Бессильная ярость, охватившая Ричарда, когда его доставили в замок Дюренштейн, сменилась покорностью. Он привык сносить без жалоб тяготы военных походов и, оказавшись в плену на чужбине, не обращал внимания на неудобства жизни в тесной комнате с решеткой на окне. Гораздо больше Ричарда заботила судьба его королевства.

В первые недели заточения он даже спать не мог — все думал, что теперь будет с Англией. Вдруг Джон захочет сам стать королем?

Однако поражение не сломило Ричарда. Даже когда ему пришлось отдать меч Леопольду, английский король сделал это величественно. Он и в плену оставался Ричардом Львиное Сердце, самым прославленным воином в мире. И позабыть об этом было невозможно. Когда он выпрямлялся в полный рост и смотрел на своих врагов холодным взглядом, они съеживались и дрожали, словно овечий хвост. Ричарда это забавляло. Он их не боялся, и в этом состоял секрет его превосходства над ними. Что бы ни происходило, Ричард всегда наводил на противников ужас.

Заточив Ричарда в замок, Леопольд Австрийский не знал, как с ним поступить, и послал гонцов к императору за дальнейшими распоряжениями. Теперь герцог опасался, что ему придется отвечать за свою дерзость. Бедный Леопольд! Такие зазнайки петушатся, строят из себя героев, а сами умирают от страха — вдруг кто-нибудь поймет, что они в душе ужасные трусы!

Ричарду, естественно, приходили в голову планы побега, но он вынужден был от них отказаться. Враги явно боялись, что им не удастся удержать короля в плену, и потому намеренно выбрали такое уединенное место, как Дюренштейн. Замок казался неприступным, он стоял на высокой скале, и узкое оконце, прорубленное в толстой каменной стене, было загорожено железной решеткой.

Но поначалу Гадамар фон Кюринг, стороживший Ричарда, все равно опасался побега. Впрочем, вскоре они подружились, и Гадамар старался сделать жизнь пленного короля как можно более удобной и приятной, внести в нее хоть какое-то разнообразие.

Однажды Гадамар пришел к Ричарду и предположил:

— Паж, который предал вас, тоже привезен в замок. Я могу дать его вам в услужение и готов поселить с вами в камере еще одного человека из вашей свиты, Вильяма Лестанга — он тоже арестован. Я ничего не буду иметь против вашего общения.

Ричард немного приободрился. Вильям Лестанг всегда ему нравился, и Ричард надеялся, что их беседы помогут скрасить долгие, томительные дни.

Что же касается пажа, то, придя в камеру Ричарда, он бросился на колени и зарыдал.

Ричард обнял его и погладил по голове.

— Не плачь, малыш, я все понимаю. Тебе угрожали злые, жестокие люди.

— Они грозились вырвать мне язык и выколоть глаза!

— И не преминули бы это сделать, будь они прокляты! Но теперь тебе ничего не грозит. Все будет хорошо, не бойся.

— Но, ваше величество, я же привел их к вам!

— Ты не виноват, они все равно поймали бы меня. Осуши слезы. Служи мне верой и правдой, и все будет как прежде.

Мальчик снова упал на колени и принялся целовать ноги Ричарда.

Шли дни. Ричарду позволили прогулки по окрестностям в сопровождении стражи. Вильям Лестанг ходил вместе с ним, а по вечерам они играли в шахматы. Порой в камеру заглядывал и фон Кюринг. Он подарил Ричарду лютню, и когда король сидел с партнером за шахматной доской, паж тихонько наигрывал мелодии. А часто Ричард играл сам, и все трое пели.

Ричард обладал сильным голосом, и, слыша его, обитатели замка изумлялись тому, что он звучит так весело — ведь король томится в плену. А Ричард забывал о своей печальной участи, когда пел удалые песни.

Еще всех удивляло то, что Ричард не сердился на своих тюремщиков. Он любил бороться, и на тюремном дворе часто устраивались состязания, из которых Ричард неизменно выходил победителем. Хотя выбирал в противники самых высоких и с виду сильных мужчин.

Поразмявшись, он возвращался к себе и либо играл в шахматы, либо пел. Находясь в замке, Ричард сочинял стансы, в которых намеревался поведать о своем заточении миру (оговариваясь, что если ему, конечно, представится такая возможность).

В его беседах с Вильямом Лестангом время от времени всплывала тема побега. Король пытался представить себе, смогут ли они перебраться через высокие стены. Стража смотрела в оба. Каждую ночь в камеру Ричарда приходили двое солдат. В войсках герцога отобрали самых рослых и сильных воинов и прислали их в Дюренштейн для охраны короля. Солдаты садились по обе стороны постели и сидели как истуканы всю ночь, держа наготове большие мечи.

