На следующее утро мы сидели за завтраком: моя мать, Тимоти, Дженнет и я. Мать просматривала утренние газеты.
— Здесь есть кое-что, что может вас заинтересовать, — сказала она. Прямо какой-то скандал! Здесь написано про Бенедикта Лэнсдона. Это значит, что дела у него в Мэйнорли идут настолько хорошо, что кое-кто всерьез забеспокоился. Просто безобразие, что разрешают печатать такие вещи!
Она взяла в руки газету и прочитала:
«Бенедикт Лэнсдон, кандидат в депутаты от Мэйнорли, действует весьма впечатляюще. Похоже, он намного опережает всех своих соперников. Он неутомим, он — здесь, он — там, везде излучая очарование в обмен за обещание голосов. Уже считают, что впервые за много лет депутатское кресло сменит окраску. Бенедикт Лэнсдон сумел сделать карьеру до того, как занялся политикой: он стал миллионером на золоте, то есть одним из немногих, кому повезло в Австралии. Счастье Бенедикта пришло к нему через брак, принесший ему шахту, содержавшую золотые жилы. Миссис Элизабет Лэнсдон появляется на всех мероприятиях вместе со своим мужем, но кем является элегантная дама третий представитель их команды? Мы можем сообщить вам: это миссис Грейс Хьюм, невестка Мэтью Хьюма, министра в кабинете администрации тори. Миссис Грейс является стойким сторонником партии, стоящей в оппозиции к ее свекру. Буря в семейном стакане воды? Возможно, но миссис Грейс оказывает самую горячую поддержку кандидату Бенедикту. Именно миссис Грейс поддерживает контакты с прессой. На губах миссис Элизабет печать. Отчего же столь печально выражение ее лица? Возможно, она обеспокоена шансами ее супруга в округе Мэйнорли? Похоже, такое беспокойство в данных обстоятельствах совершенно необоснованно. Может быть, это беспокойство объясняется наличием элегантной и страстной сторонницы ее мужа, являющейся настоящим третьим членом этой семейной команды?»
По мере того как мать читала это, я чувствовала, как во мне растет гнев.
— Что за мерзкие намеки! — воскликнула она, бросив газету. — Грейс всего лишь пытается помочь Лиззи! Бедная Лиззи, что она может подумать?
— Интересно, что может подумать об этом Бен? сказала я.
— Он пропустит это мимо ушей, но это очень оскорбительно для Лиззи и Грейс!
— Судя по тому, что я слышала о Бенедикте Лэнсдоне, он очень привлекательный мужчина! — сказала Дженни.
— А вы знаете, что он является одним из наших дальних родственников? спросила мать. — Вы знакомы с Амарилис и Питером, Тимоти? Ну, так вот, Бенедикт — это внебрачный внук Питера. До свадьбы у него был бурный роман, и Питер всегда заботился о той незаконной семье.
Дженнет, казалось, расстроилась.
— Да, — продолжала моя мать. — Это не соответствовало правилам хорошего тона, но люди почему-то прощают Питеру его недостатки, правда, Анжелет?
Я кивнула.
— А как много он сделал для этой миссии. Без него у миссии не было бы и половины того успеха, который она имеет, попросту она не могла бы позволить себе таких масштабов действий. Хотелось бы мне знать, что Питер думает об этой статейке?
— Значит, вы думаете, что это может повредить шансам Бена на победу на выборах? — спросила я.
Тимоти сказал:
— Нет, такие вещи постоянно происходят во время предвыборной кампании. Думаю, люди не обращают на это особого внимания.
Я глубоко задумалась. Я была потрясена этими намеками и почти не слушала присутствующих. Я думала о Лиззи, настолько подавленной всем, что обрушилось на нее, пытающейся справиться с совершенно незнакомой ситуацией, и о Грейс, умеющей говорить с людьми очаровательно и убедительно.
Грейс и Бен! Неужели в этих намеках могла быть какая-то доля истины? Большинство женщин восхищалось Беном, а Грейс уже давно была вдовой. Лиззи привязалась к Грейс, а, Бен?
Я подумала о том, как я глупа: я получила предложение и могу жить спокойной жизнью с человеком, которому могла доверять, и отказала ему из-за своих чувств к тому, кому я в любом случае не могла доверять.
* * *
Мы вернулись в Лондон. Рэнсоны не хотели нас отпускать: они провожали нас до дверей экипажа, который прибыл, чтобы доставить нас к станции. Фиона и Алек с жаром махали нам на прощание руками, а Дженнет сказала: «Вы должны вернуться сюда… поскорее!» Тимоти поехал на станцию провожать нас, а Фанни стояла и с упреком смотрела на меня. Ребекка наиболее выразительным способом дала понять, что была удовлетворена этим визитом, когда разразилась слезами. Успокоить ее удалось только обещанием того, что вскоре мы снова вернемся сюда.
На станции Тимоти пожал мне руку и сказал:
— Мы встретимся в миссии во вторник.
Вот так мы попрощались.
* * *
По пути домой мать многословно восторгалась тем, какая это прекрасная семья и как доволен будет мой отец, услышав о результатах нашего визита. Посматривала она на меня с некоторым упреком, из-за того, что не было объявлено о нашей помолвке с Тимоти, и все считали, что вина в этом лежит на мне.
Я возвращалась в Лондон, сидя между заплаканной дочерью и огорченной матерью. Я вновь подумала, что повела себя глупо, не согласившись на то, что все считали превосходным решением. Тем не менее, еще ничто не было потеряно.
На следующий вечер мы были приглашены к дяде Питеру, и, к моему удивлению, там оказался Бен. Лиззи с ним не было. Он сообщил, что она отдыхает, и вместе с ней — Грейс.
— Я не ожидала увидеть тебя! Разве ты сейчас не должен околдовывать избирателей Мэйнорли?
— Впереди еще достаточно времени, — ответил он. За обедом дядя Питер говорил о статейке, появившейся в газете. Он помахал ею.
— Просто злобные измышления! Значит, противники трясутся от страха, Бен, раз решились на такое.
После обеда, когда мужчины присоединились к нам в гостиной, Бен подошел ко мне.
— Я должен поговорить с тобой, Анжела!
Давай встретимся! Предположим, в Гайд-Парке.
Ты считаешь это необходимым?
— Непременным!
Завтра в десять утра. — Но…
— Пожалуйста, Анжела! Я буду ждать тебя!
В эту ночь я плохо спала. Я лежала и размышляла о том, что же он собирается мне сказать?
Бен был явно обеспокоен, ожидая меня. Когда я подошла, он встал, взял меня за руки и посадил на скамью.
— В чем дело, Бен? Что случилось?
— Дело в Тимоти Рэнсоне! Вы были у него с визитом… вместе с матерью!
— Да, и что же?
— Весьма примечательно то, что он пригласил тебя вместе с матерью! Мне кажется, такое делается с единственной целью. Ты пообещала выйти за него замуж?
— Нет, не обещала, но я не понимаю, Бен…
— Какое мне до этого дело? Это и мое дело, Анжела! Я люблю тебя, мы с тобой созданы друг для друга…
Но ты женат на Лиззи!
— Это произошло потому…
— Да не нужно мне объяснять, я все прекрасно понимаю: ты не любил Лиззи, но любил то, что она может принести с собой!
— Прекрати, — сказал он. — Ты ничего не понимаешь!
— Я слишком хорошо все понимаю! Не забывай, я там была!
— Но все это в прошлом!
— Но последствия остаются.
— Я люблю тебя, ты мне нужна… только ты! Жизнь поступала с нами жестоко, всегда все было слишком поздно. А теперь ты собираешься вновь выйти замуж? Вначале ты была замужем за Джервисом, потом я женился на Лиззи…
— Ты до сих пор женат на Лиззи.
