Во Франции разразилась война. Лига, внушавшая страх и ненависть французскому королю, поскольку он считал Генриха де Гиза злейшим врагом, потребовала отмены уступок гугенотам. Генрих III и королева-мать вынуждены были согласиться. Париж твердо стоял за Гиза, а король боялся задевать парижан.

Это привело к прямому конфликту с Генрихом Наваррским. Генриха вместе с кузеном, принцем Конде, папа римский отлучил от церкви. Отлучение нисколько бы их не смущало, если б оба не понимали, что в основе этого эдикта лежит вопрос о наследовании трона Франции. Генрих, воодушевляемый Коризандой, решил не отступаться от своих прав; никто не мог отрицать, что наследник трона — он. Однако, когда в Париже появился Гиз, народ, высыпав из домов, шумно приветствовал его.

И в эти восторженные крики вплетался еще один: «Единую веру для Франции! Долой еретиков!»

Были организованы процессии; на улицах совершались религиозные церемонии; даже жрицы любви набожно складывали руки и пели псалмы.

Затем началась война, прозванная «войной трех Генрихов» — Третьего, де Гиза и Наваррского.

Гиз командовал одной из армий; Генрих III, решив оказать честь своему любимчику Жуайезу, поставил его во главе той армии, которая отправлялась на юг против Генриха Наваррского.

Узнав, что против него идет Жуайез, Генрих рассмеялся.

— Этот красавчик! — воскликнул он. — Будь на его месте Гиз, перед нами оказался бы достойный противник. Но Жуайез! Французский король, должно быть, сошел с ума, раз поручил ему командование. Неужели он не понимает, что украшениям будуара не место на поле боя?

Коризанда упрашивала любимого быть посерьезнее. Сказала, что хоть и трепещет за него, но хочет, чтобы он вступил в бой и одержал победу. Пусть только не забывает, что она ждет его, и бережет свою жизнь.

Все свое состояние графиня де Грамон предложила на военные нужды.

— Видишь, что это за женщина, — сказал Генрих Обинье. — Она не просит даров. Наоборот, отдает мне все, что имеет. Королю нужны сыновья, поэтому я твердо намерен избавиться от супруги и жениться на Коризанде.

Обинье забеспокоился. Марго при всех своих недостатках все же сестра и дочь французских королей, а Коризанда, малознатная и притом вдова, не годится королю в жены. Надо добиться, чтобы Генрих это понял. Говорить ему бессмысленно, он в разгаре увлечения ею; правда, влюбленности короля редко затягиваются, но, с другой стороны, эта длится уже несколько лет и, похоже, не остывает.

— Ну? — спросил Генрих. — О чем задумался? Я говорю тебе, что хочу жениться на Коризанде, как только избавлюсь от Марго. А ты хмуришься, мой друг. Думаешь, неблагоразумно разводиться с дочерью короля ради женщины, в жилах которой нет королевской крови. Да ведь в прошлом принцы женились на женщинах менее знатных, чем сами, и бывали очень счастливы. Темпераментному человеку не стоит жениться на той, к кому он не испытывает страсти.

— Возможно, сир, — заговорил после долгого молчания Обинье, — что принцы, о которых вы говорите, прочно сидели на троне. Вы, к сожалению, нет. Мы постоянно воюем. Вы не только король Наварры, вы еще наследник французского трона и защитник церкви. На вас лежит громадная ответственность.

— Тем нужнее мне жена, которая будет помощницей, а не помехой. Когда эта война кончится, я женюсь на Коризанде.

— Сир, выслушаете вы мой совет?

— Я всегда прислушиваюсь к твоим советам, хотя зачастую не могу следовать им.

— Женитесь себе на графине де Грамон, если появится такая возможность, только спешить с этим не нужно. Вы оба молоды. Будете действовать осмотрительно, через два года ваше положение окрепнет. И если к тому времени желание взять ее в жены не пройдет — женитесь. Тогда я буду всецело на вашей стороне.

Генрих несколько секунд не произносил ни слова; потом крепко пожал руку человека, которому доверял больше, чем кому бы то ни было.

— Вот тебе моя рука. Но через два года я женюсь на Коризанде.

Генрих отправился к Конде, тот присоединился к нему для сражения с надвигающейся армией.

— Да, кузен, — сказал Генрих, — много воды утекло с тех пор, как моя мать представила нас гугенотам и пообещала, что мы будем их вождями.

Конде кивнул. За прошедшие годы он очень изменился. Жену, Марию Клевскую, у него отняли — сперва нынешний король Франции, а потом смерть. Он женился снова, на Шарлотте де Тремойль, и этот брак оказался не счастливее первого, ходили слухи, что Шарлотта готова обмануть мужа с любым приглянувшимся мужчиной и способна пригласить в постель даже слугу.

— Однако, — продолжал Генрих, — мы снова вместе, как хотелось бы моей матери, и на нас вновь движутся войска католиков. Кузен, ты выглядишь уныло. Боишься, наши враги одержат победу?

— Нет, лицом в грязь мы не ударим. Я думаю — хорошо б я не отрекался от веры, оставался… как хотела твоя мать.

— Чепуха. Мессу мы приняли ради сохранения жизни. Перестань сокрушаться. Нет смысла оглядываться. Никакие сожаления не изменят прошлого; но я верю, что будущее мы сможем устраивать по собственному желанию. Давай думать о нем. Будущее! Мы выиграем эту войну, и я через два года женюсь на Коризанде.

— Кузен, ты неуемный волокита. Можно подумать, будто ты еще не влюблялся, однако ручаюсь — тебе не вспомнить, сколько у твоей любовницы было предшественниц.

— Я же назад не оглядываюсь. Другие были… другими. Эту я буду любить до конца жизни. Можешь улыбаться, но это правда. Вот увидишь.

