Ричард был страшно угнетен, хотя только что одержал очередную победу. Впрочем, захватить Дарум оказалось совсем не трудно.
Едва тараны начали пробивать толстые стены, Ричардом овладела дикая ярость. Он вдруг люто возненавидел мусульман за то, что войне не видно было конца. Порой ему даже казалось, что сарацины непобедимы. Он собирался взять Иерусалим до Рождества, но прошла зима, а достичь заветной цели так и не удалось. Она была не ближе, чем в дни падения Аккры.
А все потому, что рядом с ним почти нет людей, заслуживающих доверия! Он перессорился с половиной союзников. Хотя… на французов и раньше нельзя было положиться, они всегда норовили его предать. Да… как непохожа реальность на его красивые мечты! Сейчас эти мечты казались Ричарду недостижимыми.
Когда войска Ричарда ворвались в город и горожане взмолились о пощаде, король проявил непривычную для него жестокость. Мстя судьбе, отказавшей ему в победе, он рубил головы всем подряд, не разбираясь, кто перед ним: дитя или старик, мужчина или женщина. В нем вдруг проснулась кровожадность.
Солдаты, всегда бравшие пример с короля, тоже не церемонились. Теперь город лежал в руинах, а Ричард мрачно озирался вокруг, ругая себя за то, что устроил эту бессмысленную бойню.
Что на него нашло? Разве так должны вести себя христиане? Наверное, увидев такие зверства, Господь сочтет его недостойным войти в Иерусалим…
И, наверное, он до конца своих дней будет помнить стенания стариков, женщин и детей, которых связали и погнали продавать в рабство.
Что поделать, война есть война, оправдывал себя Ричард. Но его совесть не желала с этим мириться.
И словно в отместку за то, что случилось в Даруме, по дороге в Газу Ричард повстречал гонцов из Англии, которые доставили ему письмо от матери.
В душе Ричарда шевельнулось нехорошее предчувствие.
«Возвращайся немедленно, — заклинала мать. — Королевство в страшной опасности. Джон вступил в заговор с королем Франции. Если ты еще немного промешкаешь, ты потеряешь и Англию, и Нормандию».
* * *
По лагерю разнеслась тревожная весть: Ричард их покидает. Дела в Англии так плохи, что ему придется вернуться.
Французский король уже давно вернулся на родину, сочтя, что важнее поддерживать порядок в своем государстве, нежели отвоевывать Иерусалим. Теперь настал черед короля Англии…
Ричард расхаживал взад и вперед по шатру, восклицая:
— Господи, вразуми меня! Господи, подай мне знак! Скажи, что мне делать? Почему Ты не сподобил меня взять Иерусалим перед Рождеством? Тогда бы я мог с легким сердцем вернуться домой.
Но Бог безмолвствовал, не отвечая на упреки, перемежавшиеся с мольбами о помощи, а самому Ричарду не удавалось разрешить эту страшную дилемму.
Он вновь и вновь перечитывал письмо Альенор. Да, она, конечно, права: дело не терпит отлагательства! Но кто бы мог подумать?! Филипп… он же постоянно уверял его в своей любви! А Джон? И это родной брат! Кому тогда можно доверять, скажите на милость?
Ричард угрюмо нахмурился, вспоминая отца. Как он горько жаловался на неблагодарность сыновей! Теперь-то Ричарду были понятны его чувства.
«Но я не заслужил такого отношения», — возмущенно подумал Ричард и… мысленно услышал голос отца, донесшийся из могилы: «Неужели, сын мой? Нет, пусть это послужит тебе уроком: ты не удержишь власть, если будешь делать что тебе заблагорассудится».
— Заблагорассудится? Да я что, ради собственного удовольствия сюда явился? Это же священный крестовый поход!
— Который доставляет тебе удовольствие. А долг короля в другом. Он должен управлять своим государством.
— Но цель так близка! — умоляюще прошептал Ричард.
