Таким образом, я стала вдовой. Я не могла даже изобразить горя. Я никогда не любила Уолтера, а с тех пор, как я стала любовницей Роберта, я всегда глубоко сожалела о своем браке. Однако некоторая доля симпатии, смешанной с жалостью, у меня к Уолтеру была; я родила от него детей, и совсем не почувствовать печали я не могла. Но я не замыкалась на ней, поскольку перспективы, которые мне сулила свобода, переполняли меня восторгом.

Я едва смогла дождаться, когда увижу Роберта. Пришел он ко мне так же тайно, как и прежде.

– Мы должны продвигаться к цели очень осторожно, – сказал он, и холодный страх охватил меня. «Не пытается ли он теперь ускользнуть от брака?» – спрашивала я себя. И еще один вопрос не давал мне покоя: «Каким образом Уолтер скончался столь скоропостижно?»

Было сказано, что это дизентерия. От нее умерли многие, Но в таких случаях всегда было некое подозрение. Я лежала без сна, гадая, действительно ли это ирония судьбы или здесь какую-то роль сыграл Роберт.

И каковы будут последствия? Я была обеспокоена, но так же желала Роберта, как и прежде. Неважно, что он совершал, какими мотивами руководствовался – моя страсть к нему не изменилась.

Именно я сказала детям о смерти их отца. Я собрала всех в своих апартаментах и, притянув к себе Роберта, провозгласила:

– Сын мой, теперь ты – граф Эссекс.

Он посмотрел на меня огромными изумленными глазами, и любовь к нему захлестнула меня. Я продолжала:

– Роберт, дорогой мой, отец твой умер, и ты – его наследник как старший сын.

Роберт принялся всхлипывать, и в глазах Пенелопы появились слезы. Дороти уже плакала, а маленький Уолтер, видя всеобщее горе, принялся громко ныть.

И я подумала с удивлением: «Значит, они и вправду любили его».

Но почему бы им не любить отца? Когда он был с ними груб или жесток? Он всегда был любящим отцом.

– Нам это принесет перемены, – продолжала я. – Мы уедем назад в Чартли? – спросила Пенелопа.

– Мы не можем пока ничего планировать, – сказала я. – Нужно подождать.

Роберт осторожно посмотрел на меня:

– Если я теперь – граф, что я должен делать?

– Пока ничего. Некоторое время ничего не изменится. Все пока остается так, как если бы ваш отец был жив. У тебя будет титул, но тебе нужно будет закончить свое образование. Не бойся, милый, все будет хорошо.

«Все будет хорошо!» – Эта фраза поминутно звучала у меня в ушах, дразнила меня. Важно было предвидеть в ней обман.

Королева прислала за мною вскоре. Всегда сочувственная к горю, она тепло встретила меня.

– Дорогая моя кузина, – сказала она, обнимая меня, – это печальное для вас время. Вы потеряли хорошего мужа.

Я опустила глаза.

– У вас четверо детей, нужно позаботиться об их благополучии. И юный Роберт теперь стал графом Эссексом. Очаровательный молодой человек: я надеюсь, он не слишком потрясен горем.

– Он в горе, Мадам.

– Бедный ребенок! А Пенелопа с Дороти и малыш?

– Они глубоко переживают смерть отца.

– Вне сомнения, вы пожелаете оставить на время двор.

– Не знаю, Мадам. Иногда мне кажется, что для оплакивания своей потери мне нужен покой провинции, но иногда это представляется совсем непереносимым. Куда бы я ни кинула взгляд там – все будет напоминать о нем.

Она понимающе кивнула.

– Тогда я предоставляю вам возможность решать, что вас более устраивает.

Именно она прислала ко мне лорда Берли. В Уильяме Сесиле, который теперь носил титул лорда Берли, было что-то внушающее доверие. Он был достойным человеком, то есть таким, который чаще действовал из соображений порядочности, чем из эгоистических надежд, а это можно сказать лишь об очень немногих государственных деятелях. Он был среднего роста, весьма худ и производил впечатление человека меньшего масштаба, нежели было в действительности. У него была темная борода и довольно большой нос, но именно в добрых глубоких глазах его скрывалось нечто, что успокаивало и внушало доверие.

– Время для вас очень тяжелое и печальное, леди Эссекс, – сказал он, – и Ее Величество очень озабочено вашим и детей благополучием. Слишком молодым умер граф – дети все еще нуждаются в отцовской опеке. Вероятно, это было его желанием, чтобы старший сын Роберт поступил под мою опеку.

– Я говорила с ним об этом, – отвечала я. – Он высказывал такое желание.

– В таком случае я буду счастлив принять у себя Роберта, когда вам будет угодно прислать его ко мне.

– Благодарю вас. Ему потребуется некоторое время чтобы оправиться от горя по отцу. В следующем мае он поступает в Кембридж.

Лорд Берли одобрительно кивнул:

– Я слышал, что он умный мальчик.

– Он хорошо начитан по-латыни и по-французски и любит учиться.

– В таком случае дела у него пойдут хорошо.

Таким образом, дело с Робертом было улажено: для меня это было наилучшим вариантом, ибо я слышала, что в кругу семьи лорд Берли – добрый и внимательный отец и что уж совсем редкость – прекрасный верный муж.

Было неизбежным, как я полагала, что сейчас же о смерти Уолтера начнут ходить темные слухи.

Кто-то, скорее всего тот же человек, что нашептал Уолтеру о моей связи с Робертом, теперь принялся обсасывать слухи о его смерти.

Роберт явился ко мне встревоженный и настоял на разговоре. Он сказал, что, по слухам, Уолтер был убит.

– Кем? – резко и прямо спросила я.

– Разве не понятно? – парировал Роберт. – Кто бы ни умер скоропостижно, и если при этом я состоял в знакомстве с этим лицом, подозревают сразу же меня.

– Значит, о нас уже говорят! – прошептала я. Он кивнул.

– Шпионы – повсюду. Кажется, я и пошевелиться не могу без того, чтобы быть незамеченным и необсужденным. Если это дойдет до королевы…

– Но если мы когда-нибудь поженимся, это все равно до нее дойдет, – заметила я.

– Я мягко намекну ей об этом, но не допущу, чтобы она узнала от кого-либо кроме меня!

– Возможно, – прямолинейно сказала я, – для тебя было бы предпочтительнее, если бы мы расстались?

Он со злостью повернулся ко мне:

– Не смей говорить так! Я женюсь на тебе, на иное я не согласен. Но теперь мы должны соблюдать осторожность. Бог знает, что придет в голову Елизавете, если все откроется. Леттис, они собираются вскрыть тело Эссекса, чтобы убедиться в отравлении.

Я не осмелилась взглянуть на него. Я даже не желала знать правды: сделал ли это Роберт. Я все время думала об Эми Робсарт, найденной на лестнице со сломанной шеей, и о муже Дуглас, который умер как раз перед разводом с женой. И вот теперь… Уолтер.

– О, Бог мой, – молилась я, – сделай так, чтобы яд не был найден!

