Королева спала. Сара оставила спальню на попечение Эбигейл и пошла искать мужа. Граф ждал ее в их апартаментах, и она бросилась ему в объятья.

— Наконец-то свершилось!

— Угу. Но это, любимая, только начало.

— Не волнуйся. Я стану указывать ей, что делать.

— Однако у нее есть парламент. Действовать надо осторожно. Рочестер метит на должность лорда-казначея. Сара, он не должен ее получить. Иначе нашим надеждам конец.

— Рочестер! Этой должности он не получит. Я запрещу Морли даже думать об этом.

— Дорогая моя, не забывай, что он дядя королевы.

— Я не забываю ничего. Пусть он ее дядя, этой должности ему не видать, как своих ушей. И хоть она королева, но будет мне повиноваться.

— Любимая, ради Бога, смотри, чтобы наш успех не вскружил тебе голову.

— Маль, я не в силах сердиться на тебя.

Граф поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Конечно. Мы с тобой едины, Сара, и ты это знаешь. Я слишком осторожен, ты слишком порывиста. Послушай, любовь моя, с моей осторожностью и твоей порывистостью мы не можем потерпеть поражение.

— Ну, ладно, — сказала графиня, сдержанно улыбнувшись. — Говори, в чем заключается твой план.

— Убрать Рочестера с дороги. Он выступит в парламенте против войны. А это может погубить нашу страну. Нельзя позволить французам властвовать в Европе. И я все для этого сделаю.

— Но ведь армией командуешь ты.

— Что из того, если премьер-министр выступит против меня? Даже если я буду настаивать на продолжении войны, то меня могут лишить необходимых средств. Нет, мне нужен лорд-казначей, который во всем меня поддержит. И такой человек есть. Это Годолфин.

— Значит, Годолфин им станет. Разве не для того мы позволили Генриетте выйти за его сына?

— Сара, я разговаривал с ним и выяснил, что он не желает этой должности.

— В таком случае, мистер Годолфин должен поступиться своими желаниями.

— Я пытался убедить его.

— Годолфина предоставь мне. Я объясню ему, в чем его долг.

Джон улыбнулся. Сара безудержна, откровенна; похоже, Годолфин ее побаивается.

— Если присоединишь свой голос к моему, дорогая, вреда не будет. Напомни Анне, что Годолфин всегда поддерживал ее — в отличие от Рочестера. Напомни, как он противился Вильгельму и Марии, когда те вздумали урезать ее доходы, что оставался ее другом, когда она была в крайней немилости. Анна не забывает старых друзей.

— Напомню обязательно. Не беспокойся, Маль; казной будет распоряжаться Годолфин. Поговорим о другом. О нашем Джоне. Ты, кажется, ему потворствовал.

— Оставь, Сара, то, что мальчик хочет пойти по отцовским стопам, вполне естественно.

— Со временем пойдет. А пока останется в Кембридже.

— Согласен. Только хватит тебе сердиться. Он послушался тебя. Разве этого недостаточно?

— Дети не должны даже пытаться ослушаться меня.

— Он ведь еще мальчик.

— Но готов был противиться мне!

Граф ласково засмеялся. Сара властна, надменна, но всегда очаровательна. Как негодующе сверкают ее глаза, как горит на щеках румянец! Более красивой женщины он не видел. Даже их дочери — красавицы все до единой — не могут тягаться со своей матерью.

Конечно, пусть она действует по-своему — только иногда ее придется сдерживать.

— Сара, любимая, тебе следует быть помягче по отношению к нашему сыну.

— Он должен понять — я знаю, что для него лучше. Но… моего внимания требуют неотложные дела. Я немедленно повидаюсь с Годолфином и объясню ему, в чем его долг.

Сара вошла в спальню королевы, где Эбигейл, стоя на коленях, обмывала распухшие ноги своей госпожи.

— У Хилл такие нежные руки, — негромко произнесла Анна.

— Да-да, — ответила Сара, жестом веля горничной забрать таз и уйти.

Девушка подняла глаза на королеву, та слегка кивнула. Эбигейл под раздраженным взглядом Сары стала вытирать и припудривать ноги Анны. При этом она недоумевала: «Почему королева допускает подобное?» Но, видимо, Анне нравилось слушаться эту женщину.

Сара махнула рукой, и Эбигейль вышла.

До нее донесся негромкий голос королевы:

— Доброе создание.

— У меня дела, которые необходимо обсудить с глазу на глаз. Хилл может прийти потом и сделать все, что вам угодно.

— Прошу вас, присаживайтесь, дорогая миссис Фримен.

— Так вот, — сказала Сара, — вам предстоит увидеть, как те, кто до сих пор презирал вас, теперь чудесным образом превратились в ваших друзей. За такими нужно пристально следить; но в этом вы можете положиться на меня.

— Вы имеете в виду…

— Вашего дядю, Рочестера. О, сейчас он, поверьте мне, задирает нос. Дядя ее величества королевы Англии! Неважно, что раньше он ее презирал. Неважно, что поддерживал этого отъявленного мерзавца Вильгельма! Неважно, что голосовал за то, чтобы урезать ваши доходы! Неважно, что не пытался встать на вашу сторону, когда с вами ссорилась сестра и ее ничтожный супруг! Неважно! Теперь он подольстится к вам и станет лордом-казначеем… если вы на это согласитесь.

— Да, верно, он не всегда был моим другом, но я слышала, это способный человек, и как мой дядя…

— Я знаю, что миссис Морли ни за что не забудет истинных друзей. Каким хорошим другом был вам Сидни Годолфин, какая это яркая личность! Я сказала мистеру Фримену, что хорошо знаю ее величество, мою дражайшую миссис Морли. Знаю, что ее не собьет с толку скулеж дворняжек, еще недавно кусавших ее за пятки.

— Конечно, миссис Фримен, вы правы.

— Миссис Морли согласна со мной, что мистер Фримен гений… совершенный гений. Она может спокойно доверить ему командование войсками. В прошлом он страдал из-за зависти менее талантливых людей. Но теперь этому пришел конец. Есть лишь один человек, с которым он может сотрудничать, а взаимопонимание между главнокомандующим королевы и ее премьер-министром совершенно необходимо.

— Согласна.

— В таком случае лордом-казначеем может стать только Годолфин, а мистер Рочестер должен понять, что ему не одурачить королеву льстивыми речами. Годолфин будет здесь, Мальборо за границей. Миссис Морли, вы сделаете Англию поистине великой державой… с их помощью.

— Сидни Годолфин мне всегда нравился…

— Итак, это маленькое дело улажено. Я извещу Годолфина. Теперь расскажу о неприятностях с моим сыном. Мальчик посмел не согласиться с моими планами на его будущее. Что вы об этом скажете?

— Со стороны молодого человека это несколько дурно, миссис Фримен.

— Хочет немедленно идти в армию, представьте себе. И покинуть ради этого Кембридж. Но я решила, что он останется там.

— Ему не терпится стать воином… совсем как моему мальчику. Дорогая миссис Фримен, у меня и сейчас стоит перед глазами, как он муштрует своих солдат в парке. Какой это был мальчик…

«Пусть попричитает слегка, — подумала Сара. — В награду за то, что отдала казначейство Годолфину».

