У Марии возникли ужасно дурные предчувствия, когда она впервые увидела замок Болтон. Расположенный в прекрасной долине Вэнслей, в графстве Норт-Йоркшир, Болтон действительно был крепостью.

Три дня назад она с большой неохотой покинула Карлайл. С какой радостью она сделала бы это, если бы направлялась на юг, ко двору королевы Англии! Но она знала причину этого переезда. Она уезжала подальше от Шотландии, за пределы досягаемости тех верных лордов, которые обдумывали, как вновь поднять ее знамя и вернуть ее в собственные владения.

Лорд Флеминг вернулся в Карлайл перед ее отъездом. Елизавета отказалась выдать ему разрешение на беспрепятственный выезд во Францию, но Мария оказалась права, когда уверовала, что Джорджу Дугласу не откажут в этом. Джордж отправился во Францию якобы для того, чтобы обосноваться там и увидеть наследницу, с которой он был обручен. Теперь лорд Флеминг уехал в Шотландию. Его целью прежде всего было посетить Дамбартон — эту верную ей цитадель, а затем соединиться с Аргайлом и Хантли.

Перед отъездом из Карлайла Мария отослала в Шотландию кое-кого из своих приверженцев, среди которых был энергичный лорд Клод Гамильтон, поскольку она понимала, что если ей суждено оставаться пленницей в Англии, эти верные друзья будут более полезными ей в Шотландии, где, как она знала, ежедневно люди стекались к Хантли.

Так что из Карлайла ее свита отбыла в поредевшем составе. Вилли Дуглас скакал верхом возле кареты Марии, готовый обнажить свой огромный меч, если бы кто-либо попытался отодвинуть его. Теперь, когда Джордж уехал, он шептал ей, что берет на себя обязанности Джорджа, не снимая и свои собственные, и ей не нужно бояться, поскольку Дугласы рядом с ней. Она была благодарна Вилли, потому что ему удавалось заставить ее улыбаться.

Путешествие из Карлайла длилось два дня и две ночи. Первую ночь они провели в замке Лоутер, где Марию принимали с уважением и симпатией, вторую — в Вартоне, а на следующий день добрались до замка Болтон, проехав двадцать миль на юг от Карлайла.

Замок был построен на горе. Его обитателям открывался вид на округу, которая в это время года была изумительно красивой.

Леди Скроуп ждала их, чтобы поприветствовать Марию, и это доставило королеве большое удовольствие. Эта леди понравилась Марии, когда они встретились в Карлайле; кроме того, она была сестрой герцога Норфолка, который во время встречи с Марией между любезных фраз умудрился убедить ее в своем желании помочь ей.

— Я рада снова видеть вас, — сказала Мария.

Леди Скроуп сделала глубокий реверанс и сказала, что ей выпала почетная миссия принимать в своем доме ее величество королеву Шотландии. Она проводила ее в замок, который, как заметила Мария, был скудно меблирован; и Марии стало ясно, что хозяйка мало заинтересована в комфорте для своей гостьи.

Мария попыталась успокоить леди Скроуп, сказав, как ей приятно встретить друга, ждавшего ее. Та взглянула на нее с выражением благодарности за то, что ее назвали другом, и у Марии поднялось настроение. Друзья для нее значили больше, чем прекрасные гобелены.

По пути в апартаменты, приготовленные для королевы в юго-западной части здания, леди Скроуп показала ей большие часы, которыми семья очень гордилась, поскольку они показывали не только время, но также движение солнца и луны и день недели. Она пояснила также, что дымоходы пролегают в виде туннелей в стенах, согревая, таким образом, помещения в холодную погоду.

Мария заинтересованно слушала; но мысли ее в это время были совсем о другом: «Леди Скроуп станет связующим звеном между мною и герцогом Норфолкским. Насколько искренним были его туманные обещания помочь мне, когда я видела его в Карлайле?»

В замке Болтон можно было больше наслаждаться свободой; а так как Мария находилась в окружении тех, в чьи обязанности вменялось охранять ее, она могла выезжать на охоту в эти изумительные окрестности. У нее появился аппетит, и все заметили, что с тех пор как она приехала в Болтон, ее здоровье намного улучшилось.

Английские манеры, хотя и менее обходительные, чем французские, были тем не менее любезными по сравнению с теми, с которыми она сталкивалась в Шотландии. Все те, кто на самом деле были ее тюремщиками, казалось, изо всех сил старались показать, что не являются таковыми, желая убедить ее, что охраняют ее только ради ее собственной безопасности, а не для того, чтобы предотвратить ее бегство обратно в Шотландию или прием ею врагов их собственной королевы.

Сэр Георг Бауэс, прибывший с сотней вооруженных всадников сопровождать королеву Скоттов в Болтон, выразил ей огромную симпатию, а когда увидел, насколько неподобающей для нее является обстановка в ее апартаментах, тотчас послал в свой дом за постельными принадлежностями и портьерами, чтобы их доставили в Болтон королеве. Он ни разу не намекнул, что охраняет ее по приказу королевы Англии и ее министров; и Мария, чьим большим несчастьем была ее слишком доверяющая всем натура, легко забывала, что должна постоянно быть начеку по отношению к своим тюремщикам.

Другое дело леди Скроуп. Она была беременна и часто в часы отдыха сидела с королевой в ее апартаментах, глядя на прекрасные холмы и долины, и разговаривала с ней. Маргарет Скроуп всегда старалась перевести разговор на своего брата, герцога Норфолкского.

— Он постоянно при встрече или в письмах упоминает вас, — говорила она Марии. — Он так хочет, чтобы с вами хорошо обращались, и в восторге оттого, что теперь вы в Болтоне.

— Как приятно осознавать, что у меня есть друзья в Англии, — отвечала Мария.

Маргарет приносила вышивание, которое нравилось Марии, и, занимаясь рукоделием, они постоянно болтали.

— Томас уверен, что вам не стоит особо доверять Сесилу, секретарю королевы, — сказала Маргарет Марии.

— Я уверена, что он прав.

— Королевой управляют ее министры, а больше всех Сесил и Лестер. Она очень тщеславна и считает, что они все влюблены в нее. Она так интересуется вами, поскольку ходят слухи о красоте вашего величества.

Мария рассказала ей о лохмотьях, которые прислала ей Елизавета.

— Господин Ноллис сказал, что они предназначались для моих горничных, но я уверена, что она прислала их мне.

Маргарет оглянулась.

— Ей, в ее атласах и бархатах, со сверкающими ювелирными украшениями, выслушивающей лесть придворных, нравится воображать себя самой красивой женщиной в мире! Она знает, что это не так, и хочет быть уверенной, что у нее есть хотя бы такое преимущество, как хорошие платья.

— Неужели она действительно настолько мелочная?

Маргарет, усердно работавшая иглой, кивнула; Мария спохватилась, что одной королеве не пристало судачить о другой, поэтому сменила тему и заговорила о брате Маргарет. Не собирается ли он приехать в Болтон?

— Кто знает? Я могла бы поклясться, что нашей королеве этого не хотелось бы, пока вы здесь. Я уверена, что он восторженно говорил о вас.

Маргарет засмеялась и вдела нитку в иголку.

— Томас — красивый мужчина, — продолжала она с сестринской любовью. — Жаль, что он вдовец. Ведь он был хорошим мужем своим трем женам. Как грустно, что смерть забрала их всех и так скоро!

Маргарет Скроуп не смотрела на королеву. Она думала: «Томас женился на трех наследницах; так почему бы не быть и четвертой?» Эта наследница была самой романтичной. Возможно, ему придется сражаться, чтобы восстановить ее на троне, а это может привести к гражданской войне, но Томас уже поссорился с Лестером и возмущался теми людьми, которыми окружила себя Елизавета и которым раздавала почести. Но даже Елизавета не могла позволить себе игнорировать его, потому что он являлся первым пэром и одним из самых богатых людей в Англии.

Сесил не любил его, а он Сесила. Что же касается Марии, то она не только королева Шотландии, но и станет первой претенденткой на трон Англии, если Елизавета не выйдет замуж и у нее не будет наследника.

У Маргарет кружилась голова от честолюбивых помыслов насчет брата, и она рассматривала приезд королевы Шотландии в Болтон как большую удачу.

Мария задумалась. Он был женат трижды, она тоже. Но как, должно быть, отличались их браки! Если верить леди Скроуп, то жизнь Томаса Говарда в браке была непрерывным счастьем. Мария испытывала некоторую зависть, слушая рассказы Маргарет Скроуп о брате, и, поскольку она выглядела слегка печальной, Маргарет сказала:

— Ваше величество, когда-нибудь вы снова выйдете замуж. Вы вновь взойдете на свой трон, а затем будете жить безмятежно.

— Иногда я думаю, что тихая жизнь не для меня.

— Она станет такой, — заверила ее Маргарет, — если вы выйдете замуж за человека, который сможет дать вам ее.

Семя было посеяно. Интерес Марии к Томасу Говарду рос, и Маргарет Скроуп, когда они сидели вместе или гуляли вокруг замка, так часто заговаривала о своем брате, что Марии казалось, что она хорошо знает его, и он ей все больше нравился.

Ей не хватало Джорджа Дугласа. Страстные дни и ночи, проведенные с Ботуэллом, быль столь далеко, что казались сном.

Она была женщиной, нуждавшейся в любви

До нее дошли новости из Франции. Теперь стало легче получать такие письма, поскольку у нее появился сильный союзник в замке — сама хозяйка дома.

Джордж Дуглас написал, что он выполняет свои обязанности, служа ей. Он был принят кардиналом Лотарингским и королем Франции, которые заверяют ее в своей любви. Он собрал тысячу солдат, вооруженных и проходящих подготовку, ждущих того дня, когда она призовет их.

Мария поцеловала письмо.

— Дорогой Джордж, — прошептала она, — но ведь я отправила тебя во Францию устраивать свою судьбу, жениться на твоей наследнице и жить счастливо там!

Из Шотландии тоже пришли известия. Хантли и Аргайл собрали десятитысячную армию, ждавшую приказа идти в поход на Морэя. Флеминг тоже усердно работал на нее. Гамильтоны собирали силы.

Должно быть, Морэю очень плохо спалось этими ночами.

В те прекрасные летние дни в замке Болтон царил дух надежды. Мария была любезна и дружелюбна до фамильярности со всеми, кто служил ей. Ее охранники были очарованы ею, и в те недели замок Болтон меньше всего казался тюрьмой.

Для довершения ее радости лорд Геррис вернулся из Лондона. Мария обняла его, когда он вошел в ее апартаменты. Он был решительно доволен, и она догадалась, что он привез хорошие новости.

— Вы видели королеву? — нетерпеливо спросила она.

— Да, ваше величество, и долго разговаривал с ней.

И какие новости вы привезли?

— Если вы, ваше величество, позволите, чтобы ваше дело слушалось по ее указанию, не в качестве вашего судьи, а в качестве вашей доброй кузины и друга, и доверитесь ее советам и намерениям, то она сделает все, чтобы восстановить вас на вашем троне.

Мария захлопала в ладоши от радости.

— Кажется, она понимает наши родственные связи и действительно является моим другом. Какой же она предложила план?