— Она может развестись со мной.
— Развестись? На каких основаниях? Я помню, ты предлагал мне развод с Джервисом. Похоже, у тебя всегда есть готовое решение.
— Это действительно решение.
— Никогда! Подумай о своей политической карьере: неужели ты собираешься задушить ее в колыбели?
— Я согласен на что угодно, если мы сможем быть вместе!
— Бен, ты поступаешь необдуманно.
— Все, что я хочу сказать тебе, — подожди, не действуй поспешно! О да, я знаю, Тим — достойный человек, он творит добрые дела, на что я не способен. Но разве он может любить тебя так, как я?
— Тебе не следует разговаривать со мной таким образом!
— Но я говорю правду! Я знаю, что мы созданы друг для друга, нас объединяет хотя бы… тот инцидент, он некоторым образом связал нас вместе. Ах, неужели это не ясно? Можно, оглянувшись, понять, где была совершена ошибка: тогда мне следовало остаться с тобой, пока ты не поправишься. Мне нельзя было возвращаться в Лондон, мне нельзя было уезжать в Австралию. Я думаю, меня заставило сделать это именно то происшествие, меня мучила совесть, Анжела. Я думал, что мне удастся от всего избавиться. Если бы ты была тогда постарше, я бы уже все понял… А потом, вновь увидев тебя, я действительно понял, но ты была уже замужем за Джервисом…
— Бесполезно вспоминать все это! Мы живем в реальном мире, а это значит, что ты женат на Лиззи. Я уверена, что она преданно любит тебя. Она дала тебе все, чего ты хотел: эту шахту, деньги, власть… Именно к этому ты всегда и стремился. Люди должны платить за исполнение своих желаний!
— Но не такую цену, Анжела!
— Вспомни о тех шахтерах, легенда, которая тебе так понравилась. Они решили, что им не стоит выплачивать проценты, и что с ними произошло?
— Это всего лишь легенда, ничего общего с нашим случаем…
— Они вполне сопоставимы! Послушай меня, Бен. У тебя есть очень многое, перед тобой открывается карьера, которая даст тебе полное удовлетворение. Возможно, это не все, чего ты хотел, но этого уже достаточно много!
А про себя я думала: «У меня есть Тимоти. Это не все, чего я хотела, потому что я хотела Бена; но этого тоже было много».
— Я никогда не оставлю надежды! — сказал Бен. — Ты обещала выйти за него замуж?
— Нет.
— Я благодарю за это Бога!
— Мне действительно не следовало встречаться с тобой! Кстати, что значат эти слухи? В газете, о тебе, Лиззи и Грейс?
— Ах, это… Это значит, что враг в отчаянии!
— Это не подорвет твои шансы?
— Разумные люди поймут, в чем дело.
— А как это воспринимает Грейс?
— Боюсь, она расстроена.
Так ты надеешься пережить это? Первый шаг в головокружительной карьере?
Так ты обо мне думаешь?
— Я знаю тебя, Бен!
— Не оставляй надежду, Анжела! Я что-нибудь придумаю, а пока возвращаюсь в Мэйнорли.
— Ну что ж, удачи тебе, Бен, в твоих заботах.
— Для меня существует единственная забота… Грустно улыбнувшись, я оставила его…
Когда я вернулась домой, там была Грейс, которая беседовала с матерью.
— Мне нужно было встретиться с вами. — Она улыбнулась матери. — Я узнала, что вы в Лондоне, и решила повидать вас.
— Я только что говорила Грейс, как приятно мне ее видеть и что я надеюсь принять ее в Корнуолле, как только закончатся выборы.
— Спасибо вам, — сказала Грейс. — Я с удовольствием приму ваше предложение, но вы просто не представляете, как сейчас обстоят дела в Мэйнорли: нет ни минутки свободного времени!
— А как Лиззи? — спросила я.
— Ах, она очень устает, — она нахмурилась. — Ей действительно не нравится общественная жизнь.
— Это не похоже на австралийский поселок…
— Да, действительно. Я слышала, вы делаете просто чудеса в этой миссии? Мама только что рассказывала мне об этой бедняжке, чей отец должен предстать перед судом за убийство.
— Да, очень печальный случай.
— И Тимоти Рэнсон забрал ее к себе?
— Это чудесный человек, — сказала мать.
— Несомненно!
Значит, вы только что вернулись после визита к нему? Насколько я поняла, Френсис очень высоко ценит его. Я всегда восхищалась людьми, которые посвящают свое время делам благотворительности. Как я поняла, вы в очень дружеских отношениях с мистером Рэнсоном?
— О да, мы с ним добрые друзья. Мать удовлетворенно улыбнулась.
— И все же я довольна своей работой, — продолжала Грейс, — это дало мне очень многое. Видимо, работа в миссии дает то же самое: вдова чувствует себя очень одинокой… вне общества.
Нам удалось переброситься с Грейс несколькими словами наедине перед тем, как она ушла. Она сказала:
— Правда, что ты собираешься замуж за Тимоти Рэнсона? Я поняла это из разговоров Амарилис и твоей матери. Похоже, они считают, что помолвка неизбежна.
— Нет, отнюдь не неизбежна.
Она кивнула.
— Действительно, брак — это серьезный шаг! Необходимо хорошенько обдумать этот вопрос, особенно, если это уже не первый брак: уже знаешь, как легко ошибиться в человеке, и становишься осторожней.
— Да, — согласилась я.
— Ну что ж, Анжелет, я желаю тебе только счастья! Надеюсь, все у тебя сложится прекрасно. Я уверена, что Тимоти Рэнсон очень хороший человек, это все говорят, а хорошие люди — редкость!
«Значит, еще один желающий выдать меня замуж», — подумала я.
Вечером Грейс, Бен и Лиззи отбыли в Мэйнорли, а на следующий день мать вернулась в Корнуолл.
* * *
Я только что позавтракала и была в детской с Ребеккой, когда одна из служанок зашла ко мне с запиской от тети Амарилис. Меня немедленно просили явиться к ним.
Дядя Питер уже собирался уходить. Он был бледен и взволнован совершенно непохож на себя.
— Ах, Анжелет! — воскликнула тетя Амарилис, обнимая меня. — Я первой хотела рассказать тебе это! Газеты полны сообщений! Питер немедленно отправляется в Мэйнорли. Он считает, что Бен нуждается сейчас в его поддержке.
— В чем дело, тетя Амарилис?
— Лиззи… Она… умерла!
Умерла! — воскликнула я. — Как? Почему?
— Видимо, приняла большую дозу лауданума… Я села в кресло, мне стало дурно. Тетя Амарилис оказалась возле меня и положила руку на плечо.
— Прости, мне нужно было изложить это как-то помягче. Мы все потрясены!
Расскажи, расскажи мне все поподробней!
— Они нашли ее… сегодня утром… Первой нашла ее Грейс. Она зашла в ее комнату и обнаружила, что та… мертва.
— А где был Бен?
— Полагаю, он был в своей комнате. Ты же знаешь, что у них отдельные спальни! Возле ее кровати стояла та самая бутылочка! Бедная Лиззи…
— Я собираюсь выяснить, что там нужно сделать! сказал дядя Питер. При первой же возможности я свяжусь с вами.
Он оставил нас, и тетя Амарилис сказала мне:
— По-моему, ты очень потрясена?
— Нет, тетя Амарилис, я просто…
— Я понимаю, как ты себя чувствуешь, со мной то же самое. Все это просто ужасно! Это бедное дитя… Прямо не понимаю, что это может значить?
