Веер из павлиньих перьев

Я лихорадочно готовилась к отъезду из Англии. Я говорила себе, что должна принять ту жизнь, которую сама для себя избрала. Я должна полюбить своего мужа, объединив чувственность с более благородными чувствами. В Клинтоне Шоу было много прекрасного и заслуживающего восхищения. Отец искренне радовался тому, что этот человек стал моим мужем. Он был уверен, что лучшего супруга мне не найти. В нем чувствовались сила и напор, истинно мужские качества, позволявшие всецело на него положиться. Где бы он ни появлялся, он тут же завоевывал внимание и восхищение женщин, причем делал это, не прилагая ни малейших усилий со своей стороны. Он много знал. Он умел проявлять самую нежную заботу. Он был абсолютно искренен и никогда не пытался казаться лучше, чем он есть. Разумеется, за исключением тех случаев, когда стремился к поставленной цели, для осуществления которой требовалось пустить в ход хитрость. Например, как тогда, когда он заманил меня в Попугаячью хижину.

Я должна закрыть глаза на его недостатки и все внимание сосредоточить на его добродетелях. Впечатление, которое произвел на меня Тоби, неожиданно вернувшись в мою жизнь, продемонстрировало мне всю степень моей беззащитности. Я стала легкой добычей Клинтона, одновременно обнаружив в себе скрытые качества и потребности, без которых предпочла бы обойтись. Хотя, если быть до конца честной, следовало бы добавить — за исключением тех моментов, когда эти потребности реализовывались и удовлетворялись. Моя страстная натура сделала меня беззащитной перед лицом соблазна, и это доказывалось тем, что в Попугаячьей хижине Клинтон не встретил ни малейшего сопротивления. Тоби сказал, что, когда он уезжал, я была еще совсем ребенком. Теперь я понимала, что слишком задержалась в детстве. На Дентон-сквер меня окружала видимость утонченности и элегантности, а затем я угодила прямиком под опеку немолодых тетушек и зажила тихой сельской жизнью. По сути я начала взрослеть только с появлением Клинтона, и этот процесс еще не завершился. Я стала женой, совершенно не зная жизни. Я понимала, что мне надо действовать очень осторожно, и было бы лучше всего, если бы я влюбилась в своего мужа. Впрочем, физически я уже была в него влюблена, но у меня хватало мудрости, чтобы понимать, что для счастливой супружеской жизни этого недостаточно.

Итак, я с головой окунулась в приготовления. Я засыпала Клинтона вопросами о плантации, а это была тема, на которую он мог говорить бесконечно. Он радовался тому, что возвращается. И хотя он по-своему оплакивал смерть моего отца, я знала, что он всегда будет человеком, которого больше интересует будущее, чем прошлое.

Наконец настал день нашего отъезда. В Тилбери мы взошли на борт парохода «Ареметея». Я еще никогда не путешествовала на корабле, если не считать плавания, предпринятого вместе с мамой. Но тогда я была слишком мала, чтобы что-то запомнить. Теперь меня интересовало абсолютно все. Клинтон одобрительно наблюдал за мной и повторял, что это поможет мне смириться с моей утратой.

— Когда в твоей жизни происходит трагедия, — говорил он, — самое лучшее средство справиться с потрясением — полностью сменить обстановку. А это тебе гарантировано.

Он был знаком с капитаном и некоторыми офицерами экипажа, демонстрировавшими ему глубокое почтение, вне всякого сомнения, доставлявшее ему истинное наслаждение. Он был очень внимателен ко мне и посвятил меня в тайны морского плавания так же непринужденно, как и в искусство любви. Больше всего на свете ему нравилось выступать в роли наставника. Когда я указала ему на это, он согласился, что это действительно так, но только потому, что его очень интересует ученица. Мое поведение теперь было намного мягче. Встреча с Тоби заставила меня испытать чувство вины. Я дала брачные обеты, а значит, должна их исполнять. Так я понимала брак. Я изумилась тому, как на Клинтона повлияли перемены в моем к нему отношении. Он стал почти нежен, наши бесконечные препирательства прекратились, и, наблюдая за ним, я приходила к выводу, что он по-настоящему счастлив в роли моего мужа.

Путешествие было очень познавательным. Мы вместе осмотрели чудеса Помпеи, базары Порт-Саида, проплыли через канал, минуя озера и золотые прибрежные пески, по которым чабаны гнали свои отары. Мне казалось, что перед моими глазами проплывают сцены из Библии. Сидя рядом с Клинтоном на палубе, я говорила себе, что не стану думать о Тоби и о том, что не сложилось. Я верила, что это в моей власти. Как сказала бы Джанет — сама кашу заварила, сама и расхлебывай.

Мы провели день в Момбасе, где купили яркие ткани, украшения и коровий рог, покрытый искусной резьбой. Наше долгое путешествие подходило к концу.

Очень скоро нам предстояло причалить к берегу Цейлона.

Мы прибыли утром. Как только вдали стала видна земля, я оказалась на палубе, рядом с Клинтоном. Зеленый и плодородный остров, вздымающийся из Индийского океана, являл собой поистине прекрасное зрелище.

Клинтон указал мне на Адамов Пик, самую почитаемую гору острова. Она доминировала над окружающим пейзажем, приковывая к себе внимание.

— Пик служил отличным ориентиром для навигаторов древности, — рассказывал Клинтон. — На этой горе перебывало множество паломников. Она всегда была местом особого поклонения. Горы являются источником средств существования для местных жителей, и они об этом не забывают. Когда налетают муссоны, а это происходит в середине мая и в конце октября, тучи не могут преодолеть горную гряду и проливаются дождем на окрестности. Здесь постоянно идет дождь… правда, лишь с одной стороны гряды. Противоположные склоны гор являют собой безводную пустыню, в то время, как с этой стороны мы всегда собирали богатые урожаи кофе, кокосов, корицы, каучука… Но в последние годы все это затмила самая прибыльная культура — чай!

Я как зачарованная смотрела на прекрасные пейзажи Цейлона. Рощи пальмовых деревьев, казалось, растут прямо из воды, и повсюду была сочная яркая растительность. Берег медленно приближался. Клинтон схватил меня за руку и крепко сжал.

— Наконец-то, — произнес он.

В его голосе звучали торжествующие нотки.

В доках кипела работа. Люди в широких белых штанах из грубой парусины и свободных куртках из того же материала бегали по пристани, руководя выгрузкой багажа. Они кричали и жестикулировали. Стояла нестерпимая жара.

Клинтон произнес что-то по-сингальски, и нас тут же окружили улыбающиеся коричневые лица. Было видно, что его здесь хорошо знают и очень уважают. Я прислушивалась к их речи и сгорала от любопытства, от желания увидеть все и сразу.

Вскоре мы уже сидели в необычном экипаже, запряженном лошадьми.

— Мы едем на вокзал, — сообщил мне Клинтон. — Тебя это удивляет? Да, у нас есть железная дорога. Она протянулась от Коломбо до Канди. Но нам не надо ехать до самого конца. Мы живем милях в шестидесяти от Коломбо и в двенадцати от Канди. Не волнуйся о багаже. Его везут следом.

Экипаж покатился по улицам, таким живописным и красочным, что я едва успевала вертеть головой, боясь что-нибудь упустить.

— Сразу видно, что ты здесь новичок, — улыбнулся Клинтон.

Ничего подобного я в своей жизни не видела. Улицы были запружены различными запряженными быками экипажами, тележками, рикшами, на пыльные худые ноги которых невозможно было смотреть без сострадания. Прохожие то и дело что-то кричали друг другу, отчего на улице было очень шумно. Они перебегали дорогу перед самым носом у лошадей, и у меня всякий раз от страха замирало сердце, так как мне казалось, что катастрофы не избежать. Впрочем, возницы были настолько искусны, что все обходилось благополучно.

Раз или два с Клинтоном поздоровались.

— А ты им, похоже, нравишься, — заметила я.

— Ничего удивительного, — с присущим ему цинизмом отозвался мой супруг. — Я даю им кусок хлеба.

Мне стало жарко, и я сняла пальто.

— Будь осторожна, — предостерег меня Клинтон. — Твоя кожа не предназначена для этого беспощадного солнца. Не забывай, что солнце представляет для тебя серьезную опасность, даже когда оно за тучами. Оно печет, даже если ты его не видишь.

Я накинула пальто на плечи.

Вот мы и на вокзале. Здесь так же многолюдно, как и на пристани. Жара и шум оглушают и ошеломляют.

— Уже скоро мы будем на плантациях, — заверил меня Клинтон. — На моей и на твоей.

Мы сели в поезд. В комфортабельности он не мог тягаться с английским поездом, но меня так заворожили мелькающие за окном пейзажи, что я этого почти не заметила. От окружающей красоты захватывало дух. За время этой короткой поездки мы миновали леса, в которых росли эбеновые и шелковые деревья, а также самые распространенные здесь деревья кешью. Мы пересекли затопленные рисовые поля, снабжавшие страну основным продуктом питания. Реки казались ленивыми и неторопливыми. Лодки тянули бревна, а на мелководье резвились голые ребятишки. Я затаила дух, впервые увидев слона. На его спине сидел человек, принуждая это величественное животное нести целую охапку бревен.

Клинтона мой восторг позабавил.

— На Цейлоне слон — самое распространенное животное, — пояснил он. — Как видишь, слоны работают на людей. Лучших работников себе и представить невозможно. Они сильны, и с ними легко договориться, потому что здравого смысла им не занимать. К тому же они очень спокойные. Чего еще можно желать?

— Как странно, что такие могучие создания позволяют собой командовать.

— Искусство дрессировки, милая Сэйра. Мы их приручаем. Дикие слоны могут натворить немало бед. Они врываются на плантации, вытаптывают посевы, уничтожают постройки. Но если их поймать и обучить, они становятся чудесными слугами.

— Я не сомневаюсь, что тебе доставляет удовольствие процесс обучения.

— Смею тебя заверить, он того стоит.

Я изумленно наблюдала за слонами. Мне казалось просто невероятным, что эти неуклюжие с виду животные, способные насмерть затоптать человека, подчиняются ему, соглашаясь на него работать.

Наконец поезд остановился на небольшой станции. Клинтон взял сумку, в которую я сложила самое необходимое, и свой чемоданчик, и мы вышли на платформу.

Со всех сторон раздавалось лопотание. Нас окружили люди, кланявшиеся Клинтону.

— Вот я и вернулся, — обратился к ним Клинтон. — С женой.

Раздался смех, который я расценила как своего рода приветствие. Среди неразборчивого бормотания я услышала слово, звучавшее как «мем-сахиб».

Клинтон взял меня под локоть.

Нас ожидала повозка, похожая на ту, на которой мы добрались из порта на вокзал. Мне казалось, что вокруг море смуглых лиц.

— Вот видишь, как быстро мы доехали, — сказал Клинтон. — Мы очень часто пользуемся железной дорогой. Благодаря нам это одна из самых процветающих веток в стране.

И мы опять отправились в путь. Над землей поднимался пар. По обе стороны от дороги росли древовидные папоротники, и некоторые из них, по моим подсчетам, достигали двадцати пяти футов в высоту, бушевали алые рододендроны. Я обратила внимание на то, что здесь много необычных растений. Мы ехали по прорубленной в густых зарослях просеке, и ветви деревьев закрывали от нас солнце. Но вскоре перед нами появилась открытая местность, и я впервые увидела плантацию. Зеленые и блестящие кустарники покрывали склоны разбегающихся во все стороны холмов.

Клинтон с нескрываемым удовлетворением взирал на эту картину.

На склоне холма я заметила группу одноэтажных хижин. У меня оборвалось сердце. Неужели это мое новое жилье?

— Тут живут мои работники, — прокомментировал Клинтон. — Ну и склады тоже здесь. До плантации твоего отца, я хотел сказать, до твоей плантации, отсюда не больше мили. А через минуту ты увидишь мой дом. Вон тот лоскут джунглей служит границей плантаций. И, конечно же, он оживляет пейзаж. От лицезрения чая быстро устаешь.

На нашем пути лежала небольшая рощица, и вскоре мы въехали под тенистые кроны деревьев. Спустя несколько мгновений перед нами возник дом, длинный, двухэтажный. Его окружал сад, в котором росли пышные цветущие кустарники. Я еще никогда не видела таких ярких и красивых цветов. Среди этой зелени дом казался ослепительно белым. По стенам карабкались плети вьющихся растений. Основное здание было построено в форме буквы «Г», и к нему примыкали многочисленные надворные постройки.

Из дверей выскочила молодая женщина в ярко-синем сари. Она без конца кланялась и что-то быстро лопотала, улыбаясь и демонстрируя прекрасные зубы. Одновременно она с любопытством косилась на меня.

— Это Лейла, — сообщил мне Клинтон. — Обращайся к ней по любому поводу.

Лейла опять улыбнулась, скрестила на груди руки и склонила голову.

— Первым делом чай, Лейла, — обратился к ней Клинтон.

— Да, хозяин. Приносить скоро, — добавила она.

Она с неимоверным трудом оторвала от меня взгляд бездонных темных глаз.

— Спасибо, — решила подать голос и я. — Нам очень хочется пить.

В моей груди вздымалась буря эмоций. В конце концов, мне предстояло познакомиться с моим новым домом, и меня терзали дурные предчувствия. Я поспешила заверить себя, что это объясняется совершенно незнакомым окружением и осознанием того, что прошлое, в числе прочего включавшее и Тоби, осталось далеко позади. Впереди меня ждала полная неизвестность.

Мы вошли в дом, и наши шаги гулко разнеслись по прохладному холлу. Пол украшали узоры из разноцветных камней, напоминавших лазурит и халцедон. Здесь стоял легкий столик и два стула, сплетенные, как я догадалась, из бамбука.

— Добро пожаловать домой, — обернулся ко мне Клинтон. — Позже я тебе все покажу. А пока нам необходимо подкрепиться. Сейчас ты попробуешь чай, равного которому ты не пила никогда в жизни. Нам заварят свежий лист нового урожая.

Он привлек меня к себе и поцеловал.

— Ах, Сэйра, неужели моя мечта осуществилась? — вздохнул он. — Ты здесь, со мной. С того самого мгновения, когда я впервые тебя увидел, я ни о чем другом уже не думал. Как только мы попьем чаю, я познакомлю тебя с домом. Он больше, чем кажется снаружи. И я затратил очень много сил и времени на его меблировку. Дядя построил его, когда стало ясно, что кофе вместо баснословных прибылей принес финансовый крах. Он решил вложить деньги в чайные плантации. Смею тебя заверить, что это было весьма рискованно, но труд был очень дешев, и он построил этот дом. Разумеется, я его достраивал. Он не сравнится ни с родовым гнездом Ашингтонов, ни даже с моим собственным поместьем в Англии, но он соответствует здешним требованиям и условиям и по местным меркам считается вполне неплохим. Нам здесь будет очень славно.

Он провел меня в просторную комнату с каменным полом и легкой мебелью, изготовленной из тика и ротанга. Здесь стояли стол, стулья и плетеный диван, заваленный яркими разноцветными подушечками.

— Это гостиная, — сообщил мне Клинтон. — Видишь вот эти раздвижные двери? Они ведут в комнату, похожую на эту. Мы используем ее как столовую. Когда я приглашаю гостей, двери раздвигаются, и получается довольно просторное помещение. Ты бы назвала его бальной залой.

— И часто ты приглашаешь гостей?

— Периодически. В Канди есть клуб, как и в Коломбо… но для нас это далековато. Так что там с чаем?

Вошли два мальчика с подносом и чашками. Их большие темные глаза с любопытством уставились на меня. Клинтон представил меня как «вашу госпожу». Они торжественно поклонились и поставили приборы на стол. Мальчики были в традиционных белых рубашках и брюках, без обуви. Вслед за ними вошла и Лейла.

— Все хорошо, господин? — спросила она.

Клинтон кивнул.

— Я хочу, чтобы ты хорошо ухаживала за своей госпожой, Лейла, — произнес он.

— О да, да, — она кивнула и разулыбалась, как будто это должно было доставить ей величайшее удовольствие в жизни.

Он накрыл ладонью мою руку.

— Лейла будет во всем тебе помогать. Она станет своего рода посредником между тобой и другими слугами… первое время.

— Вот и хорошо, — кивнула я.

Лейла еще раз поклонилась и вышла.

— Она отлично управляет слугами, — обернулся Клинтон ко мне, — и, как все цейлонцы, обожает ответственные поручения. Мой управляющий, Нанкин, ее отец, а ее брат, Ашраф, работает на твоей плантации. Это интересная семья. Присаживайся, Сэйра. Я налью тебе чаю. Когда мы расположились на диванчике, он обнял меня одной рукой.

— Тебе все кажется чужим и странным, правда? — заговорил он. — Ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Но все будет в порядке. Я тебе обещаю. Вот увидишь.

Это звучало так, как если бы он был всемогущ и мог моделировать будущее по своему желанию. Мне казалось, что он действительно обладает такой властью. С того момента, как я ступила на берег Цейлона, я уже успела почувствовать, каким влиянием он здесь пользуется.

Он взял свою чашку и вдохнул аромат чая.

— Ты увидишь, как работают дегустаторы чая, — пообещал он. — Тебе предстоит очень много узнать о своей плантации, Сэйра. Ты чувствуешь аромат этого чая? Ты не находишь, что он изумителен?

Я полностью с ним согласилась, потому что я и в самом деле никогда не пробовала ничего подобного.

Когда мы допили чай, он захотел показать мне дом, и это полностью совпадало с моим стремлением поскорее его осмотреть.

На первом этаже, кроме холла и двух разделенных раздвижной дверью комнат, находилась просторная, мощенная каменными плитами кухня с большими белыми шкафами. Все было вычищено и покрашено. Мы встретили нескольких слуг — мальчиков вроде тех, которые подавали нам чай, двоих мужчин и двух женщин. Они все подобострастно кланялись, когда Клинтон знакомил меня с ними, а я была абсолютно уверена в том, что мне никогда не запомнить всех их имен. Моя персона их очень занимала, и было очевидно, что они очень боятся чем-то не угодить Клинтону.

«Он и в самом деле здесь господин, — думала я, — и это все подвластная ему территория».

Здесь также была прачечная и холодильная комната с большими коробками льда, без которых в этом климате совершенно невозможно сохранять продукты свежими.

Кроме кухни, здесь располагались комнаты слуг. Мне их тоже показали. В них было безукоризненно чисто. Судя по всему, их обитатели готовились к этой инспекции.

Мы поднялись на второй этаж, где находились спальни.

— Вот это наша спальня, — с гордостью в голосе заявил Клинтон.

Мои глаза остановились на большой кровати, накрытой шелковистым вышитым покрывалом. Я обратила внимание на служившую пологом противомоскитную сетку. Окна также были затянуты мелкоячеистыми сетками. Темный деревянный пол устилали сине-зеленые коврики в тон вышивке на покрывале. Одним словом, не было похоже, что в этой комнате обитает холостяк. Быть может, Клинтон еще до своего отъезда отдал распоряжения по ремонту спальни? На столике стояла статуэтка. Бронзовый Будда сидел в позе лотоса. Его лицо показалось мне живым, а глаза и вовсе следили за всеми моими перемещениями по комнате.

Клинтон заметил, что я рассматриваю статуэтку.

— Она тебе не нравится.

— Она кажется мне злобной.

— Злобный Будда? Ну нет. Надеюсь, что его присутствие не будет тебе мешать. Эта статуэтка — подарок друга. Если я ее отсюда уберу, слуги сочтут это дурным предзнаменованием.

Как глупо — придавать столько значения бронзовой статуэтке, упрекнула я себя. Я извинилась перед Клинтоном, сославшись на усталость и вызванное ею возбуждение. Мне вдруг вспомнилось мое детство в Лондоне, наши с Тоби вылазки. Я поняла, что меня уже начинает одолевать ностальгия.

В одном конце комнаты была ниша, отгороженная портьерой. Она находилась на возвышении, куда вели две ступени. За портьерой я увидела две ванны. На трех окружающих нишу стенах висели зеркала. На столе стояли таз и кувшин.

— Они в точности выполнили мои указания, — довольно произнес Клинтон. — Тебе нравится. Сэйра? Это все готовилось для тебя.

— Эта комната прекрасна, — отозвалась я, — но я не могу поверить в то, что ты готовил ее для женщины, которую никогда в жизни не видел.

— Я знал, что это будешь ты.

Он взял меня под руку и повел показывать другие комнаты на этом же этаже, тоже спальни. Во всех спальнях пологом кровати служила москитная сетка, также защищавшая и окна.

— У нас изредка ночуют гости, — пояснил Клинтон. — В основном, когда мы даем бал, совсем небольшой, разумеется. К нам приезжают плантаторы с женами. Английская община. Плантации некоторых из них расположены очень далеко, поэтому им приходится ночевать здесь. Одни выращивают каучук, другие — кокосы и рис. Кроме них, здесь еще есть судовладельцы и чиновники железной дороги, государственные служащие. С тех пор как Цейлон отошел к британской короне, он стал процветающим островом. Тебе предстоит много о нем узнать.

— Мне не терпится взглянуть на мою собственную плантацию.

— Ах да, тебе и этому необходимо учиться. Но тебе нечего опасаться. Я же рядом. Я позабочусь о твоих интересах. Сет Блэндфорд — довольно неплохой управляющий, кроме того, он твой зять, но…

— Но больше всего, — перебила его я, — я хочу увидеться с сестрой.

— Когда ты отдохнешь, я отвезу тебя к ним. До их дома не больше мили, а если ехать напрямик, через джунгли, то и того меньше. Мы называем этот клочок лесом, хотя на самом деле это настоящие джунгли. Впрочем, когда-то все эти земли были заняты джунглями. Через них и сейчас нет просеки, и пройти можно только пешком, по тропинкам. У нас есть двуколка, в ней я тебя и отвезу. Она запрягается только одной лошадью, и управлять ею очень легко. Думаю, со временем ты начнешь пользоваться ею самостоятельно. Конечно, можно ездить и верхом, но иногда воспользоваться двуколкой удобнее и легче.

Поскольку мне очень хотелось поскорее познакомиться с сестрой, я объявила, что нисколько не устала. Я сменила дорожный костюм на легкое шелковое песочного цвета платье и тонкую накидку, призванную защитить от солнца мои плечи и руки. На голову я водрузила одну из привезенных с собой соломенных шляп.

Я сразу отметила, что двуколка и в самом деле проста в управлении и что это очень удобное транспортное средство.

Мы проехали через плантацию и вскоре уже подъезжали к дому, ранее принадлежавшему моему отцу и очень похожему на тот, который мы только что покинули.

К нам подбежал слуга, чтобы принять лошадь и двуколку. Клинтон спрыгнул на землю и помог спуститься мне. Мое сердце бешено колотилось в груди в предвкушении долгожданной встречи с моей сводной сестрой. Я обернулась к дому. В дверном проеме стояла хрупкая и невысокая фигурка. Эта изящная женщина была на голову ниже меня, а впрочем, я всегда считалась высокой. Я подумала, что еще никогда в жизни не видела такого прелестного и утонченного создания.

Она была закутана в шелковое сари цвета лаванды, расшитое серебряной нитью. Она направилась ко мне, и все ее движения были пронизаны такой грацией, что я немедленно почувствовала себя огромной и неуклюжей. Ее черные волосы были завязаны в тяжелый узел. Если бы она их распустила, они упали бы ниже колен. Она протянула ко мне маленькие ручки, украшенные серебряными браслетами. Не меньше десяти браслетов позванивало на каждой руке.

Но когда она заговорила, я от удивления потеряла дар речи.

— Я Клития, — произнесла она.

«Но ведь ты не англичанка, как ты можешь быть дочерью моего отца?» — чуть было не вырвалось у меня.

— Моя… моя сестра, — выдавила из себя я. — Я так давно жду этой встречи.

Она заговорила, и я отметила, что у нее не только чудесный голос. Ее английский был безупречен, если бы я ее не видела, я бы ни за что не догадалась, что передо мной уроженка Азии.

— Я тоже очень рада, — прозвучало в ответ на мое заикающееся приветствие. — Мы же сестры… пусть и сводные… значит, должны общаться. Наша общая утрата должна нас сблизить. Все это время я оплакивала отца, но твой приезд должен положить конец трауру.

Мы как зачарованные смотрели друг на друга. Видимо, я казалась ей такой же странной, как и она мне. Но, по крайней мере, она ожидала увидеть англичанку, и она ее увидела.

— Клинтон, — обернулась она к моему мужу. — Поздравляю. У тебя очень красивая жена.

— Спасибо, Клития, я полностью с тобой согласен. Правда, сначала она меня отвергала, но я сумел ее завоевать.

— Мы все знаем силу твоего убеждения, — улыбнулась она. — Сэйра, пойдем со мной. Я хочу познакомить тебя с сыном. Маленький Ральф тоже с нетерпением тебя ждал.

— Ральф — ее гордость и счастье, — сообщил мне Клинтон.

— Им гордилась бы любая мать… если бы ей досталось такое счастье, как он.

У нее был необычайно мелодичный голос, и я была уже очарована ею. Ее внешность могла объясняться только одним. Первая жена моего отца была цейлонкой. Вот почему тетя Марта отказывалась о ней говорить.

Будто услышав мои мысли, она обратила мое внимание на портрет, висящий на стене. На нем была изображена прекрасная грациозная женщина в синем сари, с черными волосами, в которые были вплетены яркие цветы.

— Это моя мама, — произнесла Клития. — Она умерла, когда я была совсем маленькой. Я знаю ее только по этому портрету. Нам предстоит многое сказать друг другу, Сэйра.

Мы поднялись по лестнице и вошли в детскую.

— Шеба! — позвала она. — Шеба! Ральф! Где вы?

Распахнулась какая-то дверь, и к нам с визгом восторга бросился маленький мальчик. Он обхватил Клитию за колени, и мне показалось, что от такого напора она может упасть.

— А вот и мой Ральф! — воскликнула она. — Ральф, а что бы ты сказал, если бы я сообщила тебе, что у тебя есть тетя, которая пришла к тебе в гости?

Его английское происхождение сомнений не вызывало. У него были темные, но не иссиня-черные, никогда не встречающиеся в Англии волосы, темно-карие, но не черные глаза и розовые, хотя и несколько смуглые щеки. Я залюбовалась крепким и здоровым мальчуганом. На вид ему было года четыре.

— У меня никогда не было тети, — произнес он, подозрительно косясь на меня.

— Теперь будет, — улыбнулась я и протянула ему руку, которую он крепко пожал.

— Ты приплыла из Англии? — спросил он.

Я признала, что это так и есть.

— Мой дедушка уехал в Англию и так и не вернулся. Вместо этого он ушел на Небеса.

— Да, — медленно ответила я. — Зато вернулась я и с радостью обнаружила, что у меня есть племянник.

— Так, значит, я — племянник?

Мальчик засмеялся, радуясь этой идее.

И тут я заметила, что за мной пристально наблюдают. В дверях стояла женщина. Мне трудно было определить ее возраст, но она была далеко не молода. В зеленом сари, с черными завязанными в узел на затылке волосами, с большими черными и бездонными глазами.

— Это Шеба, — сказала Клития. — Раньше она нянчила меня, а теперь перенесла свою заботу на Ральфа. Шеба, это моя сестра. Сэйра, Шеба тебя помнит.

Шеба приблизилась к нам, шурша складками шелкового сари. Ее движения были легкими, быстрыми и грациозными, как у кошки.

— О да, — пробормотала она. — Хорошо помнить. Маленькая мисс Сэйра. Но вы и в самом деле быть вот такой маленькой, — она показала рукой, какой маленькой, — когда уехать отсюда.

К моему глубокому сожалению, я ее совсем не помнила.

— Шеба знает, как я счастлива, что ты теперь будешь жить на Цейлоне, — продолжала Клития.

Она улыбалась мне, и в этой улыбке было столько тепла и любви, что я не могла не испытать к ней ответных чувств. Тем не менее, мне показалось, что ее следует остерегаться. Хотя она держалась почтительно, что-то подсказывало мне, будто она не рада моему появлению.

— Шеба, — обратилась Клития к няне, — моя сестра с мужем останутся к обеду. Предупреди слуг на кухне. — Клития застенчиво посмотрела на меня. — Мы надеялись, что ты сегодня к нам приедешь, хотя уверены до конца не были. Но мы готовились. Я хотела, чтобы ты впервые села за стол именно в этом доме. Ты тут родилась. В этой самой комнате, верно, Шеба? Я тоже тут родилась. Мы же сестры. Я надеюсь, что Клинтон не будет возражать против того, что я тебя монополизирую… хотя бы первое время.

— Моя дорогая Клития, — заговорил Клинтон, — лишь бы тебе было хорошо.

Он улыбался ей, как любой мужчина улыбался бы на его месте такой красивой женщине, как моя сестра.

Ральф бочком подобрался ко мне и завладел моей рукой.

— Ты моя тетя, — заявил он и зашелся в приступе веселья.

— Я хочу показать ей сад, — заявила Клития всем присутствующим.

— Мисси Клития и ее растения, — пробормотала Шеба. — Если бы господин Сет ей не мешать, у нас быть полный дом ползучих лиан. Мы бы в них запутаться.

Она говорила немного нараспев с мелодичным, характерным для английской речи сингальцев акцентом.

— Клития так взволнована встречей с тобой, Сэйра, — вмешался Клинтон. — Но это и в самом деле выдающееся событие. Милая Клития, мы проделали долгий путь и прибыли домой только сегодня. Сэйра даже взглянуть ни на что не успела, так она спешила к тебе. Так что давай пообедаем, и я заберу ее домой. Ведь еще будет завтра. Тогда и покажешь ей свой сад. Вы еще наговоритесь до хрипоты. А сегодня мы должны лечь пораньше и хорошенько выспаться. В этом мы нуждаемся больше всего.

Мне захотелось возразить ему, и я заявила:

— Но я хочу посмотреть сад и поговорить с тобой, Клития.

Она быстро подошла ко мне. Но она не шагала и не бежала, а как будто скользила. Ее невероятная грация трогала меня до глубины души. Она схватила меня за руку и улыбнулась, глядя на меня снизу вверх.

— Прости меня, — произнесла она своим мягким и слегка хрипловатым голосом. — Клинтон прав. Радость встречи с тобой затмила мне рассудок и сделала меня эгоистичной. У нас есть завтра, и мы сможем говорить и говорить…

— Но я совсем не устала, — запротестовала я.

— Нет, устала, милая, — твердо произнес Клинтон. — Просто волнение не позволяет тебе это почувствовать. Сразу после обеда мы вернемся домой. Клития знает, что я прав.

Все это время Шеба напряженно прислушивалась к разговору. Она подняла малыша на руки.

— Моя тетя уйдет на Небеса? — спросил он.

В комнате повисла странная тишина, хотя, возможно, мне это почудилось. Я видела изумленное и немного испуганное лицо Клитии и устремленный на меня непроницаемый взгляд Шебы. Это не длилось и секунды, но я успела ощутить, как по спине у меня пополз холодок, как будто кто-то плеснул мне за шиворот ледяной воды.

— С чего ты это взял? — спросила Клития.

— Дедушка ушел, — грустно произнес малыш.

— Нет, молодой человек, — вмешался Клинтон. — Твоя тетя приехала сюда жить, вот это она и будет здесь делать.

Клития подошла к сыну и взъерошила ему волосы.

— Тебе давно пора спать, — ласково произнесла она.

— Я не хочу ложиться. Я хочу смотреть на тетю Сэйру.

— Ты будешь это делать завтра.

— Но я хочу сейчас.

— Сейчас, милый, ты отправишься с Шебой, и она тебя уложит. Я тоже к тебе загляну пожелать спокойной ночи.

— А ты мне споешь песенку?

— Спою.

— И почитаешь мне?

— Может быть.

Похоже, это заставило его смириться.

— Пожелай всем спокойной ночи, — попросила его Клития.

— Спокойной ночи, — послушно произнес он. — Я поговорю с тетей Сэйрой завтра. Она не уйдет на небо.

Мы спустились вниз. Слуги уже накрывали стол в столовой, которую, как и у нас, отделяли от гостиной раздвижные двери.

На улице было еще светло. Клинтон рассказывал мне, что из-за близости острова к экватору долгота дня в течение года меняется незначительно, не более чем на час. Я знала, что стемнеет около семи часов, то есть совсем скоро. Я обратила внимание на масляные лампы под потолком и на медные канделябры с зажженными свечами, призванными дополнять свет ламп. Точно такие же канделябры я видела в доме Клинтона.

Перед самым обедом к нам присоединился Сет Блэндфорд. Его национальность сомнений не вызвала бы ни у кого. У него были рыжеватые волосы, бледная кожа и светлые, едва заметные брови и ресницы. Если не считать этого, правильные черты лица делали его весьма привлекательным мужчиной. Среднего роста, рядом с Клинтоном он казался коротышкой.

— Ага, Клинтон наконец вернулся! — воскликнул он. — И ты привез с собой… Сэйру?

Он обернулся ко мне и стиснул мою руку в рукопожатии. Обручальное кольцо врезалось мне в пальцы, и я с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться от боли.

— Приятно познакомиться, — заявил он. — Ты похожа на отца. Как жаль. И зачем он пустился в это путешествие? Лучше бы остался дома.

— Он настаивал, — вмешался Клинтон.

— А теперь его нет… зато Сэйра здесь.

— Я так рада, что она приехала! — произнесла Клития, все это время не сводившая с меня восхищенного взгляда.

— В таком случае давайте поднимем бокалы за наше знакомство, — провозгласил Сет.

Клития хлопнула в ладоши, и двое слуг бесшумно вбежали в комнату, неся подносы с бокалами, джином и содовой. Они также подали нам лаймы и сок каких-то тропических плодов.

Клития начала разливать напитки. Клинтон поднял свой бокал и провозгласил:

— За возвращение домой!

— Завещание нас немного удивило, — тихо произнес Сет Блэндфорд. — Мы думали…

— Старина Ральф всегда был непредсказуем, — согласился Клинтон. — Все считали его приверженцем традиций, а он постоянно поступал совершенно неожиданным образом.

— Скажи, Сэйра, — обратился ко мне Сет, — как ты себя чувствуешь в роли владелицы плантации?

— Мне страшновато, — призналась я, — особенно учитывая то, что я в этом совершенно не разбираюсь.

— Вот именно! — воскликнул Сет.

— Она его дочь, а Клитии он оставил ожерелье, — заявил Клинтон.

Клития прижала к груди дрожащие пальцы и опустила глаза.

— На время, — с горечью в голосе возразил Сет.

— Я надеюсь, что угощение вам понравится, — поспешила вмешаться Клития. — Мы очень любим карри. Это национальное блюдо, и такого карри, как у нас, не попробуешь больше нигде в мире.

Ей удалось сменить тему разговора и развеять неловкость. Она начала строить планы на завтра, когда я опять приеду к ней и поближе познакомлюсь с Ральфом, которого так взволновало мое появление в его жизни, а также осмотрю ее сад. Нам предстояло многое обсудить. Вот, например, одежда. У меня есть подходящая одежда?

— Клинтон рассказывал мне о здешнем климате, поэтому я в какой-то степени подготовлена.

— В чем Клинтон совершенно не разбирается, так это в женской одежде.

— Зато он умеет ее ценить, — вставил Сет.

— Сэйре потребуется помощь, и я готова ее предоставить. Я покажу ей, где продаются изумительные ткани. Из шести ярдов выйдет сари, к тому же его не надо шить.

— Моя милая Клития! — воскликнула я. — Ты можешь представить себе меня в сари? Боюсь, что для этого я слишком велика.

— Оно тебе очень пойдет, — заверила меня сестра.

Я покачала головой.

— Я буду чувствовать себя не в своей тарелке. Я не привыкла к такой изящной одежде. Нет, я лучше сохраню верность традиционным английским платьям.

— Я все равно покажу тебе, где купить прекрасный шелк.

— С радостью воспользуюсь твоей помощью.

Она сообщила мне, что от Канди нас отделяет около двенадцати миль, но до Мангании, где мы вышли из поезда, совсем недалеко. Не Канди и не Коломбо, конечно, но магазины там неплохие.

— А я с удовольствием составлю тебе компанию, — улыбнулась Клития. — Сет, мы должны дать в честь Сэйры бал. Ведь все захотят с ней познакомиться.

Когда подали обед, на улице уже стемнело.

— А мы тут натерпелись страху, — сообщил Клинтону Сет, когда мы уже сидели за столом. — Спасали плантацию от листовертки.

— Я уверен, что вы справились, — ответил Клинтон.

— О да. Урожай не пострадал.

— Что бы мы без тебя делали, Сет.

Сет даже порозовел от удовольствия.

Я проголодалась, а карри оказался очень вкусным. Я внимательно прислушивалась к разговору, крутившемуся в основном вокруг проблем, связанных с выращиванием чая. «Они говорят о моей плантации», — изумленно думала я. Невероятно! Я не могла понять, почему отец так распорядился наследством. Плантацию должна была унаследовать Клития. Я понимала огорчение Сета. Хотя Клитии досталось фамильное ожерелье, которое она должна будет передать жене своего сына…

Как ни странно, но в этот момент речь за столом зашла о жемчуге и его добыче. Сет что-то рассказывал об устричных отмелях в Манарском заливе.

— Одного из ловцов схватила акула. Он погиб.

— Кто?! — воскликнул Клинтон.

— Карам.

— Карам! — повторил Клинтон. — Один из лучших моих ныряльщиков. Ну почему он был так беспечен!

— Беспечен! Неужели ты думаешь, что он был неосторожен? У них и заклинатель акул был. Но эта тварь его уже поджидала на дне.

— Карам! Прекрасный ныряльщик! Один из лучших.

— Я слышал, что в этом сезоне улов был неплох.

— Это хорошие новости, — кивнул Клинтон. — Но Карам!

— Что такое устричные отмели? — поинтересовалась я. — Я впервые об этом слышу.

Сет лукаво покосился на Клинтона.

— Это на Клинтона не похоже, — произнес он. — Обычно он не темнит.

— Разве я тебе не рассказывал? — удивился Клинтон. — Мне принадлежат устричные отмели у северо-западного побережья Цейлона. Мы поедем туда, и я все тебе покажу. Но там интереснее всего, когда ловцы собирают моллюсков. Сбор начинается на второй неделе марта. Сезон длится от четырех до шести недель.

— Жемчуг! — прошептала я. — То есть ты еще и жемчугом занимаешься?

— Это второстепенно, — отмахнулся Клинтон.

Сет наклонился вперед.

— Клинтону принадлежит практически весь Цейлон, — произнес он. — Здесь у него чай, на северо-западе жемчуг, в лесах — каучук. Половина судов в бухте Коломбо перевозит грузы Клинтона.

— Мы должны брать от этой земли все, что возможно, — пояснил Клинтон. — Это позволяет местным жителям заработать на жизнь.

— И обогащает тех, кто дает им эту возможность.

— Должны же они получать вознаграждение за свой труд и капиталовложения, — напомнил ему Клинтон.

— Больше всего меня заинтересовала добыча жемчуга, — вставила я.

— Настоящая женщина, — пожал плечами Клинтон. — Если бы ты знала, какой ценой достается жемчуг, ты бы вообще отреклась от жемчужных ожерелий.

— Ты слышала это, Клития?! — воскликнул Сет. — Подумай об этом в следующий раз перед тем, как надеть свое знаменитое ожерелье.

— Я об этом никогда не забывала, — тихо ответила Клития.

Клинтон не унимался.

— Жены и невесты ныряльщиков называют жемчужины «человеческими жизнями».

— Значит, это очень опасно?

— Ты только что слышала, что акула убила одного из моих лучших ныряльщиков. Представь себе такую картину. Лодки отправляются в море в полночь, чтобы достичь устричных отмелей к восходу солнца. В каждой лодке находится около десяти ныряльщиков. Они работают в парах и ни за что не прыгнут в воду, если с ними нет заклинателя акул. Считается, что своими странными напевами заклинатели приводят акул в состояние такого восторга, что они не замечают вторгающихся в их владения людей. Тем не менее каждый ныряльщик вооружен коротким копьем из железного дерева для защиты от акул, оказавшихся неподвластными напевам заклинателя.

— Странно, что они вообще согласны этим заниматься.

— Если они не будут работать, они умрут с голоду, — коротко заметила Клития.

Клинтон внимательно наблюдал за мной.

— Это действительно так. У них нет выбора. Однако такова жизнь.

В этот момент я вдруг остро ощутила чужеродность всего, что меня окружает. Жара, неизвестные насекомые, с глухим стуком бьющиеся в оконную сетку, я сама в окружении едва знакомых людей, явное соперничество между Сетом и Клинтоном…

Мужчины опять заговорили о плантации, а Клития сказала мне, что заедет за мной утром, привезет к себе и все мне покажет и расскажет.

Мы уехали около половины девятого. Сет и Клития проводили нас к экипажу.

— Тебе понравилось? — спросил Клинтон, когда двуколка покатилась по дороге.

— Очень. Я давно мечтала познакомиться с сестрой.

— И как ты ее находишь?

— Она красива и обаятельна. Но вначале я была шокирована. Я ожидала увидеть английскую девушку. Почему ты меня не предупредил?

Клинтон пожал плечами.

— Она пошла в мать. Считают, что она — ее точная копия.

— Мне никогда не говорили, что первая жена отца была цейлонкой.

— Здесь это случается… изредка. Многие мужчины заводят себе любовниц из числа местных женщин. Порой от этих связей рождаются дети. Браки заключаются достаточно редко. Клития получила английское воспитание и образование. Здесь несколько лет жила английская гувернантка. Дракон, а не женщина, с какой стороны ни подойди. А потом на плантацию приехал Сет, молодые люди полюбили друг друга и поженились.

— Сет — хороший управляющий?

— Он неплохой второй номер. Он надеялся, что плантация достанется Клитии.

— Мне кажется, это вполне оправданные надежды.

— В этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным.

Остаток пути мы молчали.

В конюшне нас уже ожидал слуга, принявший лошадь и экипаж. Клинтон взял меня под руку и повел к дому. Даже в темноте он сверкал белизной. Над дверью висел фонарь, а в воздухе звучал неумолчный гул насекомых.

Мы вошли в холл.

— Наконец-то мы дома, — вздохнул Клинтон и, развернув меня к себе, поцеловал в губы.

Когда он выпустил меня, я заметила, что рядом стоит слуга и смотрит на нас.

— Что-нибудь нужно, господин?

— Нет, спасибо, — ответил Клинтон.

Мы поднялись в спальню. В ней горели две лампы, полог кровати был откинут, а на оконной сетке я заметила мертвых насекомых, тщетно пытавшихся пробиться к свету.