— Она пошлет за некоторыми вашими врагами, и перед знатными людьми Англии, которые будут выбраны по вашему согласию, они должны будут объяснить, почему они свергли вас с престола. Если они смогут дать этому объяснение, она восстановит вас на троне, но при условии, что вы не лишите их своих владений. Если они не смогут указать причину, она обещает восстановить вас на престоле с помощью военной силы, если они окажут сопротивление.

— О, это самые лучшие известия, которые я услышала с тех пор, как покинула Шотландию.

— Но есть еще одно условие. Если она поможет вам вновь завоевать трон Шотландии, вы должны отказаться от всяких претензий на английский трон, пока жива она или ее потомки, если они будут.

— Я никогда не желала претендовать на трон Англии, — сказала Мария. — Правда, титул «Королева Англии» дан мне во Франции, но это было сделано не по моему желанию.

— Есть кое-что еще. Вы должны порвать свой союз с Францией и вступить в союз с Англией. Вы должны отказаться от мессы в Шотландии и принять общепринятую молитву, как в Англии.

Мария молчала.

— Мне бы не хотелось вмешиваться в религиозные дела моего народа.

Геррис сказал:

— Кажется, наконец-то королева Англии готова помочь вам. Можно будет принять общепринятую молитву и позволить тем, кто пожелает, справлять мессу частным образом.

Мария все еще колебалась.

— Она могла бы восстановить ваше величество на престоле легче, чем кто-либо другой. Она, несомненно, могла бы сделать это без кровопролития. Морэй никогда не осмелится восстать против Англии. Французы должны переплывать через море, и не так уж просто войскам высадиться в чужой стране. Англичане же находятся просто по другую сторону нашей границы. Морэй никогда не осмелился бы начать войну с Англией одновременно с гражданской войной. Его раздавили бы две грозные силы, и он ничем не мог бы помочь себе.

— Я всегда верила в переговоры за круглым столом больше, чем в сражение. Но… Джордж Дуглас поднимает для меня людей во Франции. У него уже проходят подготовку тысяча вооруженных солдат. И это только начало, я уверена. А королева Англии заявляет, что я не должна принимать помощь от Франции.

Герриса обманула королева Англии, которая была одной из самых хитрых правительниц своего времени. Елизавета знала, что Геррис — преданнейший сторонник Марии. Лестер старался переманить его на ее сторону в деле Морэя, пока он находился в Лондоне, обещаниями больших почестей в будущем, но Геррис даже не воспринял всерьез официальные предложения Лестера. «Сентиментальный человек», — думала о нем королева Англии; она восхищалась его верностью и хотела бы, чтобы он был ее подданным. В то же время она знала, как лучше всего вести себя с таким человеком. Поэтому, когда его привели к ней, он увидел женщину, совершенно женственную, полную глубокого сочувствия к своей дорогой шотландской кузине, слегка эмоциональную и готовую принять правильные меры. Она горячо надеется, сказала она ему, что будет установлена невиновность королевы Шотландии; ей больше всего на свете хотелось бы принять свою дорогую сестру и кузину, успокоить ее, поговорить с ней наедине. Но ее министры — в некотором роде ее хозяева. Они завидуют ее репутации. Они настаивают, чтобы невиновность Марии была доказана, прежде чем ее примет их королева.

Геррис был совершенно одурачен, как она этого и желала, поэтому сейчас он говорил Марии:

— Королева Англии искренне надеется доказать вашу невиновность. Она заверила меня, что она на вашей стороне.

— Я такая же королева, как и она, и ей не подобает в суде выступать против меня, — сказала Мария.

— Она этого и не желает. Она только хочет показать своим министрам, что дьявольские вымыслы, распускаемые вокруг вашего имени, лишены каких-либо оснований.

— Расскажите мне, как она вас приняла, — смягчилась Мария — Я хочу услышать обо всем подробно.

И Геррис рассказал ей, как он ждал аудиенции и понял, что это ее министры пытались предотвратить ее встречу с ним. Но когда он встретился с ней, она убедила его в своей любви к королеве Скоттов. «Она моя родственница, милорд, — сказала Елизавета — И неужели вы думаете, что я, королева, желаю видеть, как с другой королевой обращаются столь неуважительно ее подданные? Нет, я хочу вернуть ей все, что она потеряла; и я клянусь, что как только ее невиновность будет доказана, что бы ни говорили, она найдет во мне верного друга».

Мария повеселела. Она представляла эту встречу. Ее кузина, которую она никогда не видела, но которая, как она знала, была рыжеволосой, временами высокомерной, иногда веселой, порой фривольной, любящей танцевать и выслушивать лестные речи, держащей свой небольшой двор из фаворитов и делавшей вид, что они могут стать ее любовниками, казалась ей весьма человечной женщиной.

Мария наделяла Елизавету наиболее приятными чертами, присущими ей самой, — великодушием, пылкостью, готовностью помочь тем, кто оказался в беде.

И вот она совершила самую роковую ошибку в своей жизни, сказав:

— Я напишу Джорджу, чтобы он распустил своих людей; я напишу то же самое Аргайлу, Хантли и Флемингу. Я доверюсь Елизавете и сделаю так, как она предлагает.

Как только Мария согласилась подчиниться желаниям Елизаветы, ее охватили дурные предчувствия.

Она узнала о горьком разочаровании Джорджа Дугласа, когда он был вынужден распустить свою небольшую армию. Аргайл, Хантли и Флеминг были поражены сверх всяких слов, но они ничего, не могли поделать, поскольку королева приказала им распустить их войска. Мгновенным решением Мария разрушила все, что ее друзья так тщательно создавали после поражения под Ленгсайдом. Она больше не представляла угрозы для своих коварных врагов.

Мария написала Елизавете, сообщая, что дает согласие на ее план, но полагает, что у нее должно быть письменное соглашение с Елизаветой. Она была уверена, что королева Англии даст указание своему секретарю Сесилу написать ей, подтверждая предложение, которое Геррис доставил ей в устной форме.

Она каждый день ждала ответа, но ничего так и не получила; но она услышала, что Морэй и Мортон готовят судебное дело против нее; и все поверили, что она согласилась, чтобы ее дело слушалось в Англии.

Иногда она гневно восклицала:

— Кто эти люди, чтобы судить меня? Я должна отвечать только перед одним судьей, и этот судья — Господь Бог; перед ним я не боюсь предстать и заявить о моей невиновности.

Но было уже слишком поздно протестовать. Копии писем из шкатулки уже были переведены, и Морэй с Мортоном в коалиции с Сесилом и его друзьями готовили дело против нее.

Ее друзья в Шотландии сожалели о таком положении дел. Однако в недалеком будущем намечался небольшой просвет.

Хотя она никогда не выходила без охраны и хотя ворота замка тщательно запирались на ночь, шотландцам еще разрешалось приезжать и уезжать, и это означало, что ей могли привозить известия из внешнего мира, лежащего за пределами замка Болтон.

Однажды, прогуливаясь с Марией по окрестностям, Геррис сказал:

— Думаю, мы оказались слишком доверчивыми.

Мария кивнула.

— От Елизаветы ни слова. Как вы думаете, это ее министры мешают ей написать то, что она сказала вам?

Геррис задумался. Трудно представить женщину, которую он видел, слушающей указания своих министров. Она предстала перед ним в роли сочувствующего друга его госпожи, но он не мог забыть поведение ее придворных, послушные манеры, с которыми ее главные министры всегда говорили с ней, как будто она была богиней. Могла ли такая женщина ждать, что скажут министры, которые явно были озабочены только тем, как бы еще польстить ей и завоевать ее одобрение? Геррис начинал беспокоиться, не был ли он обманут английской королевой.

В любом случае, пока Мария находилась в Англии, она в большой степени зависела от милости Елизаветы; и зная, что десять тысяч шотландцев собрались под знамя Хантли и что французы были готовы прийти к ней на помощь, он считал, что если бы Мария находилась в Шотландии, то у нее были бы более весомые основания для вступления в сделку с Елизаветой.

Вот почему теперь он задумался. Ему предложили план. Он был таким простым, каким, по его мнению, должны быть все хорошие планы. Что могло быть проще, чем бегство из Лохлевена? Это могло сработать.

— Ваше величество, — обратился он. — Я и другие ваши друзья начинаем думать, что вы могли бы скорее добиться помощи от Елизаветы, если бы не являлись ее узницей. И давайте смотреть правде в лицо — вы являетесь ее узницей, хотя она и называет вас своей гостьей.

— Вы хотите сказать, что если я вернусь в Шотландию, то будет легче договориться с ней.

— Теперь я уверен в этом, ваше величество.

— А что произойдет, если я скажу Ноллису и Скроупу, что я намерена вернуться?

— Вашему величеству очень вежливо и обходительно помешают это сделать. Но это еще раз заставит нас убедиться, насколько возвращение необходимо.

— Я вижу, что вы встревожены не меньше, чем я, потому что королева Англии так и не подтвердила письменно свое предложение, а провозгласила мое желание, чтобы мое дело рассматривалось в английском суде, не поставив никого в известность, что она пообещала мне, если я пойду на это. О да, мой дорогой лорд Геррис, вы правы, как и всегда, во всем этом утомительном деле.

— Я боюсь, что слишком доверился королеве Англии.

Мария понимала его. Она сама всю дорогу ошибалась, слишком доверяя тем, с кем ей следовало вести себя осторожно. И ей не было присуще упрекать других за ошибки, которых она сама делала еще больше. Она никогда не стала бы винить тех, кто совершал ошибки из благородных побуждений.

— Итак, ваше величество, может быть, вы ознакомитесь с планом вашего побега? — тихо продолжил Геррис.

— С удовольствием, — ответила она.

— Ваш покорный слуга лорд Фернихерст сообщает, что если вы сможете пересечь границу, то его замок будет в полном вашем распоряжении. Все подготавливается для того, чтобы принять вас там.

Глаза Марии засияли. Мысль о действии после столь долгой бездеятельности привлекала. Кроме того, она уже устала посылать постоянные запросы королеве Англии, которая либо игнорировала их, либо давала обещания, которые, по всей видимости, не стремилась выполнять. Не так уж легко было забыть ту коробку с изношенными туфлями и ветхим черным бархатом.

— Но как я могу выбраться из замка Болтон?

— Только после наступления темноты.

— Но у дверей стоят стражники.

— Убежать можно только через одно из окон ваших апартаментов. Если бы вы смогли проскользнуть сквозь рощицу и спуститься вниз с холма, то мы ждали бы вас там с лошадьми, а затем… мы не так уж далеко от границы.

— Тогда так и сделаем, — порывисто воскликнула Мария.

— Очень немногие должны знать об этом, и всего несколько человек могут поехать с вами. Возможно, Мэри Сетон, Вилли Дуглас и я. Чем больше нас, тем вероятнее предательство. Остальные смогут последовать за вами, когда вы окажетесь в безопасности. Я уверен, что никто не захочет удерживать их здесь после вашего побега.

— Тогда давайте решим, как это осуществить.

— Сейчас нам следует обойти замок до того окна ваших апартаментов, которое выходит на ту сторону.

Они так и сделали и, не подавая виду, что их это интересует, осторожно оценили расстояние от окна до земли под ним.

— Вот видите, — сказал Геррис, — это вполне возможно. Вы спуститесь на землю, проскользнете через рощицу и, если лошади будут наготове, умчитесь через пять-десять минут.

