Джеймс Харрис, или иначе эрл Малмсбери, ехал из Ганновера в Брунсвик так быстро, как только позволяли обледеневшие дороги.

Человек он был многоопытный, недаром долгие годы провел при королевских дворах, был послом в разных государствах. Скоро ему исполнится пятьдесят, а он все еще красив собой, жизнерадостен и весьма-весьма проницателен.

Он ехал просить руки принцессы Каролины, миссия, надо сказать, деликатная, если учесть, что принцесса по прибытии в Англию может не понравиться принцу Уэльскому, а тогда он, герцог Малмсбери, сполна ощутит на себе неудовольствие принца. А если он даже и обнаружит, что принцесса не из тех, кто может понравиться принцу, все равно руки у него связаны.

Точная инструкция Его Величества короля Георга III обязывала не комментировать достоинства принцессы, не давать никаких лишних оценок и советов. Его обязанность заключалась в том, чтобы сделать принцессе предложение от имени принца Уэльского и проследить за тем, чтобы церемония помолвки прошла безукоризненно.

«Бедная принцесса, – думал Малмсбери, – не много же у нее шансов удержать расположение принца, даже если она сумеет его добиться». Он помнил, как принц приходил к нему, когда ухаживал за Марией Фитцгерберт и хотел отречься от права на корону ради того, чтобы последовать за своей дамой сердца в Европу.

Тогда он посоветовал принцу прислушаться к голосу разума, однако принц не внял его совету, зато благодаря такту и достоинству, с которыми тот был дан, герцогу Малмсбери удалось сохранить уважение и дружбу принца. Как и многие, он очень любил Георга, но это не мешало ему видеть слабости Его Высочества, и он мог только пожалеть молодую женщину, которой судьба уготовила выйти замуж за принца Уэльского.

Малмсбери был прирожденным дипломатом. Приверженец партии вигов в политике, он был другом и доверенным лицом короля. В то же время он приложил немало стараний, чтобы помирить короля с сыном и улучшить их отношения, делал это толково, осторожно, при этом оставаясь близким другом принца.

Когда он приехал в Брунсвик, его тепло приветствовал герцог со всей своей свитой, дворец покойного герцога Фредерика был тут же предоставлен в его распоряжение. В услужение к нему направили самых расторопных ливрейных лакеев, камердинера и двух солдат, охранявших дворец днем и ночью. Дали карету с лошадьми, одним словом, сделали все, чтобы он жил в комфорте.

Пожалуй, это добрый знак, можно рассчитывать, что миссия будет успешной. Его сразу пригласили во дворец, где представили герцогине и ее дочери, аудиенцию же у герцога он должен был получить через несколько дней, на которой и собирался вручить послание короля.

Герцогиня была женщиной говорливой, он помнил ее еще молодой, когда она жила в Англии и вечно вмешивалась во все дела, сплетничала и слыла весьма глупой особой. Судя по первым впечатлениям, к лучшему она так и не изменилась. Но мать его мало заботила, ее дочь Каролина, будущая принцесса Уэльская, – вот кто занимал воображение искушенного царедворца.

Он увидел девушку, уже не юную, но достаточно красивую, правда, в ней не чувствовалось мягкости, у нее была не очень хорошая фигура с коротковатыми ногами, зато бюст отличался пышностью и прекрасными формами. Умные, лукавые глаза, хотя брови слишком редкие, и, конечно, самое замечательное – ее волосы: светлые, густые и вьющиеся, а вот зубы довольно красивой формы, но гнилые. Ах, если бы она была чуть-чуть повыше и если бы у нее были здоровые зубы…

Но она была такой, какой уродилась, и он сомневался, что она понравится принцу, знатоку и любителю прекрасных женщин. Малмсбери вспомнил об ослепительной красоте Пердиты Робинсон, одной из самых очаровательных женщин, украшавших английскую сцену. Мария Фитцгерберт, возможно, уступала ей в красоте, но была исполнена достоинства и шарма; а леди Джерси – настоящая красавица, хотя и гораздо старше принцессы Каролины, к тому же принц предпочитал бабушек девственницам.

В памяти у него внезапно всплыл фривольный куплет:

Да, он славился своей любовью к опытным дамам, намного старше себя. Как он воспримет этого сорванца, воспитанного в жалком брунсвикском захолустье? Малмсбери попытался представить Каролину в Карлтон-хаузе или в Морском павильоне.

Результат был для нее неутешителен.

Принца придется явно долго утешать в его разочаровании.

* * *

За обедом у герцогини эрл Малмсбери сидел по правую руку.

– Несказанное удовольствие, – вздохнула она, – лицезреть кого-нибудь из Англии.

Он прибыл сюда не из Англии, напомнил гость. Он заезжал в Берлин и Ганновер.

– Но вы англичанин, как и я, милорд. И никогда того не забуду. Мой дорогой брат! Ах, я часто думаю о нем. Эта его ужасная… ужасная болезнь. Как все печально! А вот дорогой принц… мой красавец племянник. О нем разное говорят.

Малмсбери забеспокоился, представляя, куда могут завести подобные разговоры.

Герцогиня заторопилась загладить неловкость:

– Он очарователен, я слышала. Законодатель мод. А Карлтон-хауз – просто сокровищница. Говорят, у него безупречный вкус и он крайне умен.

Заводить разговор о предполагаемом браке было еще не время, ведь он не нанес официального визита герцогу и не передал ему волю короля, но герцогиня умудрилась поговорить и об этом, причем не скрывала, как она рада.

На балу, который затем был дан, он танцевал с принцессой. Близость в танце заставила его сделать тревожное открытие. Стало ясно, что ее отношение к чистоплотности небезупречно. Ужасное открытие! Он подумал о принце с его надушенным бельем, его частыми ваннами, его утонченностью. Это грозит большими неприятностями, особенно если учесть, что он, как посол, не в силах их предотвратить. Ведь он обязан следовать наставлениям Его Величества и не давать никаких советов, а лишь вести переговоры.

«Бедная девочка, – думал он. – Она, ясное дело, волнуется, ее беспокоит будущее».

Как и полагалось согласно дворцовому этикету, он передал герцогу предложение английского двора, которое тот принял с большим удовольствием. Теперь можно было все обсуждать в открытую.

* * *

Атмосфера крайнего возбуждения царила при брунсвикском дворе. Шли дни, и Малмсбери все больше и больше проникался жалостью к принцессе. С первой встречи он был убежден, что принц отвернется от нее с отвращением, а бедная девочка, очевидно, начинала питать романтические иллюзии по поводу того, что ожидало ее в Англии, ему хотелось развеять эти пустые надежды, не принеся ей вреда. Странно, но она определенно начинала ему нравиться. Ему импонировала ее естественность. Принцессу, видно, здесь ни в чем не ограничивали, он видел это, и Каролине придется многому научиться, но она умна и сумеет овладеть положением, если ей все правильно растолковать. Но кто это сделает? Никто, кроме Малмсбери.

Нет, нет. Это не входило в обязанности посла. Однако маленькие советы могли предотвратить большие неприятности.

Его возмущало влияние на принцессу ее матери, вздорной, ограниченной женщины, находившейся вне себя от возбуждения. Еще бы, ее дочь – будущая королева Англии. К такому титулу стремятся все принцессы, и подумать только, после всех этих лет ожидания именно Каролина получила главную награду.

