Когда на следующий день я пришла в дом священника, то застала миссис Ренделл в полном негодовании. Джереми Браун все-таки уехал, и теперь у настоятеля будет работы сверх всякой меры. Миссис Ренделл просто в отчаянии, не зная, как ему удастся и вести занятия с девочками, и исполнять свои обязанности настоятеля прихода. Миссис Ренделл хотела, чтобы я сообщила миссис Линкрофт, насколько трудно ему будет совмещать все эти дела, и вряд ли он сможет продолжать занятия с Оллегрой и Элис.

Я ответила, что безотлагательно поговорю с миссис Линкрофт, и спросила ее, не увести ли мне девочек обратно домой, чтобы настоятель мог спокойно заниматься своими церковными делами.

— Может быть, дать им урок в Лоувет Стейси? — предложила я.

Мое предложение, кажется, немного ее смягчило.

— Проходите, пожалуйста в гостиную и выпейте стаканчик моего самбукового вина. Думаю, сегодня мы не станем нарушать обычный порядок. Пусть они пока позанимаются… но вы уж обязательно поговорите с миссис Линкрофт, чтобы она подумала, как по-другому организовать обучение.

Я взглянула на часы. До первого моего урока оставалось еще десять минут. Миссис Ренделл усадила меня в кресло, отперла дверцу серванта и достала бутылку, помеченную ее аккуратным, четким почерком.

— Это вино мне удалось как никогда, — сообщила она. — Хотя и мой можжевеловый джин тоже превосходен. Но, думаю, вы предпочтете вино.

Я согласилась, и она, налив два бокала, один передала мне, сказав, что вина она делает сама, так как в наши дни нельзя полагаться на слуг.

— Стаканчик-другой вина очень полезен священнику, и когда у него бывает боль в груди, оно лучше всякого лекарства, — заявила она с гордостью и, пригубив свой бокал, посмотрела на меня в ожидании, оценю ли я по достоинству ее изделие, что я и не преминула сделать.

— Да, прекрасное вино, — подтвердила она удовлетворенно. Затем добавила:

— Надо обязательно как-то по-другому организовать занятия… временно, конечно.

— Вы полагаете, что придется на время взять гувернантку?

— Не думаю, что в этом есть необходимость. Сейчас нет хороших гувернанток. Одно время миссис Линкрофт, кажется, служила гувернанткой. Она могла бы, я думаю, заняться с девочками, пока все у нас не наладится.

— У миссис Линкрофт такие разносторонние способности!

— Умная женщина, ничего не скажешь. На ней держался дом, даже когда бедная леди Стейси была жива. Поговаривали, что сэр Уилльям был к ней неравнодушен… более неравнодушен, чем следовало бы.

— Несомненно, он ценил ее способности.

— Ну да, способности! Как бы там ни было, она на какое-то время уехала из Лоувет Стейси и вернулась уже с Элис. Каким-то образом ей вновь удалось занять прежнее положение, и она стала заправлять всем домом. Ну, а теперь она стала там почти хозяйкой. Да еще и Элис воспитывается как настоящий член семьи.

— Но, наверное, правильно, что не стали подчеркивать социальную разницу между девочками.

— А почему бы и не подчеркивать, скажите на милость. Элис — дочь экономки. И не одна я считаю не слишком сообразным, что она общается на равных с Эдит. Оллегра — другое дело. Она все-таки внучка сэра Уилльяма. Я, конечно, разрешила Сильвии дружить с Элис. Мне ничего другого не оставалось.

— Конечно, если вы хотели, чтобы Сильвия занималась вместе с другими девочками.

— Вы совершенно правы, однако это не меняет сути дела. Кстати, как успехи у Сильвии?

— Боюсь, что у нее нет особых способностей к музыке.

— В мое время, — со вздохом поведала миссис Ренделл, — если кто-то не проявлял способностей, их у него выбивали.

— Боюсь, что нельзя из ребенка выбить то, чего у него нет.

— Тем не менее, если я узнаю, что Сильвия не работает как положено, я накажу ее. Для этого мне достаточно несколько дней подержать ее на воде и хлебе, и ребенок, как миленький, заиграет на пианино. Ни у кого еще я не видела такого аппетита, как у нее. Эта девочка всегда голодна.

— Но она же растет.

— В общем, я рассчитываю, что вы мне сразу скажете, если она не будет выполнять ваши задания.

— Сильвия очень старается, — поспешила я заверить миссис Ренделл.

Я посмотрела на часы, приколотые к моей блузке, и поднялась.

— Пора начинать урок, — сказала я. — Как только вернусь в Лоувет Стейси, обязательно поговорю с миссис Линкрофт.

Миссис Линкрофт на удивление спокойно восприняла мое сообщение. Было решено, что пока не приедет новый викарий, она сама будет давать девочкам задания, и они под ее присмотром будут заниматься в классной комнате.

— Вы окажете большую любезность, миссис Верлейн, если согласитесь помогать мне, — сказала она.

— Буду только рада, — ответила я, но напомнила, что у меня нет никакой специальной подготовки.

— Помилуйте, миссис Верлейн, ведь и у меня ее тоже нет, — сказала миссис Линкрофт. — Почти никто из гувернанток не имеет педагогического образования. Обычно гувернантками становятся женщины из обедневших благородных семей, которые вынуждены зарабатывать на жизнь. И должна вам сказать, вы образованы гораздо лучше, чем большинство из них. Ваш отец был, кажется, профессором?

— Да. Был…

— Видимо, все ваши братья и сестры получили образование более глубокое, чем многие.

— У меня была только одна сестра.

Миссис Линкрофт тут же заметила, что я говорю о сестре в прошедшем времени.

— Была? — спросила она удивленно.

— Она… ее больше нет.

— О, Господи, простите. Да, теперь я вспомнила, вы упоминали об этом. Так вот, я и говорю: вы хорошо образованы, это очевидно, и если вы согласитесь помочь мне, пока не появится новый викарий, я буду вам очень признательна.

Я сказала, что постараюсь сделать все, что смогу.

Эдит опаздывала на урок. Я поглядывала на часы. Пять минут… теперь уже десять… Эдит все нет.

Я раздумывала, не пойти ли к Эдит узнать, что с ней. После встречи с Нейпьером около часовни, я избегала его, и мне совсем не хотелось идти в комнату, где он жил с Эдит. Но когда прошло еще пять минут, я решила, что должна отмести все сомнения и отправиться проведать Эдит.

Я постучала в дверь, и в ответ раздался слабый голос, приглашавший войти.

Под огромным шатровым балдахином лежала бледная Эдит с тревожно блестевшими глазами.

— О, Боже! — воскликнула она, завидев меня. — Урок! Я забыла.

— Эдит, что с вами? — озабоченно спросила я.

— Я чувствую себя совершенно больной. И вчера тоже.

— Наверное, лучше было бы обратиться к врачу. Эдит ответила мне несчастным взглядом загнанного зверька.

— Я жду ребенка, — сказала она упавшим голосом.

— Так ведь этому надо только радоваться.

— О, миссис Верлейн, вы были замужем, но у вас ведь никогда не было детей…

— Да, не было, — согласилась я. Эдит печально взглянула на меня.

— Вы, видимо, жалеете об этом?

— Мне бы очень хотелось иметь детей.

— Но ведь это жутко, миссис Верлейн. Наша повариха однажды при мне рассказывала, как у нее родилась дочь. Это было ужасно.

— Не надо слушать подобную болтовню. Ведь у женщин дети рождаются каждый день.

Эдит закрыла глаза.

— Я знаю.

— Вы должны быть сейчас очень счастливы.

Эдит зарылась лицом в подушку, и плечи ее вздрогнули от рыданий.

— Эдит! — позвала я ее. — Эдит, что-нибудь еще случилось… помимо этого?

Она вдруг резко обернулась ко мне.

— А что еще могло случиться? — отрывисто спросила она.

— Может быть, я могу чем-нибудь помочь?

Эдит молчала, и я вспомнила разговор, который случайно услышала возле часовни, а потом вдруг в памяти всплыл возглас Эдит за дверью классной, который навел меня на мысль, что ее шантажируют.

Но почему? Да, Эдит наследница. Это правда. Но я сомневаюсь, что право распоряжаться огромным состоянием осталось у Эдит. Сейчас оно, видимо, перешло в распоряжение ее мужа, как ни тяжело об этом даже подумать.

Бедная малютка Эдит! Ее только ради денег выдали замуж за Нейпьера Стейси в то время, как она была влюблена в Джереми Брауна, которому теперь пришлось уехать, и печальная, короткая история их любви на этом закончилась.

— Эдит! — обратилась я к ней, испытывая искреннее желание помочь ей. — Если я могу хоть как-то помочь вам, скажите! Если, конечно, это возможно.