Я мимоходом вспомнила свою спальню в Грейндже, где холодными зимними ночами я торопливо раздевалась и прыгала под одеяло, чтобы согреться, а летом настежь распахивала окна, впуская свежий ночной воздух.

— Здесь все иначе, — заметил Клинтон, в очередной раз продемонстрировав свою жутковатую способность читать мои мысли. — Но ничего, ты привыкнешь. Очень скоро все это станет твоей второй натурой. А когда-нибудь мы поедем в Англию в гости. Хочешь?

Я кивнула, а он начал расстегивать пуговицы на моем платье.

— Клинтон, это правда, что тебе принадлежит большая часть Цейлона? — спросила я.

— Сет любит преувеличивать, моя дорогая, — рассмеялся он. — Цейлон — огромная страна, которая имеет все шансы процветать, если ее ресурсами правильно распоряжаться. Просто я умею выжать максимум из того, чем располагаю. Но таких, как я, много.

— Ты так богат… У тебя даже устричные отмели есть.

— Я вижу, что они потрясли твое воображение. Это все из-за легенды о жемчужном ожерелье Ашингтонов, о котором тебе твердили всю жизнь.

— Я не знаю людей, которых не завораживал бы вид жемчуга. Так это правда, что ты занимаешься его добычей?

— У меня есть доля в этом бизнесе, как и во многих других. Чтобы застраховать себя от банкротства, никогда нельзя делать ставки на что-то одно. Возьмем кофейную катастрофу. Мы совсем недавно от нее оправились. Некогда здесь считалось, что если ты выращиваешь кофе, то твое будущее обеспечено. И что же? Рынок рухнул. Болезнь под названием кофейная ржавчина привела к массовой гибели деревьев. Всего за несколько лет торговля кофе была полностью уничтожена. Деловой человек должен иметь пути отступления. Поэтому я и занимаюсь многими отраслями одновременно.

— Итак, ты занимаешься… чем там? Жемчугом, каучуком, кокосами и чаем.

— На Цейлоне это основные отрасли. Чайная плантация никогда не приносила мне удовлетворения. Она слишком мала. Я хотел расширяться. И хотя теперь у меня две плантации, по сути это одна большая плантация. Но они обе мои.

— Я думала, что одна из них принадлежит мне.

— Моя дорогая Сэйра, все, что принадлежит тебе, принадлежит и мне.

— И наоборот?

— Ну конечно.

— Значит, у меня есть доля в добыче жемчуга и всем остальном?

Он прижал меня к себе и расхохотался.

— У меня обширные планы! — воскликнул он. — О, как я рад, что наконец-то вернулся. Но обрабатывать эти плантации будет гораздо легче, если вначале мы их объединим. Сет может продолжать работать управляющим, он с этим справляется достаточно неплохо. Но я позабочусь о том, чтобы поднять производительность твоей плантации. Я уже давно собирался это сделать.

— Давно? — переспросила я. — Но откуда ты знал, что плантация достанется мне?

— Ты же дочь своего отца, верно?

— Но ведь у меня есть сестра, муж которой работал у отца управляющим…

— Не слишком успешно.

— Клинтон, — медленно произнесла я. — Ты знал, что он оставляет плантацию мне.

Он в упор смотрел на меня.

— Ну и что из этого?

— Откуда?

— Твой отец сам мне об этом сказал. Сет применяет не совсем правильные методы и совсем не умеет управлять работниками. Твой отец обсуждал со мной эту проблему.

— И ты в самом деле знал, что он оставит плантацию мне, ведь так?

— Да.

— Значит, это было задумано, что ты женишься на мне и получишь плантацию?

— Вроде того.

— Так вот почему…

— Да брось ты, Сэйра, дело не только в этом. Разве ты сама не видишь, как мне хорошо с тобой?

— Тебе хорошо от того, что благодаря мне ты смог заполучить плантацию.

— Она все равно рано или поздно досталась бы мне. Со временем я ее просто купил бы. И мне не пришлось бы ждать слишком долго. Но так, конечно же, проще.

— Значит… ты заранее решил, что женишься на мне. Вы обо всем договорились. Ты и мой отец…

— Ну конечно, он этого хотел. Кому нравится наблюдать за тем, как плод усилий всей его жизни приходит в упадок, потому что ему приходится во всем полагаться на управляющего? Он знал, какие меры необходимо принять, чтобы возродить плантацию, и знал, что мне это по силам. Он понимал, что пройдет немного времени и плантация все равно достанется мне. Но ты тоже нуждалась в защите и заботе. Поэтому идея женить меня на тебе показалась ему очень удачной.

— Ты хладнокровный и расчетливый мерзавец, — заявила я. — И я тебя презираю.

— Я знаю, — ответил он.

А потом он подхватил меня на руки и расхохотался.

— Мне это даже нравится. Протестуй. Дерись. Сопротивляйся.

Проснулась я ранним утром в незнакомой постели, окруженной противомоскитной сеткой. Рядом спал он, мой муж.

Я чувствовала себя пойманной. Это я попалась в сети, сети интриги, сплетенные им собственноручно.

Так, значит, на самом деле он меня не любит. Я всего лишь очередная женщина, которых у него было много, а будет, наверное, еще больше.

Я лежала не двигаясь. Скоро настанет день. Мой первый день в чужой стране.

Затем подумала о Тоби. Где он сейчас? Наверное, вернулся в Индию. Что, если бы я была с ним? Сейчас лежала бы в постели, очень похожей на эту. Сетки на окне, сетка надо мной. Но чувствовала бы себя совершенно иначе. Мне показалось, что стены комнаты придвинулись и сомкнулись надо мной, и из хаоса моего спутанного сознания раздался детский голосок: «Тетя Сэйра уйдет на Небеса?» Эти слова опять вызвали ощущение покалывания в позвоночнике, которое возникло, когда я услышала их в первый раз. В воздухе повисло предостережение.

После завтрака за мной приехала Клития. Ее экипаж был очень похож на тот, которым накануне вечером пользовались мы. Она собиралась, как мы и договаривались, забрать меня на плантацию Ашингтонов. Сет сказал, что, поскольку теперь она принадлежит мне, я должна понемногу вникать в дела.

Клинтон был в отличном настроении. Похоже, его нимало не смутило разоблачение, и он пребывал в несокрушимой уверенности, что любые его промахи можно загладить в постели. Я же была глубоко уязвлена и твердо решила дотошно разобраться в выращивании чая и доказать ему, что плантация, ради которой он на мне женился, принадлежит именно мне, а не ему.

Однако по дороге мое уныние слегка развеялось. Поводья в руках Клитии выглядели несколько неуместно, хотя сегодня она была одета не в сари, а в голубое шелковое платье. Она походила на изящную куклу, предназначение которой радовать окружающих своим изяществом, а вовсе не управлять повозками.

— Ты хорошо управляешь лошадью, — заметила я.

— А… это легко. Я ведь наполовину англичанка. Меня воспитали совсем не так, как местных девушек. Хотя я на них похожа, верно? Но я сильная. Ты еще в этом убедишься, Сэйра. Ты должна рассказать мне об Англии. Я так много хочу узнать. Я помню твою маму… правда, очень смутно. У нее был мягкий и очень приятный голос. Я не помню, как она выглядела, но я знаю, что она была очень красивой.

— Да, она была красавицей.

— А потом она уехала… Я понемногу начинаю вспоминать. В доме стало так тихо… Отец часто закрывался в кабинете и целыми днями из него не выходил. Везде воцарилось уныние. Но это было очень давно. Шеба рассказывала мне об этом. Она говорила, что твоя мама ни за что не смогла бы тут прижиться… и что ей вообще не следовало приезжать. Но Шеба любила мою маму и считала, что отец не должен был больше жениться. Все же какое счастье, что он это сделал. Ведь иначе тебя бы здесь не было.

Мы ехали по той же дороге, что и накануне вечером с Клинтоном.

— Когда будешь возвращаться, — опять заговорила Клития, — я покажу тебе короткую дорогу через джунгли. Хорошо, что они их не вырубили… Это настоящие джунгли. Хотя, насколько я знаю, уже поговаривают о том, чтобы вырубить их и посадить там чай. Думаю, Клинтон так и сделает.

— А кому принадлежит этот участок? — поинтересовалась я.

— Половина — Ашингтонам, половина — Шоу.

— Что ж, участок Ашингтонов останется в неприкосновенности, — заверила я ее.

— Если Клинтон захочет…

— Решать в любом случае мне.

— Я вижу, Сэйра, ты волевая женщина.

Мы подъехали к дому. Клития загнала экипаж во двор, и двое слуг подбежали, чтобы поставить его в конюшню. Мне начинало действовать на нервы внезапное и бесшумное появление этих слуг в тот самый момент, когда хозяева нуждались в их помощи. Это означало, что они за нами постоянно наблюдают, чтобы предвосхитить любую нашу потребность. И хотя я не могла не признать, что это очень удобно, мне все равно было не по себе.

Я с наслаждением вошла в дом, где было значительно прохладнее, чем на улице.

— С чего начнем? — обернулась ко мне Клития. — Я покажу тебе дом, хочешь? Он очень похож на твой собственный дом. И совсем не похож на Грейндж. Отец мне много о нем рассказывал, и мне очень хотелось бы его увидеть. Насколько я поняла, его охраняют два дракона, которых зовут Марта и Мабель и которые меня к нему на пушечный выстрел не подпустят.

— Да, это тетки. Марта в самом деле может нагнать страху на кого угодно. Она обожает строить планы и осуществлять их любой ценой.

Передо мной вдруг всплыла ужасающая картина: морозной зимней ночью я вхожу в мамину комнату… Что за вздор? Я уже и думать об этом забыла. Это просто какое-то помрачение рассудка. Но ведь я до сих пор не перестала оплакивать мамину безвременную смерть.

— Мабель, — продолжала я, — сама по себе довольно безвредная. Просто она постоянно идет на поводу у Марты.

— И ты какое-то время с ними жила. Но ты ведь одна из них, поэтому они тебя приняли.

— Моя мама им тоже не нравилась.

— Прекрасная женщина и чудесная актриса. Как жаль, что я так плохо ее помню. Иногда я лежу в постели и пытаюсь представить себе то время, но все, что мне удается вспомнить, это как Шеба заходит в мою комнату и говорит: «Она уехала». Глаза у нее при этом сверкали так, как будто она только что сообщила мне необычайно счастливое известие.

— Расскажи мне о Шебе. Она меня заинтересовала.

— Быть может, я попрошу, чтобы нам принесли чего-нибудь попить? Прохладительные напитки, например? Конечно, у нас есть чай… извечный чай. Я уверена, что даже в Англии не пьют столько чая, сколько пьем мы. Это все жара…

Не успела она все это проговорить, как в комнате возник слуга с подносом, на котором стояли высокие стаканы с лимонадом.

Когда мы остались одни, Клития вернулась к нашему разговору.

— Ты спрашивала о Шебе. Она из очень интересной семьи. Ее брат, Нанкин, работает у Клинтона управляющим. Он умный, и Клинтон весьма его ценит. Нанкин заключил очень необычный брак. Его жена была португалкой. Когда-то на Цейлоне обосновались португальцы. После них здесь осталось много мастеровых и ремесленников, как и после голландцев, которых тоже хватало. Нанкин очень хорош собой, и его полюбила девушка из довольно приличной семьи. Они поженились. Лейла — их дочь. Кроме нее у них родился Ашраф. Он работает на нашей плантации. И есть… еще одна дочь.

— А она что делает?

Клития заколебалась.

— О, Анула — очень необычная женщина… У нее даже собственный дом есть. Она считается одной из местных красавиц. И еще у нее есть то, что называют «силой».

— Как интересно. Надеюсь, я с ней смогу познакомиться?

— Ну… э-э… может, и сможешь.

— А что… она действительно такая необычная… эта Анула?

— О… нет… нет… я бы не сказала. Но ее собственная семья ее побаивается. Шеба говорит о ней как о божественном создании. Хотя это все семейная гордость… не более. Да, ты спрашивала о Шебе. Она пришла сюда как служанка моей мамы, а когда родилась я, она стала моей няней. А если точнее, она заменила мне мать. Она предана мне… а теперь и Ральфу. Я знаю, что когда он с ней, я могу быть за него спокойна. Со временем мы наймем для него гувернера… англичанина, конечно. Быть может, он уедет в Англию, учиться в школе. Этого хочет Сет.

— Должно быть, это так прекрасно, иметь такого чудесного сынишку.

— Он — моя жизнь. Я люблю его больше всего на свете.

— А как же Сет?

— Ну конечно, я люблю Сета. Но это другое. Возможно, когда у тебя будет ребенок, ты меня поймешь.

Мы допили лимонад, и она встала.

— Пойдем, я покажу тебе дом.

Я с готовностью последовала за ней. Дом был просторным и очень походил на дом Клинтона.

Клития сообщила мне, что Ральфа дома нет. У него урок верховой езды.

— Верховая езда в наших краях — абсолютно необходимый навык. У нас есть железная дорога, по которой мы можем добраться до Канди или Коломбо. Но для местных поездок нужна лошадь. А теперь пройдем в сад.

Мы спустились в холл. Я заметила, что этот дом, как и дом Клинтона, приподнят над землей. Я спросила об этом у Клитии, и она объяснила, что это защита от термитов.

— Их тут несметное количество, — пояснила она. — Они перемещаются целыми армиями, насчитывающими тысячи… а может, и миллионы насекомых. Они могут пройти через дом, съедая все на своем пути. После их ухода от дома останется пустая скорлупа. Поэтому мы так и строим. А вот эти опоры, на которых стоит дом, обработаны специальным, отпугивающим термитов составом.

— Как это ужасно! Уехать из дому, а, вернувшись, обнаружить на его месте лишь остов.

— Такое уже случалось. Ты и представить себе не можешь, Сэйра, с какими опасностями нам приходится иметь дело. Тебе следует остерегаться насекомых. Местные жители имеют против них некоторый иммунитет, но тебе предстоит долгий процесс акклиматизации. Особенно бойся комаров. Это самая распространенная напасть. И самая серьезная опасность.

— Похоже, меня со всех сторон подстерегают опасности.

Ее сад очень напомнил мне наши, английские сады. Когда я сказала ей об этом, она кивнула:

— Да, его разбил отец. Нам удалось здесь вырастить некоторые из привычных для Англии растений.

И это действительно было так. Среди экзотических цветов росли рододендроны, герань и даже калина.

— Они будут напоминать мне о доме, — улыбнулась я.

Время, проведенное с Клитией в саду, было очень приятным. Чем больше я общалась с сестрой, тем больше меня к ней влекло. И то, что она принадлежала к иной расе, придавало ей и пикантность, и дополнительную привлекательность.

Пока мы бродили по саду, я обратила внимание на одну особенность местной природы. Все вокруг изобиловало жизнью. В воздухе стояли неумолчный гул и жужжание насекомых. Клития сказала, что она его не слышит и со временем я тоже перестану обращать на него внимание. Буйная растительность и обилие в окружающем нас пространстве живых существ объяснялись обильными дождями и жарким солнцем. В какой-то момент я коснулась ветки и в ужасе отшатнулась, потому что ветка ожила и зашагала прочь. Я замерла как громом пораженная, а Клития весело расхохоталась.

— Это палочник. Насекомое такое. Он выглядит, как отросток ветки. Так он скрывается от врагов.

— Жуть какая!

— Ты очень быстро освоишься. Поначалу все кажется странным и необычным, но вскоре ты все это будешь воспринимать как должное. Я надеюсь, мы будем часто с тобой встречаться… кроме того, у тебя есть Клинтон…

Она выжидательно на меня смотрела, как будто приглашая поделиться каким-то секретом.

— Ну да, Клинтон, — кивнула я.

— Мы очень удивились, когда услышали, что он женился.

— Почему? Он ведь не так уж и молод.

— Нам всегда казалось, он и не помышляет о женитьбе…

— Насколько я поняла, он приехал в Англию в поисках жены.

Я попыталась заставить свой голос звучать как можно более небрежно.

— Что ж, его поиски увенчались успехом, и все сложилось как нельзя лучше. Сэйра, Сета очень беспокоит… судьба плантации.

— Что именно его беспокоит?

— Что собирается предпринять Клинтон?

— Клинтона это вообще не касается. Плантация принадлежит мне. Я о ней ничего не знаю, но я готова учиться. Я попрошу Сета посвятить меня во все детали.

— Думаю, Клинтон не очень одобрительно относится к Сету. Сету кажется, что он настроен слишком критично.

— Возможно, Клинтон чрезмерно требователен к людям.

Она как-то странно на меня посмотрела.

— Да, — медленно ответила она, — возможно, ты права. Пока отец был жив, все шло хорошо. Сет отлично справлялся со своими обязанностями. Отец был им доволен. Ты не обижайся, просто мы не ожидали…

— Ты можешь говорить со мной прямо, Клития. Вы с Сетом думали, что плантация отойдет тебе. И это вполне естественно.

— Было бы лучше, если бы все произошло наоборот.

— Как наоборот? Ты о чем?

— Ожерелье тебе, а плантация мне. Но я ведь старше, и существует эта традиция. Я ненавижу эту штуковину. Мне кажется, что она приносит несчастье.

— Оно у тебя здесь, Клития?

— Да. Сет считает, что его следует хранить в банке. Иногда мы его туда отвозим. Но жемчуг необходимо время от времени надевать. Он как будто обижается, когда его не носят. Он теряет свой блеск. Во всяком случае, таково поверье. Отец заставлял меня носить это ожерелье. Мы собираемся в честь твоего приезда давать бал. Мне опять придется его надеть.

— Я хотела бы на него взглянуть. Я так много о нем слышала. Неужели оно и в самом деле так прекрасно, как о нем говорят?

— Ты сможешь сама судить об этом.

— О нем говорят с таким благоговением. Должно быть, оно стоит целого состояния.

— О да, оно гораздо дороже плантации. Но мы предпочли бы плантацию. Клинтон все захватит в свои руки. Этого Сет и боится. Сэйра, что если Клинтон захочет кем-то заменить Сета?

— Он не сможет этого сделать. Я этого не допущу.

— Я не знаю ни одного человека, способного противостоять желанию Клинтона.

— Но ты ведь и меня еще не знаешь, верно, Клития?

Внезапно мое настроение резко улучшилось. Я не позволю ему собой управлять. Он совершил ошибку, если считал меня легкой добычей и думал с помощью наивной простушки завладеть таким лакомым кусочком, как плантация Ашингтонов.

«Плантация моя, Клинтон Шоу! — решительно сказала я себе, стоя посреди благоухающего экзотическими ароматами сада. — И вскоре ты об этом узнаешь».

Внезапно раздался радостный вопль. Это в сад ворвался Ральф. Он выглядел очаровательно в шелковом костюмчике, с взъерошенной шевелюрой, сияющими глазами и легким румянцем на щечках.

— Мама! — завопил он, но увидев меня, насторожился.

— Это твоя тетя Сэйра, — напомнила ему Клития. — Ты же ее знаешь. Вы только вчера познакомились.

Он кивнул и опять обернулся к матери.

— Мама, я видел кобру. Она гналась за нами. Она хотела меня укусить, а я на нее наступил, и она встала. Она была во-от такой большой… — мальчик показал руками, до каких пор мог дотянуться. — Она на меня зашипела.

Клития побледнела от ужаса.

К нам подошел сингалец, сложив на груди руки и слегка склонив голову.

— Нет, мисси, — произнес он. — Нет кобры. Нет опасности малышу.

— Но она была, — закричал Ральф, и его лицо раскраснелось, — была… была!

— И что же случилось потом? — моментально успокоившись, поинтересовалась Клития. — Подойди поближе и расскажи нам с тетей Сэйрой обо всем, что ты видел.

— Мы ехали по лесу, — начал Ральф. — Потом мы привязали лошадей и немного погуляли. И тут появилась кобра.

— Как же ты от нее избавился?

— Я ее застрелил.

— Как застрелил?

— Я выпустил в нее стрелу.

— Но ты же не брал с собой лук и стрелы.

— Я их сделал.

Клития взъерошила его волосы.

— У Ральфа удивительно живое воображение, — улыбнулась она.

— Что такое воображение?

— Фантазирование.

— Что такое фантазирование?

— Это то, чем ты занимаешься, мой херувим.

— Это хорошо?

— Да, но с ним надо полегче.

— А оно тяжелое?

— Ну что за ребенок! — ласково воскликнула Клития. — И ты еще не поздоровался с тетей Сэйрой.

— Привет, тетя Сэйра. Ты любишь змей?

— Вряд ли, хотя я их никогда не видела.

— Почему?

— Потому что там, откуда я приехала, змей почти нет. Встречаются изредка, и то маленькие.

— Ты поэтому и уехала?

— Не совсем.

— Я покажу вам Коблу. Мама, я хочу показать тете Сэйре Коблу.

— А где она?

— Сейчас. Сейчас. Я знаю.

И он умчался. Клития расхохоталась.

— Тебе придется сделать вид, что ты боишься Коблу. Это игрушечная кобра, но размеры у нее, как у настоящей. Жуткая штука. Ральф ее обожает. Она у него уже несколько месяцев, но еще не надоела ему. Он тогда еще не выговаривал «р» и поэтому говорил не «кобра», а «кобла». Вот откуда у нее такое имя.

В саду опять появился Ральф, волоча за собой нечто, действительно очень похожее на живую змею.

— Это Кобла, — представил он мне свою любимицу. — Тебе страшно, тетя Сэйра?

— Вид у нее и в самом деле устрашающий.

Я не преувеличивала. Змея была, как живая. Я присмотрелась к желтоватым глазам по обеим сторонам ее головы.

— Она и язык высовывает, — похвастался Ральф. — Надо нажать вот здесь. Видишь? Она хочет тебя укусить, тетя Сэйра! О, это плохая, злая Кобла! Но я ей не позволю. Если она тебя укусит, я ее застрелю из лука.

— Вот ты и познакомилась с Коблой, — вмешалась Клития. — Куда она теперь поползет, Ральф?

— Я положу ее под кустом. Ей там нравится.

Он бросился бежать, а мы смотрели ему вслед. Это и в самом деле был прелестный мальчуган. Когда он вернулся, Клития взяла его за одну руку, а я за другую, и мы вместе пошли домой.

— Сонный Сэм со мной поздоровался, — вдруг заявил он.

— Надеюсь, ты к нему близко не подходил? — забеспокоилась Клития. — Сонный Сэм — это старый крокодил, — пояснила она, оборачиваясь ко мне. — Я уверена, что он уже совершенно безвредный. Через лес протекает вялая речушка с заболоченными берегами. Будь осторожна, там есть и другие крокодилы.

— Что такое «вялая»? — перебил ее Ральф.

— Просто ленивая.

— Как Сонный Сэм?

— А ты его и в самом деле видел?

— Да, он сказал, что очень устал и не собирается меня кусать.

Шеба вышла нам навстречу. При виде меня она неохотно кивнула и пробормотала какое-то приветствие. Ральф подбежал к ней и обхватил ее колени. Он принялся рассказывать ей, как при помощи лука и стрел разделался с огромной коброй.

— Пора обедать, мой отважный мальчик, — сказала ему она. — А потом отдых, хорошо?

— Ах, Шеба, я не хочу отдыхать. Я хочу… Я хочу… — он обвел нас лукавым взглядом. — Я хочу убивать кобр.

— Вам лучше держаться подальше от этих отвратительных существ, господин Ральф, или кое-кому придется иметь дело со мной.

Ральф поцеловал маму, а потом, несколько застенчиво, и меня, после чего Шеба его увела.

— Шеба не любит, когда он к кому-нибудь привязывается, а он влюблен в своего учителя верховой езды, — пояснила мне Клития. — Она постоянно жалуется на то, что он плохо за ним смотрит, позволяет ему лезть в грязь… все только потому, что она не выносит, когда кто-то, кроме нее, о нем заботится. Она и со мной была такой же. Теперь она перенесла свою опеку на Ральфа. Ну, ты же знаешь этих нянюшек.

Я не знала этих нянюшек. Я подумала, что когда-нибудь расскажу Клитии о своеобразном воспитании, полученном мной на Дентон-сквер.

Ланч нам подали в столовой. Мы ели неизвестную мне рыбу, и Клития пояснила, что это одна из разновидностей макрели.

— Я специально заказала ее кухарке, потому что тебе наверняка хочется попробовать что-нибудь новенькое. У нас, конечно, ловятся и карп, и мерлуза, и кефаль, и солнечник. Но я думаю, что все это имеется и в Англии. Видишь ли, будучи наполовину англичанкой, я всегда очень интересовалась родиной отца, вот я кое-что и знаю.

Потом мы ели манго и крошечные сладкие и необыкновенно вкусные бананы.

— Ты собиралась показать мне ожерелье, — напомнила я Клитии.

— Верно. Пойдем наверх. Оно в сейфе.

Мы вошли в ее супружескую спальню. Она достала ключ, отперла небольшую дверцу, и мы оказались в некоем подобии гардеробной. Комната была совсем маленькой. Тут стояли стол, два стула и сейф. Клития закрыла дверь.

— Слуги тут даже не убирают, — сообщила она. — Я это делаю сама. Ожерелье хранится в этом сейфе. Оно настолько ценное, что все обросло легендами. Считается, что если оно покинет семью, то на его нового владельца обрушатся несчастья. Я уверена, что эту историю выдумали, чтобы отпугнуть воров. Видишь ли, существуют вещи настолько ценные, что обязательно находятся люди, готовые на любой риск ради того, чтобы их заполучить. Слуги не войдут сюда, даже если я буду их очень об этом просить. Так что легенда работает.

— Сколько шума из-за нескольких жемчужин!

— Милая Сэйра, эти несколько жемчужин называются ожерельем Ашингтонов, — очень серьезно произнесла Клития. — А это одно из самых ценных украшений в мире. Ты и сама в этом убедишься. Все жемчужины идеальной формы и одного размера. Ты разбираешься в жемчуге?

— Я знаю, как он выглядит.

Она засмеялась.

— Даже если ты вообще в нем не разбираешься, ты все равно поймешь, что эти жемчужины изумительны.

Она подошла к сейфу и начала его открывать.

Дверца распахнулась. Внутри стоял большой футляр, обтянутый крокодиловой кожей. Клития бережно извлекла футляр из сейфа и благоговейно поставила на стол. Она коснулась пружины, и крышка распахнулась, открыв взору ожерелье Ашингтонов. Я затаила дыхание. Оно и в самом деле было сказочно прекрасным. На темно-синем бархате лежали две нитки жемчуга, одна нитка длиной около двух футов, вторая немного короче. Идеальной формы жемчужины светились изнутри, как живые. Они были необычайно крупными и абсолютно одинаковыми. Я как зачарованная смотрела на исходящее от них теплое сияние, и мне страстно захотелось их потрогать.

— Не бойся, — подбодрила меня Клития. — Возьми его, рассмотри поближе.

Я протянула руку к ожерелью, но не коснулась его. Что-то меня останавливало. Фермуар тоже поражал воображение. Он был сделан из бриллиантов и украшен изумрудами. Я присмотрелась к завитушке из бриллиантов и поняла, что они изображают змею, притаившуюся среди листьев тиса. Глаза змеи были изумрудами, а листочки, как и ее тело, — бриллиантами.

— Когда бы при мне ни упоминали змей, я сразу вспоминаю вот это, — сказала мне Клития. — Я и сегодня утром о нем вспоминала, когда Ральф рассказывал фантастическую историю об убитой им кобре. Эта застежка очень странная. Отец однажды показал мне, что внутри имеется довольно вместительный контейнер. Присмотрись к языку змеи. В нем проделано крошечное отверстие. Утверждают, что один из повелителей Канди, стремясь избавиться от своей супруги, наполнил контейнер смертельным ядом и заставил ее надеть ожерелье. Язык змеи уколол женщину в шею, яд вошел в кожу и убил ее.

— Это ужасно, — содрогнувшись, ответила я. — Не удивительно, что тебе в этом ожерелье чудится что-то омерзительное.

— Разве оно тебе не нравится? Разве оно не прекрасно?

— Жемчуг действительно изумителен. Это просто фантастика. Но я не могу сказать того же о змее. Конечно, мне мало что известно о жемчуге, но я никогда не видела ничего подобного.

— Никто никогда не видел такого жемчуга. Эти жемчужины уникальны. Вот почему это огромная ответственность — хранить у себя это ожерелье.

Она взяла его в руки и надела мне на шею. Холодные камни застежки заставили меня вздрогнуть.

— Оно идет тебе, Сэйра, — сказала она. — Гораздо больше, чем мне. Ты в нем вообще другой человек.

— Позволь взглянуть.

Я потянулась к стоявшему на столе небольшому зеркалу в рамке, украшенной аметистами и бирюзой, и взглянула на свое отражение. Ожерелье, как живое, прильнуло к моей шее и от него исходило теплое сияние. Но фермуар оставался холодным и впивался мне в шею.

— Застежка колется, — пожаловалась я.

— Она перекрутилась, — пояснила Клития. — Сегодня в ней яда нет, — со смехом добавила она.

— Расстегни его, — попросила я.

Она молча исполнила мою просьбу.

— Можно, я взгляну, как оно смотрится на тебе?

Она надела его перед зеркалом и обернулась ко мне.

— Оно для тебя слишком тяжелое, — заметила я. — Тебе нужно носить изысканные и изящные украшения.

— Да, — согласилась она, — оно для меня слишком тяжелое.

Она сняла ожерелье, бережно уложила его в футляр и спрятала в сейф.

Ожерелье все время стояло у меня перед глазами, мешая мне наслаждаться обществом сестры.

В конце дня Клития проводила меня обратно, показав дорогу через лес пальм, эбеновых и шелковых деревьев.

— Эти кокосы мы выращиваем для себя, — кивнула она в сторону пальм. — Хотя мне кажется, что Клинтон не прочь и их пустить в дело. Работники плантации едят плоды, пока они не созрели, а потом выжимают из них масло. Из цветов они готовят что-то вроде пунша, а из оболочки плетут циновки. Даже пустая скорлупа идет в ход — из них делают сосуды для питья. В природе не существует другого растения, которое можно использовать так же широко, как кокос. Листьями пальм островитяне кроют хижины, а также пользуются ими как посудой.

В некоторых местах растительность вплотную подступала к тропинке.

— Будь осторожна, тут встречаются змеи, — предостерегла меня Клития. — Я испытала настоящий шок, когда Ральф заговорил о кобре. Он вполне мог на нее наткнуться. Мы постоянно напоминаем ему о необходимости быть начеку. Отсюда и его фантазии насчет лука и стрел.

Мы подошли к реке. Берег, как и говорила Клития, был заболочен.

— А вон, если не ошибаюсь, и старый Сонный Сэм. Тс-с! Смотри. Возле Сэма стоит цапля… а он совершенно не двигается.

Я посмотрела туда, куда она показывала, и вдруг почувствовала, как далеко я от дома.

— Тебе не стоит ходить здесь одной. Подожди, пока не освоишься получше. Ты можешь заблудиться.

— Я знаю, что у вас очень быстро темнеет. Здесь нет сумерек, как в Англии.

— Мне кажется, сумерки — это очень уютное время. Как ласковое предупреждение о том, что приближается ночь.

Вскоре среди деревьев завиднелись белые стены дома.

Нам навстречу вышел Клинтон. Увидев меня, он очень обрадовался.

— Ты хорошо провела время? — спросил он.

— Прекрасно, — кивнула я. — Нам с Клитией интересно вместе.

— Вот и хорошо. Заходи, попей с нами чаю, Клития.

— Думаю, мне лучше поспешить домой, пока не стемнело.

— Я поручу кому-нибудь отвезти тебя назад, — успокоил ее Клинтон.

— В этом нет необходимости.

— Тебя проводят, — повторил Клинтон.

Мне хотелось, чтобы она отказалась и настояла на своем, и в то же время я не представляла, как эта хрупкая и изящная женщина будет одна идти через темные джунгли.

Разумеется, Клинтон ее переубедил.

Когда мы подошли к дому, что-то стрелой метнулось вверх по стене, заставив меня вскрикнуть от неожиданности и отскочить. Клинтон громко расхохотался.

— Это безвредный маленький геккон, — пояснил он. — Ящерица такая. Они тут кишат, так что тебе предстоит с ними довольно близкое знакомство.

Да, все-таки я заехала очень далеко от дома.

В течение последующих двух-трех недель я начала постепенно привыкать к своему новому окружению. Я уже не пугалась, проснувшись и обнаружив над собой противомоскитную сетку. Я смирилась с мыслью о том, что для Клинтона союз со мной был браком по расчету. Что с того, что он страстно меня желал? Такой мужчина, как он, был способен страстно желать многих женщин. С каждым днем я все больше убеждалась в том, что ему присуща безжалостность, о которой в Англии я могла только догадываться. Я была настроена противоречить и сопротивляться ему, и все же страсть, вспыхивавшая в нас обоих, на недолгое время затмевала все остальные чувства. Я понимала, что подобные эмоции по самой своей природе не могли быть сколько-нибудь постоянными, и мне не удавалось представить себе комфортное будущее с Клинтоном. Мечты, которые, как мне казалось, рано или поздно посещали любую женщину, мечты о рождении и воспитании детей в гармоничном союзе с их отцом почему-то плохо сочетались с той жизнью, которую вела я с Клинтоном. Я не сомневалась в том, что он хотел бы иметь сына. Более того, он и сам это говорил. Он надеялся, что у нас родится мальчик, из которого он вырастит свою собственную копию, передав ему и свой прагматизм, и свою безжалостность.

Я уже упоминала, что в этих местах Клинтон обладал изрядной властью. Это мне стало ясно с самого начала, и с каждым днем я осознавала это все явственнее. Все работники плантации перед ним трепетали. Его управляющий, Нанкин, вообще преклонялся перед ним как перед Богом. Клинтон высоко ценил Нанкина.

— Он стоит двоих Сетов Блэндфордов, — любил повторять он. — Я могу спокойно уехать, предоставив ему позаботиться о плантации самостоятельно.

У Нанкина на плантации был свой дом, значительно превосходивший жилища других работников. Я также не забывала, что он — брат Шебы. Клинтон ценил его за энергичность и, прежде всего, преданность.

— Это качество, милая моя женушка, — поучал он меня, — ценится гораздо выше всех остальных, вместе взятых.

В нашей гостиной стоял книжный шкаф, битком набитый книгами о Цейлоне, многие из которых описывали процесс выращивания и производства чая. Я решила их все проштудировать.

Клинтона это очень забавляло.

— Что тебя так смешит? — возмущалась я. — Это вполне естественно, что я хочу побольше узнать о чае. Или ты забыл, что я — владелица плантации?

— Ты собираешься составить мне конкуренцию?

— Это была бы пикантная ситуация.

— А ты, моя дорогая Сэйра, обожаешь пикантные ситуации. Но мне кажется, что было бы гораздо выгоднее объединить их под одним началом.

— Мне эта идея не нравится.

Он с сокрушенным видом улыбнулся.

— Твой отец обсуждал это со мной, Сэйра. Если хочешь знать, плантация Ашингтонов уже давно не приносит тех прибылей, которые должна приносить.

— Ты хочешь сказать, которые приносит плантация Шоу?

— Именно это я и хочу сказать. И у меня есть идеи относительно плантации Ашингтонов.

— Возможно, я их рассмотрю.

Он поднял меня на руки, закружил по комнате, а потом прижал к себе.

— Поставь меня на пол, — потребовала я. — Возможно, ты скоро поймешь, что твой хитроумный замысел по овладению плантацией Ашингтонов не так уж удачен.

— Любимая моя женушка, — насмешливо произнес он. — Ты мне угрожаешь? И что же ты собираешься предпринять? Составить мне конкуренцию? Выкупить плантацию Шоу? Я бы ничуть этому не удивился. Но вот что я тебе скажу. За три недели невозможно научиться выращивать чай даже по самым лучшим книжкам. Если ты на это рассчитываешь, ты заблуждаешься и обрекаешь себя на неудачу. Прибыльное выращивание чая — это процесс, который познаешь путем проб и ошибок. И на этом пути больше проблем, чем снится твоей мудрости, моя любовь. Послушай! Почему ты не можешь быть просто хорошей женой? Позволь своему мужу позаботиться обо всем остальном. Можешь не сомневаться, он будет холить и лелеять тебя до конца своих дней.

— Я не сомневаюсь, что он будет холить и лелеять мою плантацию, — ответила я.

— А она действительно нуждается и в любви, и в заботе.

Чем больше он надо мной насмехался, тем крепче становилась моя решимость. Я не стану сдаваться ни под каким предлогом. Впрочем, если быть совсем честной, я полюбила наши словесные баталии и с нетерпением ожидала вечера. К моему удовлетворению, его они тоже радовали и волновали.

В течение дня мы почти не виделись. Плантация занимала много акров, и Клинтон часто уезжал на рассвете и возвращался на закате. Я почти все время проводила на плантации Ашингтонов. Клитии нравилось со мной общаться, а Сет радовался интересу, проявляемому мной к семейному бизнесу. Если он и обижался на меня за то, что я унаследовала плантацию, которую он рассчитывал получить в собственное владение, то ничем себя не выдавал. Скорее всего, он знал о моем противостоянии Клинтону и втайне торжествовал.

Я вместе с ним объезжала плантацию. Иногда к нам присоединялась и Клития. Она была прекрасна и в европейских платьях, но больше всего ей шли полупрозрачные сари, искрящиеся золотыми и серебряными нитями и украшенные изящными вышивками. У нее были сари всех цветов, преимущественно пастельных тонов, которые очень шли к ее смуглой коже и черным волосам. Иногда мне хотелось просто молча смотреть на нее и восхищаться ее утонченной красотой.

От Сета я очень много узнавала о плантации и о том, какие работы выполняются в разные времена года. Мы вместе обходили плантацию и наблюдали за работающими на ней женщинами. Они бросали на меня любопытные взгляды, и я понимала, что интересую их не только как дочь своего отца, но и как жена Клинтона Шоу.

Мне казалось, их беспокоит будущее. Видимо, они были уверены, что рано или поздно их плантация перейдет к Клинтону. В поведении работников, которых я привыкла считать своими, и тех, кто был занят на плантации Клинтона, чувствовалась определенная разница. Его люди были намного усерднее. Клинтон вселял в них ужас, а люди моего отца никогда не боялись ни своего работодателя, ни Сета, хотя их уважение к нему не вызывало сомнений.

Клинтон был справедлив, но всем была известна присущая ему беспощадность. Я уже знала, что если мужчина или женщина нарушали установленный им кодекс поведения, их немедленно увольняли, и было бесполезно взывать о пощаде. Он объяснил мне, что закон необходимо неукоснительно соблюдать, поскольку любые исключения делают его бесполезным.

Однако факт оставался фактом — его плантация процветала, а плантация Ашингтонов едва сводила концы с концами. Доход, который она приносила, был слишком мал и не позволял вкладывать средства в плантацию, совершенствуя процесс выращивания чая.

Мне было интересно с Сетом, потому что, как и любой человек, сведущий в определенной области, он любил делиться своими знаниями с теми, кто ими не обладал. Он рассказывал мне о бедах, подстерегающих чайного плантатора, и о первых признаках приближающихся неприятностей. Одновременно он делился со мной горестными воспоминаниями о том, как на растения напала какая-то хворь, превращавшая кусты в мокрую бесформенную массу. Самым ужасным было то, что проявлялась эта болезнь тогда, когда растение уже невозможно было спасти.

Я обожала делиться с Клинтоном своими познаниями о щитовке, чайной тле и чайной моли. Он внимательно слушал меня, и на его губах играла надменная улыбка. Все неизменно заканчивалось тем, что он выстреливал в меня каким-нибудь вопросом, отвечая на который, я обнаруживала свое невежество. После этого он целовал меня, говорил, что боготворит меня и что подающая надежды чайная плантаторша волнует его не меньше, чем девушка, с которой он провел незабываемую ночь в Попугаячьей хижине.

Так и протекала моя жизнь в эти первые дни на Цейлоне. Я больше времени проводила в доме Сета и Клитии, чем в доме Клинтона. Я приезжала к ним каждое утро и очень много общалась как с Сетом, так и с Клитией, поскольку сестра не позволяла мне проводить целый день на плантации.

— Ты не знаешь нашего климата, — предостерегала она. — В середине дня тебе противопоказано находиться на улице, а выходить без шляпы ты вообще не должна никогда.

Я понимала, что она права, и с нетерпением ожидала наступления каждого нового дня, когда выезжала на плантацию с Сетом, а затем возвращалась домой, к сестре.

И еще был Ральф, который, похоже, очень ко мне привязался. Он обожал рассказывать фантастические истории о приключениях, в которых фигурировали змеи и слоны. У него был воображаемый друг, слон по имени Джамбо, потому что он слышал историю слона, который уехал в Англию жить в зоопарке. Этот слон был так велик, что его назвали Джамбо. Когда он взахлеб рассказывал нам свои истории, его темные глаза сияли. Мы с Клитией гуляли с ним в саду и по лесу. Именно в лесу разворачивалось действие большинства его историй. Он показал мне пальму, на стволе которой была вырезана буква «Р».

— Это мое дерево, — провозгласил он. — Когда никто не видит, оно оживает и разговаривает со мной. «Р» значит Ральф. Это вырезал Ашраф, чтобы дерево не забывало о том, что оно мое.

Похоже, Шебе не очень нравилась его дружба со мной. В ее присутствии мне всякий раз становилось не по себе. Я относила это на счет моего наследства. По ее мнению, плантация должна была достаться не мне, а ее ненаглядной Клитии. Ее преданность моей сестре могла сравниться только с любовью к Ральфу и была выше всяких похвал.

Однако я чувствовала, что она подслушивает наши с Клитией разговоры. А однажды я получила возможность в этом убедиться.

Мы с Клитией пили чай, который нам обычно подавали после ланча вместо привычного в Англии кофе.

— Клинтон говорит с тобой о плантации? — спросила Клития.

— О, его забавляет мой интерес. Он, наверное, думает, что скоро мне это все надоест.

— Сет до сих пор не успокоился. Он не знает, что у Клинтона на уме…

— Я уже говорила тебе, Клития, что решения тут принимаю я.

— Зная Клинтона…

— Ты еще меня не знаешь.

— Дело в том, Сэйра, что Сет без памяти любит эту плантацию. Это его жизнь. Когда он пришел работать к отцу и мы поженились, все выглядело так…

— Я понимаю. Успокойся. Я обещаю, что на этой плантации все останется, как прежде.

Она благодарно улыбнулась мне, и в этот момент меня охватило странное ощущение, что кто-то слушает наш разговор. Я резко обернулась. Дверь была приотворена. Мне почудилось, или она и в самом деле едва заметно шелохнулась?

— Что случилось? — забеспокоилась Клития.

— Да так, ничего.

Я опять обернулась к ней, и она сменила тему.

