Михаил умер, а Катарина уехала в Англию. Королева постепенно приходила в себя от горя. Надо заниматься делами, у нее есть долг, и она должна его добросовестно выполнять.

– Теперь, когда Михаил умер, – сказала она Фердинанду, – нам надо, не теряя времени, вызвать в Испанию Хуану и Филиппа. Отныне Хуана – наша наследница. Она должна приехать сюда, чтобы ее признали таковой.

– Я уже послал за ней, сообщив, что она обязана явиться, – ответил Фердинанд. – И думаю, мы очень скоро получим известие о том, что они отправились в путь.

– Филипп весьма тщеславен. Он не замедлит приехать.

– К тому же он обожает всяческие развлечения.

Изабелла была явно встревожена, и Фердинанд, не забывающий о горести ее потерь, помнил, что должен обращаться с ней нежно.

«Моя бедняжка Изабелла, – думал он, – как она похудела и осунулась. Кажется, что она старше меня больше чем на год. Она слишком предавалась скорби по поводу смертей в нашей семье, вот и состарилась».

И он нежным голосом произнес:

– Клянусь, я страстно хочу видеть своего внука.

– Малыш Карл, – прошептала Изабелла, но почему-то это имя показалось ей чужим. Дитя безумной Хуаны и самодовольного эгоистичного Филиппа. Каким человеком он станет, когда вырастет?

– Я знаю, что полюблю его, когда увижу, – сказала она.

– Возможно, – отозвался Фердинанд, – мы сможем уговорить их оставить Карла с нами, чтобы мы его вырастили. В конце концов он же наследник наших владений.

Изабелла заставила себя успокоиться, но ее не покидала мысль о том, что Филипп с Хуаной так не похожи на Изабеллу и Эммануила. И поэтому она не считала, что Карл сможет значить для нее так же много, как Михаил.

Она по-прежнему ожидала приезда дочери и зятя, но известий от них не было, а месяцы шли один за другим.

* * *

В то время, когда Хименес трудился над христианизацией Гранады, его внезапно поразила лихорадка. В силу своего обычного стоицизма он не обращал внимания на недомогание и слабость, и пытался преодолеть их, однако лихорадка не отступала и ему пришлось лежать в своих покоях в Альгамбре.

Королева послала в Гранаду докторов, чтобы те вылечили архиепископа. Сейчас она убедила себя, что Хименесу следовало действовать сразу, как только город был отвоеван у мавров. Она говорила Фердинанду, что напрасно они согласились на договор с Боабдилом ради мирной капитуляции. Теперь она решительно поддерживала действия Хименеса.

Ей было неприятно узнать, что архиепископ болеет и лихорадка сопровождается страшной слабостью, которая держит его в постели; она приказала ему переехать в летний дворец, Хенералифе, который находился на расстоянии броска камня от Альгамбры, но в более спокойном месте.

Хименес воспользовался ее предложением, однако его здоровье не улучшилось, а лихорадка и слабость продолжались.

Он возлежал в своих покоях в самом утонченно-красивом из летних дворцов. Из окна он видел сказочные сады, где произрастали мирты и кипарисы; ему очень хотелось встать, побродить по крошечным дворикам и поразмышлять возле сверкающих на солнце фонтанов.

Но даже мир и спокойствие Хенералифе не возвращали ему здоровья, и он часто думал о Томасе Торквемаде, который вот так же, без сил лежал в монастыре Авилы и ожидал своего конца.

Торквемада уже прожил жизнь, Хименес же чувствовал, что только начал жить. Он еще не завершил своего дела в Гранаде и полагал, что это только начало. Теперь он признавался, что считает себя властью, стоящей над троном, главой огромного государства, а Фердинанда и Изабеллу исполнителями его воли.

Здоровье королевы ухудшалось. Он понял это, когда встречался с ней в последний раз. Если она умрет и останется Фердинанд, ему понадобится сильная направляющая длань. А то обстоятельство, что король не любил его и всегда будет им недоволен, отнюдь его не тревожило. Он хорошо знал Фердинанда – тщеславного, алчного, корыстолюбивого, которому нужна указующая рука посланца божьего.

«Я не имею права умереть, – сказал себе Хименес. – Мое дело еще не завершено».

И все же с каждым днем он слабел все больше и больше.

Однажды к нему пришел слуга-мавр из Хенералифе и подошел к его постели. Он остановился и смотрел на него.