— Я не знаю, что сказать… Я не знаю, что делать, миссис Верлейн. Я совершенно… запуталась.

Я взяла Эдит за руку, и ее пальцы сплелись с моими. Я была уверена, что мое присутствие дает Эдит некоторое утешение и поддержку.

Видимо, что-то решив, наконец, для себя, Эдит закрыла глаза и прошептала:

— Теперь я хотела бы немного отдохнуть.

Я поняла. Сейчас у нее не было сил на откровенный разговор со мной. Вероятно, позже она все-таки сможет довериться мне.

— Вы можете обратиться ко мне в любое время, — заверила я ее.

— Спасибо, миссис Верлейн, спасибо, — и Эдит снова закрыла глаза.

Я не хотела подталкивать Эдит на откровенность. Такой испуганной женщины я еще никогда не видела, и мне было глубоко ее жаль.

Сэр Уилльям воспрянул духом. Он послал за мной, чтобы я поиграла ему на рояле, и прежде чем я начала играть, он попросил меня присесть подле него.

— Уверен, вы уже слышали новость, — сказал он. — Мы все совершенно счастливы.

Он выглядел помолодевшим и, видимо, ему стало гораздо лучше.

— Ваше выступление имело такой успех, что мы решили обязательно устроить еще один вечер, — сказал он. — Вы очень хорошая пианистка, миссис Верлейн. Я бы даже сказал, великая пианистка.

— О нет, это слишком сильно сказано, — возразила я. — Но мне приятно, что я смогла доставить удовольствие вам и вашим друзьям.

— Так хорошо, что в доме снова звучит музыка. Я хотел бы, чтобы миссис Стейси все же продолжала некоторое время свои занятия.

— Но после рождения ребенка она вряд ли захочет брать уроки.

— Но мы будем просить вас взять в ученики моего внука.

Я рассмеялась и сказала, что до того времени пройдет немало лет.

— Но и не так уж много, верно? Генделя застали за игрой на фортепьяно в каком возрасте? В четыре года! В нашей семье уже заложен музыкальный дар. Бабушка этого ребенка могла бы, я думаю, стать большой пианисткой. Услышав ее игру, вы бы наверняка согласились со мной.

Да, атмосфера в этой семье явно меняется. Сэр Уилльям уже без внутренней стесненности говорит о своей жене. И все это благодаря ребенку, который должен родиться у Эдит, ребенку, который может и не быть внуком сэра Уилльяма.

Бедняжка Эдит! В какое двусмысленное положение она попала! Что если она решится признаться мужу… Мне вполне хватило воображения представить, какая трагедия может тогда разыграться. Я снова вспомнила взвившийся в испуге голос Эдит, когда она разговаривала с тем, кто ее шантажировал. На вид она столь невинна. Но я уверена, что на самом деле она такая и есть. Просто жизнь слишком сложна и жестока.

Некоторое время мы сидели с сэром Уилльямом молча, затем я сама спросила, не поиграть ли ему. Он ответил, что только того и ждет и вещи, которые он отобрал, лежат на рояле.

Это были светлые жизнерадостные произведения. Я сыграла несколько» Песен без слов» Мендельсона. Особенно запала в память «Весенняя песня», наполненная ликующим предчувствием новой пробуждающейся жизни.

Я играла уже час, когда появилась миссис Линкрофт. Она тихо закрыла за собой дверь, и подошла ко мне.

— Сэр Уилльям уснул, — прошептала она. — Он совершенно счастлив.

Миссис Линкрофт улыбнулась так, словно для нее самой, а не для сэра Уилльяма происшедшее в доме событие стало огромной радостью. И тут я вспомнила намеки миссис Ренделл о взаимоотношениях сэра Уилльяма и миссис Линкрофт.

— Эту новость так ждали, и так быстро это случилось, — продолжила миссис Линкрофт тихим голосом. — Правда, лично мне казалось, что у Эдит недостаточно крепкое здоровье. Хотя часто именно хрупкие на вид женщины рожают детей. Но Нейпьер… он всегда своим поведением подчеркивал, что… одним словом, я хочу сказать, что его вряд ли можно было бы назвать любящим мужем. Правда, Нейпьер прекрасно понимал, что сэр Уилльям желает, чтобы он дал ему наследника. Его и домой вернули ради этого.

— Словно жеребца-производителя! — невольно вырвалось у меня негодующее восклицание.

Миссис Линкрофт явно шокировала резкость моего замечания, и мне стало немного стыдно, не стоило проявлять такую горячность. Нейпьер вернулся домой по собственной воле и прекрасно понимал, чем вызвано желание отца вернуть его домой.

— Во всяком случае, — сказала миссис Линкрофт сухо, — у него есть определенные супружеские обязанности.

— Которые он и выполнил, — не удержавшись заметила я.

— И это только упрочило его положение.

— Но ведь он и так является законным наследником сэра Уилльяма, его единственным сыном.

— Если бы Нейпьер не вернулся, то сэр Уилльям передал бы дом, а следовательно, часть своего состояния кому-то еще. Но Нейпьер вернулся… он всегда отличался необузданностью желаний, всегда хотел быть впереди всех. Вот почему он завидовал Боументу. Впрочем с этим уже давно покончено. Нейпьер принял условия отца, и когда родится ребенок, сэр Уилльям смягчится по отношению к Нейпьеру, я в этом уверена.

— Сэр Уилльям весьма суровый человек.

Миссис Линкрофт слегка поморщилась. Я опять перешла границы дозволенного. Это все влияние Нейпьера. Почему я все время стремлюсь защитить его?

— Обстоятельства сделали сэра Уилльяма таким, — произнесла миссис Линкрофт сухо, и по ее тону я поняла, что она считает неделикатным мое неодобрительное высказывание о хозяине дома. Есть что-то непонятное в этой женщине, но ее безусловная преданность двум людям — сэру Уилльяму и Элис — внушала уважение. Видимо, решив сгладить впечатление, которое могла произвести на меня холодность ее тона, она добавила с большей любезностью:

— Сэр Уилльям очень обрадован этой новостью. Когда родится мальчик, то жизнь в доме наладится, я убеждена в этом.

— А что если это будет не мальчик? На лице миссис Линкрофт изобразилось некоторое замешательство.

— В этой семье всегда рождаются мальчики. Мисс Сибила Стейси была единственной дочерью на протяжении многих поколений. Сэр Уилльям наверняка захочет, чтобы ребенка назвали Боументом. Это, я думаю, его окончательно успокоит.

— А как же родители ребенка? Может быть, им захочется дать другое имя?

— Эдит будет только рада выполнить пожелание сэра Уилльяма.

— А Нейпьер?

— Моя дорогая миссис Верлейн, он ни слова не скажет против.

— Не понимаю почему. Возможно, ему хочется забыть… это горестное происшествие.

— Он никогда не пойдет против воли сэра Уилльяма. Если он сделает это, то, может, снова будет вынужден упаковывать свои вещи.

— Вы хотите сказать, что выполнив роль самца и произведя на свет другого Боумента, он может еще раз получить отставку?

— У вас сегодня какое-то очень странное настроение, миссис Верлейн. Это на вас непохоже.

— Да, я, кажется, проявляю излишний интерес к делам семьи. Простите.

Она кивнула и затем сказала:

— От сэра Уилльяма зависит пребывание Нейпьера в этом доме. Я полагаю, ему это известно.

Я посмотрела на часы, прибегнув к обычной своей уловке, чтобы, сославшись на уроки, избегнуть неприятных разговоров. Мне не хотелось ничего больше слушать. Нейпьер представлялся мне, по крайней мере, смелым и откровенным человеком. Но думать, что он под пятой отца, что он терпит тиранство ради наследства — этого мне совершенно не хотелось.

По дороге в свою комнату я встретила Сибилу Стейси. Мне показалось, что она бродила поблизости, чтобы при первой возможности перехватить меня.

— Добрый день, миссис Верлейн, — приветствовала она меня. — Как поживаете?

— Прекрасно, спасибо. А вы?

— Я тоже. Вы очень давно меня не видели, верно? А вот я вас видела. Я видела, как вы разговаривали с Нейпьером. Впрочем я не один раз вас видела. Однажды вы поздно вечером возвращались домой вместе.

Меня это возмутило. Какое право имела эта женщина шпионить за мной!

Сибила, видимо, уловила мое состояние, и оно, кажется, пришлось ей по вкусу.

— Вы очень интересуетесь нашей семьей, верно? В этом, я думаю, проявляется ваша доброта ко всем нам. Вы вообще очень добрый человек, как я теперь поняла. Я ведь должна изучить вас, поскольку собираюсь писать ваш портрет. Пойдемте сейчас ко мне в студию. Вы ведь обещали, что будете приходить туда. Кроме того вы почти не видели моих картин.

