Наконец пришли добрые вести из Рима. Папой был избран Иннокентий IV, который подтвердил назначение Бонифаса Савойского английским примасом.

Генрих поспешил сообщить долгожданную весть Элеаноре. Заветная мечта осуществилась. Вторая по значению должность в королевстве – после монарха – досталась родному дяде королевы.

Бонифас немедленно отправился в Англию, где его самым радушным образом встретили Генрих и Элеанора. Правда, народ проявлял куда меньше энтузиазма. Люди роптали, негодуя на засилье чужеземцев.

Никогда еще королева не была столь непопулярна. Она старалась не обращать на это внимания, однако не могла не заметить, с каким неодобрением взирает на нее толпа на улицах. Короля приветствовали криками, лишь когда он появлялся один, без королевы.

Однако Элеанора решила, что это не повод для беспокойства. Если ей хочется приглашать в Англию своих друзей и близких, никто не смеет вставать у нее на пути. Более всего ожесточился против королевы город Лондон. Слишком уж много податей и налогов приходилось платить купцам и ремесленникам, и они возлагали вину за это на королеву и ее прихвостней.

Элеаноре не могли простить надменности и высокомерия, а окончательно чашу терпения переполнил новый побор, получивший название «Квинхайз». Дело в том, что король решил сделать своей супруге очередной подарок: он повелел, чтобы все торговые корабли с грузом шерсти и зерна разгружались только в порту Квинхайз, принадлежавшем королеве. Любая иная торговля считалась контрабандой, а с товаров, привозимых в Квинхайз, Элеанора получала немалую пошлину.

В стране только и говорили, что о «Квинхайзе», недовольство росло день ото дня.

– Будь проклят тот час, когда на землю Англии ступила нога чужеземки! – говорили люди.

Приезд Бонифаса еще более обострил ситуацию. Нового архиепископа духовенство приняло весьма неохотно. К тому же Бонифас привез с собой множество соотечественников, каждому из которых нужно было приискать должность в Кентербери.

Казалось, король и королева не придают ни малейшего значения нарастающему недовольству. Бонифас вел себя дерзко и вызывающе, уверенный, что положение дяди ее величества поднимает его на недосягаемую высоту. Архиепископ не учел, что город Лондон всегда пользовался в Англии особым статусом. Как столица и центр торговли, Лондон обладал немалым весом в государственной политике. Ни один монарх не мог усидеть на престоле без поддержки столичных жителей. Некогда горожане отказались признать Матильду своей королевой и передали корону Стефану. Мудрые короли хорошо запомнили этот урок и старались не повторять ошибок своих предшественников. Джон, отец нынешнего государя, мудростью не отличался, да и сын, совсем потерявший голову из-за своей жены-чужеземки, делал ошибку за ошибкой. Во всяком случае, ни король, ни королева не предупредили Бонифаса, что в отношениях с лондонскими горожанами требуется соблюдать особую деликатность.

Вскоре после вступления в должность архиепископ решил навестить монастырь святого Варфоломея, входивший в юрисдикцию лондонского епископа.

По правилам следовало предварительно известить епископа о приезде, а еще лучше – получить от него особое приглашение. Вот почему появление в стенах монастыря примаса вызвало среди братии немалый переполох.

Немного посовещавшись, монахи все же решили оказать уважение новому архиепископу и приветствовали его по всей форме.

Надменным тоном Бонифас сообщил братии, что его визит, по сути дела, является инспекцией. Он хочет проверить, как ведутся в аббатстве дела. Тут терпение монахов лопнуло, и вперед вышел субприор.

– Милорд архиепископ, – сказал он. – Вы в нашей стране недавно и не знаете наших обычаев. Сей монастырь подчиняется лишь епископу Лондонскому и больше никому.

Бонифас вспылил. Он еще по дороге в аббатство заметил, как угрюмо поглядывают на него местные жители. Архиепископ знал, что его племянница в стране непопулярна. Слова субприора переполнили чашу его терпения – размахнувшись, Бонифас ударил монаха по лицу, да так сильно, что бедняга ударился головой о колонну и рухнул на пол.