Она заставила меня глотнуть вина, но я знала ничто не отвлечет меня от чудовищных мыслей, помимо воли приходящих на ум.
Говорила тетя Амарилис:
— Грейс зашла и обнаружила ее… Бен немедленно послал дедушке телеграмму. Питер все уладит.
Интересно, как можно уладить смерть, происшедшую при таких обстоятельствах? На это явно не был способен даже дядя Питер.
Я плохо помню последующие дни. Все это было похоже на непрекращающийся кошмар.
* * *
Я была дома. Морвенна с Джастином зашли проведать меня.
— Это ужасно! — сказала Морвенна.
— Для газет это — как падаль для стервятника! добавил Джастин. — Это уже не просто скандальные намеки, которые были до сих пор! Грейс там?
— Да, она вместе с ними. Они с Лиззи дружили, она помогала ей. Ах, бедная Лиззи! Ей так не хотелось покидать свой «Золотой ручей»…
— Не знаю, останется ли там Грейс, — сказал Джастин.
— Она помогала вести предвыборную кампанию. Полагаю, это должно продолжаться?
— А я считаю, что теперь все безнадежно! Анжелет, неужели ты думаешь, что изберут человека, жена которого погибла при таинственных обстоятельствах?
— Таинственные обстоятельства?..
— На следствии выяснятся подробности, пока нельзя ничего утверждать. Грейс без Лиззи там нечего делать!
Я жила в каком-то полусне. Меня сверлила одна-единственная мысль. Бен когда-то сказал: «Не оставляй надежду, можно что-нибудь придумать». Вот кое-что и придумалось?
Нет, я не могла поверить в то, что это сделал Бен. Но он был энергичен, когда преследовал свои цели, ради этого он женился. Мог ли он убить ради этого? Итак, я сама произнесла это слово. Теперь оно преследовало меня, и я никак не могла избавиться от этой мысли.
* * *
Вся наша семья была очень обеспокоена. Мы постоянно встречались и обсуждали этот вопрос. Все подтверждали, что Лиззи из-за бессонницы принимала лекарства. Некоторые лекарства очень опасны, и их легко передозировать.
Дядя Питер оставался в Мэйнорли, ожидая результатов расследования. Мы все ждали этих результатов, они должны были либо унять наши страхи, либо сделать их реальными.
Газеты нам читать не хотелось, но удержаться от этого было невозможно. Они были полны материалами, касавшимися этого события. Все обсуждали внезапную смерть миссис Элизабет Лэнсдон, жены одного из кандидатов, баллотирующихся в округе Мэйнорли. Ее обнаружила в кровати близкая подруга жертвы и ее мужа, миссис Грейс Хьюм, вдова героя Крымской войны, внука Питера Лэнсдона, известного филантропа. Зачем постоянно нужно было вдаваться в такие детали, упоминая о случившемся?
Строили предположения относительно того, что именно могло произойти. Миссис Элизабет была застенчива и сдержанна; складывалось впечатление, что ее вовсе не прельщает жизнь жены процветающего политика. Именно ее подруга, миссис Грейс, блистала на встречах с избирателями, общалась с народом и выражала глубокую озабоченность процветанием масс, выполняя всю работу, которую обычно берет на себя жена кандидата.
Намеки… постоянные намеки! Меня поражало, какое Удовольствие прессе доставляла гонка за сенсациями. Они напоминали мне свору гончих, преследующих лису.
Бен раздражал, он был слишком умен, ему слишком все удавалось, и за это его ненавидели. Теперь предоставилась возможность уничтожить его.
* * *
О результатах следствия мы узнали еще до возвращения дяди Питера.
Мы все вместе собрались в доме на Вестминстерской площади. Вместе с нами были Джастин и Морвенна. Они заявили, что чувствуют себя членами семьи и в такое время желают разделить с нами наше горе.
Мы услышали, как на улицах кричат мальчишки-газетчики: «Результаты следствия… Следствие по делу миссис Лиззи… Читайте в газете!» Нам принесли газеты. Жирный заголовок гласил:
— «ВЕРДИКТ КОРОНЕРА:
СМЕРТЬ
В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ».
Все вздохнули с облегчением. Я была уверена, что остальные, как и я, боялись, что там может быть «Убийство, совершенное неизвестным лицом, либо лицами…»
* * *
Тело Лиззи должны были доставить в Лондон, чтобы похоронить в семейном склепе. Вернулся дядя Питер. Он рассказал нам, как все происходило.
— Что за тяжкие испытания! Похоже, что у Лиззи сложилось болезненное пристрастие к этому лекарству, опасная привычка. Ей надо было запретить принимать его, а Бен ничего не знал об этом. Это говорит не в его пользу: создается впечатление, что его мало волновали проблемы жены.
Грейс было задано множество вопросов: она же была близкой подругой. Да, она знала о лаудануме. Нет, она не считала необходимым сообщать об этом мужу Лиззи. Она знала, что Лиззи с трудом засыпает и насколько хорошо чувствует себя после того, как выспится ночью. Грейс полагала, что лекарство полезно… в умеренных дозах. Она не замечала, что Лиззи, возможно, превышает указанную дозу. Она думала, что та принимает лекарство лишь эпизодически. Затем она сообщила о том, как обнаружила тело Лиззи. Выяснилось, что Бен и Лиззи спали раздельно. Похоже, это не слишком понравилось всем. В общем-то как раз по этому поводу я и начала беспокоиться.
Грейс вела себя прекрасно, просто идеальный свидетель. Она сказала, что Бен был преданным мужем, и что Лиззи очень любила его. Грейс знала, что покойную волновала только необходимость постоянно общаться с людьми и делать то, чего от нее ожидали… Муж ее к этому не принуждал. Он всегда был очень добр к ней, но другие… Грейс всегда старалась взять на себя часть обязанностей Лиззи.
Спросили, знает ли Грейс о намеках, которые делала пресса. Грейс заявила, что знает. И как она воспринимала их? Она не обращала на них внимания, потому что все это было сплошным бредом, и она знала, что делают их люди, которые не без оснований опасаются, что их кандидат проиграет выборы. Мистер Лэнсдон ни разу не совершил ни единого поступка, противоречащего кодексу поведения джентльмена и доброго верного мужа.
Не думает ли она, что Лиззи могла принять повышенную дозу умышленно, зная, к какому результату это может привести? Грейс сказала, что она уверена в невозможности этого, а вот рассеянной покойная могла быть. Она могла принять одну дозу и, забывшись, принять следующую, а затем, будучи в полубессознательном состоянии, принять еще: она была весьма рассеянной. Но, говорили ей, покойную пугала ее неспособность справляться со своими задачами, причем до такой степени, что она стала страдать бессонницей. Грейс признала, что это так. «И ввиду этого, — задали ей вопрос, — взяв покровительство над ней, вы полагали разумным, что возле ее кровати постоянно находилась бутыль с этим снадобьем?»
Нужно сказать, Грейс была просто великолепна, она сохраняла полное хладнокровие. По-моему, именно она сумела добиться такого вердикта. Она сообщила, что такая мысль не приходила ей в голову до того, как коронер задал ей этот вопрос: «Я никогда не подумала бы, что Лиззи способна лишить себя жизни. Прекрасно зная ее, я совершенно уверена в том, что она могла принять лишнюю дозу только по ошибке».
Последовал вердикт: смерть ввиду несчастного случая.
Следующим тяжким испытанием были похороны Лиззи. Ее должны были хоронить в церкви Святого Михаила, где покоились останки других членов лондонской ветви семейства. От дома отъехал небольшой кортеж, но, поскольку случай получил широчайшую огласку, многие, не имевшие никакого отношения к нашей семье, присоединились к похоронной процессии. Бедная Лиззи! После смерти она получила такую популярность, о которой не могла и мечтать при жизни.