Я сомневалась, стоит ли сейчас идти к ней, но мисс Стейси со своей обычной ребяческой живостью схватила меня за руку и потянула за собой.

— Ну, пожалуйста, пожалуйста…

Затем она просяще сжала свои руки и придвинулась ко мне. При резком дневном свете ее лицо еще раз поразило меня гротескным сочетанием голубых бантиков и седых волос, детского лукавого взгляда и глубоких морщин вокруг глаз.

И все-таки было что-то притягательное в этой женщине, как впрочем и во всех обитателях дома Стейси.

Портрет трех девочек все еще стоял на мольберте. Он опять привлек мое внимание, это, видимо, доставило мисс Стейси удовольствие, потому что, стоя рядом со мной, она довольно похихикивала.

— Не правда ли, поразительное сходство, — сказала она. — Жизнь еще нисколько не отразилась на их лицах… пока, — Сибила надула губы, словно ее это огорчало, — что очень затрудняет работу художника. Ничего существенного их лица не выражают, верно?

Я согласилась и добавила:

— Но зато они так молоды и невинны.

— Нет, все мы рождены в грехе.

— Тем не менее есть немало людей, которым удается жить вполне добродетельно.

— Ну, да, миссис Верлейн, вы же принадлежите к оптимистам. Вы всегда видите только хорошее в людях.

— Это лучше, чем видеть только худшее.

— Нет, поскольку худшее все равно существует. — Она наморщила личико. — И я когда-то была такой же. Я верила… верила Гарри. Вы не понимаете, о чем я? Ах, да, ведь вам неизвестно, кто такой Гарри. Гарри это тот мужчина, за которого я собиралась замуж. Я покажу вам его портрет, вернее, два. А сейчас я работаю над портретом Эдит.

Мисс Стейси проворно подбежала к составленным в углу холстам. Я поразилась, как бесшумно она двигается. Это помогает ей, подумала я, шпионить за людьми… за мной в том числе. Зачем она это делает? Только ли для того, чтобы узнать о наших тайнах, а затем, придя в эту комнату, отразить их на холстах? Мысль об этом привела меня в смятение. Детскостью поведения мисс Стейси, видимо, скрывала свой истинный характер, не желая, чтобы кто-нибудь узнал его.

— Эдит, — задумчиво произнесла мисс Стейси. — Вот она на картине с другими девочками. Какие они там очаровательные. А теперь взгляните сюда.

Она вынула из стопки в углу один холст и поставила его на мольберт поверх портрета трех девочек.

Я не сразу поняла, чей это портрет. Что-то в изображенной беременной женщине с огромным животом напоминало Эдит. Но лицо было искажено какой-то жуткой гримасой страха, смешанного с коварством.

— Вам не нравится этот портрет, — заметила мисс Стейси.

— Он отвратителен, — ответила я.

— Вы узнаете, кто это?

Я отрицательно покачала головой.

— Полноте, миссис Верлейн. Я думала, что вы всегда искренни.

— Похоже на Эдит… и все-таки я ее такой не представляю.

— Но она такой будет. Сейчас Эдит напугана, и с каждым днем страх все больше овладевает ею. И она будет испытывать его до последнего дня своей жизни.

— Надеюсь, еще никто не видел этого портрета.

— Нет, но со временем я покажу…

— Почему же мне вы показали его уже сейчас?

— Потому что у вас такой же интерес к людям, как и у меня. Вы тоже художник. Вы слышите музыку там, где другие ее не слышат. Разве не так? Вы слышите ее в шуме ветра, в шелесте листвы, в журчанье ручья. Я нахожу то, что интересно мне, в лицах людей. Мне никогда не хотелось писать пейзаж. Они оставляют меня равнодушной. Мне интересны только люди. Так было всегда. Еще ребенком я брала в детской карандаш и рисовала наших гувернанток. Но тогда у меня не было такого дара, как сейчас. Только после того, как Гарри… — тут ее личико опять сморщилось, и мне показалось, что она вот-вот разрыдается. — Иногда я испытываю непреодолимое желание написать портрет какого-то определенного человека. Но пока в отношении вас, миссис Верлейн у меня нет такого желания. Но я знаю, — оно придет… поэтому я слежу за вами… выслеживаю вас, как лев преследует свою добычу. Но львы не едят, пока они не голодны, верно? — Она приблизилась ко мне и рассмеялась прямо мне в лицо. — Я пока тоже не испытываю к вам голод. Но у меня есть контакт, — она указала рукой наверх, и на ее лице появилась отрешенная улыбка. — У меня есть контакт с некими силами. Этого никто не понимает. Знаете, что обо мне говорят? Что я ненормальная. Мне ведь это известно. Так говорят слуги. И Уилльям, и его миссис Линкрофт. Но я как раз более нормальная, чем они, потому что у меня есть контакт с теми силами, о которых они ничего не знают.

Я почувствовала, что задыхаюсь в этой комнате. Мисс Стейси схватила меня за руку и придвинула ко мне свое странное, старчески детское личико. У меня уже не оставалось сомнений, что она, действительно, не в своем уме.

Взглянув на часы, я пробормотала:

— Мне уже пора… Я совсем забыла…

Мисс Стейси посмотрела на свои эмалевые часы, приколотые к розовой в оборках блузке, и погрозила мне пальчиком.

— У вас с Сильвией урок только в половине седьмого. Поэтому есть еще двадцать минут.

Я была поражена, как хорошо она знает мое расписание.

— А вчера вы весь вечер готовились к занятиям, — продолжала она.

Мне стало совсем не по себе.

— Но пока нет нового викария…

— Девочки сейчас выполняют задание миссис Линкрофт. До чего умна эта женщина, — и мисс Стейси рассмеялась. — Добиться того, чтобы ее ребенок воспитывался в Лоувет Стейси! Да, это было ее условие. Она очень высокого мнения о своей дочке.

— Это естественно для матери.

— О, очень естественно. И поэтому Элис здесь на правах члена семьи.

— Элис хорошая девочка и очень трудолюбивая.

Сибила мрачно кивнула и добавила:

— Однако сейчас меня больше интересует Эдит.

— И все-таки я должна повторить, что такой, — я кивнула на портрет, — я ее не представляю.

— Вы шокированы, да шокированы, шокированы, — скандировала мисс Стейси с ехидным ребячеством. Затем ее лицо будто окаменело. — Они собираются назвать ребенка Боументом. Думают, что можно заменить моего Бо другим, просто дав ему это имя. Никогда! Ничто не вернет Боумента. О, мой дорогой мальчик… Мы его потеряли навсегда.

— Сэр Уилльям просто обрадован тем, что, может быть, родится мальчик.

— Они не смогут заменить Воумента, — повторила мисс Стейои гневно. — Ничего уже нельзя исправить.

— Жаль, что прошлое никак не могут забыть.

— Нейпьер тоже так думает. И вы, конечно, на его стороне, — произнесла она с насмешливым осуждением.

— Я здесь недавно и к вашей семье не имею никакого отношения, поэтому не могу принимать чью-либо сторону.

— Однако вы это делаете. О, да, миссис Верлейн, я обязательно напишу ваш портрет… Но не сейчас. Я еще немного подожду. Вам кто-нибудь рассказывал о Гарри?

— Нет.

— Вы должны знать о нем. Вам ведь хочется знать о нас все, верно? Поэтому вам, конечно, интересно, кто такой Гарри.

— Это человек, за которого вы собирались выйти замуж, вы уже говорили.

Сибила кивнула. Лицо ее страдальчески сморщилось.

— Я думала, он меня любит. Да, он любил меня. Все могло быть прекрасно, но нам помешали. У меня отобрали Гарри.

— Кто же это сделал?

Она неопределенно махнула рукой.

— Больше всех виноват Уилльям. Он был моим опекуном, потому что наши родители умерли. Он сказал: «Нет. Подожди. Никакой свадьбы, пока тебе не исполнится двадцать один год. Ты слишком молода». Мне тогда было девятнадцать. Влюбиться в девятнадцать лет, разве это рано? Вы бы видели Гарри! Он был так красив, так умен, так обаятелен. Он умел так хорошо развеселить своими шутками. Все могло быть прекрасно. Он принадлежал к аристократической семье. Но они обеднели, и в этом была причина, почему Уилльям сказал «нет». Уилльям слишком много значения придает деньгам. Он ведь и Нейпьера наказал при помощи денег. «Уходи… ты лишен наследства!»А затем ему захотелось внука, и Нейпьера призвали домой, и тот покорно вернулся. Он клюнул, а наживкой были деньги.

— Но, может быть, что-то еще, кроме денег?

— А что еще могло быть, миссис Верлейн?

— Желание сделать отцу приятное, желание вернуться домой, искупить свой проступок…

— Вы слишком сентиментальны. Хотя, глядя на вас, никто бы так не подумал. Кроме меня, конечно. Вы держитесь так уверенно и спокойно. Но я вижу, что у вас в глубине души. Вы так же чувствительны, как… как Эдит.

