Я пыталась забыться, с головой погрузившись в организацию парижского салона. Весь последующий год я напряженно работала. Мне не хотелось думать о Дрэйке. Бабушка, моя неизменная утешительница, думала только о том, как облегчить мою жизнь. Графиня, напротив, была решительно против того, чтобы я поддалась чувству жалости к себе. В ее глазах парижский салон был куда более ценным приобретением, чем муж. Мой отец всячески баловал меня своим вниманием, и я не могла остаться равнодушной к его трогательным попыткам восполнить те годы, которые я провела без него. И, конечно же, у меня была Кэти. Отвечая на ее бесчисленные вопросы и видя, как ее личико загорается интересом, я чувствовала, что, как бы ни была велика моя потеря, мне есть ради чего жить.

Все они нянчились со мной, и постепенно дни стали казаться мне терпимыми, хотя по ночам я все еще грустила и думала... Да, когда-то я любила Филиппа. Это была романтическая юношеская любовь. Мы не успели обнаружить недостатки друг друга, как это неизбежно случилось бы при более длительной совместной жизни. Мы пребывали в состоянии эйфории и верили в идеальную любовь. Могло ли так продолжаться вечно? Наверное, нет. Но наша любовь навсегда осталась в моем сердце такой, как была... Он умер трагической, неожиданной смертью, никто не знал, почему. Теперь же у меня могли сложиться более зрелые отношения с человеком, которым я восхищалась, которого любила и уважала; но события повернулись так, что я потеряла и его. Временами начинало казаться, что мне на роду написано терять своих возлюбленных и приносить им несчастье. Филипп погиб от смертельной раны, а Дрэйку выпал, быть может, еще более тяжкий жребий: он женился на женщине, которую возненавидел в самый день своей свадьбы.

Я должна была забыть свою несбывшуюся мечту и начать жить сначала.

В каком-то смысле мне повезло, потому что наш проект требовал от меня полной отдачи, и времени на размышления почти не оставалось.

Бабушка считала, что мне будет легче забыть обо всем, если я на время перееду в Париж. Последнее время в нашем лондонском салоне управляла делами новая женщина, которой мы были очень довольны. Поэтому все мы, за исключением Касси, которая осталась присматривать за салоном, смогли уехать во Францию.

Время от времени графиня наезжала в Лондон, чтобы проверить, все ли в порядке, и, убедившись, что все идет своим чередом, возвращалась обратно.

Кэти была в восторге от Парижа. Я наняла ей двух гувернанток – француженку и англичанку. Девочке предстояло довольно часто жить в Париже, и она должна была в совершенстве овладеть языком; в то же время я не хотела, чтобы она забросила английскую грамматику. Мисс Прайс была серьезной и ответственной особой. Некоторая ее чопорность резко контрастировала с говорливостью и жизнерадостностью мадмуазель Леклер – нашей Французской гувернантки. Она приехала из Лиона и уверяла меня, что только там говорят на чистейшем французском языке.

В целом Кэти была довольно серьезным ребенком. Ей очень нравилась мадмуазель Леклер, но строгие принципы мисс Прайс вызывали у нее большее уважение. Обладая сердцем любвеобильным, Кэти одинаково сильно привязалась к ним обеим; но меня забавляло, как она преображалась, переходя от одной гувернантки к другой степенная и уравновешенная с мисс Прайс, она становилась веселой и беззаботной, как только попадала в руки мадмуазель Леклер.

С мадмуазель они гуляли по парку, играли в серсо и катались на пароходиках по Сене. Кэти быстро познакомилась с другими детьми и вскоре уже настолько хорошо изучила язык, что могла с легкостью с ними общаться. С мисс Прайс они совершали неспешные прогулки по набережной, заходили в книжные магазины и посещали исторические места. Мисс Прайс, взяла за правило рассказывать Кэти полную историю каждого места, которое они посещали; и когда нам с Кэти случалось там проходить, она пересказывала мне все, что узнала об этом месте. Я была благодарна мисс Прайс.

На первых порах после открытия салона у нас то и дело возникали какие-нибудь трудности, но нас всякий раз выручал богатый опыт графини; и вскоре я обнаружила, что мы уже надежно обосновались на новом месте.

Я вспоминала свой лондонский дом. На выборах, состоявшихся вскоре после свадьбы Дрэйка, победу одержал Гладстон, – хотя и с меньшим количеством голосов, чем надеялся. Как ни была огорчена его победой королева, ей все же пришлось принять его и позволить поцеловать свою руку. «Восьмидесятидвухлетний старик, упорствующий в своих заблуждениях, – говорила она потом, – он думает, что эти несчастные демократы могут править страной. Он выглядит смешно и нелепо».

– Это усилит влияние их партии, – прокомментировала событие графиня.

Мне было интересно, чем сейчас занимается Дрэйк. И еще мне хотелось знать, сумела ли Джулия, всячески поддерживая его политические амбиции, заменить ему мою любовь.

– Но они недолго продержатся, – продолжила свою мысль графиня, – Гладстон одержим своей идеей насчет Исландии, которая в корне расходится с чаяниями британцев.

Я часто думала о ребенке, который вот-вот должен был появиться на свет. Он мог бы стать утешением для Дрэйка. Но вскоре стало известно, что никакого ребенка нет и не будет – таким образом, даже того шаткого основания, на котором построился их брак, больше не существовало.

Мне не терпелось узнать все новости. Я постоянно думала о Дрэйке. До меня дошел слух, что билль о самоуправлении в Ирландии, выдвинутый Гладстоном, был поддержан палатой общин, но не получил одобрения в палате лордов.

Прошел еще год, но я так и не смогла забыть Дрэйка, несмотря на то, что салон отнимал все наше время. Отец периодически навещал нас в Париже. Ему очень хотелось, чтобы наше начинание оказалось успешным, и он много помогал нам – и деньгами, и просто дельными советами.

Он сильно привязался к Кэти и относился к ней с большой нежностью. Ему было очень приятно, что она учит французский и может разговаривать с ним на его родном языке. Он постоянно уговаривал меня посмотреть его виноградники, уверяя, что Кэти там очень понравится. Впоследствии я убедилась в его правоте.

Он владел несколькими виноградниками, из которых самым любимым был Виллер-Карсонн, находившийся совсем рядом с Виллер-Мюр. Мне казалось, что он потому и любит его, что тот расположен по соседству с его родным домом, привычными с детства местами. Его голос звучал мягче и глуше, когда он рассказывал мне о Виллер-Карсонне, но в первый раз мы поехали не туда, а на плантацию, которая была ближе всего от Парижа.

Он надеялся, что Кэти будет интересно посмотреть на vendange. И она действительно была заворожена этим зрелищем. Там же она по-настоящему научилась верховой езде. Отец поручил одному из конюхов заняться ее обучением, и я знала, что если она в данный момент не на винограднике, то наверняка поехала кататься верхом Иногда память возвращала меня в то время, когда Дрэйк учил ее кататься на пони в Свэддингхэме, и мне станови лось грустно при мысли об утраченной любви.

Для меня было счастьем видеть смеющееся личико девочки. День, когда ей разрешили кататься одной, стал великим днем в ее жизни. Отец говорил, что она прирожденная наездница и прекрасно разбирается в характере лошадей. Они вместе ездили по плантации: он – на высоком черном жеребце, она – на своем пони. Он рассказывал ей о винограде и с радостью отвечал на бесконечные вопросы; а вечером она приходила ко мне и пересказывала все, что увидела и узнала за минувший день.

Это был старый виноградник, и виноград здесь давили традиционным способом. Я думаю, что отец привез нас именно сюда, потому что ему хотелось, чтобы Кэти познакомилась с этим старинным обычаем.

Отец покорил сердце Кэти тем, что всегда разговаривал с ней, как со взрослой. Он объяснил ей, что в основном у него на плантациях используются специальные давильные машины для винограда. Эти машины представляют собой два деревянных цилиндра, которые крутятся в разных направлениях. При таком способе не может уцелеть ни одна виноградина. Но некоторым больше нравится старый способ, который выдержал испытание столетиями.

Какая это была ночь! Виноград, который вылеживался перед этим десять дней на ровном настиле под солнцем, чтобы вобрать в себя его свет и тепло, поместили в большие корыта, и крестьяне с песнями танцевали на нем. Сок стекал по желобкам в большой чан, установленный внизу.

Кэти заворожило это зрелище. С разметавшимися волосами и горящими от восторга глазами она следила за происходящим.

– Вы должны почаще приезжать ко мне на vendange, – сказал отец, с нежностью глядя на нее.

Кэти с огорчением приняла известие о том, что нам пора возвращаться в Париж, но через некоторое время абыла свои сожаления и снова была весела, как всегда.

Я хорошо запомнила день, когда в наш парижский магазин заглянула клиентка, знакомая нам еще по Лондону. Это была леди Боннер, хозяйка известного салона, посвященная в частную жизнь лондонского света более, чем кто-либо. Ее склонность посплетничать была общеизвестна, и на этот раз она тоже горела желанием поведать нам о разразившемся недавно скандале.

Она знала о том, что мы с Джулией близко знакомы, и спросила, давно ли я получала от нее известия.

Я сказала, что давно ничего о ней не слышала.

– О, дорогая моя! Какой скандал. Бедный Дрэйк, какую ужасную ошибку он совершил. Конечно, здесь сыграли роль ее деньги. Он очень нуждался в них. Дрэйк очень честолюбивый мужчина. И заметьте себе, у него – богатая семья, но он из тех, чья гордость говорит: «Нет. Я добьюсь всего сам». А добиться всего самому означает: жениться на деньгах. Что он и сделал. Но какую же обузу на себя взвалил бедняга. Она пьет, вы, наверное, знаете.

– О-о? – только и смогла вымолвить я.

– Да, моя дорогая. Вы не знали? У нее всегда были с этим проблемы, но сейчас это зашло уже слишком далеко.

– У них должен был быть ребенок... – начала я. – Может быть, это оттого, что она его потеряла...

– Ребенок! Боже милостивый, какой ребенок?! Это совсем не похоже на Джулию. Нет, у них был большой прием. Она ужасно напилась... Ее шатало, когда она разговаривала с лордом Роузбери, и если бы Дрэйк не подхватил ее, она упала бы лицом вниз. Можете представить, какие пошли разговоры. Бедный Дрэйк не знал, куда деваться от стыда. Это могло бы стоить ему поста в правительстве... если бы он у него был. Он рассчитывал, что ее деньги помогут ему... и так бы оно и было, окажись она хорошей женой. Все эти политики думают, что получат в жены вторую Мэри-Энн Дизраэли. Бедный молодой человек, он совершил ужасную ошибку, которая может положить конец его карьере.

– Но он очень толковый политик, – возразила я.

– Это решает только половину дела, моя дорогая.

Она стала рассказывать о последних театральных постановках, но я уже едва слушала ее. Мои мысли были заняты Дрэйком, который попал в такую ужасную переделку.

Бедный Дрэйк, он был еще несчастнее меня, потому что не имел детей, которым мог бы посвятить свою жизнь. А теперь и его политическая карьера висела на волоске.

Время от времени в Париж наезжала Касси, а графиня ездила в Лондон. Мы уже начали получать некоторую прибыль от своего парижского предприятия, хотя основным источником дохода продолжал оставаться наш лондонский салон, ставший со времени открытия парижского филиала еще более знаменитым. Постепенно мы становились известными в мире моды.

Со времени женитьбы Дрэйка на Джулии прошло три года. Кэти исполнилось одиннадцать лет.

Однажды мой отец сказал:

– Я хочу свозить вас в Виллер-Карсонн.

Когда речь заходила об этом месте, отец всегда замыкался в себе, и мне казалось, что какая-то причина удерживает его от того, чтобы показать нам эти края.

Но теперь, очевидно, пришла пора познакомить нас с Виллер-Карсонн. Он дождался момента, когда мы могли поговорить наедине, и сказал:

– Ты, наверное, удивлена, что я никогда не приглашал вас туда раньше.

Я призналась, что меня это интригует.

– Виноградник расположен недалеко от того места, где я вырос. Это моя любимая плантация. Там мы производим наши лучшие вина. Я часто туда езжу, но ни разу не брал с собой тебя и Кэти. Ты, наверное, спросишь, почему?

– Нет, – сказала я, – но мне было бы интересно это узнать.

Он мгновение поколебался, потом сказал:

– Я не делал этого потому, что тогда мне пришлось бы многое тебе рассказать. Твой дед, Альфонс Сент-Алан-ясер, имеет большое влияние в этой части страны. В народе говорят, что Виллер-Мюр это он. Тебе, наверное, трудно понять, но Виллер-Мюр сильно напоминает феодальную общину. В Виллер-Мюре мой отец – полный властелин, так называемый grand seigneur. Monsieur le Patron. Он могущественен как средневековый король. Это ограниченное сообщество людей, где почти каждый так или иначе зависит от шелковой мануфактуры; отец является ее владельцем, поэтому именно ему они обязаны своим пропитанием.

– Довольно страшная картина.

Он мрачно кивнул.

– Он не примет тебя, Ленор.

– Я уже поняла, что он не признает меня своей внучкой. Но ты, кажется, хочешь сказать, что это является также препятствием к тому, чтобы я побывала на твоем винограднике? Он же не принадлежит ему, разве нет?

– Виноградник мой. Когда я там бываю, то вижусь с отцом. Дело в том, что, с тех пор, как я стал известным виноделом – один, без его помощи, он начал испытывать ко мне некоторое подобие уважения. И хотя по-прежнему считает меня непутевым сыном, но, тем не менее, разрешает навещать родной дом.

– Я бы на твоем месте отказалась от этой милости.

– На твоем месте я бы не говорил так уверенно. Видишь ли, он влияет на людей таким образом... что, как бы они ни возмущались его поведением... они вдруг обнаруживают, что готовы подчиниться его требованиям.

– Я вполне готова к тому, что он меня не примет.

– Моя сестра Урсула будет рада встретиться с тобой.

– А ей это позволено?

– Урсула живет в Виллер-Карсонн. Отец давно отрекся от нее. Дело в том, что она пошла наперекор его воле.

– Прости меня, папа, но твой отец кажется мне человеком, с которым лучше не встречаться.

Он кивнул.

– Он отрекся от Урсулы вскоре после скандала со мной. Луи Сагон, ее теперешний муж, реставрировал картины отца. Он влюбился в Урсулу, когда писал ее портрет, и она тоже. Но у отца были другие планы. Он запретил им встречаться. Тогда они сбежали, и отец от нее отказался. Она вышла замуж за Луи Сагона, и они поселились в Виллер-Карсонне. Отец с тех пор с ней больше не виделся. Она оказалась смелее, чем я.

– И они живут счастливо?

– Да, у них дети – сын и дочь. Я знаю, она захочет познакомиться с тобой. Мы много времени проводим вместе, когда я приезжаю на виноградник.

– Значит, ты был не единственным ребенком, от которого он отрекся.

– Да, двое детей разочаровали его. Однако мой старший брат – Рене – вполне устраивает его. Он взвалил на себя большую часть работы на фабрике, хотя отец до сих пор формально является главой производства. Рене оказался хорошим сыном: он произвел на свет двух сыновей и двух дочерей-двойняшек. Правда, одна из них, Элоиза, умерла.

– Давно?

– Двенадцать лет назад или около того.

– Видимо, она была совсем молодой.

– Ей было всего семнадцать. Она... утопилась. Мы все с трудом перенесли этот удар, особенно переживала Адель – ее сестра. Они были так близки между собой.

– Почему она это сделала?