Там был и Бен, не похожий на себя, очень серьезный и печальный. Не знаю, за что он себя упрекал больше — за то, что вообще женился на ней, за пренебрежение к ней, за готовность развестись с ней…
Грейс выглядела в трауре очень элегантно, пытаясь, похоже, держаться в стороне, а толпа желала лицезреть ее. Полагаю, некоторые из них были убеждены, что она и есть «та, другая женщина, ради которой Бен убил свою жену». Все хотели видеть драму, а если таковой не разыгрывалось, то они были полны решимости создать ее.
Когда гроб опускали в могилу, кто-то бросил камень в Бена. Завязалась небольшая потасовка, кто-то побежал, и похороны продолжались. Я грустно прислушивалась к звуку комьев, падающих на крышку гроба, а потом поверх могилы положила принесенный с собой букет.
* * *
Мы медленно пошли прочь от могилы — дядя Питер по одну сторону от Бена, тетя Амарилис — по другую. Дом Бена теперь выглядел пустой, лишенной содержания коробкой. В молчании мы выпили вина.
Грейс, выглядевшая спокойно, подошла ко мне.
— Я осуждаю себя! Мне следовало больше заботиться о Лиззи.
— Осуждаешь себя? Да ты относилась к ней просто исключительно, Грейс, она во всем полагалась на тебя. Но я не замечала происходящего!
К нам подошел Джастин.
— Слава Богу, все наконец кончилось! — сказал он, взглянув на Грейс.
Она кивнула.
— Вы вели себя хорошо! — добавил он.
Мне казалось, что между ними существует некоторая враждебность, и в какой-то момент Джастин, должно быть, поверил, что Грейс находится в излишне дружеских отношениях с Беном. Потом это чувство прошло, все это было вздором, игрой моего воображения.
— Надеюсь, что так! — сказала Грейс. — Все это очень тревожно.
— Этого нельзя было избежать, — ответил Джастин. — Но вы возвращаетесь в Мэйнорли? Знаете, это может выглядеть так, будто…
— О, все это чепуха! — воскликнула Грейс. — Никто в это не верит, это игры политиканов!
К нам подошла Морвенна.
— Ах, дорогая! — сказала она. — Я искренне надеюсь, что Бен не настолько глубоко подавлен этим…
Бен остановился перед нами и в течение нескольких секунд смотрел мне прямо в глаза. Мне казалось, что все в комнате знают о его чувствах ко мне.
— Я только что говорила, — повторила Морвенна, — что надеюсь, что ты сумеешь оправиться от этого ужасного удара.
— Да, спасибо, я уже оправляюсь, — ответил Бен.
— И ты возвращаешься в Мэйнорли? — спросил Джастин. — Полагаю, это самое лучшее — загрузить себя работой.
— Это единственный выход!
И вновь я перехватила взгляд Бена: в нем была мольба. Я страшно взолновалась и просто не знала, что думать. Я сказала:
— Мне кажется, тетя Амарилис смотрит на меня! Мне нужно подойти к ней и узнать, что нужно.
Это было бегством. Я чувствовала, что поступила весьма странно и что все, особенно Джастин, заметили это.
Я нашла тетю Амарилис. Она сказала мне:
— Дорогая, ты ведь останешься у нас, правда? Дядя Питер очень надеется на это. Все остальные вскоре разойдутся.
Подошел дядя Питер и сжал мою руку.
— Мне бы хотелось, чтобы и Бен немного задержался, — сказала тетя Амарилис. — Это просто ужасно — вернуться в то же место и заниматься предвыборной кампанией после всего случившегося! Говорят, теперь все провалилось. Нужно чудо, чтобы он сумел победить.
— В нашей семье есть люди, умеющие творить чудеса! — заявил дядя Питер.
— Я искренне надеюсь, что у Бена это получится. Я была рада, когда все закончилось. Дядя Питер проводил меня по дому.
Я спросила его:
— Что ты на самом деле думаешь обо всем этом?
— Случившееся просто ужасно! Ничего хуже этого с Беном не могло произойти. Люди склонны верить в худшее: оно всегда интересней, чем лучшее.
Бен на этот раз не выиграет.
— Это будет для него страшным разочарованием: он так старался!
— Он переживет. Самое удачное, что вердикт оказался именно таким, могло быть гораздо хуже. Следует радоваться этому.
На пороге дядя поцеловал меня. Я улеглась в постель, но заснуть не смогла…
Дядя Питер был прав: чуда не произошло, Бен проиграл на выборах.
Итак, он потерпел поражение. Я говорила себе: «По крайней мере он не виновен в смерти Лиззи. Если бы он и собирался убить, он не совершил бы убийства в такой решающий для него момент». От этой мысли мне стало легче.
* * *
Бен вернулся в Лондон. Грейс теперь жила в своем доме, но постоянно посещала кого-нибудь из нас. Она сказала, что разберет одежду Лиззи и кое-что из нее передаст в миссию. Она действительно отнесла ее туда и имела долгий разговор с Френсис. Похоже, ее очень заинтересовали дела миссии.
Время от времени я виделась с Беном. Дядя Питер сказал, что он разочарован и поговаривает о том, чтобы вообще бросить политику.
— Ему понадобится время для того, чтобы пережить все это. Народу не нравится, когда с их депутатом случаются подобные вещи. Он считает, что депутат должен быть вне всяких подозрений, что депутат должен быть совершенно безупречным, не склонным к грехам, которые совершают простые смертные!
— Бен не совершил никакого греха, — сказала я.
— Нет, однако его жена погибла при загадочных обстоятельствах. Полагают, что если даже он не убил ее, она сама лишила себя жизни. А почему она дошла до такого состояния, что приняла смертельную дозу лекарства? Должно быть, оттого, что такая уж у нее была жизнь в этом доме! Избиратели не любят, чтобы у их кандидатов семейная жизнь не соответствовала идеалу.
* * *
Дядя Питер полагал, что Бену нужно ни в коей мере не подавать вида, что он сломлен случившимся. Возможно, к следующим выборам он будет баллотироваться на севере, где люди меньше знают о происшедшем.
Тетя Амарилис на некоторое время отменила все приемы в доме. Семья была в трауре. Тем не менее, мы собирались все вместе. В таких случаях часто присутствовали Грейс, Морвенна и Джастин.
Мы часто виделись с Беном. Иногда мы разговаривали — урывками, вполголоса, поскольку всегда, кроме нас, присутствовали посторонние. Я спросила его, насколько тяжело он переживает провал на выборах, а он заявил, что предполагал, что так случится.
— В политике, да и вообще в жизни все может мгновенно измениться.
Как только Лиззи умерла, я понял, что обречен.
Ты будешь вновь бороться? Наверное, к следующим выборам?
— К тому времени кто-нибудь опять поднимет этот случай, и это снова сработает, Анжелет. Во всем виноват я сам, я игнорировал Лиззи, следовало все разъяснить ей, а теперь уже слишком поздно…
— Пройдет время, и все уляжется.
— Я постоянно думаю об этом: теперь мы могли бы все начать заново… ты и я!
— Сейчас я не могу говорить об этом, Бен!
— Пожалуй… но позже…
К нам подошла Грейс.
— Надеюсь, я не помешала? — спросила она.
— Нет, мы просто болтали, собственно ни о чем…
Я перехватила взгляд Джастина: он очень внимательно смотрел на нас. Я улыбнулась ему, и он подошел к нам. Действительно, теперь началась обычная светская болтовня.
* * *
На следующее утро, к моему удивлению, пришел Джастин. С собой он принес небольшой пакет. Я удивилась, почему он пришел ко мне так рано.