— Увидим, — отозвался Конде.

Ни разу еще Наваррский не рвался так в бой. Когда он садился в седло, Коризанда стояла рядом. Увидя в ее глазах любовь и гордость, Генрих решил быть достойным их. Война между католиками и протестантами длилась с перерывами двадцать пять лет, он устал от нее; и в тот миг решил, что постарается навсегда положить конец гражданской войне; что если взойдет когда-нибудь на французский трон, то поставит себе главной целью принести стране мир.

Генрих ехал впереди, с обеих сторон его сопровождали кузены: по одну — принц Конде, по другую — граф де Суассон, влюбленный в сестру Генриха, Екатерину, и мечтающий жениться на ней.

— У нас, — сказал Генрих, — борьба между домом Бурбонов с одной стороны, домами Валуа и Гизов, с другой. Поэтому я рад, что меня поддерживают родственники.

Возле Кутра, там, где две реки, Иль и Дронна, сливаются в Жиронду, Наваррский решил дать сражение.

И взволнованно обратился к солдатам.

— Друзья мои, — крикнул он, — я знаю, вы покроете себя доблестью, ни за что не уступите смазливому учителю танцев и его любимчикам. Победа будет за нами. Вижу это по тому, как вы рветесь в бой. Но не будем забывать, что участь наша в руках Всевышнего. Помолимся, дабы он помог нам.

И после этих слов запел псалом, голоса воинов твердо звучали в октябрьском воздухе: «Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!»

С верой в победу Генрих повел людей вперед. Жуайез не был трусом, но не был и ровней суровому беарнцу с его воинством. В разгар боя он погиб, и вскоре стало ясно, что победу одержал Наваррский.

Генрих ликовал. Это была крупнейшая победа гугенотов с начала гражданской войны. Он знал, что если мать видит его сейчас с неба, то довольна им. И простит ему сладострастие за победу, одержанную во имя Дела, как простила историю с Флереттой, когда хотела сделать его воином и мужчиной.

Врагов полегло три тысячи, гугенотов — двадцать пять человек. После этого французский король уже не станет превращать своих утонченных любимчиков в генералов.

У противника оказалось отбито двадцать девять знамен и флагов, Генриху очень хотелось сложить их к ногам Коризанды.

Когда принесли тело Жуайеза, он печально поглядел на него. Бедный красавчик — как изменился он после смерти!

— Похороните его достойно, — распорядился Генрих. — Не будем глумиться над мертвыми.

Друзья убеждали Генриха развивать успех, преследовать бегущую армию; но после одержанной победы он невольно думал, как обрадуется Коризанда вражеским знаменам и флагам.

Боевой пыл его улетучился. Генрих всегда считал, что лучше предаваться любви, чем войне.

— Возвращаемся в Наварру! — воскликнул он. И во главе армии-победительницы поехал к Коризанде.

Обинье сокрушался безрассудству своего повелителя. Поле боя не покидают ради любовницы. Генрих должен признать, что поступил неразумно, поскольку Гиз, не идущий с Жуайезом ни в какое сравнение, выиграл оттого, что он не развил успех и не закрепил победу.

Но Генрих был очень счастлив с Коризандой. И сомневался, что эта война могла иметь решающее значение. Он вспоминал те дни, когда мать его мужественно встала во главе войск. К чему привели те сражения и кровопролития? Когда придет время действовать, он будет готов; когда понадобится сражаться за корону Франции, он не уклонится от боя. Но король Франции пока жив и еще не старик.

Не вредно было в ходе этой войны отвести несколько дней на отдых, восстановить силы в обществе хорошеньких женщин вместе с друзьями. После этого они смогут сражаться еще лучше.

Конде Генриху пришлось уговаривать; Суассон не имел ничего против отдыха, ему так же хотелось оказаться в обществе принцессы Екатерины, как Генриху — Коризанды.

Бедняга Конде был лишен такого утешения. Шарлотта де Тремойль оказалась сущей потаскухой; поговаривали, что она влюбилась в одного из своих пажей, красавца гасконца, и забеременела от него.

Стараясь подбодрить кузена, Генрих настоял, чтобы они поиграли в теннис, а потом вместе поужинали. За ужином он видел Конде живым в последний раз.

Наутро в покои к нему пришел один из слуг принца, донельзя взволнованный, и сказал, что господин терпит сильные боли, зовет его величество; Генрих поспешил к ложу Конде, но тот был уже мертв.

Генрих от потрясения не мог вымолвить ни слова. Невероятно. Конде, молодой человек, накануне был в добром здравии. Правда, несколько унылым из-за неладов с женой, но это не могло послужить причиной смерти.

— Сир, — сказал тот самый слуга, — утром он поднялся здоровым. Поговорил с друзьями. Стал играть в шахматы и вдруг ни с того ни с сего пожаловался на боли. Сел на кровать, и… тут я пошел за вами…

Генрих взял руку Конде; пульс не прощупывался. Его внезапно охватил гнев; он был очень привязан к своему кузену. Какое право имеет один бессмысленно лишать жизни другого? Он был уверен, что кузена убили, подозревал жену Конде и вспоминал тот случай, когда Коризанда испугалась, что отравили его самого.

Может, на службе у Конде состоял шпион католиков? И таким образом гугенотов лишили одного из лучших командиров?

После смерти Конде Генрих посерьезнел. Когда было установлено, что умер он от яда, Шарлотту де Тремойль бросили в тюрьму по серьезному подозрению в убийстве. Неверная жена вполне могла оказаться убийцей мужа. Но кто мог быть в этом уверен?

Генрих снова поехал на войну и написал Коризанде из лагеря о своих подозрениях.

