Пока Шарлотта была занята с одним ребенком и ожидала другого, король, к своему неудовольствию, все больше втягивался в государственные дела.

Георг наивно верил в то, что все его неприятности закончатся, как только лорд Бьют удовлетворит свои амбиции, заняв самый высокий пост в правительстве. Он привык смотреть на Бьюта как на бога – всеведающего и всемогущего, но оказалось, что это далеко не так.

Питт ушел в отставку, но Питт был нужен Англии. И все в стране, по-видимому, настроены против Бьюта.

Король как-то бросил фразу: «Кто против Бьюта, тот против меня». И до последнего времени это было его кредо. Но теперь получалось, что критика в адрес Бьюта в известном роде обращалась и на самого короля.

Это тревожило Георга; ему мерещились всякие неприятности, он постоянно тревожился, что неудовольствия вызваны именно его личностью.

Король выискивал признаки неуважения к себе у всех, кто приближался к нему, а порой ему казалось, что он слышит насмешки у себя за спиной.

Когда он проводил время с Шарлоттой и их малышом в Ричмонде, когда видел, что ее беременность вторым ребенком с каждым днем становится заметнее, он забывал все свои печали и наслаждался спокойной загородной жизнью.

Здесь к Георгу приходило умиротворение, но стоило ему приехать в Сент-Джеймс, что приходилось делать довольно часто, как снова возвращались прежние страхи и ощущение того, будто его преследуют.

Удручало Георга и то, что он не мог поделиться своими сомнениями с кем-нибудь. Прежде он бы посоветовался с лордом Бьютом. Но теперь Бьют ушел с головой в свои проблемы, и то, что он оказался не в состоянии справиться с ними, помогло Георгу понять: его идол стоит на глиняных ногах.

Лорду Бьюту действительно приходилось нелегко. Он вкусил большой кусок удачи, который вызвал у него острое несварение. Ему часто стала приходить в голову мысль, что, наверное, гораздо увлекательнее стремиться к цели, чем достичь ее. Он начал опасаться, что, возможно, оказался не столь уж опытным политиком, чтобы овладеть искусством управления государством.

Лорд Бьют строил грандиозные планы, стараясь обеспечить стране желанный мир. Правда, в самом начале он поддерживал проводимую Питтом политику войны, но страна устала от войн. Втайне он вел секретные переговоры с Версальским двором через посла Сардинии, но действовать в одиночку и тайно было чрезвычайно опасно. Вот Карлу Второму это удавалось. Он вел искусную игру, не считаясь ни с чем, ради блага своей страны, но Джону Стюарту, графу Бьюту далеко до Карла Стюарта. Во-первых, у лорда Бьюта не было такой как у Карла власти и присущей Карлу небрежной гениальности. Бьют слишком нервничал и часто бывал нетерпелив. Он был не в ладах с Джорджом Гренвилом, на поддержку которого ранее рассчитывал; и его начал волновать вопрос, кому можно довериться настолько, чтобы сделать этого человека своим соратником.

Внезапно ему в голову пришла мысль о Генри Фоксе, и это показалось ему блестящей идеей. Придется переманить Фокса из оппозиции на свою сторону, но Бьют понимал, что Фокс достаточно честолюбив, чтобы сходу принять его предложение.

Лорд Бьют испросил аудиенции у короля и сообщил ему, что не может доверять Гренвилу в таком важном деле, как поддержка нового мирного договора и что на пост лидера Палаты общин ему нужен сильный человек, причем он должен быть достаточно умен, чтобы добиться желаемого результата.

– Наверняка у вас уже есть кто-то на примете, – сказал Георг.

– Фокс, – ответил Бьют.

Король слегка покраснел. Фокс! Зять Сары! Георг возненавидел Фокса с тех пор, как отказался от Сары, ибо был уверен, этот человек презирает его за то, что он позволил своей матери уговорить себя.

– Он единственный человек, который достаточно хитер, чтобы осуществить это.

– Фокс никогда не пойдет на такое. Для него это означало бы оставить свою партию и проявить нелояльность по отношению к Питту.

– Фокса заботит только лояльность по отношению к самому себе.

– Но вы действительно полагаете…

– Я убежден, что для нас это единственный выход.

Выход для нас! – подумал король. Значит Бьют свои неудачи приписывает и ему. Георга поразило то, что впервые в жизни он критически взглянул на своего «дорогого друга».

– Мы не можем позволить себе быть разборчивыми в средствах, – сказал Бьют.

Король отпрянул. Он был потрясен. Все было не так, как в прошлом и все оборачивалось против него. Он едва не разрыдался.

– Я полагаю, что Ваше Величество даст свое согласие на то, чтобы я обратился к Фоксу.

Король кивнул и сразу же повернулся к нему спиной.

Фокс вернулся в Холланд-хаус после беседы с Бьютом в цинично-довольном настроении. Он пообещал, что рассмотрит предложения досточтимого лорда, которые пока не вызывают у него особого энтузиазма. Лорд Бьют выглядел почти трогательным в своем стремлении включить мистера Фокса в круг пользующихся его доверием лиц. Значит, милорд Бьют, в конце концов, взялся за ум.

А что же Его Величество? – спросил Фокс. Что он думает по поводу того, чтобы иметь его – Фокса в качестве лидера Палаты общин?