— Мне очень нужно было повидать тебя, Анжелет! — сказал он.
— Что-нибудь случилось, Джастин?
— Нет, пока нет.
— Ты хочешь сказать, что что-то может произойти?
С Морвенной?
— Нет, не с Морвенной. Она не знает, что я пришел к тебе.
— Ты говоришь очень загадочно, Джастин.
— Я не знаю, с чего начать… У меня просто предчувствие, ощущение, что ты должна знать об этом. Я не собирался говорить тебе… и вообще кому бы то ни было… Но поскольку Джервис сделал для меня такое, причем в тот период, когда мы с ним уже не были друзьями, я считаю, что просто обязан тебе. Я решил, что ради него должен позаботиться о тебе.
Как ты знаешь, у меня не ангельский характер, но тот случай действительно изменил меня. Именно поэтому…
— Слушай, Джастин, ты говоришь все более загадочно. Почему бы тебе не выразиться яснее?
— Я объясню тебе все, но для начала хочу, чтобы ты прочитала это, а потом мы поговорим…
Он вложил сверток мне в руки.
— Что это? — спросила я.
— Это дневник. Он у меня уже давно. Прочитай его, и мы вновь должны встретиться, и тогда я скажу тебе, чего боюсь. Ты не поверишь мне, пока не прочитаешь этого, а тогда, я думаю, ты многое поймешь… Анжелет, я должен просить тебя никому его не показывать. Ты обещаешь мне? Возьми его в свою комнату и подожди до вечера. Прочти это, когда будешь одна. Это очень важно!
— Я заинтригована, Джастин!
— Я понимаю, но сделай все так, как я прошу. Забери его сейчас же в свою комнату, запри, а когда вечером придешь к себе и будешь уверена, что находишься в полном одиночестве, прочитай его… А когда прочитаешь, я приду, мы встретимся, и я объясню тебе, почему веду себя столь необычно.
И он ушел.
Я смотрела на пакет, и меня подмывало вскрыть его, но, дав обещание, я была вынуждена отнести его в свою комнату и запереть в ящик комода. Действительно, Джастин вел себя очень странно…
В тот вечер я очень рано ушла к себе и, оставшись в одиночестве, тут же открыла ящик и достала пакет. Разорвав оберточную бумагу, я обнаружила дневник и мельком взглянула на даты и мелкий аккуратный почерк.
Сняв одежду, я улеглась в кровать и начала читать. Сверху была надпись: «Мине с любовью от мамы». Мина, предположила я, была владелицей дневника.
* * *
«Январь, 1. Я нашла этот дневник, уже собираясь выезжать, и вспомнила, что на прошлое Рождество мне его подарила мама. Она сказала: „Веди записи, Мина. Когда-нибудь, через многие годы, ты сможешь посмотреть, как ты жила в это время, и тебе покажется, что это происходит с тобой прямо сейчас“. Я решила писать, но так и не собралась, а теперь, когда мама умерла, я вынуждена уезжать и начинать новую жизнь. Должно быть, она будет интересной. Это моя первая запись, и, похоже, я пересказываю то, что и без того знаю, но я покидаю эти места. Мать никогда не хотела этого, но тех немногих средств, которые она оставила мне, совершенно недостаточно, чтобы прожить на них. А кроме того, что со мной здесь может произойти? Я вынуждена взяться за эту работу у Боннерсов, поскольку единственное, за что может взяться женщина, если оказывается в моем положении, — это стать гувернанткой. Буду смотреть на это как на приключение, а если такая жизнь станет невыносимой, я смогу поискать что-нибудь другое. Ну вот, начало и положено».
Следующая запись была сделана неделей позже.
«Январь, 8. Появилось нечто, достойное увековечения. Итак, я обосновалась в Кромптон-холл, возле Бодмина, в Корнуолле… Довольно странное местечко, да и сами бодминцы — странные люди, но они забавляют нас: Мервина и меня. Думаю, мне следует записать подробности нашей встречи. Поначалу я полагала совпадением то, что мы встретились по пути к Боннерсам, но совершенно естественно, что мы встретились, ведь этой железной дорогой пользуется очень мало людей. Скорее, она похожа на игрушечную, чем на настоящую железную дорогу, хотя и является предметом гордости местных жителей. Шел снег, когда я садилась в маленький вагончик. Кроме меня, там были еще трое пассажиров. Было уже поздно, так как поезд на главной линии, где мы делали пересадку, задержался в пути. „Игрушечный“ поезд, как мне сообщили, поджидал его прибытия. Двое из пассажиров были парой средних лет, а третьим — Мервин. Мне он понравился с самого первого взгляда. Он помог мне уложить багаж, и вскоре мы уже беседовали, сидя в купе.
— Погода могла бы быть и получше! Вы едете в Кромптон?
— Я собираюсь устроиться гувернанткой… в Кромптон-холл.
Он рассмеялся. У него были красивые белые зубы.
— А я собираюсь в Кромптон-холл… в качестве наставника!
Мы недоверчиво уставились друг на друга.
Путешествие проходило довольно весело. Оно оказалось затяжным, поскольку в пути не раз пришлось задержаться, но я не роптала на судьбу, мне хотелось, чтобы это продолжалось до бесконечности. Мервин рассказал мне о себе. Он тоже был одинок, и у него уже не было родителей. Все свое скромное состояние они вложили в его образование, и теперь он был вынужден сам зарабатывать себе на жизнь, будучи, впрочем, вполне эрудированным для того, чтобы стать наставником „юного деревенского джентльмена — как его мне описали“, — пояснил он.
Я рассказала ему о том, что мне пришлось долгие годы ухаживать за матерью, овдовевшей, когда я была еще ребенком. У нее был доход, дававший возможность жить сравнительно комфортабельно, но после ее смерти почти ничего не осталось. Подобно ему, я получила неплохое образование, так что могла стать гувернанткой „юной деревенской леди“.
К тому времени, как мы прибыли в Кромптон, мы стали уже добрыми друзьями, и большинство моих мрачных опасений рассеялось. Мы уселись в экипаж, предоставленный нашими любезными хозяевами, и отправились в Кромптон-холл».
Следующая запись сообщала:
«Февраль, 3. Мама была бы недовольна, узнав, как небрежно я веду свой дневник. Она вела свой дневник с большим тщанием, но когда после ее смерти я просмотрела его, то выяснилось, что весь дневник был заполнен чем-то вроде: „Сегодня дела шли не очень хорошо“ или „Все утро лил дождь“. Я решила, что такие детали не стоит увековечивать, в этой тетради я собираюсь записывать только те события, которые буду считать примечательными в своей жизни. Чувствую, что такие события не за горами, и все это благодаря Мервину. Как мне повезло, что мы оказались здесь вместе! Еще во время нашего знакомства в поезде я почувствовала это, и, как мне кажется, он почувствовал то же самое. Мы вместе посмеивались над нашими хозяевами. Боннерсы не были корнуольцами: они обосновались здесь всего лет пять назад, и местные жители считали их „иностранцами“, хотя сами они, скорее всего, не сознавали этого.
Боннерсы считали себя местными феодалами. Похоже, они даже не представляли себе, что для того, чтобы завоевать такое отношение к себе, нужно прожить в этих местах по крайней мере сотню лет. Слуги, Да и жители окрестных деревень относились к ним с пренебрежением. Боннерсы не были дворянами, и нет худших снобов, чем подобные люди. Они поддерживают отношения с доктором и стряпчим, с соседскими сквайрами и, конечно, с викарием, „их заштатным преподобием“, как Мервин называл его. „Он добрый пастырь, а мы все — его овечки, старые и молодые, бедные и нувориши“. Мы постоянно смеялись над ними, их дети были бестолковыми. Им постоянно напоминали, что теперь они леди Дженнифер и джентльмен Пол, поскольку у них есть наставник и гувернантка. „Как много семей стремится к такому! говаривал мой работодатель. — Большинство заводит одного учителя на двоих детей, но денежки на то и есть, чтобы семья получила самое что ни на есть лучшее“. Такова была политика сквайра Боннерса, и это вполне устраивало меня, поскольку благодаря ей мы с Меренном и находились здесь.