— А что плохого в том, что человек чувствителен?

— Ничего. Пока это не превращается в слезливость, и слезы не начинают застилать глаза, не давая видеть правду…

— Но вы начали рассказывать о Гарри…

— Ах, да… Гарри. У него были долги. Ведь благородным происхождением долги не уплатить. Это могут сделать только деньги. Деньги были у меня. Возможно, Уилльям не хотел, чтобы они перешли в чужие руки. Вы тоже думаете, что в этом была причина его отказа? Но вы же не можете знать наверняка. Он не захотел дать согласие на брак, пока мне не исполнится двадцать один год. Оставалось еще два года. Мы были помолвлены. Был устроен даже званый обед в честь нашей помолвки. На нем присутствовала Изабелла. Она еще не была тогда замужем за Уилльямом. На помосте, где сейчас рояль, сидел оркестр. Мы танцевали. Гарри и я. Он сказал: «Два года пролетят быстро, моя любимая». Они, действительно, пролетели быстро, но я потеряла Гарри, потому что он встретил девушку, которая была богаче, чем я, и она могла, не откладывая, заплатить его долги. Видимо, это нужно было сделать как можно быстрее. Она не была так хороша собой, как я, но у нее было гораздо больше денег.

— Но, может быть, и к лучшему, что так получилось.

— Что значит «к лучшему»?

— Если ему нужны были именно деньги, он, возможно, не стал бы хорошим мужем.

— Это мне и старались внушить, — Сибила топнула ножкой. — Но это не правда! Он любил меня очень сильно. Он просто не захотел усложнять жизнь. Он был бы счастлив со мной, если бы нам в самом начале разрешили пожениться. — На ее лице появилась страдальческая гримаска, она стала похожа на обиженного ребенка, у которого отобрали игрушку. — Но нам не дали это сделать. Уилльям не дал. Как он посмел! Знаете, что он сказал? — «Этот юноша — охотник за приданым. Тебе будет лучше без него». И с таким добропорядочным, строгим видом, как будто Гарри был очень плохим, а он, наоборот, очень хорошим… Он… О, я бы могла вам рассказать!..

Я смотрела на нее с такой грустью, что она улыбнулась, и вся ее гневная горячность вмиг улетучилась.

— У вас доброе сердце, миссис Верлейн, — сказала она. — Вы знаете, что такое потерять возлюбленного. Вы тоже страдали, верно? Вот поэтому я и говорю с вами. У меня было кольцо… Прекрасное кольцо с опалом. Но говорят, что опал приносит несчастье. Гарри не мог заставить себя сказать мне правду. И вот когда мне исполнился двадцать один год, был назначен день свадьбы, стали прибывать подарки. И тут… в один прекрасный день я получаю письмо. Гарри не решился сказать мне в глаза. Он смог лишь написать письмо. Уже несколько месяцев как он был женат. Мне надо было ослушаться Уилльяма и убежать с Гарри еще в самом начале, когда он только сделал мне предложение. Уилльям разбил мне жизнь, миссис Верлейн. Я возненавидела его. Какое-то время я ненавидела и Гарри. Я выбросила опаловое кольцо в море… а затем взяла краски и написала лицо Гарри на стене своей комнаты. То лицо… страшное… страшное лицо. И это принесло мне облегчение.

— Мне очень жаль, что так получилось, — вот и все, что я могла сказать ей.

— Да, я это вижу, — Сибила грустно улыбнулась мне. — Но не говорите, что все забывается. Ничего не забывается. Я никогда не смогу забыть Гарри. Не смогу забыть Боумента. Моего любимого Бо… Я почувствовала себя гораздо лучше, когда он родился. Он тоже сразу меня полюбил. Ему всегда хотелось, чтобы рядом была его тетушка Сиб. У него была светлая душа, и он был так красив. Наш Бо! И так было хорошо, до того дня… когда его убили.

— Это был несчастный случай. Такое может произойти с любым мальчиком.

Мисс Стейси гневно покачала головой.

— Но это случилось с Бо… с моим прекрасным, моим любимым Бо. — Сибила вдруг в упор посмотрела на меня расширенными глазами. — Это проклятый, дурной дом.

— Дом не может быть дурным, — возразила я.

— Может, если люди делают его таким. В этом доме есть дурные, злобные люди. Будьте осторожны.

Почувствовав, что сейчас она снова начнет нападки на Нейпьера, а я не смогу удержаться и стану защищать его, я сказала, что уже должна уйти.

Мисс Стейси сверилась со своими часами и кивнула.

— Приходите еще, — сказала она. — Мне нравится разговаривать с вами. И не забудьте: когда-нибудь я напишу ваш портрет.

Когда после уроков я пошла прогуляться по саду, Элис отправилась со мной. Все утро шел дождь, но теперь, наконец, выглянуло солнце. Цветы пахли как никогда восхитительно, пчелы деловито жужжали в зарослях лаванды.

Элис рассказывала мне, какие у нее трудности с прелюдией Шопена. Я старалась внушить ей, что легко дается только то, над чем много работаешь.

— Как бы я хотела, миссис Верлейн, играть так, как вы. Кажется, что вам ничего не стоит исполнять самые сложные вещи.

— На то ушли годы и годы труда. И хотя ты еще не так долго занимаешься, ты уже сделала успехи.

— Сэр Уилльям спрашивает вас о наших занятиях?

— Да, иногда спрашивает.

— Он интересуется мной?

— Его интересуете все вы.

Элис порозовела от удовольствия. Но вдруг ее лицо помрачнело, и она сказала:

— Сегодня утром Эдит опять плохо себя чувствовала.

— С будущими матерями это порой бывает. Но со временем она почувствует себя лучше.

— Как хорошо, что она ждет ребенка. Когда он появится, все в доме наладится.

— Из-за чего в доме все наладится? — раздался голос Оллегры. Она, догнав нас, пошла рядом с нами.

— Мы говорили о будущем ребенке, — сказала Элис.

— Все только и говорят, что об этом ребенке. Можно подумать, что еще никогда ни у кого не рождались дети. Ведь в конце концов они же женаты, верно? Почему бы и не появиться ребенку. Ради этого всегда и женятся… ну, или почти всегда.

Оллегра хитро посмотрела на меня, будто ожидая, что я стану возражать.

— Ты уже позанималась? — спросила я ее холодно.

— Нет еще, миссис Верлейн. Но я обязательно сделаю это позже. Просто утро было такое ужасное, а теперь наконец появилось солнце. Но скоро опять пойдет дождь. — Она дерзко улыбнулась мне, но почти тотчас ее лицо омрачилось. — Мне надоели все эти разговоры о ребенке. Мой дед, оказывается, так легко может меняться. Знаете, что сегодня утром сказал мне наш кучер? Он сказал: «Мисс Оллегра, этот ребенок совершенно изменит вашего деда. Будет так, словно Боумент вернулся в дом».

— Да, вот именно, — подтвердила Элис. — Словно мистер Бо снова окажется дома. Интересно, появится ли после этого в часовне свет?

— Этому свету в часовне есть вполне естественное объяснение, — сказала я и, так как девочки выжидательно на меня уставились, добавила:

— Я в этом просто уверена.

Оллегра застыла, а потом на ее лице снова появилась недовольная гримаска.

— Столько шума! Меня это просто бесит, — сказала она. — Почему надо так суетиться по поводу какого-то ребенка? А, может быть, родится девочка. И поделом. Все как будто забыли, что существую еще я. Вокруг меня никогда не суетились. А ведь я дочь Нейпьера, и сэр Уилльям мой дедушка. Но он почти на меня не смотрит, а когда я попадаюсь ему на глаза, у него на лице появляется отвращение.

— Нет, Оллегра, это не так! — воскликнула я.

— Нет, миссис Верлейн, это так. И нечего притворяться. Я всегда думала: это из-за того, что Нейпьер мой отец, а дед его ненавидит. Но дело, оказывается, не в этом, ведь этот ребенок тоже Нейпьера, и все в доме так суетятся еще до того, как он родился.

Она побежала вперед и, сорвав розу, начала ее теребить.

— Оллегра! — окликнула ее Элис. — Это же любимые розы твоего деда.

— Я знаю, — огрызнулась Оллегра. — Поэтому я ее и сорвала.

— Не лучший способ разрядить свои чувства, — заметила я.

— Но один из них… — усмехнулась Оллегра. — И пока самый доступный.

Она сорвала еще один прекрасный бутон и начала раздирать его. Я знала, что возражать не имеет смысла, и, если не окажется зрителей, Оллегра сама прекратит это занятие. Поэтому я сошла с тропинки и направилась по лужайке к дому.