Теперь будущее представлялось Мальборо блестящим. Он хотел вести войну на континенте, сделать Англию сильной державой, но для этого ему требовалась поддержка правительства. Многое зависело от королевы — но можно было не сомневаться, что Сара станет ею руководить. И все же это не избавляло его от могущественных недругов — против войны выступали многие министры. Среди них были и тори, и виги. Тори представляли собой церковников и крупных землевладельцев; виги — партию коммерсантов. В рядах тори состояли высшие сановники церкви и якобиты; в рядах вигов — диссиденты и кальвинисты. Полного единства ни в одной партии не было. Виги являлись сторонниками войны, поскольку она означала подъем торговли; у тори такой возможности обогащаться не было, а налоги их разоряли. Однако Мальборо стремился к войне, хотя принадлежал к тори, а Сара все больше симпатизировала вигам.

Когда Мальборо убедил своих сторонников выдвинуть в качестве одной из причин продолжения боевых действий притязания Претендента на трон, война стала более популярной. Теперь, когда новую королеву твердо поддерживала вся страна, решив, что Претендент-католик не должен возвращаться, англичане рвались в бой, и в одно ясное майское утро на улицах Лондона появился герольдмейстер и объявил, что Англия вступила в войну.

Это стало триумфом Мальборо, и он тут же стал готовиться к отправке на континент.

Однако положение в стране его беспокоило. Он сказал Саре, что у них слишком много врагов.

Поэтому граф стремился привлечь на свою сторону Роберта Харли.

Он обсудил этот вопрос с Годолфином, и оба согласились, что Харли — третья опора, необходимая для поддержки здания, которое они решили возвести.

— Ваш Френсис еще слишком молод, — любезно сказал Мальборо, быстро сообразив, что должен компенсировать бестактность Сары, используя свое незаурядное обаяние в полной мере. — Поэтому большой пользы он не может приносить… пока что.

Френсис, муж Генриетты, являлся хорошей пешкой. Депутат парламента от Хелстона, он был многообещающий политик; но сложившееся положение требовало сильных людей. Мысли Мальборо на миг обратились ко второму зятю, ставшему после недавней смерти отца графом Сандерлендом. Он был умен, но опрометчив и капризен.

Годолфин же думал о Харли.

Все трое встретились у Мальборо. Харли, как только получил приглашение, понял, для чего. И заинтересовался.

Мальборо сразу же приступил к делу. Сказал, что надо любой ценой помешать французам властвовать над Европой. Позаботиться об этом — его долг, но пацифисты в стране очень сильны.

— Мир все равно окажется недолгим, — говорил он, — а нашу страну он может поставить на колени.

Харли кивнул.

— Полностью согласен.

— Я стану сражаться на континенте. Милорд казначей разделяет мои взгляды, но у нас есть противники, и нам требуется поддержка сильных людей.

— Триумвират сильных людей, — добавил Годолфин.

Харли улыбнулся. Он понял. Мальборо и Годолфин предлагали ему разделить свой успех. Будучи проницательным, он понимал, как важно добиться одобрения королевы. В сущности, без него далеко не уедешь, а королевой управляла одна женщина — Сара Черчилл. Можно было сказать, что подлинными правителями страны являются Мальборо. Сара могла убедить королеву в чем угодно, и министры, зная это, недолюбливали Мальборо. Но граф был умен, он прекрасно понимал, что окружен врагами и вынужден поэтому следить за каждым своим шагом. А кто из них сможет противостоять сильному триумвирату, который составят он сам, Годолфин и Харли?

— Вы считаете меня достойным войти в его состав? — спросил он.

— По убеждениям вы представитель партии тори, — ответил Годолфин.

— Неужели это является достоинством? Сегодняшний тори может завтра стать вигом. Тут такая карусель, что голова кружится. Взять хотя бы вашу семью, милорд Мальборо. Вы твердо стоите на позициях тори. Но я слышал, что ваша милая супруга склоняется к вигам; ваш брат, адмирал Черчилл, старается уверить всех, что целиком разделяет ваши взгляды, а зять, Сандерленд, с таким же усердием убеждает нас, что он самый настоящий виг. Леди Мальборо ближайшая подруга королевы, а ее сестра всецело на стороне якобитов.

Мальборо холодно улыбнулся Харли. Этого человека прозвали Робин Хитрец, и никто не мог наверняка знать его планов; но он прекрасно понимал, что в нем они испытывали необходимость.

— Умные люди иногда бывают вынуждены переходить из одного лагеря в другой.

— Как всегда, полностью с вами согласен, — ответил, поклонясь, Харли.

— В таком случае, — сказал Мальборо, — буду рад, если вы приедете к нам в Сент-Олбанс. Моя жена очень хочет познакомиться с вами.

По пути из Сент-Олбанса в Лондон Роберт Харли поздравлял себя. Триумвират: Мальборо, Годолфин, Харли. После знакомства с Сарой Черчилл он понял, что состоять в союзе с Мальборо есть смысл. Если раньше он сомневался в том, что эта женщина вертит королевой, как вздумается, то после встречи с ней все сомнения отпали. Какой пыл, какая безудержность! Граф если и не боится ее, то подчиняется ей. Красавица и сущая фурия.

Эта женщина заинтересовала Робина Хитреца. Он решил, что с Мальборо ему по пути… на какое-то время.

Харли умел говорить комплименты и убедил надменную, тщеславную графиню, что восхищается ею ничуть не меньше, чем ей хотелось бы.

Мальборо тоже были довольны встречей. Решили, что Харли попался в их сеть. Они нуждались в нем. В парламенте он представлял собой силу. Являлся избранным спикером, так как никто на свете не знал лучше него парламентских процедур. Разумеется, они добивались его поддержки. Если граф будет воевать за границей, а Годолфин и Харли заправлять делами в Англии, Мальборо станут непобедимы.

В Сент-Олбансе Харли предложили стать министром вместо Ноттингема. Это было бы прекрасное назначение. Мальборо решили, что Ноттинген должен уйти, тогда Харли наверняка займет его место. Однако они считали, что в этом союзе Харли вполне удовольствуется третьей ролью. Им и в голову не приходило, что он уже просчитывает: «Кто такой Мальборо? Солдат, чья энергичная супруга ухитрилась каким-то образом подчинить себе королеву. Кто такой Годолфин? Робкий человек, легко теряющий мужество, очевидно, испытывающий благоговейный страх перед леди Мальборо. Судя по всему, миссис Сара управляет ими обоими. Но Робертом Харли управлять она не будет».

Он вышел из дома и пошел по лондонским улицам, не привлекая к себе внимания. Возможно, ему хотелось быть на виду, поскольку он не был красавцем. Ораторский талант Харли портило заикание, и преодолеть полностью этот недостаток ему не удалось. Казалось, что он вечно колеблется, голос его был холодным, грубым, манеры — церемонными. А он умел быть красноречивым и одерживать верх в спорах. Харли развил эти способности в противовес своим изъянам. Так же как тщеславие его разрослось словно наперекор некрасивости. Главной чертой его являлась зависть. Чужой успех бесил Харли. В настоящее время он готов был использовать дружбу с Мальборо и Годолфином; но не собирался смотреть, сложа руки, как власть и слава, обходя его, достаются им.

Харли понимал, что со временем добьется и того, и другого. А пока что имело смысл войти в доверие к Мальборо. Он не видел здесь больших трудностей. Ясно, что главную роль у них играет Сара. И он станет льстить ей, делать вид, будто покоряется ее воле. Поскольку Сара больше всего хочет управлять всеми, ей это понравится. Ему нетрудно будет идти нога в ногу с миссис Сарой… какое-то время.