Мервину удалось убедить Боннерсов в том, что детей следует учить верховой езде, это необходимый компонент благородного воспитания. В седле он держался превосходно. До этого мне не часто доводилось ездить верхом — у меня почти не было возможностей к этому. Мервин был полон решимости обучить меня. Он брал меня, разумеется, вместе с детьми, и раз господину Полу и мисс Дженнифер это нравилось, Боннерсы полагали, что это — прекрасное занятие. Они быстро взбирались по общественной лестнице и считали, что седло — это еще одна надежная ступенька.
Причина, по которой я решила написать сегодня, состоит в том, что глупая маленькая Дженнифер сказала мне:
— Я думаю, наставник очень мило относится к вам, мисс.
Я покраснела, что заставило ее захихикать, и сделала вид, что рассердилась. Но на самом деле я была довольна: люди все замечают. Так что, пожалуй, это стоит внести в дневник.
Март, 1. Не очень-то у меня продвигается дневник, лишь изредка какое-то важное событие заставляет меня взяться за перо. В течение долгих недель жизнь здесь течет совершенно неизменно, но я никогда не была так счастлива. Каждый день я просыпаюсь с радостным чувством, наверное, это любовь? А самое приятное, что мы оба живем под одной крышей.
Иногда нас приглашали пообедать за столом вместе с Боннерсами. Причина этого в том, что у них почти не бывает гостей, а мы — образованные люди, гораздо более образованные, чем наши наниматели, так что придаем столу определенный блеск. Это смешит нас. У Мервина всегда находится, что сказать о людях. Он весьма наблюдателен, и язык у него очень острый. Я говорю ему, что он излишне жесток.
Несколько дней назад пришел викарий и привел с собой какого-то родственника. Молодой человек, похоже, просто бездельник, но неплохо выглядит… Я бы сказала, что он симпатичен. Его зовут Джастин Картрайт».
Прочитав это, я ахнула. Это было почти физически ощутимым ударом. Джастин! И тут же меня поразило еще одно: как звали человека, которого мы сбросили в пруд? Мервин Данкарри! Я задумалась, почему Джастин дал мне почитать дневник какой-то странной молодой женщины по имени Мина? Теперь это стало приобретать явно важное значение.
Я продолжила чтение.
«Он живет у викария. Я думаю, что у него какие-то неприятности. Мне он нравится, Мервину тоже.
Март, 6. Знаменательный день в моей жизни: Мервин признался мне в любви! Мы обязательно поженимся, но это нелегко сделать наставнику и гувернантке, а пока мы строим планы. Я вне себя от радости и не могу думать ни о чем другом!
Март, 30. Сегодня мы ездили верхом в Бодмин. Мы объяснили это тем, что нужно купить учебники для детей, и, оставив их под присмотром слуг, выкроили для себя свободный день.
Я никогда не была так счастлива! Я смеялась, вспоминая, что ехала сюда с дурными предчувствиями, и теперь, когда думаю о том, какое счастье принесло мне пребывание здесь, с того самого момента, как я вошла в маленький вагончик местной линии, я просто не могу поверить в то, как мне повезло.
— Нам нужно купить кольцо, — сказал Мервин. — Залог любви!
— Я тоже хочу купить тебе кольцо! — ответила я. — У нас будет по кольцу.
— А у тебя есть деньги?
— Немного.
— Как и у меня.
Мы въехали в Бодмин и оставили лошадей на постоялом дворе, где съели по сэндвичу, запив его стаканом сидра. Даже самая заурядная еда кажется амброзией, когда человек находится в таком состоянии, в каком была я. Мы заглянули в ювелирную лавку. Кольца должны быть только золотыми, но цены превышали наши возможности. Тогда у меня появилась идея: почему бы нам не купить одно кольцо на двоих? Одну неделю его будет носить Мервин, а другую — я. Мы обнялись, потом зашли в лавку и купили золотое кольцо, на которое хватило наших денег, и внутри выгравировали инициалы: „МД“ и „ВБ“…»
* * *
Мне стало дурно. Я вновь увидела все это: пруд, от которого мне всю жизнь не избавиться, кольцо, которое я нашла… Я передала его Грейс, а она бросила его в море…
«…Вильгельмина, — сказал он, поскольку всегда называл меня полным именем. Он говорил, что оно хорошо звучит: Вильгельмина — это нечто внушительное, Мина — очень заурядно. — Вильгельмина, это кольцо делает тебя моей до тех пор, пока мы оба будем жить!» Я была очень счастлива. Мы посмеялись над этим кольцом: мне оно было явно великовато, а ему — лишь на мизинец. Позже мы приобретем два кольца — одно для него, а другое — для меня, и будем носить их постоянно, зная, что они для нас значат.
Апрель, 5. Полагаю, невозможно вечно находиться на пике счастья. Я понимаю, как Мервин чувствует себя, и, возможно, я уступлю ему… со временем, но я не могу просто так забыть о своем воспитании…
Мы с матерью были очень близки друг другу, и я всегда считала ее умной, а она говорила: «Новобрачная должна достаться мужу девственницей! Со мной было так, Мина, и я знаю, что с тобой будет то же самое. Я буду глубоко несчастна, если случится не так.
Это грех, Мина». Я согласилась с ней и пообещала быть чистой и девственной до дня бракосочетания. Должно быть, мы обе понимали, что, ведя такой бедный образ жизни, я вообще вряд ли дождусь бракосочетания, так что держать обещание мне было совсем не сложно. Но теперь Мервин настаивал, он изменился, стал несдержанным, даже злобным. По ночам он пытался проникнуть в мою комнату. Она была расположена рядом с комнатой Дженнифер, и я задумывалась, что произошло бы, если бы, проснувшись ночью, она зашла ко мне за чем-нибудь, что вполне могло случиться. Я понимала, что нас обоих выставят с позором… Я была уверена, что Боннерсы придерживаются очень твердых правил, поэтому заявила:
— Нет, мы должны подождать до свадьбы!
— А до каких пор нам придется ждать, находясь в нашем положении? поинтересовался Мервин.
Я полагала, что нам все равно следует ждать, строить планы, возможно, даже рассказать Боннерсам. Они могут позволить нам работать и после того, как мы поженимся. Мервин сказал, что очень сомневается в их согласии, а кроме того, мы ведь не собираемся провести здесь всю жизнь.
— А что же мы можем сделать? — спросила я.
— Мы что-нибудь придумаем, а пока… я хочу тебя, Вильгельмина! Это просто пытка для меня — находиться с тобой под одной крышей!
Мне бы следовало радоваться тому, что он испытывает по отношению ко мне столь яркие чувства, но передо мной постоянно появлялся дух моей матери, и мое пуританское воспитание удерживало меня. Мне хотелось сдаться, но я боялась и чувствовала, что если поддамся искушению, то уже никогда больше не буду счастлива. Мервин очень рассердился. Я никогда не видела его в таком состоянии.