Господи, почему Джон такой предатель? А Филипп… странная у них дружба… Верно говорят, от любви до ненависти один шаг. Вечное соперничество, затаенная вражда… Стоит им разлучиться — и Филипп уже готов позабыть о своих клятвах.
«Надо возвращаться. Да, определенно надо возвращаться, — думал Ричард. — Но как я могу вернуться, если до Иерусалима рукой подать?»
* * *
Наконец он все-таки принял решение остаться и атаковать город. А грозные предупреждения постарался просто выбросить из головы.
«Вот захвачу Иерусалим, — говорил себе Ричард, — и вернусь в Англию расправляться с Джоном. Да ежели я водружу над святым градом наш флаг, предо мной весь христианский мир преклонится. Все встанут под мои знамена, и тогда я в два счета верну себе все, что у меня отнимут Филипп или Джон».
В июне вновь началась жара. А с ней на крестоносцев обрушились очередные напасти: песчаные бури, мириады мух и комаров, полчища тарантулов. Выползли на свет Божий и ядовитые змеи, укус которых был для человека смертелен.
Но крестоносцы были уже на подступах к Иерусалиму, и Ричард трепетал от восторга, предвкушая битву с Саладдином, который отнюдь не собирался добровольно уступать ему священный город.
Ричарду донесли о том, что к Иерусалиму идет подкрепление. Армия Саладдина затаилась где-то неподалеку. Врагов было несметное множество.
Ричард призвал к себе Анри Шампанского, которому очень доверял, и приказал ему:
— Собери побольше людей. Эта атака не должна провалиться. Мы победим, но нам это будет стоить немалых усилий, ведь уже ясно, что Саладдин — великий полководец.
— Но вы все равно лучше, ваше величество, — льстиво сказал Анри.
— Не будем его недооценивать, — поморщился Ричард. — Я очень уважаю этого человека. Поезжай в Аккру, куда сбежало много наших солдат, скажи им, что штурм вот-вот начнется и что они до конца своих дней будут раскаиваться, если не присоединятся к нам.
Анри спешно выехал в Аккру, а Ричард начал готовиться к штурму.
Время шло. Ричард с нетерпением ожидал возвращения Анри, а тот все не объявлялся. Миновала неделя, другая, третья… Ричард не находил себе места от беспокойства. Саладдин, должно быть, успел укрепить город. Ну почему Анри медлит? Что произошло?
А случилось то, что задание, которое король дал Анри, оказалось очень трудно выполнимым. Дезертирам нравилось в Аккре, и они не желали вновь переносить тяготы перехода по пустыне и отбивать атаки врага. Их, конечно, пугали угрозы Ричарда и кары небесные, но жить в Аккре было так приятно, так удобно…
Ожидание затягивалось. Ричард каждое утро просыпался с тревожными мыслями об Англии. Как же это было мучительно!
Порой он устраивал засады на мусульман, которые везли в Иерусалим продовольствие. Эти набеги поддерживали боевой дух солдат. Ричард знал, что когда войско томится от безделья, это опасно, и старался такого не допускать.
Однажды он с небольшим отрядом людей напал на крепость Эммаус, убил двадцать сарацин и захватил их верблюдов и лошадей. Гарнизон крепости в панике разбежался, решив, что Ричард привел с собой все свое войско.
Когда христиане рассматривали захваченные трофеи, к Ричарду подскакал рыцарь.
— Сир, если вы соблаговолите подняться на вершину горы, я покажу вам Иерусалим, — предложил он.
Ричард согласился, но, добравшись до вершины, внезапно надвинул на глаза шлем.
— Нет! Я пока не буду смотреть. Если мне не суждено вырвать святой град из вражьих рук, лучше я вообще его не увижу! — заявил он.
И переубедить его не удалось.
* * *
Армия христиан надолго задержалась в Бетнубе. К этому времени Анри Шампанский все-таки подоспел с теми крестоносцами, которые поддались на уговоры и согласились участвовать в штурме Иерусалима. Ричард смотрел на дезертиров с презрением, понимая, что от них будет мало проку.