Миссис Линкрофт как-то предложила мне сопровождать девочек во время их прогулок верхом. Я заказала в Лондоне для себя амазонку, так как не любила одалживать одежду. Кроме того, платье Эдит не сидело на мне так, как надо. Конечно, покупать амазонку было расточительством, но когда я ее получила, то стала кататься верхом гораздо чаще.

Этот наряд был темно-синего цвета, как раз того оттенка, который мне шел. Скроен он был превосходно. Как только я увидела свою новую амазонку, я тотчас перестала жалеть потраченные на нее деньги. Все девочки уверяли, что выгляжу я в ней очень элегантно.

Миссис Линкрофт как-то призналась: «Не могу передать, как я рада, что вы здесь, миссис Верлейн. От вас мы получаем такую большую помощь, особенно сейчас, когда уехал мистер Браун».

Я ответила, что мне приятно оказаться полезной, так как опасалась, что у меня будет мало работы. Действительно, я была даже рада такому повороту событий, потому что не только чувствовала себя все время при деле, но перестала теперь волноваться, что не отрабатываю свой хлеб. К тому же я могла теперь видеться с девочками чаще и узнать их гораздо ближе. Я имею в виду Оллегру, Элис и Сильвию. Эдит я стала видеть реже. Она уже больше не ездила верхом, хотя время от времени просила меня позаниматься с ней музыкой. Но во время занятий она стала держаться более замкнуто, и у меня сложилось впечатление, что она жалеет, что поддавшись импульсу, чуть было не поверила мне свои секреты.

Однажды, когда мы с девочками отправились на прогулку верхом, мы столкнулись с Нейпьером.

— Привет! Отличная погода для прогулки! — приветствовал он.

Я заметила, что он избегает смотреть на Оллегру, а она на него. Оллегра в своей обычной манере надула губки. Почему он так недобро к ней относится? Может быть, она напоминает ему ту женщину, которой он когда-то неосмотрительно увлекался. Какая она была? Что же он все-таки к ней испытывал? Но почему это должно меня интересовать? Конечно, Оллегра — моя ученица, и мне следует помогать ей, но девочка сама проявляет такую строптивость, что это очень трудно делать.

— Да, день чудесный, — ответила я. И тут же подумала, что за избитую фразу я произнесла. Три пары глаз наблюдали за мной и Нейпьером так пристально, что мне стало не по себе.

— Я поеду вместе с вами, — сказал Нейпьер, развернув лошадь, и мы поехали дальше, он немного впереди нас, так как дорога была довольно узкой. У Нейпьера была прекрасная осанка, голову он держал прямо и гордо. Я тогда подумала, что Оллегра тоже все это видит, и для нее важна малейшая деталь в его поведении, малейшая интонация его голоса. Бедная Оллегра! Ей так важно почувствовать чью-то симпатию, но не от кого. Отец Сильвии наверняка нежен к дочери и как-то проявляет к ней свою любовь, несмотря на то, что его жена форменный солдафон. К Элис мать относится с несомненным обожанием. И только бедной Оллегре не повезло. Я должна постараться быть с ней помягче.

Я повернулась, чтобы заговорить с ней, и тут увидела, что она пытается столкнуть с седла Сильвию.

— Оллегра! — воскликнула я. — Ради Бога, прекрати!

— Но Сильвия дразнит меня, — возразила Оллегра.

Нейпьер, будто не замечая девочек, обратился ко мне:

— Приятно видеть, как хорошо вы стали ездить верхом.

Мы выехали на широкую аллею, и Нейпьер оказался рядом со мной.

— Все, что вы делаете, получается у вас прекрасно, — но выражение глаз Нейпьера противоречило уважительному тону его голоса.

— Не очень в этом уверена.

— Напротив, вы уверены. И поэтому добиваетесь успехов. Надо верить в себя, а не ждать, когда в вас поверит кто-нибудь другой… пусть даже лошадь. Вот ваша лошадь знает, что у нее очень решительная наездница.

— Как у вас просто все получается.

— В теории все просто. Труднее выходит на практике.

— Это звучит весьма глубокомысленно. А вы сами следуете этой теории в жизни?

— О, тут вы меня поддели, миссис Верлейн. Конечно, нет. Как большинство людей, я умею гораздо лучше давать советы другим. Но ведь я прав, верно? Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Когда-то вы мечтали стать великой пианисткой, а оказались здесь и преподаете музыку посредственным ученицам. Ведь так? Я правильно понял ваши мысли?

— Мои дела вряд ли заслуживают такого глубокого анализа.

— Наоборот. Они дают очень хорошее подтверждение моим словам.

— И все-таки они слишком незначительны, чтобы служить подтверждением такой глубокомысленной теории.

— Вы сегодня нарочно изображаете из себя такую бестолковую особу?

Меня обожгло яростное желание отстать от Нейпьера и дождаться девочек. Но я этого не сделала.

— Вы прекрасно осознаете, — продолжал Нейпьер, пристально в меня вглядываясь, — что ваше прошлое мне чрезвычайно интересно.

— Не понимаю, почему?

— Вы можете обманывать себя, но меня вам не обмануть.

Мы непроизвольно посмотрели в сторону моря. С боку на горизонте возвышался замок. Его очертания, напоминавшие розу Тюдоров, великолепно вырисовывались на фоне неба. Внизу над обрывом волны мягко набегали на гальку и с тихим, словно бы довольным урчанием, лизали ее. Вдали виднелись дома городка. Издали казалось, что его улицы уходят прямо в море. На гальке вверх днищем лежали рыбацкие лодки. В воздухе стоял запах рыбы, перемешанный с терпким духом морских водорослей.

— Кажется, будто дома проваливаются прямо в море, — заметила я.

— Море здесь наступает. Через сотню лет все смоет. И вон та улочка, где по обе стороны теснятся дома, уже будет не улочкой, а морским дном. Эти домики постоянно затопляет. Знаете, мне пришло в голову сравнение: вы и я похожи на эти дома; наше прошлое, как это море, грозит поглотить нас, или, постепенно засасывая, не дает нам жить полной свободной жизнью…

— Никогда не думала, что вы способны на такие сравнения.

— О, вы многое еще обо мне не знаете.

— Не сомневаюсь.

— Но вы и не проявляете особого желания узнать.

— Если бы вы хотели, чтобы мне было что-то о вас известно, вы бы сами мне рассказали.

— Но тогда бы я лишил вас удовольствия самой заняться исследованием. Но вернемся к моим поэтическим размышлениям. Мне кажется, что мощный волнорез мог бы спасти этот городок.

— Тогда почему его не строят?

Нейпьер пожал плечами.

— Это стоит больших денег. Кроме того, люди обычно не стремятся что-либо менять. Им гораздо проще оставить все, как есть. И только, когда уже станет невмоготу, они начнут что-нибудь предпринимать. Я уверен, в один прекрасный день они увидят, что их улицы уже начинает накрывать море, и тогда они, наверное, спохватятся. Но будет уже слишком поздно. А вот волнорез мог бы защитить их. Нам с вами, миссис Верлейн, тоже надо защититься от моря… образно говоря, конечно. Мы должны спасти себя от захватывающего нас моря прошлого.

Я повернулась к нему и спросила:

— Но как?

— Вот это мы и должны решить. Нам надо сопротивляться… Мы должны разорвать смертельную хватку прошлого… Сбросить его цепи.

— Вы несколько запутались в метаморфозах, — сказала я, чувствуя, что пора перевести разговор в более легкую тональность, а то он становился слишком многозначительным.

Нейпьер громко рассмеялся.

— Хорошо, хорошо. Давайте будем говорить просто и откровенно. Я думаю, что мы, вы и я, можем друг другу помочь забыть прошлое.

Да как он смел вообразить такое, подумала я. Неужели он решил, что может соблазнить меня, как сделал это с матерью Оллегры? Ну, да, он решил: раз Я вдова, значит, легкая добыча. Неужели у него было такое намерение? Я внутренне сжалась, и в голове у меня промелькнуло: не вернуться ли обратно в свою комнату в Кенсингтоне и не поискать ли себе учеников там. Нет. Я не молоденькая, неопытная девушка.

Я сумею за себя постоять. И я докажу ему, что он ошибается, если думает, что может развлечься со мной.

Я посмотрела через плечо назад. Девочки держались от нас на расстоянии, Оллегра немного впереди остальных.

Придержав лошадь, я подождала, пока они со мной не поравняются. Глубоко вдохнув свежий пьянящий воздух, я посмотрела на море; тихие волны набрасывали кружевную пену на блестевшую темную гальку.

— Интересно, что произнес Цезарь, когда впервые увидел этот берег, — сказала Оллегра.

— Бедные древние британцы, — прошептала Элис. — Только представить, что с нами творилось! Глаза Элис расширились от ужаса.