Она заинтриговала его. Интересно будет вступить с ней в борьбу! Какое занятное положение! Но, конечно же, придется искусно вести тайную игру… пока не настанет время нанести роковой удар.

Харли ликовал. Жизнь становилась захватывающей.

Он зашел в кофейню и едва успел сесть, к нему приблизился молодой человек.

— А, Генри, — сказал Харли. — Присаживайся.

— Учитель, — ответил тот со слегка нарочитым поклоном, — вы получили приятные вести.

— Значит, это заметно по мне? — спросил Харли с улыбкой.

Генри Сент-Джон был необычайно красивым мужчиной двадцати четырех лет. Харли привлек его к себе как самого блестящего из начинающих политиков, и тот стал усердным учеником, сразу же поняв, что может дать покровительство такого человека. Преисполненный решимости получить от своего наставника как можно больше, молодой честолюбец никогда не упускал возможности побеседовать с ним.

— Только тем, кто вас хорошо знает, учитель.

— Что ж, Генри, ты прав. Теперь путь вперед мне виден яснее. Я недавно вернулся из Сент-Олбанса.

— До моих ушей долетела весть о том, что вы ездили в гости к Мальборо.

— Значит, это известно всему городу?

— Наш самый блестящий политик — и Мальборо. Кто не заинтересуется?

— И все, наверное, строят догадки? Что ж, посмотрим.

— Вы задумчивы. И вижу, не настроены делиться своими мыслями.

— Их необходимо оберегать не меньше, чем государственные тайны.

— Вот как? Тогда следует ждать поистине великих событий. А вы сидите в кофейне, где я не надеялся встретить величайшего государственного мужа нашего времени.

— Удивляешься, Генри, что я не сижу за бутылкой? Верность мне присуща, но я никому не бываю так верен, как Бахусу. Ты это имел в виду? О, мой мальчик, не думай, будто я свернул с этого пути. Но сегодня у меня возникло желание осмотреть один район Лондона, по-моему, заслуживающий больше внимания, чем ему уделяют.

Сент-Джон подался вперед и пристально посмотрел учителю в глаза.

— Развивай наблюдательность, Генри, мой мальчик. Задумывался ты когда-нибудь о могуществе слов? Вижу, что да. С таким… умом… я чуть было не сказал — гением, но, пожалуй, это слово не стоит употреблять необдуманно. Да и все остальные тоже. Заметь, мой дорогой мальчик, у нас идет разговор о важности слов. Слов! Они могущественнее пушек. Слышал ты разговоры, что песенке «Лиллибуллеро» Голландец Вильгельм обязан победой не меньше, чем армии? В последние годы слово стало играть важную роль в нашей жизни. Памфлеты… озорные стихи… уличные песни. Это — оружие, Генри, и от него сотрясаются троны. Представь себе, если б Католик Яков нашел писателя, который подсказал бы ему нужные слова. Королева Анна могла и не занимать сейчас престола. Ты улыбаешься, Генри. Думаешь, я просто ораторствую. Говорю, как и многие, ради того, чтобы говорить. Не знаю, так это или нет. Но вечером, когда подвыпью… буду знать. Вино проясняет мой разум. Видишь, я не такой, как другие, за что мог бы сказать: «Слава Богу», если б до меня этих слов не произносили фарисеи, отчего в них видят символ лицемерия. Возможно, я лицемер. Кто может это утверждать? И у кого достанет ума говорить что бы то ни было о человеке, покуда он жив? О жизни, Генри, можно судить только после его смерти. Обрати-ка внимание на вон того посетителя. Я хочу пригласить его к нашему столику.

Сент-Джон насторожился. Он понял, что ради этого Харли и пришел в кофейню.

К ним подошел бледный, темноволосый — он не носил парика — человек среднего роста.

— Сэр, — с поклоном произнес он, — ваш слуга.

— Садитесь, — ответил Харли. — Только позвольте сперва представить вам моего друга, Генри Сент-Джона. Он стремится познакомиться с вами.

Лицо молодого человека удивленно вытянулось, но Харли улыбнулся:

— Генри, это Даниель Дефо — писатель. Надеюсь, ты знаком с его трудами?

Дефо жадно взглянул на Сент-Джона, а тот, поняв намек учителя, со скромным видом ответил:

— Нет, но это упущение я поспешу наверстать.

Глаза выдавали в писателе идеалиста, орлиный нос и острый подбородок — силу характера.

«Что задумал Харли?» — мелькнуло в голове у Сент-Джона. Но молодой человек начал догадываться.

Он намерен использовать Дефо, как и всех остальных. Харли — блестящий интриган, не зря его прозвали Робин Хитрец. Он будет держаться с Мальборо и Годолфином, как один из этой всемогущей троицы. Однако Харли не тот человек, чтобы довольствоваться ролью одного из трех. Он явно хочет возвыситься над всеми.

Люди, к которым принадлежит Дефо, будут его тайной армией. Они обладают более сильным оружием, чем генералы, только генералам это невдомек. Поэтому вождями становятся деятели вроде Харли, опережающие на шаг своих современников.

Харли решил воспользоваться этим тайным оружием. Мальборо надеются править страной благодаря влиянию Сары на королеву, но Робин Хитрец решил иначе: он выдвинется на первую роль. А то, что он доверяет Сент-Джону эту маленькую тайну, ясно показывает — если Сент-Джон хочет держаться вместе с Харли, то может примкнуть к нему. Сент-Джон хотел. Притом очень.

Поэтому он радовался тому, что сидит в кофейне, слушая разговор между одним из ведущих государственных деятелей и каким-то писателем.

Расставание для Джона и Сары было почти невыносимым. В такие минуты они ненадолго забывали о своих честолюбивых планах. Сара не могла сдерживать слез — слезы печали были ей несвойственны, хотя временами она рыдала от ярости. Отпустить его, своего любимого Джона, в пекло войны! Сколько опасностей его там поджидает; сколько у него врагов! Что, если она его больше не увидит? Тогда и жить не стоит.

А Джон стремился на войну, поскольку лишь там мог проявить свой талант. Будучи прежде всего солдатом, он считал, что эта война необходима Англии. Но чего бы только ни отдал в минуту расставания, чтобы отказаться от всего и вернуться с Сарой в Сент-Олбанс.

Мальборо беспокоился о младшем Джоне, он был с матерью в натянутых отношениях. Генриетта, покинувшая родной дом после замужества, была, по выражению матери, «дерзкой». Ладила Сара только с Анной, и то лишь потому, что нрав у Анны был легким и ссориться с ней даже не представлялось возможным.

Графу хотелось жить в кругу семьи; на миг у него возникло желание забыть о честолюбивых устремлениях… о погоне за богатством и славой… обо всем… вернуться в Сент-Олбанс и спокойно жить там… вместе с Сарой… все дни и ночи.

Когда они взглянули друг на друга, Мальборо понял, что, как ни странно, Сара хочет того же — его необузданная, безудержная Сара, способная быть нежной только с ним, да и то нечасто. «Ничего, — сказал он себе, — тем драгоценнее ее ласковость».

Сара прильнула к нему.

— Джон, — прошептала она, — там ведь будет много опасностей.

— Здесь тоже. Тебе придется вести себя сдержанно, любовь моя. Я ухожу на войну с беспощадным врагом, а ты останешься в стане волков и шакалов.

Глаза Сары блеснули.