— Я много думала о бале. С тобой все хотят познакомиться. Дочь Ральфа Ашингтона и жена Клинтона Шоу! Двойной интерес. Что ты наденешь?

— В Грейндже бальные платья мне были ни к чему. Думаю, тетушки планировали кампанию по выдаче меня замуж, но тут появился Клинтон…

— И покорил тебя. Давай съездим в Канди и выберем ткань тебе на платье. Лейла прекрасно шьет. Она очень быстро сошьет изумительный наряд.

— Прекрасно.

— Наши балы пользуются большим успехом. Возможно, бал — это слишком громкое слово для наших вечеринок. Да у нас и условий соответствующих нет, но когда мы открываем раздвижные двери, получается довольно приличная комната.

Мы заговорили о приготовлениях к балу, и следующие полчаса пролетели незаметно.

Когда мы поднялись, я вспомнила свои подозрения относительно того, что нас подслушивали. Взглянув на дверь, я увидела, что она затворена. Шеба, подумала я. Мы говорили о наследовании плантации. Бедная Шеба! Она так предана этой семье, что, конечно же, ее интересуют мои планы, способные отразиться на их будущем. И все же, при одной мысли об этих блестящих, черных, пристально наблюдающих за мной глазах, мне становилось не по себе.

Поездка в Канди оказалась очень милым приключением.

Один из слуг отвез нас на станцию в некоей разновидности экипажа, на запятках которого всю дорогу с важным видом ехал мальчик лет четырнадцати.

Потом мы сели в поезд, доставивший нас в Канди.

Своей изысканной утонченностью город произвел на меня неизгладимое впечатление. Я уже знала, что он служил последним оплотом древних правителей Цейлона. Он располагался на нижней платформе горной гряды и на тысячу шестьсот футов возвышался над уровнем моря.

Я была очарована храмом Зуба Будды и искусственным озером в самом центре города. На улицах было полно народу, и я впервые обратила внимание на разношерстность публики. До сих пор большинство местных жителей, с которыми мне приходилось встречаться, были сингальцами, но в городе я увидела мужчин и женщин с более темным оттенком кожи. От Клитии я узнала, что это тамилы. Кроме них здесь жили мавры, потому что в прошлом арабские торговцы часто появлялись на острове и оставили на нем своих потомков. Им принадлежали многие местные лавки. Потомки голландских и португальских переселенцев стали стряпчими, докторами и учителями.

Мы не привлекали к себе внимания прохожих, потому что на улицах встречались и другие дамы в европейских платьях, хотя большинство женщин все же были облачены в сари, как и Клития.

Теперь этот город стал многонациональным, но совсем нетрудно представить себе, что некогда он был центром горного королевства Канди, управлявшего всем островом.

Лавок здесь было великое множество. В темноватой прохладе некоторых из них на витринах сверкали изумительные драгоценные камни — сапфиры, изумруды, рубины и жемчуг. Но мы приехали за тканями, и Клития привела меня в лавку, где нас встретил почти до неприличия угодливый араб, который принялся поспешно разматывать перед нами рулоны роскошных шелков.

Я остановила выбор на темно-синем бухарском шелке с искрящимися в глубине ткани тончайшими серебряными нитями.

Когда с покупками было покончено, мы вошли в одну из гостиниц, и Клития заказала чай, который мы выпили с сухим печеньем под названием «английские булочки». Такое название объяснялось тем, что рецепт печенья привезли из Англии. Пока мы пили чай, рядом с нами раздался возглас:

— Да это же миссис Блэндфорд! Какой приятный сюрприз!

Возглас издала крупная женщина с седеющими волосами и кожей, вне всякого сомнения, несколько последних лет подвергавшейся воздействию тропического солнца.

В ее трубном голосе звучали триумфальные нотки, а блестящие голубые глаза неотрывно смотрели на меня.

— А это, должно быть…

— Моя сестра, миссис Шоу, — представила меня Клития. — Сэйра, это миссис Гленденнинг. Ее муж — главный железнодорожный чиновник Канди.

— Нам всем не терпится с вами познакомиться, — в ее взгляде светилось откровенное любопытство. — А я так рада, что стала первой, кому посчастливилось… Ведь я первая?

— Да, мы пока никого к себе не приглашали, — заверила ее Клития. — Сэйра еще не успела освоиться на новом месте. Но на балу, конечно…

— Ах да, бал! Скорее бы! Как вы находите Цейлон, миссис Шоу?

— Мне все очень нравится, но, как уже сказала моя сестра, я совсем недавно сюда приехала, и здесь все совсем не так, как в Англии…

— Англия! — вздохнула миссис Гленденнинг. — Как мы все по ней скучаем! Мы ездим туда каждые пять лет, но этого недостаточно. Мистер Гленденнинг боится и на день оставить свою дорогу. Он не только чиновник, но еще и инженер, и ему приходится постоянно ездить… Сегодня он здесь, завтра в Коломбо, а послезавтра еще где-нибудь. Поломок хватает. Их так же много, как и… чая!

— Должно быть, он очень важная персона, — предположила я.

— Милая моя миссис Шоу, я была бы гораздо счастливее, если бы он не был так незаменим. Вы и сами, наверное, знаете, что такое постоянно занятой муж. Как поживает мистер Шоу?

— Спасибо, очень хорошо.

— Здесь никто не сомневался, что он вернется с супругой. Ах, как грустно, что вашего отца больше нет. Но жизнь ведь продолжается, не так ли? Что толку грустить о том, чего не изменить? К тому же все закончилось так, как мы и предполагали. В клубе даже ставки делали.

— Делали ставки? — переспросила я.

— На вас и Клинтона. Дай им хоть малейшую возможность, и они сделают ставки на что угодно. Но в конце концов, все произошло так, как мы и ожидали. Бедный ваш папа. У него была такая трудная судьба. Но теперь он, должно быть, счастлив, с Небес глядя на то, как удобно разрешились все проблемы. Я уверена, что Клинтон изменился. Самое время ему… остепениться…

Это была ужасно неприятная женщина, и все это время она не переставала сверлить меня своими глазками. Наверное, она пыталась догадаться, какие отношения связывают меня с Клинтоном. Я облегченно вздохнула, когда она откланялась.

— Главная беда этих людей в том, — произнесла после ее ухода Клития, — что их чрезмерно интересует жизнь других. Жизнь европейцев до ужаса однообразна. Они ходят друг к другу в гости, посещают клуб, беспрестанно говорят об Англии и иногда туда ездят. Поэтому, когда среди них появляется новое лицо…

— Особенно если это новое лицо принадлежит супруге Клинтона Шоу… — перебила ее я.

— Ты права, — согласилась она. — Клинтон всегда давал почву для пересудов. В конце концов, он так долго ходил в холостяках, а тут полно девиц на выданье… Мамаши девиц давно пришли к выводу, что он никогда не женится… Но потом они услышали, что отец едет в Англию и с ним туда направляется Клинтон.

— Понятно.

— Ты расстроена. Не стоит. Не забывай, что люди в таком замкнутом сообществе не могут не сплетничать.

— А что, о Клинтоне ходило много слухов?

— Ну можешь себе представить…

— Пожалуй, могу.

— Это все в прошлом, — спокойно произнесла Клития, а я не стала уточнять у нее, что именно в прошлом. Мне казалось, это слишком унизительно, в таком тоне говорить о своем муже.

Мы вернулись ближе к вечеру, и опять за окном вагона мелькали затопленные рисовые поля, слоны, купающиеся в реке и перетаскивающие могучими хоботами огромные бревна, быки и буйволы, запряженные в повозки и неспешно бредущие по дороге.

На станции нас встретил экипаж.

— Ты останешься довольна искусством Лейлы, — заверила меня Клития. — Она прирожденная портниха и не затерялась бы даже в Париже или Лондоне. Я не преувеличиваю.

Она действительно сотворила чудо с моим бухарским шелком. Я как зачарованная следила за мельканием ее ловких пальцев, закалывающих на мне складки ткани. Отступив на шаг назад, она разглядывала плоды собственных усилий, и ее огромные темные глаза светились восхищением.

— Вы красивая, — говорила она.

— Это ты меня такой сделаешь, — уточняла я.

— Я шить платья для своей сестры Анулы, — сообщила мне она с таким благоговением, как если бы Анула была королевой Цейлона.

Эта Анула начинала не на шутку меня интересовать.

— Наверное, твоя сестра очень красивая, — предположила я.

— Она самая красивая женщина на Цейлоне. Все так думать.

— Значит, она и в самом деле хороша собой.

— Ах, мисси, у нее не только красота. Вы понимать?

— Нет, — ответила я.

Лейла подошла ближе и оглянулась через плечо. Затем она приблизила губы к моему уху и прошептала:

— У нее есть сила.

— Какая сила?

— Когда-то Анула быть великой королевой.

— Давно?

— Сотни лет назад. Она родиться опять. Когда-нибудь она опять быть великой королевой. Она знать будущее. Она много знать обо всех нас.

— Это не всегда приятно, — небрежно заметила я.

Я видела, что Лейла испытывает перед сестрой благоговейный страх и безоговорочно верит в те силы, о которых она только что говорила. Мне хотелось узнать больше об этой необычной женщине, но я понимала, что от Лейлы мне ничего не добиться, поэтому решила попытать счастья с Клитией.

— Это очень необычная семья, — объяснила мне Клития. — Анула, несомненно, красавица и гордость семьи. Нанкин женился на девушке из португальской, к тому же очень хорошей семьи, и у них родились трое детей. Самая старшая дочь, Анула, удивительно хороша собой. Лейлу ты знаешь, а младший сын Ашраф работает на нашей плантации. Он станет таким же, как его отец: красивым, умным и очень рассудительным. С Анулой связаны разнообразные поверья. Она верит в то, что в одной из предыдущих жизней была королевой Цейлона. Она и в самом деле выглядит и держится, как королева.

— Она замужем?

— Н…нет. Наверное, она считает, что все мужчины ее недостойны. Или, быть может, она еще не встретила своего избранника…

— До кого может снизойти королева, пусть и бывшая? Разве что до принца.

— О, здесь к этому относятся очень серьезно. Очень многие верят в то, что уже жили прежде и будут жить после смерти в нынешней жизни. Анула обладает тем, что принято называть «силой». Она заклинает змей и заставляет их выполнять свои желания. Во всяком случае, так говорят. Еще считается, что она исцеляет людей от различных недугов… Бывает, что она отказывается помочь… если считает, что человеку не положено выздоравливать… А впрочем, все это досужий вымысел.

— Но мне интересно. Что еще ты знаешь об этой удивительной Ануле?

Клития пожала плечами.

— Да я тебе уже почти все рассказала. — На ее лице отразилось беспокойство, после чего она жизнерадостно воскликнула: — Я рада, что ты купила этот бухарский шелк. Он и в самом деле тебе необычайно идет.

Я поняла, что ей почему-то не хочется рассказывать мне об Ануле.

Наконец был назначен день бала.

В это утро я не поехала, как обычно, в гости к Клитии. Я знала, что она будет очень занята, а все мои предложения помощи она отвергла. Меня очень волновала мысль о предстоящей встрече с новыми людьми. Меня заверили, что им всем не терпится завязать со мной знакомство. Некоторые из них должны были на ночь остаться в доме Клитии, другие — у нас с Клинтоном. Те, кто живет поближе, сразу после бала разъедутся по домам.

В доме царила праздничная атмосфера. Слуги отбросили свою привычную сдержанность и только и делали, что собирались группками, увлеченно переговаривались и хихикали. Я заметила, что они то и дело поглядывают на меня, наверное, потому что вся эта суета затевалась в мою честь.

Один из слуг должен был отвезти нас к Клитии в экипаже с откидным верхом.

Надев платье, я была поражена. Это был настоящий триумф. Оно ниспадало с плеч каскадом лент и кружев и плотно облегало мою талию, что меня очень обрадовало, поскольку позволяло обойтись без корсета и тесной шнуровки. В этом климате подобное облачение было бы невыносимо. Итак, лиф красиво облегал грудь и талию, а юбка красивыми складками ниспадала до самого пола.

Темно-синий бухарский шелк отражался в моих глазах, придавая им голубоватый оттенок. Одним словом, я была очень довольна и выбором ткани, и своим платьем.

Мои неуправляемые волосы представляли настоящую проблему, и я решила уложить их в высокую прическу, надежно заколов множеством шпилек, которые, как я надеялась, не позволят им покинуть предназначенное для них место. Я радовалась тому, что они очень густые, но, к сожалению, они были прямыми, что и обусловливало их неуправляемость.

— Ух ты! — восхитился Клинтон, увидев меня. — Да ты у меня красавица.

— Я рада, что ты пришел к такому выводу.

— Я всего лишь разделяю твое собственное мнение. Разве не приятно найти предмет, по которому у нас нет разногласий? Взгляни на себя. Ты необычайно довольна собой, и скрыть этот факт тебе не удается.

— Лейла — искусная портниха.

— Да у них вся семейка отличается выдающимися способностями. Знаешь что, на твоей шее чего-то не хватает. Я взглянула в зеркало на свою шею, и в этот момент он быстро подошел ко мне. Я почувствовала, как что-то обвивает мою шею, и, взглянув в зеркало, ахнула. У него в руках была бархотка того же цвета, что и мое платье.

— Что ты делаешь?! — воскликнула я.

— Какая же ты нервная. Ты что же, полагаешь, что я пытаюсь тебя задушить? Моя милая женушка мне еще не надоела.

Я изумленно уставилась на свое отражение. Бархотка была застегнута, и впереди на ней что-то ярко сверкало.

— Что это? — прошептала я.

— Сапфиры. Они тебе нравятся?

— Они прекрасны, но…

— Давно пора было что-нибудь тебе подарить. И я не смог придумать ничего более подходящего.

— Ты даришь мне эти сапфиры?

— А что тебя так удивляет? Я знал об этом платье. Я все вытянул из Лейлы. Я видел на женщинах такие вот ленточки, украшенные драгоценными камнями, и подумал: это то, что надо! Я надену на шею моей любимой повод, чтобы все знали, что она моя!

— Мне не нравится это сравнение с поводом. Я же не лошадь…

Я подошла к зеркалу поближе. На бархотке красовались три сапфира. По центру был самый крупный, а два камня поменьше обрамляли его с обеих сторон.

— Это очень ценные камни, — произнес Клинтон. — Со временем ты начнешь разбираться в камнях, которые мы тут добываем. Ты станешь таким же экспертом в драгоценных камнях, включая жемчуг, каким ты уже почти являешься в чае.

— Спасибо, — произнесла я. — Мне очень приятно.

— Это мне было очень приятно их подарить. Я надеялся показать тебе, как я рад тому, что ты здесь, со мной.

Я и в самом деле была очень тронута, потому что он приложил усилия к тому, чтобы подарить мне камни, так идущие к моему платью. Бархотка, украшенная этими изумительными сапфирами, полностью преобразила мой облик. Теперь я выглядела элегантно, чего нельзя было сказать обо мне прежде.

Он взял мои руки и поцеловал их. Я смущенно отняла их. Мне всегда было неловко, когда он демонстрировал подобную нежность.

— Мне очень нравится твой подарок, — произнесла я. — И он так удачно дополняет мое платье.

— Поехали. Сегодня мне будут завидовать все без исключения мужчины, и их зависть доставит мне неземное наслаждение. Ты же меня знаешь.

Я вышла в жаркий и душный вечер в приподнятом настроении. Неужели наши отношения могут измениться? И пусть поначалу для него они были построены на расчете. Но, возможно, он начинает привязываться ко мне?

Мы сидели рядом в экипаже, с поднятым откидным верхом, и я прислушивалась к цоканью копыт и касалась сапфиров у себя на шее. «Возможно, не все еще потеряно», — повторяла я себе.

Клития встречала гостей. Складная дверь была раздвинута, а просторную бальную залу украшали яркие цветы из сада. В канделябрах мерцали свечи, и в этом приглушенном свете платья дам выглядели загадочно и прекрасно. Сама Клития была похожа на принцессу из волшебной сказки. Ее тончайшее бледно-зеленое сари из мягкого шифона снизу просвечивало серебром. Шелковистые волосы были собраны в высокую прическу, и в них сверкали изумруды.

Мое внимание немедленно приковало к себе жемчужное ожерелье. Две нитки светящихся камней оттеняли ее оливковую кожу. Жемчужины сияли и переливались в свете свечей, а когда Клития отвернулась, на ее точеной шее сверкнула зеленым глазом бриллиантовая змея.

— Клития, — прошептала я, — ты его надела.

— Я тебе уже говорила, что в подобных ситуациях это мой долг, — ответила она. — Подойди, постой рядом со мной. Все хотят с тобой познакомиться. Ты выглядишь очаровательно. А эти сапфиры…

— Мне их только что подарил Клинтон.

— Они — само совершенство.

Я встала рядом с ней, и гости начали по очереди подходить и знакомиться со мной.

Клития представляла меня так же непринужденно, как она делала все остальное. Здесь были плантаторы, в основном выращивавшие каучук, а также торговцы кокосами, но по большей части чиновники, работающие в государственных учреждениях острова. Некоторые из них прожили здесь уже много лет, другие приехали сравнительно недавно. Многие жили в Канди, но были и такие, кто приехал из самого Коломбо. В основном здесь собрались представители английской общины, которые, находясь вдали от дома, жались друг к другу. Здесь был судебный исполнитель сэр Уильям Карстэрс и еще пара чиновников из его департамента. Я также заметила женщину, с которой познакомилась во время чаепития в Канди. Миссис Гленденнинг громогласно со мной поздоровалась и сообщила, что все собравшиеся счастливы моему появлению на Цейлоне. Я должна обязательно посетить клуб в Канди… более того — стать его членом.

Ее проницательные глазки обежали меня ног до головы и остановились на сапфирах.

— Божественные камни! — возопила она. — Даю голову на отсечение, это подарок любящего мужа!

— Не стоит так неосмотрительно бросаться своей головой, миссис Гленденнинг, — предостерегла ее я.

— Вы хотите сказать, что я ошибаюсь? Но кто еще мог осмелиться… Позвольте сообщить вам, миссис Шоу, что с вашим супругом шутки плохи. — Она придвинулась поближе. — Вы не найдете здесь ни одного человека, готового перейти ему дорогу. И не хотела бы я оказаться на месте того, кто все же рискнет это сделать. Для этого нужна незаурядная отвага… Ох уж эти мужчины. Законы, писанные для нас, женщин, не для них. И их это вполне устраивает. Ага, а ваша сестра надела знаменитое жемчужное ожерелье. Оно чрезвычайно занимает моего супруга.

Клития услышала эти слова, и я заметила, как она нервным движением коснулась ожерелья.

— Миссис Блэндфорд, — продолжала назойливая дама, обращаясь к Клитии, — Реджи надеется, что вы позволите ему взглянуть на него поближе. Мы столько о нем слышали.

— Стоит мне его надеть, и тут же начинаются эти разговоры, — ответила Клития.

— Ну конечно, ведь вам в наследство досталась поистине бесценная вещь. Украшения всех дам в этой комнате, должно быть, не стоят и малой его части.

Клития отвернулась. Ей очень досаждали разговоры об ожерелье, а у меня миссис Гленденнинг с каждой минутой вызывала все более острую антипатию. Встретившись взглядом с судебным исполнителем, я улыбнулась. Он направился ко мне, а я сделала шаг к нему, исключая из нашего общения миссис Гленденнинг.

Это был очень обаятельный джентльмен. Он сообщил мне, что прибыл на Цейлон лет двадцать назад, и остров успел стать ему родным домом. Он ездил на свою старую родину раз в пять лет или немного чаще. Родственники с нетерпением ожидали каждого его приезда, впрочем, как и он.

— Сегодня здесь присутствует несколько сингальцев, — говорил он. — Но в основном тут собрались англичане. По большей части эти сингальцы находятся на государственной службе. Некоторые из них — потомки благородных кандийских родов.

— Женщине поистине прекрасны в этих своих сари, — заметила я. — Я надеюсь, что мне удастся со всеми познакомиться. Ведь именно для этого моя сестра и организовала этот бал.

— Я уверен, что все будут стремиться с вами познакомиться. А вот и Реджи Гленденнинг. Он у нас дорожный инженер, и вся железная дорога находится в его ведении. Ветка, соединяющая Канди с Коломбо, для нас необычайно важна.

Меня представили Реджи, оказавшемуся скромным маленьким человечком. Ну еще бы. Иначе он не смог бы существовать рядом с такой женой.

Он долго и подробно рассказывал мне о своих обязанностях, оказавшихся невыносимо скучными. Однако стоило ему заговорить о жемчужном ожерелье Клитии, как я тут же встрепенулась и прислушалась.

Он сообщил мне, что его всегда необычайно занимало жемчужное ожерелье Ашингтонов. Однажды он заглянул в гости к моему отцу, и тот извлек ожерелье из обитого крокодиловой кожей футляра, чтобы показать его гостю.

— Я еще никогда не видел подобного жемчуга, — рассказывал он. — Жемчужины так сияли. Мне кажется, таких во всем мире не сыщешь. Я слышал, что они стали подарком одного из правителей Канди своей невесте. Но девушка умерла при родах, и ожерелье обрело дурную репутацию приносящего несчастье. Потом они достались Ашингтонам и получили название «ожерелья Ашингтонов». Я хочу обратиться к миссис Блэндфорд с просьбой. Надеюсь, она позволит мне еще разок взглянуть на это ожерелье получше. Меня всегда интересовал жемчуг. Мне хотелось бы владеть устричной отмелью, но мне, как инженеру, не удастся заниматься еще и бизнесом.

«Конечно, нет, — подумала я, — особенно, если ваша властолюбивая жена хочет, чтобы вы оставались инженером».

— И все же я попрошу миссис Блэндфорд показать мне ожерелье при свете дня.

— Я уверена, что она будет счастлива выполнить вашу просьбу.

— Она красивая женщина, — с чувством произнес мистер Гленденнинг, и я не могла с ним не согласиться.

Клития подоспела мне на выручку.

— Сэйра, скоро начнутся танцы, — сказала она, — и тебе придется потанцевать буквально со всеми.

Когда танцы начались, Клинтон оказался рядом со мной.

— Первый танец мы должны танцевать вместе, — заявил он.

— У меня очень мало опыта, — смутилась я. — В Грейндже никто никогда не танцевал. Хотя меня кое-чему научила Селия Хансен. Мы с ней танцевали в классной комнате.

— Значит, нам придется помогать друг другу. Я и сам грациозен как слон в посудной лавке.

Он обхватил меня руками и попытался закружить в вальсе. Я осталась собой довольна: выяснилось, что я обладаю некоторым чувством ритма, чего о Клинтоне сказать было нельзя.

— Сегодня ты счастлива, — отметил он. — Наверное, тебе нравится этот организованный в твою честь праздник.

— А тебе?

— Я предпочитаю быть с тобой наедине. — Я рассмеялась, а он продолжал: — У людей бывают странные представления о наслаждении. Вот ты, например, почему-то получаешь удовольствие от ковыляния по залу со своим слоноподобным муженьком, оттаптывающим тебе ножки…

Он покрепче прижал меня к себе.

— Но все это рано или поздно закончится, и мы с тобой выедем в благоухающую экзотическими цветами ночь и отправимся домой…

— Я вижу, такие мероприятия располагают тебя к сентиментальности, — улыбнулась я.

— А я вообще сентиментальный человек, просто я привык скрывать свою уязвимость под гранитной оболочкой в ожидании того, что явится моя принцесса и разбудит своего принца поцелуем.

— Мне кажется, тебе плохо идет роль спящей красавицы.

— Да, пожалуй, я забрел не в ту сказку. Как насчет «Красавицы и чудовища»?

Я громко расхохоталась.

— Кажется, мы начинали с «Детишек в лесу».

— Ах да, с тех самых, которые никак не могли выйти из чащи.

— Так недалеко до «Ганзеля и Гретель». Помнишь, они нашли пряничный домик, где их ожидала ужасная участь. Тут тебе придется сменить роль и стать ведьмой. Ведь это ты заманил меня туда, преследуя корыстную цель. О, что за вздор мы несем?

— А ведь все смотрят только на нас. Знаешь, о чем они друг друга сейчас спрашивают? Неужели Клинтон Шоу так влюбился в эту женщину, что сделал ее своей женой?

— А ты, похоже, пользуешься репутацией дамского угодника?

— А я вижу, что ты за недолгое время успела собрать много информации, причем не только о чае.

Вальс окончился, и мы вернулись к своим стульям.

После я протанцевала жизнерадостную польку с сэром Уильямом, а Реджи Гленденнинг стал моим партнером в лансье. Партнершей Клинтона была удивительно красивая черноволосая женщина в алом сари, украшенном золотистым орнаментом в греческом стиле. Ее пышные волосы были уложены в высокую прическу, в которой поблескивали рубины. Она отличалась от других сингальцев, и я подумала, что в ее жилах, как и в жилах Клитии, течет европейская кровь. Благодаря этому она так же, как и Клития, очень выделялась среди своих соплеменников. Только эта женщина была высокой, хотя и не такой высокой, как я, необычайно грациозной, и в ней угадывалось что-то едва уловимое, чему я не могла подобрать названия. Это была самая яркая женщина на балу.

Похоже, она достаточно близко знала Клинтона, и я вдруг поняла, что она одна из немногих, кого мне не представили.

Улучив момент, я поинтересовалась у Клитии, кто это такая.

— Это Анула, дочь Нанкина.

— Ага! — воскликнула я. — Знаменитая Анула! Она и в самом деле не такая, как все. Но ты не сказала мне, что пригласила ее.

— Видишь ли… я ее не приглашала.

— Ты хочешь сказать, что она явилась без приглашения!

Клития явно была не в своей тарелке.

— Понимаешь, она уже много раз бывала на подобных вечеринках… Скорее всего, ее кто-то привел, и…

— Клития, — перебила я ее, — я ничего не понимаю.

— Анула отличается от остальных членов своей семьи. Они все на нас работают. Анула никогда ни на кого не работала. У нее есть собственный дом на плантации. И экипаж у нее тоже есть…

— Значит, она богата?

— Э-э… да, она располагает средствами… и может себе позволить ничем не заниматься.

— И еще она может себе позволить являться в чужой дом без приглашения. Вот так, просто берет и приходит.

Все это показалось мне довольно странным. Но я не могла допрашивать Клитию здесь и сейчас. Я решила отложить дальнейшие расспросы до завтра.

В бальной зале было довольно жарко, а я много танцевала, в результате чего моя прическа несколько нарушилась. Я понимала, что еще немного, и мои волосы начнут вести себя привычным, то есть самым непредсказуемым образом. Я решила незаметно скользнуть наверх, в спальню Клитии, которую в этот день использовали в качестве гардеробной, и там поправить прическу.

Быстро поднявшись по лестнице и войдя в комнату, я подошла к зеркалу. Я не ошиблась, прическа действительно растрепалась. Я выдернула шпильки, и волосы рассыпались по моим плечам. Мне не оставалось ничего другого, кроме как уложить их заново, с самого начала.

Я была так поглощена своим занятием, что не слышала, как дверь отворилась. Подняв голову, я с испугом обнаружила, что уже не одна. Мое сердце учащенно забилось, когда я увидела, что в зеркале отражается алое сари с золотистым узором. Это была Анула.

Я резко развернулась. Половина моих волос была уложена в прическу, а оставшиеся свисали вниз, и я чувствовала себя дурнушкой рядом с этим гибким и грациозным созданием.

— Я не слышала, как вы вошли, — произнесла я.

— Неужели?

У нее был низкий мелодичный голос, как нельзя лучше соответствовавший ее внешности.

— Я пришла сюда, чтобы уложить волосы, — пробормотала я, как будто оправдываясь за свое присутствие здесь.

— Это все танцы… и жара. Я знаю, вы не привычны к жаркому климату.

— Полагаю, мне придется к нему привыкнуть.

Я вернулась к своему занятию, а она молча за мной наблюдала.

— Я очень хотела с вами познакомиться, — нарушила она молчание.

— Новички всегда становятся центром внимания.

— Особенно, если речь идет о жене Клинтона Шоу. Вы позволите вам помочь? Одна прядь закреплена недостаточно надежно. Во время польки она опять выскользнет.

Она коснулась моих волос руками и ловко поправила прическу. Я уловила странный, экзотический аромат ее духов.

— Вот так! Теперь все будет хорошо.

— Спасибо. Мне никогда не удается справиться со своими волосами.

— У вас очень красивые и густые волосы.

Я встала. В ее присутствии мне почему-то было не по себе. Мне казалось, в ее бархатистых темных глазах затаилось нечто, не имеющее названия, как будто она пытается проникнуть в мое сознание и найти там ответы на свои вопросы.

— Я приготовила для вас подарок, — произнесла она. — Надеюсь, он вам понравится.

— Подарок? Вы очень добры.

— Моя сестра показала мне лоскут вашего платья. Дамы на Цейлоне часто нуждаются в веере. И я принесла вам веер под цвет вашего платья. Возьмите, пожалуйста.

— Большое спасибо. Вы позволите взглянуть?

— Конечно, мне хочется убедиться, что он вам понравился.

Я развернула оберточную бумагу, в которую она завернула свой подарок, и увидела необычайной красоты веер из павлиньих перьев.

— Какая прелесть! — воскликнула я. — И какие изумительные цвета!

Она склонила голову.

— Я счастлива, что мне удалось вам угодить.

— Сегодня я не стану им пользоваться, — произнесла я, — чтобы не повредить его во время танцев. — Я заверну его и заберу с собой домой. Огромное спасибо.

— Мне захотелось вам что-то подарить, потому что теперь вы одна из нас. И еще потому, что вы жена Клинтона Шоу.

— Вы очень добры.

Мы вернулись в бальную залу порознь. Она осталась в гардеробной, а я поспешила вниз, поскольку, услышав первые аккорды котильона, вспомнила, что меня ожидает партнер.

Прошло, должно быть, с полчаса, когда сэр Уильям Карстэрс предложил мне прогуляться по саду.

— Пойдемте, подышим воздухом, — предложил он. — Тут стало очень жарко.

Мы вышли и расположились на бамбуковой скамье под кустом рододендрона. В Англии я никогда не видела таких высоких и пышных рододендронов. Сэр Уильям немного рассказал мне о своей работе и о том, как он до приезда на Цейлон работал в Англии адвокатом. Еще в Англии он пристрастился наблюдать за птицами и, попав на Цейлон, вернулся к своему хобби. Он принялся рассказывать мне о совах и о странной птичке, издававшей такой зловещий крик, что местные жители прозвали ее дьявольской птицей.

— Здесь, на Цейлоне, водятся нектарницы, золотые иволги, длиннохвостые попугаи… — увлеченно говорил он, — но болотные птицы здесь поистине изобилуют. Тут можно увидеть и цаплю, и аиста, и колпицу.

Я заверила его, что обязательно воспользуюсь первой же возможностью понаблюдать за птицами, и вдруг до нас донесся шепот. Должно быть, совсем рядом была еще одна скамейка, скрытая от нас густыми ветвями рододендрона.

Кто-то произнес свистящим шепотом, но очень отчетливо:

— Вы полагаете, что Клития Блэндфорд ее пригласила? Ну конечно же, она этого ни за что не сделала бы.

Голос принадлежал миссис Гленденнинг.

Ее собеседница что-то пробормотала, а миссис Гленденнинг продолжала:

— Ну конечно, она явилась без приглашения. Я в этом нисколько не сомневаюсь. В конце концов, он вынудил нас всех ее принять, и я полагаю, что даже теперь, когда здесь присутствует его жена, она все еще имеет некоторый вес.

— На песках можно увидеть фламинго, — произнес сэр Уильям, повысив голос.

Я подумала, что он так увлекся своими птицами, что даже не услышал донесшихся до нас обрывков разговора.

— Мне никогда не нравилось, как он бравирует своими любовницами, — продолжала миссис Гленденнинг. — Но эта всех затмила… Настоящая maîtress en titre, как говорят французы. Но мы же не французы, моя дорогая Эмма. Конечно, Клинтон Шоу обладает здесь таким влиянием, что позволяет себе вести себя, как ему вздумается, но теперь, когда он вернулся с женой, мы имеем право ожидать соблюдения приличий.

— В глубине острова, — гнул свое сэр Уильям, — водятся чирки и утки.

Я больше не могла там оставаться и встала со скамейки. Встретившись глазами с сэром Уильямом, я заподозрила, что он тоже слышал разговор дам за кустом, но, будучи добросердечным человеком, сделал вид, что увлечен нашей беседой и не замечает происходящего вокруг.

И тут мне пришло в голову, что все присутствующие наблюдают за Анулой, которая раньше была его любовницей. У нее есть дом на плантации и средства к существованию. Все это ей, разумеется, предоставил Клинтон. И когда в честь его жены устроили бал, она тоже на него пришла. Он мог запретить ей появляться здесь, но он этого не сделал. Вместо этого он с ней танцевал и всячески демонстрировал ей свое расположение.

Какой же я была дурой, рассчитывая на то, что наши с ним отношения могут потеплеть.

Мы вернулись в залу. Я механически двигала ногами и руками, танцевала, разговаривала. Я видела, как Клинтон танцует с Анулой, и меня охватывала бессильная ярость и тоска.

— С тобой все в порядке? — прошептала Клития.

— Что делает здесь эта женщина? — спросила я вместо ответа.

Я отметила про себя, что она мгновенно поняла, кого я имею в виду.

— Я ее не приглашала, — ответила она. — Она просто пришла.

— А ты всегда принимаешь людей, которых не приглашала?

— Мне показалось, так будет лучше.

Мы уехали только после полуночи. Я опять сидела рядом с Клинтоном, но чувствовала себя совершенно иначе.

— Ты устала, — произнес он, но на этот раз прозвучавшая в его голосе нежность не пробудила в моей душе ничего, кроме клокочущей ненависти.

Однако я знала, что смогу дать волю гневу, только когда мы останемся наедине. Тогда уж я дам ему выход и покажу, что больше не потерплю унижений.

Четверо гостей собирались провести ночь под нашей крышей, потому что они жили слишком далеко. Дома я занялась гостями, и прошло какое-то время, прежде чем я осталась наедине с Клинтоном.

— Я хочу знать правду, — заявила я, пристально глядя ему в глаза.

— Что на тебя нашло? — удивился он.

— Эта женщина, Анула, кто она тебе?

— Очень близкий друг.

— Ты хочешь сказать… твоя любовница.

— У меня с ней особые отношения.

— Она носит блистательный титул maîtress en titre. Во всяком случае, так ее назвали сегодня вечером.

— В самом деле? Звучит солидно. Я уверен, ей бы это понравилось.

— Это не понравилось мне.

— Милая моя, чем тебе не угодила Анула?

— Я хочу знать все.

— Тобой владеет ненасытная страсть к знаниям, моя дорогая. С чая ты переключилась на драгоценные камни, а теперь добралась и до моих добрачных связей. Ты понапрасну тратишь силы, милая. Сделанного не воротишь. Анула в течение нескольких лет была моей любовницей. Это были очень стабильные отношения. Ее приняло даже здешнее общество. Одно время я подумывал на ней жениться. Но я не очень одобряю смешанные браки. Надо думать о детях. Я понял, что должен найти себе английскую жену.

— С плантацией в придачу. Анула, несмотря на все свои совершенства, не могла предоставить тебе плантацию!

— Тут ты права. Не могла. И в этом твое преимущество.

— Я тебя ненавижу! — запальчиво воскликнула я. — Ты так холоден и… расчетлив!

— Если хочешь прийти к правильному решению, необходимо вначале произвести все необходимые расчеты.

— Ты приводишь меня в бешенство.

— Я знаю. Ты мне такая еще больше нравишься.

— А ты мне не нравишься вообще!

— Милая Сэйра, ты зря ревнуешь. Я понимаю, что Анула очень привлекательное создание, но…

— Вот и отправляйся к ней, а я вернусь назад, в Англию.

— Как? К тете Марте? Мне кажется, что со мной тебе будет лучше.

Я почувствовала, что вот-вот могу разрыдаться. Когда мы собирались на бал, я была почти счастлива, и меня так тронул его подарок… Но то, что я узнала сегодня вечером, оказалось настолько унизительно, что я места себе не находила от отчаяния. Я представляла себе все сплетни и слухи, которыми наверняка обмениваются члены подобного сообщества. Люди весь вечер наблюдали за мной, Клинтоном и Анулой. Я вспомнила, как она подобно пантере бесшумно вошла в спальню и застыла, наблюдая за мной.

Я сорвала с шеи украшенную сапфирами бархатку и швырнула на туалетный столик.

— Можешь отдать это Ануле! — крикнула я.

— Ей не идут сапфиры. Она носит рубины и… изумруды.

— Тогда подруге рангом пониже.

Он расхохотался и сгреб меня в охапку.

— Милая Сэйра, — прошептал он. — Тебе незачем меня ревновать. Ты здесь, со мной, я выбрал тебя, и именно ты стала моей женой. Пока мне хорошо с тобой, я не стану думать о других женщинах.

— Это что, ультиматум?

— Это идея. Задание для тебя. Ты можешь приложить усилия к тому, чтобы мне было не до любовниц.

— Убери свои руки!

В ответ он стиснул меня еще крепче. Я попыталась отпихнуть его, но безуспешно. К тому же это доставило ему удовольствие. Он обожал демонстрировать мне свое превосходство в физической силе.

— Я не потерплю жалости со стороны других людей! — крикнула я.

— Жалости? Они все тебе завидуют. Неужели ты этого не понимаешь?

— Я не имею в виду отвергнутых любовниц. Я случайно услышала разговор в саду. Миссис Гленденнинг…

— Эта женщина? Да она ядовитее кобры! Уверяю тебя, нет ни единого человека, кого она в чем-нибудь не обвинила бы.

— И все равно, мне это не нравится!

— Не надо было ходить в сад. Разве я не предупреждал тебя остерегаться змей? — Он обнял мое лицо ладонями и очень серьезно произнес: — Моя милая, милая Сэйра. Я познал много женщин. А как могло быть иначе? С Анулой мне было хорошо. Она — очень странное и загадочное создание. Я часто бывал в ее доме…

— В доме, который сам же ей и подарил…

— В доме, который я ей подарил.

— А те драгоценности, которые были на ней сегодня?

— И драгоценности, которые были на ней сегодня. Ты же знаешь, какой я щедрый.

— А теперь послушай меня! — воскликнула я. — Если ты ожидаешь от меня, что я стану мириться с супружескими изменами, то ты ошибаешься. Я здесь не останусь. Не то чтобы это задевало меня… лично…

— Неужели не задевает, Сэйра? Мне это кажется несколько аморальным.

— Ты можешь побыть серьезным? Я не допущу, чтобы меня жалели. Я не позволю меня унижать. И если я узнаю, что мне приходится делить тебя с другими женщинами, я уйду.

— Я не вынесу мысли о том, что ты опять живешь с этими злобными тетками.

— Я могу переселиться на свою плантацию. Тебе это в голову не приходило?

— Я приду за тобой, куда бы ты ни переселилась. Приду и заберу тебя обратно. Ты вышла за меня замуж и пообещала быть со мной в горе и в радости. Или ты забыла?

— Горя не должно быть слишком много.

Он крепко прижал меня к себе, и я почувствовала, что между нами опять вспыхивает страсть. Его настроение резко изменилось. Он стал серьезен, легкомыслия как не бывало.

— Милая моя Сэйра, — произнес он. — Я люблю тебя… Одну тебя. Пусть это так и остается. Все зависит только от тебя. Быть может, это самое прекрасное, что могло случиться в этой жизни со мной… и с тобой.

В такие моменты полной физической гармонии он мог заставить меня поверить во что угодно.

Наши гости уехали рано утром, и после их отъезда я отправилась на плантацию Ашингтонов поговорить с Клитией. Она уже ждала меня, потому что ей не терпелось обсудить бал.

— Мне кажется, все прошло успешно, — произнесла она. — Гости, которые оставались на ночь, уже уехали. Они тронулись в путь чуть ли не на рассвете. Они всегда так рано уезжают. Думаю, что твои сделали то же самое. Они остались очень довольны знакомством с тобой. Полагаю, что с некоторыми из них ты будешь теперь встречаться довольно часто. Но тебя что-то беспокоит, Сэйра.

Мы расположились в гостиной, и нам подали лимонад в высоких зеленых бокалах.

— Разве тебе не понравился бал, Сэйра? — озабоченно спросила Клития.

— Милая Клития, — заговорила я. — Ты так ради меня старалась, стремясь наилучшим образом представить меня здешнему обществу, и бал удался на славу.

Я посмотрела на ее встревоженное лицо и вдруг решила поделиться с ней своими сомнениями.

— В саду я случайно подслушала разговор о Клинтоне и этой женщине, Ануле.

— О Боже! — на ее лице отразилось участие. — И зачем только она приходила! Я никогда ее не приглашаю, но она приходит, когда ей самой вздумается. Клинтон иногда привозил ее с собой, и никто не осмеливался отказаться принять ее, опасаясь поссориться с ним… и, возможно, с ней тоже.

— То, что я услышала в саду, говорила миссис Гленденнинг.

— Это завистливая и злобная женщина. Она всех готова очернить.

— Разговор шел о том, что гостей шокирует присутствие Анулы. Из него следовало, какие отношения связывали ее с Клинтоном. Вчера вечером, после бала, я высказала ему свои претензии.

— О Сэйра!

— Не беспокойся, мы с Клинтоном отлично поняли друг друга. Я дала ему понять, что не потерплю продолжения этих отношений.

— Я уверена, что ему это и в голову бы не пришло.

Милая Клития! Я поняла, что ее связывают с Сетом гораздо более традиционные отношения, чем те, что сложились между мной и моим супругом.

— Как жаль, что до тебя дошли сплетни, распускаемые этой женщиной.

— Я побеседовала с Анулой в твоей спальне, — произнесла я. — Она вручила мне подарок. Я его у тебя забыла. Она вошла в комнату, пока я поправляла прическу. Мы очень мило поговорили.

Клития нахмурилась.

— Что тебя тревожит? — спросила я.

Клития заколебалась, но потом ответила:

— Анула — очень страстная женщина. Они с Клинтоном часто и бурно ссорились. Она его безумно ревновала. Однажды она даже попыталась его убить. Она ударила его ножом и серьезно ранила. Этот скандал поспешили замять, но я об этом не забыла. Ты же знаешь, что Шеба приходится ей теткой. Шеба рассказала мне, что Анула — реинкарнация одной из древних королев Цейлона. Такая королева действительно была. Королева Анула. Я об этом читала. Это первая королева Цейлона. У нее было множество любовников, и она даже отравила пятерых из них. Ее заживо сжег пасынок, которого она тоже планировала отравить, чтобы расчистить дорогу к трону своему сыну.

