ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

В первые я встретилась с Карлом Циммерманом в доме своего отца в Вестминстере, когда мне было одиннадцать лет. Я хорошо помню, как это произошло. Наша семья вместе со всеми жителями Лондона да и со всей страной праздновала начало нового царствования.

Старый король умер. В молодости, когда он носил титул принца Уэльского, он, казалось, притягивал к себе все скандальное и шокирующее, а людям нравится, когда их шокируют, и поэтому его считали яркой личностью. Став королем, он вел себя значительно рассудительнее, но ведь к тому времени он уже был зрелым человеком.

Сама я родилась в году, завершавшем столетие, и, по словам мамы, была еще слишком мала, чтобы запомнить, как праздновали снятие осады Мафикенга. А ведь матушка тогда стояла у окна нашего лондонского дома со мной на руках, наблюдая за бурным весельем, царившим внизу, и весь мой вид свидетельствовал, что я, без сомнения, в высшей степени довольна происходящим.

Вскоре после этого, по смерти своей матери, великой королевы Виктории, принц Уэльский стал Эдуардом VII. От окружающих я часто слышала, что, когда старой королевы не стало, прежние времена ушли навсегда. Теперь и сам Эдуард перешел в лучший мир, и мы приветствовали его сына Георга и королеву Марию как наших новых монархов.

Мой отец, Джоэль Гринхэм, представлял в парламенте марчлэндзский избирательный округ, что было традиционно для Гринхэмов со времен Георга II, когда они называли себя вигами, до наших дней, когда они стали именоваться либералами.

Я привыкла к приемам, поскольку родители часто устраивали их и в Вестминстере, и в Марчлэндзе, где у нас был, очаровательный дом, который я очень любила. В Лондоне они носили, как правило, политический характер. В гости приглашались в основном достаточно влиятельные, хорошо известные люди, которые вызывали мое жгучее любопытство. Совсем иначе приемы проходили в деревне, где гостями являлись владельцы соседних поместий и царила непринужденная атмосфера.

На лондонских приемах я находилась тайно.

Обычно я пряталась наверху у перил и могла все хорошо видеть, имея при этом возможность быстро отпрянуть назад, случись кому-то поднять на меня глаза. Родители знали о моем присутствии. Время от времени один из них смотрел вверх и делал незаметный жест рукой в знак того, что заметил меня. Роберту Дэнверу был тоже известен мой секрет, но Роберта считали почти членом семьи.

Отец и мать дружили с семьей Дэнверов. Моя мама и леди Дэнвер вместе росли, потом леди Дэнвер, которую я называла тетя Белинда, уехала на несколько лет в Австралию, а когда она вернулась и вышла замуж за сэра Роберта Дэнвера, ее отношения с моей матушкой возобновились. У тети Белинды росло двое детей, Роберт-младший и Аннабелинда. Оба они занимали в моей жизни очень большое место.

Роберт, один из самых славных людей, которых я когда-либо знала, был старше меня почти на пять лет. Он был высок и худ и несколько нескладен, словно, как говорила Аннабелинда, его собирали в спешке и некоторые части тела не слишком хорошо подогнали друг к другу. Но это каким-то образом придавало ему привлекательность. Он обладал мягким характером, и я относилась к нему с любовью с момента нашего знакомства.

Аннабелинда была старше меня на два года и ничуть не походила на своего брата, будучи беспокойной, непредсказуемой и чрезмерно возбудимой.

«Аннабелинда похожа на свою мать». Сколько раз я слышала эту фразу от собственной матушки.

Дэнверы жили в загородном поместье, а, приезжая в Лондон, останавливались у нас. Роберт со временем собирался взять управление поместьем на себя, и они с отцом посещали нас реже, чем Аннабелинда с матерью, которые явно предпочитали Лондон деревне.

Во время описываемого мною события Дэнверы всей семьей, гостили у нас. Сэр Роберт с тетей Белиндой присутствовали на приеме, а Аннабелинда расположилась на лестнице вместе с нами. Она уже превратилась в красавицу с темно-синими глазами, густыми черными волосами, с прелестной матовой гладкой кожей. Она была полна жизни и крайне склонна к авантюрам. По моим представлениям, тетя Белинда в юности была точно такой же и так же мучила мою маму, как теперь Аннабелинда мучила меня.

— Ты не должна позволять Аннабелинде управлять тобой, — говорила мне мама. — Имей собственное мнение. Не давай ей командовать. Она умеет подавлять других… совсем как ее мать, — добавляла матушка, и в ее голосе слышались отзвуки прошлого. Я понимала, что она имеет в виду, и твердо решила следовать ее совету.

Вечером, после того, как мы под присмотром моей гувернантки мисс Грант выпили свое неизменное молоко, Аннабелинда дала выход раздражению.

— Все это прекрасно для тебя, Люсинда, — сказала она. — В конце концов, тебе всего одиннадцать лет. Мне тринадцать, а со мной все еще обращаются как с ребенком.

— Но мы ведь можем наблюдать за появлением гостей, и это здорово, правда, Чарльз? — спросила я своего младшего брата.

— О да, — ответил он. — А когда они уходят в столовую, мы прокрадываемся вниз по лестнице в «укромное местечко» и ждем, когда Роберт принесет нам что-нибудь вкусненькое.

— Аннабелинда все это знает, — сказала я. — Она ведь уже бывала у нас во время приемов.

— Это так весело, — добавил Чарльз.

— Весело? — резко сказала Аннабелинда. — Чтобы с тобой обращались как с ребенком… это в моем-то возрасте!

Я внимательно посмотрела на нее. Она, без всякого сомнения, не выглядела ребенком.

— Аннабелинда рано сформируется, — сказала как-то моя матушка.

Так и случилось.

«Подобно своей матери, она родилась уже вполне сформировавшейся женщиной». Я снова цитирую мою маму, чьи высказывания об Аннабелинде, отражающие глубокое понимание натуры последней, часто походили на предостережения.

— Я приехала не для того, чтобы подсматривать за гостями через перила, — продолжала Аннабелинда. — Это слишком по-детски.

Я пожала плечами, предвкушая удовольствие, которое получу. Приглашенные поднимутся по широкой лестнице в гостиную, где, стоя под большой — люстрой, их будут встречать мои родители. Гостиная и столовая располагались на втором этаже, а на верху лестницы находилась площадка, где гости вели общую беседу. Именно во время их пребывания там мы подглядывали за ними. Потом, когда все проходили в столовую, мы прокрадывались вниз в маленькую комнату. Там мы ждали. В комнате стояли стенные шкафы, несколько стульев и стол, вокруг которого мы весело рассаживались и поедали все, что ни принес бы нам Роберт. Он пробирался к нам с подносом, на котором могли находиться бисквит, пропитанный вином и залитый сбитыми сливками, мороженое или еще какие-нибудь деликатесы. Он оставался в этой комнате, прозванной нами «укромным местечком», пока мы ели. Это были лучшие минуты вечера, и, по-моему, Роберт получал от них не меньшее удовольствие, чем мы.

После ухода мисс Грант мы заняли наши позиции у перил, и Аннабелинда присоединилась к нам. Она не объяснила, почему передумала. Она просто сидела на корточках рядом с нами, отпуская критические замечания по поводу внешнего вида присутствующих дам, сосредоточив, однако, почти все свое внимание на мужчинах.

Когда гости пошли ужинать, мы приготовились к самой захватывающей части вечера. Мы молча спустились на цыпочках вниз по лестнице, ускорив шаг под люстрой, прошли к концу лестничной площадки и поднялись на четыре ступеньки вверх к «укромному местечку». Как я и ожидала, почти сразу же появился Роберт с подносом, на котором стояли четыре стеклянных чашки со сбитыми с вином и сахаром сливками. Он уже догадался, что здесь будет и Аннабелинда.

Ей было немного неловко, что ее застали в компании малышей. Только «падение» ее брата Роберта с еще большей высоты несколько примиряло ее с этим, хотя, казалось, сам он своего «падения» не заметил.

Мы уселись за стол, чтобы насладиться сбитыми сливками.

Чарльз сказал:

— А я знал, что будут взбитые сливки. Я слышал, как о них говорила кухарка. Правда, она ворчала, что такой десерт не в духе времени.

Никто не обратил на его слова внимания. Бедный Чарльз! Но когда ты младше всех, то привыкаешь к этому, к тому же у Чарльза был очень веселый нрав. Он с наслаждением принялся смаковать взбитые сливки.

— Я принес тебе порцию с добавкой, — сообщил ему Роберт. — Подумал, что она может тебе понадобиться.

— Спасибо, — ответил Чарльз, выражая свою благодарность лучезарной улыбкой.

— О чем говорят там внизу? — спросила Аннабелинда.

— Главным образом о политике, — ответил Роберт.

— Неужели продолжают обсуждать недавние выборы? — спросила я.

— Да, хотя главная причина возникших затруднений — палата лордов.

— Как обычно, они выступают против любых действий правительства, сказала я.

— Возможно, новый король предпримет что-нибудь в этом направлении, предположила Аннабелинда.

— Теперь у нас конституционная монархия, — напомнила я ей, — и палата лордов не играет такой важной роли, как палата общин, хотя и необходимо, чтобы принимаемые законы одобрялись ими.

Мой отец говорит, что, возведи мистер Асквит больше людей в звание пэра, он получил бы перевес в свою пользу.

Аннабелинда зевнула, а я продолжала:

— С твоей стороны, Роберт, просто замечательно принести нам все это.

— Ты же знаешь, я всегда так поступаю на приемах.

— Знаю… и мне это нравится.

Роберт улыбнулся.

— Дело в том, — сказал он, — что на самом деле я больше люблю находиться здесь, чем на приеме.

— Герберт Генри Асквит (1852–1928) один из лидеров либеральной партии, премьер-министр в 1908–1916 гг. (Прим. ред.) — Мне бы хотелось еще немножко добавки, — признался Чарльз.

— Что? Да ты обжора! После такой огромной порции… — сказала я.

— Возьми мою, — предложил Роберт, что Чарльз и сделал со словами «Раз ты уверен, что не хочешь, обидно, если сливки пропадут».

В этот момент мне послышались шаги за дверью.

Я прислушалась.

— В чем дело? — спросил Роберт.

— На лестнице кто-то есть. Я слышала, как скрипнула половица. Она всегда скрипит как раз около «укромного местечка».

Я подошла к двери и открыла ее. За ней находился молодой человек. Казалось, мое появление напугало его. За те несколько секунд, что мы стояли, уставившись друг на друга, я успела заметить, что у него очень светлые волосы и светло-голубые глаза. На нем был вечерний костюм, и я поняла, что это один из приглашенных.

— Вы заблудились? — спросила я.

— Да… да… я заблудился. — Он говорил с едва заметным акцентом.

Роберт и остальные уже подошли к дверям нашего «укромного местечка». Молодой человек смотрел на нас.

— О, — сказал он, — мне очень жаль. Я не понимаю, как попал сюда. Я запачкал во время еды свой пиджак и решил, что должен почистить его, пока никто не заметил. Я нашел дорогу в одно… небольшое помещение… и замыл одежду. Вышел оттуда… и теперь не знаю, где нахожусь. Заблудился.

— Вы пытались вернуться в столовую. Этот так удобно расположенный поблизости от парламента дом полон странных укромных уголков и закоулков. Я знаю, где вы повернули не туда. Но теперь вы почти вернулись на правильный этаж. Я покажу вам дорогу.

— Вы очень добры.

Аннабелинда внимательно изучала молодого человека.

— Заходите и присядьте на минуту, — сказала она. — Вам ведь не приходилось бывать в этом доме раньше, правда?

— Нет. Это мой первый визит. Я приехал в Англию всего две недели назад.

— Откуда? — спросила Аннабелинда.

— Из Швейцарии.

— Как интересно… все эти горы и озера.

Незнакомец улыбнулся ей, чуть успокоившись.

— Как вас зовут? — спросила я.

— Карл Циммерман.

— А меня зовут Аннабелинда Дэнвер, — вмешалась Аннабелинда. — Это мой брат Роберт. А Люсинда и Чарльз Гринхэмы живут здесь.

— Теперь, — сказал с улыбкой Карл Циммерман, — мы все познакомились.

— Нас не пригласили на прием. Они считают нас всех слишком маленькими… кроме Роберта, конечно. Но он принес нам взбитые сливки.

Улыбка молодого человека стала еще шире.

— Понимаю. И я счастлив, что встретил вас.

— Вы известный дипломат? — спросила Аннабелинда.

— Нет. Это мое первое назначение.

— И вы заблудились на лестнице! — с усмешкой сказала Аннабелинда.

— Заблудиться может каждый, — промолвила я.

— Со мной это происходит постоянно, — добавил Роберт.

— Вы надолго в Лондон? — спросила Аннабелинда.

Карл Циммерман пожал плечами.

— Не знаю точно.

— Надо быть довольно важным лицом, чтобы вас пригласили сюда, продолжала Аннабелинда.

Молодой человек опять пожал плечами.

— Я здесь вместе со своим коллегой. Этим приглашением я обязан ему.

— Вас могут хватиться? — спросила я.

— О, сейчас гости будут выходить из столовой, — сказал Роберт. Идемте со мной. Я провожу вас обратно.

— Спасибо. Это очень мило с вашей стороны.

Аннабелинда была недовольна. Она бросила на брата сердитый взгляд, но молодой человек уже следовал за Робертом к двери.

— Спасибо за взбитые сливки, — сказала я, и Роберт ответил мне улыбкой.

— Спасибо за гостеприимство, — сказал молодой человек. — Благодарю вас всех.

И они с Робертом вернулись к гостям.

— Именно тогда, когда разговор начал становиться интересным, проворчала Аннабелинда. — Право же, Роб умеет испортить удовольствие другим.

— Он был прав, — встала я на его защиту. — Гостя уже могли искать, и он попал бы в неловкое положение, ведь, наверное, для него все эта внове.

— Я хотела, чтобы он остался. Было интересно.

Ну ладно… ничего не поделаешь. Я иду в свою комнату.

Она ушла, а мы с Чарльзом пошли в наши.

— Взбитые сливки были хороши, — сказал Чарльз напоследок. — И мне все равно, что они не в духе времени.

Что же до меня, то, кажется, я испытывала то же чувство легкого разочарования, что и Аннабелинда.

Я узнала новости только на следующее утро. Их сообщила мне одна из наших горничных Милли Дженнингс, когда принесла горячую воду.

— Ох, какие неприятности, мисс Люсинда! Ночью приезжала полиция. Как раз в полночь. Хозяйка обнаружила пропажу, когда все гости уже разъехались.

— О чем вы говорите, Милли? — спросила я.

— О краже со взломом, мисс, вот о чем. О ней узнали, когда мадам поднялась в свою спальню.

Она увидела, что один из ящиков открыт и кто-то рылся в ее драгоценностях. Несмотря на поздний час, вызвали полицию. Значит, вы ничего не слышали? Однако вы спите как убитая, мисс.

— Кража со взломом! Вчера вечером! Получается, что нас ограбили во время приема.

— Полиция тоже так считает. Кажется, пропали изумруды хозяйки…

Я решила встать и выяснить все сама. Поэтому по возможности быстро умылась и, одевшись, спустилась вниз, чтобы найти матушку. Она уже пила кофе в столовой.

— Мама, что случилось? — спросила я., Она подняла брови.

— Похоже, что прошлым вечером нас ограбили.

— Милли мне рассказала. Она говорит, что взяли твои изумруды.

— Пропали некоторые из моих драгоценностей.

— И это произошло во время приема!

— Самое подходящее время, по-моему.

— Милли сказала, что вызывали полицию.

— Да, они были здесь ночью и скоро появятся снова.

— Как это могло произойти?

— Очевидно, воры проникли в дом через открытое окно нашей спальни. Они успели побывать и в кабинете твоего отца.

— Они украли в нем что-нибудь?

— Да нет. Там нет ничего ценного… кроме ножа для разрезания бумаги с сапфирами на рукоятке.

Они не обратили на него внимания. Видимо, их спугнули раньше, чем они взялись за работу по-настоящему, и они предпочли скрыться. Наверное, вы ничего не слышали? Что вы делали после того, как покончили со взбитыми сливками, которые принес Роберт? Я видела, как он выскальзывал с подносом из столовой.

— Мы просто ели их. Ах да, на лестнице у «укромного местечка» появился один человек.

— Что?

— Он чем-то испачкал свой пиджак и пошел замыть пятно, но по дороге обратно в столовую заблудился.

— А, понимаю. Кто это был?

— Некто по имени Карл Циммерман.

— Я его помню. Он пришел с кем-то из посольства. Весьма застенчивый молодой человек.

— Да. Именно такое впечатление у меня и создалось.

— А слышали ли вы что-нибудь подозрительное? Шум или какие-то звуки наверху?

— Нет. Я легла спать и проснулась, когда вошла Милли.

— Я считаю, что мы должны радоваться, что не случилось чего-нибудь похуже. Неприятно думать, что какие-то люди рыскают по нашему дому… Просто мороз идет по коже.

Я согласилась с ней.

Потом появились полицейские. Аннабелинда надеялась, что ей будут задавать вопросы, слышала ли она что-нибудь после того, как мы накануне вечером расстались. Ей нравилось, когда на нее обращают внимание, и она была очень разочарована, когда полицейские ушли, не повидав ее.

* * *

Прошло два дня. Дэнверы собрались уезжать.

Меня это огорчало. Мне нравилось, когда у нас гостил Роберт. Ведь он был таким добрым и отзывчивым. К Аннабелинде я испытывала смешанные чувства, подобные тем, которые, как я понимала, испытывала мама к тете Белинде. Они привлекали нас, мы их любили и все-таки, в каком-то смысле, относились к ним с подозрением. Каждый раз, узнав об их предстоящем визите, я чувствовала радостное волнение, а после их приезда мне становилось немного не по себе. Причины крылись в несколько покровительственной манере поведения Аннабелинды, требовании от окружающих восхищения ею, желании всегда находиться в центре внимания и устранении со своего пути любого, пытающегося соперничать с ней.

Матушка прекрасно понимала меня, потому что испытала все это с Белиндой. Однако после отъезда Дэнверов всегда наступал спад, появлялось чувство легкой депрессии, жизнь казалась не такой интересной, и я ловила себя на том, что с нетерпением жду их возвращения. Аннабелинда была почти что частью меня, не слишком любимой, но без которой, как оказалось, мне трудно обойтись.

Мы как раз кончали завтракать. Сэр Роберт говорил, каким приятным было их пребывание в Лондоне и что мы все должны приехать погостить к ним в Хэмпшир. Отец ответил, что мы можем на некоторое время оказаться привязанными к дому из-за происходящего в палате лордов. Он также должен посвятить часть времени отстаиванию интересов марчлэндзкого округа. Нельзя пренебрегать своими избирателями.

— Легче вам снова приехать в Лондон, — сказала мама.

— Намного легче, — согласилась тетя Белинда. — Не беспокойся, милая Люси. Скоро тебе придется снова приютить нас. Я знаю, что Аннабелинда думает так же, правда, дорогая?

— Я люблю бывать в Лондоне, — пылко подтвердила Аннабелинда.

— Ну, значит, мы скоро вас увидим, — ответила мама.

В этот момент в комнату с совершенно не свойственной ей бесцеремонностью вошла миссис Черри, наша экономка. Она была очень взволнована.

— О, сэр… мадам… это Джэйн. Она только что нашла их.

Мы все вскочили, потому что миссис Черри держала в руках не что иное, как мамины браслет из изумрудов и кольцо, которые мы считали украденными.

— Миссис Черри! — воскликнула матушка. — Да где же?

Отец подошел к экономке и взял у нее драгоценности.

— Где их нашли, миссис Черри? — спросил он.

— В спальне… сэр… они запутались в подзоре кровати.

— Это… невозможно, — запинаясь, проговорила мама, — Они всегда хранились в шкатулке.

— Но Джэйн ведь нашла их, не так ли? — сказал отец.

— Да, сэр. Я приведу ее.

Мы все были поражены. Без всякого сомнения, перед нами находились украденные изумруды. Как же они могли попасть в подзор?

Но факт оставался фактом, мы вновь обрели пропавшие драгоценности, и следовало известить об этом полицию.

Все сошлись на том, что никакого ограбления не было, украшения забыли положить в шкатулку, а потом они каким-то образом запутались в подзоре кровати. Видимо, окно забыли закрыть, и, вернувшись и найдя его открытым, мои родители решили, что произошла кража со взломом.

Перед полицейскими извинились за беспокойство и пожертвовали солидную сумму на благотворительность, связанную с полицией. Дело закрыли.

Поэтому я и запомнила так живо свою первую встречу с Карлом Циммерманом.

 

ПАНСИОН «СОСНОВЫЙ БОР»

Родиться в такой дружной семье было счастьем для меня. В эту раннюю пору моей жизни было замечательно чувствовать свою защищенность, зная, что кроме родителей у тебя есть и другие близкие люди, такие, как тетя Ребекка со своим семейством в Корнуолле, где я иногда проводила праздники, или Картрайты, родственники мужа тети Ребекки, которые всегда очень тепло относились ко мне.

Тетя Ребекка приходилась маме сводной сестрой, и они были очень привязаны друг к другу.

Нравился мне и дядя Джеральд, брат моего отца.

Он служил в гвардии, имел чин полковника, был женат на тете Эстер, весьма энергичной даме, полностью посвятившей себя мужу и своим двум сыновьям, моим кузенам Джоржу и Гарольду.

Кроме родственников круг близких людей включал Дэнверов и отца тети Белинды Жана-Паскаля Бурдона, обаятельного и несколько загадочного человека, окруженного в моих глазах почти сатанинской аурой.

Самым близким мне человеком была мама, хотя между отцом и мной тоже существовала большая привязанность. Я восхищалась им, чрезвычайно уважаемым членом парламента. Вечно занятый, он находился то в Лондоне, то в палате общин, то в Марчлэндзе, где «нянчился» со своими избирателями. Когда в палате заседали допоздна, мама обычно не ложилась спать, ожидая отца с легким холодным ужином, чтобы они могли обсудить сегодняшние выступления. Я слышала от кого-то, что эту привычку она переняла от миссис Дизраэли, которая вела себя так с великим Бенджамином.

Когда-то мама делала это для своего отца, тоже члена парламента. Именно тогда она и познакомилась с Гринхэмами и вышла замуж за одного из них, хотя их семьи дружили еще со времен ее детства.

Мой отец пользовался у всех исключительным уважением. Очень часто после произнесенной в палате речи или какого-нибудь публичного выступления его высказывания цитировались в газетах.

Но хотя его партия пришла к власти в 1905 году, он никогда не входил в кабинет министров. И никогда к этому не стремился.

Несмотря на то что он был обычным любящим отцом, его окружала некая таинственность. Например, ему часто случалось уезжать, и я никогда не знала точно, куда он едет и когда вернется.

Я так до конца и не понимала, известно ли это даже маме. В любом случае, она никогда ничего не рассказывала.

— Отец уехал по государственным делам, — говорила она, но я, хорошо изучившая ее, замечала ее беспокойство и неизменное облегчение, когда он возвращался.

Папа был хорошим человеком, и я горячо любила его. Правда, отца несколько отдаляло от меня то, что я чувствовала в нем что-то непонятное мне, чего никогда не было с мамой. Но эта тайна, неопределенная и смутная, всегда оставалась.

Как-то я сказала маме, что довольна своим именем «Люсинда», потому что ее тоже зовут Люси и мы как бы являемся частью друг друга. Матушка растрогалась и сказала, что всегда хотела иметь дочь, и день, когда я родилась, стал счастливейшим в ее жизни. А как отличалась ее жизнь от: моей! У нее в ранней юности не было такого чувства защищенности, создаваемого любящими родителями и множеством близких родственников.

— Тетя Ребекка заменила мне мать, — сказала как-то матушка. — Я часто думаю, что стало бы со мной, если бы не она.

В ту раннюю пору жизни моя мать не знала, кто ее отец, и только много позднее обнаружила, что это известный политический деятель Бенедикт Лэнсдон и они с Ребеккой сводные сестры.

Узнав о своем родстве, матушка сблизилась со своим отцом Бенедиктом Лэнсдон ом. Она часто рассказывала о нем, сначала светясь от гордости, а потом переполняясь печалью, потому что однажды, когда он садился в свой экипаж, чтобы поехать в палату общин, его застрелил ирландский террорист. Матушка находилась рядом, когда это произошло.

Я пыталась представить себе, что испытываешь, когда убивают твоего отца, когда жизнь любимого человека внезапно обрывается на твоих глазах. Мне кажется, что моей матери так никогда и не удалось до конца от этого оправиться. С этого выстрела началась полоса немыслимых горестей, пока она не обрела счастья с моим отцом.

Это был ее второй брак, но она никогда не говорила о своем первом замужестве, и я понимала, что не должна ни о чем спрашивать. Она неохотно рассказывала о том времени.

Как-то матушка с глубоким чувством произнесла:

— Наверное, стоит пройти через страшные испытания, ведь они учат тебя ценить по достоинству настоящее счастье, что, возможно, не дано людям, никогда не страдавшим.

Я радовалась, что она вышла замуж за моего отца и все ее горести остались позади.

Я сказала ей:

— Теперь у тебя есть мы… мой отец… Чарльз и я.

— Я благодарю Бога за вас всех, — сказала матушка, — И, Люсинда, я так хочу, чтобы ты обрела счастье. Надеюсь, когда-нибудь у тебя будут дети и ты узнаешь, какую радость она могут принести.

Возможно, Дэнверы были нам даже ближе кровной родни. Тетя Белинда с дочерью могли появиться у нас в любое время, но иногда этому предшествовало короткое послание, извещавшее об их предстоящем визите. Как-то раз я услышала слова миссис Черри, что Дэнверы смотрят на наш дом как на гостиницу и ее удивляет, как хозяйка это допускает.

Изредка я гостила в Хэмпшире, где сэр Роберт владел огромным поместьем. Пребывание там всегда доставляло мне огромное удовольствие. Каддингтон Мэйнор построили значительно раньше нашего дома в Марчлэндзе, еще до войн Алой и Белой розы. Семья Дэнверов жила в нем с самого начала.

Они процветали в момент восшествия на престол Генриха VII и продолжали преуспевать при Тюдорах. На протяжении всей войны роз Дэнверы неизменно поддерживали Ланкастеров, и резные изображения Алой розы украшали в доме стены, камины и лестницы.

Меня заинтересовала картинная галерея в поместье. Аннабелинда только пожала плечами, когда я хотела расспросить ее о людях, изображенных на портретах.

— Они все умерли, — сказала она. — Мне нет дела до них. Мне хочется, чтобы мы жили в Лондоне.

Но мой отец никогда не согласится на это. В этом единственном вопросе он непоколебим.

— Ну, это не удерживает тебя и твою маму от поездок, — сказала я.

Мои слова рассмешили Аннабелинду. Она относилась к своему отцу слегка снисходительно, и, думаю, тетя Белинда испытывала к мужу такое же чувство. Сэр Роберт оплачивал их причуды и не мешал развлекаться. Роберт немного походил на отца. Я интересовалась прошлым больше их всех, и Роберт разделял мое увлечение.

Так как наша семья дружила с Дэнверами, мы, конечно, были знакомы и со знаменитым французским дедушкой Аннабелинды, Жаном-Паскалем Бурдоном.

Он совершенно не походил ни на одного человека, известного мне. Он приходился братом тете Седеете, чей дом в Лондоне находился недалеко от нашего. Эта скромная женщина вышла замуж за Бенедикта Лэнсдона после смерти моей бабушки и была его женой в момент убийства. Хотя в это трудно поверить, но брат Селесты был отцом тети Белинды. Мать тети Белинды работала служанкой в доме Бурдонов, и, чтобы избежать скандала, рождение ребенка держали в тайне много лет.

Хорошо зная Аннабелинду, я чувствовала, что мне очень многое известно и о тете Белинде, ведь они были так похожи. Тетя наверняка пришла в восторг, узнав, что она дочь этого обаятельного человека.

Жан-Паскаль Бурдон был богат, утончен и совершенно не похож ни на кого из наших знакомых.

Он стал покровительствовать Белинде, узнав, что она его дочь, и именно в его замке неподалеку от Бордо она познакомилась с сэром Робертом Дэнвером.

Покровительство Жана-Паскаля распространилось и на внучку, и излишне говорить, что она была от него в восторге. Аннабелинда проводила каждый год с дедушкой около месяца, обычно во время сбора винограда, а в последнее время и я стала ездить к Жану-Паскалю Бурдону вместе с ней.

Сначала это не очень обрадовало маму. Тетя Ребекка была довольна не больше нее. Но Аннабелинде хотелось, чтобы я составила ей компанию, и тетя Белинда сказала:

— Почему это Люсинда не должна ехать? Ты не можешь навсегда привязать ребенка к своей юбке, Люси. Настало время и ей немного посмотреть мир.

Пусть раскрепостится. У нее и так нет живости Аннабелинды.

И, когда пришло время, я отправилась во Францию и была очарована замком, таинственным парком вокруг него, а главным образом, самим Жаном-Паскалем Бурдоном.

За два года до моего десятилетия он женился на женщине примерно своего возраста, принадлежащей к высшей французской аристократии, что уже не особенно ценилось в наши дни, но, по крайней мере, напоминало о предреволюционном величии.

Его брак несколько примирил маму и тетю Ребекку с моими визитами во Францию. Герцогиня, безусловно, следила, чтобы в доме соблюдались приличия, и меня к тому же отпускали с Аннабелиндой.

Я мечтала об этих поездках. Мне нравилось бродить по парку и сидеть у озера, наблюдая за лебедями. Мама как-то рассказала мне о черном лебеде, жившем на озере в дни ее юности и терроризировавшем всех, кто приближался к воде.

Его прозвали Дьяволом, а его подругу, настолько же кроткую, насколько он был свиреп, окрестили Ангелом.

Лебедь однажды пытался напасть на маму, и ее спас Жан-Паскаль.

Меня всегда радушно принимали в замке. Жан-Паскаль имел обыкновение разговаривать с нами, как со взрослыми. Аннабелинде это нравилось.

Дедушка и герцогиня были единственными людьми, перед которыми она испытывала благоговейный страх.

Однажды, когда мы сидели у озера, к нам присоединился Жан-Паскаль. Он сказал мне, что прекрасно помнит мою матушку, которая как-то приезжала погостить в замок вместе с тетей Белиндой.

— Это был ее единственный визит, — сказал он. — Она всегда относилась ко мне немного настороженно. Совершенно несправедливо, конечно. Я испытывал к ней нежность. Я так обрадовался, когда она вышла замуж за твоего отца. Он как раз тот человек, который ей нужен. Ее первое замужество…

Жан-Паскаль покачал головой, и я промолвила?

— Она никогда не говорит об этом.

— Нет. Лучше о нем забыть. Я всегда считал, что Лучше всего забывать о неприятных вещах.

Именно так мы все и должны поступать.

— Не всегда легко забыть.

— Требуется практика, — признал Жан-Паскаль.

— А вы практиковались?

— Так много, что весьма преуспел в этом искусстве, маленькая Люсинда. Именно поэтому ты видишь меня таким довольным жизнью.

Жан-Паскаль, как всегда, рассмешил меня. Он производил впечатление несколько порочного человека, который в силу этого понимает слабости других и не судит их так сурово, как некоторые.

— Остерегайся святош, — как-то сказал он. — Остерегайся мужчину или женщину, которые похваляются своими высокими принципами. Он или она часто не могут жить, придерживаясь их, и поэтому очень жестоки к другим. Проживи свою жизнь наилучшим образом, а под этим я подразумеваю: наслаждайся ею сама и позволь другим делать то же самое.

Потом Жан-Паскаль рассказал мне, что как-то утром, придя на озеро, нашел бедного старого Дьявола с головой, погруженной в воду. Это было совершенно необычно. Он не сразу осознал, что произошло, закричал, взял палку и стал баламутить воду, но лебедь не шевельнулся. Бедный Дьявол! Он умер. Пришел конец его господству.

— Меня сильно огорчила его смерть, — добавил Жан-Паскаль.

— А его подруга, бедный маленький Ангел?

— Она тосковала по старому тирану. Некоторое время плавала по озеру в одиночестве, но не прошло и года, как и она умерла. Теперь, как видишь, у нас белые лебеди. Не правда ли, они красивы и к тому же миролюбивы? Теперь не надо, подходя к озеру, держать наготове палку, чтобы отразить внезапное нападение. Но что-то ушло. Странно, не правда ли? Как мы любим злодеев этого мира!

Несправедливо, но порок иногда кажется привлекательнее добродетели.

— Могут ли плохие вещи привлекать больше, чем хорошие? — спросила я.

— Увы, в этом порочность мира! — ответил со вздохом Жан-Паскаль.

Он был прекрасным рассказчиком, и я воображала, что ему интересно разговаривать со мной. Я даже не сомневалась в этом, когда Аннабелинда начинала немного ревновать меня к своему дедушке.

Меня бы очень разочаровало, если бы я не смогла раз в год поехать во Францию.

Иногда в замок приезжала тетя Белинда. Я видела, что это доставляет удовольствие ее отцу. Герцогиня тоже находила ее общество приятным. Жан-Паскаль после женитьбы устраивал очень много приемов, на которых часто присутствовали люди с громкими титулами.

— Они ждут еще одну революцию, чтобы вернуть свое прошлое высокое положение, — заметила как-то Аннабелинда.

Когда мы находились в замке, предполагалось, что мы будем говорить по-французски. Считалось, что это пойдет нам на пользу. Жан-Паскаль смеялся над нашим произношением.

— Вы должны разговаривать по-французски так же бегло, как я по-английски, — говорил он. — Это делают все образованные люди, кроме крестьян и англичан.

Вопрос об образовании встал в 1912 году, когда мне исполнилось тринадцать лет.

Под давлением тети Белинды сэр Роберт согласился, что Аннабелинда отправится учиться в Бельгию. Школа, выбранная для нее, принадлежала француженке, знакомой Жана-Паскаля и, естественно, аристократке. Девочки покидали эту школу, в совершенстве владея французским, полностью подготовленные к пребыванию в высшем обществе, возможно, не блистая научными познаниями, но счастливо обладая всеми светскими достоинствами.

Аннабелинду переполнял энтузиазм, и не хватало лишь одного, чтобы предложение получило ее безоговорочное одобрение. С легким удивлением я узнала, что речь идет обо мне. Аннабелинде всегда была необходима компания, и она настаивала, чтобы я отправилась с нею.

Моя мама сначала воспротивилась.

— Так далеко! — сказала она. — И так надолго!

— Не дальше Шотландии! — воскликнула тетя Белинда.

— Мы не обсуждаем сейчас поездку в Шотландию.

— Но ты же должна подумать о своем ребенке.

Интересы детей всегда должны стоять на первом месте, — прибавила лицемерно тетя Белинда, чем довела матушку до белого каления, потому что у Белинды первое место всегда было занято ею самой.

Свое мнение высказала и тетя Селеста.

— Мне хотелось бы, чтобы Люсинда получила хорошее образование, сказала она. — По словам брата, у школы прекрасная репутация. Там учатся девочки из лучших семей Европы.

— Неплохие школы есть и в Англии, — ответила мама.

Матушку почти убедил отец, который считал, что девочке не повредит провести около года в школе за границей.

— Нет ничего полезней для совершенствования языка, там преподают также и немецкий. У нее будет правильное произношение, а это имеет огромное значение.

Мне хотелось поехать, ведь я знала, что рано или поздно должна покинуть дом и поступить в школу. Я подумала и о том, что Аннабелинда совсем зазнается, получив образование на континенте. Я уже переросла гувернанток и знала почти столько же, сколько и они. С каждым днем желание поехать с Аннабелиндой становилось все сильнее.

Мама понимала это и пребывала в нерешительности.

Тетя Селеста, которая мало говорила, но очень многое понимала, сознавала, что в глубине души маму смущало то, что я буду находиться вблизи Жана-Паскаля, которому она не доверяла.

— Герцогиня высокого мнения об этой школе, — сказала тетя Селеста маме. — Она приглядит за девочками. Я тоже знаю мадам Рошер. Это очень одаренный педагог. Заметь, школа не так уж близко от замка: хотя у герцогини есть дом неподалеку от нее, они с Жаном-Паскалем останавливаются там только изредка. Этот дом находится не в Бельгии, а около границы, в Валансьене. Мадам Рошер очень ответственный человек, возможно, она немного строга, но в школе отличная дисциплина.

Не сомневаюсь, что Аннабелинде это пойдет на пользу… и Люсинде тоже. Они должны поехать вместе, Люси. Лучше, если они будут рядом.

В конце концов, в основном благодаря моим настойчивым просьбам, мама уступила.

Мне хотелось поехать, это казалось захватывающим, непохожим на все, что я делала до сих пор.

Кроме того, со мной будет Аннабелинда.

Итак… все решено. Мы с Аннабелиндой весь месяц волновались, готовясь к поездке, и третьего сентября 1912 года уехали из Англии в сопровождении тети Селесты.

Я нежно попрощалась с родителями и тетей Белиндой, приехавшими в Дувр проводить нас на паром через Ла-Манш. Мы направлялись в дом в Валансьене, чтобы переночевать перед отъездом в школу. Герцогиня уже ждала нас там. Школа находилась не слишком далеко от ее дома, на несколько миль западнее города Монс.

Мамина тревога стала чуть меньше, ведь нас сопровождала тетя Селеста, а Жан-Паскаль оставался в Мед оке, где его присутствие требовалось на приближающемся сборе винограда.

Тетя Селеста заверила маму и тетю Белинду, что герцогиня будет неустанно заботиться о нас. Учениц, имеющих родственников или знакомых, живущих недалеко от школы, иногда отпускали к ним на конец недели, и герцогиня, если мы захотим, предоставит нам такую возможность. Кроме того, Селеста и сама могла бы часто приезжать в Бельгию. Я слышала, как мама говорила, что ей редко доводилось видеть Селесту такой довольной, как сейчас, когда она принимает участие в заботах об Аннабелинде и обо мне.

— Жаль, что у нее нет своих детей, — прибавила она. — Ее жизнь сложилась бы совершенно иначе.

Мы сделали жизнь тети Селесты интересней, и, по правде говоря, несмотря на нежелание расставаться с родителями, я не могла сдержать радостное волнение при мысли о будущем, и примешивающиеся к нему опасения ни в малейшей степени не вредили этому. Я видела, что и Аннабелинда чувствует нечто подобное.

Переночевав в Валансьене, мы на поезде пересекли границу Бельгии. Герцогиня тоже присоединилась к нам. Поездка до Монса не заняла много времени, и скоро мы уже катили, в экипаже, преодолевая несколько миль от станции до школы.

Мы остановились возле большой сторожки у ворот. За ней я не видела ничего, кроме сосен. На стене из серого камня, тянувшейся, казалось, на протяжении многих миль, красовалась выкрашенная в белый цвет доска с выведенной черной краской надписью по-французски, гласившей: «Сосновый Бор. Пансион для девушек».

— «Сосновый Бор», — сказала Аннабелинда. — Какое красивое название, правда?

Из сторожки вышел мужчина и окинул нас всех испытующим взглядом.

— Это мадемуазель Дэнвер и мадемуазель Гринхэм, новые ученицы, сказала тетя Селеста.

Привратник поджал губы и сделал знак рукой продолжать наш путь.

— Непохоже, что он очень, рад нас видеть, — заметила я.

— Просто у него такая манера вести себя, — ответила тетя Селеста.

Мы ехали в экипаже по широкой аллее, по обе стороны которой густо росли сосны. Воздух был напоен ароматом хвои. Мы уже одолели около полумили, когда показалась школа.

У меня перехватило дыхание от изумления. Я не ожидала ничего подобного. Большое красивое здание, а на одной из ухоженных лужаек перед ним бил фонтан. Особняк наверняка простоял здесь уже несколько веков, на мой взгляд, по крайней мере, пять. Позднее я узнала, что дом построен в середине пятнадцатого века и Рошеры владеют им последние три столетия. Тридцать лет назад, будучи, без сомнения, предприимчивой двадцатилетней девушкой, мадам Рошер осознала, что если она хочет сохранить его, то должна найти какой-нибудь источник дохода. Открыть школу оказалось хорошей идеей, оправдавшей себя.

Я немного разбиралась в архитектуре благодаря нашему довольно старому дому в Марчлэндзе, да и особняк Дэнверов всегда интересовал меня. Зная о моем увлечении, Роберт раскопал мне в их библиотеке несколько справочников, и поэтому теперь я сразу поняла, что здание пансиона построено в готическом стиле.

— Какой старинный дом! — воскликнула я. — Как замечательно!

Остальные были слишком озабочены прибытием на место, чтобы обратить внимание на мои слова.

Мы вышли из экипажа и поднялись по шести каменным ступеням на крыльцо.

На обитой железом двери висел огромный дверной молоток в виде головы воина.

Тетя Селеста постучала, и через некоторое время засов отодвинули.

— Я мадам Лэнсдон с девочками, — сказала тетя Селеста.

Дверь медленно отворилась. За ней стоял мужчина. Он оглядел нас, кивнул, невнятно произнес какие-то непонятные мне слова и посторонился, давая нам войти. Селеста что-то сказала ему, он кивнул и исчез.

Тогда-то и произошла моя первая встреча с мадам Рошер. Она сама вышла к нам. Позднее я поняла, что этой чести мы удостоились благодаря присутствию герцогини, которую мадам Рошер приветствовала с соблюдением всех правил хорошего тона.

После милостивого снисхождения до Селесты, которая, как сестра Жана-Паскаля, также заслуживала некоторого внимания, владелица пансиона повернулась к нам.

— А это, должно быть, мои новые ученицы, — сказала она.

— Да, — ответила Селеста.

Несколько секунд мадам Рошер молча оценивала нас и покачивала головой. Я чувствовала, что Аннабелинда пытается казаться безразличной, но даже ей в присутствии мадам Рошер это не вполне удалось.

Хозяйка пансиона повернулась к тете Седеете и герцогине.

— Госпожа герцогиня, мадам Лэнсдон, не хотите ли выпить немного вина, чтобы освежиться после путешествия, пока девочки отправятся в спальни устраиваться на новом месте?

Герцогиня благосклонно кивнула, а тетя Селеста сказала, что это превосходная идея.

Мадам Рошер взмахнула рукой, и, как по волшебству, на лестнице появилась женщина.

— Это мадемуазель Артуа. — Мадам Рошер повернулась к герцогине и тете Седеете. — Мадемуазель Артуа — наша старшая воспитательница. Она проводит девочек. Они устроятся в своих апартаментах, а потом их приведут вниз проститься с вами перед отъездом. Если вы этого захотите, разумеется…

— Прекрасно, — промолвила тетя Селеста.

Мадемуазель Артуа было, по моей оценке, лет сорок пять. Она могла бы показаться чрезвычайно суровой, но после мадам Рошер произвела на нас впечатление мягкого человека.

Она говорила с нами по-английски, за что мы были ей благодарны, но, несмотря на прекрасное знание языка, ее произношение и интонации иногда мешали нам понимать ее.

Мадемуазель Артуа провела нас вдоль серых каменных стен холла, увешанных секирами и другим смертоносным оружием, к широкой лестнице.

Мы последовали за ней на второй этаж и попали в длинную галерею, где я с удовольствием бы задержалась, чтобы осмотреть старинные гобелены и портреты.

Нам пришлось подняться еще на несколько этажей, потому что спальни располагались на самом верху.

Мадемуазель Артуа сказала Аннабелинде:

— Вам полагается жить в отдельной комнате, потому что вам пятнадцать лет. Большинству девочек, когда им исполняется пятнадцать, предоставляется собственная комната. — Потом она повернулась ко мне. — Вам только тринадцать. Поэтому вы будете делить комнату с еще тремя ученицами… вашего возраста.

Пожалуй, я обрадовалась. Здесь царила сумрачная атмосфера, и мне было бы спокойнее в компании других девочек.

Мы шли по коридору, в который выходило много дверей. Проходя мимо одной из них, я заметила, что она полуоткрыта и из-за нее кто-то выглядывает в коридор. Я решила, что это одна из учениц, которой не терпелось взглянуть на вновь прибывших.

Мадемуазель Артуа вновь посмотрела на Аннабелинду.

— Я знаю, что вам уже пятнадцать, но, к сожалению, до конца семестра свободных комнат нет.

Вы будете жить вдвоем. Вполне возможно, что ваша соседка уже ждет вас.

Мы миновали еще несколько дверей и остановились перед одной из них. Воспитательница открыла ее, и девочка, сидящая на кровати, встала.

Она была пухленькой, с длинными черными волосами, завязанными сзади красной ленточкой. Я обратила внимание на ее блестящие темные глаза.

— Люсия, — сказала мадемуазель Артуа, — это Аннабелинда Дэнвер, которая, если не появится свободная комната, будет вашей соседкой до конца семестра.

Мадемуазель Артуа повернулась к Аннабелинде.

— Это Люсия Дуротти. Люсия итальянка. Вы будете помогать друг другу изучать языки.

Люсия и Аннабелинда с интересом рассматривали друг друга.

— Вы должны показать Аннабелинде, какой из шкафов ваш, и ответить на все ее вопросы, — сказала мадемуазель Артуа. — Я уверена, что ей захочется умыться и распаковать свои вещи. Покажите ей все, Люсия.

— Да, мадемуазель, — сказала Люсия, с улыбкой повернувшись к Аннабелинде.

— А теперь ваша очередь, — сказала мадемуазель Артуа мне, и мы вышли в коридор.

Наконец она остановилась перед дверью и открыла ее. В комнате находилась девочка.

— Вы здесь, Кэролайн, — сказала мадемуазель Артуа. — Это хорошо. Люсинда Гринхэм будет жить в вашей комнате. Вы покажете ей, где что находится, и поможете в случае необходимости.

Воспитательница повернулась ко мне.

— В этой комнате вас будет четверо: Кэролайн Эгертон, вы сами, француженка Ивонн Кастель и Хельга Спайгель из Австрии. Видите ли, мы считаем, что девочки разных национальностей должны жить вместе. Это помогает в изучении языков. Правда, нам не всегда это удается, потому что большинство девочек француженки или англичанки.

— Я понимаю, мадемуазель Артуа, — сказала я.

— Вас встречает Кэролайн, потому что она из Англии и с ней вы не будете испытывать неловкости на первых порах. Теперь я оставлю вас. Кэролайн покажет вам ваш шкаф, а перед отъездом родных вы сможете спуститься вниз, чтобы попрощаться с ними. Я пришлю кого-нибудь, чтобы показать вам дорогу, — мадемуазель Артуа посмотрела на часы, приколотые к блузке, — ну, скажем… через пятнадцать минут. Этого времени вам должно хватить.

Когда старшая воспитательница ушла, Кэролайн и я несколько минут стояли, рассматривая друг друга. У моей соседки били карие глаза, каштановые волосы и милая улыбка, и я почувствовала, что мы с ней подружимся. Она показала мне, куда повесить одежду, и помогла распаковать вещи, спросила, откуда я приехала, чем занимается мой отец и почему со мной еще одна девочка. Я ответила на все эти вопросы и задала несколько вопросов сама. Кэролайн сказала, что со школой «все в порядке». Она здесь уже два года. Старшим девочкам предоставляется достаточная свобода, и огромное внимание уделяется светскому воспитанию.

— Во французском стиле, — сказала Кэролайн. — С соблюдением всех правил хорошего тона. Мадам Рошер очень строга, а с Арти все в порядке. Мягкости в ней немного, но она неплохая, и некоторые вещи могут сойти с рук.

Я спросила про Ивонн Кастель и Хельгу Спайгель.

— О, с ними все в порядке. Мы веселимся… болтаем, когда погасят свет, и тому подобное. Иногда приходят девочки из других комнат. Это запрещено. Если попадешься, будут неприятности.

— Вы уже когда-нибудь попадались?

— Один раз. Ну и шум поднялся! Нам запретили на неделю все развлечения… Но это стоило того.

— Что вы делаете, когда приходят девочки?

— Разговариваем.

— О чем?

— О школьных проблемах, — загадочно сказала Кэролайн.

Меня это заинтриговало, и к тому времени, когда за мной пришли, чтобы повести вниз прощаться с тетей Селестой и герцогиней, я чувствовала, что уже очень хорошо знаю Кэролайн.

* * *

Познакомившись с Ивонн Кастель и Хельгой Спайгель, я узнала, что Ивонн учится в школе уже год, а Хельга немного дольше. Они горели желанием проинструктировать меня, как надо себя весту здесь, а Кэролайн, склонная по натуре к материнской опеке да еще получившая указание от мадемуазель Артуа «присматривать за новенькой», прилежно Осуществляла это, что в первые дни действовало успокаивающе. Через неделю мне стало казаться, что я уже давно нахожусь в «Сосновом Бору», а три девочки стали моими ближайшими подругами, ведь я делила с ними спальню.

Кэролайн дольше всех пробыла в школе и была заводилой. Я заметила, что ее материнская забота распространяется и на остальных. Хельга изо всех сил стремилась хорошо учиться, потому что ее родителям стоило большого труда отдать ее в пансион мадам Рошер. Она была самой серьезной из нас.

Ивонн считалась самой искушенной. Она говорила, что знает кое-что о жизни.

Я считалась способной ученицей. Признавали, что для своего возраста у меня, достаточно знаний и я могу спокойно влиться в класс.

Аннабелинду я видела мало. В школе ее называли Аннабе с легкой руки Грейс Хебберн, дочери герцога, которая, как считала мадам Рошер, «повышает престиж школы». Грейс уже достигла головокружительной вершины семнадцатилетия и являлась законодательницей моды в пансионе. Она решила, что имя «Аннабелинда» слишком тяжеловесно.

Соперницей Грейс в табели о рангах мадам Рошер являлась Мари де Ланге, француженка, в жилах которой, как полагали, текла королевская кровь.

Мари, несомненно, хорошенькая, довольно апатичная девочка, прилагала очень мало усилий, чтобы взять верх в этом соперничестве, поэтому Грейс восторжествовала и ее распоряжение впредь называть Аннабелинду Аннабе было выполнено.

В «Сосновом Бору» огромное внимание уделялось светскому воспитанию. Из нас скорее стремились сделать молодых леди, которые смогли бы вращаться в самых высоких светских кругах, чем образованных людей. В результате огромное значение придавалось урокам танцев, игре на фортепьяно и так называемым вечерам бесед.

Они проводились в большом зале, с развешанными на стенах поблекшими гобеленами и портретами. Мы сидели под зорким взглядом самой мадам Рошер, которая могла внезапно обратиться к одной из нас. От ученицы требовалось поддержать живой и остроумный разговор, касающийся, как правило, текущих событий.

Каждый день нас вводили в курс того, что происходило в мире. Эту информацию мы получали от месье Бурро, который давал нам также и уроки игры на фортепьяно. Мадам Рошер говорила, что ее целью является превратить нас в молодых леди, способных вести разговор на любые темы, а это включает и обсуждение событий в мире.

Аннабе, как теперь называли по требованию Грейс Хебберн Аннабелинду, школа очень нравилась. Она стала близкой подругой со своей соседкой Люсией Дуротти и постоянно с ней о чем-то шепталась.

Аннабе любила уроки танцев, и на них ее хвалили.

Мы изредка сталкивались с ней, но она была на два года старше, а в школе возраст часто является непреодолимым барьером.

Кэролайн сказала мне, что в нашей спальне готовится вечеринка.

— У нас есть немного печенья, довольно большая банка сгущенного молока, а также консервный нож и ложка. Я привезла их из дома. Я ждала, пока все приедут, чтобы устроить праздник. Это мой прием. Но каждый может привести гостью, так что нас будет восемь.

Я пришла в восторг и немедленно пригласила Аннабе. Она отнеслась к приглашению несколько высокомерно и не могла сразу решить, не уронит ли свое достоинство, приняв его. Когда я призналась подругам, что Аннабе считает себя слишком взрослой для нашей компании, Хельга сказала, что, поскольку она не знает, кого пригласить, то почему бы Аннабелинде не позвать Люсию Дуротти? Мы пригласили их обеих, и они с готовностью согласились.

Ивонн пригласила Терезу де ла Монтэнь, чей дом находился неподалеку от школы и чьи родители знали семью Рошеров еще до превращения старого особняка в пансион для девочек.

— Она может рассказать много интересного, — сказала Ивонн.

Гостьей Кэролайн была Мари Кристин де Брэй, грустная девочка, у которой всего полгода назад родители погибли в железнодорожной катастрофе.

Мари Кристин чудом осталась жива, долго болела и еще не до конца оправилась. Ее родственники решили, что для нее лучше находиться в школе в окружении сверстниц, а Кэролайн взяла опеку Мари на себя.

Вечеринку готовили в секрете.

— Нам не нужны незваные гости, — сказала Кэролайн.

Конечно, весь ажиотаж вокруг мероприятия вызывался его незаконностью. Не было ничего восхитительного в печенье и небольшом количестве довольно неприятного на вкус сгущенного молока, съеденного одной общей ложкой. Главная прелесть заключалась в атмосфере полуночного сборища… и запретности плода.

Наступило время вечеринки. Восемь девочек расселись в нашей спальне на двух кроватях, по четыре на каждой, друг против друга.

Банку открыли с трудом, и, когда часть молока попала на покрывало, последовали неистовые усилия очистить его и возбужденный визг.

Печенье было роздано и съедено.

— Только не оставляйте крошек. — предупредила Кэролайн. — У Арти глаза, как у коршуна.

Разговор велся наполовину по-английски, наполовину по-французски, а иногда на смеси того и другого, и было легко произнести, например, такую фразу: «Parlez doucement. Est-ce que vous. хочешь, чтобы старушка Арти услышала нас?» Это давало повод для веселья, а от необходимости вести себя тихо становилось еще смешнее. Без сомнения, нам было чрезвычайно весело.

Потом Ивонн вспомнила, зачем пригласила Терезу де ла Монтэнь, и ей очень захотелось, чтобы ее гостья блеснула в компании, поэтому, когда разговор перестал клеиться, а хихиканье стало несколько вымученным, она сказала:

— Тереза, расскажи нам о мадам Рошер и этом доме.

— Это очень старый дом, — вставила Кэролайн, — с ним наверняка связаны какие-нибудь страшные истории. Здесь есть привидения?

— Я знаю только об одном привидении, живущем здесь, — сказала Тереза. — Это дама, которая ходит по ночам.

Мы огляделись вокруг.

— Не здесь, — сказала Тереза, — хотя, я полагаю, духи старых владельцев сердятся, что в доме все изменилось. Привидения не любят, когда комнаты перестраивают. Ведь это должно причинять им беспокойство, правда?

— Представь себе, что место, где живет привидение, переделывают! сказала Хельга.

— И в него поселяют множество девочек, — сказала Ивонн.

— Которые устраивают в нем полуночные вечеринки, — сказала Аннабе.

— Удивляюсь, что оно не пришло и не напугало нас, — сказала Люсия.

— Мы не виноваты, — сказала, подчеркивая каждое слово, Кэролайн. — Дом перестраивали не мы.

Я считаю, что это мадам Рошер надо быть настороже.

— Ее испугается любое привидение.

— Сколько времени прошло после того, как мадам Рошер все переделала здесь? — поощрила Ивонн свою гостью.

— Думаю, около тридцати лет. Содержать старые дома очень дорого. Рошеры потеряли большую часть собственности во время революции… у них остался только этот дом… прямо по другую сторону границы. Они жили здесь, как раньше в своем французском замке… но наступило время, когда мадам Рошер это стало не по карману. Месье Рошер умер довольно молодым, и, будучи не в силах поддерживать дом в хорошем состоянии, она решила превратить его в школу.

— Об этом мы все знаем, — сказала Аннабе. — А как насчет привидения?

— О, это произошло намного раньше… около двухсот лет назад.

— Для привидения время не имеет значения, — сказала Аннабе. — Оно может бродить здесь тысячи лет.

— Это женщина…

— Конечно, — резко сказала Аннабе. — Женщины лучшие привидения, чем мужчины.

— Потому что с ними всегда происходят ужасные вещи, — добавила Кэролайн. — И у них есть причина возвращаться… для возмездия.

— Ну, так что это за привидение? — спросила Ивонн.

— Хорошо, — сказала Тереза. — Когда-то здесь жила молодая и красивая дама.

— В этом нет ничего необычного, — усмехнулась Аннабе.

— Вы хотите послушать о привидении, или нет? — спросила Люсия.

— Конечно, продолжай, — резко потребовала Аннабе.

— Так вот, женщина была молода, красива и замужем за человеком, унаследовавшим «Сосновый Бор», но ее муж заболел оспой и его жизнь находилась в опасности.

— Когда болеешь оспой, все тело покрывается волдырями, — сказала Люсия. — И ты на всю жизнь остаешься рябым.

— Правильно, — продолжала Тереза. — Эта болезнь очень заразна. Все предупреждали ее, но она все равно ухаживала за любимым. Она не позволяла это никому другому и была рядом с ним ночью и днем. Говорят, что она рисковала жизнью, ведь, как вы знаете, от оспы можно умереть.

— Нам это известно, — сказала Аннабе. — Что с ней случилось? Ведь она умерла.

— Не тогда. Благодаря заботам супруги муж вылечился. Ему стало лучше, и на его теле не осталось никаких следов. Он стал еще красивее.

Но как только он начал выздоравливать, она обнаружила, что заразилась оспой.

— От него! — сказала Люсия.

— Конечно, от него, — сказала Аннабе. — От кого же еще?

— Рассказывай дальше! — воскликнула Ивонн.

— Да, ее красота пропала. Она вся покрылась. волдырями.

— И он ухаживал за ней, пока она не выздоровела, — вставила Люсия.

— Ничего подобного. И хотя она и выздоровела, все лицо ее покрылось оспинами. Она носила вуаль, и он… ну, он разлюбил ее…

— Что за печальная история! — сказала Хельга.

— Это еще не все. Он пренебрегал ею. Он завел… любовницу.

Все присутствующие глубоко вздохнули. С появлением любовницы рассказ стал еще интереснее.

— Она потеряла красоту, ухаживая за ним, а он бесчестно поступил с ней. Что она должна была делать?

— Убить любовницу… или его? — предположила Аннабе.

— Нет. Она поднялась на самый верх башни и бросилась вниз…

Последовало потрясенное молчание.

— И стала привидением, — продолжала Тереза. Она не может обрести покой, иногда проходит через холл прямо к винтовой лестнице… знаете, той, что ведет в башню. Говорят, можно услышать стук ее каблуков о ступени.

— Я никогда не слышала, — сказала Хельга.

— Чтобы их услышать, надо иметь чуткий слух, — ответила ей Тереза.

— Я чуткая, — промолвила Кэролайн.

— И я, — закричали мы все.

— Ну, возможно, вы еще услышите их в один прекрасный день.

— А ее кто-нибудь видел?

— Одна девочка сказала, что видела. У призрака были длинные развевающиеся волосы, а лицо закрывала вуаль.

— Мне бы очень хотелось увидеть призрак, — сказала Аннабе.

— Может быть, тебе это удастся.

— А с ним можно поговорить? — спросила Люсия.

— Конечно, — ответила Тереза. — Но тебе будет слишком страшно.

— Возможно, кто-то из нас увидит ее, — мечтательно промолвила я.

— Кто знает? — ответила Тереза.

После этого разговор перешел на привидения.

Никто из нас никогда их не видел, но мы, конечно, очень много о них слышали.

Перед уходом гостей часы на башне пробили два часа ночи, и, убедившись, что нигде нет крошек, которые могут привлечь внимание мадемуазель Артуа, мы все отправились спать.

После этой ночи было много разговоров о при видениях вообще и, в частности, о духе женщины, изуродованной оспой и бросившейся с башни. Сведения о полуночной вечеринке и откровениях Терезы шепотом передавались из спальни в спальню.

Мы четверо часто вспоминали эту историю перед отходом ко сну. А Аннабе сказала, что мораль рассказа в том, что надо быть начеку с мужчинами и что, заболей они оспой, никогда не следует ухаживать за ними.

Некоторые девочки говорили, что уже слышали, как ночью кто-то шел через холл к лестнице в башне.

После этого вечера я стала чаще видеться с Аннабелиндой. Вечеринка сблизила нас, ведь тех, кто может пригласить приятно провести время, не следует презирать, даже если им всего тринадцать лет.

При встрече Аннабелинда останавливалась поболтать со мной, и я часто спрашивала, все ли у нее хорошо. — Она говорила, что вполне довольна пансионом. Ей нравятся уроки танцев, и они прекрасно ладят с Люсией. Она не спрашивала, как идут мои дела. Но это было типичным для нее.

Как-то меня ожидал большой сюрприз.

Наши занятия закончились около половины пятого вечера, и наступило время отдыха, когда мы могли пойти в спальни почитать или поболтать друг с другом.

Я решила немного прогуляться по парку, который был очень красив. Нам это позволялось при условии, что мы не удалимся за его территорию.

Выходя из школы, я увидела Аннабе. Она спешила к аллее, обсаженной кустами, и я пошла за ней.

Она несколько опередила меня, и, опасаясь, что, когда она достигнет аллеи, я потеряю ее из виду, я окликнула ее. Аннабелинда оглянулась.

— О, это ты, — сказала она и продолжила путь.

Я подбежала к ней.

— Куда ты идешь? — спросила я.

— О… никуда.

— Право же, Аннабе. Невозможно идти никуда.

— Просто на прогулку, вот и все.

И в этот момент я увидела его. Это было так неожиданно, что сначала я не поверила своим глазам. На аллее находился Карл Циммерман. Я вспомнила нашу последнюю встречу и его, стоящего в нерешительности у дверей «укромного местечка».

Карл переводил взгляд с меня на Аннабелинду.

— Почему… — начал он.

— Вы были у нас дома… помните? — сказала я.

Молодой человек кивнул. — Как странно видеть вас здесь… в нашей школе.

Аннабе казалась немного раздраженной.

Она сказала:

— Я знала, что Карл здесь. Я как-то увидела его, и он мне все объяснил, — сказала она.

— Объяснил?..

Я не могла отвести от него глаз. Карл выглядел совсем не так, как при нашей прошлой встрече, когда на нем был безукоризненный вечерний костюм. Теперь на нем была свободная рубашка, выпачканная землей, и такие же брюки, более того, он нес грабли. Карл улыбнулся мне.

— Да, — сказал он. — Это так.

— Он не хочет, чтобы кто-то знал… правду, — продолжала Аннабе.

— Что ты хочешь сказать?

— Это… э-э… шутка. Авантюра… пари, в которое я вошел, промолвил Карл. — То есть я хотел сказать, которое я заключил. Мой друг заявил, что я не смогу заниматься физическим трудом несколько месяцев подряд. Он имел в виду, что мне не справиться с такой работой, как эта.

— А как же посольство? Разве вы не при посольстве?

— Да… да. Но я должен находиться здесь, ведь я поспорил, что эта работа мне по силам и я буду заниматься ею в течение двух месяцев. Мой друг сказал, что я так долго не выдержу, а я ответил, что выдержу, и вот я здесь.

— Пари, — сказала я. — Я слышала о подобных вещах.

— Да… пари. Я выиграю его… я твердо это решил.

— Мадам Рошер знает, что вы здесь… из-за пари?

— О нет, нет, нет. Она бы выгнала меня'. Она считает меня обыкновенным садовником.

— Это просто шутка, — сказала Аннабе. — Но я считаю, что вы очень мужественно ведете себя, Карл.

— О, это не требует мужества… просто надо работать. — Он печально посмотрел на свои руки. — А я не привык к подобному труду.

— У вас прекрасно все получается, — сказала Аннабе. — Я уверена, что вами очень довольны.

Как будет замечательно, когда вы выиграете это пари! Вы сможете по праву гордиться собой. На сколько вы спорили, Карл?

— На двадцать тысяч франков.

Аннабе поджала губы и казалась глубоко взволнованной.

— О, но дело не в деньгах, — сказал он.

— Честь Швейцарии, да? — шутливо спросила Аннабе.

— Что-то вроде этого.

— Вы живете рядом? — спросила я.

Карл махнул рукой.

— Вон там есть несколько маленьких коттеджей… скорее, лачуг. Но что ни стерпишь… ради пари. Все работающие в пансионе живут в них…

— Понимаю.

— Ну… я, конечно, не должен вступать в разговор с молодыми леди из школы.

— Нас укрывают деревья, — сказала Аннабе. — По крайней мере, я надеюсь на это.

Мы шли по аллее, обсаженной кустарником, и Карл показал нам издали свой домик.

— Там я живу, — сказал он. — А теперь, с вашего позволения, я удалюсь.

С этими словами он поклонился и ушел.

Аннабелинда казалась слегка раздраженной, и я догадалась, что она сердится на меня. Я уже собиралась заговорить с ней, когда она сказала:

— На твоем месте я бы не рассказывала о нашей встрече с Карлом.

— Почему?

— Ну, ведь это секрет, правда? А мадам Рошер не нужны люди, работающие здесь, чтобы выиграть пари, не так ли? Она рассчитывает на опытного садовника.

— Ну, Карл же здесь ненадолго.

— Она этого не знает. Поэтому не говори ничего, хорошо?

— Ты не сказала, что видела его.

— Я случайно наткнулась на него на днях… как ты сегодня.

— Наверное, мы никогда бы не увидели его, если бы ты неожиданно не столкнулась с ним.

— Может быть.

— Ты не думаешь, что встреча с нами немного выбила его из колеи?

— Ты права, Карлу не хотелось бы, чтобы его пари получило широкую огласку.