Его Величество также жаждет этого, как и сам лорд Бьют, последовал ответ.

Да, подумал Фокс, они должно быть сильно встревожены. Георг не смел смотреть ему в глаза после того, как публично отверг Сару. Возможно теперь, когда Сара вышла замуж за Банбери, он решил, что это маленькое недоразумение улажено. Банбери вместо короля! «Мистер» Банбери, который когда-нибудь станет сэром Чарлзом. Некудышняя он партия в сравнении с королем. Но Сара выбрала его и, кажется, счастлива… Но Фокс сомневался, что этот брак сохранится долгое время, и относился к нему скептически.

Однако самым важным в данный момент была не Сара, а будущее самого Генри Фокса.

Он застал свою жену в гостиной и сообщил ей, что только что вернулся из Сент-Джеймса. Леди Каролина удивленно подняла брови.

– Бьют просит меня возглавить Палату общин.

– Не может быть!

– Да, моя дорогая, да! Они просто жаждут заполучить меня. Даже Его Величество не возражает.

– У них трудности, – сказала леди Каролина. – Но пусть они одни расхлебывают кашу, которую сами заварили.

– Хм…

– Не поверю, что ты серьезно задумался над этим предложением.

– На какое-то время… возможно, это не так уж и плохо, – проговорил Фокс, медленно покачивая головой.

– Но ты же обещал, что не станешь заниматься политикой!

– Я не забыл об этом.

– Да, но сейчас ты раздумываешь, принять ли тебе это предложение?

– На время, – заверил ее он. – Я обещаю тебе, что сделаю на этом состояние и уйду в отставку с высоким, звучным титулом в зените славы.

Каролина посмеивалась над ним; она слишком хорошо знала своего мужа. Фокс был циником и любил деньги даже больше, чем власть. Единственное его уязвимое место – леди Каролина. Они любили друг друга еще со времени своего романтического тайного побега.

Поэтому Каролина поняла, что наступает решающая игра, и когда все закончится, они заживут так, как ей всегда хотелось… подальше от государственных забот… наслаждаясь жизнью и друг другом.

Король принял мистера Фокса в своем кабинете во дворце Сент-Джеймс. Как и ожидал Фокс, здесь присутствовал Бьют.

У Фокса было несколько сардоническое выражение лица. Его трудно назвать красивым с его грузной фигурой и темным цветом кожи, но когда он говорил, хотя и не так блестяще владея ораторским искусством, как мистер Питт, но с такими внезапными вспышками непринужденного остроумия, что вполне мог восторжествовать над Питтом.

Георг посмотрел на него, стараясь сдерживать неприязнь.

Никогда бы не доверился этому человеку, подумал он, но независимо от того, нравится он мне или нет, придется иметь с ним дело.

Бьют объяснил ему, что они многое теряют из-за того, что во главе Палаты общин нет сильного лидера, который обеспечил бы успешное подписание мирного договора с Парижем…

– Итак, мистер Фокс, – обратился к нему Георг, – лорд Бьют сообщил мне, что вы готовы взять на себя руководство Палатой общин.

– Без особого желания, сир, но коль скоро на то воля Вашего Величества…

Фокс язвительно улыбнулся, словно, подумал Георг, этот хитрый лис – и имя у него очень подходящее – понимал, как неловко было королю оказаться в подобном положении, и напоминал ему об этом.

– Лорд Бьют считает, что ваши услуги могли бы быть неоценимыми.

– Если Ваше Величество согласны с ним, то я охотно окажу их вам.

– Его Величество и я полагаем, что этот крайне важный вопрос необходимо провести через Палату общин и Палату лордов. В настоящий момент там существует сильная оппозиция. Но нам необходимо получить большинство голосов в поддержку мирного договора.

– Это не столь уж невозможная задача.

– Но у нас могущественные противники.

– Мы можем обеспечить их поддержку почитаемым во все времена способом, – Фокс улыбнулся своей хитрой улыбкой.

– А именно?

– Подкупом, Ваше Величество. Подкупом. Подкупом! Но это абсолютно противоречит моим принципам, ужаснулся Георг, и я не могу согласиться на это.

– Но тогда все наши планы расстроятся, и я окажусь бесполезным для вас. Но если вы, Ваше Величество, и вы, милорд, просите меня довести этот план до успешного завершения, я говорю вам, что могу это сделать. И предлагаю вам несколько грубоватое средство. Подкуп!

Король отвернулся. Бьют с беспокойством наблюдал за ним. Фокс пожал плечами.

– Насколько я понимаю, Ваше Величество и вы, милорд, неодобрительно относитесь к подкупу? Тогда я врядли смогу быть вам полезен. Вам, вероятно, известно, что, переходя на вашу сторону, я окажусь в оппозиции к своим старым друзьям.

– Непопулярность – это та цена, которую всем нам приходится платить за парламентскую службу, – горько заметил Бьют.

– Не всем, милорд. Вспомните мистера Питта. Как только он проезжает по городу, за его каретой следует толпа почитателей. Они готовы падать на колени и целовать край его одежды.

Георг нахмурился. Он не терпел богохульство.