— И они действительно в это верят?

— Еще как. Шеба говорит, что Анула закабалила Клинтона с помощью приворотных чар. Шеба была уверена, что Клинтон не привезет с собой из Англии жену.

— Похоже, я угодила в сети интриг.

— Все это полный вздор. Анула всего лишь женщина, которая любит добиваться своего. До сих пор ей это удавалось.

Я встала.

— Я хочу показать тебе подарок, который она мне вчера вручила. Он очень красивый, и, судя по всему, она приложила немало усилий, чтобы он подходил к моему платью.

Мы поднялись в спальню. На столе лежал завернутый в бумагу веер.

Я развернула его и раскрыла, демонстрируя прекрасные павлиньи перья.

Едва взглянув на него, Клития прижала пальцы к губам, как если бы у нее перехватило дыхание.

— Она подарила тебе это!

— Да. Не правда ли, он прелестен?

— Сэйра, ты не должна это у себя оставлять. Его нельзя даже просто держать в доме. Мы ими никогда не пользуемся. Павлиньи перья приносят несчастье.

Я изумленно уставилась на нее.

— Ты и в самом деле веришь…

— Здесь изредка делают такие штуки для приезжих. Но никто из местных не станет ими пользоваться. Это к несчастью, и я это знаю. Павлиньи перья означают смерть.

Клития вырвала веер у меня из рук и бросилась бежать вниз по лестнице.

В саду она чиркнула спичкой и поднесла ее к перьям. Я молча смотрела, как пламя обращает их в пепел.

— О Клития, — вздохнула я. — Они были так прекрасны.

— Она желает тебе зла, Сэйра, — тихо произнесла Клития. — Ты должна быть очень осторожна.

 

Выкуп

В конце недели Клинтон объявил, что на несколько дней едет в Коломбо, где у него намечены деловые встречи. После этого ему предстояла поездка в Галле, а затем на север, к устричным отмелям. Он собирался отсутствовать около двух недель, а поскольку он не хотел, чтобы я оставалась дома одна, то предложил мне переехать на это время к сестре.

Клития восприняла это предложение с восторгом. Она радовалась тому, что теперь мне не нужно будет ездить туда и обратно, и все это время я проведу с ней. Она сама заехала за мной. Я положила в дорожную сумку несколько платьев и других мелочей, которые могли мне понадобиться, попрощалась с Клинтоном, и мы тронулись в путь.

Окна комнаты, отведенной мне в отцовском доме, выходили в сад, за которым начинался лес. На столе стояла большая ваза с ветками цветущей калины. Это Клития позаботилась о том, чтобы я чувствовала себя желанной гостьей. Она беспрестанно твердила мне, как она счастлива принимать меня под своей крышей. Я не могла не задаваться вопросом, видится ли Клинтон с Анулой или другими женщинами. Я понимала, что неуверенность теперь всегда будет отличительной чертой наших взаимоотношений. В них не было места доверию и чувству защищенности.

Но на это короткое время я хотела обо всем забыть. Я собиралась с пользой проводить время с Сетом, пополняя свой багаж знаний о плантации. Кроме того, мне предстояло тесное общение с Клитией, стремительно превращавшейся в мою ближайшую подругу. Как я радовалась тому, что у меня теперь есть сестра. И пусть она во многом отличается от меня, все же главное то, что мы так замечательно с ней поладили.

Я оглядела комнату с кремовыми занавесками из мадрасского хлопка, с неизбежным противомоскитным пологом и затянутыми сеткой окнами и почувствовала, что мне и в самом деле рады. Я твердо решила насладиться своим пребыванием здесь, выбросив из головы все мысли о Клинтоне и о том, как он проводит время, находясь вдали от меня. Столкнувшись лицом к лицу с Анулой, задав мужу прямые вопросы относительно его связи с этой женщиной и получив не менее прямые ответы, я нуждалась в передышке, пусть и короткой. В характере Клинтона была одна добродетель, которую я высоко ценила. Он никогда не стремился лгать. Вот и в этом случае он тоже не стал выкручиваться, как поступили бы на его месте другие мужчины. Он прямо и честно заявил: «Да, она была моей любовницей». Что мне хотелось знать, так это, порвал ли он с ней. Познакомившись с Анулой и зная Клинтона, мне нетрудно было представить, что они способны с легкостью возобновить прерванное общение.

Но, по крайней мере, у меня появилось время, чтобы все обдумать и принять наиболее правильное решение относительно того, как мне поступить дальше.

Утром мы вместе с Сетом объезжали плантацию, гордо осматривая бескрайние склоны холмов, густо поросшие свежими зелеными чайными кустиками. Мне приятно было наблюдать за склонившимися над растениями сборщиками чайных листьев, у каждого из которых через плечо висела большая корзина. В основном это были женщины, и выглядели они очень колоритно, поскольку их головы были повязаны большими цветными платками, ниспадавшими на плечи и защищавшими их от жаркого солнца.

Возвращаясь домой, я общалась с Клитией и юным Ральфом. Мы вместе гуляли в саду и по лесу, где он всегда бежал к дереву, на котором был вырезан его инициал, и разговаривал с ним. Из малыша ключом била энергия, и он мог назвать очень многие из окружающих нас растений. Но он никогда ничего не срывал.

— Им больно, — пояснял он, — им нравится расти в земле. Им тут лучше.

Таким малышом нельзя было не гордиться, и любовь Клитии к нему проявлялась в каждом взгляде, обращенном на сына, и в каждом ее жесте. Однако он был очень самостоятелен и всячески пытался избавиться от чрезмерной, по его мнению, опеки. Он выглядел старше своих четырех лет, уже умел немного читать и любил слушать истории, теряя к ним интерес, если они получались чересчур затянутыми. Ему также частенько не нравился конец той или иной истории, и тогда он придумывал свой собственный.

Шеба не спускала с него глаз, и я замечала, что за мной она тоже наблюдает. Теперь, зная о ее родстве с Анулой и об отношениях между Анулой и моим мужем, я лучше понимала причину ее интереса. Неужели она рассчитывала, что Клинтон женится на Ануле, спрашивала я себя. Все же я признавала, что у нее были причины относиться ко мне с антипатией. Ведь, кроме всего прочего, я унаследовала плантацию, которая, по ее мнению, должна была достаться Клитии и Сету. Чего же удивляться тому, что мое появление ее не обрадовало? Именно в этом и крылась разгадка мрачных взглядов, провожавших меня, куда бы я ни шла. Иногда от этих взглядов у меня по коже полз холодок.

Спустя несколько дней после моего приезда я узнала, что в Мангании затевается грандиозный праздник. Вообще-то, традиционным местом его проведения был Канди. Ральф был бы счастлив туда поехать, но Клития считала, что он еще слишком мал, чтобы везти его так далеко. Поэтому все пришли в восторг, узнав о том, что празднества пройдут так близко к дому.

Всю плантацию охватило волнение. На праздник собирались все без исключения. Он был известен как Эсала Перахера и всегда проводился при свете факелов.

— Мы все туда поедем, — заявила Клития.

Шеба покачала головой и сказала, что для Ральфа это слишком поздно. Клития пресекла все ее возражения, заявив, что малыш никогда ее не простит, если узнает, что это она его не пустила.

— Одна ночь ему не повредит, — добавила она.

На том и порешили.

В день праздника, а также весь предшествовавший ему день на плантации и в доме царило лихорадочное возбуждение. В Манганию отовсюду стекались толпы паломников. Процессия должна была начаться около восьми часов, вскоре после наступления темноты.

Участники процессии начали прибывать рано утром. Мы поехали в Манганию перед ланчем, чтобы на них посмотреть. Ральф от волнения не мог усидеть на месте. Он подпрыгивал на сиденье и теребил нас, требуя, чтобы мы вместе с ним смотрели на слонов.

— Я тоже буду ехать на слоне, — объявил он. — У меня есть слон. Он только мой. Я больше никому не позволю на нем ехать.

Мы с Клитией только улыбались друг другу.

— Если ты хочешь, чтобы сегодня тебе позволили лечь попозже, ты обязательно должен отдохнуть днем, — обратилась к сыну Клития.

— Я не хочу сегодня отдыхать.

— Если ты этого не сделаешь, ты заснешь прямо во время праздника и ничего не увидишь.

Это заставило его задуматься.

— Не засну, — без особой убежденности в голосе наконец ответил он.

Когда мы вернулись домой, Шеба завладела им и увела его в детскую.

Мы с Клитией пили чай, когда я заметила, что она чем-то встревожена. Я спросила, что ее беспокоит, и она, немного поколебавшись, ответила:

— Меня беспокоит Ральф. Он всегда так перевозбуждается, если ложится спать не вовремя.

— О, один раз ему не повредит, — попыталась успокоить я ее. — Кроме того, уже поздно. Теперь ты не сможешь ему отказать.

Она с этим согласилась и принялась рассказывать мне о тех праздниках, которые ей довелось посетить. До рождения Ральфа она с отцом и Сетом ездила в Канди смотреть на танцоров. Это было необычайное зрелище, поскольку танцы исполнялись на протяжении многих столетий и отражали древние легенды.

— Надо будет как-нибудь съездить посмотреть на них, — сказала она и принялась описывать костюмы танцоров и исполняемые ими танцы.

Однако я видела, что ее мысли витают где-то очень далеко.

Прежде чем вернуться к себе, я заглянула к Ральфу. Он сидел на кровати с горестным выражением на лице.

— Что стряслось, Ральф? — спросила я. — У тебя какая-то беда?

Его личико сморщилось, и он разрыдался. Я впервые видела его плачущим. Подойдя к постели, я присела на край и обняла его.

— Скажи мне, милый, что с тобой? — взмолилась я.

— Я не могу уснуть, — всхлипывал он.

— И почему же ты плачешь?

— Я засну сегодня вечером и не увижу ни слонов, ни танцоров. Мама сказала, что если я не посплю днем, я усну ночью. А потом все закончится, а я все пропущу.

Я с облегчением рассмеялась.

— Ерунда, — утешила его я. — Ты сегодня ночью не уснешь. Ты будешь слишком взволнован. А теперь вытри глаза и ложись. Если ты просто тихонько полежишь, ты все равно отдохнешь, и это позволит тебе не уснуть вечером.

— Правда? — его прелестное заплаканное личико озарила счастливая улыбка. Я не удержалась и поцеловала его, хотя знала, что он не любит, когда его целуют. Однако на этот раз он меня простил, приняв во внимание то, что я явилась глашатаем добрых новостей.

— Если ты просто полежишь, ты все равно отдохнешь, — продолжала убеждать я его. — Даже не пытайся заснуть. И когда мы поедем в Манганию, тебе совсем не будет хотеться спать. Ты будешь бодр и свеж и увидишь все, что захочешь.

— Тетя Сэйра, а слоны умеют танцевать?

— Этого я не знаю. Придется нам немного подождать, и тогда мы все увидим.

— А мой слон умеет. Он танцует лучше слонов из Канди.

Я улыбнулась и поправила простыню, которой он был укрыт. Я прижала палец к губам и прошептала:

— Помни, просто тихонько лежи и ни о чем не беспокойся. Ты прекрасно отдохнешь, а это самое главное.

Он заговорщически кивнул, и я на цыпочках вышла из комнаты.

Когда я через пять минут к нему заглянула, он уже крепко спал.

В Манганию мы отправились в линейке. На двух продольных рядах сидений расположились я, Клития, Сет, Шеба и Ральф. Дороги были заполнены всевозможными транспортными средствами — среди них повозки, запряженные быками, повозки, запряженные буйволами, разнообразные конные экипажи, всадники и рикши. Все это производило невообразимый шум, а люди были в состоянии крайнего возбуждения.

Ральф не мог усидеть на месте. Он все время щебетал, обращаясь преимущественно ко мне. Я заметила, что после того как я предложила ему не спать, а просто полежать, убедив, что это тоже будет отдыхом, наша дружба окрепла.

Оставив линейку в гостинице, мы пешком отправились на площадь, откуда было удобнее всего наблюдать за празднеством. Я держала Ральфа за руку, и он вприпрыжку бежал рядом со мной. Тут было множество людей. В толпе мы заметили Ашрафа, и Ральф обрадованно замахал ему рукой. Его связывала с Ашрафом самая нежная дружба. «Интересно, Анула тоже здесь?» — подумала я.

Праздник уже начался. Высоко поднятые факелы освещали площадь. Некоторые повозки были украшены цветами, а рядом с ними стояли люди в красочных, живописных костюмах. Что касается зрителей, то женщины нарядились в яркие праздничные сари, а мужчины были облачены в традиционные белые рубашки навыпуск и белые брюки. Не заразиться всеобщим волнением было просто невозможно.

Когда на площадь вышли слоны, Ральф заплясал на месте от радости. Они были накрыты изумительными попонами, сверкающими так, как будто их украшали тысячи драгоценных камней. А на их спинах под балдахинами восседали вожди различных кланов.

Впереди танцоров шли барабанщики, а самые знаменитые танцовщики из Канди исполняли старинные, исполненные сакрального значения па, при этом их руки были гораздо красноречивее ног. Потом начались «дьявольские танцы». От гротескно-зловещих движений танцоров публика исполнилась благоговейного ужаса. За ритуалом изгнания злых духов огромная толпа наблюдала в абсолютной тишине, что само по себе производило жутковатое впечатление.

Я впервые в жизни стала свидетелем столь всепоглощающе волнующего действа. Все вокруг выглядело экзотично и не походило ни на что, виденное мною ранее. Меня очаровывала и необычная музыка, и медленные, исполненные грации движения танцоров, красочные костюмы, аромат цветов и свет факелов, играющий на лицах окружающих.

Ральф высвободил руку и стоял рядом, хлопая в ладоши в ритм музыке танца. Танцоры подошли уже совсем близко. Огромная толпа благоговейно затихла. Затем странные, берущие за душу напевы разнеслись над площадью. Я зачарованно смотрела на извивающиеся в танце тела.

Наконец все закончилось. Танцоры медленно двинулись обратно через площадь рядом с искрящимися всеми красками слонами. Толпа вздохнула и зашевелилась.

Внезапно раздался пронзительный крик Клитии. В ее голосе звучал едва сдерживаемый ужас.

— Где Ральф?

Я изумленно огляделась. Мальчика нигде не было.

— Наверное, он с Шебой, — успокоил жену Сет.

— Где Шеба?! — вскрикнула Клития.

Мы опять огляделись. Шебы тоже не было видно.

Клития была очень встревожена, и ее тревога передалась мне. Я убеждала себя в том, что Ральф, конечно же, с Шебой.

Было бесполезно искать их в плотной толпе окружающих нас людей.

— Пойдемте к линейке, — предложил Сет. — Они, наверное, уже там.

Клития снова огляделась.

— Я не заметила, когда они ушли. А ты, Сэйра?

— Нет, я думала, он здесь, с нами. Мы так засмотрелись на танцоров.

— Ты ведь держала его за руку.

— Держала. Но он выдернул руку и начал хлопать. Он стоял возле тебя.

Клития закусила губу и не ответила.

— Сет прав, нам следует вернуться к линейке, — предложила я. — Я думаю, Шеба просто увела Ральфа немного раньше.

Быстро пробраться сквозь толпу нам не удалось. Подойдя наконец к гостинице, мы вошли во двор. У линейки стояла Шеба. Она тут же бросилась к нам.

— Я хотеть как можно скорее везти этого мальчика домой! — воскликнула она. — Ему давно пора спать. Мы слишком задержаться.

— Что ж, раз мы все наконец собрались, можно ехать, — кивнул Сет.

Следующие слова Шебы заставили меня содрогнуться от ужаса.

— Но где же мальчик?

— Шеба! — вскрикнула Клития. — Разве он не с тобой?

— Со мной? Он стоять рядом с вами.

— О Боже! — прошептала Клития.

Мы поняли, что Ральф потерялся.

Несколько мгновений мы стояли как громом пораженные. Затем я встрепенулась.

— Мы должны что-то делать, — затормошила их я. — Он где-то в толпе. Должно быть, он отошел в сторону. Вероятно, он побрел за слонами.

— Что мы можем сделать?! — в смятении воскликнула Клития.

Она дрожала всем телом.

— Первым делом необходимо начать поиски, — заявил Сет. — Клития пойдет с Сэйрой, а мы с Шебой будем искать вместе.

— А если мы его не найдем… — начала Клития.

— Найдем, — заверил ее Сет. — Обязаны найти.

Мы побрели по улицам. Толпа немного поредела, но людей по-прежнему было очень много. Мы искали повсюду и почти не разговаривали друг с другом. Я чувствовала, как мое сердце сжимают тиски ужаса. Но я убеждала себя в том, что если бы с ним произошел несчастный случай, мы бы уже об этом узнали. Просто этот проказник где-то спрятался. Увидев погонщика слонов, мы бросились к нему с вопросом, не встречал ли он маленького мальчика. Ральф мог уйти вслед за слонами. Мужчина видел нескольких маленьких мальчиков, но все они были со взрослыми. Мы начали расспрашивать прохожих. Некоторые из них подключились к розыскам. Наконец мы вернулись к линейке.

Через несколько минут к нам подошли Сет и Шеба. Ральфа с ними не было.

— Давайте перейдем к более активным действиям, — предложил Сет.

Он был очень спокоен, и в эту ночь я прониклась еще большим уважением к нему. Я была очень рада тому, что он с нами. Он предположил, что Ральф мог увлечься всем происходящим, заиграться, а потом просто присесть где-то в уголке и уснуть. Он часто так делал дома.

Сет решил, что мы должны вернуться домой, и он организует поисковые группы. Они прочешут всю Манганию и быстро найдут ребенка.

Он обнял Клитию.

— Моя дорогая, — произнес он. — Ты должна вернуться домой. Жди нас с Ральфом там. Ничего другого не остается. Сэйра, ты ведь побудешь с ней?

Я никогда не забуду этот обратный путь по ночным дорогам. Я неотрывно смотрела по сторонам и представляла себе все мыслимые и немыслимые опасности, подстерегающие ребенка. Я думала о протекающей через лес реке, о ее заболоченных берегах, о крокодилах и змеях, притаившихся в траве. Что сделает Ральф, обнаружив, что потерялся? Этот предприимчивый малыш может попытаться разыскать родных. Быть может, он даже начнет искать дорогу домой.

Нет, это невыносимо! Но мне ведь еще надо утешать Клитию.

Сет организовал поисковые группы и повел их на розыски сына. Мы с Клитией молча сидели в той самой комнате, где так часто безмятежно пили чай и потягивали прохладный лимонад.

— Где он может быть? — нарушила молчание Клития. — Ну почему он от нас отошел?

Опять воцарилась тишина.

— Они должны его найти, — неизвестно в который раз повторила я.

Я не знала, как еще мне ее утешить.

Время тянулось невероятно медленно. Полночь… час ночи… два часа…

Я представляла себе маленького мальчика, совсем одного в это неурочное время, и мне было страшно. Я вспоминала, как он лежал в своей постели, переживая, что если ему не удастся уснуть, он заснет ночью.

Что, если он действительно сейчас спит? Эта мысль меня немного утешила. Да, он спит… в каком-то безопасном месте.

Клития сидела неподвижно, и только ее пальцы теребили складку сари. Стоило раздаться малейшему звуку, как мы вскакивали и прислушивались. Как было бы замечательно, если бы в ночной тишине вдруг раздался веселый голосок окликающего нас Ральфа!

Если бы Клинтон был здесь, думала я…

Да, если бы Клинтон был здесь, он уже нашел бы малыша. Что за дурацкая мысль! Как будто множество людей не делало все возможное и невозможное, чтобы его найти. Что еще мог предпринять Клинтон? Но в нем была какая-то сила… Мне казалось, что он не просто неуязвим, он еще и обладает властью над обстоятельствами. Если бы только он был здесь…

— Что это было? — с этим возгласом я вскочила на ноги. Я точно знала, что услышала какой-то звук. Легкие шаги?.. Они прозвучали у самой двери. Я выбежала из дома. Клития бросилась за мной. Ничего. Но из кустов раздался шорох листьев. Я чувствовала, что там кто-то есть, и этот кто-то за нами наблюдает.

Тут я увидела у самых своих ног клочок бумаги. Я подняла его.

— Что это?! — воскликнула Клития.

— Кто-то принес вот это.

Она выхватила у меня листок и бросилась в комнату, к свету. На листок были наклеены вырезанные из газеты буквы.

«Мальчик у нас. Ему ничего не угрожать, если вы платить выкуп. Мы вам еще писать. Делайте, что вам говорить, или он умирать». Мне показалось, что Клития вот-вот потеряет сознание. Я подвела ее к стулу и насильно усадила.

— По крайней мере, мы узнали, что он в безопасности, — успокаивала я ее.

— Что это, Сэйра? Что это означает? Дай мне еще раз взглянуть на записку.

Не было никаких сомнений в том, что это означало. Ральфа похитили, и его похитители требуют денег в обмен на возвращение ребенка.

— Но он в безопасности, Клития. Он в безопасности, — твердила я.

— Ну почему же не возвращается Сет? Почему его еще нет? Что нам делать?

— Прежде всего, давай успокоимся, — взмолилась я. — Давай подумаем, что это может означать. Они требуют выкуп. Это значит, что малыш у них, и ему пока ничего не угрожает. Они не причинят ему вреда хотя бы потому, что тогда они не получат выкупа.

— О Сэйра, как ты думаешь, что они с ним сделают?

— Я уверена, что в эту самую минуту он спит беспробудным сном, и даже не догадывается, какая из-за него поднялась суматоха.

— О, мой малыш! — прошептала она. — Сэйра, ты и представить себе не можешь, что он для меня значит.

— Могу, — твердо произнесла я. — И представляю. Но мы не должны впадать в отчаяние. Мы должны иметь голову на плечах. Мы обязаны забрать у них Ральфа.

— Скорее бы вернулся Сет.

Сет вернулся только на рассвете, бледный, с красными глазами и в полном отчаянии.

Увидев записку, он был потрясен и сказал, что мы должны немедленно обратиться в полицию.

В доме воцарилась зловещая атмосфера ожидания. Сет уехал в Канди, чтобы посоветоваться с сэром Уильямом Карстэрсом. Клития отказывалась выходить из дома. Она ожидала новых посланий от людей, захвативших ее сына. Она была уверена, что они не заставят себя ждать.

Записку принесли вскоре после полудня, в самое жаркое время дня, когда все вокруг стихло. На этот раз мы ничего не слышали. Мы просто увидели ее у двери. Сверху лежал камень, придерживавший белый клочок.

В этот раз был использован тот же метод, что и в предыдущей записке. Кто-то аккуратно вырезал из газеты буквы и приклеил их на лист бумаги.

«Маме мальчика. Не ходить в полицию. Если это сделать, мальчик умереть. Только одно вернуть мальчика. В семь часов принести ожерелье Ашингтонов к дереву с буквой “Р” на стволе. Положить его под дерево. Тогда получить мальчика. Если этого не сделать, мальчик умереть. Мама мальчика, никому не говорить. Это только для тебя. Сказать, и мальчик умирать».

Записка выпала из рук Клитии. Но она тут же подхватила ее и перечитала.

— Ожерелье, — прошептала она. — Им нужно ожерелье… Этот проклятый жемчуг. Стоит мне его надеть, и что-нибудь обязательно случается. Я его ненавижу. Я его ненавижу. Когда я должна туда прийти… — она еще раз пробежала глазами записку. — Сегодня… в семь часов вечера. О Боже, Сэйра, как ты думаешь, может, он будет нас там ждать?

Мне было очень страшно, и я сказала:

— Клития, мы должны показать эту записку Сету. Нам надо обратиться в полицию. Они обязаны попытаться поймать этих людей.

— Но тут говорится, не ходить в полицию! — в ужасе вскричала она.

— А что им еще остается?

— Сэйра, они угрожают убить Ральфа, если мы покажем записки полиции.

— Они не посмеют.

— Они говорят, что посмеют.

— Я не думаю, что ты сможешь справиться с этой ситуацией в одиночку.

— Но они убьют моего сына, если я привлеку кого-то еще.

— Эти негодяи хотят заполучить ожерелье. Они так прямо и говорят.

— И они его получат. Неужели ты думаешь, что две нитки жемчуга могут быть дороже жизни моего сына?

— Конечно, нет. Но можно ли им доверять?

Она взяла меня за руку и смотрела мне прямо в глаза. Ее грустное лицо и безумные глаза говорили о невыносимых душевных муках.

— Я должна доверять им, Сэйра. Я должна сделать все возможное, чтобы вернуть своего малыша.

— Сэр Уильям Карстэрс посоветовал бы…

— Если мы его привлечем, они убьют мое дитя.

— Откуда мы это знаем?

— А разве мы можем рисковать? Нет, нет. Пусть забирают ожерелье. Я готова хоть сейчас им его отдать. Мне нужен мой сын.

— Попытайся успокоиться, Клития. Откуда мы знаем…

Я не договорила. Было бы слишком жестоко указать ей на то, что она может отдать им ожерелье и все равно не получить сына.

— Сэйра, я не могу здесь сидеть. Давай сходим к дереву и посмотрим, за сколько можно туда дойти.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как потакать ей. Мы вышли в жаркий и знойный полдень. От горя и ужаса у меня кружилась голова. Мы подошли к дереву, на котором была вырезана буква «Р». Я вспомнила тот день, когда Ральф с гордостью показал мне эту букву.

— До вечера еще целая вечность, — прошептала Клития.

Я молча кивнула. Мне казалось, что с тех пор, как мы радостно собирались на праздник, прошла уже неделя, а ведь это было только вчера.

Она как будто прочитала мои мысли.

— В это время вчера он был с нами, — заговорила она. — И ничто не говорило о надвигающейся опасности. Ах, лучше бы мы никуда не поехали. И почему я не держала его все время за руку! Как это случилось, Сэйра? Как это могло случиться?

Я предложила вернуться домой. Ей надо попытаться отдохнуть. Я приготовлю ей чай. Она смотрела на меня бессмысленным взглядом, как будто не понимая, о чем это я говорю. Мы молча сидели рядом до самого вечера, опустив в гостиной все шторы, чтобы защититься от жаркого полуденного солнца.

Сет был в Канди. Я думала, чем он там занимается. Ему следовало бы поскорее узнать об этом последнем сообщении. Клития пообещала, что если она еще что-нибудь получит, то тут же все передаст сэру Уильяму, отослав одного из слуг в Канди. Но она наотрез отказалась это делать.

Пришла Шеба и села возле нас. Она молча смотрела в пространство перед собой. Я даже почувствовала, что проникаюсь к ней симпатией. Ее преданность Клитии и любовь к ее сыну были выше всяких похвал и никого не могли оставить равнодушным. Вдруг она заговорила:

— Мисси Клития, сегодня вечером он быть в моих объятиях. Я это знать.

— У тебя было видение? — встрепенулась Клития.

Шеба кивнула.

— Я видеть его в лесу. Он смеяться. Он рассказывать мне странную историю. Сегодня вечером.

Тут Клития показала ей записку, и я поняла, как глубоко она ей доверяет.

— Мисси Клития, он быть в моих объятиях, — повторила Шеба. — Ожерелье… Тогда мы получить нашего мальчика. Они забирать ожерелье… и отдать мальчика.

— Сегодня вечером, — срывающимся голосом произнесла Клития. — Как только стемнеет. Под деревом с буквой «Р» на стволе. Он так любит это дерево, мой милый мальчуган. Я отдам им ожерелье, а они вернут мне моего сыночка.

Шеба повторила:

— Он к нам вернуться… наш мальчик.

Я не разделяла их оптимизма. Ральф попал в руки безжалостных людей. Они замахнулись на целое состояние, потому что этому ожерелью не было цены. Но когда они его получат… можем ли мы рассчитывать на то, что они оставят Ральфа в живых?

Я считала, что Клития и Шеба отнеслись к требованиям похитителей слишком доверчиво. Хотя, конечно же, Клития была близка к истерике от горя и страха, да и Шеба, скорее всего, тоже. Они были не в состоянии рассматривать вероятность того, что мерзавцы, похитившие мальчика, не вернут его даже после того, как заполучат ожерелье.

Если бы только здесь был Клинтон, опять подумалось мне. Мне казалось, у него хватило бы ясности мышления, чтобы разобраться в этой ситуации и найти из нее наилучший выход. Я пыталась представить себе, как бы он поступил, будь он здесь, с нами, и не сомневалась, что он не понес бы ожерелье в лес. Но, с другой стороны, ожерелье представляло бы для него большую ценность. Для Клитии оно было всего лишь способом воссоединения с сыном.

Время, казалось, остановилось. Шесть часов. Остался один час. Клития сидела, напряженно прислушиваясь. Наверное, она боялась, что Сет вернется и привезет с собой кого-нибудь из представителей власти. Она хотела, чтобы кроме нас… ее самой, меня и Шебы… в доме больше никого не было. Это позволило бы ей незаметно ускользнуть в лес.

Вскоре после шести мы обнаружили еще одну записку. Раздался стук в дверь, и когда мы бросились ее открывать, там опять никого не было, и опять мы увидели прижатую камнем записку.

«Мама мальчика. Пусть нянька приходить. За тобой наблюдать. Ты положить ожерелье под дерево. Нянька идти направо. Ты идти за ней, оставив ожерелье. Ты получить мальчика. Приводить других, мы убивать мальчика».

Клития направилась в спальню. Я поднялась за ней. Она открыла сейф в гардеробной и извлекла футляр. Дрожащими пальцами она коснулась ожерелья.

— Ты в последний раз видишь ожерелье Ашингтонов, Сэйра, — произнесла она, и ее голос сорвался.

Жемчужины сияли совершенством, лежа на темно-синей бархатной подушечке. Изумрудный глаз змеи недобро светился. Клития неотрывно, как зачарованная смотрела на ожерелье. Мне даже показалось, что оно парализовало ее волю. Я подумала о тех столетиях, что оно принадлежало семейству Ашингтонов, и о женщинах, которые его носили. Затем я вспомнила тетю Марту, которая хотела в очередной раз женить отца и заставить его произвести на свет сына с целью вручить это проклятое ожерелье уже его жене. Было что-то недоброе в этом украшении, толкающем людей на дурные поступки. Теперь из-за него жизни Ральфа угрожала опасность.

Клития твердо решила, что сегодня вечером отдаст грабителям ожерелье вместе с сопровождающей его легендой. Она захлопнула футляр. Замочек громко щелкнул.

— Оно ничего не стоит! — воскликнула она. — На земле не существует ничего, что я ценила бы выше жизни моего малыша.

С этим я была всецело согласна. Единственным, чего я опасалась, было то, что мы действуем слишком импульсивно, а значит, неправильно. Впрочем, я знала, что Клития с этим ни за что не согласится. Она видела единственный способ вернуть сына и ради этого была готова на любой риск. Она не доверяла этим чиновникам, пытающимся выработать правильную линию поведения, и решила взять спасение сына в собственные руки. Пока они думают и совещаются, Ральф может погибнуть, рассуждала она. По ее мнению, материнская интуиция стоила всех хитроумных планов, вместе взятых.

Через пять минут должна была наступить полная темнота. Клитию охватило лихорадочное возбуждение. Руки, державшие футляр из крокодиловой кожи, дрожали.

— Ты должна остаться здесь, Сэйра, — обратилась она ко мне. — Они сказали, больше ни одного человека. Ты должна остаться в доме. Кто знает, на что они способны. Вдруг они увидят, как ты выходишь из дома и…

Шеба кивнула.

— Мисси Сэйра должна остаться.

Я промолчала. Мне нечего было на это ответить. Клития выглядела такой хрупкой в бледно-розовом сари. На ее руках позванивали серебряные браслеты, лицо застыло в напряженной маске, а глаза, которые она так и не сомкнула за минувшие сутки с лишним, были широко открыты и смотрели вдаль невидящим взглядом.

С другой стороны, Шеба выглядела спокойной и уверенной в благополучном исходе. Она все это увидела в своем видении и знала, что они вернутся домой уже с мальчиком.

— Он будет там, — прошептала Клития. — Он будет в лесу. О, мое дитя! Надеюсь, он не слишком испугался.

— О нет, только не это, — покачала я головой. — Для него это всего лишь увлекательное приключение.

— Да, — пробормотала Клития. — Ты права.

До семи оставалось несколько минут. Неожиданно на улице стало совсем темно. Я до сих пор не привыкла к тому, как внезапно раскаленный диск солнца, освещающий все вокруг, падает за линию горизонта и воцаряется полная тьма, как будто кто-то закрыл ставни, из-за которых светило солнце.

Клития обернулась ко мне.

— Сэйра, останься здесь. Пообещай мне, что ты не выйдешь из дома. Поклянись.

Я поклялась.

Мне показалось, их не было несколько часов. Я услышала их голоса в саду и выбежала навстречу.

Клития несла Ральфа на руках, и по ее щекам катились слезы. Шеба бормотала нечто, напоминающее заклинание.

— Сэйра! — воскликнула Клития, увидев меня.

— Я вас услышала. Я не могла усидеть в доме.

— Он здесь. Он с нами. Все хорошо. Сэйра… Сэйра… разве это не чудесно!

Ральф переводил взгляд с меня на мать и обратно. Я крепко его обняла.

— Я был со своим слоном, — заявил он. — Это самый большой и самый лучший слон в мире.

— Пойдемте в дом, — предложила Клития звенящим от счастья голосом. — Ральфу давно пора спать.

— У этого замечательного слона на спине были драгоценные камни, и я сидел там, наверху, и надо мной был зонтик. Я был вождем. И я спал в смешной кровати…

— Пойдемте в дом, — поддержала Клитию Шеба. — Мальчик все нам рассказать завтра.

Итак, мы вызволили малыша, заплатив за его свободу цену ожерелья Ашингтонов. Но, по крайней мере, Ральф был цел и невредим, а все остальное значения уже не имело.

Я напомнила Клитии, что мы должны немедленно отослать в Канди сообщение о том, что мальчика нам вернули и теперь все в порядке.

Было видно, как сильно он устал. Он заснул прежде, чем его раздели. Клития от него не отходила. Вместе с Шебой она сидела у его кровати.

Я чувствовала безмерную усталость и эмоциональное истощение. Все произошло так быстро… и как хорошо, что все уже позади. Я не знала, что несколько таких дней сделали бы с Клитией.

Вместе с Сетом приехал сэр Уильям Карстэрс. Они оба поднялись наверх и долго смотрели на спящего беспробудным сном мальчугана.

Клития все еще была слишком растеряна, чтобы обращать на них внимание. Шеба то и дело повторяла, что она знала, как все закончится.

Мужчины обратились за разъяснениями ко мне. Я показала им записки и рассказала, как Клития отнесла ожерелье в лес и оставила его под деревом.

— Боже Праведный! — воскликнул Сет. — Она потеряла ожерелье.

— Она решила, что это необходимо сделать, чтобы ей вернули Ральфа.

Сет кивнул.

— Она должна была предоставить это дело нам, — произнес сэр Уильям.

— Она боялась за жизнь сына.

— Да на ее месте любая мать поступила бы точно так же.

— Я думаю, им будет достаточно сложно продать это ожерелье, — предположила я.

— Мы располагаем подробным описанием этого украшения, — ответил сэр Уильям. — Но они его, разумеется, разорвут и будут продавать по одной жемчужине. Каждая из них — настоящая редкость. Возможно, нам и удастся отследить их путь, но это маловероятно. Возможно, ожерелье уже вывезли из страны. Боюсь, что нам стоит смириться с фактом того, что оно утрачено навеки.

— Ложись спать, Сэйра, — обратился ко мне Сет. — Тебе тоже изрядно досталось.

Я пожелала им спокойной ночи и ушла к себе. Но сначала заглянула в комнату Ральфа. Клития все еще сидела у постели малыша, хотя он крепко спал и наверняка собирался остаться в этом состоянии до утра.

Я вернулась в свою спальню. У меня кружилась голова. Я не сомкнула глаз с тех пор, как это все случилось.

Раздевшись, я скользнула под москитную сетку. Я была измотана событиями последних суток, но сон ко мне не шел. Я лежала, перебирая в памяти все случившееся… записки с вырезанными из газеты буквами… Это все выглядело каким-то нереальным и напоминало дешевую мелодраму. То, как это все произошло, исчезновение, а затем возвращение малыша… У меня не было слов, чтобы это все описать. Все прошло так гладко… как в пьесе, а не в реальной жизни.

Мои мысли закрутились по второму кругу. В этих событиях было что-то странное… и что-то необычайно зловещее. Тут мне стукнуло в голову, что с тех пор как я сюда приехала и узнала, что мой брак устроен моим лицемерным супругом, моя жизнь обрела какой-то смутно угрожающий аспект. Мне чудилось предостережение в темноте за окнами, в жужжании насекомых, периодически врезавшихся в натянутую на окне сетку…

Было нечто, чего я никак не могла понять, причем это нечто — повсюду и имело ко мне непосредственное отношение.

«Будь начеку», — шепнула мне ночь.

Эта история сильно отразилась на здоровье Клитии, и день или два она вообще не вставала с постели. Я понимала, что ей пришлось пережить чудовищный стресс. Только сейчас, вздохнув с облегчением, мы осознали всю степень напряжения, в котором пребывали.

На следующее утро Ральф вел себя так, как будто с ним не произошло ничего необычного, а его похищение являлось самой обыденной вещью на свете. Он без умолку болтал, рассказывая о слонах, на которых катался, и все, о чем он рассказывал, было настолько фантастично, что могло произойти только в его воображении. Впрочем, одна или две реплики заставили меня прислушаться к его чириканью.

Он спал в смешной постели. Он ел рис. И сахар. Гораздо больше сахара, чем ему позволяла есть Шеба.

— Ральф, кто кормил тебя рисом и сахаром? — спросила я.

Он пожал плечами и засмеялся.

— Он.

— Это был мужчина?

— Там еще была кобра, — продолжал он. — У нее были желтые глаза, и она за мной погналась. Я взял свой лук и стрелы и выстрелил в нее… Я пробил ей сердце.

— Что это был за мужчина? — не унималась я.

— Он меня смешил. Он сказал, что это игра такая. Эта кобра… Тетя Сэйра, ты знаешь, как бросается кобра? У меня в книжке есть картинка. Я тебе покажу.

Это была такая смесь фактов и фантазий, что понять что-либо не представлялось возможным.

— Не надо ни о чем расспрашивать Ральфа, — попросила меня Клития. — Я не хочу, чтобы он догадался, что с ним случилось что-то страшное. Вдруг он поймет, как мы испугались?

Я пообещала, что не стану его расспрашивать.

Сет тоже поговорил со мной о случившемся.

— Для Клитии это было суровое испытание, — признал он, — но я уверен, что малыш даже не понял, что ему угрожала смертельная опасность. Судя по всему, похитители обращались с ним бережно.

— Это очень странно, — покачала я головой. — Это наводит меня на мысль, что он знал этих людей.

Сет помрачнел.

— Клития была в ожерелье на балу. Что, если кто-то из гостей…

— Хранить такие ценности дома небезопасно.

— Дело в том, что жемчуг любит, чтобы его носили. В противном случае он разрушается. Клития была вынуждена изредка надевать это ожерелье.

— Я впервые об этом услышала, когда мама показала мне свой портрет, на котором она была изображена в этом ожерелье.

— Как бы то ни было, но истории ожерелья Ашингтонов пришел конец, — пожал плечами Сет.

— Возможно, его еще найдут.

— Все может быть. Клития права, — сменил он тему, — когда просит ни о чем не расспрашивать Ральфа. Будет лучше, если он как можно скорее забудет об этом происшествии.

Я не спорила. Ребенку с таким развитым воображением события минувшей ночи вполне могли показаться самыми заурядными.

— Я рад, что ты здесь, — продолжал Сет. — Она к тебе очень привязалась. Она всегда мечтала с тобой познакомиться, и когда ты и в самом деле приехала, она сразу же тебя полюбила. Побудь с ней немного, Сэйра. Она пережила гораздо более серьезное потрясение, чем мы можем себе предположить. Дело не только в ребенке, но и в ожерелье тоже. Рано или поздно она начнет осознавать, что натворила. Это не может не отразиться на ее психике.

— Но ведь она все равно никогда не смогла бы его продать.

— Ну и что? Однажды твой отец взял займ под залог этого ожерелья. Он говорил, что оно может послужить обеспечением любой ссуды. И думаю, что в случае крайней необходимости он его продал бы, невзирая на все легенды и жуткие пророчества. Я боюсь, что Клития начнет опасаться какого-нибудь возмездия. Она ведь наполовину сингалка. И хотя ее воспитали как англичанку, она с детства слышала много старинных легенд. Все это может повергнуть ее в депрессию. И больше всего меня тревожит именно состояние Клитии. Ральф в полном порядке. Он не осознает значения происшедшего. К сожалению, я должен немедленно уехать по делам в Коломбо и не могу отменить эту поездку. Мне очень трудно оставить ее сейчас, но я буду спокойнее, если ты останешься с ней.

— Я ведь все равно никуда не уеду до возвращения Клинтона.

— Я так рад. Я уезжаю всего на пару дней, не больше. И не буду переживать, зная, что ты здесь.

— Ну конечно же, я побуду с ней в твое отсутствие, — еще раз заверила я его.

Он оказался прав. Клития очень изменилась, стала нервной и дерганой. Шеба готовила для нее какое-то снадобье, помогавшее ей заснуть ночью, и мы обе пообещали ей ни на минуту не оставлять Ральфа одного. Я пыталась ей объяснить, что теперь, когда похитители заполучили ожерелье, у них нет ни малейшего повода забирать у нас мальчика еще раз. Но она отказывалась слушать доводы рассудка. Одна из нас должна была постоянно быть начеку, но делать это так, чтобы он ни о чем не догадался.

Прошла только неделя со дня отъезда Клинтона, и я ожидала, что его не будет еще целую неделю. Я не сомневалась, что к тому времени Клития окончательно оправится.

Сет уехал, и я заверила его, что до его возвращения буду заботиться о Клитии. Но на следующий день, когда я гуляла в саду, любуясь прекрасными цветами и вдыхая их аромат, я услышала, как кто-то вошел в сад. Я в испуге обернулась. С той самой ночи я постоянно всего пугалась и вздрагивала так же, как и Клития.

— Клинтон! — воскликнула я.

Несколько мгновений он стоял неподвижно, улыбаясь мне, а потом схватил меня в объятия.

— Как я счастлив тебя видеть! — воскликнул он. — Я так по тебе скучал!

Он прижал меня к себе и приподнял вверх. Я сверху вниз смотрела на его густую белокурую шевелюру и темные глаза, являющие разительный контраст с волосами. Я перевела взгляд на чувственные губы и ощутила, что во мне закипает ответная страсть.

— Ты говорил, что тебя не будет две недели, — произнесла я.