Герцогиня восторженно лепетала Малмсбери:

– Подумать только, выбрали Каролину, хотя почему бы и нет? Король ведь мне брат. Так почему бы и не Каролину? Мой брат очень любил меня до замужества. Ах, дорогой Георг! Такой добрый, с золотым сердцем, но не мудрый. Увы! И всегда был предан семье, особенно сестрам. Конечно, пока не женился на этой женщине. Я ее никогда не любила. И очень боюсь, что она станет плохо относиться к Каролине.

Герцог принялся уверять, что королева будет Каролине, как мать.

– Ах, милорд, вы забываете, что я знаю эту женщину! – кричала герцогиня. – Я была при дворе, когда она вышла замуж. Я ей никогда ничего не забуду. Я невзлюбила ее с первого взгляда, и она меня тоже ненавидела. Моя дорогая мать, вдовствующая принцесса Уэльская, разделяла мое мнение о ней. Вы знаете, когда она приехала в Англию, она пыталась повелевать Георгом. Моя мать скоро положила конец этому. Шарлотту немедленно поставили на место.

Малмсбери вскинул бровь, этот жест он мог себе позволить, чтобы выразить свое неодобрение. А про себя еще раз подумал, какое дурное влияние могла оказать на дочь такая мать.

Он пытался уйти от разговора о королеве Шарлотте, но герцогиня была одержима этой темой и настаивала на продолжении разговора. Малмсбери оставалось только повторять:

– Я уверен, Ее Величество выполнит то, что считает своим долгом по отношению к принцессе.

Разговор с герцогом был гораздо содержательнее.

– Я несколько обеспокоен будущим моей дочери, – сказал герцог. – Я попытался внушить ей, насколько высокое положение отныне она будет занимать. Мне хотелось заставить Каролину понять, какое бремя ляжет на ее плечи.

– Принцесса поймет это, когда приедет в Англию, – спокойно заметил Малмсбери.

– Я много беседовал с дочерью, пытаясь внушить ей, что она едет в Англию не только танцевать на балах и наслаждаться жизнью при дворе. У нее будут тяжелые обязанности. Может быть, ваше превосходительство ознакомит принцессу с тем, что ожидает ее при английском дворе? Я уверен, вы смогли бы сделать это лучше, чем кто-либо еще.

Малмсбери поклонился и пообещал сделать все, что в его силах.

Разговор с мадам де Гертцфельдт многое прояснил. Эта разумная женщина понимала Каролину. Он быстро сообразил, что принцесса, пожалуй, больше уважала чужую женщину, чем собственную мать, хотя клубок взаимоотношений между ними всеми раздражал ее. Вот если бы мадам де Гертцфельдт была матерью принцессы, размышлял Малмсбери, ему легче было бы исполнить свою миссию, а самой принцессе – стать настоящей принцессой Уэльской.

– Она умна, – говорила мадам де Гертцфельдт, – но иногда поступает глупо, у нее доброе сердце… очень доброе, но она вспыльчива и совершенно не тактична. – Малмсбери помрачнел, и леди поспешила договорить: – Она отзывчива на доброту. Жаждет ласки… ей нужна любовь. Она очень любит детей. Эта ее любовь переходит в страсть. Я верю, что если у нее будут дети, она будет счастлива и союз окажется удачным.

– Мадам, – отвечал Малмсбери, – хочу быть с вами откровенным, до вас, думаю, доходили слухи о нашем принце, а ваш жизненный опыт подсказывает вам, что он за человек. Законодатель моды, прозванный первым джентльменом Европы. Могу вам сказать, что я боюсь, ему покажется, будто у принцессы недостаточно… шарма… я бы сказал, загадочности, которой он ожидает от женщин.

– Я прекрасно понимаю, что имеет в виду ваше превосходительство, вы опасаетесь, что первое впечатление принца может быть неблагоприятным. Я разделяю ваш страх. Я люблю Каролину, но истина, увы, такова… – Она развела руками, а Малмсбери понимающе кивал. – Мы пытались воспитать ее как можно лучше… однако нас трое. При столь щекотливых условиях это нелегко. Дети от этого брака все… необычны.

Малмсбери внимал с симпатией.

– Я думаю, с Каролиной надо построже. Ей позволяли много вольностей, вероятно, слишком много. А она, конечно, не юная девушка, и исправить это, наверное, нельзя. Я полагаю, ей нужны разумные советы и откровенность.

– Ваши советы, мадам?

– Нет, – она покачала головой, – в моем положении… нелегко давать советы.

– Может быть, ее отца?

– Она его любит, обожает и боится. Правда, скрывает, но это так. Она чувствует в нем жесткость. Он старался обуздать ее, в то время как другие этого не делали.

– Только не ее матери! – в ужасе промолвил Малмсбери, понимая, к каким ошибкам могут привести болтливые «наставления» этой дамы.

Мадам де Гертцфельдт улыбнулась с пониманием.

– Нет, совершенно определенно, тут нужны отнюдь не советы герцогини. Я с вами беседую с полной откровенностью, ваше превосходительство, ибо я придаю этому вопросу жизненно важное значение. Принцесса совсем не уважает мать. Когда та с ней разговаривает, в глазах Каролины абсолютно отсутствует выражение. Я знаю, она не слышит и половины того, что ей говорит мать. Есть только один человек при дворе, который может помочь принцессе.

– И это…

– Вы, ваше превосходительство.

Малмсбери смутился.

– Мадам, король велел мне лишь заключить брачный договор. Не вдаваясь в подробности. Таков мой прямой долг.

Она печально покачала головой.

– Ваш долг перед королем. А как насчет вашего долга перед бедной заблуждающейся девушкой? Вы же видите, какова она! И знаете человека, который будет ей мужем. Разве вы не протянете ей руку, чтобы не дать упасть в пропасть?

– Мадам, вы преувеличиваете.

– Разве я не права, ваше превосходительство? Вы хорошо знаете принца Уэльского. Я же могу судить только по слухам.

Несколько минут он молчал, потом сказал:

– Хорошо, я превышу полномочия, данные мне королем.

Ее лицо осветилось улыбкой, а он подумал: «Она прекрасная женщина и мудрая. Как жаль, что эта женщина – не мать нашей бедной принцессы».

– Я сделаю, что смогу, – сказал он, – чтобы подготовить принцессу к отъезду и встрече с будущим супругом, она должна узнать некоторые особенности жизни при английском дворе.

* * *

В своих апартаментах Каролина беседовала с мадемуазель Розенцвейг, та ее внимательно слушала. Она была умной женщиной, прекрасно говорила по-английски, поэтому герцог выбрал ее как бы в секретари принцессы, предполагалось, что она будет сопровождать принцессу в Англию.

– Он такой очаровательный мужчина, – говорила Каролина секретарю. – Ах, будь он немного помоложе и к тому же принцем Уэльским! Он такой добрый. И вы знаете, я думаю, я ему нравлюсь. Иногда он так печально смотрит на меня. Отчего это, как вы думаете? Может быть, ему действительно хотелось бы быть на месте принца Уэльского? Вот было бы, наверное, чудесно! Представьте, что посол в меня влюбился. – Каролина села на постели и раскачивалась теперь взад-вперед, ей было весело.

Мадемуазель Розенцвейг, помня наставления мадам де Гертцфельдт во что бы то ни стало избегать фривольных разговоров с принцессой, заметила:

– Ну, это неловко для джентльмена, наверное. Я уверена, ваш отец посчитал бы недостойным подобные предположения, даже будь это правдой.

– Дорогая моя чопорная Розенцвейг! Возможно, вы и правы в своей чопорности, – громко рассмеялась Каролина. Затем оборвала смех. – Я попытаюсь стать серьезной, мадемуазель секретарь. В самом деле. И если из меня выйдет жена, наградой мне будут дети. Я хочу много детей. Хорошо бы десять, как вы думаете? Вчера я узнала, что у противной старой королевы Шарлотты было пятнадцать наследников. Двое умерли. Даже от тринадцати бросает в дрожь, верно?