– Лично я, – продолжал Фокс, – готов на непопулярность, если сумею оказать Его Величеству существенную услугу.

Бьют поспешил ответить:

– Его Величество и я горячо желаем, чтобы этот мирный договор был поддержан в парламенте, не важно какой ценой.

Лорд Бьют затаив дыхание ждал, что скажет король, но Георг промолчал, он был подавлен и разочарован. У него разболелась голова, и ему захотелось избавиться от Фокса. Георг не сомневался, что этот отвратительный человек насмехается над ним, презирает его за то, что он потерял Сару. Наверняка Фокс станет сплетничать о нем с этой своей женой – сестрой Сары, которая немного была похожа на Сару.

Бьют с волнением наблюдал за ним, думая, что сегодня король в весьма странном настроении. Никто с уверенностью не мог бы сказать, что у него на уме.

Но Фокс уже собирался уходить, чтобы приступить к своим новым обязанностям главы Палаты общин. Он совершенно определенно знал, каким образом и кого именно подкупить, чтобы добиться одобрения парламентом этих непопулярных мер.

Мистер Фокс оказался верен своему слову. Он с рвением принялся выполнять свои новые обязанности; силы в парламенте были распределены таким образом, что это давало возможность сформировать правительство, которое надежно поддерживало бы Фокса и подчинялось его командам при голосовании также, как это делают дрессированные собачки при звуке хлыста.

Герцоги Девоншир, Ньюкасл и Графтон были смещены со своих постов, освободив место для более благожелательно настроенных людей; к декабрю Фокс уже был готов перейти в наступление. Вокруг здания парламента толпились люди, зная, какие вопросы поставлены на карту. Питт все еще считался героем, а Бьют – жестокосердым злодеем.

В Палате лордов Бьюту пришлось отстаивать политику Фокса; а в Палате общин Фокс лицом к лицу с Питтом, который явился туда весь перебинтованный, укутанный во фланелевый плед, ужасно страдая от своего старого недуга – подагры.

В течение трех часов Питт выступал перед правительством; он указал на то, что их враги еще не повержены, и если сейчас заключить мир, то они снова поднимутся на ноги. Мирный договор в настоящий момент очень опасен для Англии. Его красноречие, как всегда, увлекло слушателей, но болезнь давала о себе знать, и прежде чем он произнес заключительное слово, ему пришлось удалиться с трибуны.

Затем поднялся Фокс, и, противопоставив горячности Питта трезвую аргументацию, его повышенной эмоциональности – логику, выступил в защиту мирной политики правительства. Он заявил, что Франция и Испания соглашаются на большие уступки, а Англия между тем страдает от жестоких налогов.

Слушая его, Питт, казалось, понимал, что потерпел поражение; в любом случае он испытывал сильные физические и душевные страдания. В то время как Фокс произносил свою речь, Питт поднялся и, ковыляя, покинул здание парламента, оставив таким образом своих сторонников без лидера.

Предложение в поддержку политики правительства было принято триста девятнадцатью голосами за, шестьюдесятью пятью против.

Это стало триумфом правительства, политики Фокса и политики мира.

Вряд ли можно было ожидать, что сторонники Питта спокойно воспримут сложившееся положение вещей. Всем было известно, каким образом правительство получило большинство голосов. Подкуп! – шептались на улицах; толпа простолюдинов прошагала по улицам, неся сапог и нижнюю юбку, которые со всеми подобающими церемониями были повешены на виселице.

В народе росло возмущение против Бьюта. Главным врагом все считали этого шотландца, который осмелился попытаться править Англией, любовника вдовствующей принцессы, который вместе с ней руководил королем.

Даже самому королю не стеснялись перемывать косточки, и его популярность тревожно пошла на убыль.

Когда он отправился навестить свою матушку, толпы людей бежали за его каретой и кричали вслед: «Что, Георг, поехал к своей мамочке, чтобы сменить пеленки?» и «Когда же, наконец, тебя отнимут от груди?»

Георгу это пришлось не по вкусу. Его самолюбие было глубоко уязвлено, и когда король вернулся в свои апартаменты, то не смог сдержать рыданий. У него началась сильная головная боль, и ему казалось, что все настроены против него.

Однако стоило ему вырваться в Ричмонд и окунуться в спокойную атмосферу жизни вместе с Шарлоттой, как он почувствовал себя лучше. Но нельзя же королю вести тихую жизнь сельского джентльмена.

А вот Бьюту было плохо; он утратил свою самодовольную манеру держаться. Его сердце сжималось от страха всякий раз, когда он выходил на улицу. От разъяренной черни можно было ожидать чего угодно.

Добиться такой власти, которой он обладал сейчас – это было его целью; но теперь, когда цель достигнута, она оказалась совсем не похожа на его мечты.

И вот в наступление перешел Джон Уилкис.

Джон Уилкис был сыном производителя крепких алкогольных напитков из Кларкенуэлла. Уилкис начал выпускать газету совместно со своим другом Чарлзом Черчиллем, в которой решил вести борьбу со всеми аномалиями своего времени. Он был членом парламента и являлся ревностным сторонником Питта. Как человек, который всегда стремится в гущу борьбы, он не мог себе позволить пройти мимо разногласий между Питтом и правительством, возглавляемым Фоксом.