— А как же стража, и Скроуп, и Ноллис?

— Они быстро уснут в передней и в своих комнатах. Они не подумают, что кто-нибудь может спуститься через окно. Вы доберетесь до границы, прежде чем поднимут тревогу.

— У Вилли Дугласа, несомненно, появятся идеи, как это все осуществить.

— Я уже думал прибегнуть к его помощи, ваше величество. Несмотря на его успех в Лохлевене, здесь его не воспринимают всерьез, а он и доволен, так как это поможет ему в ответственный момент. Он — прекрасный молодой человек. Всех забавляет, когда он вышагивает со своим мечом, выказывая неуважение к высокопоставленным лицам. Да, Вилли может помочь в этом. Я уже думал отправить его раздобывать лошадей. Его менее всего могут хватиться из всех нас. Как вам известно, ваше величество, он иногда уезжает из замка и отсутствует часами. Мы немедленно пошлем его на поиски лошадей.

— Немедленно?

— А почему бы и нет, ваше величество? Фернихерст готов и ждет нас. Как только вы окажетесь в безопасности в его замке, он тотчас известит об этом Хантли и остальных. Тогда не думаю, что мы будем в большой степени зависеть от совести королевы Англии.

— Я должна взять с собой Сетон, — сказала Мария.

— Но никаких других горничных. Весь успех нашего плана зависит от его простоты.

— И вы будете ждать меня вместе с Вилли и с лошадьми.

— Я… или Ливингстоун… или кто-то другой, кому будет легче оказаться здесь. Это не имеет значений, если вы ускользнете отсюда. Вы должны будете немедленно скакать на север.

Они молча продолжали прогулку. Каждый думал о плане. Он был настолько прост, что они поверили в его успех.

Королева удалилась в свои апартаменты, где верные женщины, жившие с ней в комнате, были начеку. Вместо того чтобы лечь спать, она помогала Джейн и Мари связывать простыни. Они не разговаривали, поскольку каждая понимала важность того, чтобы эта ночь казалась всем такой же, как и все остальные, проведенные королевой в замке Болтон. В соседней комнате находились Скроуп и несколько его людей. Приглушенные голоса, долетавшие оттуда до выжидающих женщин, наконец-то стихли, и это означало, что момент настал. Чем раньше начнется побег, тем больше времени будет для отрыва беглянки от замка Болтон.

Принесли табуретку, чтобы королева могла встать на нее и взобраться на подоконник. Мари Курсель затянула связанные простыни крепким узлом на талии Марии. Джейн Кеннеди проверила и кивнула.

Мария взобралась на окно и, наклонившись, увидела внизу темную фигуру. Геррис? Она ничего не сказала, а как можно тише выбралась из окна. Женщины крепко вцепились в простыни и стали ее опускать. Внизу ее подхватили крепкие руки, и с ощущением победы она коснулась ногами земли.

Мария поспешно отвязала простыни с талии. Затем она и ее спутники побежали к роще, вниз по склону, туда, где Вилли ждал их с лошадьми.

Вилли улыбнулся ей и помог взобраться в седло. Она чувствовала, как ее охватывает огромная радость, когда она шепнула своей лошади: «Прочь!» И началась скачка сквозь мягкий ночной воздух. Когда они тронулись, ей показалось, что со стороны замка донесся крик, но затем наступила тишина. Она услышала смех Вилли подле себя, а потом какое-то время раздавался только стук копыт.

Теперь настала очередь Мэри Сетон. Планом было предусмотрено, что Мария не будет ее ожидать. Королева должна скакать прочь, как только доберется до лошадей. А Мэри ее догонит в пути.

— Быстрее! — воскликнула Сетон.

Женщины подняли связанные простыни обратно, но когда это было сделано, одна из них опрокинула в темноте табуретку. Последовали несколько секунд молчания. Затем Сетон сказала:

— Поторопитесь. Мы не можем терять время.

Мари Курсель обвязывала простыни вокруг талии Сетон, когда дверь отворилась и на пороге появился лорд Скроуп. Он все понял, увидев связанные простыни и Сетон, готовившуюся спуститься через окно. Войди Скроуп на несколько минут раньше, он застал бы королеву во время побега.

Лорд выбежал в переднюю, и перепуганные женщины услышали, как он кричит, отдавая указания.

Мария оглянулась через плечо. Где же Сетон? Она должна бы уже нагнать их, потому что спуск из окна занял всего несколько мгновений.

Вилли крикнул:

— Она догонит нас. Если не в Англии, то в прекрасной Шотландии. К утру мы будем почти там.

Они проскакали уже около двух миль, а Сетон так и не появилась. «Но ночь темна, — уговаривала себя Мария, — и вполне возможно, что Сетон неподалеку».

Они добрались до ущелья в горах и собирались проехать через него, когда дорогу им преградил всадник на лошади. Мария подумала: «Сетон! Значит, она проехала к ущелью другой дорогой». Но почти в то же мгновение поняла, что ошиблась.

— Прекрасная встреча, ваше величество! — произнес лорд Скроуп. — Вам следовало сказать мне, что вы желаете совершить ночную прогулку. Я организовал бы подобающий эскорт для того, чтобы сопровождать вас.

Мария онемела от ужаса. Она услышала, как Вилли выругался.

— Ваш спуск с окна, должно быть, оказался весьма неприятным, — продолжал Скроуп. Он положил руку на ее ладонь. — Доставьте мне удовольствие сопровождать вас обратно в замок.

Мария редко чувствовала себя настолько убитой. Ее друзья не произнесли ни слова, когда их троих окружили стражники, которых захватил с собой Скроуп, и препроводили обратно в замок.

Возвратившись в замок, Скроуп уже не вернулся в постель. Он прошел в спальню Ноллиса и, разбудив его, рассказал, как он предотвратил бегство королевы. Ноллис был в ужасе.

— Вам есть чего бояться, — мрачно сказал Скроуп. — Если бы ее план удался, это могло бы стоить нам головы.

Он объяснил, что произошло. Интуиция подсказала ему, что в женской комнате творится что-то неладное, поэтому он не мог уснуть. Ему чудилось, что женщины шепчутся между собой, затем наступила внезапная и неестественная тишина. Когда он услышал, как упала табуретка, и пошел узнать, что случилось, то увидел, что королева исчезла.

— Могу признаться, — сказал Скроуп, — у меня было несколько неприятных моментов.

— И что вы предприняли сейчас?

— Поставил стражу у дверей комнаты королевы и под ее окном. В дальнейшем нам придется проследить, чтобы за ней постоянно наблюдали. Не могу представить, что скажет наша королева, когда узнает об этом.

— Я уверен, что она отстранит нас от обязанности охранять королеву Скоттов и передаст это дело кому-нибудь другому.

— Я что-то слышал насчет замка Татбери в этом смысле, и это, несомненно, будет означать, что королеву передадут под наблюдение графа Шрусбери. Он будет более чем приветлив с ней.

— И что вы предлагаете?

— Немедленно написать секретарю Сесилу. Он просил предоставлять полные отчеты обо всем, что происходит здесь. Следует сообщить ему об этой попытке. Раньше или позже надо будет что-то предпринять, поскольку не исключены и другие попытки освободить королеву.

В этот момент раздался стук в дверь, и, к изумлению обоих мужчин, вошла леди Скроуп. На ней был накинут халат свободного покроя. Она явно только что встала с постели.

— Что это такое? — воскликнула леди Скроуп. — Меня разбудила какая-то суматоха, а теперь мне говорят, что королева чуть не сбежала.

— Это так, — ответил ее муж. — И вам следует вернуться в постель, а то вы простудитесь. Помните о вашем положении.

— Мне не холодно, — ответила леди Скроуп, — а поскольку наш ребенок появится не раньше чем в конце года, то вам не стоит тревожиться насчет моего положения. Но я беспокоюсь о другом. Скажите мне, какие меры вы намерены предпринять?

Ноллис предложил:

— Пожалуйста, присядьте, леди Скроуп.

Скроуп принес стул для своей жены, которая села возле кровати.

— Конечно, мы удваиваем охрану, — ответил ей муж.

— Но вы не должны допустить, чтобы стало известно, что она чуть не ускользнула от вас.

— Моя дорогая, — снисходительно начал лорд Скроуп, — вы не понимаете…

— Не понимаю Елизавету?! — воскликнула она.

Мужчины с тревогой посмотрели в сторону двери. Леди

Скроуп поняла их недвусмысленные взгляды и понизила голос.

— Как вы думаете, что скажет ее величество, когда узнает о событиях этой ночи? — продолжала она. — Два члена ее тайного совета с множеством людей, которых они сочли необходимым нанять для охраны одной женщины, чуть не провалили возложенную на них миссию! Неужели вы думаете, что она скажет: «Прекрасно сработано»? Если вы так считаете, то вы не знаете Елизавету. Я-то уж знаю, что если бы вы позволили королеве Скоттов сбежать, то лондонский Тауэр был бы слишком хорош для вас. Так как вы предотвратили беду, вы можете избежать Тауэра, но не заслужите одобрения ее величества, уверяю вас.

Мужчины молчали. В том, что говорила леди Скроуп, был смысл. Естественно, она была возбуждена; она не хотела, чтобы ее муж впал в немилость.

— Это надо замять, — сказала она. — Если вы умны, то, конечно, не станете писать королеве или ее министрам о том, что произошло здесь сегодня ночью. Вы должны сделать так, чтобы никто не болтал об этом. Чем меньше народа знает об этом, тем лучше. Что касается охраны, то усиливайте ее ненарочито. Если вы дорожите хорошим мнением Елизаветы о вас и ее благосклонностью к вам, то, ради Бога, — сделайте так, чтобы она не узнала, что вы чуть не провалили вашу миссию.

Скроуп положил ей руку на плечо.

— Вы не должны так волноваться, — предупредил он.

— Я успокоюсь, только когда вы скажете мне, что принимаете мой совет.

Скроуп смотрел на Ноллиса, и Маргарет Скроуп была достаточно умной, чтобы понять ход их мыслей.

— Мы подумаем об этом, — сказал ей Скроуп.

А учтивый Ноллис добавил:

— Мы всегда должны прислушиваться к вашим советам, которые, как мы знаем, весьма полезны.

— Тогда мне следует вернуться в постель, удовлетворившись по крайней мере тем, что вы обсудите это дело.

Маргарет поднялась, и Скроуп проводил ее к двери. Она оглянулась на Ноллиса, которому было немного неловко оттого, что он лежит в постели.

— Благодарю вас обоих, — произнесла она. — Я испытываю облегчение, поскольку знаю, что, подумав хорошенько, вы увидите, что я права.

Вернувшись в свою комнату, Маргарет Скроуп, довольная собой, легла в постель. Они поняли, что следует скрыть попытку бегства из замка Болтон. Это хорошо. Если бы Елизавета решила перевести Марию в Татбери и снять со Скроупа и Ноллиса обязанность охранять ее, то разве смогла бы леди Скроуп и дальше содействовать союзу между Норфолком и королевой Скоттов?

А леди Скроуп решила во что бы то ни стало добиться этого. И она была уверена, что ее визит к Ноллису и мужу предотвратит разрушение взлелеянного ею плана.