– Не волнуйся, – успокаивал меня Роберт, – ничего не будет найдено. Он умер своей смертью… от дизентерии. Эссекс не отличался хорошим здоровьем, а Ирландия – суровая страна. И еще… думаю, будет лучше, если ты поедешь ненадолго в Чартли, Леттис. Это приостановит слухи.

Я понимала, что он прав, и, получив разрешение королевы, покинула двор.

Только когда я получила известия, что при вскрытии тела Уолтера не было обнаружено ни яда, ни признаков насильственной смерти, я вздохнула с облегчением. Тело было привезено в Англию, и в конце ноября произошли похороны в Кармартене. Я не позволила сыну Роберту присутствовать на похоронах – он в то время был простужен и настолько подавлен, что я опасалась за него.

Лорд Берли написал ему письмо, уведомляя, что он теперь его опекун и что он будет рад приветствовать Роберта в своем имении, где мальчик станет готовиться к Кембриджу.

Я предложила, чтобы он поехал после рождественских праздников, и он согласился.

Я все время находилась в состоянии ожидания. До прошествия определенного срока я не могла выйти замуж за Роберта, ибо поспешный наш брак вновь развязал бы языки злопыхателям, а этого нам обоим хотелось менее всего. Нам нужно было переждать около года, полагала я. Мы могли принять это как необходимость, а тем временем изредка видеться, и, как только мой сын уехал к лорду Берли, я собралась вернуться ко двору.

Какими длинными и тоскливыми казались те зимние дни! Я постоянно думала о Роберте, о том, что происходит при дворе, и, как только окончились рождественские праздники, мы всей семьей, за исключением Роберта, двинулись в Лондон.

Несколькими днями позже моего приезда я получила записку с просьбой о разговоре от леди, которую я бы предпочла не видеть. Это была Дуглас Шеффилд, и тема разговора внушала мне дурные предчувствия.

То, что она очень привлекательная женщина, не вызывало сомнений, и поэтому история, рассказанная ею, показалась мне весьма вероятной.

– Я очень хотела поговорить с вами, леди Эссекс, – начала она, – потому что я чувствовала, что вам остро необходим совет. Поэтому я пришла к вам в надежде, что вы, услышав мою историю, предпримете меры предосторожности в общении с одним джентльменом из королевского окружения.

– Нас никто не услышит, леди Шеффилд, – холодно заверила я ее, – так что можете говорить совершенно откровенно. О каком джентльмене вы говорите?

– О Роберте Дадли.

– Отчего вам вдруг вздумалось предостеречь меня в отношении него?

– Оттого, что до меня дошли слухи.

– Слухи? Какие? – Я постаралась, и боюсь, что не слишком убедительно, выглядеть удивленной.

– Что вы с ним – интимные друзья. Для такого мужчины, как он, невозможно иметь в друзьях женщину и не подвергаться сплетням… ввиду его отношений с королевой.

– Ну, да, – сказала я нетерпеливо, – но почему именно я должна быть предупреждена?

– Каждая женщина, чье имя связано с его именем, должна быть настороже, и я чувствую свой долг в том, чтобы рассказать, что произошло со мной.

– Но вы уже мне рассказывали об этом.

– Да, но я сказала вам не все. Граф Лейстер обручился со мной и подписал контракт в 71-м году в Кэнон Роу в Вестминстере, но он не пожелал жениться на мне официально во избежание гнева королевы. Когда я забеременела, я умоляла его заключить брак, и он сделал это в Эшере в конце 73-его года.

– У вас нет свидетелей, – резко сказала я, чувствуя, что все мои надежды на брак с Робертом испаряются.

– Есть. Я уже вам говорила, что присутствовали сэр Эдвард Хореи и доктор Джулио. Позже родился мой мальчик. Он назван Робертом в честь отца. Я могу сказать с уверенностью, что граф Лейстер гордится своим сыном. Его брат, граф Уорвик, стал крестным отцом мальчика и проявляет к нему живой интерес.

– Если все это – правда, отчего тогда существование ребенка держится в секрете?

– Вам хорошо известна ситуация с королевой. Она ненавидит мысль о женитьбе своих фаворитов, и в особенности Роберта Дадли, ее вечного фаворита и самого любимого из них. И это только из-за ее отношений с Робертом наш брак и рождение ребенка держатся в тайне.

– Но если он так гордится своим сыном, то…

– Леди Эссекс, вы все хорошо понимаете. Я пришла сюда не соперничать с вами, но предупредить вас, потому что, мне кажется, лорд Лейстер переключил свое внимание с меня на вас, но теперь настало для нас обеих время быть с ним настороже.

– Умоляю, будьте благоразумны, леди Шеффилд.

– Я знаю, что граф Лейстер говорил вам, что женится на вас, но как это возможно, если он женат на мне? Я собиралась сказать вам, что он предлагал мне семьсот фунтов в год за то, чтобы я отреклась от брака с ним, и сказал, что если я не соглашусь, то он ничего не даст мне на содержание и прекратит со мной всякие отношения.

– И каков же был ваш ответ?

– Я решительно отказалась. Мы женаты, и мой сын рожден в браке.

Когда она говорила, слезы показались у нее на глазах, и ее голос дрожал. Я была уверена, что Роберту удастся уломать такую женщину.

Но что, если все это правда? Я не могла поверить, чтобы она сочинила все это: у нее недостало бы ума.

И я сказала:

– Благодарю вас, что вы пришли предупредить меня, леди Шеффилд, но должна сказать, что вам не стоит опасаться за меня. Я в близких отношениях с графом Лейстером, это правда, но совсем недавно я оплакала смерть своего мужа, чудесного человека, и пока я не думаю ни о чем ином, кроме своей потери и своей семьи.

Она склонила голову.

– В таком случае простите меня. Забудьте все, что я сказала. Я слышала слухи о вас и подумала, что мой долг предупредить вас.

– Я ценю вашу доброту, леди Шеффилд, – сказала я ей и проводила ее до дверей.

Только когда она ушла, я смогла снять маску равнодушия. История леди Шеффилд казалась очень достоверной. Я помнила, как сильно Роберт желал сына, который унаследовал бы его имя. Он уже не был молод: ему должно было быть около сорока пяти. Если заводить семью, то следовало бы поторопиться с этим. Теперь у него был сын, и он отрекался от его матери. Это отречение было сделано ради меня. Я должна помнить об этом.

Я с нетерпением ждала Роберта, и, как только он появился, я поставила его перед узнанными фактами.

– Так значит, она приходила к тебе, – зарычал он. – Дура!

– Роберт, насколько все это правда?

– Я не женился на ней, – только и сказал он.

– Но ты подписал брачный контракт. Она говорит, были свидетели.

– Я обещал ей, что женюсь, – признался он, – но так и не женился. Ребенок, действительно, родился, и это мой ребенок. Он находится на попечении моего брата Уорвика и, когда подрастет, поступит в Оксфорд.

– Она сказала, что ты предложил ей за отказ от брака семьсот фунтов в год.

– Я предложил ей деньги за то, чтобы она молчала.

– Но если она – твоя жена, как мы можем пожениться?

– Я уже сказал, что она не жена мне.

– Только мать твоего сына.

– Роберт – мой сын. Чего ты ждала от меня? Чтобы я жил как монах?