Внешне Уилкис был крайне безобразен: неправильные черты лица, косоглазие, придававшие его лицу дьявольское выражение. В противовес этому он обладал острым умом и изысканными манерами. Эти свои качества он и призвал на помощь, чтобы свалить тех, кого называл «недостойными мира сего». Первым в этом ряду стоял, конечно, Бьют.

В молодости родители отправили Уилкиса в «большое турне»; по возвращении они пожелали, чтобы он женился на Мэри Мид – дочери очень богатого лондонского бакалейщика. Он обязался выполнить их пожелание. Брак оказался неудачным. Бедняжка Мэри не смогла идти в ногу со своим мужем, с его умом и блестящими манерами. Уилкис отлично выпутался из этой истории, получив не только большую часть наследства своей жены, но и опеку над своей дочерью Мэри, единственным человеком, которого он любил.

Его огромная энергия искала выход, и он вступил в такие, имевшие дурную репутацию, общества, как «Клуб адского огня» и «Клуб сэра Франсиса Дэшвуда», последний был известен как Орден св. Франциска. Членов этих клубов отличало распутство и непристойное поведение, причем для этого выискивались самые остроумнейшие способы. Члены Ордена св. Франциска встречались в разрушенном цистерцианском аббатстве в Медменеме и там вовсю забавлялись тем, что пытались перещеголять друг друга в издевательских насмешках над церковью. Говорили даже, что однажды они совершили таинство причастия над обезьяной.

Членство в обществе помогло Уилкису приобрести много влиятельных друзей, среди которых были и сторонники Питта сэр Франсис Дэшвуд и лорд Сэндвич. При их посредничестве Уилкис стал главным шерифом в Бакингемшире; а после безуспешной попытки войти в парламент от Берик-он-Твид, он был избран от Эйлсбери.

В парламенте он не имел особого успеха, поскольку не обладал необходимым красноречием. Но собеседником он считался весьма занимательным. Уилкис подшучивал над своим уродством; он любил повторять, что никогда, подобно Нарциссу, не склонялся над ручьем, чтобы любоваться своим лицом и его никто не застанет тайком смотрящимся в зеркало. Эту привычку он подметил у тех, к кому природа была благосклоннее и наделила хорошими чертами лица. Свое уродство он превратил в своеобразный культ. У Уилкиса было крайне развито мужское начало, и его сексуальные запросы не знали предела. За короткое время, волочась за женщинами, он размотал и свое состояние, и состояние своей жены, и теперь искал способы заработать деньги.

У него обнаружился талант в такой увлекательной профессии как журналистика. Выражать свои взгляды в печати, слышать, как цитируют твои слова, быть силой в стране – как раз к этому и стремился Уилкис.

Если в стране и был человек, которого Уилкис с превеликим удовольствием сбросил бы с пьедестала, то им являлся ни кто иной, как лорд Бьют. Бьют обладал всем тем, чего не было у Уилкиса: красотой, величественным видом; к тому же он был любовником, которому вдовствующая принцесса Уэльская сохраняла верность многие годы. Уилкис ему завидовал. Ведь он умнее Бьюта, но Бьют богат, а он – беден.

Бьют стал главой правительства, а он – блистательный Уилкис, потерпел неудачу в парламенте.

И вот теперь Бьют навязывает свои желания стране и делает это посредством подкупов. Это – отличная тема для журналиста.

Одно из изданий, «Монитор», раскритиковало действия правительства, но эта маленькая газетенка едва ли заслуживала того, чтобы с ней особо считались. В отместку ей лорд Бьют основал две газеты: «Бритон» и «Аудитор», причем редактором последней был назначен известный романист Тобиас Смоллет. Под его блестящим руководством «Бритон» привлек к себе некоторое внимание читателей и публикуя факты в поддержку политики правительства, и это способствовало тому, что непопулярность Бьюта несколько уменьшилась.

Для Уилкиса это оказалось просто невыносимым. Он отправился к своему закадычному другу Чарлзу Черчиллю, человеку, который также как Уилкис разошелся с женой и вел такую же беспутную жизнь как и сам Уилкис. К тому же Черчилль имел некоторые способности в стихосложении.

– Мы должны основать газету, которая конкурировала бы с «Бритоном», – предложил Уилкис. – В ней можно было бы постоянно информировать читателей о том, чем занимается Бьют.

– А что мы можем рассказать им такого, чего они еще не знают?

Это рассмешило Уилкиса.

– Не беспокойся, у Бьюта уж точно рыльце в пушку. Одни подкупы чего стоят! А если рассказать о том, какой он галантный джентльмен. Клянусь, многих весьма заинтересует, какие трюки он проделывает в постели принцессы.

– Уилкис, ты сущий дьявол! – воскликнул Черчилль.

– К твоей чести будет сказано, что считаю тебя тем же, мой друг. А теперь к делу!

Прошло совсем немного времени, и они уже были готовы к выпуску газеты.

– Как мы ее назовем? – спросил Черчилль.

Уилкис задумался, затем на его лице появилась похотливая улыбка.

– Почему бы не назвать ее «Норт Бритон». В конечном счете, ее задача состоит в том, чтобы погубить джентльмена, который заявился к нам из-за границы, с севера. Да, это то, что нужно. Пусть будет «Норт Бритон».