Какое-то мгновение Хименес подумал, что мавр пришел, чтобы причинить ему какой-нибудь вред, и ему вспомнился тот день, когда его брат Бернардин пытался придушить его подушкой, прижав ее к лицу. С того дня он ни разу не видел Бернардина.

Мавры, наверное, чувствуют сильнейшее желание отомстить человеку, разрушившему их мирную жизнь. Он знал многих из них – тех, кто крестился, предпочитая это изгнанию, которому подвергали всех, кто не перешел в христианскую веру. Мавры были не столь эмоциональный народ, как евреи. Они доверительно говорили друг другу: «Наедине с собой будь мусульманином, а на людях – христианином». А почему бы и нет, если это – единственный способ жить в Гранаде?

Конечно же, инквизиция разберется с теми, кто виновен в подобном вероломстве. Инквизиторам придется неустанно и тщательно наблюдать за такими людьми, преподать им урок и показать, что их ждет, если они посмеют насмехаться над крещением и христианской верой!

Вот об этом и размышлял Хименес, не заметив, что слуга-мавр ушел, а возле его кровати стоит женщина.

– Что тебе, женщина? Что случилось? – спросил он.

– О, монсеньор архиепископ, вы смертельно больны. Я много раз видела такую лихорадку и слабость, следующую за ней. С каждым днем, с каждой ночью лихорадка становится все сильнее, а слабость растет.

– Если это так, – молвил Хименес, – значит, такова воля Господа, и я буду только рад этому.

– О, монсеньор архиепископ, какой-то голос подсказал мне прийти к вам и поведать, что есть один человек, который мог бы излечить вас от этого недуга.

– Один из вашего народа? Она кивнула и проговорила:

– Да, это женщина, монсеньор архиепископ. Это очень-очень старая женщина. Она прожила в Гранаде уже восемьдесят лет. И я часто видела, как она излечивала тех, кого не смогли вылечить самые сведущие доктора. У нее всякие травы и медицинские средства, известные только нашему народу.

– Почему ты хочешь спасти меня? Большинство людей вашего народа обрадовались бы, узнав, что я умер.

– Я служила вам, монсеньор архиепископ. И знаю, что вы хороший, благочестивый человек, который верит – что бы ни делалось, все на благо Господа.

– Ты христианка?

Глаза женщины затуманились.

– Я крестилась, монсеньор.

Хименес подумал: «И несомненно, ты втайне привержена к мусульманству». Однако вслух он своих мыслей не высказал. Ему хотелось жить. Теперь он знал, что отчаянно хочет жить. Совсем незадолго до прихода женщины он молился о чуде. Каков же ответ Господа? Бог часто поступает загадочно и непонятно. Неужели он позволит Хименесу лечиться с помощью мавров, которых он с таким трудом приводил к Богу?

Мавры очень искусны в медицине. Хименес лично сохранил их медицинские книги, отправив всю остальную литературу в огонь.

– Ты хочешь привести эту мудрую женщину ко мне? – спросил он.

– Да, монсеньор архиепископ. Но она может прийти только в полночь и под большим секретом.

– Почему?

– Потому что, монсеньор, очень многие желают вам смерти за все содеянное вами после приезда в Гранаду, и им бы очень не понравилось, если эта мудрая женщина вас вылечит.

– Понятно, – произнес Хименес. – И какое вознаграждение захочет получить мудрая женщина, если она меня вылечит?

– Она лечит людей из любви к лечению, монсеньор. Вы смертельно больны, говорит она, а королевские доктора не могут вас вылечить. Ей хотелось бы доказать вам, что у нас, мавров, медицина намного лучше вашей. Вот и все.

Несколько секунд Хименес молчал. А может, эта женщина пытается отомстить за свой народ и подсыплет ему какого-нибудь яду?

Он снова вспомнил о своем брате Бернардине, который ненавидел его до такой степени, что попытался убить.

В мире многие люди ненавидят праведников.

Нужно безотлагательно принимать решение. Его состояние с каждым днем становится все хуже и хуже. И если не произойдет какого-нибудь чуда, он в любом случае умрет. Он доверится Господу, и если Господу будет угодно, чтобы он жил, управляя Испанией – с помощью суверенов, – он будет только рад этому. Если же ему суждено умереть, он с покорностью и смирением должен принять смерть.

Он верит, что это – ответ на все его молитвы.

– Я встречусь с этой женщиной, – молвил он.