– В самом деле… или продолжал танцевать с королевой, как всегда. Бедняга Роберт! Сколько же лет она тебя водит занос?

– Много, но я положу конец этому. Мы с тобой поженимся, несмотря на все препятствия.

– Препятствия в виде королевы и твоей жены Дуглас?

– Перестань язвить, Леттис! Я сумею противостоять королеве. Что касается Дуглас Шеффилд, она обманывает сама себя. Говорю тебе – здесь не будет сложностей.

– Так значит, нам ничто не мешает пожениться?

– Ничто.

– Так чего же мы ждем?

– Пока не затихнут все эти сплетни и слухи о смерти Уолтера.

Я слишком хотела, чтобы меня уговорили, поэтому позволила уговорить себя в очередной раз.

Отношение королевы ко мне вызывало мое недоумение – знает ли она о слухах насчет меня и Роберта? В самые неожиданные моменты я чувствовала на себе ее вопрошающий взгляд. Этот взгляд мог означать и то, что она думала, как я переношу свое вдовство, как я веду себя, так как она принимало живейшее участие в проблемах всех своих родных.

– Робин весьма грустен, – говорила она мне. – Он – человек, очень преданный своей семье, и я уважаю это. Мне нравится глубина его скорбящих чувств. Как вы знаете, кузина, я особенно привязана к семейству Сидни. Я никогда не забуду, что для меня сделала Мэри и как она ухаживала за мной, после чего ее постигло ужасное последствие болезни.

– Ваше Величество всегда показывали особую любовь и доброту к Мэри.

– Я обязана ей, Леттис. А теперь ее постигла ужасная потеря: смерть старшей дочери. Бедная женщина! Амброзия умерла в феврале. Мэри была убита горем. Но ей в утешение остался ее дорогой мальчик – Филипп. Редко встретишь столь благородного юношу, как Филипп. Я скажу им, чтобы они прислали ко мне свою младшую – Мэри, названную в честь матери. Я подыщу ей место при дворе и впоследствии – хорошего мужа.

– Ей нет еще и четырнадцати, Мадам, я полагаю.

– Я знаю, но через год-два мы можем сосватать ее. Вот хотя бы Генри Герберт, теперь граф Пемброк. Я уже подумывала о жене для него. Думаю, он понравится семейству Сидни и дяде молодой леди, графу Лейстеру.

– Надеюсь, – поддакнула я.

Вскоре после этого разговора Мэри Сидни была при дворе. Она была красивой девушкой с янтарными волосами и овальным лицом. Все признавали ее сходство с братом, Филипом, который был одним из красивейших молодых людей при дворе. Он не обладал теми мужественностью, здоровьем и силой, которые отличают мужчин типа Роберта.

То был почти неземной тип красоты, и у юной Мэри Сидни во внешности сквозило то же самое. Не думаю, чтобы она не пользовалась успехом при дворе. Будет нетрудно найти ей мужа.

Королева очень любила и отличала Мэри, и думаю, это принесло утешение семье. По отношению ко мне Елизавета проявляла особое внимание, но я была в неведении – что именно кроется за ним. Часто она заговаривала при мне о графе Лейстере – иногда с насмешливым и ласковым выражением голоса, как будто она давала понять, что знает о его пороках, но от этого любит его не меньше. Я в то время прислуживала ей при спальне, то есть была наиболее близка к ее интимным проблемам, и она часто советовалась со мной, какой наряд ей надеть. Она любила, чтобы я доставала платья одно за другим и прикладывала к своей фигуре, дабы она могла составить о них представление.

– Ты – красивое существо, Леттис, – сказала она мне как-то. – Ты похожа на всех Болейнов.

Она задумалась, и я догадалась, что она вспоминает о своей матери.

– Ты, несомненно, выйдешь в свое время опять замуж, – сказала она в другой раз. – Но сейчас пока рано. А твое вдовство скоро перестанет тебя печалить, клянусь. – Я не отвечала, и она продолжила. – Сейчас очень модно белое на черном – или черное на белом. Как ты думаешь, это красиво?

– Для некоторых, Мадам. Не для всех.

– А мне это пойдет?

– Ваше Величество имеют такую прекрасную фигуру, что вам подойдет любое сочетание. Стоит только надеть платье, и оно на Вас расцветает само собой.

Не слишком ли грубая лесть? Ах, нет – ее фавориты и прихлебатели приучили ее к самым незамаскированным формам лести.

– Я хочу показать тебе носовые платки, что вышила для Меня моя белошвейка. Достань-ка их. Смотри! Черное испанское кружево, отделанное венецианским золотым шитьем. Что ты думаешь по их поводу? Есть еще некоторые образцы кружев – вот льняное голландское, что лучше всего для некоторых целей, а вот отделанное черным шелком, а сверх того с серебряной нитью.

– Прекрасно, Мадам. – Я улыбнулась, обнажив свои белые зубы, которыми я гордилась. Она нахмурилась: ее зубы были совсем не хороши.

– Мастерица Твист работает очень хорошо, – сказала она. – Работы для нее хватит еще надолго. Я люблю, когда мне приносят ручную работу. Взгляни-ка на эти кружева – их сделала мои швея по шелку, миссис Монтэпо, и подарила мне их с большой гордостью. Ты только взгляни на эти изысканные бутоны и розы.

– И снова черное на белом, Мадам.

– Ты же сказала, что некоторым это идет. Ты видела рубашку, что преподнес мне Филипп Сидни в этом новом году?

Я достала рубашку, как она мне приказала. Она была вышита белым шелком, с кружевом, отороченным серебряной и золотой нитью.

– Изысканно, – прошептала я.

– У меня было несколько чудесных новогодних подарков, – сказала она, – я тебе покажу мой самый любимый.

Любимый подарок был на ней. Это был золотой крест с пятью безупречными изумрудами и чудесными жемчугами.

– Это просто великолепно, Мадам. Она поцеловала крест.

– Я его очень люблю. Он был подарен мне человеком, любовь которого для меня важнее, чем всех прочих.

Я кивнула, прекрасно понимая, о ком она говорит. Она шаловливо улыбнулась.

– Я предполагаю, что в это время он очень озабочен.

– Вы имеете в виду, Мадам…

– Робина… Лейстера.

– Чем же, Мадам?

– Он имел слишком большие амбиции. Всегда полагал «себя будущим королем, ты же знаешь. Он унаследовал это от отца. Правда, иным я бы его не потерпела рядом. Мне нравится, когда человек себя ценит. Ты знаешь, как я его ценю, Леттис.

– Мне казалось, что да, Мадам.

– Так ты понимаешь меня?

Ее золотистые глаза были хитры и проницательны. К чему это она говорит? В моем мозгу проносились тучи мыслей, предостережений. Будь осторожна. Опасность рядом.

– Граф Лейстер, конечно, красивый мужчина, – отвечала я. – И мне известно, как и многим, что он и Ваше Величество были дружны с детства.