— Он сказал это тебе?

— Да, надеюсь ты ничего не расскажешь Кэролайн или кому-нибудь из соседок. Если кто-то узнает о Карле, это распространится по всей школе.

— Я не скажу.

— Чем ты собираешься заняться сейчас?

— Просто немного прогуляюсь перед возвращением. В шесть вечер бесед. Не знаю, о чем пойдет речь.

— Подождем и увидим.

Мы немного прошлись, а потом вернулись в пансион.

* * *

Прошло несколько дней после неожиданной встречи с Карлом, и я уже перестала удивляться совпадению, по которому он выбрал именно нашу школу для выполнения условий своего пари.

Я сказала Аннабелинде:

— Кажется, Карл один из тех людей, на которых наталкиваешься в самых неожиданных местах.

Она улыбнулась каким-то своим мыслям.

— Ну, — продолжала я, — он был в нашем доме… около «укромного местечка»… а потом мы обнаруживаем его здесь. Это странно.

— Но ведь он дипломат.

— По-моему, у него к тому же еще и очень длинный отпуск. Для дипломата необычно вдруг превратиться в садовника.

— Карл же объяснил. Я думаю, что он прекрасно проводит здесь время.

Аннабелинда улыбалась. Уже некоторое время она выглядела не такой, как раньше. Мне казалось, что причина в том, что ей очень нравилось в школе. Они с Люсией всегда шептались с видом некоторого превосходства, словно им было известно что-то, о чем не знали все остальные.

В ту ночь я крепко спала, и меня внезапно разбудил зов: «Люсинда… Люсинда!»

У моей кровати стояла Кэролайн в пеньюаре.

— Проснись, — сказала она. — Прислушайся.

Я села на кровати, пытаясь стряхнуть дремоту.

— Что? — пробормотала я.

— Шаги, — прошептала Кэролайн. — Я слышала, как кто-то шел по коридору, а потом спустился в холл.

— Привидение! — воскликнула я.

— Вставай. Я собираюсь пойти взглянуть. Пойдем со мной.

— Поздно…

— Слушай.

Я прислушалась и тоже услышала шаги. Без сомнения, они раздавались на лестнице, ведущей в холл. Я почувствовала, что мое сердце забилось быстрее. Теперь я была так же заинтригована, как Кэролайн. Проснулась Ивонн.

— Что случилось? — спросила она.

— Привидение. Мы обе слышали его шаги.

— Где?

Кэролайн кивнула на дверь.

— В коридоре, а теперь на лестнице. Послушай!

Мы замерли.

Теперь проснулась Хельга. Мы быстро ей все объяснили.

— Мы собираемся пойти посмотреть, — сказала Кэролайн.

Пока она тихо отворяла дверь, Хельга торопливо встала и надела пеньюар. Мы вышли в коридор, спустились по лестнице в холл и онемели от изумления, потому что впереди у одного из окон стояло привидение. Стройная фигура молодой женщины с распущенными по плечам волосами. Она стояла к дам спиной, и мы не видели, носит ли она вуаль, но в первые мгновенья у нас не возникло в этом сомнения.

А потом мы поняли, что ее платье вовсе не отвечает моде прошлого века, а очень похоже на наши пеньюары. И вот фигура повернулась, и мы увидели, что нашим привидением была не рябая красавица, а Мари Кристин де Брэй.

— Мари Кристин! — прошептала Кэролайн.

В это время Мари Кристин медленно направилась к нам, вытянув руки перед собой, словно двигаясь ощупью. Она ничем не показала, что видит нас.

Кэролайн прошептала:

— Она лунатик.

— Что нам делать? — спросила Ивонн.

— Пойти и привести мадемуазель Артуа, — сказала Кэролайн.

— Что? — переспросила Хельга.

— Тише. Мари Кристин нельзя будить. Нам надо уложить ее обратно в постель.

Кэролайн взяла эту задачу на себя и поспешила вверх по лестнице в комнату, где спала мадемуазель Артуа. В конце дортуара располагались ее спальня и рабочий кабинет.

Мари Кристин за это время дошла до конца галереи и села в кресло. Кэролайн велела нам тихо стоять и наблюдать за ней, на случай, если Мари отправится еще куда-нибудь.

Вскоре появилась мадемуазель Артуа, совсем не такая, как днем, с испуганным лицом и с двумя довольно тонкими косичками, болтающимися за спиной.

К этому времени появились еще несколько девочек, среди которых были Аннабе и Люсия.

Мадемуазель Артуа сразу взяла все в свои руки.

— Девочки, немедленно возвращайтесь в спальни. Ведите себя очень тихо. Мари Кристин нельзя тревожить.

Первый шок от вида мадемуазель в дезабелье уже прошел, и звук ее властного голоса оказал ночью такое же действие, как и днем. Воспитательница подошла к Мари Кристин и осторожно взяла ее за руку.

— Все в порядке, — успокаивающе сказала она. — Мы пойдем в твою комнату. Тебе там будет удобнее.

Мари Кристин встала и позволила увести себя.

Девочки молча наблюдали, как они поднимались по лестнице. Мадемуазель Артуа не заметила, что мы все еще здесь.

Все начали шептаться.

— Я думала, что это привидение.

— И я.

— Мари Кристин выглядела очень странно.

— Мадемуазель Артуа тоже.

Последовали смешки.

— Ты не думаешь, что Мари Кристин высматривала привидение?

— Все эти разговоры о нем могли повлиять на ее рассудок.

Внезапно появилась мадемуазель Артуа.

— Почему вы еще не в постелях? Немедленно отправляйтесь спать. Все хорошо. Мари Кристин просто ходила во сне. В этом нет ничего необычного. А теперь все в кровать.

На следующий день все только и говорили о ночном происшествии. Утром вызвали доктора Крозера для осмотра Мари Кристин. Нам сказали, что она будет весь день отдыхать.

На вечере бесед, когда мы собрались все вместе, мадам Рошер сама обратилась к нам.

— Девочки, я хочу очень серьезно поговорить с вами. Мари Кристин недавно перенесла страшное потрясение, которое, естественно, вывело ее из равновесия. Доктор Крозер уже осмотрел ее. Я рада сообщить, что она ничем не больна, просто у нее немного расшалились нервы. От этого она ходит во сне. С ней такое может больше не повториться, но, если Мари опять начнет ходить во сне и вы услышите ее шаги, я прошу вас ничего не предпринимать. Не заговаривайте с ней и ничем не тревожьте ее. Доктор Крозер сказал мне, что лучше всего оставить ее в покое. Она сама вернется в постель и не узнает, что произошло. Меня уверили, что это наилучший образ действия в таких случаях. Сейчас Мари Кристин отдыхает. При общении будьте очень предупредительны с Мари Кристин. На ее долю выпало много страданий. И запомните следующее: я не хочу больше этих ночных хождений. Мадемуазель Артуа сама со всем справится. Вот и все, что я хотела сказать.

Мадам Рошер говорила по-французски, но, чтобы все хорошо поняли, как должны вести себя, ее речь немедленно повторили на английском, итальянском и немецком.

На нас произвело впечатление столь серьезное отношение к происшествию, ведь в хождении во сне нет ничего необычного. Такое случается со множеством людей. Появление привидения было бы намного более волнующим событием. А так большинству свидетелей ночного происшествия запомнились лишь косички мадемуазель Артуа.

Ночи становились темнее. Приближалось Рождество, и царило всеобщее возбуждение, потому что большинство девочек на праздники собирались уехать домой. Тетя Селеста написала, что она приедет в школу и заберет нас с Аннабелиндой.

Мы переночуем в доме герцогини, а потом отправимся в Англию.

Стояли темные и туманные ноябрьские дни, самое время для привидений.

Мари Кристин выглядела лучше. Иногда мы видели ее смеющейся, она собиралась проводить Рождество у своей тети, в обществе нескольких веселых кузенов.

Потом поползли слухи о привидении.

Одна из старших девочек заявила, что действительно видела его и оно не было ходившей во сне Мари Кристин. Она услышала шаги в коридоре, открыла дверь и выглянула из комнаты, считая своим долгом сообщить мадемуазель Артуа, если окажется, что это идет спящая Мари Кристин. Но это была женщина с распущенными по плечам волосами и лицом, закрытым вуалью. Луна светила прямо в окно. Ошибки не могло быть. Она увидела даму под вуалью.

Все обсуждали это. Жанет Карэ, девочке, видевшей привидение, исполнилось семнадцать лет, и поэтому ее словам следовало доверять. Она находилась в школе уже три года и зарекомендовала себя как спокойная, не подверженная фантазиям ученица. Напротив, девочки считали, что все поступки Жанет Карэ известны наперед, другими словами, находили ее довольно скучной. И вот Жанет настаивала, что видела привидение.

— Что оно делало? — спросили у нее.

— Оно просто… шло.

— Куда?

— В одну из спален.

— В какую?

— Я не заметила. Возможно, оно исчезло в стене.

После этого еще несколько девочек рассказали, что видели призрак. Школу охватило беспокойство. Мы старались, не оставаться ни в одной из больших комнат после наступления темноты в одиночестве.

Как-то ночью я долго не могла уснуть, хотя день для нас всех выдался довольно утомительный. Мы отправились на длительную прогулку. Мисс Каррутерс, преподававшая английский и физкультуру, сказала, что скоро наступит зима и мы должны как можно полнее использовать хорошие дни, как она выразилась, «время легких туманов и созревших плодов». Она всегда стремилась свести воедино литературу и физические упражнения и любила повторять: «В здоровом теле здоровый дух».

Мы совершили бросок по полям и чащам почти до Монса, и на вечере бесед все чувствовали некоторую усталость, поэтому стоило большинству из нас лечь в постель, как они сразу крепко уснули.

Задремала и я, но скоро проснулась. Все остальные спали. Я лежала некоторое время, но сон, казалось, ускользал от меня, и вдруг мне показалось, что я слышу шаги внизу.

Я встала с кровати и подошла к окну. Спальни выходили своими окнами на огород и фруктовый сад. Я отчетливо видела человека, быстро идущего через сад к пансиону.

Это была Аннабелинда. Я узнала бы ее везде.

Я стояла, наблюдая за ней… как зачарованная.

Она подошла к дому, открыла окно и влезла в него.

Где она была? Что делала? Странно, но, несмотря на ее покровительственное отношение ко мне, я всегда чувствовала, что должна присматривать за ней. У меня создалось ощущение, что она может попасть в серьезную переделку.

Я повернулась и взглянула на моих соседок.

Они все крепко спали.

Аннабе должна пойти к своей спальне. Я удивлю ее. Я скажу ей, как опасно то, что она делает.

Это может кончиться ее исключением из школы.

Я выскользнула из комнаты, тихо затворив за собой дверь, быстро прошла по коридору и притаилась в темном месте.

И вот появилась Аннабелинда. Она не выглядела как девочка, которая только что влезла в окно.

Ее лицо закрывала вуаль.

Привидение, как же!

Она бесшумно поднималась по лестнице. Я хорошо видела ее в падавшем из окна свете. Она никогда не смогла бы заставить меня принять ее за привидение. Я бы узнала ее в любом обличье.

Аннабе открыла дверь своей спальни. Я последовала за ней. Люсия приподнялась на кровати и сказала:

— Как ты поздно!

Потом они обе уставились на меня.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросила Аннабелинда.

— Где ты была? — нанесла я ответный удар.

Она продолжала смотреть на меня, смущенная и разъяренная одновременно.

— Тебе надо быть осторожнее, — сказала я, — Я услышала внизу твои шаги, выглянула и увидела, как ты влезла в окно. Я ждала тебя.

— Ты… ты шпионка!

— Тише! — сказала Люсия. — Или ты хочешь разбудить всю школу?

— У тебя будут неприятности, юная Люсинда, — сказала Аннабе. — Ходить ночью по чужим спальням…

— Не такие большие, как у тебя, выходящей из дома и влезающей в окно.

— Послушай меня, — сказала Люсия. — Возвращайся в свою спальню. Поговорите утром.

Я поняла, что в этом есть здравый смысл. Я кивнула.

— Хорошо. Увидимся утром.

Аннабе уселась на кровать, сердито глядя на меня. Она все еще держала в руках вуаль. Люсия захихикала.

Я проскользнула обратно в свою комнату. Три девочки все еще крепко спали.

Я легла в кровать, и меня стала бить дрожь. Я догадалась, что Аннабелинда и была тем «привидением», которое увидела Жанет Карэ.

Но куда она ходила? Несомненно было только одно — Люсию посвятили в эту тайну.

* * *

Моя встреча с Аннабе состоялась только после полудня, потому что мы посещали разные классы и наши пути пересекались не часто.

Когда мы встретились, Аннабелинда сказала:

— Пойдем в сад.

Я последовала за ней.

— Почему ты шпионишь за мной? — воинственно вопросила она.

Она явно была напугана и заняла оборонительную позицию.

— Я не шпионила! — резко возразила я. — Я услышала шаги и выглянула в окно, как любой бы на моем месте. Тебя мог увидеть кто-нибудь еще… например, мадемуазель Артуа.

— Эта старая дура!

— Она вовсе не старая дура. Она намного умнее тебя. Скажи мне, куда ты ходила? Ведь это было не первый раз, правда?

— Кто ты такая? Великий Инквизитор?

— Нет. Просто та, которой ты обязана все объяснить.

— Я ничего тебе не обязана.

— Я могла бы пойти и рассказать мадемуазель Артуа о том, что видела прошлой ночью… как ты влезла в дом… и изображала из себя привидение.

Значит, ты и есть тот призрак, который видела Жанет Карэ!

Аннабелинда засмеялась.

— Значит ты не только шпионка, но еще и доносчица! Это была замечательная идея. Все ужасно испугались. Эта мысль пришла мне в голову, когда Мари Кристин ходила во сне. Я подумала, что, услышав мои шаги, все решат, что это опять идет она и не станут беспокоиться. Я решила, что если кто-нибудь увидит меня, то вуаль окажется очень кстати. Меня под ней не узнают.

— Я узнала тебя.

— Ну, ты ведь моя милая старая подруга Люсинда, не так ли?

— Аннабелинда, — сказала я, возвращаясь к ее настоящему имени. — Что ты делала?

— Так лучше, — сказала она. — Я ненавижу имя «Аннабе». Никогда не называй меня так, когда мы уедем отсюда.

— Ты уклоняешься от темы. Что ты делала?

— Мне хотелось прогуляться.

— Куда?

— Просто пройтись. Может быть, мне нравится изображать привидение.

— Это очень опасно. Ты хочешь, чтобы тебя исключили?

— Этого бы не случилось.

— Мне кажется, что тебя бы исключили.

— Конечно, нет. Дедушка Бурдон близкий друг мадам Рошер. Они бы что-нибудь придумали. Он бы замолвил за меня словечко.

— Ты рисковала.

— Ты все еще не поняла, что я люблю рисковать?

— Расскажи мне, в чем дело. Я не верю, что тебе просто захотелось прогуляться среди ночи.

— Ты становишься слишком умной, маленькая Люсинда.

— Эти слова означают, что ты мне ничего не скажешь. Но Люсия все знает.

— Люсия молодчина.

— Она такая же, как ты.

— Конечно.

— Куда ты ходила, Аннабелинда?

— Я расскажу тебе это в день твоего восемнадцатилетия.

— Не говори глупости!

— Тогда ты поймешь. И, возможно, сама будешь это делать. — В глазах Аннабелинды прыгали чертики. Она сказала:

— Сейчас я возвращаюсь в школу. Мы ведь не должны опаздывать на вечер бесед. Поэтому будем пай-девочками. Пошли.

Позднее, видя, как она хихикает с Люсией над общими секретами, я чувствовала себя глубоко уязвленной.

 

НЕОСТОРОЖНОСТЬ

Рождество стояло на пороге. Суета и приготовления охватили всю школу, Мы целой компанией, вместе с мисс Каррутерс и мадемуазель дю Пон, преподававшей французский язык, отправились в Монс покупать подарки домашним.

Короткую поездку на поезде мисс Каррутерс стремилась использовать для того, чтобы мы, прежде чем предаться легкомысленному занятию выбора подарков, смогли осмысленно осмотреть некоторые, как она выражалась, «достопримечательности».

Под пыхтенье паровоза она читала нам лекцию.

— Вы должны знать, девочки, что город Монс построен между реками Труйль и Эно. Около города пересекаются два канала. Один из них проложил Наполеон. Когда-то здесь был лагерь римлян, а сейчас Монс — столица провинции Эно.

Все это мы слушали вполуха, изучая списки подарков. Аннабе казалась немного озабоченной.

Она сидела рядом с Люсией и время от времени о чем-то говорила с ней, но у меня создалось впечатление, что эта поездка ей уже несколько наскучила.

По прибытии в город мы вынуждены были посвятить немного времени осмотру достопримечательностей. На этом настояла мисс Каррутерс, и мы все боялись, что у нас останется мало времени на покупки. Мы осмотрели церковь Сент-Вофру и колокольню, прославившуюся перезвоном своих сорока семи колоколов.

— И, девочки, — добавила мисс Каррутерс, — в XVIII веке наш герцог Марльборо выиграл битву при Мальплаке недалеко отсюда.

Наконец, нас отпустили на свободу, и, должна признаться, что огромный магазин, в который нас привели, вызвал у меня больший интерес, чем военные успехи герцога. Оказавшись, наконец, на воле, я купила немного засахаренного миндаля в красивой голубой с серебром коробочке для мамы, миниатюрную копию церкви для отца и перочинный ножик для Чарльза.

На обратном пути я уселась рядом с Аннабелиндой и спросила, что купила она.

— Ничего, — последовал краткий ответ.

— По-моему, тебе скучно, — сказала я.

— А кому не скучно?

— Мне.

— О, тебе понравится, что угодно.

Аннабелинда была в плохом настроении и, когда я спросила, что ее расстроило, огрызнулась:

— Почему я должна расстраиваться? Просто мне надоели эти бесконечные рассуждения старой Каррутерс о церквах и колоколах.

Пришло время нашего отъезда в Англию. За Нами приехала тетя Селеста. Мы провели ночь в Валансьене, но не застали там ни герцогини, ни Жана-Паскаля, и вот мы уже на пути домой.

В Дувре нас встречали мои родители. Мы без конца обнимались, и они хотели услышать все о школе. Аннабелинда переночевала у нас, а тетя Белинда приехала в Лондон на следующий день.

Как прекрасно было вернуться домой! Я рассказывала всем о школьной жизни, описала мадам Рошер и чуть менее грозных мадемуазель Артуа и мисс Каррутерс, в общем, всех их. Маме, папе и Чарльзу хотелось послушать и, про полуночную вечеринку, и про хождение во сне Мари Кристин.

Я уже собиралась рассказать о привидении, но передумала. Почему-то я чувствовала, что Аннабелинде этого не хотелось.

— Для меня совершенно ясно, — подытожила мама, — что школа тебе очень нравится.

Я заверила ее в этом, хотя сама бы предпочла, чтобы пансион находился не так далеко.

— К герцогине все относятся с величайшим почтением, и ее титул очень повысил наш престиж в глазах мадам Рошер, — продолжила я.

— А как насчет Жана-Паскаля Бурдона? — спросила матушка, — Я не слышала, чтобы ты его упоминала.

— Мы не видели его.

— Думаю, у него много дел в Шато Бурдон.

Вино и другие заботы.

— Наверное, ты права, мы с тетей Селестой просто переночевали в их доме в Валансьене, правда, Аннабе? Ее так зовут девочки в школе. Они говорят, что «Аннабелинда» — слишком длинное имя.

— Мне это не нравится, — сказала Аннабелинда. — Я запрещаю тебе называть меня каким-либо именем, кроме моего настоящего.

Когда мы остались одни, мама сказала:

— Что такое с Аннабелиндой? Она, кажется, не так влюблена в школу, как ты.

— Нет, «Сосновый Бор» ей очень нравится. По-моему, она бы предпочла остаться там, а не приезжать домой на Рождество.

За праздники надо было столько всего сделать, так много всего обсудить, что я забыла об Аннабелинде.

Дэнверы провели рождественскую неделю с нами, а потом я отправилась в Корнуолл к тете Ребекке, у которой всегда с удовольствием гостила. Тетя Ребекка, как раньше моя мама, с нетерпением ждала рассказа о школе.

В конце каникул тетя привезла меня в Лондон, и я начала готовиться к возвращению в школу. За несколько Дней до отъезда Аннабелинда с матерью тоже приехала в Лондон.

Аннабелинда выглядела не лучше, чем в начале рождественских праздников. Она, казалось, не испытывала желания общаться со мной, но вечером накануне отъезда я почувствовала такую тревогу за нее, что направилась в ее комнату с твердым намерением поговорить.

Я постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.

Аннабелинда лежала в кровати, но не спала.

— А, это ты, — сердито сказала она.

— Аннабелинда, — промолвила я, — я беспокоюсь за тебя. Не заболела ли ты? Может быть, я что-то могу сделать для тебя?

— Ты ничего не можешь сделать, — ответила она. — Я никогда больше не увижу его.

— Кого?

— Карла.

— Карла… ты имеешь в виду садовника?

— Он не был настоящим садовником. Только на пари. А потом он просто исчез, не сказав мне ни слова — Но почему он должен был предупреждать тебя?

— Потому что мы были друзьями, — сказала она.

— Друзьями, — повторила я. — Но ведь ты его видела только пару раз в парке кроме того вечера у нас в доме.

— Ты ошибаешься, мы были друзьями, друзьями особого рода, — резко ответила она. — Ты понимаешь, что я имею в виду… ну, любовниками.

От изумления я открыла рот:

— Любовниками!

— Перестань повторять мои слова. Ты ничего не понимаешь.

— Я пойму, если ты расскажешь мне.

— Ну, нас с Карлом связывала особая дружба.

Это было так здорово. Я часто виделась с ним.

Иногда днем, а…

Я вспомнила, как она проскальзывала в дом, поднималась по лестнице, изображая привидение.

— А иногда ночью, — добавила я.

Аннабелинда улыбнулась и стала немного похожа на себя прежнюю.

— Это было замечательно. Люсия все знала.

Она такая молодчина! Ну, у нее у самой были похождения. Она очень помогла мне. Обычно она клала сверток с какими-нибудь вещами в мою кровать, создавая впечатление, что это я там лежу… просто на случай, если войдет старушка Арти.

— И поэтому ты так расстроена? Ты дружила с ним, и он даже не сказал тебе, что исчезнет?

Аннабелинда кивнула, снова став печальной.

— Друзья так не поступают…

— Может быть, его внезапно вызвали куда-нибудь.

— Он мог оставить, записку.

— Ну, это нелегко. Ему не полагалось иметь какие-либо дела с воспитанницами.

Я была потрясена и сбита с толку.

— Ну, представь себе… ты и Карл.

И это все, что я смогла сказать.

— Он очень красив.

— Конечно.

— И довольно оригинален. Я имею в виду, заключить это пари.

— В нем действительно есть что-то необычное.

Возможно, он снова появится.

— Будет слишком поздно. Нам было так весело вместе! Его всегда так интересовала школа. Он, бывало, задавал мне о ней множество вопросов. Он заставил меня нарисовать ее план. Как-то ночью я впустила его в дом.

— Впустила его!

Аннабелинда кивнула.

— Мы влезли в окно.

— Я видела, как ты это делаешь.

— Да. Это очень легко. Я просто отодвигала задвижку на окне и оставляла его открытым, чтобы можно было вернуться. Я договорилась с Люсией, что, если меня не будет до двух часов ночи, она спустится вниз и удостоверится, что никто не закрыл задвижку. Люсия помогала мне.

— И ты приводила Карла в школу!

— Только один раз. Он что-то хотел посмотреть в здании. Это было так волнующе… пробираться в темноте… конечно, с фонарем.

— Вас могли поймать!

— Подумаешь! — промолвила Аннабелинда, возводя глаза к потолку.

— Тебя могли бы исключить.

— Ерунда. Дедушка Бурдон не допустил бы этого. Мадам Рошер его очень любит. Мне кажется, что много лет назад, когда она была молодой и красивой, он был ее любовником. По-моему, мой дедушка был любовником половины француженок.

Он не дал бы меня исключить.

— А ты отчаянная… но теперь из-за этого Карла ты несчастна.

Аннабелинда молчала.

— Хорошо, — сказала я. — Я рада, что теперь все знаю. Ты просто девушка, тоскующая по своему возлюбленному.

— Не говори никому об этом. Сама не знаю, почему я рассказала тебе.

— Потому что, несмотря ни на что, мы все еще подруги.

— Думаю, что да…

— Я очень беспокоилась за тебя. Ты преодолеешь это. Будут другие.

Аннабелинда слегка улыбнулась мне.

— Спасибо, что пришла, Люсинда.

Она давно не была такой приветливой.

— Я рада, что сделала это, — ответила я. — Спокойной ночи.

На следующий день мы отправились обратно в Бельгию; Мои родители, тетя Белинда, как и раньше, проводили нас до Дувра. Потом они вернулись в Лондон, а мы с тетей Селестой отправились в Валансьен. Жан-Паскаль Бурдон и герцогиня все еще находились в Шато Бурдон в Медоке.

В школе нас разместили для следующего семестра. Я с радостью обнаружила, что у меня прежние соседки. Люсия же уехала, и Аннабелинда осталась в комнате одна.

Я подумала: «Ей это понравится. Но уверена, что ей будет недоставать Люсии».

Через неделю после нашего возвращения Аннабелинда упала в обморок на уроке английского.

Меня там, конечно, не было, но я сразу узнала об этом.

Аннабелинду отнесли в комнату и послали за врачом. После осмотра Аннабелинды он некоторое время беседовал наедине с мадам Рошер.

Я тревожилась за подругу, начинала догадываться, что дело не только в тоске по утраченному возлюбленному. Я направлялась к ее комнате, но у самых дверей меня остановила мадемуазель Артуа.

— Куда вы идете, Люсинда? — спросила она.

— Повидать Аннабелинду. Я узнала, что к ней приглашали врача.

— Аннабелинду нельзя беспокоить.

— Я не, буду ее беспокоить. Ведь она мне как сестра. Мы очень много времени проводили вместе… всегда.

— Да, это так, но Аннабелинду нельзя тревожить. Пожалуйста, идите в свой класс. — Воспитательница посмотрела на часы. — А не то опоздаете, прибавила она.

Я не могла ни на чем сосредоточиться. Аннабелинда заболела. Мне хотелось находиться рядом с ней. Какие бы размолвки ни возникали между нами, она являлась как бы частью меня. Как мои родители… как тетя Селеста… Я не могла вынести, что меня не пускают к Аннабелинде.

В течение двух дней она оставалась в своей комнате, и мне не разрешали навестить ее. Я начала думать, что у нее какая-то заразная болезнь.

Потом в школу прибыл Жан-Паскаль Бурдон вместе с герцогиней, и его сразу проводили в мадам Рошер.

Днем мадам Рошер послала за мной.

— Здесь герцогиня и месье Бурдон, — сказала она мне, как будто я не знала этого. — Они хотели бы поговорить с вами. Они ждут вас в моей гостиной. Можете сейчас пройти к ним.

Задавая себе вопрос, что бы это могло означать, Я поспешила туда.

Герцогиня расцеловала меня в обе щеки. Жан-Паскаль стоял на несколько шагов позади нее, потом вышел вперед и, взяв обе мои руки в свои, поцеловал меня так же, как и она, ласково улыбнувшись.

— Моя милая Люсинда, — сказал он. — Я вижу, что ты беспокоишься за Аннабелинду. Бедное дитя, она совсем больна. Мы собираемся забрать ее с собой в Бурдон. Мы позаботимся о ней и надеемся, что через несколько месяцев она станет такой же, как прежде.

— Месяцев! — повторила я.

— О да, моя милая, — вставила герцогиня. — Понадобятся несколько месяцев.

Жан-Паскаль продолжал:

— Я скажу родителям Аннабелинды, что она нуждается в особом уходе, который, естественно, невозможен в пансионе. В конце концов, это школа, а не больница. Я попрошу мою дочь с мужем приехать к нам в Бурдон. Я знаю, что тебе будет недоставать подруги. Но ведь ты уже освоилась здесь, правда?

Я пробормотала, что да. Я чувствовала себя сбитой с толку. Я не могла поверить, что Аннабелинда настолько больна, что должна так надолго покинуть школу.

Жан-Паскаль исподволь наблюдал за мной. Неожиданно он спросил:

— Аннабелинда что-нибудь рассказывала тебе?

— Ну… немного.

— О том… как она себя чувствует?

— О… да. Мы поговорили в Лондоне перед отъездом. Она была расстроена из-за… э-э…

— Из-за?..

— Из-за своего друга.

— Она сказала тебе это, да?

— Да.

— А этот ее друг?

— Он работал здесь садовником.

— Понимаю, — отрывисто сказал Жан-Паскаль. — Ну, Аннабелинда больна, и, как ты понимаешь, ей требуется некоторое время, чтобы выздороветь.

— Она вернется обратно в школу?

— Думаю, что вернется, когда будет хорошо себя чувствовать. На твоем месте я бы никому не рассказывал про этого садовника.

— Конечно. Я знаю, что Аннабелинда не хотела этого.

— Не сомневаюсь. Она ведь просто разговаривала с ним в парке.

— О, — начала было я и внезапно замолчала.

Жан-Паскаль внимательно посмотрел на меня и потом улыбнулся.

— Надеюсь, что ты приедешь погостить ко мне в замок перед отъездом домой на летние каникулы, — сказал он. — В это время года… виноград уже почти созреет.

— Спасибо, — сказала я.

— Мы уезжаем сегодня и забираем Аннабелинду с собой. Надеюсь, что тебе не будет без нее одиноко.

— У меня есть Кэролайн, Хельга, Ивонн и все остальные.

— Уверен, что у тебя много подруг.

— Аннабелинда не… — Они оба с ужасом смотрели на меня, пока я, запинаясь, не произнесла:

— Не… умрет?

Жан-Паскаль рассмеялся.

— Господи, нет, нет и нет! — воскликнул он. — С ней будет все в порядке. Она просто нуждается в покое, отдыхе и уходе. И все это она получит в Бурдоне. Когда ты увидишь ее летом, она будет прежней Аннабелиндой.

— Я беспокоюсь о ней.

— Конечно, милое дитя. Но для тревоги нет оснований. Мы будем ухаживать за ней, пока она не выздоровеет. Ты поразишься, увидев ее. А тем временем ты должна усердно трудиться и радовать своими успехами мадам Рошер, которая, скажу по секрету, отозвалась о тебе с большой похвалой.

И… только не говори слишком много про Аннабелинду. Ей, как и любому человеку, не нравится хворать. И ей бы не хотелось, чтобы, когда она вернется, ее воспринимали как больную.

— Я понимаю.

— Я знал, что ты поймешь. Храни тебя Бог, моя милая. Я с нетерпением жду встречи с тобой летом.

— Я тоже, мой дорогая, — сказала герцогиня.

В тот же день они уехали, забрав Аннабелинду.

Мне очень недоставало Аннабелинды. Я всегда ощущала какую-то пустоту, когда она исчезала из моей жизни. Мне не хватало ее подкалываний, ее пренебрежения, ее презрения, потому что я знала, что за всем этим скрывается сердечная привязанность.

Мне хотелось бы знать, как продвигается ее выздоровление, и я очень обрадовалась, получив от нее письмо.

«Дорогая Люсинда!

Как ты там в школе без меня? Моя мама приехала в Бурдон. Все решили, что на некоторое время я должна оставаться здесь. Говорят, что здешний климат больше подходит мне, чем наш английский. Мне сказали, что со временем я буду в полном порядке. Дедушка очень влиятельный человек и знает всех людей, которые могут оказаться полезными. Он приглашает тебя приехать сюда летом, перед отъездом домой, так как уверен, что к тому времени я уже полностью поправлюсь. Я нуждаюсь в небольшом отдыхе и поэтому пока должна оставаться здесь.

Я хотела бы, чтобы ты оказалась здесь, в Бурдоне. Я с нетерпением жду твоего приезда после окончания занятий в школе в конце июля перед длинными летними каникулами. Не говори, что должна спешить домой к родителям и к твоему братцу. Сначала приезжай сюда и побудь со мной.

Аннабелинда.»

В этом письме она била уже больше похожа на себя. Я написала ей, что, если это удобно, я остановлюсь на две недели в Шато Бурдоне перед отъездом домой, и подчеркнула, что это достаточно долго, потому что я с нетерпением жду встречи с родителями после окончания длинного семестра.

Занятия в пансионе шли, как обычно. Мы устроили еще одну полуночную вечеринку. Кэролайн привезла после рождественских каникул торт, облитый сверху сахарной глазурью, и угощение получилось на славу. Но без Аннабелинды все казалось не таким, как прежде.

— Что с ней? — спросила Кэролайн.

— Какая-то ужасная болезнь. Чтобы вылечиться от нее, потребуются месяцы.

— Наверное, это чахотка, — понимающе сказала Кэролайн.

— Надеюсь, что нет.

— Люди часто болеют чахоткой.

— Аннабелинда в последнее время плохо выглядела. Возможно, так оно и есть.

— Обычно едут лечиться в Швейцарию, — сказала Хельга. — Говорят, что хорошо помогает горный воздух.

Я подумала: «Швейцария? Карл Циммерман приехал оттуда».

Карл Циммерман все больше и больше занимал мои мысли. Болезнь началась после его исчезновения, из-за тоски по нему.

Я часто прогуливалась, вспоминая нашу неожиданную встречу, и однажды пошла посмотреть на его коттедж.

Мне показалось, что в нем кто-то живет. Я осмотрела домик. Он был определенно обитаем. Я обошла вокруг него и вернулась в школу.

А на следующий день я поймала себя на том, что снова иду в направлении коттеджей. Я подошла к домикам сзади. Там располагались садики, и в одном из них молодая женщина развешивала постиранные вещи.

Она поздоровалась со мной и сказала:

— Вы из школы. Я уже видела вас неподалеку отсюда.

— Да, — ответила я. — Наверное, вы работаете в пансионе?

— Не я. Мой муж. Он работает в парке. У него очень много дел.

Женщина подошла ко мне. У нее было приятное счастливое лицо. Я заметила, что она ждет ребенка… и весьма скоро. Она оперлась руками на изгородь и изучающе посмотрела на меня.

— Вы давно в этой школе? — спросила она.

— С прошлого сентября.

— Откуда вы приехали? Не из Англии ли?

— Как вы догадались? — Ну, может быть, все дело в том, как вы говорите по-французски.

— Неужели так плохо?

— Не расстраивайтесь, — сказала женщина. — И вовсе не плохо. Я все понимаю.

— Прекрасно! Тогда позвольте задать вам вопрос. Вы знали Карла, который некоторое время работал здесь?

— О да. Мой Жаке говорил, что садовник из него не Бог весть какой. Я знала этого молодого человека. Он недолго пробыл в этих краях.

— Почему он так быстро уехал?

— Не думаю, что он собирался оставаться. Он один из тех, которые сегодня здесь, а завтра там.

— Спасибо, это все, что я хотела узнать, а теперь я лучше вернусь в школу.

— До свидания, — весело сказала жена садовника.

Примерно через неделю я опять увидела ее. Она округлилась немного больше.

— Привет. Опять вы, — сказала она. — Вам, кажется, понравилось гулять здесь.

— Я люблю выходить из пансиона в это время, а в парке так хорошо…

— Настоящая весна.

— Да. Чудесно.

— А я отдыхаю. Понимаете, я должна отдыхать.

Я знала, что она имеет в виду.

— Вы довольны, правда? Я говорю о… ребенке.

— Значит, вы заметили.

Женщина громко засмеялась, показывая, что это шутка, настолько очевидным было ее состояние.

— Конечно, заметила.

— Такая молоденькая девочка, как вы!

— На самом деле не такая уже я молоденькая.

— Нет. Конечно, нет. В наше время молодые люди уже знают о таких вещах. Вы правильно угадали. Я довольна. Мы всегда хотели ребенка.

Жаке и я. Думали, что у нас его уже никогда не будет, а потом милосердный Боже посчитал нужным исполнить наше желание.

— Должно быть, вы счастливы.

Она кивнула, довольная и безмятежная.

Я ушла, думая о ней.

Как-то раз, когда мисс Каррутерс взяла нас на экскурсию в Монс и у нас опять появилась возможность походить по магазинам, я купила распашонку, которую намеревалась подарить этой женщине.

Я узнала ее имя. Ее звали Маргарет Плантен.

Жаке Плантен работал на пансион по найму уже много лет, а его отец и дед работали на Рошеров еще до того, как была создана школа.

Маргарет пришла в восторг от распашонки. Она призналась, что наши короткие беседы через изгородь доставляют ей большое удовольствие. Меня пригласили в маленький коттедж с двумя комнатками наверху и двумя внизу. Сзади была пристроена умывальная.

Маргарет получала огромное наслаждение, показывая мне вещи, приготовленные для ребенка. Я сказала, что надеюсь на то, что он родится до моего отъезда на летние каникулы.

— Занятия в школе заканчиваются в самом конце июля, — сказала Маргарет. — По крайней мере, всегда кончались. Ну, а ребенок должен появиться примерно за неделю до этого.

— Как вы думаете, кто это будет, мальчик или девочка? Я бы предпочла маленькую девочку.

— Она бы предпочла! — рассмеялась Маргарет. — Ну, это решит милосердный Господь. Жаке хочет мальчика, но думаю, что он будет очень рад, кого бы нам ни послала судьба. А я хочу только одного — взять этого малыша на руки.

Прошла весна. Наступило лето. Остался всего один месяц до окончания занятий. Жизнь в пансионе очень нравилась мне. С Кэролайн мы стали близкими подругами. Я сильно привязалась к Ивонн и Хельге.

Прогулки в сельской местности. Кроссы, в которых бегущие впереди оставляют за собой след из клочков бумаги. Свежий воздух. Мисс Каррутерс говорила, что это лучше всяких искусств. Мадемуазель Артуа жаловалась на беспорядок, который мы оставляли в спальне. Долгие теплые дни…

Уроки танцев, уроки игры на фортепьяно… Я скучаю по Аннабелинде и с нетерпением жду известий о ней.

Время от времени от нее приходят письма. Она поправляется, считает, что к тому времени, когда я присоединюсь в ней, она будет уже совсем здорова. В Бурдоне очень жарко, и все боятся, что это повредит виноградникам.

«Я предвкушаю встречу с тобой, — писала Аннабелинда, — ты мне расскажешь про все, что происходит в нашей школе».

И я, конечно, тоже с нетерпением ждала встречи с ней.

В середине июля у Маргарет Плантен родился мертвый сын. Я очень опечалилась, мысль о страданиях Маргарет была для меня непереносима. Я знала, как отчаянно она хотела иметь ребенка, а теперь все ее планы и надежды оказались напрасными.

Ставни в коттедже были закрыты. Я не могла заставить себя пойти туда, опасаясь, что мой приход напомнит жене садовника о наших беседах о ребенке и еще больше опечалит ее.

Две недели я не приближалась к домику. Потом, собравшись с духом, направилась туда. Подойдя к коттеджу со стороны сада, я заглянула поверх изгороди. Там в коляске лежал ребенок.

Я не могла сдержать любопытство. На следующий день я пришла снова. Коляска с ребенком стояла в саду. Я обошла коттедж и постучала в дверь.

Маргарет открыла ее и увидела меня. Я почувствовала, как слезы наворачиваются да глаза. Она заметила их и на пару секунд отвернулась. Потом сказала:

— Моя милая, вы очень добры, спасибо, что пришли.

— Я боялась сделать это раньше… но я думала о вас.

Маргарет взяла меня за руку.

— Заходите, — сказала она.

Я вошла.

— Мне так жаль, — начала я.

— Это было ужасно. Мне хотелось умереть. Все наши надежды… все наши планы… рухнули. Мы были вне себя от горя. Понимаете ли, мы мечтали об этом… мы оба. Мы так долго ждали, и потом… все так кончилось. Это было свыше наших сил. И я проклинала Бога. Я спрашивала, как Он мог совершить такое? Чем мы заслужили это? Но Господь милосерден. Он дал мне другого малыша, чтобы заботиться о нем. Это одно из его чудес. Оно смягчает мою боль, и я уже люблю ребенка. Не так, как своего собственного… но говорят, что потом я полюблю его как своего. И действительно… моя любовь растет с каждым днем. Так что та маленькая распашонка, которую вы купили… она пригодится.

— Значит, у вас все-таки есть ребенок?

— Да. Теперь он мой! Мой навсегда. Он нуждается во мне, а я в нем. У него нет матери, нет никого, кто бы заботился о нем. И я собираюсь подарить ему ту нежную заботу, которая предназначалась моему дитя.

— Расскажите мне, как это произошло.

— Мне помогла мадам Рошер. Она услышала об этом малыше и сказала мне о нем, спросив, не взяла бы я его себе. Сначала я не согласилась. Я не чувствовала, что кто-то в состоянии заменить мне моего ребенка. Тогда мадам Рошер сказала, что этот малыш нуждается во мне… и, хотя я могу и не сознавать этого, я нуждаюсь в нем. Конечно, дело было не в деньгах.

— Деньгах?

— О да. За него платят. У него нет матери, но его родственники будут оплачивать уход за ним.

Мы с Жаке и не мечтали, что станем такими богатыми. Но дело не в деньгах…

— Я уверена, что не в деньгах.

— Мы обсудили это с мужем. Я сказала, что усыновлю ребенка. Я не хочу, чтобы кто-нибудь потом пришел и забрал его. Если он мой, то пусть и останется моим. Родственники малыша согласились, сказали, что на ребенка отложены деньги.

Они будут присылаться каждый год. Он не будет ни в чем нуждаться. И, моя милая, я уже люблю его.

— Это замечательная история, мадам Плантен.

Она похожа на чудо. Если бы вы не потеряли своего ребенка, то не смогли бы позаботиться об этом малыше.

— О, они нашли бы кого-нибудь другого. У этих людей есть деньги, и они могут все устроить.

Но я делаю это не из-за денег. Из-за ребенка. Он такая прелесть. Мне кажется, что он уже узнает меня.

— Могу я посмотреть на него?

— Конечно. Я принесу его в дом. Он еще совсем крошка. Может быть, примерно на неделю старше моего… не больше.

— Когда его привезли?

— Несколько недель назад. Это организовала мадам Рошер. Я думаю, что его доставил кто-то из ее поверенных. Была бумага. Мы с Жаке поставили на ней кресты. А потом ее подписали и скрепили печатью. Я сказала, что меня интересует только одно. Будет ли этот ребенок навсегда моим, как если бы это я дала ему жизнь. И мне ответили, что именно это и написано в бумаге. Но вы должны посмотреть на него. Подождите минутку. Я принесу дитя.

Маргарет вернулась с совсем маленьким ребенком, с красивыми светлыми волосами. Он спал, и его глаза были закрыты, но, и не видя их, я догадывалась, что они голубого цвета.

— Как его зовут? — спросила я.

— Эдуард. И, конечно, он будет носить нашу фамилию.

— Значит, он ваш, мадам Плантен, только ваш?

— Да. И я никогда не забуду, что он значит для нас. Когда Жаке входит, он перво-наперво ищет глазами этого маленького парнишку.

Она сидела, качая ребенка, который продолжал спать.

Я сказала:

— По-моему, замечательно, что все так кончилось.

— Это чудо, сотворенное небесами, — сказала Маргарет. — И я всегда буду верить в то, что так оно и есть.

* * *

Семестр закончился первого августа. В школу приехала герцогиня. Она собиралась отвезти меня прямо в замок.

Мадам Рошер провела с ней немного времени наедине.

Когда мы уезжали, мне вспомнилось наше появление здесь в прошлом сентябре, и я подумала, как много произошло всего лишь за один год.

Герцогиня была такой же приветливой и любезной, как всегда. Мы без приключений добрались до Бордо. На станции нас ожидал экипаж Бурдонов, и мы с большим комфортом доехали до замка.

Я с нетерпением ждала встречи с подругой. Герцогиня сказала мне, что Аннабелинда уже поправилась и стала почти совсем такой же, как раньше.

— Мы заставляем ее отдыхать, потому что болезнь была долгой и изнурительной. Однако мы чувствуем, что она справилась с ней наилучшим образом.

Аннабелинда ожидала нас, стоя рядом с Жаном-Паскалем. Она выглядела здоровой и даже цветущей.

— Как чудесно, что ты приехала, Люсинда! — воскликнула она, тепло обнимая меня. Я была тронута.

— Аннабелинда, как я рада видеть тебя!

Жан-Паскаль поцеловал мне руку.

— Добро пожаловать, милое дитя. Мы все счастливы, что ты здесь. Как, по-твоему, выглядит Аннабелинда?

— Она никогда еще не выглядела так хорошо.

Он засмеялся.

— То же самое ей говорю и я. Вот видишь, моя дорогая, мы с тобой думаем одинаково.

— Аннабелинда и в самом деле полностью выздоровела?

— Да… да. В этом нет сомнения. Мы будем заботиться о ней, чтобы исключить возможность рецидива.

Мы вошли в замок, который всегда внушал мне благоговейный трепет. Мама говорила, что испытывала то же самое чувство, когда гостила в нем.

Казалось, что прошлое проглядывало сквозь настоящее, и ты думал обо всех людях, живших здесь давным-давно и, возможно, оставивших частицу себя в этом месте.

Мы пообедали в уютной столовой, и, казалось, Жан-Паскаль и герцогиня искренне рады мне. Что касается Аннабелинды, то она заставила меня чувствовать себя желанной гостьей.

— Надеюсь, твои родители не сердятся на нас за то, что мы удерживаем тебя вдали от них, — сказал Жан-Паскаль.

— Не сомневаюсь, что они подарят нам немного времени, — промолвила герцогиня. — Они очень обрадуются, если Аннабелинда сможет вернуться вместе со мной, — сказала я.

— Думаю, что она уже достаточно здорова, чтобы сделать это, — ответил Жан-Паскаль.

Разговор продолжался в том же духе, но я почувствовала некоторую напряженность и видела, что Жан-Паскаль тоже ощущает ее.

Я вздохнула с облегчением, когда мы разошлись по комнатам, и не могла удержаться, чтобы не пойти к Аннабелинде.

Она лежала в кровати, но не спала.

Улыбнувшись мне, она сказала:

— Я знала, что ты придешь.

— Конечно, ведь мы так давно не видели друг друга.

— Расскажи мне о школе. Как реагировали на мой внезапный отъезд? Было много разговоров?

— Все говорили только об этом. Тебя награждали всевозможными болезнями… от скарлатины до авитаминоза.

Аннабелинда улыбнулась.

— Все это было довольно неприятно, правда?

— Теперь с этим покончено. Ты совершенно здорова. Расскажи, чем ты болела на самом деле?

— Дедушка говорит, что я не должна об этом рассказывать. Он считает, что так будет лучше для меня. Мне надо все забыть. Это происшествие может отрицательно сказаться на моих шансах…

— Отрицательно сказаться на твоих шансах… шансах на что?

— Найти себе подходящего мужа. Они думают о моем замужестве. В конце концов, я старею.

— Но тебе исполнится только шестнадцать…

— В будущем году.

— Как это могло бы сказаться на твоих шансах?

— О, пустяки. Не спрашивай…

Но я настаивала.

— Как?

— Ну, в знатных семьях все время думают о передаче родового имени и тому подобных вещах.

Им хочется здоровых наследников. Они будут настороженно относиться к жене, у которой было… было то, что у меня.

— Да что у тебя было? Как все загадочно. Ты болела чахоткой? Если да, то почему не сказать прямо?

— Дедушка говорит, что мы должны все забыть и никогда больше не упоминать об этом.

— Понимаю. Ты имеешь в виду, что если ты заболеваешь чахоткой, то она может передаваться по наследству твоим детям.

— Да. Вот именно. Поэтому ни слова.

— И они лечили тебя здесь!

— Ну, не здесь. Я должна была уехать.

— Я догадывалась об этом.

— Идея принадлежала дедушке. Он все организовал.

— Я помню, что получила от тебя письмо со штемпелем Бергерака.

— Бергерак! Никогда больше не хочу бывать там.

— Он где-то поблизости?

— Да, в нескольких милях отсюда. Наверное, я опустила письмо, когда мы проезжали его.

— Проезжали его… по дороге куда?

— О, я не помню. Я довольно плохо себя чувствовала все это время.

— Почему ты не хочешь снова оказаться в Бергераке?

— Я хочу забыть все, что связано с моей… болезнью… а это место напоминает мне о ней. Все вокруг напоминает о ней.

— Все-таки чахотка, да?

Аннабелинда кивнула… а потом покачала головой.

— Я не хочу говорить… прямо… но… обещай мне, что ты никому не расскажешь.

— Обещаю. Тебя отправили в Швейцарию? Люди едут именно туда. Высоко в горы.

Аннабелинда опять кивнула.

— И тебя вылечили? — спросила я.

— Полностью. В будущем мне надо просто… соблюдать осторожность. Дедушка назвал это предостережением. Как только ты подхватил подобное заболевание, люди относятся к тебе с подозрением.

— Они думают, что оно может стать наследственным.

— Дедушка считает, что оно может уменьшить мои шансы на тот брак, который он желал бы для меня.

— Ну, и как в санатории?

— О, там все относились к больным очень строго. Ты должен выполнять то, что тебе говорят.

— Похоже на «Сосновый Бор».

Аннабелинда рассмеялась.

— Но все кончилось, и я хочу забыть, что это когда-то было. Теперь я здорова. Со мной все будет в порядке. Я предвкушаю поездку в Лондон.

— По-моему, твои родные будут стремиться удержать тебя в деревне.

— О, думаю, маме захочется в Лондон. А что касается отца и дорогого брата Роберта, то пусть занимаются своим дорогим поместьем. Им не до меня.

— Я скучала по тебе, Аннабелинда.

— А тебе не кажется, что и я скучала по тебе?

— Должно быть, это ужасно — находиться так далеко от всех. Наверное, твой дедушка и герцогиня навещали тебя, пока ты была там?

— Конечно. Они изумительно относились ко мне.

Но, пожалуйста, Люсинда, я не хочу говорить на эту тему.

— Хорошо. Больше ни слова.

— И не забудь, не рассказывай никому про Швейцарию. Я не должна была говорить и тебе, но ты выпытала это у меня.

— Я буду молчать.

— Добрая старушка Люсинда 1 Прошла неделя. Мы много катались верхом, обычно в компании Жана-Паскаля. Было несколько званых обедов.

Я получала большое удовольствие от прогулок в окрестностях замка. Мне нравилось бывать одной. Я любила сидеть у озера, наблюдая за лебедями и маленьким коричневым селезнем, ковыляющим мимо меня. Я приносила ему кусочки хлеба, и меня забавляла его манера приходить к озеру и терпеливо дожидаться угощения.

Иногда, находясь здесь, я думала о странностях жизни и представляла себе маму молодой девушкой, ненамного взрослее, чем я сейчас, сидящую на этом же самом месте. Тогда здесь жил черный лебедь. Она часто рассказывала о нем и о том, как яростно он защищал свою территорию.

Как мирно было здесь сейчас, с прекрасными кроткими белыми лебедями вместо черного. И все-таки существовало нечто, скрытое от глаз… таинственное, казавшееся совсем не таким, чем было на самом деле.

Как-то в середине дня, когда, посидев у озера, я возвращалась в замок, мне встретился почтальон, который направлялся к дому.

Он приветствовал меня. Он знал, кто я, потому что я уже брала у него почту раньше.

— Ну что же, — сказал он, — еще раз, мадемуазель, вам придется поберечь мои ноги. Я немного припозднился. Не возьмете ли это послание для месье Бурдона?

Я согласилась и взяла письмо.

Почтальон поблагодарил меня и продолжил свой путь.

Я подумала, что Жан-Паскаль, наверное, в своем кабинете и поэтому понесла письмо туда. Я постучалась. Ответа не последовало, и я открыла дверь и вошла. Окно было открыто, и при моем появлении порыв ветра сдул лежащие на письменном столе бумаги и разметал их по полу.

Я торопливо закрыла дверь, положила принесенное мною письмо на стол и наклонилась, чтобы подобрать бумаги.

В это время мне на глаза попалась фраза, написанная на одной из них. Она гласила: «Жаке и Маргарет Плантен — 10 000 франков.»

Дальше было что-то по-французски, и я не смогла до конца понять смысл написанного. На бумаге стоял адрес конторы поверенных в Бордо.

Меня осенило. Как будто разрозненные части головоломки внезапно чудесным образом сложились вместе, и передо мной предстала некая картинка.

— Интересно? — произнес голос позади меня.

В комнату вошел Жан-Паскаль.

Я почувствовала, как краска заливает мое лицо, когда он взял у меня бумаги.

Его спокойный голос поверг меня в ужас.

— Что ты делаешь с моими бумагами, Люсинда?

Я услышала, как, запинаясь, говорю:

— Я… э-э… я… принесла письмо. Мне дал его в парке почтальон. Я постучалась. Никто не ответил, и я открыла дверь. Видите ли, окно было открыто и сквозняк… бумаги упали на пол. Я подбирала их.

— Конечно.

Жан-Паскаль собрал оставшиеся бумаги и положил их на письменный стол. Он улыбнулся мне.

— Ты оказала мне большую услугу, Люсинда.

И как мило с твоей стороны принести мою почту.

Я спаслась бегством и вышла из замка, чтобы свежий воздух охладил мои пылающие щеки.

«Десять тысяч франков Жаке и Маргарет Плантен». Все стало ясно. Им заплатили за то, чтобы они взяли ребенка. Почему Жан-Паскаль хотел этого?

Я могла бы догадаться раньше. Карл и Аннабелинда встречались… тайно. Они были любовниками. Результатом любовных утех являются дети.

И Карл покинул ее, предоставив иметь дело с последствиями. Не удивительно, что она изменилась. Как я могла не догадаться? Она упала в обморок на уроке. Мадам Рошер послала за врачом, и сразу после этого приехал Жан-Паскаль.

Умный и искушенный, он прекрасно знал, что необходимо делать в такой ситуации.

Аннабелинда не ездила в Швейцарию. Она жила в Бергераке, который, как показала мне карта, находился достаточно близко для удобства общения и достаточно далеко для сохранения секрета.

Аннабелинда согласилась бы на любое предложение своего дедушки. Она должна оценить мудрость его советов о необходимости хранить все в тайне.

У Аннабелинды родился ребенок, и именно он находился в коттедже Плантенов. Из-за потери своего ребенка Маргарет жаждала получить другого.

Кроме того, ей щедро заплатили за заботу о нем.

Это дитя смягчило боль от потери ее собственного сына и обеспечило ей с мужем безбедное существование до конца дней.

Несчастье Аннабелинды стало благословением для Плантенов.

Теперь, когда я все поняла, я могла думать только о ребенке, который получит от Маргарет ту любовь и заботу, которую не могла дать ему его родная мать.

Я почувствовала себя раздавленной этой тайной.

Я почти жалела, что раскрыла ее. Теперь у меня самой появился секрет. Никто никогда не должен догадаться, что я знаю о происшедшем.

Когда я сидела, глядя на лебедей, послышались шаги, и мое сердце заколотилось, потому что ко мне направлялся Жан-Паскаль.

Он присел рядом.

— Я рад, что нашел тебя, — сказал он. — Думаю, нам есть, о чем поговорить.

— Уверяю вас, что я зашла в ваш кабинет только, чтобы отдать письмо. Бумаги рассыпались по полу, и я, естественно, решила, что должна поднять их.

— Конечно. И тебя очень заинтересовало то, что ты увидела на одной из них?

— Но я…

— Пожалуйста, Люсинда, пусть между нами не будет недомолвок. Позволь мне сразу сказать, что я тебе верю. Ну, что ошеломило тебя? Ведь это было на бумаге, которую ты читала.

Я молчала.

— Люсинда, дорогая, будь так же откровенна со мной, как я с тобой. Что там было написано?

Я сделала глубокий вдох. Я не знала, как начать.

— Ты увидела там фамилии тех людей, которые работают по найму для школы, правда? — настаивал он.

— Да, — ответила я.

— Ты знаешь этих людей?

— Да. По крайней мере, я знаю мадам Плантен.

Я часто беседовала с ней, когда проходила мимо ее коттеджа в парке. Я знала, что она ждет ребенка.

— Да?

— Я знала, что ребенок умер и она усыновила другого.

— Ты умная девочка, Люсинда. Ты подумала, как странно, что дедушка Аннабелинды должен платить этим людям. Ты подумала: «Аннабелинда отсутствовала несколько месяцев. У нее была какая-то таинственная болезнь, а потом появился ребенок». Ну что же, я уверен, что ситуация прояснилась для умной маленькой Люсинды, которую, признаем это, раньше несколько озадачили загадочные события и которая, увидев бумагу с фамилией известных ей людей, все поняла. Это так?

— Я подумала… да.

— Конечно.

Жан-Паскаль взял меня под руку.

— Люсинда, — продолжал он, — ведь мы с тобой хорошие друзья, да? Я всегда испытывал к тебе нежность. Ты дочь моей милой Люси, которую я всегда обожал. Ты стала подругой моей внучки. Я отношусь к тебе как к члену своей семьи.

— Вы очень добры, и я сожалею, что отнесла письмо в ваш кабинет. Я должна была оставить его в холле.

— Ну, нет. Возможно, что так лучше. Теперь мы все выяснили. Ты разделишь с нами наш маленький секрет и, я уверен, никому не выдашь его.

Ты любишь Аннабелинду. Она поступила опрометчиво. Это не первый подобный случай в нашей семье… твоей семье… любой семье. Такова людская природа. К сожалению… Но все можно уладить… и забыть. Всегда разумно забывать то неприятное, что случается в жизни. Раскаяние очень полезно, но предаваться ему следует осторожно и в малых дозах, превышение которых омрачило бы радость бытия. Ты согласна?

— Думаю, что вы правы.

— Ну конечно, я прав. Ты многое заподозрила.

Подозрение отвратительно… Очень часто оно искажает правду, и она кажется ужасней, чем в действительности. Ты догадалась, в чем заключалась болезнь Аннабелинды и что врач, приглашенный мадам Рошер, обнаружил это. Можешь вообразить ужас этой достойной дамы, когда она узнала, что приключилось с одной из ее учениц. Но она мудрая женщина. Поскольку Аннабелинда моя внучка, она послала за мной. Она понимала, что при таких маленьких затруднениях может положиться на меня.

Я кивнула. Я представляла себе все именно так.

— Аннабелинда развлекалась с одним из садовников, — продолжал Жан-Паскаль. — Последнее чрезвычайно расстроило мадам Рошер, но я указал ей, что результат оказался бы тем же самым, какое бы социальное положение ни занимал в данном случае мужчина, и что здравый смысл должен помочь нам не давать воли нашему негодованию. Прежде всего необходимо было увезти Аннабелинду из школы. Мы больше не могли оставлять ее там.

Поползли бы слухи. Так как мы не могли допустить, чтобы наши соседи узнали о безрассудстве моей внучки, ее увезли в клинику, где о ней позаботились.

— В Бергераке, — сказала я.

На мгновенье мои слова ошеломили Жана-Паскаля, потом он сказал:

— Я вижу, что ты осведомлена и об этом. Как ты узнала?

— Аннабелинда обмолвилась, что была там.

— Ей надо вести себя осторожнее. Это в высшей степени надежное место. Я знаком с его владелицей. Она само благоразумие. Поэтому Аннабелинду отправили туда, а потом, разумеется, возникла проблема найти семью для ребенка.

— Все сложилось для вас очень удачно, — сказала я. — В одном я уверена. Мадам Плантен будет очень хорошей матерью.

— Мадам Рошер уверила меня в этом. Не думаешь же ты, что я отдал своего правнука людям, которые могли бы плохо к нему относиться?

— Но вы были готовы поручить его заботам чужих людей?

— Я чувствую нотку критицизма. Милая Люсинда, мог ли я оставить его здесь? Усыновить ребенка в моем возрасте? Я должен думать об Аннабелинде. Что ожидало бы ее, стань это происшествие известным? Ее заклеймили бы как падшую женщину до того, как у нее появилась бы возможность показать, чего она стоит. Она никогда бы не вышла замуж за человека, занимающего подобающее положение.

— Она могла бы встретить того, кто полюбит ее, и не расставаться со своим ребенком.

Жан-Паскаль наклонился ко мне и слегка поцеловал в голову.

— Дорогая Люсинда, ты смотришь на мир глазами невинности. Очаровательно, весьма очаровательно! Но жизнь не такова. Я хочу, чтобы у Аннабелинды все сложилось наилучшим образом.

Она очень красивая и привлекательная девушка.

Мне ненавистна мысль, что ее шансы могли с самого начала быть сведены к нулю.

— А как же ребенок? — спросила я.

— Он вырастет в хорошей семье. Ты сама это сказала. Но признаюсь, мне немного не по себе, что он будет находиться так близко от школы.

— Вы думаете, что Аннабелинда узнает своего сына?

— Все младенцы на одно лицо. Они появляются на свет похожие на морщинистых стариков, и через несколько недель становятся пухлыми и красивыми. Но ты понимаешь, насколько мы должны быть осторожны. Ты видишь, как случайное совпадение способно спутать все планы. Твое знакомство с этой доброй женщиной, то, что ты увидела эту бумагу. Кто мог бы предположить, что это случится? А ведь все так просто, так естественно. Помня о тебе, я не был уверен, что ребенка разумно помещать настолько близко от школы. Но мадам Рошер так хорошо охарактеризовала эту женщину, которая, разумеется, не имеет ни малейшего представления, откуда привезли ребенка.

— Вам пришлось приложить столько усилий, чтобы организовать все это для Аннабелинды, — сказала я.

— Ради Аннабелинды и чести семьи, — ответил Жан-Паскаль. — Это много значит для таких, как я. Возможно, мы слишком горды и немного надменны. Боже мой, ведь мы должны были извлечь хороший урок уже много лет назад. Но кто когда-нибудь учился на ошибках? Небольшой урок, возможно, но редко серьезные выводы. Ну, теперь ты знаешь, что произошло, и я доверяюсь тебе. Этот инцидент необходимо предать забвению. Я пригляжу за тем, чтобы о ребенке хорошо заботились… чтобы он получил образование, когда придет время. Можно не беспокоиться о его будущем. И я прошу тебя, Люсинда, никогда никому не разглашать то, что ты узнала. Я глубоко уважаю твою порядочность и знаю, что могу положиться на тебя.

Аннабелинда своенравна… немного легкомысленна. В этом часть ее очарования. Пусть она не знает, что тебе все известно. Помоги ей поддерживать миф о ее болезни. И, пожалуйста, прошу тебя, не говори ей, что усыновленный Плантенами ребенок ее сын. Я могу положиться на тебя, правда, Люсинда?

— Я никому не скажу.

Жан-Паскаль сжал мне руку.

— Я доверяюсь тебе, — сказал он.

Потом мы несколько минут сидели молча, наблюдая за грациозным скольжением белых лебедей по озеру.

* * *

В сентябре, после летних каникул, мы вернулись в «Сосновый Бор». Прошел год с момента моего появления здесь, и я чувствовала, что стала значительно взрослее той наивной девочки, которая была тогда. Я многое узнала, и, хотя драматические события произошли не со мной, я достаточно близко соприкоснулась с ними и они произвели на меня глубокое впечатление.

Я думала о Жане-Паскале Бурдоне как о неком могущественном божестве, которое распоряжается человеческими судьбами… цинично, милостиво… и немного аморально. Но что бы делала без него Аннабелинда?

Я часто думала о ребенке, отданном на попечение Маргарет Плантен. Он никогда не узнает о своей матери и о тех проблемах, которые возникли из-за его появления на свет. О нем будут хорошо заботиться, в должное время он получит образование. Плантены будут регулярно снабжаться деньгами, не ведая, кто посылает их. Одним мощным ударом Жан-Паскаль изменил их жизни еще больше, чем судьбу Аннабелинды. Я не сомневалась, что со временем она убедит себя, будто этого эпизода в ее жизни никогда не было, в то время как Плантенам всегда будет напоминать о нем Эдуард.

Кэролайн сказала, что за каникулы я сильно изменилась.

— Ты выглядишь такой серьезной. Знаешь, иногда, когда я обращаюсь к тебе, ты молчишь. У тебя, что-то случилось во время каникул?

— Нет, все в порядке, — сказала я.

Аннабелинду в школе встретили с неким благоговейным ужасом. Все были убеждены, что ее, по выражению одной девочки, «вырвали из когтей смерти». А те, с которыми это случилось, возбуждали совершенно особый интерес.

Как я и ожидала, Аннабелинда использовала ситуацию в своих интересах. Теперь она действительно стала в школе заметной фигурой. У нее появилась собственная комната, и, хотя мадам Рошер относилась к ней теперь несколько прохладно и, думаю, настороженно, Аннабелинда не стала придавать этому значения. Она наслаждалась пребыванием в школе. «Вот таково бывает возмездие за грехи», — говорила я себе, чувствуя, что повторяю слова Жана-Паскаля.

Оказалось, что Аннабелинде легче забыть случившееся, чем мне, ведь мне о нем напоминал находившийся рядом ребенок.

Малыш очаровывал меня, и я не могла противиться желанию проходить мимо домика Плантенов на прогулках. Раньше я любила находиться в компании подруг, теперь же мне хотелось ускользнуть от них и пойти к коттеджу… одной. В теплые дни коляска почти всегда находилась в садике Плантенов.

Маргарет оправилась от своей трагедии, по-моему, в основном благодаря маленькому Эдуарду.