Не удовлетворившись этим, архиепископ сорвал с субприора рясу и принялся топтать ее ногами. Тем временем потрясенный субприор с трудом поднялся на ноги, уверенный, что на него сейчас обрушатся новые удары.

Кто-то из братии крикнул:

– Спасем отца субприора!

Монахи со всех сторон окружили архиепископа.

Тут стало ясно, что под облачением пастыря Бонифас закован в кольчугу и явился сюда, готовый к схватке. На его зов в зал кинулись слуги, в латах и с оружием в руках.

– Покажите этим английским изменникам, что ожидает смутьянов! – крикнул архиепископ.

Его люди накинулись на беззащитных монахов, принялись их избивать, рвать на них одежду, пинать несчастных ногами.

Четверо из братии сумели выбраться за стены монастыря и со всех ног бросились во дворец лондонского епископа. Их рассказ привел прелата в ужас.

– О, дерзкий чужеземец! – вскричал епископ. – Немедленно отправляйтесь к королю. Покажите ему ваши раны и ваши изорванные рясы. Расскажите о случившемся. Пусть король знает, какому поношению подверглись слуги Божии.

По дороге в королевский дворец монахов остановили горожане, удивленные столь странным видом святых отцов. Монахи рассказали о том, как чужеземный архиепископ ворвался в аббатство и какой дебош он там учинил.

– Не позволим, чтобы чужаки глумились над нашими монахами! – вскричал кто-то из толпы. – Где этот Бонифас? Мы его сейчас так отбонифасим, что своих не узнает!

Монахи двинулись дальше, а толпа ринулась по направлению к аббатству.

Тем временем король и королева, как обычно, находились в своих покоях, играя с принцем и принцессами. Вошел слуга и доложил, что монахи, избитые архиепископом Кентерберийским, просят у его величества аудиенции.

– Мой дядя кого-то избил? – удивилась королева. – Какая чушь!

– По ним видно, что они действительно избиты, миледи, – сказал слуга.

Генрих обернулся было к двери, но Элеанора крепко взяла его за локоть.

– Не принимайте этих монахов, – прошептала она. – Вы ведь понимаете, что все это означает. Они недовольны вашим выбором архиепископа. Разве не пытались его опорочить в ваших глазах прежде?

Генрих посмотрел на жену и согласился. Такое и в самом деле уже случалось.

– Уверяю вас, что это подлый обман. Отошлите их прочь.

– Пусть убираются, – сказал король. – Я не желаю их видеть.

Слуга поклонился и вышел.

Вид у короля все же был несколько смущенный, и Элеанора сказала:

– Посмотрите, как Эдуард кидает игральные кости. Просто настоящий прожигатель жизни!

И Генрих тут же забыл неприятную историю с монахами.

Тем временем толпа, направлявшаяся в аббатство, все разрасталась и разрасталась. Лондонцы решили, что пора положить конец наглости иноземцев. Оскорбление, нанесенное монахам, не должно остаться без наказания.

– Где этот негодяй? – кричали в толпе. – Где самозванец, называющий себя архиепископом?

Увидев целое людское море, стремительно приближающееся к монастырским стенам, Бонифас замер от ужаса.

Он и его люди были вооружены, но одно дело – воевать с беззащитными монахами и совсем другое – противостоять разгневанной толпе.

– Скорей! Нужно уходить отсюда! – крикнул Бонифас.

– Спустимся к реке, милорд, – воскликнул один из слуг. – От стены к причалу ведет лестница.

К счастью, у причала стояло несколько лодок, в которых хватило места всем. Архиепископ едва успел унести ноги.

Не теряя времени, он немедленно отправился во дворец и явился к королю и королеве.

Элеанора, уже наслышанная о происшествии, была сама не своя от беспокойства.

– Со мной все в порядке, – успокоил ее дядя. – Но монахов из обители святого Варфоломея следует примерно наказать. Известно ли вам, что они напали на меня, когда я посетил их монастырь?

– Это чудовищно! – вскричал король.

– Я сказал, что не потерплю такой наглости, и преподал их субприору хороший урок.

– Будем надеяться, что урок пошел на пользу.