– Может быть, не стоит обсуждать этот вопрос сейчас? – предложила мадемуазель Розенцвейг.

– Как хорошо, что вы мне вовремя напомнили, моя дорогая, что я больше не должна вас называть «моя дорогая», это фамильярно. Я должна не забывать, что буду скоро принцессой Уэльской. И начну готовиться прямо сейчас. Не ждите больше от меня фамильярности. О, я так рада, что вы поедете со мной. Мне будет легче, если около меня окажутся свои люди. И дорогой лорд Малмсбери будет там. Знаете, моя дорогая, я не должна столь откровенно высказываться, да? Но вы, моя дорогая, меня прекрасно знаете… поэтому я скажу вам, пока мы одни… мне безумно хочется уехать из Брунсвика!

– Вам пора замуж, принцесса.

– Пора, я уже не ребенок, верно? Я получила такие очаровательные письма от принца Уэльского. Он пишет… прекрасно… на английском, на немецком, на французском… Ах, если бы я понимала по-английски! Так складно он пишет! Я восхищена. Я выхожу замуж за очень умного человека, дорогая Розенцвейг.

– Принц Уэльский славится своей образованностью.

– Жаль, что я немногому обучена.

– Ваше Высочество, вы еще приобретете многие знания.

– Вы начинаете говорить, как мой дражайший Малмсбери. Я слышала, мой дядя, король, хороший добрый человек. Я его уже люблю заранее. Однако… я боюсь, Розенцвейг, я очень боюсь почему-то.

Веселое настроение прошло, на лице Каролины проступило меланхоличное выражение.

– Я весьма уважаю принца Уэльского, но я никак еще не могу его любить всей душой.

– От вас этого и не ждут. Это придет.

– Дорогой, дорогой Малмсбери, вы говорите совсем, как он. – Она встала, вытянулась во весь рост и пыталась придать теперь своему лицу выражение, свойственное лорду Малмсбери. В голосе ее прозвучали знакомые нотки: – Ваше Высочество, от вас не ждут страсти. Она придет со временем. Когда-нибудь, когда-нибудь у вас, Ваше Высочество, будет десять детей. Ах, я не должна издеваться над лордом, потому что люблю этого человека. И в самом деле, если бы он был принцем Уэльским… Нет, он старый, наверное, у меня с ним не было бы десяти детей… ну, пускай поменьше.

– Ваше Высочество!

– Да, да, я постараюсь вести себя разумно. Видите ли, Розенцвейг, у меня нет отвращения к замужеству, просто оно мне безразлично. Я попытаюсь быть счастливой, но в моей радости нет желания. Однажды я уже любила мужчину. Вы слышали про майора фон Тебингена? Они отобрали его у меня. Мы могли быть счастливы, а они его отослали прочь. Был… и нет! Сказали, что он мне не подходит. Он был всего лишь майором, а я принцесса. Принцессы выходят замуж за принцев… как жаль! О Боже, помоги мне, Розенцвейг, я хочу моего майора!

Мадемуазель Розенцвейг заволновалась, она боялась, что с принцессой случится один из тех истерических припадков, о которых ее предупреждали.

– Ваше Высочество, умоляю вас не говорить таких вещей! Если это дойдет до ушей лорда Малмсбери, он будет вынужден сообщить королю Англии.

– Ну и пусть. Зато они вернут назад майора фон Тебингена. И пусть отдадут его мне. Я с радостью верну им их принца Уэльского.

– Ваше Высочество, опомнитесь, что вы говорите! Каролина умолкла на несколько минут, потом печально сказала:

– Нет, конечно же, я должна все время быть начеку. Я должна помнить, о чем меня предупреждали. И не должна поступать опрометчиво. Я должна думать, что делаю. О, мой дражайший секретарь, вы будете добры ко мне и станете выслушивать мои жалобы? Вы позволите мне поговорить с вами о моем майоре хоть иногда, иначе я сойду с ума.

– Тише, Ваше Высочество, тише!

Каролина бросилась к секретарю и уронила ей голову на грудь. Розенцвейг принялась утешать ее.

– Все будет хорошо, я буду с вами, вы сможете рассказывать мне все, что захотите, когда захотите. Это будет наша тайна, никто никогда не узнает, о чем мы говорили.

– Я расскажу, как любила его. Как мы собирались пожениться. Я подарила ему аметистовую булавку, и он носил ее. Он сказал, что, когда он умрет, его с ней похоронят. Он любил меня. О, он любил меня!

Они помолчали, а потом Каролина произнесла:

– Но я должна выполнять свой долг. Так сказал бы мне дорогой лорд Малмсбери. Его волнует, чтобы все прошло безупречно, я должна доставить ему приятные минуты. Итак, дорогая Розенцвейг, я начну изучать английский язык и скоро буду бегло говорить по-английски. Я сделаю все, чтобы мой муж был счастлив.

– Это мудро сказано, принцесса.

– Я буду стараться угодить ему, буду стараться заинтересовать его, раз уж судьба решила так, что я стану принцессой Уэльской.

* * *

Через несколько дней ко двору Брунсвика прибыл майор Гислоп. Он привез послание Его Высочества принца Уэльского, в котором он выражал желание видеть его будущую жену в Англии как можно скорее. Для Каролины прислали портрет принца.

Она бегала по своему будуару с портретом в руках и звала мадемуазель Розенцвейг.

– Посмотрите, – кричала она. – Он, должно быть, самый красивый мужчина на земле. Скажите, моя дорогая, вы видели красивее?

– Никогда, – заявила та в ответ.

– Посмотрите на его прекрасные волосы. Взгляните, какие у него голубые глаза. А звезда на его платье. Из чего оно, интересно, из бархата или из тонкого сукна? Какой прекрасный голубой оттенок! Мой будущий муж – очень утонченный джентльмен.

Мадемуазель Розенцвейг подтвердила, что, по слухам, принц необычайно хорош собой.

– Он принц чистых кровей! – воскликнула Каролина.

Портрет она повесила в изголовье своей кровати, чтобы, проснувшись, сразу «открыть глаза и увидеть рядом своего дорогого принца». Она громко расхохоталась на замечание мадемуазель Розенцвейг о том, что подобное высказывание довольно неприлично для женщины незамужней.

И в последующие дни ее часто заставали глядящей на портрет. Казалось, получив этот знак внимания со стороны принца, она все больше и больше смирялась с браком.

* * *

Через несколько дней состоялась церемония оглашения королевской четы, вступающей в брачный союз. Карета доставила Малмсбери во дворец герцога, и торжественное оглашение началось. Герцогиня проплакала всю церемонию, герцог, наоборот, был строг, однако тоже взволновался, Каролина, хотя и побледневшая, держалась уверенно.

Через полчаса все было закончено, и Каролину объявили принцессой Уэльской. Кортеж направился к дворцу матери герцога, вдовствующей старой герцогини, где для гостей давали бал.

Малмсбери наконец почувствовал облегчение. Его долг по отношению к королю был исполнен. Но он не мог избавиться от мысли, что остался в долгу перед новой принцессой Уэльской. Он видел в ней погибающее существо, обреченное на трагедию, потому что, по его мнению, она была самой неподходящей женой для принца Уэльского из всех, кого можно было выбрать для него. Поэтому он испытывал непреоборимое желание помочь ей.