Она души не чаяла в ребенке и как-то сказала мне:

— Жаке тоже начинает любить его. Сначала ему это было трудно. Он хотел собственного сына.

Но Эдуард так мил. Только посмотрите на этого ангелочка.

Иногда я держала малыша на коленях. Я искала в нем сходство с его родителями. Но не находила.

Он был такой же, как все младенцы.

Иногда я шла в садик Плантенов и садилась рядом с Эдуардом. Я смотрела на него, думая об Аннабелинде и Карле… о их тайных встречах в его коттедже, наверное, примерно таком же, как у Плантенов… Какой отважной была Аннабелинда!

Я догадывалась, что в ее жизни будет множество приключений… Начало уже положено. И что за начало… в мире появилось еще одно живое существо. Думаю, что во время свиданий с Карлом у Аннабелинды не возникало даже мысли об этом. А у самого Карла? Загадочный человек. Он даже не узнает, что у него есть сын. Как бы он воспринял это? Что он за человек? Я видела его только дважды.

Но ведь он стал отцом этого дитя. Он был виноват в случившемся, из-за него пришлось обращаться к Жану-Паскалю Бурдону, циничному знатоку человеческой природы со всеми ее слабостями, способному уладить все так, чтобы рождение ребенка не лишило Аннабелинду надежды на блистательное замужество.

Неудивительно, что я чувствовала себя повзрослевшей и настроенной несколько скептически. Происходящие вокруг меня события предстали передо мной в совершенно новом свете. Мой жизненный опыт значительно обогатился, хотя я стала старше всего на год.

Школьная жизнь текла по-прежнему. В старших классах еще больше внимания уделялось светским манерам. Стало больше уроков танцев и игры на фортепьяно.

Я понимала, что четырнадцать лет — уже пора зрелости, когда необходимо подумать о будущем.

Аннабелинда, в ее шестнадцать лет окруженная ореолом таинственности, была намного интереснее меня. Мы мало виделись в часы школьных занятий, а когда у меня появлялось немного свободного времени, я предпочитала незаметно отправиться к домику Плантенов.

Аннабелинда не ведала об этом коттедже, она, безусловно, ничего не знала о ребенке, лежащем в теплые дни в коляске в саду. Я находила, что все это очень странно и загадочно, но придает жизни какой-то особенный оттенок.

Наступило Рождество. Как всегда, нас забрала тетя Селеста, мы переночевали в Валансьене и отправились в Англию. Все шло, как обычно, и в надлежащее время мы вернулись в началу занятий в январе, расставшись с домом до лета, потому что поездка занимала слишком много времени, чтобы предпринимать ее между семестрами.

Короткие каникулы мы проводили в Шато Бурдоне. «Скоро, — писала мама, — ты опять приедешь домой. Как летит время!»

Я знала, что ей не нравятся мои поездки во Францию, хотя тетя Селеста и уверяла ее, что я получаю отличное образование, и знание нескольких языков, которое оно мне даст, — настоящее благо.

Мама отвечала, что согласна с этим, но ей бы хотелось, чтобы школа находилась поближе к дому.

Когда мы приехали в замок в перерыве между семестрами, Аннабелинда вела себя так же жизнерадостно, как прежде. Меня это поразило. Неужели ее совершенно не интересовало, что стало с ребенком? Мне пришло в голову, что Жан-Паскаль, в своей беспредельной мудрости, мог сказать ей, что дитя умерло при рождении. Как бы то ни было, я не могла спросить ее.

Живя в замке, мы очень много катались верхом, посещали виноградники, обедали со знатью, которую собирали вокруг себя Жан-Паскаль и герцогиня. А я часто сидела у озера, размышляя обо всем случившемся за последний год.

Жан-Паскаль никогда не упоминал об этих событиях. Это было частью его жизненного кредо.

Человек забывает неприятности, и со временем начинает казаться, что они вообще никогда не происходили.

Я с радостью вернулась в школу.

Во время вечеров бесед часто говорили о войне на Балканах.

Как высокообразованные леди мы должны были уметь поддержать разговор о текущих событиях в мире, особенно о тех, которые происходили неподалеку от нас. Поэтому таким беседам придавалось огромное значение.

Обсуждение балканских событий на большинстве бесед навевало скуку, и окончание проклятой войны вызвало общее ликование. Происходящее на Балканах послужило темой нескольких дискуссий.

Я узнала, что война, разразившаяся в прошлом году, велась между Турцией и Балканским союзом, в который входили Сербия, Болгария, Греция и Черногория.

Она окончилась в мае 1913 года победой Балканского союза и подписанием в Лондоне договора, по которому Турция потеряла почти все свои владения в Европе.

— Слава Богу, все кончилось, — сказала Кэролайн, — и мы можем, наконец, забыть об этом.

— Моя дорогая Кэролайн, — возразила мисс Каррутерс, — вы совершенно не задумываетесь над значением происходящего. Эти события могут иметь для нас очень большие последствия. Я понимаю, что Балканы кажутся вам чем-то далеким, но мы часть Европы, и все, что происходит в ней, способно затронуть и нас. Войны являются бедствием для всех, и, когда чьи-то соседи вовлекаются в них, необходимо находиться начеку. Никогда не знаешь, в какой момент твоя страна может оказаться втянутой в боевые действия.

Тем не менее, мы с удовольствием забыли о войне и обсуждали столицы европейских государств, такие, как Париж, Брюссель и Рим. О них обо всех мы читали и произносили с определенной долей апломба слова «Булонский лес», «Дом инвалидов», «римский Колизей», словно вышеназванные места были нам хорошо известны. Это заставляло нас чувствовать себя утонченными, эрудированными и повидавшими мир, по крайней мере, в наших мечтах.

Разразилась новая война, вызвавшая всеобщий ужас. Сербия, Греция и Румыния поссорились с Болгарией при разделе военных трофеев. Мы были счастливы, когда Болгарию быстро победили и снова настал мир.

Однако мадам Рошер и некоторые из учителей казались слегка обеспокоенными, и атмосфера а школе стала немного тревожной. Но лето все равно было чудесным, погода стояла отличная, и дни пролетали быстро. Семестр скоро кончался, и мы снова отправлялись домой на летние каникулы.

Тетя Селеста намеревалась приехать за нами первого августа. Занятия в школе кончались в последний день июля.

Июнь походил к концу. До отъезда оставалось чуть больше месяца, и мы с Аннабелиндой начали строить планы.

— Через год в это время я уже почти окончу школу, — сказала она. — Я стану выезжать в свет.

А во Франции есть светские сезоны? Надо спросить у дедушки. Конечно, у них нет короля и королевы. А без них все иначе. Думаю, что, когда я буду участвовать в лондонском сезоне, я увижу короля и королеву. У королевы Марии немного суровый вид, правда?

Я думала: «Как она может болтать с такой легкостью о подобных вещах? Неужели она ни разу не подумала о своем ребенке?»

Маленькому Эдуарду скоро исполнялся год. Он начинал понимать, что происходит вокруг. Он уже ползал и учился вставать. Иногда делал несколько неуверенных шагов. Я садилась напротив Маргарет, а малыш стоял около нее с сияющим от радости личиком. Для него было игрой переходить из рук Маргарет в мои, не упав. Она поддерживала его, готовая подхватить в случае необходимости.

Ребенок делал несколько неуверенных шагов и по падал в мои протянутые руки. Мы аплодировали его триумфу, и он тоже хлопал в ладошки, гордясь своим успехом.

Удивительно, сколько удовольствия я получала от общения с ним. Возможно, мой столь сильный интерес к Эдуарду вызывала осведомленность о том что это сын Аннабелинды. Я ощущала его принадлежность к нашей семье. Но придет день, когда я буду вынуждена расстаться с ребенком.

Когда закончится моя учеба в «Сосновом Бору», всему придет конец. Нет. Я вернусь. Я буду иногда приезжать… чтобы видеть, как он растет. Маргарет будет мне рада. Она понимала мои чувства к ребенку. Она их разделяла.

Эдуард так много значил для нее. Он смягчил ее горе. Временами я верила, что она не смогла бы любить своего собственного ребенка больше, чем его.

Я вернулась из коттеджа, и, когда поднялась в спальню, там находились Кэролайн и Хельга.

— Как ты поздно, — сказала Кэролайн. — Почему ты всегда ходишь на прогулку одна?

— Потому что мне это нравится.

— Уходить от нас. Это не слишком вежливо.

— Мне нравится уходить подальше от школы…

— У тебя нет тайного возлюбленного, а?

Я слегка покраснела, подумав об Аннабелинде, пробирающейся на встречу с Карлом.

— Есть! Есть! — пронзительно воскликнула Кэролайн.

— Не говори глупости! Как это могло бы случиться?

— Такое бывает. Некоторые имеют возлюбленных.

Мне опять стало не по себе. Не догадывались ли они про Аннабелинду? Почему из-за нее я должна чувствовать себя виновной?

— Лучше я приведу себя в порядок, — сказала я, — а то опоздаю на беседу.

Когда мы пришли в холл, мадам Рошер уже находилась там. У нее был такой вид, словно она собиралась сообщить нам нечто важное. Так и оказалось. Она встала и, подождав, когда мы рассядемся, начала говорить.

— Произошло чрезвычайное событие, девочки, — сказала она. — Вчера в Сараево, которое является, как вам известно, столицей Боснии в Югославии, прямой наследник престолов Австрии и Болгарии эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена были убиты боснийским сербом по имени Гаврило Принцип.

На девочек эта новость не произвела особого впечатления. Большинство из нас подумали: «О, Боже, мы-то считали, что эти надоевшие всем события на Балканах закончились. А теперь все начнется сначала, и опять мало времени будет отводиться на обсуждение новых танцев и фасонов.

Не будет рассказов о самых больших городах мира и всех тех замечательных вещах, которые можно в них делать. Неужели мы недостаточно потратили времени на диспуты о двух войнах?»

— Это очень серьезный инцидент, — промолвила мадам Рошер. — Он произошел далеко, это правда, но может сказаться и на нас. Мы должны наблюдать за ходом событий и быть наготове.

Кончался июль. Мы все готовились к возвращению.

Я сказала Маргарет, что буду отсутствовать около двух месяцев.

— Когда вы вернетесь, то увидите, как вырос Эдуард, — заметила она.

Тетя Селеста написала, что приедет в Валансьен как обычно. Она появится в школе первого августа. Меня интересовало, будут ли в Валансьене Жан-Паскаль и герцогиня. Мы всегда проводили в их доме день перед отъездом в Англию.

В то время мы не имели ни малейшего представления, что возвращение домой окажется не таким, как всегда.

Двадцать восьмого июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Отношения между этими двумя странами ухудшились после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, и началась война.

Мадам Рошер помрачнела. Начнись война на месяц позже, и все девочки уже разъехались бы по домам, а не находились бы на ее попечении. В то время мы, конечно, не осознавали чудовищности создавшейся ситуации, но для того, чтобы мы все поняли, потребовалось всего несколько дней.

Первого августа я проснулась утром с тревожным чувством. Я очень хотела увидеть родителей и своего брата Чарльза, с другой стороны, я знала, что буду скучать по Эдуарду. Удивительно, насколько сильно я привязалась к младенцу, который мог всего лишь ласково улыбаться, когда я брала его на руки, и издавать воркующие звуки, которые Маргарет и я пытались преобразить в слова. И, однако, мне не хотелось расставаться с ним. Хотя впереди меня ожидало очень многое.

Аннабелинда и я были готовы к отъезду, как и большинство девочек. Некоторые уже уехали днем раньше.

Утро тянулось очень долго. Обычно тетя Селеста приезжала рано, чтобы сразу отправиться в Валансьен. Казалось странным, что ее еще нет.

Но самым странным оказалось то, что все девочки из Англии, собиравшиеся уехать в этот день, находились в том же положении, что и мы. Хельга покинула пансион вместе с немками несколько дней назад, и большинство француженок тоже разъехались.

Мы пришли в замешательство, понимая, что произошло нечто ужасное.

Все в пансионе находились в напряжении, шептались, гадая, что могло случиться. Потом мы узнали, что Германия объявила войну России.

Прошел еще день, а от тети Селесты не было никаких известий.

Мы не имели представления, что происходит и почему тетя Селеста не приезжает за нами. Утешало только то, что мы оказались не единственными, чьи планы были нарушены.

Уехали еще несколько девочек.

Третьего августа Германия объявила войну Франции, и тогда мы поняли, что положение очень серьезное.

Все происходило, как в кошмарном сне. Парк выглядел мирно, все было спокойно, но цветы, насекомые, птицы… казалось, они все чего-то ждут так же, как и мы. Мы знали, что спокойствие будет недолгим.

После полудня приехал какой-то человек на мотоцикле.

Кэролайн ворвалась в спальню. Я как раз вернулась после посещения Эдуарда. Маргарет сказала мне, что им с Жаке не по себе. Они боятся немцев.

— Мы живем слишком близко от границы, — повторяла она. — Слишком близко… Слишком близко.

Лаже Эдуард, казалось, почувствовал напряжение и начал немного капризничать.

Меня переполняли дурные предчувствия. Я рассчитывала, что в это время буду уже дома.

— У мадам Рошер посетитель, — проговорила Кэролайн. — Он спрашивает про тебя и Аннабе. Он привез вам письма. Я отчетливо слышала, как он произнес твое имя.

— Где он?

— У мадам Рошер.

В этот момент в дверях появилась мадемуазель Артуа.

— Люсинда, немедленно идите в кабинет мадам Рошер.

Я поспешила туда.

Мадам Рошер находилась за письменным столом. Напротив нее сидел мужчина в форме британских войск.

При моем появлении он встал и произнес:

— Добрый день, мисс.

— Это, — сказала мадам Рошер, — сержант Кларк.

Он привез письмо от ваших родителей. Я тоже получила известие от них.

Сержант Кларк достал письмо.

— Вы должны прочесть его сейчас, — сказала мадам Рошер. — Садитесь и сделайте это.

Я с готовностью повиновалась.

«Моя любимая Люсинда!

Тебе уже, конечно, известно, что в Европе началась война, и поэтому тетя Селеста не смогла приехать за тобой, как обычно. Движение в портах нарушено.

Это письмо мы переправляем тебе через дядю Джеральда. Он пошлет своего сослуживца, майора Мерривэла, чтобы привезти тебя и Аннабелинду обратно в Англию. Так как могут возникнуть трудности при путешествии по Франции и поиске необходимого транспорта, вы должны оставаться в пансионе до прибытия майора. Он приедет сразу же, как только сможет. Твой дядя Джеральд считает, что это наилучший способ благополучно доставить вас в Англию.

Я с отцом очень беспокоюсь за вас, но мы не сомневаемся, что дядя Джеральд присмотрит за тем, чтобы вы вернулись в целости и сохранности.

Посылаем тебе всю нашу любовь, дорогая.

Мама.»

Там была приписка от отца, в которой он просил меня соблюдать большую осторожность и во всем слушаться майора Мерривэла.

В конверт была вложена записка от Чарльза.

«Счастливица! Все интересное выпадает тебе.

Чарльз.»

Я подняла глаза на мадам Рошер, которая пристально наблюдала за мной.

— У вас очень разумные родители, — сказала она. — Я знаю, что полковник Гринхэм — ваш дядя и он сможет организовать, чтобы вас с Аннабелиндой благополучно эскортировали домой. Теперь нам остается лишь ждать майора Мерривэла, и вы должны быть наготове, чтобы уехать с ним без промедления.

— Да, мадам Рошер.

Я попрощалась с сержантом Кларком и поблагодарила его. Затем поспешила к спальням, чтобы найти Аннабелинду и рассказать ей о случившемся.

Вечером мы узнали ошеломляющие новости. Германия начала оккупацию Бельгии. На следующий день, четвертого августа, Великобритания объявила войну Германии.

* * *

Прошло два дня. Теперь большинство девочек уже уехали. Мисс Каррутерс задержалась. Она сказала, что не покинет школу, пока в ней будет оставаться хотя бы одна девочка из Англии. Поезда ходили с перерывами.

Если бы не приказ ждать майора Мерривэла, мы отправились бы в Валансьен, но, возможно, это было неразумно, поскольку Франция теперь воевала.

Непосредственной опасностью была оккупация Бельгии, и каждый час проходил в тревожном ожидании того, что может с нами случиться. Мы понимали, что Бельгия беззащитна перед мощью немецкой армии, и знали, что с каждым днем немцы продвигаются все дальше и дальше, подходя все ближе и ближе к нам.

Мы не отходили далеко от пансиона и ждали появления майора Мерривэла. Я думала о том, как беспокоятся наши родители.

Потом настал тот ужасный день. До нас уже дошли слухи о быстром передвижении немцев. Мы не были до конца уверены в их достоверности, но я не могла не задавать себе вопрос, успеет ли майор Мерривэл добраться до «Соснового Бора» до прихода врага.

Мы с Аннабелиндой гуляли в парке неподалеку от школы, когда с неба обрушилась беда. Я никогда раньше не видела цеппелина.

Когда свет падал на этот большой, громоздкий дирижабль, он казался серебряным.

Он висел почти над нашими головами. Я стояла, не шевелясь, глядя на него, и увидела, как с дирижабля что-то сбросили. Потом раздался мощный взрыв, почти сбивший меня с ног, и я увидела дым и огонь.

Я в ужасе поняла, что бомба упала около коттеджей.

У меня пересохло в горле. Я закричала:

— Они бомбят коттеджи. Там люди. Плантены… ребенок!

Я рванулась туда. Аннабелинда старалась меня остановить.

Я отбросила удерживающую меня руку. Я слышала только собственный крик: «Там ребенок!»

И я побежала. Я забыла об Аннабелинде. Я могла думать только о Плантенах и Эдуарде.

Коттедж был уже близко. Глаза застилал дым, едкий запах наполнял ноздри. Я видела, как, сбросив свой смертельный груз, удаляется дирижабль.

На месте домика была груда обломков. Что-то горело. Я пробралась к стене, окружавшей садик.

Коляска все еще стояла там. И… в ней лежал Эдуард. Он улыбнулся, увидев меня, и что-то пролепетал.

Я вынула его из коляски и крепко прижала к себе.

— О, слава Богу… слава Богу, — бормотала я.

Я не сознавала, что плачу. Я просто стояла, держа ребенка. Он начал сопротивляться. Я слишком сильно прижала его, и ему стало неудобно.

С удивившим меня саму спокойствием я положила его обратно в коляску, а затем направилась к тому месту, где раньше стоял коттедж. Маргарет должна была находиться где-то рядом. Она никогда бы не ушла, оставив ребенка одного.

— Маргарет, — позвала я. — Где вы?

Молчание.

Я двигалась к груде обломков, которые некогда были домом. Они еще дымились, и меня охватил ужас, я страшилась того, что могла обнаружить.

Возможно, мне надо было позвать на помощь, собрать людей, организовать спасательные работы.

Но сначала я хотела убедиться, что Маргарет здесь.

Я нашла ее. Жаке лежал рядом, и я увидела, что он мертв. Кровь и пена на губах, пальто в кровавых пятнах, что-то неестественное в позе.

Маргарет придавила балка.

Я закричала:

— Маргарет!

Она открыла глаза.

Я сказала:

— О, слава Богу! Маргарет, я должна пойти за помощью. Они придут и вытащат вас отсюда.

— Эдуард… — прошептала женщина.

— Он в безопасности, — сказала я. — В целости и сохранности, в своей коляске.

Она улыбнулась и закрыла глаза.

— Маргарет, — промолвила я. — Я возвращаюсь в школу… вместе с Эдуардом. Я приведу людей.

Они позаботятся о вас.

— Жаке… — Она повернула голову, и я увидела ужас в ее глазах. Маргарет поняла, что ее муж мертв.

— О, Жаке, — пробормотала она, — О, Жаке…

Я не знала, как облегчить ее страдания, но я должна была привести людей на помощь. Необходимо было убрать придавившую ее балку. Маргарет должны были отправить в больницу или в какое-нибудь безопасное место.

Я встала. Маргарет открыла глаза.

— Не уходите, — прошептала она.

— Я иду за помощью, Маргарет.

Она покачала головой.

— Останьтесь здесь… Эдуард.

— Эдуард невредим.

— Кто… кто позаботится о нем?

— Я иду за помощью.

— Нет… нет… со мной все кончено. Я знаю. Я чувствую. Эдуард…

— Он невредим, — повторила я.

— Кто позаботится о нем? — спросила она снова.

— Вы сами. Вы поправитесь.

Я увидела, как на лице женщины отразилось нетерпение.

— Вы, — сказала она. — Вы позаботитесь о нем.

Вы ведь тоже любите его.

Сначала я не поняла ее. Но все мысли Маргарет были об Эдуарде. Он спас ее от глубочайшей скорби, он занял место ее умершего ребенка, он придал смысл ее жизни.

Она думала только о малыше. Она считала, что умирает. Жаке убили. Только что он разговаривал с ней, а через минуту лежал мертвый рядом. И все из-за этой дурацкой войны. Как эти люди в дирижабле могли сделать такое? Неужели они не понимали, какое горе причиняют совершенно незнакомым людям?

Я поднялась и сказала:

— Я должна пойти за помощью. Я теряю время.

— Нет, нет. Не уходите… подождите. Эдуард… что станет с ним? Его родственники отослали. Они платили деньги, но деньги — это не любовь. Бедный ребенок! Бедный малыш! Кто будет его любить? Кто будет о нем заботиться? Только не те, кто отдал его на воспитание.

— Эдуард сделал тебя счастливой, Маргарет, — сказала я.

— О да… счастливой. Мой малыш. Но что с ним будет? Есть только один человек, которому я бы доверила его.

Я могла только повторить:

— Все будет хорошо. Я приведу помощь.

Маргарет покачала головой.

— Люсинда, вы любите малыша, а он любит вас. Ему так мало известно о мире. Он знает, что с вами он в безопасности… с вами, со мной или с Жаке. Ему будет страшно, если с ним не будет никого из нас.

Я думала, что она бредит, потом осознала, насколько она серьезна. Маргарет схватила меня за руку. Я заглянула ей в глаза. В них была просьба… мольба.

— Мисс Люсинда, вы должны сделать это. Это воля умирающей. Обещайте мне это, чтобы я могла умереть счастливой.

— Маргарет…

— Возьмите его с собой. Увезите его. Вы поедете домой в Англию. Там вы будете в безопасности. Возьмите моего малыша с собой. Пожалуйста, пожалуйста, возьмите его.

— Мы должны найти тех, кто отдал его вам.

— Я не знаю их.

— Вы говорили, что есть поверенный.

— Я никогда его не видела. У меня нет адреса.

Нам присылали деньги. Я не знаю, откуда они приходили. Его родственникам нет до него дела.

Они не любят его. Они отдали его на сторону. Они платят, чтобы он не стоял у них на пути. Для них Эдуард ничего не значит… он тот, о ком надо забыть. Как они смогли бы полюбить его? Люсинда, это моя предсмертная воля. Обещайте мне. Я доверяю вам. У вас хорошая мать и хороший отец.

Вы с любовью говорили о них. Расскажите им о последней просьбе умирающей женщины. Ваша мать поймет. Возьмите маленького Эдуарда… пожалуйста. Позвольте мне умереть счастливой.

Маргарет задыхалась. А я была рядом и понимала, что ей ничем нельзя помочь. Она умирала.

И она, и я знали это.

— Люсинда… Люсинда… — прошептала Маргарет.

Я наклонилась к ней и сказала:

— Не тревожьтесь. Я заберу Эдуарда с собой в Англию. Я знаю, что моя мама, узнав о случившемся, захочет взять его под свою опеку. — Я увидела, как на лице Маргарет появилась умиротворенная улыбка. — Но, Маргарет, продолжала я, — вы выздоровеете. Придет помощь, и вас отправят в больницу.

Маргарет улыбнулась. Она все еще держала меня за руку.

— Теперь я пойду, — сказала я. — Я возьму Эдуарда с собой. Приезжает офицер, чтобы отвезти нас через Францию в Англию. Обещаю, что Эдуард поедет с нами. Верьте мне, Маргарет.

Женщина посмотрела мне прямо в глаза, — Я верю вам, — сказала она. Вы сдержите свое слово, и я умру спокойно.

Она все слабее сжимала мою руку. Ей становилось все труднее дышать. Потом я поняла, что она умерла.

Я поднялась. Толкая перед собой коляску, я направилась через парк к «Сосновому Бору».

* * *

Войдя в холл, я увидела мадам Рошер, мадемуазель Артуа, мисс Каррутерс и несколько слуг.

Когда я вкатила коляску, все в изумлении замолчали.

Глядя прямо на мадам Рошер, я сказала:

— Коттедж Плантенов разрушен. Месье и мадам Плантен убиты. Ребенок был в коляске в садике.

Он не пострадал. И я привезла его сюда. Я позабочусь о нем.

Впервые я говорила с мадам Рошер тоном, не терпящим возражений. Я приняла решение. Я дала торжественную клятву умирающей женщине и намеревалась сдержать ее.

Как и все остальные, мадам Рошер была потрясена. Меня удивило, что она не выразила удивления ни по поводу моего заявления, ни при виде ребенка.

Она лишь сказала:

— Бедные люди… — так неожиданно… Мы, конечно, позаботимся о ребенке.

— Я сделаю это сама, — сказала я. — Он меня знает. Ему будет недоставать мадам Плантен, поэтому он должен быть со мной.

Мадам Рошер сделала вид, что не слышала моих слов, а я взяла Эдуарда на руки и отнесла в мою спальню.

Я обрадовалась, что в ней никого не было. Все уехали, и Кэролайн тоже. Вместе с остальными англичанками она отправилась на поезде до границы с Францией.

Вошла мисс Каррутерс…

— Вы знаете, как ухаживать за ребенком? — спросила она. — Думаю, лучше всего было бы поручить его заботам мадам Принтамп. Она знает, что надо делать.

Мадам Принтамп, дородная женщина средних лет, мать восьмерых детей, работала на кухне.

— Малыш знает меня, — ответила я. — Он испугается незнакомых людей. Я обещала позаботиться о нем.

Я говорила с решительностью, которая произвела впечатление на мисс Каррутерс. Раньше мне бы велели не глупить и немедленно отдать ребенка мадам Принтамп.

Но, возможно, все были потрясены бомбардировкой и думали: «Сегодня это Плантены, кто будет завтра?»

Как бы то ни было, никто не пытался забрать у меня Эдуарда. Я уложила его на кровать и легла рядом.

— Эдуард, — сказала я, — отныне ты будешь моим ребенком. Бояться нечего. Моя мама поможет мне заботиться о тебе. Она знает очень много о маленьких детях. Она поймет, когда я расскажу ей о моей торжественной клятве мадам Плантен, благодаря которой та умерла со спокойной душой.

Потом, лежа не шевелясь, я оплакивала Маргарет Плантен, которая так сильно тревожилась об этом дитя. Эдуард серьезно посмотрел на меня и протянул пальчик, чтобы потрогать слезу. Я взяла его ручку, поцеловала и сказала:

— Эдуард, мы будем вместе. Со мной тебе ничего не угрожает.

В это время вошла Аннабелинда и уставилась на нас.

— Я услышала о твоем поступке, — сказала она. — Мне кажется, что ты сошла с ума.

— Что ты имеешь в виду?

— Принести сюда ребенка.

Я сказала:

— О нем некому позаботиться. Плантены мертвы… убиты этой ужасной бомбой. Я обещала мадам Плантен забрать его в Англию., - Забрать в Англию! Никто не разрешит тебе сделать это.

— Будет именно так.

— А как же мадам Рошер? Ты считаешь, что она позволит тебе поступить подобным образом?

— Ей ничего другого не остается, потому что для меня это вопрос решенный. Она не может вмешиваться.

— А как насчет майора Мерривэла?

— Если он берет меня, то возьмет и ребенка.

— Я не могу понять тебя, Люсинда. Ты потеряла рассудок. Да понимаешь ли ты, в какое затруднительное положение мы попали?

— Конечно, понимаю, — ответила я. — Возможно, я знаю больше, чем ты себе это представляешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Я беру ребенка с собой, — сказала я. — Я собираюсь заботиться о нем. Кто-то же должен. Его родителям нет до него дела.

— Я понимаю, как это печально, — промолвила Аннабелинда. — Но он бельгиец. Кто-нибудь позаботится о нем здесь. Его место в этой стране. У нас и без того достаточно хлопот.

— Его место не в этой стране, — медленно сказала я, подчеркивая каждое слово, сама изумленная силой моего гнева на самодовольную, беспокоящуюся только о себе Аннабелинду. Я не могла остановиться. Я забыла свое обещание Жану-Паскалю. Я забыла обо всем, кроме беспокойства за ребенка и своего гнева на Аннабелинду. — Его место с нами, — продолжала я. — С нами… с тобой. Ты хочешь оставить его здесь, потому что для тебя он обуза, как это было, когда он родился. Эдуард твой сын, Аннабелинда, ребенок, отданный Плантенам, чтобы избавиться от него, чтобы ничто не препятствовало твоему удачному замужеству.

Аннабелинда побледнела, потом ее лицо залилось краской.

— Что… что ты говоришь? — прошептала она.

Я не могла сдерживать себя. Случившееся потрясло меня больше, чем я думала. Теперь было поздно пытаться что-либо исправить, и я сомневалась, что мне это хочется.

Я продолжала:

— Я привязалась к Эдуарду. Я часто приходила в коттедж Плантенов повидать его. Он знает меня.

Я узнала обо… всем… случайно. Мне известно, что ты не болела, а должна была уехать, чтобы родить ребенка… от Карла. Все организовали твой дедушка и герцогиня. Они заплатили Плантенам за усыновление Эдуарда, за то, чтобы никто не узнал о твоей неосторожности и ты бы смогла, когда придет время, удачно выйти замуж, словно Эдуард никогда не существовал. Но он существует. Эдуард твой сын. Он остался один на свете. Думаю, что твой дедушка нашел бы еще каких-нибудь людей, которые взяли бы его к себе, и хорошо бы им за это заплатил. О да, он бы все это устроил. Но Эдуард уже потерял ту, которую любил… которая стала ему матерью. У него теперь осталась только я одна, и я собираюсь позаботиться о нем.

Аннабелинда недоверчиво посмотрела на меня.

— Ты… ты не можешь поступать так опрометчиво, — запинаясь, сказала она. — Нельзя так просто подбирать детей.

— Я могу и собираюсь это сделать. Он едет в Англию со мной.

— А что будет, когда мы доберемся туда?

Я почувствовала острую жалость к подруге. Она была напугана. Мне редко доводилось видеть Аннабелинду в этом состоянии, и я несколько смягчилась. Я нарушила обещание, и теперь мне было немного стыдно, но я спрашивала себя, почему я обязана была промолчать? Почему Аннабелинда не должна знать, что этот беспомощный малыш в кровати, переводящий взгляд с одной из нас на другую, ее сын?

И все-таки я ощущала его своим ребенком. Аннабелинда никогда не смогла бы дать ему любовь и заботу, в которых он нуждался.

Я успокоилась. Буря пронеслась. Я должна была попытаться сделать все возможное, чтобы исправить зло, которое причинила, нарушив свое обещание.

Я сказала:

— Послушай, Аннабелинда, я знаю, что твой дедушка с герцогиней увезли тебя и ты попала в клинику в Бергераке, где родился ребенок. Мадам Рошер посвятили в эту тайну. Она не желала никаких скандалов в школе и приняла сторону твоего дедушки. Ей стало известно, что мадам Плантен только что потеряла ребенка, и шанс был слишком хорош, чтобы упустить его. Наверное, то, что Эдуард будет жить так близко от школы, вызывало некоторые опасения. Но место выглядело достаточно уединенным, а ты должна была появиться только в следующем году. Решение проблемы казалось удачным. Я случайно узнала твой секрет. Я пообещала твоему дедушке хранить все в тайне, и я бы сдержала слово. Но началась война, и все изменилось. И я решила, что не могу поступить иначе. Я возьму Эдуарда домой. Моя мама поможет мне.

— Ты расскажешь ей…

— Я скажу только, что его приемные родители убиты. Я навещала их, привязалась к мальчику и не могла оставить его. Я знаю, что все будет в порядке. Малыш станет для меня и Чарльза младшим братом. Я знаю, что могу положиться на моих родителей.

— Обещай мне, Люсинда, что не раскроешь им мой секрет.

— Я не могу обещать. Но я расскажу им об этом только в случае крайней необходимости.

— Я не знала, что это мой ребенок.

— Я понимаю это. Все дела с Плантенами велись через доверенных твоего дедушки.

— О, Люсинда, какой ужас! А я считала, что со всем этим покончено. Что за страшное невезенье!

Я усмехнулась. Война раскрыла ее секрет. Я подумала о Жаке Плантене, лежащем среди развалин своего дома, о мадам Плантен, думающей перед смертью о благополучии ребенка. А Аннабелинда смотрела на все это как на невезенье.

Но она была Аннабелиндой. Все происходящее интересовало ее только в той степени, в которой затрагивало ее лично. Возможно, таковы мы все.

Вероятно, мне не следовало думать слишком плохо об Аннабелинде.

— Что сделано, то сделано, — сказала я ей. — Сейчас надо выбраться отсюда. Эдуарду будет хорошо в доме моих родителей. Ты знаешь мою маму.

Она не будет возражать против появления малыша.

— И значит, нет необходимости, чтобы кто-нибудь узнал мой секрет, сказала Аннабелинда. — Он будет просто ребенком, потерявшим родителей в Бельгии во время бомбежки, которого ты привезла в Англию.

— Правильно.

— Люсинда, если правда когда-нибудь выплывет наружу… — промолвила Аннабелинда.

— Я думаю, все обойдется, — успокоила ее я.

— Ты всегда была моей лучшей подругой. Мы любим друг друга, несмотря на…

— Да, Аннабелинда, это правда. Я хочу помочь тебе. Ты вела себя очень неразумно.

— Я знаю.

— Но теперь с этим покончено. Мы должны все забыть. Мы возьмем малыша с собой. Я уверена, что не возникнет никаких осложнений. Мои родители не станут возражать. Надо только, чтобы они поняли, насколько мне дорог Эдуард. Эта история будет выглядеть совершенно правдоподобно, потому что идет война. Все будет хорошо.

Аннабелинда бросилась ко мне в объятия. Ребенок радостно загукал, словно находил эту сцену очень забавной.

Я подошла к нему и взяла его на руки.

— Посмотри, Аннабелинда, разве он не маленькая прелесть?

Они задумчиво рассматривали друг друга.

— Садись, — приказала я. Аннабелинда подчинилась, и я посадила ребенка к ней на колени.

Малыш с любопытством изучал ее. Потом внезапно захныкал, отвернулся и протянул руки ко мне.

 

ИСХОД

На следующее утро в «Сосновом Бору» появился майор Мерривэл. Точно так же, как и у всех остальных, мое настроение поднялось при первом же взгляде на него. Майор, несомненно; обладал редкой способностью изменять окружающую обстановку самим фактом своего появления. Это был чрезвычайно уверенный в себе человек, который вел себя так, словно жил в великолепном мире, который собирался сделать таким же прекрасным и для окружающих. Он был высок ростом, немного более шести футов, с карими, искрящимися весельем глазами и приветливым лицом, не отличавшимся классической правильностью черт. Главным в нем была уверенность, что все будет в порядке и с ним, и с теми, кто его окружает, уверенность, в которой мы так сейчас нуждались.

Мадам Рошер не скрывала огромного облегчения, потому что ее все больше тревожило наше затянувшееся пребывание в «Сосновом Бору». А то, что наш спаситель оказался человеком бесконечно обаятельным, внушающим такое доверие, стало просто благословением Божьим.

Майор подъехал в большой армейской машине и, широко шагая, вошел в холл.

— Я майор Мерривэл, — объявил он. — Думаю, что вы все меня ждете.

— Да, да, мы вас ждали, — сказала мадам Рошер, — Девочки готовы отправиться в путь, когда вы сочтете нужным. Думаю, что вам хотелось бы немного подкрепиться перед отъездом. Вам приготовят легкий завтрак, а я пока приведу девочек.

В этом не было необходимости. У слышав о прибытии майора, мы спустились вниз.

— Я Люсинда Гринхэм, а это Аннабелинда Дэнвер, — сказала я и обрадовалась, когда военный с улыбкой взял мою руку. Он внушал окружающим уверенность, что теперь им нечего бояться. Мы поняли, что скоро будем дома.

— Прошу прощенья за задержку, — сказал майор. — По всей дороге заторы. Люди понимают, что враг уже близко.

Аннабелинда улыбалась, и он взял ее за руку, как и меня.

— Рад, что, наконец, добрался сюда. Когда мы можем отправиться?

— Мадам Принтамп подаст вам легкий завтрак, — заявила мадам Рошер. После этого вы можете уезжать. Большинство слуг покинуло пансион. Они боятся прихода немцев.

Майор понимающе кивнул. В холл вошла мисс Каррутерс.

— О, мисс Каррутерс, это майор Мерривэл, — сказала я.

— Здравствуйте, — ответила она. — Рада познакомиться. Вы приехали забрать девочек. Что если… — начала было воспитательница и замялась. Ну, я тоже должна поехать домой. Я чувствовала, что не могу оставить этих двух девочек здесь, и, конечно, я не совсем представляла, как мне самой добраться до побережья.

— Вы хотите сказать, что желали бы поехать вместе с нами? — сказал с улыбкой военный. — Ну конечно, места сколько угодно.

На лице мисс Каррутерс отразились радость и облегчение. Я видела, что общение с этим человеком действует на нее так же, как и на всех нас.

— Надеюсь, девочки, у вас все готово к отъезду — вмешалась мадам Рошер. — Поспешите, вы можете уехать сразу после завтрака.

Мы последовали за ней в столовую. Там я подошла к майору и промолвила:

— Я должна вам что-то сказать. С нами ребенок.

Мерривэл повернулся и, вздернув брови, посмотрел на меня. Я почувствовала, что ему легко будет все объяснить.

— Ребенок? — сказал он.

— Коттедж около школы разбомбил цеппелин.

Живущие в нем муж с женой убиты. Остался ребенок. Я принесла его сюда.

— И вы хотите взять этого ребенка с собой? — Я должна… я поклялась его умирающей матери…

— Понимаю. И вы обещали ей позаботиться о ребенке. Вы знаете, как с ним обращаться?

— О да. Вы не возражаете?

Майор Мерривэл рассмеялся.

— Не думаю, что сумел бы хорошо приглядеть за ним. Но я не сомневаюсь, что вы позаботитесь обо всем.

Я улыбнулась, а он взял мою руку и пожал ее.

Этот умный и веселый человек сразу все понял.

После завтрака наш багаж погрузили в армейскую машину, и вскоре мы уже ехали к границе.

* * *

Нас окружали толпы беженцев. Казалось, все население Бельгии стремилось выбраться из страны. Эти растерянные, недоумевающие люди представляли собой трагическое зрелище. Вокруг двигались машины, люди на велосипедах, некоторые с тачками, часть шла пешком. Все хотели покинуть страну, пока армия завоевателей не поработила их.

Майор Мерривэл полностью контролировал ситуацию. Он вел машину, Аннабелинда сидела рядом с ним. Мисс Каррутерс и я с Эдуардом расположились на заднем сиденье.

Говорил в основном майор. Он сказал нам, что британская армия уже входит во Францию.

— Потребуется совсем немного времени, чтобы Отбросить немцев, — сказал он. — Нас всех, как говорится, захватили врасплох, тогда как немцы годами планировали все это. Кайзер всегда хотел воевать. Он много лет пытался добраться до нас… с тех пор, как послал поздравительную телеграмму Крюгеру во время войны в Южной Африке, но теперь мы немного поквитаемся. Мы должны преподать ему урок. Вам удобно там, сзади?

— О да, спасибо, — ответили мы хором.

— А месье Эдуарду?

— Он счастлив. Ему все это кажется очень забавным.

— Мудрое дитя. Самое правильное отношение к происходящему.

— Которое не слишком забавляет людей, оставляющих свои дома, — сказала я.

— Только на время, — ответил майор. — Скоро все они смогут вернуться.

— Когда, по-вашему, немцы дойдут до Монса, майор? — спросила мисс Каррутерс.

— Трудно сказать, но, наступая с такой же скоростью, как сейчас, по-моему, примерно через неделю.

— Неужели дела обстоят так плохо?

— О, это огромная подлость — оккупировать страну, никак не причастную к войне, только потому, что так легче добраться до врага — Франции.

Бедная маленькая Бельгия… абсолютно не способная к сопротивлению. Ну ничего, скоро мы заставим немцев пожалеть, что они затеяли все это.

— У вас нет никаких сомнений.

— Конечно. Правда, я иногда ошибаюсь, но, по крайней мере, получаю удовольствие, веря, что все будет в порядке… Так что, видите, это не такое уж глупое отношение к жизни.

— Думаю, это правильное отношение к ней, — сказала Аннабелинда, улыбаясь майору Мерривэлу.

Он улыбнулся ей в ответ, и я подумала, что майор находит ее привлекательной…

— Это зависит от точки зрения, — вмешалась мисс Каррутерс. — Во всем можно найти хорошую и плохую сторону. Майор прав, говоря о пользе Оптимизма, при условии, что человек готов смотреть в лицо истине, получив доказательство своей не правоты.

— А, — сказал майор, — у нас здесь философ.

Сивилла.

— Мое имя и в самом деле Сибилл, — сказала мисс Каррутерс.

Майор залился заразительным смехом, к которому присоединились все мы, причем мисс Каррутерс смеялась так же искренне, как и остальные.

Я подумала, что и в этой опасной ситуации, в столь трагических для многих обстоятельствах находятся моменты, когда мы способны радоваться и чувствовать себе счастливыми.

Мы находились на пути домой. Я везла Эдуарда, мисс Каррутерс вела себя совсем не так, как обычно, а Аннабелинда совершенно забыла о неприятной стычке между нами.

И все это произошло благодаря майору Мерривэлу.

Мы пересекли границу с Францией вечером.

Майор Мерривэл сообщил нам, что его зовут Маркус и, поскольку он не видит причин разводить церемонии, то предлагает опускать «майор» и обращаться к нему по имени.

— Ведь это, — сказал он, — совершенно особая поездка, правда? Мы будем долго ее помнить. Вы не согласны?

Мы от всего сердца согласились.

— И я думаю, что молодой человек на заднем сиденье ломает голову над тем, почему его не укладывают спать.

— Нет, — ответила я, — сейчас он крепко спит и, без сомнения, не ломает голову ни над чем подобным.

— Все равно, его необходимо поудобнее устроить на ночь. Думаю, мы все это заслуживаем, поэтому я собираюсь найти место, где мы сможем переночевать.

— Это было бы чудесно, — сказала Аннабелинда.

Мы все поддержали ее.

— Около Сент-Армана есть маленькая гостиница. Мы могли бы отправиться туда.

— Похоже, что вы хорошо знаете Францию, — промолвила Аннабелинда. — Я изучил карту и обсудил маршрут с другим офицером, который знает страну. Эта гостиница называется «Олень». Звучит по-домашнему. На такое местечко можно наткнуться, скажем, в Ньюфоресте. Мы поищем его. Вероятно, снаружи есть вывеска с изображением этого животного. Если нам не удастся ее найти, отыщем что-нибудь другое.

К вечеру на дорогах не было такого оживленного движения, и это радовало. Меня угнетал вид людей, покидающих свои дома. Но я надеялась, что они будут в безопасности за границей… и что вскоре отправятся в обратный путь.

Мы нашли гостиницу «Олень». Словоохотливый хозяин радушно приветствовал нас, что, по-моему, было вызвано присутствием Маркуса Мерривэла, который являлся офицером британской армии и, следовательно, союзником.

Нам предоставили три комнаты. Одну отвели майору, одну мисс Каррутерс, а третью мы с Аннабелиндой разделили с Эдуардом. Мы пошли туда умыться, договорившись встретиться, когда приведем себя в порядок.

В нашей комнате стояли две кровати, и прежде всего я занялась Эдуардом. Для него заказали немного супа и сливочный пудинг. Я накормила его, уложила в кровать, и вскоре он уже крепко спал.

Аннабелинда умылась, а потом, пока я продолжала заниматься Эдуардом, уселась перед зеркалом и принялась изучать свое лицо.

— Это настоящее приключение, — заявила она.

— Безусловно.

— Но мы скоро будем дома. Интересно, увидим ли мы майора Мерривэла после того, как он нас туда доставит?

— Вероятно, он посетит наш дом. По-моему, он хорошо знает моего дядю Джеральда.

— Конечно. Это твой дядя Джеральд поручил ему привезти нас в Англию. Довольно романтично, правда?

Она засмеялась.

— Аннабелинда, пожалуйста, потише. Эдуард как раз засыпает.

— Тогда я спускаюсь вниз. А ты придешь, когда сможешь.

— Хорошо. Вероятно, это займет немного времени. Мне надо убедиться, что малыш крепко уснул.

Не хочется, чтобы он проснулся в незнакомом месте и обнаружил, что вокруг никого нет.

Аннабелинда с готовностью ушла.

Она, безусловно, наслаждалась этим приключением в основном из-за присутствия майора Мерривэла. И я разделяла ее радость. Скоро мы будем дома. Мне не терпелось увидеть родителей. Мама наверняка знает, что лучше для Эдуарда, и сразу поймет мои чувства к нему. Как мне повезло с родителями!

Потом я стала размышлять о том, навестит ли нас майор Мерривэл. Я не сомневалась, что так и будет.

В этот вечер я находилась в приподнятом настроении. Я твердила себе, что причина в том, что мы едем домой и стараниями майора Мерривэла скоро окажемся там.

В дверь тихонько постучали.

— Войдите, — сказала я, и появилась мисс Каррутерс. Непривычно было называть ее просто Сибилл.

— Я решила, что должна прийти посмотреть, как вы управляетесь с ребенком.

Я показала на Эдуарда.

— Он только что съел немного супа и пудинга и теперь спит. Думаю, он вполне доволен жизнью.

Мисс Каррутерс подошла и взглянула на малыша.

— Бедный крошка! — сказала она.

— Я собираюсь сделать все, чтобы он был веселым и счастливым крошкой.

— Вы хорошая девочка, Люсинда, — сказала Сибилл Каррутерс.

Меня это удивило. Я не ожидала от нее подобного комплимента. Но сегодня все выглядело не таким, как всегда. Очевидно, на всех нас повлиял Маркус Мерривэл.

— Что за обаятельный человек майор! — продолжала Сибилл Каррутерс. Он ни из чего не создает проблемы. Он просто вселяет уверенность.

Я согласилась и, когда мы вошли в комнату отдыха, сказала:

— Я вскоре снова поднимусь наверх удостовериться, что с Эдуардом все в порядке. Не знаю, как подействовала на него эта поездка. Я рада, что он еще так мал. Иначе, я чувствую, с ним было бы больше хлопот.

— Я думаю, что он очень любит вас и, пока вы рядом, чувствует себя в безопасности, — поддержала меня мисс Каррутерс.

— Ему, безусловно, будет не хватать мадам Плантен.

— Да. Ему будет недоставать своей матери. Но, милая Люсинда, вы очень много взвалили на себя.

— Моя мама поможет мне. Она замечательная женщина.

— Надеюсь, что я встречусь с ней.

— Непременно. Где вы живете в Англии?

Мисс Каррутерс помедлила с ответом.

— Ну, — сказала она наконец, — обычно я останавливаюсь на праздники у своей кузины. Я всегда приезжаю туда на два месяца школьных каникул.

А теперь мы ведь не знаем, что будет дальше, правда?

— Как вы думаете, мы вернемся обратно к следующему семестру?

Сибилл Каррутерс помрачнела и решительно покачала головой.

— У меня предчувствие, что война так скоро не кончится. И никто не может знать, какой урон нанесут немцы, проходя через Бельгию. Они уже убили Плантенов и разрушили их дом. Такое происходит по всей стране. Я боюсь, Люсинда, что не отвечу на ваш вопрос. Но… нас уже ждут внизу.

В комнате отдыха Аннабелинда вела оживленную беседу с майором Мерривэлом, и они оба смеялись.

— Где вы пропадали целую вечность? — спросила Аннабелинда. — Мы умираем от голода.

— Люсинде надо было позаботится о ребенке, резко ответила мисс Каррутерс.

— Милая Люсинда! Она такая деятельная, Маркус.

— Я в этом уверен.

Вошел хозяин и сообщил, что сейчас подадут обед, и мы прошли в столовую. Там уже сидели двое. Они были молоды… я дала бы им немного более двадцати лет.

Когда мы вошли, молодой человек поднял на нас глаза и пожелал доброго вечера. Девушка промолчала.

Потом жена хозяина внесла горячий суп, за которым последовала холодная говядина с печеным картофелем в мундире.

Когда мы уже доедали говядину, девушка внезапно поднялась и поспешила прочь из комнаты.

Молодой человек кинулся следом за ней.

— Что все это значит? — спросила Аннабелинда. — Девушка кажется расстроенной.

— Думаю, в этот вечер у огромного числа людей есть повод для расстройства, — заметила я.

Вскоре молодой человек вернулся в столовую.

Он выглядел грустным и смотрел на наш стол с почти извиняющимся выражением лица.

— Можем ли мы чем-нибудь помочь? — спросил майор.

Последовало короткое молчание, и в это время внесли яблочный пирог.

— Не хотите ли присоединиться к нам? — продолжал Маркус. — Вам, наверное, довольно одиноко.

— Спасибо, — ответил молодой человек. Мы освободили для него место за нашим столом; он принес свою тарелку и сел.

Он выглядел таким юным и явно чем-то обеспокоенным. Когда он садился за стол, я обратила внимание на его руку. На ней отсутствовала половина мизинца.

Мне стало стыдно, когда молодой человек перехватил мой взгляд.

— Это случилось по моей собственной вине. Я запускал фейерверк.

— Какой ужас!

— Да, один неосторожный жест, и остается памятка на всю жизнь.

— Это не очень бросается в глаза.

Он печально улыбнулся.

— Человек всегда помнит о таких вещах. Мы с сестрой пережили ужасное потрясение. Мы лишились дома и родителей. Я до сих пор не могу в это поверить. Только недавно мы были там все вместе, и вдруг наш дом разрушен и родители убиты. Я даже сейчас не могу осознать это.

— Боюсь, что такие вещи происходят по всей Бельгии, — сказал Маркус.

— Знаю. Но от того, что других постигает такое же несчастье, нисколько не становится легче.

— Куда вы теперь направляетесь? — спросил Маркус.

— Я собираюсь присоединиться к французской армии, но меня беспокоит сестра Андрэ. Видите ли, теперь нет никого…

— Где находился ваш дом? — спросил Маркус.

— Прямо на окраине Шарлеруа. Мы прожили там всю жизнь, а теперь… ну, я уже некоторое время подумывал присоединиться к армии… но надо думать еще и об Андрэ.

— Куда вы направлялись?

— Я хотел, чтобы Андрэ попала в Англию. Там у нас есть тетя. Андрэ навещала ее только в прошлом году. Она живет в Сомерсете. Наша тетя замужем за англичанином. Но… э-э… Андрэ не желает ехать туда. Она хочет остаться со мной. Но если я вступлю в армию… Бедная Андрэ, она еще не осознала, что с нами произошло. Было так страшно от выстрелов. Немцы находились только в нескольких милях от нас. Все уезжали. Мои родители не захотели покинуть ферму. Они жили на ней с тех пор, как поженились. А потом было уже слишком поздно. Все окутало что-то вроде облака… поля… сам дом. И мои родители были в доме. Мы с Андрэ находились в поле, на некотором расстоянии от дома. Поэтому мы сейчас здесь.

— Печальная история, — сказала мисс Каррутерс. — Несколько недель назад это показалось бы невероятным, а теперь повсюду происходят подобные вещи.

— Я буду лучше чувствовать себя, зная, что.

Андрэ в Англии, — продолжал молодой человек. — Сам я должен каким-то образом попасть в армию.

Я всегда хотел этого, а теперь чувствую необходимость сражаться с безжалостным врагом.

— Я вижу, что вы очень тревожитесь за сестру, — сказал Маркус.

Молодой человек утвердительно кивнул. Он так и не притронулся к яблочному пирогу.

— На вашем месте я бы поел, — мягко сказал майор. Но молодой человек покачал головой и отодвинул тарелку.

— Как только трапеза закончилась, я поднялась наверх взглянуть на Эдуарда. Он мирно спал.

На меня произвел угнетающее впечатление разговор с молодым человеком, еще одним из тех, на долю которых выпали сейчас ужасные испытания.

Когда я вернулась к нашей компании, он все еще был там. Не вызывало сомнения, что он находит некоторое утешение в обществе сочувствующих ему слушателей.

Он продолжал рассказывать о своей сестре Андрэ, подчеркивая, каким облегчением было бы для него, находись она в безопасности в Англии.

Наконец, Маркус напомнил, что нам утром рано вставать и необходимо хорошенько выспаться. Поэтому мы попрощались с молодым человеком, которого, как выяснилось, звали Жорж Латур, пожелали ему удачи и разошлись по нашим комнатам.

К своему удовольствию, я увидела, что Эдуард все еще спит. Я легла к нему в кровать, а Аннабелинда заняла другую, и, несмотря на все волнения этого дня, я вскоре крепко уснула.

Проснувшись и оглядев комнату, я не поняла, где нахожусь, пока не увидела около себя Эдуарда и спящую Аннабелинду на другой кровати.

Я зевнула и встала, гадая, что принесет этот день.

В столовой нам подали кофе и поджаренный хлеб, теплый, прямо из печи. Жорж Латур уже сидел за столом.

— Андрэ еще не встала, — сказал он.

— Ей лучше? — спросила я.

— По-моему, немного лучше. Утром все предстает не в таком мрачном свете, правда?

— Думаю, что да.

Я кормила Эдуарда, который с серьезным видом рассматривал Жоржа Латура.

— Чей это ребенок? — спросил он.

Я рассказала ему о налете цеппелина, о смерти Жаке и Маргарет Плантен и о том, как нашла Эдуарда в палисаднике в его коляске.

— Видите ли, я часто заходила к его родителям. Малыш не чужой для меня. Я не могла оставить его.

— Война принесла горе многим людям! — промолвил Жорж.

И я пожалела, что напомнила ему о его трагедии.

На несколько минут воцарилось тоскливое молчание, а потом вошел Маркус. Атмосфера сразу стала другой. Даже Жорж Латур, казалось, немного повеселел.

— А, вижу, никто не проспал, — сказал Маркус. — А юный Эдуард? Как его дела?

— Как всегда, отлично.

— Пока есть кому позаботиться о его удобствах, не все ли ему равно, где он находится?

— Это не сложно, а он хороший ребенок.

Маркус обратился к Жоржу:

— А вы… вы, наверное, скоро отправитесь в путь?

— Как только моя сестра будет готова.

— Как она сегодня?

— Примерно так же.

— Надеюсь, все образуется.

Маркус выпил кофе. К нам присоединилась мисс Каррутерс.

— Будет чудесно, если мы сможем пересечь Ла-Манш сегодня вечером.

— Попытаемся, — ответил Маркус. — Там будет много судов для перевозки войск, поэтому может произойти небольшая задержка. Но не бойтесь, мы будем в Англии если не сегодня вечером, то завтра.

— Как замечательно оказаться дома, — сказала я.

Потом вошла Аннабелинда.

— Я опоздала? — спросила она.

— Ничего страшного, — уверил ее Маркус. — Просто скажем, что остальные пришли раньше.

— Как вы добры! Мне нравятся люди, которые находят для меня оправдания! О, как восхитительно выглядит этот поджаренный хлеб! И кофе тоже!

Мы немного поболтали, и Маркус спросил, сможем ли мы подготовиться к отъезду за пятнадцать минут. Мы все объявили, что сможем, и он вышел, чтобы подготовить машину.

Но через пятнадцать минут мы не выехали.

Мы собрались в комнате отдыха. Андрэ, готовая к отъезду, тоже спустилась вниз. Нам не хотелось спрашивать, как она себя чувствует. Она могла подумать, что этот вопрос вызван ее внезапным уходом из столовой накануне вечером.

Мы сидели, испытывая некоторую неловкость, когда появился Маркус.

— Мы задерживаемся, — сказал он. — Что-то с автомобилем.

Мы все встревожились, но он жизнерадостно улыбнулся и промолвил:

— Это ненадолго. Уверен, что все будет налажено в момент.

Жорж Латур вызвался помочь и сказал, что съездит в гараж и позовет кого-нибудь.

— Тогда вы с сестрой задержитесь, — заметил Маркус.

— Пустяки. На машине это не займет много времени. Я привезу кого-нибудь. Займите Андрэ, пока меня не будет.

— Небольшая задержка не должна повредить нам, — повторил Маркус. — Мы можем успеть подъехать к берегу вовремя, чтобы попасть на паром.

А нет, так сделаем это завтра.

— Боюсь, что это задерживает и вас тоже, — сказала Андрэ мисс Каррутерс.

Та пожала плечами.

— Не имеет значения, — сказала она.

— Интересно, что происходит сейчас в «Сосновом Бору»? — сказала я. Бедная мадам Рошер!

Что с ней сейчас?

— Ей следовало бы уехать, — заметила Аннабелинда.

— Она не смогла бы вынести расставания со своим домом. Вся ее жизнь прошла в нем, а потом там столько лет была школа. Для нее это просто ужасно. Но если придут немцы…

— Она знает, как обращаться с ними, — сказала Аннабелинда. — Враги будут трепетать перед ней… как все мы.

— Что за глупости! Мы просто школьницы. Ей будет противостоять армия захватчиков.

— О, с ней все будет в порядке.

Возвращения Жоржа мы ждали около часа. Появившись, он выглядел смущенным.

— Извините, — сказал он. — Я не смог никого привезти. Вы не представляете, какая всюду суматоха. В гараже ремонтируется множество машин, которые могут понадобиться в любой момент. Никто не может никого прислать.

— Я попробую сам определить, в чем дело, — сказал Маркус.

— Вы хорошо разбираетесь в моторах? — спросил Жорж.

— На самом деле это не по моей части. Обычно где-то поблизости всегда находится механик.

— Я немного разбираюсь, — сказал Жорж. — Может быть, мне удастся устранить неисправность. Я попытаюсь.

Они вышли.

Эдуард проснулся и рассматривал всех нас. Я посадила его на колени. Малыш ухватился за жакет и не выпускал его, словно из боязни, что я могу его оставить. Кроме этого, он не выказывал никаких признаков беспокойства.

Андрэ немного оживилась. Она сказала, что не будет становиться Жоржу поперек дороги. Ему всегда очень хотелось пойти в армию. Она думает, что теперь его возьмут с радостью. Они наверняка стремятся набрать как можно больше людей.

— Я должна отправиться к своей тете в Англию, — промолвила она. Наверное, мне надо радоваться, что есть место, куда я могу поехать. Я не хочу, чтобы Жорж волновался из-за меня, но у меня нет желания жить с тетей. Я мечтаю найти какую-нибудь работу в Англии. Как вы думаете, это возможно?

— Думаю, война даст работу многим людям, — сказала мисс Каррутерс, Как хорошо, когда есть с кем посоветоваться, — сказала Андрэ. — Я чувствую, что вы понимаете меня.

— Какого рода работу вы хотели бы выполнять? — спросила я.

— Любую. Для начала ничего не имела бы против работы в доме.

— Вы хотите быть прислугой?

— Мне все равно. Я предпочла бы это жизни с тетей Бертой. В любом случае я должна буду убирать и готовить вместе с ней. Почему бы не делать того же где-нибудь в другом месте?

— Тогда вам легко будет подыскать себе что-нибудь, — сказала Аннабелинда.

Андрэ приободрилась.

— А вы… э-э… знаете кого-нибудь? — спросила она.

— Мы знакомы со множеством людей, правда, Аннабелинда?

— О да. Вернее, наши родители знакомы.

— Я могу присматривать и за маленькими детьми — сказала Андрэ. — Я всегда любила их.

— О тогда работу будет найти нетрудно… В Лондоне или в деревне.

— Если бы вы помогли мне…

— Конечно, мы поможем, если сумеем, — сказала Аннабелинда.

— Это было бы замечательно. Я как раз думала… — Мы ждали продолжения, но она сказала:

— О нет, это было бы слишком…

— Что вы собирались сказать? — спросила мисс Каррутерс.

— Ну… О нет, не могу. Вы сочтете меня… о нет.

— Пожалуйста, скажите, — попросила, я.

— Ну… если бы я могла поехать с вами… Жорж тогда отправился бы прямо в Париж и вступил в армию. Мне не обязательно ехать к тете Берте.

Если бы я могла добраться с вами до Англии… если бы вы помогли мне.

Мы с Аннабелиндой обменялись взглядами. Мы приедем домой с младенцем, школьной учительницей и девушкой, с которой познакомились только накануне вечером. Это будет неожиданностью — я могла бы сказать, потрясением — для моих родителей. Но в такие необыкновенные времена, когда на людей обрушивается горе, необходимо делать все возможное, чтобы поддержать друг друга. Я не сомневалась, что мои родители поймут это.

— Мы могли бы помочь Андрэ, правда, Люсинда? — сказала Аннабелинда.

— Думаю, что да, — ответила я. — Вы должны поехать с нами, Андрэ. Моя мама наверняка знает кого-нибудь, кому нужна горничная… если вам все, равно, что делать.

— Вы говорите серьезно?

— Конечно.

— Надеюсь, Андрэ, — сказала мисс Каррутерс, — что трудностей при вашем въезде в Англию не возникнет. Я не знаю, каковы правила. Ведь вы понимаете, сейчас военное время и все такое.

Андрэ выглядела встревоженной. Потом ответила:

— У меня есть документы. Ведь только в прошлом году я ездила в Англию навестить тетю.

Тогда все было в порядке.

— Я уверена, что майор все уладит, — сказала Аннабелинда.

— О… как мне вас благодарить?! — возбужденно воскликнула Андрэ. — У меня стало легче на душе. Я в самом деле не выношу тетю Берту, и еще бедный Жорж.

Ее голос прервался, и все мы пробормотали слова понимания и сочувствия.

Во время нашего разговора вошли Маркус и Жорж. Они сияли.

— Готово! — закричал Маркус. — Все в порядке благодаря месье Латуру.

— Я просто нашел неполадку, — скромно сказал Жорж. — Мне всегда нравилось возиться с машинами.

— Значит, ничего не мешает нашему отъезду? — спросила мисс Каррутерс.

— Абсолютно ничего, — ответил Маркус. — Но взгляните, который час! Почти полдень. Я предлагаю пообедать здесь, в гостинице. Иначе нам придется во время пути где-то остановиться, чтобы поесть. Я скажу хозяину.

— Жорж, у меня замечательные новости, — обратилась к брату Андрэ Латур, — Эти добрые люди возьмут меня с собой. И, Жорж, я не поеду к тете Берте. Пожалуйста, не уговаривай меня. Я уже решила. Они хотят помочь мне найти какую-нибудь работу…

— Андрэ, ты должна поехать к тете Берте. Должна. Другого выхода нет.

— Нет, нет. Послушай. Мадемуазель Гринхэм и мадемуазель Дэнвер отвезут меня к себе домой.

Они подыщут мне место. Я смогу работать, где захочу.

Жорж выглядел озадаченным. Я могла его понять. Он оставлял сестру с незнакомыми людьми.

— Но… я… я уверен… — начал Жорж.

— Все очень просто, — вмешалась я. — Я возьму ее к себе домой. Моя мама поможет вашей сестре.

Мой отец — член парламента, и у нас большой круг общения. Они наверняка знают кого-нибудь, подыскивающего себе прислугу.

Но брат Андрэ по-прежнему выглядел встревоженным и совершенно ошеломленным.

Мы обсудили все за едой.

Я накормила Эдуарда, а потом Андрэ взяла его к себе на колени, и, к моему удивлению, он не протестовал.

— Что за славный малыш! — заметила девушка и поцеловала его в макушку. Ребенок что-то пролепетал, выражая одобрение, и мне пришло в голову, что Андрэ могла бы помочь заботиться об Эдуарде.

Она понадобится как няня в детской, которую мы должны будем устроить для него.

Мне казалось, что я живу во сне. Каждая незначительная деталь приобретала огромное значение. Не сломайся машина, мы, как и планировали, выехали бы рано утром, попрощались бы с Жоржем и Андрэ и почти наверняка никогда бы их больше не увидели.

Как странно устроена жизнь! Никогда нельзя с уверенностью сказать, что произойдет в следующий момент.

Для Андрэ почти не оставалось места в автомобиле, но мы сумели разместиться. Жорж следовал за нами на своей машине.

Мы ехали вместе, пока наши пути не разошлись и он не направился в Париж. Андрэ взяла у меня малыша и спела ему песенку.

Эдуард, который начал было капризничать, пристально наблюдал за ее губами, и его лицо расплылось в прелестной улыбке.

Не вызывало сомнений, что Андрэ ему нравилась.

Расставание с Жоржем было печальным. Я снова почувствовала себя как во сне. Все происходящее казалось таким странным. Андрэ, о существовании которой накануне этого дня мы не знали, стала теперь одной из нас.

Пока мы следовали к побережью, я спрашивала себя, что еще произойдет?

Мы приехали в Кале уже под вечер и, выяснив, что нет никакой надежды переправиться сегодня, остановились в гостинице недалеко от порта. Атмосфера в городе была беспокойной. Люди выглядели испуганными и растерянными. Мы находились в стране, недавно вступившей в войну. Враг быстро продвигался по Бельгии и стоял уже почти у границ Франции.