– Да, мне временами кажется, что он всегда был частью моей жизни. Если бы я решила выйти замуж, я выбрала бы его. Однажды я предложила его в мужья королеве Шотландской, ты знаешь. Она, глупышка, отвергла его. Но разве это не доказывает, что со своей стороны я всегда желала ему добра и процветания? Если бы этот брак тогда получился, из моего королевства исчез бы свет.

– У Вашего Величества при дворе есть много ярких молодых людей, кто мог бы его заменить.

Она внезапно больно меня ущипнула.

– Никто не сможет компенсировать мне Робина Дадли и ты знаешь это.

Я молча склонилась перед ней.

– Вот отчего, желая ему добра, я собираюсь выгодно женить его, – продолжала она.

Сердце мое забилось так бешено громко, что я забеспокоилась, как бы она не услышала эти удары. К чему все это говорится? Я хорошо изучила ее дьявольскую хитрость, когда говорится одно, а подразумевается совершенно противоположное. Это было частью ее величия; это качество делало ее тем блестящим дипломатом, каким она была, именно это позволяло ей держать на коротком поводке своих поклонников и именно это обеспечило Англии мир на многие годы.

И все же: что она имеет в виду?

– Так как же? – резко спросила она вдруг. – Что ты думаешь?

– Ваше Величество так милостивы к своим подданным и всегда печетесь об их благополучии.

– Роберт всегда мечтал о союзе с какой-нибудь королевской династией. Принцесса Цецилия потеряла своего мужа – Мэргрейва Баденского, и Роберт не видит препятствий, если я одобрю его поступок сделать ей предложение.

– А что ответили Ваше Величество на его прошение? – Мой голос раздался неожиданно для меня самой, будто издалека.

– Я уже сказала тебе, что я желаю своему лучшему другу только добра. Я ответила, что с моего одобрения он может делать ей предложение. Нам остается пожелать им счастья, я полагаю.

– Да, Мадам, – тихо ответила я.

Я едва дождалась момента, когда можно было выйти. Это было похоже на правду. Иначе она бы мне этого не сказала. Но зачем она сказала мне об этом, и правда ли то, что в ее голосе звучал злобный триумф, или мне лишь показалось это?

Что ей нашептали? Что она знает? Было ли то желание поделиться по-женски новостями или же таким образом она сообщала мне, что Роберт – не для меня?

Я была зла, расстроена и испугана. Мне нужно было безотлагательно видеть Роберта и все у него выяснить. К своему унижению и отчаянию, я выяснила, что Роберт оставил двор. По совету своих врачей он уехал в Бакстон принимать ванны. А мне хорошо было известно, что когда бы он ни оказывался в затруднительной ситуации, он изображал болезнь. Он проделывал это несколько раз, когда попадал в немилость королевы. Это давало необходимый эффект: она сразу же смягчалась, поскольку не могла перенести даже мысли о том, что он серьезно болен. Я была очень зла. Я была почти уверена, что он уехал из-за нежелания и невозможности объясниться со мной.

Так значит, то была правда, что он надеется на брак с принцессой Цецилией!

Мне было известно, что она приезжала в Англию. Она приходилась сестрой королю Швеции Эрику, который был когда-то одним из соискателей руки Елизаветы. Ходили слухи о том, что если Роберт Дадли уговорит Елизавету на брак с Эриком, то наградой ему будет рука принцессы Цецилии. Для Роберта в то время это не было дилеммой: он был тогда уверен, что будет мужем королевы, и поэтому ему не было никакого резона менять свою сиятельную любовницу на Цецилию. Елизавета, как всегда, поиграла с предложением Эрика и, протянув время, ответила отказом. Цецилия в скором времени вышла замуж за Мэргрейва Баденского. Вместе с мужем она посетила впоследствии Англию, провозгласив, что желает посмотреть понравившуюся ей страну, однако некоторые подозревали, что истинной причиной ее визита к королеве было намерение уговорить Елизавету согласиться на предложение Эрика.

Цецилия приезжала зимой, уже будучи беременной. У нее были роскошные длинные светлые волосы, которые она носила распущенными. Благодаря им и своей привлекательности она скоро завоевала популярность. Родила она в Англии; ее сын был крещен в Уайтхолле и сама королева была крестной матерью.

К сожалению, счастливые родители слишком долго гостили в стране и наделали долгов, которые не смогли оплатить. А это означало, что Мэргрейву пришлось вскоре скрываться от кредиторов. Он был схвачен и посажен в Долговую тюрьму. Когда вести об этом достигли ушей королевы, она немедленно оплатила его долги.

Однако их счастливые впечатления об Англии были основательно подпорчены, в особенности, когда Цецилия, взойдя на борт корабля, чтобы плыть восвояси, была вновь осаждена кредиторами и вынуждена была отдать в счет долгов свое имущество. То был неприятный и скандальный эпизод и, полагаю, Мэргрейв с женой сожалели, что когда-то ступили на землю Англии.

Теперь же, когда Мэргрейв умер, а Цецилия стала вдовой, Роберт решил жениться на ней.

Я вновь и вновь спрашивала себя, отчего же я так сильно люблю его? Я вспоминала историю с Эми Робсарт, обдумывала смерть лорда Шеффилда и своего мужа и спрашивала саму себя о том, может ли все это быть простым совпадением? А если не может, то… То в таком случае оставалась лишь одна ужасная мысль.

Но страсть моя к Роберту Дадли была не родственна страсти королевы: ничто, даже самые ужасные доказательства против него, не смогли бы изменить ее.

Таким образом, я металась в ярости, желая видеть его. Я страдала от страха, что мы с ним никогда не поженимся и что он выбросит меня прочь ради династического брака, как он бросил Дуглас ради меня.

Королева же пребывала в прекрасном настроении.

– Наш джентльмен, кажется, не слишком в восторге от такой брачной перспективы, – смеялась она. – Бедный Робин – и глупышка Цецилия! Клянусь, стоило бы ему лишь начать ухаживать за ней, она сразу бы покорилась ему.

– Не все, за кем ухаживает даже Роберт Дадли, покоряются, – не могла не сказать я дерзко.

Она не заметила дерзости.

– Это правда, – согласилась она. – Но Роберт – мужчина, которому трудно сопротивляться.

– Представляю, Мадам, – ответила я.

– Брат Цецилии, король Швеции, дал понять, что его сестра вряд ли пожелает посетить Англию после всего, что случилось здесь, поэтому Робину отказано.

Камень упал у меня с души. Я будто вновь родилась. Теперь он возвратится, и я услышу из его собственных уст, что же это за история со сватовством к принцессе.

Но, конечно, у него уже был готов приличествующий ответ.

– Бог мой, Леттис, неужели ты могла подумать, что я женюсь на ком-то, кроме тебя?

– Тебе было бы неприлично отказаться, если бы принцесса согласилась.

– Тогда бы я придумал какой-нибудь выход из положения.

– Тебе бы не помогла тогда твоя уловка поехать на воды в Бакстон.

– Леттис, ты хорошо меня знаешь.

– Иногда мне кажется, что слишком хорошо, милорд.

– Ну, довольно, довольно. Королева решила, что я должен сделать Цецилии предложение: это ее способ разозлить и поддразнить меня, и мы оба с ней знаем, что из таких историй никогда ничего не получается. Что могу я сделать – как не подыграть ей? Я решил, Леттис: мы с тобой будем мужем и женой.