Теперь и днем, и ночью в замке была усиленная охрана. Попытка Марии сбежать никогда не упоминалась открыто, хотя об этом шептались охранники, слуги и служанки, а то место, где ее перехватил лорд Скроуп, стали называть «Ущельем королевы».

Дружба между Марией и леди Скроуп быстро укреплялась, и однажды, когда они вместе занимались вышиванием, леди Скроуп спросила Марию, рассматривала ли она когда-либо серьезно протестантскую веру.

Мария ответила, что родилась в католической семье и что детство и юные годы провела во Франции, где воспитывалась среди католиков, поэтому ей всегда внушали, что это и есть истинная вера.

— И все же многие хорошие люди являются протестантами, ваше величество, — напомнила ей леди Скроуп.

Мария согласилась, что это так.

— Даже мой верный лорд Геррис является протестантом, и Джордж Дуглас тоже. Я за многое должна быть благодарна протестантам.

Глаза леди Скроуп засияли. Ее брат, герцог Норфолкский, был протестантом, а его наставником считался Джон Фокс; и если бы речь шла о свадьбе между ними, было бы лучше, если бы они исповедовали одну и ту же религию. Норфолк написал своей сестре, что если бы можно было убедить Марию сменить свою религиозную принадлежность, то ей было бы легче восстановиться на троне, потому что главная причина недовольства ею многих ее подданных-протестантов заключалась в том, что она — католичка.

— Я отвечу на ваши вопросы относительно этой веры, если смогу, ваше величество, — продолжала леди Скроуп — У меня также есть книги, которые могут заинтересовать вас.

Марию вдохновил этот проект. К тому же это займет ее ум и заставит хотя бы временно забыть о том, в какую трясину она попала. С тех пор, как сорвалась ее попытка бегства, уже не могло оставаться сомнений насчет того, что она стала узницей Елизаветы.

Теперь те часы, когда женщины сидели за вышиванием, были оживлены дискуссией между Марией и Маргарет Скроуп; другие дамы тоже включались в разговор; и вскоре всем в замке Болтон стало известно, что королева собирается принять протестантскую веру.

Когда до сэра Френсиса Ноллиса дошли эти слухи, он пришел в восторг. Как верный протестант, он обрадовался, что королева обдумывает возможность обращения в ту веру, которую он считал истинной.

Он предложил давать ей разъяснения, и вскоре Мария уже читала английский молитвенник вместе с ним. Ноллис говорил убедительно, и ей нравились эти уроки.

Когда они читали вместе, Ноллис, хорошо понимающий ее очарование, думал: «Как грустно, что она находится в таком положении». Ему бы хотелось увидеть ее снова на троне; ей нужен будет муж, чтобы помогать ей править, и он не видел причины, почему бы ей не выйти замуж за англичанина.

Его все больше охватывало волнение, поскольку он уверовал, что знает человека для этой роли. Его племянник Джордж Карей, красивый молодой человек, явно подходил на нее благодаря родственным связям с королевой Елизаветой. Жена Ноллиса была двоюродной сестрой королевы, а ее брат, лорд Хансдон, — отцом Джорджа Карея. По правде говоря, эти родственные связи шли через Анну Болейн, а не через королевский дом; но тем не менее связи были.

Он не мог удержаться и сказал ей о своем молодом племяннике, тотчас начав планировать их встречу.

— Мой племянник для меня как сын, — сказал он Марии. — Скоро он будет в этих краях и захочет навестить своего дядю.

— Естественно, — согласилась Мария.

— И если он приедет в замок Болтон, вы разрешите мне, ваше величество, представить его вам?

— Я обижусь, если вы этого не сделаете, — ответила ему Мария; и Ноллис был удовлетворен.

Джордж Карей преклонил колено перед королевой Скоттов. Он был молод и чрезвычайно интересен, и когда Мария сказала, что рада видеть его, она говорила правду.

— Пожалуйста, садитесь, — продолжала она. — У вас есть новости от английского двора?

— Клянусь, никаких, кроме уже известных вашему величеству, — ответил молодой человек.

— Но я так мало знаю. Скажите, в добром ли здравии моя сестра и кузина?

— У нее прекрасное здоровье, ваше величество.

— И она, зная, что вы собираетесь навестить вашего дядю, а следовательно, поедете туда, где остановилась я, она не передала вам для меня никаких поручений?

— Никаких, ваше величество.

Мария пала духом, но только на мгновение; ей было интересно принимать посетителя, к тому же такого очаровательного молодого человека, который не мог скрыть свое восхищение ею, и это было очень приятно.

— Ее величество королева Елизавета сейчас недовольна шотландцами, — сказала она. — До меня дошли жалобы, что на границе было несколько рейдов на английскую территорию. Я сожалею об этом, но она должна понимать, что в настоящий момент я нахожусь в таком положении, когда не могу управлять моими подданными.

— Ее величество знает об этом, я уверен, — ответил Джордж.

— Не будете ли вы так любезны передать послание от меня королеве?

— Я мог бы отвезти ваше послание моему отцу, который проследит, чтобы оно попало к ней.

— Тогда скажите ему, что если на границе возникнет какой-нибудь беспорядок, вызванный моими сторонниками, то я могу наказать их. Если мне пришлют их имена, мои друзья проследят, чтобы они были наказаны по справедливости, так как они вредят моему делу. Но если они принадлежат моим врагам, в чем я почти уверена, то не в моей власти предотвратить их безобразное поведение. — Затем она продолжила доверительным тоном: — Вы, вероятно, слышали разговоры обо мне.

— Да, ваше величество.

— И клянусь, обо мне говорят много плохого.

Джордж слегка покраснел, а потом порывисто заявил:

— Я никогда больше не поверю ничему, что будут говорить против вашего величества.

Она печально улыбнулась. Он многое сказал ей таким ответом; она догадалась, что слухи относительно убийства Дарнли и ее поспешного замужества с Ботуэллом распространялись и что скандал, касающийся ее, не имел границ.

— Ах, — вздохнула она, — как жаль, что распространяются дьявольские рассказы, касающиеся одинокой женщины, которая не может защитить себя.

— Я стану заверять всех, кого встречу, в вашей невиновности, — сказал он ей.

— Которая не была вам доказана, — напомнила она ему.

— Но это так, ваше величество. Как только я предстал перед вами, я понял, что эти рассказы лживы. Я знаю, что ваше поведение может быть только хорошим и благородным.

В этом прозвучало восхищение, подобное тому, которое она слышала раньше в голосе Джорджа Дугласа. Джордж Карей мог бы стать ее близким другом — даже таким, каким был тот другой Джордж.

Она рассказала ему о своих переживаниях с момента прибытия в Англию.

— Сейчас уже август, а я приехала на юг в мае. Я думала поехать прямо ко двору в Гемптон, чтобы встретиться с королевой и изложить ей мое дело. Но я до сих пор остаюсь здесь — гостья королевы Англии, а на самом деле ее узница.

— Если бы я мог хоть что-нибудь сделать… — страстно начал Джордж.

— Вы могли бы поговорить с вашим отцом, который, как я уверена, имеет некоторое влияние на королеву Англии.

— Я обязательно сделаю это. И если я могу еще чем-либо услужить вашему величеству…

Когда сэр Френсис Ноллис попросил разрешения войти в апартаменты королевы и нашел своего племянника все еще в ее обществе, он был очень доволен.

Он понял, что с его стороны это был прекрасный замысел — пригласить молодого человека в замок Болтон.

Поздней осенью слухи о возможном обращении Марии в протестантскую веру донеслись до Морэя, и он запаниковал. Ничто не могло вызвать у него большего беспокойства.

Королева-протестантка! Если это на самом деле так, то вскоре народ может потребовать ее возвращения. Единственная причина, по которой многие вступили в его ряды, заключалась именно в том, что он был одной с ними религиозной веры, а королева — нет.

Морэй никогда не медлил, если нужно было действовать. Самое большое, о чем он мог просить Елизавету, это чтобы Мария оставалась в Англии пленницей. А в Шотландии он немедленно предпринял контрмеры. Результатом увлечения Марии протестантизмом явилась злобная атака Морэя на ее сторонников. Войска регента захватили их земли и владения, с тем чтобы те, кто мог прийти на помощь Марии, еще очень долго не были в состоянии сделать это.

Весь сентябрь Мария ждала известия, когда же состоится конференция, на которой будет решена ее судьба.

Она знала, что некоторые ее друзья порицали тот факт, что она позволила событиям зайти столь далеко в этом направлении. Даже Сетон была уверена, что королева Шотландии никогда не должна была ставить себя в такое положение, чтобы ее дело слушалось в суде, учрежденном королевой Англии и ее министрами.

«Насколько права была Сетон!» — думала Мария. Но что она могла поделать? Когда она бежала в Англию, она вверила себя во власть Елизаветы.

Однажды леди Скроуп пришла к ней с известием, что Елизавета определила состав комиссии. Одним из ее членов был назначен граф Суссекский, другим — сэр Ральф Садлер.

Мария пришла в ужас, услышав о назначении последнего. Садлер, один из агентов Сесила, давно участвовал в переговорах с Морэем. Сесил же был намерен, как она знала, держать ее в Англии, чтобы Морэй оставался регентом.

Почему же тогда леди Скроуп, которая всегда проявляла себя как ее друг, выглядит такой довольной?

— Есть еще один человек, назначенный вместе с этими людьми, — объяснила Маргарет Скроуп. — Вполне естественно, что так и должно быть. Ведь он — первый пэр Англии.

Улыбка осветила лицо Марии.

— Вы хотите сказать?..

Маргарет кивнула:

— Его светлость, герцог Норфолкский также среди членов комиссии Елизаветы, и вы, ваше величество, можете быть уверены, что в вашем деле он приложит все усилия, на какие только способен.

Мария с облегчением обняла свою подругу. Маргарет улыбалась, весьма довольная. Она была уверена, что брак между ними не будет неприятным для Марии.

Теперь, когда Мария услышала, что члены комиссии Елизаветы выбраны, она решила, кто будет выступать с ее стороны: первым будет лорд Геррис, затем Ливингстоун и Бойд; им будут помогать сэр Джон Гордон, лорд Лочинварский, сэр Джеймс Кокбурн Скерлингский и Гэвин Гамильтон, аббат Килвинингский.

Был еще один человек, с которым ей хотелось бы посоветоваться, — епископ Росский, Джон Лесли, — и она, не теряя времени, послала к нему в Лондон курьера, прося его как можно скорее приехать к ней. Лесли прибыл в замок Болтон в первой половине сентября, и, поговорив с ним, Мария поняла, как мрачно он относился к ее делу. Он пытался получить у Елизаветы разрешение для приезда в Англию герцога Шателгерольда, чтобы он мог присутствовать на допросе; Елизавета постоянно рассыпалась в извинениях, но разрешения не давала.

Лесли печально покачал головой.

– Она опасается, что появление одного из представителей королевской крови на этом слушании может поколебать мнение комиссии в вашу пользу.

— Значит, вы уверены, — сказала Мария, — что королева Англии желает, чтобы я оказалась виновной?

Лесли уклончиво пожал плечами, продолжая смотреть с мрачным видом, и Мария страстно продолжила:

— Но ведь это слушание дела проводится для того, чтобы непослушные лорды ответили перед членами комиссии за то, что плохо поступили со мной. Когда они признаются в своих проступках, как между нами согласовано, они должны быть прощены, мы все должны помириться, и я буду восстановлена на троне.