Что дальше? Этот вопрос занимал каждого.

Всю ночь напролет я слышала шум плещущихся волн. Я твердила себе, что завтра окажусь дома.

Маркус находился, как всегда, в хорошем настроении. Он отправился договариваться о том, чтобы мы смогли как можно быстрее покинуть Францию.

Некоторое время он отсутствовал, а когда вернулся, нашел нас, с нетерпением ожидающих его в холле. Маркус сообщил нам, что мы не может уехать немедленно. Имеются трудности, но он собирается быстро их уладить.

И весь день прошел в ожидании, а ночь застала нас в той же гостинице.

Маркус ушел рано утром. Он сказал, что может задержаться на некоторое время, но уверен, что мы сумеем отплыть на следующий день.

Я с удивлением обнаружила, что при подобных обстоятельствах люди могут лучше узнать друг друга, чем за месяцы обычной жизни.

Андрэ привлекала меня тем, что Эдуард испытывал к ней симпатию. Если он плакал или у него болел животик, она знала, как его успокоить. Французские песенки, которые она ему пела, забавляли его.

Наступил вечер. Маркус все еще отсутствовал, пытаясь организовать наше отплытие на пароме.

Мы пообедали. Мы с Аннабелиндой поднялись в спальню. К нам присоединились Андрэ и мисс Каррутерс.

Наша комната находилась в мансарде, в которой потолок с одной стороны почти соприкасался с полом, а из маленького окна был виден порт.

Мы вели довольно бессвязную беседу, но внезапно наше настроение изменилось. Я не знаю, как происходят подобные вещи. Может быть, наше общее беспокойство вызвало это или серое море, казавшееся величественным барьером между нами и домом. Оно напоминало нам о препятствиях. Волны как бы издевались над нами, ударяясь о причал, не давая забыть, что мы далеко от дома, что война может настигнуть нас и нам никогда не удастся пересечь залив.

Наверное, у меня слишком разыгралось воображение, и остальные ни о чем подобном не думали, но, казалось, всем захотелось большей близости.

Все начала Андрэ. Она сказала:

— Я чувствую себя обманщицей. Я заставила вас думать, что находиться здесь для меня трагедия, а я мечтала и страстно желала начать новую жизнь, надеялась и молила Бога, чтобы это произошло. Возможно, я молилась слишком горячо.

Возможно, если вы, на что-то надеетесь, если молитесь ночью и днем, ваше желание сбывается, но обычно не так, как вы хотели, а как решил Бог… и вы должны расплачиваться за это.

Андрэ завладела вниманием всех нас, включая Аннабелинду, которой обычно трудно было сосредоточить его на предмете, не имеющем отношения к ней.

Андрэ посмотрела по очереди на каждого и продолжала:

— Вам приходило в голову, что люди едва ли таковы, какими кажутся? У всех нас есть свои глубоко спрятанные секреты. Если бы мы вытащили их на свет… если бы мы рассказали о них… все бы увидели, что мы не те, за кого нас принимают.

— Думаю, что вы правы, — сказала мисс Каррутерс — но, если этого не делать, жизнь протекает более гладко.

— Бывают обстоятельства, когда хочется делать признания, — продолжала Андрэ.

— Исповедоваться полезно для души, — промолвила мисс Каррутерс. — Но, может быть, лучше не превращать это в привычку.

— Я подумала, — сказала Андрэ, — вы все мне так сочувствуете. Я потеряла дом… родителей. «Как ужасно! — говорите вы. — Бедная девушка! Какую она пережила трагедию!» Но я не любила свой дом.

Я давно хотела покинуть его… и родителей. Я знала, что, пока не сделаю этого, никогда не стану счастливой. Мой отец был фермером, глубоко религиозным человеком. В нашем доме редко смеялись. Смех считался грехом. Я стремилась вырваться оттуда. И поехала к своей тете в Англию.

Она вышла замуж за англичанина. Я должна была ей помочь, когда умер ее муж. Там было не лучше, чем дома. Я дала себе зарок никогда не возвращаться к ней. Потом вы встретили меня, такую печальную, в «Олене». Это из-за поездки к тетушке я так сокрушалась, а не из-за смерти моих родителей и потери дома, который всегда мечтала покинуть. Я никогда не любила родителей. Мы не видели от них нежности. Я начинала думать, что единственный способ вырваться из родного дома — это просто сбежать. Я часто обдумывала свой побег. А потом вдруг… отца и матери больше нет…

И я свободна.

— Ну, что же, — сказала Аннабелинда. — Больше мы не будем вас жалеть.

— Это то, чего я хочу. Я чувствую себя свободной. Передо мной открывается новая жизнь. — Она повернулась ко мне. — Я должна благодарить за это вас. Не могу выразить словами, что значит для меня ваше обещание помочь мне.

— Это такой пустяк, — промолвила я.

— Я вижу, что для Андрэ это имеет огромное значение, — вмешалась мисс Каррутерс. Она повернулась к Андрэ. — Ну, моя милая, вы были с нами откровенны, и я восхищаюсь вами за это. Вы заставили меня задуматься над моими собственными проблемами.

В этот момент я подумала, что наша воспитательница очень сильно изменилась. Она сохранила обличье прежней грозной мисс Каррутерс, но из него выглянула новая женщина, такая же ранимая, как все мы.

— Учительница не может давать уроки до конца своих дней. Приходит время, когда надо остановиться, и тогда… что ее ждет? У меня есть кузина Мэри, которую можно назвать двойником тети Берты Андрэ. Я была единственным ребенком. Моя мать умерла вскоре после моего рождения, а мой отец умер, когда мне исполнилось восемь лет. Дядя Бертран, отец Мэри, брат моей матери, был обеспеченным человеком. Он мне очень помог материально. Я получила образование на его деньги, но он никогда не позволял мне забыть об этом. Он уже умер, но кузина Мэри — живое напоминание о моем долге. И она единственный человек, к которому я могу поехать. У меня нет другого дома. Я всегда с содроганием ждала начала каникул….

Я не могла поверить, что слушаю мисс Каррутерс, всегда такую грозную и неприступную.

— А теперь, — сказала Аннабелинда, — вы едете к ней… и школы, в которую вы бы вернулись, возможно, не существует.

— Ничего не поделаешь, такова жизнь. Остается только принимать то, что выпадает на нашу долю.

Думаю, что мисс Каррутерс уже пожалела о своей откровенности, а я почувствовала нежность к этой новой ипостаси нашей строгой учительницы, немыслимой в школе.

Потом я рассказала о себе.

— У меня было очень счастливое детство, — сказала я. — Мой отец — член парламента. Но его часто не бывает дома. Когда мы в Лондоне, он занят работой в палатах парламента, а когда мы в деревне, — делами, связанными с избирателями. Мы с мамой всю жизнь были очень близки. Она самый отзывчивый человек из всех, кого я знаю.

— Какая вы счастливая! — сказала Андрэ.

— Я всегда знала это. Я думаю, что таким удивительным человеком маму сделала ужасная трагедия, пережитая в юности. Ее отца, которого она очень любила, застрелили на ее глазах. Она прощалась с ним, когда он садился в экипаж, отправляясь в парламент. Она видела человека, который сделал это, и того осудили на основании ее показаний. Он был ирландским террористом, и это имело какое-то отношение к биллю о самоуправлении мистера Глад стона, против которого выступал мой дедушка. Матушке потребовалось длительное время, чтобы пережить это. Она вышла замуж, и замужество оказалось неудачным, но, в конце концов, она встретила моего отца.

— И теперь они счастливы, — добавила Аннабелинда.

— Да, — сказала я. — Они всегда любили друг друга, но ужасные вещи происходили не только с мамой, но и с отцом тоже. Он пропал без вести.

Считали, что он мертв. Это целая история.

— Расскажите ее нам, — сказала Андрэ.

— На самом деле я не знаю, что произошло. Об этом они почти не говорят. Но моя мама вышла замуж за того, другого человека, когда отца считали мертвым. Я думаю, что когда-нибудь она расскажет мне об этом.

— Что за увлекательная жизнь у твоей матери, Люсинда… — съехидничала Аннабелинда.

— Увлекательная жизнь не всегда означает счастливую, — заметила мисс Каррутерс. — Со временем вы поймете, что бывают события, о которых можно забавно и занимательно рассказывать, но исключительно неприятные, когда они происходят.

— Теперь ваша очередь, — сказала Андрэ Аннабелинде.

— О, моя мама красавица. Одно время она жила в Австралии. Вернувшись в Англию, она вышла замуж за сэра Роберта Дэнвера. У меня также есть брат. Его назвали в честь отца Робертом. Он милый, но довольно скучный.

— Он не скучный, — запротестовала я. — Он просто… хороший.

— Ну ладно…

— Почему хороших людей надо называть скучными? — с горячностью вопросила я. — Я считаю, что они во много раз приятнее эгоистов. Роберт один из самых симпатичных людей, которых я знаю. Ты должна гордиться им, сказала я.

Аннабелинда усмехнулась.

— Роберт, — промолвила она, — очень любит Люсинду. Именно поэтому он ей так и нравится…

Прежде чем я успела ответить, Андрэ воскликнула:

— Наши рассказы сегодня похожи на исповедь.

Почему мы все стремимся обнажить свои души?

— Получилось довольно забавно, — сказала Аннабелинда. Она перехватила мой взгляд и широко улыбнулась. Она ничего не рассказала нам о себе.

Ее секреты были слишком опасными.

— Я знаю, в чем дело, — сказала мисс Каррутерс. — В неопределенности нашего положения. Мы сидим, слушая шум волн. Поднимается ветер. Сможем ли мы когда-нибудь уехать? Именно в подобные моменты люди чувствуют потребность излить свою душу, предстать перед миром такими, какие они на самом деле.

Я подумала, что в этом есть некоторая правда, но Аннабелинда никогда не покажет окружающим свои слабости.

В этот момент Эдуард проснулся и заплакал.

Андрэ немедленно успокоила его, а Аннабелинда сказала:

— Маркус что-нибудь организует. Скоро мы будем дома.

* * *

Мы провели еще одну ночь в гостинице, а рано утром сели на паром.

Я сидела на палубе в полумраке, держа Эдуарда на коленях. Рядом была Андрэ.

— Не знаю, что бы мы делали без вас, — сказала я ей. — Я совсем не знаю, как обращаться с малышами.

— Вы быстро учитесь, — ответила девушка. — У некоторых это происходит естественно. Вот я действительно не знаю, что стала бы делать без вас.

Когда я думаю, как вы мне помогли…

— Мы все должны помогать друг другу в такое время.

Аннабелинда вместе с Маркусом Мерривэлом и мисс Каррутерс находились поблизости. При виде их мне становилось уютно.

На море дул прохладный ветер. Мы все устали, но были слишком взбудоражены, чтобы думать о сне.

Закрыв глаза, я видела развалины коттеджа Плантенов. Я видела умоляющие глаза Маргарет.

И я знала, что этого мне никогда не забыть.

Я посмотрела на Маркуса Мерривэла. Он почти выполнил свою задачу. Он доставит нас моим родителям и затем доложит дяде Джеральду: «Задание выполнено».

Я улыбнулась. Каким он был милым! Каким героем! Маркус относился ко всему с веселой беспечностью и непоколебимой верой, что сможет преодолеть все трудности, и он их преодолел.

Я уверила себя, что мы снова увидим его. Мои родители захотят поблагодарить майора, и, в конце концов, он друг дяди Джеральда.

От этой мысли мне стало тепло и уютно.

А затем в лучах рассвета я увидела очертания белых скал.

Мы благополучно добрались домой.

 

МИЛТОН ПРАЙОРИ

На пороге дома нас встречали мои родители, Чарльз, тетя Белинда и дядя Роберт, все, кроме Роберта.

Мама без конца обнимала меня.

Казалось, ей необходимо было все время убеждаться, что я на самом деле здесь.

Мисс Каррутерс стояла немного поодаль с Андрэ, держащей ребенка. Мамин взгляд уже скользнул по ним, но, всецело поглощенная мною, она не смогла сразу осознать, что мы привезли с собой чужих людей. Мой отец стоял рядом, ожидая своей очереди заключить меня в объятия. Он был почти так же взволнован, как и мама. Чарльз приплясывал вокруг нас.

— Ты видела солдат? — спросил он.

Возвращение домой было просто замечательным.

Маркус находился в роли зрителя, наблюдая и улыбаясь.

— Как нам благодарить вас? — промолвил отец. — Мы так признательны моему брату, что он попросил вас, майор, привезти их домой… но особенно вам.

Тетя Белинда, что-то оживленно говоря, поцеловала Аннабелинду, а потом меня. Дядя Роберт стоял, ласково улыбаясь всем нам. Он так напоминал мне его сына, моего собственного милого Роберта.

— Где Роберт? — спросила я.

— Роберт вступил в армию сразу же после объявления войны, — сказала мама.

— Сейчас он проходит военную подготовку, — добавила тетя Белинда. По-моему, где-то на Сэлисбери Плэйн.

— Я собираюсь вступить в армию, когда буду достаточно взрослым, сказал Чарльз. Никто не обратил на него никакого внимания.

Казалось, мама вдруг поняла, что здесь находятся незнакомые люди. Ее глаза задержались на Андрэ с ребенком.

— Я вам все объясню позднее, — сказала я. — Это мисс Каррутерс из школы, она путешествует с нами. На самом деле она пока не хочет ехать дальше. Если бы она смогла задержаться…

— Но, конечно, вы должны остаться, мисс Каррутерс, — сказала мама. Люсинда упоминала вас в своих письмах. Эта поездка, конечно, вымотала вас. Я распоряжусь приготовить вам комнату.

— А это мадемуазель Андрэ Латур. Мы познакомились с ней, когда пересекали Францию.

— Добро пожаловать в Англию, — сказала мама.

— Она тоже должна остаться у нас, мама, — сказала я.

— Конечно. Посмотри, здесь находится и кое-кто из прислуги. Они все так беспокоились о тебе.

Миссис Черри… разве это не чудесно?

— В самом деле, мэм, — ответила миссис Черри. — Мы так рады, что вы вернулись домой в целости и сохранности, мисс Люсинда.

— Надо приготовить две комнаты. А, возможно, три. Майор Мерривэл?..

— Благодарю вас, — сказал Маркус. — Но я должен доложить полковнику Гринхэму, что все прошло, как планировалось.

— Но вы останетесь позавтракать?

— С удовольствием.

Моя мама разрешала все проблемы. Я жаждала остаться с ней наедине и видела, что она желает того же.

После завтрака тетя Белинда и дядя Роберт с Аннабелиндой ушли.

Я пошла в свою комнату. Вскоре появилась мама.

Войдя в комнату, она сразу обняла меня.

— Мы так тревожились! — сказала она. — С момента объявления войны я почти не спала. О да, мы были вне себя от беспокойства, твой отец и я… хотя он не показывал это в такой степени, как я.

Мы не знаем, как благодарить дядю Джеральда, который сказал, что непременно вызволит вас оттуда. Я сама хотела поехать, но он назвал мою затею нелепой и неосуществимой. И он отправил этого обаятельного майора. Какой приятный человек!

— Да, — сказала я. — Он всем понравился. Он так невозмутим.

— Благослови его Бог!

— Я должна объяснить тебе, откуда взялись эти люди, приехавшие с нами. Ты же не возражаешь против их присутствия здесь?

Матушка взглянула на меня с изумлением.

— Моя дорогая, я рада каждому, кто приехал с тобой. Меня заботит только одно, чтобы ты была дома. Но кто они? О мисс Каррутерс я, разумеется, слышала. Я имею в виду девушку с ребенком.

— Сначала о ребенке. Я должна оставить его у нас. Я обещала его матери. Видишь ли, она умирала…

Я рассказала ей, как навещала Плантенов, как Маргарет лишилась собственного ребенка и усыновила Эдуарда. Матушка внимательно слушала, когда я описывала смерть Маргарет Плантен.

— Я должна позаботиться о малыше, мама. Если я этого не сделаю, то никогда не буду счастлива, — закончила я.

Моя мать прекрасно все поняла.

— Это большая ответственность. Бедное дитя… без матери, — промолвила она.

— Маргарет так его любила. Он заменил ей родного ребенка.

— Да, я понимаю.

— И он останется здесь, правда? Он не должен стать одним из тех малышей, которым надо подыскивать дом.

— Один раз он уже оказался в таком положении, бедный ягненочек!

— Я не хочу, чтобы это произошло снова.

— Не беспокойся о ребенке. Ты слишком молода, чтобы усыновить его. Но мы позаботимся о нем.

Бедный маленький беженец! Я хочу, чтобы перед тем, как развязать войну, люди помедлили бы и подумали, сколько горя она принесет.

— Их занимает только собственное могущество, а не страдания тех, за счет кого они его достигают.

Но Эдуарду будет хорошо.

— Эдуард? Его так зовут? Мы будем называть его Эдвард. Это имя здесь уместнее.

Я обняла матушку. Она отнеслась к ребенку именно так, как я и ожидала.

— Сначала я подумала, — сказала она, — что его мать Андрэ.

— О нет. Мы встретили ее в гостинице, прямо у границы Бельгии с Францией. Ее дом разбомбили, родители погибли, и она направлялась к своей тете, которую ненавидит. Она хочет найти здесь работу. Я подумала, что мы могли бы помочь ей.

Она очень хорошо умеет обращаться с маленькими детьми.

— Ты привезла домой столько проблем, моя дорогая, но я все равно безумно счастлива, что ты снова со мной.

— И еще есть мисс Каррутерс. Она совершенно не такая суровая и грозная, какой я ее считала.

Теперь я понимаю, что она просто страшится будущего.

— Я уже встречала таких учительниц. Они озабочены тем, что их ждет, когда они не смогут больше преподавать.

— У нее вроде бы есть кузина, которая дает ей понять, что она всем обязана ее щедрости. Должно быть, это ужасно. Я знаю, что она с радостью задержалась бы здесь на несколько дней.

— Не вижу причин, почему она не может это сделать. Она проделала весь этот путь вместе с тобой, что заставляет меня относиться к ней как к близкому человеку.

— Как мне повезло, что у меня есть ты и папа вместо ужасной старой кузины и такой тети, как у Андрэ. Расскажи мне о Роберте.

— Он очень беспокоился о вас. Мы должны сразу сообщить ему, что вы благополучно добрались домой. Он в армии с самого начала войны и, конечно, не мог приехать. Вот увидишь, он будет здесь при первой возможности.

— Роберт — солдат… как странно!

— Думаю, в ближайшие месяцы нас ожидает множество странных событий. Но сейчас для меня имеет значение только твое возвращение домой.

В этот момент открылась дверь, и вошел отец.

Он ничего не сказал, просто обнял меня, крепко прижал к себе и погладил по голове.

* * *

На следующий день мы обсуждали планы на будущее. Мама окунулась в это с почти маниакальной энергией. Кроме того, она все время твердила мне о страшной тревоге, которую она испытала, о самых диких фантазиях, возникавших у нее.

— Я не хотела бы никогда снова пройти через все это, — повторила она несколько раз. — Нашей первой заботой, — продолжала она, — должен стать ребенок.

Вновь открыли детскую. Слуги пришли в восторг. Они ворковали над Эдуардом — отныне Эдвардом, — и было ясно, что он доволен их вниманием.

— Бедный малыш! — говорила миссис Черри. — Его дом разбомбили немцы. Я бы разбомбила их самих, будь это в моей власти. Хотя бы немного пожалели бедного беспомощного ребенка. Ну, мы еще им покажем, что почем.

— Нам нужно найти няню, — сказала мама. — А пока Андрэ останется и поможет. Должна сказать, что, по-моему, Эдвард уже привязался к ней… г почти так же, как к тебе.

— Может быть, наймем Андрэ, мама. Мы должны помочь ей. Она кажется сейчас такой счастливой оттого, что может остаться здесь. Ее очень огорчала перспектива поехать к этой ее старой тете.

— Бедная девушка! Сколько ей пришлось пережить! Слава Богу, Эдвард еще слишком мал и не может понять, что случилось с его домом.

Так решились проблемы, связанные с Эдвардом и Андрэ. Следующей была мисс Каррутерс. Мой отец проникся к ней настоящей симпатией. В первый же вечер она произвела на него впечатление своими познаниями в политике.

Во время того первого ужина у них разгорелась дискуссия о достоинствах и недостатках коалиционного правительства. Мисс Каррутерс высказала мнение, что, хотя в мирное время создавать его в какой-то степени рискованно, во время войны все может оказаться наоборот.

— Заставить все партии работать во имя единой цели — успешного окончания войны предпочтительнее, чем позволить им заниматься критикой ради самой критики. Заставить их больше думать о благе страны, чем о сведении политических счетов, увы, обычном для них занятии, может оказаться весьма благотворным.

Отец согласился с ней, и они продолжили легкую непринужденную беседу с очевидным удовольствием.

Прошло несколько дней. Мама предложила мисс Каррутерс задержаться еще немного, если она не спешит отправиться дальше. Мисс Каррутерс приняла приглашение с нескрываемой радостью.

Аннабелинда возвратилась с родителями в Хэмпшир, заявив, что скоро опять приедет в Лондон.

Матушка часто приходила ко мне сразу же после того, как мы расходились по своим комнатам. Она обычно говорила, что хочет немного поболтать перед сном.

Во время одной из таких бесед она сказала:

— Я думаю, что твое возвращение в «Сосновый Бор» маловероятно. Нет смысла обманывать себя, что все это кончится через одну или две недели.

Немцы захватили Бельгию. Скоро они будут во Франции. Я обсудила это с, твоим отцом. Тебе только пятнадцать лет, и твое образование еще не завершено.

— Сейчас каникулы;

— Я знаю, но они скоро кончатся. Необходимо думать о будущем. Мы с отцом не в силах позволить тебе уехать в школу, даже в Англии, То, что ты пережила…

— О, нам не так уж плохо пришлось. Мы уехали вовремя, спасибо майору Мерривэлу. Вот без него нам было бы трудно.

— О да, разумеется. Кстати, мы собираемся пригласить его на обед, на двадцать третье, если он сможет прийти вместе с дядей Джеральдом. Но, может статься, он не сумеет выкроить на это время.

Но я хочу все-таки подчеркнуть, что тебе надо продолжать свое образование, идет война или нет, и твой отец подумал, что идея попросить мисс Каррутерс остаться в качестве твоей гувернантки может оказаться удачной.

Я посмотрела на маму и рассмеялась.

— В чем дело? — спросила она. — Разве я сказала что-то смешное?

— Нет… нет. Вовсе нет. Это просто потому, что ты похожа на волшебницу. Ты разрешила все проблемы. Андрэ, Эдвард… а теперь мисс Каррутерс.

— Она нравится тебе, правда? Твой отец считает ее очень умной женщиной.

— Да, она мне действительно нравится. Она нравится мне намного больше сейчас, когда я узнала ее поближе. Она не такая суровая, как в школе. Когда мы пересекали Францию, она вдруг стала человечной.

— Думаю, она милая женщина и будет очень хорошей гувернанткой.

— Ты уже сказала ей?

— Нет еще. Мы с твоим отцом решили сначала узнать твое отношение к этому.

— Я считаю это замечательной идеей. Ей была так ненавистна мысль о возвращении к кузине. Я не могу удержаться от смеха. Как, чудесно, что сейчас я дома! Мы беседовали как-то ночью в гостинице в Кале под шум бившихся о причал волн… мы говорили о нас самих и наших страхах перед тем, что нас ждет, если мы когда-нибудь выберемся оттуда и попадем домой.

Мы обсуждали наши проблемы, и я поняла, что мисс Каррутерс несколько страшится будущего. И Андрэ тоже. Теперь все разрешилось. Это похоже на конец волшебной сказки.

Матушка немного помолчала, а потом промолвила:

— Пусть так и будет, Люсинда. Я поговорю с мисс Каррутерс.

— Да', - сказала я. — Попроси ее. Скажи, как ты будешь ей благодарна, если она останется.

— Я это сделаю.

Я оглядела свою комнату и сказала:

— Как чудесно оказаться дома!

* * *

Дни летели быстро. Мисс Каррутерс откровенно радовалась перспективе новой работы. Она обсудила со мной то, что называла учебным планом. Она считала, что особое внимание должна уделить литературе. Благодаря этому я буду хорошо знать классику и смогу продемонстрировать свою эрудицию в разговоре с гостями моего отца. Я согласилась. Я согласилась бы с чем угодно, потому что получала удовольствие, видя ее радость. То же самое было с Андрэ. Они обе были довольны.

Я написала Аннабелинде. Я сообщила ей, что мисс Каррутерс собирается стать моей гувернанткой.

Я не сомневалась, что ее это позабавит. Аннабелинда, достигнув зрелого семнадцатилетнего возраста, несомненно убедит свою мать, что не нуждается в дальнейшем образовании.

«У нас дома мало что изменилось, — писала я. — Конечно, вес говорят почти исключительно о войне. Большинство, похоже, считают, что к Рождеству она закончится. Возможно, так и будет, как только наши войска окажутся в Европе.

Мы еще не видели дядю Джеральда. Тетя Эстер говорит, что он очень занят. Я уверена, что скоро он будет сражаться во Франции. Они приедет на обед двадцать третьего. И угадай, кто приедет еще? Майор Мерривэл! Мама решила, что лучше всего пригласить его вместе с дядей Джеральдом. Будет здорово снова увидеть Маркуса.

Андрэ счастлива. Я не могу не вспоминать о нашей встрече с ней в „Олене“. Одна случайная встреча меняет жизнь людей. Ты согласна?

Эдварду здесь очень хорошо. Он больше не Эдуард. Мама подумала, что, поскольку он будем воспитываться здесь, лучше переделать его имя на английский манер. Она все великолепно устроила. По ведь именно этого я от нее и ждала. Есть ли какие-нибудь новости о Роберте?

Мои наилучшие пожелания твоим родителям и, конечно, тебе тоже.

Люсинда.»

А де получила весточки от Аннабелинды. Она редко отвечала на письма, только если хотела сообщить что-то важное.

Нас навестила тетя Эстер, приехавшая из Кэмерли, где они с дядей Джеральдом прожили большую часть их совместной жизни. Она сказала, что ей надо кое-что купить в Лондоне и она воспользовалась случаем заглянуть к нам.

— Это избавляет от необходимости писать вам, — сказала она. — Насчет приглашения на обед. Джеральд никак не сможет приехать двадцать третьего.

В Европе события развиваются слишком быстро.

Немцы приближаются к Монсу, и ситуация становится все более и более тревожной.

Монс! Я думала о мадам Рошер и о том, что сейчас с ней. Меня не покидало чувство, что она никогда не оставит «Сосновый Бор».

— Конечно, я понимаю, — сказала мама. — Но как жаль! Мне так хотелось, чтобы майор Мерривэл узнал, насколько мы ему благодарны. Я думаю, что они с Джеральдом делают одно дело?

— О да. По-моему, они едут одновременно.

— С его стороны было замечательно помочь возвращению девочек домой.

— Для своих родных Джеральд всегда сделает все, что в его силах. Но я хочу сказать, не можем ли мы организовать этот обед раньше? Я думаю — но у меня нет полной уверенности, — что Джеральд уедет двадцать второго. Самое позднее, когда он сможет прийти к вам, это девятнадцатое.

— Хорошо, мы перенесем обед на девятнадцатое. Почему бы нет? Нас это устроит точно так же.

— Я уверена, что все будет в порядке, — сказала тетя Эстер. — Но вы извините нас, если его придется отменить. Сейчас такое тревожное время.

— Ну конечно, — ответила мама.

* * *

Матушка решила, что приглашенных будет очень мало.

— Пусть это будет настоящий семейный праздник. Думаю, что Джеральд и майор Мерривэл занимают такое положение, что уже пресытились торжественными приемами, — сказала она. — Я пригласила мисс Каррутерс и Андрэ присоединиться к нам. Я была уверена, что майору хотелось бы знать, что с ними все благополучно.

К моему ожиданию гостей примешивалось радостное волнение. Маркус Мерривэл занимал большое место в моих мыслях.

Я боялась, что прием отменят. Мама сказала, что мы должны быть готовы к этому. Во время войны ни в чем нельзя быть уверенным.

Однако наступило девятнадцатое число, и у нас появились Маркус Мерривэл с дядей Джеральдом и тетей Эстер. Маркус был в отличном настроении, точно так же, как во время нашего путешествия по Франции.

Он взял мои обе руки.

— Мисс Люсинда! Как приятно видеть вас! И мисс Каррутерс, и мадемуазель Латур. Ну, все в сборе, не так ли?

— Не знаю, как нам благодарить вас, майор, — сказал отец. — То, что вы совершили…

— Уверяю вас, это было только удовольствием, от начала до конца.

— Я знал, что Маркус все сделает, несмотря ни на какие трудности, сказал дядя Джеральд. — Здесь нужен был как раз такой человек, как он.

— Ну что же, прошу к столу, — промолвила мама, — Надеюсь только, что вас не вызовут по неотложному делу сегодня вечером. С военными в такое время каждую минуту может произойти, что угодно.

Мама так рассадила нас, чтобы майор оказался по правую руку от нее, а я рядом с ним. Дядя Джеральд сидел между мисс Каррутерс и Андрэ.

Мои родители задали майору множество вопросов о нашем путешествии, на большую часть которых я уже отвечала, и мама снова благодарила Маркуса за то, что он сделал. Он снова отвечал, что это было для него удовольствием.

— Отвлечением от обычной рутины, — добавил он. — А вы знаете, как мы все любим разнообразие.

Кстати, как поживает мистер Эдуард? Соблаговолил ли признать свой новый дом?

— Люсинда вам все о нем расскажет, — ответила мама. — Он для — нее любимая тема разговора. Кстати, теперь мы зовем его Эдвардом. Мы решили, что лучше называть его на английский манер.

— Какая превосходная идея! — Майор повернулся ко мне. — Я так рад, что мадемуазель Андрэ осталась с вами!

Он улыбнулся ей через стол.

— О да! — с жаром подтвердила Андрэ.

Отец беседовал с тетей Эстер о ее сыновьях Гарольде и Джорже.

— Джорж в любом случае собирался стать военным, но Гарольд тоже немедленно вступил в армию, — сказала тетя Эстер.

— Нам понадобятся все мужчины, которых мы сможем заполучить, — сказал Маркус, и разговор перешел на военные темы.

После обеда, когда мы все вернулись в гостиную, Маркус снова оказался рядом со мной.

Он спросил про Аннабелинду. Я сказала, что она в Хэмпшире со своими родителями и я не видела ее после своего возвращения в Англию. Я добавила, что ее брат в армии и проходит военную подготовку в Сэлисбери Плэйн.

— Должно быть, он в королевской артиллерии.

— Да. Думаю, он приедет повидаться с нами, как только сможет.

— Он ваш любимец, правда?

— О да. Он один из самых милых людей, которых я знаю.

Майор Мерривэл кивнул.

— Я не ожидал встретить здесь сегодня мисс Каррутерс.

— Она собирается давать мне уроки. Мои родители считают, что мне нужна гувернантка.

— Да, конечно. Вы еще очень юны. — Маркус ухмыльнулся. — Но не огорчайтесь по этому поводу. Это, знаете ли, будет исправлено в недалеком будущем.

— Наверное, вы скоро уедете?

— В любой момент… в зависимости от обстоятельств.

— Я слышала, что немцы близко от Монса. Вы не знаете, насколько близко?

— Знаю только, что слишком близко.

— Это ужасно. Я не могу перестать думать о мадам Рошер. Что она будет делать? Она может повести себя надменно и ожесточенно.

— Думаю, она должна подчиниться завоевателям. Хотя для нее было бы разумнее уехать.

— Я не могу поверить, что она когда-нибудь покинет «Сосновый Бор» по собственной воле. Только представьте себе, каково это ей! Лишиться своего дома.

— Все-таки лучше, чем лишиться своей жизни.

Я помрачнела, и майор положил свою руку на мою.

— Не грустите, мисс Люсинда. Мне очень не хочется, чтобы вы грустили.

— Для многих сейчас грустное время.

— Знаете, никогда не бывает плохо все от начала до конца. Всегда среди неприятностей находится что-то хорошее. Только подумайте! Не будь войны, мы могли бы никогда не встретиться.

Я улыбнулась ему, и он продолжал:

— Надеюсь, что вы будете думать о нашей встрече как об одном из приятных моментов.

— Моя мама уже столько раз говорила вам о нашей благодарности, что я не буду повторять это еще раз. Но я хотела бы повторить то же самое.

— Вы преувеличиваете мои заслуги. Пусть. Мне это нравится. Я воспользуюсь первой же возможностью снова посетить ваш дом.

— О… правда?

— Я буду ожидать этого с самым большим нетерпением.

— Расскажите о своей семье.

— Что вас интересует?

— Где они живут? Большая ли у вас семья? Вы женаты?

— Сассекс. Родители, брат и сестра. Еще нет.

Я засмеялась:

— Очень лаконично.

— Вы хотели получить ответы и получили их.

— Почему вы ответили «еще нет» на вопрос о том, женаты ли вы? Звучит так, словно это может скоро произойти.

— Я должен подождать, пока найду идеальную женщину… и получить ее согласие.

— Я уверена, что она скажет «да».

— Ни в чем нельзя быть уверенным в этой жизни, но с вашей стороны очень мило говорить так. Боюсь, что идеальная женщина искала бы идеального мужчину.

— Когда люди любят, их любимые кажутся им идеальными.

— Как утешительно! Но недостатки выйдут на свет позднее., Возможно, идеал — все-таки некий компромисс.

— Вы немного циник?

— Я? Ни одной минуты. Я романтик. Оптимист. Вероятно, очень неразумный человек.

— Ну, надеюсь, что вы найдете идеальную женщину.

— Найду. Даже если придется подождать, пока она немного повзрослеет.

Маркус смотрел на меня, улыбаясь, чуть насмешливо приподняв брови. Я почувствовала себя смущенной, но счастливой.

К нам подошла Андрэ.

— Майор Мерривэл, — сказала она, — я слышала, что немцы продвигаются по Бельгии и уже подошли к границе с Францией. Это правда?

— Неразумно верить слухам, мадемуазель Латур. Но я боюсь, что враг продвигается быстро.

— Вы скоро опять отправитесь на континент?

— Думаю, через несколько дней.

— Как бы мне хотелось, чтобы война кончилась!

— Можете не сомневаться, что мы все разделяем ваше желание.

К нам присоединилась мисс Каррутерс.

— Было так приятно увидеть вас, майор Мерривэл! — сказала она. — Я никогда не забуду, как вы нас опекали.

— Как хороший пастух, — прибавила Андрэ.

— Не говорите так, — сказала я со смехом. — Это делает нас всех похожими на овец. Я всегда считала, что «пастух» не слишком хорошая аналогия в таких случаях. В конце концов, пастух опекает овец, готовя их к бойне.

— Некоторые умирают от старости, — сказала мисс Каррутерс.

— Но даже их держат ради шерсти.

— Дорогие дамы, — сказал Маркус. — Я не пастух… просто обычный малый, которого переполняет счастье, что он мог быть вам полезен. То, что я сделал, мог сделать любой.

— Ну, я думаю, вы оказались очень находчивы в сложной ситуации, объявила мисс Каррутерс. — Эту поездку я никогда не забуду и всегда буду благодарна вам за помощь.

К нам подошли мама с тетей Эстер, и разговор сделался общим.

Я не сомневалась, что все нашли этот вечер удачным, и, когда он кончился, Маркус Мерривэл остался в моих мыслях. Я сделала открытие, что он мне очень нравится. Я заметила, что даже слуги попали под его обаяние. Он вошел в наши жизни как герой. Он казался человеком, которому не безразличны чувства окружающих, для каждого у него находились улыбка и приветливые слова, и я начинала думать, что ко мне он относится как-то особенно.

На следующий день дядя Джеральд зашел попрощаться.

Пришли плохие вести. Немцы находились уже в предместьи Монса, и намечалось большое сражение.

— Мы должны сдержать их, — сказал дядя Джеральд. — Нам необходимо ускорить переброску людей и боеприпасов. Полк отбывает завтра на рассвете.

— Майор Мерривэл едет с вами? — спросила мама.

— Конечно. Он славный малый, правда?

— И в высшей степени привлекательный, и мы так благодарны ему. И, естественно, вам тоже.

— Ваша благодарность не вызывает сомнений.

Я знал, что Маркус справится с этим заданием.

Довольно эффектный мужчина, как по-вашему? Он пользуется популярностью у женщин.

— Это меня не удивляет, — ответила мама.

— К тому же из хорошей семьи. Из Лаклейсов.

Герцог, по-моему, должен приходиться ему троюродным братом. Служить в армии в традициях этой семьи. Маркус далеко пойдет. У него есть и способности, и связи.

— Похоже, что они подружились с Люсиндой, — промолвила мама. — Я думаю, в таких ситуациях люди сближаются. Надеюсь, мы будем видеть его чаще.

— Пока продолжается война, у него будет дел по горло. Как и у большинства из нас.

— Через какое-то время она кончится.

— Чем раньше, тем лучше. Но, думаю, это может оказаться позже, а не раньше. Обе стороны настроены очень решительно. На мой взгляд, предстоит довольно длительная борьба.

— Некоторые считают, что все кончится к Рождеству.

— Так им твердит пресса, и они, как попугаи, повторяют это. Хотя я считаю, что неплохо иметь оптимистический взгляд на вещи.

— Приведите к нам в гости этого милого майора еще раз, когда сможете, — попросила мама.

— Не сомневайтесь в этом, — ответил дядя Джеральд.

* * *

В Лондон приехали Аннабелинда со своей матерью.

— Нам надо кое-что купить, — сказала тетя Белинда. — Я сказала Роберту, что все не обязаны экономить из-за этой ужасной войны. Мы должны продолжать жить в свое удовольствие, правда?

— Значит, Роберт остался в поместье?

— Он сказал, что у него столько дел. А Роберт-младший в армии, и некоторые наши работники тоже…

— Думаю, это все усложняет. Однако вы все-таки в Лондоне.

— Как наш милый майор Мерривэл? Роберт знает его семью.

— Джеральд сказал, что он из Лаклейсов.

— Он произвел на меня хорошее впечатление, — сказала тетя Белинда. Аннабелинда рассказала мне, какой он обаятельный человек. Я слышала, что он приглашен на обед. Я с нетерпением жду новой встречи с ним.

— Боюсь, что ты его не увидишь. Обед уже состоялся. Нам пришлось перенести его, потому что майор Мерривэл с Джеральдом должны были уехать на континент раньше, чем думали.

Лицо Аннабелинды потемнело.

— О, — пробормотала она. — Но Люсинда сказала мне, что будет званый обед. Я специально захватила для него платье.

— Сожалею, — сказала матушка. — Но ничего не поделаешь. От нас это не зависело. Им необходимо было уехать раньше, чем они рассчитывали. Дела в Европе обстоят весьма плохо.

Я видела горькое разочарование Аннабелинды.

У меня мелькнула мысль, что она уговорила свою мать приехать из-за званого обеда. В этот же вечер я убедилась в своей правоте.

Аннабелинда ворвалась в мою спальню с искаженным от ярости лицом.

— Ты лживая хитрая девчонка! — сказала она. — Ты сделала все нарочно. И я понимаю', почему.

— О чем ты говоришь? — спросила я.

— Ты… и Маркус. Ты знала, что он придет не двадцать третьего, а раньше, и не сообщила мне.

— Зачем?

— Потому что я бы приехала.

— Тебя не приглашали.

— Конечно, нет. Ты позаботилась об этом.

— И не думала. Если бы ты была здесь, то, конечно, тебя бы пригласили. Но тебя не было. Мы же не приглашаем вас на каждый званый обед, который задаем. В любом случае, вы живете слишком далеко.

— Почему ты не сообщила мне, что дата изменилась?

— Мне не пришло в голову, что я должна сделать это.

— Ты не хотела, чтобы я присутствовала на обеде, да? — Ты, конечно, была бы приглашена, находись ты в Лондоне.

— Ты написала мне, что прием будет двадцать третьего, зная, что он состоится девятнадцатого.

— Когда я упомянула в письме, что обед собираются устроить двадцать третьего, я так и считала.

— А когда дата изменилась, ты умышленно скрыла это.

— Я не делала этого умышленно. Дату изменили, когда я уже послала тебе письмо, и я не считала необходимым сообщать тебе это.

— Ты боялась моего приезда. Ты не хотела его.

Ты боялась, что в моем присутствии он не обратит на тебя никакого внимания.

— Ни о чем таком я и не думала.

— Ну, как же. Ты ревновала. Всегда одно и то же. Ты пыталась обратить на себя его внимание и злилась, потому что он ясно показал, что ему больше нравлюсь я. Он тебе нравится, правда? Ну, так я тебе скажу, что он больше интересуется мной, чем тобой… и именно поэтому ты не хотела моего присутствия здесь.

— Ты несешь невероятную чушь. Я ничего подобного не думала, Ты считаешь, что все влюблены в тебя. Только из-за того…

— Из-за чего?..

— Из-за Карла Циммермана.

Ее лицо потемнело. Я подумала, что она собирается ударить меня.

— Не смей никогда упоминать это имя!

— Хорошо, а ты будь любезна не говорить мне всякий вздор.

Еще несколько минут назад я ненавидела Аннабелинду. Теперь ко мне постепенно возвращались прежние теплые чувства к ней.

Она спокойно промолвила:

— С твоей стороны это было нечестно, Люсинда.

— Я не думала, что должна сообщать тебе об обеде, — сказала я. — И мне никогда и в голову не приходило привлекать к себе внимание Маркуса.

Будь ты здесь, ты пошла бы на этот прием.

— Ты еще так молода, — сказала Аннабелинда. — Майор опытный мужчина. Его не заинтересовала бы школьница. Мне не хочется, чтобы ты ставила себя в глупое положение, Люсинда.

— Я не из тех, кто ставит себя в глупое положение. Я не вешаюсь на мужчин.

— Ты бросаешься ему на шею. Ты должна предоставить ему свободу. На самом деле его интересую только я. Мне это известно. Такие вещи человек чувствует. Я знаю, что ты к нему испытываешь. Маркус действительно способен очаровать, но ты абсолютно ничего не понимаешь. Он относится к тебе как к ребенку. Он сам сказал мне это.

Ты не должна придумывать…

— Придумывать что?

— Что у него к тебе особый интерес. Это только причинит тебе боль.

— Тебе ли давать советы, Аннабелинда? — не могла я удержаться от колкости.

— Да. Их дает тот, кто имеет опыт.

— Ты и в самом деле имеешь опыт!

— Ты должна была поставить меня в известность о перемене даты. Однако что сделано, то сделано, и теперь майор Мерривэл в Европе…

Думаю, он страшно разочаровался, не увидев меня.

Он спрашивал обо мне?

— Да.

— Что?

— Просто спросил, как ты поживаешь.

Аннабелинда медленно кивнула.

— Моя единственная цель — приглядеть за тобой, чтобы тебе не пришлось страдать.

— Я не нуждаюсь, чтобы за мной приглядывали, и вспомни, что это тебя заставили страдать.

— Ты нуждаешься в присмотре… Не питай романтических иллюзий насчет Маркуса Мерривэла. Я знаю, что он очаровательно любезен со всеми, но он светский человек. В отношении женщин у него определенная репутация. Не воображай его романтическим влюбленным, ведь ты просто ничего не смыслишь в таких вещах.

Вскоре Аннабелинда ушла, а я лежала, размышляя над ее словами.

* * *

Недели ползли медленно. Наша жизнь подчинялась определенному распорядку. Отец часто отсутствовал по «делам палаты», как называла это мама.

Мисс Каррутерс приступила к своим обязанностям с присущей ей энергией, и мы занимались каждый день. Андрэ заботилась об Эдварде.

Матушка занималась благотворительностью, связанной с военными нуждами, в основном Красным Крестом, которому уделяла особое внимание. Нас всех время от времени приглашали помочь в его работе.

В один из темных ноябрьских дней миссис Черри вошла в мою комнату с сообщением, что меня хочет видеть какой-то джентльмен. Он ждет в гостиной.

Я сразу же подумала о Маркусе Мерривэле. Я взглянула на себя в зеркало. Щеки порозовели, глаза сияли. Меня охватило радостное волнение. Я поспешила в гостиную, открыла дверь и увидела Роберта.

Я страшно обрадовалась. Я уже забыла, что ожидала увидеть Маркуса.

— Роберт! — воскликнула я.

Он застенчиво улыбнулся. Цвет хаки не шел ему, делая его каким-то другим. Роберт выглядел бы иначе, если бы уже стал офицером и получил элегантную форму, но этого еще не произошло. Он казался очень бодрым и здоровым, немного загорел и отчасти утратил ту нескладность, которая так шла ему.

Я бросилась к Роберту, и мы крепко обнялись.

— Как чудесно снова увидеть тебя! Я все время задавала себе вопрос, когда же ты приедешь.

— Я чувствую то же самое, — ответил Роберт. — Кажется, прошла целая вечность. Я уже все знаю о вашей поездке домой. Наверное, это было настоящее приключение.

— О да.

— К счастью, твой дядя смог организовать, чтобы вас вывезли оттуда.

— В противном случае нам пришлось бы передвигаться вместе с беженцами.

— Я слышал, что вас доставил майор Мерривэл. Я страшно переживал, думая о вас в этой школе. Надо же было оказаться именно в Бельгии!

— Я часто задаю себе вопрос, что там сейчас происходит. Мадам Рошер, владелица школы, очень высокомерная аристократка. Я пытаюсь понять, как все может обернуться для нее.

— Очень неприятно находиться в оккупированной стране, надеюсь, нам никогда не придется испытать это.

— Конечно, не придется! Это совершенно немыслимо. При всех обстоятельствах есть Ла-Манш.

Для Франции все иначе.

— Это так. Я часто думаю о дедушке. И мама тоже. У нас нет сведений, что происходит в Бордо.

— Мне кажется, что месье Бурдон сможет позаботиться о себе.

— Мне тоже так кажется, но нам хотелось бы знать наверняка.

— Роберт, расскажи мне о себе.

— Ну, сначала приходилось трудно, но я привык. К моему большому удовольствию, мы много занимаемся верховой ездой, постепенно входят в привычку и распорядок дня, и приказы, которые надо немедленно выполнять. Это не вызывает отрицательных эмоций. Возникает замечательное ощущение товарищества, и ты испытываешь удовлетворение, когда, вконец измотанный, ложишься в постель и спишь, спишь до самого подъема.

— Ты очень скучаешь по дому, Роберт?

— По многим причинам, да. Но мы должны воевать и победить. Оставаясь дома, нам никогда не сделать этого.

— На сколько тебя отпустили?

— Осталось три дня. Два я уже провел дома, а остальные буду здесь, в Лондоне.

— Как хорошо!

— Мать и сестра приехали со мной. Отец вынужден остаться. У него столько работы.

— Он возражал против твоего приезда сюда?

— Ты же знаешь, какой он. Всегда готов войти в положение и сделать то, что хочет его семья. И, конечно, мама и Аннабелинда сказали, что мы должны провести время в Лондоне, чтобы повидать тебя и твоих родных.

— Я так рада, что ты здесь.

— Я очень давно тебя не видел. С прошлого Рождества. Только подумать! Мы никогда еще не расставались так надолго.

— Мне не верится, что мы должны расстаться.

Как ты собираешься провести свое увольнение здесь?

— С тобой…

— Какая замечательная перспектива!

Роберт взял меня за руку и заглянул в лицо.

— Ты действительно так считаешь, Люсинда?

— Конечно.

— Ты немного изменилась.

— В чем?

— Повзрослела.

— Мы все время взрослеем.

— Я имею в виду, что дело не в том, что прошел год. Думаю, это война и то, что ты увидела во время вашего страшного путешествия. Я слышал о ребенке.

— О да. Ты должен взглянуть на Эдуарда.

— Ужасно было видеть смерть этой женщину… и с твоей стороны замечательно взять на себя заботу о ребенке.

— Я знала, что ты поймешь.

— Ты не могла поступить иначе. Я слышал, что он славный малыш.

— А ты знаешь об Андрэ Латур?

— Да, Аннабелинда рассказала мне. Она говорила, что майор Мерривэл был просто великолепен.

— Да.

— Я хотел бы оказаться на его месте, Люсинда.

— Ну, ты находился на военной подготовке, и поэтому, я думаю, дядя Джеральд поступил правильно.

— Наверное, это было необычно… все вместе…

— Теперь я дома, и все хорошо. С нами приехала мисс Каррутерс, школьная учительница. Она стала моей гувернанткой.

— Ну конечно, тебе же всего пятнадцать.

Роберт вздохнул, и я сказала:

— Ты как будто находишь это достойным сожаления.

— Ну, — признался он, — мне бы хотелось, чтобы ты была немножко постарше. Скажем, семнадцатилетней.

— Семнадцать? Разве это такой уж зрелый возраст?

— Это возраст, когда ты можешь начать думать о будущем.

— Я считаю, что о будущем можно думать в любом возрасте.

— Я имею в виду строить планы… разумные планы. — Я казалась озадаченной, и он продолжал:

— Ничего. Мы поговорим об этом потом. Чего бы тебе хотелось? Пойти в театр? Жаль, мы не можем покататься верхом. Мне бы хотелось пронестись галопом по полям.

— Мы можем немного погулять. Как обычно.

— Это было бы здорово. Мы смогли бы сбежать от всех?

— Ты именно этого и хочешь?

— Да, — сказал Роберт.

— Думаю, поскольку это твое увольнение, тебе и выбирать.

В комнату вошла Аннабелинда. Она нежно поцеловала меня.

— Я решила, что мой взрослый брат сделает тебе сюрприз. Как ты его находишь?

— Я считаю, что он выглядит великолепно, а повидаться с ним просто замечательно.

— Я знала это наперед. Люсинда — твоя большая поклонница, Роберт.

— Взаимно.

Аннабелинда рассмеялась. Она находилась в хорошем настроении.

Вошла ее мать. Тетя Белинда выглядела очень элегантной, они с дочерью были удивительно похожи. Тетя величественно заключила меня в свои объятия.

— Дорогая Люсинда! Как приятно видеть тебя!

Вошла моя мама.

— Какой прекрасный сюрприз появление Роберта, правда? — сказала она.

Я согласилась.

— Я так рада, что ты здесь, — прибавила матушка, обращаясь к Роберту.

— О, мне хотелось увидеть вас всех.

— И в особенности его милую Люсинду, — добавила Аннабелинда.

— Роберт как раз говорил, чем ему хотелось бы заняться. Я сказала, что это его отпуск и он должен сам решать.

— И у него всего три дня, — добавила мама.

— Ничего, — сказал Роберт. — Я их использую на полную катушку.

Мы отправились на обед.

Аннабелинда поинтересовалась, где мисс Каррутерс и Андрэ Латур.

— Мисс Каррутерс — ярая приверженка условностей, — объяснила мама. — В некоторых случаях обедает с нами, но, по-моему, делает это с явной неохотой. Что касается Андрэ, то она весь день находится в детской с Эдвардом, но очень часто обедает с нами.

— А как поживает малыш? — спросила тетя Белинда.

— Замечательно. Нам уже не представить наш дом без него.

— Как все прекрасно устроилось! — сказала тетя Белинда. — Ты всегда была милым человеком, Люси.

— Я не уверена, что это комплимент, — засмеялась мама.

— О, это комплимент, Люси, дорогая. Кстати, вы еще виделись с этим славным майором Мерривэлом?

Аннабелинда насторожилась, наблюдая за мной.

— Нет, — ответила мама. — В такие времена военные постоянно заняты.

— Какая жалость! Мы разминулись с ним в тот раз, когда он приходил на обед. Мне Маркус Мерривэл показался таким обаятельным человеком.

— Очень обаятельным, — подтвердила мама.

— И из такой хорошей семьи. Эта ужасная война… она прямо все портит.

— Она все продолжается и продолжается, — сказала мама. — А теперь мы еще объявили войну Турции. Столько горя за эти три месяца, и разве не ужасно, что враги потопили «Добрую Надежду» и «Монмут»?

— Я отказываюсь говорить об этих жутких вещах, — сказала тетя Белинда. — С меня хватит и с тебя, наверное, тоже, Люси. Я думаю, это Джоэль сообщает дома все эти ужасные новости?

— Об этом пишут в газетах, — резко ответила мама.

— А мой Роберт беспокоится о земле. В военное время мы должны выращивать больше зерна. Но хватит о сражениях! Довольно! Ходить по магазинам гораздо занимательнее! Я считаю, что мы не должны махнуть на себя рукой только потому, что идет война, — промолвила тетя Белинда, вызвав улыбку моей матери.

Потом Роберт рассказал несколько забавных историй из жизни в Сэлисбери Плэйн.

— Становишься спартанцем и стоиком, — сказал он.

Подражая старшему сержанту, он повторил несколько его саркастических высказываний об изнеженности некоторых новобранцев. «Теперь ты в армии, и здесь нет мамочки, чтобы целовать своего крошку и заботливо укрывать ночью». Среди офицеров оказался один, которому явно доставляло садистское наслаждение измываться над теми, кто выказывал признаки слабости.

Роберт рассказал нам, как новички что-то праздновали в местном кабачке, и этот садист, инструктор по верховой езде, напился до бесчувствия. Он даже не понял, что с ним произошло. Несколько новобранцев отнесли офицера на плац, раздели, сложили одежду и оставили его там.

— Должен сказать, что на следующее утро он все же появился в конюшне, и это приключение не оставило на нем никаких следов. Вел он себя, словно ничего не произошло, и ни словом не обмолвился об этом инциденте.

— Он получил по заслугам, — сказала тетя Белинда.

— Все-таки он стерпел месть тех, над кем издевался, а значит, в нем есть что-то хорошее, — сказала мама.

— Будьте уверены, Люси во всем найдет хорошее! — язвительно заметила тетя Белинда.

— Ну, обычно в каждом и в самом деле есть что-то хорошее, — сказала я.

— Я вижу, что ты воспитала дочь в своем духе, Люси, — промолвила тетя.

— И правильно сделала, — сказал Роберт и продолжал:

— По крайней мере, он пожал то, что посеял.

Думаю, он считал это жестоким, но справедливым.

— Ну, мы с Аннабелиндой не такие добрые, как ты и твоя дочь, Люси, сказала тетя Белинда. — Мы бы злорадствовали, правда, дорогая? Мы бы оставили его вдобавок и без одежды. Тогда вы бы посмотрели, приступил ли бы он к своим обязанностям, благородно игнорируя причиненное ему зло.

— Мы не настолько уж ненавидели его, — объяснил Роберт. — Он жесток, но не очень-то легко обучать неопытных новобранцев.

— Пока мы в городе, надо сходить в театр, — сказала тетя Белинда, меняя тему разговора.

* * *

Эти три дня мы с Робертом провели вместе. Мы наслаждались прогулками по Лондону. Нам нравилось одно и то же, и мы почти читали мысли друг Друга.

Проходя по Вестминстерскому мосту, мы вспомнили, как я забыла перчатки на скамейке в Грин-Парке и нам пришлось вернуться за ними. Роберт, как и я, мог воскресить в памяти нашу радость и возбуждение при виде этих перчаток на скамейке на том же самом месте, где я их оставила. Мы оба преисполнялись благоговением, проходя мимо величественных палат парламента. На фоне текущей Темзы эти огромные башни в готическом стиле казались очень древними, хотя им еще нет и сотни лет. Они олицетворяли в наших глазах то, чем мы дорожили: дом, нашу страну, частью которой мы всегда с гордостью и благодарностью ощущали себя.

Теперь это чувство становилось еще сильнее. Мы сражались, спасая себя от иноземного господства, мы сражались, чтобы в такие маленькие страны, как Бельгия, не мог безнаказанно вторгаться враг.

Роберт отправлялся на поле боя, я одновременно и тревожилась за него, и гордилась им.

Мы часто ходили в Грин-Парк и смотрели на уток. Мы отыскали скамейку, на которой я когда-то забыла перчатки. Это рассмешило нас, и мы начали вспоминать разные случаи из прошлого.

— Похоже на то, Люсинда, — сказал Роберт, — что наши жизни всегда оказывались переплетены.

— Это потому, что наши матери — подруги.

— Вы с Аннабелиндой как сестры.

— Да. Так было всегда. Хотя я так мало вижу подругу в этот приезд.

— Я думаю, они с матерью сговорились оставить нас вдвоем.

— Ты так думаешь?

— О, это очевидно. Я не жалуюсь.

— Я тоже, думаю, они ходят по магазинам. Они всегда это делают, когда приезжают в Лондон.

— Они были бы рады приобрести здесь особняк, но, поскольку твои родители оказывают нам гостеприимство, не видят в этом особой необходимости. И мой отец против.

— Но, я думаю, они бы его уговорили.

— Я тоже так думаю. У меня был замечательный отпуск.

— Надеюсь, тебе будет не слишком тяжело возвращаться к этому ужасному инструктору по верховой езде.

— Мне тяжело расставаться с тобой.

— О, Роберт, я не хочу, чтобы ты уезжал.

Он взял мою руку и сжал ее:

— Пиши мне, Люсинда.

— Конечно.

— И рассказывай мне обо всем, что происходит.

— Я буду… и ты тоже.

— Я думаю, мои письма будут проходить цензуру.

— Мне не нужны военные сведения, меня интересуешь только ты.

Роберт рассмеялся.

— У меня будет еще один отпуск, а потом мне должны присвоить офицерское звание.

— И это может означать немедленную отправку на фронт.

— Думаю, что да.

— Возможно, к тому времени война уже окончится.

— Кто знает? Люсинда, а ты кажешься взрослее. Я имею в виду, старше своих лет.

— Правда?

— Пятнадцать. Тебе скоро исполнится шестнадцать. Это уже почти зрелость.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то сморщенной старухой.

— О нет. Я просто хочу, чтобы мы были ровесниками, вот и все.

— В этом случае, ты не был бы для меня тем милым взрослым братом, каким я знаю тебя всю мою жизнь.

— Об этом и речь.

— О чем?

— Подрастай быстрее, Люсинда, будь хорошей девочкой.

— Обещаю сделать все, что в моих силах.

Роберт повернулся и поцеловал меня в щеку.

— Чудесно, — сказал он. — Мы понимаем друг друга.

— Да. Думаю, да. Мне будет очень грустно, когда ты завтра вернешься в полк.

— Тогда давай составим план на мой следующий отпуск.

— Какая прекрасная мысль! А я тем временем подумаю, как побыстрее подрасти.

— Просто сделай это, — сказал Роберт.

Мы вернулись домой чуть молчаливее обычного.

Мы все пошли на станцию проводить Роберта.

Тетя Белинда с Аннабелиндой остались в Лондоне еще на несколько дней.

Меня удивляло, что Аннабелинда не проявляла ни малейшего интереса к Эдварду, а если о малыше упоминали, ее лицо словно превращалось в маску.

Она вела себя так, словно ее раздражало, что я привезла ребенка в Англию. Аннабелинда предпочла бы, чтобы дитя осталось в Бельгии, благополучно устраненный с ее пути.

Думаю, это было достаточно логично. Этот эпизод из своей жизни ей хотелось забыть, а мой поступок вытащил его плод на свет Божий, чтобы он напоминал ей о себе при каждом визите к нам.

Но мне казалось бесчеловечным, что собственный сын не вызывает у женщины ни интереса, ни даже любопытства.

Аннабелинда пребывала в прекрасном настроении и, видимо, простила мне, что я не сообщила ей о перенесении обеда в честь Маркуса Мерривэла на другое число.

Она иногда приходила в мою комнату немного поболтать наедине. Мы говорили и школе и о том, что могло случиться с мадам Рошер.

— Не сомневаюсь, что она будет давать указания армии оккупантов.

— Бедная мадам Рошер, мне трудно представить нечто подобное.

— Ты ведь не можешь вообразить, что она кому-нибудь подчиняется, да?

— В таких обстоятельствах могу.

— А я не перестаю думать, как все удачно получилось. Благодаря несравненному майору Мерривэлу. Ты ничего не слышала о нем?

— Нет.

— Ты уверена?

— Конечно.

— Ты уже один раз проявила скрытность, когда дело касалось его. Мне просто интересно.

— Я ничего не скрываю. Думаю, он где-то во Франции… или в Бельгии.

— Я считаю, что, поскольку он в одном полку с твоим дядей, ты можешь что-то знать.

— Мне неизвестно, где дядя Джеральд. Идет война. Многие вещи надо держать в секрете.

— Понимаю. Думаю, он весело проводит время, а?

— Я бы сказала, что там не так уж и весело.

— Маркус всегда будет хорошо проводить время. С ним так здорово. Но с Робертом ведь тоже очень хорошо вместе, да?

— Да. Ты же знаешь об этом.

— Он хороший парень, Роберт. Вы с ним просто созданы друг для друга.

— Что ты имеешь в виду?

Аннабелинда рассмеялась:

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я думаю, наши родители всегда планировали это.

— Ты имеешь в виду?..

— Конечно, дурочка. Свадебные колокола и все такое прочее. Будь ты на год или два старше, он сделал бы тебе предложение прямо сейчас. Для меня это очевидно.

— Это вовсе не очевидно. Я всегда любила Роберта. Мы всегда были добрыми друзьями.

— Говорят, это лучшая основа для брака. Он тебе нравится, правда? Разве не здорово, что ты станешь моей невесткой? Знаешь, это общее желание.

— Я не верю, что моим родителям приходят в голову подобные мысли. А тебе, Аннабелинда, я бы посоветовала заняться собственными делами, а моими я займусь сама.

— О! — сказала она с издевкой. — Милая Люсинда, Роберт обожает тебя, а ты его. Вы идеальная пара. Вы так похожи. Когда ты выйдешь за него замуж, вы поедете в деревню, у вас родится десять детей и вы будете идеальными супругами, из тех, кто «и с тех пор они жили счастливо».

— Аннабелинда, перестань устраивать мою жизнь!

— А я ее и не устраиваю. Я просто говорю, какой она будет, и для тебя же это лучше!

— К своим многочисленным достоинствам ты добавляешь еще и ясновидение.

— Я просто рассуждаю логично и вижу то, что у меня прямо перед глазами. Похоже, ты действительно рассердилась. Хочешь, чтобы я ушла?

— Да… если ты собираешься предсказывать мое будущее. Почему бы тебе не предсказать свое собственное?

— Я сделала это, Люсинда.

Я пристально посмотрела на нее. Я понимала, о чем она думает. Ей очень понравился Маркус Мерривэл. Он был из богатой и занимающей прекрасное положение семьи и при этом привлекателен сам. Идеальное сочетание. Аннабелинда надеялась снова увидеть его, чтобы очаровать — а в своих способностях на этот счет она не сомневалась, — и она слегка опасалась меня. Только потому, что, приходясь племянницей начальнику Маркуса, я имела больше возможностей для встречи с майором, чем она.

После ухода Аннабелинды я стала размышлять над ее словами.

Действительно ли мои родители так горячо желали моего брака с Робертом? Я знаю, что они приветствовали бы его, потому что очень любили Роберта. А Роберт? Он был со мной очень нежен и немного загадочен… если возможно себе представить его таким. Он намекнул, что, будь я постарше, он мог бы сделать мне предложение.

Это льстило моему самолюбию. Мне очень нравился Роберт. С другой стороны, меня постоянно преследовал образ Маркуса Мерривэла. Я вспоминала, как он вел себя на пути к границе Франции и Бельгии… по дороге к Кале… и потом в нашей собственной гостиной.

Меня волновало то, что Аннабелинда явно видела во мне соперницу.

* * *

Наступило Рождество. Шла война, и люди помнили, что ее обещали кончить к Рождеству, и вот оно, Рождество, а война продолжается.

Мы не добились легкой победы. Через Ла-Манш перевозили раненых, а война все шла и шла.

С самого начала военных действий моя мама энергично занялась благотворительной деятельностью.

В апреле 1915 года у нее родилась идея превратить Марчлэндз в госпиталь. Именье находилось не слишком далеко и от побережья, и от Лондона.

Оно стояло в лесу. Надеялись, что чистый воздух, наполненный хвоей, будет благотворно влиять на выздоровление раненых.

Мама полностью окунулась в хлопоты. Отец всю неделю оставался в Лондоне, но приезжал в Марчлэндз на воскресенье. Были приглашены двое врачей и несколько медсестер. Мы с мисс Каррутерс тоже помогали. Конечно, мы не имели специальных знаний, но в госпитале находилось множество работы, для которой они и не требовались.

Наступил май, когда снова появился Маркус.

Он сопровождал дядю Джеральда, и они оба собирались через несколько дней в Галлиполи, хотя только неделю назад вернулись из Франции.

За обедом дядя Джеральд и Маркус в основном говорили о войне. Дядя Джеральд любил разыгрывать сражения на скатерти, где перечница изображала крепость, а вилки — ружья. Силы противника представляло специально выбранное блюдо.

Мой отец внимательно слушал. Последнее время он был очень занят. В верхах царила тревога.

Оказалось, что войну не так-то легко выиграть, как считали некоторые.

— Вся операция проводится, чтобы помочь русским, — говорил дядя Джеральд. — Именно поэтому мы сражаемся с турками за Дарданеллы.

— Фишер это не одобряет, — сказал отец. — А вы знаете, что он руководит операцией.

— Это плохо, — сказал дядя Джеральд. — Первый лорд Адмиралтейства может наделать ошибок.

— Черчилль считает, что совместные боевые операции Англии и Франции на суше и на море могут заставить Турцию выбыть из игры.

— К этому мы и стремимся.

— Это будет не так, как во Франции, — сказал Маркус. — Нам уже начинает надоедать позиционная война.