«Теперь, вполне возможно, постараются убить меня. Конде отравили предатели; и я предвижу осложнения для себя, потому что в нем лишился лучшего командира. Он был моим кузеном, другом, соратником. Плачь о нем вместе со мной, Коризанда, смерть его — трагедия для нас».

Прочтя это письмо, Коризанда поняла, что любовник ее сильно изменился. Беззаботный человек, покинувший поле боя, чтобы побыть с ней, исчез, место его занял воин, не закрывающий глаз на грядущие опасности, твердо намеренный добиваться победы.

«Усиленно моли Бога, чтобы Он хранил меня, — писал Генрих в другом письме. — До самой могилы, возможно, не столь далекой, как представляется, я останусь твоим верным рабом».

Коризанда молилась за Генриха; продала все свои драгоценности, чтобы снабдить его деньгами. Писала ему, что все ее мысли и молитвы о нем.

И мечтала о том дне, когда война окончится и Генрих сделает ее своей королевой.

Тем временем положение Марго в Ажене становилось опасным. Ей очень хотелось соединиться с тем, кого она всегда любила, Генрихом де Гизом, и превратить Ажен в оплот Лиги. Понимая, что противодействие этому может идти с двух сторон — от мужа, короля Наваррского, и брата, короля Франции, — она вознамерилась строить крепость; обсудила этот вопрос со своим любовником Линьераком, ревностным членом Католической Лиги, и они решили, что цитадель должна господствовать над местностью со стороны Нерака и реки Гаронны, вместе с тем служить убежищем от горожан, если они взбунтуются.

Денег у Марго было мало, положение она считала отчаянным, оставалось возводить крепость только принудительным трудом.

Люди роптали: с какой стати эта надменная принцесса превращает их в рабов? Она известная распутница; нечего ей здесь делать.

Однажды ночью, когда Марго дожидалась на черных атласных простынях Линьерака, он, торопливо вбежав к ней в спальню, сразу же дал понять, что не время предаваться любви.

— Горожане собираются восстать против вас, — сказал он. — Ваша жизнь в опасности.

Марго испуганно уставилась на него, и Линьерак продолжал:

— Лошадь у меня под седлом. Едемте немедленно.

— Нужно сказать слугам, чтобы собирались.

— Я уже дал указание тем фрейлинам, которым можно доверять. Им придется самим устраивать побег. Времени у нас очень мало.

Тут Марго услышала крики, доносившиеся с улицы. Кое-как наскоро она оделась и спустилась вслед за Линьераком по черной лестнице.

В ту ночь, пока в городе царил беспорядок, Марго бежала из Ажена на крупе лошади любовника.

Путешествие оказалось долгим и неприятным. Искать дамское седло не было времени, Марго пришлось сидеть верхом, и ей натерло кожу на ногах. Однако она понимала, что ловкость Линьерака спасла ее от тюрьмы или даже от смерти, поэтому не жаловалась и была ему благодарна.

Марго невольно восхищалась тем, как мастерски он организовал побег, как смело увез ее от толпы, готовой расправиться с ней.

Линьерак сказал через плечо, что везет ее в Овернь, в Карла. Город принадлежит ей по праву, правителем там его брат, поэтому они будут в безопасности.

— Мой дорогой Линьерак, — воскликнула она, — как мне тебя отблагодарить?

— Ваше величество прекрасно знает как, — ответил любовник.

— В данную минуту, — вздохнула Марго, — мне хочется только слезть с этой лошади.

В Карла они приехали через двое суток.

Сеньор Робер де Марсе, брат Линьерака, узнал об их приближении и выехал навстречу в сопровождении пятисот дворян.

Ехал Марсе впереди своих людей; увидя королеву, сидящую верхом позади брата, он спешился и поцеловал ей руку. Марго, изнуренная, измученная болью в растертых ногах, смогла лишь пробормотать:

— Значит, мы приехали? Слава Богу.

Марсе приказал срочно привезти носилки и, когда они появились, бережно усадил в них королеву. Марго с облегчением откинулась на спинку, но боль в ногах продолжала ее мучить. Однако было приятно, что к ней относятся как к королеве, и, несмотря на усталость, она обратила внимание, что Марсе приятный мужчина, очень похожий на брата.

Она с удовольствием поживет у него.

Марго пришлось провести в постели месяц, пока растертая кожа ног не зажила. Она очень мучилась от боли, а окружающие страдали от ее нрава, потому что бездеятельность была ей невыносима. Но когда из Ажена прислали ее постель и множество других вещей — занявший город маршал де Матиньон не хотел ссориться с королевской сестрой, — Марго обрадовалась, а когда кожа поджила, с удовольствием принялась обдумывать свое новое положение.

Первым делом надо было наладить связь с Генрихом де Гизом, сообщить ему, что оплотом Лиги она хочет сделать не Ажен, а Карла. Когда Гиз написал, что просил Филиппа II Испанского помочь ей деньгами, дабы она могла снова взять Ажен, то Марго пришла в восторг; за писанием писем она проводила много времени, и поскольку секретарь ее остался в Ажене, решила взять нового.

Выбор Марго пал на человека по фамилии Шуазенен, производящего впечатление дельного, а она задавала ему много работы, потому что переписка между нею и Гизом велась непрерывно.

Боль в ногах прошла, и Марго могла наслаждаться жизнью. Дни ей оживляла переписка с Гизом, коротать ночи помогал Линьерак; к тому же она нашла, что брат Линьерака привлекательный мужчина. Поняв это, Марсе дожидался возможности доказать, что на ее внимание он отвечает взаимностью.

Марго, естественно, не заставила его ждать долго.