Английские события сильно омрачали его существование. Ричард очень переживал из-за предательства Филиппа. Коварство Джона его не удивляло, тот с детства был избалован отцом и мнил себя наследником престола. Но Филипп?! А еще клялся в вечной дружбе!
Узнав о том, что из Египта в Иерусалим направляется караван с продовольствием для осажденных сарацин, Ричард с радостью ухватился за возможность напасть на караван. Он надеялся, что это развлечет его солдат и они приободрятся. Но сохранить в тайне свой замысел Ричарду не удалось. Шпионы Саладдина рыскали повсюду, и султан очень скоро узнал о намерении английского короля. Саладдин послал своих людей охранять караван, и войска Ричарда, дойдя до места на горе Хеврон, которое называлось Круглым Фонтаном — туда приводили лошадей на водопой, — увидели там мусульман.
Завязался жестокий бой, в котором обе стороны понесли тяжелый урон. Но христиане все же одержали победу. Трофеи были огромны: пять тысяч верблюдов, множество мулов и лошадей, золото, серебро, драгоценные каменья, мука, овес, бурдюки с водой…
Саладдин рвал на себе волосы и безумно боялся, что Ричард ринется на штурм города. Ведь оборона была крайне слаба.
Однако Ричард не догадывался о слабости сарацин и все откладывал атаку. А Саладдин придумывал разные хитрости, стараясь уверить врага в своей силе. Наконец ему пришло в голову пустить слух о том, что все колодцы в окрестностях Иерусалима отравлены. Ричард, отличаясь простодушием, поверил и, испугавшись за своих солдат, велел срочно отступать в Яффу.
Иерусалим ликовал.
— Хвала Аллаху! — радостно восклицал Саладдин. — Он спас для меня город!
* * *
Одновременно против Ричарда поднял голову и другой его враг — лихорадка.
Так что буквально все подталкивало короля к возвращению домой. По ночам его мучили кошмары: Ричарду снилось, что Англия объята пожаром мятежа. С каждым днем он укреплялся в мысли о том, что этот крестовый поход не увенчается захватом Иерусалима.
Увы, Саладдин оказался слишком сильным противником. Они во многом были похожи: схлестнулись два величайших воина своего времени, и, судя по всему, ни один не мог одолеть другого.
«Пока Саладдин жив, мне не взять Иерусалим», — думал Ричард.
А Саладдин говорил себе: «Я не сумею выгнать христиан из Палестины, если во главе их войска будет по-прежнему стоять Ричард Львиное Сердце. Нам следовало бы подружиться. Мы слишком уважаем друг друга, чтобы быть врагами. Нас связывает даже какая-то странная любовь…»
И на сей раз болезнь так скрутила Ричарда, что он чудом не распрощался с жизнью. А немного оправившись, решил возвращаться домой. Обидно, конечно, что так славно начинавшийся поход завершился провалом. Но с другой стороны, он приобрел опыт, и в следующий раз… В глубине души у Ричарда теплилась надежда, что Саладдин умрет раньше его, и тогда можно будет покорить сарацин.
Король еще не до конца выздоровел, когда ему сообщили печальные известия о герцоге Бургундском, который после гибели Монферрата вернулся в английское войско. Герцог тоже заболел лихорадкой, и врачи предрекали ему скорую смерть. Французы воспользовались этим как предлогом для того, чтобы потребовать возвращения домой. Терпение их было на исходе, они страшно соскучились по родине и близким. Мечты о подвигах развеялись в дым. Вместо славы в Палестине их поджидали ядовитые змеи, нестерпимая жара или убийственный холод.
«Пора в Англию, — сказал себе Ричард. — Но я вернусь сюда и в следующий раз непременно одержу победу!»
И он принялся размышлять, как лучше обставить уход крестоносцев из Палестины. Ричарду ведь не хотелось терять своего лица.
После долгих мучительных раздумий он решил сказать Саладдину правду. Все равно султан ее рано или поздно узнает. Да, пожалуй, стоит ему признаться и в своей болезни, и в том, что душой он уже рвется на родину. Саладдин преисполнен благородства и, наверное, не откажется заключить с ним мир.