— Ужасный способ воевать, — согласился дядя Джеральд. — Мы ведем себя, почти как троглодиты. Избегаем противника вместо того, чтобы вступить с ним в бой.

Потом в гостиной я перекинулась парой слов с Маркусом.

— Когда вы уезжаете? — спросила я.

— В любой момент, когда прикажут. Никогда не знаешь точно.

— Как все неопределенно во время войны!

— Думаю, милая Люсинда, что так бывает даже в мирное время.

— Как, по-вашему, скоро кончится война?

— Начинаешь остерегаться прогнозов. С уверенностью можно сказать только одно. С каждым днем мы становимся старше.

— Вы говорите об этом как о чем-то приятном.

Большинство людей не хотят стареть.

— Это зависит от возраста. Люди капризны, правда? Одни пошли бы на все, чтобы замедлить бег времени, другим хотелось бы ускорить его.

— А в какую категорию попадаете вы?

— Мне хотелось бы, чтобы вы быстро повзрослели на несколько лет, а я остался бы таким, как я есть.

Уже второй раз поднимался вопрос о моем возрасте, сначала Робертом, а теперь Маркусом. Это должно было что-то означать.

Я не могла удержаться от вопроса:

— Зачем вам это?

— Потому что есть вещи, которые я хотел бы вам сказать, но пока не могу.

— Мне бы хотелось услышать их.

— Не искушайте меня, милая маленькая Люсинда. Просто подрастайте, прошу вас. Вам шестнадцать или исполнится шестнадцать в этом году?

— Только в сентябре.

— Я это запомню. В это время через год вам будет почти семнадцать, но я уверен, что вы приобретете семнадцатилетнюю умудренность до достижения этого возраста.

— Похоже, что вы считаете семнадцать лет весьма знаменательным возрастом.

— О да, это так. В это время девушка становится женщиной.

— Звучит поэтично.

— Вы разбудили во мне поэта. Действительно, под вашим влиянием во мне пробуждается все хорошее. Поэтому нам необходимо как можно чаще встречаться, чтобы это хорошее восторжествовало.

— Но как? Ведь вы будете далеко?

— Давайте каждый день думать друг о друге.

И при первой же возможности я приеду посмотреть, выполняете ли вы свое обещание скорее взрослеть.

— Разве я дала такое обещание? И в любом случае я не смогу осуществить его, если вы упорно будете обращаться со мной как с ребенком.

Маркус внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Простите меня. Если бы мы не находились в гостиной ваших родителей, у меня возникло бы искушение забыть о вашем возрасте.

Смысл его слов не вызывал сомнения. Я подумала об Аннабелинде. Этого она и боялась. От этой мысли меня охватило радостное волнение.

Через два дня майор Мерривэл уехал в Галлиполи.

Я много думала о нем. Действительно ли он говорил мне о своих чувствах? Или это были беспечные, ласковые слова, которыми он одаривал весь женский пол? Я была немного растеряна, но, должна признаться, что он привлекал меня. Аннабелинда проявила определенную проницательность.

Я задавала себе вопрос, что она сказала бы, услышав наш разговор.

Я следила за военными действиями в. Галлиполи. То, что происходило там, казалось очень далеким и чрезвычайно опасным. Поскорее бы все это кончилось!

* * *

Мы должны были скоро переехать в Марчлэндз.

Госпиталь был почти готов. Мисс Каррутерс отнеслась к затее с большим энтузиазмом. Она говорила, что нас должна радовать возможность внести свой вклад в борьбу за победу, а научиться кое-чему в госпитале полезно, но не за счет наших уроков.

Андрэ была с ней согласна и надеялась, что Эдвард сможет иногда обойтись часок и без нее.

Я много думала о Маркусе. Меня интересовало, когда я снова увижу его и будет ли он по-прежнему придерживаться игривых недомолвок. Должна признаться, что я находила все это очень увлекательным. Майор Мерривэл был самым привлекательным из всех мужчин, которых я когда-либо встречала, и это было не только моим мнением.

Большинство людей согласились бы со мной, и мне очень льстил сам факт, что он обратил на меня внимание.

Я пыталась узнать как можно больше о Дарданелльской операции и была очень встревожена, получив сведения, что она проходит неудачно.

Но что складывалось удачно в этой войне? Из Франции тоже поступали плохие новости. О скором окончании войны даже не шла речь.

Я пыталась хотя бы частично проникнуться энтузиазмом мамы относительно госпиталя, чтобы мои мысли не устремлялись постоянно к Маркусу.

Как-то ночью, в полнолуние, я неожиданно проснулась. Может быть, меня разбудил яркий свет луны. Существовала какая-то причина, но я не могла с уверенностью сказать, не приснилось ли мне что-нибудь. Снаружи стояла тишина. С тех пор как первый цеппелин появился над берегом в начале декабря прошлого года, полная луна вызывала у людей тревогу. То, что казалось таким прекрасным в мирное время, могло стать опасным в военное.

Для полетов на своих дирижаблях наши враги выбрали бы лунную ночь. Они попытались бы разрушить наши дома, как коттедж Жаке и Маргарет.

Я прислушалась. Легкие шаги, скрип половицы.

Кто-то бродил по дому.

Я взглянула на часы у кровати. Было около двух часов ночи. Я встала, нащупала домашние туфли, набросила пеньюар, открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Потом я снова услышала шаги. Кто-то шел по лестнице. Я поспешила к лестничной площадке и, взглянув вниз, увидела осторожно спускающуюся фигуру.

Это была Андрэ.

— Андрэ, — прошептала я, — Андрэ, что случилось?

Она обернулась, и на мгновенье ее лицо стало испуганным. Потом она сказала:

— О… это вы… Я разбудила вас. Мне так жаль, Люсинда.

— Что-нибудь случилось?

— Пустяки… Вы же знаете, как я беспокоюсь об Эдварде.

Андрэ поднялась по лестнице и стала рядом со мной.

— Что с ним?

— Ничего особенного. Я шла на кухню взять немного меда.

— Меда! В такое время? Сейчас около двух часов ночи.

— Видите ли, малыш немного кашляет. Это мешает ему заснуть. Теперь он спит, и я решила выскользнуть вниз и принести меда, который поможет ему. Не волнуйтесь. Просто небольшая простуда. Мне показалось еще днем, что ему немного нездоровится. И этот кашель, который не давал ему заснуть…

— Утром я пошлю за врачом.

— Это не понадобится. Просто кашель мешал Эдварду заснуть, а потом, когда он, наконец, уснул… я выскользнула за медом — Прекрасная идея. Я пойду с вами.

— Вы знаете, где мед?

— Нет, но мы найдем его. Он стоит где-то вместе с вареньем и джемами. Вы в самом деле считаете, что у малыша нет ничего серьезного?

— Господи, конечно, нет. Боюсь, что я слишком трясусь над ним. Но вам это понятно. Вы в этом смысле такая же, как и я. Я прекрасно разбираюсь в легких недомоганиях у детей, которые мгновенно проходят. Вероятно, к ужину он будет в полном порядке.

Мы дошли до кухни и после недолгих поисков, нашли мед.

— Это замечательно, что вы заботитесь о нем, — сказала я.

— Он такая прелесть!

— Я тоже так думаю. Но вы так хорошо к нему относитесь.

— Это просто моя работа, поэтому, пожалуйста, не делайте из меня героиню. Мне доставляет удовольствие присматривать за Эдвардом Я хотела найти какое-то пристанище. Вы и ваша семья столько для меня сделали. Если я смогу хоть немного отплатить вам, я буду вне себя от радости. То, что делаю я, пустяки по сравнению с тем, что вы сделали для меня. Быть здесь, выбраться…

Я сжала руку Андрэ.

— Странно, что зло может породить что-то хорошее, — сказала я.

— А возможно, и добро может породить зло.

— Неужели вы верите в это?

— Нет, конечно, нет. Думаю, мне надо поспешить назад. Его светлость Эдвард может проснуться и раскрыться, если некому будет приглядеть за ним.

— Надеюсь, его кашель не станет сильнее. Мы должны проследить за этим, Андрэ.

— Положитесь на меня.

Мы вместе поднялись по лестнице.

— Я пойду к Эдварду, — промолвила я.

— Лучше не надо, — сказала девушка. — Если он проснется, его заинтересует, что происходит, и он больше не заснет. Надеюсь, он все еще спит.

Тогда все хорошо. В случае необходимости я дам ему мед. Если что-нибудь действительно будет не так, я сразу же приду к вам.

— Наверное, вы правы, — сказала я.

Мы помедлили у моей двери.

— Мне так жаль, что я побеспокоила вас, — сказала Андрэ. — Я старалась не шуметь.

— Вы испугались, когда увидели меня. Боюсь, я напугала вас.

Андрэ рассмеялась.

— Наверное, я приняла вас за привидение. Вы чутко спите?

— Да нет. Просто я уже проснулась. Думаю, меня разбудила луна. Она светила прямо в окно.

О, как я хочу, чтобы эта проклятая война кончилась! Из-за нее у всех нас сдают нервы.

— В Марчлэндзе у нас почти не останется времени думать о чем-то, кроме госпиталя.

— Возможно, работа там пойдет нам на пользу.

— Хотелось бы, — сказала Андрэ. — Ну, спокойной ночи, Люсинда. И еще раз прошу извинить меня.

Я вернулась в постель. Я думала о тревоге Андрэ за Эдварда я надеялась, что с ним все в порядке.

Она оказалась превосходной няней. Я стала вспоминать нашу встречу в гостинице. Потом я мысленно повторила поездку через Францию. Картины вспыхивали в моем мозгу и гасли. Я видела растерянные лица беженцев, старую женщину, толкающую детскую коляску, наполненную всем, что старушка смогла захватить, ветхий автомобиль, набитый людьми и вещами, маленьких детей, цепляющихся за материнские юбки. Все они были внезапно лишены крова.

Эти образы запечатлелись в моей памяти навсегда.

Потом я уснула. Утром Эдвард чувствовал себя прекрасно.

Примерно через неделю госпиталь был готов к приему раненых. Несколько комнат превратились в больничные палаты. Появились операционная, множество кладовых, амбулатория, вообще все, что должно иметься в госпитале. Мама была совершенно счастлива.

У нас работали два врача: доктор Эджертон, примерно сорока лет, и доктор Мэй, более зрелого возраста, а также штат медицинских сестер, в большинстве своем, молодых, только что прошедших курс обучения, во главе которых стояла старшая сестра Гэмэдж, вселявшая ужас не только в подчиненных, но и во всех нас. Имелся также штат прислуги, который служил в Марчлэндзе с тех пор, как я себя помнила. Всех переполняла решимость добиться успешной работы госпиталя. Все были рады сделать что-нибудь для страны.

Как я и предполагала, мисс Каррутерс оказалась ценнейшим работником. Ее властность пришлась очень кстати. Она и сестра Гэмэдж сразу страшно понравились друг другу. Мама понимала, какое грандиозное дело она затеяла, и была очень признательна всем помогавшим ей.

Катастрофа следовала за катастрофой. «Луизитанию» на пути из Нью-Йорка в Ливерпуль потопила в мае немецкая подводная лодка. Погибло примерно тысяча двести человек. Это потрясло всю страну. Все только и говорили, что о вступлении в войну Соединенных Штатов.

Действия коалиционного правительства, сформированного мистером Асквитом, в которое вошли такие лидеры партии, как Бонар Лоу и Остин Чемберлен, не принесли особого успеха. Дарданелльская авантюра угрожала обернуться катастрофой. Уинстона Черчилля критиковали за ее полное одобрение. Премьер-министра обвиняли в некомпетентности и неспособности привести страну к победе.

Мы все настраивались на новый образ жизни.

По утрам мы с мисс Каррутерс занимались. Днем мы два часа посвящали верховой езде. Мисс Каррутерс в юности каталась верхом, но уже несколько лет не садилась на лошадь. Однако, она быстро вспомнила старые навыки и оказалась довольно хорошей наездницей. Андрэ училась у нас, и иногда мы совершали прогулки верхом все вместе.

Я обнаружила, что Андрэ обладает великим даром радоваться, и было приятно видеть, насколько она благодарна нам за избавление ее от необходимости вести ту жизнь, которая ей претила. Мисс Каррутерс испытывала нечто подобное, но не в такой степени и в любом случае не демонстрировала своих чувств с такой готовностью.

— Я люблю старые дома, — сказала как-то Андрэ, — особенно те, у которых есть своя история.

Ей хотелось все узнать о Марчлэндзе. Она изучала фамильные портреты Гринхэмов и задавала вопросы о них. Я знала очень мало.

— Вам надо расспросить моего отца, — сказала я.

— В такое время, как сейчас, он слишком занят, чтобы удовлетворять мое любопытство, — ответила Андрэ. — Кстати, что вы можете сказать об этом доме… кажется, Милтон Прайори? Я слышала разговоры слуг о нем. Мне бы хотелось на него взглянуть.

— Он находится примерно в двух милях отсюда, — сказала я. — Мы можем пойти и посмотреть на него. Уже несколько лет он пустует. Он из тех домов, про которые говорят, что в них водятся привидения.

— Именно это я и слышала от слуг.

— Что в нем раздаются странные звуки? — спросила я. — Плач, и стоны, и свет в окнах?

— Что-то вроде этого.

— Дом совершенно заброшен. Не знаю, кому он принадлежит. Там не на что особенно смотреть.

— Все-таки мне хотелось бы как-нибудь взглянуть на него.

— Тогда завтра. Давайте отправимся туда верхом. Не думаю, что мисс Каррутерс будет возражать.

На следующий день в конюшне Андрэ напомнила мне о моем обещании поехать в Милтон Прайори.

— Хорошо, — промолвила я. — Но приготовьтесь к разочарованию.

— Это тот старинный особняк, окруженный кустарником? — спросила мисс Каррутерс.

— Описание довольно верное, — ответила я.

Я не видела дом уже около двух лет. И сразу же заметила в нем перемену. Кустарник оставался таким же неухоженным, но строение потеряло нежилой вид. Может быть, причина была в вымытых окнах?

— Очаровательно, — сказала Андрэ. — Да, он похож на дом с привидениями. Вам известна его история?

— Нет, совершенно неизвестна, — ответила я, — Знаю только, что он уже долго пустует, и, похоже, никто не хочет купить его. Я не знаю, продается ли он. Я ничего не слышала об этом.

— Давайте подъедем поближе, — попросила Андрэ.

— Не возражаю, — сказала я.

Мы направили своих лошадей к кустам, и внезапно из них выбежала восточноевропейская овчарка и понеслась к нам. Она казалась свирепой и опасной.

— Ангус! — произнес чей-то голос, — Что случилось, старина?

К нам шел человек. Его поношенная одежда и неряшливый вид соответствовали дому. Мужчина был средних лет, с рыжеватой бородой, в руках он держал ружье.

— Сидеть, Ангус 1 — сказал незнакомец.

Ангус сел, но продолжал следить за нами с мрачным и угрожающим видом.

— Что вы здесь делаете? — спросил мужчина. — Вы знаете, что вторглись в чужие владения?

— Извините, — сказала я. — Мы этого не знали.

Ведь дом пустовал уже много лет.

— Вы не двинетесь с места, пока я не узнаю, что вам надо.

Меня поразили его слова.

— Я ваша соседка из Марчлэндза, — промолвила я.

— Ну и что? — ответил хозяин собаки.

— Мы просто хотели взглянуть на дом. Пожалуйста, скажите нам, кто вы.

— Я сторож, — ответил мужчина.

— Сторож Милтон Прайори!

— И буду им в дальнейшем.

— Дом продается? — спросила я.

— Думаю, да.

— Я не слышала об этом.

Охранник пожал плечами.

— Наверное, кто-то уже купил его, — предположила я.

— Вполне возможно.

— Понимаю. Извините. Дом так долго пустовал. Мы просто хотели рассмотреть его поближе.

— На вашем месте я бы оставил эту затею.

Ангусу это бы не понравилось, пес очень свиреп, должен вам сказать.

— Ну, теперь мы предупреждены, — сказала я. — Извините, Андрэ. Это все, что вы увидите.

— Какое разочарование! — сказала она. — Мне бы хотелось узнать историю этого места. Интересно, кто здесь будет жить?

— В свое время мы это узнаем. Обитатели дома будут избирателями моего отца, и он придет сюда, чтобы их агитировать.

Мисс Каррутерс сказала, что дом ей понравился. По ее мнению, похоже на эпоху ранних Стюартов.

— Но, по-моему, он нуждается в реставрации.

Сколько, вы говорили, он пустовал, Люсинда?

— Не знаю точно. Но долго.

В конце недели, как это часто бывало, приехал отец. Маме не терпелось сообщить ему, как продвигаются дела в госпитале.

Помню, за обедом он сказал нам, насколько непопулярен становится премьер-министр.

— Война все еще продолжается, и они ищут козла отпущения. Бедный Асквит! Он самая подходящая фигура. Ллойд Джордж только и ждет, чтобы занять его место. Марго Асквит в бешенстве.

Если кто-то м способен удержать его от ухода в отставку, то это его грозная жена.

Доктор Эджертон в тот вечер обедал с нами. Он сидел рядом с мисс Каррутерс.

— Я считаю Ллойда Джорджа очень талантливым человеком, — сказал доктор.

— Возможно, этот огнедышащий уэльсец проявит всю ту энергию, которой так недостает Асквиту, — предположила мисс Каррутерс.

— О, я в этом не уверен, — ответил доктор, и между ним и мисс Каррутерс разгорелась дискуссия о достоинствах Ллойда Джорджа и Асквита.

— Мне жаль старика, — промолвил отец, — но начинают поговаривать, что не лучше ли ему уступить свое место Ллойду Джорджу.

— А Черчилль? — спросила мама.

— О, он в опале из-за Дарданелл. Он слишком уверен в правильности взятого курса. Думаю, сейчас, эта уверенность поколебалась.

— Дела обстоят очень плохо? — спросила я.

— Не настолько плохо, как это освещают газеты. Они считают сенсационными только плохие новости. И если можно кого-нибудь обвинить, репортеры это сделают. Людей всегда больше интересуют плохие новости, чем хорошие. Сформулируем это так. Дела могли бы обстоять лучше.

— Мы на днях говорили о Милтон Прайори, — сказала мама, — Люсинда рассказала, что там появился сторож со свирепой собакой.

Мне показалось, что отец насторожился.

— Милтон Прайори? — сказал он. — Что такое с ним?

— Похоже, что кто-то продает его. Люсинда пошла туда посмотреть на дом… вернее, показать его Андрэ.

— Я была с ними, — сказала мисс Каррутерс. — Сторож довольно настойчиво попросил нас держаться подальше от этого места.

Я подробно рассказала отцу, что произошло.

— Собака вела себя очень агрессивно. Казалось, ей достаточно приказа хозяина, и она разорвет нас всех на куски.

— Надеюсь, что этот человек умел обращаться с ней. Ты решила, что дом собираются продать?

— Очень похоже.

— В свое время мы это узнаем, — сказала мама. — Интересно, кто будет новым владельцем?

— Надеюсь, они окажутся добрыми либералами, — сказала я. — Иначе нам придется обращать их в свою веру.

Отец улыбнулся.

— Какие изменения произошли в Милтон Прайори? — спросил он.

— Думаю, окна вымыли… ну и, конечно, появился сторож. Думаю, владельцам надо будет привести дом в порядок, если они надеются его выгодно продать.

— Подождем и посмотрим, как будут развиваться события, — вставила мама.

— На вашем месте я бы держался от него подальше, — сказал отец. — Мне не нравится, что там сторожевая собака.

— Мы обязательно услышим о его продаже, — добавила мама. — Здесь такие вещи не сохранить в секрете.

Потом разговор снова переключился на коалиционное правительство и вероятность того, что мистер Асквит уступит пост премьер-министра мистеру Ллойду Джорджу.

* * *

Вскоре после этого к нам приехал Роберт Дэнвер. В форме он выглядел очень красивым. Он был по-прежнему худым и казался еще выше, чем раньше, но уже не соответствовал утверждению Аннабелинды, что у ее брата «все части тела плохо подогнаны друг к другу».

Я пришла в восторг и с благоговением рассматривала Роберта.

— О, Роберт, тебе присвоили офицерский чин! — воскликнула я.

— Да, — подтвердил он. — Я чувствую себя настоящим мужчиной.

— И ты больше не подчиняешься этим грубиянам сержантам?

— Думаю, это было необходимо.

— Значит, прощай, Сэлисбери Плэйн, и теперь…

Поле сражения, — мое лицо омрачилось.

— Отъезд на континент придется отложить на месяц или больше. Меня посылают на курсы.

— Курсы? Я думала, ты уже закончил свою подготовку.

— Я прошел ее. Но это другое. Я придумал метод запоминания азбуки Морзе, и меня отобрали для курсов.

— Это означает, что ты будешь посылать сообщения… на поле сражения.

— Наверное.

— О, Роберт, я горжусь тобой!

— Я пока не сделал ничего, чем можно гордиться.

— Уже сделал и сделаешь еще больше.

— О, я человек не героического склада. Оставляю это таким, как майор Мерривэл. Кстати, ты видела его в последнее время?

— Нет. Он в Галлиполи.

Роберт помрачнел.

— И дядя Джеральд тоже, — продолжала я. — Мы очень беспокоимся.

Роберт понимающе кивнул.

Мама и тетя Селеста, часто приезжавшая в Марчлэндз и с удовольствием помогавшая в госпитале, очень обрадовались Роберту.

Потом к нам присоединились мисс Каррутерс и Андрэ, и мы вместе повели Роберта взглянуть на Эдварда.

— Как он растет быстро! — заметил Роберт.

Андрэ с гордостью смотрела на малыша.

— Он обещает стать крупным мальчиком, правда, Эдвард?

Эдвард что-то проворковал и ласково улыбнулся.

Мы съели обед, и мама сказала:

— Почему бы вам с Робертом не совершить небольшую прогулку верхом, Люсинда?

— Мне эта идея нравится, — сказал Роберт. — А тебе, Люсинда?

— Мне тоже, — сказала я.

Скоро мы уже скакали по знакомой местности, как в те времена, когда я еще не уехала в школу и не началась война.

Мы продолжали вспоминать прошлое.

— Ты помнишь, как мы нашли на дороге птенца черного дрозда?

— О да. Он выпал из гнезда. И ты влез на дерево, потому что мы догадались, что гнездо там… и положил его обратно. А на следующий день пришли взглянуть, все ли с ним в порядке. — Помнишь, как твоя лошадь споткнулась в лесу о поваленное дерево и ты упала на груду листьев?

Мы смеялись, вспоминая это. У нас было столько общих воспоминаний.

— Это кажется таким далеким, — сказала я, — потому что все изменилось.

— Война кончится, и нормальная жизнь вернется.

— Ты так думаешь?

— Да. Я возвращусь в Каддингтон Мэйнор, и со временем покажется, что войны никогда не было.

— Я думаю, что, когда происходит нечто подобное, люди становятся другими и уже никогда не будут прежними.

— Но ведь ты не изменилась, Люсинда?

— Я чувствую себя другой. Я заметила это… катаясь вот так с тобой и вспоминая прежние времена. Случай с птенцом и падением в лесу. Это перенесло меня в прошлое, и на мгновенье я снова стала такой, как тогда… а потом поняла, что существует огромная разница между мной сегодняшней и той, которой я была.

— Думаю, мы все стали умудренней, но я спрашиваю, осталась ли ты прежней Люсиндой, моим близким другом?

— Надеюсь, я всегда буду им, Роберт.

— Моя сестра называет меня предсказуемым.

— Аннабелинда говорит обо мне то же самое и считает, что именно поэтому я так скучна. Она всегда знает, как я собираюсь поступить.

— Ну, Аннабелинда считает, что она всегда права. В этом она достаточно предсказуема. Но в самом деле, в большинстве случаев можно заранее сказать, что я сделаю, и думаю, что общение со мной нельзя назвать волнующим.

— Я была взволнована, увидев тебя сегодня утром в форме офицера.

— Ты первая, кому мне хотелось ее показать.

— Ты поедешь к твоим родителям?

— Да, сегодня вечером.

— А я увижу тебя перед отправкой на курсы?

— Я планирую провести дома два дня. А потом приехать на день в Марчлэндз, если ты ничего не имеешь против.

— Конечно, нет, но сначала ты должен поехать домой.

— Должен. Моему отцу надо так много рассказать мне о поместье. Я рос с сознанием, что оно станет когда-нибудь моим… в далеком будущем, я надеюсь. У меня те же чувства к нему, что и у папы. Как ты знаешь, мы с отцом всегда были лучшими друзьями.

— Моя мама часто говорит, что ты его точная копия.

— Это общее мнение. Мои мать и сестра совсем другие.

— Странно, когда в одной семье такие разные люди. Говорят, я похожа на маму, но она утверждает, что во мне есть много от отца. Не знаю, в кого Чарльз. По-моему, он займется политикой.

Сейчас он единственный известный мне человек, который молится, чтобы война продолжалась, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы вступить в армию.

— Настоящий патриот!

— Думаю, он больше думает о своей славе. Он видит себя вступившим в битву и выигравшим войну за неделю.

— Он повзрослеет.

— Я рада, что тебя посылают на эти курсы, Роберт… потому что это задержит твою отправку… на фронт.

— Со мной все будет в порядке, Люсинда. Я предсказуем. Я просто буду выполнять приказы своих командиров. Я из тех, кто с грехом пополам доводит дело до конца.

— Не меняйся, ладно?

— Я не смог бы, даже если бы захотел. Могу я попросить тебя о том же?

— Конечно… А, вот посмотри! — сказала я. — Это старый Милтон Прайори.

— Какая перемена! Что с ним сделали?

— Там теперь живут новые люди.

— Они купили его?

— Наверное, да. Теперь там сторож со свирепой собакой, чтобы держать всех на расстоянии. Раньше люди иногда забредали сюда. Несколько окон было разбито, и через них проникали в дом. Думаю, у новых владельцев есть много причин, чтобы нанять сторожа.

— Они привели особняк в порядок. Будем надеяться, что они окажутся приятными людьми и внесут вклад в светскую жизнь Марчлэндза.

— Мои родители надеются, что они добропорядочные либералы.

— Ну, теперь у либералов нет монополии на власть, не правда ли? При коалиционном правительстве у консерватора столько же шансов войти в кабинет министров.

Вечером Роберт уехал.

— Мы увидимся через два дня, — сказал он. — Постарайся выкроить денек.

— Я могу даже попросить мисс Каррутерс освободить меня от занятий.

— Я всегда забываю, что ты школьница, Люсинда. Но ведь это уже ненадолго?

Когда он ушел, я стала думать о Маркусе Мерривэле. Он, как и Роберт, с нетерпением ждал, когда я вырасту.

Я чувствовала себя польщенной, но в то же время мне становилось не по себе: находясь с Робертом, я точно знала, что хочу быть с ним, но будоражащее общество Маркуса Мерривала совершенно опьяняло меня.

* * *

Снова наступило Рождество, а потом новый, 1916 год. Он не принес ничего хорошего. Пришлось признать, что план захвата Дарданелл потерпел неудачу.

Некоторые соглашались с Черчиллем, что сама идея была блестящей, но ее бездарно воплотили в жизнь.

Военный министр лорд Китченер отправился на Дарданеллы, чтобы предложить эвакуировать оттуда войска. Надежды на победу иссякли, и продолжать операцию означало напрасно губить людей и тратить боеприпасы. И теперь, в январе нового года, войска с Галлиполи начали возвращаться в Англию.

В конце месяца нас посетил дядя Джеральд. Он выглядел постаревшим. Он сказал, что эту кампанию вообще не надо было затевать.

Он разыграл сражение за Дарданеллы перед нами на столе за обедом.

— Операцию обрекли на провал с самого начала, — сказал он. — Прежде всего, отсутствие внезапности. Они послали туда территориальные части. Нам не хватало опытных людей, а это, уж поверьте мне, то, что необходимо в подобной ситуации. Острая нехватка снарядов, недостаток ресурсов. Асквит должен уйти!

— Черчилль уже ушел, — напомнил ему отец.

— Идея Черчилля была хороша. Она могла сработать. Нас погубил способ ее осуществления. Вот посмотрите, это мы, — сказал дядя Джеральд. И мама опасливо посмотрела на его стакан с вином. — А это, — он придвинул графинчик, — турки.

Мы наблюдали, как он двигает тарелки и блюда по столу. По моему мнению, это нисколько не напоминало поле боя. Мне не терпелось узнать новости о Маркусе Мерривэле.

— Эта операция не пошла на пользу престижу Англии. Это конец для Асквита. Подумай о наших потерях, Джоэль… почти четверть миллиона человек. Это катастрофа, Джоэль. Катастрофа. Думаю, ты слышал обо всем этом в палате.

— Там почти ни о чем другом не говорят после решения Китченера.

— Полетят головы, Джоэль. Наверняка полетят головы.

— Думаю, вы рады снова оказаться дома, Джеральд, — сказала мама, — А как майор Мерривэл?

Он вернулся вместе с вами?

— Да, вернулся, но Мерривэла ранили.

— Ранили! — воскликнула мама. — Тяжело?

— Гм. Его сразу отправили в госпиталь.

— Он мог попасть и сюда, — сказала мама.

— Моя милая Люси, я думаю, что он действительно довольно тяжело ранен.

Мама расстроилась, и дядя Джеральд несколько смягчился.

— В подобных случаях, — сказал он, — их увозят в один из лондонских госпиталей.

— Насколько тяжело ранен Маркус? — спросила я.

— О, он с этим справится. Не сомневайтесь в майоре.

— В каком он госпитале? — спросила мама.

— Точно не знаю.

— Что с ним случилось?

— Не знаю подробностей… Знаю только, что рано достаточно серьезна. Маркуса несли на носилках.

Я представила все это себе… Мне стало страшно. Что с Маркусом? Мне захотелось увидеть его.

— Мы очень переживаем за майора, Джеральд, — сказала мама. — Он почти член семьи после того, как привез Люсинду, — Эдварда и остальных из Бельгии.

— О, я знаю. Великолепный малый. Но он не стоит на пороге смерти. Просто нуждается в небольшой починке.

— Ты должен узнать подробности и известить нас. Думаю, если майор Мерривэл в лондонском госпитале, самое меньшее, что мы с Люсиндой должны сделать, это навестить его, Джоэль, и я не забыла, чем ему обязана Люсинда. Только Богу известно, что могло случиться, если бы он не позаботился о ней, и мы всегда будем благодарны тебе, Джеральд, что ты послал его.

— Я считал, что это наилучший выход. Майор очень находчивый малый.

— Ну, так разузнай о нем, Джеральд. Мы хотели бы навестить его, правда, Люсинда?

— Да, — подтвердила я. — Хотели бы.

Со свойственной ему пунктуальностью дядя Джеральд через несколько дней проинформировал нас о Маркусе Мерривэле.

Мама сказала, что ей нелегко оставить наш госпиталь, но в данных обстоятельствах она считает это необходимым.

Андрэ выразила желание поехать с нами. Она не собиралась сопровождать нас в госпиталь, считая, что три человека это слишком много. Она просто хотела побывать в Лондоне, чтобы приобрести кое-что для Эдварда.

— Помните, Люсинда, вы рассказывали о музыкальной шкатулке, которая была у него? Когда ее открывали, звучала «Колыбельная» Брамса. Я знаю, что ему ее не хватает. Вчера он открывал обыкновенную коробочку и явно прислушивался. Он казался таким разочарованным, что не слышит музыки.

— Трудно представить, чтобы он помнил ее все это время, — возразила мама, — но, думаю, что этот мотив может запомниться даже ребенку.

— Мне бы хотелось купить подобную шкатулку и еще кое-какие вещи, сказала Андрэ.

— По-моему, это хорошая мысль, — ответила мама.

И мы поехали.

Маркус находился в палате вместе с несколькими офицерами. Он лежал на спине и казался немного менее жизнерадостным, чем обычно. Тем не менее, майор встретил нас широкой улыбкой.

— Это замечательно! — сказал он. — Как мило с вашей стороны прийти навестить бедного старого калеку!

— Думаю, описание не соответствует истине, — сказала мама. — Джеральд сказал, что вам становится лучше с каждым днем.

— После вашего визита выздоровление пойдет гигантскими шагами. Садитесь, прошу вас.

— Пожалуйста, не двигайтесь, — сказала мама.

— Боюсь, что вы зря волнуетесь. Я прикован к кровати.

— Как вы себя чувствуете?

— Замечательно… потому что вы с Люсиндой пришли навестить меня.

Мама засмеялась.

— Я говорю серьезно, майор Мерривэл.

— Я тоже. И, пожалуйста, не называйте меня майором.

— Маркус, — сказала мама. — Мы так рады, что вы в Англии.

— И мисс Люсинда тоже?

— Конечно, — сказала я. — Мы так беспокоились о вас, когда узнали, что вы ранены!

Он состроил гримасу:

— Да, попал я в переделку, а? Тем не менее, благодаря этому я вернулся домой.

— Где вы и останетесь на некоторое время, — прибавила мама.

— Очень похоже на то.

— Мы были разочарованы, что вы не попали в наш госпиталь, — сказала я.

— Я не смел мечтать об этом… ведь ради этого одного стоило получить ранение.

— Не говорите так! — промолвила мама. — Тем не менее, Марчлэндз превосходное место для выздоровления. Может быть, позднее…

— Вы имеете в виду, что я мог бы приехать в Марчлэндз? Ничто бы так не поправило мое здоровье.

— Тогда мы приложим все силы, чтобы организовать это. Думаю, Джеральд смог бы что-то сделать. Он умеет улаживать большинство проблем.

— С этого момента я стану всем здесь досаждать, и они будут только рады избавиться от меня.

Я понимала, что ничего подобного не будет. Не вызывало сомнений, что его неповторимое обаяние оказывает и здесь свое обычное действие и сестры милосердия с радостью ухаживают за ним.

При нас вошла сестра-хозяйка, женщина средних лет с суровым лицом, но даже она смягчилась и лишь ласково побранила его за излишнее возбуждение.

Наше посещение не было долгим, но оно заняло все дозволенное время.

Когда мы вышли из палаты, мне стало грустно, потому что я не сомневалась, что состояние Маркуса намного тяжелее, чем он пытался представить.

Маме удалось перед уходом побеседовать с врачом. Марчлэндз был теперь известен в медицинских кругах как одно из поместий, предоставленных раненым, и потому к ней относились с несомненным уважением.

Нас провели в маленькую комнату, где за столом сидел доктор Гленнинг.

Он предложил нам сесть, и после этого мама сказала:

— Майор Мерривэл — наш очень близкий друг.

Насколько тяжело он ранен?

— Ну, бывает и хуже.

— И лучше, — добавила мама.

Врач кивнул;

— Внутренние повреждения. Пуля, к счастью, не задела легкие. Однако мы должны быть очень внимательны к майору. Повреждена правая нога.

Но это пустяки по сравнению с остальным.

— Понимаю. Его жизнь в опасности?

Врач покачал головой:

— У него прекрасные шансы на выздоровление. у майора сильный организм… он в прекрасной форме. Я бы сказал, что у него хорошие шансы стать таким, как и прежде, но это требует времени.

— Мы с дочерью подумали, что Марчлэндз был бы подходящим местом для его выздоровления.

Нас интересует, возможно ли, чтобы майор попал к нам.

— В данный момент я не могу разрешить перевозить его. Майору Мерривэлу предстоит длительное лечение. В дальнейшем, если его состояние улучшится, я не буду возражать против этого. Ему потребуется время для полного выздоровления, а пребывание среди друзей пойдет ему на пользу.

Да, я считаю, что в свое время его вполне можно перевезти в Марчлэндз.

— Он в самом деле вне опасности? — спросила я.

— Не в большей опасности, чем большинство.

Никогда не знаешь, как все может обернуться. Вам ведь это известно, мисс Гринхэм… Но я повторю, что у него отличные шансы на выздоровление.

— Это хорошие новости, — сказала мама. — Когда, по вашему мнению, мы могли бы увидеть майора в Марчлэндзе?

Врач с задумчивым видом поджал губы:

— Ну, я сказал бы, самое меньшее через пару месяцев.

— Хорошо, мы с нетерпением будем ждать его в Марчлэндзе. Вы дадите нам знать, когда его можно будет доставить туда, не опасаясь причинить ему вред?

— Конечно, я сделаю это.

— А пока мы будем его навещать. Мы специально для этого приехали сегодня в Лондон.

— Я слышал, что работа в Марчлэндзе доставляет вам много хлопот?

— Да, мы все время очень заняты.

— У нас поток раненых после дарданелльской катастрофы. К тому же к нам постоянно поступает их огромное количество из Франции.

— Будем надеяться, что все это скоро кончится.

— Солидарен с вами, миссис Гринхэм.

Он пожал нам руки и повторил свое обещание известить нас, когда Маркуса можно будет перевозить, и мы ушли из госпиталя обнадеженными.

Мы повидали Маркуса Мерривэла. Он был ранен, но не настолько серьезно, чтобы отсутствовали шансы на выздоровление. Мы надеялись, что через некоторое время он приедет в Марчлэндз.

* * *

Я возвращалась в Марчлэндз в приподнятом настроении. Я поняла, что чувствую себя счастливее, чем когда-либо с тех пор, как началась эта злосчастная дарданелльская операция. Я очень много думала о Маркусе и всякий раз при упоминании о Галлиполи испытывала леденящий страх. Теперь это кончилось. Он ранен, но остался в живых, и его неукротимый нрав поможет ему выздороветь.

Пройдет время, и мы будем ухаживать за ним в Марчлэндзе.

Мама понимала и разделяла мои чувства.

— Он такой обаятельный человек! — сказала она. — Он поправляется быстрее, чем большинство раненых. С тех пор как мы открыли госпиталь, я заметила, что оптимизм — одно из лучших лекарств, помогающих при выздоровлении.

Андрэ с нетерпением ждала известий о Маркусе, но я видела, что ей хотелось вернуться в Марчлэндз к Эдварду. Она не любила оставлять его даже на день.

Примерно через неделю после нашей поездки в Лондон ночью меня разбудил взрыв. Я тут же вспомнила цеппелин, бомбивший коттеджи около «Соснового Бора».

Цеппелины были громоздкими и служили хорошей целью, но они представляли собой и огромную опасность.

Я вскочила с кровати, надела пеньюар, туфли, выбежала из комнаты и сразу же услышала мамин голос.

— Люсинда, с тобой все в порядке? Чарльз?..

Чарльз уже стоял в коридоре. Там находились еще несколько слуг и мисс Каррутерс.

— Я уверена, что это разорвалась бомба, — сказала она. — И, должно быть, где-то довольно близко.

Появилась миссис Грей, кухарка.

— Что это было, как вы считаете, миссис Грей? — спросила мама.

— По звуку похоже на взрыв бомбы, миссис Гринхэм.

Мы все собрались в холле, где к нам присоединилось несколько сестер милосердия.

— Который час? — спросила мама.

— Недавно пробило полночь, — ответил кто-то.

— Вы считаете, что это воздушный налет?

— Очень похоже.

— Я больше не слышу взрывов. Думаете, цеппелины вернутся?

— Возможно.

Миссис Грей предположила, что маме, мне и Чарльзу не повредила бы чашка чая, и, если бы мы прошли в гостиную, она бы прислала нам чай туда. Остальные могут выпить его в кухне.

Мама решила, что это неплохая идея. Сейчас было тихо, а утром мы услышим все подробности.

— Мы должны быть готовы к любой неожиданности, — сказал мисс Каррутерс. — Надо надеяться, что они ничего не сбросят на госпиталь.

— Они могут сбросить бомбу куда угодно, — сказала мама. — Чарльз, отойди от окна. Никогда не знаешь…

Чарльз нехотя отошел.

— Мне бы хотелось стать пилотом, — промолви. он. — Только представь себе, что ты в небе!

— Ты не собираешься сбрасывать бомбы на людей, надеюсь? — спросила я.

— О, я бы не стал делать этого.

— Очень благородно с твоей стороны, — съехидничала я.

— Я собираюсь вступить в королевскую авиацию.

Никто не удивился. Чарльз выбирал себе новую опасную профессию каждые несколько недель.

В эту ночь больше ничего не произошло, но утром мы удивились, узнав, что никакого цеппелина не было. Мы слышали взрыв, произошедший в Милтон Прайори.

Об этом нам сообщил почтальон. Когда он принес почту, его увидел Дженер, наш лакей, и счел его рассказ настолько интересным, что привел его в столовую, где мы завтракали.

— Думаю, вас заинтересует то, что может рассказать почтальон, миссис Гринхэм, — сказал он. — Это насчет того взрыва ночью.

— Да, мэм, — сказал почтальон. — Это случилось в старом Милтон Прайори… Теперь его уже не продашь. Похоже, он разрушен… полностью.

— Как это могло случиться? — спросила мама.

— Ну, это загадка. Возможно, газ. Вы знаете, что может случиться из-за него. Как бы то ни было, Милтон Прайори пришел конец.

— Как странно! — промолвила мисс Каррутерс. — Интересно, в чем же дело?

— В свое время мы это узнаем, — ответила мама.

Когда я увиделась с Андрэ, она сказала:

— Я слышала ночью взрыв.

— Вам надо было присоединиться к нам в гостиной, — сказала я ей. — Мы после него почти час не ложились спать. Мы просто сидели, рассуждая и строя догадки, что могло случиться. Мы все думали, что взорвалась бомба, сброшенная с цеппелина.

— Так и было?

— Нет. По-видимому, нет. Что-то взорвалось в старом доме… говорят, газ.

— Какой ужас! Я не спустилась вниз, потому что взрыв разбудил Эдварда и он немного раскапризничался. Я не могла оставить его.

— Да. Я так и подумала. Он испугался?

— Совсем немножко. Я успокоила его, и он, в конце концов, заснул.

— Думаю, нам стоит узнать побольше о том, что произошло в Милтон Прайори.

— Мне бы хотелось взглянуть на дом.

— Может быть, когда Эдвард вздремнет, мы сможем съездить туда верхом.

Так мы и сделали. Там уже находились полицейские. Мы подъехали как можно ближе и увидели искореженные балки, рухнувшие стены и груды кирпичей на том месте, где раньше стоял красивый дом.

— От него мало что осталось, — прошептала Андрэ с дрожью в голосе.

— Теперь его никогда не продадут.

— Просто руины, — продолжала Андрэ. — Что же здесь произошло, как это случилось?

— Думаю, скоро все выяснится.

— Ну, в любом случае дому пришел конец.

Мы поехали обратно, не узнав ничего нового.

Потом мы услышали, что взрыв произошел из-за утечки газа.

В этот день отец приехал позднее обычного и сразу пошел взглянуть на Милтон Прайори, где ему как члену парламента, разрешили осмотреть то, что осталось от дома. Мне пришло в голову, что отцу поручили расследование, поскольку происшествие случилось в его избирательном округе.

Отец, несомненно, был встревожен.

Двое из тех, с кем он обследовал Милтон Прайори, обедали с нами. За столом стало ясно, что мой отец и его гости не хотят говорить о взрыве.

Однако мама, мисс Каррутерс, доктор Эджертон и я не могли так просто отказаться от обсуждения события, больше всего занимавшего наши мысли.

— Мы все решили, что это один из этих ужасных цеппелинов, — сказала мама.

— Нельзя с полной уверенностью отрицать такую возможность, — ответил отец.

— О нет, Джоэль, — запротестовала мама. — Эти штуки такие огромные. Кажется, что они просто висят в воздухе. Кто-то наверняка увидел бы его.

— Возможно, он быстро сбросил бомбу и улетел.

— Но взрыв оказался таким громким, — возразила я, — что люди по соседству должны были выбежать из домов. Он не мог улететь так быстро, что его не заметили бы.

— Ну тогда, возможно, это не цеппелин.

— Я только что вспомнила, — сказала я, — что в Милтон Прайори не было газа.

— Наверное, его провели туда недавно, — ответил отец.

— Но мы непременно знали бы об этом. Нет, газ тут ни при чем. Не сбрасывали и бомбу. Тогда что случилось? Загадка! Но мы, без сомнения, узнаем отгадку рано или поздно.

— Ну что же, — сказал отец, — тогда, выражаясь словами нашего премьер-министра, ты должна «набраться терпения».

* * *

Это произошло на следующий день. Я как раз закончила занятия с мисс Каррутерс и, выйдя из классной комнаты, увидела на лестнице маму.

— Люсинда, я хочу с тобой поговорить, — сказала она.

— Да?

— Пойдем в мою комнату. Я не хочу, чтобы нас кто-то слышал.

Мне не терпелось узнать, что она собирается сообщить. Когда мы вошли в ее комнату, она закрыла дверь и, встревоженно глядя на меня, сказала:

— Садись.

Я села в полном недоумении.

— Люсинда, — начала матушка, — это очень важно и весьма секретно. Но мы с отцом знаем, что ты никому не скажешь, и, в конце концов, ты уже не ребенок.

Мать замолчала, глядя, нахмурившись, перед собой, а я ждала, полная дурных предчувствий.

— Я знаю, ты уже давно догадалась, что твой отец, ну, не рядовой член парламента.

— Да… Он часто уезжает, и я видела, что ты немного беспокоишься, когда его нет, и, конечно, подразумевается, что ему нельзя задавать никаких вопросов.

— Мне всегда хотелось, чтобы твой отец не был связан с разведкой. Я всегда боялась за него. Это чуть не испортило нам жизнь, когда его послали на выполнение секретного задания и я думала, что он погиб. Я вышла замуж за другого…

Я догадывалась, что она пытается собраться с мыслями перед тем, как все рассказать мне.

— Твой отец самоотверженно служит своей стране, — продолжала она. Из-за этого он никогда не входил в кабинет министров. Для министра подобная деятельность невозможна. Поэтому он просто заседает в парламенте. Для Гринхэмов это традиция, и он должен ей следовать.

— Да, я знаю.

— Возникла некоторая проблема. Он собирается сам рассказать о ней. Твой отец неохотно идет на это, но мы оба решили, что так будет лучше.

Он попросил меня… ну, подготовить тебя. Думаю, он просто хочет увериться, что мы правы, посвящая тебя в этот секрет.

— Что за секрет?

— Он собирается сам рассказать тебе о нем. Мы все обсудили вчера вечером и пришли к выводу, что это наилучшее решение. Сначала твой отец считал, что ты еще слишком мала, но после всех недавних событий ты уже не ребенок. Я знаю, ты поймешь нас и приложишь все усилия, чтобы помочь.

Отец ждал нас в кабинете.

— Садись, Люсинда, — промолвил он. — Твоя мама уже сказала тебе, что я связан с секретной службой?

— Да.

— Речь пойдет о Милтон Прайори.

— Милтон Прайори! — удивленно пробормотала я.

— Да, Милтон Прайори, — повторил отец. — И ты должна сохранить наш разговор в тайне.

— Понимаю.

— Я не хочу, чтобы Милтон Прайори служил темой для разговоров… Пусть думают, что взрыв произошел по вине цеппелина или из-за утечки газа. Я понимаю, что у тебя особый интерес к этому дому, но ты должна прекратить строить догадки.

Таинственность вызывает у людей любопытство, поэтому перестань обсуждать это происшествие, а если о нем зайдет речь в твоем присутствии, то постарайся всеми силами изменить тему разговора.

— Но почему?

— Потому, Люсинда, что Прайори использовался правительством как исследовательский центр.

Там проводились секретные эксперименты. Было очень важно сохранить в тайне место проведения этих исследований. Прайори выбрали по моему совету. Брошенный дом, пустующий уже несколько лет. Появление в нем людей не должно было удивлять соседей, потому что основная работа велась под предлогом якобы производимой реставрации дома.

Отец замолчал и взглянул на меня.

— Ты считаешь, что Милтон Прайори взорвали шпионы? — сказала я.

Отец кивнул.

— Да. Я чувствую себя ответственным, ведь это я предложил вести здесь работу. У меня в Лондоне хранятся секретные бумаги, содержащие важные подробности об этом месте и работе, которую необходимо выполнить.

— В чем она состояла?

— Слишком сложно объяснить. Эксперименты по усовершенствованию нового бронебойного орудия. А теперь большая часть материала погибла.

— Полностью? — спросила я.

— Нет. Но мы отброшены на много месяцев назад. Меня весьма волнует, что некоторые документы, находящиеся у меня, несомненно, были кем-то изучены. Прежде всего, нашим врагам стало известно, чем мы занимались, во-вторых, они узнали, где проводилась работа, а в-третьих, они сумели взорвать дом.

Я вспомнила сторожа с собакой. Он, конечно, охранял это место.

— А теперь, Люсинда, перейдем к одному из самых тревожных аспектов всей этой проблемы.

Кто-то проник в наш особняк в Лондоне и нашел секретные документы, которые хранились там в целях их безопасности. Кто это мог быть? К нам не забирались воры. По крайней мере, если это и произошло, мне ничего об этом неизвестно.

— Ты хочешь сказать, что этим человеком мог быть кто-то из живущих в доме?

— Ну, не обязательно из тех, кто там живет.

Может быть, из имеющих туда доступ. Возможно, рабочий, приходящий выполнять какую-то работу.

Поэтому я хочу, чтобы ты была настороже, Люсинда. Если ты увидишь что-нибудь… если чье-то поведение покажется тебе подозрительным… немедленно сообщи мне или маме, кто бы это ни был.

Мы не можем исключить ни одного человека. Ты видишь, как велика опасность. Я хочу знать, кто видел секретные документы в моей комнате, кто осуществил уничтожение Прайори.

— Да, — ответила я. — Я тоже хочу этого.

— Невыносима сама мысль о том, что кто-то проник в дом, просматривал мои бумаги, — сказал отец. — Это заставляет ощутить, какие сейчас опасные времена. Итак, Люсинда, молчи о Прайори.

Пресекай разговоры на эту тему… и гляди в оба.

— Хорошо, — промолвила я.

 

ГЕРОЙ

Наступила весна, не принеся заметных изменений. В августе исполнялось два года с начала войны, и пророки, предсказывавшие, что она не продлится и шести месяцев, помалкивали.

Даже самые большие оптимисты потеряли надежду, что конец военных действий не за горами.

Я уже получила два письма от Роберта, прошедших строжайшую цензуру и не дающих никакого представления о его местонахождении, кроме того, что это «где-то во Франции».

Он часто занимал мои мысли, так же как и Маркус.

Я очень тревожилась о Роберте, подвергавшемся смертельной опасности. Маркус, по крайней мере, был избавлен от нее, находясь на больничной койке!

Правда, столь длительное пребывание там объяснялось тяжестью его ранения.

Аннабелинду я видела редко, хотя она со своей матерью по-прежнему приезжала в Лондон и останавливалась в нашем доме, даже когда мы были в Марчлэндзе.

Стоял май, который я всегда очень любила, канун лета, когда днем еще нет сильной жары и живые изгороди покрыты белыми цветами дикой невзрачницы. Я отправлялась на долгие прогулки по лесу.

В нем царил покой, как во времена Вильгельма Завоевателя или Генриха VIII, охотившихся там.

Потом я начинала думать об ужасных боях, в которых должен участвовать Роберт. Я представляла его в окопах, видела его почти молящую улыбку, чувствовала, что, если он не вернется, мне 8–4 этого не перенести. Больше всего мне хотелось услышать о его возвращении домой. Пусть он даже получит легкое ранение, позволившее бы нам удержать его возле себя, как Маркуса.

Мы редко видели дядю Джеральда, так как он находился во Франции.

Люди ходили с мрачными лицами. Война не была больше волнующим приключением ни для кого, кроме подростков вроде Чарльза, чьи представления о ней не имели отношения к реальности.

Аннабелинда с матерью приехали в Марчлэндз.

Тетя Белинда развила бешеную активность. Она только и говорила о благотворительности. Хорошо ее зная, я догадывалась, что больше всего ей просто хотелось покрасоваться. Она договаривалась о работе, которую выполняли за нее другие, и, когда все было закончено, ставила это в заслугу себе.

Возможно, я была несправедлива и несколько пристрастна в своих суждениях, но, глядя на маму, я испытывала легкое раздражение против тетушек Белинд и Аннабелинд этого мира.

— Милая Люси! — разливалась соловьем тетя Белинда. — Ты так занята в госпитале. Уверена, что тебе дадут медаль еще до окончания войны. И ты заслуживаешь ее, дорогая.

— Я и так вознаграждена. Радостно видеть, что люди выздоравливают. Нам повезло, ведь госпиталь стоит почти в лесу.

Мы с Аннабелиндой скакали на лошадях между деревьев. Она была несколько раздражена.

— Как надоела мне эта проклятая война! — ворчала она.

— Думаешь, только тебе одной?

— Конечно, нет. Поэтому кто-то должен положить ей конец. Ты понимаешь, что мне уже почти девятнадцать?

— Ну да, ведь мне в сентябре исполнится семнадцать.

— Мы стареем. Представь себе, что эта чертова война продлится еще пару лет. Что с нами будет?

Я рассмеялась.

— Что здесь смешного? — требовательно спросила Аннабелинда.

— Я просто подумала о тех людях, которые сейчас воюют. О твоем родном брате, например. А ты спрашиваешь, что будет с нами.

— О, с Робертом ничего не случится. С ним всегда все в порядке.

— Это же война!

— Как будто я не понимаю! Если бы не она, я бы сейчас выезжала на светские приемы в Лондоне.

— Отсутствие светской жизни — просто мировая катастрофа.

— Не пытайся казаться циничной. На это у тебя не хватает ума. В деревне такая скука. Ты ведь тоже скучаешь. Чем ты целый день занимаешься?

Старая Каррутерс, наверное, мучает тебя уроками?

— Мы прекрасно ладим. Я учусь с удовольствием.

— Не сомневаюсь. Ты всегда была зубрилкой.

— Зато ты всегда интересовалась исключительно собой. Эдвард приносит столько радости. Ты могла бы разделить ее с нами.

Аннабелинда вспыхнула:

— Ну и свинья ты, Люсинда!

— Ты ведешь себя противоестественно.

— Мне вовсе не хочется быть такой, но что я могу поделать?

— Думаю, ты не можешь поступать наперекор твоей природе. Я не жалуюсь. Ребенок прелесть.

Мы с Андрэ проводим с ним очень много времени, и, как видишь, мне не скучно. И еще я немного занята в госпитале.

— Что именно ты делаешь?

— Помогаю в госпитале мисс Каррутерс. Фактически у нас здесь мало тяжелораненных. Думаю, мы считаемся скорее приютом для выздоравливающих.

— Интересно. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Думаю, я могла бы приезжать и немного помогать вам всем.

— Я не совсем представляю тебя…

— Я веселая и остроумная. Я могу помочь развлекать раненых, а если потребуется, выполнять любую другую работу. Каждый обязан вносить свой вклад. Мама говорит, что я должна что-то делать.

Я много помогала ей в ее благотворительной деятельности. У меня это хорошо получается. Но мне бы хотелось заняться чем-то более серьезным. Моя мама обсуждает с твоей мой приезд сюда на некоторое время для работы в госпитале.

— Ты могла бы выучиться на сестру милосердия.

Аннабелинда посмотрела на меня с ужасом:

— На это нужны годы.

— Есть места, где можно пройти краткие курсы.

— О нет, — сказала она. — Война кончится прежде, чем я смогу принести хоть какую-то пользу.

А как насчет тебя? Ты не училась на сестру милосердия.

— Нет, но это мой дом, и меня можно позвать в любое время.

— Ну, в каком-то смысле это и мой дом. Мы ведь как одна семья. Наши матери… они вместе росли и все такое. Они занимали одну и ту же детскую.

— Я знаю. Ты будешь скучать в деревне.

— Ты пытаешься отделаться от меня. Думаешь, я не понимаю, почему?

— О чем ты?

— Ты всегда ревновала Маркуса… ко мне.

— Ревновала к тебе? Почему?

— Потому что его больше привлекаю я, чем ты.

Я знаю, что одно время ты думала, что нравишься ему. Он вел бы себя точно так же с любой девушкой. Это просто его манера обращения с женщинами. За ней ничего не стоит.

— Какое это все имеет отношение к твоему приезду сюда?

Аннабелинда лукаво улыбнулась.

— Маркус будет рад увидеть меня здесь, — сказала она.

Я промолчала.

— Я навещала его в госпитале, — продолжала Аннабелинда. — Мы поехали туда вместе с мамой.

Бедный Маркус! Ему и в самом деле досталось, правда? Это ужасное место, Галлиполи. И все оказалось ошибкой. Солдат вообще не должны были отправлять туда. Ну ничего, теперь Маркус дома.

Они не выпустят его из госпиталя еще, по крайней мере, месяц. Он говорит, что с нетерпением ожидает, как будет выздоравливать… здесь.

— Теперь мне понятно твое желание послужить своей стране, а на самом деле — самой себе.

— Не выражайся так высокопарно! Конечно, присутствие Маркуса делает это место привлекательнее для меня, но я уже давно хотела приехать сюда. Я смогу внести разнообразие в существование этих бедных солдат. Им пришлось так тяжело в окопах. Я возвращусь в Лондон, чтобы совершить некоторые покупки и подготовиться. Потом я нагряну к вам.

Я молчала. Я представляла себе ее, окруженную выздоравливающими мужчинами, стремящимися немного развлечься, что, когда дело касалось Аннабелинды, означало пофлиртовать.

Не вызывало сомнения, что ее общество доставит им большое удовольствие.

Аннабелинда приехала через две недели. Должна признать, что она сразу же завоевала популярность у раненых, чего нельзя было сказать про персонал госпиталя.

Когда мы оказались наедине, мама сказала:

— Аннабелинда так напоминает мне свою мать.

Временами я мысленно возвращаюсь в прошлое, и она кажется мне Белиндой. Они обе такие жизнерадостные… энергичные… Это делает их очень привлекательными, к тому же у них необычный тип красоты. Думаю, они обязаны этим своей французской крови. Я нахожу в них большое сходство с Жаном-Паскалем. Хотелось бы знать, что с ним?

Думаю, он мог бы уехать, но, будучи истинным французским аристократом, не покинул свою страну. И я считаю его достаточно ловким, чтобы не попасть в затруднительное положение. Теперь относительно Аннабелинды. В итоге я нахожу ее присутствие полезным. Я наблюдала, как она вывозила капитана Грегори в инвалидном кресле на прогулку. Он так подавлен своей беспомощностью. Не думаю, что его состояние когда-нибудь улучшится. Она затеяла с ним обычный невинный флирт, и я впервые увидела на его лице улыбку.

— В этом отношении она, безусловно, очень полезна, — ответила я.

— Как и ее мать, Аннабелинду нельзя не любить. Они обе так простодушно эгоистичны.

О Маркусе по-прежнему не было известий. Он находился в госпитале уже месяца четыре.

Пришло известие, потрясшее нас. Пятого июня лорд Китченер на крейсере «Хэмпшир» направлялся на встречу с русскими. Корабль подорвался на мине и затонул.

Англия погрузилась в траур. А война все продолжалась.

Как будто чтобы приободрить нас, пришло известие о приезде Маркуса. Мы все собрались, чтобы приветствовать его.

Он передвигался, опираясь на палку, несколько потерял в весе и стал немного бледнее, но был полон жизни, как всегда.

Взяв мою руку, он стал с таким восхищением вглядываться в мое лицо, что я почувствовала, как у меня поднимается настроение.

Потом он увидел Аннабелинду.

— И мисс Аннабелинда тоже здесь! — воскликнул он. — Двойная радость! Какая удача! Миссис Гринхэм… и мисс Каррутерс! И умелая мадемуазель Латур. А где же мистер Эдвард?

— Он сейчас спит, — сказала Андрэ.

— Весь наш отряд путешественников! Миссис Гринхэм, я не в силах выразить всю мою благодарность за приглашение приехать сюда.

— Мы с большим нетерпением ждали вашего приезда и несколько выведены из равновесия тем, что это произошло так нескоро.

И вот Маркус здесь, в Марчлэндзе. Это место сразу стало казаться другим, и такое чувство возникло не у одной меня.

Майора Мерривэла поместили в маленькую палату вместе с еще тремя офицерами. Одним из достоинств Марчлендза являлось наличие нескольких подобных небольших палат. Это означало, что вместо длинных комнат с рядами кроватей, как в большинстве госпиталей, у нас были уютные апартаменты, бывшие раньше большими, полными воздуха спальнями.

Маркус делил палату с майором средних лет, тридцатилетним капитаном и молоденьким лейтенантом. Мама сказала, что они наверняка поладят друг с другом.

Маркусу оказали радушный прием. Из палаты часто доносился смех, а сестры соревновались за удовольствие ухаживать именно за этой четверкой.

Аннабелинда взяла эту палату под свою опеку.

Она называла ее своей и много раз за день посещала. Конечно, она пользовалась успехом у мужчин.

Я не могла побороть раздражение: ведь я так долго предвкушала появление Маркуса.

Маркус мог выходить в парк и полюбил сидеть на лужайке под яворами. Мне редко удавалось остаться с ним наедине. Всегда через несколько минут появлялась Аннабелинда.

Я не понимала, разделяет ли Маркус мое негодование по этому поводу. Он ничем не выдавал его, но ведь он и не мог бы вести себя иначе.

Аннабелинда щебетала, задавая вопросы о сражениях и не слушая ответов. Она говорила, как замечательно, когда то, что ты делаешь, приближает победу, и о своем восхищении храбрецами, сражающимися во имя Англии. Потом мы вспоминали наше путешествие: эпизоды, выглядевшие тогда далеко не смешными, а теперь казавшиеся довольно забавными.

Маркус часто говорил нам, как он счастлив, что находится в Марчлэндзе.

— Бывало, лежу я на своей узкой больничной койке и думаю, доведется ли мне когда-нибудь попасть в Марчлэндз, — говорил он. — Недели шли за неделями, а меня все не выпускали из госпиталя.

— Наверное, вы были очень больны, Маркус, — отвечала я.

— О, вовсе нет. Это все из-за того упрямого врача. Чем больше я рвался уехать, тем больше, казалось, он укреплялся в своем намерении удержать меня.

— Вы такой мужественный! — говорила Аннабелинда. — Вы несерьезно относитесь к своим ранам. И наша радость, что вы у нас в руках, вдвое превосходит вашу от пребывания здесь.

— Это место я предпочел бы любому другому.

— Я так рада, — говорила Аннабелинда, серьезно глядя на него, — что военные не могут отнять вас у нас… по крайней мере, пока. Мы постараемся удержать вас здесь до самого окончания этой глупой замшелой войны.

— Вы слишком добры ко мне, — отвечал ей Маркус.

— Вы еще увидите, какой доброй я могу быть, — говорила Аннабелинда, и ее глаза обещали очень многое.

Как-то раз я застала майора под явором в одиночестве.

— Как чудесно! — воскликнул он, — Мне почти никогда не удается увидеться с вами наедине.

— Вы всегда выглядите вполне счастливым.

— Сейчас я счастливее, чем обычно.

— Вы всегда говорите людям то, что им хочется услышать. Ваши слова правдивы?

Маркус накрыл мою руку своей.

— Не всегда, но в данный момент да.

Я засмеялась.

— Для вас льстить так же естественно, как дышать.

— Ну, людям это приятно… и что здесь плохого?

— Но, если вы так думаете…

— Лесть полезна. Как я уже сказал, она радует людей. Вы же не хотите, чтобы я ходил и огорчал их?

— Это очень похвально, но ведь со временем люди увидят вашу неискренность.

— Только такие умные, как… вы. Большинство с жадностью проглотят ее. Если им хочется это услышать, почему бы не выполнить их желания?

Но с вами я буду абсолютно правдив, уверяю вас.

При вашей проницательности бесполезно вести себя иначе. В данный момент я счастлив находиться с вами наедине и видеть, что вы стали очень привлекательной молодой леди. Вы были совсем ребенком, когда мы встретились впервые.

— Теперь я почти на два года старше.

— Вот-вот достигнете волшебного возраста. Но не взрослейте слишком быстро, хорошо?

— По-моему, вы сами торопили меня.

— Я хочу, чтобы вы сохранили эту цветущую невинность. Прелесть шестнадцати лет. Хорошо сказано! Не спешите узнать о безнравственности этого мира.

— Думаю, за последние два года я узнала довольно много.

— Однако это не испортило вас. Вы сохранили вашу восхитительную свежесть. Скоро вам исполнится семнадцать. Когда ваш день рождения?

— В сентябре. Первого числа.

— Почти через три месяца.

— Но будете ли вы здесь еще?

— Непременно. В случае необходимости буду симулировать. Заморочу голову доктору Эджертону, и он настоит, чтобы меня оставили.

— Но к моему дню рождения вы наверняка выздоровеете?

Маркус улыбнулся и коснулся своей груди.

— Пуля, попавшая сюда, что-то натворила. Старушка нога еще станет более или менее нормальной, она мало беспокоит врачей и не позволит мне задержаться здесь. Но вот о другой ране я должен задуматься.

— Меня это даже радует, ведь тогда вы не вернетесь на фронт.

— Вам так этого не хочется?

— Конечно. Я много думала о вас, когда вы были на Галлиполийском полуострове.

— Жаль, я не знал.

— Но вы, наверное, догадывались. Мы все думали о вас… и о дяде Джеральде.

— Вы думали обо мне, и это главное…

Мы ненадолго замолчали, а потом я сказала:

— Вы знаете очень много обо мне и моей семье, а я о вас почти ничего.

— Рассказывать особенно не о чем. С восемнадцати лет я в армии. Такова традиция в нашей семье.