Имея двух любовников и ведя тайную переписку, Марго была довольна. Марсе ревновал к Линьераку, и между братьями началась вражда. Марго это забавляло и к тому же было ей на руку, поскольку Линьерак пытался помыкать ею, забывая, что она не только его любовница, но и королева.

Поэтому Марго легко увлеклась молодым капитаном, месье д'Обиаком, с ним она познакомилась в Ажене, и он последовал за ней. Узнав, что он в Карла, она вызвала его к себе и поблагодарила за приезд.

— Мадам, — пылко ответил он, — я не мог оставаться в Ажене, когда вас там не стало.

— Могли бы примкнуть к моим врагам. Они наверняка были б рады видеть вас в своих рядах.

— Мадам, Ажен мне не нужен… не нужна жизнь… когда вас нет рядом.

Марго любила подобные комплименты. Она ласково улыбнулась и поблагодарила молодого человека.

— Мне нужны люди, подобные вам, — сказала она. — Вы будете мои конюшим.

Таким образом молодой человек стал часто встречаться с королевой; она замечала, что он не сводит с нее восхищенных глаз.

— Полагаю, — сказала однажды Марго, — вы готовы многое сделать для меня, месье д'Обиак.

— Мадам, — последовал ответ, — я охотно отправился бы на виселицу, если б мог оказать этим вам хоть крохотную услугу.

Она улыбнулась и протянула к нему руки.

— Видеть вас повешенным доставило бы мне мало удовольствия, ваше общество приносит мне громадную радость.

Марго запрокинула лицо; Обиак не мог поверить, что может поцеловать ее. Но она ждала, и это было только началом.

Некоторое время Марго считала, что более веселой жизни и желать нельзя. У нее было три любовника, восхитительно ревнующих друг к другу, она постоянно переписывалась с любимым Генрихом де Гизом. Началась война, Гиз сражался против ее мужа, и она каждый вечер молилась за герцога, заверяя его в преданности ему и его делу; в ответных письмах он изливался в благодарности за ее помощь.

Марго понимала, что такая жизнь не может продолжаться долго. Ее любовников прямо-таки сжигала ревность. Гордец Линьерак стремился властвовать над ней; Марсе очень походил на брата; Обиак же, по собственному признанию, рад был стать ее рабом; зная, что у нее еще два любовника, он принимал их как неизбежность и был благодарен и счастлив, что удостаивается получать долю ее благосклонности. Для него она была богиней. Он не роптал.

Марго нежно любила его. Да и кто бы не полюбил такого покорного, неутомимого в постели красавца? Братья же начинали ей нравиться меньше. Они становились все более надменными и не раз намекали, что она их пленница.

Однажды у нее произошла ссора с Марсе. Он заявил, что не хочет делить ее с другими. В Марго взыграло высокомерие, и она ответила, что данную ситуацию ему нужно либо полностью принять, либо полностью отвергнуть.

— Мадам, — сказал Марсе, — не доводите меня до белого каления.

— Хоть я и одарила тебя благосклонностью, — надменно заявила Марго, — не забывай, что я французская принцесса.

— Вашему высочеству тоже не стоит забывать, что вы находитесь в изгнании и у вас много врагов.

— Вы наглец, месье.

— Мадам, вы не всегда благоразумны.

— Я вам дозволяю уйти, — сказала Марго.

Марсе заключил ее в объятия и произнес:

— Уйду, когда захочу.

Тогда эта дерзость не показалась неприятной; но потом Марго вспоминала ее с неудовольствием.

Она послала за Обиаком, его общество всегда действовало на нее успокаивающе. Как не походил он, почтительный, на этих двух братьев!

— До чего приятно мне с тобой, милый, — сказала она ему. — Я недавно услышала от Марсе такую грубость, что, вспоминая о ней, дрожу от ярости. Он имел наглость намекнуть, что я его пленница.

— Это возмутительно!

Рука Обиака легла на эфес шпаги, но Марго улыбнулась ему и нежно разжала его пальцы.

— Нет, милый, не ищи ссоры. Марсе человек отчаянный, я не хочу, чтобы ты пострадал. Но ведет он себя отвратительно. Раньше я питала к нему некоторую привязанность, и он полагает, что это дает ему право оскорблять меня. Моя матушка не потерпела бы подобного обращения. — Марго засмеялась. — Знаешь, любимый, что произошло бы с ним при ее дворе?

Обиак не ответил. Он, как и любой француз, знал о репутации Екатерины Медичи, но говорить на эту тему открыто было нельзя, по крайней мере с ее дочерью.

— Слушай, — сказала Марго. — Месье Марсе пил бы вечером вино, кто-нибудь опустил бы ему в стакан то, что именуется «Morceau Italianize», и раздражающего меня человека не стало бы. Ему повезло, что он оскорбляет дочь, а не мать. Но хватит о нем. Я послала за тобой, чтобы ты утешил меня. Иди ко мне, мой ласковый, покажи, что хотя бы для тебя я остаюсь королевой.

Через несколько дней Марсе скончался. Вечером, как обычно, он пил много вина, а наутро слуги нашли его в постели мертвым.

Вся крепость встревожилась, и Марго испуганно вспомнила о недавнем разговоре с Обиаком.

Нет, думала она, этого я от него не хотела.

Марго всей душой желала уберечь его. Человек, готовый совершить по ее повелению убийство, стал ей вдвойне дорог. Заподозрить Обиака не должны.

Линьерак, хоть и ревновал к брату, был потрясен его смертью. И носился по крепости, твердя всем, что отомстит. Жизнь за жизнь. Он не успокоится, пока не прольет кровь убийцы.

Линьерак подозревал Марго — не в отравлении, а в том, что она подослала отравителя, он знал, что брат вел себя властно, и это ей надоело. Убийцей был кто-то из ее окружения, и Линьерак собирался его отыскать.