— Разве ты не рада моему возвращению? — укоризненно произнес он.

— Все прошло удачно?.. Я имею в виду твой бизнес.

— Просто идеально.

— И намного быстрее, чем ты ожидал.

— Дело в том, что я так соскучился, что поспешил вернуться. Я должен был тебя увидеть.

Я скептически рассмеялась.

— Ты же такой замечательный бизнесмен. Тебе принадлежит половина Цейлона. Ты ни за что не поставил бы прихоть выше деловых обязательств.

— Прихоть? Ты называешь всепоглощающее желание быть с тобой прихотью!

— Поставь меня на землю, — потребовала я. — Нас могут увидеть.

— Только при условии, что ты немедленно отправишься собирать вещи.

— Здесь кое-что произошло, Клинтон, — вздохнула я. — Ты, наверное, еще ничего не знаешь.

— Что еще такое?! — досадливо воскликнул он.

Я описала ему события той роковой ночи. Он внимательно меня выслушал, но я заметила, что уголки его губ приподнялись.

— Что тебя забавляет? — возмутилась я. — Это было просто ужасно. И нечего улыбаться!

— Вот это дилемма, — хмыкнул он. — Ожерелье… или ребенок.

— Бедная Клития чуть не сошла с ума от беспокойства. Клинтон, я не могу ее сейчас оставить. Ей постоянно снятся кошмары. Только мне удается немного ее успокоить.

— Ты сможешь приехать к ней завтра. Заодно и успокоишь.

— Я должна побыть здесь до конца недели, как мы и договаривались с самого начала.

— Что за вздор! Все позади. Мальчик жив, здоров и вернулся в лоно семьи. А я приехал домой.

— Да, но я тебя не ожидала, а Сет уехал. Я нужна сейчас Клитии. Я пообещала Сету, что не оставлю ее. Пойми же, что я ей нужна.

— А мне? Собирайся, мы едем домой.

— Я вернусь в конце недели.

— Ты вернешься сейчас.

— Я пообещала дождаться возвращения Сета, и я это сделаю. Я приеду домой в пятницу, как и собиралась.

— Милая моя Сэйра, ты вернешься домой сейчас.

— Разве ты не понимаешь, какое потрясение пережила Клития?

— Какое бы потрясение она ни пережила, это все в прошлом.

— Она лишилась ожерелья Ашингтонов.

— Она его отдала.

— Обменяла на сына. Бога ради, будь же ты человеком!

Он рассмеялся и ответил:

— Сэйра, я действительно всего лишь человек, и я хочу свою жену.

— Я не могу оставить Клитию одну.

Внезапно его лицо потемнело.

— Я жду тебя до наступления темноты, — произнес он.

С этими словами он развернулся и ушел. Я была потрясена его внезапным гневом. Мне стало страшно. Передо мной вдруг предстал жестокий и беспощадный Клинтон. Я вошла в дом. Когда я проходила через холл, рядом со мной вдруг возникла Шеба.

— Мисси Сэйра, — залопотала она. — Я бояться за мисси Клитию.

— Она ведь спит, если не ошибаюсь?

— Да. Это ее чуть не убивать. Она очень любить этого мальчика. Ее жизнь, мисси Сэйра.

— Я знаю.

— Господин Сет… он хороший муж. Он очень добрый муж. Но этот мальчик… он ее жизнь. Вы добрая к ней, мисси Сэйра. Она вас очень любить. Она говорить мне: «Мисси Сэйра такая спокойная… так хорошо мне. Что я без нее делать?» Мисси Сэйра, остаться, смотреть за мисси Клития.

— Я, разумеется, побуду с ней, пока не вернется ее муж, — ответила я.

Шеба кивнула. Она явно была чем-то довольна, и мне пришло в голову, что она, наверное, подсмотрела сцену в саду и теперь опасается, что я уеду домой, поскольку этого требует Клинтон. Она хотела, чтобы я осталась… ради Клитии. И все же мне было неприятно в очередной раз осознать, что за мной постоянно наблюдают.

Я ничего не сказала Клитии о возвращении Клинтона. Я знала, она скажет, чтобы я возвращалась к мужу. Я очень много о нем думала. Я хотела быть рядом с ним, но не собиралась ему подчиняться и терпеть его самонадеянность. Он сам решил уехать и вернулся раньше обещанного срока. Что ж, я не собираюсь идти у него на поводу и менять свои планы.

Через день-два Клитии стало лучше. Она по-прежнему настаивала на постоянном наблюдении за Ральфом, и, как правило, я или Шеба находились возле мальчика. Добиться этого было не всегда легко, потому что он не должен был заподозрить, что за ним присматривают.

Я проводила с ним очень много времени и всегда была начеку, надеясь, что он хоть как-то даст понять, что же случилось той ночью.

Однажды, когда он играл в детской, я поинтересовалась:

— Ральф, ты помнишь тех чудесных слонов с золотыми клетками и попонами на спинах?

Он кивнул.

— Мой слон был самым лучшим.

— Но ты же на самом деле на нем не ездил.

— Ездил! Ездил! Я ехал прямо через джунгли. Мой слон был самым быстрым.

— А что произошло в джунглях?

— Там был маленький домик, а в нем жил человек.

— Что за человек?

— Добрый человек.

— Он был один?

— Там еще была женщина. Она сказала: «Все хорошо, ты скоро увидишь свою маму».

Мое сердце заколотилось очень часто.

— А где же была твоя мама? — спросила я.

— Ты же знаешь.

— Нет, не знаю, — пожала я плечами. — Где она была?

— С остальными.

— Кто такие остальные?

— Ты и папа, и Шеба, и… мой слон, и Кобла…

— А как выглядел этот человек?

— У него желтые глаза.

— Желтые глаза?

— Они светятся. Я сейчас покажу тебе, Сэйра.

Он подхватил свою игрушечную кобру, которая по-прежнему казалась мне ужасающе похожей на настоящую. Усмехнувшись, он нажал на ее голову, и из распахнувшейся пасти наружу выстрелил раздвоенный язык.

— Тебе страшно, тетя Сэйра? Она тебя убьет. У нее ядовитый язык. Но ты не бойся, я застрелю ее из лука.

Кобра покачалась немного из стороны в сторону и сползла на пол. Ральф ее подобрал.

— Желтые глаза, — сказал он.

— Ты рассказывал мне об этом человеке, — напомнила я ему.

— Мама говорит, что эти глаза похожи на топазы. Это камни такие. Они желтые, как глаза Коблы.

Я поняла, что это бесполезно. Клития была права, когда просила меня не расспрашивать ни о чем ее сына. Было ясно, что он даже не догадывается, что в ту ночь произошло что-то нехорошее. Но если я буду на него давить, он может заподозрить неладное. Он ушел с людьми, которые были к нему добры, а потом вернулся домой. Это было просто небольшое приключение, которое не шло ни в какое сравнение с тем, что вытворяют его слоны и змеи.

Возвратился Сет, и я сказала ему, что, поскольку Клинтон уже вернулся, то я, пожалуй, поеду домой. Я уехала под вечер, когда жара немного спала.

Когда я вошла в дом, там было очень тихо. Я думала, что Клинтон приедет домой к ночи. С нетерпением ожидая этой встречи, я все же оставалась очень довольна тем, что не позволила командовать собой и не собиралась делать это впредь. Я по нему скучала. Неужели успела к нему привязаться? Я и сама не понимала постепенно овладевшего мной чувства. Оно отличалось от тех романтических мечтаний, которые преследуют, наверное, любую молодую женщину. Мы пробыли в разлуке две недели, и мне показалось, что это слишком долго. Он тоже это чувствует? — этим вопросом я задавалась, подъезжая к нашему дому. Что, если он вернулся домой раньше обещанного только потому, что успел завершить все свои дела?

Время до наступления темноты тянулось очень долго. Бесшумно перемещающиеся по дому слуги зажгли лампы. Я ждала и ждала. Наступила полночь, а его по-прежнему не было. Я поднялась в спальню, все время прислушиваясь, ожидая его возвращения. Присев к туалетному столику, я распустила волосы.

Внезапно за дверью спальни раздался какой-то шорох. Я испуганно обернулась. В дверь постучали.

— Войдите! — воскликнула я, и вошла Лейла.

Она смотрела на меня широко распахнутыми и совершенно невинными глазами. Она явно скрывала какой-то восхитительный секрет.

— Что случилось, Лейла?

— Я перестилать вам постель?

— Спасибо, не надо.

Я отвернулась к зеркалу, продолжая наблюдать за ее отражением. Она медлила, а на ее губах играла неторопливая усмешка.

— Господин домой не приходить, — заявила она. — Он не ночевать все время, пока вас нет.

— Да ну? — небрежно бросила я.

Лейла подошла к кровати и начала взбивать подушки. Потом она замерла. Выражение ее лица было одновременно злобным и торжественным.

У меня возникло желание крикнуть ей, чтобы она убиралась, но я не хотела обнаруживать перед ней свое беспокойство. Я не хотела, чтобы она увидела, как глубоко задели меня ее слова. Мой взгляд упал на бронзового Будду, который наблюдал за мной, как мне вдруг показалось, очень высокомерно.

— Мне эта штука надоела, Лейла, — заявила я. — Может, заберешь ее себе?

Она в ужасе обернулась ко мне, оставив подушки.

— О нет, мисси, это к несчастью. Господин ее очень любить, — лукаво прищурившись, добавила она.

— Я не верю в эти суеверия, — ответила я. — Можешь забрать его себе и держать в своей комнате.

Она взяла Будду, качая головой. Потом опустила голову и хихикнула.

— Будду давать моя сестра Анула, — заявила она, — когда она жить здесь…

Лейла обвела взглядом комнату, как будто, когда здесь жила ее сестра Анула, это была не спальня, а святилище. Потом ее взгляд вернулся к постели да так там и остался. Мне нестерпимо хотелось, чтобы она оставила меня в покое, но я промолчала. Она поставила Будду на место, и я наконец поняла, что она пытается мне сообщить. Теперь я знала, где мой муж.

— Спокойной ночи, Лейла, — произнесла я.

Она вышла, унося с собой свою загадочную улыбку.

Я уставилась на свое отражение в зеркале. Мои щеки раскраснелись, а в душе бушевала буря. Я лежала под противомоскитным пологом, представляла себе его вместе с Анулой и думала о том, что всем вокруг известно об их отношениях, которые он не посчитал нужным оборвать, несмотря на то что привез с собой жену.

Меня охватила ярость. Я не находила себе места от мук ревности и тщетно пыталась остановить поток картин, услужливо создаваемых моим воображением. Уснула я только под утро, поэтому встала очень поздно. Я решила во что бы то ни стало скрыть признаки эмоционального потрясения, с которым безуспешно пыталась справиться.

Весь следующий день я провела в напряженном ожидании. Всякий раз, когда до меня доносился стук копыт, я настораживалась и представляла себе, что я ему сейчас скажу. Я заметила, что Лейла лукаво на меня поглядывает.

— Мисси болеть?

— Я чувствую себя отлично, спасибо, Лейла, — холодно ответила я.

— Выглядеть устало. Плохо спать?

Это звучало как насмешка, но я знала, что она на это ни за что не осмелилась бы. Но я также знала, что сейчас она думает о своей сестре, потому что в такие минуты ее лицо принимало почти благоговейное выражение.

Я чувствовала себя чужой и лишней в этом доме. Даже подумывала вернуться к Клитии. Но я не хотела признавать свое поражение. Кроме того, мне пришлось бы сообщить сестре и Сету, что Клинтон меня оставил.

Я отправила к ней посыльного с запиской, в которой справлялась о ее самочувствии. Кроме того, я написала ей, что за время отсутствия у меня накопилось много дел, но пообещала приехать к ней при первой же возможности. Посыльный привез ответ Клитии. Она благодарила меня за все, что я для нее сделала, и сообщала, что чувствует себя значительно лучше. Этой ночью она спала крепко и без кошмаров. Я кое-как просуществовала этот день, но вечером он опять не появился. Прошел еще один день.

Он вернулся к полуночи. Я лежала в нашей общей с ним постели, когда дверь спальни распахнулась настежь. Я притворилась спящей.

Он приготовился ко сну, а затем подошел к кровати и остановился, глядя на меня сквозь противомоскитную сетку.

— Итак, Сэйра? — заговорил он, отдергивая полог.

Я не ответила и не открыла глаза.

— Ты не спишь, — продолжал он. — Брось притворяться. Ты лежала здесь, сгорая от нетерпения. Признайся, что ты меня ждала.

Я открыла глаза.

— А, это ты.

— И ты очень на меня сердита.

— С чего бы это?

— Потому что меня не было дома, когда ты соизволила вернуться.

Я села в постели.

— Меня нисколько не интересуют твои дела.

— Не усугубляй ложью свое недостойное преданной супруги поведение.

— Уже поздно, — ответила я, — а я устала.

— Разве ты не хочешь узнать, что удерживало меня вне дома?

Я встала.

— Полагаю, мне это уже известно. Почему бы тебе туда не вернуться? Я уверена, что там тебя ожидает гораздо более теплый прием, чем здесь.

— Я нахожусь там, где хочу, — последовал ответ, — а не там, где мне велят находиться.

— И я тоже, — пожала плечами я. — В настоящий момент я хочу находиться в другой комнате.

Он перехватил меня у двери.

— Слуги, — прошептал он, прижав палец к губам. — Они наблюдают за нами. Они судачат.

— Ну и пусть.

— Да, — согласился он, — пусть. И тем не менее я не допущу, чтобы ты меня покинула.

— Я пойду туда, куда хочу.

Он схватил меня в объятия и крепко прижал к своей груди.

— Больше никогда так не делай, Сэйра, — прошептал он. — Мне это не нравится.

— Чего я не должна делать?

— Отказывать мне.

— А ты? Где был ты две предыдущие ночи?

— Я хотел тебя проучить.

— Я не нуждаюсь в твоих уроках.

— Будем надеяться, что отныне так и будет.

— Если ты считаешь меня своей рабыней и пребываешь в уверенности, что тебе достаточно хлопнуть в ладоши и скомандовать… иди сюда… убирайся отсюда… то ты совершил серьезную ошибку.

В ответ он подхватил меня на руки и понес обратно в постель. Он бесцеремонно швырнул меня на подушки, и я помимо своей воли ощутила, как мной вновь овладевает волнение. На самом деле я не собиралась никуда убегать. Я хотела остаться и принять бой. Нам с самого начала было ясно, чем это все закончится. Он одержит победу, но его триумф будет неполон, так как я дала ему понять, что он справился со мной исключительно с помощью физической силы.

 

Кого Бог хочет погубить

Он торжествовал победу и не скрывал своего удовлетворения. Наутро он предложил мне объехать вместе с ним плантацию, и я согласилась. Я уже достаточно знала о чае, чтобы понять — на плантации Шоу царит порядок, которого очень недостает плантации Ашингтонов. Работники не позволяли себе медлить и расслабляться, хотя, возможно, это объяснялось присутствием хозяина. Но дело было не только в этом. Мне показалось, что даже листья на чайных кустах Клинтона имеют более насыщенный зеленый оттенок и блестят ярче.

— Я возьму тебя в свою следующую поездку, — произнес Клинтон. — Я хочу показать тебе свои каучуковые деревья и, конечно же, устричные отмели.

— Посмотрим, — пожала плечами я, чем немало его насмешила.

Он обратил мое внимание на тщательную подрезку растений, которую только что закончили делать на его плантации.

— Это настоящее искусство. Я собрал у себя лучших специалистов. Некоторых из них я переманил с плантации Ашингтонов. Это было еще при твоем отце. Он часто повторял: «Знаешь, Клинтон, если у меня появляется стоящий работник, я боюсь тебе об этом говорить. Ведь ты все равно его у меня отнимешь».

— Охотно верю.

— Я позволял тебе проводить столько времени на плантации Ашингтонов, чтобы дать возможность сравнить эти две плантации. Мне кажется, ты уже кое-что знаешь, а значит, можешь сравнивать.

— Думаю, у меня прекрасная плантация.

— Я вижу, что лучше не знать ничего, чем знать мало. Я хотел бы ввести на твоей плантации кое-какие новшества.

— Уверена, что Сет сам знает, что ему делать.

— Сет должен делать только то, что ему говорят.

Я промолчала, борясь со вздымающимся возмущением. Я поняла, что он имеет в виду. Он хочет отдавать Сету распоряжения. Он хочет объединить плантации. Он хочет иметь самую большую и прибыльную плантацию не только на Цейлоне, но во всей Индии.

«Нет! — думала я. — Я этого не допущу».

Я вспоминала минувшую ночь и ненавидела его и себя.

Я не сомневалась в том, что он преднамеренно привез меня к дому Анулы. Это был очень милый, утопающий в цветах домик. Возле дома мы увидели Нанкина, который ремонтировал ограду.

— Кто здесь живет? — спросила я.

— Дочь Нанкина.

Нанкин поднял голову и поклонился нам.

— Трудишься, Нанкин? — окликнул его Клинтон.

— Дочка просить кое-что подправить, — отозвался он. — Так, пустяки.

— Сад очень красивый. Моя жена любит сады, правда, Сэйра?

Я что-то пробормотала в ответ. Я уже с трудом сдерживала негодование. Я поняла его дьявольский замысел. Он показывал мне место, где проводил ночи, пока я ждала его дома.

— Очень красивые цветы, мем-сахиб, — кивнул Нанкин. — Сахиб вырастить тут прекрасный сад.

Сахиб! То есть, Клинтон!

— Моя жена хотела бы его осмотреть.

Я взглянула на часы.

— У нас очень много времени, — с издевкой произнес Клинтон.

Он уже спрыгнул с лошади, и мне оставалось либо развернуть лошадь и уехать, либо последовать за ним. Я выбрала второе.

Нанкин принял наших лошадей и привязал их к изгороди. После этого он отворил перед нами калитку и поклонился.

— Я позвать дочку, — сказал он и направился к дому.

Он улыбался, и эта улыбка говорила о том, что он прекрасно осознает драматизм ситуации.

— Я не собираюсь наносить визит вежливости твоей любовнице, — начала я.

— А я полагал, что истинная леди, особенно совсем недавно прибывшая из Англии, ценит вежливость превыше всего.

Тут в дверном проеме показалась и сама Анула. От ее красоты захватывало дух. Даже я вынуждена была это признать. Длинные темные волосы блестели, как атлас, а в огромных глазах скрывалась тайна. В движении она была и вовсе прекрасна. Ее тело обладало грацией обитателей джунглей, и рядом с ней я чувствовала себя неуклюжей растяпой. Шляпа, как всегда, сползла мне на лоб, а волосы, которые я безуспешно пыталась под ней спрятать, растрепались. На мне была муслиновая блузка и черная юбка для верховой езды. Я безнадежно проигрывала на фоне этого прекрасного и элегантного создания. В этой женщине сингальская грация непостижимым образом сочеталась с благородством ее португальских предков. Она воплотила в себе лучшие качества обоих народов. Я готова была поверить даже в то, что она является реинкарнацией той самой злобной королевы.

— Какой приятный сюрприз!

Ее глаза обежали мою фигуру. Было ясно, что от нее не укрылся испытываемый мною дискомфорт и что он ее забавляет.

— Прошу вас, входите.

— Ануле не терпится показать тебе свой дом, — произнес Клинтон. — Что касается Сэйры, Анула, то она сгорает от любопытства. Ей очень нравятся наши дома, верно, Сэйра? Они сильно отличаются от всех домов, виденных ею в Англии.

— Входите, — повторила Анула, сделав изящное движение рукой, от чего ее браслеты зазвенели. — Но первым делом угощение.

Она хлопнула в ладоши. «Так он еще и слуг оплачивает», — подумала я.

— Это особенный напиток, — сообщил мне Клинтон, когда слуга принес поднос с высокими стаканами. — Она никому ни за что не признается, как его готовит.

— Он не опьяняет, — добавила Анула. — Во всяком случае, не сильно. — Она улыбнулась мне. — Я слышала от Лейлы, что вы уже полностью освоились на Цейлоне.

— Да, — коротко ответила я.

— Моя жена занимает себя тем, что изучает наши обычаи, — сообщил ей Клинтон.

Они рассмеялись. В этом смехе мне почудилось что-то многозначительное. Улыбка не сходила с ее лица, но я видела, что ее непринужденные манеры скрывают внутреннее напряжение. Ей было явно не по себе, и я подумала, что, возможно, Клинтон предостерегает не только меня, но и ее. Вся ситуация была невероятно нелепой и неописуемо унизительной. Что, если он обращается к своей любовнице с сообщением: «Это моя жена», и ко мне с сообщением: «Это моя любовница». Что, если он создал эту ситуацию с тем, чтобы показать нам обеим, к чему он стремится, и внушить нам необходимость смирения с существующим положением дел? Он был вполне на это способен. Своим высокомерным поведением он напоминал мне какого-то феодального лорда, наделенного абсолютным правом на все и вся.

Напиток оказался довольно крепким. Я слышала голоса моих собеседников как бы доносящимися издалека. Комната слегка покачивалась у меня перед глазами. Я осознавала, что мой собственный голос звучит как-то странно, но, судя по реакции моих собеседников, они не замечали во мне ничего необычного.

Они встали, и я поднялась вслед за ними. Я покачнулась, и Клинтон поддержал меня под локоть.

— Ну что ж, — произнес он. — Быстрый осмотр, и нам пора.

Анула показала нам свой дом. Он был совсем невелик, но очень мил. На окнах, затянутых неизбежной противомоскитной сеткой, развевались полупрозрачные белые занавески. Круглую кровать со всех сторон скрывал от взглядов полог. На туалетном столике стояло трюмо и множество декоративных горшочков, инкрустированных полудрагоценными камнями. Мое внимание немедленно привлек бронзовый Будда, почти точная копия статуэтки из моей спальни. Она заметила мой взгляд и взяла статуэтку, поглаживая ее длинными белыми пальцами.

— Он очень много для меня значит, — поведала она. — Я с ним общаюсь. Я бы и заснуть не смогла, если бы его не было рядом.

Ее взгляд стал загадочным, и я внутренне содрогнулась. Внезапно, несмотря на жару, мне стало очень холодно. Глядя на нее с бронзовым Буддой в руках, я готова была поверить в то, что она задумала недоброе и что она и в самом деле наделена сверхъестественной силой, в настоящий момент направленной против меня.

Она поставила статуэтку на место и с улыбкой обернулась ко мне. Все это время Клинтон не сводил с меня глаз, в которых светилось злорадство. Он знал, что я представляю их вместе на этой круглой кровати. Собственно, в этом и состояла цель визита.

Во всем доме витал какой-то странный незнакомый аромат, но в этой комнате он был особенно сильным. В нише стены стояла фигурка. Я подошла поближе, чтобы ее разглядеть.

— Это моя тезка, — произнесла Анула у меня за спиной. — Первая королева Цейлона.

— Очень грозная леди, — добавил Клинтон.

— Перед ней все трепетали, — продолжала Анула. — Она обладала большой властью.

— Она также была мастерицей в приготовлении всякого рода снадобий, — вставил Клинтон. — Как и ты, Анула. Мне кажется, напиток, которым ты сегодня нас угощала, был несколько крепче, чем обычно. Как ты себя чувствуешь, Сэйра?

— В нем был джин? — спросила я.

— Это моя тайна, — улыбнулась Анула, продемонстрировав идеальные зубы.

— Я слышала, — заговорила я, кивая в сторону статуэтки в нише, — что эта дама плохо кончила. Кажется, ее сожгли заживо?

— Она начала совершать глупости, — пожала плечами Анула. — Если бы она не пренебрегла здравым смыслом, она прожила бы намного дольше.

— Она так и продолжала бы избирать все новых любовников, а потом избавляться от них при помощи отравленных снадобий, — ухмыльнулся Клинтон.

— Она могла жить вечно, — вскинулась Анула, и ее темные глаза засветились. — Она была на грани великого открытия: секрета вечной жизни.

Я почувствовала, что должна покинуть этот душный дом, оставив позади все недомолвки и унизительные намеки, а также всепроникающий тошнотворный аромат.

— Что это за запах? — спросила я.

— Он вам нравится? — поинтересовалась Анула. — В основном это сандаловое дерево. В течение многих веков его аромат был для индусов священным. Хотите, я с вами поделюсь?

«Нет, он отвратителен», — чуть было не вырвалось у меня.

Однако я решила, что это выдало бы мои истинные чувства, поэтому я просто невнятно ее поблагодарила.

Она открыла ящик и, достав из него флакон, вложила его в мою ладонь.

— Это масло приготовлено из белой древесины дерева, именуемого Santalum Album, паразитирующего на корнях других деревьев. Для приготовления тридцати унций масла нужен центнер стружки этого дерева. Это чуть ли не единственное дерево, которое не трогают белые муравьи. О нем слагают легенды. Побрызгав себя маслом сандалового дерева, избавляешься от грехов, совершенных на протяжении целого года.

— Теперь понятно, почему оно пользуется такой популярностью, — засмеялся Клинтон. — Ведь так приятно творить все что захочешь, а потом… Где тут у меня сандаловое дерево? Несколько капель, и… Теперь я свят, потому что чудесное масло смыло все мои грехи!

— Да, очень удобно, — пробормотала я, — если, конечно, в это верить.

— Вот видишь, Анула, — воскликнул Клинтон, — моя жена неисправимый скептик!

Покинув нестерпимо душную атмосферу дома Анулы, я вздохнула полной грудью. Клинтон исподволь наблюдал за мной, но я решила скрыть от него клокотавшую в моей груди ярость и твердую решимость отомстить.

Когда меня вдруг осенило, я с трудом дождалась возможности воплотить свою идею в жизнь. Я приехала на плантацию Ашингтонов, где меня радостно встретила Клития. Она чувствовала себя значительно лучше.

— Я уже не просыпаюсь по ночам, — сообщила мне она. — Да и кошмары, похоже, прекратились.

— Теперь, когда все осталось позади, ты, должно быть, спрашиваешь себя, как эти события изменят твою жизнь. Ведь ты утратила свое наследство.

— Я знаю. Сета это очень беспокоит.

— Я не позволю Клинтону… выжить вас с плантации. На этот счет можете быть спокойны.

Она немного помолчала, прежде чем произнести:

— Этого Сет и боится.

— Я придумала, что я хочу сделать. Я хочу, чтобы вы жили спокойно. Пока я владелица этой плантации, вам ничто не угрожает, и я собираюсь составить завещание, согласно которому в случае моей смерти плантация отойдет к вам.

— Но ты же не собираешься умирать!

— Пока нет, но свою судьбу ведь никто не знает, верно? Представь себе, если бы я сейчас умерла…

— Я не хочу себе это представлять. Это слишком ужасно.

— Давай будем рассуждать здраво. Я поеду в Канди и пообщаюсь с нотариусом. Не с нотариусом Клинтона, конечно. Я хочу позаботиться о том, чтобы с юридической точки зрения все было оформлено правильно и надежно. Пока я жива, вам ничто не угрожает, а случись мне умереть… вам по-прежнему ничто не будет угрожать.

— О Сэйра, я так тебя люблю!

— Ну еще бы. Я ведь твоя сестра.

— Но что скажет Клинтон?

— Это его не касается.

Я не смогла подавить злорадную улыбку. Если быть до конца честной, я делала это не только ради безопасности сестры, но и для того, чтобы доказать Клинтону, что он не имеет права обращаться со мной, как с рабыней. Клития предприняла слабую попытку разубедить меня или хотя бы не спешить с таким серьезным решением. Я и слушать ее не стала. Уже на следующий день я отправилась в Канди, встретилась с нотариусом и в присутствии двух его помощников составила и подписала завещание. Оригинал завещания остался у нотариуса на хранении, а с собой я взяла копию этого важного документа.

Когда все было сделано, меня начали одолевать сомнения. Клинтон женился на мне ради плантации. Если бы не она, он мог жениться и на Ануле. А почему бы и нет? Что с того, что смешанные браки вызывали неодобрение обеих сторон? Пара просто ставила всех перед свершившимся фактом, с которым обществу приходилось смириться. Взять, к примеру, первый брак моего собственного отца.

Я представляла себе, как разгневается Клинтон, когда ему все станет известно, и решила пока ничего ему не говорить. Я использую этот аргумент тогда, когда мне понадобится сильное оружие. Сомнений в том, что рано или поздно такой момент наступит, у меня не было.

Я все еще боролась с тревогой, когда пришло это письмо. Иногда в присутствии Клинтона я остро осознавала исходящую от него силу. Он всегда был хозяином положения и умел это внушить всем остальным… и даже мне. Но мне не удавалось до конца понять природу своих чувств к нему. Иногда я ненавидела его и хотела досадить ему всеми возможными способами. Но бывали минуты… Факт оставался фактом: он способен вызвать у меня волнение, сопротивляться которому я была не в силах. Вспоминая о собственной дерзости, я дрожала от страха.

Это письмо показалось мне рукой друга. Оно как будто содержало в себе тайное знание, заключавшееся в том, что если мне понадобится помощь, то она совсем рядом. Два раза в неделю мы забирали свою корреспонденцию из почтового отделения в Мангании. Я всегда радовалась возможности прокатиться верхом и поэтому ездила туда сама. Обычно я получала письма только от теток. Остальная почта всегда была адресована Клинтону. На этот раз в кипе конвертов оказался один, адресованный мне и подписанный хорошо знакомым мне почерком, при виде которого я чуть не запрыгала от радости.

Тут же вскрыв его, прочла следующее:

«Милая моя Сэйра!

Я так давно хотел тебе написать и узнать, как ты поживаешь. Твое новое окружение не могло не показаться тебе странным и чужим, и кому как не мне не знать, что такое тоска по родным местам. Я вернулся в Индию и с головой ушел в работу, что немало мне помогло. Я очень много о тебе думал, и пришел к выводу, что не будет ничего дурного в том, что мы станем изредка писать друг другу, обмениваясь новостями. Как ты на это смотришь?

Я очень надеюсь, что у тебя все хорошо, и с нетерпением жду твоего ответа.

С любовью,

твой старый друг и учитель,

Тоби».

Я с удивлением осознала, что это коротенькое письмецо мгновенно заставило меня забыть о своих тревогах, исполнив чувства, которое можно было охарактеризовать только как облегчение.

Тоби жил совсем неподалеку. Я взглянула на адрес в верхней части конверта. Дели. А Цейлон был островом рядом с южной оконечностью Индии. Тоби, самый добрый из всех знакомых мне людей, рядом! Я тоже не видела причин, способных воспрепятствовать нашей корреспонденции. И каким же это стало для меня утешением!

Допустим, Клинтон узнает о моем завещании. Это его разгневает. Он так хитроумно спланировал и осуществил наше бракосочетание, и все ради этой плантации. О да, он будет очень зол… он меня убьет!

Если мне понадобится бежать, я смогу сбежать к Тоби. Я сунула письмо под блузку. Было так приятно ощущать его на своей коже.

Едва вернувшись домой, я написала Тоби длинное письмо, в котором рассказала ему о плантации, о сестре, которую уже успела полюбить, и о прелестном племяннике Ральфе. Я не стала упоминать похищение. Мне показалось, что выкладывать это в первом же письме было бы чересчур драматично.

Отправив письмо, я продолжала чувствовать себя счастливой. Чувство тревоги, окутывавшее меня в последнее время, немного развеялось.

Через две или три недели после того, как я ответила на письмо Тоби, произошло еще одно неожиданное событие. Однажды утром я гуляла в саду, когда прибежала Лейла с известием, что меня хочет видеть какая-то леди. Я вошла в дом и замерла в изумлении. Мне показалось, я сплю и вижу сон.

Мне улыбалась Селия Хансен.

— Селия! — воскликнула я. — Неужели… это действительно ты!

Она заспешила ко мне с распростертыми объятиями, но на ее лице читалось некоторое беспокойство.

— Мне следовало предупредить тебя, что я здесь. Но я не была уверена, что приехала по адресу. И я не могла уехать, не убедившись в этом и не повидав тебя.

— Селия! Какой чудесный сюрприз! Но как ты сюда попала?

— Ты же знаешь, что мы с кузиной отправились в путешествие.

— Да, ты нам написала о том, что собираешься это сделать, но больше писем от тебя мы не получали.

— Я никогда не любила писать письма. Но все время собиралась написать. На какое-то время я уехала за границу, а когда вернулась, сразу приехала в Грейндж. Твои тетушки сообщили мне, что ты вышла замуж и уехала с мужем на Цейлон. Они дали мне твое новое имя и адрес. Я сказала им, что хочу написать тебе письмо. Потом мы с кузиной опять отправились в путешествие. Оно привело нас в Индию. Я сказала себе, что увидеться с тобой было бы намного лучше, чем просто написать. К этому времени я успела потерять адрес, и мне пришлось полагаться на память. Потом кузину срочно вызвали домой. Я бы уехала с ней, если бы не вспомнила о том, что хотела разыскать тебя. Вот и решила немного задержаться.

— Я так рада твоему приезду. Но ты, должно быть, очень устала. Как ты добиралась?

— На пароходе до Коломбо. Там пересела на поезд. Еще в порту я увидела баулы с надписью «Плантация Клинтона Шоу» и навела кое-какие справки. Твоего супруга здесь все знают. В Мангании возле станции есть гостиница. Я решила остановиться там на недельку или около того. Ты не возражаешь?

— Еще как возражаю, — отрезала я. — У нас полно места. Кроме того, я действительно счастлива тебя видеть, Селия.

— Ах, Сэйра, мы и в самом деле через многое прошли вместе. Я часто вспоминаю твою прелестную маму.

— Да, ты одна из ее самых ревностных поклонниц. И она была тебе за это благодарна. Ей было так приятно осознавать, что не все ее забыли, что еще есть искренне восхищающиеся ею люди.

— Да, это очень грустная история, но она в прошлом. Ты счастлива, Сэйра?

— Здесь интересно, — ответила я. — Мне в наследство досталась плантация, и теперь я учусь выращивать чай. Кстати о чае… выпьешь чашечку… прямо сейчас?

— С большим удовольствием. Это меня немного освежит, к тому же я уверена, что чай с твоей собственной плантации будет совершенно особенным.

— Но что же мы здесь стоим! Ты преподнесла мне такой приятный сюрприз! Я распоряжусь, чтобы для тебя приготовили комнату. Я познакомлю тебя с сестрой, чтобы она порадовалась вместе со мной.

Все это время неподалеку отиралась Лейла, и ее темные глаза светились любопытством.

— Это моя подруга из Англии, — сказала я ей. — Я хочу, чтобы для нее приготовили комнату. Она у нас поживет.

Присутствие Селии несколько нормализовало обстановку в доме. Постоянное общение с европейской женщиной смягчило чужеродность окружающего, и я почувствовала себя значительно лучше.

Селию привела в восторг приготовленная для нее комната, хотя она все время извинялась за то, что доставила столько беспокойства, и мне приходилось без конца заверять ее, что я действительно рада ее приезду.

Увидев сад, она обрадовалась как ребенок. И вообще, ее так интересовало все вокруг, что находиться рядом с ней было сплошное удовольствие. Она мгновенно нашла общий язык с Клитией. Ральф показывал ей своих слонов и пытался испугать коброй. Когда ему это удалось, он немедленно зачислил ее в число своих друзей. Она также быстро привязалась к мальчику и пришла в ужас, услышав историю его похищения. Она полностью разделяла решение Клитии расстаться с ожерельем.

— На ее месте я поступила бы точно так же, — были ее слова.

Она понравилась даже Клинтону. Он был рад тому, что у меня появилась подруга из числа соотечественниц. Я возила ее в Канди и в клуб, членом которого теперь являлась, где представила всем своим знакомым, включая несносную миссис Гленденнинг, и где ее ждал самый теплый прием.

Приближалось Рождество. Казалось, совершенно нелепо праздновать его в такую жару. Думаю, многие из нас грустили в это время об Англии с ее холодами, возможно, даже снегом, рождественскими песенками, венками из остролиста и плюща. Но мы и на Цейлоне сделали все, что было в наших силах. Ральф приготовил чулок и как мог развлекал нас. Клития нарядила деревце, и мы провели этот день у них с Сетом, а на следующий день вся компания перекочевала к нам с Клинтоном.

Это произошло некоторое время спустя, и я в мельчайших подробностях запомнила этот вечер, потому что именно тогда начались перемены. Мы с Селией провели день у Клитии, играли с Ральфом в лесу, где он гордо показал Селии дерево с его инициалом на стволе. Я знала, что уже никогда не смогу смотреть на это дерево без содрогания, и была уверена, что Клития чувствует то же самое.

Мы вернулись домой верхом. Приехал Клинтон, и мы вместе выпили немного вина. Потом пообедали и расположились в гостиной. В саду было бы приятнее, но там нас заели бы москиты. Особенно, по мнению Клинтона, рисковала Селия, потому что цейлонские москиты обожают свежую английскую кровь.

Мы лениво беседовали о том о сём и наконец коснулись смерти мамы. Селия поменялась в лице и после недолгой внутренней борьбы произнесла:

— Я постоянно об этом думаю. Не знаю, правильно ли я поступила, промолчав тогда. Мне казалось, так будет лучше…

— О чем ты говоришь, Селия? — насторожилась я.

Она перевела взгляд на Клинтона, и он тут же спросил:

— Это тайна?

— Нет-нет, — быстро ответила Селия. — Я уверена, что у Сэйры нет от вас секретов.

Клинтон наклонился вперед и накрыл ладонью мою руку.

— Конечно же, нет, — произнес он. — Ведь так, Сэйра?

Я не ответила. Я подумала о своей страшной тайне и о степени его возмущения, когда он узнает о том, что я сделала.

— С тех самых пор я только об этом и думала, — повторила Селия.

— Тогда расскажите нам, — кивнул ей Клинтон.

Она повернула к нему свое открытое, честное лицо.

— Вы знаете, какая обстановка царила в Грейндже? Я имею в виду мисс Марту и мисс Мабель…

— Я с ними знаком, — улыбнулся он. — Парочка драконов. Во всяком случае, одна из них — это уж точно дракон. Вторая сестра — ее слабая тень.

— Да, именно так это и было. Иногда мне кажется, что я все это себе придумала. Твоя тетя Марта очень сильная женщина, Сэйра. Она умеет добиваться поставленной цели.

— Это достаточно распространенное женское качество, — пробормотал Клинтон.

— Она была одержима одной идеей, — продолжала Сэйра. — И это было связано с фамильными драгоценностями — жемчужным ожерельем. Она много мне о нем рассказывала. Видишь ли, у нее родился план. Он может показаться безумным… Да он, собственно, и был безумен. К этому я и клоню. Ей стало ясно, что жена твоего отца никогда не подарит ему сына. Они даже не жили вместе. Твоя тетя отчаянно хотела, чтобы в семье родился наследник, сохранивший родовое имя. Все было очень запутано. Мне самой трудно в это поверить. Но я знаю, что ты и сама все понимала, Сэйра. Твоя тетя Марта назначила меня следующей женой твоего отца. А ведь твоя мама еще была жива. Тебе это не кажется безумием?

— Я чувствовала, что она задумала, — откликнулась я.

— Ей нравилось мое происхождение. И тогда у меня еще не было денег. Но дело было не в деньгах. Она хотела, чтобы я стала третьей миссис Ашингтон и родила сына, жена которого смогла бы носить ожерелье Ашингтонов и в свою очередь родила бы сына, жена которого… и так далее. Весь этот план выглядел безумным, и это было так на нее не похоже. Ведь она достаточно практичная… я бы даже сказала, приземленная леди. Но тем не менее это было именно так. Твой отец должен был приехать домой и жениться на мне. Однако он был женат. Я знаю, это звучит дико. Но мне кажется, она просто была не в своем уме. Это очень странное сумасшествие, но ведь разные люди сходят с ума по-разному. Безумие тети Марты родилось из одержимости ожерельем.

— Селия, что ты пытаешься нам объяснить? — перебила ее я.

— Мне очень трудно это сказать. Ведь в это невозможно поверить. Ты же знаешь, Сэйра, что моя комната была на одном этаже с комнатой твоей мамы. По ночам до меня иногда доносились странные звуки. Твоя мама была больна. Она подхватила очередную простуду. Она часто бывала простужена, но эта простуда перешла в бронхит. Однажды ночью я увидела, как тетя Марта входит в ее комнату. Я подумала, она принесла ей горячего молока… или что-нибудь в этом роде. В общем, я не придала этому значения. Но наутро твоей маме стало хуже. А потом настала та ночь… Ты помнишь ту ночь, Сэйра? Ты поднялась к маме и увидела… выхоложенную комнату, по которой гулял ледяной ветер. Я проснулась среди ночи и почувствовала: что-то неладно. Я вспомнила, как осторожно… почти крадучись, твоя тетя входила в комнату твоей мамы, а наутро ей было совсем худо. В эту ночь ты обнаружила, что окно в ее комнате распахнуто, а огонь в камине залит. И все это случилось не меньше часа назад. Мы точно не знали, что там произошло… Мы предположили, что она это сделала сама. Иногда мне кажется, что так это и было. Но ведь я уже видела, как тетя Марта к ней входит…

— Ты хочешь сказать, что она убила маму?

— Это и в самом деле было убийство… если только она это сделала. Твоя мама умерла от пневмонии, но заболела от сильного переохлаждения. Постепенно я начала понимать, что там произошло. Сначала тетя Марта подсыпала ей снотворное, а когда она уже крепко спала, входила к ней и открывала окно. Спустя несколько часов она его закрывала. Если я права, это указывает на безумие твоей тетушки. Хотя и не могу наверняка утверждать, что все было именно так. Поэтому я и не хотела об этом говорить. Я гнала от себя эти мысли, но они упорно возвращались. Я больше не могла молчать.

— Но тогда вы промолчали, — заметил Клинтон.

— Промолчала, потому что сомневалась… Я не могла в это поверить. Я решила, что мама Сэйры все это делала сама, в жару, не отдавая себе отчета. Я пыталась убедить себя в том, что именно так все и было. Но чем больше я об этом думала, тем больше приходила к выводу, что это дело рук Марты. Теперь я уверена, что она помешалась на этом ожерелье.

Я молчала. Откровения Селии не застали меня врасплох. У меня ведь были и свои догадки насчет тети Марты. Сомневаться в том, что мама ей мешала, не приходилось. Я также подозревала, что она готовила Селию Хансен на роль третьей жены для моего отца.

Тетя Марта, эта суровая и волевая женщина… безумна? Что ж, это не казалось мне совершенно невозможным.

Мы еще некоторое время говорили об этих печальных событиях, и было заметно, что у Селии как будто камень с души свалился. Я понимала, как тяжело такой впечатлительной женщине, как Селия, было жить с подобным знанием и не иметь возможности ни с кем поделиться.