Апрель, 15. Наши отношения резко изменились. Иногда Мервин так крепко обнимал меня, что мне хотелось кричать от боли. Я стала побаиваться его: он выглядел возбужденным, рассерженным, словом, совсем другим человеком. Бывало, что я была готова сдаться, а потом опять вспоминала свою мать и снова боялась. Она часто рассказывала мне о брошенных женщинах и внебрачных детях: «Видишь ли, все верят во всепобеждающую вечную любовь, а потом выясняется, что их просто одурачили!»
Я не верю, что Мервин может бросить меня, мы действительно любим друг друга! Всю прошлую неделю кольцо носила я, теперь оно у него. В этот вечер он был почти жесток, я очень расстроилась. Он догнал меня, когда я поднималась по лестнице, и начал приставать ко мне… еще более настойчиво, чем обычно.
— Не говори так громко, — сказала я. — Кто-нибудь услышит!
И тогда он оттолкнул меня. Я чуть не упала, потом убежала в свою комнату. Я думаю, что если бы он тогда пришел ко мне, я все-таки сдалась бы, но он не пришел. Позже я услышала, как он выходит из своей комнаты. Я и не знала, что он может вести себя столь жестоко. Он стал совсем другим человеком!
Я не могу уснуть, поэтому и пищу свой дневник.
Апрель, 16. Это просто ужасно. Все, о чем я мечтала, лопнуло, словно мыльный пузырь, который детишки пускают через соломинку! Я не слышала, как он вернулся вчера ночью, хотя очень долго сидела у окна. Думаю, что я задремала. С утра Мервин был очень подавлен, и у него под глазами были тени.
— Прости меня, Вильгельмина! — сказал он.
— Я понимаю. Давай поженимся, и неважно, какие это повлечет за собой последствия!
— Давай так и сделаем, — ответил он. — О Господи, Вильгельмина, если бы мы могли бросить все это и начать свою жизнь! Мы сумеем устроиться, что-нибудь придумаем.
Я вновь была счастлива: он все понял, и все у нас будет прекрасно.
Апрель, 16. Вечером двое детишек, игравших в лесу, нашли тело девочки лет десяти — одной из деревенских. Она была изнасилована и задушена! Конечно, я была потрясена этим. Тогда я и не подумала, что это может быть как-то связано с нами, пока в дом не пришли люди, которые начали задавать вопросы.
Мервин пришел в мою комнату и сказал:
— Я хочу уйти отсюда, я не могу здесь оставаться! Я была поражена.
— Почему же? — спросила я.
— Это необходимо! — у него был дикий взгляд, он производил впечатление безумца.
В дверях появилась служанка:
— Они хотят, чтобы вы прошли в гостиную, мистер Данкарри!
Апрель, 16, вечер. Я не в состоянии поверить в это: Мервина забрали! Кто-то заметил, как он выходил из леса в ту ночь, и в его комнате нашли окровавленную куртку… Они забрали его с собой…
Апрель, 20. Несколько дней я не могла писать, глаза застилала черная пелена. Его задержали по подозрению. Миссис Боннере ходила и молола какие-то глупости. Надо же, они держали его в своем доме! Он мог перерезать всех в постелях, а когда она думала о своей дочурке, ее переполняли одновременно ужас и облегчение — ведь теперь он был под замком!
Я бала раздражена. Я пыталась не верить во все это, но верила. Я знала, что это правда. В голову приходили какие-то безумные несбыточные мечты. Жизнь всего лишь на краткий миг повернулась ко мне хорошей стороной. Могло ли мне когда-нибудь по-настоящему повезти? Я была озлоблена, рассержена на жизнь: я потеряла любимого человека. Предположим, я поддалась бы на его уговоры, и он никогда не напал бы на это дитя, его никогда не охватила бы эта похоть, заставляющая забыть обо всем, кроме жажды удовлетворения. Но, может быть, все сложилось бы и иначе… Как мог Мервин сделать это? Что мы вообще знаем о людях, об обыкновенных людях, которые могут неожиданно превратиться в монстров?
Апрель, 30. Я любила Мервина и, как выяснилось, продолжаю любить. Я позабочусь о нем в будущем, если ему удастся выбраться. Но как он сможет выбраться? Его признают виновным, приговорят к повешению, и я навсегда потеряю своего любимого! Я уверена в том, что могу помочь ему, спасти его! Я должна поговорить с ним, заставить его объяснить мне все! Больше всего я хочу вернуть его к нормальной жизни, сделать все, что мы собирались до того, как это произошло. Как мог такой человек, как Мервин, веселый, очаровательный, совершить подобное? Как он мог так неожиданно измениться? Должно быть, это было помешательством, неожиданным приступом, чем-то вроде болезни. А я отказала ему, и из-за этого… Ах, я могла бы вылечить его, я знаю, я могла бы!
Май, 1. Газеты полны сообщений, все пишут о нем с ненавистью. «Я не могу здесь оставаться! Я заявила миссис Боннере, что слишком потрясена случившимся: я полагала его своим другом. Как ни странно, она поняла меня. Я сказала, что вынуждена уволиться. Для нее это было ужасным ударом: она больше никогда не будет держать в доме наставника, лучше нанять гувернантку для обоих детей. Если бы я согласилась принять это предложение… Я сказала, что мне необходимо уехать! Не знаю, что будет дальше.
Май, 13. Мервин предстанет перед судом по обвинению в убийстве. Приговор известен заранее, все убеждены в его вине. Газеты раскопали его прошлое и выяснили, что когда-то он уже находился под следствием, касавшимся смерти какой-то девочки при схожих обстоятельствах. Не было найдено убедительных доказательств, и он был отпущен на свободу. Если бы тогда этого не произошло — вопрошала газета — может статься, что маленькая Кэрри Карсон была бы жива и сегодня? Он умрет, а я этого не вынесу! Мне собираются предоставить свидание с ним.
Май, 20. Я была в Бодминской тюрьме. Говорить с ним было нелегко: за нами постоянно наблюдали какие-то люди. Мервин говорил вполголоса:
— Помоги мне, нужно бежать до суда… После этого мы никогда не расстанемся… мы убежим из этой страны. Принеси мне что-нибудь… нож, принеси мне нож, и я сумею освободиться. Мы убежим, подумай об этом. Я люблю тебя, Вильгельмина, и всегда буду любить! — Я всегда буду любить тебя, Мервин!
Май, 29. Завтра я уезжаю, у меня есть план. Думаю, будет неплохо обосноваться невдалеке от тюрьмы: я смогу видеться с ним и говорить. Я очень взволнована, строю самые различные планы. Хорошо, что я веду этот дневник: всегда можно вспомнить, как я чувствовала себя в самом начале, в те чудесные, волшебные дни. Мне хотелось бы вновь и вновь переживать их! Я понимаю, что люблю Мервина, независимо от того, что он совершил. Наверное, это и есть настоящая любовь? Я не могу потерять его! Я сделаю все, чтобы помочь ему бежать из тюрьмы, и тогда он поймет, как сильно я люблю его! Это будет лучшим из всех возможных доказательств! Я сумею исцелить его! Я знаю, что могу сделать это! Я знаю, что он не злой… в глубине души. В прошлом в людей вселялся дьявол, это и произошло с Меренном. Я буду заботиться о нем, сделаю из него такого человека, каким он хотел стать, и мы будем жить счастливо где-нибудь… возможно, не в Англии… и со временем сумеем забыть об этом».
* * *
На этом дневник кончался…
Я много думала в эту ночь и почти не спала. Я не могла дождаться следующего утра и появления Джастина.
Он пришел точно, как и обещал.
— Зачем ты дал прочитать мне это? — спросила я.
— Потому что я решил, что и ты можешь оказаться в опасности!
Этот дневник?..
— Я должен объяснить.