Но Лесли, человек с большим опытом, чем у Герриса, не мог быть так легко обманут Елизаветой; и он не считал, что необходимо скрывать правду ради спокойствия королевы.

— Боюсь, что было роковой ошибкой позволить англичанам вмешиваться в это дело, — сказал он. — Такое примирение, на которое мы все страстно надеемся, должно было стать вопросом между вами и шотландцами, и оно должно было быть достигнуто без вмешательства англичан. Боюсь, что у вашего величества много врагов, и они сделают все, что в их силах, чтобы оклеветать вас.

— Да, я боюсь, что вы правы. Но меня несколько успокоило, когда я услышала от леди Скроуп, что ее брат, герцог Норфолкский, был назначен одним из членов комиссии. Я знаю, что он — мой друг. Я через леди Скроуп получала от него дружеские послания. Поскольку вы и мои друзья будете представлять мои интересы и хороший друг будет во главе английских членов комиссии, я не понимаю, как вердикт может оказаться не в мою пользу.

— Садлер приложит все усилия, выступая против вас, в защиту Морэя.

— Но при этом он должен будет прислушаться к доводам благородного герцога, — благодушно возразила Мария.

Лесли был менее уверен. Он сомневался в том, что герцог Норфолкский сможет противостоять сэру Ральфу Садлеру, человеку, способному и хитрому.

Конференция открылась в Йорке в начале октября. Представители Марии выступили с обвинениями в адрес тех ее подданных, которые организовали заговор против нее и заключили ее в тюрьму замка на острове Лохлевен. Они обвинили Морэя в захвате регентства и в управлении от имени младенца — сына Марии, а также в незаконном присвоении всего, что принадлежало ей, а именно: ее драгоценностей, а также арсеналов Шотландии. Мария желала, чтобы эти мятежные подданные признали свои ошибки и восстановили ее на троне.

Морэй, Мэйтленд и Мортон забеспокоились. Уклончивость королевы Англии лишила их уверенности в том, какую помощь они могут ждать от нее. Морэй послал к Елизавете, чтобы спросить, имеет ли комиссия полномочия провозгласить Марию виновной в убийстве. Если нет, то они не хотели выставлять обвинение. Елизавета ответила, что все происходящее на конференции должно стать известно ей и что судебное заключение должно быть сделано согласно ее приказам.

Морэй был в растерянности и не знал, как приступить к делу. Он стремился не оскорбить Елизавету, которая могла возразить против публичного обвинения в убийстве и измене в адрес королевы. Поэтому в ответ на утверждение Марии он заявил, что Ботуэлл убил Дарнли, изнасиловал королеву и держал ее пленницей в Данбаре, пока не развелся со своей женой и пока не был заключен так называемый брак между ним и Марией; и что он, Морэй, и шотландские лорды подняли войска, чтобы защитить Марию от этого тирана.

В то же время у Морэя имелись переводы писем, которые Мария якобы написала Ботуэллу на французском, и он раздумывал, как бы получше использовать их. Он начал с того, что конфиденциально показал их Норфолку, который был назначен президентом конференции.

Когда Норфолк читал эти письма, проникнутые огромной страстью и непринужденностью, его еще сильнее потянуло к королеве Скоттов. Если она действительно написала их, то она являлась убийцей и изменницей, но какой возбуждающей женой она могла бы стать! Он видел Марию и был поражен ее красотой; она показалась ему великодушной и готовой полюбить его. Но он не знал, какой огонь скрывала добрая внешность. Норфолк был весьма тщеславным человеком и уверовал, что преуспеет с Марией там, где потерпели крах Дарнли и Ботуэлл.

Если же письма не были подлинными — а Мария почти наверняка заявит, что они подложные, — то будет весьма пикантно раскрыть правду о том, что случилось в замке Холируд и в Керк о'Филде в те насыщенные событиями дни.

Желание Норфолка жениться на королеве усилилось. Он не хотел заглядывать далеко вперед, но был уверен, что с его помощью она сможет вернуть себе шотландский трон. А что касается Англии… Он был связан родственными узами с Елизаветой по материнской линии. А Елизавета уже не юная девушка. Она так и не вышла замуж; и многие утверждали, что не выйдет никогда. Что, если у нее не будет наследников, претендующих на английский трон? Мария будет первой претенденткой.

Перспектива стала еще более захватывающей после прочтения этих эротических писем. У него может быть жена, которая не только принесет ему корону, а возможно, и две; он получит еще и чувственную любовницу, изощренную в искусстве любви.

Мэйтленд Летингтонский разыскивал Норфолка. У Мэйтленда имелись свои причины не желать, чтобы всплыли обстоятельства убийства Дарнли.

Однажды по вине Дарнли его жизнь оказалась в опасности, и если бы не вмешалась Мария, он мог бы лишиться ее. Мария никогда не забывала, что он муж Мэри Флеминг, одной из четырех Мэри, которые провели с ней детство. Ради его жены, если уж не ради него самого, королева сделала все возможное, чтобы спасти его.

Он не сделал бы и шагу, чтобы предотвратить убийство Дарнли. Зная это, многие сильно подозревали его в заговоре. «Будет лучше, — думал Мэйтленд, — если никто не станет углубляться в эту историю».

Он очень любил свою жену и знал, что она озабочена делом королевы. Мэри постоянно просила его делать все возможное для Марии.

Мэйтленд, поразмышляв, решил, что лучше всего сможет помочь себе и послужить королеве, если предотвратит обвинение в убийстве, выдвигаемое против нее. Самым полезным человеком в этом деле мог стать Норфолк.

Он мгновенно оценил Норфолка: тщеславный до предела, высокомерно осознающий свое положение первого пэра, жаждущий власти, стремящийся добавить еще одну наследницу к трем, на которых уже был женат и состояние которых перешли к нему.

— Милорд, — обратился Мэйтленд, — я пришел тайно поговорить с вами. Я уверен, что вы самый мудрый из членов королевской комиссии, а поскольку вы — самого высокого происхождения, то я считаю, что план, который я предложу, не может показаться вам недостижимым.

Норфолк насторожился.

— Королева Скоттов — молодая женщина, которой нет и двадцати шести. Она склонна к фривольности и нуждается в муже, который руководил бы ею.

— Я уверен, что вы правы, — ответил Норфолк.

— Я убежден, что нет никого более подходящего на эту роль, чем вы.

Норфолк сразу оживился. То, что исполнение его тайных желаний предлагалось одним из самых могущественных шотландцев, могло бы удивить кого-нибудь менее самонадеянного. Но Норфолк тотчас сказал самому себе: «Это — правда. Ей действительно нужен муж. А кто более подходит на роль мужа королевы, чем первый пэр Англии?»

— Этот план не кажется неприятным вашей светлости? — спросил Мэйтленд.

— Неприятным! Конечно же, нет. Я видел королеву и нашел ее самой привлекательной женщиной. И я согласен с вами, что она нуждается в муже, который присматривал бы за ней. Она восхитительно женственна… и, как вы упомянули… склонна к фривольности… и очень нуждается в направляющей руке.

— Пусть некоторое время это дело останется в тайне, — предложил Мэйтленд, — но мне хотелось бы, чтобы вы знали, что я сделаю все, что в моей власти, чтобы осуществит это.

— Я не забуду вашего дружеского участия, — слегка напыщенно произнес Норфолк — Конечно, есть еще… Ботуэлл…

— Это не составит трудности. Можно организовать развод. Многие считают этот брак незаконным.

— А королева?

— Будет вполне готова избавиться от Ботуэлла навсегда ради брака с вашей светлостью.

— Вы уверены, что это так? — Норфолк улыбался: он всем сердцем верил в это. Его сестра Маргарет часто намекала, что Марии нравится говорить о нем. Что может помешать его замыслам, если Маргарет помогает ему в Болтоне и Мэйтленд Летингтонский покровительствует этому союзу?

— Я действительно надеюсь. Было бы хорошо, если бы дело, выдвинутое против королевы, свелось к ее поспешному и невообразимому браку с Ботуэллом. Я думаю, было бы неразумно продолжать разбирательство убийства. Если невиновность королевы не будет доказана, то может оказаться под угрозой ее право на шотландский трон, а это могло бы, конечно, повредить будущему королевы.

— Я вижу, что в этом вы правы, — с готовностью ответил Норфолк.

— Мы должны работать в этом деле сообща, ваше светлость, и, я повторяю, тайно. Другие могут не понять все то хорошее, что может получиться в случае успеха нашего плана.

Норфолк улыбнулся в знак согласия. Он был очень доволен.

Следующей задачей Мэйтленда было встретиться с Морэем.

— Я выспрашивал Норфолка насчет возможности брака с вашей сестрой, — сказал он.

— И молодой самодовольный фат в восторге от перспективы стать мужем королевы?

— Это так. И это хорошая перспектива, поскольку она означает решение нашей проблемы. Выйдя замуж за Норфолка, королева поселится в Англии, и необходимо будет назначить заместителя, который занялся бы делами в Шотландии.

В глазах Морэя читалось размышление.

Это был выход. Он твердо решил остаться на положении регента; но ему нужен был мир Шотландии. Пока королева являлась узницей в Англии, по всей Шотландии могли возникать фракции, выступающие в ее поддержку. Но если убрать ее с дороги путем законного брака, тогда другое дело.

— Необходимо снять самые отвратительные обвинения, выдвигаемые против нее, — сказал Мэйтленд.

Морэй был разочарован. Ему так хотелось предать широкой гласности эти письма из шкатулки.

— Вряд ли Норфолк сможет жениться на убийце, хоть она и королева, — настаивал Мэйтленд. Морэй задумался. В том, что предлагал Мэйтленд, был глубокий смысл.

Леди Скроуп была вне себя от возбуждения. Она услышала от своего брата, что кое-кто из шотландских лордов за его брак с Марией. Она была уверена, что в таком случае успех обеспечен.

Ее занимали мысли о будущем малыша; и Мария, хотя пребывание рядом с леди Скроуп болезненно напоминало ей о собственном маленьком Джеймсе, которого она потеряла, от всего сердца посвятила себя планам, связанным с рождением этого ребенка. Она приходила вместе с леди Скроуп в детскую, проверяла колыбель и приготавливаемые вещи, выслушивала подробности приготовлений к родам, и однажды Маргарет прошептала:

— Кто знает, возможно, недалек тот день, когда вы, ваше величество, будете заниматься подобными приготовлениями.

— Ах, кто может знать, — ответила королева. Она подумала о тех месяцах, когда она ждала рождения Джеймса. Какими грустными, жестокими были те месяцы! Она вспомнила, как сидела за столом, ужиная, а Дэвид Риццио пел и играл на лютне… и как убийцы ворвались, оттащили его от нее и вонзили ножи в его трепещущее тело. Бедный Дэвид! И это случилось в те месяцы, когда она ждала маленького Джеймса!

Но насколько было бы иначе ждать родов безмятежно, как ждала их Маргарет Скроуп, думая только о будущем ребенке, да о возможном романе своего брата с плененной королевой.

Такой безмятежности можно позавидовать. «Станет ли это когда-нибудь и моей участью?» — думала Мария. Она устала от своего одиночества. Если этот брак когда-нибудь станет возможным, она будет приветствовать его.

