоял у двери отгороженного места в церкви, занимаемого женщинами семейства. Мег все поняла с первого взгляда.

Томас улыбнулся Алисе, в испуге поднявшейся на ноги, изумленной тем, как муж оказался здесь в это время. Поклонился, как обычно его лакей, и сказал:

– Мадам, милорд ушел. Алиса не поняла.

– Что это за шутка?

Томас не ответил, и все они пошли на свежий весенний воздух.

Маргарет подошла к отцу и взяла его под руку.

– Что это за чепуха? – спросила Алиса, едва выйдя из церкви. – Как это понимать «милорд ушел»?

– Так и понимай, Алиса. Милорд канцлер ушел, тебе остался лишь сэр Томас Мор.

– Но я не могу взять в толк.

– Все очень просто. Я вернул большую печать и уже не канцлер.

– Ты… что сделал?

– Ничего другого не оставалось. Королю нужен канцлер, который будет служить лучше, чем я.

– Значит, ты ушел в отставку? Ты действительно оставил свою должность?

У Алисы пропал дар речи. Ей стало невыносимо это солнечное майское утро. Все ее тщеславие улетучилось. Ее лорд поистине ушел.