Когда мы с Клинтоном остались одни, я спросила его, что он думает о предположении Селии относительно причин смерти моей мамы.

Он пожал плечами.

— Сомнений нет, эта старушенция способна на все. Пройдет по трупам, а своего добьется.

— И она такая не одна, — многозначительно произнесла я.

— Да, это распространенный типаж, — ухмыльнулся он и привлек меня к себе. — А с моей любимой женой мне стоит держать ухо востро. Безумие в роду — это серьезно.

В будущем я часто вспоминала эту фразу.

В конце недели Селия сказала, что ей пора возвращаться домой, но я убедила ее погостить у нас еще немного.

— Тебе необходимо ехать именно сейчас? — спросила я.

Она покачала головой.

— Меня никто не ждет. Я просто не хотела злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Но ты же не можешь не знать, что я тебе очень рада. Клинтон тоже счастлив, потому что может спокойно оставить нас вдвоем, если ему ненадолго придется отлучиться.

— Если ты уверена…

— Милая моя Селия, ты можешь жить у нас столько, сколько захочешь.

— Тогда я побуду еще немного. Должна признаться, я надеялась, что ты мне это предложишь. Это просто удивительные места, кроме того, мне всегда было приятно общаться с тобой. Ральф — просто чудо. Учить его было бы сплошное удовольствие. Я гораздо лучше соответствовала бы своей роли, чем тогда, когда я занималась с тобой.

— И тем не менее нам было хорошо вместе. Так, значит, решено. Ты остаешься.

После этого она уже не заикалась об отъезде. Когда я сказала Клинтону о том, что пригласила Селию остаться, он это одобрил.

— Хорошо, что у тебя есть компаньонка, — были его слова.

Я догадалась, что он думает не только о предстоящих ему деловых поездках. В моей памяти то и дело всплывала соблазнительная спальня Анулы.

Дни пролетали очень быстро. Я получила еще одно письмо от Тоби. Он написал его сразу по получении моего пространного послания. Он писал, что был счастлив получить мой ответ, рассказывал о своей работе и об окружающих его людях. Читая письмо, я представила себе его бунгало, где царил индийский слуга, прожженный мошенник, без которого, однако, Тоби никак не мог обойтись.

«Он ходит за покупками и завышает цену на все без исключения, но вздумай я отправиться на базар один, с меня содрали бы еще больше. Видишь, как трудно приходится бедному сахибу, у которого нет своей мем, способной о нем позаботиться. Англичане здесь держатся вместе и постоянно ходят друг к другу в гости или собираются в клубах. Думаю, что там, где живешь ты, дело обстоит точно так же».

Я тут же написала ответ и в шутливой форме рассказала ему о нашем клубе, о бале, данном в мою честь, и о навязчивой миссис Гленденнинг. Я не сомневалась, что в его кругу тоже есть представитель этой породы людей, во все сующих свой нос.

Вскоре после того, как я отправила это письмо, произошло первое из длинной цепочки странных событий. Однажды я провела день у Клитии и решила вернуться домой пешком. На этот раз я была одна, что случалось довольно редко. Шагая по тропинке, я думала о маме и о том, что она тоже, возможно, ходила через этот самый лес, который правильнее было бы называть джунглями. Некогда они простирались тут на многие мили вокруг. Но затем их вырубили и освободившиеся земли засадили чайными кустами. Дай Клинтону волю, он и этот клочок уничтожит.

«Но я этого не допущу!» — подумала я и рассмеялась, представив себе, как взбешен будет Клинтон, когда узнает, что ему никогда не достанется плантация, ради которой он на мне женился.

Под воздействием эмоций люди иногда совершают странные поступки. Именно в этом я и была повинна. Я была вне себя от ярости, когда отправилась к нотариусу. Я знала, что никогда не прощу унижения, которому он меня подверг, оставаясь ночевать у этой женщины. Но что бесило меня больше всего, так это то, что когда он все же вернулся, я позволила ему провести с собой ночь. Я должна была сопротивляться изо всех сил. И хотя я сделала вид, что уступила его силе, он знал, что это не совсем так.

«Как же я его ненавижу! — думала я. — И как же я впуталась в такую историю?» Ведь не о таком муже я мечтала. Я хотела, чтобы рядом со мной был мягкий и добрый человек, который любил бы только меня и был бы готов холить и лелеять меня до конца своих дней.

Как здорово, что у меня есть Тоби и наша переписка!

В этот день в окружающей меня чаще чувствовалось что-то странное. Что это? Я остановилась и прислушалась. Кажется, Клития говорила, что со временем я привыкну к звукам, издаваемым джунглями. И она была права. Я к ним привыкла. Я оставалась спокойна, даже когда слышала, как что-то ломится сквозь густой подлесок. И тем не менее змей следовало остерегаться и быть постоянно начеку. Впрочем, они тоже не представляли серьезной опасности, поскольку почти никогда не нападали на человека. Лейла утверждала, что однажды видела у реки анаконду. Это было довольно редким явлением, но кобру я видела собственными глазами. Я вынуждена признаться, что это зрелище не из приятных. Она свернулась под деревом и, по всей вероятности, спала. Я пулей промчалась мимо нее. На болотистых берегах реки я часто видела крокодилов. Они тоже в основном спали и казались очень кроткими, пока не начинали хлестать по сторонам хвостами. Это означало, что пора убираться подобру-поздорову. Меня уже не пугали палочники, ящерицы и хамелеоны. Гекконы были обычным явлением, и я часто видела, как они мечутся по стенам дома, и снаружи, и внутри.

Я постепенно привыкала к этому миру, где жара и влажность были идеальной средой обитания для множества живых существ, совершенно невообразимых в лесах доброй старой Англии.

Однако сегодня в джунглях было нечто, заставившее меня насторожиться. Я ощутила это еще прежде, чем поняла, что кто-то идет за мной по пятам. Вот оно… Треск ветки под ногой человека… Шаги… А может, это не человек, а какое-то животное? Например, свиной олень, осторожно пробирающийся сквозь заросли, пытающийся избежать опасности, подстерегающей его на каждом шагу. Анаконда Лейлы разделалась бы с ним в считанные мгновения. Но нет, почему-то мне казалось, что это не животное.

Я ничем не могла объяснить свой внезапный страх. Я была одна в сердце джунглей. Но ведь до дома уже рукой подать. Я много раз одна ходила по этой дорожке, и ничто меня ни разу не напугало. Вот опять! Крадущиеся шаги. Я остановилась, и шаги тоже смолкли. Я пошла дальше. И шаги раздались вновь… Кто-то крался за мной по пятам.

Мною овладела странная, необъяснимая паника. Я бросилась бежать. Шаги раздались громче. Теперь мой преследователь не крался. Он ломился сквозь чащу. Животное? Не может быть. Оно не останавливалось бы одновременно со мной.

Я замерла. Мое сердце колотилось с такой силой, что причиняло мне боль.

— Кто здесь?! — крикнула я.

Ответа не последовало. Кто бы это ни был, он опять остановился как вкопанный, одновременно со мной.

Вот тут мне стало по-настоящему страшно. Я побежала, и преследователь побежал тоже.

Я бежала так быстро, как только могла. Я с облегчением увидела, что деревья поредели. Вот и сад. Вбежав в него, я оглянулась, ожидая, что сейчас среди деревьев кто-то покажется.

Но никто не появился.

— Кто здесь?! — крикнула я уже окрепшим голосом.

Но ответа не последовало, и из леса никто не вышел. Не произошло ровным счетом ничего. Я медленно вошла в дом.

Кто-то гнался за мной, пытаясь перехватить, прежде чем я оказалась в безопасности. Кто? Почему? Я поднялась в спальню и села перед зеркалом, изучая свое отражение. Ну и вид! Растрепанные волосы, безумные глаза, черты лица, искаженные ужасом.

Я умылась, переоделась и спустилась вниз. Селия сидела в кресле в гостиной и читала. Она подняла голову и улыбнулась.

— Что-то стряслось? — поинтересовалась она.

— Не знаю. Меня что-то напугало в лесу.

— Напугало? Что тебя напугало?

— Мне показалось, что кто-то за мной идет. Это было так… жутко.

— Ты хочешь сказать, что за тобой гнались? Но кому это нужно?

— Понятия не имею. Но я так перепугалась!

— Может, животное?

— Животное меня выслеживало?

— Кто знает? Тебе известно о местной фауне больше моего.

— Селия, говорю тебе, это ужасно. И я не на шутку испугалась.

— Это все твое воображение, — отмахнулась она.

— Нет, — упорствовала я, — это было весьма реально.

— Иди сюда. Присядь рядом со мной. На тебе лица нет.

Она сменила тему, и я поняла, что она пытается меня успокоить.

Это было лишь начало странных событий.

Следующее происшествие произошло через два дня после первого. Здесь принято отдыхать в самое жаркое время дня. Мы все, за исключением Клинтона, свято соблюдали сиесту. Теперь, когда у меня была Селия, я гораздо реже бывала у Клитии. Если же я и навещала ее, то ездила в экипаже и возвращалась еще до ланча.

В это утро жара была особенно нестерпимой. Мы с Селией велели оседлать нам лошадей и отправились на плантацию Ашингтонов. Я беседовала с Клитией и Сетом, а Селия с Ральфом ушли гулять в сад. Они довольно быстро сдружились, и я забавлялась, наблюдая за гувернантскими замашками Селии, то и дело наставляющей и поучающей малыша. Поскольку он был очень умным мальчиком с сильно развитым воображением, такой стиль общения подходил ему как нельзя лучше. Их можно было часто увидеть вдвоем, увлеченно беседующих о чем-то или склонившихся над одной из его книг.

Мы с Сетом обсуждали новый метод ирригации. Он увлеченно рассказывал мне о его преимуществах. С тех пор как я нанесла памятный визит к нотариусу, он очень изменился и повеселел. Теперь у него появился новый стимул работать еще усерднее и превращать плантацию в процветающее предприятие. Не то чтобы он не стремился к этому и раньше, но чувство защищенности придало ему новые силы.

Вернувшись домой, мы с Селией легко перекусили и разошлись по комнатам. Я легла на кровать, но лежала без сна. Мне редко удавалось уснуть днем. Иногда я читала, а порой лежа перебирала в памяти все случившееся со мной со времени приезда на Цейлон. Как я уже говорила, появление Селии благотворно отразилось на обстановке в доме. Даже Клинтон изменился, и мы не препирались так часто, как раньше. Присутствие Селии естественным образом нас сдерживало. Я не могла понять, нравится это Клинтону или нет. Однако то, что он рад тому, что днем у меня есть компаньонка, сомнений не вызывало.

Пока я лежала, размышляя об этом, раздался легкий стук в дверь.

— Входи! — крикнула я, ожидая увидеть Селию.

Если бы вернулся Клинтон, он стучать бы не стал.

— Кто там? — опять окликнула я, но ответа не последовало. Я встала, подошла к двери и отворила ее. В коридоре никого не было. Как странно! Стук был таким отчетливым. За дверью явно кто-то был. Наверное, кто-то из слуг. Но почему он или она не вошли, когда их пригласили? И зачем стучать, а потом уходить?

Памятуя об инциденте в лесу, я забеспокоилась. Я опять встала с постели и направилась в комнату Селии, дверь которой была закрыта так же, как и моя собственная. Я постучала.

— Входи! — крикнула она.

Она лежала на постели с раскрытой книгой в руках.

— Ты не стучала в мою дверь? — спросила я.

— Я? Зачем?

— Раздался стук. Я сказала: «Входите», но никто не вошел. Я выглянула за дверь, но там никого не было.

— Наверное, Лейла что-то приносила.

— Зачем в таком случае она постучала, а потом ушла?

Селия пожала плечами. Было ясно, что она не придает значения моему рассказу.

— Лейла, — обратилась я к девушке вечером, — ты стучала в мою дверь сегодня днем?

Она принесла мне теплую воду, чтобы я могла помыться, прежде чем одеваться к обеду.

— Стучать, мисси? Я? Стучать?

— Да, сегодня днем. Кто-то постучал, а когда я крикнула «Войдите», никто не вошел.

Она затрясла головой.

— Это не я.

— Это так странно. Стук был отчетливым. Я отдыхала, и тут он раздался.

— Сегодня полнолуние, — произнесла Лейла, и ее черные глаза округлились от осознания важности этого момента. — Наверное, это стучать Дух Полной Луны.

— С чего бы это ему стучать в мою дверь?

— Может, в это полнолуние он думать о вас.

— Лейла, ты уверена, что ты ничего мне не приносила, а потом решила все же не беспокоить?

Лейла решительно тряхнула головой.

— Но кто-то же это сделал?! — почти гневно воскликнула я.

— Дух Полной Луны, — убежденно произнесла Лейла.

Я поняла, что мне от нее ничего не добиться и что эта ситуация не заслуживает того беспокойства, которое она у меня вызвала. Просто мне не удавалось смириться с тем, что этот странный инцидент не вызвал у окружающих ни малейшего интереса, если не считать Лейлу с ее абсурдным предположением относительно Духа Полной Луны. Селия склонна была считать, что мне это просто приснилось, и не понимала, из-за чего столько шума.

Клинтон пришел, когда я уже переодевалась. Он был в отличном настроении и нежно меня поцеловал.

— Как провела день? — спросил он.

— Хорошо, а ты? Клинтон, что наши слуги имеют в виду, когда утверждают, что человека решил посетить Дух Полной Луны?

— Это означает, что в воздухе витает безумие.

Внезапно мне стало страшно. Я решила не рассказывать ему о необъяснимом стуке в дверь.

Со мной происходило что-то странное. Случай, когда мне показалось, что меня кто-то преследует, повторился. Я опять услышала осторожные крадущиеся шаги за спиной. Охваченная ужасом, я бросилась бежать.

Я, задыхаясь, выбежала на опушку и остановилась. Если бы это был какой-то зверь, он выскочил бы из джунглей вслед за мной. Но мое ожидание опять оказалось тщетным. Это не зверь. Это человек, который хотел остаться неузнанным. Но кто?

Этим же вечером я поделилась своими страхами с Клинтоном и Селией.

— Это джунглефобия, — заявил Клинтон.

— Что это еще такое?

— Это страх, который охватывает тебя в джунглях. Джунгли производят на тебя определенное впечатление, и тебе начинают мерещиться всякие ужасы.

— Ничего мне не мерещится. За мной действительно кто-то шел.

— Вот уж вряд ли, — хмыкнул Клинтон.

Я перехватила тревожный взгляд Селии. Она смотрела на меня так обеспокоенно, что я поняла, о чем она думает. Она вспомнила о стуке в дверь, который, по ее мнению, мне послышался.

Я пообещала себе, что в следующий раз не стану убегать, а попытаюсь узнать, кто меня преследует.

Несколько дней спустя произошел еще один странный случай. Опять было время сиесты, и я опять лежала на постели. На этот раз я читала. Вдруг раздался какой-то звук, и я резко обернувшись, посмотрела на дверь. Ручка медленно поворачивалась. На этот раз я просто молча смотрела на нее. Дверь отворилась, также очень медленно.

Я сама не понимала причин охватившей меня паники. Я отчетливо осознавала, что в доме царит полная тишина. Я молчала, ожидая, что кто-то бесшумно войдет в комнату. Кого я хотела увидеть? Дух Полной Луны? Призрачную фигуру, которая ткнет в меня пальцем и воскликнет: «Мы думаем о тебе!»

Но ничего не происходило… и в дверях никто не появлялся… а в доме по-прежнему было очень тихо.

Я спрыгнула с кровати. Коридор был пуст.

Вокруг творились странные вещи, и я должна была выяснить, что все это означает. На этот раз я решила действовать осторожно.

Когда Лейла принесла мне горячую воду, я небрежно поинтересовалась:

— Это ты вчера днем приносила мне полотенца?

Она удивленно уставилась на меня.

— Нет, мисси, вчера моя отсутствовать целый день. Покупать нитки для шитья.

— В котором часу ты уехала?

Она наморщила лоб и припомнила, что это было в три часа. Когда моя дверь таинственным образом отворилась, часы показывали половину четвертого.

Хотя нельзя было исключать возможность того, что она лжет.

Позже я рассказала об инциденте Селии.

— Я ничего не слышала, — покачала она головой.

— Но кто-то же открыл мою дверь? Кто и зачем?

— Это очень глупый и бессмысленный поступок.

— Бессмысленный, — согласилась я.

— Наверное, это Лейла хотела что-то тебе принести, а потом вспомнила, что ты отдыхаешь.

— Она утверждает, что в это время ее вообще не было в доме.

— Сэйра, а может, ты просто неплотно прикрыла дверь, и потом сквозняк…

— Я всегда плотно закрываю дверь.

— Возможно, в этот раз ты этого не сделала. Другого объяснения я не вижу… если только…

— Если только что?

— Если только ты не уснула и тебе это не приснилось.

— Селия, я не спала. Я встала, и дверь действительно была открыта.

Она пожала плечами.

— Да какая, в сущности, разница, почему она открылась?

Она испытующе посмотрела на меня, и я не удержалась:

— Разница есть и очень большая. Во всяком случае, для меня. Вокруг меня происходит много странных событий. Два раза за мной кто-то шел, когда я возвращалась от Клитии. И можешь не говорить, что мне это почудилось. Там действительно кто-то был. Потом этот стук в мою дверь…

— И что же это, по-твоему, означает?

Я поняла, что она считает, будто я поднимаю много шума из ничего, и сменила тему разговора. Но я все равно не могла отогнать от себя эти мысли и решила поговорить с Клитией. Когда я приехала, она гуляла в саду с Ральфом.

Он подбежал ко мне и обхватил мои колени. Меня очень трогала эта его милая привычка. Благодаря ей гости всегда чувствовали себя очень желанными.

— У меня новый слон, — объявил он. — Он умеет ходить.

— Сначала его необходимо завести, — уточнила Клития. — Ральф без ума от этого слона. Ради него он забросил все остальные игрушки.

— Он повезет меня купаться, — сообщил Ральф. — Он заходит в воду со мной на спине. Я сижу в золотой клетке у него на спине, а надо мной раскрыт зонтик. Вода поднимается до самой клетки, и он пугается, но я говорю ему, что все хорошо, я не позволю ему утонуть. Потом мы отправляемся охотиться на пантер. Мама, а можно у меня будет пантера? Она будет бегать, а мой слон станет на нее охотиться.

— Посмотрим, — улыбнулась Клития. — Сначала ее надо найти.

— Пантеры хорошие, — прокомментировал Ральф, — но слоны лучше.

Он умчался охотиться на слоне, а мы с Клитией расположились в тени пальм.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Я еще не знаю. Происходят странные вещи.

И я все ей рассказала.

Она очень внимательно и серьезно меня выслушала. Я была благодарна ей за то, что она не сказала, что мне все это померещилось.

— Это похоже на чьи-то злые шутки.

— Но кому это нужно?

Она задумалась.

— Преследование в лесу. Я думаю, что кто-то пытался над тобой очень зло подшутить и заставить тебя паниковать. Но стук и открывающаяся дверь… Это действительно странно.

— В следующий раз я спрыгну с кровати и догоню того, кто это сделал. В следующий раз я узнаю, кто преследует меня в лесу.

— Сэйра, будь осторожна.

— О чем ты, Клития? Неужели ты думаешь, что мне и в самом деле угрожает опасность?

— У того, кто все это делает, должен быть мотив.

— Есть люди, которые утверждают, что это все мое богатое воображение.

— На мой взгляд, кто-то пытается лишить тебя покоя.

— Но кому это могло понадобиться?

— Я не знаю, — ответила она, но голос ее звучал неубедительно.

— Клития, ты поможешь мне, если это будет в твоих силах?

— Конечно, помогу.

— Если тебе что-то известно, скажи мне, хорошо?

— Я ничего не знаю. Я могу только строить предположения. Это так неприятно. Я думаю, в этом может быть заинтересована только… Но нет, я уверена, что это не так. У меня нет никаких оснований ее подозревать.

— Клития, я твоя сестра. Не имеет значения, есть основания или их нет. Просто скажи мне, кого ты подозреваешь.

— Живущие здесь люди очень отличаются от англичан, Сэйра. Они и ведут себя, и мыслят совершенно иначе. Если честно, то я думала об Ануле. О нет… это невозможно. Я не должна была этого говорить.

— Должна, и остальное я скажу за тебя. Я знаю, что Анула была любовницей Клинтона. Он мне в этом признался. Ее раздражает мое присутствие. Быть может, ей пришло в голову, что меня можно выжить отсюда.

— Об их отношениях знали все, — кивнула Клития. — Они не делали из них никакого секрета. Вероятно, она считала, что он на ней женится. Это было вполне возможно. Ее мать из благородного рода. Анула с самого детства была очень необычным ребенком, и поэтому родители дали ей образование, которого не получили остальные дети. Она самая старшая, и когда она росла, ее мать еще была жива. Она умерла, родив Ашрафа. Лейла тогда была совсем малышкой. Анулу воспитали в соответствии с европейскими стандартами. Поэтому она отличается от других женщин, и ей было бы намного легче войти в местное общество. Поэтому вполне возможно, ты ей мешаешь, и она играет с тобой, чтобы напугать тебя, а, возможно, даже заставить уехать.

— Но неужели она рассчитывает добиться этого, гоняясь за мной по лесу или заставляя Лейлу стучать в мою дверь?

— Я ведь тебе уже сказала, что у меня нет никаких оснований. Мне просто пришло это в голову. Анула — странное создание. Очень многие и в самом деле верят в то, что она — реинкарнация одноименной королевы, первой королевы Цейлона, получившей корону благодаря браку с королем. Есть люди, называющие Клинтона королем Канди. Он обладает огромным влиянием, и он его постоянно расширяет, скупая прибыльные предприятия. Как видишь, он и в самом деле король своей эпохи. Анула могла бы стать королевой, если бы вышла замуж за короля Клинтона. Возможно, именно на это она и рассчитывала. Тем самым она отработала бы свою карму. В прошлом она потерпела поражение, но в этот раз она рассчитывала преуспеть. Думаю, так она и рассуждала. И тут Клинтон вернулся из Англии с молодой женой.

— Ты и в самом деле считаешь, что она способна на многое, чтобы от меня избавиться?

— Этого я не знаю. Я всего лишь пытаюсь найти объяснение.

— Я и представить себе не могу, чтобы это утонченное создание преследовало меня в джунглях.

— Она могла приказать это сделать Ашрафу. Лейла, возможно, повинна в стуках и прочем. Они не осмелились бы ей перечить. Анула убедила их в том, что обладает необыкновенными способностями, и они выполнят любые ее поручения.

— Что мне делать, Клития?

— Не обращай внимания. Постарайся сохранять спокойствие.

— Клинтон и Селия считают, что я все придумала. У них это на лбу написано.

— Тогда больше ничего им не рассказывай. Но будь наблюдательна и постарайся узнать, кто пытается тебя испугать.

Здравые рассуждения Клитии меня несколько ободрили. Я напомнила себе, что нахожусь в чужой стране. Здесь реально то, что в Англии и вообразить было бы невозможно. Местные жители мыслят совершенно иначе. Можно было бы сказать, что они ближе к природе. Их верования англичанам показались бы абсурдом, но здесь они полностью органичны. Я не должна подходить к ним с той же меркой, что и к своим соотечественникам. Это было бы большой ошибкой.

Вполне возможно, Анула считает, что они с Клинтоном предназначены друг для друга. Как сказала Клития, его даже называют королем Канди, хотя королем он является совсем в другом смысле и ничем не напоминает древних правителей Цейлона. Тем не менее он самый влиятельный здесь человек, и в каком-то смысле действительно правит этим островом.

Все это выглядело ужасно нелепо, но я была очень благодарна Клитии за то, что она внимательно меня выслушала и восприняла мой рассказ всерьез, а не отмахнулась от него как от плода моего воображения.

Кошмар медленно обволакивал мою жизнь. Все это были по большей части мелочи, сущие пустяки. Я клала какую-то вещь на ее законное место, а потом обнаруживала ее вовсе не там, где она должна была находиться. Я пыталась закрывать на это глаза, но это становилось все труднее и труднее.

Клинтон это замечал. Он прозвал меня разиней. Это заметила и Лейла. Теперь она ходила с таким загадочным видом, что я поняла: она опять вспоминает Духа Полной Луны. Селию все это не на шутку беспокоило, хотя она пыталась от меня это скрывать. Что касается меня самой, то я жила в постоянной тревоге. Я допускала даже, что именно тревога заставляет меня совершать многие странные поступки, а потом забывать об этом. Я уже ничего не понимала. Боялась входить в собственную спальню, спрашивая себя, что я там обнаружу на этот раз. Лежа на кровати и отдыхая, я не сводила глаз с двери, ожидая, что она вот-вот распахнется. Клинтон время от времени отлучался по делам, но поскольку теперь со мной была Селия, я оставалась дома, а не переселялась к Клитии, хотя порой очень об этом сожалела. Я чувствовала, что преследующее меня зло притаилось в моем собственном доме.

На плантации Ашингтонов я чувствовала себя лучше. С Клитией я могла разговаривать более откровенно, чем с Селией, но и Клитии от моих рассказов уже становилось не по себе. Что со мной случилось? Иногда мне казалось, что меня заколдовали. Порой мне снились смутные сны, в которых мне чудилось, что я не сплю, и тогда я видела, что по моей спальне двигаются странные фигуры.

Все это начинало сказываться на моем здоровье. Я стала бледной, постепенно теряла вес, а под моими глазами залегли темные круги.

Я пыталась скрыть свое состояние от Клинтона. Такие люди, как он, считали болезни врожденным изъяном. Я знала, что инвалиду не стоит ждать от него сочувствия. Инвалид! Ну нет! Это не обо мне! Просто я стала жертвой какого-то странного… колдовства… как будто на меня наложили заклятие.

Однажды ночью, когда я крепко спала, в моей комнате раздались голоса. Клинтон снова уехал по делам, и по совету Селии я рано легла спать. Лейла приготовила мне теплый напиток, который, по ее утверждению, должен был помочь мне расслабиться. Итак, я провалилась в глубокий сон, от которого меня пробудило, как мне показалось, легкое касание моей щеки. В комнате было темно, но я услышала, как кто-то произнес мое имя: «Сэйра, Сэйра, Дух Полной Луны зовет тебя…»

Усилием воли я стряхнула остатки сна и огляделась. Разумеется, в комнате никого не было. Это был всего лишь сон.

Однажды я вошла в свою комнату и уловила витающий в воздухе легкий аромат сандалового дерева. Меня от него затошнило, и я тут же подумала об Ануле. В ящике стола у меня хранился флакон с подаренным ею маслом. Одна его капля смывала грехи целого года. Я вспомнила, как потешался над этим утверждением Клинтон.

Должно быть, флакон протекает, подумала я, осмотрев пробку. Она была влажной по краям. Я поднесла его к носу. Странный аромат. Экзотический. Восточный.

Вошла Лейла.

— Я слышать запах сандалового дерева, — произнесла она. — Он освящать эту комнату.

— Это масло мне подарила твоя сестра Анула.

В ее глазах засветилось уважение.

— Значит, оно особенно хорошее. Эта комната теперь святое место.

— Я в этом сомневаюсь.

— Это самое важное благовоние, мисси Сэйра. На религиозных праздниках люди отдавать большие деньги за палочки сандалового дерева. Так они пытаться получить покаяние за грехи.

— Похоже, это масло ассоциируется только с грехами.

— О да. Им мазать ноги тех, кто скоро умирать, чтобы, когда они уходить на небо, аромат уходить с ними.

— Очень интересно. Но меня от него тошнит.

— Мисси Сэйра хулить священное масло.

Из-за того что я коснулась протекшего флакона, аромат сандалового дерева остался на моих пальцах Когда я спустилась вниз, Селия тут же его уловила. Я сказала ей, что это масло мне подарила Анула. Она слышала об Ануле и дала мне понять, что эта женщина ей не нравится. После этого я рассказала ей о том, что мне сообщила Лейла относительно священных свойств сандалового дерева.

— Очень странный аромат, — наморщила нос Селия. — Я не могу решить, нравится он мне или нет.

Когда я в следующий раз вошла к себе в комнату, там сильно пахло сандаловым деревом. Мне показалось, им даже занавески пропитались. Это напомнило мне о доме Анулы, и мне отчаянно захотелось проветрить весь дом.

Однажды утром я проснулась, крепко проспав всю ночь. Мои веки были такими тяжелыми, что я с трудом раскрыла глаза. Теперь со мной такое часто бывало.

Натягивая чулки, я опять уловила аромат сандалового дерева. Я поняла, что запах исходит от моих ног! Меня пробрала дрожь, а по спине пополз холодок. Мне показалось, что от ужаса у меня даже волосы на затылке встали дыбом. Лейла говорила, что маслом сандалового дерева здесь мажут ноги умирающим. Этот инцидент почти окончательно лишил меня присутствия духа.

Два дня спустя я решила написать письмо Тоби. Я должна была что-то предпринять. Прежде я отказывалась признать тот факт, что в последнее время очень много думала о тете Марте. Раз или два мне даже приснилось, что она крадется по коридору к двери маминой комнаты. Она убила мою маму. Раньше я ее в этом подозревала, теперь знала это точно. Ею овладело безумие. С виду она была самым здравомыслящим человеком в мире. Педантичная, дотошная и неукоснительно следующая принятым в обществе условностям и тем не менее одержимая идеей, приведшей ее к сумасшествию. И все из-за этого ожерелья! Оно овладело ею, и именно в нем заключалось безумие.

Безумие! Какое ужасное слово! Я избегала употреблять его с тех самых пор, когда вокруг меня начали происходить необъяснимые события.

Неужели моя семья и в самом деле предрасположена к безумию? Разве не безумие толкало тетю Марту к маминой двери и побуждало ее уничтожить человека, оказавшегося у нее на пути. Она даже невесту для отца выбрала. Да, это, вне всякого сомнения, было безумием. Мне было очень страшно. Я всегда считала себя уравновешенным человеком. Мне были неведомы приступы ярости. Я всегда отличалась ясным логическим умом… но теперь я и сама понимала, что веду себя очень странно. Я видела странные образы, недоступные зрению других людей. Галлюцинации. Взять хотя бы фигуру, которая почудилась мне однажды ночью. Что это было? Ответа у меня не было. Освещение было слишком тусклым. Я видела лишь чьи-то неясные очертания… не более. «Сэйра, Сэйра, я Дух Полной Луны…»

Дух Луны символизировал безумие.

«Стоит ли делиться своими страхами с Клинтоном?» — спрашивала я себя. Нет. Он над ними только посмеется. Он мой муж, но в наших отношениях нет места нежности. Он страстно желает меня, но его страсть подпитывается нашими постоянными ссорами. То же самое касается и меня. Можно ли назвать это любовью? Если да, то это совсем не такая любовь, которую я представляла себе до замужества. Он не потерпит слабости, потому что ему как сильному человеку она чужда. Ему нравится, когда я с ним ссорюсь и спорю. Ему не нужна слабая или испуганная женщина. Анула полностью соответствует его идеалу. Она не дает ему спуску и смело идет на конфликт.

Нет, я ничего не могла рассказать Клинтону. Я кое-чем поделилась с Клитией и встретила у нее понимание. Она верила в то, что Анула меня ненавидит и может предпринять попытку избавиться от меня. Я была готова в случае необходимости вступить в соперничество с Анулой, но сейчас я испытывала страх и неуверенность. Анула не могла войти в мою комнату ночью. Она была далеко… возможно, даже с Клинтоном, кто знает. Я пыталась поговорить с Селией, но ее реакция меня испугала. Она знала о тете Марте, и я часто ловила на себе ее испытующий взгляд, в котором светилась ничем не прикрытая тревога. Селия была моей близкой подругой, и она очень за меня переживала. Она была рядом, когда умерла мама, и она считала, что тетя Марта помешалась.

«Возможно, я тоже схожу с ума? — спрашивала я себя. — Может, все это симптомы начала безумия?»

Затем я вспомнила детство и человека, который всегда был рядом. Я могла обратиться к нему с любой проблемой. Он ни разу меня не подвел. Он всегда поддерживал и подбадривал меня, когда мне изменяла смелость. Он всегда говорил, что во мне есть что-то особенное. «Ты можешь это сделать, Сэйра», — говорил он. «Если кто-то на это и способен, так это ты».

Тоби! У меня даже колени подкосились при мысли о нем. Ведь у меня есть Тоби!

И я ему написала. Кое-что я ему уже рассказывала. Он знал, что теперь у меня есть Селия, и был очень этому рад. «Судя по твоим словам, она милая и надежная девушка», — писал он. Но об Ануле он не знал ничего. Он пришел бы в ужас, узнав, что она по-прежнему встречается с Клинтоном. Мне было проще промолчать об этом. Но я хотела, чтобы он узнал о странных и жутких событиях, неожиданно наполнивших мою жизнь.

«Все началось с уверенности, что в джунглях за мной кто-то следил. Думаю, тебе нетрудно представить себе это местечко. Там очень просто испугаться обитающих повсюду странных существ… ведь они совсем не похожи на тех, что обитают в наших родных лесах. Я никогда не забуду, как впервые увидела кобру. Несмотря на жару, я вся похолодела. Все эти ящерицы на стенах… То они совершенно неподвижны, то срываются с места и исчезают. Но страшнее всего марширующие полчища муравьев. Так что, мне действительно могло что-то и почудиться. Но это случилось дважды. За мной действительно кто-то шел, Тоби. Я уверена, что мне не померещилось. Я отчетливо слышала шаги. И это чувство… Я чувствовала, что за мной следят, и это было очень жутко. Еще был стук в мою дверь, а за дверью никого не оказалось. И дверь, открывающаяся сама по себе, и странное головокружение среди ночи, и осознание того, что в моей комнате кто-то есть. Тоби, подумай обо всем этом, и скажи мне, что ты об этом думаешь.

Однако это еще не все. Тебе наверняка знаком запах сандалового дерева. Это священное благовоние. Мне подарили флакон масла, но оно мне не нравится. Однажды, когда я вошла к себе, воздух был буквально пропитан этим ароматом. Я достала флакон. Он был наполовину пуст. Я не пользовалась этим маслом, но оно было буквально на всем… на занавесках… в общем, повсюду. Я спрашивала себя, как это могло случиться. Я очень хотела это выяснить. Я должна была это сделать. Я расспрашивала всех, кто только мог войти в мою комнату. Но все клялись и божились, что и в глаза не видели этот флакон. И при этом они так странно на меня смотрели… Я знала, что они думают. В последнее время я веду себя неадекватно. Они считали, что я сама обрызгала комнату маслом. Я знаю, они были в этом уверены. Днем раньше я говорила об этом аромате с Лейлой. Она назвала его священным. «Вы, наверное, об этом думать», — прокомментировала она теперь. Тоби, ты тоже допускаешь, что я могла обрызгать этой жидкостью комнату, сама не ведая, что я творю? Однажды утром этим маслом оказались вымазаны мои ноги! А ведь его наносят на ноги умирающих. Это нечто вроде ритуала. Кто-то намазал мне ноги, пока я спала. Это потрясло меня больше всего остального. Это было самым зловещим из всего, что произошло до сих пор. Кто-то тем самым сообщал мне, что я скоро умру.

Но труднее всего делать вид, что ничего не произошло, хотя душа разрывается от страха и боли. Я точно знаю: здесь происходит что-то очень плохое. В один момент я в этом уверена, но уже через минуту спрашиваю себя: а что, если это со мной что-то не в порядке? Что, если я все это придумала? Я не знаю, что мне делать, Тоби, и я надеюсь, что ты сможешь меня ободрить, как всегда делал это, когда я была маленькой девочкой.

Я хочу тебе рассказать еще кое-что. Я взяла этот наполовину опустошенный флакон с маслом сандалового дерева, пошла в джунгли и зашвырнула его далеко в чащу. Но меня не оставляло странное чувство, что за мной кто-то наблюдает. В последнее время это чувство успело стать привычным. Я вернулась в дом. В моей комнате все еще пахло сандаловым деревом, но мне показалось, что теперь этот запах значительно слабее. Я заверила себя, что со временем он и вовсе исчезнет.

А теперь, Тоби, самое жуткое. Я подошла к ящику, выдвинула его и увидела в нем полупустой флакон с маслом. Я взяла его в руки. Пробка снаружи была влажной. Это, вне всякого сомнения, был тот же флакон, который я только что выбросила в заросли. Что я должна была подумать, Тоби? Как следует это понимать? Я унесла его прочь и выбросила… и вот он вернулся назад. Я попыталась рассуждать здраво. Я вспомнила тебя и то, как ты учил меня смотреть в лицо своим страхам и неприятностям. Я очень часто о тебе думаю, Тоби. Я сказала себе, что это не может быть тот же флакон. Это другой флакон, твердо решила я. Либо кто-то подобрал тот, который я выбросила, и принес его обратно. Но почему? И тут я засомневалась в том, что я действительно отнесла масло в джунгли и выбросила его там. Я готова допустить, что я только намеревалась это сделать.

Я вернулась в джунгли, чтобы разыскать выброшенный флакон. Я прямиком направилась к тому месту, куда он должен был упасть. Я раздвинула заросли. В этом месте они были особенно густыми. Но вместо флакона я увидела кобру. Она свернулась кольцом, как будто поджидая меня.

Представь себе всю степень моего ужаса. Я отпрыгнула назад и бросилась бежать. Клинтон как раз пришел домой. Я бросилась к нему и прижалась всем телом, крича, что в лесу возле дома я увидела кобру. Он тут же отправил туда своих людей во главе с управляющим плантацией, Нанкином. Я пошла с ними, чтобы показать им место, где была кобра. Они несли с собой палки и оружие. Понимаешь, это было так близко к дому, и они опасались, что кобра может проникнуть в сад или даже в дом.

— Она свернулась кольцом и спала! — восклицала я. — Я ее отчетливо видела.

Но там ничего не оказалось. Они прочесали всю опушку, но ничего не обнаружили. Старый Нанкин тряс головой и повторял: «Нет кобры. Ни следа кобры». Как будто я ее себе вообразила.

Я уверена, что так они и подумали. Клинтон надо мной посмеялся, и его работники тоже. «Нет кобры, мисси», — повторял Нанкин. Я почувствовала себя такой дурой. Но я ее видела, Тоби.

Тоби, тут что-то происходит. Напиши мне и скажи, что ты об этом думаешь. У меня есть основания предполагать, что у моей тети Марты не все в порядке с головой. Если честно, мне очень страшно. Это письмо — крик о помощи. Во всем мире есть один-единственный человек, способный мне помочь. Этот человек — ты, Тоби. Я знала это, когда жила на Дентон-сквер, и я знаю это сейчас.

Тоби, пожалуйста, напиши мне как можно скорее».

Дописав письмо, я решила сразу же его отправить, хотя оно не могло уйти раньше следующего дня. Тем не менее я знала, что не успокоюсь, пока не буду знать, что оно уже почти в пути.

Селия вместе со мной поехала в Манганию, и когда я сказала, что хочу зайти на почту, она спросила:

— Но ведь почту, кажется, привезут только завтра?

— Да, — кивнула я, — но я хочу кое-что отправить.

Она как-то удивленно на меня посмотрела. Наверное, она подумала, что это моя очередная странность.

Мы вместе зашли на почту, и я лично опустила письмо в мешок для корреспонденции.

— Наверное, это очень важное письмо, — небрежно заметила Селия.

— Да, я написала старому другу, теперь живущему в Индии. Его зовут Тоби.

— Ах да, ты мне о нем рассказывала.

Когда мы ехали обратно, у меня в душе все пело. Такова была моя непоколебимая вера в дружбу Тоби.

Однако самое страшное во всей этой странной истории ожидало меня впереди. Этот случай так меня подкосил, что стало невозможно и дальше игнорировать эти мои странные галлюцинации.

С Клинтоном и Селией я обедала у Клитии и Сета. Клинтон и Сет очень много обсуждали наши плантации, а я, как всегда, опасалась, что Клинтон ненароком узнает о том, что моя плантация ему никогда не достанется. В моем нынешнем состоянии я растеряла большую часть своей былой самоуверенности. Как сказала бы Джанет, теперь я «боялась своей собственной тени». Впрочем, временами мое истинное «я» брало верх и заверяло меня в том, что всему происходящему можно найти логическое объяснение, и все, что я должна сделать, это поймать того, кто вздумал проделывать со мной такие злые шутки. Моей устойчивой от природы психике хватало двух-трех ночей полноценного отдыха. После этого все мои страхи начинали казаться мне полным абсурдом.

И в этот вечер я была в подобном настроении. С Клитией и Селией мы обсуждали домашние дела. Мы говорили о Ральфе и его фантазиях, а также о слугах и всяких мелочах. Затем я присоединилась к мужчинам. Эта моя привычка всегда забавляла Клинтона. Должна признать, что хотя он любил потешаться над моим невежеством, оставаясь со мной наедине, при людях он никогда этого не делал. Селия и Клития продолжали беседовать о Ральфе. Клития очень привязалась к Селии, наверное во многом благодаря живому интересу, проявляемому моей подругой к ее сыну.

Когда наш визит подошел к концу, мы сели в экипаж и поехали домой. Мне всегда нравились эти ночные поездки. Хотя мы ехали по дороге, джунгли были совсем рядом, и я всегда прислушивалась к звукам, издаваемым животными, в это время выходившими на охоту. Иногда среди ветвей я замечала фосфоресцирующий блеск чьих-то наблюдающих за нами глаз, порой оттуда доносился звук ломаемых ветвей, погони, а затем шум борьбы, крики ужаса и ярости.

Когда мы приехали домой, нас поджидал Нанкин. Заискивающим тоном он сообщил Клинтону, что среди работников возникли беспорядки. Не поможет ли он уладить споры? Бузу опять затеяла жена Готала. Увидев сахиба Шоу, все сразу присмиреют. Клинтон ушел с Нанкином, Селия поднялась к себе, а меня задержала Лейла. Она принялась рассказывать мне о жене Готала, которая никогда не была хорошей женой своему мужу.

— Она очень красивая, — говорила Лейла. — Она нравиться мужчинам. Моя сестра Анула говорить, что там, где она, всегда быть беде.

Я зевнула. Я очень устала. «Интересно, скоро ли вернется Клинтон?» — подумала я.

— Он скоро приходить, — как будто прочитала мои мысли Лейла. — Жена Готала бояться сахиба Шоу.

Я вошла в спальню. На туалетном столике горела настольная лампа. Света было вполне достаточно, чтобы раздеться и лечь. Мне показалось, что глаза Будды злобно поблескивают. Я взяла статуэтку и присмотрелась к ней. «Надо ее выбросить», — подумала я и тут же рассмеялась над собой. Это было бы очень глупо. Тем самым я признала бы свой страх. Будет правильнее не обращать на нее внимания. В конце концов, это просто кусок металла.