И Ричард отправил к Саладдину послов.
Ну а тому только этого и надо было. Его люди тоже устали воевать и мечтали разойтись по домам. Потери в рядах мусульман тоже были огромны, а имя Ричарда Львиное Сердце наводило на воинов панический ужас.
Так что Саладдин охотно согласился вступить в мирные переговоры.
В результате было решено, что перемирие продлится три года три месяца и три дня, начиная с близившейся Пасхи. Часть побережья оставалась в руках христиан. В течение всего срока действия мирного договора христиане имели свободный доступ в Иерусалим и могли прийти поклониться Гробу Господню. Но приходить они должны были безоружными и небольшими группами.
Ричард не сомневался в том, что Саладдин сдержит все свои обещания.
— Разве не удивительно, что я больше доверяю язычнику, чем королю-христианину и своему родному брату? — восклицал он, подразумевая короля Франции и Джона, которые плели против него заговор.
И оба — Саладдин и Ричард — чувствовали, что между ними существует какая-то мистическая связь.
* * *
Находившиеся в Аккре королевы узнали о болезни Ричарда и быстро собрались в путь.
Наблюдая за Беренгарией, Джоанна заметила, что та уже не так переживает за здоровье мужа, как раньше.
Что ж, братец, ты это заслужил, горько усмехнулась Джоанна. Сколько можно пренебрегать женой? Разве ты не мог хотя бы изредка навещать ее? Поделом тебе, дорогой!
Английская королева даже внешне изменилась: линия губ стала жестче, суровей. Джоанна подозревала, что Беренгария уже не влюблена в Ричарда и не считает его романтическим героем.
Джоанне было грустно наблюдать за этими переменами. Хотя она тоже затаила обиду на брата. Он ведь попытался выдать ее замуж за сарацина! Впрочем… Ричард не стал принуждать ее к браку — вероятно, понял, что она скорее умрет, чем согласится.
Юная киприотка, молчаливая свидетельница происходящего, жалела Беренгарию, которая на своем горьком опыте узнала, как тяжело быть принцессой. И девочка все чаще задумывалась, что, может быть, не так уж и плохо, что она лишилась своего королевства. Зато теперь никто не выдаст ее насильно замуж! А если у нее не будет мужа, то и некому будет ею пренебрегать!
— Когда Ричард приедет, мне бы очень хотелось поговорить с ним наедине. Как ты думаешь, это возможно? — спросила Беренгария Джоанну.
— Разумеется! Ты ведь его жена.
Беренгария горько усмехнулась, но ответила лишь:
— Порой мне в это не верится.
Джоанна предпочла перевести разговор на другую тему. Она считала себя не вправе лезть в чужую душу.
Со временем, когда раны Беренгарии немного затянутся, у нее, наверное, возникнет желание поделиться своими переживаниями, и она сама сделает первый шаг, а сейчас она к этому не готова, думала Джоанна.
Ричард приехал бледный, осунувшийся, с синяками под глазами. Но все решили, что могло быть и хуже, ведь болезнь была очень тяжелой. А Беренгарии он показался просто прекрасным, по-прежнему сильным и мужественным, несмотря на свой нездоровый вид.
Ричард пригласил к себе обеих королев и очень удивился, когда Беренгария явилась одна.
— Я слышала, — сухо сказала она, — мы уезжаем.
— Правильно говорят, слухом земля полнится, — усмехнулся Ричард.
— Я давно привыкла узнавать о ваших планах не от вас, а от посторонних, милорд, — с затаенной обидой в голосе промолвила Беренгария.
Ричард пожал плечами.
— Что поделать, если мне некогда.
— Да, я это давно поняла. Как и то, что общество других людей вам приятнее, чем мое.
Ричард удивленно вскинул брови.
— К чему этот разговор?