– Урок пойдет на пользу лишь в том случае, если вы проявите твердость. Уверен, что монахи явятся к вам с жалобой. Но вы, мой дорогой племянник, проявите мудрость и дадите им укорот.

– Генрих умеет обращаться с этим сбродом, – заявила Элеанора. – Ведь на самом деле попы бесятся из-за того, что король не позволил им самим выбрать архиепископа. Еще бы – ведь это привилегия монарха.

– Не будет им от меня ни милости, ни жалости, – твердо отрезал Генрих.

Элеанора нежно рассмеялась и прильнула к его плечу.

* * *

Подобные инциденты накаляли обстановку, но король с королевой не придавали этому значения. Когда двору были нужны деньги, вводились новые налоги. Ради соотечественников Элеаноры Генрих не скупился, да и его личные расходы все время увеличивались. Король полюбил архитектуру, ему нравилось самому разрабатывать планы новых построек, а также перестраивать старые здания.

Любимейшей резиденцией Генриха был Виндзор. Темза изобиловала здесь излучинами, неся свои воды меж зеленых лугов и густых лесов. Само название «Виндзор», по мнению некоторых, происходило от саксонского Виндлесофра, что означает «Извилистый Путь». Другие утверждали, что происходит оно от Виндиссор, то есть «Злой Ветер», ибо зимой вдоль берегов разгуливали обжигающе холодные ветры. Согласно еще одной версии, название «Виндзор» произошло от Виндасовер, то есть «Перевези Нас», так как в стародавние времена переправиться через Темзу можно было только на паромах.

Однако, каково бы ни было происхождение этого слова, Генрих очень любил Виндзор, не в последнюю очередь из-за того, что здесь некогда находилась резиденция его любимого Эдуарда Исповедника. Жил здесь подолгу и Вильгельм Завоеватель. Менее славный король Джон, отец Генриха, провел в Виндзоре последний период своего царствования, после вынужденного подписания «Великой Хартии».

Одержимый любовью к зодчеству, Генрих занялся перестройкой Виндзорского замка. Он значительно увеличил нижнюю его часть и построил часовню, которой очень гордился. Король любил хвастаться, что часовня имеет семьдесят футов в длину и двадцать восемь в ширину, а ее деревянная крыша выкрашена под камень и сверху покрыта свинцом.

Виндзор считался второй по значению королевской резиденцией после лондонского Тауэра, однако жить здесь было куда приятней, чем в столице.

Вот почему при первой же возможности королевская семья перебиралась за город. Считалось, что для детей деревенский воздух полезней городского.

Однажды, проезжая по виндзорской улице, король и королева увидели маленькую девочку, просившую подаяние. Одежда ее была в лохмотьях, волосы висели космами, обрамляя худенькое, бледное личико.

Элеанора взглянула на Генриха, и тот понял ее без слов. Он бросил ребенку монету, и королева улыбнулась, увидев, как обрадовалась малютка.

В замке, любуясь своими здоровыми, румяными детьми, Элеанора все вспоминала маленькую нищенку.

– Что с вами? – допытывался Генрих. – Вы так грустны сегодня.

– Не могу забыть ту девочку. Ведь она ненамного старше нашего Эдуарда. Когда начинаю думать, что она голодает, что ей не во что одеться… А ведь таких детей много.

Король кивнул:

– Попрошаек всегда было много.

– Я не хочу, чтобы маленькие дети голодали, – объявила королева.

Мысли о маленькой нищенке все не давали ей покоя, и Элеанора пребывала в меланхолии.

Тогда королю пришла в голову блестящая идея. Он явился к жене, весьма довольный собой.

– Как вы думаете, Элеанора, какое приказание я только что отдал? – спросил он.

Когда же королева не сумела отгадать загадку, Генрих пояснил:

– Я приказал, чтобы в Виндзоре и окрестных деревнях собрали всех бедных детей и привезли в замок. Мы устроим для них в большом зале такой пир, который они запомнят на всю жизнь.

– Ах, Генрих! – восхищенно пролепетала Элеанора. – Ведь вы делаете это для меня, правда?

– А для кого же еще?