Таким образом, «Норт Бритон» начала свое существование.

С первого номера они имели успех. Толпе всегда нравилось, когда сильных мира сего выставляли на посмешище, а если это делалось остроумно и с юмором, то удача обеспечена.

Новая газета расходилась тысячами экземпляров. Фокс в ней был представлен как прихвостень Бьюта. В статьях подробно рассказывалось, как правительству удалось осуществить свой план. Уилкис не скрывал ничего. У него была доскональная информация. Он знал, каким образом было обеспечено надежное проведение мирного договора через Палату общин и Палату лордов. С помощью подкупов! Взяточничество и коррупция – именно на это Уилкис и Черчилль собирались раскрыть глаза публике. Они оба выступали за Свободу: свободу политических выступлений, свободу слова. Они отстаивали эти права, не считаясь с чинами и титулами.

Они не собирались щадить кого бы то ни было, если тот нарушал законы порядочности, признаваемые Уилкисом и Черчиллем. А взяточничество как раз и было преступлением, которое заставляло их во всеуслышание кричать «Позор!»

Но главной их мишенью все-таки был Бьют. Раскрасавчик Бьют! Имевший жену и кучу детей. И у него еще хватало сил и энергии обслуживать вдовствующую принцессу! Неужели людям непонятно, что ими правит будуарный гений!

Для обличения королевской семьи Уилкис прибегал и к историческим аналогиям. Георг Третий сравнивался с Эдуардом Третьим, вдовствующая принцесса – с королевой Изабеллой. А поскольку в этой драме Бьюту тоже отводилась своя роль, то его, конечно, сравнили с Роджером Мортимером.

Уилкис и Черчилль вместе состряпали пародию на «Падение Мортимера» Маунфорта, которую они опубликовали с посвящением: «Блестящему исполнителю роли постельничего, лорду Бьюту!»

Газету «Норт Бритон» раскупали в мгновение ока, и Уилкис понял, что это самый занимательный, самый захватывающий и самый быстрый способ улучшить свое финансовое положение. Он сделал поистине гениальный ход, задумав издавать газету. Нужно помнить только о том, что для них не должно быть ни авторитетов, ни запретных тем; никто не может быть защищен от язвительного пера. Весь фокус заключался в том, что народу нравились непристойности, и чем более шокирующими они были, чем выше оказывалось положение людей, о которых шла речь, тем сильнее это привлекало публику.

– Они будут иметь то, что хотят, – потирал руки Уилкис и продолжал подбрасывать им новые сплетни.

Генри Фоксу, связавшемуся с лордом Бьютом, естественно, доставалось немало той ненависти, которая в изобилии изливалась на этого вельможу. Как человек весьма проницательный он понял, что у него больше нет оснований для того, чтобы и дальше оставаться у власти.

Каролина тоже уговаривала его не тянуть с отставкой. Он обещал ей, – разве не так? – что сделает это сразу же, как только сможет. Тогда он ответил, что это подвернувшееся предложение слишком серьезно, чтобы не воспользоваться им. И он сделал то, что от него ждали; он показал королю и Бьюту, как добиваться принятия тех условий, которые так яростно отвергал Питт. Стоит ли теперь оставаться у власти?

Прогуливаясь под ручку со своей женой по парку Холланд-хауса и наслаждаясь долгожданной весной, Генри Фокс согласился со своей женой, что наступил подходящий момент, чтобы уйти в отставку.

Теперь, когда эта одиозная личность – Уилкис – вылез со своей газетенкой, не щадя никого, и в первую очередь, разумеется тех, кто занимал высокие посты, правительство готово было заколебаться под натиском его насмешек. Если Фокс хочет удалиться от дел в зените славы, то должен сделать это именно сейчас, а в качестве цены за оказанные услуги он будет иметь титул.

– Дорогая, что ты скажешь на то, если я стану лордом Холландом? – спросил он жену, самодовольно улыбаясь.

– Думаю, о большем не стоит мечтать, – ответила ему Каролина, – но только в том случае, если ты оставишь службу и уйдешь в отставку, чтобы мы могли больше времени проводить вместе. Я буду на седьмом небе от счастья. К тому же ты станешь неинтересен этому отвратительному Уилкису. Ты сможешь избежать не только его нападок, но и общего презрения и непопулярности, которые, по всей видимости, грозят многим членам правительства.

– Ты мудрая женщина, – заметил Фокс. – Завтра же я пойду к милорду, а заодно и к королю. Не сомневаюсь, что не за горами тот день, когда твой муж станет титулованным лордом.

– Чем быстрее, тем лучше, если это означает, что ты отделаешься от этого правительства.

Мистер Фокс не стал откладывать в долгий ящик свой визит к лорду Бьюту.

Бедняга Бьют! Конечно, он уже выглядел не так моложаво, как прежде. Ему явно не пошел на пользу пост главы правительства. Фокс про себя усмехнулся с мрачным удовлетворением. Ох, уж эти честолюбцы, которые мнят себя теми, кем им быть не дано. Пусть вернется к вдовствующей принцессе и нежит ее, а чтобы управлять страной, нужно нечто большее, чем умение ублажать принцесс.