– Какая-то любовная история, и довольно загадочная, надо сказать.

– Какая печальная семейная хроника. Но, знаешь, мне кажется, когда во главе семейства стоит такой человек, как твой отец, иначе и быть не может.

Он мрачно кивнул.

– В общем, я хотел подготовить тебя до того, как мы туда отправимся.

– Я не буду думать об этом человеке. Если мой дед не хочет видеть меня, то и я не желаю его видеть.

– Урсула будет очень рада тебе. Она давно спрашивает меня, когда же наконец я привезу тебя познакомиться.

– Значит, и я буду рада с ней познакомиться. Полагаю, мне следует называть ее тетей.

– Она понравится тебе, и Луи Сагон тоже. Правда, он слишком поглощен своей работой и может показаться, что ничем больше не интересуется, но на самом деле это очень тихий, мягкий, добрый человек.

– С меня будет довольно встречи с дядей и тетей. И забудем об этом людоеде – моем дедушке.

Несмотря на то, что отец постарался подготовить меня, мне показалось, что он ждет предстоящего визита с некоторым трепетом.

Я попрощалась с бабушкой и графиней, и мы с Кэти отправились в путь.

А путь нам предстоял неблизкий. Мы путешествовали поездом, и Кэти в восторге прилипла к окошку, а отец сидел рядом с ней и перечислял названия мест, проносящихся мимо нас. Мы проезжали небольшие города и фермы, реки и холмы. Когда за окном мелькали виноградники, отец сразу оживлялся и оценивал их взглядом знатока. Мимо нас промелькнуло несколько старых замков, каких не увидишь нигде, кроме Франции – из серого камня, с высокими резными башенками. По мере нашего приближения к Виллер-Карсонну отец становился все задумчивее и тише, и я решила, что его угнетают мысли о разобщенности семьи и о том, как воспримет его отец известие о моем прибытии.

На станции в Карсонне нас должен был ожидать экипаж. Отец сказал, что туда ходит только один поезд в день, поэтому время нашего прибытия точно известно.

Станция оказалась совсем небольшой.

– Хорошо, что есть хотя бы такая, – сказал отец. – Это граф де Карсонн добился, чтобы к нам провели дорогу. Полагаю, ему пришлось выдержать основательную борьбу, но он пользуется очень большим влиянием и всегда добивается своего.

Мы вышли на перрон.

– Альфредо! – помахал отец человеку в темно-голубой ливрее. – Он – итальянец, – объяснил он мне. – у нас тут половина слуг – итальянцы. Здесь проходит граница с Италией, поэтому в каждом из нас есть что-то от итальянцев.

Альфредо подошел к нам.

– Это моя дочь, мадам Сэланжер, – представил нас отец, – а это внучка, мадмуазель Кэти Сэланжер.

Мы улыбнулись ему, и Альфредо с поклоном взял наши сумки.

Мы шли через станцию, со всех сторон сопровождаемые приветственными возгласами. Судя по тому уважению, которое все выказывали моему отцу, я сделала вывод, что он весьма значительная персона в этих местах.

Экипаж покатил по сельской дороге.

Перед нами во всю ширь горизонта простирались виноградники. Уже начался сбор урожая, и мы видели, как сборщики винограда осторожно придерживают лозу, чтобы лишним движением не повредить виноградные грозди.

– Мы выбрали удачное время для поездки, как раз попадем на vendange.

Услышав это, Кэти радостно захлопала в ладоши. Впереди я увидела величественное сооружение на квадратной площадке, окруженной глубокими рвами.

– Какой великолепный замок! – воскликнула я.

– Замок Карсонн, – сказал отец.

– Тот самый граф, который настаивал на проведении сюда железной дороги? Это он здесь живет?

– Тот самый.

– Он все время живет здесь?

– Да. Наверное, у него есть дом и в Париже... и может, где-нибудь еще, но это – их родовое поместье.

– А ты познакомишь меня с этими Карсоннами?

– Вряд ли. Наши семьи не очень дружны.

– Между вами существует какая-то вражда?

– Да не то, чтобы вражда. Земли моего отца граничат с землями Карсоннов. Между ними существует что-то вроде холодной войны... никто не открывает огонь, но обе стороны готовы приступить к боевым действиям при малейшем нарушении границ.

– Что-то уж очень воинственно вы все тут настроены.

– Тебе с твоим английским воспитанием трудно понять горячую натуру здешних жителей. Сказывается латинская кровь... и хотя в тебе она тоже есть от рождения, видимо, английское воспитание несколько охладило ее.

Я засмеялась.

– Как это все интересно.

– Скоро увидите наш дом. Вот, смотрите, вон там, впереди.

Кэти подпрыгивала от нетерпения. Отец обнял ее за плечи и притянул к себе.

Это был замок в миниатюре, все с теми же знаменитыми французскими башенками. Серый камень, зеленые ставни на окнах, балконы с резными чугунными загородками. Я была очарована.

Когда мы приблизились к дому, я увидела, что на пороге его стоят мужчина и женщина.

– Урсула, дорогая, как мило, что вы пришли встретить нас. Здравствуй, Луи. – Отец повернулся ко мне. – Ленор, это твоя тетя Урсула и ее муж Луи. – Он улыбнулся им. – А это Ленор и Кэти.

– Добро пожаловать в Карсонн, – приветствовала нас Урсула.

Эта темноволосая женщина была очень похожа на отца, и я сразу же полюбила ее. Луи, как и рассказывал отец, оказался мягким и деликатным человеком. Он взял меня за руки и сказал, что очень рад познакомиться.

– Мы вас давно ждали, – сказала Урсула. – Наш дом в полумиле отсюда. Я решила, что мы должны встретить вас.

Мы вошли в дом и оказались в длинном, обшитом панелями холле.

– Я приготовила комнату для Ленор, – сказала Урсула. – Мне показалось, что лучше сделать это самой, чем полагаться на слуг. Комната Кэти будет рядом.

– Как хорошо, что вы об этом подумали.

Кэти с восторгом оглядывала все вокруг. Урсула повела нас в наши апартаменты. Мне досталась чудесная светлая комната с невысоким потолком. Портьеры на окнах и легкое шелковое покрывало на кровати были бледно-зеленого цвета; на полу лежал светло-серый ковер со штрихами того же бледно-зеленого оттенка. Особенно меня порадовало то обстоятельство, что наши с Кэти комнаты были смежными.

Я открыла дверь и вышла на балкон. В отдалении виднелись башенки замка Карсонн и терракотовые крыши домиков ближайшего городка. Все остальное пространство занимали виноградники.

Я вдруг испытала непривычное чувство умиления. За пределами замка простирался Виллер-Мюр – с шелковичными рощами и фабрикой... край, где я впервые увидела солнечный свет. Наверное, любой был бы взволнован этим событием.

Нам принесли горячую воду. Мы умылись и сменили дорожные костюмы на домашние платья. Кэти отмечала громкими восклицаниями каждое новое открытие.

– Ну разве не удивительно найти своего дедушку в парке? – говорила она. – И он такой интересный, я все время узнаю о нем что-то новое. У других дедушки довольно скучные. Они всю жизнь прожили в Англии.

– Некоторым это нравится, – сказала я.

– А мне – нет. Мне нравится, как у нас.

После обеда на свежем воздухе нас повели знакомиться со слугами. Их было изрядное количество. Потом мы пошли прогуляться, и по дороге Урсула объясняла мне домашний уклад.

– Обычно мы накрываем стол на улице, пока не становится слишком холодно. Мы все любим свежий воздух. Жорж – сын твоего отца... твой сводный брат... очень часто здесь бывает. У него свой дом в пятнадцати километрах отсюда. Его сестра Бриджит недавно тоже вышла замуж и живет в Лионе. Надеюсь, вы подружитесь. Я так рада, что вы с отцом теперь вместе. Он никогда не забывал, что где-то на свете живет его дочь; и когда твоя бабушка разыскала его, он так разволновался... был так счастлив. Это прекрасно, что вы приехали сюда.

– Отец так добр ко мне.

– Он чувствует, что никогда не сможет загладить свою вину.

– Он уже сделал это, и даже больше того.

Потом Урсула спросила, умею ли я ездить верхом на лошади, и обрадовалась, когда я утвердительно кивнула.

– Это хорошо. Здесь нелегко передвигаться каким-либо другим способом, а гуляя пешком, мало что можно увидеть.

– Мне бы хотелось посмотреть Виллер-Мюр.

Немного помолчав, она сказала:

– Я не была там уже двадцать лет.

– А ведь это так близко.

– Ты не слышала эту историю? Я навлекла на себя гнев отца, выйдя замуж без его согласия. Он до сих не забыл этого.

– По-моему, это так ужасно. Прошло столько лет.

– Тут уж ничего не поделаешь.

– А вы пытались когда-нибудь наладить отношения?

– Сразу видно, что ты не знаешь моего отца. Этот человек гордится тем, что не нарушает своего слова. Он сказал, что больше никогда не увидит меня – и так будет.

– Наверное, многое в жизни проходит мимо него. Он должен быть очень несчастлив.

Она покачала головой.

– У него есть все, что ему нужно. Он – владелец Виллер-Мюра. Он – король на своей территории, где каждый обязан ему подчиняться, а в случае неповиновения будет наказан. Я думаю, он доволен своей жизнью. Ну, и я тоже никогда не жалела о своем выборе.

– Так значит, вы никогда там не бываете?

Она покачала головой.

– Никогда.

После того, как Урсула показала нам дом, отец повез нас на небольшую экскурсию по виноградникам. Потом мы ужинали во дворе. Ночной воздух наполнился ароматами трав, цветов и нагретой земли. Мы сидели и смотрели, как на небе одна за другой зажигаются звезды; летучие мыши летали над нами, и мы тихо блаженствовали, отдыхая от дневного пекла.

Я знала, отец очень доволен тем, что мы наконец приехали сюда. Урсула и Луи решили задержаться у него на несколько дней. «Проследить, как вы устроитесь, – сказала Урсула, – иногда твоему отцу не хватает в доме хозяйки, и сейчас именно такой случай».

Мы лениво переговаривались, время от времени бросая отдельные фразы. Основным предметом разговора был городок Карсонн. Отец говорил о том, что здесь прекрасный климат для выращивания винограда; ведь город стоит на самой границе с Италией.

Лучшее вино из запасов отца, которое он по случаю нашего приезда велел достать из подвалов, начинало оказывать свое действие; я заметила, что Кэти сонно хлопает глазами. Мы распрощались со всеми и ушли спать.

Я уложила Кэти и пообещала ей не закрывать дверь, соединяющую наши комнаты, чтобы она чувствовала, что я рядом. Она обрадовалась этому; возможно, ей казалось, что здесь, в сельской глуши, с наступлением темноты начинают происходить всякие страшные вещи. Когда я зашла поцеловать ее перед сном и поправить одеяло, она уже почти заснула.

Затем я вернулась в свою комнату и разделась, но, прежде чем лечь в постель, открыла окна и вышла на балкон. Ночь была темна и таинственна; черный небесный купол, усыпанный бриллиантами звезд, казалось, опустился совсем низко. А вот и замок Карсонн – надменный, могущественный и грозный. Я с трудом отвела от него зачарованный взгляд.

Наконец я легла, но сон мой был прерывистым и тяжелым. Я продолжала прокручивать в памяти все события прошедшего дня. Мне снилось, что мой дед вырастает до огромных размеров и преследует меня, а замок Карсонн – тюрьма, в которую он хочет меня засадить за то, что я осмелилась нарушить запрет и зашла на его территорию.

Проснувшись, я не сразу поняла, что это был только сон. Мне стало не по себе, и первое, что я сделала встав с кровати, – вышла на балкон посмотреть на замок Карсонн.

Незаметно пролетело несколько дней. Урсула и Луи распрощались и уехали домой. Урсула взяла с меня обещание навестить их в самом ближайшем будущем. Я с удовольствием приняла приглашение. К этому времени мы стали добрыми друзьями.

Сбор винограда подходил к концу.

– Все мы становимся немного сумасшедшими во время vendange, – рассказывал отец. – Возбуждение охватывает весь дом. Это кульминация нашей работы... после всех трудностей, всех тревог относительно будущего урожая... И вот все это позади, и мы видим результаты своей работы за год.

– Могу понять ваши чувства.

– Если б ты знала, сколько нам пришлось выстрадать! Начало лета было довольно сырым, и мы следили, чтобы на листьях не появилась плесень. Но в целом сезон выдался неплохой. Теперь основная работа закончилась, урожай собрали. С этого момента начинается всеобщее ликование в предвкушении праздника.

Нам с Кэти выделили лошадей, и мы полюбили ездить по окрестностям, разведывая новые места. К этому времени Кэти была уже опытной наездницей, но я часто ездила одна, потому что ее больше всего интересовали виноградники и урожай. Поэтому, когда отец объезжал свои плантации, от частенько брал ее с собой А я обследовала Вилле-Карсонн самостоятельно.

Я знала, что Кэти с отцом находится в полной безопасности, поэтому беззаботно наслаждалась покоем и одиночеством.

Как-то днем, четыре дня спустя после нашего приезда, когда все жители, казалось, укрылись в домах на время дневной сиесты, я спустилась к конюшням и поехала прокатиться. Отец предложил мне для верховых прогулок гнедую лошадку – маленькую, не очень резвую, однако с норовом. Мы вполне подходили друг другу, и на этой-то лошадке я и отправилась в тот день прогуляться.

Мы поехали в направлении Виллер-Мюра, к вершине холмистой гряды, откуда была видна вся долина. Я полюбила это место, знала, что наступит день, когда я не смогу устоять и поддамся искушению спуститься в деревню.

В тот день я снова поехала туда. Сверху открывался вид на шелковичные рощи и фабрику вдалеке, отсвечивающую стеклянными окнами. Трудно было поверить, что это красивое здание является фабрикой. За деревней протекал небольшой ручей; через него был переброшен мостик, увитый вьюнками. Я видела башенки господского дома и спрашивала себя, чем занят в настоящую минуту мой дед и догадывается ли он, что его внучка находится от него так близко.

Однажды я спущусь туда и пройдусь по деревне, думала я, и найду дом, где жили бабушка и моя мать. Мне было интересно, приходила ли когда-нибудь моя мать на то место, где я сейчас стояла, где она повстречалась с моим отцом и где зародилась моя жизнь. Мне было обидно, что моя родина находится так близко, а я не имею права посетить ее.

Я отвернулась. Солнце в тот день палило немилосердно. Немного правее деревья росли гуще и манили под свою прохладную сень, напоенную сладким смолистым ароматом сосны. Я направила туда свою гнедую. Деревья все теснее сдвигались вокруг нас, пахло влажной землей, прелыми листьями, разогретой на солнце хвоей. Я все дальше углублялась в лес. Сначала он показался мне небольшой рощицей, и я не сомневалась, что, двигаясь в одном направлении, скоро выберусь на открытое пространство.

Вдруг я услышала собачий лай. В лесу кто-то был. А может быть, это только собака? Лай – неистовый и злобный – приближался. Внезапно между деревьями показались два эльзасских дога. Завидев меня, они издали победный возглас и огромными прыжками направились ко мне. Прямо передо мной они резко остановились, не переставая угрожающе лаять. Я чувствовала, что моя гнедая дрожит. Она запрокидывала назад голову и беспокойно била копытом.

– Прочь, – закричала я собакам, пытаясь вложить в свой голос властные нотки, но мой окрик только распалил их – они залаяли еще яростнее и, казалось, вот-вот накинутся на меня.