– Да, принцесса отказала тебе, но есть еще королева и Дуглас.

– Дуглас можно не принимать во внимание. Она сама стала моей любовницей, прекрасно зная, что я не женюсь на ней. Ей некого теперь обвинять, кроме себя.

– Себя и твоих чар!

– Меня что – заключат под стражу за мои чары?

– Нет, за то, что ты даешь обещания, которые не намерен выполнять.

– Уверяю тебя, Дуглас хорошо знала, на что шла.

– Ты точно так же можешь сказать это про меня. Но вы обещали мне жениться, милорд.

– Наш брак и состоится… ждать осталось недолго.

– А как же королева?

– Да, с королевой нужно быть осторожными.

– Она может решиться выйти за тебя замуж, только чтобы не позволить мне сделать это.

– Нет, она никогда не выйдет замуж. Она страшится этого. Неужели ты думаешь, что я не выяснил этого за столь долгое общение с ней? Имей терпение, Леттис. Верь мне, и мы обязательно поженимся, только нужно соблюдать осторожность. Королева не должна об этом знать, пока наш брак не станет фактом, а он не должен стать фактом, пока не пройдет определенное время с момента смерти твоего мужа. Мы знаем мысли друг друга… и должны быть осторожны и терпеливы.

Затем он сказал, что мы попусту теряем время в разговорах, что мы прекрасно знаем друг друга, и мы стали любить друг друга как никогда, и, как всегда с ним, я забыла свои беды, подозрения и разочарования.

Роберт приобрел дом в шести милях от Лондона, и мы могли встречаться там. Он потратил огромное количество денег и времени на его обустройство и великолепную обстановку. Дом этот был когда-то подарен Эдвардом VI лорду Ричу, а у него его купил Роберт. В доме были величественный холл и ряд прекрасных пропорционально спроектированных комнат. Роберт ввел моду на напольные ковры во всех своих домах. Королева была очень заинтересована в обстановке дома, и я посетила вместе с придворными фрейлинами Уонстед.

Мы время от времени встречались, но из-за страшной секретности наших встреч я начинала раздражаться. Думаю, дело было в том, что я не могла быть полностью уверена в Роберте. Однако элемент опасности и риска привносил больше возбуждения в наши отношения.

– Этот дом станет одним из наших с тобой любимых, – говорил он мне. – Но первым всегда будет Кенилворт, потому, что именно там мы впервые говорили о нашей любви.

Я отвечала, что любимым для меня будет тот дом, в котором мы будем жить после того, как поженимся, ибо я так долго жду этого.

Он, как всегда, успокаивал меня, утешал и обещал. У Него был дар уговаривать. Это качество, умение говорить спокойно и убедительно, скрывало его истинную жестокость, и поэтому было достаточно зловеще. Он почти всегда бывал любезен, за исключением редких случаев, когда терял терпение, и это обманывало в нем.

В то время, когда мы были в Уонстеде, я вновь услышала слухи о нем и Дуглас Шеффилд.

– Она очень больна, – прошептала мне одна из фрейлин королевы, – я слышала, что у нее выпадают волосы и ломаются ногти. Она долго не протянет.

– От какой же болезни она страдает? – спросила я. Моя осведомительница настороженно оглянулась через плечо и, приблизившись к самому моему уху, прошептала:

– От отравления ядом.

– Какая чепуха! – в негодовании вскрикнула я. – Кому нужно отравлять Дуглас Шеффилд?

– Кому-то, кто хочет убрать ее.

– Кто это может быть?

Женщина сжала губы и пожала плечами:

– Говорят, у нее ребенок от очень важной персоны. Может быть, именно ему нужно устранить препятствие.

– Тогда вполне может быть, если только все это правда, – как ни в чем небывало отвечала я.

И я начала ожидать вестей о смерти Дуглас Шеффилд, но они так и не пришли.

Некоторое время спустя я узнала, что Дуглас отправилась в провинцию, чтобы поправиться окончательно.

Таким образом, Дуглас уцелела.

Наступил Новый год – время подносить подарки королеве.

Она часто жаловалась на свои волосы и на своих парикмахеров, и я принесла ей два парика – один черный, другой Желтоволосый, и также два кружевных воротника, украшенных мелким жемчугом.

Сидя перед зеркалом, она принялась примерять парики, спрашивая, который идет ей больше, а так как королева должна выглядеть прекрасно всегда – и иного просто не должно быть, то сказать ей правду оказалось затруднительно.

Черный парик делал ее старше, а так как я знала, что она не простит мне, скажи я ей это, и в свое время припомнит, то я решилась:

– Кожа Вашего Величества столь бела и нежна, что черный выглядит на ее фоне грубо.

– Но разве этим же не достигается контраст? – спросила она.

– Да, Мадам, он подчеркивает безупречность Вашей кожи, но умоляю Вас, давайте примерим еще и золотистый парик.

Она надела его еще раз и провозгласила, что удовлетворена им.

– Но я буду надевать и черный, – сказала она. Затем она надела на себя подарок Роберта. Это было ожерелье из золота с бриллиантами, опалами и рубинами.

– Разве не великолепно? – спросила меня она. Я подтвердила.

Она нежно провела по ожерелью рукой:

– Он знает мою любовь к камням, – сказала она.

Я подумала, что за ирония судьбы – подтверждать вкус своего любовника в украшениях, которые он дарит другой.

В последующее за Новым годом время она стала несговорчива и капризна, и я вновь и вновь недоумевала, не подозревает ли она что-либо. Я старалась догадаться, помнит ли она, как Роберт уговорил ее послать Уолтера обратно в Ирландию и как тот вскоре умер. Она явно наблюдала за мной, и поэтому держала меня возле себя.

Думаю, Роберт знал о наших отношениях. Он теперь часто говорил ей о своих больных ногах – он страдал подагрой – и намекал, что врачи советуют ему больше бывать в Бакстоне. Я догадывалась, что он подготовляет себе возможность скрыться на время грозы, когда это станет удобным для него.

Она волновалась за него; наблюдала, что и сколько он ест за столом и достаточно резко напоминала ему, что он должен есть и пить меньше.

– Взгляните на меня! – говорила она. – Я ни слишком тонка, ни толста. А почему? Потому что я не наедаюсь, как свинья, и не пью, пока мой разум затуманится вином.

Иногда она даже приказывала убрать его тарелку и провозглашала, что если он не заботится о своем здоровье, то позаботится она.

Роберт не знал, как на это реагировать, поскольку ее резкость и настойчивость становились ему невмоготу. Однако, когда он уехал на воды, она стала скучать и начала без причины раздражаться на приближенных.

Роберт был на водах, когда я сопровождала королеву в одном из ее летних путешествий по стране, и в конце концов мы приехали в Уонстед, где прислуга Роберта приняла нас со всей учтивостью и пышностью, которые только мог бы желать хозяин.

– Но это все не то, Леттис, – сказала мне королева, – и что был бы без Роберта Кенилворт?