– Вы очень добры. Я и не мечтала… Давным-давно, когда я еще жила в Провансе, мы тоже…

Генрих обнял ее за плечи, не дал договорить:

– И вот еще что. Мы с вами тоже будем в зале, чтобы насладиться этим зрелищем. Наших детей возьмем с собой, пусть посмотрят.

– Девочки еще слишком маленькие, они ничего не поймут.

– Тогда пусть с нами за столом сидит Эдуард.

Элеанора мечтательно произнесла:

– Представляете, как за это полюбит вас народ! Про нас ходит столько скверных слухов, люди болтают всякие гадости…

– Я делаю это не ради народа, а ради вас.

– И я этим очень довольна. Но как добиться, чтобы вами был доволен народ?

– Если народ и доволен королем, то это быстро кончается.

Соответствующие распоряжения были отданы, и вскоре в древний Виндзорский замок собрались весьма странные гости. Бедные детишки из окрестных селений расселись в просторном зале, испуганно разглядывая убранство дворца, где жил сам король.

Генрих и Элеанора были очень довольны. Они сидели на возвышении, специально обрядившись в великолепные одеяния и надев на головы короны – ведь дети наверняка представляли себе короля и королеву именно такими. Однако, как только гостям подали угощение, они тут же забыли о короле и королеве, принявшись уплетать за обе щеки.

В последний момент Элеанора не решилась взять с собой в зал наследника.

– Среди этих детей могут оказаться заразные, – заявила она.

Поэтому мальчик остался на попечении нянек, хотя Элеанора и считала, что зрелище было бы для него поучительным. Пусть знает, как монарх может заслужить народную любовь.

Праздник удался на славу. Когда пир закончился, слуги унесли столы, и дети устроили игры.

В замок допустили и кое-кого из родителей. Генрих объявил, что велит взвесить собственных детей и выдаст их вес серебром для раздачи нищим.

Услышав об этом, толпа закричала:

– Да здравствует король!

В течение примерно недели каждый выезд короля и королевы в Виндзор сопровождался бурным ликованием местных жителей.

– Это был не только добродетельный поступок, но и весьма разумный, – довольно повторяла королева.

* * *

Брак Ричарда с Санчей оказался удачным. Поскольку сестры были так близки между собой, принц поневоле сблизился со своим царственным братом и перешел в придворную партию. Бароны, считавшие Ричарда своим вождем, приуныли.

В годы брака с Изабеллой, дочерью Вильяма Маршала, принц нередко поддерживал лордов, выступавших за соблюдение статей «Великой Хартии». Теперь же, под воздействием Санчи, он охладел к былым сторонникам и все больше времени проводил с королем.

И все же Ричард куда лучше, чем Генрих, представлял себе истинное положение дел в стране. Вот почему на душе у принца было неспокойно.

Ричард боялся, что бароны возьмутся за оружие и пойдут войной на короля Генриха, как прежде они пошли войной на короля Джона. Опасный прецедент уже существует. То, что произошло один раз, может повториться. Король, поставленный на колени, – зрелище, которое не забывается.

Генриху следовало бы не жалеть усилий, чтобы исправить ошибки, совершенные отцом, однако король, казалось, не отдает себе в этом отчета.

Ричард знал, что главный рассадник недовольства – столица. Люди принца заходили в таверны, гуляли по порту, подглядывая и подслушивая.

Народ роптал против родственников королевы. А ведь Санча тоже приходилась королеве родственницей…

Принц не раз заводил с женой разговор на эту тему, надеясь, что Санча воздействует на Элеанору, а та, в свою очередь, вразумит короля.

Санча и в самом деле была рассудительней, чем ее сестра, да и нравом поспокойней. Она внимательно выслушала мужа, но могла сказать лишь:

– Элеаноре невозможно втолковать то, чего она не желает слышать.

– Это мне известно, – вздохнул Ричард. – Не могу понять, ведь она так умна.

– Элеанора считает, что ей любая задача по плечу. Стоит ей только захотеть – и все ей удастся.

– Но ведь речь идет о целом народе. Если народ восстанет против своих правителей… Англичане долготерпеливы, но бывает достаточно одной искры, и возгорается большое пламя.