Между деревьями показался всадник, и я испытала громадное облегчение. Он резко натянул поводья и уставился на меня пристальным взглядом.

– Фидель, Наполеон! Ко мне! – позвал он собак.

Они немедленно прекратили лаять и вернулись к хозяину.

За эти несколько секунд я успела хорошенько разглядеть незнакомца. Он как влитой сидел на своем великолепном черном коне, и они так ладно подходили друг другу, что казались одним целым и рождали сравнение с кентавром. У незнакомца были очень темные глаза с тяжелыми веками и четко очерченные брови. Волосы, выбивавшиеся из-под шляпы, также были почти черными. Светлая кожа составляла резкий контраст с темными глазами и волосами. Полагаю, это было одной из причин, почему его внешность так поражала. Форму его носа я бы, пожалуй, назвала агрессивной; этот длинный патрицианский нос напоминал изображения Франсуа Первого. Красивый рот не уступал по выразительности глазам – я одинаково легко могла представить его как жестоко смеющимся, так и ласково улыбающимся. Мне впервые встретился человек с такой необычной внешностью.

С первого же взгляда мне стало ясно, что этот человек ставит себя значительно выше других и привык к повиновению столь же беспрекословному, как то, которое только что продемонстрировали мне его собаки. Теперь он изучающе смотрел на меня, приподняв свои замечательные брови. Я слегка поежилась под пронизывающим взглядом. Это бесцеремонное разглядывание начинало меня раздражать, и я с трудом удерживалась от того, чтобы не высказать свое неудовольствие.

– Полагаю, это ваши собаки, – сказала я наконец.

– Это мои собаки, а также мой лес, на территорию которого вы непрошенно вторглись.

– Простите.

– Мы наказываем нарушителей.

– Я понятия не имела, что нарушила чью-то границу.

– Здесь есть указатели.

– Боюсь, что не заметила их. Я здесь недавно.

– Это не извиняет вас, мадемуазель.

– Мадам.

С ироничной улыбкой он поклонился.

– Тысяча извинений, мадам. Могу я узнать ваше имя?

– Мадам Сэланжер.

– Сент-Аланжер. Значит, вы имеете отношение к этим торговцам шелками.

– Я сказала Сэланжер, а не Сент-Аланжер. Это фамилия моего мужа.

– А ваш муж... он тоже здесь с вами?

– Мой муж умер.

– Простите.

– Это вы меня простите за причиненное вам беспокойство. Если вы будете так любезны пропустить меня, я немедленно покину ваши владения.

– Я провожу вас.

– В этом нет необходимости. Я сумею найти дорогу.

– В этом лесу недолго и заблудиться.

– Мне он не показался таким уж дремучим.

– И тем не менее... если позволите.

– Ну конечно. Вы, вероятно, хотели бы лично убедиться, что я и в самом деле покину ваш лес. Ну что ж, я могу только снова принести свои извинения. Это больше не повторится.

Он подъехал ко мне. Я похлопала свою гнедую и прошептала ей слова одобрения. Она все еще побаивалась его собак.

– А лошадка-то с норовом, – сказал он.

– Ей не нравятся ваши Фидель с Наполеоном.

– Эта парочка исполнена сознания своего долга.

– Они могут быть очень жестокими.

– Когда выполняют свой долг.

– Который состоит в том, чтобы наказывать нарушителей.

– И в этом тоже. Здесь сворачиваем.

Он ехал рядом со мной; собаки тащились сзади, признав меня и гнедую субъектами, не представляющими опасности для их хозяина.

– А скажите мне, мадам Сэланжер, вы приехали сюда погостить?

– Я здесь в гостях у своего отца – Анри Сент-Аланжера.

– Значит, вы все-таки – одна из них.

– Полагаю, что так.

– Понимаю. Тогда, думаю, могу сказать точно, кто вы такая. Судя по вашему акценту и иностранному облику, вы – та девочка, которую бабушка увезла когда-то в Англию.

– Прошу прощения за мой акцент.

– Ну что вы, он очарователен. Вы хорошо говорите по-французски, но этот едва заметный акцент выдает в вас иностранку. Мне он нравится. А что до иностранного облика... то он нравится мне не меньше. Vive la difference.

Я улыбнулась.

– Вы, наверное, спрашиваете себя: что это за надменный тип, который осмелился приблизиться ко мне да еще выпроваживает из своего леса? Я прав?

– Ну так и кто же он?

– У него не очень приятный характер, как вы скоро заметите.

Он выжидательно смотрел на меня, но я не ответила. Это его позабавило, и он засмеялся. Я смотрела на него и не верила своим глазам. Теперь это был совершенно другой человек. Его глаза смеялись и лучились весельем. Линия рта стала более мягкой и нежной.

– И будете совершенно правы, – сказал он. – Меня зовут Гастон де ла Тур.

– Вы живете где-то поблизости?

– Да, совсем рядом.

– И владеете этим лесом, которым так гордитесь, что никого и близко к нему не подпускаете.

– Верно, – согласился он. – Я возражаю против того, чтобы по моему лесу ходили чужие.

– Здесь очень красиво, – сказала я. – Стыдно быть таким жадным.

– Как раз потому, что красиво, я и не хочу здесь никого видеть. Я и правда совершенно испорченный человек.

– Какой вред могут причинить вашему лесу?

– Полагаю, что небольшой. Хотя дайте подумать. Они могут поломать деревья... станут разводить костры. Но главная причина в том, что я хочу, чтобы мое было только моим. Вы находите это предосудительным?

– Думаю, это общечеловеческий порок.

– А вы интересуетесь проявлениями человеческой натуры?

– А вы – нет?

– Я слишком поглощен собой... нет, в самом деле, у меня совершенно невозможный характер.

– Но одно достоинство у вас точно есть.

– Умоляю, скажите мне, что же хорошего вы сумели во мне обнаружить?

– Самокритичность. А понимание собственных недостатков – достоинство, которым обладают немногие.

– Ну до чего ж очаровательная нарушительница! Я так рад, что в вашу прелестную головку пришла мысль заехать в мой лес. Пожалуйста, скажите мне, мадам Сэланжер, как долго вы пробудете у нас?

– Мы приехали посмотреть vendange.

– Мы?

– Я и моя дочь.

– Так у вас есть дочь.

– Да, ей уже одиннадцать лет.

– Выходит, у нас есть нечто общее. Моему сыну – двенадцать. Так что мы оба родители. Есть и другое сходство. Вы – вдова, а я – вдовец. Вам это не кажется интересным?

– Не знаю. Разве? По свету ходит множество вдов и вдовцов, и, полагаю, они встречаются друг с другом довольно часто.

– Как вы прозаичны – само спокойствие и логика. Сказывается английское влияние?

– Я получила английское воспитание и образование, но по рождению я – француженка.

– Думаю, первое оказывает наибольшее влияние на формирование характера. Я скажу вам еще кое-что. Я уже я точно знаю, кто вы. Мне было тогда восемь лет. Кстати, теперь вы можете догадаться о моем возрасте. В таком месте, как это, люди знают друг о друге все. Это событие произвело настоящий фурор. Анри Сент-Аланжер и эта юная девушка... одна из местных красавиц... злобный старик отравил им жизнь. Надо сказать, что отравлять людям жизнь – одно из главных пристрастий старого Альфонса Сент-Аланжера. Местное чудовище, настоящий монстр.

– Вы правильно догадались. Это мой дед.

– Мои соболезнования.

– Я вижу, вы его не любите.

– Любить его? Как можно любить гремучую змею? Здесь его все хорошо знают. Если вы зайдете в церковь, то увидите витражи на окнах, отреставрированные на пожертвования Альфонса Сент-Аланжера. Аналой – тоже дар от него. Крыша церкви теперь в отличном состоянии. Он объявил войну древесному жучку, ему церковь обязана своим возрождением. Лучший друг ему – Бог, злейший враг – человек.

– Разве такое возможно?

– А вот об этом, моя дорогая мадам Сэланжер, вам с вашим знанием человеческой натуры судить легче, чем мне.

– Как долго мы выбираемся из этой чащи, – сказала я. – Я рад этому. Это дает мне возможность наслаждаться интересной беседой.

Я тут же преисполнилась подозрений. Я забралась вовсе не так далеко, когда наткнулась на его собак. Он перехватил мой недоверчивый взгляд, разгадал его и раздвинул губы в чарующей улыбке.

– Ив каком месте мы выедем из леса? – строго спросила я.

– Вы скоро увидите.

– Я не очень хорошо знакома с этими землями. Надеюсь, я сумею найти обратную дорогу?

– Со мной вы будете в безопасности.

– Думаю, пора возвращаться. Обо мне могут беспокоиться.

– Предоставьте это мне.

– Мне казалось, я заехала не так далеко.

– В лесу так красиво... вы сами сказали об этом.

– Да. Но я не собиралась здесь задерживаться.

– Я разрешаю вам гулять у меня в лесу в любое время, когда у вас появится такое желание.

– Спасибо. Вы так великодушны.

– Мое предложение не бескорыстно.

– Не сомневаюсь в этом.

– Ваши слова говорят о том, что я успел достаточно проявить себя за столь короткое знакомство.

– Безусловно. Все это время после того, как вы обнаружили меня, вы были чрезвычайно галантны. А теперь, если вы покажете мне, как выбраться отсюда... и побыстрее... я буду вам очень благодарна.

– Ваша благодарность для меня драгоценна. Едемте. Деревья начали редеть. Мы выехали на открытое место, впереди виднелся замок.

У меня перехватило дыхание и невольно вырвалось:

– Как он великолепен.

– Он уже несколько столетий является собственностью Карсоннов.

– Знаю. Мне рассказывали о них. Мы проезжали мимо, когда ехали со станции, и он еще тогда потряс меня.

– Это один из прекраснейших и древнейших замков в этой части страны.

– Насколько я поняла, граф бывает здесь весьма часто.

– Да, хотя так же часто он бывает в Париже.

– А это его виноградник?

– Да, совсем маленький в сравнении с виноградниками месье Сент-Аланжера... но, надо вам заметить, вино с этого виноградника имеет особенный вкус.

– Возможно. Ну, думаю, теперь я знаю, где мы находимся. Примите мою благодарность за избавление от этих ваших монстров.

– Вы имеете в виду моих преданных гончих?

Я кивнула.

– И спасибо, что проводили меня из леса.

– Вы так любезны. Попробую ответить тем же. Повторяю: в моих лесах вы всегда – желанная гостья.

– Действительно – очень мило.

– Быть может, мне повезет встретить вас снова.

Я не ответила. Там, в лесу, когда мне показалось, что он пытается меня удержать, я немного испугалась; теперь же было жаль, что это приключение уже закончилось.

Мы остановились на невысоком холмике, и я огляделась.

– Вон там, – сказал он, – виноградники вашего отца. Вам нужно спуститься с холма, затем пересечь поле – и вы дома.

– Хорошо, спасибо. До свидания, месье де ла Тур.

– Аи revoir, мадам Сэланжер.

Направляясь к дому, я знала, что он наблюдает за мной, и ощущала какой-то радостный трепет. Он произвел на меня сильное впечатление. Нельзя сказать, чтобы он мне понравился – я не любила самодовольных мужчин. Ни Дрэйк, ни Филипп никогда не были такими. Филипп был душевно мягким и чутким, Дрэйк, в сущности тоже. А здесь я встретила человека совершенно иного: у меня все время было такое чувство, будто он подсмеивается надо мной; и в обращении, и в голосе его проглядывала яркая чувственная натура. Он слишком явно подчеркивал свою принадлежность к мужскому полу... в физическом смысле, и я чувствовала, что его добродушное подтрунивание как бы приглашает к чему-то большему. Это смущало и волновало меня; однако, надо признать, это волнение не было мне неприятным.

Подъезжая к дому, я увидела отца. Он шел от конюшен.

– Ленор, – позвал он, – как хорошо, что ты вернулась. Я уже начал волноваться.

– Что-нибудь с Кэти?

– Нет... нет. С ней все в порядке. Мне сказали, что ты уехала на прогулку, но прошло уже так много времени.

– У меня было настоящее приключение. Ты знаешь тот лес...

Он кивнул.

– Я забралась в него, и вдруг появились два огромных свирепых пса. Я думала, они набросятся на меня. Маррон испугалась до смерти. – Я похлопала лошадь по холке; она в ответ повела боками.

– Собаки! – сказал отец.

– Жуткие зверюги. К счастью, с ними был хозяин. Он отозвал их и сказал мне, что я нарушила – границу его владений. Оказывается, этот лес принадлежит ему. Он немного поговорил со мной и назвал свое имя – Гастон де ла Тур. Ты его знаешь?

Отец удивленно смотрел на меня.

– Гастон де ла Тур и граф Карсонн – одно и то же лицо. Этот лес в самом деле – его собственность. Впрочем, как и большинство здешних земель.

– Ты хочешь сказать – это был сам граф? Но он не сказал... просто назвался – Гастон де ла Тур.

– Мне не нравится, что ты встретилась с ним, – сказал отец.

– Забавная получилась встреча.

– Не сомневаюсь. Он умеет позабавить женщину, если на него найдет охота.

Отец обеспокоенно вглядывался в мое пылающее лицо.

– Ну, может, вы больше и не увидитесь. Хорошо бы так. Он не может похвастаться очень хорошей репутацией... в отношении женщин.

– Ах, вот как? – рассмеялась я. – В это легко поверить.

Я передала Маррон конюху и пошла вместе с отцом в дом, продолжая вспоминать свою встречу с этим безнравственным графом.

Урожай винограда был уже собран, все прошло на удивление гладко. Теперь виноградные кисти лежали на ровном настиле, впитывая солнце. Каждый день люди с тревогой вглядывались в небо, но солнце каждое утро милостиво всходило на небосвод и изливало свои лучи на собранные ягоды. Все шло хорошо.

Кэти волновалась вместе со всеми, все больше проникаясь заботами виноделов. Отец показал ей огромные цилиндры для давления ягод. Она была немного разочарована, ей больше нравился старинный обряд. Но отец объяснил ей, что современный метод более эффективен.

Однако вскоре нас ожидал удар. Сезонные работники, которые каждый год приходили на помощь, на этот раз не появились. Отец был вне себя, когда узнал, что явилось тому причиной.

– Они будут работать в замке, – сказал он. – Обычно у графа vendange бывает на неделю-две позже нашего; у нас более солнечная сторона, поэтому мы начинаем раньше. В этом году он решил начать процесс приготовления вина одновременно с нами, и как следствие этого – работники, которые должны были работать у нас, пошли к нему.

– Ты хочешь сказать, что люди, которые столько лет работали на тебя, переметнулись к нему, как только он поманил?

– Это же граф. Он требует полного подчинения.

– А как же их лояльность по отношению к тебе?

– Их я не виню. Им приказали – они подчинились.

– Как это низко с его стороны!

– Он хочет дать понять всем нам, кто здесь хозяин. Большинство здешних земель принадлежит ему. Из-под его влияния выпадаем только мы и, конечно, Виллер-Мюр. И ему захотелось напомнить нам о своей власти в этих краях.

– А ты не можешь объяснить ему, что тебе нужны эти люди?

– Я не собираюсь просить об одолжении. Справимся как-нибудь сами.

– Ты думаешь?

– Надо постараться сделать все, что в наших силах.

Отец занялся перераспределением обязанностей среди работников, но тут случился второй удар. Работников перевозили с места на место на телегах. И вот как-то лошадь ни с того ни с сего понесла, перемахнула через изгородь, сломала ногу и перевернула телегу. В результате пострадало четверо человек – у старшего работника была сломана нога, еще у одного – рука, а двое получили царапины и ушибы.