Марго случившееся беспокоило сильнее, чем ей сперва показалось, и она легла в постель, чтобы оправиться от потрясения.

Фрейлины суетились вокруг, не зная, чем ей помочь, и одна послала за аптекарем. Отыскать аптекаря не удалось, но пришел его сын, очень привлекательный молодой человек.

Марго при любых обстоятельствах волновали симпатичные мужчины, она уставилась на вошедшего и подумала, до чего он красив. Приподнявшись на локте, она жестом пригласила его подойти поближе.

— Кажется, раньше я вас не видела, — сказала она.

Молодой человек покраснел и объяснил, зачем пришел.

— Не стесняйтесь меня, — сказала она, описала свое самочувствие и спросила, не может ли он прописать лекарство, раз намерен пойти по стопам отца.

Они разговаривали вполголоса, когда дверь распахнулась и в спальню ворвался Линьерак. Увидев сына аптекаря, ведущего интимную беседу с королевой, он решил, что нашел убийцу. За смерть брата Линьерак поклялся отомстить смертью и в тот миг был уверен, что этот юноша раздобыл и подмешал яд.

Стремительно выхватив шпагу, он бросился к кровати с криком:

— Убийца! Смерть тебе!

Молодой человек резко повернулся, и тут в сердце ему вонзился клинок.

Марго испуганно закричала, ее постель оросила теплая невинная кровь.

Эта трагедия охладила всех в крепости. Линьерак понял, что поступил опрометчиво, поскольку не было никаких улик, говорящих о причастности аптекарского сына к убийству Марсе. Однако Марго, подозревая, что убийца Обиак, не хотела расследования этого дела, а обвинение Линьерака в убийстве невиновного могло привести к расследованию. Лучше было создать впечатление, что Линьерак свершил месть и отравитель получил по заслугам.

Таким образом Линьераку, Обиаку и Марго хотелось, чтобы дело это было закрыто.

Однако лишившийся сына аптекарь был неутешен. Заявлял, что сын его был невиновен, и хотя в высоких кругах горе аптекаря ничего не значило, знакомые прислушивались к словам несчастного отца. Он считал, что Марсе убили из ревности. У королевы было три любовника. Линьерак убить брата не мог. Значит, остается другой. И многие убийцей Марсе считали Обиака.

Шуазенен, новый секретарь королевы, с большим интересом следил за всем происходящим. Чувственному человеку трудно было общаться с Марго и не вожделеть к ней, а то, что она отнюдь не была добродетельной, лишь распаляло желание. Наверно, каждый мужчина в ее окружении думал: «Почему бы и мне не стать одним из ее любовников?»

Шуазенен старался привлечь к себе ее внимание. Подавая письмо, касался ее руки; становился поближе, читая вместе с ней какой-нибудь документ; но Марго словно бы не замечала этого. К несчастью для себя, Шуазенен не был писаным красавцем.

«И все же, — думал он, — я не уступил бы Обиаку как любовник».

Потом его осенило, как обратить на себя внимание королевы.

Она явно очень чувственна. И если обнаружит, что он тоже такой, это сгладит его некрасивость. Он усядется за трактат; уж что-что, а писать он умеет; напишет о любовниках, о том, как они могут развлекаться; набросает небольшой этюд с такими подробностями, какие непременно вызовут у королевы пылкую страсть к автору.

Шуазенен взялся за перо, и когда трактат был готов, перевязал рукопись лентой и отправил, приложив записку, где говорилось, что, поскольку королева любит ученые труды, он надеется, что данная работа удостоится ее расположения, и, возможно, благосклонность эта распространится на автора.

Шуазенен не знал королевы Наваррской. Хоть она и была чувственной, но любви без романтики не мыслила. Прочтя страницу его писанины, она ощутила отвращение, а увидев, что писал это ее секретарь, пришла в ярость.

И послала за Обиаком.

— Смотри, что прислал мне этот грязный, отвратительный негодяй! — воскликнула она.

Обиак побагровел от гнева.

— Дозволит мне ваше величество разделаться с ним? — спросил он.

Марго дозволила, после чего несколько дворян из окружения королевы схватили Шуазенена, жестоко выпороли, а Марго отстранила его от должности и велела немедленно покинуть Карла.

Шуазенен, страдая от порки и обиды, заявил, что королева Наваррская за это поплатится.

Отъехав от Карла на несколько миль, он отправил королеве записку, угрожая, что она еще пожалеет о таком обращении с ним, поскольку он намерен погубить ее. Ему известны многие ее тайны. Надо полагать, она расстроится, узнав, что он прихватил ее тайную переписку с Генрихом де Гизом и едет ко двору, где выложит письма перед королем, чтобы тот знал, как вероломна его сестра.

Король ни к кому на свете не питал такой ненависти, как к Генриху де Гизу. Хоть Гиз командовал одной из его армий в «войне трех Генрихов», он предпочитал получать известия о победах Наваррского. Относительно главы Лиги он не питал иллюзий. Гиз сражался не за Францию, даже не за католическую веру, а за Гиза.

Гиз со своей Лигой вынудил короля отменить уступки гугенотам, хоть делать этого не хотел, и в результате началась гражданская война. Парижане всюду приветствовали Гиза громкими криками. Король Парижа! Они предпочли бы видеть его королем Франции.

«Этот человек — мой враг», — считал французский король и ненавидел его по сотне причин.

И с этим-то человеком Марго плела интриги. Сестра всегда была его врагом. Беспокойный брат умер. Жаль, что она не последовала за ним.

А теперь ее секретарь — обиженный ею — привез переписку между Марго и Гизом, вероломную переписку, направленную против короля.