– Вас это тревожит, Ричард?

– Я предчувствую большие беды. Может быть, это произойдет еще не завтра, но горизонт затянут тучами. Да и ваш дядя Бонифас…

– Эту историю уже все забыли.

– Забыли? Никогда! У лондонцев длинная память. Настанет день, когда Бонифасу припомнят монастырь святого Варфоломея. Крайне неприятный инцидент. Санча, попытайтесь втолковать вашим родственникам, что с англичанами нужно быть поосторожней. Наш народ не таков, каким кажется на первый взгляд. Можно подумать, что англичане тихи и боязливы. Вовсе нет! Это не робость, а вялость, сонливость, нежелание делать резкие движения. Но, когда у англичанина накопится, он словно срывается с цепи, и тогда остановить его уже невозможно.

– Я сделаю все, что смогу.

Принц кивнул:

– У лондонцев занозой в сердце сидит «Квинхайз». Это незаживающая язва. Я пробовал объяснить Элеаноре, что всякий раз, платя налог, купцы кроют королеву последними словами. Именно королеву, а не короля, ведь Генрих – англичанин, а Элеанора – иностранка. С «Квинхайзом» нужно что-то делать. Я попробую поговорить с королевой еще раз.

– Я вижу, вы и в самом деле обеспокоены, – нахмурилась Санча.

– Я был слишком мал, когда бароны восстали против моего отца, но, Бог свидетель, меня с детства воспитывали на этом примере. Питер де Моле и Роджер д'Акастр без конца твердили мне об отце, когда я рос в замке Корф. Мои воспитатели думали, что я могу когда-нибудь стать королем.

– И вам кажется, что Генрих идет по пути своего отца?

– Не совсем. Генрих – человек добрый, религиозный, он верный муж и преданный отец. Однако государством он правит неразумно. Стоит королю оступиться, и сразу же подданные начинают шептаться о «Великой Хартии».

– Что вы намерены предпринять, Ричард?

– Все, что угодно, лишь бы спасти брата.

Еще несколько лет назад Ричард был бы настроен совсем иначе. Он воспользовался бы всеобщим недовольством, чтобы вместе со своими сторонниками свергнуть короля и усесться на его место. Однако теперь принц свято блюл интересы брата и хотел во что бы то ни стало защитить его трон.

Принц тоже немало времени проводил в Виндзоре, потому что там, вместе с королевскими детьми, воспитывался его сын Генрих. Санча так пока и не наградила Ричарда потомством, зато Генрих вселял в сердце отца отраду. Он рос мальчиком умным, красивым, способным. Генриху исполнилось десять лет, о лучшем сыне Ричард не мог и мечтать. Поневоле приходилось добрым словом вспоминать покойницу Изабеллу.

Маленький Эдуард тоже подрастал, но, в отличие от своего кузена, частенько прихварывал, чем буквально сводил с ума своих родителей. Девочки были милы и очаровательны, и король не мог нарадоваться на свое семейное счастье.

Если бы только Генрих проявлял больше осмотрительности и сдержанности в отношениях с родственниками жены! Ведь все эти щедрые подношения оплачивались из кармана подданных. Глупо, очень глупо, думал Ричард. До такой степени глупо, что граничит с безумием.

Когда Ричард явился к королеве для разговора, Элеанора вместе с придворными дамами вышивала гобелен. Вид у королевы был такой блаженный, что принц присмотрелся к ней повнимательней. Господи, неужели она снова беременна?

– Мой дорогой братец! – обрадовалась Элеанора гостю.

Она всегда благоволила Ричарду, а теперь, после того, как он женился на Санче, – вдвойне.

– Сударыня, – поклонился Ричард, целуя ей руку.

Слегка приподняв брови, он дал понять, что хочет побеседовать с королевой наедине, и она тут же отослала придворных.

– Как поживает моя сестра?

– Очень хорошо.

– Мы с ней виделись совсем недавно, а я уже соскучилась. Как хорошо, что Санча приехала в Англию.

– Да, ей здесь нравится.

Ричард присел на табурет рядом с королевой.

– У вас сегодня такой счастливый вид, – с намеком сказал он.

– Так вы догадались?