– Милорд, я пришел сообщить вам, что мое здоровье пошатнулось, и поскольку я выполнил данное мною обещание, то не вижу больше оснований для того, чтобы еще и далее оставаться в правительстве.

Бьют встревожился. Имея поддержку в лице Фокса, он чувствовал себя в безопасности. Хитрый как лиса, что вполне соответствовало его имени, этот человек оказался блестящим политиком. Его вполне можно было назвать достойным соперником Питта. Бьют только-только почувствовал себя немного увереннее, зная, что Фокс поддерживает его. Но теперь этот плут отказывает ему в поддержке. Ему, видите ли, надоело.

– Это плохие новости, – начал Бьют.

– Нет-нет, – воскликнул Фокс. – Поймите меня правильно, человек со слабым здоровьем – плохой помощник. Вы, милорд, с вашей одаренностью, которая позволила вам занять ваше нынешнее положение, не нуждаетесь в отслужившем свое «лисе». Короче говоря, я решил уйти в отставку.

– Полагаю, что ваше решение еще не окончательно.

– Увы, да! Мое здоровье требует от меня такого шага. Я обещал своей жене, что сообщу вам о своем намерении подать заявление об отставке. Я не смогу быть вам полезен в дальнейшем. Поэтому я уйду, получив титул, который вы мне обещали, чтобы показать людям, что меня считают достойным моей награды.

– Титул… – начал Бьют.

– Да, барон Холланд Фоксли Уилтшир, – сказал Фокс. – К тому же я надеюсь сохранить свой пост казначея.

Бьют изумился. Как это было похоже на Фокса: просить титул и пост, являвшийся почти синекурой, приносивший весьма солидный доход.

– Думаю, даже мои недруги согласятся с тем, – улыбаясь, продолжал Фокс, – что страна в долгу передо мной и обязана дать мне все это.

Король был крайне встревожен. Он читал газетенку Уилкиса. Эти ужасные обвинения против его материи и лорда Бьюта! Неужели все знали об их связи, кроме него самого? Какой же он простак! Все эти годы он считал, что они только хорошие друзья. А они жили вместе как муж с женой; и ни для кого это не было секретом, кроме Георга, конечно же. Как, должно быть, все потешались над его наивностью.

Король уткнулся лицом в ладони. Временами ему казалось, что весь мир против него. Он не мог доверять никому, даже матери и Бьюту – тем, на кого он полагался всю свою жизнь.

Да, он мог бы положиться на Шарлотту; но его жена – лишь молодая женщина, ничего не понимающая в государственных делах. И ей никогда не следует знать о них, ей лучше оставаться в стороне от этого порочного двора. Шарлотта должна сохранить чистоту и продолжать рожать ему детей. В августе у них появится еще один малыш. Да, Шарлотта стала воплощением того, о чем бы ему хотелось думать в эти дни. Он возненавидел политику и перестал доверять государственным деятелям. Но если он собирается быть хорошим королем, то должен с честью выйти из создавшейся ситуации. Его пугало то, каким образом провели через парламент договор о мире. Подкупы! И организовал их этот циничный мистер Фокс!

Какое удовольствие укрыться в Ричмонде от этих проблем, бродить по парку вместе с Шарлоттой; сидеть подле детской кроватки и с изумлением наблюдать за крепким, здоровым малышом.

А вот теперь лорд Бьют привел Фокса и сообщил ему, что этот его министр подал заявление об отставке, а в качестве награды за свои услуги готов принять титул барона Холланда, а также сохранить за собой пост казначея.

– Значит, вы покидаете правительство, мистер Фокс, – неодобрительно промолвил король.

– Ваше Величество, мое здоровье ухудшилось, и я не в состоянии исполнять свои обязанности на том высоком посту, на который Ваше Величество были столь любезны возвести меня.

Георг почувствовал, что его мутит от раздражения и разочарования. Счастливчик мистер Фокс! Ему достаточно подать в отставку, чтобы выпутаться из трудной ситуации, да еще получить за это титул.

А им ничего не оставалось делать, как позволить ему уйти.

Девятнадцатого апреля король открыл парламент, а четырьмя днями спустя появился сорок пятый номер «Норт Бритона».

В этом номере газеты Уилкис называл Хьюбертсбергский мир, последовавший за Парижским мирным договором, как «самый беспримерный случай министерской наглости, которую когда-либо пытались навязать роду человеческому».

Георг прочел газету – а теперь ее с беспокойством изучали все, желая убедиться, что не выставлены там на посмешище, – и обнаружил, что Уилкис в своей статье задел лично его.

«Выступление короля в парламенте, – писал Уилкис, – всегда рассматривалось законодателями и общественностью, как отголосок речей небезызвестного вам министра.»

Уилкис словно пытался сделать вид, что у него вовсе нет намерений критиковать короля и что вину за все он возлагает на Джоржа Гренвила.

«Все друзья нашей страны, – продолжал он, – должны сокрушаться по поводу того, что короля, обладавшего столь многими замечательными и миролюбивыми качествами, которого искренне уважает вся Англия, могли заставить поддержать своим священным именем самые одиозные меры и сделать не имеющие никакого оправдания публичные заявления с трона, прославленного совей честностью, честью и незапятнанной добродетелью.»