На основании этих писем Марго можно казнить. Но мать воспротивится. Она стареет, ненавидит его друзей, постоянно лезет с предостережениями. Мать всегда любила его больше всех остальных своих детей, любит и теперь, но, кажется, с гордостью назвала бы Гиза своим сыном.

Гиз! Все сводится к Гизу. К человеку, с которым Марго так бесстыдничала до брака, к человеку, с которым она теперь плетет интриги против своего брата, короля.

Он, король, не уклонится от намеченной цели. Он найдет способ избавиться от Марго.

Генрих Наваррский, измученный злоключениями войны, часто задумывающийся над ее исходом, вынужден был продолжать борьбу. Он знал, что сражается за свое будущее, за желанную французскую корону.

Генрих возмужал и посерьезнел. Понял, что любит Францию. Иногда, лежа в постели, он думал не о Коризанде, а о благах, какие может принести правитель стране. Прежде всего мир, для него нужна терпимость. Он готов снисходительно относиться к любой вере. А приведя Францию в состояние терпимости, король может показать людям, что стремление человека обеспечить свою семью гораздо благороднее, чем убивать на войне кормильцев других семей. Варить каждое воскресенье в супе курицу! Это лучшая доля для крестьянина, чем покидать семью ради войны, жечь, насиловать, грабить или даже защищать свой дом от мародеров.

Генрих хотел стать королем Франции; он верил, что сможет быть лучшим, чем те, каких она знала вот уже много лет. Поэтому важно было не погибнуть и не потерпеть сокрушительного поражения.

При поддержке Коризанды он принесет стране благо, Коризанда будет достойной королевой. С ней можно делиться мечтами и планами. Жаль, что ее сейчас нет рядом.

Правда, он все еще связан с Марго. Генрих знал, что произошло в Карла, что секретарь передал королю ее переписку с Гизом; мало того, ему давно уже приходилось слышать, что брат намерен от нее избавиться.

И если освободится, он, Наваррский, получит возможность жениться по своему выбору!

Генрих писал Коризанде: «Я только и мечтаю услышать, что королеву Наваррскую удавили; узнав, что ее и королевы-матери нет в живых, я прочел бы благодарственную молитву Симеона».

Некоторое время назад Марго обнаружила, что забеременела, и очень обрадовалась, так как знала, что отцом ребенка ее был любимый Обиак.

Когда Марго сообщила ему о беременности, он разделил ее радость и тут же возомнил о себе, стал держаться вторым после королевы лицом в крепости. Линьерака это возмущало, и они часто ссорились.

С течением времени Марго так сосредоточилась на предстоящих родах, что почти ни о чем больше не думала. В положенное время она родила сына. Как и в случае с первым ребенком, она знала, что не может оставить его при себе, и принялась искать подходящих приемных родителей.

Найдя их, Марго с плачем отдала малютку. Стояла зима, и едва опекуны выехали с ним из крепости, поднялся сильный буран. Путники укрылись в пещере и таким образом спаслись, однако им пришлось несколько недель терпеть суровые лишения, и когда впоследствии обнаружилось, что ребенок глухонемой, причиной этого сочли перенесенный лютый холод.

Марго, удрученную разлукой с ребенком, мог утешить только Обиак — к ярости Линьерака. Особенно жгучей, поскольку отцом ребенка мог быть только он — во время зачатия обоих братьев не было в крепости. Линьерак считал себя воплощением мужественности, а Обиак был — пока благосклонность королевы не пробудила в нем высокомерия — смиренным существом.

— Клянусь Богом, — похвалялся Линьерак, — в одну из этих темных ночей я сброшу Обиака за крепостной вал.

«И ведь сбросит, если представится случай», — подумала Марго, когда ей донесли об этом. Убил же он аптекарского сына у ее кровати.

Она сговорилась с Обиаком. Сказала, что им надо бежать. Ему небезопасно оставаться в Карла. Как-нибудь ночью они незаметно скроются; она разработает план.

Марго любила опасные планы и принялась за этот, как всегда, драматизируя положение. Нельзя забывать, что если Линьерак обнаружит их, то без сожаления убьет Обиака.

— Надо придумать для тебя какую-нибудь маскировку, — сказала она своему любовнику, и поскольку самыми приметными у него были красивая бородка и длинные шелковистые волосы, решила пожертвовать ими. Затем одеть его по-простому, он и так элегантен от природы. Радостно посмеиваясь, она заверила д'Обиака, что тогда его никто не узнает.

Побег они устроят втроем — он, она и одна верная фрейлина. Если их будет больше, то можно попасться.

В одну из темных ночей они покинули Карла. Выбритый, коротко стриженный д'Обиак в простой одежде совершенно не походил на красавца придворного, покорившего сердце королевы; сама же Марго закуталась в длинный просторный плащ с большим капюшоном.

— Мы похожи на путников-простолюдинов! — с восторгом воскликнула она. — Теперь в замок Ибуа, где нас будут ждать верные люди. План я разработала тщательно.

Действительно, она написала много писем друзьям, сообщая о намерении побега; но у подобных посланий есть обыкновение попадать не в те руки. С письмами Марго так и случилось.

Поэтому, приехав со спутниками в Ибуа, она не застала там никого из друзей, есть в замке, кроме бобов, бекона и орехов, было нечего.

Проголодавшаяся за долгий путь, Марго велела подать то, что имелось.

— Обойдемся этим, — сказал она. — Мои друзья приедут попозже. Мы опередили их, вот и все.

Но оказалось, не все, потому что, когда она со спутником вкушала скромную пищу, в ворота замка громко постучали.

— Откройте! — послышался крик. — Именем короля Франции, открывайте!

Марго в испуге поторопила Обиака.

— Беги. Спрячься. Мне вреда не причинят, но Бог весть, как поступят с тобой. Да не таращься так на меня. Уходи.