Я проходил мимо дома, когда она уезжала, и зашел попрощаться с ней. Она сказала, что после всего случившегося считает необходимым уехать. Она производила впечатление больной и разбитой, и я предположил, что между ней и этим мужчиной что-то было. Она укладывала свои вещи в коляску, и я решил помочь ей. Когда она уехала, я нашел этот дневник: очевидно, он выпал из какой-то сумки. Я поднял его и, поняв, что там написано, решил сохранить его. Ты уже догадалась, кому он принадлежит?
— Грейс! Я вспомнила, как ты обратился к нам в парке, назвав ее Вильгельминой Бернс!
Несколько секунд Джастин пристально глядел на меня.
— Мне стоит многого — решиться рассказать все тебе! Боюсь, в этой истории я выгляжу не в лучшем свете. Мне не хотелось бы, чтобы Морвенна знала об этом. Я искренне верю тебе. Ты никому не рассказала о том, что я жульничал в карты.
— А к чему хорошему это привело бы? Это только расстроило бы Морвенну.
— Спасибо, Анжелет! Я сделаю чистосердечное признание: я жил на это.
— Ты имеешь в виду шулерство?
— Я выигрывал в восьмидесяти процентах случаев! Нужно немножко и проигрывать, чтобы не потерять доверие…
— Понимаю, ты — настоящий профессионал!
— Я был бедным родственником кромптонского викария, заходил в окрестные дома поиграть в карты, но рано или поздно всему приходит конец, поэтому я переехал в Лондон. В парке я встретил Вильгельмину и сразу же узнал ее. Конечно, она жила под вымышленным именем мисс Грейс Гилмор. Наверное, ее имя упоминалось в газетах, когда сообщались подробности о доме, где работал Мервин Данкарри.
Так вот, я встретил ее в парке и сообщил, что у меня лежит ее дневник.
Она была потрясена.
По правде говоря, я шантажировал ее. Она была очень напугана, а я устал от той жизни, которую вел до тех пор: единственная оплошность — и тебе конец, тебя вышибают из всех лондонских клубов. Такого пока не было, но возможность этого всегда существовала, и мне хотелось чего-то более надежного. Богатая наследница Морвенна показалась мне идеальным решением. Грейс рассказала мне о родителях Морвенны и о том, как неудачно для нее складывается выход в свет. Морвенна мне понравилась с самого начала, это правда. Было совершенно ясно, что она наивна и доверчива.
— Как ты мог сделать это?
— Я и не оправдываюсь. Но уверяю тебя, Анжелет, я изменился. Я хочу быть тем, кем меня считает Морвенна. А потом еще этот мальчик…
— Так значит, это было подстроено? Джастин кивнул.
— А твои ухаживания? Тайное бегство? Ты решил, что бегство будет лучшим выходом? Ведь могло выясниться твое прошлое?
— Я знаю, что подлец, но клянусь тебе — я люблю Морвенну и малыша. Я стал совсем другим: люблю свою работу, люблю родителей Морвенны, хочу быть хорошим мужем и отцом. Морвенна считает меня именно таким, так что, возможно, я уже близок к цели.
— Я думаю, ты уже достиг ее, Джастин, только тебе нужно забыть про карты. Боюсь, ничего хорошего не получится, если кто-нибудь об этом узнает. А что же Грейс? Вильгельмина?
— Она сильная женщина.
— Но зачем ты показал мне ее дневник? — спросила я. — Почему не вернул дневник ей? Я все прочитала: вся ее вина в том, что она любила этого человека.
— Зачем она сменила имя?
— Потому что хотела избавиться от прошлого.
— Она ввела всех нас в заблуждение.
Зачем она отправилась в Крым?
— Она была сестрой милосердия, я восхищаюсь этими женщинами!
— Она отправилась туда, чтобы выйти замуж за богатого Джонни, и вернулась назад с неплохим состоянием!
— Это был законный брак, дядя Питер все проверил. Нет причин, по которым она не должна забывать о прошлом… впрочем, как и ты.
— Ты помнишь, что в пруду нашли труп человека? Того самого? Как он попал туда? Каким образом погиб? Это было совсем рядом с тем местом, где она тогда была!
Я молчала, и Джастин продолжал:
— Достаточно о нем, предположим, это не относится к делу.
Грейс — умная женщина, даже, скажем, хитроумная. Теперь у нее есть деньги, но не так много, как ей хотелось бы, и она присматривает себе богатого мужа, желает жить светской жизнью. Я вижу ее насквозь!.. Она меня заинтересовала с самого начала, как только я ее увидел. И знаешь, какая у нее теперь цель?
— Какая? — вяло спросила я.
— Бен Лэнсдон! — он насмешливо взглянул на меня. — Я очень наблюдателен, это необходимо, когда играешь в карты: ты внимательно следишь за реакцией людей и в соответствии с этим ведешь игру! И еще я могу сообщить тебе, что знаю нечто и про Бена Лэнсдона!
— Что?
— Его интересует совсем другая женщина! — Кто?
— Я думаю, ты и сама это знаешь!
Разве он не говорил тебе об этом? Он очарован тобой… а его жена отравилась…
— На что ты намекаешь?
— Я не думаю, что Лиззи приняла эту дозу сама. Просто ей кто-то налил, сама бы она не догадалась!
— Я не хочу больше слышать об этом, Джастин! Это просто выдумки! Ты ведь ничего не знаешь!
— Я думаю, Лиззи была убита!
— Нет, нет… это был несчастный случай. Вердикт…
— Вердикты бывают ошибочными!
— Джастин, к чему ты клонишь?
— К тому, что только двое могли ее убить! Один из них — ее муж, который любит другую женщину и знает, что его жена — препятствие для его любви; и еще — женщина, которая желает выйти замуж за мужа покойной!
— Я считаю, что это все — чепуха!
— А может быть и нет? Не думаю, что Бен Лэнсдон способен на убийство: он слишком умен для этого, и он не испытывал к Лиззи ненависти. Он не способен ненавидеть до такой степени, он из тех мужчин, чье поведение не всегда можно принимать за образец, как и мое, но такие люди бывают более благородны, чем множество джентльменов, считающихся воплощением достоинств. Лиззи в качестве жены была ему помехой, но он питал к ней добрые чувства, это мне совершенно ясно. Но Вильгельмина, она же Грейс?
Тут совсем другое дело! Она сумела втереться в доверие к семье, верно? И я могу сказать тебе: она очень хочет стать миссис Бенедикт Лэнсдон!
Ты говоришь ужасные вещи! Грейс — убийца? Я никогда не поверю в это!
— Конечно, я могу и ошибаться, но мне хотелось бы предупредить тебя. Видишь ли, следующей мишенью являешься ты! Можешь быть уверена, что Вильгельмина знает о чувствах Бена к тебе! Пока тебя не было здесь, она чудесно относилась к Лиззи, а Бен с удовольствием принимал ее помощь в избирательной кампании: она умна. Если бы не такая серьезная соперница, как ты, у нее были бы все шансы на успех!
Это вздор, Джастин.
Возможно, но и вероятность этого не исключена. Именно поэтому я и хотел, чтобы ты прочитала этот дневник, чтобы ты поняла, с какой женщиной имеешь дело. Она сильна, она хитра, и уж в очень удобный момент умерла Лиззи!
— Но зачем бы ей было убивать ее именно тогда? Это подорвало шансы Бена на выборах.
— Люди, подобные Вильгельмине, преследуют стратегические цели. Подвернулся момент, и она воспользовалась им.
Действительно, это всего лишь предположение, но я рассказал тебе, потому что решил, что тебе следует знать об этом.
Полагаю, мне следовало бы поблагодарить тебя, Джастин, но я не верю в это. Я просто не верю! Он поклонился и пожал плечами.
— Я сделал все, что мог!