Отец был в отчаянии.

– Можно подумать, что в этом году на наш vendange наложили проклятие.

А потом случилось неожиданное. Когда отец снова пытался все реорганизовать, в поместье прибыла телега с десятью работниками.

Я увидела телегу из окна и поспешила вниз узнать, что случилось на этот раз. Отец был уже там.

Один из людей сошел с телеги.

– Господин граф передает вам привет. Он услышал о вашей беде и послал нас поработать у вас, пока в этом будет необходимость.

Отец недоверчиво смотрел на них.

– Но... – пробормотал он, – я не понимаю. Почему же вы сразу не пришли ко мне?

– Таков был приказ господина графа, месье Сент-Аланжер. Мы не могли отказать ему. Но теперь он сам послал нас. Ему рассказали о несчастном случае, и он хочет помочь вам. Когда мы закончим работу здесь, то вернемся в замок на его vendange.

Отца раздирали противоречивые чувства. Я видела, какая в нем происходит борьба. Ему очень хотелось отказаться от предложения графа, но здравый смысл возобладал над гордостью. Это был шанс спасти урожай, и было бы глупостью отказаться от него.

– Очень любезно со стороны графа, – наконец невнятно выговорил он.

– Мы можем приступить к работе немедленно, месье Сент-Аланжер.

Они послезали с телеги. Их не было нужды инструктировать. Каждый из них прекрасно знал, что нужно делать.

Вернувшись вместе с отцом в дом, я положила руку ему на плечо:

– Значит, все обойдется?

– Мне непонятны мотивы его поступка.

– Он прослышал о несчастном случае. Я думаю, граф прекрасно осведомлен обо всех трудностях, которые должны были за этим последовать. Видимо, это вызвало у него сочувствие, и он решил проявить добрую волю.

– Ах, ты не знаешь этого человека. Мы конкуренты. Он будет страшно доволен, если наш урожай пропадет.

– Возможно, ты неверно судил о нем.

Отец покачал головой.

– Нет, у него есть на то свои причины. Он ничего не делает просто так.

Пришла Кэти и, выслушав новости, высказалась, как всегда, прямодушно:

– Он что, действительно такое чудовище?

Отец угрюмо кивнул.

– Вот бы посмотреть на него. Он живет в том замке? Он великан?

– Никаких великанов не существует, Кэти, – напомнила я ей.

Кэти была разочарована.

– Он хотя бы ест людей? – спросила она.

– В фигуральном смысле – да.

– Ну ладно, забудем о нем, – сказала я. – Теперь у нас полный комплект рабочих, и мы можем приступить к делу.

Отец согласился со мной, но я видела, что его очень насторожил тот факт, что спасение пришло к нему от графа.

Это была незабываемая ночь. Урожай был спасен, и это вызывало всеобщее ликование. Несмотря на препятствия, все в конце концов устроилось благополучно. Казалось, на торжество собралась вся округа. В теплом вечернем воздухе тускло мерцал свет от ламп фонарей. На лужайке перед домом скрипачи играли народные песни и пританцовывали; народ подпевал им. Увлеченная происходящим, Кэти тихо сидела рядом со мной.

На всеобщее угощение выставили вино прошлогоднего урожая и огромные торты, украшенные фруктами и орехами. Чем ближе подступала ночь, тем громче становилось пение и неистовее – пляски. Я сидела на скамье и слушала песню, которую пела мне бабушка, когда я была маленькой.

En passant par la Lorraine Avec mes sabots...

Кто-то присел рядом со мной. Я повернулась, и сердце у меня подпрыгнуло от удивления, испуга и – пришлось себе признаться – радостного волнения. Я услышала свой запинающийся голос:

– Граф де Карсонн...

– Собственной персоной, – ответил он, приблизив свое лицо к моему. – Ну пожалуйста, скажите, что рады мне. – Он взял мою руку и поцеловал ее. Только теперь он увидел Кэти. – Не говорите. Я знаю. Это прелестная мадмуазель Кэти. Счастлив познакомиться, мадемуазель. – Он поцеловал руку Кэти.

Глаза Кэти вспыхнули беспокойным огнем. Я видела, что ее взволновал этот поцелуй. Ей еще никогда не целовали руку, тем более такие представительные и красивые мужчины.

– Я знаю, кто вы, – сказала она.

Кэти никогда не лезла в карман за словом.

– Выходит, мы уже хорошо знакомы.

– Вы в самом деле такое чудовище?

– Вынужден ответить: скорее всего, да.

– Но вы не похожи на великана.

– Сожалею, что не оправдал ваших ожиданий.

– А вы едите людей?

– Я похож на каннибала?

– Мама, что такое «каннибал»?

– Это тот, кто ест людей.

– Но, как правило, люди не входят в мой рацион, – сказал он ей.

– А меня вы съедите?

– Это – глупый разговор, – сказала я. – И ты знаешь об этом, Кэти.

Он засмеялся и, взяв ее за подбородок, улыбнулся:

– Только не на завтрак.

– А на обед?

– Для начала я вас откормлю.

– Фе, фи, фо, фам, – нараспев проговорила Кэти, – здесь пахнет английской девочкой...

Она хихикнула.

– Вы хотели повидаться с отцом? – обратилась я к нему.

– Нет, я хотел убедиться, что у вас все хорошо и что он сумел преодолеть это фатальное невезение.

– Он благодарен вам, – сказала я.

– С меня довольно знать, что у вас все в порядке. А что вы думаете обо всем этом... – он указал на танцующих, – об этом обычае праздновать сбор урожая?

– Мне очень нравится.

– Довольно занятно... но, верно, не слишком – для женщины, у которой свой бизнес в Лондоне и в Париже?

– Занятно слышать это от вас.

– Я вижу, мадемуазель Кэти в восторге. Мадемуазель... я могу предложить вам посмотреть настоящий vendange... такой, каким он был на протяжении столетий... как это делают в моем замке. Не окажете ли вы мне честь, почтив своим присутствием наш праздник?

– Прийти к вам? О да, пожалуйста. Мы придем, правда, мама?

– Там видно будет, – сказала я.

– Но почему мы не можем пойти?

– Мы должны узнать, какие планы у твоего дедушки.

– У него нет никаких планов.

– Значит, решено, – быстро сказал граф. – Мадам Сэланжер, мадемуазель Кэти, вы должны быть моими гостьями. Событие ожидается через три дня.

Кэти захлопала в ладоши.

– Обещаю, что не съем вас, – прибавил он.

Кэти пожала плечами и засмеялась.

Нас уже заметил отец и торопливо направлялся к нам.

– Господин граф.

Он поднялся, широко улыбаясь, – так, словно это было самым естественным делом – зайти между прочим на территорию своего давнего врага.

– Рад, что у вас все обошлось, Сент-Аланжер.

– Я должен благодарить вас, – сдержанно начал отец.

– Не берите в голову. Разве могло быть иначе. Я услышал про несчастный случай. В такое время! Я представил себе, в каком затруднении вы оказались, и послал людей.

– Они прибыли как раз вовремя.

– В таком случае я удовлетворен.

– Теперь я у вас в долгу, – снова начал отец.

Граф показал рукой на нас с Кэти.

– Мадам Сэланжер и мадемуазель Кэти только что дали свое согласие прийти к нам в замок на vendange. Это сполна вознаградит меня за ту незначительную услугу, которую я сумел вам оказать.

Услышав это, отец на мгновение окаменел. Придя в себя, он сказал:

– Я уверен, что вам будет интересно посмотреть нашу усадьбу. Не соблаговолите ли пройти со мной, граф?

– С удовольствием.

Сдерживая улыбку, он поклонился – сначала мне, потом Кэти; после чего они удалились, а мы с Кэти остались сидеть, глядя им вслед.

– Он не великан, – сказала Кэти. – Он даже лучше. Он рассмешил меня. Мне он понравился, а тебе? Мама?!

Я промолчала.

У нее был разочарованный вид.

– Конечно, он не может есть людей. Это была только шутка.

– О-о? – сказала я.

– Да, мне он понравился, – повторила она чуть ли не вызывающе.

В тот вечер я его больше не видела.

Я была рада побыть наконец одна в своей комнате. Не вызывало сомнений, что человек этот смущал мой душевный покой. Я пыталась найти ответ на вопрос, почему он прислал к нам на помощь своих людей и зачем появился здесь этой ночью. Сперва он отзывает сезонных рабочих, которые должны были работать у нас, а затем делает этот великодушный жест. Я чувствовала, что граф затеял какую-то игру.

Я долго пролежала без сна, продолжая думать о нем.

Наутро отец дождался, когда мы остались одни, и сказал:

– Граф ведет себя очень странно... заявился к нам, как будто мы с ним старые друзья. У нас никогда не было с ним ничего, даже близко похожего на дружбу.

– И он прислал тебе людей.

– Почему? По логике вещей он должен бы тыкать в нас пальцем и радоваться, что мы потеряли урожай. В некотором смысле мы конкуренты. Более того, между нашими семьями существует давняя вражда.

– Но не между вами лично.

– Он на ножах с моим отцом. Они без колебаний подставили бы ножку друг другу. С чего это вдруг такая перемена? – Он испытующе посмотрел на меня, и я почувствовала, что краснею. – Ну конечно же. Он встретил тебя.

– Да, в лесу. Я же говорила тебе.

– Думаю, все это имеет непосредственное отношение к тебе. Ты должна быть осторожна, Ленор.

– Не беспокойся, папа.

– Видимо, он решил преследовать тебя. Говорят, он очень влюбчив, а ты привлекательная женщина.

– Мне показалось ему понравилась Кэти. Наверное, он любит детей.

– Это – лишь часть его игры. Он не интересуется даже собственным сыном.

– Граф произвел на Кэти сильное впечатление. Они играли с ней в чудовищ с людоедскими наклонностями. По-моему, он от души забавлялся.

– Мне это не нравится. Я так хотел, чтобы вы приехали сюда, а теперь я думаю, что смогу спокойно вздохнуть только после того, как мы вернемся в Париж.

– Не волнуйся. Я ведь не маленькая неопытная девочка. Не забывай, что я вдова, имеющая дочь.

– Знаю. Но его считают очень привлекательным мужчиной.

– Во всяком случае он себя видит именно в таком свете.

– Боюсь, что другие тоже.

– Говорю тебе – не волнуйся.

– Но ты пообещала пойти к нему на vendange.

– Кэти приняла приглашение прежде, чем я успела придумать благовидный предлог для отказа.

Отец снова покачал головой.

– Не нравится мне это, – повторил он.

– Все будет хорошо, – заверила я его.

А про себя подумала: «Мне-то все это очень даже нравится». При этом я прекрасно понимала, что отец прав и что граф, вероятно, смотрит на меня всего лишь как на легкую добычу.

Всем сердцем я жаждала доказать ему обратное.

Эта ночь ясно запечатлелась в моей памяти. По прошествии времени она стала мне казаться какой-то нереальной, но даже сейчас я могу закрыть глаза и представить себе все до мельчайших подробностей. Воздух был прозрачен, и звезды казались совсем низкими; было тепло и безветрено. До нас доносились отдаленные голоса пирующих – пение под аккомпанемент скрипок, аккордеона, треугольников и барабанов.

Но отчетливее всего я помню самого графа. Он умудрился устроить так, что мы с ним сидели отдельно в небольшом дворике; окружавшие его серые стены были увиты цветущей бугенвиллеей, в воздухе разливалось благоухание красного жасмина. Я потягивала особое, по его словам, вино, которое он принес из подвалов, и ела торт, приготовленный специально по этому случаю и являлю-щийся одной из достопримечательностей vendange.

Этот вечер был волшебным с самой первой минуты, когда мы с Кэти сели в присланный за нами экипаж. Это был чарующий вечер. Экипаж представлял собой громоздкое сооружение с выгравированным на дверцах фамильным гербом. Несмотря на некоторую нескладность, вид он имел внушительный. Отец очень волновался, и я снова попыталась успокоить его. «Все будет в порядке, – твердила я, – к тому же со мной едет Кэти». Я обещала вернуться к полуночи; он пробормотал что-то насчет того, что это слишком поздно для Кэти, на что я ответила, что один раз можно нарушить привычный распорядок и никакого вреда ей от этого не будет.

Он уже не сомневался, что граф взял курс на обольщение. В целом я была с ним согласна и не собиралась стать легкой добычей волокиты. Но я чувствовала, что слишком долго была серьезной и легкое развлечение мне не повредит.

Сколь великолепен был этот замок! Он поражал воображение своей древностью. Когда мы приблизились к холму, на котором он стоял, меня охватило предчувствие чего-то фантастического. Эта ночь обещала быть не похожей ни на какую другую. Высокая главная башня основного крыла, окруженная бруствером, цилиндрические башни по бокам здания, массивные стены, узкие проемы окон... все это сохранилось со времен средневековья. Мне показалось, будто я вступила в другой мир.

Граф вышел встретить нас вместе со своим сыном Раулем. Кэти и мальчик окинули друг друга оценивающими взглядами. Потом Кэти взяла инициативу в свои руки и сказала:

– Здравствуй, Рауль. Неужели ты и правда здесь живешь? – Затем она поинтересовалась, случается ли им лить кипящее масло на головы своих врагов.

– О, мы используем эти бойницы в более мирных целях, – ответил граф.

Очутившись посреди древнего зала, я почувствовала, как мной завладевает прошлое, и граф был тоже частью его – сюзерен, всемогущий сеньор, который мог потребовать соблюдения права первой ночи, которым, несомненно, пользовались в прошлом его прародители.

Я рассматривала оружие, висевшее по стенам, огромный камин с фамильным гербом над ним, глубокие ниши с каменными скамьями, которые, должно быть, простояли здесь несколько столетий. Все это действительно впечатляло.

Граф разработал план наших развлечений. Он предположил, что Кэти захочется понаблюдать процесс приготовления вина в замке.

– Мы здесь соблюдаем традиции, – сказал он. – Все должно происходить так, как несколько веков назад. Вы увидите, как будут давить виноград.

Он попросил Рауля развлечь свою гостью и поручил месье Гренье, домашнему учителю Рауля, заняться детьми. Появилась экономка, мадам ле Гранд, и граф познакомил меня с ней. Она обещала проследить, чтобы детям посильнее разбавили вино, и сказала, что им не терпится попробовать торт vendange.

Таким тактичным способом граф подстроил так, чтобы мы остались одни.

Потом последовало незабываемое зрелище.

Мы видели, как люди с полными корзинами шагают к корытам и складывают в них виноград. Они наполнили их примерно на три фута в глубину, когда появились давильщики.

Граф внимательно наблюдал за моей реакцией.

– Вы, должно быть, думаете, что это негигиенично. Позвольте заверить вас, что были приняты все меры предосторожности. Все предметы продезинфицированы. Давильщикам отскоблили ступни и ноги выше колен. Видите, какие на них короткие шорты... у всех – и мужчин, и женщин. Так всегда поступали. Они будут танцевать на винограде и петь народные песни. Ага, вот они начинают.

Я смотрела, как они танцуют, ритмично погружая ноги все глубже и глубже в темно-красный сок.

– Это продлится до полуночи.

– Кэти...

– Она прекрасно проведет время с Раулем. Гренье и мадам ле Гранд проследят, чтобы с ней все было в порядке.

– Я думаю, мне...

– Давайте хоть немного насладимся свободой. Это так же хорошо для нас... как и для детей. Не бойтесь. Прежде, чем пробьет полночь, вы будете живая и невредимая ехать домой. Даю вам слово. Клянусь, если хотите.