Обиак взял ее за руку.

— Как бы то ни было, я буду защищать тебя.

Она оттолкнула его.

— Ты послужишь мне лучше всего, сохранив свою жизнь. Любимый, прошу. Прячься, пока не поздно. Ради меня. Иди… Укройся… где-нибудь. Тебя не должны обнаружить здесь.

Обиак неохотно повиновался.

Едва он скрылся, в замок ворвался присланный французским королем маркиз де Канийак и сразу же пошел в комнату, где за столом сидела Марго.

Она с испугом обнаружила, что Канийак не любезный дворянин, а солдат, участник множества сражений, в одном из которых лишился глаза. И он, сурово глядя единственным оком, направился к ней.

— Как вы смеете врываться ко мне? — спросила Марго.

— Смею, потому что выполняю приказ короля.

— Мой брат не простит вам того, что вы меня оскорбляете.

— Он велел мне доставить вас под конвоем в замок д'Юссон.

— В Юссон!

Марго знала эту крепость — одну из самых мрачных во Франции. Сущая тюрьма!

— Я никогда не прощу вас, если вы примените ко мне насилие.

Канийак пожал плечами. Это означало, что он выполнит королевский приказ.

— Братья и сестры мирятся после ссоры, — резко сказала Марго. — Когда мы с братом примиримся, вы лишитесь его расположения.

— Мадам, приказам я должен повиноваться. Прошу открыть мне, где прячется сеньор д'Обиак.

— Его здесь нет, — солгала Марго.

Канийак властным жестом отправил из комнаты двух гвардейцев. Вскоре Марго услышала, как торжествующе кричат, таща д'Обиака из его укрытия.

Канийак, хоть и тронутый уже сединой, не остался равнодушен к обаянию Марго. Когда она стояла перед ним, яростно сверкая глазами, он подумал, что более очаровательного создания еще не видел. Раньше ему казалось, что ни одна женщина не сможет повлиять на него, однако теперь засомневался в этом.

Приказы, данные королем Канийаку, подтвердила королева-мать. И ее, и сына потрясло содержание переписки между Гизом и Марго. Хоть она доводилась одному сестрой, а другой — дочерью, они оба, поняв, что Марго предательница, твердо решили отправить ее в ссылку.

— Содержите королеву Наваррскую пленницей в Юссоне, — распорядился король, — и примите все меры для предупреждения ее бегства. Королева Наваррская лишается своих земельных владений и денежных пособий, они будут вам платой за службу. Королева-мать присоединяется к моему требованию повесить Обиака, притом на глазах королевы Наваррской. Проведите над ним быстрый суд. Он был ее любовником, и это можно поставить ему в вину; к тому же его подозревают в убийстве Марсе.

Повесить любовника у нее на глазах! Этого она ему ни за что не простит. Канийак представлял, каким гневом и презрением будут сверкать ее глаза.

Он не хотел причинять ей боль. В Марго таилось некое обещание, каждому мужчине казалось, что оно адресовано лично ему, и, вне всякого сомнения, именно поэтому она была неотразимой для всех мужчин.

Канийак принял решение. Велел быстро построить виселицу и вырыть рядом могилу. Затем приказал привести д'Обиака. И совместно с несколькими своими гвардейцами обвинил его в убийстве Марсе, признал виновным и приговорил к смерти.

Обиака отвели к виселице и повесили; едва он скончался, тело срезали и похоронили.

Узнав об этом, Марго разразилась громкими рыданиями, но предавалась горю недолго, поскольку надо было готовиться к поездке в Юссон.

— Обиак умер, — причитала она. — Жаль, что и я не умерла. Неужели никто не сжалится надо мной, не даст мне легкого яда, который наверняка унесет меня из жизни?

Яда ей никто не дал; и Марго поехала из Ибуа в Юссон.

Марго в отчаянии расхаживала по своему жилью. Бежать из Юссона невозможно, крепость стоит на скалистом холме. Замок обнесен четырьмя линиями укреплений и считается одной из самых надежных тюрем во Франции.

Она писала письма брату и матери; писала Гизу.

«Для защиты жизни и свободы у меня осталось только перо», — скорбела она.

Канийак часто приходил к Марго; вначале она думала, что он шпионит за ней, потом однажды заметила в его глазах знакомый блеск. И втайне возликовала.

Канийак влюбился в нее.

— Присядьте рядом со мной, — сказала Марго. — Хоть вы и мой тюремщик, мы вполне можем быть друзьями.

Он повиновался.

— Ваше величество, вы содержитесь здесь не по моей воле.

— А я думала, вам нравится быть моим тюремщиком.

— С одной стороны, это верно, потому что в роли тюремщика я могу служить вам, заботиться, чтобы вы не страдали от неудобств.

Она легонько положила ладонь на его руку.

— Да, вижу, вы мой истинный друг.

Канийак придвинулся поближе.

«Ты никогда не станешь моим любовником, одноглазый кавалер, — подумала она, — но почему бы тебе не помочь мне бежать отсюда?»

— Я расскажу вам, почему брат меня ненавидит, — сказала она, отодвигаясь, но продолжая улыбаться.

Рассказ у Марго вышел, как всегда, великолепно; от истины она не отступала только в главном, и потому представала героиней. Речь она вела о том, как любила Генриха де Гиза и надеялась выйти за него замуж.

Канийак зачарованно слушал; наконец она поднялась и сказала:

— Я утомилась, но прошу вас, дорогой маркиз, приходите еще поговорить со мной. Ваше общество весьма утешительно для несчастной пленницы.

Марго принимала Канийака ежедневно. Он надеялся стать ее любовником, и подчас она давала ему понять, что цель его близка; однако цели своей он так и не достиг.