— Дядя Джеральд что-то говорил о вашем древнем роде.

— Все мы из древних родов. Бог знает, в каких далеких временах можно найти наших предков… возможно, тогда они все жили на деревьях или в пещерах.

— Разница в том, что вам известно, кем были ваши предки и чем они занимались века назад. Вы из тех, которые…

— Пришли вместе с Завоевателем? Вы это имеете в виду? Полагаю, что да. В нашей семье всегда было достаточно спеси… и тому подобного.

— Традиций, — подсказала я.

— Вот именно. В нашем роду на протяжении веков всегда занимались лишь определенными вещами. Мы должны помнить это и продолжать в том же духе. Второй сын всегда становится военным.

Старший, конечно, управляет имением. Третий посвящает себя политической деятельности, а если есть еще и четвертый, то бедняга становится священником. В прошлом это означало, что мы имели представителей семьи во всех влиятельных сферах.

Так мы участвовали в управлении страной. Так было в шестнадцатом веке, так должно быть и в двадцатом.

— И вы все смиренно подчиняетесь?

— Попадались и мятежники. В прошлом веке один занялся торговлей. Неслыханно! Он сколотил состояние, восстановил разрушившееся родовое поместье, поставил семью на ноги. Но они продолжали считать, что в его жизни есть что-то позорное.

— Ну, по крайней мере, вы исполнили свой долг и не стали белой вороной.

— Но и не совсем черной.

— По-моему, семья должна гордиться вами.

— Нет… Я уже должен стать фельдмаршалом или хотя бы полковником. А у меня нет никакой надежды. Война — это время для повышения в звании. Но я устранен от участия в ней.

— Разве ваша семья этого не понимает?

— О да, но в действительности это не принимается во внимание. Я должен был хотя бы получить медаль, желательно Крест Виктории.

— Бедный Маркус! Может, лучше родиться в обыкновенной семье, такой, как моя?

— Она далека от обыкновенной. Возьмите вашу мать. Превратить свой дом в госпиталь!

— Вас не тяготит необходимость следовать таким высоким образцам? спросила я.

— Нет. Ведь я не всегда следую им. Привыкаешь к компромиссам. Таков наш тайный девиз.

Соблюдение внешних приличий — это все, что требуется.

— Но вы же стали военным.

— Это в какой-то степени меня устраивало. В восемнадцать лет я был слишком бездумен для собственных честолюбивых желаний.

— А сейчас?

— О, я до конца своих дней останусь правоверным Мерривэлом. Я буду служить, пока не выйду в отставку, потом, возможно, обоснуюсь в деревне.

Там есть красивый старый дом, не такой впечатляющий, как наше родовое поместье, но на протяжении веков его всегда занимал кто-нибудь из младших сыновей. Мой дядя, который жил в нем, недавно умер, и теперь там обитает его сын. Думаю, в его планы входит перебраться в одно из наших более мелких поместий на севере. Тогда этот дом станет моим… Когда я выйду в отставку, я смогу обосноваться там и помочь брату с родовым имением. Такая жизнь мне подойдет.

— И вы исполните свой долг перед семьей.

— Я женюсь и заживу своим домом. Я должен жениться до тридцати лет.

— Это один из ваших семейных законов?

— Так полагается. Сыновья должны к тридцати годам устроить свою семейную жизнь и начать увеличивать число людей на земле… или, скажем, в своем семействе. Мое время на исходе. Вы знаете, что мне двадцать восемь?

— Правда?

— Я довольно стар по сравнению с вами.

— Вы никогда не состаритесь.

— Ах! Кто же из нас сейчас льстит?

— Но говорить правду не означает льстить, ведь так?

— Но вы сказали это, чтобы сделать мне приятное.

— Я просто сказала то, что думаю.

— О… вот вы где. — К нам приближалась Аннабелинда. — Маркус, сказала она, — вы давно сидите здесь? Я не уверена, что это разумно. Сейчас довольно прохладно.

— А1 — воскликнул Маркус, — Прекрасная Аннабелинда! Вы пришли составить нам компанию?

— Я принесла вашу куртку. — Аннабелинда набросила куртку ему на плечи. — Я увидела вас в окно и подумала, что она вам пригодится.

— Как я люблю, когда меня балуют!

— На самом деле я искала Люсинду, — продолжила Аннабелинда. — Твоя мать недавно спрашивала о тебе. Я решила, что ты, наверное, где-то в парке.

— Пойду узнаю, что нужно матушке, — промолвила я. Маркус поднял брови в знак покорности судьбе.

— Пока я прощаюсь с вами, — прибавила я.

Дойдя до дома, я оглянулась. Аннабелинда сидела на скамейке, близко придвинувшись к майору Мерривэлу, и они громко смеялись.

Я нашла маму.

— Я тебе нужна? — спросила я.

— Ну, не особенно, но раз уж ты здесь, то могла бы отнести эти полотенца сестре Барроус.

* * *

Через несколько дней, когда мы закончили утром занятия, мисс Каррутерс сказала:

— Люсинда, я должна вам кое-что сообщить.

Вы первая узнаете об этом.

Я ждала.

— Как вы знаете, скоро день вашего семнадцатилетия.

— Первого сентября.

— Вот именно. И вам уже не нужна гувернантка.

— Моя мама что-нибудь говорила об этом?

— Нет. Но это так, правда?

— Думаю, да. Но я надеюсь… ну, мама всегда считала, что вы приносите в госпитале большую пользу. Она говорит, что не знает, что и делала бы без всех своих помощников.

— Дело в том, что я выхожу замуж.

— Мисс Каррутерс 1 Она, улыбаясь, потупилась. Трудно было вообразить себе мисс Каррутерс смущенной, но сейчас она была именно такой.

— Доктор Эджертон сделал мне предложение.

— Поздравляю! Я так рада! Он очень милый человек.

— По-моему, тоже, — сказала мисс Каррутерс, — мы поладили с самого начала, а теперь… он попросил меня стать его женой.

Я думала о том, что слышала о докторе Эджертоне. Его жена умерла шесть лет назад. Ему было около сорока. Его сын и дочь уже имели собственные семьи и не жили с ним. Я решила, что это идеальный вариант, и сразу подумала, что теперь мисс Каррутерс никогда не придется жить со своей кузиной. Как чудесно!

Она, без сомнения, думала о том же.

— Я уже сказала Дэвиду — доктору Эджертону, — что буду продолжать заниматься с вами, пока вам не исполнится семнадцать.

— О, вы не должны думать обо мне. Мне уже почти семнадцать, и в любом случае скоро начнутся школьные каникулы.

— Доктор Эджертон все понимает. Мы собираемся объявить о нашей свадьбе на вашем дне рождения. Бракосочетание состоится в октябре. Если ваша мать позволит мне здесь остаться до октября.

— Ну конечно! Как все замечательно! Я так рада!

Я крепко обняла ее.

— О, Люсинда, — сказала она, снисходительно смеясь. — Сколько в вас энергии! Мы прошли вместе через много испытаний, и мне хотелось, чтобы вы первая узнали обо всем. Теперь я сообщу вашей маме.

— Она так обрадуется за вас. И вы можете продолжать помогать в госпитале. Разве это не чудесно! Миссис Эджертон! — прибавила я медленно, наслаждаясь звучанием этих слов.

— Вы меня рассмешили и одновременно расстроили, — сказала очень довольная мисс Каррутерс. — Но, похоже, все действительно складывается очень удачно.

Она казалась другим человеком. Она вся светилась. Было ли это вызвано ее влюбленностью или счастливой уверенностью в завтрашнем дне? Ведь жизнь гувернантки так зависит от случая.

Мы сидели, и мисс Каррутерс рассказывала о докторе Эджертоне, о том, как с самого начала они стали хорошими друзьями.

— Конечно, мы иногда встречались в госпитале, — сказала она. — И часто гуляли в парке. С этого все и началось.

— Я нахожу это замечательным, — сказала я ей.

— И когда осознаешь, что не обрушься на нас эта ужасная война… не будь мы вынуждены покинуть школу в такой спешке… присоединись я к некоторым другим учителям…

— Но вы этого не сделали. Я помню, как вы заявили, что останетесь до тех пор, пока не уедут все английские девочки.

— А ваша мама была так добра ко мне. В этой цепочке событий большую роль играл случай.

— Не показывает ли это, что все не так плохо?

Из самого худшего может возникнуть что-то хорошее. Возможно, мы всегда будем вспоминать это время.

— Думаю, я не забуду его до конца своих дней, — сказала мисс Каррутерс.

* * *

Маму новость привела в восторг.

— Я много думала о мисс Каррутерс, — сказала она. — Я понимала, что ее интересует, сколько времени еще ты будешь в ней нуждаться. Я собиралась попросить ее остаться помогать раненым. Думаю, теперь она так и поступит, ведь доктор Эджертон тесно связан с госпиталем. Все сложилось для них обоих наилучшим образом. Я всегда считала доктора Эджертона одним из тех мужчин, которым необходима жена. Он был слегка потерянным после смерти Мэри. Поэтому я очень довольна, а мисс Каррутерс словно стала другим человеком. Ее всегда тревожили мысли о будущем. Как и большинство гувернанток. А о твоих занятиях мы можем не беспокоиться, ведь тебе уже почти семнадцать. И с Чарльзом все в порядке, он каждый день берет уроки у священника. Конечно, мы должны будем отправить его в школу, но пока с этим можно немного повременить. Я не хочу, чтобы он уезжал из дома, пока идет война. Мне надо иметь всех вас при себе. Мне не нравится, что ваш отец постоянно в Лондоне, но, по крайней мере, он почти всегда проводит конец недели здесь.

Примерно в это время в отношении Маркуса ко мне произошла какая-то едва уловимая перемена.

Сначала я приписала ее моему воображению, но потом она стала заметнее.

Аннабелинда постоянно находилась в его обществе, и я почти не бывала с ним наедине. Я не могла винить одну ее, хотя она и прилагала для этого много усилий.

Если он шел посидеть на скамейке под деревьями, Аннабелинда всегда была рядом с ним. Я имела обыкновение присоединяться к ним, пока не почувствовала, что мешаю. Должна признать, что Маркус никогда ничем этого не показывал, чего нельзя сказать об Аннабелинде. Майор оставался так же вежлив и любезен, как всегда, но я чувствовала в его поведении некоторую отчужденность.

В августе мама сказала:

— Скоро твой день рождения. Не могу поверить, что прошло уже семнадцать лет с момента твоего появления на свет. Я твердо решила устроить по этому случаю праздник. Пусть все повеселятся. В такое мрачное время мы все нуждаемся в этом. Ведь известия с фронтов не становятся лучше, не так ли?

От перспективы праздника всех охватило радостное волнение.

Сначала мы решили, что при хорошей погоде устроим его на лужайке. Для всех ходячих раненых будет буфет, но мы не забудем и о тех, кто прикован к постели.

Но эту идею отвергли и, в конце концов, решили собрать всех в главном зале и устроить концерт.

Для сцены предложили использовать возвышение в конце зала. Выступать в концерте вызвались местные таланты из персонала и пациентов.

— Эта затея будет стоить тебе больших хлопот, — сказала я маме.

— Моя милая Люсинда, это твой день рождения, а семнадцать лет — веха в жизни. Все должны понять, какое это важное событие.

Все только и говорили о дне рождения, где гвоздем программы должен стать концерт.

— У всех должно возникнуть впечатление, что они в Друри-Лейн, — сказала миссис Грей, которая, по моему убеждению, не имела о Друри-Лэйн ни малейшего представления. Но мы понимали, что она хочет сказать.

И вот этот день наступил. Были добрые пожелания и подарки, и все вели себя так, словно я совершила нечто замечательное, прожив на свете семнадцать лет.

Концерт начинался в половине третьего.

Утром я улизнула в парк. Я все время думала о своем разговоре с Маркусом и его постоянных упоминаниях о том дне, когда мне исполнится семнадцать лет. Дело в том, что я уже начала верить в его любовь ко мне, и эта мысль приводила меня в ужасное волнение. Едва ли отдавая в этом отчет, я вбила себе в голову, что мое семнадцатилетие явится поворотным пунктом в наших отношениях, ведь, в конце концов, он намекал именно на это.

Потом я начала сомневаться, но эта мысль не оставляла меня.

Я винила во всем Аннабелинду. Она с такой решительностью осуществляла свое намерение постоянно быть рядом с Маркусом. Я говорила себе, что он этого не хочет, но слишком хорошо воспитан, чтобы попросить ее уйти. Я пыталась убедить себя в этом и подавить свои сомнения.

Я увидела его в парке и почувствовала себя счастливой: мне показалось, что он ищет меня.

Теперь Маркус передвигался без особых затруднений. Мама незадолго до моего дня рождения передала мне слова доктора Эджертона, что Маркуса выпишут из госпиталя примерно через неделю.

Он был с палкой, но двигался с видимой легкостью.

Я окликнула его.

Маркус Мерривэл остановился:

— Люсинда! Мои поздравления. У вас сегодня такой праздник! Вы должны гордиться.

— О, это все благодаря маме. Она твердо решила, что все должны узнать об этой великой дате.

— И правильно.

— Ну, возможно, и не был. Но, знаете ли, теперь я ни на что не годен.

— Вас не пошлют?..

— На передовую? Пока нет. Сейчас меня на некоторое время упрячут в военное министерство, где мне найдут какое-нибудь занятие.

— Вам там будет интересно?

Маркус сделал гримасу. Мы проходили мимо скамейки, и я сказала:

— Не хотите ли посидеть?

— Доктора предписали мне тренировать ногу.

Но на самом деле я должен был бы репетировать.

— О, вы сегодня выступаете?

— Да, меня вовлекли в это.

— Что вы исполняете?

— «По дороге в Мандалей».

— К вашим многочисленным достоинствам прибавляется еще и голос?

— Я не уверен в своих достоинствах. Думаю, еще вопрос, есть ли они у меня. А голос — это, ну… всего лишь голос. Вот и все.

— Какой вы скромный!

— Вовсе нет. Подождите до моего выступления.

Песня очень популярна, поэтому, возможно, мне это сойдет с рук.

Я догадывалась, что Аннабелинда скоро обнаружит, что мы находимся вместе, и была права.

Она торопливо вышла из дома.

— О, вы здесь, Маркус. Доктор Эджертон требовал, чтобы вы не утомлялись.

— Напротив, он велел мне тренировать ногу.

— Он рекомендовал проявлять умеренность.

— Я очень умерен.

— Сколько ажиотажа вокруг концерта! Мне не терпится услышать «Мандалей».

— Я думаю, что буду оправдываться страхом сцены.

— Никто вам не поверит, — сказала я. — Я уверена, что вас ждет большой успех. Никто не ожидает услышать Карузо.

— По-моему, — добавила Аннабелинда, — остальные будут выглядеть полными дилетантами. Вы станете главным номером программы, Маркус.

— Мой страх сцены растет с каждой минутой.

Не будьте слишком высокого мнения обо мне, моя дорогая Аннабелинда.

— У меня на этот счет свое мнение, Маркус.

— Я знаю, но, пожалуйста, не ждите слишком многого. Я пою очень громким голосом, и это почти единственное достоинство.

— Мне так хочется вас услышать, — промолвила Аннабелинда.

— Думаю, мне надо идти, — сказала я. — Осталось еще много дел.

— Увидимся позднее, — беспечно бросила Аннабелинда.

И я оставила их и, поникшая, вошла в дом. Я ошиблась: Маркус не собирался сказать мне что-то важное. Он так серьезно говорил о моем дне рождения, явно показывая, что ждет его, а все свелось к обсуждению его исполнения «Дороги в Мандалей».

Концерт прошел успешно, хотя, пожалуй, отличался нехваткой исполнителей, а не открытием талантов. Но все наслаждались им и тем больше веселились, чем неудачнее были выступления.

«Мандалей» Маркуса имел потрясающий успех, которым он был обязан скорее своей самоуверенности, чем таланту. Однако у него оказался приятный голос, достаточно сильный, чтобы его услышали все в зале, а его изображение темпераментной оперной знаменитости позабавило зрителей.

Исполнялись и другие песни, некоторые из которых появились еще в самом начале века. Зрители очень хорошо приняли «Солдат королевы», хотя они и не отвечали духу времени. Потом последовали «Прощай, Долли Грей», еще одна популярная песня. И кто-то продекламировал «Ганга Дин». Все эти номера вызвали бурю оваций, и присутствующие сошлись на том, что это был незабываемый день.

Я тоже никогда не забуду этот день и Маркуса, сведшего все к легкой болтовне в парке. Я не могла не чувствовать себя в какой-то степени униженной.

Я, как дурочка, вообразила себе то, чего не было.

Через три недели Маркус уехал. Перед отъездом он обедал у нас.

За столом он говорил о том, сколько радости получил от пребывания здесь и что моя мама заслужила медаль за все, сделанное ею.

Было очень весело. Аннабелинда выглядела особенно привлекательной. Она сидела рядом с Маркусом, и я чувствовала, что между ними есть определенная связь.

Как я могла оказаться настолько самонадеянной, чтобы вообразить, что он влюбился в меня? Маркус был светским человеком, и на какое-то время его позабавили моя юность и невинность. Разве он все время не подчеркивал мою наивность и свежесть?

Он хотел, чтобы я сохранила ее, став взрослой.

Почему? Что она могла для него значить? Для Маркуса все было всего лишь праздной болтовней, а я оказалась достаточно наивной, чтобы принять ее всерьез.

За обедом майор беседовал с моим отцом, объясняя ему, что будет работать в военном министерстве.

— Вам придется жить в Лондоне, — сказал отец. — Где вы остановитесь?

— Я присмотрю себе какое-нибудь пристанище.

А в конце недели буду уезжать к родителям. Если меня пригласят, я мог бы наведываться в Марчлэндз посмотреть, как идут тут без меня дела.

— Мы будем рады вам в любое время, — сказала ему мама, — Но я должна вас предупредить, что гостей часто заставляют работать.

— Прекрасно. Но, в свою очередь, я должен предупредить вас, что совершенно ни к чему не пригоден.

— Мы могли бы вас научить, — ответила мама.

— Тогда есть надежда.

— Как чудесно видеть вас здоровым!

— Ну да… но не настолько, чтобы вернуться на фронт.

— Не могу сказать, что это меня очень огорчает.

— В военном министерстве у вас будет интересная работа, — сказала отец.

— Вся эта канцелярская волокита и тому подобное.

— Но вы приобретете опыт.

— Как идут дела в палате?

— Что-то должно произойти. Мы обязаны поскорее выиграть эту войну. Она слишком затянулась.

— Вы имеете в виду, что Асквит уйдет?

— Ллойд Джордж ждет своего часа. Скоро произойдет замена. Я думаю, перед Рождеством Ллойд Джордж отправится во дворец к королю давать присягу.

— Так быстро! Бедный старый Асквит!

— Еще одно Рождество, — сказала мама, — а война по-прежнему идет.

— Она должна скоро кончиться, — сказал отец. — Если бы американцы вступили в бой, я мог бы сказать, что конец войны уже виден.

— А они вступят?

— Возможно.

— Я просто не дождусь ее конца, — сказала мама.

— Он придет… в свое время.

* * *

Через неделю после отъезда Маркуса Аннабелинда объявила, что ее присутствие необходимо в Каддингтон Мэйнор и она считает, что должна туда вернуться.

— Вы прекрасно обойдетесь без меня, — промолвила она.

Я не могла удержаться, чтобы не сказать:

— Поскольку ты посвятила себя почти исключительно майору Мерривэлу, а его больше с нами нет, смею заявить, мы действительно прекрасно обойдемся без тебя.

Аннабелинда самодовольно ухмыльнулась.

— Бедная Люсинда! — сказала она.

Я была рада ее отъезду. Она слишком живо напоминала мне о моем горьком унижении.

В конце октября мисс Каррутерс вышла замуж за доктора Эджертона. Церемония была скромной, а потом в Марчлэндзе устроили небольшой прием.

Мне доставило большое удовольствие видеть мисс Каррутерс такой счастливой. Ее кузина приехала на бракосочетание, и я сразу поняла, почему мисс Каррутерс не горела желанием жить вместе с ней.

Но, несмотря на свой грозный вид, эта леди была весьма любезна и явно не огорчена замужеством родственницы. Таким образом, все оказались в высшей степени довольны.

Новоиспеченная миссис Эджертон помогала в госпитале во второй половине дня, точно так же, как в то время, когда занималась со мной.

— Как все удачно обернулось! — сказала мама. — Интересно, что произойдет с Андрэ?

— Мне бы не хотелось потерять и ее, — ответила я. — Она так хорошо справляется с Эдвардом. Ты думаешь о муже и для нее?

— Я часто думаю о людях, которые занимаются тем же, что она и мисс Каррутерс. Подумай, Андрэ заботится об Эдварде… как большинство нянек о детях, находящихся под их присмотром, и приходит время, когда им приходится столкнуться с фактом, что эти дети не их. Меня интересует, что она собирается делать после окончания войны.

Возможно, вернется в Бельгию?

— Андрэ очень хотела уехать оттуда, — сказала я.

— У нее ведь есть брат. Думаю, она ничего о нем не знает. Это должно очень ее огорчать.

— Она уверена, что он во французской армии.

— С ним могло случиться все, что угодно. Она странная девушка.

— Ты находишь?

— Она кажется такой… довольной.

— Разве это делает ее странной? Она была рада выбраться из Бельгии, ей не хотелось ехать к тетке, и она нежно полюбила Эдварда. Он такая прелесть! Я могу понять, почему она довольна.

— Но она должна тревожиться за брата.

— По-моему, она не была особенно близка ни с кем из своей семьи.

— Я спрашиваю себя, что с ней будет?

— Кто знает, что может произойти с любым человеком?

Мама внимательно посмотрела на меня. Я думаю, что она подозревала о моих чувствах к Мар кусу. Я начала сознавать, что вела себя достаточно наивно. Вероятно, я выдала их.

Шли дни, один очень мало отличался от другого. Теперь без занятий с мисс Каррутерс я проводила в госпитале больше времени. Я много гуляла в лесу и пребывала в глубоком унынии.

Наступил декабрь. Как и предсказывал мой отец, Ллойд Джордж возглавил правительство. Маркус, несмотря на свое обещание, в Марчлэндз не приехал.

Мы отпраздновали в госпитале Рождество, а потом наступил новый, 1917 год. Война все еще шла, и ее конец был виден не больше, чем два года назад.

Дни тянулись медленно. Как я скучала по Маркусу! Думаю, его не хватало многим. Он принес в госпиталь радостное оживление. Конечно, Маркус был прав. Он говорил то, что людям хотелось услышать, и делал их веселыми и счастливыми, ведь они не понимали, что за его словами ничего не стоит. Он почти все обращал в шутку, и это делало жизнь приятной.

Я все время думала о Маркусе Мерривэле в эти долгие и безотрадные зимние дни.

Новости доходили до нас по большей части мрачные. Слабый луч надежды забрезжил в апреле, когда Америка объявила Германии войну. Вскоре на континент должны были прибыть американские войска и начать сражаться вместе с нами.

Все говорили, что враг скоро будет разбит.

В конце апреля пришло известие, сначала испугавшее, а потом обрадовавшее меня. Ко мне в комнату вошла страшно взволнованная мама.

— Как ты думаешь, о чем сообщил Джеральд?

Сюда направляется Роберт. Его ранили в ногу.

Джеральд сказал, что он около двух недель находится в лондонском госпитале. Теперь его состояние позволяет ему поехать долечиваться к нам.

Джеральд считает, что общение с нами пойдет ему на пользу.

— О… это замечательно!

Мама улыбнулась:

— Да. Ты получишь удовольствие от его пребывания здесь. Вы ведь с ним очень близкие друзья, правда? Джеральд сказал, что Роберт не может дождаться, когда, наконец, попадет сюда. Он приезжает завтра.

Мама смотрела на меня с тем пониманием, к которому я привыкла за долгие годы. Она догадалась о моих чувствах к Маркусу, ведь я была настолько простодушной, что выдала их, и ее очень радовало, что мой близкий друг Роберт будет здесь и подбодрит меня.

На следующее утро я встала рано. Мы уже обсудили с матушкой, куда поместим Роберта.

— В одну из палат с четырьмя кроватями, — сказала мама. — Мы должны сделать для него все, что только возможно.

— Как будто мы не делаем этого для каждого!

— Да, но Роберт — это особый случай.

Он появился вскоре после полудня. Увидев его, стоящего на костылях, я почувствовала глубочайшее волнение. Его широкая улыбка осталась прежней, но он похудел, и это подчеркивало то, что Аннабелинда называла несуразностью его облика.

Он стал бледнее и почему-то выглядел беззащитным.

Я подбежала и обняла его.

— Я так рада видеть тебя, Роберт! — сказала я.

— А я тебя!

— Мы так рады твоему приезду!

— Твой дядя сказал мне, что вы обрадуетесь.

— И он был прав.

Из дома вышла мама и поцеловала Роберта.

— Мы в восторге от твоего приезда! — сказала она.

— Можете представить себе мои чувства. Вы обе замечательно выглядите.

— Это потому, что теперь ты в нашей власти.

Мы собираемся обеспечить тебе особый уход, правда, Люсинда?

— Да, — ответила я.

Я почувствовала, что уныние покидает меня.

Особенно радовало то, что ранение Роберта не было тяжелым. Он выходил в парк и не зависел от медицинских сестер. Мы обнаружили, что раненые, которые могли обходиться без посторонней помощи, выздоравливали быстрее других.

Роберт, разумеется, хорошо знал Марчлэндз и говорил, что для него пребывание здесь подобно возвращению домой.

Я повеселела. Присутствие Роберта все изменило. Как замечательно, что рядом находился такой прямодушный человек, как он, человек, которого я понимала, и не сомневалась, что его мысли и слова совпадают.

Я видела, что мама в полном восторге. Ей также не удавалось скрыть свои чувства от меня, как мне от нее. Так что приезд Роберта имел огромное значение для нас обеих.

Днем Роберт обычно сидел в парке. Стояли чудесные весенние дни, теплые и длинные, когда только легкий порыв холодного ветра напоминал, что лето еще не наступило.

Мы часто сидели в парке вместе, но не под явором. Мне не хотелось быть там с Робертом, ведь я все еще слишком хорошо помнила свои недавние разговоры под этим деревом с Маркусом. Я сказала, что предпочитаю скамейку под дубом с другой стороны лужайки.

Мы с Робертом много говорили о прошлом, вспоминая случаи, которые, как мне казалось, я уже забыла, смеялись, давая волю чувству радостного удовлетворения тем, что он в безопасности дома и мы можем быть вместе, как встарь.

Теперь я ждала каждый новый день. Я обнаружила, что Маркус больше не занимает мои мысли.

Только иногда меня охватывали воспоминания, принося боль разочарования, унижения и тоску.

Меня тревожило, что полное выздоровление Роберта могло скорее всего повлечь за собой его возвращение на фронт. Но я научилась жить сегодняшним днем, что было нелегко, но, как я поняла, разумно. Во время войны возникает чувство фатальности. По поведению Роберта я догадывалась, что ему знакомо искусство жить настоящим, а беседуя с ним о полях сражения Франции и Бельгии, я убедилась в этом.

Итак… мне было хорошо в эти дни с Робертом.

Он немного изменился. То, что ему довелось пережить, изменило бы любого. Он стал серьезнее, в нем появилась некая настойчивость непривычное слово для характеристики Роберта. Я имею в виду, что почувствовала в нем твердую решимость наслаждаться моментом.

Он так живо рассказывал обо всем, что я словно слышала оружейные выстрелы, видела рвущиеся вокруг него снаряды. У меня возникало чувство клаустрофобии от окопов… чувство ужаса, когда ты идешь в атаку…

— В каком-то смысле мне повезло, — сказал Роберт. — Большая часть моей работы связана с азбукой Морзе. По какой-то счастливой случайности я мог принимать и передавать сообщения значительно быстрее большинства. Я нашел некий удачный прием… связывать точки и тире с определенными буквами. Я не буду пытаться дать этому объяснение, потому что оно показалось бы совершенно безумным. Но все решили, что я гений в Морзе.

И моя задача заключалась в том, чтобы сопровождать механика, который устанавливал передатчики. Потом я изучал в бинокль местность, обнаруживал, где сосредоточены силы противника… или где установлены орудия… и посылал донесение своим. Все это довольно несложно. Всю тяжелую работу делал Джим, мой механик.

— Ты, как всегда, наговариваешь на себя, Роберт.

— В самом деле, это пустяки, Люсинда. Совсем нетрудно. Мне просто повезло… что я случайно нашел это правило.

— Ты очень умен и придумал его.

— Я его не придумывал. Оно возникло само собой. Поэтому я находился на передовой, когда меня ранили. Все обстояло не так уж плохо. Я смог дождаться, когда наши войска перешли в наступление, и тогда меня отправили в тыл. Потом домой.

Твой дядя Джеральд навестил меня в госпитале.

Он сказал, что не видит препятствий для моего переезда в Марчлэндз. Для меня, Люсинда, это было похоже на приглашение в рай.

— О… не говори так.

— Рай на земле, — поправился он.

— Роберт, как твоя нога?

— Лучше. Хотя, думаю, я никогда уже не буду бегать так быстро, как раньше.

— Значит… ты не вернешься на фронт?

— Во всяком случае, не сейчас.

— Не возвращайся никогда, Роберт. Я просто не смогу вынести этого. Ты так много рассказал мне.

Ты заставил меня увидеть все это. Я буду молиться, чтобы рана на твоей ноге заживала… но медленно и нога полностью пришла в норму, только когда эта проклятая война уже кончится.

Пришло известие, вызвавшее в госпитале переполох: Роберт получил Боевой Крест. Больше всех изумился сам Роберт. Он показал маме письмо, и она сразу позвала меня.

— Только послушай! — воскликнула она. — Роберт — герой. Он получил Боевой Крест.

— Вот это да! — Он находился на нейтральной полосе и посылал донесения о местонахождении противника.

Он был ранен и мог вернуться в часть, но не сделал этого. Роберт остался на посту, продолжая посылать донесения, и благодаря ему, орудия, которые неизбежно уничтожил бы противник, были спасены. Я изложила тебе суть дела. Роберт награждается за мужество.

Я обняла Роберта, поцеловала и заплакала.

— Мне просто ничего другого не оставалось, — сказал Роберт, — Я только продолжал свою работу… вот и все.

— Роберт, прекрати! — скомандовала я. — Ты вел себя замечательно! Ты герой! Ты отправишься в Букингемский дворец, и сам король прикрепит к твоему мундиру орден.

Весь госпиталь праздновал это событие. Роберт был смущен.

— Слишком много шума, — говорил он. — Наверное, это ошибка. В самом деле, я просто посылал донесения…

— И спасал орудия! — воскликнула я. — Перестань, Роберт! Ты герой, и уж мы проследим, чтобы об этом узнали все.

Мне кажется, что его больше радовал наш восторг, чем сама награда. В Марчлэндз прибыли необычайно воодушевленные тетя Белинда с Аннабелиндой.

— Разве не замечательно? Только представить себе, Роберт… — кричала Аннабелинда.

Тетя Белинда сказала:

— Мы пойдем в Букингемский дворец по случаю награждения Роберта. Мы так гордимся им!

— Рада это слышать.

— Ты выглядишь лучше, Люсинда, — промолвила Аннабелинда.

— Спасибо.

— Мне надо о многом тебе рассказать. Нам предстоит длинный разговор… наедине.

Тетя Белинда суетилась вокруг Роберта. Она хотела знать, как его здоровье. Она так обрадовалась, услышав, что он едет в Марчлэндз.

— Я сказала Роберту: «Милая Люси лучше, чем кто-либо, приглядит за тобой. И там будет Люсинда. Вы всегда так дружили». Как замечательно побывать во дворце!

— Не ждите чего-то слишком грандиозного, — сказал Роберт. — Там будет много других награжденных.

— Не притворяйся, что не находишь все это замечательным, Роберт, дорогой. Я так горжусь тобой! Мой малыш Роберт… герой!

— О, мама, пожалуйста…

— Он точная копия своего отца, — сказала тетя Белинда. — Они не умеют показать себя. Ты герой, дорогой. Не забывай, что ты спас орудия. Скоро об этом узнают все.

Роберт принял покорный вид, и мы с ним обменялись улыбками.

Мне тоже хотелось бы пойти с ним во дворец, но, конечно, слишком много людей не могли отправиться туда, а его ближайшими родственниками были дядя Роберт, тетя Белинда и Аннабелинда.

В тот же день состоялся наш разговор с Аннабелиндой. Уже наступил вечер. Аннабелинда всегда любила поболтать перед сном.

Она пришла ко мне в комнату и присела на кровать.

— У меня новость, — промолвила она. — Ты узнаешь ее первая.

— В чем она заключается? — сказала я.

— Я выхожу замуж. Я помолвлена… пока еще неофициально. Должна состояться настоящая помолвка, так хочет его семья, ты понимаешь.

— Помолвлена? — сказала я.

Аннабелинда потупила глаза, словно боясь взглянуть на меня.

— С Маркусом, — сказала она.

— О… поздравляю.

— Спасибо. Об этом еще никто не знает, но тебе я не могла не сообщить. Кроме того, я хотела это сделать сама. Его семья… ты себе не представляешь. Их дом, тот, где живут его родители, похож на замок. Когда мы поженимся, то обоснуемся в поместье. Оно довольно величественное… ты ведь знаешь эти старинные дома.

— Значит, ты очень довольна.

Аннабелинда состроила гримаску:

— Его семейство немного подавляет. Я посетила их со своими родителями. Они пристально изучали меня. Казалось, время обратилось вспять. Все эти старые обычаи. Не могу себе представить, как я буду жить, следуя их правилам.

— Да, — промолвила я. — Я тоже.

— Ну, а Маркус изумителен, — сказала она несколько вызывающе. — И мы будем весело проводить время. Я заставлю его купить дом в Лондоне.

Ему все равно придется это сделать, если он останется в военном министерстве. Все наверняка получится великолепно. Меня пугает только его старомодная семья. Все должно быть точно так же, как испокон веков… согласно этикету. Ты даже представить себе не можешь. Потому что Маркус совсем другой. Разговаривая с ним, никогда не догадаешься, в какой строгости он воспитан.

— Когда вы собираетесь пожениться?

— Ну, сначала надо объявить о помолвке. Я прошла только первое испытание. Думаю, за ним последуют другие. Они хотят знать все о моей семье. Маркус сказал, что я уже очаровала его отца и он сумеет убедить мать. Со мной будет все в порядке. Ты же знаешь как респектабелен папа.

Он выдержал проверку, и социальную, и финансовую.

— А твоя мама?

— Ты ведь знаешь, какой она может быть очаровательной.

— А ты?

Аннабелинда приняла самодовольный вид, и я спросила:

— Ты уже сказала Маркусу?

— О чем?

— О своем прошлом?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, Аннабелинда. Я имею в виду Эдварда.

Она стала пунцово-красной.

— Как ты можешь быть настолько злой, когда я так счастлива? раздраженно спросила она.

— Значит, ты ему не сказала?

— Как я могла бы?

— Ты не считаешь, что он должен знать?

— С этим покончено. Это было всего лишь недоразумением.

— Но есть Эдвард.

— Он просто маленький мальчик, привезенный тобой из Бельгии. Такое случается во время войны.

Его родители погибли, и ты взяла его себе. Твоя семья усыновила его, чтобы исполнить обещание, которое ты дала его умирающей матери. Все… логично.

— Я подумала, что ты, возможно, считаешь себя обязанной рассказать о своем прошлом будущему мужу.

— Как бы я смогла? Люсинда, никогда не говори со мной об этом. Я сразу становлюсь такой несчастной. Думаю, ты просто завидуешь.

— Нет. Мне не хотелось бы иметь на своей совести подобный секрет, и я не могу завидовать тому, у кого он есть. Но он не на твоей совести по той простой причине, что у тебя ее нет.

Я говорила с яростью. Я сама не знала, был ли мой гнев вызван ее предстоящим браком с Маркусом или ее полным безразличием к Эдварду.

Аннабелинда встала и направилась к двери.

— Я не хочу больше говорить с тобой. Я думала, что тебе будет интересно узнать о моей предстоящей свадьбе. Я думала, ты обрадуешься, что я сообщила тебе первой. — Она обернулась и, глядя на меня, умоляюще сказала:

— Люсинда, ты ведь не скажешь?..

— Конечно, нет. Я не сделала этого до сих пор, разве не так? А я знаю обо всем очень давно.

— По-моему, это бы все испортило.

— Я уверена, что Маркус способен понять тебя.

— Все дело в его семье. Я была удивлена. Я никогда не подумала бы, что он может чего-то испугаться. Но он трепещет перед своими родителями. Они должны одобрить его выбор. Думаю, они лишили бы его наследства. Аннабелинда взмахнула рукой. — Да, лишили бы, если бы он совершил что-то, нарушающее традиции его семьи.

— Например, женился на девушке, у которой есть незаконный ребенок?

— В твоем изложении это звучит ужасно.

— Это ужасно для бедного маленького Эдварда.

— Ну, этого не случилось. И мой дедушка Бурдон не считал, что произошло что-то необыкновенное. Он сказал, что такие вещи происходят в семьях сплошь и рядом, только все об этом помалкивают. Люсинда, обещай мне, что будешь молчать…

— Обещаю. Я молчала раньше, и, возможно, все обернулось к лучшему. Эдвард счастлив здесь.

У него хороший дом, и с ним все будет в порядке.

— Значит, все счастливо утряслось, правда?

Малышу хорошо. А только это и имеет значение.

— Да, — сказала я, — думаю, да.

Аннабелинда опять развеселилась, и я даже пожалела о том, что наговорила ей.

Она подошла и поцеловала меня.

— Я знаю, что всегда могу положиться на тебя, Люсинда.

После ее ухода я не могла не думать о Маркусе.

Такой поворот событий не удивил меня.

Я спрашивала себя, действительно ли был момент, когда он относился ко мне серьезно. Что касается Аннабелинды, я подозревала, что она проживет беззаботную жизнь.

Она не испытывает угрызений совести ни из-за своей тайны, ни из-за своего отвергнутого ребенка просто потому, что обладает даром отгораживаться от всего, пагубного для нее.

Аннабелинда могла убедить себя, что ничего и не происходило, пока кто-то вроде меня не напомнил бы ей об этом.

Через две недели в газетах появилось сообщение о помолвке майора Мерривэла и Аннабелинды Дэнвер.

В положенное время Роберт отправился во дворец получать свой орден в сопровождении тети Белинды, дяди Роберта и Аннабелинды.

А потом он вернулся в Марчлэндз. Приезжал какой-то лондонский журналист, и в газете появилась статья с фотографиями о геройском поступке Роберта.

Я подумала, что Роберт прекрасно смотрится в своей форме с орденом на розовато-лиловой с серебром лентой, прикрепленным к мундиру. Не вызывало сомнения, что его семья чрезвычайно им гордится. В глазах дяди Роберта стояли слезы, а тетя Белинда прямо-таки сияла.

Она была очень довольна. Ее сына наградили орденом за мужество, а ее дочь, — даже не участвуя в лондонском светском сезоне, невозможном во время войны, — была помолвлена с исключительно подходящим женихом.

В конечном счете война оказалась не таким уж плохим временем для тети Белинды и ее семьи.

 

РАЗОБЛАЧЕНИЕ

На несколько дней в Лондон я приехала, как делала это время от времени. После замужества мисс Каррутерс я проводила больше времени в госпитале, и на этот раз мой приезд вызвала необходимость договориться об отправке в ближайшее время группы раненых из одного крупного госпиталя в Марчлэндз. К тому же мне хотелось сделать кое-какие покупки.

Было приятно побыть с отцом, собиравшимся вернуться на конец недели в Марчлэндз вместе со мной. В эти дни он казался очень озабоченным. Я понимала, что у него много проблем, и, думаю, его радовала возможность спокойно пообедать со мной наедине. Теперь он в некотором отношении более оптимистично смотрел на ход войны. Он сообщил мне, что первые американские военные части ожидаются в июне.

— Это деморализует противника, — сказал он. — И, конечно, с их помощью дело пойдет.

— Ты считаешь, что конец уже виден?

— Ну, не то чтобы виден. Но, может быть, он уже за поворотом. К сожалению, меня беспокоит одна вещь.

Отец сидел, кусая губы, а я ждала продолжения.

Потом он многозначительно посмотрел на меня и сказал:

— Что-то где-то не так. Секреты, наиважнейшие секреты, становятся известными врагам.

— Каким образом?

Он пожал плечами.

— Всегда есть шпионы. Даже в мирное время, а когда идет война, хотя им сложнее действовать, они активизируются. Но в последнее время…

Помнишь, что произошло с Милтон Прайори?

— Вы так и не выяснили, как это случилось?

Отец покачал головой:

— Нет. Однако уверен, что кто-то ознакомился с хранившимися у нас дома документами. Это выбивает меня из колеи. Но нам остается только проявлять бдительность: некоторые из этих людей дьявольски умны.

— Скорее бы все это кончилось. Вот было бы здорово!

Он согласился со мной.

На следующий день в доме появился один из конюхов Марчлэндза Том Грин.

Я страшно удивилась, увидев его, и на минуту подумала, что случилось что-то ужасное.

Наверное, это отразилось на моем лице, потому что он поспешно сказал:

— Мисс Люсинда, в Марчлэндзе все в порядке.

Просто приходила какая-то женщина. Она казалась ужасно расстроенной и хотела передать вам письмо, а поскольку я собирался в лондонский госпиталь по поручению миссис Гринхэм, то подумал, что, как говорится, могу убить сразу двух зайцев.

— Женщина?

— Да, мисс. Она была чем-то очень огорчена… в расстроенных чувствах. Она спросила вас. Не хотела говорить ни с кем другим. И просто пришла в отчаяние, услышав, что вас нет.

— Она назвала себя?

— Нет, мисс. Сказала только, что ей нужна мисс Люсинда Гринхэм, а узнав от меня, что неизвестно, когда вы вернетесь, захотела оставить вам записку. Я дал ей бумагу и конверт, в который она положила записку. Принесенное письмо и записку женщина просила отдать вам, как только вы появитесь. Я обещал. Мне было очень жаль ее. Поэтому я воспользовался случаем…

— Дайте мне эти письма.

Том пошарил в кармане и извлек их. На одном конверте стояло мое имя и было написано «Лично.

Срочно». Мне не хотелось читать письмо под любопытствующим взглядом конюха, поэтому я лишь сказала:

— Спасибо.

И поднялась в свою комнату.

Одно письмо, довольно объемистое, было адресовано майору Мерривэлу. Я вскрыла другой конверт, на котором было написано мое имя, и вынула записку. Наверху стоял обратный адрес: 23, Аделаид Виллас, Мэнд Вэил, Лондон. Я прочитала ее.

«Дорогая мисс Гринхэм!

Не знаю, правильно ли я поступаю, но я должна это сделать.

Не окажете ли Вы любезность и не передадите ли письмо майору Мерривэлу? Он ведь лечится в Вашем госпитале и Вы должны знать его. Я рассчитывала увидеть Вас и объяснить все. Но Вас не было, а я не хочу доверять это письмо никому другому.

Я видела в газете Вашу фотографию, вместе с джентльменом, которого наградили орденом, и там было немного о госпитале. Я сразу подумала, что Вы именно тот человек, который мог бы понять меня и помочь мне: у Вас очень доброе лицо.

Не могли бы Вы как можно скорее отдать это письмо майору Мерривэлу? Надеюсь, что не будет слишком поздно…

Искренне Ваша,

мисс Эмма Джонс.»

Некоторое время я сидела, держа письмо в руках и задавая себе вопрос, что это все может означать.

Разве конюх не сказал ей, что майор Мерривэл уже покинул госпиталь? Конечно, нет. Она не упоминала его имя. Она просто спросила про меня.

Очевидно, что ей не хотелось просить кого-нибудь другого передавать Маркусу послание. Оно должно было быть очень важным, если женщина могла довериться только мне… потому что у меня доброе лицо!

Все выглядело очень загадочно.

Конечно, я должна без промедления передать письмо майору Мерривэлу. Но я не имела понятия, где он. Я слышала, что он подыскал себе временное пристанище в Лондоне, но не знала адреса. И я никогда не знала, где находится его загородный дом.

Аннабелинда могла бы помочь мне. Но разумно ли было давать ей это письмо?

Я перечитала записку: «23, Аделаид Виллас, Мэнд Вэил».

Поскольку я находилась в Лондоне, то могла пойти туда. Я объяснила бы мисс Эмме Джонс, что майор уже не в госпитале и я не знаю, как с ним связаться, если только она не захочет, чтобы я передала письмо его невесте.

Эта идея все больше начинала мне нравиться, потому что, должна сознаться, мне очень хотелось узнать, о чем идет речь.

Поэтому этим же утром я взяла кэб до Менд Вэил.

Аделаид Виллас представляла собой симпатичный полукруг из маленьких домов, похожих друг на друга и не лишенных очарования. Я постучалась в один из них, под номером 23. Дверь открыла женщина лет тридцати, и я сразу догадалась, что это и есть мисс Эмма Джонс.

— Мисс Эмма Джонс? — спросила я.

Женщина кивнула, пристально глядя на меня, и я поняла, что она узнала меня. Видимо, на той фотографии, где мы были засняты вместе с Робертом местным корреспондентом, приехавшим написать маленькую заметку о его награждении, я вышла очень похоже.

— Я Люсинда Гринхэм, — продолжала я.

— О… пожалуйста, входите.

Я вошла в маленькую прихожую. Она открыла дверь, и я очутилась в комнате, несомненно, служившей гостиной, опрятной и тщательно прибранной.

Женщина предложила мне сесть, и я сразу же сказала:

— Я пришла, потому что попала в затруднительное положение. Дело в том, что майор Мерривэл уже покинул марчлэндзский госпиталь. Я решила, что раз уж нахожусь в Лондоне, то лучше всего прийти к вам. Я не совсем уверена, как мне поступить…

Женщина молча смотрела на меня.

— Ситуация затруднительная, — промолвила Эмма Джонс. — Мне бы и в голову не пришло написать майору Мерривэлу, не будь Дженни так больна. Видите ли, ей осталось недолго жить.

— Дженни?

— Это моя сестра. Я забочусь о ней и о детях.

— И вы хотели?..

Эмма Джонс нахмурила брови.

— Вы так добры, что пришли, — продолжала она. — Спасибо. Я знала, что вы добрая. И я подумала, что, если я смогу увидеться и поговорить с вами, все будет в порядке. Вы передали бы ему письмо, и никто бы не узнал… если вы понимаете, что я имею в виду.

— Мы подошли к главному, — ответила я. — Думаю, что могла бы помочь больше, если бы знала, о чем идет речь.

— Ну, видите ли, я всегда жила с ними. Дженни — она моя сестра. Она немного моложе меня… на восемь лет. Она всегда была такой хорошенькой. Я заботилась о ней после смерти нашей матери. Она всегда была для меня как бы моим ребенком. Я даже не уверена…

— Вы считаете, что лучше не говорить мне об этом?

— Я в такой растерянности. Я в самом деле хочу, чтобы она повидалась с ним перед смертью.

— Смертью?

— Ей осталось недолго. Чахотка. Я этого ждала. Дженни уже несколько лет чувствовала слабость. Остаются малыши. О, я знаю, что они не пропадут. Просто Дженни хочет увидеть его перед смертью.

— Я постараюсь помочь. Я не знаю, где живет майор, но могу выяснить. Но из-за всей этой секретности я решила, что должна сначала встретиться с вами.

— Не знаю, что сказать еще… Молодая леди, на которой он собирается жениться… Видите ли, я не знаю, правильно ли это. Я не хочу огорчать майора. Он так добр. Если Дженни решит, что доставляет майору неприятности, это ее доконает.

Понимаете, она любит его. Ни люби она его, этого никогда бы не случилось. И он всегда так хорошо относился ко всем нам.

— Меня интересует только одно, чем я могу помочь. Если бы вы рассказали мне…

Женщина колебалась, но потом приняла решение.

— Хорошо, — сказала она. — Дженни работала горничной в одном шикарном загородном доме.

Майор гостил там. Увидел ее, и дело с концом. С самого начала он не темнил, и Дженни, которая знала, как это бывает, все сразу поняла. Она сама так решила и никогда об этом не жалела. Он купил ей этот дом, и, когда родился Мартин, я стала жить вместе с ней. Нас всех это устраивало. А потом появилась Ева. Это была счастливая маленькая семья. Мы жили хорошо. Никогда не возникало никаких проблем из-за отсутствия денег. Они всегда поступали регулярно, без всяких проволочек. О, майор хорошо относился к нам. Дарил подарки и все такое прочее. Дженни была счастлива. Она всегда знала, что о его женитьбе не может идти речь, и довольствовалась тем, что имела.

— Понимаю, — сказала я.

— Меньше всего Дженни хотелось бы беспокоить майора, ведь он так добр к ней. Но ей долго не протянуть, и, если бы он узнал это, то стремился бы увидеться с нею не меньше, чем она с ним. Она понимает, что дети будут обеспечены… но хочет в этом удостовериться.

— Да, конечно.

— И если кто-нибудь узнает, если это выплывет наружу, она никогда не простила бы мне. Я прочитала в газете о его помолвке и подумала… ну, я должна что-то предпринять.

— Мне пришла в голову одна мысль, — сказала я. — Не понимаю, почему я не додумалась до этого раньше. Ведь мой дядя связан с ним по службе.

Он почти наверняка знает лондонский адрес майора. Сейчас дядя в Лондоне ненадолго, но я могу встретиться с ним. И, если вы хотите, чтобы я передала письмо майору, я это сделаю.

— О, да, да, я вам доверяю.

— Тогда я так и поступлю.

— Спасибо. Бедная Дженни! Она не жалуется, но увидеть Маркуса Мерривэла — ее самое заветное желание. Она просто хочет поблагодарить его за то счастье, которое он дал ей, и сказать, что она ни о чем не жалеет. И ей хочется быть уверенной насчет детей. Мне кажется, что теперь, когда скоро его свадьба, у него, как и у нее, нет сожалений о прошлом…

Дверь открылась, и в комнату заглянул мальчик, на вид ему было лет восемь или девять.

— Все в порядке, Мартин, — сказала мисс Эмма Джонс. — А где Ева?

В дверь просунулась голова очень хорошенькой маленькой девочки.

— Будьте послушными детьми, бегите отсюда.

Я скоро приду к вам.

Дети смотрели на меня с явным интересом, как и я на них. Мне показалось, что они похожи на Маркуса.

Дверь за ними закрылась, и я, поднявшись, сказала:

— Если мне удастся узнать адрес у моего дяди, я передам письмо и извещу вас об этом. Думаю, что майор придет навестить вас.

— Мы уже давно не видели его. С самого начала войны он был на фронте, а потом попал в госпиталь. С деньгами не было никаких задержек.

Они вносятся на счет в банке. Этим занимаются какие-то поверенные. Но я не знаю их адресов. Я не знала, куда обратиться. Вы так помогли нам, мисс Гринхэм.

— Ну, если мне не удастся связаться с дядей, я могла бы спросить его адрес… у невесты. Но, вероятно, вам бы этого не хотелось?

— О нет, мисс Гринхэм. Я не хотела бы, чтобы она знала о Дженни…

Я прекрасно все понимала и сказала:

— Хорошо, я сообщу вам, как будут обстоять дела. И если я смогу узнать адрес, то передам письмо лично в руки майору Мерривэлу.

Я простилась с Эммой Джонс и пошла домой, размышляя над иронией судьбы, по которой и невеста, и жених имели детей, существование которых они скрывали друг от друга.

* * *

Я немедленно отправилась к дяде Джеральду.

Как я и ожидала, его не было дома, но тетя Эстер очень помогла мне.

— Конечно, — сказала она. — Я дам тебе адрес Маркуса. Сейчас он в Лондоне, но, по-моему, когда удается вырваться, часто уезжает на конец недели в деревню… Или к Дэнверам. Все эти приготовления к свадьбе… Я думаю, он очень доволен, да и Аннабелинда устроила свою жизнь. Вот тебе адрес.

Тетя Эстер была весьма практичной женщиной, к счастью, не наделенной большим воображением, а такие люди в некоторых случаях чрезвычайно полезны. Она не задавала щекотливых вопросов, как сделали бы некоторые на ее месте, и очень скоро я уже направлялась по лондонскому адресу Маркуса.

Я не надеялась застать его, и так оно и случилось, поэтому я оставила ему записку с просьбой немедленно связаться со мной или сообщить, где я могу увидеть его, потому что у меня есть к нему дело, не терпящее отлагательств.

Маркус появился около пяти часов. Я приняла его в гостиной. Он стал еще красивее, чем я его помнила, а легкое прихрамывание не вредило его привлекательности. Маркус смотрел на меня, словно я была тем единственным человеком в мире, которого ему хотелось увидеть больше всего.

— Люсинда! — сказал он. — Какое удовольствие видеть вас! Я не могу выразить, в какой восторг я пришел, получив вашу записку.

— Я рада, что вы пришли. У меня к вам дело чрезвычайной важности.

Меня потрясло, с каким спокойствием он воспринял мое сообщение.

— А вот письмо, которое я должна вам передать.

Маркус взял его, взглянул и положил в карман.

— Я думаю, что это нельзя откладывать, — сказала я. — Мисс Эмма Джонс в большой тревоге.

— Понимаю, — сказал он, — Я сразу же займусь этим.

— Тогда мне лучше вас не задерживать.

Маркус казался несколько огорченным, и я напомнила себе, что на самом деле ему не настолько уж хочется быть со мной. Все это лишь игра. Я не должна никогда больше позволять обманывать себя.

— А как поживаете вы, Люсинда? — сказал он, делая ударение на слове «вы».

— Спасибо, хорошо. Я рада, что вы полностью выздоровели.

— Да, но мне не разрешают вернуться на фронт.

Я застрял здесь, в Лондоне.

— Я думаю, что многие этим довольны.

— Включая и вас, Люсинда?

— Естественно, приятно думать, что твой друг находится в безопасности.

— Я слышал, что у вас в госпитале Роберт Дэнвер.

— Да. Его тоже ранили в ногу.

— И вы надеетесь, что благодаря этому он тоже будет некоторое время в безопасности?

— Конечно.

— Он доблестный герой, не так ли?

— Он очень смелый человек, и я рада, что его храбрость оценили.

— Всегда хорошо, когда люди получают по заслугам.

Маркус скорчил легкую гримасу, и я не могла удержаться от улыбки.

— Думаю, что вам необходимо немедленно прочитать письмо, — сказала я.

— Вы извините меня, если я прочитаю его сейчас?

— По-моему, вы должны это сделать.

Он сел и разорвал конверт. Я наблюдала за ним во время чтения.

На его лице ничего не отражалось. Я не могла понять, какие чувства он испытывал. Маркус был превосходным актером.

— Если вы чувствуете, что должны уйти…

— Какая вы чуткая! Я думаю, что должен уйти.

Какое разочарование, что наша встреча была столь короткой! — Маркус взял мои руки в свои и пытливо посмотрел мне в лицо. — Но мы будем встречаться… часто. Мы так давно не виделись.

— Вы будете заняты, — напомнила я ему. — Свадьба требует много приготовлений.

— Я часто думаю о вас, Люсинда.

— О, правда? Ну, я желаю вам счастья и надеюсь, что все будет так, как вы хотите.

Майор Мерривэл уходил с явной неохотой, и я спрашивала себя, насколько это искренне.

На следующее утро я отправилась в Менд Вэил.

Мисс Эмма Джонс открыла дверь и пригласила меня войти.

— Вы были так добры, — сказала она. — Я знала, что могу положиться на вас.

— Я не сомневаюсь, что он придет, — сказала я.

— О, он уже приходил вчера вечером.

— Наверное, сразу же после того, как я отдала ему письмо. Я узнала его адрес от моей тети и немедленно пошла к нему.

— Спасибо. Спасибо. Не могу выразить, сколько счастья принес Дженни его приход. Теперь она умрет спокойно. Он также повидал детей. Он всегда хорошо к ним относился. Он уверил Дженни, что все будет в порядке. Об их будущем позаботятся, и нам не о чем тревожиться. Он такой добрый… такой милый человек. Не знаю, как вас и благодарить, мисс Гринхэм. Я знала, что вы поможете.

Я знала, что мне не надо будет ни о чем беспокоиться, если удастся увидеть вас и все вам объяснить.

— Я так рада, что смогла помочь!

— Дженни теперь мирно спит. Она благословила его и сказала, что надеется, он будет счастлив в браке. Она сказала, что его невеста — самая счастливая женщина в мире. Бедная Дженни, она так любила его! Я знаю, что теперь она умрет счастливой. Я слышала ее смех. Она знает, что все еще небезразлична ему, а она всегда понимала, на что могла рассчитывать. Еще раз спасибо, мисс Гринхэм за все, что вы сделали.

— На самом деле это очень немного.

— Вы никогда не поймете, насколько много.

Я ушла из Менд Вэил, получив еще один урок о человеческой натуре.

Я подумала, что бы сказали люди, узнав о Маркусе и его тайной семье, спрятанной в Менд Вэил.

Но сколько счастья дал он этой семье. Я поняла, что такое настоящая бескорыстная любовь. Дженни Джонс была готова оставаться любовницей Маркуса, она была счастлива тем, что он мог ей дать, и довольствовалась этим. Она очень любила его.

Я узнала кое-что и о Маркусе. Он оказался поверхностным человеком, но, безусловно, знал, как внушить преданную любовь. Мне пришло в голову, что все мы — сложные личности и никто из нас не вправе судить других.

Через несколько дней я получила от Маркуса письмо.

«Моя дорогая Люсинда!

Было очень любезно с Вашей стороны стать посредницей в этом деле! Именно Вы могли отнестись к нему с пониманием. Спасибо за Ваши хлопоты. Мы, все Вам очень благодарны. Вы вели себя в высшей степени доброжелательно и тактично… подтвердив мое мнение о Вас.

Надеюсь, у Вас все всегда будет хорошо. Аннабелинда сказала мне, что для Вас большая радость, что ее брат находится рядом с Вами.

Она объяснила мне, какая искренняя и огромная дружба связывает Вас с ним.

Надеюсь Вас скоро увидеть.

Восхищающийся Вами, как всегда,

Маркус.»

Я подумала, насколько типично для него это письмо. В возникшей ситуации с его тайной семьей он вел себя так, словно в этом не было ничего особенного, и его нисколько не смутило, что я посвящена в этот секрет. Кто, кроме Маркуса, смог бы настолько хладнокровно отнестись к тому, что его связь выплыла наружу?

Я обнаружила, что все еще думаю о нем с нежностью.

 

ЧЕЛОВЕК В ЛЕСУ

В июле 1917 года Аннабелинда и Маркус поженились. По этому случаю я вместе с родителями, тетей Селестой и Робертом отправилась в деревню к Дэнверам.

Нас встретила тетя Белинда, с трудом сдерживающая волнение. Не возникало сомнения, что именно такого брака она и добивалась для Аннабелинды.

— Родители Маркуса прибудут накануне церемонии, — сказала она. Думаю, через день они уедут. Мне кажется, Маркус слегка трепещет перед ними. Аннабелинда говорит, что все еще чувствует себя под их наблюдением. Но ведь после свадьбы они мало что смогут сделать, правда? Не сомневаюсь, что они будут очень милыми гостями. Им очень понравился Роберт-старший… и младший тоже. Эти двое ладят с большинством людей. В любом случае род Дэнверов такой же древний. Мы чисто случайно стали не герцогами, а всего лишь баронетами.

— На твоем месте я бы не обращала внимания на такую ерунду, — сказала мама.

— Кто обращает внимание, Люси? Только не я.

Неудачи исключены. Как только обручальное кольцо окажется на пальце у моей дочери и брачный контракт будет подписан и скреплен печатью, вопрос закрыт. И, по крайней мере, Маркус прелесть. Мы все его обожаем. Почти сразу же после церемонии они отправятся в путешествие на медовый месяц.

Жаль, что они не могут поехать в какое-нибудь романтическое место, наподобие Флоренции или Венеции. Но приходится выбрать Торки… а потом Маркус должен вернуться к работе. Война — это такая скука. Она все портит.

— Да, — сказала мама. — Человеческие жизни и даже медовые месяцы.

— Все та же прежняя Люси. Но, несмотря ни на что, венчание — такое развлечение. Подождите, вы еще не видели свадебное платье Аннабелинды.

— Уверена, что оно великолепно, — сказала мама.

Приехали родители Маркуса. Его отец вел себя очень галантно, и, без сомнения, его совершенно очаровала тетя Белинда, приложившая для этого немало усилий. Мать Маркуса была скорее любезна, чем сердечна, и я сразу догадалась, что именно она так настойчиво напоминала своей семье о древности их рода и о том, что «положение обязывает».

Я мимоходом задала себе вопрос, как бы она отреагировала, узнай, что Аннабелинда сошла со стези добродетели. У меня возникло чувство, что она всеми силами постаралась бы помешать этой свадьбе, а ей наверняка очень многое было под силу. В церкви я сидела рядом с Робертом. Я смотрела, как Аннабелинда шла по проходу между рядами под руку с сэром Робертом. Ее отец был высок и внушал огромную симпатию излучаемой им доброжелательностью ко всему миру, которую я всегда ощущала, потому что ее унаследовал его сын. Что до Аннабелинды, то она была потрясающе красива в белом атласном платье с кружевами и с флердоранжем в волосах.

Обряд венчания начался. Я смотрела, как Маркус надевает кольцо на палец Аннабелинды. Я слушала их брачные обеты. И я не могла удержаться и не представить себя на ее месте.

— Так приходит опыт, — сказала бы мама. — Извлеки из этого урок.

Я извлекла урок, что никогда не должна больше обманывать себя.

Раздались звуки свадебного марша, и Маркус и Аннабелинда, — без сомнения, одна из самых красивых пар, когда-либо венчавшихся в этой церкви, — шли по проходу с удивительно счастливыми лицами.

Потом мы вернулись в дом Дэнверов.

Все поздравляли тетю Белинду, восторгаясь венчанием и красотой жениха и невесты. Молодые разрезали пирог… Аннабелинда держала нож, а Маркус помогал ей, потом пили шампанское из дэнверовских подвалов. Произносились тосты.

Рядом со мной стояла тетя Селеста.

— Разве они не очаровательны? — сказала она. — Как раз такими и должны быть жених и невеста.

Я бы хотела, чтобы мой брат был с нами и видел их.

— Интересно, что сейчас делает Жан-Паскаль?

Тетя Селеста покачала головой.

— Вы ничего не слышали? — спросила я.

Она опять покачала головой:

— Новости приходят не часто. Ничего неизвестно. Думаю, Жан-Паскаль и герцогиня по-прежнему живут в своем замке.

— Уже почти три года, как началась война. Я не могу поверить в это.

Тетя Селеста кивнула:

— Я почувствовала огромное облегчение, когда вы с Аннабелиндой сумели вернуться домой.

— Да, благодаря Маркусу.

— А как романтично все обернулось! Эти заставляет меня думать о брате. Как было бы замечательно, если бы он мог сегодня присутствовать здесь!

Подошел Роберт.

— Ты выглядишь печальной, — сказал он. — Почему в свадьбах всегда есть что-то грустное?

— Они пробуждают в людях столько воспоминаний, — ответила я.

— Да, наверное. Позвольте мне наполнить ваши бокалы.

Роберт сделал знак лакеям, а тетя Селеста задумчиво смотрела перед собой, думая о находящемся где-то во Франции брате.

Тосты окончились, новобрачные отправились в Торки. Роберт предложил мне:

— Здесь жарко. Слишком много людей. Давай выскользнем наружу.

Я с радостью согласилась, и мы пошли в парк.

— Как здесь красиво! — сказала я.

— Тебе нравится, правда?

— Всегда нравилось. Я любила приезжать сюда с детства. Ты всегда был мил со мной, Роберт. Хотя я значительно младше тебя, ты никогда не напоминал мне об этом, как Аннабелинда, которая только это и делала.

— О, кто обращает внимание на Аннабелинду?

— Я. Она на два года старше меня и никогда не позволяла мне забыть об этом.

— Ну, теперь ты уже достаточно взрослая, чтобы не беспокоиться об этих двух годах. — Роберт стоял неподвижно, глядя перед собой. — Есть что-то особенное в родном доме, — сказал он. — Каким-то образом он становится частью тебя самого.

— Я знаю.

— Этот загон вон там. Бывало, я ездил по кругу на моем пони, чувствуя себя отчаянным смельчаком. Никогда не забуду дня, когда мне впервые позволили натянуть поводья. А там старый дуб.

Как-то раз я влез на него. Я совершил какую-то провинность и считал, что здесь меня не смогут найти.

— Не поверю, что ты когда-нибудь мог сделать что-то дурное.

— О, прошу тебя, — сказал Роберт. — Ты заставляешь меня выглядеть слишком благонравным. Могу тебе сказать, что у меня всегда были неприятности с няней Олдридж.

— Ну, уверена, самые невинные шалости.

— Ты смеешься надо мной.

— Все равно, ты хороший и всегда был таким.

На тебя можно положиться… не то что на Аннабелинду.

— Ты имеешь в виду, что я скучен.

— Почему люди считают, что хороший и скучный — это синонимы?

— Потому что часто так из вежливости называют прозаичного человека.

— Получающего награды на полях сражений?

— Это произошло случайно. Множество людей заслужили их, но не были замечены.

— Не хочу слушать такие слова. Ты никогда не был скучным, и я всегда радовалась твоему появлению.