– Ага, значит, я не ошибся. Представляю, как радуется Генрих.

– Он на седьмом небе. На этот раз должен непременно родиться мальчик.

– Что ж, Эдуарду брат не помешает.

– Он сказал, что сестры ему не нравятся, а вот брат был бы очень кстати. Ваш Генрих и наш Эдуард – хорошие друзья.

– Мой Генрих – прирожденный дипломат.

– А Эдуард так ласков и великодушен.

– Мне известно от моего сына, мадам, что Эдуард – образец всяческих добродетелей.

Королева рассмеялась:

– Перестаньте, Ричард, я знаю, что вы столь же высокого мнения о собственном сыне.

– Как хорошо, что у нас такие удачные дети! Я готов разговаривать о них весь день, однако сегодня я пришел не за этим.

– Слушаю вас, Ричард.

– С вами так приятно разговаривать… – Ричард знал, что немного лести в разговоре с Элеанорой не помешает. – Дело в том, что я встревожен.

– Чем же? – насторожилась королева.

– В стране зреет недовольство. Особенно в Лондоне.

– От лондонцев вечно одни неприятности.

– Это гордый и независимый народ.

– Они считают, что Лондон и есть Англия, что им ни в чем нет равных.

– Так оно и есть, миледи, если говорить о торговле, богатстве и влиянии. Нельзя забывать, что купцы и торговцы определяют благосостояние страны. А они-то и недовольны.

– Недовольны евреи.

– И они тоже.

– У евреев в этой стране нет никаких прав. Раз они живут в Англии, пусть платят за эту привилегию.

– Если мы лишимся евреев, мы многое потеряем. Но я пришел не для того, чтобы говорить о евреях. Более всего лондонцев выводит из себя «Квинхайз».

– Это мне известно. Всякий раз, платя подать, купцы ворчат. Однако порт Квинхайз всегда принадлежал английским королевам.

– Но не всегда купцов заставляли разгружаться только в Квинхайзе и больше нигде. Да и подать слишком уж возросла.

– С купцов берут то, что должны брать.

– Они с этим не согласны. С такого, казалось бы, незначительного дела могут начаться большие неприятности.

– Что же мне теперь делать? Извиниться перед купцами, сказать, что я беру с них слишком большой налог?

– Нет, миледи. Давайте я выкуплю у вас «Квинхайз».

– Вы, Ричард? Но ведь эта привилегия стоит очень дорого.

– Ничего, я достаточно богат. И предлагаю вам это вполне серьезно. Если не принять срочные меры, может начаться смута.

– Смутьянов должным образом покарают.

– Не так-то это просто. Восставшая толпа ужасна. Не стоит пробуждать спящего зверя, ведь никогда не знаешь, к чему это может привести.

Элеанора молчала. Она знала, что Ричарду придется выложить за «Квинхайз» кругленькую сумму. Он и в самом деле богат, так что может себе это позволить. В отличие от Генриха, Ричард никогда не жалуется на нехватку денег. Он вообще мало похож на своего брата. Щедростью принц никогда не отличался. Когда дядя Бонифас попросил у него денег, Ричард ответил, что может предоставить займ, но о безвозмездном даре речи не было.

Дядя Бонифас в долг брать не пожелал.

Будь на месте Ричарда старший брат, Бонифас получил бы требуемую сумму, ибо король захотел бы сделать приятное своей супруге.

Отказаться от «Квинхайза»? Что ж, неплохая идея. Слишком много жалоб на эту пошлину. Когда Элеанора выезжала в город, она собственными ушами слышала, как ропщет народ.

Пожалуй, стоит согласиться. Пусть «Квинхайз» достанется Ричарду. Тогда проклятые купцы будут ненавидеть его, а не Элеанору.

Однако Ричард поступил иначе. Выкупив «Квинхайз», он тут же перепродал эту привилегию лондонскому мэру, получив взамен ренту в пятьдесят фунтов ежегодно. Теперь, если лондонские купцы будут кем-то недовольны, это внутреннее дело горожан, королевское семейство тут ни при чем.

Таким образом, Ричард сумел уберечь своего августейшего брата от беды.