Я засмеялась.

– Это необязательно. Я верю вам.

– Давайте уйдем куда-нибудь подальше от этого шума. Я хочу поговорить с вами.

Вот как я оказалась в благоухающем дворике в эту звездную ночь... наедине с ним... хотя вокруг царило веселье и то и дело раздавались чьи-то вскрики и смех; на заднем Дворе, не переставая, звучала музыка.

Слуга принес нам вина и торт vendange. Все это он красиво сервировал на столе, где уже лежали маленькие вилки и салфетки с вышитым Карсоннским гербом.

– Это наше лучшее вино, – сказал он. – Я выставляю его только по особым случаям.

– Таким, как vendange, например.

– Это бывает каждый год. Что в этом особенного? Особенным я считаю то, что сегодня мадам Сэланжер – моя гостья.

– Вы очень любезный хозяин.

– Я умею быть обаятельным, когда делаю то, что доставляет мне удовольствие.

– Думаю, это относится ко всем людям.

– Да, характер и его недостатки проявляются в обратном случае. Мне хочется послушать про вас. Вы счастливы?

– Как и большинство людей.

– Это очень уклончивый ответ. Люди по разным причинам бывают удовлетворены своей жизнью.

– Счастье редко бывает перманентным состоянием. Нужно родиться уж очень удачливым, чтобы достичь этого. Чаще оно приходит на время. В какой-то момент своей жизни человек с удивлением обнаруживает, что может сказать: «Вот теперь я счастлив».

– Вы могли бы сказать это сейчас?

Я колебалась.

– Для меня это интересный вечер. Vendange, замок... все это так ново...

– Могу я из этого заключить, что если это и не счастье, то, по крайней мере, приятное волнение?

– Конечно.

Он наклонился ко мне.

– Давайте дадим сегодня клятву.

– Клятву?

– Что мы будем абсолютно откровенны друг с другом. Скажите, вы чувствуете, как вас притягивает это место?

– Я хотела здесь побывать с тех пор, как впервые увидела его. Видите ли, я родилась недалеко отсюда. Для меня Виллер-Мюр – тайна за семью печатями. Каждый раз я испытываю волнение, оказываясь поблизости от него.

– А я родился здесь, в этом замке. Так что мы появились на свет совсем рядом. Скажите, что вы чувствуете к своему деду?

– Мне становится грустно, когда я думаю о нем.

– Не позволяйте себе жалеть его. Я нахожу некое удовольствие, наблюдая за ним. Я не могу относиться к нему спокойно, он принадлежит к тому типу людей, которых я не выношу. По-моему, у людей, которые способны на сильные чувства, жизнь гораздо полнее и интереснее. Я – один из таких людей. Я могу любить или ненавидеть... и то, и другое – с одинаковой силой.

– Такая жизнь отбирает много сил.

Он пристально изучал меня.

– Ваше воспитание, должно быть, сильно отличалось от моего. Англичане – меньшие формалисты, чем мы. Хотя и прячут свои чувства под маской невозмутимости. Я бы назвал это некой разновидностью лицемерия.

– Возможно, так легче жить – по крайней мере, легче совладать со своими чувствами – будь то ненависть, любовь или что-то другое.

– Возможно, – задумчиво согласился он. – Мне было интересно, как поведут себя при встрече ваша Кэти и мой Рауль. Она держалась совершенно свободно.

– Это ее обычное поведение.

– А Рауль был, как обычно, серьезен.

– Кэти всегда чувствовала себя в полной безопасности. Она знает, что может рассказать мне о себе все. Я всегда готова прийти к ней на помощь. Думаю, поэтому она ведет себя так непосредственно. Моя поддержка придает ей уверенности.

– Вы хотите сказать, что Раулю этого не хватает?

– Вам это должно быть виднее, чем мне.

– Я никогда не был таким примерным родителем, как вы.

– Для меня это естественно.

– Полагаю, ребенок для вас – все.

– Вы правы.

– Этой девочке повезло.

– Хотелось бы надеяться.

– А вас воспитала мадам Клермонт.

– Да, мне тоже повезло.

– Она хорошая женщина.

– Вы говорите так, будто знаете ее.

– Я знаю почти всех местных жителей. Она уезжала отсюда после большого скандала. Ваша мать слыла местной красавицей. Я был тогда ребенком, но природа наградила меня длинными ушами, и я с толком использовал их. Так, например, я узнал, что Анри Сент-Аланжер влюбился в деревенскую красавицу, а злобный старый Альфонс отказался благословить эту пару и что вот-вот появится ребенок, а Анри должен либо бросить девушку либо убираться из дома. Анри предпочел бросить девушку. Бедная Мари-Луиза! Она жила с матерью, для которой вся жизнь была сосредоточена на ней. Говорили, что она была убита горем, когда Мари-Луиза умерла при родах.

– Я послужила причиной этого несчастья.

– Без вины виноватая. – Он улыбнулся. – Когда ваша бабушка захотела, чтобы вас признали законной внучкой и предъявила свои требования старому тирану, он отправил вас к дальней английской родне из отколовшейся ветви гугенотов. Мадам Клермонт была приманкой, против которой они не смогли устоять – она была гением швейной машинки, и Сент-Аланжеры ее очень ценили. Старый Альфонс согласился уступить ее Сэланжерам, если они возьмут к себе девочку и дадут ей такое же воспитание, как собственным детям. Таким образом он избавился от этой обузы и постоянного напоминания о проступке своего сына. А потом вы вышли замуж за одного из Сэланжеров, и это должно было стать счастливым концом. Но, видно, что-то пошло не так.

Я ощутила болезненный толчок в сердце при воспоминании о днях и ночах во Флоренции, проведенных с Филиппом... когда я с каждым днем все больше влюблялась в него... даже ужасная смерть Лоренцо не смогла надолго затмить нашего счастья.

– А теперь вы загрустили, – сказал он. – Вспомнили о своем замужестве?

– Оно так страшно и внезапно закончилось. И было совсем недолгим.

Неожиданно я обнаружила, что рассказываю ему об исчезновении Филиппа из дома и о том, как обнаружили в лесу его тело.

– Почему? – спросил он.

– Не знаю. И никогда не узнаю этого. Мы были счастливы. Мы только хотели купить себе дом. Его смерть так и осталась загадкой.

Я рассказала ему о том ужасном времени и о вердикте дознания.

– Невероятно, – сказал он. – Должно быть, у него была какая-то тайна, и для него было невыносимо, чтобы вы узнали ее.

– Я никогда не поверю, что это было самоубийством. Иногда я размышляю, кто же мог убить его.

– Почему?

– Потому что, если это не самоубийство, значит, его кто-то убил.

Я рассказала ему о гибели Лоренцо.

– Понимаете, иногда я думаю... хотя это пришло мне в голову только после того, что случилось с Филиппом... что во Флоренции тоже покушались на него, но по ошибке приняли за него Лоренцо.

Я видела, что его потрясло это сообщение.

– Это, безусловно, проливает новый свет на все случившееся, – сказал он. – Вы когда-нибудь сможете забыть все это?

– Думаю, что никогда.

– А вы никогда не пытались разгадать эту тайну?

– Я без конца ломала над этим голову, но не видела абсолютно никаких причин. По всему выходило, что этому есть только одно объяснение, но и оно казалось невозможным.

– Да, ни одному мужчине не удастся выдержать сравнение с вашим мужем. Он навсегда останется в вашей памяти... таким, как в те недели вашего счастья. Вы слишком недолго пробыли вместе, чтобы обнаружить какие-то недостатки друг у друга. Говорят, молодыми умирают те, кого возлюбили боги.

– Вы верите этому?

– Этим людям даруется вечная юность, потому что для тех, кто их знал, они навсегда останутся молодыми.

– В ваших словах звучит зависть. Надеюсь, вы не жалеете о том, что живы?

– Только не я. Я бы на его месте рискнул выдать свои грехи. Вы рассказали мне о своем муже. Я расскажу вам о своей жене. Вы, наверное, знаете, что в таких семьях как моя, браки устраиваются родителями.

– В общем, да.

– Мне было восемнадцать, когда мне нашли жену.

– Меня удивляет, что вы допустили подобную ситуацию.

– Я взбунтовался. Эта юная леди не сумела внушить мне любовь. Но она принадлежала к одному из величайших домов Франции. Они сохранились у нас, несмотря на Liberte, Egalite, Fraternite. Мы придерживаемся старых традиций. После той бойни, которая была в прошлом веке, уцелело всего несколько таких домов. Карсоннскому замку повезло. Возможно, мы слишком далеко запрятались. А может быть, наши крестьяне оказались слишком ленивыми. Замок не тронули. Ну и кроме того, мы находимся практически на границе с Италией. Но выжили не только мы. Эти семьи стали держаться вместе, как во времена наполеоновских войн... до падения монархии и после. Поэтому я был обязан жениться на девушке, которую для меня выбрали родители. Отец объяснил мне, что не стоит из-за этого особенно убиваться. Все, что от меня требуется – это выполнить свой долг и произвести на свет наследника Карсонна, в жилах которого будет течь необходимое количество голубой крови. Как только я это сделаю, сказал мой отец, я могу поискать удовольствия в любом другом месте. Каждый французский дворянин обязан сначала выполнить долг перед женой, а уж потом волен завести себе любовницу. Таков обычный порядок вещей.

– Весьма приемлемый для вашего пола.

– Вы правы. Итак, я женился. Бедная Иветта. Она была совсем ребенком, ей не исполнилось и семнадцати; едва ли она была готова к материнству.... так же, как и я был не готов стать отцом. Тем не менее мы выполнили свой долг, и в надлежащее время появился Рауль. Иветте это стоило жизни. Так я и стал вдовцом.

– А вас не хотели женить вторично, чтобы вы произвели новых наследников с голубой кровью?

– Хотели. А я – нет. Свой долг я уже исполнил. Теперь я был сам себе хозяин, поскольку отец к тому времени уже умер. Жизнь в браке не для меня. Я наслаждался своей свободой.

– Но, насколько я поняла, вы не рассматривали брак как нечто, способное подавить вашу свободу?

– Ну, в общем, да. Но я из тех людей, которые предпочитают идти по жизни в одиночку. Так что я доволен своей жизнью и безумно наслаждаюсь, когда меня начинают преследовать дамы, которым взбрело в голову заполучить титул графини и эти древние камни. До сих пор мне удавалось счастливо избегать их силков.

– Думаю, преследования бывают очень настойчивыми.

– Когда как. А вы, дорогая мадам Сэланжер, тоже предпочитаете одиночество?

– Во всяком случае это лучше, чем несчастливый брак.

– Думаю, в вашем случае домогательств тоже хватало?

Я молчала, думая о Дрэйке. В эту ночь, впервые за долгое время, я могла думать о нем почти спокойно.

– Вижу, что возбудил неприятные воспоминания. Простите.

Он захотел снова наполнить мой бокал.

– Нет, спасибо, мне уже хватит.

– Вино оказывает свое действие?

– Оно очень крепкое.

– Вы находите? А может быть, это действие воздуха, ночных ароматов и компании, в которой вы находитесь?

– Возможно.

– Хотел бы я, чтобы ваш дед увидел, как вы тут сидите со мной. Каждый раз получаю невыразимое удовольствие наблюдая, как он бесится.

– Вам это так нравится?

– Невероятно. Если что-то кроме удовольствия находиться в вашей компании и может доставить мне наслаждение, так это возможность полюбоваться на вашего деда.

– Вы так сильно его ненавидите?

– Гораздо больше, чем вы думаете. Между нашими семьями существует вражда. Вендетта. Я не знаю человека, который был бы мне более неприятен. Бывают вполне терпимые грешники... как я, например. Но злодей под маской добродетели мне отвратителен. Он – жестокий, безжалостный эгоист. Его рабочие живут в постоянном страхе, и его семья тоже. Он думает, что они с Богом – союзники и большие друзья и что место в раю ему уже обеспечено. А когда он окажется там – в чем лично он не сомневается – то вытеснит оттуда самого Иисуса Христа и займет место по правую руку от Всемогущего. Он, наверное, думает, что, когда придет пора отправляться на небо, Господь пришлет за ним целую толпу ангелов. Он каждый день ходит к мессе; вся челядь обязана собираться на долгие молитвы, во время которых он напоминает им о греховности их пути и о том, как он – наместник Божий – позаботится о том, чтобы каждый ослушник был наказан столько раз, сколько он согрешил, – ибо око за око. В своей домашней часовне он общается с Богом, которого создал по образу и подобию своему и который столь же отвратителен, как и он сам. Лично я предпочел бы иметь дело с самим дьяволом, чем с таким человеком.

Я вдруг заметила, что смеюсь.

– Он наш враг уже многие годы, – продолжал граф, – и мой отец передал свою ненависть мне. Vive la vendetta.

– Как вы ненавидите его! Неужто в нем нет ничего, что хоть как-то искупало бы эти грехи?

– Мне приходит в голову только одно. Он ваш дед, а следовательно, косвенным образом способствовал вашему появлению на свет.

Я промолчала, и он снова заговорил:

– Это даже к лучшему, что он не хочет вас видеть. Вы познакомились с тетей Урсулой?

– Да, с ней и с ее мужем.

– Она обладала мужеством, которого не хватило в свое время вашему отцу. Потом он порвал с этим деспотом, но должен был сделать это раньше. И жил бы тогда счастливо со своей Мари-Луизой. Только представьте, что было бы, если бы он это сделал! Мы с вами могли бы узнать друг друга намного раньше. Урсула, конечно, была смелой девушкой. Когда она сбежала с Луи Сагоном, мой отец помог им. Он пригласил Сагона отреставрировать наши картины и в качестве оплаты предложил им дом. Он сделал это назло старому Альфонсу. У этой семьи было много трагических моментов, и все они так или иначе провоцировались этим стариком. А потом случилась история с Элоизой. Это было не так давно. Я говорю о дочери Рене. У него было две дочери – Элоиза и Адель, и сын – Патрис. Патрис – такой же, как его отец, – беспрекословно подчиняется старику. Он унаследует все состояние Сент-Аланжеров... после Рене, конечно. За это им пришлось изрядно попотеть. Не дай Бог прогневить чем-нибудь тирана или ослушаться его приказания! Видимо, они считают, что ради такого наследства стоит помучиться.

– Расскажите мне об Элоизе.

– Она была такая хорошенькая... нежная милая девушка. Утопилась в реке. Речка настолько мелкая, что о несчастном случае не могло быть и речи. Она просто покончила жизнь самоубийством. Говорили, что ее обманул возлюбленный. Для Рене это был страшный удар. Он молился на нее, любил ее больше Адели. В той нежности не было и в помине. Девушки были очень близки между собой, и Адель всячески оберегала сестру. Mon Dieu, в этом доме это всем необходимо. Адель очень интересовалась шелковым производством и на какое-то время уехала в Италию. Говорят, эта девушка играет большую роль в семейном бизнесе. Так вот, она уехала изучать итальянский опыт этого производства. В ее-то отсутствие и случилась беда с Элоизой.

– А возлюбленный Элоизы?

– О, что до него, то тут все окутано тайной. Элоиза не назвала его имени. Если бы Адель знала, кто это, она убила бы его. У этой женщины горячая кровь, а после смерти сестры она была на грани помешательства от горя.

– Так значит, виновник остался неизвестным? Разве это возможно здесь – где все знают друг друга?

Он молчал, и меня вдруг осенила мысль: этим мужчиной был он!