К ним подошла служанка и объявила, что лорд Геррис желает немедленно видеть королеву.

— Он привез известия о конференции, — сказала Мария Маргарете. А затем обратилась к одной из служанок: — Приведите его ко мне немедленно.

По одному взгляду на лицо Герриса Мария поняла, что он далеко не в радостном настроении.

— Какие новости, милорд? — потребовала она ответа. I

— Очень простые, ваше величество. Королева Англии недовольна тем, как прошла конференция в Йорке, и распустила ее. Вторая состоится в следующем месяце в Вестминстере.

— Понимаю, — медленно произнесла Мария.

— Боюсь, она недовольна тем, что те отвратительные обвинения не были предъявлены, — сказал Геррис.

У Марии сузились глаза:

— Если конференция должна состояться в Вестминстере, — сказала она, — и против меня должны быть выдвинуты обвинения, я желаю сама ответить на них.

Геррис не ответил: он продолжал печально смотреть на свою госпожу.

Королева занималась физическими упражнениями в окрестностях замка. Сэр Френсис Ноллис попросил разрешения присоединиться к ней. Она любезно разрешила и сказала ему, что в последнее время он выглядит немного взволнованным.

— Моя жена больна, — ответил он. — Я беспокоюсь о ней.

Мария тотчас забеспокоилась.

— Вы должны поехать навестить ее. Я уверена, что вы нужны ей в такой момент.

— Я не могу этого сделать.

— Но… — начала Мария и остановилась. На некоторое время воцарилось молчание, потом Мария продолжила: — Значит, ваша королева не разрешает вам покидать Болтон?

— Она считает, что моя обязанность заключается в том, чтобы находиться сейчас здесь.

— Но это бессердечно.

Ноллис молчал, и Мария погрузилась в собственные мысли. Она чувствовала, что хотя ей и не позволили встретиться лицом к лицу с королевой Англии, характер этой женщины постепенно раскрывается перед ней. Если бы она лучше знала Елизавету, неужели она с такой легкостью проигнорировала бы совет столь многих своих друзей и пустилась в путь через залив Солвей?

Ей было жаль Ноллиса, которому вдобавок к весьма неприятной миссии, возложенной на него, — а она была убеждена, что эта миссия ему неприятна, поскольку от природы он не был тюремщиком, — не разрешали навестить больную жену.

Казалось, ему не терпится переменить тему, и Мария сказала:

— Как вы думаете, провести еще одну конференцию — это желание вашей королевы?

— Конечно, да. Она должна состояться в Вестминстере.

— А как вы считаете, она действительно желает увидеть мое примирение с моими подданными?

— Ее величество желает, чтобы это было так. Ваше величество, прошу простить меня за этот вопрос… но… вы собираетесь рассмотреть предложение вступить в брак?

Мария помолчала некоторое время. Она тотчас подумала о Норфолке, каким тот предстал перед ней в Карлайле. Молодой, красивый, страстный, он дал ей понять, что станет ее верным союзником; и она поверила ему. Она была убеждена, что конференция в Йорке завершилась победой в ее пользу благодаря ему.

Ноллис с готовностью продолжил:

— Если бы предложение исходило от близкого родственника королевы Англии, то это понравилось бы вашему величеству?

Мария слегка улыбнулась.

— Мне оно вряд ли бы не понравилось, — ответила она.

Мария не поняла; что Ноллис думал не о том человеке, который был в ее мыслях. Оба, и Норфолк и Джордж Карей, являлись родственниками Елизаветы по линии Анны Болейн, поскольку леди Элизабет Говард была матерью Анны, а Джордж Карей был сыном Марии Болейн, сестры Анны.

Ноллис пришел в восторг от ответа. Его вдохновила возможность строить планы для своей семьи; это отвлекло его мысли от беспокойства о жене.

Покинув Марию, он прошел в свои апартаменты и тотчас написал своему шурину лорду Хансдону, что Мария, королева Скоттов, весьма благосклонно расположена к его сыну Джорджу и что брак с королевской особой может из вероятности превратиться в реальность.

Конференция в Вестминстере должна была начаться 25 ноября. Елизавета отказалась разрешить Марии явиться лично. Атмосфера при дворе разительно отличалась о той, которая имела место в Йорке, поскольку королева Англии намеревалась провести конференцию как суд по уголовному делу и было решено, что Марию будут обвинять в убийстве мужа. Граф и графиня Леннокские, родители Дарнли, умоляли ее проследить, чтобы справедливость восторжествовала, а ей больше всего хотелось найти законное оправдание содержанию Марии в качестве своей узницы, избежать встречи с ней и поддержать регентство протестанта Морэя.

Елизавета не могла забыть, что многие католики в Англии не верят, что она является законной дочерью Генриха VIII, а если это действительно так, то настоящей королевой Англии должна стать Мария, королева Скоттов. Это сомнение в том, что она законнорожденная, которое висело над Елизаветой всю жизнь, особенно в юности, когда с ослабевающей регулярностью она впадала то в милость, то в немилость, никогда не зная, что будет с ней дальше, сделало ее подозрительной к каждому, кто мог бы оспаривать ее право на трон.

Она никогда не забудет, что Мария провозгласила себя королевой Англии, когда жила во Франции. По мнению Елизаветы, это было достаточной причиной, чтобы отправить ее на эшафот. Елизавета не могла отправить ее на эшафот… пока; но она могла держать ее в качестве узницы. Именно это она и собиралась делать.

Она намекнет Морэю, который не осмелится ослушаться ее, что следует использовать все имеющиеся в его распоряжении средства для того, чтобы опозорить королеву Скоттов.

Она слышала обо всем, что происходит; у нее были бдительные шпионы. У нее имелись такие министры, которых она в шутку называла: «мои Глаза», «мои Веки», «мой Дух»… Еще был ее дорогой Лестер, которому она всегда могла доверять. Были еще проницательный Сесил и Уолсингем, который так пылко служил ей, что содержал на собственные средства целую шпионскую систему, и все это делалось ради обеспечения ее безопасности.

Неудивительно, что она узнала имена двух женихов, предложенных королеве Скоттов: Джордж Карей и Норфолк! Она пришла в ярость, будучи твердо уверенной, что у Марии не должно быть никаких женихов. Не в пример Елизавете, Мария не была девственницей; и Елизавета вполне могла поверить, что эта распутница тосковала по мужчине. Ну, так у нее не должно быть ни одного; пусть она даст такой же обет безбрачия, как и ее кузина, потому что такое положение для них обеих стало выбором Елизаветы.

Она послала резкую записку Хансдону, выражая свое глубокое неудовольствие по поводу того, что он задумал заключить брак между своим сыном и королевой Скоттов. Она подумывает, не пахнет ли это изменой.

Она послала за Норфолком и, проницательно глядя ему в глаза, резко спросила, собирается ли он жениться на королеве Скоттов. Норфолк пришел в ужас. Когда-то его отец, граф Саррейский, лишился головы из-за пустяка по приказу отца королевы. С тех пор Норфолк решил поступать осторожно; а сейчас он понял, что попался в ловушку.

Он сразу же стал отрицать, что у него было хотя бы малейшее желание жениться на королеве Скоттов, и заявил, что даже ничего не знал о таком плане; а если до ее величества дошли подобные слухи, тогда их распространяют его враги.

— А разве вы не женились бы на королеве Скоттов, — хитро спросила Елизавета, — если бы знали, что это принесет спокойствие королевству и безопасность моей персоне?

Норфолк, чувствуя, что его подталкивают выдать желание, которое было ему далеко не чуждо, горячо ответил:

— Ваше величество, моей женой никогда не должна стать женщина, которая являлась вашей соперницей и чей муж не может спокойно спать на своей подушке.

Этот ответ, кажется, удовлетворил королеву; и она с улыбкой отпустила Норфолка. Она даже позволила ему вновь занять пост президента на конференции.

Норфолк удалился от королевы в холодном поту. Он решил больше не ввязываться в опасные аферы. Он должен соблюдать осторожность во время конференции, чтобы не создалось впечатления, что он лелеял нежные чувства к Марии.

Ноллис был встревожен. Мария чувствовала это. И его беспокоила не только болезнь жены. Маргарет Скроуп сказала ей, что он получил резкий выговор от королевы за то, что строил честолюбивые планы в отношении своего племянника Джорджа Карея. Ноллис боялся, что попадет в немилость, а это могло стать опасным при дворе Елизаветы.

— Я давно ничего не слышала от моего брата, — продолжала Маргарет. — Я уверена, что он занят вашим делом в Вестминстере.

Часто приходили письма от Джорджа Дугласа из Франции, где он жил, вновь собирая армию для защиты Марии. Она думала о нем с нежностью, и ей часто хотелось, чтобы он был с ней. Но в то же время она радовалась, что он во Франции. Там он сможет вести более нормальную жизнь, чем в плену рядом с ней, и она знала, что ее дядюшки сочтут за честь оказать ему всяческую помощь.

Она хотела бы сделать то же самое для Вилли. И ей пришла идея. Она послала за мальчиком. Он вошел в ее апартаменты, все еще со своим огромным мечом, который уже не выглядел столь нелепым, как в ту ночь, когда они убегали через залив Солвей. Ведь Вилли значительно подрос за последние месяцы.

— Вилли, — сказала она, — ты уже совсем не мальчик.

Вилли одарил ее своей усмешкой.

— Я рад, что ваше величество признает этот факт, — ответил он.

— И у меня есть поручение для тебя.

Она увидела удовольствие в его глазах.

— Опасное поручение, — продолжала она, — но я уверена, что ты его выполнишь.

— О да, — сказал Вилли.

— Ты поедешь во Францию с письмами от меня к Джорджу и моим дядюшкам.

У Вилли загорелись глаза.

— Прежде всего тебе необходимо получить в Лондоне право на беспрепятственный выезд. Поэтому ты должен отправиться туда. Извести меня через епископа Росского, когда ты его получишь. Тогда я буду знать, что ты вскоре окажешься во Франции. И мне хотелось бы услышать от тебя и Джорджа, что вы снова вместе.

— Должен ли я привезти вашему величеству письма оттуда?

— Посмотрим. Прежде всего поезжай к Джорджу. Он даст тебе указания.

— Мы вместе соберем армию! — воскликнул Вилли. — Вот увидите. Мы придем и отвоюем Англию у этого рыжеволосого ублюдка и отдадим ее вашему величеству.

— Тише, Вилли. И, пожалуйста, не говори о королевской персоне в такой манере в моем присутствии.

— Не буду, ваше величество, но это не изменит мои мысли. Когда мне ехать?

— Я оставляю это на твое усмотрение, Вилли.

Она знала, что это будет скоро. Она видела на его лице желание действовать.

Он уехал на следующий день. Она смотрела, как он уезжает, и ей было очень грустно.

— Еще один друг уехал, — сказала она Сетон.

— Если ваше величество это огорчает, то зачем вы разрешили ему уехать?

— Я думаю о его будущем, Сетон. Какое у нас будущее здесь… в этой тюрьме?

— Но когда-нибудь мы вернемся в Шотландию.