Марго внушала ему, что истинным героем Франции является Генрих де Гиз, что единственное достойное дело — это поддержка Лиги. Она сама стоит за Лигу и хотела б видеть маркиза на своей стороне, потому что очень восхищается им.

Канийак с каждым днем все сильнее влюблялся в Марго, и ему казалось, что если б он стал ее любовником и трудился вместе с ней, к вящей славе Гиза, то оказался бы в лучшем положении, чем теперь, на службе у изнеженного короля, приберегающего все почести для своих любимчиков.

Сперва маркиз предложил ей помочь связаться с Гизом, потом объявил, что тоже стоит за Гиза и Лигу.

Но у Канийака была жена. Услышав об очаровании Марго, она явилась к ней вместе с мужем посмотреть, отчего он проводит столько времени у королевы.

Марго сразу же признала в маркизе де Канийак властную женщину, которую нужно задабривать, и поэтому решила с ней подружиться. Пустила в ход все свое обаяние, и вскоре маркиза была так же очарована пленницей, как ее муж.

Благодаря привязанности Канийака Марго разрешали держать при себе свои драгоценности, и она стала делать подарки маркизе.

— Примерьте это ожерелье. Как оно вам идет! Дорогая маркиза, вы пропадаете здесь. Ваше место при французском дворе.

Маркиза, хоть уже и немолодая, оказалась очень падка на лесть; однако маркиз был недоволен дружбой жены с Марго, потому что, когда бы ни хотел побыть с королевой наедине, к ним присоединялась его супруга.

Обрадованная таким оборотом событий, Марго предлагала маркизе примерять свои платья, и обе восхищались результатом. Она вновь и вновь уверяла тщеславную женщину, что она пропадает в Юссоне, что место ее в Лувре.

— Нет-нет, — восклицала она, — не снимайте это платье. Теперь оно ваше. Вам оно идет больше, чем мне.

Таким образом маркиз де Канийак и его жена стали преданными рабами королевы; оба с готовностью верили всему, что она говорила; поэтому трудностей с отправкой писем Гизу не было, и Марго могла обрисовать ему свое положение.

«Пришли мне войска, — писала она, — и я стану правительницей Юссона. Для нас обоих, дорогой, это будет победой; Юссон превратится в оплот Лиги. С этим письмом я отправляю к тебе в Орлеан Канийака. Подержи его там, пока город не станет моим, хоть он и готов служить мне, но может насторожиться при появлении солдат и испугаться короля».

Марго без труда уговорила Канийака доставить это письмо и осталась в обществе маркизы.

Гиз с радостью исполнил ее просьбу. Однажды, когда Марго сидела с маркизой, появились войска. Она вышла приветствовать их; командир встал перед ней на колени и сказал, что он и его солдаты прибыли служить ей в знак преданности герцога де Гиза.

Торжествующая Марго приказала им занять крепость, и они сделали это без труда; когда стало ясно, что произошел переворот и Юссоном правит Марго, никто особенно не встревожился, поскольку с ней давно не обращались как с пленницей.

Маркиза пришла поздравить королеву в одном из самых вычурных платьев Марго, на пальцах ее сверкали перстни, подаренные недавней поднадзорной.

— Я рада, — воскликнула она. — Вполне справедливо, что вы избавлены от положения, в которое поставил вас брат.

— Вот и прекрасно, — сказала Марго. — Теперь верните мне перстни, браслет и ожерелье.

— Вернуть…

— Разумеется. Я дала их вам только на время. И снимите это платье. Оно очень неудобно для путешествия.

— Ваше величество, я ничего не понимаю.

— В таком случае объясню. Вы уже не моя тюремщица, мадам маркиза. Мне больше не нужно говорить вам нелепые комплименты. Отсюда вы немедленно уедете и ничего из моих вещей с собой не возьмете.

Она хлопнула в ладоши, и вперед вышли несколько фрейлин.

— Отведите маркизу к ней домой, — распорядилась Марго. — Помогите снять это платье и принесите все остальные, принадлежащие мне, вместе с драгоценностями, которые маркиза носила последнее время. Понятно?

— Да, ваше величество.

— Прощайте, мадам маркиза.

Марго царственно повернулась и ушла.

Вскоре после отъезда маркизы в крепость вернулся ее муж. Канийак отвез письмо королевы Гизу, тот задержал гонца дольше, чем он рассчитывал; но Канийаку это казалось проявлением дружеских чувств со стороны великого герцога, и теперь он возвращался, чтобы получить награду. В том, что награда будет, маркиз не сомневался. Марго на это намекала. Обмануть бдительность супруги ему как-нибудь удастся.

У въезда в крепость Канийак с изумлением увидел стражу.

— Что это значит? — спросил он.

— Простите, месье маркиз, но королева велела никого не впускать.

— Королева велела… но вы же знаете, кто я. Доложите ей о моем возвращении.

— Мне приказано не покидать пост, но я вызову пажа.

— Тогда вызовите побыстрее.

Канийак с нетерпением ждал, когда паж вернется.

— Королева не может принять маркиза, — гласил ответ пажа.

Маркиз встряхнул его и спросил, что это значит.

Вскоре он узнал, что Марго теперь правительница Юссона, ставшего оплотом Лиги, и в услугах маркиза де Канийака больше не нуждается, что королева отобрала у его жены все принадлежащие ей земли.

Марго называла себя королевой Юссона. И считала, что ни брат, ни муж, всецело занятые войной, ее не потревожат.

Теперь она может жить как хочет, и первым делом подыщет подходящего любовника.

Любимый Обиак погиб уже давно, пора его забыть. Для этого надо влюбиться в другого.

Достичь этого будет несложно. Она любвеобильна, а в крепости немало красивых мужчин.