Я смутилась. Он опасен, но как же он умеет обольщать. Мне была известна его репутация, и тем не менее я не могла противиться его обаянию. Пора уходить отсюда, думала я. Это – предупреждение. Я увидела, что он пристально смотрит на меня, как бы пытаясь угадать, что у меня на уме.

– Уже поздно, – сказала я.

– Время пролетело незаметно. Как обманчиво время. Когда хочешь его остановить, оно летит, а когда хочешь, чтобы оно побыстрее прошло, – еле тянется. Вы подарили мне замечательный вечер. Спасибо.

– Все было очень интересно, но теперь я должна найти Кэти. Ей уже давно пора спать.

Я поднялась со своего места, он тоже встал рядом со мной. Потом взял меня за руки и притянул к себе. Мы стояли очень близко. У меня хороший рост, но он был дюймов на шесть выше, поэтому мне пришлось поднять голову, чтобы взглянуть на него. Мне очень хотелось ему показать, что меня ничуть не трогает его близость.

– Это был очень приятный вечер, – суховато сказала я. – Большое спасибо.

– Это я должен благодарить вас.

Я подумала, что сейчас он меня поцелует, и испугалась – особенно когда поняла, что боюсь этого не столько из-за него, сколько из-за того, что мне самой этого хочется.

Я с раздражением попыталась стряхнуть с себя то воздействие, которое он оказывал на меня. Я знала, что он – опытный соблазнитель. И почему меня так тянет к нему? Почему я надеюсь, что он поцелует меня и открыто заявит о своей страсти? Возможно, я слишком долго была одна. Возможно, мне хотелось нормальной замужней жизни. Когда-то я вкусила ее... но лишь ненадолго. Когда-то я думала о Дрэйке... но не совсем так, как сейчас.

Неожиданно он наклонился ко мне и легонько поцеловал в лоб. Я притворилась, что приняла этот целомудренный поцелуй за французский обычай.

– Ну а теперь мне пора найти свою дочь, – я постаралась придать своему голосу бодрость.

Он взял меня за руку и повел к месту пиршества.

Кэти была там вместе с Раулем и месье Гренье.

– Мама, правда здесь замечательно? – закричала она, увидев нас. – Это самый лучший vendange, который я видела.

По всему было видно, что она подружилась с Раулем и что ему приятна ее компания. Бедный мальчик, подумала я, наверняка ему не очень-то сладко живется с таким отцом. Наверное, все время приходится помнить, какие обязанности будут возложены на него в один прекрасный день. Ему придется научиться всем мужским забавам; в этом у него будет хороший учитель. Должно быть, жизнерадостность Кэти стала для него откровением.

Кэти была явно перевозбуждена. Действительно, самое время уходить, подумала я.

Граф послал за экипажем. Они с Раулем собрались проводить нас до дома. Я села рядом с Кэти и обняла ее за плечи. Она положила голову ко мне на колени и вскоре задремала под мерное покачивание экипажа.

Я чувствовала, что граф не сводит с меня глаз. Рауль вел себя довольно скованно рядом с отцом.

Мы встали.

– Ну вот мы и дома, – сказала я.

Кэти открыла глаза и тут же вскочила, вспомнив, где она находится.

– Рауль, – сказала она, – можно я приду к тебе посмотреть твоего сокола? Ты обещал показать мне его. Можно я приду в замок? Я не очень хорошо его рассмотрела.

Вместо сына ответил сам граф:

– Пожалуйста, приходите в любое время, когда пожелаете, мадемуазель Кэти. У нас вам всегда будут рады.

Кэти восторженно улыбнулась.

– Это была самая счастливая ночь в моей жизни, – заявила она.

Граф победоносно улыбался.

Отец испытал заметное облегчение, когда увидел, что мы приехали. Он сидел в холле, ожидая нашего прихода.

– Дедушка, – закричала Кэти, не успев войти в дом, – там было так здорово! Видел бы ты, как они танцевали на винограде. Красный сок брызгал им на ноги и поднимался все выше и выше...

– Я вознагражден этим отзывом, – сказал граф.

Мы распрощались, и я прислушалась, как экипаж, погромыхивая, укатил в ночь.

– Вы, наверное, устали, – сказал отец.

– Очень.

– Я – нет, – заявила Кэти.

– Конечно, ты устала, – сказал ей отец, – тебе уже давно следовало быть в постели.

– Сейчас полночь, – сказала Кэти, – первый раз в жизни я не сплю в полночь.

– Отправляйся к себе, – скомандовала я, – ты уже наполовину спишь.

Я помогла ей раздеться, и она уснула, едва коснувшись головой подушки. Сама же я спала беспокойно. Это была памятная ночь и в чем-то даже знаменательная. Этот искушенный в удовольствиях французский дворянин совершенно не походил на всех, кого я знала.

Потом я подумала об Элоизе, которая, должно быть, также пережила несколько недель исступленной страсти... прежде, чем обнаружила, что доверила свое сердце ветреному донжуану.

Я попыталась вспомнить его лицо, когда он говорил об Элоизе. Мог это быть он? Вполне возможно.

Я знала, что должна быть очень осторожна.

На следующий день за Кэти прибыл экипаж. Мадам ле Гранд, которая должна была сопровождать Кэти, заверила меня, что моя дочь будет находиться под ее личным присмотром. Господин граф уже проинструктировал ее, чтобы она не спускала с девочки глаз, поэтому я могу с легким сердцем отпустить ее в гости.

– Не уверена, стоит ли мне отпускать ее, – засомневалась я.

– О, мама, мне так хочется пойти туда, – взмолилась Кэти. – Я хочу увидеть Рауля. Он обещал показать мне замок, своего сокола и собак.

– Я лично прослежу, чтобы с вашей дочерью не приключилось никакой беды, мадам, – снова заверила меня мадам ле Гранд.

Я поблагодарила ее и, не представляя, какую причину могу придумать, чтобы не пустить Кэти, дала свое согласие.

Когда они уехали, ко мне пришел отец.

– Это так странно, – сказал он. – Наши семьи никогда не были в приятельских отношениях.

– По-моему, довольно глупо поддерживать огонь старой вражды.

– Моя дорогая Ленор, граф де Карсонн поддерживает этот огонь едва ли не старательнее нашего. И то, что он вдруг так переменился, меня очень настораживает. Это началось с тех пор, как ты прогулялась по его владениям.

– Кэти подружилась с его сыном.

– Он сам же это устроил.

– Но они всего лишь дети. Что же плохого, если они подружатся. Они сразу понравились друг другу. Вряд ли у бедного мальчика много друзей среди сверстников.

– Я уверен, что его воспитают таким же, как все они. Они укрепят в нем мысль, будто он ниспослан свыше, дабы вершить судьбы других людей.

– Мне показалось, он думает то же самое о Сент-Аланжерах. О, правда, папа, по-моему, эти семейные распри давно ушли в прошлое вместе с Ромео и Джульеттой.

– Думаю, нам лучше вернуться с Париж. Здесь теперь справятся и без нас. По-моему, несправедливо, что графиня одна тянет на себе весь салон. Когда вино разольют по бочкам и заставят ими первый погреб, здесь уже не будет такой необходимости в моем присутствии.

– И когда это произойдет?

– Видимо, в конце этой недели. И тогда мы сразу уедем отсюда.

Я согласилась, что, действительно, пора возвращаться.

Уже вечерело, когда из замка вернулась Кэти, переполненная впечатлениями.

– У них там есть сторожевая башня, мама. Ты знаешь, что это такое?

Я кивнула.

– Мы обошли весь замок с месье Гренье. Он рассказал нам много исторических фактов... но это было очень интересно. А потом он повез нас кататься. У них есть oubliette. Ты знаешь, что такое oubliette? – Она не стала дожидаться, когда я отвечу, ей не терпелось поделиться своими знаниями. – Это значит – забытый. Туда сбрасывали людей... это такая темная-темная яма с отверстием наверху. Люди оставались там, пока не умирали... Забытые, понимаешь.

– Должно быть, это мрачное место.

– О, да, – радостно сказала Кэти. – А у Рауля есть сокол. Он собирается научить меня с ним обращаться. Мы поднимались на парапет. Оттуда видны шелковичные рощи и дома у реки. Там живут Сент-Аланжеры. Эта фамилия немножко похожа на нашу.

Собравшись с духом, я сказала:

– Кэти, в конце недели мы уезжаем.

– О, нет, мама... как раз, когда здесь стало так интересно.

– Все хорошее когда-нибудь кончается, Кэти.

– Ничего бы не кончилось, если бы не ты.

– Нам надо ехать, Кэти.

– В конце недели, – упавшим голосом сказала она и в течение целых пяти минут ходила с несчастным видом.

На следующий день за ней снова прислали экипаж из замка.

В этот день я поехала кататься одна. Через два дня меня уже здесь не будет. Вряд ли я смогу забыть время, проведенное здесь. Я так часто думала о тех местах, где жила и умерла моя мать, где я сама появилась на свет. Но с тех пор, как я встретила графа, к моей радости пребывания здесь добавился элемент приключения.

Я не сильно удивилась, когда увидела, что ко мне приближается граф верхом на своем черном коне. Скорее всего, он поджидал меня здесь давно, зная, что рано или поздно я выеду на прогулку.

– Добрый день, мадам Сэланжер, – сказал он. – Как приятно видеть вас снова.

– Спасибо.

– Я слышал, вы скоро уезжаете.

– Наверное, моя дочь упоминала вам об этом.

– Рауль безутешен.

– Он найдет себе других товарищей.

– Как можно найти другую Кэти? Я опечален не меньше.

– Скоро вы забудете, что мы вообще здесь были.

– Это утверждение насквозь фальшиво, и вы сами прекрасно это понимаете.

– Думаю, вы льстите нам обоим.

– Говорю от чистого сердца. – Я улыбнулась, а он продолжил с самым серьезным видом. – Я чувствую, мы могли бы стать хорошими друзьями... если бы вы позволили. С тех пор, как мы встретились, я много думал о вас.

– Это большая честь для меня, но мне странно, что я дала такую богатую пищу для размышлений.

– Это совершенно естественно, если учесть, что вы абсолютно не похожи на всех женщин, которых я знал.

– Ну, абсолютно похожих людей вообще не бывает.

– Большинство из них не возбуждают во мне интереса.

– Это оттого, что вы слишком заняты собой.

– Вы действительно так думаете?

– Возможно, я сужу опрометчиво. Мы так мало знакомы.

– Полагаю, вам будет интересно открыть во мне что-то новое.

– Какая жалость, что ввиду скорого отъезда мне не удастся совершить эти открытия.

– Думаю, при желании вы могли бы остаться.

– У меня есть дела, которые настоятельно требуют моего внимания.

– И вас никто не может заменить?

– Я не могу оставить дела на неопределенный срок.

– Мне кажется, вы избегаете меня.

– С какой стати мне это делать?

– Возможно, потому, что вы немного боитесь.

– Вы такой страшный?

– Очень.

– Для тех, кто зависит от вашего расположения – возможно; но я, господин граф, не принадлежу к этой категории.

– Вы боитесь меня по другой причине. Вам уже нашептали о моей репутации. Кроме того, всем известно, что я – враг вашей семьи.

– Я знаю, что вы недруг моего отца, но почему враги моего отца должны быть моими врагами?

– Так значит... я ваш друг?

– Скорее, приятный знакомый.

– Так вот какую роль вы мне отвели.

– Если не ошибаюсь, это наша четвертая встреча. Какую же роль я могу вам отвести после столь краткого знакомства?

– Но каждая наша встреча была неординарной.

– О да. В первый раз вы натравили на меня своих собак, во второй – были гостеприимным хозяином, и вот сегодня мы случайно встретились... Ах, да, была ещё одна, когда вы без приглашения явились в дом моего отца.

– Я затоскую, когда вы уедете.

– Приятно это слышать, – беспечно ответила я.

– Это правда. Пожалуйста, уговорите своего отца задержаться еще на неделю... и мы с вами будем встречаться каждый день.

– Боюсь, это будет неразумным посягательством на ваше время... и мое тоже.

– Прекратите смеяться. Вы знаете, как сильно я пленен вами. Вы для меня – загадка. Такая холодная... уверенная в себе... и все равно я чувствую, что под этим ледяным спокойствием скрывается пылкая натура.

– По вашим словам выходит, что я – тлеющий костер, который разгорится от первого дуновения ветра.

– Мне кажется, я влюблен в вас.

– Господин граф изволит шутить.

– Я никогда не шучу такими вещами. Вы собираетесь вечно носить траур по своему мужу?

Я ничего не ответила. Мне было так приятно встретиться с ним. Он стимулировал во мне жизненные силы. С ним я чувствовала себя такой же юной, как в счастливые дни своего замужества. Мне нравилась эта словесная перепалка. Элемент опасности только добавлял ей остроты. Я знала, что все, что он говорит мне, он говорил уже тысячу раз, и все равно мне было интересно его слушать. Этот человек притягивал меня. Вряд ли перед ним могла устоять хоть одна женщина. Он в совершенстве овладел искусством обольщения, но, возможно, главным, что привлекало в нем женщин, было ощущение силы, исходившей от него. Он производил впечатление человека, привыкшего во всем следовать своим убеждениям и всегда добиваться своего. Я подумала о несчастной Иветге и других женщинах, которые на беду себе сумели внушить ему недолгую страсть. С некоторых пор мне стало ясно, что он собирается включить меня в этот список. Но как раз этого я не собиралась допустить. И все же... я не могла устоять против некоторого кокетства. Это был легкий флирт, который, с одной стороны, волновал, с другой – не влек за собой никаких последствий.

Безусловно, все наши встречи доставляли мне наслаждение.

Неожиданно перед глазами у меня всплыла картина, как река выносит на берег тело несчастной Элоизы. Интересно, у нее с ним так же все начиналось?

– Я могу показать вам другую жизнь, – услышала я его голос. – Вырвитесь из плена своего прошлого. Я даю вам шанс оставить все это позади.

«Может, он прав? – подумала я. – Может быть, я действительно слишком долго жила прошлым? Сейчас я могла бы быть женой Дрэйка. И, наверное, считала бы себя счастливой. Дрэйк очень галантный и добрый, такому мужчине можно довериться. Он был бы нежным мужем и хорошим отцом для Кэти. Конечно, граф тоже очень галантен с Кэти, но это лишь поверхностное внимание. Он использовал Кэти как средство приблизиться ко мне. Как сильно он отличался от Дрэйка!»

– О чем вы сейчас думаете? – спросил он.

– О возвращении, – ответила я.

– Вы думаете, от меня так легко сбежать?

– Сбежать? Почему вы употребили это слово? Я не пленница.

– Нет, – сказал он. – Это я ваш пленник.

Я засмеялась.

– Вы жестокая женщина.

– Вы же сами просили меня быть откровенной. Я понимаю, чего вы хотите, и мне известны ваши мотивы. Но я не деревенская девица, которую можно увлечь дворянским гербом... и, в отличие от ваших знакомых дам, не претендую на древний замок и графский титул. Все эти вещи не имеют для меня ровно никакого значения.

– А как насчет их владельца?

– Как я уже сказала, я мало знаю его. Он для меня... забавный знакомый.

– Так я вас забавляю?

– Вы сами знаете это.

– Я очарован вами. И вы тоже знаете это.

– Вы уже взрослый человек, месье, и я тоже. Для меня миновала пора цветения юности. То же можно сказать и про вас. Я только хочу, чтоб вы поняли, что напрасно теряете время и силы, надеясь на легкую добычу в моем лице. Не сомневаюсь, что, если вы обратите взор на любую другую женщину, вам повезет больше.

– Вы меня неправильно поняли.