Временами мне все-таки казалось, что она решится выйти за него замуж, но со временем ее эмоции, которые были столь сильны в юности, по всей видимости, умирали; она начала все более любить свою власть и свою корону.

Когда же Роберта не было рядом, в ней всегда происходила неприятная перемена. Даже Кристофер Хэттон, несмотря на свою красоту, молодость и танцевальный дар, никогда не мог заменить ей Роберта. Я была уверена, что она привлекала к себе Хэттона, чтобы разжечь в Роберте ревность, потому что она должна была осознавать, что в жизни Роберта были иные женщины – сама она никогда не дала ему того, чего должен желать нормальный мужчина от женщины. Она желала показать ему, что только ее приверженность девственности не позволяет ей иметь столько же любовников, сколько любовниц было у него.

По мере того, как я все более и более понимала, сколь важное место в ее жизни и сердце занимает Роберт, мне становилось все более нелегко.

В Уонстеде у Роберта была комната, которую называли Кабинетом Королевы. Роберт любил роскошь и великолепие и соответственно этому был обставлен весь дом, однако помещение, предназначенное специально для королевы, должно было отличаться особой пышностью. Кровать была позолочена и с золотым пологом над ней; на стенах была обивка с позолотой, так что, когда солнце проникало через стекла, вся комната вспыхивала золотом, а зная ее приверженность чистоте, он специально оборудовал для королевы ванную комнату, так, чтобы она могла принимать ванны, когда бывала в Уонстеде.

– Прекрасное место и прекрасная обстановка, Леттис, – говорила королева, – но она многое теряет ввиду отсутствия хозяина.

Она послала к нему гонца с запиской в несколько слов, что она – в Уонстеде, и Роберт прислал ответ, который умилил ее. Она прочитала мне его.

– Бедный Робин, – сказала она, – он вне себя от отчаяния. Ему невыносимо думать, что я – здесь, а его нет под рукой, чтобы заставить всех подданных работать для моего развлечения, чтобы позабавить меня фейерверками. А я вот что тебе скажу: увидеть его – для меня значит более, чем все пьесы, развлечения и фейерверки. Глаза Мои… он говорит, что узнай он о том, что я направляюсь сюда, он оставил бы Бакстон, невзирая на то, что скажут врачи. Я знаю: он бы так и сделал.

И она спрятала сложенное письмо на груди.

Я страстно желала, чтобы она остыла к нему. Я знала, что если мы, наконец, поженимся, последуют страшное отчаяние и страшное негодование со стороны королевы, но было и еще кое-что, что озадачивало меня. Мне думалось, я беременна. Я не могла решить, хорошо ли это или плохо, но я видела в этом шанс на брак.

Я бы не желала еще одного аборта. Последний так сильно повлиял на меня, что я удивилась самой себе: это была незнакомая мне сторона моей натуры. Я очень любила детей, и мои дети значили для меня более, чем я сама предполагала вначале; когда же я думала о детях, которые у меня будут от Роберта, я была совершенно счастлива. Но если нам предстояло завести с ним детей, то пора было начинать.

Министры королевы постоянно намекали ей на отсутствие наследника и уговаривали выйти замуж. Они убеждали, что если она выйдет замуж немедля, то у нее еще есть шанс дать стране наследника. Ей было сорок пять лет. Конечно, это был нелегкий возраст для того, чтобы выносить ребенка, однако ее тело было в хорошей форме. Она никогда не перегружала свой организм перееданием и алкоголем, она регулярно занималась спортом, она танцевала так, что все танцоры меркли перед ней, она ездила верхом и ходила с неутомимой энергией, в ней была сила и душевная, и физическая. Они полагали, что пора уже было бы выйти замуж.

Вопрос этот был очень деликатным, и немногие решались обсуждать его с королевой, так как если она понимала это как намек на то, что она более немолода, она впадала в ярость. Поэтому эти переговоры и эти расследования.

Начались дипломатические переговоры с Францией. Герцог д'Анжу стал королем Генри III, а его младший брат, герцог д'Алесон – искателем руки королевы. Он унаследовал от брата его титул. Герцог был неженат, и, несомненно, его мать, Катерина Медичи, полагала, что корона Англии будет большой честью для ее сына и для Франции.

Когда он делал предложение руки прежде, Елизавете было тридцать девять лет, а герцогу – семнадцать, однако разница в летах не смутила королеву. Не смутит ли она ее сейчас, когда герцог стал более зрелым и, как я слышала, вполне опытным с женщинами мужчиной, а королеву старательно подталкивают к браку?

Меня всегда крайне удивляло, какое возбуждение вызывал в королеве разговор о браке. Это была всегда изумлявшая меня сторона ее натуры: в то время, как она могла бы иметь мужем любого принца Европы или красивейшего мужчину Англии, которого она любила, в ней вызвало восторг предложение руки со стороны юного, обладавшего совсем небезупречной репутацией французика с неважной внешностью! Она была фривольна, как юная девушка, и вела себя в подобной манере. С годами она стала еще более кокетлива и требовала себе беспрерывных и грубых комплиментов; она болтала о рюшах, кружевах, платьях и лентах с таким упоением, будто это были важные государственные вопросы.

И если бы все не знали ее как искусного дипломата, хитрого правителя, каким она и была, то она могла бы показаться пустышкой, глупейшим существом, недостойным короны.

Я пыталась понять ее, Я знала, что у нее не более намерений выйти замуж за д'Анжу, чем за любого иного претендента. Единственный, за кого она всерьез могла собраться бы замуж – это Роберт Дадли. Она сама себя околдовывала мыслью о замужестве, она представляла себя замужем за определенным мужчиной – за Робертом, я полагала, – но все это были фантазии: она никогда не решилась бы на это в реальности. Свадебная карета, все время маячившая в ее воображении, была лишь миражом. Может быть, это происходило оттого, что ее мать, выйдя замуж за короля, заплатила за это своей жизнью. Я никогда до конца не понимала ее мотивов. Это было похоже на ребенка, который страшно боится темноты, но все же, затаив дыхание, слушает кровавые и страшные истории о преступлениях, творящихся во тьме, и молит, чтобы ему рассказывали еще.

Мне нужно было видеть Роберта, чтобы сказать ему, что я жду ребенка, потому что я была уверена в этом. Если он не хитрил, уверяя, что намерен жениться на мне, то теперь настало время доказать это. Я не смогу оставаться при дворе незамужней и беременной. У королевы был острый взгляд, а в последнее время она наблюдала за мной все более пристально.

Однако на время переговоров с Францией ее внимание было отвлечено от ее приближенных. Хотя те, кто знал ее получше, понимали, что у нее не было истинного намерения выйти замуж за герцога; в стране росли ожидания бракосочетания королевы. Те же, кто в силу своего положения ничего не опасались, прямо говорили, что королеве следует перестать играть в замужество и обманывать саму себя. Брак с французом будет означать сдачу власти ненавистным французам, полагали другие.

Но королева, как всегда, была непредсказуема, и никто не смог бы предсказать, как именно она поступит. Было мнение, что, если она решится выйти замуж, то было бы лучше для страны и для нее самой взять в мужья англичанина, а именно того, в кого она много лет влюблена. Она доказала свою любовь к нему многими годами его фаворитства, а поскольку он уже давно был самым могущественным человеком в стране, то не было бы большой разницы, если бы он поднялся до положения короля.