Георга, прочитавшего эти строки, нисколько не обманули скрытые уверения в лояльности. Это была насмешка над ним, предполагавшая, что он, в лучшем случае, являлся марионеткой.

Георг и без того страдал от частых приступов головной боли, и фразы из статьи застряли у него в мозгу, не давая покоя. Он был готов бежать куда угодно. Он устал от своей власти. Если бы только он мог, подобно мистеру Фоксу, уйти от дел и наслаждаться обществом своей жены! Но он король и не может и мечтать об отставке!

Попросил аудиенции Джордж Гренвил. Он вошел, сжимая в руке «Норт Бритон». Было заметно, что он также взбешен, как и король.

– Ваше Величество, это нельзя оставлять безнаказанным.

– Я тоже так думаю, – согласился король. – Мы подверглись оскорблениям, но что мы сможем предпринять?

– Можно послать номер «Норт Бритона» в Совет юристов королевства. По моему мнению, это клевета, подстрекающая к мятежу.

– Поступайте, как считаете нужным, – сказал король, – Уже давно пора поставить на место этого Уилкиса.

Государственные секретари лорд Галифакс и граф Эгремонт давно были готовы выдать ордер, которого потребовал Гренвил. Этот документ давал право на проведение строгого и тщательного обыска в редакции бунтарской и изменческой газеты «Норт Бритон», а также на арест авторов клеветнических статей.

Как-то ночью к Уилкису домой прибыл секретарь лорда Галифакса и зачитал ему ордер на арест, но Уилкис заметил, что в ордере отсутствует его имя и потому этот документ не имеет юридической силы. Уилкис так убедительно доказывал это, что секретарь ретировался, но на следующее утро он вновь появился в редакции «Норт Бритон».

Уилкис спорил с ним, когда вошел Чарлз Черчилль. Глядя Черчиллю прямо в глаза, Уилкис произнес: «Добрый день, мистер Томпсон. Как поживает миссис Томпсон? Дает ли она как обычно обеды в вашем загородном доме?»

Черчилль сразу же смекнул, что произошло нечто из ряда вон выходящее и Уилкис предупреждает его, а потому ответил: «Миссис Томпсон пребывает в добром здравии, сэр. Я просто зашел справиться о вашем здоровье перед тем, как последовать за ней в деревню.»

Получив от Уилкиса наилучшие пожелания для миссис Томпсон, Черчилль исчез и сразу же скрылся из города, дабы избежать ареста.

Все доводы Уилкиса были отменены, и его, протестующего, выкрикивающего, что он привлечет всех к суду за нарушение закона, арестовали.

В Лондоне начались беспорядки. Арестован Уилкис. Это – угроза свободе личности; в опасности свобода слова, ведь Уилкис – защитник свободы.

Бьют нанял Хогарта, чтобы тот нарисовал карикатуры на Уилкиса, изобразив его еще уродливей, чем он был на самом деле. Эти рисунки расклеивали по всему городу.

Черчилль, находившийся в нескольких десятках миль от города, сумел отплатить им злыми памфлетами и куплетами на Бьюта и его сторонников. Он разъяснял людям, что Хогарт подрядился к Бьюту, что этот художник работает на тех, кто платит больше, и потому его мнение ничего не стоит.

В мае, когда Уилкиса привлекли к суду, он, как член парламента, потребовал депутатской неприкосновенности. И когда главный судья Пратт освободил его, то это явилось одним из крупнейших поражений правительства.

С надменным и дерзким видом Уилкис вернулся в свою редакцию. Теперь он собрался объявить своим противникам войну, и первым его шагом явилась подача искового заявления в суд на тех, кто способствовал его аресту.

Город затаил дыхание от предвкушения развлечения и ждал, что же последует дальше. Презрительные насмешки над лордом Бьютом стали еще оскорбительнее, чем прежде; короля часто встречали враждебным молчанием. А Уилкис сделался защитником свободы и народным героем.

Все это трудное лето Георг, по мере возможности, спасался в Ричмонде, но в середине августа Шарлотте пора было возвращаться в Сент-Джеймс, чтобы подготовиться к рождению ребенка.

Шарлотта регулярно брала уроки английского языка и добилась значительных успехов. Акцент у нее был явно немецким, но она без особого труда стала понимать окружающих, хотя теперь у нее редко возникала такая необходимость. Нельзя сказать чтобы ее совсем лишили круга общения. При ней остались обслуживающие ее фрейлины, но Швелленбург самовольно, несмотря на сделанное ей предупреждение, поставила себя главной над ними, и как они не старались, не смогли сместить ее с должности, которую она выбрала себе сама.

Шарлотта хорошо понимала, что ее сознательно ограничили в общении, но ведь большую часть времени, проведенного ею в Англии, она была беременна.

Порой до нее долетали обрывки разговоров. Она узнала, что Элизабет Чадлей, эта самоуверенная до наглости фрейлина, была любовницей герцога Кингстона, что весьма удивило ее, поскольку герцог произвел на нее впечатление человека ученого, к тому же он был намного старше Элизабет и вряд ли принадлежал к той категории мужчин, которых предпочитала эта дама. Но, возможно, ее привлек титул герцога, хотя какая ей была от этого польза, коль скоро он не женился на ней.