На следующий день брачный договор был составлен на французском и латинском языках, кто обязан, подписали его.

«Теперь, – думал Малмсбери, – пришло время возвращаться в Лондон».

Герцогиня воспользовалась первой же возможностью поговорить с ним.

– Надеюсь, – сказала она, – что путешествие не будет отложено надолго. Я не буду счастлива, пока не узнаю, что моя дочь связана брачными узами с принцем.

– Погода не благоприятствует морскому путешествию, – заметил Малмсбери. Про себя он думал, что если они выждут январь-февраль, то Каролина выучит английский и улучшит свои манеры.

– В декабре не так плохо плыть, – заявила герцогиня, – вот в январе, в феврале… и в марте дуют нестерпимые ветры. Думаю, вы могли бы отправиться прямо сейчас.

– Я не могу начать приготовления, не получив повеления короля.

У герцога было иное отношение к грядущим переменам.

– Я не хочу, чтобы моя дочь села на корабль, пока не услышу, что английский флот прибыл и готов сопровождать ее в Англию, – сказал он.

– Ничего нельзя сделать, пока сир не соизволит прислать мне свое высочайшее повеление, – отвечал Малмсбери. – Я ожидаю послание в любой момент.

– Давайте подождем королевского указа, – согласился герцог, – а тем временем отпразднуем как следует это бракосочетание.

И тут последовали балы и всяческие увеселения, выходы в оперу, что дало Малмсбери возможность долго беседовать не только с герцогом и герцогиней, но и с мадам де Гертцфельдт и с самой Каролиной.

* * *

Не мешкая, он воспользовался такой возможностью во время маскарада в оперном театре.

При этом изворачивался, пытаясь придумать, как упредить принцессу о том, что ее ожидает при английском дворе, не выдав ей своей тревоги и не выходя за рамки дипломатии. Например, как самым деликатным образом посоветовать ей обращать больше внимания на уход за собой, на чистоплотность.

Сидя в ложе в опере, Каролина вдруг обернулась к нему и сказала:

– Я хочу узнать все о моем будущем муже. Люди много говорят о нем. Толки эти не прекращаются… и все же, когда я пытаюсь мысленно нарисовать себе его портрет, я представляю его себе не очень ясно. Он красив – единственное, что я знаю.

– Да, многие считают, что он привлекателен. Каролина захлопала в ладоши.

– Немало принцесс выходят замуж за уродливых женихов. Хотя с красивыми мужчинами много хлопот. Я слышала, принц очень увлекается дамами.

– Да, он весьма галантный, истинный джентльмен.

– Ну, когда я приеду, я должна буду положить этому конец, – захихикала принцесса.

Малмсбери смущенно закашлялся.

– Я думаю, Ваше Высочество, принцу будет приятно, если вы станете себя вести тактично. Он обожает… утонченность… и в разговоре, и в поведении.

– Утонченность? Я, признаться, всегда верила, что добродетелями являются открытость и честность. Вижу, мне придется кое-что изменить в Карлтон-хаузе, если там все держится на утонченности. – Она резко рассмеялась. – Я также вижу, что расстроила вас, милорд, а этого я как раз и не хотела. Мне доставляет удовольствие делать вам только приятное, ведь вы были добры ко мне и очень понравились мне с нашей первой встречи.

Она игриво дотронулась до него своим веером. «Боже мой, что подумает принц о таком поведении», – поразился Малмсбери.

– Мне известны и разговоры относительно леди Джерси, – продолжала Каролина.

Малмсбери застонал про себя, а она бесхитростно продолжала:

– Я верю, что она злой гений двора, во все вмешивается, интригует, хотя уже стара, она ведь бабушка. Казалось бы, ей есть чем заняться. Я слышала, у нее два сына и семь дочерей. Вы не думаете, что этого достаточно, чтобы занять себя?

– Я думаю, вы должны быть особенно осторожны в ваших отношениях с такой дамой, как леди Джерси.

– Почему?

– Потому что она старше вас и более опытна… в придворных делах. Леди Джерси и подобные ей будут относиться к вам в соответствии с тем, как вы сами будете вести себя с ними.

– Но разве принцесса Уэльская не может задавать тон при дворе?

– Думаю, что принцесса Уэльская должна вести себя с осторожностью, по крайней мере, месяцев шесть после приезда, вам не мешает приглядеться, чего от вас ждут все вокруг.

Каролина торжественно обратилась к нему:

– Лорд Малмсбери, теперь я верю, что вы очень мудрый человек.

– Я польщен высокой оценкой моих качеств Вашим Высочеством.

– А вы знаете, что, когда я что-то говорю, именно это и имею в виду. У меня нет… утонченности. – Ее смех звенел, как колокольчик.

«Слишком громко и не очень мелодично, – заметил про себя лорд Малмсбери. – Однако она честна». Она же продолжала:

– Лорд Малмсбери, я очень невежественна, не так ли? Может быть, вы могли бы помочь мне советами?

– Если Ваше Высочество считает, что я могу быть вам полезен, я всегда к вашим услугам.

– Я плохо говорю по-английски, – сказала она, – не так ли?

– У вас сильный немецкий акцент.

– Который вы не находите привлекательным.

– Со временем ваш английский станет лучше.

– Многих английских слов я просто не знаю. Как странно, милорд, целое сонмище германских принцесс учили говорить по-английски в надежде на то, что они выйдут замуж за принца Уэльского. Я же одна из тех, кого не учили. Разве это не странно?

– К несчастью, – согласился Малмсбери. – Но не горюйте об этом. Нынешняя королева Англии приехала из Мекленбург-Штерлитца, очень плохо зная язык, теперь она говорит очень хорошо.

– Ах, меня тревожит другое! Королева Англии. Она будет меня ненавидеть. Моя мама так говорит.

– При всем моем уважении к герцогине вынужден сказать, что это чепуха.

– Видите ли, они с мамой давние враги, и она, конечно, не хочет, чтобы я приезжала. У нее есть племянница, принцесса Мекленбург-Штерлитцкая, королева предпочла бы ее, естественно.

– Ее Величество будет рада невестке, которую выбрал сын.

Она доверчиво посмотрела на него, а он подумал: «Боюсь, я не могу быть таким же честным, как вы, принцесса, и оставаться дипломатом».

– Умоляю вас, дайте добрый совет. Что я должна помнить, когда прибуду к английскому двору?

– Я думаю, вы не должны быть так фамильярны с окружающими вас людьми, как здесь. Будьте добросердечны, но не забывайте, что вы принцесса Уэльская.

– Я должна улыбаться и быть дружелюбна, но в то же время таить за пазухой камень, – гримасничала она. – Продолжайте, милорд.

– Если кто-нибудь будет сплетничать, не позволяйте себе слушать подобное. И, главное, никому не разрешайте использовать ваше мнение.

– Я хочу, чтобы меня любили, – жалобно произнесла она.

– Фамильярностью не завоевать любовь.

– Я на самом деле боюсь королеву. Она такая мрачная старая дама, я чувствую, она будет меня ненавидеть.

– Тем более будьте настороже и уверьтесь, что ведете себя правильно.

– Но откуда я узнаю, правильно я веду себя или нет? Я так часто вела себя неправильно здесь, в Брунсвике!

– Это потому, что вы вели себя бездумно. В Англии вы будете настороже.

– Я слышала, что принц… как это сказать помягче? Хорошо, что я знаю это заранее. И никогда не покажу ему, что я ревную… даже если это так.

– Хочется думать, у вас не будет к тому повода. Я уверен, что Ваше Высочество знает, что если… возникнет ослабление внимания принца к Вашему Высочеству, то вернуть его можно любовью и тактом скорее, нежели упреками.