* * *

Посетившая его женщина пришла к нему в полночь и тайно провела в покои старуху-мавританку, черные глаза которой были видны среди складок и морщин, покрывающих ее лицо.

Старуха дотронулась до него и почувствовала, как его лихорадит. Она внимательно осмотрела его язык, глаза и изможденное тело.

– Я могу вылечить тебя за восемь дней, – сказала она Хименесу. – Ты веришь мне?

– Да, верю, – отозвался архиепископ.

– Ты будешь жить. Но ты никому не должен рассказывать, как я тебя лечила, и будешь принимать только те лекарства, которые я тебе дам. Ни одна живая душа не должна знать, что я была у тебя. Восемь раз я буду тайком приходить к тебе в полночь. В конце этого срока лихорадка оставит тебя. Ты начнешь выздоравливать. Потом ты должен будешь отказаться от своей строгой диеты до тех пор, пока не поправишься. Тебе придется питаться сытной пищей и мясными бульонами. Я смогу вылечить тебя, только если ты будешь соблюдать мои условия.

– Обязательно буду. Какую награду ты хочешь, если вылечишь меня?

Она подошла еще ближе, и Хименес смог заглянуть в ее черные глаза. Он встретил взгляд, очень похожий на его собственный. Она верила, что справится со своей работой так же, как он верил, что справится со своей. Для нее Хименес не был человеком, принесшим в Гранаду несчастье и беды. Для нее он являл собой злокачественную лихорадку, с которой никак не могли справиться доктора его национальности.

– Ты пытаешься спасти души, – сказала она. – Я же пытаюсь спасти тела. Если мой народ узнает, что я спасла твое тело, меня не поймут.

– Жаль, что ты с таким же рвением не спасаешь души, с каким спасаешь плоть.

– Тогда, монсеньор архиепископ, через восемь дней, начиная с сегодняшнего, ты бы умер.

Она дала ему порцию отвара и оставила еще лекарства у женщины, которая привела ее, затем тайком ушла.

Когда она удалилась, Хименес лежал на кровати и думал о ней. Он размышлял о том, не отравлены ли травы, которые она дала, но вскоре отбросил эти мысли. Разве он не видел ее глаза?

Почему она, мавританка, наверняка рискуя жизнью, пришла к нему? Он знал, что она рисковала, ибо в Альбайсине у него было несметное количество врагов, и каждый, кто становился его другом, делался их врагом. А может, она надеялась, что вернув его к жизни, добьется смягчения для мавров, Хименес не будет столь суров к народу Гранады и в обмен за свою жизнь отменит свой старый приказ? Если она думала так, она глубоко ошибалась.

Он лежал в полузабытьи, то пробуждаясь, то снова проваливаясь в беспокойный сон, а утром узнал от докторов, что лихорадка несколько уменьшилась.

Он отказался принимать их лекарства и лежал, обдумывая эту странную ситуацию до полуночи, когда старуха снова явилась к нему. Она принесла с собой мази и втерла их в тело. Дала ему еще выпить отвара и ушла, пообещав снова прийти следующей ночью.

Перед четвертой ночью он окончательно понял, что лечение старухи действует. И, как она говорила, достаточно успешно. А на восьмые сутки он впервые заметил, что его лихорадка полностью исчезла. Изабелле с Фердинандом было послано хорошее известие: архиепископ на пути к выздоровлению.

Хименес был уже способен прогуливаться по восхитительным дворикам Хенералифе. Солнце прогревало его кости, и он не забывал указаний старухи – принимать только обильную сытную пищу.

Часто ему хотелось встретиться с ней и потребовать, чтобы она приняла плату за свои услуги. Но она так и не явилась.

«Это – чудо Господне, – наконец сказал он себе. – Возможно, под маской мавританки с неба сошел посланец небесный. Должен ли я смягчиться по отношению к безбожникам, если один из них излечил меня? – думал он. – Как я смогу отплатить Богу за его чудо?»

Хименес говорил себе, что это – проверка. Его жизнь была спасена, но он должен доказать Богу, что его жизнь – ничто в сравнении с великим делом, которое он обязан совершить, чтобы сделать всю Испанию христианской.

Поэтому, окончательно выздоровев, он продолжал действовать по отношению к землякам женщины, спасшей ему жизнь, столь свирепо, как и прежде, а когда почувствовал, что силы полностью возвратились к нему, снова облачился во власяницу, перешел на изнуряющую голодную диету и стал спать, положив голову на полено.