– Я поняла вас очень хорошо и скажу вам правду. Мне были бесконечно приятны наши встречи, но я не придавала им ни малейшего значения.

Он вздохнул.

– Я вижу, как трудно убедить вас в моих чувствах.

– Вовсе не трудно. Я прекрасно их понимаю. А теперь мне действительно пора. Нужно готовиться к отъезду.

– А что вы скажете, если я приглашу вас и вашего отца на музыкальный вечер в замок? Ради такого случая я могу раздобыть несколько очень известных музыкантов. Вы любите музыку?

– Люблю. Но мы не сможем принять вашего приглашения. Мы уезжаем в конце этой недели.

– Мне очень хочется узнать, что же все-таки произошло с вашим мужем. Никак не могу отделаться от этой мысли. Мы могли бы попытаться вместе разгадать эту тайну. Если вы узнаете истинную причину его смерти, то перестанете постоянно думать о нем. Вы забудете об этой трагедии и поймете, что живые должны жить, а не тяготиться прошлым и думать о том, как все могло бы быть.

– Я не вижу связи между своим прошлым и нашими с вами отношениями.

– О, ну разумеется.

– Я, пожалуй, сверну здесь с дороги. Отсюда ближе к дому.

Мы подъехали к развилке, откуда начинались виноградники моего отца и был виден дом. Я натянула поводья.

– На случай, если мы больше не увидимся, говорю вам до свидания.

– Это звучит как отставка.

– Ну что вы. Просто... до свидания.

Он поцеловал мне руку.

– Но знайте, это еще не конец, – предупредил он.

Мне стало легко на сердце, потому что мысль об окончательном расставании мне и самой была ненавистна.

Я убрала руку.

– Аи revoir, – сказал он.

Я отвернулась и поехала прочь.

В Париже я окунусь в работу и забуду о нем, говорила я себе по дороге. Что у нас может быть, если я уступлю его просьбам? Короткая связь. И уж никак не брак. Мысль о браке вывела меня из душевного равновесия. Жизнь рядом с таким человеком наверняка была бы яркой и незаурядной. Но он ни словом не упомянул о возможности брака. Это было еще одной причиной, по которой мне следовало уехать.

Конечно, он не собирается жениться. Он заговорил об этом только однажды, в связи с Иветтой, на которой он женился по указанию родителей. Теперь у него есть наследник, и он больше никогда не навесит на себя брачные цепи. Хотя мне было непонятно, почему он испытывает к браку такую антипатию: ведь он не считал нужным хранить верность своей жене. Из него получился бы типичный французский муж – галантный, внимательный к жене и свято исполняющий свой так называемый долг по отношению к ней, а в остальное время разъезжающий от любовницы к любовнице.

Это был так называемый manage a la mode, весьма распространенный среди французской знати.

Но такая жизнь была не для меня.

До отъезда я хотела успеть сходить на могилу своей матери. Я знала, что она похоронена на церковном кладбище в Виллер-Мюре. Отец не желал, чтобы я приближалась к дому моего деда. Думаю, он опасался этого, так как не знал, какова будет реакция его отца в случае, если он узнает об этом. Поэтому я решила сходить туда, не посвящая его в свои планы.

За день до отъезда я отправилась туда. Я поднялась на холм, с которого были видны владения Сент-Аланжеров. Деревня находилась почти вплотную с фабрикой; маленькая речушка обегала каменные здания и спускалась под мост. Прелестный пейзаж для картины.

Разглядев шпиль церкви, я направилась к ней. Здесь было безлюдно. По-видимому, в это время все находились на работе. Около церкви я спешилась и привязала лошадь. Мои шаги гулким эхом разнеслись по каменным плитам. Я с благоговением рассматривала церковь, зная, что много раз здесь стояли на службе мои бабушка и мать. Взгляд мой задержался на великолепных витражных окнах. Вот витраж с изображением Иессея, подаренный Жаном Паскалем Сент-Аланжером в шестнадцатом веке; а это – сцена из притчи о земных благах, – дар, преподнесенный Жаном Кристофом Сент-Аланжером сто лет назад. А вот Сент-Джон, баптист. «Подарок Альфонса Сент-Аланжера». Я замерла, глядя на это имя. Мой дед! Я вспомнила, что говорил о нем граф, и не смогла сдержать улыбки.

Имя Сент-Аланжер встретилось мне несколько раз. Они поддерживали церковь уже несколько столетий. Я знала, что нарушила границы частных владений и не должна здесь находиться. Отец был бы недоволен. Интересно, что сказал бы мой дед, если бы узнал, что я посмела зайти на его территорию.

Мне вдруг стало жарко, и я сняла шарф. Я рассмотрела резной алтарь, аналой... – еще один подарок моего благочестивого деда. Повсюду были свидетельства его щедрости.

Это была его церковь. Должно быть, в замке есть своя часовня, поэтому граф здесь никогда не бывает. А если в том легкомысленном разговоре он высказал свои настоящие убеждения, то, скорее всего, он вообще неверующий.

Я вышла из церкви и направилась к кладбищу.

Многие могилы украшали резные ограды. Повсюду были изображения ангелов и фигуры святых. Некоторые из них были такими большими и так искусно выполнены, что, казалось, вот-вот заговорят.

Я не думала, что найду могилу своей матери среди этих многочисленных захоронений, среди которых самыми великолепными были те, что принадлежали моим предкам. На многих надгробиях встречалась фамилия Сент-Аланжер. Я подошла рассмотреть поближе особенно красивую могилу. Марта Сент-Аланжер, жена Альфонса, 1842-1870. Моя бабушка. Она умерла молодой. Видимо, рождение детей и жизнь с Альфонсом сделали свое дело. Я пошла дальше и уперлась в могилу Элоизы. Здесь не было ни статуй, ни надгробия с орнаментальной резьбой. Это была небольшая, ничем не примечательная могила, но за ней, очевидно, кто-то ухаживал. В белом горшке росли бледно-розовые розы. Бедная Элоиза! Как же она должна была страдать. Я подумала о графе. Конечно, это мог быть и не он. Несправедливо обвинять именно его в трагедии. У меня не было никакого повода так думать, кроме его легкомысленного характера. Элоиза была красивой девушкой, и его самолюбию наверняка бы польстило соблазнить красавицу из вражеского клана.

Я прошла дальше. Наконец я нашла могилу матери – она находилась в той части кладбища, что победнее. Простой могильный камень с надписью: «Мари-Луиза Клермонт. Умерла в возрасте 17-ти лет». От внезапно нахлынувших чувств у меня подкосились ноги. Сквозь пелену слез я увидела рядом с камнем цветущий розовый куст.

Ее история не так уж отличалась от истории Элоизы. Но, по крайней мере, моя мать умерла естественной смертью. Я была рада, что она не покончила жизнь самоубийством. Это я украла у нее жизнь. Будь она жива, мы были бы все вместе – она, бабушка и я. Бедная Элоиза не нашла в себе сил жить дальше. Она находилась в другом положении, хотя начало ее истории было таким же, как у моей матери, и ее тоже бросил возлюбленный. Это должно быть уроком всем нам, слабым доверчивым женщинам.

Постояв еще немного, я пошла назад к церкви, где оставила Маррон. Проходя мимо участка Сент-Аланже-ров, я вдруг увидела у могилы Элоизы мужчину и испуганно отпрянула назад.

Он поздоровался, и я с некоторой задержкой ответила на приветствие.

– Хороший день, – сказал он. – Вы заблудились?

– Нет, решила заглянуть в церковь. Я оставила лошадь у входа.

– Хорошая старинная церквушка, правда?

Я согласилась.

– Вы не живете здесь. – Он вгляделся в меня внимательнее. – Кажется, я знаю, кто вы. Вы, случайно, не гостите на виноградниках?

– Да, – ответила я.

– Тогда вы дочь Анри.

Я кивнула, заметив, что он немного волнуется.

– Я слышал, что вы приехали, – сказал он.

– А вы, должно быть... мой дядя.

Он кивнул.

– Вы такая же, как ваша мать... вы настолько похожи, что в первый момент мне показалось, что это она.

– Мой отец тоже находит, что между нами есть сходство.

Он опустил взгляд на могилу, у которой стоял.

– Вам нравится здесь?

– Да, очень.

– Жаль, что все так случилось. А что мадам Клермонт, здорова?

– Да, она сейчас в Лондоне.

– Я слышал, у вас – салон. Наверное, процветает.

– Мы открыли филиал в Париже. Завтра я туда возвращаюсь.

– Вас зовут мадам Сэланжер?

– Да.

– Конечно, я знаю вашу историю. Вы воспитывались у них в семье, а потом вышли замуж за одного из сыновей. За Филиппа, надо полагать.

– Вы очень хорошо осведомлены. Да, вы правы. Я вышла замуж за Филиппа.

– И теперь вы – вдова.

– Да, уже двенадцать лет.

Шарф зацепился за куст ежевики и выпал у меня из рук. Он поднял его. Шарф был шелковый, бледно-лиловый, из тех, что мы продавали в салоне. Он пощупал фактуру ткани и пристально посмотрел мне в лицо.

– Красивая ткань. – Он все еще не выпускал его из рук. – Простите. Не могу равнодушно видеть шелк. Ведь мы здесь живем им.

– Да, конечно.

– Этот шелк очень высокого качества. Полагаю, это – тот самый «Салонный»?

– Да, это он.

– Замечательная выработка. На рынок еще не попадало ничего подобного. Наверное, это было изобретение вашего мужа. Мы знаем, что впоследствии он запатентовал его как собственность Сэланжеров.

– Изобретение действительно сделано Сэланжером, только не моим мужем. «Салонный» – исключительная заслуга Чарльза.

Дядя поднял на меня удивленный взгляд.

– Я всегда считал, что это сделал ваш муж. Вы уверены, что здесь нет ошибки?

– Конечно, уверена. Я прекрасно помню, как это было. Мы все удивились тогда, потому что Чарльз никогда особенно не интересовался шелком и уделял мало внимания семейному бизнесу. А для моего мужа это было делом всей его жизни. И если кто-то и мог сделать открытие, то это должен был быть Филипп. Однако этим блестящим изобретением мы обязаны Чарльзу.

– Чарльзу, – повторил он. – Он сейчас является главой производства?

– Да, оно должно было перейти к ним обоим, а когда мой муж... умер... Чарльз стал единоличным владельцем.

Он молчал. Я заметила, что он страшно побледнел и руки его дрожали, когда он отдавал мне шарф.

– Это могила моей дочери, – сказал он, глядя мне в лицо.

Я соболезнующе склонила голову.

– Это было для нас большим горем. Она была красивая, нежная девушка... и умерла.

Мне захотелось как-то утешить его; у него был совершенно расстроенный вид. Неожиданно он улыбнулся:

– Было интересно побеседовать с вами. Жаль... что я не могу пригласить вас к себе.

– Я понимаю. Мне тоже было приятно встретиться с вами.

– Значит, завтра вы уезжаете?

– Да. Возвращаюсь в Париж.

– До свидания, – сказал он. – Я многое... узнал для себя.

Он медленно пошел к дому, а я вернулась к Маррон.

Последний вечер мы провели в гостях у Урсулы и Луи в их небольшом домике.

Это был приятный вечер. Урсула сказала, что она всегда радуется приезду Анри, и надеется, что теперь, побывав здесь, я тоже буду приезжать сюда вместе с ним.

Я заверила их, что мне здесь было очень интересно, а потом призналась, что ходила на могилу матери и встретила там Рене. Отец начал было меня укорять, но тут же спохватился.

– Бедняга Рене, – сказал он. – Иногда мне кажется, он жалеет, что ему не хватило мужества порвать с отцом.

– Он марионетка в его руках, – отрезала Урсула. – Он сделал все, что от него требовалось, и за это получит в награду всю собственность Сент-Аланжеров.

– Если только сумеет ничем не прогневить старика прежде, чем тот умрет.

– Как я рада, что выбрала свободу, – сказала Урсула. Чуть позже разговор коснулся графа.

– Он хороший хозяин, – сказал Луи. – Граф предоставил мне полную свободу рисовать, лишь бы его коллекция картин была в отличном состоянии. Иногда он устраивает мои выставки. Не знаю, как бы мы жили, если бы не его отец, а теперь – и он сам.

– Он делает это назло Альфонсу Сент-Аланжеру – заметила я.

– Не думаю. Граф – большой ценитель искусства, – сказал Луи. – Он уважает художников, и, мне кажется, мои работы тоже не оставили его равнодушным. Я ему очень многим обязан.

– Мы оба, – добавила Урсула. – Так что, Анри, не говори о нем плохо в нашем доме.

– Я признаю, что он был вам полезен, – согласился отец. – Но его репутация в округе...

– Что поделаешь, у них это – семейная традиция, – сказала Урсула. – Все графы Карсонны были большие охотники до женщин. По крайней мере, он не такой ханжа, как наш собственный папа... который своим благочестием принес куда больше несчастья.

– Осмелюсь предположить, что де ла Тур тоже причинил немало беспокойства в некоторых домах.

– Слушай, Анри, если ты говоришь об Элоизе, то ведь никто в точности не знает, имел ли он к ней какое-нибудь отношение.

– Это и так ясно, – сказал отец. – А теперь он подбирается к Ленор.

– В таком случае, – сказала мне Урсула, – тебе, наверное, следует поостеречься.

– Кэти завела дружбу с его сыном Раулем, – продолжал отец. – Она и сегодня там была. Он каждый день присылает за ней экипаж. Если я его еще раз увижу, то скажу, чтоб он держался подальше.

– Анри, надо быть более дипломатичным, – сказала Урсула. – Тем более, что завтра вы с Кэти и Ленор уедете в Париж, где будете в полной безопасности.

Мне было интересно послушать, что говорят про Карсонна. По правде, разговор о графе – единственное, что мне запомнилось из того вечера, проведенного с Урсулой и Луи.

На следующий день мы уехали в Париж.

Графиня бросилась мне навстречу и заключила в свои объятия.

– Ленор, – воскликнула она, – ты выглядишь такой помолодевшей. Что с тобой произошло?

Я почувствовала, что краснею.

– Там было очень хорошо, – ответила я.

– Мы гостили в замке, – принялась рассказывать Кэти, – там живет сокол и столько собак... и маленькие щеночки. А еще у них есть oubliette, куда они сбрасывали людей, когда хотели, чтобы о них навсегда забыли.

– Жаль, что у нас нет такой ямы, – сказала графиня. – Мадам Делорм вернула назад платье из розовато-лилового бархата. Говорит, оно слишком тесное. Если бы у меня был этот oubliette, она была бы первой, кого я туда отправила бы.

– Если человека там оставить, то он умрет, – сказала Кэти.

– Хорошая мысль! – подтвердила графиня. – Но мне хотелось бы услышать и другие подробности вашего визита.

Кэти разразилась точными и красочными описаниями vendange.

– Больше всего мне понравилось, как это делают в замке. Люди танцуют в корытах, графиня. Огромные корыта, и сок плещет им прямо на ноги. Но они перед этим их отскабливают. Они давят ягоды, и получается такая темно-красная мешанина.

– Такого же цвета станет платье мадам Делорм, когда нам наконец удастся его подогнать под ее возрастающие объемы.

Она много рассказывала о том, что произошло за наше отсутствие в салоне. Я заметила, что временами она задерживает на мне взгляд, словно думает, будто я скрываю какую-то тайну.

Не прошло и трех дней, как к нам явился некий посетитель. Графиня пошла его встречать и поспешно вернулась, сияя улыбкой.