– Скажите мне, когда король и королева принимают в своих апартаментах?

– По четвергам и субботам после церкви.

– Принц ходит в церковь?

– Несомненно, он будет с вами.

– А если он не захочет?

– Тогда, Ваше Высочество должны ходить без него и тактично дать ему понять, что вы предпочитаете, чтобы он сопровождал вас.

– Какой высокопарный разговор! – воскликнула она. – Это ведь маскарад, милорд! Лицедейство!

– Это приятная тема для разговора, потому что всех утешает, когда принц и принцесса Уэльские вместе ходят в церковь.

Каролина усмехнулась и наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть танцующих. Малмсбери заметил, что она заметно успокоилась после их беседы.

* * *

В один из дней герцог послал за дочерью.

– Каролина, – объявил он, – сегодня я получил послание из Англии. Принц Уэльский не желает, чтобы мадемуазель Розенцвейг сопровождала вас в Англию.

– Она не будет меня сопровождать?! Но она должна. Она мой секретарь. Как я пойму, что говорят англичане? Кто будет писать письма? Как я вообще обойдусь без нее?

– Каролина, умоляю вас, не расстраивайтесь. Вы должны помнить, что отныне принц Уэльский – ваш муж и вы должны подчиняться его воле.

– Но он не знает мадемуазель Розенцвейг. Почему он возражает против ее прибытия? Я возьму ее с собой… неважно, что он предписывает мне.

– Каролина, будьте благоразумны.

– Я должна быть благоразумна! А как же он, принц, мой галантный муж?

– Вы едете к английскому двору. Вы должны понять, что наш двор маленький по сравнению с ним. Могут быть правила, которых вам не понять так сразу. Помните, вы всегда должны повиноваться мужу.

– Бессмыслица! Он никогда не встречался с мадемуазель Розенцвейг. Как он может возражать против той особы, которую никогда не видел, или он хочет сделать это мне назло?

– Вы говорите ерунду.

– Это он пишет ерунду. Он вздорен. Я не расстанусь с Розенцвейг. Я возьму ее с собой.

– Каролина, следите за собой.

– Вы сами уверяли, что я очень плохо говорю по-английски, что мне необходим секретарь.

– Я знаю, знаю. Возможно, я поставлю этот вопрос перед Его Высочеством. Надеюсь, я смогу ему объяснить. Он может не понимать, что вы пишете по-английски еще хуже, чем говорите.

– Итак, вы сообщите ему, что я настаиваю на ее приезде?

– Я лишь поставлю этот вопрос перед ним и попрошу его разрешить вам взять мадемуазель с собой.

– Это одно и то же, – внезапно рассмеялась Каролина.

Ее отец посмотрел на нее с тревогой и подумал о ее сестре Шарлотте, загадочно пропавшей в России. Как та себя вела, однако, что ее постигла такая участь? Что-то неладное с детьми, наверное, оттого, что родились те у них с герцогиней в нелюбви и безразличии. «О Боже, – думал он, – мы, короли, достойны жалости, потому что нас вынуждают на брак, который нам зачастую отвратителен, а страдаем не только мы, но и наши дети. А что будет с Каролиной?» Глядя на нее, видя ее упрямство, слыша ее буйный смех, он был преисполнен тревоги.

По крайней мере, он попробует объяснить принцу Уэльскому, что его дочь нуждается в помощи секретаря.

* * *

Герцогиня тоже вскоре пожелала видеть дочь. Когда Каролина пришла, мать лежала в кресле в самой драматической позе с письмом в руке.

– Каролина, дочь моя! – воскликнула она. – Закройте дверь. Нас никто не должен услышать.

Каролина относилась ко всем тревогам матери с недоверием, но на сей раз не было сомнения, что та чем-то сильно взволнована.

– У меня здесь письмо от… право, я не знаю, от кого… но оно неутешительно. Не знаю, что с ним и делать. Если все это правда… я в ужасе.

– Что же в нем? – спросила Каролина, небрежно усаживаясь на постель матери.

– Оно не подписано. В нем говорится, что леди Джерси – любовница принца Уэльского, к ней относятся, как к принцессе Уэльской, и будут так относиться впредь, по приезде принцессы Брунсвикской.

– Что? – вскрикнула Каролина, выхватила письмо из рук матери.

– О дорогая, ваши манеры! Что подумают при английском дворе… а если это правда… должна заметить, что я на самом деле верю…

Но принцесса не слушала мать, она читала письмо.

Принц Уэльский обожает леди Джерси. Он проводит почти все свое время с ней, их принимают в самых знатных домах, словно она является принцессой Уэльской. Письмо, дескать, послано, чтобы предупредить принцессу относительно леди Джерси, которая сделает все, что в ее силах, чтобы подорвать положение Каролины в Англии. Она почти наверняка попытается найти любовника принцессе и помочь ей в любовной интриге.

– Что с вами будет? – стонала герцогиня, забирая у дочери письмо и снова, и снова его перечитывая.

– Никто не втянет меня в любовные интрижки, если я сама не захочу, – заявила принцесса.

– Я боюсь, дитя мое, эти люди могут быть слишком хитры. Даже если у вас и не будет искушения… – Герцогиня многозначительно взглянула на свою дочь, как бы заранее уверенная в том, что все это непременно случится. – Эта женщина состряпает против вас дело. О, я в ужасе. Я на самом деле в ужасе.

– Никто против меня никаких дел стряпать не собирается.

– Дитя мое, боюсь, вы будете среди волков.

– Вы забываете, что сердцем я Брунсвикский лев. «Да, это, может быть, и так, но лев – тоже дикий зверь», – думала герцогиня.

– Я поговорю о письме с лордом Малмсбери, – сказала Каролина. – Пожалуйста, дайте мне его, мама.

– Я не уверена, что следует поступить таким образом.

– А я уверена, – выпалила Каролина и схватила письмо.

– Думаю, вы должны быть очень осторожны, Каролина. Лорд Малмсбери всегда, помните это, прежде всего служит королю.

– Нет, – сказала Каролина почти нежно, – он служит мне.

Мать беспомощно посмотрела на нее и больше не произнесла ни слова.

* * *

– Умоляю вас, милорд, расскажите мне все, что вы знаете о леди Джерси. – Он был сражен, она видела это. Итак, тут что-то крылось. – Она любовница принца? Ну же, будьте откровенны.

– У принца много друзей, а в высшем свете дружба между мужчиной и женщиной не обязательно означает любовную связь. Почему вы спрашиваете, Ваше Высочество?

Каролина вынула письмо. Он прочитал его и не смог скрыть своего смущения. Затем, помедлив, он сказал:

– Анонимное письмо! Такие письма никогда нельзя принимать всерьез. Его могла написать какая-нибудь модистка, разочарованная тем, что не получила места при дворе Вашего Высочества, или какая-нибудь служанка…

– Вы думаете, подобным людям известны интимные подробности из жизни моего мужа?

– Я нахожу, что вам придется ко многому привыкнуть в английской жизни. Там, в Англии, постоянно сплетничают в кофейнях относительно высокопоставленных особ. Короли – не исключение. Королям перемывают косточки еще ревностнее, чем остальным. Вот почему так важно своими поступками не давать поводов для сплетен. Автор письма, конечно, наслушался сплетен. Она или он проявляют полное незнание истинного положения дела. Письмо необходимо уничтожить и забыть о нем.

– Так вы считаете, что я не должна опасаться леди Джерси?

– Ваше Высочество должны опасаться всех.