— Хотела б я видеть, как они нападут на меня. Пусть только попробуют.

— Попробуют, Сара. Этих попыток они не оставят никогда.

— Буду наготове. Теперь, когда я переложила самые неприятные обязанности на Эбигейл Хилл, для важных дел у меня больше времени. Я довольна этой девчонкой, Джон. Она хорошо справляется со своими задачами. К тому же преисполнена почтительности и благодарности.

— Как и следовало ожидать.

— Как и следовало ожидать. Быть неблагодарной она не посмеет. Правда, напоминать ей, что я сделала для нее, приходится редко. Хилл должна хорошо служить мне, и она будет вознаграждена.

Граф легонько тронул пальцем щеку супруги.

— Вознаграждать хороших слуг необходимо.

Сара взяла его руку и поцеловала.

— Ты ведь будешь думать там обо мне?

— Постоянно.

— Только пусть эти мысли не отвлекают тебя от войны. Заверши ее побыстрее. И возвращайся в Англию.

— Будь уверена, я не теряя времени поспешу к тебе.

— Любимый, настают великие дни.

— Да, — ответил граф, — на сей раз я поведу войну по-другому. Надо будет одержать верх над французами на поле боя, потом захватить Париж. Победить Францию можно только так.

— Твоим планам наверняка будут противиться.

— Противиться им будут в любом случае. Но идти в Испанию было б самоубийством… а добейся мы там успеха, никакого решения достичь не удастся.

— Джон Черчилл, думаю, ты никому не позволишь решать за себя, как вести военные действия.

— Ты права, как всегда, любимая.

Сара решила находиться с мужем до последней секунды и, когда пришла пора прощания, заявила, что хочет видеть, как он взойдет на корабль.

— Как бы мне хотелось уплыть с тобой! — в отчаянии воскликнула она.

— Любимая, тогда я был бы поистине счастлив. Однако в Англии есть дела, требующие твоего внимания.

Сара кивнула.

— Не беспокойся. Сидни Годолфин будет мне послушен, а Харли кажется сговорчивым. Думаю, он очень рад, что ты остановил на нем свой выбор. Так следовало из его слов.

— Это умный человек, нельзя, чтобы он стал нашим врагом.

— Я с них глаз не спущу. К сожалению, мне придется выслушивать болтовню Морли. Иной раз я готова закричать, лишь бы эта старая дура замолчала.

— Сара, ни в коем случае.

— Думаю, эта особа стерпит от меня все… без исключения.

— Прошу, не подвергай ее такому испытанию.

— Оставь, Маль, на меня ты можешь положиться.

— Я всецело полагаюсь на тебя, но ты, любимая, иногда бываешь слишком порывистой.

— Она во мне души не чает. При моем появлении ее глупая рожа становится почти человеческой.

— Она не дура, любовь моя. Эта женщина умеет скрывать свои истинные чувства лучше, чем кто бы то ни было.

— Уверяю тебя, я знаю ее истинные чувства к своей обожаемой миссис Фримен.

— Благослови тебя Бог, Сара. Заботься о себе и о семье.

Последнее объятие. Граф стоял на палубе, глядя на жену; она, махая ему рукой, молилась горячо и, что было совершенно не в ее духе, смиренно: «Господи, пусть он вернется ко мне целым и невредимым».

Мальборо смотрел на жену в подзорную трубу. Когда Сара скрылась из виду, он немедленно принялся писать ей письмо.

«Я долго смотрел на тебя. А сейчас готов отдать жизнь за возвращение к тебе».

— Хилл, — попросила королева, — сделай мне ванну для ног. Сегодня они очень разболелись.

Эбигейл кивнула, спустя несколько минут принесла серебряный таз с теплой водой и опустилась с ним на колени к ногам королевы.

Анна блаженно улыбнулась и, закрыв глаза, откинулась назад.

— Очень приятно, — сказала она. — Дэнверс то слишком резка в движении, то боится притронуться ко мне. У тебя волшебные руки, Хилл.

— Ваше величество очень милостивы ко мне.

— Ты доброе создание.

— И самое счастливое на свете, потому что угождаю вашему величеству.

— Ты тихая, а мне иногда нужна тишина.

Эбигейл осторожно вытерла ноги Анны, смазала мазью, припудрила и надела на них большие, удобные комнатные туфли.

— Легче ногам, ваше величество?

— Гораздо, Хилл. Дорогая моя, кажется, Дэнверс брюзжала на тебя сегодня?

— Она говорит, что я постоянно прислуживаю вашему величеству.

— Какая чушь! Что же ей не нравится?

Эбигейл сложила на животе руки и приняла излюбленную позу миссис Дэнверс. Королева широко раскрыла глаза и рассмеялась.

— Право, Хилл, ты в точности на нее похожа.

— Хилл, — стала передразнивать Эбигейл, — ты слишком усердствуешь. Леди Мальборо приставила тебя сюда делать то, что ей самой не по нраву, но я не просила занимать мое место.

— Прямо-таки вылитая Дэнверс! — воскликнула Анна.

Эбигейл кротко подняла взгляд на воображаемую Дэнверс и пробормотала извинения. Потом, осмелев, сделала вид, будто появилась Сара, и изобразила сцену между ней и Дэнверс. Девушке было страшновато смотреть на королеву. Не слишком ли далеко она зашла? Как воспримет королева вышучивание Сары?

— Умная, маленькая Хилл! — негромко произнесла королева с улыбкой. Это явилось еще одним шагом к их сближению.

— Ваше величество, — сказала Эбигейл, — мистер Мэшем передал, что принц надеялся посетить вас сегодня.

— Рада слышать, Хилл. Видимо, он стал чувствовать себя лучше.

— Мистер Мэшем говорит, что утром ему дышалось гораздо легче, и пообедал он с удовольствием.

— Мэшем — добрый юноша. Мне кажется, он привязан к принцу.

— Я уверена в этом, мадам.

— Он посвящает тебя в свои дела?

— Слегка, мадам.

— Умница. Теперь, Хилл, помоги мне приготовиться к приему принца, а потом поиграй на клавесине. Хилл, да ведь я постоянно открываю в тебе все новые таланты. Я очень люблю клавесин и рассказала принцу, как хорошо ты играешь.

Эбигейл очень радовалась сближению с королевой. Вот бы Сара не появлялась несколько месяцев. Тогда бы она добилась заметного успеха.

Георг, принц Датский, явился к жене в сопровождении пажа, Сэмюэла Мэшема. Лицо принца хранило следы былой красоты, но он очень располнел из-за пристрастия к хорошим винам и еде. Ковыляя, он вынужден был опираться на трость с украшенным самоцветами набалдашником и производил чуть ли не комическое впечатление. Дышал он из-за обострившейся астмы тяжело, однако выражение его лица было добрым и безмятежным, как у жены.

— Мой ангел, — сказал принц с сильным датским акцентом, от которого даже не пытался избавиться, потому что был очень ленив. — Надеюсь, сегодня ты чувствуешь себя лучше.

— Да, мой дорогой. Моя добрая Хилл только что принесла мне облегчение. И ты дышишь не так тяжело. Иди, сядь рядом, чтобы я лучше тебя видела.

Принц грузно опустился в кресло, поставленное Эбигейл возле кушетки королевы. Взял руку Анны, поцеловал ее и стал любовно поглаживать пухлые красивые белые пальцы. Но даже при этом сонно клевал носом. Он много пил, и после обеда — да и в любое другое время — глаза у него открывались с трудом.