Эстли, один из джентльменов Спального кабинета, даже решился напомнить королеве, что граф Лейстер по-прежнему неженат. Можно себе представить, какая буря поднялась при этом у меня в душе, но ответ королевы поистине восхитил меня. Она была вне себя от гнева, и я, по опыту, понимала, почему: искательство иноземного герцога, которым она собиралась позабавиться всласть, пытались у нее отобрать.

И она кричала в ответ так, что слышно было не только в Присутственном зале, но и окрест:

– Будет недостойно меня и неразумно с точки зрения королевского положения предпочесть слугу, которого я сама подняла до нынешнего его могущества, всем сиятельным принцам и особам мира!

Но каково было оскорбление для Роберта! Его гордость будет жестоко уязвлена, когда он узнает об этих словах. Я хотела бы быть рядом с ним при этом, ведь это окончательно докажет ему, что у него нет более надежды на брак с королевой.

Я послала к нему записку, что я должна видеть его немедленно и рассказать ему важные новости.

Он приехал в Дюрхэм Хауз, а так как королева была занята брачными переговорами, он был теперь свободнее, чем когда-либо.

Он обнял меня с не меньшим, чем прежде, жаром, и я сказала:

– У меня будет твой ребенок, Роберт, и что-то нужно делать с этим.

Он кивнул. Я продолжала:

– Вскоре это станет заметным, и начнутся трудности. У меня есть разрешение королевы отойти от дворцовой жизни, поскольку у меня растут дети. Я также могу изобразить болезнь. Но если мы все-таки поженимся, то для этого настало подходящее время. Королеве ты не нужен. Она сказала это достаточно ясно. И в таком случае она не должна чинить препятствий для твоей женитьбы на ком-то еще.

– Все верно, – сказал Роберт, – я позабочусь обо всем. Поезжай в Кенилворт, и там мы устроим свадебную церемонию. Не станем долее откладывать.

Он знал, что говорит: он был в ярости от восторга королевы по поводу французского соискателя ее руки, ибо то, что она сказала о нем, было ему тут же доложено. Он не собирался позволять безнаказанно унижать себя в присутствии придворных. Не собирался он и до пятидесяти лет танцевать с нею, в то время как она лукавила и готовилась встрече с д'Анжу, который преуспел там, где верный Роберт терпел поражение много лет.

Судьба благоволила ко мне. То был мой триумф. Я наконец-то победила.

Королеву я знала достаточно хорошо: она не выйдет за д'Анжу. У нее не было даже намерения. Она наслаждалась игрой, поскольку это бесило Роберта и показывало всем, как страстно он стремился к браку с ней.

«Но он хочет не вас, кузина, он хочет корону», – мысленно говорила я ей, и с каким наслаждением! Как я любила, бывало, стоять возле нее и мысленно твердить ей о том, что любит он не ее, а меня.

«Посмотри, – со злобным торжеством говорила я ей тогда, – он даже идет на риск, чтобы жениться на мне».

Я уехала в Кенилворт, и там мы поженились.

– И все же, – сказал Роберт по окончании церемонии, – мы должны хранить это в тайне. Я выберу подходящий момент, чтобы сказать это королеве.

Я должна была согласиться с его правотой.

Я была счастлива: я достигла своей цели. Я стала графиней Лейстер, женой Роберта.

В Дюрхэм Хауз приехал отец, чтобы повидаться со мной. Он всегда строго следил за своими детьми, а я, полагаю, давала ему более поводов для беспокойства, чем все другие мои братья и сестры.

Хотя, когда я вышла замуж за Уолтера, он заблуждался в отношении того, что я отныне стану вести скромную домашнюю жизнь.

После смерти Уолтера он начал навещать меня чаще: нет сомнений, что до него доходили слухи о подозрительности его смерти.

Фрэнсис Нол лис был очень хорошим, набожным человеком. Я гордилась своим отцом, однако с годами он становился все более пуританином. Он наблюдал за моими детьми и был очень озабочен их религиозным воспитанием; а так как никто из них не был религиозен, то они находили отца скучным и надоедливым, и я в душе соглашалась с ними.

Теперь он приехал неожиданно и скрыть свое положение мне не удалось. Он был встревожен, смущен, и после объятий при встрече вопрошающе на меня посмотрел.

– Да, отец, – призналась я, – я беременна. Он в ужасе взглянул на меня.

– Но ведь Уолтер…

– Я никогда не любила Уолтера, отец. Нас многое разделяло, и у нас не было общих интересов.

– Негоже для жены говорить о муже в таком духе.

– Я должна признаться тебе, отец. Уолтер был мне хорошим мужем, но он умер, а я все еще слишком молода, чтобы оставаться вдовой до конца своей жизни. Я нашла мужчину, которого очень люблю…

– И уже завела ребенка от него!

– Я замужем за ним, и в свое время мы откроем тайну нашего брака.

– Тайну! Зачем она? В чем дело? И ты уже беременна… – Он не мог скрыть своего ужаса. – Я слышал сплетню, в которой упоминалось имя мужчины, что связан с тобой, – это повергло меня в шок, граф Лейстер.

– Да, он – мой муж, – сказала я.

– О, великий Боже! – вскричал отец, и начал громко молиться, поскольку не в его правилах было употреблять ругательства и проклятия. – Спаси и не дай этому свершиться.

Я терпеливо сказала:

– Но это уже свершилось. Мы с Робертом женаты. Что тут плохого? Ты был рад выдать меня замуж за Уолтера Деверо. Роберт Дадли – человек большей славы и могущества, чем мог бы быть когда-либо Уолтер.

– Но он очень честолюбив и на этом не остановится.

– Что дурного в честолюбии?

– Прекрати пререкаться, – резко остановил меня отец. – Я желаю выяснить все до конца.

– Я – не ребенок, отец, – напомнила я.

– Ты – моя дочь. И пусть я узнаю наихудшее, но я должен знать все.

– Нет ничего наихудшего. Это все наилучшие из новостей. Роберт любит меня, я – его, и поэтому мы женаты, и вскоре у нас будет ребенок.

– И при этом ты должна скрываться, скрывать ото всех свой брак! Леттис, у тебя нет разума! Его первая жена умерла при таинственных обстоятельствах. Он всегда надеялся вступить в брак с королевой. И еще ходят темные слухи о леди Шеффилд.

– Слухи – ложь.

– Она была его любовницей, а затем в некотором роде женой.

– Она не была его женой. Эти слухи ходят, потому что она родила от него ребенка.

– И ты считаешь, что это нормально?

– Я почту нормальным многое, если на то будет воля Роберта.

– А теперь ты поставила себя в ситуацию, подобную положению леди Шеффилд.

– Нет, я замужем за ним.

– Так и она думала Дитя мое, ибо ты дитя, если позволяешь так легко себя обмануть, ясно, что он имитировал брачную церемонию, как он поступил и с леди Шеффилд. Ты поставила себя в аналогичную ситуацию. Он сможет аннулировать брак, когда захочет.