Шарлотта удивлялась, почему Элизабет позволили остаться при дворе, поскольку та пользовалась несколько сомнительной репутацией. Она упомянула об этом при Георге, который ответил, что для него такое положение вещей тоже остается загадкой. Хотя рекомендовала ее его мать, и она вероятно обидится, если Элизабет откажут от места без согласования с нею.

– Когда мы в следующий раз встретимся, я непременно поинтересуюсь этим, – заметила Шарлотта.

Георг, занятый своими мыслями, лишь кивнул головой. Бедный Георг, по-видимому, очень тяжким оказалось для него бремя власти. Но он, несомненно рад, что должен родиться еще один ребенок.

– Подумать только, – засмеялась Шарлотта, – у меня совсем не было времени познакомиться с Англией. Все то время, что я провела здесь, я или ждала ребенка, или занималась новорожденным.

– Что достойно всяческой похвалы, – добавил король. Да, подумала Шарлотта, но должна же быть хоть какая-то передышка.

Встретившись в следующий раз с вдовствующей принцессой, Шарлотта упомянула об Элизабет Чадлей, но принцесса почему-то сконфузилась и пробормотала, что считает ее хорошей, исполнительной фрейлиной.

– Она несколько легкомысленна, – заметила Шарлотта.

– Что ж, таково большинство женщин.

– Вы наверняка не знаете о том, что она – любовница герцога Кингстона.

– Сплетен и злословия при дворе всегда хватало. – Вдовствующая принцесса немного покраснела. – Не сомневаюсь, что немногие из нас гарантированы от них.

Как странно, подумала Шарлотта, ведь вдовствующая принцесса обычно бывала очень требовательна в этом отношении. Когда Шарлотта и Георг посещали балы, устраиваемые в честь рождения маленького Георга, вдовствующая принцесса не раз высказывала свое неодобрение столь легкомысленному поведению. А теперь вдруг такая снисходительность к мисс Чадлей. Вспомнив о наглой и вместе с тем самодовольной манере поведения мисс Чадлей, Шарлотта невольно подумала о том, что вероятно этой даме известно такое, что заставляет принцессу терпеть бессовестную интриганку при дворе.

Что за странная мысль! Женщинам во время беременности часто приходят в голову странные фантазии, уверяла она себя; но позже она припомнила, как Элизабет говорила что-то об особой любви короля к квакерам, причем говорилось это с несколько иронической усмешкой, которая могла означать все, что угодно.

Ей вспомнился праздник, устроенный лордом-мэром, который они наблюдали с балкона Барклеев в Чипсайде. Да, королю несомненно нравились квакеры.

Сент-Джеймс. Этот мрачный, зловещий, похожий на тюрьму дворец. Как он отличается от милого Ричмонда. Какая жалость, что она не может уехать туда и там ждать появления своего второго малыша. Но нет, ребенок, конечно же, должен родиться в Лондоне; ведь он может стать королем, если что-нибудь случится с маленьким Георгом. Сохрани его, Боже! Но и короли и королевы должны быть готовы к таким непредвиденным обстоятельствам.

Весь жаркий август она провела в ожидании. Георг часто бывал с нею, но нередко он выглядел встревоженным. Фактически, он ни разу не чувствовал себя вполне здоровым после той болезни, которая приключилась с ним после рождения маленького Георга. Его беспокоила политическая обстановка в стране. Всегда были какие-нибудь неприятности, а теперь появился этот уродец Уилкис. Шарлотта точно не знала, что именно беспокоит короля, только понимала, что это была беда. Она попыталась выведать у своих фрейлин, которые зачастую расходились во мнении по поводу того, кто прав, и кто виноват в этом деле с Уилкисом. А когда она затеяла об этом разговор с Георгом, он снисходительно посоветовал ей не забивать себе голову столь неприятными вещами, так как это может повредить ребенку. Вдовствующая принцесса сказала ей, что король, несомненно, сообщит ей все то, что сочтет нужным.

Где же та решительная девушка, которая когда-то написала письмо королю Фридриху? Казалось, что она вся растворилась в материнстве. Прибыв в Англию, Шарлотта воображала, что будет править этой страной вместе со своим мужем; она обещала себе, что постарается разобраться в тонкостях государственных дел и быть полезной ему. Но королеву оградили от всех этих дел.

Шестнадцатого августа, спустя год и четыре дня после рождения Георга, Шарлотта родила второго сына.

Это был отличный ребенок, крепкий и здоровый. Теперь все верили в то, что Шарлотта действительно плодовита. Два здоровых мальчугана за два неполных года замужества. Что может быть лучшим признаком?

Король был просто в восторге. Заботы, казалось, отступили от него. Когда он держал мальчика в руках, его словно ничто не волновало. Пусть Уилкис произносит свои напыщенные речи и неистовствует сколь его душе угодно; пусть его правительство досаждает ему; пусть он еще горше разочарован в Бьюте, – Георг все мог вытерпеть, радуясь тому, как растет его семья. Два мальчика и жена, которая родит ему еще много детей, и в этом он был уверен. Он действительно счастливый человек.

Малыша назвали Фредериком Августом, и вскоре он вместе со своей матерью и маленьким Георгом наслаждался свежим воздухом Ричмонда.