– Но особенно леди Джерси, ведь так?

– Особенно тех придворных, с которыми у Вашего Высочества будут близкие отношения.

– Но там написано, что она попытается вовлечь меня в любовные интриги.

– Полная ерунда. Она не сможет этого сделать.

– А почему, осмелюсь вас спросить?

– Потому, Ваше Высочество, что ни один мужчина не осмелится покуситься на принцессу Уэльскую.

Вот тут-то Малмсбери и очутился в весьма щекотливом положении, ибо принцесса откровенно расстроилась.

– Почему же? – с вызовом продолжала настаивать она.

– Потому что, Ваше Высочество, человек, уличенный в любовной связи с вами, будет обвинен в государственной измене, а наказание за подобное преступление, как вы знаете, Ваше Высочество, только одно – смерть.

– Смерть!

– Ну, конечно! Закон везде таков. Сестра короля, королева Дании Каролина Матильда завела любовника. Его казнили. Ее казнили бы тоже, не вмешайся Его Величество король. Ее заточили в замке, где она и умерла, будучи одних с вами лет, Ваше Высочество.

Принцесса побледнела, а Малмсбери решил закрепить успех.

– Итак, вы убедились, что письмо это действительно от человека, незнакомого с жизнью королевского двора. Его следует уничтожить. Я удивлен… – Тут он вовремя остановился. Ибо чуть не проговорился, что удивлен поведением герцогини, показавшей его дочери. Его дружба с Каролиной приводила к тому, что ему стали изменять его дипломатические качества.

– Оно адресовано моей матери, – сказала она. – Я верну его и попрошу ее уничтожить.

– Уничтожьте и забудьте про все, – наставлял ее лорд Малмсбери.

Она ринулась вон из комнаты. «Полное отсутствие грации! – сокрушался лорд, – Что о ней подумает Его Высочество? Боюсь, что не так уж трудна задача для леди Джерси вовлечь будущую королеву в беду, и, конечно, она обратит внимание принца на эти взбалмошные выходки.

Бедная Каролина! Что же мне делать, чтобы спасти ее от несчастья?»

* * *

В покоях герцогини Каролина делилась с матерью: дескать, вот видите, мама, это просто злобное письмо разочарованной служанки. Лорд Малмсбери уверял, что ни один мужчина не осмелится стать ее любовником, ведь иначе его приговорят к смертной казни. Глаза у Каролины блестели. Как восхитительно, из-за любовника ей грозила смерть! Если леди Джерси в самом деле любовница принца, а принцессе тоже захотелось бы завести любовника, она бы не колебалась. Во имя чего? Раз супруг неверен, она тоже может изменить. Из-за дорогого Тебингена ее могли приговорить к смерти. Вдруг найдется кто-нибудь, похожий на него?

Герцогиня размышляла: «Смерть из-за любви к принцессе Уэльской? Разве существует такой закон?»

Ну, к королеве-матери он явно не относился. Она помнила, как вдовствующая принцесса Уэльская была так увлечена лордом Бьютом, что не смогла удержать свою привязанность в секрете. Герцогиня никогда не слышала, чтобы кто-нибудь предлагал приговорить их к смерти, хотя все знали об этой связи. Он открыто посещал королеву, вел себя на правах отца с молодым Георгом, и всем это было удобно и выгодно. Простым людям не нравилось, конечно. Но лишь потому, что лорд Бьют был шотландцем, который хотел править Англией, а не потому, что являлся любовником королевы.

О да, люди осуждали их за любовную связь. Она помнила, как кричали «Джекбут» – «сапог», используя игру слов, благо, имя Бьюта это позволяло, обзывали его «юбочником» на улицах. Всех это забавляло, сочинялись памфлеты, появлялись карикатуры. Никто и не думал о государственной измене.

Она знала, что англичане самые терпимые люди в мире. Они любили, чтобы короли развлекали их, а маленький скандал всегда по душе.

Она легкомысленно хотела высказать это Каролине, но сообразила, какое впечатление эти откровения могли бы произвести на принцессу.

Герцогиня ничего не сказала и поднесла оскорбительное письмо к пламени свечи.

* * *

Ближе к Рождеству начались приготовления к отъезду, суматоха поднялась невероятная.

От принца Уэльского пришло послание, в котором говорилось, что, несмотря на вмешательство герцога, он запрещает мадемуазель Розенцвейг сопровождать принцессу. Каролина пришла в жуткую ярость. «Почему, почему, почему?» – кричала она. Лорду Малмсбери с обычным для него тактом удалось успокоить ее.

Безусловно, какая-то причина была, но он не знал этой причины и не мог сказать принцессе ничего определенного. Он просил ее быть терпеливой. Он же станет ее другом и советником во всем. И будет полезен, как секретарь.

– Ах, моя милая, – восклицала потом Каролина, прощаясь с мадемуазель Розенцвейг. – Я хотела броситься ему на шею, когда он сказал мне это. Его дружба послужит мне утешением теперь, когда я потеряла вас.

Не было времени горевать, вот-вот предстояло отправиться в путешествие, а зимняя пора отнюдь не способствовала этому. Дороги обледенели и были опасны. Каролину же ничто не останавливало. По крайней мере, в пути не будет скучно.

В декабре тысяча семьсот девяносто четвертого года, двадцать девятого числа пополудни они выехали из Брунсвика.

Герцог попрощался с дочерью очень нежно, она всплакнула. «Дорогой папа, – думала она, – он всегда был добр ко мне. После майора Тебингена я люблю его больше всех на свете».

Он часто бывал суров, она побаивалась его, но он всегда заботился о ней, а в последнее время – особенно.

– Прощай, дорогой папочка, – сказала она.

– Каролина, дорогое мое дитя, постарайся быть счастлива.

– Это будет главным в моей жизни, папа.

– И, будь добра, слушай советы старших и мудрых людей.

Она обещала. Каролина села в карету, где ее ждала мать. Герцогиня провожала ее до Ганновера.

Потом герцог попрощался с лордом Малмсбери и просил его быть вторым отцом принцессе, пока тот не вручит ее заботам мужа, Малмсбери сердечно пообещал это, да так пылко, что осушил слезы герцога.

Пушки на дворцовом бастионе дали залп, и кареты тронулись в путь. Когда они проезжали через Брунсвик, люди выходили поглазеть на кортеж и приветствовали дорогую принцессу, которая всегда была так добра к ним и их детям.

– Долгих лет жизни принцессе! – кричали она. Она, принцесса Уэльская, их любимая Каролина, когда-нибудь станет королевой Англии.

* * *

Когда кавалькада достигла Оснабрюка, их догнали печальные вести. Малмсбери полагал ехать через Голландию, но, как сообщалось в письме, враги Англии – французы вошли в Голландию, и страна была в опасности. Нельзя было и думать, чтобы везти принцессу Уэльскую этим путем, поэтому эскадра судов под командованием командора Пейна, снаряженная доставить принцессу в Англию, ввиду создавшейся ситуации вернулась туда ни с чем. Делать было нечего, пришлось остановиться в Оснабрюке и думать, как быть дальше.

Это было утомительно, потому что в отсутствие герцога и мадам де Гертцфельдт отношения матери и дочери испортились. Каролина открыто насмехалась над матерью, герцогиня сплетничала без остановки, а все изменения к лучшему в характере и поведении принцессы, которые лорд Малмсбери заметил в последнее время, казалось, сошли на нет. Каролина стала жестче. Она перестала воспринимать его завуалированные критические замечания, не то что в Брунсвике. Сделалась слишком фамильярна со своей свитой, называла всех дорогими, милыми, любимыми, а когда лорд Малмсбери напомнил ей, что привязанность должна сочетаться с достоинством, высокомерно его пресекла, как бы напоминая, что он всего лишь королевский посол, а она жена принца Уэльского.