Я подошла к постели и в ужасе отшатнулась. На моей кровати лежала кобра. Она свернулась кольцом точно так, как и тогда, в джунглях.

Кобра в доме! Несколько секунд я стояла замерев, не сводя с нее глаз. Она была оливково-желтого цвета, и я отчетливо видела белые очки на ее спине. К счастью, она спала! Я знала, что разбудить ее способен малейший шорох. Я оцепенела. Если она проснется, она мгновенно атакует.

Сорвавшись с места, я бросилась к двери и вниз по лестнице, громко зовя на помощь:

— Скорее, Лейла… Кто-нибудь… В спальне кобра.

Вслед за мной вниз прибежала Селия.

— Сэйра, что такое? Что случилось?

Вбежала Лейла и другие служанки. В этот момент в дверях появился Клинтон. Я бросилась к нему.

— Клинтон, — закричала я, — она там… в спальне! На кровати… Свернулась и спит.

— Кто?

— Кобра. Она на кровати!

Клинтон поднял трость. Он и трое вбежавших вслед за ним мужчин бросились наверх.

Мы с Селией побежали за ними. Шествие закрывала старавшаяся не отставать от нас Лейла. Клинтон распахнул дверь спальни и осторожно вошел в комнату. Остальные последовали за ним. Воцарилась полная тишина. Я подошла к мужчинам. Они все смотрели на кровать.

Там ничего не было. Я услышала у себя за спиной глубокий вздох, и поняла, что это Селия. Пытаясь утешить меня, она взяла меня под руку. Я услышала, как Клинтон произнес:

— На всякий случай комнату надо хорошенько осмотреть.

Они осмотрели комнату, а затем и весь дом, но так ничего не нашли.

Клинтон обнял меня и спросил:

— Сэйра, что с тобой?

— Я видела ее, Клинтон. Она действительно тут была, — попыталась убедить его я.

Он погладил меня по голове и промолчал.

— Ты мне не веришь? — спросила я. — Ты думаешь, она мне привиделась?

Он по-прежнему молчал.

— Она была там… лежала на кровати… Этот желтоватый цвет. Я ее видела, ошибки быть не может.

— Послушай, Сэйра. Этого не может быть. Ты ведь закрыла за собой дверь, когда выбежала в коридор. Она не смогла бы выползти из комнаты. Это невозможно. Но допустим, она каким-то образом выбралась из спальни. В таком случае мы обнаружили бы ее в другом месте. Ее здесь просто нет. Да и вряд ли кобра спала бы в такое время. Кобры ночные существа и охотятся ночью.

— И все-таки она здесь была. Она была здесь!

— Давай забудем об этом.

— Забудем? Как я могу это забыть?

— Сэйра, что с тобой происходит?

— Я не знаю, что со мной происходит.

— Ты, кажется, считаешь, что кто-то… или что-то действует против тебя и пытается… Пытается что? Просто скажи мне.

— Возможно, кто-то пытается меня напугать, добиваясь, чтобы я уехала отсюда?

Он рассмеялся.

— Что за вздор! Разве такую женщину, как ты, можно напугать и к чему-либо вынудить?

— Кажется, я уже не та женщина, которая сюда приехала.

— Я не верю, что ты утратила свой боевой дух, Сэйра.

Внезапно мне захотелось прильнуть к нему, попросить утешить и успокоить меня. Я ведь не схожу с ума, как моя тетя Марта? — хотелось спросить мне его.

Вместо этого я спросила:

— Ты не веришь, что я видела кобру?

— Этого просто не могло быть, Сэйра.

— Тогда что это было?

— Это была оптическая иллюзия. Возможно, странная игра света.

— Говорю тебе, я видела ее совершенно отчетливо.

— Так бывает. Ты о чем-то думаешь, и вдруг перед тобой появляется отчетливая картинка. Я заметил, дорогая, что тебя преследуют мысли о кобрах.

— Ты думаешь, что со мной что-то не так?

— Я думаю, что с тобой случился приступ джунглефобии. Ты приехала в такую даль. Все здесь совершенно не такое, как дома. Постепенно ты привыкаешь… Во всяком случае, так тебе кажется. Но это не совсем так. Брось, не переживай. Через несколько недель ты будешь сама над собой смеяться.

Его слова меня несколько успокоили. Клинтон заставил меня взглянуть на происходящее здраво и практично. Возможно, именно в этом я и нуждалась.

Он подхватил меня на руки и поцеловал.

— Мы об этом забудем, — сказал он.

— Я попытаюсь, но теперь все будут об этом говорить.

— Ну и пусть.

— Они скажут, что меня избрал Дух Полной Луны.

— А тебе есть какое-то дело до того, кто и что скажет?

Он потушил свет. Меня окутала темная ночь.

— Я обещаю защитить тебя от всех кобр Цейлона, — прошептал он.

Позже он провозгласил:

— Скоро я увезу тебя в путешествие. Через неделю я собираюсь на север, инспектировать устричные отмели. Я тебя здесь не оставлю.

— А я всегда хотела посмотреть, как добывают жемчуг.

— Я знаю. Тебя манит его извечная тайна. Ты увидишь, как ныряльщики добывают раковины. Скоро начинается сезон добычи. В тех краях кобр точно нет. Во всяком случае, я их никогда там не видел.

Да, он и в самом деле умел меня утешить.

Утром чувство тревоги вернулось. Я не могла убедить себя в том, что кобра на кровати мне просто почудилась. Я видела ее так отчетливо. Но как я могла ее там увидеть, если ее так и не нашли?

Страхи и сомнения опять затеяли свой круговорот у меня в голове. Как же я была рада, что написала обо всем Тоби. Хотя, возможно, это было с моей стороны глупостью. Чем он мог мне помочь, находясь в Дели? Просто я верила, что у него найдутся для меня слова утешения и совета. Я хотела, чтобы он знал, что со мной происходит. Я хотела объяснить ему, что я чувствую, и надеялась на дельный совет.

Клинтон уехал рано утром. Он сказал, что через неделю он, возможно, будет готов отправиться на устричные отмели. Я спрашивала себя, действительно ли я хочу поехать с ним. Да, я хотела увидеть ныряльщиков за работой, и мне было интересно познакомиться с еще одной отраслью делового королевства Клинтона. Но по мере возрастания моей тревоги росло и стремление докопаться до правды. Какая-то часть меня хотела сбежать, избавиться от этой угрожающе нависшей надо мной тени. С каждым новым инцидентом эта тень опускалась все ниже и становилась все темнее. С другой стороны, мой задиристый характер побуждал меня разобраться, что все это означает, и встретить опасность, если она действительно существовала, лицом к лицу.

«Если я схожу с ума, — думала я, — будет лучше, если я об этом узнаю как можно раньше». Я больше не могла выносить этой неопределенности и неизвестности.

Я решила, что когда я в следующий раз увижу кобру, я подойду к ней и коснусь ее, чтобы убедиться в ее реальности. Что за идиотская идея! — тут же упрекнула я себя. Кто осмелится коснуться кобры!

Лейла принесла мне теплую воду для умывания. Она держалась сдержанно и не поднимала глаз. Я видела, что она думает о вчерашнем происшествии, но то, что она ничего об этом не сказала, говорило красноречивее всяких слов. «Интересно, что обо мне сейчас говорят слуги? — подумала я. — Что меня коснулся Дух Луны? Что у меня джунглефобия?»

Я вымылась за ширмой и подошла к кровати, чтобы одеться. Босой ногой я наступила на что-то острое. Я наклонилась и подняла с ковра крошечный предмет.

Это был камень, совсем маленький и похожий на топаз. Хотя он был ненастоящий. Одним словом, стекляшка. Должно быть, он отклеился от пуговицы или какого-то украшения. Надо будет спросить у Лейлы. Я положила камешек в маленький горшочек, стоявший у меня на туалетном столике. Одновременно я пыталась выбросить из головы мысли о кобре и сосредоточиться на предстоящей поездке на устричные отмели. Интересно, какая одежда понадобится мне для этого путешествия? Возможно, Лейла что-нибудь сошьет мне? Да, было бы приятно переключиться на мысли о новых нарядах. Я могла бы вместе с Селией и Клитией съездить в Канди за новыми тканями.

Тут я подумала о Селии. Если я уеду, она не захочет оставаться в доме одна со слугами. И я не смогу предложить ей уехать. Ведь она сама несколько раз об этом заговаривала, и мне всякий раз удавалось ее отговорить. Она стала для нас членом семьи. Как бы то ни было, я не хотела, чтобы она уезжала. Я слишком ценила ее дружбу. Мы с необычайной легкостью возобновили отношения, связывавшие нас в Грейндже. Впрочем, с настоящими друзьями так всегда бывает.

Я спустилась вниз. Селия была в саду. Здороваясь со мной, она так смущенно на меня посмотрела, что мне стало ясно: она тоже вспоминает вчерашний вечер.

— Нет смысла ходить вокруг да около, Селия, — решительно начала я. — Я знаю, что я видела кобру, и ничто не убедит меня в обратном.

— Должно быть, ей удалось каким-то образом ускользнуть, — успокоила она меня и тут же сменила тему: — Какие у тебя сегодня планы?

— Сперва я собираюсь повидаться с Клитией. А потом мне хотелось бы съездить в Канди. — И я перешла к тревожащему меня вопросу: — Клинтон хочет меня увезти. Он собирается на устричные отмели и настаивает на том, чтобы я поехала с ним.

Она медленно кивнула.

— Селия, я думала о тебе, — продолжала я.

Она разулыбалась и замахала на меня руками.

— О, не волнуйся обо мне, Сэйра. В этом нет необходимости, честно. Я могла бы пожить в отеле. И вообще, мне, наверное, пора… только мне не хочется тебя оставлять… во всяком случае, пока.

Ее голос дрогнул. Она протянула руку, и ее пальцы крепко сжали мою кисть. Это меня тронуло до глубины души. Я поняла, что она боится оставить меня в этот странный период моей жизни.

— Я и передать тебе не могу, что означает для меня твое присутствие, — сказала я. — Ты была моим утешением в Грейндже, а теперь и здесь.

— Я уеду тогда, когда буду точно знать, что уже тебе не нужна. И я согласна с тем, что самое лучшее для тебя сейчас — уехать. Это позволит тебе отвлечься и окрепнуть. Ты опять начнешь хорошо спать по ночам… И все это покажется тебе только лишь временным недомоганием. У меня идея. Что, если я на это время перееду к Клитии? Я могла бы помочь ей с Ральфом. Я очень люблю этого маленького мужчину. Он такой сообразительный и такой забавный.

— Я знаю, как ты к нему относишься. Старая Шеба, наверное, уже ревнует. Я уверена, что Клития примет тебя с распростертыми объятиями. Вот что я придумала. Я хочу, чтобы вы с Клитией съездили со мной в Канди за новыми тканями. Поехали к ней прямо сейчас. Заодно и договоришься.

Она согласилась, и вскоре мы уже ехали на плантацию Ашингтонов. Клития была очень рада нашему появлению. Узнав, что мы с Клинтоном уезжаем, она тут же согласилась с тем, что Селии было бы лучше это время пожить у нее.

— Давайте поедем в Канди завтра, — предложила она. — Сегодня уже поздно. Даже если мы выедем прямо сейчас, то попадем туда только к полудню, и все магазины закроются. А после ланча будет и вовсе поздно. Завтра мы отправимся туда рано утром. Ты хорошо себя чувствуешь, Сэйра?

— Да, а что?

— Мне показалось, у тебя усталый вид.

Я не хотела рассказывать ей о кобре в присутствии Селии. Я решила, что это лучше сделать, когда мы останемся одни. Селия уловила мое настроение и сменила тему разговора. Я подумала о том, какая замечательная у меня подруга, и как мне будет ее не хватать, когда она вернется в Англию.

На следующий день мы поехали в Канди и приятно провели время, гуляя по магазинам. Я купила два отреза изумительного шелка, один темно-красный, а другой ярко-синий, и почувствовала себя значительно лучше. Этой ночью я спала хорошо, и, к счастью, обошлось без экстраординарных событий. Мне не терпелось получить ответ Тоби, но я понимала, что еще слишком рано, и вряд ли письмо от него придет до нашего с Клинтоном отъезда.

Я попыталась взглянуть на факты здраво и непредубежденно. Возможно ли, чтобы женщина, подобная Ануле, могла наслать проклятие на соперницу, стремясь убрать ее со своей дороги? Могла ли она заставить меня увидеть то, чего на самом деле не существовало? Я достаточно много слышала об индийском мистицизме, а на Цейлоне преобладали те же верования, что и в Индии. Мне рассказывали о том, как факиры с помощью своего рода гипноза вводят целые толпы людей в заблуждение, добиваясь эффекта оптической иллюзии, и люди начинают видеть нечто совершенно невозможное. Что, если Анула тоже обладает подобными способностями? От одной этой мысли у меня пошел мороз по коже. Это означало бы, что я превратилась в покорное ей существо, которым она управляет на расстоянии, даже не пытаясь к нему приближаться. Эта идея была настолько жуткой, что я с ходу ее отбросила.

Тогда… как? Я опять вернулась к тому, с чего начала. Я решила выбросить все это из головы и постараться забыть о своих тревогах. Отныне я должна была думать только о предстоящем путешествии. Я знала, что платье из красного бухарского шелка будет мне очень к лицу. Я пообещала себе, что обязательно стану уверенной в себе и самодостаточной женщиной, каковой и была до того, как оказалась в плену страхов и галлюцинаций.

Мы всласть поторговались, покупая шелка. Я уже знала, что лавочники презирают покупателей, которые платят первую же названную им цену. И Клинтон, и Клития разъяснили мне, что торговцы расценивают это как неуважение и считают, что их лишили причитающегося им удовольствия. Совершив покупки, мы отправились в клуб и выпили лимонад с джином. Джина в напитке оказалось совсем мало, и он был чрезвычайно приятным и освежающим.

На нас опять налетела миссис Гленденнинг, желающая знать, что привело нас в Канди, и почему нас давно не было видно. Она с восторгом выслушала отчет о наших покупках и о том, что мы с Клинтоном собрались в путешествие.

— Это одобрят все без исключения, — заявила она, видимо, намекая на то, что при репутации Клинтона всем понравится, что в поездке его будет сопровождать жена.

У меня с губ чуть было не сорвался саркастический вопрос, а какое, собственно, всем до этого дело, но я сдержалась. Было ясно, что ей неизвестно ничего о явлении, которое я привыкла называть «своими странностями». Это доказывало, что, хотя слуги всегда все видят и знают, распускаемые ими сплетни еще не вышли за пределы нашей местности.

Когда она ушла, к нам присоединились сэр Уильям и леди Карстэрс. Сэр Уильям спросил, нет ли каких новостей о «том возмутительном происшествии». Под возмутительным происшествием он подразумевал похищение Ральфа.

— Это было просто ужасно, — произнес он, укоризненно глядя на Клитию, которая покачала головой и прошептала:

— А что мне оставалось?

— Мерзавцы. Но ведь мы могли их поймать и сохранить ожерелье.

— Я не могла идти на такой риск! — запальчиво воскликнула Клития. — Я должна была вернуть сына. Я бы и во второй раз сделала то же самое. Вы должны меня понять.

— Я вас отлично понимаю, — поднял руку сэр Уильям. — В таких случаях все матери действуют одинаково. Они не желают ждать и рисковать. Но я имею основания полагать, что со временем мы сможем вернуть вам ожерелье.

Лучше бы мы его не встречали. Он явно расстроил Клитию и испортил нам весь день. Впрочем, на обратном пути ее настроение опять улучшилось, а мы с Селией больше не затрагивали тему ожерелья. Селия очень тонко чувствовала настроение людей и всегда была предельно тактична.

Уехав в Канди рано утром, мы успели вернуться к ланчу. Есть нам не хотелось, поэтому мы только слегка перекусили и провели несколько часов, лениво обсуждая выкройки и фасоны платьев. В четыре часа жара немного спала, и мы вышли в сад, где к нам скоро присоединился Ральф.

Он решил показать мне своего слона и потащил меня за собой. Доверчиво вложив свою ручонку в мою ладонь, он оживленно щебетал о своих животных. Я часто спрашивала себя, вспоминает ли он ночь, проведенную вне дома, когда его похитили на празднике в Мангании. Клития радовалась буйной фантазии мальчика, окружающей его множеством невероятных приключений, среди которых эта ночь была лишь незначительным эпизодом.

Теперь он что-то говорил о непослушной Кобле.

— Так она тебя не слушается? — поинтересовалась я.

— Она убежала.

— И куда же она убежала?

— Просто убежала из дома. Она всегда считала себя очень умной. А потом на нее, наверное, напал мангуст. Она могла погибнуть, но тут появился я на своем слоне и мы спасли непослушную Коблу. Пойдем, я тебе ее покажу.

Он потянул меня за собой, и мы бросились бежать по зеленой лужайке, в конце которой виднелись цветущие кустарники. Он залез под куст и вылез оттуда, таща за собой свою игрушечную кобру. Я похолодела, так меня потрясло ее сходство с настоящей змеей. Она была точной копией кобры, которую я видела в лесу, а затем на своей кровати. Совпадал и размер… и цвет… словом, все.

— Смотри! — воскликнул Ральф. — Она понимает, что поступила очень дурно. Кобла, тетя Сэйра тебя больше не любит. Она любит Джамбо.

Он поднял ко мне свое личико.

— Ведь ты очень на нее рассердилась? Бедная Кобла. Она раскаивается. Теперь она никогда не будет убегать из дома. Понимаешь, она не знала о мангустах, пока я ей не рассказал. Папа купит мне мангуста. Это будет очень хороший мангуст. Но он не будет обижать Коблу. А Кобла думает, что будет, и поэтому у нее такое плохое настроение.

Игрушка очень реалистично свернулась у моих ног. Ральф опустился на траву и склонился над Коблой. Их головы почти соприкасались.

Он опять посмотрел на меня.

— Бедная Кобла. Тетя Сэйра, она немножко ослепла. Она дралась с мангустом. Ей был бы конец, если бы я не подоспел вовремя. — Ральф рассмеялся. — Я на нее смотрю, а она меня не видит. Она ослепла на этот глаз.

Я наклонилась над коброй. У нее действительно выпал один глаз. На его месте теперь темнела пустая глазница.

— Это будет тебе уроком, Кобла, — погрозил ей пальцем Ральф. — Если бы ты потеряла и второй глаз, ты бы совсем ничего не смогла видеть.

Мне противно было смотреть на эту игрушечную рептилию. Слишком живо она напоминала мне о недавних событиях.

Как и все дети, Ральф был достаточно восприимчив, чтобы почувствовать, что я не хочу касаться его кобры. Он поднял ее и осторожно уложил под кустом.

Меня осенило, уже когда мы с Сэйрой ехали домой. Нет, это невозможно, тут же сказала я себе. Это чересчур!

Но оказавшись дома, я бросилась в спальню и вытряхнула себе на ладонь содержимое маленького горшочка на туалетном столике. Кусочек стекла никуда не исчез. На моей ладони поблескивал крошечный желтый камешек. А что, если это действительно он? Но как глаз кобры Ральфа мог оказаться на полу моей спальни? Единственным логичным ответом было: он попал сюда вместе с его игрушечной змеей. Я сжала в кулак стеклянную бусину. Я должна была знать правду.

Посмотрев на часы, я увидела, что уже половина шестого, и, значит, придется ждать утра, чтобы приложить найденную мной стекляшку к пустой глазнице игрушечной кобры.

Я уже хотела рассказать о своей догадке Селии, но что-то меня удержало. Если этот кусочек желтого стекла и в самом деле является глазом игрушки Ральфа, будет интересно выяснить, как он попал в мою комнату. Но если он не имеет к Кобле никакого отношения, все сочтут мое волнение очередным проявлением моей фиксации на кобрах.

Я знала, что должна действовать крайне осторожно. Мне очень хотелось очертя голову броситься на соседнюю плантацию, но я также понимала, что это вызовет очередной виток пересудов. Опять эта Сэйра чудит, скажут домашние.

Поэтому я решила запастись терпением и дождаться утра. Я вернула бусину в горшочек. Я не имела права ее потерять.

В этот вечер я была особенно рассеянна. Несколько раз я заметила, что Селия встревоженно на меня посматривает. Клинтон, похоже, ничего не заметил. Хотя, возможно, он следовал своей теории, согласно которой лучшим лекарством от моих странностей было их полное игнорирование окружающими.

Я решила пойти на плантацию Ашингтонов в четыре часа, когда жара спадет. Это позволит мне ускользнуть в одиночестве.

Утром я первым делом бросилась к горшочку на туалетном столике, дабы убедиться, что бусина на месте. Учитывая все, что происходило со мной за последнее время, я не удивилась бы, если бы она исчезла. Но нет. Она по-прежнему лежала там. Я переложила ее в крошечный шелковый кошелечек, который всегда носила в кармане, чтобы иметь возможность в любой момент нащупать бусину и убедиться, что я ничего не придумала.

Когда я пришла, Клития была в саду. В это время она всегда гуляла с Ральфом и его свитой из животных. Сестра, конечно же, обрадовалась моему приходу и ушла в дом распорядиться насчет чая. Я осталась наедине с Ральфом.

— Ральф, — окликнула я мальчугана, — подойди, пожалуйста, ко мне. Я хочу тебе что-то показать.

Он тут же подбежал и выжидательно устремил на меня свои глазенки.

— Мне кажется, я нашла глаз Коблы, — сообщила я ему.

— Где он, тетя Сэйра?

Я извлекла свой кошелечек. Мое сердце учащенно билось, потому что я опять испугалась, что камешка там может не оказаться.

Но вот он лежит на моей ладони, и Ральф внимательно его изучает.

— Это бусина, — заявил он.

— Да, но эта бусина может оказаться глазом. Бедная Кобла. Давай посмотрим, не подойдет ли ей эта бусина. Где она? В саду?

Ральф укоризненно на меня посмотрел.

— Я не оставил бы ее без присмотра. Ведь она наполовину ослепла. Что, если опять придет мангуст?

— Где же она?

— У меня в комнате.

Он вприпрыжку направился к дому, и я поспешила за ним.

В холле мы встретили Шебу.

— Куда это вы бежать, юный господин? — спросила она.

— Шеба! Тетя Сэйра нашла глаз Коблы.

— Возможно, это просто стеклянная бусина, — вмешалась я.

— Это ее глаз! Я знаю! — воскликнул малыш.

— Ох уж эта противная змея, — пробормотала Шеба. — Давно пора от нее избавиться.

— Пойдем, тетя Сэйра, — заторопил меня Ральф и помчался вверх по лестнице.

В его комнате на столе у кровати стоял жираф, под длинными ногами которого устроилась соня. Ральф нырнул под кровать и выполз оттуда с игрушечной коброй.

— Дай ее мне, — попросила я. — Давай посмотрим, подойдет ли ей этот глаз.

Дрожащими пальцами я поднесла стеклянную бусину к голове кобры и сравнила с уцелевшим глазом. Затем я перевела взгляд на пустую глазницу.

— Смотри, Ральф! — воскликнула я. — Подходит!

— Ты дрожишь, тетя Сэйра.

— Это потому, что я радуюсь за Коблу. Теперь у нее опять будет два глаза. Но нам нужен клей.

В дверях стояла Шеба.

— Шеба, принеси клей! — закричал Ральф. — Теперь у Коблы опять будет второй глаз, но его сперва надо приклеить.

— Я приносить, — ответила Шеба.

— Шеба не любит Коблу, — доверительно сообщил мне Ральф.

— Почему?

— Она говорит, что она слишком похожа на настоящую змею. Но ведь Кобла и есть настоящая змея, правда, тетя Сэйра?

— Для тебя настоящая, — заверила его я.

— Шеба говорит, что я могу принять настоящую змею за Коблу. Но я узнаю Коблу где угодно. Ведь она моя.

Возле нас стояла Шеба. Я опять не заметила, как она вошла.

— Вот клей, — произнесла она.

Вручая мне бутылочку, она буквально сверлила меня взглядом. Наверняка ей было известно о происшествии со змеей в спальне. Лейла ни за что не промолчала бы. И теперь Шеба спрашивала себя, где я нашла глаз-бусину.

Я смазала клеем глазницу кобры и прижала к ней глаз. Ральф сосредоточенно наблюдал за этой операцией.

— А теперь, — обратилась я к мальчику, — с ней нельзя играть, пока глаз не высохнет. Осторожно сверни ее и положи под кровать. Не трогай ее до утра. Хорошо?

Ральф задумался.

— Я проведаю ее перед сном. Можно?

Я покачала головой.

— Будет лучше, если до завтрашнего утра ты о ней забудешь. К утру клей высохнет, и Кобла опять станет прежней.

В спальню вошла Клития.

— Что здесь происходит? — поинтересовалась она.

— Кобла потеряла глаз, а я его нашла, — объяснила я. — Мы только что приклеили его на место.

На мгновение в комнате повисло напряженное молчание. Хотя, возможно, мне это показалось. Что касается меня, то я была на седьмом небе от счастья.

— Пойдем, попьем чаю, — пригласила меня Клития. — Ты что, проделала весь этот путь только ради того, чтобы вернуть Кобле ее глаз?

— Мне это показалось очень важным, — произнесла я и посмотрела на Ральфа, который энергично закивал.

— Ты не забыл поблагодарить тетю Сэйру? — спросила Клития у сына.

На его лице отразилось легкое удивление.

— Я не забыл, тетя Сэйра? — повторил он. — Кобла тебя обязательно поблагодарит. Она хотела это сделать, но застеснялась.

— Наверное, она хочет убедиться, что глаз опять не отклеится, а потом уже благодарить, — предположила я.

— Я заставлю ее сказать тебе «спасибо» за то, что ты принесла ей глаз. Но это послужит ей уроком. Ведь она не должна была убегать, правда? Это было очень дурно. Но она убежала, а потом вернулась.

Да, для меня забрезжил свет в конце тоннеля. Она убежала, а потом вернулась. Ну конечно, она убежала. Ее забирали, чтобы подложить в кусты у дома, а позже в мою спальню. То, что при этом у нее отклеился глаз, стало поворотным моментом в череде моих несчастий. Я опасалась, что Клития спросит, где я нашла глаз кобры. Я не хотела ничего ей объяснять. Я вообще ни с кем не хотела об этом говорить. Даже с Клитией. Сначала я должна сама все обдумать и решить, как быть дальше.

Вскоре Шеба увела Ральфа, потому что подошло время ему ложиться спать. Я еще раз напомнила ему, чтобы он не трогал глаз, и он пообещал этого не делать.

Я засобиралась домой, сославшись на то, что хочу вернуться до наступления темноты. Клития согласилась с тем, что ходить через джунгли можно только в светлое время суток.

Я зашагала по тропинке, и очень быстро углубилась не только в лес, но и в собственные мысли. Я обдумывала все имеющиеся у меня факты. Стало ясно, что под кустами я видела Коблу. Кто-то видел, как я выбросила флакон с маслом. Предположив, что я за ним вернусь, мой недоброжелатель подложил на это место похищенную у Ральфа игрушку. Ее же я видела на своей кровати. В тусклом вечернем свете игрушечную змею нетрудно было принять за настоящую. Ни один здравомыслящий человек, окажись он на моем месте, не стал бы чересчур внимательно присматриваться к подобному созданию, поэтому выдать копию за оригинал не представляло ни малейшего труда. Кто-то положил ее на мою кровать, а после того как я ее увидела, поспешил убрать. Но во время этих манипуляций у игрушки отклеился глаз, который я и нашла затем на полу.

Мне и в самом деле необыкновенно повезло! Наконец-то удача повернулась ко мне лицом. Человек, подложивший кобру на мою кровать, стучавший в мою дверь и таинственно ее открывавший, был одним и тем же лицом. И цель подобных действий тоже была ясна. Я должна была подумать, что страдаю галлюцинациями.

В моем мозгу промелькнула старая поговорка. Кого Бог хочет погубить, того он прежде всего лишает разума. Но теперь я благодарила Бога за свою счастливую находку! Я почувствовала, что становлюсь сама собой. Я вновь обрела силу и уверенность, а также твердую решимость докопаться до истины, обязательно выяснив, кто все это со мной делал и каковы были его мотивы.

Я замерла и огляделась. Со всех сторон меня окружали джунгли, и за мной кто-то шел. На мгновение я чуть было не поддалась панике. Но ко мне тут же вернулась моя утраченная было решимость. Я не собиралась больше убегать. Я сделала одно открытие, сделаю и другое.

Я прислушалась. Вокруг царила тишина. Солнце стояло совсем низко. Скоро оно опустится за горизонт, и джунгли окутает темнота. Но я уже ничего не боялась. Сегодня я узнала, что мой рассудок в полном порядке и что мою психику пытается разрушить не болезнь, а чья-то злая воля.

Я приняла решение. Позиция коренным образом изменилась. Теперь преследователем буду я. Я узнаю, кто крадется за мной через джунгли. А узнав это, получу ответ и на остальные вопросы.

Повернувшись, я направилась туда, откуда только что пришла. Затем я остановилась и напрягла слух. Сомнений не было. Мы действительно поменялись ролями. Теперь кто-то убегал от меня! Я решительно и непреклонно зашагала дальше. Я оказалась на противоположной опушке прежде, чем поняла, что потеряла след.

Тщетно я прислушивалась. Я не слышала ничего, способного направить меня по правильному пути. Я еще немного подождала и пошла домой.

Я так и не узнала имени своего врага, но все равно торжествовала победу. Главным было то, что я поняла, что не схожу с ума. Я не безумна! Я такая же, как прежде.

Окружающие не могли не заметить происшедшую во мне перемену. Из моих глаз исчезло затравленное выражение. Теперь они светились радостью жизни, а на моих щеках опять заиграл румянец.

Только теперь я поняла, как была напугана. Думаю, не существует ничего более ужасающего, чем осознание того, что теряешь контроль над собственным рассудком, а ведь именно этого я и боялась. Я все вспоминала эту поговорку.

Кто-то хотел меня погубить! Кто?

Каждый день, когда я поднималась к себе, чтобы отдохнуть от изнуряющей жары, я принималась строить предположения, перебирая все возможные кандидатуры. Я понимала, что должна подозревать всех… даже Клитию.

Каковы возможные мотивы? Кто-то хотел выставить меня безумной, чтобы, когда со мной произойдет несчастье, его было на что списать. «Она ведь была безумна, — сказали бы окружающие. — Вспомните, ведь она уже давно очень странно себя вела».

Прежде всего я подумала об Ануле. Все, что со мной происходило, вполне могла делать Лейла. Анула имела абсолютную власть над всеми членами своей семьи, включая Нанкина и Ашрафа. Они выполнили бы любое ее распоряжение. Она проявила свой гнев, подарив мне веер из павлиньих перьев. О да, мне нетрудно было представить себе ужас, в который ее повергло мое появление. Она желала мне зла. Она хотела выйти замуж за Клинтона и жить с ним в качестве правящей королевы. Но на пути ее мечты возникло препятствие. Я. Изощренные методы борьбы со мной заставили меня в первую очередь заподозрить Анулу.

А Клинтон? Возможно, он посвящен в ее планы? То, что тут происходило, конечно, на него не похоже. Вряд ли он прибег бы к таким дьявольским уловкам и пытался бы убедить абсолютно здравомыслящего человека в том, что тот сходит с ума. Он привык добиваться желаемого быстро и решительно. Но тем не менее он был вполне способен долго вынашивать план и затем так же долго ожидать его осуществления. Вспомнить хотя бы то, как тщательно он готовился к свиданию со мной в Попугаячьей хижине. Он и жениться-то на мне хотел с учетом того, что мне в наследство достанется плантация.

Клития? Что за вздор! Только не моя ласковая сестренка, к которой меня влекло с момента нашей первой встречи. И все же, если бы я умерла, она унаследовала бы плантацию. Ведь все эти странные события начали происходить уже после того, как я посетила нотариуса в Канди. Но нет, это тоже своего рода безумие! Как могла Клития подложить мне в постель кобру? Разве что один из бесшумных темноглазых все видящих и все знающих слуг был ее шпионом и работал против меня.

Меня по-прежнему окружал заговор, но теперь я бесстрашно смотрела ему в лицо. Я отчетливо осознавала, что мне угрожает неведомая опасность. И что же? Ведь мне всего лишь осталось выяснить, откуда она исходит.

После того как я вернула Кобле ее глаз, а затем перешла в наступление против своего преследователя в лесу, в непрерывной цепочке странных событиях наступила некоторая передышка.

В этом не было ничего удивительного. Теперь мой враг предупрежден. Я знала, что постоянно должна быть начеку. Но мне все равно стало намного легче.

 

Ожерелье Ашингтонов

Клинтон с нетерпением ожидал нашего отъезда. Он заявил, что уже давно хотел показать мне, как добывают жемчуг, и вот наступил жемчужный сезон. Лейла сшила из отрезов, привезенных из Канди, платья, которые привели меня в полный восторг.

Когда мы тронулись в путь, Клинтон был настроен игриво и ласково. Ему так не терпелось похвастаться передо мной своими владениями, что он вел себя, как мальчишка, и напоминал мне Ральфа, в зверинце которого только что произошло пополнение в виде новой игрушки.

Он так радовался тому, что путешествует в моей компании, что мне хотелось посмеяться над сомнениями, изводившими меня в последние несколько дней. Часть пути нам предстояло преодолеть на поезде, и когда он тронулся и Клинтон начал увлеченно показывать мне пролетающие за окном красоты, я почувствовала, что мое настроение поднимается. Мой супруг вел себя действительно романтично, и я с удивлением отметила, что открываю для себя нового Клинтона. Я уже давно не была так спокойна и счастлива.

Нам предстояло отсутствовать две или три недели, и я убедила себя в том, что по возвращении, найду дома ответ Тоби на мое длинное и драматическое послание. Еще до отъезда я написала ему о находке на полу своей комнаты и лично отправила письмо. Мне не терпелось узнать, что он обо всем этом думает и что сможет мне посоветовать. Я считала, что, кроме него, мне посоветоваться не с кем, я по-прежнему подозревала всех и каждого и предпочитала держать свои подозрения в секрете.

Погода была жаркой и влажной. Приближалось самое знойное время года, а за ним и летний муссон, которому предстояло напитать землю влагой и обеспечить чайные плантации всем необходимым для их процветания.

Мы миновали джунгли, в которых растения сплетались, образуя непроходимую чащу из папоротников, пальм, бамбука и вечнозеленых кустарников. Вся эта ярко-зеленая масса была расцвечена царственными рододендронами и яркими орхидеями.

За джунглями пошли стройные стволы черных и шелковых деревьев, и я с волнением наблюдала за слонами, несущими из леса бревна или купающимися в реке.

Затем железная дорога окончилась, и дальше мы поехали уже в экипаже.

Клинтон не мог нарадоваться на мое оживление и хорошее настроение. Было видно, что его действительно будоражит предвкушение того, как он станет знакомить меня с добычей жемчуга. Все предшествующие этому процессу радости он расценивал как подготовку к этому самому главному событию, цели нашего путешествия.

Экипаж уносил нас все дальше на север, а он сидел, откинувшись на спинку сиденья и с самодовольной улыбкой наблюдал за моими непосредственными реакциями на окружающее.

— А знаешь ли ты, — заговорил он, — что многие из самых знаменитых жемчужин были добыты на Цейлоне? Хотя, конечно, знаешь. Ведь именно из таких жемчужин было сделано ожерелье Ашингтонов.

— Интересно, где оно сейчас, — вздохнула я.

Он пожал плечами.

— Свет клином не сошелся на этом ожерелье. Будем надеяться, что те жемчужины, которыми устрицам только предстоит нас одарить, окажутся ничем не хуже тех, которые мы утратили. Я с удовольствием познакомлю тебя с добычей жемчуга, Сэйра. Я рад, что ты со мной поехала. Ты и выглядишь сейчас намного лучше, чем за все последнее время.

— Спасибо.

— Справилась со своей джунглефобией?

— Мне кажется, я никогда ею и не страдала.

— Брось, я же видел, как сильно ты нервничала… Тебе постоянно что-то чудилось.

Я слегка покраснела.

— А что, если не чудилось?

Он только приподнял брови, а я отвернулась и стала пристально изучать пейзаж.

— Какие-то секреты? — внимательно глядя на меня, поинтересовался он.

Я не собиралась об этом говорить, но он в очередной раз продемонстрировал свою жутковатую способность читать мои мысли.

— Да нет никаких секретов, — отмахнулась я. — Просто есть люди, которым мое присутствие на Цейлоне пришлось не по душе.

— Я могу назвать тебе имя человека, которому это очень даже по душе.

— В самом деле?

— Да, и в настоящий момент он сидит напротив тебя, — произнес он и, наклонившись вперед, поцеловал кончик моего носа.

— Зато твою любовницу Анулу оно совершенно не радует.

— А чего еще можно было от нее ожидать?

— Я очень надеюсь, что эти отношения в прошлом, Клинтон.

— Да ты ревнуешь. Я рад.

— Отнюдь. Это не ревность, а простое любопытство. Она очень странная женщина. И наверняка располагает всевозможными средствами… — он ожидал продолжения, но я оборвала себя и небрежно закончила: — О, это не имеет значения.

— Еще как имеет, — возразил он. — Мне очень интересно. Располагает всевозможными средствами… — подсказал он.

— Видишь ли, — замялась я, — если местным жителям кто-то не по нутру… и они считают, что этот человек им мешает… то они могут попытаться от него избавиться.

— О, да я смотрю, твое воображение не знает границ, Сэйра, — усмехнулся он. — Ты ничем не уступаешь Ральфу. Анула все прекрасно понимает.

— Понимает, что между вами все кончено?

— Милая моя Сэйра, ты — моя жена, и я очень тебя люблю. Только от тебя зависит, станешь ты меня с кем-нибудь делить или нет.

— Похоже, ты считаешь себя призом за хорошее поведение.

— А ты? Хотя это риторический вопрос. Я знаю на него ответ. Милая Сэйра, ты никогда не пыталась скрывать, как ты ко мне относишься.

Я с трудом сдержала раздражение. Как же он циничен и высокомерен, думала я. Такой человек способен на все что угодно. Интересно, как он отреагирует, узнав, что я завещала плантацию Клитии? Я представила себе его гнев и отвела глаза в сторону.

Внезапно я вспомнила о Тоби. Вот кого по-настоящему волнует мое благополучие. Только от него я могу получить дельный совет. Он всегда поддерживал меня в детстве. Я испытала приступ благодарности судьбе за его существование и за то, что он опять вернулся в мою жизнь.

Клинтон продолжал пристально за мной наблюдать.

— У тебя такое выражение лица, как будто ты держишь от меня в тайне нечто необычайно приятное, — прокомментировал он.

Я промолчала, а он не стал на меня давить. Вместо этого он начал разъяснять, что именно мне предстоит вскоре увидеть.

— Тебе будет гораздо интереснее, — пояснил он, — если ты будешь понимать, чему именно ты являешься свидетелем. Природа так изобретательна, Сэйра. Ты только представь себе: инородное тело попадает в раковину устрицы. Оно ей мешает, и устрица начинает вырабатывать некое вещество, слой за слоем покрывая этот докучливый предмет. Постепенно она настолько обволакивает его, что он перестает ей мешать, а мы получаем сияющий шарик, именуемый жемчужиной. Ты увидишь, как работают мои ныряльщики. Это очень опытные работники. Они знают, в каких устрицах можно найти хороший жемчуг. Это очень странно, но именно в раковинах неправильной формы, изувеченных паразитами, есть шанс обнаружить то, что нас больше всего интересует.

— Как это удивительно! Я ведь знаю, что эти люди рискуют жизнью. Почему они это делают?

— Они ныряют всего несколько недель в году, и за это время зарабатывают довольно неплохие деньги. Я не думаю, что они поменяли бы свою профессию на какую-нибудь другую. Ведь не так уж плохо время от времени испытывать судьбу, подвергая свою жизнь опасности. Ты со мной не согласна?

— Если это означает рисковать своей жизнью…

— А в противном случае это и опасностью нельзя было бы назвать. Жизнь, полная приключений, всегда интереснее тихого размеренного существования.

— Все зависит от того, что это за приключения.

— Ага, моя Сэйра стала осторожной.

— Лучше расскажи мне еще что-нибудь о добыче жемчуга.

— Ты и сама все увидишь. Я хочу показать тебе прекрасные жемчужины, которые будут подняты со дна моря. Их сортируют и готовят к продаже. У меня на Цейлоне есть несколько мастерских, где этот жемчуг превращают в ювелирные украшения. Кроме жемчуга в них используются изумруды, сапфиры и рубины. У меня есть для тебя удивительный сюрприз. Возможно, я даже подарю тебе изумительное украшение. Как ты на это смотришь, Сэйра?

— Спасибо, — кивнула я.

— Мы будем жить на самом побережье. У меня там домик. Он невелик, но в нем есть все, что мне нужно.

— Я только и делаю, что узнаю о каких-то твоих владениях, ранее мне неизвестных.

— Но если бы я все рассказал и показал тебе сразу, это не произвело бы на тебя такого впечатления.

Он сел рядом со мной, обняв меня одной рукой.

— Милая моя Сэйра, я так хочу, чтобы ты увидела мой жемчуг.

Мне показалось, он втайне над чем-то потешается, как будто у него есть от меня какой-то забавный секрет.

Это был необычайный день. Мы прибыли в его дом рано утром. Он стоял на прекрасном обрамленном пальмами пляже. Именно с этого места ныряльщики отправлялись на устричные отмели, расположенные в шести милях от берега.

Дом был окружен садом с множеством цветов и цветущих кустарников. На первом этаже располагались гостиная, столовая и кабинет. В спальне на втором этаже стояло две кровати, и мне стало любопытно, кого он привозил с собой в прошлом. На туалетном столике возвышались свечи в медных подсвечниках. Все подсказывало, что комната предназначалась для женщины. Я представила себе за этим столиком Анулу. Просторное ложе окружал уже привычный полог из неизбежной противомоскитной сетки.

К дому примыкали помещения для слуг, державших дом в постоянной готовности, ведь Клинтон мог наведаться в любой момент. Впрочем, насколько я поняла, в это время года он всегда приезжал наблюдать за «сбором урожая».

Все вокруг было для меня новым и увлекательным, и Клинтон с удовольствием знакомил меня со своими владениями. Я и раньше замечала, что он, как мальчишка, гордится своими достижениями. Это входило в такое противоречие с его высокомерием и самонадеянностью, что трогало меня до глубины души.

— Ты только посмотри на это, — с сияющими глазами восклицал он.

Он всегда так увлеченно говорил о том, что его интересует, что таким энтузиазмом невозможно было не заразиться.