— Дорогой Георг! — негромко произнесла Анна.

Он радостно кивнул. И потом оба сидели молча.

«Такой хороший муж, — подумала Анна, — но кроме «Мой ангел» или «Мой дорогой Георг» сказать нечего. Конечно, когда наш мальчик был жив, мы говорили о нем, и то была самая увлекательная тема на свете, но теперь разговор о сыне лишь опечалит нас обоих. Ничего не скажешь, интереснее, веселее говорить с дражайшей миссис Фримен — вернее, слушать ее. И гораздо приятнее беседовать с этой тихой, маленькой Хилл, оказавшейся очень умной».

Анна зевнула.

В передней Эбигейл улыбалась Сэмюэлу Мэшему.

— Если ты простишь мне эту вольность, — сказал он, — то скажу, что выглядишь ты вполне благополучной.

— У меня действительно все благополучно. А у тебя?

Сэмюэл кивнул. Глаза его блестели ярче обычного.

— Хорошо при дворе без мадам Фурии.

Эбигейл удивленно посмотрела на него.

— Тебе наверняка достается от нее больше всех, — продолжал Сэмюэл. — Сейчас двор тих и спокоен. Правда, она вскоре появится. Как только граф отправится на континент.

Эбигейл опустила глаза. Она была согласна с Мэшемом, однако сомневалась, стоит ли пренебрежительно говорить о леди Мальборо в покоях королевы. И решила быть сдержанной. Правда, Сара Черчилл вела себя несдержаннее всех в Англии, и ей это легко сходило с рук, но девушка прекрасно понимала, что примеру Сары следовать нельзя.

— Я уверена, — благоразумно ответила она, — что леди Мальборо, не теряя времени, вернется к своим обязанностям.

Сэмюэл понял ее и переменил тему.

— Ее величество на днях разговаривала о тебе с принцем. Сказала, что не представляет, как обходилась бы без тебя.

Эбигейл обрадовалась. Раз Анна разговаривает с кем-то о ней, значит, она запала в душу королеве.

Сэмюэл подался поближе к девушке.

— Конечно, милость этой особы будет приобретать все большее значение. Ходят слухи, что триумвират при поддержке королевы будет всемогущим. Какое там королевы! Его поддерживает графиня. Мальборо — ее муж! Годолфин — свекор ее дочери! Харли — их сообщник! А королева всецело в руках графини. Если кто-то из нас не угодит миссис Саре, то недолго продержится на своей должности.

— Придется угождать ей, — негромко сказала девушка.

— Хилл! — позвала королева.

Эбигейл вошла в комнату, где принц, тяжело дыша, дремал в кресле.

— Поиграй на клавесине, Хилл.

— С удовольствием, мадам.

Девушка села к инструменту и заиграла. Анна принялась отбивать такт пальцами.

— Хилл, одна из собачек просится ко мне. Не разгляжу, которая.

Эбигейл посадила собачку ей на колени. Анна стала ласково ее гладить.

— Вот-вот! Слушай, как играет Хилл. Приятно, правда? Какая умница! Сыграй что-нибудь веселое.

Эбигейл повиновалась. Королева с улыбкой глядела на мягкие рыжеватые волосы, уложенные в высокую модную прическу, на прямую спину под аккуратным серым платьем.

«Какое славное создание, — думала она. — И так старается угодить… словно это доставляет ей удовольствие. Всегда тихая. Господи, как я соскучилась по моей дорогой миссис Фримен!»

Георг захрапел. Анна подалась вперед и легко коснулась его веером, который постоянно держала у себя на коленях.

— А? Что? — вскинулся принц.

— Ты заснул, дорогой. Послушай, как играет Хилл. До чего доброе, умное создание.

— Очень хорошо… Очень, — сонно пробормотал Георг.

— Приятно иногда немного послушать музыку. Не знаю, как благодарить мою дорогую миссис Фримен за такую добрую девушку.

Георг помрачнел. Мальборо он недолюбливал. Ему хотелось командовать армией или флотом, а граф был одним из тех, кто помешал этим честолюбивым устремлениям.

— Хорошо, что ее нет, — проворчал он. — Очень уж она шумная.

Анна рассмеялась.

— Это в ее духе.

— Хорошего мало, — пробормотал принц. — Предпочитаю спокойных, тихих…

И махнул рукой.

— Конечно, Георг, хорошо, когда в покоях тихо. Вполне согласна.

Эбигейл напряженно прислушивалась и сбилась с такта. Но ни королева, ни принц этого не заметили. Подумала: «Мальборо неприятны принцу, но не больше. Для сильных чувств он слишком ленив. Но неприязнь пройдет не скоро. Мальборо набирают силу все больше и больше, однако же в королевской спальне есть место тихой, способной утешить девушке».

— Георг, ты опять засыпаешь, — сказала Анна. — Партия в карты взбодрит тебя. Хилл, принеси колоду. Позови Мэшема, он хороший игрок. И присоединяйся к нам.

Эбигейл с готовностью повиновалась.

Анна улыбнулась ей. Славное, доброе создание!

Лето выдалось нелегкое. Мальборо сражался на континенте с французами, и Сара постоянно ждала оттуда вестей; поскольку сдерживать ее было некому — на это осмеливался только граф — она стала совсем бесцеремонной. Ей ничего не стоило перебить королеву, возразить ей и даже выказать раздражение. Ее прозвали Вице-королевой Сарой. Анна терпела ее поведение, и, к тайной досаде Эбигейл, оно как будто ничуть не сказывалось на их дружбе. Как может она, удивлялась девушка, после той возмутительной истории с перчатками питать прежние чувства к миссис Фримен? В чем волшебная притягательность этой женщины? Перед ней чуть ли не унижается королева, а честолюбивый и явно разгульный до женитьбы Мальборо стал ее преданным рабом. Именно это слово приходило ей на ум при мысли о взаимоотношениях людей с Сарой. «Этой особе хочется видеть нас всех своими рабами! — думала Эбигейл. — Она непобедима».

Но какой-то настойчивый внутренний голос часто твердил ей: «Не так уж непобедима». И когда девушка прислушивалась к нему, на душе у нее становилось радостно.

Эбигейл постоянно искала возможности поговорить с Мэшемом. Они обсуждали происходящее. Поразительно, чего только не удавалось ему разузнать, и всегда он стремился поделиться своими сведениями с девушкой. Он сказал ей, что Джон Черчилл, несомненно, блестящий полководец. Прирожденный лидер, спокойный, безмятежный, вежливый со всеми и вместе с тем твердо держащий армию в руках. Солдаты готовы идти за ним на смерть. Даже завистники нехотя признают, что военачальник он, можно сказать, гениальный. И неудивительно, что Мальборо стремится воевать с врагами Англии. Таким образом он продемонстрирует миру собственное величие и вместе с тем прибавит славы своей стране.

— Мальборо за границей, его супруга дома… — задумчиво произнес Сэмюэл. — Они непобедимы.

В то лето Мальборо освободил от французов Маас и Нижний Рейн. Это достижение вселило надежды в сердца союзников и страх в сердца врагов.

Сара, получая вести о победах мужа, держалась все более вызывающе. Однако иногда уходила с его письмами в свои покои и проливала на них несколько слезинок. Темой этих писем неизменно была любовь к ней. Он писал, что еще не добился внушительных успехов на поле боя, но знает, что добьется. Что рассчитал свои силы, но охотно расстался бы с надеждой на славу и почести ради того, чтобы жить вместе со своей дорогой Сарой.