— Но даже если бы нам удалось с ними расправиться и бежать, — сказал однажды Лестанг, — куда бы мы подались? Нас очень скоро бы обнаружили и заточили в еще более неприступной крепости.

Ричард кивнул и со вздохом прошептал:

— Если б только нам удалось передать весточку моей матери…

— Но как? Нас неусыпно стерегут.

— Не знаю, — снова вздохнул Ричард, — но я верю, что помощь придет. Не может не прийти!

Впадая в отчаяние, он обращался к музыке. Она была его главным утешением.

Написав первый куплет песни, в которой Ричард горько сетовал на незавидную участь пленника, спел его Вильяму.

— Мелодию мы когда-то сочинили вместе с Блонделем де Неллем, — пояснил Ричард. — Ты помнишь Блонделя, Вильям?

— Да, сир. Такой красивый мальчик! Он был вам очень предан.

— Блондель хотел поехать со мной. И если бы я разрешил, кто знает, был бы он сейчас жив? Ведь Блондель, наверное, не выдал бы меня, и ему выкололи бы глаза, вырвали язык… Нет, слава Богу, что я оставил его на корабле! А если бы малыш меня предал, он бы потом не находил себе места. Как наш бедный паж. Его все время гложет совесть. Утешь его, Вильям. Скажи, что я не сержусь.

— Вы образец благородства и великодушия, сир.

— Я надеюсь, Блонделю удалось благополучно вернуться в Англию. Он хороший мальчик и чудесный менестрель.

— Только вряд ли ваш брат это оценит.

— Нам остается только надеяться на это. А сейчас позови пажа, Вильям, пусть споет для нас, а мы сыграем в шахматы.

* * *

Уже вся Европа знала, что Ричард в плену. Правда, его местонахождение до сих пор не было установлено, но все склонялись к мысли, что искать его надо во владениях Леопольда Австрийского.

Джон ликовал. Он делился своей радостью с Хью Нанентом, и они вместе потешались над Ричардом. Филипп Французский тайно переписывался с Джоном. Он тоже был очень доволен. Вспоминая стычку Ричарда с Леопольдом у стен Аккры, Филипп тихонько посмеивался. Интересно, Ричард теперь раскаивается в своем поступке? Нет, наверное. Если его спросить, он, пожалуй, скажет, что все равно поступил бы точно так же. Даже зная, что за этим последует. Да… необычный он человек… право, необычный!

«Как бы я хотел, чтобы Ричард был моим пленником», — вздыхал Филипп.

Заигрывая с Джоном, он уверял себя, что действует исключительно в интересах Франции.

«Ежели Ричард и вправду в руках Генриха Германского (а похоже, это так, поскольку все слухи сводятся к одному и тому же), — написал Филипп Джону, — нам данное обстоятельство на руку. Чем дольше он пробудет в плену у императора, тем для нас лучше».

У Филиппа даже родилась крамольная идея заплатить Генриху, чтобы тот продержал Ричарда в плену до конца 1194 года! Он был готов отсчитать германскому императору пятьдесят тысяч серебром и предлагал Джону раскошелиться на тридцать тысяч.

«Разумеется, — добавлял король Французский, — разумнее было бы платить императору помесячно, ибо ежели мы дадим ему вперед слишком много, а Ричард потом бежит, деньги будут потрачены впустую. Лучше выделять каждый месяц по тысяче фунтов серебром, этого вполне хватило бы».

А в конце письма Филипп призывал Джона предложить императору еще сто пятьдесят марок, ежели тот согласится передать пленника в их руки.

Когда Филипп писал это, у него блестели глаза. Он уже представлял себе Ричарда, окруженного плотным кольцом солдат… Неужели Львиное Сердце снова станет его возлюбленным пленником?

Джон с воодушевлением поддержал эту интригу, надеясь в самом ближайшем будущем захватить английский престол.

Королева Альенор пребывала в страшном унынии. Никогда не отличавшаяся особой набожностью, она часами стояла на коленях и каялась, умоляя Бога не карать Ричарда за ее былые прегрешения.

— Что мне делать? — со слезами на глазах вопрошала она архиепископа Руанского. — Моего сына теснят со всех сторон: и здесь, и в Нормандии. Я готова поехать на его поиски, но что будет с королевством? Боже мой! Боже мой! Ричард тяжело болен, его изнуряет застарелая лихорадка. Я боюсь, он не вынесет заточения.