— Ты так думаешь, Сетон? — Она вздохнула. — Если ты права, то первое, что я сделаю, это пошлю за Джорджем и Вилли и постараюсь хоть в какой-то мере воздать им за все, что они сделали для меня. А пока я предпочитаю думать о них… находящихся там… пробивающих свою дорогу в жизнь. Если должна быть одна узница, то это не означает, что их должны быть сотни.

Сетон молчала, размышляя: «Она сегодня настроена меланхолично. Ее беспокоит, что происходит на конференции. Депрессия Ноллиса оказывает влияние на нее».

Мария выглянула из окна и увидела, что пошел снег.

Это был особый день. Двадцать шесть лет назад во дворце в Линлитгоу родился ребенок. Этим ребенком была Мария, королева Шотландии и Ирландии.

Мария открыла глаза и увидела женщин, пришедших поздравить ее с днем рождения; она по очереди обняла каждую.

Они приготовили ей подарки, которые привели ее в восторг, — в основном небольшие вышитые вещи, которые они умудрялись прятать от нее до сегодняшнего утра. В ее глазах появились слезы, когда она воскликнула:

— Самый лучший подарок для меня — это ваше присутствие здесь.

И все-таки это был день рождения, хотя его предстояло провести вдали от дома, в замке, который стал тюрьмой. «На сегодня, — подумала Мария, — мне следует забыть обо всем, кроме того факта, что это мой день рождения». Они будут веселиться. Они устроят праздник. Возможно ли это? Она была уверена, что повар сможет что-нибудь придумать; они пригласят всех обитателей замка. Они все наденут свои лучшие наряды. У нее нет драгоценностей, зато Сетон сделает ей такую прическу, какой у нее еще никогда не было. Они устроят танцы под музыку лютни. Они забудут, что находятся в Болтоне, и представят, что танцуют в апартаментах замка Холируд, известного всем как маленькая Франция.

Итак, начался счастливый день. Было слишком холодно, чтобы выходить наружу; в апартаментах для обогрева разожгли большой огонь. Все в замке были рады отпраздновать день рождения, и возбуждение чувствовалось от погребов до башен.

Сетон причесывала волосы своей госпожи, и лицо, смотревшее на Марию с отполированного металлического зеркала, казалось таким же юным и беззаботным, как до того момента, когда она попала в плен. Мария говорила себе, что обязана отбросить печаль, забыть, что она изгнана из своей собственной страны, что маленького Джеймса держат от нее вдали и что, возможно, самые ужасные обвинения выдвигаются против нее.

Кушанья приготовили; она слышала веселые голоса слуг, снующих взад-вперед; она принюхивалась к знакомым запахам блюд. А когда накрыли стол в ее апартаментах, все обитатели замка собрались там, и она принимала их как королева в своем собственном дворце. Она сидела в центре стола, и Ноллис настоял на праве подавать ей салфетку; лорд Скроуп и Маргарет смотрели на все с удовольствием.

Маргарет чувствовала себя неважно, так как приближались роды, и ее муж волновался, чтобы она не уставала, но она заявила, что счастлива присутствовать на празднике; а когда с едой было покончено, она сидела рядом с музыкантами, игравшими на лютнях, и наблюдала, как королева возглавляет танцующих.

Мария, раскрасневшаяся от танца, со слегка растрепавшимися каштановыми волосами, казалась в своем возбуждении очень юной девушкой. Наблюдавший за ней Ноллис подумал: «Как она легко забывает. Ей предназначено быть веселой. Когда же закончится это изнурительное дело?»

Пока они танцевали, прибыли посланники от Елизаветы, задержавшиеся из-за плохой погоды, с письмами к тюремщикам королевы Шотландии. Ноллис и Скроуп спустились вниз, чтобы принять их. Ноллис был поражен, прочитав письмо, адресованное ему; он даже перечитал его, надеясь, что ошибся.

Елизавета была недовольна тюремщиками Марии. Они проявили чрезмерную снисходительность к их узнице и потворствовали планам ее замужества. Поэтому Елизавета решила отстранить их от возложенных на них обязанностей. Им следовало подготовиться к препровождению королевы Скоттов в замок Татбери, где граф и графиня Шрусбери станут ее новыми надсмотрщиками.

— Татбери! — пробормотал Ноллис. Он подумал об этом мрачном стаффордширском замке, одном из самых неуютных мест, которые он когда-либо видел, без дымоходов, так помогавших в замке Болтон согревать огромные апартаменты в холодную погоду.

Ноллиса переполняла жалость к королеве Скоттов, которая полностью зависела от милости королевы Англии; но еще больше ему было жаль самого себя. Он прогневал Елизавету, а кто знает, чем это могло кончиться! Как он мог догадаться, что она так воспримет его попытку женить племянника на Марии? Джордж Карей был ее родственником, а она всегда была благосклонна к своим родственникам, особенно по материнской линии, поскольку родственники по отцовской линии могли вообразить, что имеют больше прав на трон, чем она.

В письме был постскриптум. Ноллис не имел права покидать Болтон, пока не переведут королеву Скоттов. Ему вменялось в обязанность препроводить ее в Татбери и передать в руки четы Шрусбери.

Он подумал о Кэтрин, своей жене, которая была так больна и звала его к себе. Письмо выпало у него из рук, и он сидел, уставившись перед собой. Скроуп встревожен так же, как и он.

— Но Татбери… в такую погоду! — сказал Ноллис. — Мы не можем двинуться туда, пока бушует вьюга. Это слишком опасно.

— Татбери, — произнес Скроуп, будто повторяя урок.

— Я полагаю, она пишет вам то же, что и мне: нас освобождают от этой миссии и она передается чете Шрусбери.

— Да, — проговорил Скроуп, находясь словно в дурмане, — она пишет мне об этом. Но… как я могу везти ее? Как она может ехать сейчас?

— Нам следует подождать, пока погода немного улучшится, — сказал Ноллис. — Королева заупрямится. Помните, как трудно было заставить ее переехать из Карлайла.

— Я думал о Маргарет…

— Маргарет!

Скроуп постучал пальцами по письму Елизаветы.

— Королева приказывает, чтобы Маргарет немедленно покинула Болтон. Она надеется услышать, что она уехала до Рождества.

— Но в ее положении!

В глазах Скроупа сверкнул гнев.

— Она подозревает Маргарет в способствовании заключения брака между королевой Скоттов и Норфолком; поэтому она пишет, что, беременная Маргарет или нет, она обязана немедленно покинуть Болтон.

— Но куда… — начал Ноллис.

Скроуп в отчаянии развел руками.

— Я не знаю. Я не могу придумать. Но если я не хочу еще больше прогневить королеву, я должен тотчас заняться поисками жилища для Маргарет.

Снаружи выл ветер. Ноллис думал о своей жене, которая была опасно больна и просила приехать; а Скроуп — о своей, которая очень скоро должна произвести на свет ребенка. Елизавета говорила им, что они не должны предпочитать свои личные дела их обязанностям перед ней. Им не нужно было напоминать, каким безжалостным мог быть гнев Тюдоров!

Они не вернулись к праздновавшим день рождения. Ноллис тихо произнес:

— Не стоит говорить ей сегодня, что ее переводят в Татбери. Это можно сделать и завтра.

— Татбери! — вскрикнула Мария, переводя взгляд со Скроупа на Ноллиса. — Я не могу ехать в Татбери в такую погоду!

— Это приказ нашей королевы, — ответил Скроуп. Мария заметила его отрешенный взгляд, серое лицо и решила, что он испугался, поскольку это означало, что он не справился с возложенной на него задачей и ответственность за нее передается другим.

— Я отказываюсь, — резко ответила Мария. — Я думаю, иногда ваша королева забывает, что я — королева Шотландии.

Ноллис уныло смотрел на нее. Что значит титул для Елизаветы! Ее волнует только то, чтобы выполнялись ее желания.

— Некоторое время мы можем ссылаться на плохую погоду, — ответил Скроуп. — Но мы должны начать подготовку к отъезду.

— Я слышала, что Татбери — одно из самых мрачных мест в Англии и что Болтон полон удобств по сравнению с ним.

— Вряд ли многое будет сделано, чтобы обеспечить комфорт вашему величеству.

— Я отказываюсь пускаться в путь до окончания зимы, — сказала королева.

Ни Скроуп, ни Ноллис не пытались советовать ей; они оба размышляли над собственными проблемами.

Позже в тот день Мария узнала причину немилости Елизаветы. Одна из служанок леди Скроуп пришла к Марии и спросила, не может ли она пройти в апартаменты ее хозяйки, поскольку та чувствует себя слишком плохо, чтобы прийти к ней.

«Роды еще не могли начаться, — подумала Мария. — Еще слишком рано». Она поспешила в спальню леди Скроуп и увидела ее лежащей в постели.

— Маргарет! — воскликнула Мария. — Неужели?

— Нет, — ответила Маргарет. — Но у меня плохие новости. Я вызвала недовольство Елизаветы, и в качестве наказания меня изгоняют из Болтона.

— Изгоняют! Но вы не можете уехать отсюда в такую погоду в вашем состоянии.

— Таков ее приказ. Я должна уехать немедленно.

— Куда?

— Мы не знаем. Но ее величество настаивает, чтобы я уехала, возможно, потому, что не желает, чтобы мы были вместе. Она услышала о нашей дружбе и…

— Какая она безжалостная! — воскликнула Мария. Она испытывала большее негодование за ужасное обращение с Маргарет Скроуп, чем за несправедливость по отношению к ней самой.

— Да, — отозвалась Маргарет. — Она не испытывает жалости, когда чувствует, что ее подданные делают что-либо против нее. Она, должно быть, узнала, что я передаю вам известия от моего брата.

— Но это чудовищно. Я не вынесу этого. Вы должны остаться здесь, Маргарет. Вы должны родить ребенка здесь, как вы планировали.

Маргарет подняла руку и коснулась своей шеи.

— Я не намерена терять голову, — сказала она, грустно улыбнувшись.

— О, Маргарет, Маргарет, как она может быть такой жестокой?!

— Вы не знаете ее, если можете спрашивать об этом, — с горечью ответила Маргарет. — Я должна ехать. — Она вдруг затихла с безмятежностью беременной женщины. — Я клянусь, мой ребенок появится на свет так же легко в любом месте, как если бы это произошло здесь.

— Но поездка! Я слышала, что дороги почти непроходимы.

— И тем не менее так должно быть, ваше величество.

— Тогда мы должны попрощаться, Маргарет?

— Боюсь, что так.

— Вы знаете, что я должна поехать в Татбери?

— Знаю. И это означает, что вы переходите под охрану Шрусбери. Но мы встретимся снова… скоро. Мой брат не забудет, и однажды…

Мария не ответила. Она смотрела на Маргарет, и ее возмущение было настолько велико, что она не могла говорить. Она думала обо всех ошибках, которые совершила как правительница Шотландии, и о коварной Елизавете, которая была сообразительной и, если оказывалась в щекотливой ситуации, умудрялась выскользнуть с гениальностью прирожденного государственного деятеля.

Какими скверными были эти дни перед Рождеством! Марии очень не хватало Маргарет Скроуп, которую перевезли в жилище всего в двух милях от замка. Плохая погода и состояние леди Скроуп не позволяли ей навестить королеву. Несколько успокаивало то, что лорду Скроупу удалось найти для жены пристанище не так далеко.