— Люсинда, ты выйдешь за меня замуж?

Я молчала, и он продолжал:

— Я всегда этого хотел. Я знаю, что обе наши семьи придут в восторг.

Я не находила ответа. Я не могла притворяться, что это для меня неожиданность, ведь между нами всегда существовали особые отношения, но день свадьбы Аннабелинды, когда я призналась себе, что испытывала раньше нежные чувства к новобрачному, не подходил для такого разговора.

Я услышала свой запинающийся голос:

— Роберт… Я не думала…

— Понимаю, — сказал он. — Ты хочешь все обдумать. Замужество серьезная вещь.

Я все еще молчала. Выйти замуж за Роберта!

Все было бы приятно, уютно. Я буду жить в этом прекрасном месте. Моя мама очень обрадуется. Как и большинство знавших Роберта, она любила его.

Аннабелинда станет моей родственницей. Странно, что эта мысль мелькнула у меня одной из первых.

— Я знаю, что нравлюсь тебе, Люсинда, — сказал Роберт, — Я имею в виду, что ты-то не находишь меня скучным.

— Выбрось эти глупости из головы. Ты не скучен, и я очень, очень люблю тебя.

— Но… — грустно промолвил он.

— Просто это слишком неожиданно.

Его лицо озарилось улыбкой.

— Я действовал без подготовки? Я просто совершил грубый промах. Поверь мне.

— Нет, Роберт. Дело не в этом. Просто я еще не готова.

— Оставим это. Забудь мои слова. Мы поговорим об этом в другой раз.

— Да. Ты же знаешь, что я всегда счастлива быть с тобой. Я так обрадовалась, когда ты приехал в Марчлэндз. Но только сейчас…

— Ты не должна ничего объяснять.

Я повернулась к нему и обняла его, и на несколько секунд он прижал меня к себе.

— Роберт, — сказала я, — дай мне немного времени, пожалуйста.

— Хорошо… Я не сказал тебе одну вещь.

— Какую?

— В ближайшие три недели я должен пройти медицинскую комиссию.

— Что это значит? — в тревоге спросила я.

— Они определят, насколько я годен к военной службе.

— Не могут же они снова послать тебя на фронт!

— Посмотрим.

Несколько гостей вышли в сад, и к нам присоединилась тетя Селеста.

Я чувствовала себя очень обеспокоенной и выбитой из колеи. Мне было невыносимо думать, что Роберт покинет Англию.

У меня отлегло от сердца, когда прохождение Робертом медицинской комиссии пришлось отложить. Возникли небольшие сложности с его ногой.

По мнению доктора Эджертона, ей требовался покой, и медицинская комиссия согласилась подождать еще несколько недель.

Эдварду уже исполнилось четыре года. Я не знала точную дату его рождения, но мама предложила считать ею четвертое августа. В этот день Британия объявила войну Германии.

— Пусть он напоминает нам о чем-то приятном, а не только обо всем этом ужасе, — сказала мама.

Эдвард подрос. Он был полон энергии, довольно разговорчив и забавен. Мы все считали его исключительно смышленым ребенком.

Эдвард любил ходить в гости. Он уже побывал на нескольких днях рождений у ребятишек, живущих по соседству, а теперь пришла его очередь.

Мы пригласили десять детей, испекли торт, в который вставили четыре свечи, и придумали развлечения для ребят.

Эдвард любил Андрэ, но, мне кажется, что ко мне он испытывал совсем особые чувства. Я всегда стремилась уделять ему как можно больше времени. Несмотря на то что за мною в детстве ухаживала замечательная няня, родители всегда оставались самыми близкими мне людьми. Мне хотелось быть таким же человеком для Эдварда. Мне хотелось возместить ему то, чего он лишился из-за бегства своей бессердечной матери и гибели любящей приемной матери. Я не хотела, чтобы ему чего-то недоставало в жизни.

Я обычно читала Эдварду вечером перед сном какую-нибудь сказку и знала, что он с нетерпением ждет этого.

Андрэ говорила:

— Он любит меня как свою няню, но вас как свою мать.

— Бедный малыш! — сказала я. — Как это все печально для него!

— Не ждите, что я буду жалеть его! — резко возразила Андрэ. — Я считаю Эдварда одним из счастливейших детей. Вот он, имеющий все… окруженный любовью. У него есть ваша мать, вы, я… и слуги, которые души в нем не чают и избаловали бы его, если бы я не приглядывала за этим.

— Потому что он просто прелесть.

Я понимала, что она думает о своем собственном детстве, которое было совсем другим. Бедняжка Андрэ! Меня очень радовало, что, живя с нами, она уже не казалась такой несчастной.

День рождения Эдварда праздновали в большой комнате. Совсем недавно я занималась в ней с мисс Каррутерс. Книги сложили в стенной шкаф, на большой стол, покрытый чернильными пятнами, постелили белую скатерть и расставили на нем джемы, блюда с пирожными и пшеничными лепешками. На самом почетном месте красовался именинный торт.

Все получили огромное удовольствие, когда Эдвард пытался задуть свечи, а остальные ребятишки сгрудились вокруг него. Все было с наслаждением съедено, а когда посуду убрали со стола, мы играли.

Было много смеха и шума. Огромным успехом пользовалась игра «передай пакет». Все пронзительно вскрикивали от восторга, когда музыка останавливалась и тот, кто держал пакет в руках, снимал с него еще одну обертку; восторг усиливался, когда музыка начинала играть снова и пакет передавался дальше, чтобы стать призом для ребенка, державшего его; когда музыка окончательно умолкала и показывалась раскрашенная коробка.

Андрэ оказалась хорошим организатором, и ей удавалось управлять детьми с разумной доброжелательной строгостью, необходимой в таких случаях.

Поскольку день выдался прекрасный, мы пошли в сад, где малыши могли бегать в свое удовольствие. Когда гости собрались уходить, Эдвард, стоя рядом со мной, выслушивал с важным видом слова благодарности. Андрэ поднялась в детскую, и мы с Эдвардом остались наедине.

10-2 Я улыбнулась ему с высоты своего роста.

— Праздник удался, правда? — сказала я.

— Праздник удался.

У него была привычка повторять подобные высказывания, как бы соглашаясь с ними.

— Итак, теперь, — продолжала я, — тебе действительно четыре года.

— В следующий раз мне будет пять.

— Да, пять лет.

— Потом шесть, семь и восемь.

— Ты заставляешь годы лететь слишком быстро.

— Когда мне исполнится десять, я буду кататься верхом без Джэймса.

— Думаю, да. Где тебе нравится кататься больше всего?

— Больше всего в лесу.

— Ты ездишь с Андрэ?

Он кивнул:

— И с Джэймсом. Иногда только с Андрэ.

— И тебе это нравится?

Эдвард опять кивнул:

— Мне нравится лес.

— Почему?

— Деревья, — сказал он. — И люди.

— Люди?

— Мужчина, — Какой мужчина?

— Это знакомый Андрэ.

— Андрэ встречается с мужчиной, да?

Эдвард кивнул.

— Что? Каждый раз?

— Почти всегда. Они разговаривают. Прогуливают лошадей. Андрэ все время следит за мной.

Она говорит: «Стой здесь, Эдвард».

— И ты стоишь.

Он кивнул.

— Ты знаешь этого человека? Он из госпиталя?

Он энергично замотал головой.

— Значит, это чужой?

— Он чужой, чужой.

Эдвард четко произнес слово и повторил его, как часто делал, услышав какое-нибудь слово впервые.

— Лес красивый, — сказал он. — Когда мне будет пять, я не стану сдерживать лошадь. Я поскачу быстро. Галопом…

— Не сомневаюсь в этом.

Я думала о встречах Андрэ с незнакомцем. Мужчина. Что ж, она молода и довольно привлекательна. До сих пор мне не приходило в голову, что у нее может быть поклонник.

Прошла половина сентября, а Роберт по-прежнему находился с нами. Доктора Эджертона не удовлетворяло его состояние, и он считал, что Роберту необходимо еще немного подлечиться. Доктор говорил, что хочет подольше понаблюдать за своим пациентом.

Мы все вздохнули с облегчением. Я часто ловила на себе тоскливый взгляд Роберта и готова была сделать все, лишь бы утешить его. Я прекрасно понимала, насколько несчастной почувствую себя, если он уедет, и как сильна будет моя тревога за него. Началось третье по счету сражение в районе города Ипр, где в это время шли особенно ожесточенные бои. Потери были огромными. Я содрогалась каждый раз, когда к нам поступали тяжело раненные, и у меня всегда возникала мысль, что среди них мог оказаться Роберт.

Сибил Эджертон говорила со мной о нем. Мы привыкли называть ее теперь Сибил. Миссис Эджертон звучало слишком официально, и она не была больше мисс Каррутерс. Она каждый день бывала в госпитале, приходя туда вместе с мужем и оставаясь до вечера. Она оказалась очень умелой, практичной, быстрой и совершенно лишенной сентиментальности. Это было благом для пациентом с тяжелыми ранениями, потому что создавало у них впечатление, что их состояние вовсе не так плачевно, как им кажется, и есть такие, которым намного хуже. Когда Сибил, собрав в одной из маленьких комнат раненых с поврежденным зрением, сумевших туда прийти, читала им Диккенса, мы с мамой не могли удержаться от улыбки. Они казались небольшим классом, а она очень походила на учительницу, но это было как раз то, в чем нуждались раненые. Брак с доктором поднял ее на новую высоту.

Со свойственной ей прямолинейностью Сибил Эджертон объявила мне:

— Роберт Дэнвер любит вас.

Я ничего не ответила, и она продолжала:

— Он хороший человек, и вы не сможете найти никого, кто бы так подходил вам.

— Я знаю его всю жизнь, — ответила я.

— Тем лучше. Он — полная противоположность своей сестре.

— Я знаю.

— Я уверена, что он сделал бы вас счастливой.

Для женщины самое лучшее — это состоять в браке… при условии, что он удачен.

Положение замужней женщины принесло ей полное удовлетворение, и Сибил чувствовала себя достаточно подготовленной в этом вопросе, чтобы помочь другим достичь счастья.

Она смотрела на меня с умудренной улыбкой, всем своим видом показывая, что если я нуждаюсь в каком-нибудь совете, то должна обратиться к ней.

Мама тоже говорила со мной о Роберте:

— Не принято желать кому-то, чтобы он выздоравливал помедленнее, но я так надеюсь, что Роберт еще немного задержится у нас. Несомненно, эта проклятая война скоро кончится. Знаешь ли, Роберт действительно любит тебя.

— Сибил говорила о нем.

— О да, она сказала мне, как была бы рада видеть тебя устроенной в жизни. Мне кажется, тебе очень нравится Роберт.

— Да. Он… он сделал мне предложение.

— Ты не сказала «нет».

— Я не уверена…

— Я вижу. Он хороший человек, Люсинда. Один из лучших. Он похож на своего отца. Кто, кроме сэра Роберта, выдержал бы Белинду все эти годы?

— Меня нельзя торопить в таком серьезном деле.

— Ты думаешь до сих пор о…

Так у меня с ней было всегда. Каждая из нас настолько хорошо понимала другую, что мы читали мысли друг друга, не облеченные в слова.

— Моя милая Люсинда, — сказала матушка, — то, что это закончилось подобным образом, к лучшему. Я не считаю, что ты была бы счастлива с Маркусом. Он очень привлекателен, он кладезь добродетели… но в нем есть что-то поверхностное… что-то слишком суетное. Тебя ждало бы разочарование. Ты совсем другая. Ты правдива и искренна. Он воспитывался в другой атмосфере.

Со временем это могло бы привести к размолвкам.

— А Роберта я знаю всю свою жизнь.

— В этом нет ничего плохого.

— Меня не ждут никакие неожиданности, — сказала я. — Все так предсказуемо.

— Маркус вошел в твою жизнь при драматических обстоятельствах. Все выглядело довольно романтично, скорее даже не тогда, когда это происходило, а задним числом. Так очень часто бывает в жизни. События, которые мы с таким волнением предвкушали и которые с таким удовольствием вспоминаем, часто не доставляли нам никакой радости в тот момент, когда они происходили. Итак, майор Мерривэл появился на сцене, он обо всем позаботился, он вызволил тебя из опасного положения.

Конечно, он казался романтичной фигурой. Одно время я думала, что вы с ним… я пыталась уговорить себя, но на самом деле мне это не нравилось, потому что я чувствовала, что из этого ничего хорошего не выйдет. Маркус обаятелен, но он льстец.

Я знаю подобных людей. Он лезет из кожи вон, чтобы доставить удовольствие, но мне почему-то кажется, что он вряд ли способен на глубокие чувства… если ты меня понимаешь. Казалось, что он очень интересуется тобой… пока снова не появилась Аннабелинда. Я знаю, что она вешалась ему на шею, но она ведь не могла заставить его сделать ей предложение, правда? Он сам хотел этого… Иногда, моя любимая Люсинда, в жизни происходят события, причиняющие тебе боль, но потом, когда они уходят в прошлое, ты оглядываешься на них и видишь, что все к лучшему.

Я кивнула, и матушка подошла и поцеловала меня.

— Война должна скоро кончиться, — сказала она. — Тогда, я знаю, все сложится хорошо для всех нас. Мы станем смотреть на вещи по-другому, более нормально, более естественно.

Я надеялась, что она права.

* * *

Я много размышляла над словами моей матери.

Роберт скоро уедет. Возможно, я никогда больше его не увижу. Возможно, мама и Сибил правы.

Возможно, я должна выйти за него замуж. Он хотел этого. Временами мне казалось, что я хочу того же.

Почему я колебалась? Почему я все еще думала о Маркусе?

Мысли о нем вызывали у меня острые приступы тоски, и я часто спрашивала себя, как сложились его отношения с Аннабелиндой.

Я искала одиночества. Хотела обдумать случившееся. Возможно, во время войны, когда смерть и разлука постоянно рядом с тобой, ты видишь все не так отчетливо, чем в спокойной обстановке мирных дней. Тогда ты можешь быть более или менее уверен, что произойдет дальше. Во время войны никто никогда не знает, когда ждать плохих вестей, когда разразится катастрофа.

Я любила сидеть в лесу на стволе поваленного дерева, которое лежало здесь с тех пор, как я себя помню. В этом месте было тихо и мирно, деревья густо обступали его, образуя укромный уголок.

Я постоянно спрашивала себя, почему я не могу решиться принять предложение Роберта.

«Прими его, говорил мне здравый смысл. Когда-то ты ведь должна выйти замуж. Ты хочешь иметь детей. Вспомни свои чувства к Эдварду». Как утверждала мама, я видела Маркуса в романтическом свете… он спас меня от опасности и походил на,'некоего героя из старинной легенды. Но он оказался не таким, как я думала. Он заставил меня влюбиться в него, а потом быстро переметнулся к Аннабелинде. Позже я узнала о его тайной жизни.

Про Роберта все всегда было известно. Роберт всегда поступал честно и открыто.

Однажды, когда я сидела на поваленном дереве, предаваясь невеселым размышлениям, я поняла, что слышу стук копыт. Кто-то проезжал на лошади неподалеку. Я услышала голоса Андрэ и Эдварда.

Я решила удивить их. Я прошла между деревьями туда, где находилась маленькая полянка, с которой и доносились голоса.

Я вышла из-за деревьев, они уже находились там. Эдвард сидел на своем пони, Андрэ держала лошадь под уздцы, и с ними был какой-то мужчина.

Я сразу же вспомнила свой разговор с Эдвардом, когда он рассказал мне о человеке, с которым они встречались в лесу.

— Привет! — закричала я.

Наступило молчание, прерванное возгласом Эдварда: «Люсинда!»

Я пошла вперед и ясно увидела мужчину, с которым разговаривала Андрэ. Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга.

Андрэ сказала:

— О, привет!

Мужчина снял шляпу и поклонился.

— До свидания, — сказал он и, обращаясь к Андрэ, прибавил:

— Благодарю.

Потом он исчез среди деревьев.

Мне казалось, что я сплю. Когда он снял шляпу, у меня не осталось сомнений. Это был Карл Циммерман.

Я была ошеломлена. Потом мне подумалось, не ошиблась ли я. В самом деле, я видела его всего три раза и всегда при необычных обстоятельствах: когда-то давно около «укромного местечка», в парке «Соснового Бора» и теперь здесь, в лесу, беседующим с Андрэ. Что это могло означать?

Я спросила:

— Кто это был?

— Незнакомец спрашивал дорогу, — ответила Андрэ.

— Я… я подумала, что знаю его.

— В самом деле?

— Ты нашла нас, Люсинда, — сказал Эдвард.

— Да, я нашла вас.

— Похоже на прятки. Мы можем сыграть в прятки, когда доберемся домой? — Думаю, можем, — пообещала Андрэ.

Мне хотелось порасспросить ее о мужчине, которого я считала Карлом Циммерманом, но у меня было ощущение, что этого не следует делать в присутствии Эдварда. Никогда нельзя знать наверняка, насколько дети понимают происходящее. Часто кажется, что они не слушают, в то время как они все впитывают в себя.

Я подумала о том, что если это Карл Циммерман, то он впервые увидел своего сына. Он, конечно, не узнает об этом, но простая случайная встреча в лесу приобретала драматическую окраску.

«Секреты, подумала я. Повсюду секреты».

Я воспользовалась первой же возможностью поговорить с Андрэ.

Я сказала:

— Этот человек, с которым вы были…

Она с озадаченным видом нахмурила брови.

— Тот мужчина, с которым вы разговаривали, когда я подошла к вам в лесу…

— Вы имеете в виду того, кто спрашивал дорогу?

— Да. Просто меня заинтересовало, встречали ли вы его раньше?

— Нет. Почему вы так подумали?

— Просто Эдвард что-то говорил о мужчине, с которым вы встречались в лесу.

— Эдвард?

— Да, он сказал, что видел какого-то человека.

Андрэ слегка покраснела:

— О, должно быть, он имел в виду Тома Гилроя.

— Это один из санитаров?

— Да. Высокий и здоровый.

— Знаю.

— Ну, мы подружились и один или два раза встречались.

— Понимаю.

Я улыбнулась. Естественно, что у такой девушки, как Андрэ, есть поклонник. Но я все еще находилась под сильнейшим впечатлением от случайной встречи с Карлом Циммерманом. Потом я подумала, что могла ошибиться.

Незнакомец, спросивший у Андрэ дорогу, возможно, просто похож на него. В конце концов, встреча длилась всего пару минут.

1917 год подходил к концу. Это был памятный год. В России произошла революция, и перемирие между этой страной и Германией освободило часть немецких войск для переброски во Францию.

Что касается наших домашних дел, то Роберта вызвали в Лондон на медицинскую комиссию и признали годным к военной службе. Мы были очень подавлены этой новостью, хотя Роберт отнесся к ней философски.

— Не смог продержаться дольше. — сказал он с гримасой.

— О, Роберт! — закричала я и прижалась к нему.

Я чуть не сказала, что мы должны обручиться.

Если бы он проявил больше настойчивости, я согласилась бы выйти за него замуж. Я твердила себе, что люблю его. Он был куда проницательнее, чем прикидывался, и, я думаю, не хотел заставлять меня принимать решение, пока я не буду абсолютно уверена в нем.

Сразу после Рождества он приехал в Марчлэндз и сообщил нам, что будет заниматься на курсах подготовки в Сэлисбери Плэйн в течение шести недель.

Мы ликовали.

— Шесть недель! — сказала мама. — И курсы не начнутся раньше середины января. Это отсрочка.

— Ты очень любишь Роберта, да? — спросила я.

— Моя милая Люсинда, как можно не любить Роберта? Он такой хороший человек.

Я чувствовала, что меня мягко подталкивают к Роберту, и это заставляло меня сопротивляться. Я видела свое будущее. Поместье Дэнверов станет моим домом, тетя Белинда — моей свекровью, Аннабелинда — сестрой.

Конечно, я останусь близка со своей семьей. Я часто буду видеться с Маркусом. Но, возможно, они с Аннабелиндой отправятся куда-нибудь за границу: в Бомбей, Мадрид, Колумбию. Моя же замужняя жизнь будет мало чем отличаться от теперешней.

Обычно мой отец приезжал на конец недели в Марчлэндз.

— Он выглядит немного утомленным, — говорила мама. — Как мне жаль, что он остается в Лондоне один почти на всю неделю.

Отец с мамой совершали прогулки по лесу. Думаю, он мало что держал в секрете от нее, и я чувствовала, что они оба чем-то расстроены.

Стоял январь. Роберт уже уехал из Марчлэндза на курсы.

Мама сказала:

— Без него все стало другим. Он всегда такой веселый, такой чуткий. Думаю, тебе очень не хватает его, Люсинда.

— Да.

— У меня появилась идея. Почему бы тебе не уехать ненадолго из Марчлэндза? Почему не пожить в Лондоне вместе с отцом? Я беспокоюсь за него, когда он там совсем один. Ты составишь ему компанию.

Это казалось хорошей идеей, ведь я так скучала по Роберту.

Я начинала тревожиться. Война не кончалась, и, окончив курсы, Роберт должен будет отправиться навстречу опасности.

Я решила, что жизнь в Лондоне отвлечет меня от мыслей о Роберте.

— Согласна. Но я буду скучать по Эдварду. И, мне кажется, он немного нуждается во мне, — сказала я.

— Может быть, он и Андрэ смогли бы поехать с вами, — ответила мама.

— Неизвестно, так ли уж это понравится Андрэ.

— Вроде бы она очень любит поездки в Лондон.

— Да. Но теперь, по-моему, она подружилась с Томом Гилроем.

— В самом деле? Том приятный человек.

— Я тоже так думаю, и, видимо, Андрэ разделяет наше мнение.

— Как ты узнала об этом?

— Ее выдал Эдвард.

— Эдвард?

— Он сообщил мне, что она встречается в лесу с мужчиной. А Андрэ сказала, что это Том Гилрой.

— О, я рада.

— Почему люди, счастливые в браке, стремятся пристроить всех вокруг?

— Просто потому, что они желают всем испытать семейное счастье.

Мы рассмеялись.

— Сообщи Андрэ, — сказала мама. — Посмотрим, что она скажет. Ей не обязательно находиться в Лондоне все время, если ей так хочется встречаться с Томом.

Я сказала Андрэ. Ее реакция поразила меня. У нее разгорелись глаза.

— О да, мне бы хотелось поехать в Лондон на некоторое время, — сказала она.

— Я думала, что вы можете не захотеть… сейчас…

— Это было бы здорово, если ненадолго.

— Как вы считаете, Эдварду это понравится?

— Ему понравится, если мы будет с ним, хотя могут возникнуть некоторые переживания по поводу разлуки с его новым пони.

— Мы будем почти всегда возвращаться сюда на конец недели.

— Тогда его будет ждать встреча с пони. Его это устроит.

Вечером за обедом мама сказала отцу:

— Люсинда едет на некоторое время в Лондон приглядывать за тобой. Она считает, что ты плохо выглядишь.

Отец улыбнулся:

— Спасибо, Люсинда. Давай завтра утром совершим прогулку и побеседуем Я чувствовала в этих словах какой-то скрытый смысл. Существовала некая веская причина, по которой мои родители желали моего присутствия в Лондоне, не говоря уже об их мнении, что смена обстановки помешает моим грустным размышлениям об отправке Роберта на фронт.

На следующее утро в лесу я узнала, что была права.

День идеально подходил для прогулки. Стояла бодрящая морочная погода, но среди облаков виднелось зимнее солнце, а деревья защищали от ветра.

Лес был просто создан для прогулок. Он давал чувство безопасности. Здесь мы могли беседовать, не боясь быть услышанными.

Отец взял меня за руку и сказал:

— Люсинда, я хочу серьезно поговорить с тобой. Я обсудил это с твоей мамой, и мы оба решили, что, может быть, тебе удастся помочь нам.

— Мне?

— Да, послушай. Мы очень встревожены.

— Встревожены? Кто?

— Я… и мои друзья. Ты ведь знаешь, что я занимаюсь определенной деятельностью?

— Я знаю, что это секретно… и не связано с твоей работой в парламенте.

Отец кивнул.

— Нет нужды предупреждать тебя, что наш разговор сугубо конфиденциален.

— Я это понимаю. — От твоего умения хранить секреты зависит многое. Неосторожное слово… ты знаешь, как это бывает. Помнишь, что произошло в Мильтон Прайори?

Я кивнула.

— Это был саботаж. Из-за утечки информации.

И это не единственный случай. В лондонском доме у меня хранятся определенные бумаги. Видишь ли, мое участие во всем этом в некотором смысле неофициальное.

— Я подумала нечто в этом роде, слушая мамин рассказ о том времени, когда ты находился в Африке и тебя объявили пропавшим без вести…

— Даже ей неизвестны все подробности. Но хочу, чтобы ты поехала в Лондон, потому что считаю, что ты сможешь мне помочь.

— Каким образом?

— Ничего особенного делать не надо, только наблюдать.

— Ты имеешь в виду, в доме?

Отец кивнул:

— Некоторые мои документы просмотрели, сняли с них копии и передали противнику.

— Ты хочешь сказать, что в доме побывал шпион?

— Как тебе сказать… Похоже, что это кто-то из домашних.

— Один из слуг?

— Возможно. Или кто-то из их знакомых. Приятель… гость… рабочий…

— Просматривающий документы и передающий их противнику! Я не могу в это поверить.

— Большую часть дня меня не бывает дома. Не исключено, что кого-то впускали в дом… он входил в мою комнату.

— Какой ужас! Кто-то в доме… предатель! Думаю, в твою комнату должен входить тот, кто ее убирает?

— Я уже говорил миссис Черри о своем нежелании, чтобы кто-то другой касался моих бумаг, и просил ее по этой причине убирать комнату самой.

У нее на это отведен специальный день, и последние несколько недель я следил, чтобы в этот день в комнате не находилось никаких важных документов.

— Понимаю. Важные бумаги обычно заперты в твоем бюро.

— Да, я слежу за этим.

— И ключ от бюро у тебя?

— Конечно, я не расстаюсь с ним. Раньше я хранил в ящике стола запасной ключ. Но уже, несколько месяцев оба ключа постоянно у меня.

Мой кабинет будет заперт снаружи. Ключ есть только у меня и у миссис Черри. В мое отсутствие в доме будешь находиться ты. Не оставляй без внимания ничего, что сочтешь подозрительным.

— Звучит весьма мелодраматично.

— Мы живем в драматическое время.

— Я надеюсь быть тебе полезной.

— Твоя мать уверена в этом. Я расскажу тебе больше позднее… когда мы приедем в столицу.

Я готовилась к поездке в Лондон с большим волнением.

 

ДОМ НА ПЛОЩАДИ

Из Марчлендза в Лондон я уехала вместе с отцом. На следующий же день, туда должны были прибыть Андрэ с Эдвардом. Когда я подъехала к дому, в котором жила всю жизнь, мне почудилось в нем что-то зловещее. Там укрывался шпион.

Я сразу направилась в свою комнату. Все казалось таким знакомым, и, однако… Но, конечно, ничего не изменилось. Вот перила, через которые я наблюдала за прибытием гостей на приемах, вот лестница, на верхней площадке которой их встречали мои родители, вот милое «укромное местечко», где мы секретничали с Аннабелиндой, а Чарльз пытался нас подслушать. Но что-то неуловимо изменилось в старых знакомых комнатах. Дом служил убежищем для шпиона.

Немецкого шпиона, думала я ломая себе голову, как он мог выглядеть.

Но отец не считал, что враг живет в доме. Это казалось невероятным. Число слуг теперь сократилось.

— Во время войны все иначе, — говорила мама. — Мы нуждаемся только в необходимом минимуме прислуги.

Я перебрала всех. У нас жили супруги Черри, лакей и экономка, которые в действительности превратились в хранителей дома, поддерживающих в нем порядок и заботящихся о моем отце, когда он бывал здесь. Они работали у нас много лет. Ни при каких обстоятельствах я не могла представить их превращение в шпионов. Миссис Черри была рьяной патриоткой и схватила бы любого, осмелившегося сказать хоть слово против нашей древней страны.

Мистер Черри являлся верным сторонником Ллойда Джорджа и со знанием дела рассуждал об Уэльском Волшебнике. Миссис Черри, преданная жена, обожала своего мужа, признавала его превосходство во всех вопросах, касающихся войны, заправляя при этом всем в доме.

Кроме них, оставалась еще горничная, убиравшая комнаты, горничная, прислуживающая за столом, и служанка, помогающая на кухне: Элис, Мэг и Кэрри. Сорокалетняя Элис работала у нас с двадцатилетнего возраста. Девятнадцатилетняя Мэг была серьезно увлечена неким молодым человеком, находящимся сейчас где-то во Франции. Кэрри была пятнадцатилетней простушкой.

— Во время войны довольствуешься тем, что можешь найти, — говорила про нее мама.

Представить хотя бы одну их них снимающей копии с документов для передачи немцам было выше моих сил. Я знала, что Кэрри не умеет писать, а для Элис переписка с ее сестрой из Девона всегда являлась делом очень нелегким. Обычно она сидела за столом с пером в руках, посматривая на него как на опасное оружие, кончик языка высовывался изо рта, и весь вид ее свидетельствовал о предельной сосредоточенности. Мэг, возможно, больше подходила на эту роль, но ее интересовало только одно: когда вернется Джим и состоится их помолвка.

Были, разумеется люди на конюшне. Мистер и миссис Ментон работали у нас много лет. Помогал там юный Эдди, занявший место призванного в армию Джеймса Мэнселла.

Приезд на следующий день Андрэ с Эдвардом доставил большую радость миссис Черри и остальной прислуге.

При виде Эдварда все заохали от изумления.

— Боже мой, как он вырос! — воскликнула миссис Черри.

— Сколько тебе лет, душка? — спросила Элис.

— Четыре с небольшим, — ответил ей Эдвард. — В следующем году мне будет пять.

— Вы бы поверили в это? — промолвила миссис Черри. — Кое-кто здесь очень умен.

— В этом нет ничего умного, — презрительно сказал ей Эдвард. — Всем исполняется пять, после того как было четыре.

— Ну и ну, кто-то здесь весьма сметлив.

Эдвард принял величественный вид. Я видела его твердое намерение заставить их понять, что он больше не ребенок и с ним нельзя обращаться как с таковым. Миссис Черри допустила ошибку, назвав его «Эдди-Педди», от чего он пришел в негодование.

— Я Эдвард, — сказал он ей. — Не Эдди-Педди.

Всех рассмешили его «взрослые манеры».

— Он действительно необыкновенный ребенок, — сказала Мэг.

Они наслаждались его присутствием в доме, как я и предвидела.

Вечером я обедала с отцом. Я сказала ему, что с приездом домой все стало для меня еще загадочнее, потому, что я не сомневалась, что никто из прислуги не имеет отношения к утечке информации.

— Мне все больше и больше кажется, что это какой-нибудь приходящий рабочий. Но он весьма последователен в своих действиях, поэтому будь начеку.

Я уверила его, что буду.

Через три дня после моего приезда появилась Аннабелинда, выглядевшая очень жизнерадостной и счастливой.

— Люсинда! — воскликнула она. — Я рада видеть тебя! Чудесно, что ты будешь некоторое время в Лондоне! Мы сможем встречаться. Как ты живешь?

— Очень хорошо. Спрашивать, как живешь ты, нет необходимости.

— Все просто превосходно. Я так счастлива, Люсинда! Маркус просто чудо! К тому же я встречаюсь со множеством людей… интересных людей.

Военные и все такое. К сожалению, мы не можем устраивать такие приемы, какие бы нам хотелось.

То место, где мы сейчас обитаем… ну, только временно оно подходило Маркусу, пока он жил совсем один. Но теперь все по-другому.

— Теперь у него есть жена, которая должна предстать перед его друзьями в самом выгодном для себя свете.

Аннабелинда улыбнулась.

— Я заставлю Маркуса приобрести дом.

— Как, сейчас? Когда все настолько неопределенно?

— Должно же у нас быть хоть какое-то жилище в Лондоне!

— А дом его родителей, о котором мы столько слышали?

— Очень величественный… о да, действительно очень величественный. Но, говоря по правде, для меня это слишком близко.

— Слишком близко к чему?

— К моим феодалам-родственникам по мужу.

— Они так плохи?

— Даже хуже, чем я думала. — Аннабелинда скорчила гримасу. — Такие зануды. Моя свекровь твердо решила превратить меня в образцовую Мерривэл… члена семьи. Я уверена, что задача невыполнимая, и это больше, чем я могу вынести.

— Значит ты хочешь жить в Лондоне постоянно?

— Да, и я добьюсь, чтобы визиты в дом предков Маркуса были как можно реже.

— Хорошая основа для счастливой семейной жизни.

— Почему ты всегда поддеваешь меня, Люсинда?

— Потому что это естественно.

— Ты просто мне немного завидуешь?

— Ни в малейшей степени.

— Ты напрасно это делаешь. Думаю, что ты собираешься выйти замуж за Роба.

— Еще ничего не решено.

— Будет решено. Бедняжка! Они не слишком рады — я имею в виду наших родителей, — , что Роберт должен снова оказаться на фронте. Сейчас он, правда, на курсах. Они могут продлиться еще неделю или две, а потом, думаю, он будет достаточно Подготовлен, чтобы его отправили выполнять то, чему учили.

— Как я хочу, чтобы война окончилась.

— Разве это не наше общее желание? Мне повезло, что Маркус в военном министерстве.

— Как он относится к своей работе там?

— Ты же знаешь, как он относится ко всему.

Говорит, что для солдата такая жизнь не подходит, но, по-моему, с него хватит боев на Галлиполийском, полуострове.

— Ты должна быть счастлива, что он дома с тобой.

— Ну конечно. Я собираюсь очень весело проводить время, когда мы приобретем дом. Сейчас я занята его поисками. Хочу, чтобы он походил на ваш. Мне нравится лестница. Можешь представить себе Маркуса, стоящего рядом со мной наверху и приветствующего гостей?

— Конечно.

— Проклятая война, ведь не может же она затянуться надолго? Только представь себе, как все будет, — когда она кончится, — Будет замечательно, — сказала я, думая о возвращении Роберта, — Здесь Андрэ… с Эдвардом, добавила я.

— О, в самом деле?

Аннабелинда казалась слегка уязвленной и подозрительно взглянула на меня, как часто бывало при моем упоминании об Эдварде.

— Почему ты привезла их с собой? — спросила она.

— Думаю, ты удивишься, — резко ответила я, — услышав, что я очень не люблю разлучаться с Эдвардом, и, знаешь, по-моему, он тоже скучает без меня. И поскольку я некоторое время поживу здесь — хотя мы и будем возвращаться в Марчлэндз на конец недели, — я решила взять малыша с собой. Почему бы тебе не пойти повидать его?

Аннабелинда колебалась, и я продолжила:

— Андрэ всегда так интересуется тобой. Она считает тебя весьма привлекательной и восхищается тобой.

Моя подруга немного повеселела и позволила мне отвести себя в детскую, где Андрэ сидела за столом и что-то писала, а Эдвард возился на полу с головоломкой.

— К нам пришла миссис Мерривэл, — объявила я.

Андрэ вскочила.

— Как приятно видеть вас, миссис Мерривэл!

— Воспоминание о минувших днях? — спросила Аннабелинда. — Никому из нас никогда не забыть это путешествие через Францию.

— Это правда, — ответила Андрэ, рассматривая. все детали туалета и внешности Аннабелинды и явно показывая свое восхищение.

— Кажется, что прошло уже много лет.

— Действительно, — согласилась Андрэ. — С тех пор столько всего произошло… вы с майором поженились.

— Для меня все обернулось великолепно, — сказала Аннабелинда.

— Я считаю, что мне тоже повезло, — добавила Андрэ.

— Эдвард хочет поздороваться с тобой, — сказала я Аннабелинде.

— Привет, Эдвард! — сказала моя подруга.

Мальчик с любопытством взглянул на мою подругу и ответил:

— Привет! — А потом добавил:

— Почему ты носишь такую смешную шляпку?

— Способность оценить модную вещь у Эдварда еще не вполне развита, сказала я.

— Она не смешная, — с упреком возразила Андрэ. — Она…

— Спасибо, — сказала Аннабелинда. И обратилась к Эдварду:

— Мне жаль, что тебе не нравится моя шляпка.

— Нет, она мне нравится, — настаивал малыш. — Она мне и нравится, потому что она смешная.

— Как продвигается головоломка, Эдвард? — спросила я.

— Это кот. Его усы здесь… а это начало хвоста. — Он повернулся к Аннабелинде. — Внизу, — продолжал он, — буквами написано слово «кот».

— Какой ты умный! — пробормотала Аннабелинда.

Эдвард отвернулся и спросил:

— Составить слона?

— Хорошо, он ведь твой любимец.

Интерес Эдварда к Аннабелинде ограничился ее шляпкой. Он не должен был знать, что она его мать, и я находила это странным. Мне казалось, что может сработать какой-то инстинкт, но этого не случилось.

Я села на корточки, и мы закончили кота и принялись за слона, пока Аннабелинда болтала с Андрэ.

Аннабелинда говорила главным образом о себе, и, казалось, Андрэ полностью устраивает роль слушательницы. Аннабелинда объяснила, что идет подыскивать себе дом.

— Это всегда огромное развлечение. Мой муж предоставил мне полную свободу.

Только бы она нашла что-то подходящее, вот все, что его заботит, а она-то знает точно, что он хочет.

Они углубились в беседу о домах, а тем временем мы с Эдвардом закончили слона и взялись за жирафа.

* * *

Первая неделя в Лондоне прошла очень быстро, не принеся никаких открытий. У меня появилась уверенность, что шпион — кто-то из посетителей дома.

Миссис Черри дружила с экономкой одного из друзей моего отца, которая иногда приходила к ней на чашку чая. Но я не могла себе представить тучную миссис Жордан, вечно жалующуюся на свой ревматизм, крадущейся по дому в поисках жизненно важной информации без ведома миссис Черри.

Все становилось еще загадочнее. Это мог быть только временный рабочий, иногда приходивший в дом, потому что утечка информации произошла не один раз. Жаль, что отец не мог задавать вопросы миссис Черри, но он не хотел, чтобы кто-нибудь догадался о его подозрениях.

Я была начеку. Иногда я просыпалась ночью и сидела, прислушиваясь. Как-то ночью я даже спустилась к кабинету. Дверь была заперта, и все погружено в темноту.

Во второй половине дня в пятницу мы уехали в Марчлэндз. Эдвард радостно воссоединился со своим пони, Билли Боем, который доставил ему даже больше удовольствия после их короткой разлуки. А в понедельник мы опять отправились в Лондон.

На следующей неделе появился Роберт. Я была счастлива видеть его, но одновременно и очень испугана, ведь я понимала, что он прошел весь курс обучения и должен отправиться на фронт.

Я оказалась права. Он уезжал в конце недели.

— О, Роберт, — сказала я, — как бы мне хотелось…

Он сжал мою руку и сказал:

— Увидишь, я скоро вернусь. Я скажу тебе, чего бы мне хотелось. Мне, хотелось бы погулять в парке… Просто пройтись по старым местам, чтобы вспоминать их, когда я буду далеко. Хотя я помню их и без этого.

— Давай так и поступим.

Мы гуляли между деревьями и спустились посмотреть уток, которых много лет назад любили кормить.

— Все кажется таким же, как всегда, — сказал Роберт. — Нам повезло, что неприятель не вторгся в нашу страну.

— О, как бы я хотела, чтобы все это кончилось… и ты не должен был уезжать.

— Это не может продолжаться слишком долго.

Просто необходимо проявить немного упорства.

— В августе будет уже четыре года, как началась война, — напомнила я ему. — Люди твердят, что она скоро кончится, а она все продолжается.

Роберт взял меня за руку.

— Конец приближается. Я уверен в этом, — сказал он.

— Но ты отправляешься на фронт. Ты так спокойно к этому относишься… словно тебя это почти не трогает.

Минуту Роберт молчал, а потом произнес:

— Думаю, я из тех людей, которые не всегда показывают свои чувства. Сейчас у меня только одно желание: всегда сидеть на этой скамейке с тобой.

— Я так люблю тебя, Роберт.

— Знаю. Здесь обычно добавляют… «как сестру» или «как брата»… в зависимости от обстоятельств.

— Нет. Это сильнее. Я в самом деле всегда считала всех Дэнверов членами своей семьи, ведь наши матери выросли вместе. Но мои чувства не ограничиваются этим. Особенно когда дело касается тебя. Я не могла бы пережить, если бы ты не вернулся.

— Я вернусь, — ответил Роберт. — Я вернусь к тебе.

— Ты попросил меня выйти за тебя замуж? Это предложение еще в силе?

— Оно будет оставаться в силе, пока ты его не примешь… или не выйдешь замуж за кого-нибудь другого.

— Наступило время, — сказала я, — когда мы должны подумать о будущем.

— Ты имеешь в виду?..

— Я имею в виду, что становлюсь взрослее и разумнее. Я начинаю понимать себя. Мысль о твоем отъезде заставила меня осознать, как много ты для меня значишь. Роберт, ты должен вернуться ко мне.

— Теперь у меня есть все, к чему бы мне хотелось вернуться.

— Я должна была сказать тебе раньше…

— Мы могли бы второпях пожениться перед моим отъездом. Возможно, так лучше. Мне никогда не хотелось торопить тебя. Я понимал твои чувства.

Ты знала меня всю свою жизнь. Это не внезапное озарение. Я любил тебя всегда. Наверное, это началось, когда я впервые увидел тебя, сосущую край одеяльца в твоей коляске, в этом самом парке.

Когда тебе исполнилось семь, я решил, что хочу жениться на тебе. Меня немного обескураживала наша разница в годах, но, слава Богу, по мере того, как ты взрослела, она сглаживалась.

— Мудрый старина Роберт!

— Боюсь, не такой уж сообразительный в некоторых вещах, но в данном вопросе я точно знаю, чего хочу и что хорошо для меня и, надеюсь, для тебя.

— Я знаю, что ты прав.

— Значит, мы помолвлены. Это так?

— Да.

— Как чудесно сидеть здесь с тобой! Погляди на мальчика, который кормит уток. Смотри, а вон та, жадная, и правильно что ее оттолкнули, а та маленькая уточка получила кусочек пирожка. Как это замечательно — сидеть на скамейке и быть помолвленным!

Я взяла Роберта под руку. Я сознавала, как он доволен, и разделяла с ним это чувство; пока не напомнила себе, что через несколько дней его будут окружать опасности.

— Как бы мне хотелось, чтобы мы все еще были в Марчлэндзе, — сказала я. — Как бы мне хотелось, чтобы состояние твоей ноги не позволяло тебе ходить. Я хотела бы любой ценой удержать тебя в госпитале.

— Я обязательно вернусь к тебе.

— Как ты можешь быть в этом уверен? Как можно быть уверенным хоть в чем-нибудь в этом страшном мире?

— Я вернусь. Мы будем снова сидеть на этой скамейке.

— Если бы только так было! Прости меня за Мою нерешительность, Роберт. Из-за моей глупости мы потеряли понапрасну столько времени. Но я наконец смогла увидеть вещи такими, как они есть.

Больше всего на свете я хочу, чтобы ты вернулся ко мне целый и невредимый.

— Я вернусь. Обещаю тебе, Люсинда, любимая, я вернусь.

Я верила Роберту, потому что не могла представить будущего без него.

Утро следующего дня мы провели вместе. Мне передался оптимистический настрой Роберта. Мы обдумывали наши планы на будущее, словно не сомневались, что оно наступит.

Потом мы попрощались, и он уехал. Я догадывалась, что очень скоро Роберт окажется на передовой. Я старалась не думать об этом.

Во время обеда я рассказала отцу о своей помолвке.

Он пришел в восторг.

— Ты не могла обрадовать нас — твою мать и меня — больше, — сказал отец. — Это то, на что мы всегда надеялись. Роберт — замечательный юноша.

Некоторые не могут оценить его по достоинству из-за его скромности. Таких людей часто воспринимают согласно их собственным оценкам, а это величайшая ошибка. Семья Роберта тоже будет довольна. Хотя, возможно, Белинда и хотела бы женить своего сына на дочери герцога. Одно время мы с твоей матерью думали, что ты и Маркус…

— О нет, он выбрал Аннабелинду.

— Я рад. Нет человека, за которого мы отдали бы тебя замуж охотнее, чем за Роберта Дэнвера.

— Я знаю… но я боюсь, ведь он сейчас на фронте…

Отец кивнул с серьезным видом:

— Роберт со своим спокойствием и сдержанностью всегда производил на меня впечатление человека, сумеющего остаться в живых.

Я не могла вынести мысль об опасности, которой подвергался Роберт, и отец быстро переменил тему разговора.

— Кстати… ты еще ничего не заметила?

Я поняла, что он имеет в виду, и ответила:

— Нет, и я не могу себе даже представить, чтобы кому-то удалось проникнуть в твой кабинет.

— К сожалению, кто-то побывал в нем.

— Когда?

— Совсем недавно…

— Я внимательно следила — Ты не можешь быть одновременно везде. Самое главное — держать все в секрете. Ты не должна позволить кому-то заметить свою настороженность. Мне не нравится, что у миссис Черри есть ключ. Не то чтобы я ее подозревал. Но она, разумеется, не сознает, насколько он важен, а я не могу объяснить ей это. Жаль, что комнату надо убирать.

— Я задаю себе вопрос, могла бы я получить этот ключ?

— Каким образом?

— Я имею в виду, попросить его у миссис Черри.

Предположим, я предложу убрать комнату?

— Не будет ли это выглядеть несколько необычно?

— Ну, все, связанное с твоим кабинетом, является необычным. То, что он всегда заперт, прежде всего… то, что ни у кого, кроме миссис Черри, нет ключа. Не вижу причин, почему я не могла бы убирать эту комнату. Находись ключ у меня, мы были бы уверены, что никто не может проникнуть туда.

— Мне кажется, если ты попросишь его у миссис Черри, это может показаться слишком подозрительным.

— Я что-нибудь придумаю.

— Люсинда, будь осторожна. Ты должна отдавать себе отчет, насколько это серьезно, и, если в доме есть кто-то, работающий на врага, этот человек может оказаться очень опасным.

— Я знаю, но уверена, что сделаю все совершенно естественно.

— Мне, безусловно, не нравится, что этот ключ не у меня и миссис Черри входит в кабинет. Пока она убирает, дверь открыта. Ее могут внезапно куда-нибудь позвать. Я уверен, что так кто-то и проникает в комнату.

— Хорошо, я это выясню. Но сначала я получу ключ, без которого нельзя попасть в комнату, если только кто-то не влезает в окно, которое всегда закрыто. А поскольку комната находится на втором этаже, незваный гость должен обладать ловкостью кошки, чтобы проникнуть в нее. Здесь я не так занята, как в Марчлэндзе. Гуляю в парке… играю с Эдвардом. Я в самом деле не вижу, почему бы мне не убирать твою комнату. В конце концов, сейчас в доме не так много слуг. Я могу использовать это как предлог. Предоставь все мне. Я достану ключ, и мы больше не будем утруждать себя мыслями о нем.

Осуществить задуманное оказалось не слишком трудно. Я всегда была в хороших отношениях с миссис Черри, а благодаря Эдварду, между нами возникла связь особого рода. Она находила очень впечатляющим рассказ о том, как я везла ребенка из Франции. Она говорила, что это так волнующе, как в романах.

— Некоторые бросили бы его там. Что случилось бы с малышом, если бы его оставили этим ужасным немцам?

Миссис Черри всегда очень любила мою маму, а теперь и я превратилась в ее глазах чуть ли не в героиню войны, поэтому наши отношения с ней были очень хорошими.

Сначала я попросила у нее ключ от кабинета отца под предлогом, что он просил меня найти там для него какие-то бумаги.

— Ах, этот ключ, — сказала миссис Черри. — Ваш отец сказал, чтобы я никогда не упускала его из виду.

— Но ведь это так и есть, правда? Понимаете, папа просто не хочет, чтобы трогали его бумаги.

— Я никогда не дотрагиваюсь до бумаг. Кроме того, я считала, что они все где-то заперты.

— О да, наверное. Но позвольте мне взять ключ.

— Конечно.

— Где вы его держите?

— В ящике комода, прямо под одеждой и разными вещами. Там он хорошо спрятан.

Она подошла к ящику и достала ключ, который я взяла у нее.

— Миссис Черри, могу я пока оставить его у себя?

— Но я иногда должна убирать в кабинете.

— Вы можете тогда попросить его у меня, и я пойду и помогу вам.

— Вы, мисс Люсинда!

— В Марчлэндзе я привыкла выполнять всякую работу. Знаете, там сейчас госпиталь. Здесь мне почти нечего делать. Я бы с удовольствием помогала вам. Мы могли бы немного поболтать за уборкой.

— Ну, мисс, я не знаю, что и сказать. Ваш отец приказал мне…

— Я ему все объясню. Ключ будет у меня, и, как только он вам понадобится, просто скажите мне.

— Ну, если все будет в порядке…

— Думаю, что да. Давайте попробуем. Мне не нравится бездельничать.

Я положила ключ в карман. Я решила, что он всегда будет при мне. Я пошла в свою комнату, говоря себе, что очень ловко все провернула.

Оставшись одна, я достала ключ и посмотрела на него. Из карманов предметы могут вываливаться. Я нашла толстую золотую цепочку и повесила его себе на шею, спрятав за лиф платья. Здесь ему ничего не угрожало.

Рассказав об этом отцу, я увидела, что он доволен.

— Теперь мне станет намного спокойнее, — сказал он. — И если кто-то снова проникнет в кабинет, станет ясно, что у кого-то, кроме нас, есть ключ от этой комнаты.

— Как враг мог раздобыть его?

— Украв ключ у миссис Черри, можно было изготовить дубликат.

— Но разве им не понадобилось бы тогда держать его некоторое время у себя?

— Думаю, что не очень долго.

— Миссис Черри могла хватиться его. Она явно тревожилась о нем и с радостью отдала его мне.

Я прослежу, чтобы никто не вошел в твою комнату без моего ведома.

— Насколько мне спокойнее, когда ты здесь, Люсинда.

Я не оставляла без внимания малейший звук в доме. Я чутко спала. Часто меня будил скрип половицы. Мне казалось, что я слышу, как кто-то крадется по лестнице… слышу, как поворачивается ключ в замке. Потом я нащупывала ключ, который носила на шее, не снимая даже на ночь, и я сознавала, что у меня разыгралось воображение. Но как-то ночью я решила, что слышу голоса. Я набросила пеньюар и спустилась к кабинету. Я повернула ручку двери. Дверь была заперта. Я стояла, прислушиваясь.

Потом кто-то окликнул меня:

— О… это вы, Люсинда.

Я подняла голову. Андрэ перегнулась через перила.

— Все в порядке? — спросила она.

— Да. Мне показалось, что здесь кто-то ходит.

— Ложная тревога? — спросила Андрэ.

— Мне жаль, что я разбудила вас.

— Я чутко сплю, особенно с тех пор, как присматриваю за Эдвардом. Малейший шум, и я просыпаюсь.

— Наверное, я такая же. Здесь холодно. Мы не должны мерзнуть. Спокойной ночи.

Я пошла в свою комнату и закрыла дверь. Как это глупо с моей стороны! Однако, если бы в кабинете кто-то оказался, я бы поймала его… или ее. Мне надо быть начеку.

Приближалась весна. Мы довольно успешно теснили противника. Началась жестокая битва в районе Соммы. Роберт постоянно занимал мои мысли, и я терзалась, представляя себе, что происходит на фронте. Известия доходили до нас скупо, но успешное вначале наступление немцев было остановлено.

Говорили, что мы одержали победу в войне с немецкими подводными лодками и недолго осталось ждать до нашего триумфа на суше.

Я часто виделась с Аннабелиндой. Я ходила с ней смотреть уже два дома. Я говорила ей, что мне непонятно ее желание знать мое мнение, ведь она никогда не обращала на него никакого внимания, и что ей никогда не найти дома, совершенного во всех отношениях. Тем не менее, мне нравилось это занятие. Я любила рассматривать комнаты, представлять себе всех ранее живших в них людей.

Как-то в начале апреля Аннабелинда пришла к нам, и я не увидела в ней ее обычной жизнерадостности.

Когда мы остались наедине в моей комнате, она прошептала:

— Люсинда, у меня неприятности.

— Я так и подумала.

— Это так заметно?

— Для меня да. Но я ведь так хорошо тебя знаю.

— Я получила записку, — сказала она.

— Записку? От кого?

— От Карла.

— Ты имеешь в виду Карла… Циммермана?

Она кивнула.

— И это, конечно, тебя расстроило. Ты ведь не будешь встречаться с ним, правда?

— Этого трудно избежать.

— Почему? И что он делает в Англии?

— Он прикомандирован к швейцарскому посольству.

— Но я считала, что он ушел оттуда и поэтому мог работать садовником в «Сосновом Бору».

— Как бы то ни было, он в Англии.

— Как он попал сюда?

— Думаю, он вернулся в посольство.

— Чего он хочет?

— Видеть меня.

— Он знает… про Эдварда?

— Как он мог узнать?

— Он его отец. Не исключено, что он хочет видеть тебя именно из-за Эдварда.

Я встревожилась. Что, если он решит забрать Эдварда?

— Он хочет видеть меня, — сказала Аннабелинда. — Я не знаю, что делать.

— Почему бы тебе не рассказать Маркусу?

— Рассказать Маркусу!

— Почему ты не расскажешь ему обо всем?

— Как я могла бы?

— Просто расскажи ему… и все.

— Какая нелепость! Разумеется, я не стану ничего ему говорить.

— В таком случае, что ты собираешься делать?

— Я не хочу видеть Карла. Я больше никогда не хочу его видеть.

— Ну, не отвечай на записку.

— Но он знает адрес. Хотя я не могу себе представить, как он его раздобыл. Он снова напишет мне.

— Тогда ответь ему и скажи, что не сможешь с ним увидеться.

— Но…

— Но что?

— Эта записка… похоже, он не согласится на отрицательный ответ.

— Согласится, пока не знает, что у него есть сын.

— Тебе надо обязательно вспомнить об этом!

— Но это достаточно существенный момент, ведь так? Только об этом ты и должна беспокоиться.

Если он не знает об Эдварде, ты должна ему сказать:

«Я больше не хочу тебя видеть. Я уже не романтическая школьница, а женщина, счастливая в семейной жизни. Прощай».

— По-твоему, все так просто.

— Проблемы других людей всегда выглядят проще своих собственных. Но мне кажется, что здесь в самом деле все ясно. Тебе достаточно сказать ему, что ты не хочешь его видеть.

— Все дело в том, как написана записка. Это почти угроза. Я должна пойти и увидеться с ним.

Думаю, он все еще влюблен в меня.

— Это может оказаться шантажом.

— Что ты имеешь в виду?

— Он может угрожать тебе. В самом деле, Аннабелинда, наилучший выход рассказать все Маркусу. Тогда тебе будет нечего бояться.

— Как я могу рассказать ему!

— Уверена, что он бы понял.

Я подумала об Эмме Джонс и Дженни. Как Маркус мог строго судить Аннабелинду за то, что у нее до замужества был любовник? Ведь он «светский человек». Я догадалась, что Маркус не питал глубоких чувств к Дженни. Поэтому он наверняка все понял бы.

— А потом, — продолжала Аннабелинда, — как же Эдвард? Ну, не ужасное ли невезение? Чтобы это всплыло сейчас, когда я так счастлива и все идет превосходно.

— Нельзя быть уверенным, что последствия твоих поступков дадут о себе знать только в подходящие моменты.

— Перестань морализировать! Что мне делать?

— Если ты просишь моего совета, то иди и объяснись с Карлом. Если он не оставит тебя в покое, то единственный выход — рассказать все Маркусу.

— Дело не только в Маркусе… а в его семье.

Только представь, что Карл пойдет к ним.

— Как он мог бы узнать о них?

— А как он узнал мой адрес? О, все шло так замечательно… а теперь вот это…

— Тебе надо встретиться с ним, Аннабелинда.

Объясни, что ты теперь состоишь в счастливом браке. Не может быть, чтобы Карл знал о ребенке.

— Ты ведь никогда не предавала меня, Люсинда?

— Конечно, нет.

— А могла бы сделать это… — Аннабелинда посмотрела на меня полными слез глазами и подошла ко мне. — О, ты верная подруга, Люсинда, а я не всегда хорошо поступала по отношению к тебе.

Почему ты терпишь меня?

Я рассмеялась.

— Я и сама толком не знаю, почему, — сказала я. — Но ведь ты, Аннабелинда, моя задушевная подруга и мучительница. Я всегда делаю все возможное, чтобы помочь тебе.

— Я не заслужила это, Люсинда. Действительно не заслужила.

Подобное признание в самом деле встревожило меня. Бедная Аннабелинда! Мне редко доводилось видеть ее такой испуганной. Собственно, это случилось только один раз, когда я сказала ей, что знаю о ее безрассудном поступке и рождении Эдварда.

Я искренне хотела помочь ей, но я могла только дать совет, и, кто знает, принес бы он ей какую-то пользу?

— Иди к Карлу Циммерману, — сказала я. — Скажи ему, что между вами все кончено, и простись с ним. Если он порядочный человек, то он исчезнет и не станет больше тебя беспокоить.

— Хорошо. Я так и сделаю, Люсинда.

* * *

Несколько дней я не получала от Аннабелинды никаких известий и начала тревожиться.

Я пришла к ней домой. Горничная сказала, что миссис Мерривэл отдыхает, и спросила, доложить ли ей о моем приходе.

К моему изумлению, горничная вернулась и сообщила, что у миссис Мерривэл болит голова и она сожалеет, что не может принять даже меня. Аннабелинда уверена, что к завтрашнему дню она оправится и свяжется со мной.

Я догадывалась, что произошло что-то очень плохое. Нежелание говорить о своих неприятностях было совершенно не свойственно Аннабелинде, и я понимала, что она в самом деле сильно встревожена.

Я вернулась домой. Андрэ сидела в саду с Эдвардом. Наш садик в Лондоне представлял собой квадратный внутренний дворик позади дома, в котором несколько кустов уже начали по-весеннему цвести.

Эдвард, запинаясь, читал вслух Андрэ.

— Привет! — сказала Андрэ. — Как поживает миссис Мерривэл?

— Откуда вы знаете, что я навещала ее?

— Вы сами сказали, что пойдете.

— О, разве? На самом деле я не видела Аннабелинды. Она нездорова.

Андрэ улыбнулась.

— Вы не думаете?.. — она кивнула в сторону Эдварда.

Беременна? Вполне возможно, но я связывала ее состояние с Карлом Циммерманом.

Я пожала плечами.

— Не знаю. У нее очень сильно болела голова.

— Думаю, она ведет бурную светскую жизнь, ведь ей надо бывать на всех приемах в этих военных кругах.

— Возможно.

Я села, а Эдвард продолжал читать. Я размышляла об Аннабелинде и Карле Циммермане и о той роли, которую он сыграл в наших жизнях.

Что-то побудило меня сказать:

— Андрэ, вы помните того мужчину в Эппинг Форест, того, светловолосого, который спросил у вас дорогу?

Андрэ казалась озадаченной.

— Ну, помните, вы были с Эдвардом и я встретила вас?

— Я припоминаю нескольких мужчин, которые спрашивали у меня дорогу.

— Это случилось не так давно.

— О, смутно припоминаю. Почему вы спрашиваете? Что в нем такого особенного?

— Мне просто интересно, что он сказал? Просто спросил дорогу или задавал какие-то вопросы… о нас или миссис Мерривэл? По-моему, майор Мерривэл мог находиться в то время в госпитале, хотя я и не уверена.

Андрэ по-прежнему казалась озадаченной.

— Вопросы? — сказала она. — Я не помню, чтобы кто-нибудь спрашивал о чем-то, кроме дороги.

В чем дело?

Я подумала, что веду себя Довольно глупо, и быстро сказала:

— О… не имеет значения… не имеет никакого значения.

* * *

На следующий день Аннабелинда пришла повидаться со мной. Я сразу заметила ее лихорадочное возбуждение. Я решила, что Андрэ права. Наверное, моя подруга беременна.

Я снова была в саду с Андрэ и Эдвардом. Мы играли в самую любимую в то время игру Эдварда.

Произносилась фраза: «Я выслеживаю тайком своим маленьким глазком что-то на букву…» — а дальше называлась первая буква предмета, но поскольку Эдвард еще неуверенно ориентировался в алфавите, то мы произносили несколько букв. Мы говорили: «Что-то, начинающееся с „де“, или „та“, или „бер“».

Эдвард говорил:

— Я слежу тайком моим маленьким глазком за чем-то на букву «де».

Мы делали вид, что размышляем, и одна из нас предположила, что это может быть дерево… когда появилась Аннабелинда.

— О, привет, Люсинда! — сказала она с излишней сердечностью. — Прости меня за вчерашнее. У меня в самом деле была жесточайшая головная боль.

— О, прекрасно понимаю.

— Но я не приняла тебя.

— Все в порядке. Надеюсь, сегодня тебе лучше.

— Я чувствую себя чудесно.

Эдвард несколько неодобрительно сказал:

— Мы играем в «я слежу».

— Как интересно! — рассеянно сказала Аннабелинда.

— Это что-то, начинающееся на «цве», — продолжал Эдвард.

Я посмотрела на Андрэ и улыбнулась. Мы должны были теперь, когда появилась Аннабелинда, уделить внимание и ей. Поэтому мы временно закончили игру, сказав, что это, наверное, цветок.

— Да! — закричал в восторге Эдвард.

— Ну, мы потом еще поиграем, — сказала я и обратилась к Аннабелинде:

— Почему ты не садишься?

Я уступила ей место на плетеном стуле.

— Я нашла совершенно изумительный дом, — сказала Аннабелинда. — Ты должна пойти со мной посмотреть его.

— Где он?

— На площади Беконсдэйл.

— Где это?

— Недалеко отсюда. У меня с собой вырезка.

Слушай: «Деревенский особняк в самом сердце Лондона». Правда, мило звучит?

— Не могу представить себе здесь деревенский особняк.

— Потому что не напрягаешь свое воображение.

— «Площадь Беконсдэйл, Вестминстер, — продолжала читать Аннабелинда. Это тихая лондонская площадь, большой особняк, построенный около 1830 года. Подъездная аллея, сад площадью примерно в половину акра. Просторная гостиная, удобная для приема гостей, восемь спален, четыре больших общих комнаты, вместительные помещения для прислуги…» и так далее. По описанию он подходит. Мне нравится, что там есть подъездная аллея. Я чувствую, что этот дом именно то, что надо. Я встречусь с агентами и договорюсь, когда приду осмотреть его. Обещай, что пойдешь со мной, Люсинда.

— Конечно. Я сгораю от любопытства.

— Я сообщу тебе, когда пойду его смотреть.

Некоторое время Аннабелинда молчала. Она сидела неподвижно в каком-то напряжении.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Аннабелинда? — спросила я.

— Я как раз почувствовала себя… не очень хорошо. Могла бы я пойти и ненадолго прилечь?

— Конечно. Идем.

Я вошла вместе с ней в дом.

— Я отведу тебя в ту комнату, в которой ты обычно останавливаешься у нас, — сказала я.

— О, спасибо, Люсинда.

Когда мы вошли туда, она сняла пальто, сбросила туфли и легла на кровать.

— Аннабелинда, — сказала я. — Что-то случилось, правда?

Она покачала головой:

— Просто… не очень хорошо себя чувствую.

— Из-за… Карла?

— О нет, нет, нет. Это я улаживаю.

— Значит, ты уже виделась с ним? Ты сказала ему, что не можешь больше с ним встречаться?

— Да, я виделась с ним. Просто…

— Тебе плохо?

Она кивнула.

— Ты беременна?

— Может… может быть.

— Ну, тогда отдохни немного. Это скоро пройдет. Я побуду с тобой.

— Нет… нет, Люсинда. Возвращайся в сад. Со мной все будет в порядке. Я просто хочу спокойно полежать… одна. Я знаю, это пройдет.

— Хорошо. Если тебе что-то понадобится, просто позвони. Мэг поднимется к тебе.

— О, спасибо, Люсинда. Не беспокойся, возвращайся в сад. Я знаю, что мне станет лучше. Это скоро пройдет.

— Значит, с тобой такое уже случалось?

— Один или два раза. Надеюсь, это не будет повторяться регулярно.

— Я слышала, что так бывает только в первые недели.

— Спасибо, Люсинда.

Я вышла в сад и присоединилась к Андрэ и Эдварду. Должно быть, прошло примерно полчаса, когда появилась Аннабелинда.

— Как ты? — спросила я.

— О, теперь все хорошо.

— Даже румянец на щеках появился.

— Да. Теперь со мной все в порядке. Сожалею, что это случилось.

— Ничего страшного. Лучше расскажи нам о доме, который ты нашла по объявлению, что говорит о нем Маркус?

— Муж еще не знает. Я хочу найти дом и потом повести Маркуса посмотреть его. Этот по описанию как раз подходит. Уединенный. Не так-то просто уединиться в Лондоне. И он великолепен для приемов. Когда-нибудь война должна кончиться. Она не может продолжаться вечно. И особняк окажется как раз таким, какой нам нужен.

Я пошла проводить Аннабелинду.

— Просто на случай, если на обратном пути ты плохо себя почувствуешь, — объяснила я ей.

— О, Люсинда, ты действительно заботишься обо мне.