— Ричард очень вынослив, — утешал королеву архиепископ. — У него хватит здоровья на десятерых.

— Ах, знать хотя бы, где он!

— И что бы мы тогда предприняли?

— Мы бы вернули его! Вернули!

— За короля наверняка потребуют выкуп.

— Мы заплатим!

— Но ведь неизвестно, какие еще условия они выставят…

— Мы должны соглашаться на любые! Все лучше, чем смерть короля.

И Альенор снова принималась рыдать и каяться в грехах, за которые теперь ей приходилось расплачиваться такой страшной ценой.

Архиепископ решил прислать к ней менестреля, чтобы тот отвлек королеву от тяжелых дум своими напевами. Блондель де Нелль бесшумно проскользнул в покои Альенор и, усевшись в углу, начал перебирать струны лютни.

Горько плакавшая Альенор умолкла, очарованная музыкой. Никогда в жизни ей не доводилось слышать такой прекрасной мелодии.

— Какая прелестная музыка, — вздохнула она. — Кто это написал?

— Его величество и ваш покорный слуга, — отвечал Блондель.

— Я вижу, ваш дуэт был весьма удачным.

— Король тоже так говорил, ваше величество, — кивнул Блондель. — Мы с ним сочинили еще одну песнь, но исполняли ее только, когда были вдвоем. Такова была воля короля.

— Я тоскую по нему, Блондель, — прошептала Альенор. — Безумно тоскую…

— Неужели ничего нельзя придумать, ваше величество?

— Мы не знаем, где он. Это держится в строжайшей тайне. А разве можно спасти кого-нибудь, если его местонахождение неизвестно?

— Люди говорят, король где-то в Австрии.

— Да, но это еще нужно доказать. Когда королева Беренгария была в Риме, она увидела выставленный на продажу пояс Ричарда и узнала его.

— Но как пояс мог оказаться в Риме, ваше величество?

— Не знаю. Наверное, король подарил его кому-нибудь, и этот человек привез подарок в Рим.

— Но он бы не стал так обращаться с подарком самого короля, а хранил бы пояс как зеницу ока.

— Тогда, может быть, пояс украли? Ах, милый мальчик! Мы даже не знаем, что стряслось с нашим королем! Меня обуревают тяжелые мысли. Я совершенно удручена.

— Пожалуй, следовало бы послать людей на его поиски…

— Да я бы сама поехала, если бы… если бы не опасалась за судьбу королевства.

— Враги короля узнали бы вас, ваше величество. Нет, мне кажется, поехать должен кто-то другой, неведомый им.

— Ты умный мальчик. Сыграй мне, дитя мое. Утешь меня песней Ричарда.

Перебирая струны, Блондель думал о короле и мечтал снова увидеть его лицо.

А на следующий день, когда королева послала за ним, чтобы он вновь успокоил ее своей музыкой, Блонделя нигде не смогли отыскать.

* * *

Путь в Австрию оказался долгим. Блондель зарабатывал себе на хлеб своим ремеслом: он пел на рынках, и люди, зачарованные его нежным голосом, останавливались, чтобы послушать, а потом бросали ему монетки. Растроганные его красотой, взрослые старались ему помочь. Не раз и не два какая-нибудь женщина, которой Блондель напомнил сына, зазывала его к себе заночевать. А вместо денег он расплачивался с ней помощью по хозяйству: колол дрова, помогал приготовить ужин.

Блондель расспрашивал крестьян про обитателей окрестных замков и говорил, что мог бы для них что-нибудь спеть.

И почти всегда его предложения охотно принимались: феодалы привечали бродячих певцов, особенно с таким нежным, приятным голосом, как у Блонделя.

Очутившись в замке, мальчик скромно опускал глаза и просил покормить его и дать ему немного отдохнуть. Блонделя отводили на кухню, и он старался подружиться с прислугой. Они кормили его объедками и перемигивались за спиной юного певца, считая, что для него главная радость — это наесться до отвала.

— Бьюсь об заклад, — переговаривались повара, — паренек давно не ел досыта. За этим он и явился в наш замок.

Но на самом деле Блонделю было нужно совсем другое. Он готов был ничего не есть, только бы кормиться местными сплетнями. Сидя у огня и перебирая струны лютни, мальчик напряженно прислушивался к болтовне слуг. Ведь если кто и мог знать что-нибудь о пленнике, томившемся в одном из замков, то это были повара — они же готовили ему еду, а короля, пусть даже пленного, наверняка кормили не так, как простого смертного.