— Они увидели приближающиеся корабли и поспешно стали раскрашивать свои лица, чтобы напустить страх на врага. Но страх охватил их самих. А римляне пришли, увидели и победили.

— И построили здесь дома! — воскликнула Оллегра, решив не отставать от Элис. — А если бы они их не построили, сюда бы никогда не приехала мисс Брэнден и не исчезла бы.

— Эта женщина, видимо, навсегда оставила здесь память о себе, — проговорил, словно бы сам себе, Нейпьер.

Элис продолжала, будто зачарованная:

— И они построили здесь свой город, выложили мозаикой свои термы…

— К счастью, все это не оказалось под домом Лоувет Стейси, — заметила Оллегра. — А то бы мисс Брэнден снесла бы дом, чтобы раскопать эти ванны.

— Очень сомневаюсь, чтобы ей это позволили, — высказалась Элис.

Сильвия, которая все время оставалась равнодушной к разговору, вдруг вставила:

— Она бы стала копать, ни у кого не спросив. Мама говорит, что такие, как она, на все способны. Может быть, она и начала это делать, когда…

Нейпьер вздохнул, будто ему стало совсем скучно, и пришпорил лошадь. Мы последовали за ним. Затем он снова оказался рядом со мной.

— У вас все не идет из головы та женщина, — укоряюще произнес он. Почему она вас так занимает?

— Загадки всегда меня притягивают.

— Потому что вы любите, чтобы все было ясно и понятно.

— Если бы это было возможно! Но разве так бывает?

— Конечно, нет. Ничего до конца понять нельзя. Все уходит своими корнями в глубокое прошлое. Если отгородиться от моря волнорезом, все равно будет доноситься шум бьющихся об него волн.

— Но у моря не будет возможности затопить дома и смыть их.

— О, миссис Верлейн… Кэролайн…

Я обернулась. Девочки были далеко от нас.

— Сегодня мачты видны особенно четко, — сказала я, бросив взгляд в сторону песков.

— Вот вам еще одно сравнение, — быстро сказал Нейпьер.

— Ради Бога, оставьте ваши сравнения.

— Знаете, как говорят, оставить розги — испортить ребенка.

— Я не ребенок.

— В каком-то смысле мы все дети. Да, пожалуй, сравнение, которое пришло мне сейчас в голову, будет выразительнее. Я ведь не такой уж мужлан, как вы себе вообразили. У меня бывают полеты фантазии. Так вот: вы и я подобны тем погибшим кораблям. Нас тоже захватили зыбучие пески… прошлого. Нам никогда не вырваться, потому что прошлое крепко нас держит, нас держат воспоминания и то, что думают о нас другие.

— У вас слишком разыгралась фантазия.

— Вы видели те мачты ночью? Видели, как мигающий свет маяка предупреждает моряков об опасности? Держитесь подальше отсюда. Здесь зыбучие пески. Не приближайтесь…

— Мистер Стейси, — остановила я его, — мне все-таки совершенно непонятно, какое отношение имеют эти пески к тому, что произошло со мной.

— Вам непонятно, потому что вы по природе оптимист, а эти пески противоречат оптимизму. В них заключено зло. В таких золотистых и прекрасных, и таких коварных песках. Вы их когда-нибудь видели вблизи? Вам стоит как-нибудь поехать туда со мной.

Я вздрогнула.

— Это будет совершенно безопасно. Я ведь хорошо знаю это место.

— Спасибо, — ответила я.

— А точнее: «Спасибо, нет». — Нейпьер громко рассмеялся. — Но, вероятно, я смогу заставить вас передумать… и не только насчет этой поездки. Вы легко меняете свои решения, миссис Верлейн? Уверен, что да. Вы слишком разумны, чтобы раз что-то решив, держаться своего убеждения, несмотря ни на что.

— Да, если бы я приняла не правильное решение и затем убедилась, что правда совсем в другом, я бы не стала цепляться за это решение и признала бы свою ошибку. Но мне кажется, мы слишком далеко уехали. Надо бы повернуть обратно.

Развернув лошадь, я направила ее навстречу девочкам. Некоторое время мы ехали вместе. Нейпьер молчал. Затем девочки опять отстали, и он заговорил об окружавших нас землях, которые принадлежали семейству Стейси.

Я поняла, что Лоувет Стейси очень ему дорог. Как, должно быть, Нейпьер тосковал по дому, когда жил вдали от него. Интересно, что он испытывал к своему родному поместью, ведь он знал, что наследником будет Боумент. Он наверняка завидовал брату. А зависть — смертный грех, ведущий к другим грехам… возможно, и к убийству.

— Сейчас мы начали приводить в порядок наше поместье, — сказал Нейпьер. — Раньше на это не хватало средств.

Не хватало до женитьбы на Эдит, подумала я. Теперь состояние Коуэнов перешло во владение Стейси. Бедняжка Эдит, если бы она не была наследницей, то, возможно, вышла бы замуж за Джереми Брауна и стала бы прекрасной женой священника… и они жили бы вместе долго и счастливо.

А теперь… какое будущее ждет ее с Нейпьером? Да и вообще, какое будущее может быть у женщины с таким человеком, как Нейпьер? Какая-нибудь, возможно, смогла бы с ним ужиться. Другую эта жизнь пьянила бы и возбуждала… Но тут я решительно прервала свои мысли.

— Многие из здешних домов нуждаются в ремонте, — продолжал Нейпьер посвящать меня в дела поместья. — Мы их постепенно начали приводить в порядок. Как-нибудь можем пойти посмотреть, если вам это будет интересно.

— Но я ведь учительница музыки.

— Разве это может помешать вам осмотреть имение. Вдруг вы обнаружите какого-нибудь юного гения, прозябающего в одном из наших фермерских домов.

— А миссис Стейси проявляет интерес к имению?

На его лице возникла грустная улыбка.

— Мне до сих пор не удалось понять, что ее интересует.

— Но ведь… — Я собралась было сказать, что на усовершенствование поместья будут использованы ее деньги, но тут же поняла, что беру на себя слишком много. Возможно, Нейпьер повял, что у меня в мыслях, потому что слегка нахмурился. Я обернулась и позвала ехавших на расстоянии девочек. Мне не хотелось, чтобы она подумали, что я совершаю прогулку с Нейпьером. Мы едем одной компанией, и я хотела это подчеркнуть.

— Давайте! Мы ждем вас, — окликнула я девочек.

— Хорошо, — ответила Элис, и они подъехали к нам.

— Сегодня хорошо видны обломки кораблей, — сказала Элис, словно бы желая завести непринужденную беседу.

— Да, очень, — ответила я и сделала Оллегре знак, чтобы она заняла место рядом с Нейпьером. Но девочка, упрямо вскинув голову, не пожелала этого. Я не стала настаивать. Вскоре мы оказались около домика, который стоял в заросшем сорняками саду.

Раздался визгливый голосок Сильвии:

— Это дом Брэнкепов. Ужас, что у них за сад. Сорняки от них распространяются на другие сады и портят цветы и овощи. Уже были жалобы.

— Бедный мистер Брэнкеп, — произнесла мягко Элис. — Он ведь такой старый. Он не может следить за садом. Нельзя от него требовать невозможного.

— Но мама говорит, что есть правило, по которому арендаторы должны ухаживать за своим садом.

Сильвия смело подавала голос только тогда, когда цитировала свою мать.

Мы двинулись дальше, и девочки вскоре снова отстали. Они решили держаться на расстоянии, наверняка решив, что Нейпвер и я хотим этого. И то, что было у них на уме, очень меня тревожило.

Несколько дней спустя произошло событие, которое еще больше меня обеспокоило.

Когда я выходила из дома, я увидела, что миссис Линкрофт и Элис садятся в повозку.

— Мы едем в маленький магазинчик недалеко отсюда, — сказала миссис Линкрофт. — Вам ничего не надо купить?

Я немного подумала и вспомнила, что мне нужны голубые нитки.

— Почему бы вам не поехать с нами? — предложила она. — Вы сможете выбрать точно тот цвет, который вам нужен.

По дороге я вспомнила, что это был тот самый маленький магазин, в который часто ходила Роума и ее друзья, и который однажды я посетила вместе с сестрой. В общем-то это был просто, дом, немногим больше, чем дом фермера. В окне прихожей была устроена витрина, где было битком всякой всячины. Роума говорила, что этот магазинчик был послан им судьбой, так как не надо было ездить за каждой мелочью в Лоувет Милл. Держала этот магазинчик одна солидная дама, отличавшаяся большой говорливостью.

Одна ступенька вниз вела внутрь магазина. Вдоль дальней стены были сложены связки дров, а рядом стояли канистры с керосином, запах которого чувствовался во всем магазине. Здесь можно было купить печенье, сыр, фрукты, хлеб, галантерею и другие хозяйственные товары. Неудивительно, что магазинчик процветал. Окрестные жители охотно им пользовались.