Сара позволяла себе минуты нежности, целуя эти письма и откладывая, чтобы перечесть снова. А затем давала понять всем и каждому, что как жена величайшего гения современности требует положенного ей почета, разражалась высокопарными тирадами и ссорилась со всеми. При дворе ее терпеть не могли.

Даже Анна иногда вздыхала и после ухода Сары звала Хилл, чтобы та успокоила ее легким массажем и восхитительной способностью слушать. Хилл станет задавать вопросы, которые уже задавала; попросит рассказать, что делал дорогой мальчик королевы тогда-то и тогда-то, хотя слышала об этом уже много раз. Славная, добрая Хилл! Анна часто ловила себя на мысли: «Какая противоположность дорогой миссис Фримен. Даже не верится, что они родственницы!»

— Ваше величество очень устали, — негромко говорила девушка.

— Очень устала, Хилл. Очень.

— Леди Мальборо очень занятна. Но, видимо, ее блестящий разговор утомил ваше величество.

— Хилл, она действительно говорит блестяще. И до чего красивая! Просто радость смотреть на нее. Я ей многим обязана, Хилл.

— И она вашему величеству.

— Мы дружим с детства. Я сразу сблизилась с ней и так обрадовалась, когда она захотела стать моей подругой. И один из ее лучших поступков, Хилл, — это то, что она привела тебя ко мне. Вот-вот! Погладь слегка мне лоб. У меня болит голова, а пальцы твои просто чудодейственны.

«Победа… в неожиданном смысле», — подумала Эбигейл.

Сара взяла ко двору свою дочь Элизабет, очаровательную девушку, которой едва пошел шестнадцатый год. Очень красивая, воспитанная, она не спорила, как Генриетта, и не дерзила, как Мэри. Была удивительно похожа на отца. Анна тоже отличалась сдержанностью в поведении, но замужество оторвало ее от матери; поэтому Элизабет стала любимицей Сары. Юный Джон, маркиз Бленфорд, учившийся в Кембридже, состоял у нее на плохом счету. Мало того, что сын намеревался пойти против ее воли, он еще советовался с отцом, пытался образовать с ним союз против нее. Вот уж этого она стерпеть не могла.

Элизабет же всегда была послушной, и поэтому Сару охватило изумление, когда девушка сказала ей, что влюбилась.

— Что такое? — воскликнула Сара.

— Мама, конечно, мне еще мало лет, но я уверена в своих чувствах, и если ты не дашь согласия, буду всю жизнь несчастна.

— Ты в своем уме?

У Элизабет дрогнули губы, и Сара с удовольствием отметила, что дочь испытывает перед ней сильный страх. Она посмела влюбиться! В собственного избранника! Кто еще способен так забывать о своем долге, как Черчиллы?

— Расскажи-ка мне, девочка, об этой причуде, — мрачно сказала графиня.

— Скруп говорит, что не хочет ждать.

— Кто-кто? — повысила голос Сара.

— Скруп Эджертон.

Графиня молчала. Скруп Эджертон, четвертый граф Бриджуотер, шталмейстер принца Георга! Это совсем другое дело. Она не против такого зятя. У ее дорогого Маля появится еще один приверженец.

— Итак, дражайшая Элизабет, — заговорила Сара, слегка понизив тон, — ты решила обручиться с этим молодым человеком без моего согласия?

— Мама, Скруп хочет поговорить с тобой. Говорит, что наверняка сможет тебя убедить…

— Но ведь тебе только пятнадцать лет!

— Мои сестры были немногим старше.

— Не представляю, что скажет твой замечательный отец.

— Если ты согласишься, мама, согласится и он.

Графиня самодовольно улыбнулась. Конечно — хоть ей и пришлось спорить с ним из-за Сандерленда. Сандерленд был превосходной партией, однако дорогой Маль беспокоился, будет ли его любимая дочь счастлива с этим человеком. Все же ее любимый муж несколько сентиментален. И что он скажет о замужестве Элизабет на шестнадцатом году жизни?

Но Скруп Эджертон, граф Бриджуотер! Надо поразмыслить.

— Детка, мне нужно время подумать. Твое сообщение явилось для меня неожиданностью.

Элизабет бросилась в объятия матери.

— Мамочка, пожалуйста, дай согласие. Я не могу жить без Скрупа — и не могу сердить тебя.

Сара потрепала девушку по щеке. Славное создание. «После Маля, — подумала она, — я люблю ее больше всех на свете».

Сара выгнала всех из покоев и села на кушетку королевы.

— Кому только нужны дети, миссис Морли? С ними вечно то одно, то другое.

Лицо Анны приняло страдальческое выражение. Кому нужны дети? Ей. Она рассталась бы с короной, чтобы вернуть своего дорогого мальчика. Неужели миссис Фримен этого не понимает?

— Знаете, дорогая миссис Морли, я очень сердита на юного Бленфорда. Он вздумал стать военным. Заводит разговоры с отцом. Хочет устроить все свои дела без моего ведома. Слыхивали вы о подобном?

— Мой мальчик понял бы его желание…

— Втайне от меня, миссис Морли! За моей спиной! Хоть прекрасно знает, что мне это не понравится. А потом, будто этого мало, Элизабет заявляет, что влюбилась.

— Она ведь еще ребенок.

— Дети сейчас, миссис Морли, думают, что с родителями можно не считаться. В наши дни все было по-другому. Нам приходилось поступать, как велено…

Анна слегка удивилась. И попыталась вспомнить, когда это Сара ждала повелений.

— А теперь «Хочу поступить так», «Хочу поступить эдак». Только своих детей я заставлю считаться с собой. Приучу к дисциплине. Однако я отклонилась от темы. Элизабет хочет замуж.

— Но ведь ей всего…

— Влюбилась, представьте себе, в Бриджуотера. Вы знаете графа. Это шталмейстер принца.

— Конечно, хорошо знаю. Очаровательный молодой человек.

— Против него я ничего не имею. Но девушке всего пятнадцать.

— Любовь в пятнадцать лет… — негромко произнесла Анна, припомнив, как граф Малгрейв — до сих пор восхитительный мужчина — писал ей стихи и надеялся, что ему позволят жениться на ней. — Очень трогательно.

— Конечно, — согласилась Сара. — И поскольку они так любят друг друга, я не в силах отказать им в их просьбе.

— Прекрасно понимаю вас, дорогая миссис Фримен. Я часто думала о том времени, когда мой дорогой мальчик влюбится…

— Конечно, бедняге Малю придется изыскивать приданое. Кому только нужны дочери, миссис Морли?

— Позвольте мне сделать небольшой подарок молодым. Прошу вас, миссис Фримен, не лишайте меня этой радости.

— Ваше величество всегда очень щедры. Я не забыла вашу доброту к Генриетте и Анне.

— Мне приятно видеть счастье молодых людей. Всякий раз при виде счастливой пары я вспоминаю о моем мальчике. Он обладал удивительной способностью радоваться; и женился б со временем… поживи он подольше.

— Но он умер, — раздраженно сказала Сара.

Губы королевы дрогнули.

— Дорогая миссис Морли, не надо замыкаться в своем горе. Вполне возможно, что вы скоро подарите нам принца.

— Тогда бы я меньше страдала от моей страшной утраты. Вашей дорогой девочке я дам десять тысяч фунтов. Позвольте мне, пожалуйста, миссис Фримен.