Блондель осторожно пытался что-либо выяснить, но всякий раз уходил разочарованным.

Он пытался представить себе, куда могли заточить короля, и воображение рисовало ему неприступную крепость. Крепость-тюрьму…

И вот наконец мальчик пришел в Дюренштейн. Пришел — и, как всегда, направился на рыночную площадь, собираясь поболтать с торговцами и заработать себе на ужин и ночлег.

На рынке Блондель заприметил женщину, которая пришла продавать яйца. В лице ее сквозила доброта, и мальчик — а он за время долгих скитаний научился распознавать в людях это качество с первого взгляда — встал рядом с ней и запел. На глаза женщины навернулись слезы.

— Еще! Спой еще! — попросила она, любуясь юным менестрелем.

На звуки чудного голоса начали сходиться люди, торговля пошла бойко, и женщине быстро удалось сбыть весь свой товар.

— Ты странствуешь один? — спросила она.

Блондель кивнул.

— И пением зарабатываешь себе на хлеб? А где ты будешь ночевать сегодня?

— Наверное, на лесной опушке… Где-нибудь да пристроюсь.

— Мой сын недавно женился и завел собственное хозяйство. Его постель пустует. Ты можешь спать в ней, а по утрам будешь приходить со мной на базар и петь, — предложила женщина.

Пожить у нее Блондель не захотел, а переночевать согласился. И когда они сидели за столом, поинтересовался, что за крепость высится на горе и кто в ней обитает.

— Это замок Дюренштейн, — ответила женщина. — Он принадлежит герцогу Леопольду.

Блондель тут же вспомнил, что произошло в Аккре.

И подумал: «Уж не тут ли томится мой господин?»

— Теперь в крепости новый комендант, — продолжала женщина. — Говорят, он в большом чине. Он порой приезжает в наш городок. Такой важный господин!

— Как вы думаете, я могу предложить ему свои услуги?

— Не знаю… Попытайся. А если тебе откажут, можешь пожить у меня.

Однако Блондель не кинулся сломя голову в замок. Он выждал до вечера, зная по опыту, что в это время люди обычно бывают благодушнее. После сытного ужина их клонит в сон. Да и музыка в ночной тиши звучит приятнее.

На закате Блондель постучался в ворота замка и сказал:

— Я странствующий музыкант. Могу развлечь вашего хозяина и его гостей.

Стражники переглянулись и покачали головой.

— Наш хозяин не любит менестрелей.

— А кто ваш хозяин, добрый господин?

— Гадамар фон Кюринг, он очень важная персона. Да и сам герцог стал часто наведываться сюда с тех пор, как… — стражник вдруг спохватился и умолк.

— С каких пор? — осторожно поинтересовался Блондель.

— Ни с каких, — отрезал первый стражник, а второй пригласил юного барда на кухню — порадовать своим пением слуг.

Блондель выбирал нежные, трогательные любовные песни, которые всегда приходятся по вкусу женщинам.

Его угостили холодной олениной, дали полкраюхи хлеба и кружку эля, чтобы запить сытный ужин.

— Эль это хорошо, — молодцевато крякнул юный Блондель. — Когда смочишь горло, поется гораздо легче.

Он спел еще, а потом попросил позволения осмотреть замок снаружи, сказав, что никогда в жизни не видел такой громадины.

Один из слуг вызвался его проводить. Блондель прихватил с собой лютню.

Он медленно шел, пристально вглядываясь в каждое окно, и вдруг увидел на самом верху узкий проем, отгороженный от мира толстой железной решеткой. Сердце Блонделя чуть не выпрыгнуло из груди. Он громко запел, его голос вознесся ввысь, к зарешеченному тюремному окошку. А оттуда… оттуда полилась ответная песнь!

— Что это? Никогда не слышал таких напевов, — удивился слуга.

— Но кому-то в вашем замке они знакомы. Кто мне подпевал?

— Не знаю, — пожал плечами озадаченный слуга. — Я даже не понял, откуда донесся голос.

— Бог с ним! — махнул рукой Блондель. — Пойдем назад. Как ты думаешь, господа соизволят сегодня послушать мое пение?

— Кто их знает? Мы-то тебя с удовольствием послушаем, сынок, а они…

Но Блонделю уже было ни до кого. Он думал только о том, как бы побыстрее добраться до Англии. Ведь песня, которую подхватил мужской голос, была известна только двум людям — ему и королю. А значит, он таки обнаружил местонахождение Ричарда!