— И вправду, к чему толочь воду в ступе? — с деланным равнодушием произнесла Беренгария, но тут же сорвалась и воскликнула: — Вы думаете, легко, когда тебя все жалеют?
— Жалеют? — изумился Ричард. — Но с какой стати тебя жалеть? Ты живешь в прекрасном дворце. Это мы с солдатами вынуждены идти и по страшному солнцепеку, и по колено в грязи. Это нас жалят москиты и скорпионы…
— А ваш друг Блондель де Нелль… он тоже… страдает? — неожиданно спросила Беренгария.
— Да, конечно. Менестрели тоже следуют за войском. Это их обязанность.
— Надеюсь, Блондель выполняет свои обязанности с удовольствием? — саркастически усмехнулась Беренгария.
— По-моему, да, — по-прежнему бесстрастно ответил Ричард.
— Еще бы! Он ведь пользуется благосклонностью своего господина! — не унималась королева.
Ричард притворился, что не понимает.
— Солдатам очень нужна музыка. Песни менестрелей их воодушевляют и ободряют.
Беренгария раздраженно тряхнула головой.
— В таком случае я вам больше не жена!
— Ты этого желаешь? — почти с радостью спросил Ричард.
— По-моему, такова ваша воля! — из последних сил сдерживая рыдания, ответила она.
Ричард смерил ее холодным взглядом.
— Оставим этот бесплодный спор. Как ни называй нашу совместную жизнь, а перед Богом и людьми мы с тобой все равно супруги. У меня мало времени. Я хотел повидаться не только с тобой, но и с Джоанной. Нужно отдать распоряжения по поводу вашего отъезда.
— Мы, конечно же, поедем отдельно от вас? — поинтересовалась Беренгария, не поднимая глаз.
Взгляд ее был устремлен на блестящий пояс Ричарда, который король очень любил. Расшитый драгоценными камнями пояс и вправду был удивительно красив.
— Да, — спокойно отозвался король. — Вам лучше поехать отдельно.
— Для вашего или для нашего блага? — горько усмехнулась Беренгария.
И снова Ричард сделал вид, будто не понимает ее.
— Разумеется, для вашего, — он немного помолчал и добавил ледяным тоном: — Ты, верно, еще не знаешь, что в Англии зреет мятеж. Моя мать срочно призывает меня на родину. Я поеду кратчайшим путем, а он небезопасен. Вы же с Джоанной поплывете под прикрытием нашего флота. Я поручу вас заботам моего верного рыцаря Стефана Турнгемского, на него можно полностью положиться.
— Я очень признательна вам за вашу заботу, — язвительно сказала Беренгария.
Ричард учтиво наклонил голову.
— А теперь я хотел бы поговорить с сестрой.
Беренгария удалилась в спальню и прилегла на кровать.
Маленькая принцесса тихонько проскользнула в дверь, бесшумно приблизившись к постели, опустилась на колени и взяла королеву за руку.
По щекам Беренгарии беспрерывным потоком текли слезы.
* * *
Первого октября корабль, на котором отправлялись в Англию Беренгария, Джоанна и юная принцесса, покинул порт. Ричард же решил задержаться в Аккре еще на девять дней, рассчитывая за это время как следует поправить свое пошатнувшееся здоровье…
Но вот все приготовления были окончены.
Стоя на носу небольшой галеры, король смотрел на медленно удалявшийся берег, и им овладела великая печаль. Победа была так близка, так близка…
— О святая земля! — воскликнул Ричард, перегнувшись через борт корабля. — Если Ему будет угодно, я еще вернусь и освобожу тебя. Только бы мне дожить до этого часа! Только тогда я смогу обрести покой…
Земля скрылась из виду.
Ричард в последний раз поглядел в ту сторону, где, по его расчетам, должен был находиться Иерусалим, и строго-настрого запретил себе думать о павших в крестовом походе, о реках пролитой крови и о страшных мучениях, выпавших на долю его воинов.
Теперь он должен думать о родине. О том, как расправиться с предателями. Но даже это пока не главное. Пока надо благополучно добраться домой.