Мария не могла узнать, что происходило в Вестминстере, так как вьюга задерживала посыльных, а возможно, ее друзья, которые были в курсе событий, не хотели рассказывать ей, что проклятые письма из шкатулки были предъявлены и слушалось дело против нее, поскольку такова была воля Елизаветы.

Только один случай озарил эти мрачные дни. Это произошло, когда посыльный все же добрался в замок и привез ей письма от графа Нортумберлендского.

Нортумберленд был обращен в католическую веру, и когда до него дошли слухи, что существует план брака Марии с протестантом Норфолком, он стал делать все возможное, пытаясь предотвратить это. Недавнее заигрывание Марии с протестантской религией насторожило его; но оно длилось недолго, и она не раз говорила, что каждый человек должен молиться Богу в соответствии со своей совестью и когда она вернется к управлению своей страной, то постарается проследить, чтобы это стало законом.

Нортумберленд стремился не только освободить Марию, но и вернуть Англию под управление папы римского; и он был убежден, что лучше всего это можно сделать, заключив брак между Марией и Филиппом II, королем Испании. Некоторое время граф вынашивал этот план в голове, затем связался с Филиппом. Однако к тому времени Филипп женился вторично и предложил заключить брак между Марией и его незаконорожденным братом доном Хуаном Австрийским, который был не только привлекательным мужчиной, но и национальным героем.

Мария изучила письма от Нортумберленда с его прожектами, и хотя она уже решила, что ее следующим мужем станет герцог Норфолкский, так восхваляемый своей обожаемой сестрой, что Мария начала видеть его глазами Маргарет, она могла понять преимущества брака с решительным героем, который не успокоится, пока не отвоюет ей ее королевство.

Но письма Маргарет вернули ей воспоминания об их разговорах, и Мария написала Нортумберленду, что ему следует сказать королю Испании, что поскольку в данный момент она находится в руках Елизаветы, то не имеет права заключать брачный договор; и для того, чтобы это стало возможным, она просит помочь ей вернуть трон Шотландии.

К беспокойству Маргарет прибавилось еще одно: не было вестей от Вилли Дугласа, а они уже давно должны были прийти.

Рождество в замке Болтон прошло грустно.

Стало немного теплее, и кое-где на дорогах снег начал таять.

Пришли письма от епископа Росского. Он сообщал Марии, как проходит конференция, и это было безрадостное чтение. Но был один факт, встревоживший ее больше, чем все остальное: епископ не упоминал Вилли Дугласа.

Мария тотчас написала епископу, прося его навести справки насчет Вилли, и спустя неделю вновь получила от него известия. Вилли видели в Лондоне; он получил паспорт от имени королевы, но с того дня его больше никто не видел. Спрашивали там, где он остановился, но он туда больше не приходил; его хозяин возмущался, потому что Вилли остался должен ему. Епископ написал, что уплатил этот долг и что ведутся дальнейшие поиски.

Теперь Марии действительно стало не по себе; она чувствовала, что с Вилли случилось какое-то несчастье. Было известно, что он весьма хитроумно помог ей бежать с Лохлевена; не решил ли кто-то, что он слишком резвый мальчик, чтобы позволить ему ездить по делам королевы?

Елизавета написала письма Скроупу и Ноллису, выражая свое недовольство. Она отдала приказ перевести королеву Скоттов в Татбери и не могла понять, почему произошла задержка. Ноллис сообщил ей, что задержка вызвана плохим состоянием дорог и тем, что нет лошадей. Елизавета ответила, что лошадей следует занять у соседей и тронуться в путь, как только дороги достаточно просохнут для проезда. Она добавила, что хорошо информирована о состоянии дорог и недовольна медлительными слугами.

— Больше нельзя задерживаться, — сказал Ноллис Скроупу.

Скроуп надеялся, что его ребенок родится до того, как им придется выехать в Татбери, но ему пришлось согласиться с Ноллисом, что надо заканчивать приготовления. Они оба и так уже были в немилости. Если они и дальше рискнут ослушаться королеву, то у них могут возникнуть серьезные неприятности.

Через несколько дней жена благополучно родила Скроупу сына, и его тревоги слегка улеглись, Ноллису повезло меньше.

Когда в замок пришло известие, что его жена умерла, он заперся в своей комнате и несколько дней не выходил. Его больше не волновало, что будет с ним; временами он ненавидел Елизавету, которая запретила ему быть у постели умирающей жены, и он боялся, что если заговорит с кем-нибудь, то даст волю своему гневу и окажется обвиненным в предательстве.

Он вышел из комнаты покорившимся судьбе. Лицо его выражало такую горечь, что Мария это заметила и поняла. Она глубоко сочувствовала ему и сознавала: «Он такой же пленник этой черствой женщины, как и я сама».

— Мой дорогой сэр Френсис, — сказала Мария, — если бы я могла сделать хоть что-нибудь, чтобы утешить вас.

— Вы так добры, ваше величество, — безучастно ответил он.

— По крайней мере вы знаете, что она больше не страдает.

Он отвернулся, потому что скорбь, охватившая его, мешала говорить.

— А вы писали королеве, прося разрешения поехать к ней? — осторожно спросила она.

— Какой теперь в этом смысл? — произнес он.

— Вам хотелось бы похоронить ее? — спросила Мария. Ноллис кивнул.

— Я должен написать ей, — сказал он — Благодарю, ваше величество, за сочувствие.

Он посмотрел на прекрасное лицо королевы Скоттов и увидел слезы в ее глазах; он был настолько тронут, что смог только отвернуться и уйти.

Ответ Елизаветы был резким. Ноллис должен выполнять свои обязанности, пока королева Скоттов не будет благополучно передана в руки ее новых охранников в Татбери; и она удивлена, что эта миссия еще не выполнена.

Ноллис не мог поверить, что она отказала ему и в этом. Но ее слова не оставляли сомнений.

— Ну ладно, — проговорил он, — какое это теперь имеет значение? Что вообще имеет значение?

Сетон и Мария смотрели на заснеженный ландшафт.

— Нам осталось недолго любоваться этим пейзажем, — сказала Мария. — Мы будем скучать по нему. Здесь так красиво. О, Сетон, мы едем дальше в глубь Англии. Каждая миля к югу удаляет нас от Шотландии.

Сетон молчала. Она ничем не могла ее успокоить. Как и ее госпожа, она начинала понимать, что королева Англии чрезвычайно искусна в двойной игре. Наконец она произнесла:

— Может быть, тот замок меньше похож на крепость, чем этот.

— Я не сомневаюсь, что нас будут хорошо охранять. И я потеряю Ноллиса и Скроупа.

— Но вместо них будут граф и графиня Шрусбери, которые могут стать вашими настоящими друзьями. Ваше величество умеет находить друзей.

— Давай надеяться, что я найду друга, который поможет мне вернуть мое королевство. Но говорят, что Татбери — один из самых мрачных замков в Англии.

— Мы сделаем все возможное, чтобы вам было в нем уютно; нам это неплохо удалось здесь.

Прибыл посыльный с письмом из Лондона. Местонахождении Вилли оставалось загадкой. Однако, писали ей, есть человек, который мог бы узнать, что случилось с ним, скорее, чем шотландцы, к которым в Лондоне относятся с подозрительностью. Этот человек — французский посол Бертран де Салиньяк де ла Мот Фенелон. Друзья Марии в Лондоне рассказали ему об этом деле, но если она сама напишет ему, то, возможно, он удвоит свои усилия.

Мария сказала:

— Мне следует написать немедленно. Я не могу спать спокойно, пока не узнаю, что случилось с Вилли.

Стоял конец февраля, когда Мария готовилась покинуть замок Болтон. Было ужасно холодно, и дороги были едва проходимы. Продвижение будет весьма замедленным, но Елизавета становилась все более нетерпеливой, и ни Скроуп, ни Ноллис больше не осмеливались задерживаться.

Пока велись последние приготовления, пришло послание от французского посла. Прочитав его, Мария побледнела и позвала Сетон.

— Это о Вилли?

Мария кивнула.

— Они не…

Мария улыбнулась.

— О, нет… Он жив. Но он в тюрьме на севере Англии. Должно быть, его арестовали, как только он получил паспорт.

— И все это время он находился в тюрьме. Что станет с бедным Вилли?

— Его освободят. Я буду настаивать на этом. Я не успокоюсь, пока его не освободят. Что он сделал, кроме того, что был верным подданным своей королевы!

— Вы думаете, что-то можно предпринять?

— Да, через Фенелона. Елизавета не захочет, чтобы французы знали, что она бросает в тюрьму моих подданных только за то, что они являются моими сторонниками. Говорю тебе, я не успокоюсь, пока Вилли не освободят.

— А потом?

— А потом, — твердо сказала Мария, — он останется со мной до тех пор, пока не сможет без риска присоединиться к Джорджу во Франции. Фенелон должен сделать это для меня.

Мария села за стол и написала пылкое послание королю Франции, которое, как она знала, не могло не тронуть сердце Шарля. Она напомнила ему о тех далеких днях, когда они все были счастливы вместе. Сейчас она просила его о помощи, потому что его посол мог легче, чем кто-нибудь другой, добиться освобождения одного из ее самых верных слуг. Она умоляла короля Шарля помочь в этом деле. Освобождение Вилли Дугласа было самой большой услугой, о которой она могла просить его. Она знала, что он даст указание своему послу, чтобы он обязательно справился с этим делом.

Она запечатала письмо и отправила его; затем написала еще одно — де ла Моту Фенелону.

Больше она ничего не могла сделать и поэтому продолжила приготовления к отъезду.

Королева Англии была довольна исходом конференции. Ничего не было четко установлено, но облик Марии был полностью очернен. А именно на это Елизавета и надеялась. Она сама заявила, что не могла принять ее, не запятнав свою репутацию. Все делалось так, чтобы не было доказано ничто порочащее преданность и честь Морэя и его сторонников, и ничто не было достаточно доказано против королевы Скоттов.

Дело зашло в тупик. Но Елизавета получила основание не принимать свою кузину при дворе. Морэй мог вернуться в Шотландию и спокойно оставаться регентом. Это все оказалось прекрасным примером канители, такой, какой желала Елизавета.

Мария должна была остаться в плену, поскольку Елизавета никогда не могла бы успокоиться, если бы персона, столь явно претендующая на английский трон, и, несомненно, законнорожденная, пребывала на свободе. Образ Марии, королевы Скоттов, которую провозглашают королевой Англии — как она однажды осмелилась себя назвать, живя во Франции, — до сих пор преследовал Елизавету во сне. Поэтому было так приятно представлять ее в изнурительных переездах из одного мрачного замка в другой.

Итак, очень холодным днем в середине зимы кавалькада покинула замок Болтон. Марию везли в одноместной карете по ужасным дорогам, зачастую обледенелым и опасным. Она настаивала на карете для леди Ливингстоун, которая была нездорова и неспособна к путешествию. Но было бесполезно о чем-то просить. Было ясно приказано, что не должно быть больше никаких оправданий.

Пошел снег, засыпающий карету и капюшоны дам, ехавшим верхом на лошадях.

Мария закрыла глаза и жаждала добраться до Татбери. Но думая об этом, она спрашивала себя: «А что же дальше? К чему приведет ее это новое путешествие по дороге ее несчастий?»