— Ты ведь знаешь, я всегда это делала. Ты считаешь себя умудренной, умной, но, если подумать, скорее я должна приглядывать за тобой, чем ты за мной. Хотя ты всегда ведешь себя так, словно это я простушка.

— Прости меня, Люсинда. Как мне хотелось бы, чтобы я по-другому относилась к тебе в прошлом.

— Я не могу понять тебя, Аннабелинда… но мне кажется, что, впервые в жизни ты становишься человеком.

Она засмеялась, а когда мы подошли к ее дому, сказала:

— Зайди ненадолго.

— Спасибо, но, пожалуй, мне надо возвращаться.

— Хорошо. И спасибо тебе… за то, что ты такая хорошая подруга.

По дороге домой я думала о том, что Аннабелинда действительно изменилась.

Возможно, причина крылась в счастливом замужестве и ожидании ребенка. Материнство изменяет женщин, смягчает их, а эта беременность в отличие от первой была для нее радостью.

Наверное, Аннабелинда испытывала благодарность судьбе за такое счастье.

В газете появилась заметка о взрыве, произошедшем на заброшенной ферме на побережье в трех милях от Фолкстоуна. Ничего не говорилось о причине взрыва.

Приводились высказывания местных жителей.

«Я услышал грохот. Он был оглушительным, а потом я увидел огонь. Дом вспыхнул как коробок спичек».

Вынесли вердикт о несчастном случае. Пострадавших не было.

Отец попросил меня прийти к нему в кабинет, и, когда я появилась, запер дверь и сказал:

— Я хочу поговорить с тобой, Люсинда. Ты абсолютно уверена, что сюда никто не входил?

Ключ все время находился у тебя?

— Да. — Я высвободила цепочку и показала ключ. — Он был у меня и днем и ночью.

— Приходил ли в эту неделю в дом кто-то посторонний?

— Я уверена, что нет.

— Должен сказать тебе, что в районе Соммы идут ожесточенные бои. Мы должны обеспечивать наши войска оружием и боеприпасами. Как ты знаешь, наши заводы работают на пределе. Единственная трудность состоит в доставке оружия в Европу. Наши враги решили не допустить, чтобы оно достигло места назначения. Для них это жизненно важно. Пока мы не перевезем оружие через Ла-Манш, оно хранится на военных складах. Их местонахождение известно только нескольким людям. Произошла утечка информации. Похоже, что сведения добыты у меня. Но это просто ловушка.

Меня осенило. Я сказала:

— Эта ферма в Фолкстоуне?

— Да. Но там ничего не было. В моем бюро находился некий документ. Он содержал списки боеприпасов, якобы хранящихся на этой заброшенной ферме. Она расположена неподалеку от берега, и согласно этому документу они подлежали почти немедленной отправке. Люсинда, взорвать ферму могли только по одной причине. Враги поверили, что мы храним на ней боеприпасы. Документ об этом находился в моем письменном столе. Он был помещен туда для проверки.

— Значит, это кто-то из домашних! — воскликнула я. — Не могу поверить. Что нам делать?

— Не знаю, потому что мы не можем поместить в эту комнату постоянного наблюдателя. Отныне я не стану держать здесь важные бумаги. Но, что действительно необходимо, так это найти шпиона.

Теперь мы знаем, что он находится в доме.

— Что мы должны делать?

— То же, что и раньше. Всегда быть начеку.

Если произойдет нечто необычное, каким бы пустяком оно ни казалось, мы должны обсудить это.

— Да, отец. Я понимаю, — сказала я.

Мне стало очень тревожно. Жутко сознавать, что кто-то рядом работает на наших врагов. И это уже доказано.

Я почувствовала, что мне необходимо побыть одной и подумать. Я не могла поверить в причастность к этому супругов Черри. Тем не менее, ключ был у миссис Черри. Если в дом приходили какие-то рабочие, именно она имела с ними дело. Элис, Мэг, Кэрри… невозможно! Менсоны? Эдди? Эдди больше всех подходил на роль шпиона. Он работал у нас сравнительно недавно. Он был молод. Возможно, он мог бы поддаться соблазну. Тот, кто хотел получить подобную информацию, хорошо заплатил бы за нее.

Я вышла пройтись и, прогуливаясь без особой цели, внезапно увидела на доме табличку с надписью «Проезд Беконсдэйл». В названии было что-то знакомое. Ну конечно, особняк, который собиралась смотреть Аннабелинда, располагался на площади Беконсдэйл.

Я предположила, что эта площадь должна находиться где-то поблизости, и мне не потребовалось много времени, чтобы отыскать ее.

На ней стояли, в самом деле, великолепные дома. Каждый из них был совершенно не похож на другие, и от этого они казались еще привлекательнее. Большинство из них были удачно расположены вдали от проезжей части, и к ним вели подъездные аллеи. Как я и ожидала, по их виду можно было судить, что в них живут очень богатые люди.

Меня интересовало, какой дом продается. Я обошла площадь, в центре которой находился ухоженный сквер, где, по моему предположению, имели обыкновение проводить время обитатели этих особняков.

Я нашла пустующий дом. Он, безусловно, впечатлял, и я не сомневалась, что Аннабелинда будет довольна.

Я не могла побороть искушения открыть железные ворота и окинуть взглядом подъездную аллею.

Траву на лужайке не мешало бы подстричь, а кустарник вокруг дома слишком разросся, что придавало этому месту некую таинственность. Все станет по-другому, когда особняк попадет в руки Аннабелинды. Я пошла по аллее. Если бы мне встретился кто-нибудь, я бы сказала, что это место заинтересовало мою подругу и я скоро приду сюда с ней для его осмотра. Увидев большой медный дверной молоток, я не могла удержаться, чтобы не постучать. Мой стук прозвучал оглушительно среди всей этой тишины.

Дом стоял довольно уединенно из-за сада, окружавшего его. Я догадывалась, что особняк пустует уже некоторое время.

На мой стук никто не откликнулся, что было, наверное, к лучшему, потому что, вероятно, я вела себя немного неэтично. Я обошла дом кругом и заглянула в окна. Я увидела холл и широкую лестницу. Я не сомневалась, что она достаточно величественна для Аннабелинды.

И все-таки я не могла избавиться от чувства неопределенного страха, которое вызывал во мне этот дом. Но подобный эффект, наверное, присущ всем пустующим домам, а особенно уединенному особняку на лондонской площади.

* * *

Дня через два пришла Аннабелинда. С ней что-то творилось, ее напряженное состояние не оставляло в этом сомнений, и меня мучил вопрос, в чем дело.

На этот раз подруга осталась наедине со мной и сказала, слегка задыхаясь:

— Я решила все рассказать Маркусу.

— Рассказать Маркусу!

— Да. Я собираюсь рассказать ему все.

— Все?

— Да… Я собираюсь рассказать ему о Карле. Я должна, Люсинда. Я больше не могу. Я вижу, что это необходимо.

— Ты снова виделась с Карлом?

Аннабелинда кивнула.

— И он оказался несговорчивым?

Она снова кивнула.

— Я больше не могу, Люсинда. Просто не могу.

— Не доводи себя до сумасшествия. Я считаю, что ты поступаешь правильно. Уверена, что Маркус отнесется к этому с пониманием. В конце концов, он «светский человек».

— Принято считать, что женщины не должны иметь любовников.

— Ну, не всегда все складывается так, как принято.

— Похоже, ты считаешь, что это очень просто.

— Конечно, не считаю. Но я уверена, что все образуется. Если ты не расскажешь все Маркусу, то будешь пребывать из-за Карла в вечной тревоге.

Если мужу станет известна правда, ты будешь знать, что самое страшное уже позади.

— Я выберу подходящий момент.

— Это вполне разумно.

— Я все время думаю об этом. Я собираюсь заявить Карлу, что не могу сделать то, что он хочет.

— Чего же он хочет?

— Карл… он все еще любит меня. Он не хочет отказываться от меня. Из-за него будут неприятности, Люсинда.

— Я уверена, что ты должна сказать Маркусу.

Тогда ты отделаешься от Карла. Дай ему понять, что тебя не трогает его шантаж, ведь это шантаж, правда? Маркус поставит Карла на место.

— Мне нелегко сделать это признание, но я должна. Кто бы мог подумать, что наши с Карлом отношения породят… все это?

— Бедная Аннабелинда! Но ты, наконец, поступаешь правильно. Маркус все поймет…

— Ты так думаешь?

— Должен, — сказала я твердо, — Пойдем посмотрим на Эдварда.

— Я не в состоянии.

— Тебе это пойдет на пользу. Андрэ всегда рада тебе. Она считает тебя такой привлекательной, а твою жизнь такой интересной.

— Хорошо, я думаю, что смогу пойти.

— Конечно, сможешь.

Я повела ее наверх в детскую. Эдвард, сидя на полу, разглядывал картинки. Андрэ шила.

Эдвард поднял голову и сказал:

— Привет!

Андрэ отложила в сторону шитье и сказала:

— Доброе утро, миссис Мерривэл.

— Доброе утро, — ответила Аннабелинда, садясь.

— Сегодня вам лучше, миссис Мерривэл? — спросила Андрэ.

— Да, спасибо. Немного лучше.

— Я так рада!

— Вы не надели свою смешную шляпку, — заметил Эдвард, не отрываясь от своего занятия.

— Ты не одобряешь эту шляпку? — спросила Аннабелинда.

Я видела, как губы Эдварда шевелились, произнося слово «одобряешь», новое для него. Он воспользуется им вскоре, если решит, что оно ему нравится. Это слово будет встречаться в его разговорах все ближайшие дни.

На столе лежала газета. Андрэ взглянула на нее.

— Журналисты продолжают писать о взрыве в Фолкстоуне, — промолвила она.

— Интересно, кто это сделал? — сказала я. — Все это кажется совершенно бессмысленным. Как тот взрыв в Милтон Прайори.

— Разве это не было связано с утечкой газа? — спросила Андрэ.

— Да, действительно, тогда что-то об этом говорили.

— Наверное, здесь произошло то же самое, — предположила Андрэ.

— Я рада, что никто не пострадал, — вставила Аннабелинда. — Меня это очень радует.

Я подумала, что она изменилась. Аннабелинда говорила так, словно ее это в самом деле трогало.

Еще совсем недавно у нее бы и мысли об этом не возникло.

— Кстати, — сказала Андрэ, — вы уже осмотрели тот дом, который вас заинтересовал?

— О, я забыла. Ведь ради этого я и пришла.

— Тот дом, что на площади Беконсдэйл? — спросила я.

— Да, разумеется. Его описание разожгло мое воображение.

— Я забыла тебе сказать. Я мельком его видела.

— В самом деле?

— Только снаружи. По крайней мере, я думаю, что речь шла об этом доме. На площади только один пустующий особняк.

— Значит, ты специально пошла туда?

— Я случайно попала на проезд Беконсдэйл, решила, что площадь поблизости, и произвела небольшую разведку. Я прошла по подъездной аллее и заглянула в окна. Если это тот дом, который я видела, то он наверняка тебе подойдет.

— Я собираюсь осмотреть его завтра, хочу, чтобы и ты пошла со мной, Люсинда.

— Я с удовольствием бы оглядела весь дом.

— Если ты точно знаешь, где он находится, то давай встретимся в половине третьего. Там будет агент, который впустит нас внутрь.

— Я приду, — сказала я. — Должна сказать, что нахожу это в высшей степени увлекательным.

* * *

На следующий день я пришла на площадь Беконсдэйл в пятнадцать минут третьего. Это, по моему мнению, оставляло мне достаточно времени, чтобы дойти до дома к половине третьего. Я считала, что Аннабелинда, вопреки своей привычке опаздывать, придет вовремя. Ведь она была полна энтузиазма, даже несмотря на то, что ее мысли занимал Карл Циммерман.

Я оказалась у особняка примерно за минуту до половины третьего. Никакого агента, который должен был встречать нас, я не увидела.

Я прошла по аллее и остановилась у двери.

Было очень тихо. Меня удивило, что Аннабелинды все еще нет. Я прошлась обратно к воротам, и в это время появился какой-то мужчина, одетый в черное пальто и брюки в полоску, и, поскольку он нес портфель, я догадалась, что это жилищный агент.

— Добрый день, — сказал он. — Я на несколько минут опоздал… такое движение. Пойдемте внутрь, миссис Мерривэл?

— Я не миссис Мерривэл, — ответила я, — Я ее подруга. Она хотела, чтобы я посмотрела дом вместе с ней.

— О, разумеется. Вы не представились…

— Мисс Гринхэм, — сказала я, и мы обменялись рукопожатием.

— Моя фамилия Партингтон, Джон Партингтон из фирмы «Партингтон и Пайк». Что же, я испытываю некоторое облегчение оттого, что миссис Мерривэл немного задерживается. Ненавижу заставлять клиентов ждать.

— Меня саму удивляет ее опоздание. Ей так не терпелось увидеть этот дом.

— Уверен, что он ей понравится, — продолжал Джон Партингтон. — В нем действительно есть нечто особенное.

— Да, по лондонским стандартам, довольно большой сад.

— Конечно, это и в самом деле деревенский особняк в центре города.

— Я вся горю желанием осмотреть его.

Жилищный агент с беспокойством посмотрел на аллею. Аннабелинды не было видно.

— Она должна скоро подойти, — промолвила я.

— О, я уверен в этом.

Прошло несколько минут, но Аннабелинда не появилась. Мистер Партингтон начал тревожиться, и я тоже. Было без двадцати три.

— Почему бы нам не зайти в дом? — сказала я.

Несколько секунд Джон Партингтон раздумывал, а потом сказал:

— Да, и в самом деле. Если что-то помешало приходу вашей подруги, вы сможете высказать ей свое неудовольствие позже. Но я не сомневаюсь, что она скоро появится здесь.

Он в последний раз оглянулся, отпер дверь и посторонился, пропуская меня вперед.

Я вошла в холл. Он был просторным, а ведущая из него величественная лестница, без сомнения, обрадовала бы Аннабелинду.

Я прошла через холл, и звук моих шагов гулко отдавался на деревянном полу.

— Весьма впечатляет! — сказала я. — Куда ведут эти двери?

— Ну, одна, наверное, на кухню, а вторая — в одну из жилых комнат.

Я открыла дверь. Я не была готова к тому, что предстало перед моими глазами. Аннабелинда неподвижно лежала на полу, и что-то в ее позе наполнило меня все возрастающим ужасом.

Несколько секунд я стояла, окаменев, уставившись на тело. Потом я услышала свой задыхающийся голос:

— Мистер Партингтон…

— Что, мисс Гринхэм?

Он вошел и встал как вкопанный рядом со мной.

— Господи, — произнес он, — ее задушили.

Я опустилась на колени около подруги.

— Аннабелинда! — сказала я. Я продолжала снова и снова повторять ее имя.

Она лежала без движения. На ее лице, белом и безжизненном, застыло выражение изумления и ужаса.

— Аннабелинда! — рыдала я. — Что произошло?

Я слышала, как мистер Партингтон сказал:

— Надо пойти за помощью…

Я не поднялась. Я просто стояла на коленях, глядя на Аннабелинду.

 

РАЗОБЛАЧЕНИЯ

Это напоминало страшный сон.

Какие-то люди… врач… полицейские…

Они хотели знать, что произошло. Почему мы находимся здесь?

— Я должна была встретиться с подругой в половине третьего, — говорила я им. — Мы думали, что она опаздывает. Мы вошли в дом, считали, что Аннабелинда должна прийти…

Кто-то отвез меня домой. Вскоре появился отец.

Я лежала на кровати, а он сидел возле меня.

Врач уже дал мне успокаивающее.

И я лежала с затуманенным сознанием и думала только об Аннабелинде… мертвой в пустом доме.

Потом начались допросы. Ко мне пришли двое мужчин. Отец объяснил, что они из полиции.

— Видишь ли, Аннабелинду нашла именно ты, ты и жилищный агент. Общее мнение, что это дело рук сумасшедшего. Возможно, кого-то, укрывающегося в этом доме и не желающего, чтобы его тревожили.

— Но дом должны были смотреть и другие люди.

И как ей удалось войти? Ведь ключ находился у жилищного агента.

— Мы пока не знаем, — ответил отец. — Однако ты должна поговорить с полицейскими. Не думаю, что это займет много времени.

— Извините за беспокойство, мисс Гринхэм, — сказал один из них, Только несколько вопросов.

Миссис Мерривэл была вашей близкой подругой?

— Да. Наши семьи знают друг друга всю нашу жизнь.

— И вы собирались посмотреть дом вместе с вей?

— Да.

— В половине третьего, то есть в то время, когда вы договорились встретиться, она не появилась?

— Да. Я не могу понять, как она попала в дом.

Нас должен был впустить туда агент, имевший ключ.

— Известна ли вам какая-нибудь причина, по которой она могла прийти раньше условленного времени?

— Нет. И я все еще не понимаю, как она вообще вошла в дом.

— Ее кто-то впустил. Возможно, убийца.

— Вы имеете в виду… что убийца находился в доме?

— Это могла быть ловушка. Собственно говоря, мы не сразу заметили, что одно из окон разбито.

Кто-то мог находиться в доме, поджидая ее. Некто, впустивший ее в дом, выдавая себя за жилищного агента. Миссис Мерривэл не говорила вам, что встреча с ним перенесена на более раннее время?

— Нет. Если бы она это сказала, я пришла бы раньше.

— Ну, думаю, что сейчас мы на этом закончим, мисс Гринхэм.

Я вздохнула с облегчением, когда они ушли.

В комнату вошел отец. Он был очень обеспокоен.

— Все так загадочно, — сказал он. — Бедная девочка! Какой страшный конец… а она была так молода…

— И так счастлива. Она надеялась, что ждет ребенка.

— Какая трагедия!

— А Маркус?

— Его замучила полиция. Один Бог знает, как это отразится на его карьере.

— Ты хочешь сказать, что они подозревают его?

— В таких случаях — муж всегда подозреваемый номер один.

— Но они были так счастливы вместе.

— Это не снимает подозрений. Ах, Люсинда, как бы мне хотелось, чтобы ты не была втянута в это! Отец сказал, что, по мнению врача, после такого ужасного потрясения мне надо отдохнуть.

Как я могла отдыхать? Я могла думать только об Аннабелинде, входящей в дом… этот странный, жуткий, пустой дом, и встречающей своего убийцу.

Если бы я была рядом! Почему она просила меня встретиться с ней в половине третьего? Что заставило ее явиться раньше? Она должна была получить какое-то послание. Почему? Да потому, что кто-то поджидал ее… чтобы убить.

Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать. Необходимую информацию дала миссис Келловэй, экономка Аннабелинды.

В тот-день, когда Аннабелинда встретила свою смерть, приходил какой-то мужчина. Он, похоже, очень спешил и сказал, что послан господами Партингтоном и Пайком по поводу дома на площади Беконсдэйл. Он ждал у дверей и спросил, не передаст ли миссис Келловэй записку миссис Мерривэл.

Миссис Келловэй предложила ему войти, но он отклонил ее приглашение.

«Извините, — очень вежливо сказал он. — Но время поджимает».

Миссис Келловэй заметила, что у мужчины был забавный выговор.

— Не совсем естественный. Возможно, так говорят в какой-то другой части страны.

Он настоял, что подождет у дверей, пока миссис Келловэй отнесет записку, в которой спрашивалось, не сможет ли миссис Мерривэл прийти к дому к двум, на полчаса раньше. Он боялся, что не сумеет уделить миссис Мерривэл столько времени, сколько ему хотелось бы, если она не сможет увидеться с ним раньше.

— Миссис Мерривэл была наверху, когда я пришла к ней и передала слова «жилищного агента».

Она ответила, что согласна. Мужчина выразил свою благодарность и поспешил уйти.

Вид у миссис Келловэй был очень важный. Ведь для полиции она являлась бесценным свидетелем.

Она единственная видела человека, который, вероятнее всего, убил Аннабелинду.

Жилищные агенты быстро подтвердили, что этот дом находился в ведении мистера Партингтона, что, кроме него, никто из фирмы не назначал встречи миссис Мерривэл и что она должна была состояться в половине третьего.

Когда от миссис Келловэй потребовалось описать мужчину, она снова показала, чего стоит. К сожалению, она не смогла определить возраст приходившего. У него была борода, закрывавшая половину лица, которая придавала ему вид человека среднего возраста. Но была одна важная примета. Он держал в руках какие-то бумаги и во время разговора с ней уронил их.

Миссис Келловэй наклонилась, чтобы подобрать их, то же самое сделал мужчина, и ей были очень хорошо видны его пальцы. Один из них выглядел, по ее выражению, «немного странно». Похоже, что не хватало фаланги пальца.

Полиция была благодарна миссис Келловэй 1 Неожиданно она стала знаменитостью.

Вскоре у нее взяли интервью журналисты. Появились заголовки: «Кто таинственный человек в истории убийства в Пустом Доме?», «Полиция ищет мужчину с искалеченной рукой».

— Если миссис Келловэй права насчет искалеченной руки, это облегчит поиски убийцы, — сказал мой отец. — Но почему? Зачем завлекать в пустой дом Аннабелинду… Чтобы убить? По какой причине? Ты можешь придумать хоть одну, Люсинда?

Ты хорошо знала ее.

Я пребывала в сомнении. Я чувствовала, что не могу открыть не праведное прошлое Аннабелинды.

Предположим, что неблаговидный проступок Аннабелинды выйдет на свет Божий. Какая будет от этого польза? Бедный Маркус и его гордое семейство! Они уже и так достаточно страдали.

* * *

Наступили страшные дни. В Лондон приехали подавленные и печальные тетя Белинда и дядя Роберт. Я никогда не видела тетю Белинду такой прежде. Сэр Роберт казался совсем потерянным.

Он горячо любил своих детей. Как мне хотелось, чтобы Роберт-младший тоже приехал.

Сэр Роберт постарел за эти несколько недель, но меня поразила тетя Белинда. Мама была необычайно ласкова с ней, и они проводили вместе очень много времени.

Я постоянно думала об Аннабелинде. Конечно, она любила риск, а времена были опасными. Но кому могло понадобиться заманивать ее в пустующий дом, чтобы убить?

Я стояла перед дилеммой. Я не могла забыть, насколько встревожена была Аннабелинда как раз перед смертью. Я никогда прежде не видела ее такой. Разумеется, ее ужасало, что Карл настаивает на встречах и, возможно, попытается разрушить ее брак, но это не могло служить мотивом для убийства.

Меня мучил вопрос, не рассказать ли об этом отцу или маме и не попросить ли у них совета.

Я лежала ночью, не в силах заснуть… размышляя. Я думала, что маме неплохо бы знать, кто родители Эдварда. В конце концов, она являлась его опекуншей. Я пыталась убедить себя, что отношения Аннабелинды с Карлом не имели никакого отношения к ее смерти. Но почему?

Шли дни. Полиция продолжала расследование.

Миссис Келловэй снова задавали вопросы, но она уже сообщила все, что знала. И загадочного мужчину с бородой и искалеченной рукой пока не нашли.

Мне кажется, они начали сомневаться, не существует ли он только лишь в воображении миссис Келловэй.

Мы с Маркусом увиделись наедине, когда он пришел к моему отцу, которого не застал дома.

Мы испытывали замешательство.

— О, Маркус, — сказала я. — Я вам так сочувствую. Все это совершенно ужасно.

Он кивнул. Я подумала, что Маркус горячо любил Аннабелинду. Для него все это ужаснее, чем для любого из нас. А если она в самом деле ждала ребенка, то это было трагично вдвойне.

— Как это могло случиться, Люсинда? — спросил он. — Моя жена была с вами откровеннее, чем с кем-либо.

Я покачала головой:

— Именно это и пытается выяснить полиция.

— Для чего? Ее уже не вернешь. — Маркус печально взглянул на меня. Они подозревали меня.

— Сейчас уже нет… только в самом начале.

— Я находился целый день на людях, поэтому им пришлось исключить меня из списка подозреваемых. Кстати, довольно неохотно.

Я подумала о его семье. Что им пришлось пережить! Они не должны узнать, что Эдвард — сын Аннабелинды. И Маркус не должен. Он сам вел тайную семейную жизнь, но организовал ее таким образом, что это, вероятно, всех устраивало.

— Люсинда, — сказал Маркус, — давайте как-нибудь встретимся. Когда-то же все разъяснится.

— Возможно, — сказала я.

Я обрадовалась, когда в комнату вошел отец.

* * *

Шли дни, наша жизнь продолжалась, а причина убийства Аннабелинды по-прежнему оставалась тайной.

Иногда я шла по проезду Беконсдэйл к площади. Пройдя через калитку, я доходила до того места, где стояла с мистером Партингтоном и ждала Аннабелинду.

Я смотрела на дом. В нем определенно было что-то жуткое. Кусты еще больше разрослись. Дом, где произошло убийство, жестокое, необъяснимое убийство красивой молодой женщины.

Как-то к нам пришел гость.

Когда я вошла в гостиную, он сидел там. Я не поверила своим глазам. Последний раз я видела его еще до войны.

При моем появлении Жан-Паскаль Бурдон встал и, подойдя ко мне, взял мои руки в свои.

— Люсинда! Ну, теперь ты молодая леди… и к тому же красивая!

Он привлек меня к себе и расцеловал в обе щеки.

— Я часто думала, что с вами, — запинаясь, пробормотала я. — Как… как вы добрались сюда?

— С некоторыми трудностями… что естественно во время войны. Но я здесь, и мне приятно видеть тебя. Что за ужасные времена!

Я кивнула в знак согласия.

— Это страшный удар. Моя внучка. Такая красивая, полная жизни девушка…

Мне сразу вспомнилось, как ловко он вызволил Аннабелинду из затруднительного положения.

— Герцогиня с вами? — спросила я.

— О нет, нет. Добраться сюда было нелегко.

Пришлось ехать одному.

— Как она поживает?

— Хорошо, насколько это возможно при данных обстоятельствах. Ведь враг на нашей земле…

— Как я понимаю, положение улучшается.

— Возможно. Но мы не почувствуем удовлетворения, пока немцы не будут изгнаны из нашей страны.

— Вы приехали, потому что узнали об Аннабелинде?

— Да. Это одна из причин моего приезда. Я хочу увидеться с твоим отцом. То, что я должен сказать ему, может оказаться важным.

— Он скоро придет.

— Тогда мы поговорим.

— Что случилось с мадам Рошер?

— Мадам Рошер! Благородная душа! Она оставалась в пансионе до тех пор, пока это не стало слишком опасным. Она могла бы рискнуть задержаться еще, но она умная женщина. На самом деле, она одна из самых практичных женщин, которых я знаю. Мадам Рошер покинула школу и живет вместе с нами неподалеку от Бордо.

— А как вы там живете?

Жан-Паскаль пожал плечами и развел руками, изображая отчаяние:

— Плохо. Но придет и наш час.

— А школа?

— По-моему, ее превратили в штаб.

— Станет ли она когда-нибудь снова школой?

— Конечно, станет. Но не для тебя, моя милая.

К этому времени твои школьные дни останутся далеко позади.

Когда мой отец пришел, он очень обрадовался Жану-Паскалю.

— Вы должны пообедать с нами, — сказал отец. — А потом мы побеседуем. Вас устраивает такой распорядок? Или вы предпочитаете сначала поговорить?

— Я нахожу восхитительной перспективу посидеть за обеденным столом, как это принято у цивилизованных людей. Враг уже так долго находится у наших ворот. Для меня слишком заманчивы мир и покой этого дома, чтобы противиться искушению. Давайте обедать и беседовать о временах счастливее тех, что выпали теперь на нашу долю.

Мы обедали вместе, только втроем. Жан-Паскаль рассказывал о жизни во Франции, опасностях, неуверенности в завтрашнем дне, о том, как трудно добраться до Англии. Все это было невероятно интересно, но у меня создалось впечатление, что они с отцом медлят перед тем, как приступить к обсуждению действительно важных проблем, послуживших истинной причиной появления месье Бурдона.

Как только с трапезой было покончено, отец сказал:

— Я предлагаю пройти в мой кабинет.

Жан-Паскаль кивнул, а отец сначала взглянул на меня, а потом вопросительно посмотрел на Жана-Паскаля.

— Я считаю необходимым участие в нашем разговоре мадемуазель Люсинды, — сказал Жан-Паскаль. — Думаю, ей известно больше, чем вы полагаете.

Когда мы вошли в кабинет, отец запер дверь.

— Правильно, — промолвил Жан-Паскаль. — Необходимо соблюдать строжайшую секретность.

— Как я догадываюсь, — сказал отец, — вы причастны к самым важным проблемам на континенте?

— Мой дорогой, не думайте, что мы спокойно терпим немцев на своей земле. Мы боремся с ними.

И добавлю — довольно успешно. Я сейчас в Англии, потому что нам удалось кое-что выяснить. Мы хотим, чтобы определенные люди, находящиеся здесь, получили по заслугам.

Жан-Паскаль достал из кармана большой конверт, вынул из него фотографию и положил на стол.

— Вам знаком этот человек? — спросил он отца.

У меня перехватило дыхание, потому что я смотрела на фотографию Карла Циммермана.

Я произнесла его имя вслух.

— Нет, нет, — сказал Жан-Паскаль. — Это Генрих фон Дюрренштейн. Он один из самых лучших и наиболее опытных шпионов, которые только есть у немцев.

— Карл Циммерман! — сказал отец. — Он работал в швейцарском посольстве перед тем, как разразилась война.

— Его служба в посольстве Швейцарии — несомненный факт. Конечно, его деятельность не пошла на пользу союзникам. Значит, ты знаешь его, Люсинда?

— Да. Впервые я встретила его в этом доме. Он сказал, что заблудился.

Я рассказала им, как обнаружила его около «укромного местечка».

— Припоминаю, — сказал отец. — Тогда мы думали, что нас ограбили. Бумаги оказались в беспорядке. Это произошло до того, как у меня появились какие-либо подозрения об истинной причине происшедшего. Фон Дюрренштейн обставил все так, чтобы это казалось грабежом. Драгоценности, которые мы посчитали украденными, позднее нашлись. Теперь я все это вспоминаю.

Жан-Паскаль медленно наклонил голову, он повернулся ко мне.

— А в следующий раз ты увидела его?..

— В парке «Соснового Бора».

— Он проделал там большую работу. Он провел разведку и обнаружил все слабые точки в окрестностях, — Жан-Паскаль взглянул на меня. — Я считаю, Люсинда, что твой отец должен знать. Ему необходимо ясно представлять себе всю картину.

Это слишком важно для нас, чтобы скрывать какие-то детали.

Месье Бурдон посмотрел на моего отца и продолжал:

— Работая столь усердно на благо своей страны, Генрих фон Дюрренштейн одновременно ухитрился совратить мою внучку.

Отец был ошеломлен.

— Родился ребенок, — спокойно сказал Жан-Паскаль. — Я все организовал для его появления на свет и нашел людей, которые заботились бы о нем в дальнейшем. Его приемных родителей убили при бомбежке Монса, и тогда вмешалась Люсинда. Она спасла ребенка и привезла его сюда.

— Эдвард! — сказал отец. — И ты… Люсинда?..

— Люсинда — великодушный человек, — сказал Жан-Паскаль. — Она спасла моего правнука. Видите ли, она знала, кто он. Я доверился ей. События развернулись таким образом, что я вынужден был сделать это. С помощью Маркуса Мерривэла она и увезла его из Франции.

— Просто невероятно! — сказал отец. — Я не могу в это поверить.

— Иногда происходят странные вещи, особенно во время войны. Теперь, Люсинда, я хочу, чтобы ты совершенно точно изложила мне, что произошло во время вашего путешествия по Франции. Ты нашла няню для ребенка, верно?

Я рассказала Жану-Паскалю, как мы встретили Андрэ и ее брата и как Андрэ сопровождала нас в Англию и стала няней Эдварда.

Он сидел и кивал, а потом достал еще несколько фотографий из конверта, который все еще держал в руках. Их было всего шесть, и на одной из них я увидела Андрэ.

Я с изумлением смотрела на нее. Жан-Паскаль улыбнулся мне.

— Это Эльза Хейнс. Это ее настоящее имя. Она работает в тесном контакте с фон Дюрренштейном.

— Это… Андрэ 1 — Они умны, эти люди. Они прекрасно приспосабливаются, всегда прекрасно выполняют свои обязанности. Они могут стать няньками или садовниками в зависимости от необходимости.

— Но Эдвард так ее любит.

— Конечно. Она превосходная няня и к тому же очень умная молодая женщина. Она постоянно находилась в этом доме с тех пор, как вы вернулись из Франции. Как ей повезло, что ты привезла ее сюда! Разумеется, этого она и добивалась.

— Ее брат…

— О нем потом. Давай сначала обсудим поведение Андрэ.

— Я знал, что кто-то постоянно проникает в мою комнату, — сказал отец. — Мы не могли понять этого. Ключ был только у миссис Черри, пока его не взяла Люсинда.

— Для этих людей достать ключ проще простого. Андрэ очень быстро сделала дубликат. Этим объясняется утечка секретных сведений. Андрэ систематически передавала информацию, добытую в этом доме.

— Как мы могли быть такими идиотами! — воскликнул отец. — Ведь все настолько очевидно.

— Все очевидно, когда ты знаешь об этом, — сказал Жан-Паскаль. Теперь о смерти моей внучки. Я не сомневаюсь, что она связана со всем этим.

Люсинда, моя милая, ты лучше всех знаешь Аннабелинду. Она была откровенна с тобой?

— Да, до известной степени.

— Тогда, может быть, ты сумеешь пролить на это какой-то свет. Человек, известный ей как Карл Циммерман, вернулся в Лондон. Ты не знаешь, он не пытался увидеться с ней?

— Да, он хотел встретиться с ней. Аннабелинда сказала мне, что он грозился все рассказать ее мужу, если она откажется продолжить их связь.

— Настойчивый любовник! Трудно представить фон Дюрренштейна в этой роли. Он любит только свою работу. Он и не стал бы специалистом такого класса, позволь он себе иметь другие интересы.

Под этим углом мы и должны рассматривать все случившееся. Почему ему понадобилось снова встречаться с Аннабелиндой? Он сгорал от любви к ней?

Он узнал о ребенке и захотел увидеть его? Это вызывает у меня улыбку. Нет. Он преследовал некую цель. Это знакомство могло оказаться полезным. Муж в военном министерстве. Тесная дружба с живущими в этом доме. Они уже поместили сюда Андрэ. Но им хотелось бы заставить еще кого-нибудь работать на них. Предполагаю, что он шантажировал Аннабелинду, угрожая разоблачить ее перед мужем, если она не поможет ему в его работе, воспользовавшись своими связями. Отталкивайся от этого и продолжай, прошу тебя, Люсинда.

Я рассказала им, в какой тревоге находилась Аннабелинда.

— Она в самом деле была как потерянная, — сказала я. — Никогда еще я не видела ее такой… кроме одного случая. Я помню, что мы находились в саду, и она плохо себя почувствовала. Ей захотелось пойти полежать. Я предложила побыть с ней, но она отказалась. Она всячески настаивала на том, чтобы ее оставили одну.

— Сколько времени она провела в доме? — спросил Жан-Паскаль.

— Должно быть, минут сорок пять.

— Этого достаточно, чтобы пойти в кабинет и что-то взять из бюро.

— Аннабелинда могла ознакомиться с информацией о Фолкстоуне, — сказал отец.

— Фон Дюрренштейн должен был дать ей ключ, а нянька следила, чтобы ей никто не помешал, — сказал Жан-Паскаль.

— Но зачем заставлять ее делать то, что с легкостью могла сделать Андрэ? — спросила я.

— Вероятно, чтобы испытать ее. Дать ей легкое задание, и, как только она выполнит его, путь назад для нее будет отрезан.

— Но она как раз и искала этот путь, осознав всю чудовищность своего поступка. Она страшно переживала из-за взрыва в Фолкстоуне и говорила, что собирается признаться во всем Маркусу.

— И ты думаешь, что она сказала о своем намерении фон Дюрренштейну?

— Да. Она собиралась с духом, хотела выбрать подходящий момент.

— Сообщив это фон Дюрренштейну, она подписала свой смертный приговор.

— И поэтому эти люди ее убили?

— Вполне возможно. Она собиралась признаться мужу «в подходящий момент». Она рассказала бы ему об украденном документе, переданном ею фон Дюрренштейну. Ее муж работал в военном министерстве. Вся шпионская сеть могла бы провалиться. Наша разведка находится в состоянии боевой готовности, ведь она давно пытается обнаружить фон Дюрренштейна и его организацию.

На минуту Жан-Паскаль задумался, а потом продолжал:

— Из-за этих мелочей, которые мы только что собрали воедино, я и нахожусь сейчас в Англии.

Узнав, что мою внучку убили, я спрашивал себя, каковы были мотивы. Я рвался приехать сюда и все выяснить. Видите ли, существовала эта ее злополучная связь с фон Дюрренштейном. В конце концов, этот человек — отец моего правнука.

— Вы считаете, что его люди заманили Аннабелинду и убили ее?

— Думаю, такая вероятность существует. Фальшивая нянька знала, что Аннабелинда собирается посетить этот дом. Она знала, что там моя внучка встречается с жилищным агентом. Вы спросите, зачем им потребовались все эти сложности? Почему нельзя было просто влезть ночью к ней в комнату и задушить ее? Зачем идти на все хлопоты, связанные с пустующим домом? Но слишком многое было поставлено на карту. Аннабелинда оказалась у них на пути, она представляла для них опасность, поэтому они устранили ее способом, который, по их мнению, был сопряжен с наименьшим риском для их организации. Нянька была в курсе, когда и с кем встречалась Аннабелинда.

Пустой дом оказался самым подходящим местом.

Убийство можно было свалить на бродягу… грабителя… кого угодно. Вот как я себе это представляю. Фон Дюрренштейн не хотел, чтобы его видели вблизи места преступления, ведь он уже несколько раз общался с жертвой. Хотя они встречались тайно, кто-нибудь мог увидеть их вместе. Никогда не знаешь, куда может привести расследование.

Поэтому он держался как можно дальше. Я, разумеется, читал все материалы по этому делу. Мне известно про фальшивого жилищного агента, который приходил в дом и которого видела экономка, по-моему, миссис Келловэй.

— Да, правильно.

Жан-Паскаль вновь взял конверт и достал из него фотографию человека, чье лицо мне было чем-то знакомо.

— Это Ганс Рейхтер, один из умнейших немецких агентов.

— Я, несомненно, уже видела его раньше, — сказала я.

— О да, конечно. Это случилось во время вашего путешествия через Францию, этот мужчина присоединился к вам с Эльзой, которая тогда считалась его сестрой, и назвался Жоржем Латуром.

— Не могу поверить. Как нас одурачили! Машина сломалась. Он починил ее… а потом Андрэ поехала с нами, а он отправился в Париж.

— Без сомнения, все было тщательно организовано. Эльза хотела попасть в Англию. Для нее это было не очень-то легко. Но тут появились вы в сопровождении высокопоставленного офицера британской армии. Фальшивые брат и сестра знали, кто ты. Люсинда. — Жан-Паскаль повернулся к моему отцу. Ваша деятельность, мой дорогой, не осталась ими незамеченной. Целью Эльзы было проникнуть в ваш дом. И как ловко ей это удалось!

— С нашей помощью.

— Ну, не надо. Ты не должна так говорить. Вы находились в неведении. Как могло оказаться иначе?

Ты дополнила то, что было известно мне, как я то, что было известно тебе, и мы смогли помочь друг другу проследить все действия этих людей и расставить все по местам.

Я смотрела на фотографию, вспоминая, как «Жорж Латур» пересекает обеденный зал, присаживается за наш стол вместе со своей «сестрой».

Все обман! Как мы могли позволить так легко провести нас?

— У человека, которого видела миссис Келловэй, была борода, — сказала я.

— Отрастить бороду нетрудно, — заметил Жан-Паскаль.

Я снова вспомнила сидящего рядом мужчину. И словно слышала его слова: «Я запускал фейерверк и покалечил руку». Все складывалось в единое целое.

— Этот фальшивый жилищный агент, — сказала я. — У него было что-то с руками.

— Да. Эта примета очень помогла нам.

— Миссис Келловэй оказалась очень наблюдательной, — промолвил отец, Это была важнейшая нить… за которую мы и ухватились.

— Удивительно, как малейшая неосторожность способна разрушить тщательно спланированную акцию.

— Да, — подтвердил отец. — Молодой человек уронил проспекты, которые позаботился достать, чтобы придать больше правдоподобия своей роли жилищного агента, а поднимая их, дал возможность экономке увидеть свою руку… и поэтому его опознали.

— Вы считаете, что убийца он? — спросила я.

— Это несомненно. Он разбил окно, проникнув в дом, и ждал там прихода моей бедной Аннабелинды. Потом впустил ее и немного поговорил с ней о продаже особняка. Правда, моя внучка уже видела его раньше, во время поездки через Францию, но борода сделала его неузнаваемым. Бедное дитя! Она была так молода! Я не успокоюсь, пока она не будет отомщена. Поэтому нельзя, чтобы твое поведение, Люсинда, хоть как-то изменилось после нашего разговора. Я установлю наблюдение за «Андрэ», и она со временем выведет нас на остальных. Она всего лишь мелкая рыбешка. Нашей целью является фон Дюрренштейн; Теперь мы действительно напали на его след. За «Андрэ» будут следить и ночью и днем, и результаты не замедлят сказаться. Самое главное, чтобы они не догадались, что нам про них все известно. Ты не должна ни взглядом, ни интонацией не выдать своего изменившегося отношения к «Андрэ» —.

— Мне ненавистна мысль, что Эдвард находится под ее надзором, сказала я.

— Не бойся. Она будет заботиться о ребенке.

Если она не станет этого делать, никакой выгоды это ей не даст. Возможно, что она искренне привязана к нему.

— Он-то, без сомнения, любит ее.

— Вот видишь. Забота о ребенке входит в ее служебные обязанности. Мы не знаем, сколько души она вкладывает в это, но поскольку мальчик не представляет угрозы для той деятельности, которую она считает своей настоящей работой, то «Андрэ» будет опекать его. За ней будут следить, и я не сомневаюсь, что вскоре все эти люди окажутся там, где, мы хотим их видеть.

— Полиция будет стремиться арестовать человека, убившего Аннабелинду.

— Очень может статься, что он будет осужден по другим статьям. Увидим. Но не сомневайтесь, они поплатятся за свои грехи.

Наш разговор продолжался еще очень долго.

Было уже поздно, когда мы отправились спать. Но я не могла сомкнуть глаз, а только снова и снова вспоминала все сказанное в этот вечер, и меня не оставляло чувство нереальности. Но чем дольше я размышляла, тем больше приходила к выводу, что в наших догадках много правды.

В последующие дни я пыталась ничем не показать своего изменившегося отношения к «Андрэ», выполняя категорическое предписание Жана-Паскаля. Это было нелегко. «Андрэ» для меня превратилась в совершенно другого человека. Я не могла не поражаться, что Эдвард любит ее, но ведь он знал ее почти всю свою жизнь.

Мы попали в сети шпионажа из-за легкомысленной интрижки Аннабелинды с немецким разведчиком.

Я понимала, что наша жизнь не сможет долго течь в прежнем русле. В недалеком будущем что-то должно произойти.

Так и случилось. Как-то Андрэ ушла из дома и больше не вернулась.

Это вызвало страшный переполох среди прислуги. Сначала миссис Черри пришла в полное негодование. Няня не имеет права так долго отсутствовать. Но, когда наступил вечер, а «Андрэ» все еще не вернулась, миссис Черри стала смотреть на это иначе. Ее волновала мысль, не была ли Андрэ убита. Когда случилось одно убийство, начинаешь думать, что может произойти и второе.

— Мы живем в ужасное время, мисс Люсинда.

И куда только Андрэ могла пойти?

Я поговорила с отцом.

— Мы должны что-то предпринять в отношении «Андрэ», — сказала я. Иначе пойдут толки. Мы должны что-нибудь придумать.

Отец согласился со мной.

— Я займусь этим, — сказал он. — Кстати, мы схватили их всех. Самого фон Дюрренштейна. Это большая удача. У них была явка в одном доме в Бэттерси. «Андрэ» привела нас прямо к ним.

— На это и рассчитывали.

— Я уже видел Бур дона. Он помогает французской разведке с самого начала войны. Для него это большой триумф.

— Что станет с «Андрэ»?

— Думаю, ее ждет судьба всех пойманных шпионов. Против Рейхера могут также выдвинуть обвинение в убийстве. Все они соучастники, разумеется… и все они виновны. С ними поступят по законам военного времени. Сомневаюсь, что правда когда-нибудь станет известна широкой публике.

Убийство Аннабелинды останется одним из нераскрытых преступлений.

— Думаю, многие будут остерегаться осматривать пустующие дома.

— Несомненно.

— Что мы собираемся сказать слугам об «Андрэ»?

— Я посоветуюсь с начальством. Согласен, что мы должны подумать, как прекратить толки. Нельзя допустить, чтобы люди просто уходили из дома и больше о них никто никогда не слышал бы.

Вскоре он предложил следующую версию. Французское посольство известило «Андрэ», что она должна без промедления с ними связаться. Ее брат находился при смерти, и французы организовали все для ее немедленного отъезда. Это объяснялось в письме, якобы отосланном моему отцу, которое он получил с некоторой задержкой. В послании говорилось, что «Андрэ» сейчас находится со своим братом. И когда она вернется — неизвестно.

История выглядела не слишком убедительно, но, после первой недоверчивой реакции, ее приняли за чистую монету. Этому способствовал тот факт, что во время войны могут происходить самые невероятные вещи, и уже примерно через неделю исчезновение «Андрэ» перестало быть главной темой разговора.

Эдвард отнесся ко всему иначе.

— Где Андрэ? — спросил он.

Я сказала ему, что она поехала к себе домой повидаться с братом.

— Ее дом здесь, — настаивал мальчик.

— О нет. У нее уже был дом перед приездом сюда.

— Мы поедем туда?

— Нет. Мы останемся здесь.

— Когда она возвращается?

Я прибегла к испытанному неопределенному ответу, ставшему уже пословицей после знаменитого заявления Асквита, призывавшего «набраться терпения».

Но Эдвард продолжал спрашивать про Андрэ.

Он немного всплакнул, укладываясь в постель.

— Хочу видеть Андрэ, — хныкал он.

Я целовала и обнимала его и рассказывала ему сказки, пока он не заснул. Меня поражало, что женщина, причастная к убийству его матери, так дорога Эдварду. Он только несколько раз видел Аннабелинду, и она не произвела на него никакого впечатления, разве что своей шляпкой. И он оплакивал Андрэ.

Я говорила Эдварду:

— Ничего. У тебя есть я… и все в Марчлэндзе.

У тебя есть пони Билли Бой, миссис Черри и все остальные.

— Я знаю, — отвечал он. — Но мне очень нужна и Андрэ.

Я стала проводить с мальчиком больше времени, но он продолжал спрашивать про Андрэ.

 

ПОБЕДА

Наступил сентябрь 1919 года, и началось общее решительное наступление англо-французских войск. Характер войны стал меняться. С каждым днем известия с фронтов становились все оптимистичнее.

Теперь мы знали: то, чего мы так ждали последние четыре года, должно вот-вот произойти.

Потом наступил ноябрь, пасмурные, туманные дни, казавшиеся, однако, самыми светлыми за много лет, благодаря надежде, внушаемой известиями с поля боя.

Как я была бы счастлива, находись Роберт дома, но мои страхи оставались со мной. Я мечтала о встрече с любимым. Мне хотелось сказать ему, как глупо было с моей стороны колебаться, метаться из стороны в сторону. Теперь меня мучил безумный страх, что он может не вернуться.

Я молилась за Роберта. Я хотела сказать ему, как сильно я его люблю. Последние годы заставили меня осознать это.

Отец пришел домой в страшном волнении. В Германии произошла революция. Кайзер бежал в Голландию.

Перемирие было подписано в одиннадцать часов одиннадцатого ноября. «На одиннадцатый день одиннадцатого месяца», — как говорили все. День, который мы будем помнить до конца жизни.

Война кончилась.

На улицах Лондона царило веселье, флаги свешивались из окон, звонили колокола, толпились люди. Повсюду слышалась музыка. Оркестры исполняли патриотические марши.

Миссис Черри передала общее желание слуг выйти на улицу и присоединиться к толпе, и я ответила, что они просто должны это сделать.

Пришел веселый Маркус.

— Что за великий день! — воскликнул он. — Вы должны присоединиться к общему ликованию.

Отец сказал, что Маркус прав. И предложил отправиться куда-нибудь отпраздновать победу.

Но сначала мы немного посидели в гостиной, обсуждая прекращение военных действий и пытаясь предугадать, как скоро солдаты вернутся домой.

— Как хорошо сознавать, что огонь в самом деле прекращен сегодня утром в одиннадцать часов, — промолвил отец. — Это положило конец бессмысленной бойне.

Он прибавил, что мы должны выпить за победу.

Когда мы подняли бокалы вина, появился посыльный. Отца вызывали по неотложному делу.

— Я приложу максимум усилий, чтобы развлечь Люсинду, — сказал Маркус. — И, возможно, вы сможете присоединиться к нам позднее.

Отец полагал, что его могут задержать, и поэтому не стал договариваться с нами о встрече.

— Бесполезно назначать свидание, — сказал он. — Думаю, что сегодня вечером рестораны будут переполнены.

— Значит, вы оставляете свою дочь на мое попечение?

— И делаю это с удовольствием, — ответил отец.

И таким образом я очутилась напротив Маркуса в элегантном ресторане, выходящем окнами на реку.

Все заполнявшие его люди пришли сюда праздновать. Слышались смех и веселая болтовня, сидевшие за разными столиками окликали друг друга. Оркестр играл патриотические мелодии.

Когда мы появились, официант бросился к нам и пожал Маркусу руку. Несколько человек зааплодировали. Восторженный прием ожидал всех военных, а Маркус, имеющий высокий чин и необычайно красивый в форме, выделялся среди них.

Я ловила на себе завистливые взгляды. Маркус рассмеялся и поднял руку в знак приветствия и благодарности за оказанный ему прием с присущим ему беззаботным видом.

Заказав обед, Маркус улыбнулся мне и сказал:

— Слава Богу, война кончилась. Мой приезд в «Сосновый Бор» и наша первая встреча кажутся такими далекими. А ведь тогда, увидев вас школьницу, такую чистую и невинную, — я сразу влюбился.

— Прошло всего четыре года. А кажется, что намного больше.

— Столько всего случилось. Я уже некоторое время хочу поговорить с вами и все не мог решить, имею ли я право… не слишком ли мало времени прошло после этого ужасного события. Бедная Аннабелинда! Так попасться, как она.

— Вы знаете? Они вам рассказали? — Я в замешательстве замолчала. Я опасалась, что сказала слишком много. Я знала, что причина убийства Аннабелинды должна оставаться секретом. Включался ли ее муж в число посвященных в тайну?

— Мне все рассказали по двум причинам, — объяснил Маркус. — Во-первых, вместе с вашим отцом я охотился за этими диверсантами. Второй причиной являлось то, что я был ее мужем.

— Значит, вы должны знать… все?

Маркус очень серьезно посмотрел на меня и сказал:

— Вспомните, что полиция подозревала меня, пока я не смог неопровержимо доказать, что не был нигде поблизости от этого дома. А потом — одно потрясение за другим. Сначала ее смерть и павшее на меня подозрение… а затем я узнал правду. Я был идиотом, Люсинда. Я мог бы понять, я мог бы догадаться. Но все казалось настолько логично. В конце концов, именно вы не оставили ребенка.

Именно вы больше всех были озабочены его благополучием.

Я никогда еще не видела на его лице такого выражения. Это были и искреннее раскаяние, и совершенно не свойственная ему растерянность, словно он не знал, как облечь в слова свои мысли.

— Я был совершенно потрясен, — продолжал он. — Я не мог этому поверить. Но все выглядело так правдоподобно.

— Что вы имеете в виду, Маркус?

— Я говорю о ребенке. О том, что мне рассказала Аннабелинда.

Я была озадачена.

— Вы еще не поняли, Люсинда, что это вас я любил. А когда она рассказала мне, я не мог поверить… но ведь это казалось очевидным. Если бы дело было только во мне, я бы переступил через это. Я любил вас. Вы не такая, как все девушки, которых я встречал. Я знал, что нам было бы хорошо вместе. Но они могли узнать, я имею в виду своих родителей. Они могли лишить меня наследства. Я знаю их логику. Они сочли бы вас безнравственной женщиной. Вы не представляете себе, какие у них строгие понятия! Они уже долгое время давили на меня. Я должен был жениться.

Мой первостепенный долг пополнить нашу семью новыми Мерривэлами. Я знаю, вам трудно понять, но они совершеннейшие феодалы, со своими средневековыми представлениями. Нам с детства внушали, что на первом месте стоят интересы семьи.

— Маркус, почему вы все это мне сейчас говорите?

— Потому что я хочу забыть прошлое. Я хочу, чтобы мы все начали сначала прямо сейчас, в этот первый мирный вечер. Я хочу, чтобы мы начали строить наше будущее!

— О нет, Маркус.

— Выслушайте меня. Я повел себя глупо. Я должен был догадаться. Скандала, вот чего я боялся. Скандалы имеют обыкновение разражаться в самые неподходящие моменты. У меня просто не хватило мужества. Ведь подумать только, что это ее ребенок. Теперь она мертва. Бедная Аннабелинда! Она понимала, что я люблю вас, и настолько сама любила меня, что солгала, пошла на то, чтобы опорочить свою лучшую подругу. Но теперь все кончено. Мы должны забыть об этом. Мы должны сейчас начать все сначала.

— О чем вы говорите, Маркус?

— Аннабелинда знала, что я вот-вот попрошу вашей руки. Она рассказала мне, что, еще когда вы учились в школе, у вас было любовное приключение, в результате которого родился Эдвард. Она сказала, что вы были вынуждены отдать ребенка на попечение приемным матери и отцу, а когда они погибли, вас так замучили угрызения совести, что вы решили привезти ребенка домой, к своим родителям. Таким образом, вы могли оставить его при себе.

— Аннабелинда сказала вам это!

— Теперь я знаю, что это ее ребенок. Все это выплыло наружу, когда ее убили, когда немецкие шпионы попытались заставить ее работать на них.

Теперь я все ясно вижу, Люсинда. Но мы должны простить бедняжку Аннабелинду. Какой ужасной ценой она за все заплатила! Мы должны начать строить наше будущее. Пусть истечет положенное время, и тогда…

— Думаю, я должна сказать вам, Маркус. Я помолвлена с Робертом Дэнвером.

— О, но вы решили выйти за него замуж, потому что я женился на Аннабелинде. Он вас поймет.

— Это вы должны понять меня, Маркус…

— Я прекрасно понимаю ваши чувства. Мне не следовало так поступать ни при каких обстоятельствах. Я должен был понимать…

— Вы понимали, что вам не подходит женитьба на девушке, скомпрометировавшей себя в глазах общества, наверное, так выразились бы ваши родные. А усугубив свою вину еще больше, взяв к себе ребенка, она сделала брак с ней совершенно неприемлемым. Ваши действия определялись нормами общественной морали. Только так вы и могли поступить. К несчастью, пытаясь избежать затруднительных положений, вы попали в одно из них.

— Вы говорите с понятной горечью.

— Нет, не думаю. Я считаю, что все вышло к лучшему.

— Я люблю вас, Люсинда. Я хочу начать все заново.

— Жизнь редко предоставляет нам такую возможность. Когда все пошло не так, кому не хотелось бы начать все сначала? Но, вероятно, жалеть не стоит. Оставайтесь самим собой. Вы женитесь.

Ваша семья захочет, чтобы вы вспомнили о своем долге. Вы найдете себе очаровательную жену, воплощающую в себе все ваши чаяния, у вас появятся образцовые дети, делающие честь вам и вашим родным. Но любовь? Ваше чувство ко мне никогда не было глубоким, Маркус. Я более или менее подходила на роль вашей жены, и вы бы попросили моей руки. Но мой аморальный поступок как вы тогда считали — стал на вашем пути. Если бы вы любили меня по-настоящему, вы бы не посмотрели на это. Вы были привязаны к Дженни, но вопрос о женитьбе просто не стоял. Вы любили ваших с ней детей, но не могли открыто признать их. Вы понимаете, что я хочу сказать? Вы проживете счастливую жизнь, не сомневаюсь в этом. Люди вам симпатизируют. Посмотрите, как они приветствуют вас в этот вечер.

— Все дело в форме. Сегодня солдаты-герои повсюду в Лондоне. Завтра о них забудут.

— Вы выглядите таким доблестным воином. Ваше появление вызвало особый восторг. Вы заслужили это. Вы сражались за свою страну. Не будь таких мужчин, как вы, мы бы не праздновали сегодня победу. Вы заслуживаете счастливой жизни. Но вы не заслуживаете той любви, которую я могу дать, потому, что вы никогда не смогли бы любить меня так же.

— Испытайте меня, Люсинда.

— Я сказала вам, что уже помолвлена.

— Еще не поздно.

— Дело не в этом. Дело в том, — чего я хочу от своей жизни и с кем хочу разделить ее.

Маркусу оказалось трудно примириться с тем, что я сказала. Он не сомневался, что стоит ему объяснить мне причину, по которой он не попросил моей руки с самого начала, как я с готовностью откажусь от чего угодно ради него.

Самоуверенность, конечно. Но у него были для этого некоторые основания.

Я с нежностью посмотрела на него, подняла свой бокал и сказала:

— За ваше счастье, Маркус.

— Как оно возможно без вас?

— Возможно для такого человека, как вы.

Я заставила его понять, что я имею в виду. Я собиралась выйти замуж за Роберта и больше всего на свете хотела, чтобы он вернулся целым и невредимым.

Некоторое время Маркус молча смотрел в бокал.

Я видела, что он смирился с моим решением, хотя ему все еще казалось непостижимым, что я могла предпочесть ему Роберта.

Я заметила, как по его лицу скользнуло выражение покорности, и почувствовала облегчение.

Повсюду вокруг нас танцевали и пели «Долгий путь до Типперэри» и «Вьется длинная, длинная дорога».

Было уже поздно, когда мы вышли из ресторана и отправились домой по заполненным народом улицам, где празднование продолжалось, до глубокой ночи.

Я увиделась с Маркусом через несколько дней.

Он пришел к нам, и миссис Черри сообщила мне, что он ожидает меня в гостиной.

Когда я спустилась туда, он подошел ко мне и взял за руки.

— У меня для вас новость, — объявил он. — Я подумал, что вы должны узнать ее как можно раньше. Капитан Роберт Дэнвер завтра прибудет в Лондон.

Огромная волна радости залила меня. Я не смогла не выдать своих чувств. Все глубоко спрятанные страхи, опасения, ужасные предположения, мучительные сомнения, теснившиеся у меня в голове, рассеялись. Роберт возвращался домой.

Маркус обнял меня, на несколько секунд прижал к себе, потом отстранил и поцеловал сначала в одну щеку, а потом в другую.

Он улыбнулся и сказал:

— Я подумал, что вам будет приятно узнать это.

Я услышала, как повторяю:

— Капитан Дэнвер, — словно его новый чин имел для меня значение.

— Ну, естественно, он получил повышение. Он прекрасный солдат.

— О, Маркус, как хорошо было с вашей стороны прийти и сказать мне это.

— Я не знаю точного времени его приезда, но, как только узнаю, или приду сам, или отправлю посыльного сообщить вам.

— Спасибо.

— Теперь вам только остается, — несколько витиевато сказал Маркус, жить с любимым долго и счастливо.

— Маркус, — ответила я, — от всей души желаю вам этого же.

На следующий день от Маркуса пришел посыльный, принесший записку, содержащую только слова: «4.30. Виктория».

Я чувствовала себя невероятно счастливой. Мне хотелось крикнуть всем: «Роберт возвращается домой! После всех этих лет он будет здесь. В безопасности. Все это время, когда я еще тревожилась за него, он уже был в безопасности».

Мне казалось, что день тянется бесконечно долго.

Я хотела поехать на вокзал сразу после обеда.

Ближе к полудню пришел Жан-Паскаль Бурдон.

Он сказал:

— Зашел проститься. Возвращаюсь во Францию.

Я сказала ему о возвращении домой Роберта.

— Я заметил в тебе какую-то перемену. Ты вся светишься. Моя дорогая, я желаю тебе самого большого счастья на свете. Война кончилась. Будем надеяться, что она больше никогда не начнется.

Теперь нам остается только радоваться тому хорошему, что дает нам жизнь. Люсинда, моя милая, ты просто сияешь.

— Роберт приезжает сегодня днем. В половине пятого. На вокзал Виктории.

— И ты будешь его встречать. Как удачно! Он счастливый человек.

— Это я счастливая.

— Значит, вас двое счастливых. Перед своим уходом, Люсинда, я бы хотел сделать одну вещь.

— Да?

— Посмотреть на своего правнука.

— Ну конечно. Теперь у него новая няня. Он только начинает к ней привыкать. Эдвард все еще скучает по Андрэ. Меня никогда не перестанет удивлять, что особа, занимавшаяся подобными делами, могла в то же самое время быть такой любящей нянюшкой для маленького мальчика.

— Это просто еще один пример сложности человеческой натуры. Мы можем быть какими угодно. Мы не делимся просто на хороших и плохих, черных и белых. Возможно, целиком плохих людей вообще не существует. Оглядываясь на свою жизнь, а я не безгрешен, я нахожу эту теорию весьма привлекательной.

— Я знаю, что в вас очень много хорошего.

— Я в этом не уверен. Ну, может быть, самая малость. А теперь могу я увидеть своего правнука?

Я повела его в классную комнату, где Эдвард был погружен в свое тогдашнее любимое занятие: раскрашивание картинок.

— Это динозавр, — объяснил он Жану-Паскалю, севшему рядом с ним.

— Красный динозавр? — сказал Жан-Паскаль. — А бывают красные динозавры?

— Мне нравятся красные, — сказал Эдвард, словно это было решением вопроса.

— Не пририсовать ли нам ему усы?

— У динозавров нет усов.

— Ну, если они могут быть красными, то почему бы им не быть усатыми?

Эдвард задумался.

— Думаю, можно, — сказал он.

Я наблюдала, как Жан-Паскаль с интересом рассматривает ребенка. В его глазах зажегся огонек.

В Жане-Паскале всегда были сильно развиты родственные чувства.

Когда Жан-Паскаль поднялся, чтобы уйти, я заметила, что Эдварду не хотелось лишаться его компании. Жан-Паскаль понял это и, без всякого сомнения, был доволен.

Когда мы вернулись в гостиную, Жан-Паскаль сказал:

— Что за восхитительный малыш!

— Я тоже так думаю.

— Не могу не радоваться, что он мой правнук.

— Жизнь очень странная штука, правда?

— Ты должна привезти его навестить меня. Его должны заинтересовать виноградники.

Я видела по глазам старика, что у него возникли некоторые планы.

Поразмыслив над этим, я сказала;

— Все это кажется таким не правдоподобным.

Эдвард ваш правнук. Его, отец шпион, замешанный в убийстве его матери. Узнает ли он когда-нибудь об этом?

Жан-Паскаль молчал, и я продолжала:

— Должен ли он знать правду? Правильно ли скрывать ее? Разве каждый человек не имеет право знать, кем является он или она?

Жан-Паскаль медленно произнес:

— Этот вопрос можно рассматривать с разных точек зрения. Священна ли правда? Кто-то когда-то сказал: «Слово — серебро, молчание — золото», а кто-то другой ответил: «Там, где неведение — благо, глупо быть мудрым».

— Я знаю. Но что произойдет, когда Эдвард станет взрослым и может захотеть все узнать? Нет сомнения, что так и будет.

Жан-Паскаль задумался. Потом сказал:

— Эдвард считает себя членом вашей семьи.

Вскоре он начнет задавать вопросы, на которые придется отвечать. Что думают сейчас окружающие? Это мальчик, родители которого погибли во время бомбардировки Монса. Ты, английская школьница, находившаяся в дружеских отношениях с его семьей, нашла его в саду разрушенного дома. Ты покидала Францию перед приходом немцев и забрала его с собой. Это наилучшая версия. Отец, виновный в смерти его матери? Мать, отославшая его приемным родителям, считающая его рождение своим позором? Нет, нет. Давайте придерживаться более приемлемого объяснения. Существует время для слов, Люсинда, и время для молчания. В этой истории с Эдвардом давайте дадим обет молчания.

Я улыбнулась Жану-Паскалю. Я верила в правоту этого человека, познавшего большинство вещей, которые способна предложить жизнь, и прекрасно постигшего ее законы.

И мы дали обет молчания.

* * *

Ожидание поезда показалось мне очень долгим.

На платформе толпилось множество людей, все ждали воинский эшелон, везущий с фронта героев.

Когда поезд подошел к станции, его встретили бурей приветственных возгласов. Мы все подались вперед, мужчины, женщины и дети, и каждый высматривал того единственного человека, чье возвращение означало для него так много: конец страхов, вновь обретенную надежду на будущее, не омраченную мыслями о войне и ужасом возможной утраты.

Мы не сразу нашли друг друга.

И вот появился Роберт. Я смотрела на него уже несколько мгновений, прежде чем он заметил меня.

Он повзрослел и немного осунулся, но его глаза сияли.

Мы бросились друг к другу в объятия, не стыдясь своих чувств, как все на этой заполненной людьми платформе.

— Роберт, Роберт! — закричала я, не в силах найти других слов и все время повторяя его имя.

— Люсинда! — ответил он. — Вот я и вернулся.