«Быть беде», – думал Малмсбери.

Герцогиня, прослышав, что французы недалеко, впала в панику.

Каролина увидела, что та собирается уезжать, и поведала об этом эрлу Малмсбери, он тотчас отправился к герцогине и стал ее укорять.

– Мадам, – сказал он, – вы, конечно, не захотите оставить вашу дочь без присмотра.

– Чепуха! – сказала герцогиня. – Она в окружении дам, в окружении свиты, вы за ней присматриваете. Если французы придут сюда, я не вижу смысла, чтобы оставаться здесь и быть схваченной. Они всегда ненавидели англичан и сразу вспомнят, что я одна из них.

– Мадам, умоляю простить меня, но я отвечаю за принцессу и не могу позволить вам покинуть дочь прежде, чем прибудет из Англии ее новая свита.

– А когда это случится? – спросила герцогиня.

– Этого, мадам, я сказать не могу, поскольку наши планы нарушены наступающей французской армией.

Герцогине оставалось только повиноваться, эрл Малмсбери и правда был главной персоной в этом путешествии, да и в любом случае она должна была оставаться с дочерью.

Каролина кричала:

– Если вы хотите ехать, поезжайте. Я не хочу, чтобы вы оставались, раз вам не хочется.

Они поругались, и лорда Малмсбери больше тревожили отношения матери с дочерью, чем наступающие французы.

«Что будет с ней в Англии?» – спрашивал он себя.

И решил, что лучше вернуться в Ганновер и оставаться там, пока он не будет уверен, что может безопасно переправить принцессу в Англию. Оттуда он послал гонца с письмом к королю и к принцу и остался ждать дальнейших событий.

* * *

Возможно, думал он, их вынужденная остановка в Ганновере была не такой уж трагедией. Принцесса, конечно же, не готова предстать перед мужем. У них в запасе несколько недель, а поскольку он питал к ней симпатию, он очень надеялся помочь ей хоть как-то.

Он был в шоке и одновременно весьма тронут, когда при отъезде из Оснабрюка она предложила ему ехать в ее карете.

– Сказать вам правду, милорд, – объяснила она в своей слегка кокетливой манере, – я по горло сыта компанией моей матушки и уверена, что ваше соседство будет мне не только приятнее, но и принесет пользу.

– Сие совершенно невозможно, – холодно ответил он. – Это было бы нарушением всех правил.

Такое заявление вызвало у нее приступ внезапного смеха, который всегда вызывал у него тревогу.

– Ваше Высочество, – сказал он ей, – вы не должны быть опрометчивы в ваших отношениях со слугами.

– Но я не считаю такого благородного лорда, как вы, своим слугой! – шаловливо воскликнула она.

Ему казалось, что она ничему не научилась. О, да, им необходимо побыть какое-то время в Ганновере.

Весь февраль они оставались там, принцесса жила во дворце епископа. Малмсбери предложил ей читать по-английски несколько часов в день и разговаривать на этом языке. Идея оказалась отличной, ее английский заметно улучшался. Она даже пыталась избегать бурного проявления любви к слугам, против чего выступал герцог, и он все более был ею доволен. Но оставалась одна вещь, которая не давала ему покоя. Это касалось ее личной чистоплотности.

Он не мог больше откладывать, каким деликатным ни выглядело это дело, он должен найти способ дать знать принцессе о грозящих ей неприятностях.

Возможность представилась, когда он беседовал с ней после обеда.

– Принц – очень привередливый джентльмен, – объяснял он, – и обращает большое внимание на свою наружность.

– Да, я слышала. Бриллиантовые пряжки на туфлях! Он придумал особые пряжки. Мне сказали, что, когда он в первый раз появился в палате лордов, на нем был сатиновый костюм в блестках. Вот это было зрелище! – насмешливо захихикала принцесса.

«Что, – спрашивал он себя в смятении, – можно сделать в таких обстоятельствах? Слишком неловко об этом говорить, но предупредить ее надо, ведь, как только она встретится с принцем, тот сразу почувствует, что она не моется».

– Я скорее имел в виду личную чистоплотность, – торопливо сказал эрл.

– О? – Каролина была удивлена. Что он имел в виду?

– Английская знать любит принимать ванны, представьте – это ритуал, с этим не принято торопиться.

Каролина засмеялась.

– Я никогда не трачу много времени на умывание. Мадам Буше говорит, что никто не делает это быстрее меня.

– Этим, – ехидно заметил эрл, – не стоит особенно гордиться.

Каролина нахмурилась, а эрл решился:

– Ваше Высочество должны простить меня. Я хочу вам добра. Мне очевидно, как будет очевидно и принцу, что вы не проводите много времени в заботах о чистоте, в уходе за собой.

– Милорд, о чем вы говорите? Почему я должна тратить время на церемониальное одевание?

– Я не имею в виду церемонию, Ваше Высочество. Я говорю о другом. Необходимо мыть все тело, и весьма тщательно. – В этом была вся неловкость положения, он не смог бы этого сказать никому в королевской семье, кроме Каролины. Но ее привычка к фамильярности дала ему возможность говорить свободно. – И, – добавил он, – необходимо часто менять белье.

Каролина рассмеялась.

– О, вы считаете, я грязная?

Малмсбери внешне остался невозмутим.

– Может быть, я выхожу за рамки моего долга, но Ваше Высочество знает, мною движет большее, чем долг. В Англии мы обращаем особое внимание на уход за собой, привержены к чистоте больше, чем принято в Брунсвике. Принц – законодатель моды. Его белье ароматизируют, он каждый день принимает ванну и будет ожидать от вас того же. Он, я боюсь, сразу почувствует, если вы не слишком любите это делать.

Каролина изумилась.

– Ванна! – кричала она. – Что за странная идея? Разве это не эксцентрично? Даже во Франции не принимают ванну. Мне говорили, что на весь Версаль есть одна ванна, в ней выращивают цветы.

– Я уверен, вам сказали неправду. И я должен объяснить, что в Англии мытье считается очень важным делом.

– Я еду к невероятно странным людям.

– И такой джентльмен, как принц, конечно, любит купание.

Каролина посмотрела на него шаловливо, чувствуя неловкость, глубоко упрятанную за его безупречными манерами.

«Итак, я грязнуля, – думала она, – и он долгое время не знал, как мне это сказать. Он на самом деле заботится обо мне, иначе зачем ему это было говорить? Если бы я не любила моего самого дорогого фон Тебингена, если бы я не собиралась стать женой принца Уэльского, я могла бы полюбить этого человека».

– Я приму этот совет от вас, милорд, – сказала она, – хотя, право, я не хотела бы получить его от других.

* * *

Его слова произвели на нее впечатление, но не надолго. Каролина не любила мыться и думала, что дорогой эрл волнуется по пустякам.

Он же испытывал облегчение оттого, что ему удалось обсудить этот щекотливый вопрос, не нанеся ей смертельной обиды, но он видел, дело этим не кончилось.

Может быть, стоило поговорить с одной из женщин, прислуживавших принцессе. Им будет легче объяснить. Он разыскал мадам Буше, одну из любимых ее придворных дам, которая была очень разумной женщиной.

– Мадам Буше, – сказал он, – я знаю, что могу говорить с вами откровение. Дело весьма деликатное, и я надеюсь, вы сохраните все в тайне.