Десять тысяч! У Сары сверкнули глаза. Маль был бы очень доволен. Ведь о приданом он станет беспокоиться не меньше, чем из-за возраста дочери. Такая сумма — хорошее приданое для любой невесты. Однако Сара знала, что окружение будет возмущено. Вновь пойдут разговоры, что фавориты королевы грабят ее, и могут возникнуть всевозможные трудности — даже законы, принятые парламентом. Маль просил отказаться от слишком щедрых подарков. Лучше брать чаще, но понемногу.

— Ваше величество очень щедры. Я не могу принять таких денег.

— Дорогая миссис Фримен, приняв их, вы доставите мне громадное удовольствие.

Графиня самодовольно улыбнулась. Эта старая толстая дура поистине души в ней не чает, от нее можно добиться чего угодно. Несмотря на грубость Сары, ее надменность, Анна будет просить о дружбе.

— Я помню вашу щедрость к другим девочкам. Вы дали каждой по пять тысяч. Назначьте такую же сумму Элизабет. Это обрадует меня, миссис Морли.

— Поговорю с лордом-казначеем, как только его увижу.

С лордом-казначеем! Лордом Годолфином, свекром ее дочери! С его стороны не будет никаких препятствий. Как замечательно, когда правители связаны родственными узами!

Сара радовалась — Джон возвращался на зиму домой. Героем. Хоть сам он придерживался мнения, что кампания только начинается, его окружение считало, что граф Мальборо одержал блестящие победы.

Анна радовалась из-за Сары его успеху, и Эбигейл казалось, что она хочет загладить минутные вспышки неприязни к своей дорогой подруге. Иногда создавалось впечатление, что главная забота королевы — как получше угодить Саре.

У Анны появился замечательный план. Пожаловать Мальборо герцогский титул. Получить официальное согласие на это не составляло труда, так как палата общин решила, что он восстановил национальную честь Англии.

Анна велела Эбигейл принести письменные принадлежности. Она хотела первой известить подругу о приятной новости.

— Ваше величество сегодня радостны, — негромко сказала девушка.

— Очень радостна, Хилл. Я доставлю удовольствие любимой подруге. Но каким образом — не скажу даже тебе, пусть она узнает первой.

Королева села за стол и стала писать.

«Достопочтенный мистер Фримен заслуживает всего, что может ему пожаловать королевская власть, но поскольку сейчас предложить ему больше нечего, надеюсь, вы позволите мне, как только он приедет, присвоить ему титул герцога. Я знаю, моя дорогая миссис Фримен равнодушна к титулам, но…»

Анна задумалась о своей любимой подруге. Герцогиня Сара! Она достойна этого титула.

И вновь заскрипела пером, ей всегда приятно было писать Саре. Дописав, она поручила Эбигейл запечатать письмо и распорядилась:

— Позаботься, чтобы вручили лично ей.

— Леди Мальборо, ваше величество?

Анна кивнула. Леди Мальборо, в скором будущем герцогине.

Сара с восторгом прочла письмо. Герцогиня Мальборо. Маль — герцог. Только… ни слова о поместьях и средствах, необходимых, чтобы соответствовать этому более высокому положению. Неужели старая Морли этого не понимает? К титулу надо бы присовокупить не менее пяти тысяч в год.

Погруженная в задумчивость Сара отправилась к королеве. Анна подняла взгляд с надеждой услышать потоки благодарностей. Но перед ней стояла совершенно подавленная подруга.

— Должно быть, миссис Фримен не получила моего письма.

— Получила.

— Вы, кажется… недовольны им.

— Прочтя письмо миссис Морли, — неторопливо заговорила Сара, — я выронила его и какое-то время чувствовала себя так, словно получила весть о смерти дорогого мне человека.

— Миссис Фримен, я ничего не понимаю.

— Я знаю, дражайшая Морли хочет обрадовать меня. И поверьте, ничто не доставляет мне большей радости, чем почести мистеру Фримену. Но чтобы соответствовать высокому титулу, нам нужны деньги. Я — простая женщина и дам простой ответ. Не стану употреблять цветистых изречений. Скажу голую правду. Герцогство не для нас, миссис Морли, мы для него слишком бедны. И должна сказать еще вот что — титулы меня особо не прельщают. Конечно, миссис Морли хотела обрадовать меня. Но таким, как ваше величество, трудно понять безденежье других.

Казалось, Анна вот-вот расплачется.

Но Сара, высказав все, что хотела, попросила разрешения удалиться.

Сара была вне себя. Анна, разумеется, немедленно изыскала возможности обеспечить Черчиллам доход, соответствующий титулу, и предложила ежегодную ренту в пять тысяч фунтов из почтовых сборов. Учитывая новый титул Мальборо, объявила она, это необходимо. Притом сын его унаследует вместе с титулом и ренту.

Правительство этому воспротивилось. Заслуги Мальборо перед страной признавали все. Вызывала недовольство наследуемая рента, и Мальборо, вновь находившемуся дома, осталось лишь отказаться от предложенной суммы.

Сара бушевала, разражалась гневными тирадами. Джон пытался успокоить ее, но тщетно.

— Неблагодарные! — выкрикивала она. — Ведь ты столько сделал для них. А теперь из-за каких-то пяти тысяч…

Она отправилась к королеве.

— Видите, миссис Морли, как права я была, отказываясь от герцогства. Мистер Фримен не желает принимать почестей, раз их дают так неохотно. Если б он послушал моего совета, то ни под каким видом не принял бы этого титула. Но дело сделано… и вот вам — человек, принесший славу своей стране, не имеет средств, чтобы жить, как подобает герцогу. Прекрасный пример неблагодарности страны! Я сказала мистеру Фримену: неразумно принимать титул в королевстве, в котором тебя определенно не почитают… скорее хотят унизить.

— Дорогая, дорогая миссис Фримен, это в высшей степени огорчительно. Вы станете получать две тысячи из моих личных денег. Об этом никто не узнает. У нас будет маленький секрет…

— Миссис Морли следует знать, что мистера Фримена трудно подговорить на тайные сделки…

Сара была безутешна. Уходя, она оставила королеву дрожащей и плачущей.

Пришла Эбигейл и омыла ей лоб.

— Выпейте, мадам. — Анна взяла бренди. — Ваше величество, поиграть немного на клавесине?

— Нет, Хилл. Посиди рядом. Твое присутствие утешает меня.

Эбигейл взяла ее дрожащие руки в свои, и королева улыбнулась ей.

— Теперь я, кажется, немного успокоилась. Давай поболтаем, а перед сном, может, немного мне поиграешь.

Сара ворвалась к Мальборо.

— Она готова платить две тысячи из своих личных денег. Зачем нам это?

Джон покачал головой.

— Нельзя их брать, Сара. Будет неловко, если раскроется, что мы получаем деньги таким образом. Но есть еще одна проблема. Я получил письмо от Сидни Годолфина. Из Ньюмаркета.

— Мог бы находиться и в Лондоне. Здесь правительство обходится с тобой так неблагодарно, а он, извольте видеть, в Ньюмаркете.

— С ним и наш Джон. — Наш Джон! А почему он не в Кембридже?

— Там оспа.

Сара побледнела.

— Господи…

— Нет, мальчик здоров. Сидни счел, что ему лучше пожить в Ньюмаркете. Воздух там чистый, свежий. Но все-таки я слегка беспокоюсь.