Как только я вошла в магазин, мне тотчас вспомнилась Роума: вот она стоит у прилавка и своим отрывистым голосом просит продать ей клей, кисти или хлеб.

Миссис Линкрофт сделала свои покупки, а я попросила показать мне нитки. Когда полная дама, которую миссис Линкрофт назвала миссис Бэри, вынесла коробку с нитками, она тотчас впилась в меня взглядом и вдруг сказала:

— Значит, вы снова все приехали?

У меня потемнело перед глазами. Я поняла, что эта женщина меня узнала.

Миссис Линкрофт представила меня.

— Это миссис Верлейн. Она преподает музыку нашим девочкам.

— Ах, так… — протянула удивленно миссис Бэри. — Ну надо же. А я могла бы поклясться… Мне показалось, что вы одна из тех… Которые были здесь не так давно. Часто заходили то за тем, то за другим.

— Миссис Бэри имеет в виду археологов, которые занимались раскопками римского поселения, — пояснила Элис.

— Верно, — сказала миссис Бэри. — Вы просто вылитая копия одной из них. Она не часто сюда приходила. Была, может, раз или два… Но у меня хорошая память на лица. Вот я и решила: ага, они вернулись. Приятная неожиданность. Хотя, может, и не для всех.

Тут она вынула маленький коричневый пакетик, чтобы сложить туда мои нитки, при этом бормоча про себя: «Ну, надо же… А я было подумала… Ну, могла бы просто поклясться, что одна из тех».

Она взяла у меня деньги и протянула сдачу.

— А знаете, я была бы не против, если бы они вернулись, — сказала она. — Некоторым это бы не понравилось, я знаю, им не нравилось, что тут копают, а для магазина так очень хорошо, что они жили здесь. В общем, кому как… Непонятно только, куда исчезла одна из них. Мы до сих пор не знаем, что с ней сталось. Может, что-то и было в газетах, да я пропустила. Хотя, если бы это было убийство…

Ее бархатистые карие глаза проводили меня до двери. Скорей всего она пыталась хорошенько припомнить тот день, когда Роума пришла к ней в магазин с какой-то молодой женщиной.

Я была поражена тем, что миссис Бэри смогла узнать меня. Трудно представить, как бы восприняли в Лоувет Стейси известие, что я сестра Роумы. В лучшем случае они решили бы, что я хитрая и неискренняя женщина. Единственное, что могло бы меня извинить — это возникшее у меня опасение, что исчезновение Роумы каким-то образом связано с этим домом и его обитателями. Но это объяснение вряд ли бы пришлось им по душе.

Возможно, лучше всего признаться сейчас. И первый, кому я решила сделать признание, был Нейпьер.

Мне хотелось побыть одной, чтобы обдумать свое положение. И ничего лучшего, чем верховая прогулка, нельзя было бы для этого придумать.

Я вошла в конюшню. Оседлав лошадь, я уже собиралась выехать, как вдруг появился Нейпьер. Спешившись, он бросил свою сумку на пол. Она с клацаньем грохнулась наземь. Я с некоторым удивлением посмотрела на нее, и Нейпьер объяснил:

— Там лопата и садовые инструменты.

— Вы работали?

— Вас это удивляет? Я многое умею. В свое время мне приходилось делать самую разнообразную работу.

— Понятно, — ответила я.

— И всем своим видом добавляете: «Но мне это абсолютно безразлично». А я так бы хотел, чтобы мои дела были вам небезразличны.

— Очень странно слышать это от вас, — сказала я сухо.

— Однако вы прекрасно знаете, почему я этого хочу. Я стремлюсь добиться вашего одобрения, поэтому мне важно, чтобы вы знали, чем я занимался.

— В этом нет необходимости, и мне жаль, если я дала вам повод думать, будто мне это интересно.

— Нет, вы все-таки дали мне такой повод, не отрицайте, и вот почему вы приобрели столь сильное на меня влияние. Есть одна вещь, которую я не могу от вас вынести, это — безразличие. А теперь сообщу неожиданную для вас новость. Я сейчас был у Брэнкепов и помог им с садом. А?! Вас это поразило?

— Вы… вы проявили к ним похвальное участие.

Нейпьер поклонился.

— Как приятно ощущать одобрительную теплоту в вашем голосе.

— Но вы могли просто послать к нему одного из ваших садовников.

— Да, мог. Но решил сделать это сам.

— Ваши арендаторы будут весьма удивлены таким поведением их хозяина.

— Ну, я поступил так только один раз и только с одним арендатором… и сделал я это не как хозяин поместья.

Нейпьер снова вскочил в седло.

— Не могу упустить возможность покататься вместе с вами. Поэтому я тоже еду.

— У меня только час для прогулки.

Нейпьер снова рассмеялся, и мне ничего не оставалось, как направить лошадь из конюшни.

Когда мы ехали шагом по узкой аллее, он вдруг серьезно сказал:

— Так вот вернемся к этим Брэнкепам. Я мог бы послать к ним своего садовника, но старый Брэнкеп не захотел этого. Есть тут у нас некоторые недоброжелатели. Себя они считают очень добропорядочными. К примеру, жена нашего настоятеля. Она свято верит в справедливость, и неважно, как плохо может быть от этого людям. Она бы обязательно сказала, что, если старик Брэнкеп не в состоянии следить за садом, то должен переехать в другой дом, без сада. Но ведь он прожил в своем домике всю свою жизнь.

— Понятно.

— Теперь вы повысили обо мне свое мнение?

— Конечно.

Нейпьер насмешливо посмотрел на меня.

— А, может быть, я это сделал вовсе не ради старого Брэнкепа, а только для того, чтобы получить ваше одобрение?

— Уверена, что это не так.

— Вы не знаете меня. Мной руководят низменные интересы. Мои поступки неискренни. Вы должны меня остерегаться.

— Очень похоже на правду.

— Я так рад, что вы это понимаете, потому что именно этим я больше всего могу заинтересовать вас.

Ясно, к чему он клонит. Однако нужно дать ему понять, что он ошибается, если рассчитывает запугать меня. Я не собираюсь бежать отсюда только из-за того, что хозяин дома… Хотя нет, он не совсем хозяин, пока жив сэр Уилльям, так вот, я не собираюсь бежать из-за того, что он проявляет ко мне усиленное внимание. Я докажу ему, что ничего у него со мной не получится, ему не удастся выжить меня отсюда. Впервые мне пришла тогда в голову мысль, что ему, возможно, хочется, чтобы я уехала.

Когда мы оказались в поле, Нейпьер пустил свою лошадь галопом. Я последовала за ним. Когда он, наконец, замедлил бег, я была почти вровень с ним.

Мы остановились. Вдалеке возвышался Дуврский замок. Его серая неприступная громада охраняла, как и сотни лет назад, белые скалы побережья. Добрис — так называла это место Роума — был воротами в Англию. Там еще сохранились остатки древнего маяка, который стоял на скале Дьявольский Обрыв. Он был построен из песчаника, кирпича и известкового раствора, изготовленного римлянами. Маяк смог выстоять перед непогодой и бурными событиями истории почти два тысячелетия. На запад от него находилось поселение, известное под названием «Лагерь Цезаря». Отсюда его видно не было, но я помнила, как Роума водила меня вдоль побережья и с воодушевлением показывала руины римских сооружений.

Мысли Нейпьера были, очевидно, связаны отнюдь не с римлянами, так как, повернувшись ко мне, он сказал:

— Давайте поговорим откровенно.

— Смотря о чем, — ответила я.

— Разве откровенность не всегда желательна?

— Нет, не всегда.

— Я думаю, ваш муж не стал бы настаивать, чтобы вы его вечно оплакивали.

— Об этом не вам судить, — резко ответила я.

— Если бы он был способен на такое, вам было бы легче его забыть, так как это бы доказывало, что он не достоин того, чтобы о нем помнили.

Я рассердилась, быть может, несправедливо, ведь Нейпьер побуждал меня прямо взглянуть на то, что мне видеть не хотелось. Конечно, Пьетро бы очень желал, чтобы я до конца жизни думала только о нем. Мне припомнился один случай. Среди наших сокурсников в Париже смертельно заболела девушка. У нее был возлюбленный. Мне запомнилась одна сцена: они сидели в моей комнате, пили кофе, разговаривали, и вдруг эта девушка прочитала стихотворение, которое подарила своему возлюбленному, чтобы после ее смерти он, когда будет грустить, вспоминая о ней, брал это стихотворение и читал его.

Не печалься, когда я умру,

Не грусти, звон услышав печальный,

Разносящий несчастную весть…

И потом в конце:

… Мне дорог ты так, что хочу навсегда

Из всех мыслей твоих, из всех твоих снов

Без следа и без боли уйти.