– К тебе мужчина. Он не представился. Сказал, что хочет сделать тебе сюрприз. Какие манеры! Какой стиль! Кто этот человек?

– Я лучше пойду посмотрю, – сказала я, уже зная, кого там увижу.

Он улыбался мне улыбкой фавна.

– Моя дорогая мадам Сэланжер, я был в Париже и не мог вернуться в Карсонн, не повидав вас.

Рядом стояла графиня, дрожа от любопытства.

– Графиня Бэллэдер – граф де Карсонн.

– Очень приятно познакомиться, – сказала графиня.

– Я также счастлив, графиня.

– Могу я предложить вам освежиться? – сказала она. – Немного вина?

– Граф очень разборчив в винах, он сам занимается виноделием. Вряд ли у нас найдется вино, которое удовлетворит его изысканный вкус.

– Что бы вы ни предложили, мне это покажется нектаром, – возразил он. – Я так счастлив, что снова в Париже.

– Это ваш любимый город? – спросила графиня.

– Сейчас – да... любимый.

Графиня удалилась, оставив нас одних. На ее губах играла загадочная улыбка. Я повернулась к нему.

– Ну пожалуйста, сделайте хотя бы вид, что вы рады меня видеть, – взмолился он.

– Я очень удивлена вашим визитом.

– Неужели? Не могли же вы думать, что я позволю вам сбежать от меня.

– По-моему, слово «сбежать» здесь неуместно.

– Простите. Я неправильно употребил выражение. Как чудесно видеть вас снова. А знаете, у вас тут очень элегантно.

– В Париже не может быть иначе.

– Я принимаю это как комплимент городу. И раз уж я здесь, то покажу вам его.

– Я здесь уже довольно давно и многое видела.

– Знаю. Но наверняка сумею удивить вас.

– Не сомневаюсь, что вы попытаетесь сделать это.

Графиня принесла вино, бокалы и пирожные.

– Давайте перейдем в гостиную, – предложила она. – Там будет удобнее.

Она налила вино в два бокала.

– А теперь, – сказала она, – я оставлю вас. Думаю, вам хочется побыть наедине.

– Вы очень добры, – поблагодарил граф.

Она лукаво улыбнулась. Я видела, что он произвел на нее сильное впечатление, но она не стала пускать в ход свои чары, решив, что этот мужчина – мой. Ее профессией долгое время было составление счастливых пар, и я видела, что она уже строит планы насчет меня и графа.

Увы, она не знала, с кем имеет дело.

– Какая прелестная женщина, – заметил он.

– Да, мы знакомы уже много лет. Она, что называется, выводила девушек в свет. Это значит, что она готовила их к представлению королеве, а затем подыскивала им мужей.

– Какая полезная профессия.

– Теперь она оставила это занятие. Она – совладелица нашего салона. Как долго вы пробудете в Париже?

Он улыбнулся и пожал плечами.

– Как знать? Все зависит от обстоятельств.

– И где вы остановились?

– У меня дом на улице Фобурж Сент-Оноре, на пересечении Сент-Оноре и Рояль.

– Я знаю этот дом.

– Он принадлежит нашей семье уже лет пятьдесят. Наша старая гостиница сгорела во времена революции.

– Вы часто бываете в Париже?

– Когда меня призывают дела – или удовольствия.

Я услышала голосок Кэти. Она о чем-то громко спорила с графиней.

– Мама занята.

Кэти просунулась в дверь.

– О, – радостно воскликнула она, – это граф. – Она подбежала к нему и протянула руку для поцелуя.

Граф, как всегда галантный, не обманул ее ожиданий.

– А где Рауль? – спросила она.

– Увы, он остался в Карсонне.

– А почему вы не привезли его с собой?

– У меня здесь важные дела, а у него есть свои обязанности в замке.

– Жаль.

– Ему будет приятно, когда я передам ему эти слова.

Вошла мадемуазель Леклер. Она искала Кэти.

– Это мадемуазель Леклер, французская гувернантка Кэти, – сказала я.

Мне стало стыдно за тот укол ревности, который я почувствовала, увидев, как он смотрит на нее оценивающим взглядом. Гувернантка была очень хорошенькой и значительно моложе меня. От его взгляда она вспыхнула, глядя на него сияющими глазами. Да, с таким мужем никогда не будешь чувствовать себя спокойно, подумала я.

Мадемуазель Леклер сказала, что пришла забрать Кэти на прогулку.

– Хорошо, иди, Кэти, – разрешила я.

– Вы еще будете здесь, когда я вернусь? – спросила она графа.

– Надеюсь, что да, – ответил он.

Довольная, она последовала за гувернанткой.

– Какой очаровательный ребенок, – сказал он. – Только у вас мог быть такой. Мне бы хотелось, чтобы она чаще виделась с Раулем.

Я все еще думала о гувернантке.

– Так вот, раз уж я в Париже, – продолжил он прерванный разговор, – я покажу вам этот город.

– Я уже сказала вам, что знаю его.

– Я говорю о настоящем Париже... который может показать только француз. Я знаю столько мест, в которых вам необходимо побывать.

Все последующие дни я была безумно счастлива. Я знала, что начала поддаваться его обаянию, но уверяла себя, что мне нечего бояться. Я уже не та неопытная девочка и все время буду помнить, с кем я имею дело...

Но когда он оказывался рядом, все становилось другим. Он был неутомим в своих попытках доставить мне удовольствие, и все эти дни стали сплошным калейдоскопом сменяющих друг друга эмоций... слишком приятных, чтобы оставить их без внимания. Счастливая и беззаботная, какой уже не была много лет, я сквозь пальцы смотрела на его капризы, но всегда, даже на самой вершине счастья, меня предостерегал мой внутренний голос. Даже сейчас меня посещал образ Элоизы, лежащей у кромки воды. Она любила бездумно и безрассудно. Я могла понять ее чувства. С таким человеком можно забыть обо всем.

Но, несмотря на это, я всецело отдалась удовольствиям этих золотых дней. Я многое узнала о нем. Он мог быть серьезным, и нельзя сказать, чтобы он предавался только чувственным удовольствиям. Он был прекрасно образован и разбирался в искусстве. Его очень занимала история горячо любимой им Франции и, находясь рядом с ним, нельзя было не разделить его увлеченности. Он обладал критическим складом ума, и с ним было интересно беседовать. Общаясь с ним, я многое узнала – в том числе, и о себе.

Как я радовалась нашим встречам! Отца это страшно тревожило, но я уверяла его, что бояться нечего. Однако мои уверения его слабо успокаивали. Графиня тоже была как в лихорадке. Граф умел обращаться с женщинами, умел с помощью нехитрых приемов завоевывать их расположение. Он преподносил графине цветы, а Кэти – подарки. Я видела, что скоро он примется за отца. В его стратегию входило стать добрым другом для всех в этом доме.

Он сводил нас в оперу на «Орфея и Эврйдику», сказав, что это его любимая опера, потому что в ней человек смеется над богами. Нам тоже понравился спектакль. Смеялся даже отец. Когда мы ехали домой, у меня в ушах все еще звучала завораживающая музыка, ставшая с этого дня моей любимой.

Графиня все время выпроваживала меня, как только появлялся граф. Я говорила, что мне надо работать, но она не хотела и слышать об этом.

– Мы прекрасно обойдемся без тебя, – уверяла она. – Ведь обходились же как-то, пока тебя не было. Считай что тебе продлили отпуск. У тебя еще будет масса времени, чтобы поработать... потом.

Дни летели с невероятной быстротой. Я знала, что никогда не забуду их. Париж сам по себе замечательный город, но, узнав его лучше под руководством графа, я была покорена окончательно. Иногда я брала с собой Кэти, но чаще мы бывали одни.

Мы посетили Монмартр, и он держал меня под руку, когда мы поднимались по крутому спуску. Побывали в Кафедральном соборе. Это довольно причудливое здание в восточном стиле, которое всегда было одной из главных достопримечательностей Парижа. Граф рассказал мне о Сен-Дени – покровителе Франции, и о мучениках, которые расстались здесь с жизнью. Он показал мне большой колокол в девять футов высотой. Назывался он Франсуаза-Маргарита, или La Savoyarde de Montmartre. Граф дал мне послушать его необычный тембр. Я уже была здесь с отцом, но теперь все воспринимала в каком-то новом радостном свете. Многое я видела раньше, но только теперь обратила на это внимание. С ним все обретало иной смысл, и то, что раньше казалось незначительным, теперь вдруг становилось необычайно интересным.

Рассказывая о прошлом, он будто окунался в то время. Он с грустью говорил о Революции, которая разрушила старый уклад жизни и покалечила судьбы стольких его предков. Он считал, что только исключительное везение помогло сохраниться их роду.

– Они жаждали крови и разрушения, – говорил он о революционерах, – потому что их бесило, что мы имеем то, чего не было у них.

Мы побывали с ним в зале Сен-Луи со сводчатым потолком. Этот зал называли еще Залом Ушедших, видимо, потому, что через него должны были проходить приговоренные к гильотине. Он грустно усмехнулся, когда мы подошли к келье, в которой закончила свои дни Мария-Антуанетта. «Униженная со всем тщанием, на какое способны только мелкие тираны», – с горечью сказал он.

Теперь я узнала другие стороны его натуры. Он не переставал удивлять меня.

Посетив Лувр, я обнаружила, что он прекрасно разбирается в искусстве. С ним я по-новому увидела картины, которые уже знала. Он обожал Леонардо да Винчи, и мы долго простояли в Большой галерее, обсуждая «Мадонну в гроте». Конечно, у него нашлось много, что сказать и о «Моне Лизе», которая находилась в стране с 1793 года. Он рассказал мне, как Франсуа вывез Леонардо из Италии с тем, чтобы иметь преимущественное право на его работы.

– Любовь к живописи была его недостатком, – сказал он, – в этом мы с ним похожи. Правда, у меня есть еще множество других.

– За исключением, пожалуй, одного – вы знаете свои недостатки, – сказала я ему.

Какие счастливые дни! Каждое утро встречало меня новыми приключениями. В этом нет ничего особенного, говорила я себе, это просто образ жизни. Но по сто раз на дню я думала о том, что все это временно. Этому должен прийти конец... и скоро.

И я упивалась каждой секундой этой жизни, стараясь насладиться ею сполна. У меня было смутное чувство, что я все-таки стала его жертвой, как он того и хотел. Я как-то упустила этот момент, занимаясь изучением новых сторон его натуры.

Мы побывали на кладбище Пэр-Лашез. Я давно хотела узнать, кто такой этот Пэр-Лашез, и он поведал мне, что это был любимый духовник Луи XIV и что кладбище названо его именем, потому что на месте теперешней часовни раньше стоял его дом. Мы посмотрели памятники и могилы разных знаменитостей.

– Урок всем нам, – сказал он, глядя на могилы, – жизнь коротка, и мудрец тот, кто сполна наслаждается каждой ее секундой.

Он сжал мою руку и улыбнулся.

Я очень любила открытые пространства. Любила элегантный парк Монсо, полный детей с их гувернантками и самых необыкновенных скульптур – таких, например, как Шопен за роялем или «Ночь и гармония», «Гуно и Маргарита». Детям там очень нравилось, и когда я сводила туда Кэти, то с трудом смогла увести ее оттуда.

Как-то днем, когда мы все вместе были в Ботаническом саду, я вдруг поняла, что безмятежные дни на исходе. Мы сидели на скамейке и смотрели на воробьев; и мне вспомнилось, как однажды я сказала ему, что бывают моменты, когда человек понимает, что он счастлив. Я чувствовала, что для меня этот момент наступил.

– Скоро я должна буду уехать домой, – сказала ему я.

– Домой? А где ваш дом?

– В Лондоне.

– Почему вы должны ехать?

– Потому что давно уже там не была.

– Но Париж тоже стал вашим домом, разве нет?

– У человека может быть только один дом.

– Значит, вы скучаете по дому?

– Просто я чувствую, что должна ехать. Я уже очень давно не видела бабушку.

– Надеюсь, вы не уедете вот так сразу. Мы провели вместе столько хороших дней, вы согласны?

– Очень хороших. Но боюсь, что вы потратили на меня слишком много своего времени.

– Я потратил его так, как мне хотелось. Вы же знаете – эти встречи были необходимы мне так же, как, надеюсь, и вам.

– Давайте говорить прямо, – сказала я. – Вы тем самым преследовали некую цель, поэтому я и говорю, что, возможно, вы зря потратили время.

– Моей целью было получить удовольствие. Я получил его, следовательно, потратил время не зря.

Я молчала. Едва ли я смогла бы отказать ему в том, о чем он так и не попросил... разве что в завуалированной форме.

– О чем вы задумались?

– Я думаю о доме.

– Этого я не могу вам позволить. Куда мы идем завтра?

– Завтра я буду готовиться к отъезду.

– Прошу вас, останьтесь. Подумайте, как одиноко мне тут будет без вас.

– Мне почему-то кажется, что вы быстро найдете себе другое развлечение.

– Вы считаете себя... развлечением?

– Нет. Это то, чем я не намерена стать.

– Вам известны мои чувства к вам.

– Да, вы их выразили предельно ясно.

– Вам нравились наши экскурсии?

– Они восполнили пробелы в моем образовании.

– Вы будете скучать, когда уедете?

– Наверное, буду. Но у меня очень много дел в Лондоне. Там многое нужно будет переделать на новый лад.

– Значит, вы забудете меня?

– Конечно, я буду думать о вас.

Он взял меня за руку.

– Почему вы боитесь? – спросил он.

– Боюсь? Я?

– Да. Боитесь. Вы... боитесь подпустить меня слишком близко.

– Просто я не такая, как знакомые вам женщины.

– Это и в самом деле так. И это является одной из причин, почему я нахожу вас такой привлекательной.

– По этой же причине я и веду себя иначе, чем вы того ожидали.

– Как вы можете знать, чего я ожидаю?

– Потому что ясно представляю себе ваш образ жизни.

– Вы так хорошо меня знаете?

– Достаточно, чтобы сделать некоторые выводы.

Он крепко сжал мою руку.

– Не уезжайте. Давайте узнаем друг друга... действительно хорошо.

Я понимала, что он мне предлагает, и устыдилась того, что мне ужасно хотелось согласиться. Сердясь сама на себя, я попыталась стряхнуть это наваждение. Любовная связь? Она будет жаркой и иссушающей... до тех пор, пока не спалит сама себя без остатка. Такие приключения – не для меня. Я хотела устойчивых отношений. Несколько недель, возможно, месяцев, пылкой страсти не могли мне их заменить.

А если предположить, что он предлагает брак? И даже в этом случае я бы заколебалась. Чувство здравого смысла подсказывало мне, что я должна обдумать все самым тщательным образом, прежде чем решиться вступить в какие-либо отношения с этим человеком. Но он, конечно, не предлагал мне замужество. Он женился когда-то по настоянию семьи, а теперь хотел только свободы... и никаких обязательств. У него уже есть сильный здоровый наследник. Он выполнил свой долг перед Карсоннами и больше не свяжет себя брачными узами. Он будет свободен.

«И почему я позволила зайти этому так далеко? – думала я. – Как я допустила, чтобы он завладел моими чувствами? « Но это случилось, и я понимала, что этот человек может погубить меня.

Я смотрела на горделивого воробья, важно распушившего свой хвостик, и на маленькую воробьиху, неотступно скакавшую за ним чуть позади.

Почему-то это придало мне силы.

Никогда. Никогда, сказала я себе.

Думаю, нам уже пора, – произнесла я довольно холодно, поднимаясь со скамьи.