– Положитесь на меня, милорд.

– Это касается чистоплотности принцессы. Откровенно говоря, она не обращает внимания на нее, и это чувствуется. Принц сразу почует ненужные запахи, и я хорошо его знаю, он будет испытывать отвращение, более чем большинство из нас, потому что он очень привередливый джентльмен. Боюсь, что если принцесса предстанет перед ним такой, как сегодня, он будет… откровенно говоря… немного расстроен.

Мадам Буше и на самом деле была очень разумная женщина.

– Я знаю это, милорд. Нам очень трудно заставить принцессу купаться и менять белье. Она говорит, что это трата времени. Она очень гордится, что так мало тратит времени на уход за собой.

– Это надо исправить до ее встречи с принцем.

– Я сделаю все, что в моих силах, милорд, но вы понимаете… – вздохнула мадам Буше.

– Я уже разговаривал с принцессой. Это произвело на нее впечатление, но, боюсь, совсем ненадолго. Многое надо поменять прежде, чем мы приедем в Англию. Какое белье она носит?

– Рубашки и юбки из льна, вязаные чулки, милорд. Я кладу ей свежие постоянно, но она часто не меняет их.

– Мадам Буше, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы она поняла, как важно быть чистоплотной.

Мадам Буше пообещала, что сделает все возможное.

Это факт, что у немцев представления о чистоте во многом отличаются от английских, напомнил себе Малмсбери, поэтому английские ноздри чувствительнее к неприятному запаху.

Скоро приедет госпожа Харткорт из Англии, она займет пост леди опочивальни Ее Величества принцессы Уэльской. Он сможет поговорить с ней, и, может быть, они что-то предпримут.

Он мог бы, конечно, потолковать по-семейному с герцогиней, очевидно, с ней и надо было поговорить об этом, но она глупа. Он несказанно удивлен, что она с ее английским воспитанием даже не заметила такого недостатка у своей дочери. Странно, обладая многими чисто английскими привычками, она не приучила к порядку и уходу за собой Каролину, даже не пыталась, видно, это сделать.

* * *

Только в марте из Англии пришли новости, что прибыл флот для сопровождении Каролины.

Ожидание закончилось. Малмсбери почувствовал облегчение, но его мучили дурные предчувствия. Это было глупо с его стороны, ибо никто не мог найти ничего предосудительного в том, как он выполнил свою миссию. Но поскольку он неплохо узнал Каролину и даже почувствовал к ней симпатию, его беспокоила ее судьба. У него и в мыслях не было, что принц Уэльский может увлечься принцессой.

С приездом госпожи Харткорт стало легче. Она была, как ему казалось, довольно проницательна и неглупа, истинная англичанка, она поймет необходимость улучшить личный обиход принцессы, к тому же лорд Малмсбери мог говорить с ней откровенно.

Каролина испытывала подозрение и огорчение оттого, что ее придворных дам для нее подбирали другие, в то время как она сама не могла взять с собой даже секретаря, мадемуазель Розенцвейг. Поэтому она, естественно, встретила госпожу Харткорт с неприязнью, ведь утонченностью Каролина не страдала.

Госпожа Харткорт и впрямь была подругой леди Джерси, именно вместе с ней они строили планы, что принц должен жениться не на очаровательной Луизе Мекленбург-Штерлитцкой, а на менее привлекательной Каролине Брунсвикской. Обеим женщинам опыта было не занимать.

Приехав, она должна была войти в доверие к принцессе. Поэтому даже не обратила внимания на холодный прием, и скоро Каролина изменила к ней отношение.

Малмсбери воспользовался первой же возможностью поговорить с миссис Харткорт и поделиться с ней своими опасениями. Миссис Харткорт, конечно, знала о недостатках Каролины, она уверила герцога, что сделает все возможное, чтобы привить принцессе чистоплотность.

– Молю вас, сделайте это, – просил эрл, – иначе результат будет плачевным.

– Мой дорогой эрл, – отвечала госпожа Харткорт, – я думаю, что ваши тревоги сделали вас слепым к иным достоинствам принцессы. Я уверена, принц полюбит ее. Она такая ласковая, добросердечная. И, согласитесь, старается всем сделать приятное, а это трогает.

– Я вижу эти достоинства, надеюсь, они перевесят недостатки.

– Но она прелестна, кстати, вы заметили некоторое сходство ее с Марией Фитцгерберт в молодости? Я уверена, что оно есть. Это очень понравится принцу.

– Я не заметил, – ответил Малмсбери. – И, безусловно, есть большая разница в поведении двух этих леди. Если бы Ее Высочество обладала хоть половиной тех достоинств, которые присущи госпоже Фитцгерберт…

– Ах, у нее такой ласковый и приветливый характер. Я уверена, она всем понравится.

Уж один-то человек определенно будет рад, с уверенностью рассуждала госпожа Харткорт, и человек этот – леди Джерси. С другой стороны, невозможно общаться с принцессой и не чувствовать к ней симпатии, она искренне считала принцессу приветливой и ласковой.

Она хорошо знала, что Его Высочество принц Уэльский не оценит всех этих добродетелей. Но чем чаще она встречалась с принцессой, тем больше та ей нравилась. И ко времени отплытия в Англию она, пожалуй, разделяла желание Малмсбери помочь принцессе стать королевой.

* * *

Герцогиня заключила принцессу в объятия.

– До свидания, дочь моя. Будьте счастливы. Скажите королю Англии, что я часто думаю о нем и я помню те счастливые дни, когда мы играли с ним детьми. Скажите ему, что я счастлива, ведь моя дочь будет наследницей трона… принцессой Уэльской… королевой Англии.

– Не очень тактично с моей стороны напоминать ему об этом, мама, ведь это значит, он должен умереть, не так ли?

– Не будьте развязной, Каролина. Королю не понравится. Помните, он сказал, что надеется, в вас не слишком много живости и вы станете жить тихо.

Каролина парировала:

– Я буду сама собой, а Его Величеству придется примириться.

– О дитя мое, когда вы научитесь вести себя достойно? Ну, да теперь вы замужем, ничего изменить нельзя, и вы едете в Англию… мою дорогую Англию. Как бы я хотела поехать с вами! О нет, я не могу, я скоро бы опять поссорилась с Шарлоттой. Остерегайтесь Шарлотты. Я ее никогда не любила. Она лукавая и хитрая, и она, естественно, будет вас ненавидеть.

Лорд Малмсбери с извинениями прервал разговор. Была пора отправляться в путь.

Каролину не печалило прощание с матерью, она чувствовала, что у нее поднимается настроение. Скоро она увидит мужа, о котором столько слышала, ей не терпелось начать семейную жизнь. Он очарователен, а она все сделает, чтобы он остался ею доволен, будет даже мыться каждый день и менять белье, раз все они настаивают на этом, хотя она считала глупым подобное занятие, хорошо, она будет это делать, лишь бы он был доволен. Часто она любовалась портретом, который ей привезли в подарок. «Он, несомненно, очень красив, – думала она, – приятно быть принцессой Уэльской, и у нас будут дети».

Да, предстоящий брак начинал ей нравиться.

Кавалькада прибыла в Штаде, где они провели ночь. На следующее утро, на заре, они отплыли вниз по реке в Куксхавен, где стоял на якоре английский флот. Каролину тронуло величие всей этой церемонии, корабли пришли за ней из Англии, чтобы отвезти ее туда, где отныне ее новый дом.

Она взошла на борт «Юпитера», приветствовавшего ее королевским салютом.

Вот когда началось настоящее путешествие в Англию.