Оспа. Ужасный бич. Саре была невыносима мысль, что эта болезнь подбирается к ее единственному сыну.

— Наверное, ему лучше приехать домой, — сказала она.

— Сидни пишет, у него все хорошо. Я подумал, может, тебе написать Джону, что ты больше на него не сердишься.

— Нет, я все еще сержусь.

— Он просит меня заступиться перед тобой за него.

— Тогда пусть напишет мне сам.

— Сара! — Мальборо взял ее за руки и нежно улыбнулся. — Я знаю, ты его очень любишь — как и всех нас. Не могла бы ты время от времени показывать ему, что помнишь и любишь его?

— Джон Черчилл, ты учишь меня, как обращаться с моим сыном?

— Нашим сыном, — напомнил он.

Сара рассмеялась.

— Мы заберем его домой. Не хочу, чтобы он жил в заразном месте.

— Напиши ему, сообщи, что простила его.

— Нет. Он должен написать мне первый. А что до нашего дохода…

Мальборо взял ее за плечи и привлек к себе.

— Со временем все наверняка образуется… моя герцогиня.

Анна решила, что ее дорогая миссис Фримен должна с радостью принять новую почесть, и Сара не собиралась препятствовать ей. Конечно, было приятно стать ее светлостью и называть Маля герцогом.

Он готовился с наступлением весны вновь отправиться в поход, их опять ждала разлука.

— Жаль, что ты стал военным, а не политиком! — сердито восклицала Сара.

Вскоре после Рождества младший Джон написал отцу, что покидает Годолфинов и возвращается в Кембридж.

— Надеюсь, — угрюмо сказала Сара, — он там поумнеет.

В январе ей пришла весть из Кембриджа.

Прочтя письмо от наставника своего сына, она не сказала ни слова, лишь побледнела.

Потом воскликнула:

— Еду в Кембридж! Немедленно.

И уставилась на служанку. Та, привыкшая к вспышкам своей госпожи, догадалась, что за этим кроется нечто серьезное.

— Мой сын, — неторопливо произнесла Сара, — заболел оспой. Мой единственный сын.

Эбигейл узнала об этом, находясь у Анны.

— Моя бедная, бедная миссис Фримен. Она тут же помчалась в Кембридж. Хилл, мы должны молиться за нее. Как она будет страдать, если лишится этого любимого ребенка. Я знаю, Хилл. Прекрасно знаю. Мысль о том, что ждет бедную миссис Фримен, если ее поразит тот же удар, какой поразил и ее несчастную Морли, просто невыносима.

— Вы очень добры, ваше величество, вы принимаете это так близко к сердцу.

— У тебя не было детей, Хилл. А с Сарой мы хорошо понимаем друг друга. Даже думать о его смерти нельзя. Пока есть надежда… Только ведь это оспа. От нее умерла моя несчастная сестра. Мы не были с ней в добрых отношениях… я часто вспоминаю ее, Хилл. Какая трагедия! Но я совсем забыла о моей бедной миссис Фримен. Хилл, сделай вот что. Созови моих врачей… всех. Я отправлю их в Кембридж, пусть окажут помощь несчастному маленькому Бленфорду. Мы должны сделать все, что от нас зависит. Я не могу допустить, чтобы бедную миссис Фримен постигла моя участь.

Сара, плача, сидела у кровати сына. Джон открыл глаза и увидел ее.

— Папа, — произнес он. — Папа.

— Отец приедет, дорогой мой. Он уже в пути.

Мальчик, видимо, понял, потому что нежно улыбнулся и очень напомнил ей мужа. «Он был бы таким, как отец, — подумала она, потом гневно поправилась: — Он будет таким, как отец».

Она не допустит его смерти. Но даже Саре не по силам было отогнать смерть.

— Это мой сын, — плакала она. — Мой единственный сын.

— Ваша светлость, — сказали ей врачи, — пошлите за герцогом.

Когда Мальборо примчался в Кембридж, Сара горько расплакалась у него на груди.

— Этого не может быть. Не может быть. Говорят, есть слабая надежда. Ведь совсем недавно он был сильным, здоровым.

— Сара, любимая, я тоже страдаю. Крепись, надо молиться. Если эта трагедия произойдет, надо встретить ее покорно.

— Покорно? Это мой сын… мой единственный сын!

Мальборо не стал напоминать, что мальчик и его сын. Он был на удивление ласков, и она льнула к нему в отчаянии, даже в это время сочетавшемся с яростью. Какое право имеет смерть угрожать ее сыну — единственному сыну, наследнику титула герцога Мальборо?

Внезапно ее охватил страх.

— Джон, ты должен беречься. Не подходи близко к нему. Нас может поразить еще более сильный удар, чем этот.

Она поглядела ему в глаза, он увидел испуг в ее взгляде и удивился, что Сара, которая не боится, как говорили, ни Бога, ни черта, так страшится за него.

Мальборо отвернулся, он не мог скрыть своих чувств.

Джон Черчилл, шестнадцатилетний лорд Бленфорд, умер в Кембридже и был похоронен в часовне Кингз колледжа.

Убитая горем Сара внешне была на удивление спокойна. Они с герцогом вернулись в Сент-Олбанс и стали тихо жить там. Кроме мужа, утешить Сару было некому. Но ему предстоял скорый отъезд в войска, отложенный из-за смерти сына.

Сара бродила из комнаты в комнату. У нее в голове не укладывалось, что младший Джон мертв. Совсем недавно он просил разрешения пойти в армию.

Даже не пытавшаяся сдерживать свою ярость или надменность, теперь она не могла скрыть горя. Бросалась на кровать и рыдала так неистово, что за ее здоровье опасались. Если бы было на кого излить свой гнев, ей стало бы легче. Но как она могла потрясать кулаками и оскорблять Провидение, как могла грозить Смерти отмщением за пренебрежение желаниям Сары Черчилл?

— Дорогая моя, — утешал ее герцог, — у нас будет еще сын.

— Он умер… умер… умер… Ты тоже покидаешь меня.

— Я скоро вернусь.

Сара прильнула к нему, горько плача.

Прекрасное лицо состарили потоки слез; голубые глаза, еще недавно столь дерзкие и сверкающие, покраснели и распухли.

— Она так убивается, что находится на грани помешательства, — говорили слуги.

Королева, узнав о случившемся, немедленно написала ей письмо с выражением сочувствия миссис Фримен от ее бедной, несчастной верной Морли. «Иисус Христос утешит и поддержит вас в столь ужасном горе, только Он в Своем милосердии способен на это».

Сара, прочтя письмо, отшвырнула его.

— Несчастная Морли! Что ж мне теперь, сидеть с ней, предаваясь слезливым воспоминаниям? Неужели она сравнивает своего большеголового мальчишку с моим Бленфордом?

Герцог подавил желание обуздать ее. Пусть повозмущается королевой. По крайней мере, это отвлечет ее от смерти сына.

Ей ненавистно общение с Анной; опостылела ее привязанность, все ее заверения в верности и преданности. Однако лишь благодаря теплым чувствам королевы к Саре Мальборо добились столь многого.

Когда Сара немного успокоится, надо будет ее предостеречь. Это понятно, что Анна ей кажется занудой, что ей противно разыгрывать несуществующую привязанность к ней. Однако поддержка королевы необходима всем честолюбивым людям.

А пока что пусть ярится, отводит душу.

После этого Сара как будто несколько смирилась с утратой.