На глаза набежали слезы. Я постаралась украдкой смахнуть их, но Нейпьер все-таки заметил.

— Он был ужасно эгоистичен, — сказал он жестко.

— Он был художник.

— А вы разве нет?

— Мне чего-то не хватало. Иначе бы я не отступила.

Нейпьер склонился ко мне.

— Кэра… нет… не Кэра, это он так называл вас. Кэролайн, вы уже начали забывать… с тех пор, как вы здесь.

— Нет, — сказала я твердо. — Я никогда не забуду.

— Да, Кэролайн, забудете, — настойчиво повторил он. — Здесь есть человек, который помогает вам забыть. Почему вас не было здесь, когда я только вернулся. До того…

Я холодно на него взглянула и, пришпорив лошадь, поскакала вперед.

Он догнал меня.

— Вы боитесь, — произнес он с осуждением.

— Ошибаетесь, — ответила я, с ужасом заметив, что у меня дрожат руки. Никогда больше не буду ездить с ним вдвоем.

— Нет, не ошибаюсь. И вы это знаете. Зачем делать вид, будто не существует того, что есть на самом деле?

— Иногда необходимо… необходимо смириться…

— Никогда, — его голос зазвенел. — И вы, Кэролайн, тоже никогда не сможете…

Он хлестнул кнутовищем по сухим зарослям кустов.

— Должен быть какой-то выход, — сказал он.

В этот момент позади нас послышался чей-то голос. Это Оллегра окликала нас. Я обернулась и увидела трех девочек.

— Мы уже давно катаемся, — как будто извиняясь, сказала Элис. — И вдруг Оллегре показалось, что она увидела вас.

— Вам не следует кататься одним. Почему вы не взяли с собой грума?

Элис посмотрела на Оллегру, и та сказала:

— Я их побаиваюсь.

Нейпьер не проронил ни слова. Казалось, он и не заметил подъехавших девочек.

— Пора домой, — сказала я. И мы все вместе повернули обратно. Нейпьер и я оказались впереди, девочки опять держались от нас на расстоянии.

— Прекрасный роман, — сказала Элис. — У меня такое ощущение, будто я их всех знаю… особенно Джейн.

Девочки читали «Джейн Эйр». Это было задание миссис Линкрофт. Она так же наказала им написать сочинение по этой книге и сравнить ее с другими.

Утром миссис Линкрофт сказала мне:

— Сэр Уилльям плохо провел эту ночь, и ему нездоровится. Поэтому, я думаю, мне надо присмотреть за ним. Не могли бы вы час-другой побыть с девочками в классной комнате?

Я с готовностью согласилась, обрадовавшись, что смогу чем-то заняться. После разговора с Нейпьером я чувствовала себя выбитой из колеи. Нейпьер проявлял ко мне повышенный интерес. Это несомненно. Но вот в чем я сомневалась, так это в искренности его отношения ко мне. Я плохо понимала этого человека, но не могла не признать, что, если бы он был свободен, то, возможно, я захотела бы узнать его поближе. И если бы не Эдит, я дала бы ему возможность доказать, что прошлое все-таки можно забыть.

— Вы уже закончили писать сочинение? — спросила я.

Элис положила передо мною три аккуратно написанные страницы. У Оллегры получилось только пол-листа, а у Сильвии не больше страницы.

— Это задание дала вам миссис Линкрофт — сказала я, — поэтому она сама посмотрит ваши работы.

— Мы должны были все вместе обсудить эту книгу, — пояснила Элис.

— Мне она понравилась, — заявила Оллегра.

— Оллегре особенно понравилась сцена с пожаром, — сообщила Элис, и Оллегра, внезапно нахмурившись, кивнула.

— А еще что тебе понравилось? — спросила я.

Она пожала плечами и сказала:

— Мне действительно понравился пожар. Поделом им всем. Как он мог держать ее взаперти. За это он и ослеп.

— Джейн очень хорошая, — сказала Элис. — Когда она узнала, что он женат, то убежала.

— Это его очень огорчило, — вставила свое слово Сильвия. — Но так ему и надо. Он ведь не сказал ей, что женат.

— Интересно, она действительно ничего не знала, или притворилась.

— Если бы она знала, автор бы дал понять нам это, — отметила я.

— Но ведь она и есть автор, — возразила Элис. — Джейн ведь пишет эту книгу. Она и говорит все время: я, я… Может быть, ей нужно было делать вид, что она ничего не знает.

— Она, возможно, просто скрыла это! — торжествующе воскликнула Сильвия.

— Однако она убежала, когда выяснилось, что у него есть сумасшедшая жена, — Оллегра вперила в меня свои яркие черные глаза:

— И это было самым правильным, не так ли, миссис Верлейн?

Три пары глаз уставились на меня. Вопрошая? Обвиняя? Предупреждая?

Несколько дней спустя я обедала с миссис Линкрофт и Элис. Вдруг колокольчик в гостиной миссис Линкрофт начал неистово звонить.

Миссис Линкрофт пораженно замерла.

— Боже, что могло случиться, — встревоженно проговорила она, взглянув на каминные часы. — Они ведь еще только начали обедать. Не беспокойтесь, миссис Верлейн. Я пойду узнаю, а вы ешьте омлет, пока он не остыл.

Она оставила меня с Элис, которая продолжала спокойно заниматься едой. Я последовала ее примеру.

— Сэр Уилльям обычно не вызывает маму во время обеда, — сказала вдруг Элис. — Интересно, почему сегодня он это сделал? Я иногда думаю, как бы он обходился без моей мамы.

— Да, он во всем полагается на нее.

— О, несомненно, — согласилась Элис со взрослой чопорностью. — Он бы без нее не знал, что делать. — Подняв на меня глаза, она озабоченно спросила:

— Как вы думаете, миссис Верлейн, он это ценит?

— Конечно, я в этом уверена.

— Да, и я тоже. — Ее лицо слегка порозовело от удовольствия.

Через некоторое время она заговорила снова.

— Сэр Уилльям очень добр и ко мне. Я ему небезразлична. Ведь моя мама хотя и хорошая экономка, но всего лишь экономка. Некоторые всегда это подчеркивают. Например, миссис Ренделл.

— На твоем месте я бы не обращала на это внимания.

— Да, вы бы не стали, потому что вы умны и рассудительны, — Элис вздохнула. — Я считаю, что у моей мамы столько же от благородной дамы, как и у миссис Ренделл. Нет, даже больше.

— Приятно слышать, что ты так ценишь свою мать.

Дверь открылась, и вошла миссис Линкрофт. Вид у нее был очень встревоженный.

— Кто-нибудь из вас видел сегодня Эдит? — спросила она.

Элис и я недоуменно посмотрели друг на друга.

— Она опаздывает к обеду, — миссис Линкрофт взглянула на часы. — Ее нет уже двадцать минут. Пришлось задержать обед. На Эдит совершенно непохоже. Где она может быть?

— Вероятно, у себя в комнате, — сказала Элис. — Пойти посмотреть, мама?

— Там уже были. Ее нет. После ленча ее, кажется, никто не видел. Горничная приносила ей, как обычно, в четыре часа чай, но ее не было в комнате.

Элис встала из-за стола.

— Мне пойти поискать ее, мама?

— Нет, заканчивай обед. Боже, как это неприятно.

— Может быть, она пошла погулять и забыла о времени? — предположила я.

— Не исключено, — согласилась миссис Линкрофт. — Но, должна сказать, это на нее очень непохоже. Сэр Уилльям очень недоволен. Он не терпит опозданий, и Эдит это знает.

— Твой обед остывает, — заботливо напомнила ей Элис.

— Я знаю. Но мне надо найти Эдит.

— А вдруг она взяла коляску и поехала кого-нибудь навестить? — высказала я еще одну версию.

— Одна она не могла поехать, — сказала Элис. — Она всегда боялась лошадей.

Миссис Линкрофт и я изумленно посмотрели на Элис, нас обеих поразило, что Элис сказала об Эдит в прошедшем времени.

Миссис Линкрофт поспешно ее поправила:

— Ты хотела сказать «боится». Верно? Господи, где же ее искать?

Я подумала, что излишне поднимать шум только из-за того, что Эдит не явилась к обеду. Мне было непонятно, почему она не могла поехать к кому-нибудь из своих друзей и пропустить время обеда.

— Но Эдит никогда не ездит в гости. У нее нет друзей.

— Тогда, наверное, она пошла погулять, где-нибудь присела отдохнуть и заснула. Последнее время она была довольно рассеяна. Да, так, наверное, и есть. Скоро она объявится, хотя ей, наверняка, будет очень неловко, так как она доставила беспокойство сэру Уилльяму.

Но Эдит так и не появилась, и у всех появилось подозрение, что она, как и Роума, исчезла.