– Это неправда! – закричала я. Но голос мой дрожал. Да, церемония бракосочетания была тайной, а леди Шеффилд была обманута потому, что представляет из себя тип женщины, которой легко лгать.

– Я должен увидеться с Лейстером, – твердо сказал отец– Я выясню все в точности и добьюсь, чтобы церемония была проведена у меня на глазах и при свидетелях. Если уж тебе суждено быть женой Роберта Дадли, то ты должна быть законной женой, чтобы он не посмел вышвырнуть тебя прочь, когда ему вздумается обратить свое внимание на кого-либо другого.

Отец покинул меня, и я могла лишь гадать об исходе событий.

Вскоре это выяснилось.

Отец возвратился в Дюрхэм Хауз, и с ним вместе брат Роберта, граф Уорвик, а также близкий друг их семьи, граф Пемброк.

– Приготовься к срочному отъезду, – сказал отец. – Мы едем в Уонстед, где состоится церемония бракосочетания с графом Лейстером.

– И Роберт «согласился на повторную церемонию? – спросила я.

– Он сам желает ее. Он убедил меня, что предан тебе и не имеет большего желания, чем сделать ваш союз законным.

К тому времени я была на большом сроке беременности, но предприняла путешествие с восторгом.

Когда мы достигли Уонстеда, Роберт уже ожидал нас там со своим другом лордом Нортом.

Он обнял меня и сказал, что отец настоял на церемонии, и он сам не имеет ничего против, поскольку желает быть мне настоящим мужем.

На следующее утро к нам присоединились мой брат Ричард и один из капелланов Роберта, мистер Тиндэлл, которому предназначалось провести церемонию венчания; и там же, в галерее Уонстеда, отец передал меня графу Лейстеру. Церемония была проведена таким образом и с таким количеством свидетелей, чтобы никто не смог отрицать ее проведения позже. Отец сказал ему:

– Моя дочь вскоре должна дать жизнь вашему ребенку. Нужно будет обнародовать факт бракосочетания для того, чтобы сохранить ее доброе имя.

– Вы можете положиться в этом на меня, – заверил его Роберт, однако моего отца не так-то легко было уговорить.

– Должно быть объявлено, что она вышла за вас замуж и теперь она – графиня Лейстер.

– Мой дорогой сэр Фрэнсис, – отвечал на это Роберт, – представьте себе гнев королевы, когда она узнает, что я женился без ее позволения.

– Отчего бы вам тогда не попросить ее позволения?

– Оттого, что оно никогда не будет мне дано. Мне нужно время, чтобы сказать ей об этом… в подходящий момент. Если она объявит о своей помолвке с французским принцем, тогда я с полным правом смогу сказать ей, что я женат.

– Отец, – нетерпеливо сказала я, – пойми же, наконец. Ты что, хочешь, чтобы нас бросили в Тауэр? Что касается тебя, то какой же будет нанесен вред для твоей репутации, если королева узнает, что ты присутствовал на церемонии и даже добивался ее проведения? Ты же знаешь характер королевы.

– Да, я знаю его, так же, как и ты, – ответил отец. Уорвик поддержал своего брата и сказал, что Роберту лучше известны темперамент и настроения королевы, и поэтому лучше предоставить решение вопроса ему.

Таким образом, все пришли к согласию. В ту ночь мы с Робертом были вместе в королевском кабинете, и я не могла не думать о ней: о том, что кабинет предназначен исключительно для ее визитов, о том, как она спит здесь. И вот здесь – я, на этой роскошной кровати, с моим мужем, которого я так по-сумасшедшему люблю – а он меня; и я воображала себе, каков был бы ее гнев, если бы она увидела нас.

Это и в самом деле была превосходная победа над Королевой.

Думаю, и Роберт воспринимал это как победу и был удовлетворен ею. Он не смог бы отомстить полнее и остроумнее.

Как крепко связаны мы были в жизни – все трое. Даже в нашу брачную ночь Елизавета будто была с нами.

Но, каков– бы ни был исход, несомненным фактом было то, что я теперь – жена Роберта.

На следующий день пришли новости, смешавшие все наши планы. От королевы приехал гонец. Он передал, что Ее Величеству стало известно, будто граф Лейстер в Уонстеде, и она решила остановиться здесь на две ночи по пути в Гринвич. Она передавала, что, поскольку Глаза ее так печалились по поводу своего отсутствия в дни ее предыдущего визита, когда он пребывал на водах, она укорачивает свое путешествие, чтобы побыть вместе с ним.

Можно было бы предположить, что ей уже все известно. Нам обоим сразу же пришла в голову такая догадка, Роберт был сильно встревожен, он рассчитывал, что нужно будет некоторое время до объявления своей женитьбы, и что объяснения будет давать он один и в выбранный им момент. Позволить ей обнаружить факт через третье лицо было в наивысшей степени неблагоприятно. Вызывало неудовольствие и то, что сие произошло на другой же день после брачной церемонии, однако была надежда, что если бы она и в самом деле знала, что произошло, она никогда бы не дала нам времени собраться и подготовиться. На сей же раз поступило предупреждение.

– Действовать нужно быстро, – сказал Роберт, и все с ним согласились.

Мне предстояло быстро уехать с отцом в Дюрхэм Хауз. Роберт вместе с Уорвюсом и Нортом оставались в Уонстеде для подготовки.

Итак, победа была одержана, и даже в постели королевы, но она была уже позади.

Неохотно и печально я оставила Уонстед и стала дожидаться Роберта так терпеливо, как только могла.

Вероятно, путешествие туда и обратно не пошло мне на пользу. Может быть, виною тому были мое волнение и испуг, может быть, жизнь наказала меня за то, что я лишила жизни своего предыдущего ребенка. Как бы то ни было, я в строжайшей тайне родила мертвое дитя.

Для того, чтобы вернулся Роберт и узнал обо всем, понадобилось время, ибо королева была столь довольна его обществом в Уонстеде, что настояла на его возвращении в Гринвич вместе с нею.

Когда он приехал, я уже слегка оправилась от потрясения и родов, и он, конечно, утешал меня, уверяя, что в скором времени у нас появится сын.

Королева не проявила никакой подозрительности, так что все наши страхи были напрасны.

Он был уверен, что придет время, когда он сможет сказать ей о своей женитьбе спокойно и с наименьшими губительными последствиями для нас.

На некоторое время я изобразила болезнь. Королева непрерывно трещала со всеми о предложении от французского герцога, что много облегчало ситуацию.

Мы некоторое время жили вместе в Дюрхэм Хауз, но я ждала и желала, чтобы было объявлено о нашем браке.

– Всему свое время, – утешал меня Роберт. Он был очень вспыльчив и раздражителен, но уверен в себе.

Его можно было понять: он прошел через многолетние надежды, крушения их и переживания в связи с королевой. Он – выжил. Относительно себя я не была столь уверена. Я хорошо помнила, как меня сослали со двора – и надолго.

И все же – жизнь была великолепна. Я была женой Роберта, и церемония была при свидетелях и в присутствии моего отца.

Моя авантюрная натура вновь ожила в азарте опасной игры с королевой.