Лодки и хижины, в которых они хранились, разбросанные вдоль берега, нисколько не портили ландшафт, потому что пальмы скрывали их из вида. От Клинтона я узнала, что сбор раковин занимает от четырех до шести недель, а все остальное время его работники посвящают сортировке, оценке и продаже жемчужин.

— Лодки уходят в море около полуночи, чтобы попасть на отмели к восходу солнца. Мы обязательно пойдем их провожать. Это удивительное зрелище. Поэтому было бы неплохо, если бы ты днем немного отдохнула.

Я возразила, объяснив, что не нуждаюсь в отдыхе.

— Нет, я настаиваю. Я хочу, чтобы ты все хорошенько рассмотрела, а не валилась с ног от усталости.

— Можешь не беспокоиться, спать мне не захочется. Здесь все так интересно.

— Как здорово, что ты со мной, Сэйра. Ты так всему радуешься и так всем интересуешься, что лучшей спутницы и желать невозможно.

— Я рада, что тебе что-то во мне нравится.

— Ну, мне нравится и многое другое… и тебе это отлично известно. Но об этом мы поговорим позже.

В будущем мне предстояло часто вспоминать этот удивительно увлекательный день. Я узнала много нового о жемчуге и даже стала свидетелем того, как жемчужины сортируют, относя их к различным категориям. Представляя меня своим работникам, Клинтон не скрывал своей гордости, и это подкупало. История с глазом Коблы так меня воодушевила, что я была в отличном настроении, а мое здоровье заметно поправилось. Я увидела изумительные жемчужины высочайшего качества. Такие жемчужины, кроме нежного оттенка, красивого цвета и переливчатого блеска, должны были представлять собой идеальной формы сферу. Цвет, блеск и форма определяли категорию жемчужины. Нетрудно представить азарт работников, раскрывающих раковины. Там можно было обнаружить так называемые блистеры, а также полые и неправильной формы жемчужины. Жемчужины барокко имели неправильную, но удивительно оригинальную и красивую форму. Впрочем, каждый надеялся найти идеально круглую и блестящую жемчужину красивого цвета. Именно такой жемчуг ценился превыше всего.

Мы пообедали довольно поздно. Я видела, что Клинтон очень волнуется, причем по мере приближения вечера это волнение все возрастало. Ему очень хотелось показать мне, как выходят в море лодки с ныряльщиками.

Я набросила на плечи легкое пальто, и мы вышли в ночь. Моим глазам предстало удивительное зрелище. В небе сияла луна, по воде пролегла лунная дорожка, лодки были готовы отправиться на промысел. Они должны были выйти в море в полночь и к рассвету подойти к устричным отмелям. В каждой лодке сидели десять ныряльщиков. Клинтон пояснил, что они опускаются под воду обнаженными.

— Это облегчает движения, — добавил он.

— А как же акулы?

— В этом заключается главная опасность. Но у каждого ныряльщика имеется деревянное копье. Кроме того, у меня есть два заклинателя акул. Один уходит в море в одной из лодок, второй остается на берегу. На протяжении всей добычи они будут читать свои заклинания. Они — необходимая составляющая моего бизнеса, потому что без них ни один из ныряльщиков и не подумает никуда прыгать.

Он принялся рассказывать о том, что все ныряльщики работают в парах. Один погружается на дно, а второй наблюдает за тросом, привязанным к поясу товарища. Разумеется, каждый из них мог задержать дыхание лишь на ограниченный промежуток времени. Среднее время нахождения под водой составляло пятьдесят секунд, хотя некоторым удавалась задержка дыхания почти на полторы минуты. А один ныряльщик прославился тем, что провел под водой целых шесть минут. Но Клинтон не поощрял подобное соревнование. Он считал, что каждый ныряльщик должен проводить под водой столько времени, сколько может. Эти люди и так постоянно рискуют жизнью.

Мы стояли на берегу, наблюдая за тем, как лодки одна за другой исчезают в темноте. Лунная дорожка, шорох пальмовых веток над головой, бесшумно скользящие по воде лодки — все это необычайно тронуло меня и врезалось мне в память.

— Я уверен, что ты принесешь им удачу, — произнес Клинтон. — Завтра нас ждет улов великолепных жемчужин.

Мы медленно вернулись домой. Перед нами возник бесшумный слуга, явившийся узнать, не нужно ли нам чего. Клинтон отпустил его, и мы вместе поднялись в спальню.

В спальне Клинтон усадил меня за туалетный столик.

— Это твоя первая ночь здесь, Сэйра. Она тебе нравится?

— Все это выглядит очень интригующе, — ответила я. — Интересно, где сейчас лодки.

— Они совсем недалеко отошли от берега. Когда они достигнут устричных отмелей, взойдет солнце. Мы пойдем на берег встречать их, когда они вернутся.

Он стоял у меня за спиной, а я смотрела на его отражение в зеркале. Его глаза светились странным светом, да и вообще он выглядел как-то загадочно.

Я резко обернулась к нему.

— Я ведь обещал тебе подарок, ты не забыла? — заговорил он. — Сегодня ты видела удивительно красивые жемчужины. Так что, думаю, ты сможешь оценить то, что сейчас увидишь. Теперь ты знаешь, каким цветом и блеском должен обладать по-настоящему классный жемчуг.

Он отвернулся от меня и открыл шкафчик. Внутри оказался сейф. Ловкими движениями он набрал какую-то комбинацию, и дверца сейфа отворилась. Клинтон извлек из сейфа футляр, коснулся пружины и крышка распахнулась.

Я обмерла. Внутри лежали две нитки жемчуга высочайшего качества. Фермуар был изготовлен из бриллиантов и представлял собой свернувшуюся кольцом змею с изумрудным глазом.

— Это… — изумленно выдохнула я.

Он взял колье из футляра и сделал шаг ко мне. Затем он развернул меня к себе спиной.

— Ну же, надень это, — скомандовал он. — Говорят, жемчуг преображает женщину.

— Это ожерелье необыкновенно похоже на…

Он усадил меня на стул и сам застегнул ожерелье у меня на шее. Я почувствовала прохладное прикосновение жемчужин к коже. Я взглянула в зеркало и увидела, что очень побледнела.

— Это копия… — начала я.

— Копия! — фыркнул Клинтон. — Неужели ты думаешь, что я способен подарить своей жене копию? Нет, милая, это оригинал.

Моя ладонь взлетела к ожерелью. Я увидела, как мои губы зашевелились, и услышала шепот:

— Этого не может быть! Это невозможно!

— Этот жемчуг идет тебе, Сэйра. Я уверен, что ни одной из женщин твоего рода он не шел так, как идет тебе.

— Я не понимаю.

— Неужели? А я считал, что ты узнаешь фамильную драгоценность, не успев на нее взглянуть.

— Но как?..

— Я вижу, что ты производишь в уме нехитрые расчеты.

Я развернулась к нему.

— Так это был ты! Это ты… украл ожерелье у Клитии!

— Да брось ты. Смею тебя заверить, что обмен был более чем справедлив.

— Ты похитил ребенка! Ты потребовал ожерелье в качестве выкупа! Мне следовало сразу догадаться…

— Да ну? Хорошего же ты обо мне мнения.

— Я о тебе того мнения, которым ты сам меня снабдил. Я не хочу эту штуку. Я верну ее Клитии.

— Ты ничего подобного не сделаешь. Эта «штука», как ты ее называешь, принадлежит мне.

— Я думала, что ты только что подарил мне это ожерелье.

— Ты же знаешь, что женщины рода Ашингтон получают это ожерелье лишь во временное пользование. Со временем оно перейдет к нашему сыну, и его станет носить его жена. Ну, ты и сама все знаешь…

Я хотела, чтобы он исчез с моих глаз. Я вспоминала искаженное страхом лицо Клитии, ту тревожную ночь, когда мы с ней не спали, а все говорили и говорили. Мы не находили себе места от страха за жизнь Ральфа, а за всем этим, оказывается, стоял Клинтон! Это был он! Он спланировал похищение малыша, чтобы заполучить ожерелье Ашингтонов. О! Я не сомневалась, что оно навлечет проклятие на голову всякого, кто будет им владеть.

Я схватила ожерелье, пытаясь сорвать его со своей шеи. Мне казалось, оно меня душит.

— Ты дьявол! — воскликнула я.

Он расхохотался.

— Именно за это я тебе и нравлюсь? — поддразнил он меня.

— Этого я тебе никогда не прощу… Я буду презирать тебя до конца своих дней.

— И тем не менее ты будешь неспособна передо мной устоять.

Я попыталась расстегнуть фермуар.

— Здесь необычный фермуар, его не так легко расстегнуть, — предостерег он меня. — Но я не хочу, чтобы ты так быстро снимала это восхитительное украшение.

— Я никогда не смогу надеть его на людях, — безжизненно прошептала я. — Его сразу узнают… и поймут, что ты — вор.

— Я хотел сказать, — продолжал Клинтон, как будто не слыша моей обличительной речи, — что я хочу, чтобы ты надевала это колье, когда мы будем оставаться наедине. Мне нравится, как оно лежит на твоей шейке, Сэйра. Я всегда мечтал это увидеть. Разве ты не чувствуешь, что оно твое? Жемчуг не предназначен для хранения в футляре. Его необходимо носить. И ты будешь носить его для меня, Сэйра, когда мы будем одни.

Я молчала и думала: я отдам ожерелье Клитии. Оно принадлежит ей.

— Ты должен был заполучить все! — воскликнула я.

— Я всегда хотел иметь все, — ответил он.

— Так не бывает.

— Прости, но вынужден с тобой не согласиться. Бывает, еще и как. Если ты чего-то хочешь, то ты просто берешь предмет своего желания, вот и все.

— Но ты ошибаешься, полагая, что заполучил все. Ты ведь женился на мне ради плантации, верно?

— Я женился на тебе, потому что хотел заполучить тебя.

— Из-за плантации.

— Плантация — это бонус, милая моя Сэйра. Но ты разгневалась. Еще никогда я не видел в твоих глазах столько ненависти. Это изумительно. Я обожаю, когда ты меня так ненавидишь… и все равно откликаешься на мою ласку… потому что не можешь устоять передо мной… несмотря на всю свою ненависть. Я с нетерпением ждал этого момента. Я абсолютно точно знал, как ты отреагируешь на это ожерелье, и я не ошибся. Я оказался прав до мельчайших деталей. Я хочу тебя так же сильно, как и в первый раз. Нет… гораздо сильнее. Сэйра! Как же хорошо нам вместе!

— Я не останусь под одной крышей с грабителем, способным причинить такую боль матери ради нескольких убогих жемчужин! — воскликнула я.

— Убогих жемчужин! Я удивлен, что боги Канди не поразили тебя насмерть за такое святотатство. Легендарное ожерелье, доставшееся одному из Ашингтонов в качестве благодарности за спасенную жизнь ребенка.

Ожерелье, дошедшее до тебя сквозь века, воплощение традиций рода Ашингтонов!

— Замолчи! — вскрикнула я. — Я не желаю этого слушать. Сними это с моей шеи. Положи его назад в коробку. Я все равно верну его Клитии.

— Неужели ты считаешь, что я приобрел это ожерелье только для того, чтобы ты его вернула? Оно твое, Сэйра, а ты моя жена, и ты будешь носить его тогда, когда я этого пожелаю.

Я смотрела ему в глаза и ощущала проклятое ожерелье на своей коже. Это было очень странное ощущение. Жемчужины казались мне живыми существами, все сильнее затягивающими петлю у меня на шее.

Если он оказался способен на это, значит, он способен на все. Вполне возможно, именно он пытался убедить меня в том, что я схожу с ума. Но почему? Для этого необходим мотив. Он никогда и ничего не делает просто так.

— Не думай, что ты всегда выходишь из борьбы победителем, — заявила я. — Ты ведь уверен, что плантация Ашингтонов теперь тоже твоя, верно? — Вдруг у меня в мозгу молнией блеснула догадка. Если бы меня признали слабоумной, контроль над плантацией перешел бы к нему. Что, если именно этого он и добивался? — Но она не твоя, Клинтон. И никогда твоей не будет. Она моя, а когда я умру, она достанется Клитии.

Я увидела, что это его озадачило.

— Да, — продолжала я. — Это правда. Я ездила к нотариусу и написала завещание. Если я умру или окажусь неспособна управлять плантацией, в свои права вступит Клития.

— Ты… это сделала!

— Да, я тоже могу делать то, что хочу, знаешь ли.

— Ты… маленькая… дьяволица!

— Ага! Значит, наши мнения друг о друге совпадают. Но вот что я тебе скажу. Я не сделала ничего, что выходило бы за рамки закона. Интересно, что сказал бы сэр Уильям Карстэрс, если бы узнал, что это ты похитил Ральфа и взял за его освобождение выкуп? Я считаю похищение самым гнусным из существующих преступлений, особенно когда речь идет о ребенке.

Мне показалось, что он меня не слышит. Он был явно до глубины души потрясен моим поступком. Я думала, он меня ударит. Холодная ярость на его лице заставила меня отпрянуть. Несколько мгновений он молча смотрел на меня. Судя по всему, он пытался взять себя в руки, но это удалось ему не сразу. Но вдруг он медленно улыбнулся, и в этой улыбке явственно сквозило восхищение.

— Пора спать, — произнес он. — День был трудным и полным впечатлений.

— Сними это с меня. Расстегни фермуар.

— Я хочу, чтобы ты легла в ожерелье.

— А я хочу его снять.

— Так подарки не принимают.

— Это не твои драгоценности, а значит, не тебе их дарить. Сними их с меня.

— Нет.

— Я ухожу в другую комнату.

— Ты останешься здесь. Ты одаришь меня этой причудливой разновидностью любви-ненависти, без которой я уже не могу жить. Ты околдовала меня, Сэйра. Ты только что сообщила мне, что ты меня обманула. Я должен бы избить тебя за это. И ты сама знаешь, что заслужила наказание. Но я уже готов заниматься с тобой любовью, потому что ты моя собственная, уникальная и неповторимая Сэйра, которая в глубине души хочет меня, несмотря на все мои прегрешения, точно так же, как и я ее хочу, невзирая на то что сотворила она.

— Ты сам себя обманываешь… так же, как обманывал других.

— Других — очень может быть… но себя — ни за что. Я знаю тебя, Сэйра. Чувственная, страстная Сэйра, созданная для любви… для моей любви, разумеется. Ни о ком другом и речи быть не может… никогда, ты слышишь меня, Сэйра?

— Пожалуйста, расстегни фермуар.

— Давай я лучше расстегну твое платье.

— Не прикасайся ко мне!

— Ты не могла произнести ничего более соблазнительного.

Он потянул за лиф платья, и пуговицы не выдержали. Я осознавала исходящую от него силу. Я уже успела ее на себе почувствовать. И я знала, что как бы я ни сопротивлялась, победа все равно останется за ним.

А он хотел именно этого. Мое сопротивление его возбуждало. Он смеялся надо мной, твердо вознамерившись сломить меня, как он уже однажды это сделал. И он не допустит, чтобы я сняла ожерелье. Я сопротивлялась. Отчаянно сопротивлялась, что только сильнее его раззадоривало.

— Кричи, Сэйра, кричи, если хочешь, — шептал он. — Никто не обратит на это никакого внимания. Они скажут, что это личное дело господина, и многозначительно улыбнутся, довольные своей мудростью.

— Скольких женщин ты сюда привозил?

— Я не веду учет.

— Ты их всех одаривал крадеными драгоценностями?

Он засмеялся.

— Я выиграл это ожерелье, Сэйра. И теперь оно находится там, где и должно находиться. Ты будешь его носить для меня.

— Отпусти меня, — взмолилась я.

— Я никогда тебя не отпущу.

— Я ненавижу тебя! Я ненавижу все, что с тобой связано. Разве ты не понимаешь, что то, на что ты пошел ради этого ожерелья, заставит меня ненавидеть тебя вечно… до конца жизни!

— Твоя ненависть для меня ценнее любви всех женщин мира.

— Я серьезно, Клинтон. Я тебя не хочу.

— В таком случае тебя ждут новые ощущения.

— Ты меня… изнасилуешь?

— Вынужден согласиться, для меня это пикантная ситуация, — усмехнулся он.

Я не смогла от него защититься. Борьба меня измучила. А когда я услышала его торжествующий смех, я возненавидела не только его, но и себя. Я лежала без сна и спрашивала себя: неужели эта ночь никогда не закончится? Рядом спал Клинтон, и на мне по-прежнему было жемчужное ожерелье. Я уйду от него, думала я. После такого я не останусь.

Я подумала о Тоби. Он наверняка мне поможет. Я смогу убежать. Я отдам ожерелье Клитии, а сама уеду в Дели. Да, у меня есть выход. Я обращусь за помощью к Тоби. Вдруг я поняла, что он не спит. Его пальцы сжали мою кисть. Я замерла, притворившись спящей. Я обостренно чувствовала каждую жемчужину, касающуюся моей кожи.

— Сэйра, — тихо позвал он меня, — ты не спишь, Сэйра?

Я не ответила.

— Я должен тебе кое-что рассказать, — продолжал он.

— Я ничего не желаю слышать.

Его рука скользнула вверх и замерла, нащупав ожерелье.

— Я не похищал малыша, Сэйра, — произнес он.

Я молчала.

— Ты мне не веришь?

— Нет, — ответила я.

— Я расскажу тебе, что произошло на самом деле.

— Избавь меня от омерзительных подробностей.

— Все было совсем не так, как ты думаешь, и сейчас я тебе все объясню.

— Лучше воздержись.

— Как это я могу воздерживаться рядом с тобой?

Он склонился надо мной и поцеловал в губы.

— Я очень устала, — ответила я.

— На самом деле сна у тебя нет ни в одном глазу, и хочешь ты этого или нет, но сейчас ты все узнаешь. Это ожерелье у меня уже давно. Я получил его задолго до смерти твоего отца.

— Что за вздор! Клития мне его показывала.

— То, что тебе показывала Клития, было вовсе не ожерельем Ашингтонов.

— Я видела это ожерелье собственными глазами.

— Ты видела копию ожерелья Ашингтонов.

Я раздраженно отодвинулась подальше.

— Милая Сэйра, ты никак не могла отличить копию от оригинала. Это было невозможно. Копия была настоящим произведением искусства. Уж мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Она была сделана по моему заказу.

— Ты это придумал только что, опасаясь моих дальнейших действий?

Это вызвало у него смех.

— Когда это я тебя опасался?

— Сейчас тебе стало страшно. Ты выдал себя и теперь боишься последствий.

— Тебе не кажется, что я подумал бы об этом прежде, чем демонстрировать тебе ожерелье? Будь благоразумна, Сэйра. Выслушай меня. Твой отец еще никуда не собирался ехать, когда ко мне обратились за помощью Сет и Клития. У них были серьезные финансовые затруднения. Твой отец ничего об этом не знал. Он тяжело болел целый год, прежде чем решиться на поездку в Англию. Управление плантацией он всецело возложил на Сета. Но у Сета есть слабости, одной из которых является непреодолимое влечение к азартным играм. Он занял денег под залог плантации, будучи уверенным, что скоро она достанется Клитии. Он проигрался и отчаянно нуждался в деньгах. Ни он, ни Клития не хотели, чтобы отец узнал, что они занимали деньги от его имени… то есть под залог его плантации. Ты меня слушаешь, Сэйра?

— Да, — пролепетала я.

— Все это означало, что они нуждались в огромной сумме денег, иначе их ждал крах. И они обратились ко мне.

— Ты хочешь сказать, что ты купил у них ожерелье?

— Именно это я и хочу тебе сказать. Я знал, что я на тебе женюсь…

— Даже не видя меня!

— Я столько о тебе слышал, что влюбился прежде, чем впервые увидел. Но ты оказалась еще желаннее, чем все мои фантазии о тебе. Мне просто повезло.

— Продолжай, — попросила я. — Я должна знать все.

— Как ты уже догадалась, я купил ожерелье. О, конечно, за гораздо меньшую сумму, чем оно реально стоит. Но ведь его истинная цена все равно никому не известна. На самом деле оно бесценно. Но вместе с деньгами я вручил им ожерелье, для неискушенного глаза являвшееся точной копией ожерелья Ашингтонов. Я решил, что ожерелье будет твоим, Сэйра. Я знал, что смогу легко тебе все объяснить, и оно ждало своего часа. Однако я заметил, что в последнее время жемчуг немного потускнел. Он нуждается в контакте с твоей кожей, чтобы возродить свое сияние. Легендарное колье не должно пострадать из-за безответственного поведения Сета.

— Значит, если верить тебе… Клития показывала мне копию.

— Вот именно.

— И похитителям тоже досталась копия?

— Моя милая наивная Сэйра! Неужели ты до сих пор не поняла, что произошло на самом деле? Клития надела эту копию на бал в честь твоего приезда. Каждый такой случай производит сенсацию. Я слышал, что Реджи Гленденнинг хотел поближе рассмотреть знаменитое ожерелье. А он в жемчуге разбирается. Это привело Клитию в ужас. Одно дело демонстрировать фальшивое колье в свете свечей, и совсем другое — подвергнуть его тщательному изучению при свете дня. Пусть оно изготовлено из отличного жемчуга, оно все равно не чета оригиналу, и знающий человек сразу увидит подделку.

— То есть, похищение было инсценировкой?

— Конечно!

— Я тебе не верю.

— Почему? Разве тебе не показалось, что все произошло чересчур гладко? Ашраф выступил сообщником. Шеба тоже была в этом замешана. Ради Клитии она способна на все. А теперь представь себе следующую картину. Ты же была на празднике? Ашраф подбирается к вам поближе и, улучив момент, уводит Ральфа. Мальчик с готовностью идет за ним, а затем проводит ночь у хорошо знакомых ему людей. Все это приключение не доставило ему ни малейших неудобств. Клития делает вид, что обменивает поддельное ожерелье на сына. Я бы ничуть не удивился, узнав, что оно по-прежнему у Клитии.

Его рассказ потряс меня до глубины души. Клития, такая хрупкая, такая женственная, такая искренняя… не только спланировала похищение, но также имитировала горе, вызвав мое глубокое сострадание!

Клинтон знал, о чем я думаю.

— Клития — чудесная и преданная жена, — заговорил он. — Она будет горой стоять за Сета, независимо от того, что он сделает. В эту ситуацию их завело пагубное пристрастие Сета, и она попыталась сделать все, что было в ее силах, чтобы спасти его. В то же время никто не должен был знать, что она продала фамильное ожерелье. Честно говоря, не думаю, что она вообще имела на это юридическое право. Но с тех самых пор, как я впервые его увидел, у меня чесались руки, так я хотел его заполучить. В конце концов, нет ничего удивительного в том, что когда человек, который постоянно имеет дело с жемчугом, разбирается в жемчуге, любит жемчуг, сталкивается с украшением, изготовленным из жемчужин, равных которым нет во всем мире, он начинает страстно мечтать завладеть этим украшением. Ты ведь меня понимаешь, Сэйра?

— Твои мотивы мне ясны.

— Теперь ты меня уже не презираешь? Осталась только ненависть?

— Мне необходимо убедиться в правдивости твоих слов.

— О Господи! Ты что же, считаешь, что я способен еще и на ложь?

— Я считаю, что ты способен на что угодно.

— Сэйра, милая моя Сэйра, я так счастлив, что смог подарить тебе это ожерелье! Ты станешь носить его, когда мы будем оставаться одни. Думаю, пока нам не стоит демонстрировать его на людях. Потом мы придумаем, как нам обнародовать информацию о том, что я заплатил огромные деньги за фамильную драгоценность, которая теперь принадлежит тебе. Ведь ты урожденная Ашингтон. Когда-нибудь это ожерелье станет носить жена нашего сына. Я уверен, боги останутся довольны. Теперь нужно только произвести на свет сына. Ты слишком нерадиво относишься к своим обязанностям, Сэйра. Следовало бы и побеспокоиться о потомстве. Но ничего, все будет, не волнуйся. У нас полно времени. И вот что я тебе скажу. В мире нет мужчины, более удовлетворенного своим браком, чем я. И так будет всегда, Сэйра. И ты об этом позаботишься.

Я не ответила ему. Я думала обо всем, что он мне рассказал, о лицемерии Клитии, о той ужасной ночи, когда мы сидели вместе, и я не знала, как мне ее утешить… И все это время она просто играла роль!

«Кому же я смогу после этого доверять?» — спрашивала я себя.

Потом я представила себе нашу с Клинтоном жизнь, рождение и воспитание детей. Что будет с нами, когда эта безумная страсть утихнет? Ведь по самой своей природе это преходящее чувство. Как можно строить будущее на таком хрупком фундаменте? Это все равно что строить дом на зыбучих песках. Семья нуждается в прочной опоре из дружбы, любви, доверия… И я опять вспомнила о Тоби. Когда я вернусь, меня будет ожидать его письмо.

Наконец я уснула, и мне приснилось, что мою шею обвили чьи-то пальцы. Они сжимались все крепче и душили меня. Эти пальцы были мягкими и гладкими. Они начали с того, что гладили и ласкали меня, а потом вдруг начали сдавливать мне горло. Мне было нечем дышать. Я в ужасе проснулась и схватилась за шею. Мои пальцы коснулись ожерелья.

Ну конечно же, мой сон был вызван этим ожерельем.

Что за вздор — заставить меня надеть его на ночь. Но я прекрасно понимала, чем было вызвано подобное желание. Это было так на него похоже. Он не позволил мне снять ожерелье именно потому, что я испытывала отвращение к украшению, доставшемуся, как я считала, ценой преступления. Оно окружало мою шею, пока он овладевал мною против моей воли. Оно служило ему символом власти надо мной… как ошейник указывает на несвободу раба.

Нет, я все это себе нафантазировала. Сначала он позволил мне поверить в свое немыслимое злодейство, а затем насладился осознанием того, что даже это не сделало его для меня менее неотразимым. Именно поэтому он не спешил развенчать мою уверенность в том, что именно он был похитителем, отнявшим у Клитии фамильное ожерелье. Доказав, что ненависть и презрение не являются препятствием страсти, он сказал мне правду.

Мне казалось, что между нами постоянно идут какие-то боевые действия, а разве можно построить счастливую семью с противником? Но если бы Тоби вернулся раньше, все было бы иначе. Мы просто продолжили бы те необыкновенные отношения, которые объединяли нас на Дентон-сквер.

Но он приехал слишком поздно. И это определило мое будущее.

Клинтон был в превосходном расположении духа. Я каждый вечер надевала ожерелье. Он на этом настаивал. Да и меня оно как будто околдовало.

После того сна мне все время чудилось, что оно живет своей собственной жизнью. Я часто думала обо всех женщинах, носивших его до меня. Их портреты я видела на галерее в Грейндже. А до моих родственниц ожерелье украшало шеи жен правителей Канди.

Мама говорила, что оно приносит несчастье. Художник, писавший ее портрет, покончил с собой. Клития попала в затруднительную ситуацию, продала фамильную драгоценность, а потом пошла даже на то, чтобы инсценировать похищение собственного сына, лишь бы убедить общественность, что ожерелье у нее похитили.

Драгоценности, обладающие таким влиянием на жизнь других людей, не могут не жить своей жизнью.

Я часто разглядывала замысловатый фермуар, который было очень сложно как застегнуть, так и расстегнуть. По мнению Клинтона, это было правильно, поскольку такое ценное ожерелье не имело права случайно расстегнуться и соскользнуть с шеи.

Зеленый глаз змеи злобно поблескивал. Я изучала крошечный контейнер, в который один из правителей Канди, стремясь избавиться от жены, налил яд. Эта история мне казалась вполне правдоподобной.

Если бы эти жемчужины обрели дар речи, как много они могли бы рассказать!

Пока же к ним постепенно возвращалось их удивительное сияние. Клинтон утверждал, что жемчужины кажутся ему лоснящимися и сытыми, как будто они напитались от человека, который их носил, то есть от меня.

— Твоя шея создана, чтобы носить жемчуг, — говорил он. — Я вижу, что ожерелье тебя любит. Ты только посмотри, как сверкают и сияют эти жемчужины! Ты помнишь, как они выглядели, когда ты только начала надевать ожерелье? Я так часто представлял себе его на твоей шейке, Сэйра. Мне так приятно видеть его на тебе!

Он лично застегивал ожерелье на моей шее, трогал и разглядывал жемчужины. При этом его глаза сияли, как будто он любовался предметом вожделения, наконец-то оказавшимся в его власти.

Я встречала рыбаков, возвращавшихся с уловом устриц. Потом я наблюдала за тем, как моллюсков вскрывают, и обмирала при виде содержимого некоторых из них. Кончиками пальцев я касалась нежного перламутра, устилающего створки раковин изнутри, и видела, как из них извлекают эти наросты, именуемые жемчужинами и обладающие такой красотой и ценностью.

Я наблюдала за сортировкой жемчужин и заражалась энтузиазмом работников. Когда сезон сбора жемчужниц подошел к концу, мы вернулись на плантацию.

Не найдя дома письма от Тоби, я была необычайно разочарована. Меня ожидало лишь письмо от тети Марты, которое я невнимательно пробежала глазами и отбросила в сторону. В Грейндже все было по-старому. Мабель за зиму перенесла две простуды, что касается тети Марты, то она, как всегда, была полна сил и энергии. Каждый раз, думая о тете Марте, я представляла ее себе крадущейся по темному коридору к двери маминой комнаты, преследуя цель ускорить конец неугодной и непокорной невестки.

Уже на следующий день после возвращения я велела запрячь лошадь в экипаж и направилась на плантацию Ашингтонов. Все это время Селия жила у Клитии, и я знала, что теперь она вернется к нам с Клинтоном.

Я нашла их в саду, где они гуляли с Ральфом, восторженно бросившимся мне навстречу. Взглянув на свою изящную красавицу сестру, я почувствовала, что вера в то, что она сама организовала похищение собственного сына, улетучивается. Я должна была как можно скорее остаться с ней наедине, чтобы напрямик спросить, правду ли сказал мне Клинтон.

И эта возможность мне представилась. Она поднялась к себе в комнату, и я последовала за ней.

— Клития, — начала я, — я должна с тобой поговорить.

Она испуганно вскинула голову, а я поспешно продолжила:

— Клинтон подарил мне ожерелье. Он говорит, что это ожерелье Ашингтонов и что он купил его у тебя.

Она оперлась рукой на туалетный столик, как будто боясь упасть, а затем присела на стул.

— Так, значит, это правда? — продолжала настаивать я.

Она кивнула.

— Ах, Сэйра, мне было так страшно. Понимаешь, нам было очень трудно. Не могли же мы во всем признаться отцу. Он бы этого не понял. Сет…

— Сет проигрался в Канди, верно?

Она опять кивнула.

— Да, и не только там. Мы не знали, что делать. Он занимал деньги под залог моего наследства, то есть плантации. Это звучит чудовищно, но все знали, что отец тяжело болен. Никто не сомневался, что скоро плантация будет моей. Ах, Сэйра, прошу тебя, пойми.

— Я понимаю, — произнесла я. — Клинтон пришел на выручку. Он купил у вас ожерелье, а также снабдил тебя его копией, чтобы никто не узнал о том, что ты продала фамильные драгоценности.

Она кивнула.

— Все было сделано отлично. Отец терял зрение. Ты же знаешь, что в конце он уже очень плохо видел. Он не заметил бы подмены… О, я знаю, что это было очень дурно и неправильно. Это было не мое ожерелье, и я не должна была его продавать. Я вздохнула с облегчением, узнав, что отец оставил его мне. Это немного искупало мою вину.

— Я все прекрасно понимаю, Клития, — произнесла я. — На твоем месте я, наверное, поступила бы точно так же. Клинтону не следовало даже предлагать тебе эту сделку.

— Это показалось мне выходом. Это и был единственно возможный выход из нашей ситуации.

— Так, значит, под дерево в лесу положили копию.

Она опустила голову и тихо произнесла:

— Это ожерелье здесь, у меня. Его принесли обратно, и я его спрятала. Мне помогла Шеба. Ради меня она сделает все что угодно. Я должна была это сделать, Сэйра. Реджи Гленденнинг сразу увидел бы, что это подделка. Я вообще не хотела его надевать. Мне всякий раз было страшно. Я опасалась, что кто-нибудь заметит подлог. Здесь много людей, отлично разбирающихся в жемчуге.

— Это был очень хитроумный план, Клития.

— На самом деле все было очень просто. Я знала, что Ральфу ничто не угрожает. Мы все устроили так, что он ушел с Ашрафом и провел ночь у родственников Шебы. Он у них и раньше ночевал. Мы его заранее к этому приучили. Он не знал, что происходит на самом деле, и не заметил вокруг себя ничего необычного. Так, значит, теперь ожерелье у тебя. Я так и предполагала, что Клинтон подарит его тебе. Все закончилось так, как и должно было закончиться. У тебя и ожерелье, и плантация… хотя ты сказала, что со временем она перейдет к нам… к Ральфу. Ты только посмотри на нас, Сэйра. Ты как будто создана для того, чтобы носить это ожерелье. На тебе оно будет смотреться просто изумительно. Это судьба. Во всяком случае, я это так вижу.

— Я никогда не смогу носить его на людях… даже если мне этого очень захочется.

— Конечно, его сразу узнают. Но ты все равно будешь его носить. Я иногда надевала его, оставаясь совсем одна. Но этот жемчуг для меня был слишком крупным и тяжелым.

— Я рада, что наконец-то узнала всю правду.

— Сэйра, пожалуйста, пойми меня и прости.

— Конечно, я все понимаю.

— Теперь ожерелье твое. Оно стоит целое состояние.

— Я знаю, что Клинтон заплатил вам за него намного меньше его реальной цены.

— Он дал нам достаточно денег, чтобы рассчитаться с долгами, и еще сверх того. Нам этого хватило, чтобы все эти годы не бедствовать. Я была счастлива избавиться от финансовых проблем. Они меня чуть не раздавили. Мы благодарны Клинтону, Сэйра. И кроме того, он подарил нам такую точную копию ожерелья, что только эксперты могли бы отличить ее от оригинала. На ней даже фермуар точно такой же, с крошечным контейнером для яда во рту змеи.

— Клития, — перебила ее я, — ты слишком разволновалась. Успокойся, пожалуйста. Возьми себя в руки. Нам не нужно, чтобы кто-то обратил внимание на то, что ты чем-то расстроена.

Она крепко меня обняла.

— Ах, Сэйра, — произнесла она. — Как хорошо, что ты все знаешь. Меня это так мучило.

Я поцеловала ее и опять заверила, что все понимаю.

— Милая моя Клития, пожалуйста, не надо так переживать. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Когда мы вернулись к Селии, она беседовала с Ральфом, а у их ног лежала, свернувшись, Кобла.

Селия переводила взгляд с меня на Клитию и обратно, а я спрашивала себя, заметно ли по нам, что мы только что эмоционально выясняли отношения.

Когда мы уже уезжали, Селия обратилась ко мне:

— Мне очень жаль, но я должна тебя покинуть. Я получила письмо от кузины. Она неважно себя чувствует и надеется, что я скоро опять к ней присоединюсь. Она сняла дом на юге Франции.

— О Селия, останься!

— Я так рада снова видеть тебя, Сэйра. И выглядишь ты намного лучше, чем до отъезда. Одно время мне показалось… совсем недавно…

— Да, я знаю.

— Ты вела себя немного… странно… как будто тебя что-то пугало или огорчало.

Я замялась. Вид Коблы на траве всколыхнул неприятные воспоминания. Мне не хотелось об этом говорить. Возвращение на плантацию живо напомнило мне обо всем, что здесь происходило, и о том, что кто-то играл со мной злые шутки.

Теперь, когда я вернулась, я твердо решила выяснить, кто за всем этим стоит, и одним из необходимых условий, которое я сама себе выставила, было недоверие ко всем без исключения… даже к Селии.

— О, думаю, я тогда просто немного устала, — небрежно ответила я. — Путешествие к устричным отмелям здорово меня освежило.

 

Укус змеи

Я часто надевала ожерелье. Оно как будто околдовало меня. Я вынимала его из футляра, прикладывала к груди, и постепенно мною овладевало нестерпимое желание застегнуть его у себя на шее.

Жемчужины продолжали меняться. Они сияли новой жизнью. Оказываясь на моей коже, они начинали как будто светиться внутренним светом. Они ласкали меня. Они как будто убеждали меня в том, что хотят мне принадлежать.

Они мне даже снились. Это были неясные, туманные сны… в которых ожерелье выползало из футляра и обвивалось вокруг моей шеи. Вздор, конечно, но во сне все казалось необыкновенно реальным. Однажды мне еще раз приснился тот самый первый сон, в котором они затягивались вокруг моей шеи, пытаясь меня задушить. Мне было ясно, что подобная фантазия стала результатом многолетних разговоров об этом загадочном украшении, драмы с мнимым похищением Ральфа и той незабываемой ночи, когда Клинтон подарил мне легендарное ожерелье, позволив считать себя законченным негодяем.

Жемчужное ожерелье неодолимо влекло меня к себе, в то же время вызывая во мне какое-то необъяснимое отвращение, хотя устоять перед этим влечением мне все равно не удавалось. Иногда мне казалось, что оно символизирует мои сложные отношения с Клинтоном.

Чего я не могла понять, так это, почему я до сих пор не получила ничего от Тоби. Мое письмо было призывом о помощи, а он его, похоже, проигнорировал. Быть может, он переехал и теперь живет по другому адресу и поэтому так и не получил моего послания. Эта мысль ввергла меня в панику. Мне опять приснился этот сон. Две нитки жемчуга затягивались у меня на шее, лаская ее, вытягивая из меня нечто, необходимое им для блеска… они обвивали ее все туже и туже. Они начали меня душить. Они изменились. Теперь они были олицетворением зла. Я услышала мамин голос… Он доносился как будто издалека, через огромные разделяющие нас пространства. «Это ожерелье проклято. Оно приносило беду всем, кто им владел». Во сне я схватила ожерелье и попыталась сорвать со своей шеи, разорвать и навеки рассеять его. Затем сон изменился. «Тоби, — звала я. — Где ты, Тоби? Почему ты не приходишь, если ты знаешь, что ты мне очень нужен?» И тут я его увидела. Он пришел. Он расстегнул ожерелье, и я упала в его объятия, рыдая от радости и облегчения.

Я неохотно проснулась. Я хотела остаться во сне… вместе с Тоби.

Ожерелье лежало в своем футляре; Тоби был далеко; письма от него по-прежнему не было.

Скрыть ожерелье от окружающих было невозможно, и я сказала Клинтону, что мне не стоило бы его так часто надевать.

— Не беспокойся, — засмеялся он. — Домашние думают, что это ожерелье всего лишь очередной подарок преданного супруга своей любящей жене. Ведь я занимаюсь жемчугом, так что имею возможность отбирать все самые лучшие экземпляры.

— Я не хотела бы, чтобы люди узнали, что ожерелье Ашингтонов теперь принадлежит мне. Мы не должны забывать о Клитии.

— Клития ясно тебе показала, что способна сама о себе позаботиться. Тебе следует соблюдать одну-единственную предосторожность — не надевать колье в общество, где могут оказаться эксперты по части жемчуга.

Я стала надевать ожерелье всякий раз, когда мы с Клинтоном и Селией обедали втроем, без посторонних.

Селия искренне восхищалась моим ожерельем. Она несколько раз его даже примерила. Разумеется, я не стала ей говорить, что это легендарное ожерелье Ашингтонов. Я хотела, чтобы она считала его просто очередным изящным подарком Клинтона. Лейла, часто заходившая в спальню, чтобы навести порядок или принести мне горячую воду, тоже часто замирала, любуясь жемчугом и склоняя голову то в одну, то в другую сторону.

— Красивый жемчуг, — говорила она. — У моей сестры Анулы тоже есть такой жемчуг. У моей сестры много красивых украшений.

При этом Лейла так лукаво на меня поглядывала, что становилось ясно — она намекает на то, что эти красивые украшения Ануле подарил любовник.

Селия начала готовиться к отъезду. Она заказала билет на пароход до Бомбея, где ей предстояло пересесть на огромное судно, «Оранду», которое должно было доставить ее в Англию. Она собиралась плыть от Коломбо до Бомбея на корабле, который назывался «Ланкарта». Он был значительно меньше. При мысли о скором расставании с Селией мне становилось немного не по себе. Я знала, что без нее мне будет одиноко, кроме того, я еще так и не выяснила, кто и почему пытался меня напугать. Угроза никуда не исчезла, хотя теперь я чувствовала в себе силы ей противостоять.

Прошла неделя после моего возвращения из путешествия на север Цейлона. Уже приближался вечер, когда я собралась поехать к Клитии с тем, чтобы вернуться еще до наступления темноты. Я выехала в экипаже, но очень скоро поняла, что с ним что-то не так.

Его начало зигзагами носить по дороге, и я поспешила натянуть поводья… как вдруг в какую-то долю секунды увидела, что одно из двух колес экипажа вылетело и покатилось по дороге. Просто удивительно, как в таких драматических ситуациях столько событий успевает произойти за ничтожные промежутки времени. Мне показалось, что время замедлило, а потом и вовсе остановило свой ход. Я поняла, что мне грозит серьезная опасность, поскольку одно из колес отвалилось, а значит, коляска сейчас перевернется. Тем не менее в эту секунду все вокруг как будто замерло. Я в отчаянии пыталась понять, что мне следует предпринять для спасения. Тут лошадь встала на дыбы, и я почувствовала, что взлетаю в воздух.

Потом меня окружила темнота.

Я лежала в постели. С одной стороны от меня сидел Клинтон, а с другой — Селия. Из-за ее спины выглядывала Лейла и еще кто-то из слуг.

— Она приходит в себя, — донесся до меня голос Клинтона. — Сэйра… Сэйра… ты меня слышишь?

Я открыла глаза. Мое тело было таким тяжелым. Я попыталась вспомнить, что со мной произошло. Тут перед моим внутренним взором возникло колесо. Оно, виляя, катилось по дороге. Я закрыла глаза и немедленно погрузилась в туман глубокого забытья.

Прошло два дня, прежде чем ко мне окончательно вернулось сознание. Судя по всему, со мной произошел очень серьезный несчастный случай, и только благодаря невероятному везению я осталась жива.

Все объяснялось просто. У коляски отвалилось колесо, и меня выбросило на дорогу. При падении я сломала лодыжку. Все мое тело было в кровоподтеках и ушибах, кроме того, я страдала от сильного сотрясения мозга. Клинтон позвал ко мне сразу двух докторов. Доктора вправили лодыжку, пообещав, что с ней у меня серьезных проблем не предвидится. Гораздо сильнее их беспокоило сотрясение мозга и то, что я так долго была без сознания.

Тем не менее уже через несколько дней я смогла вставать, хотя покинуть пределы спальни я еще, конечно же, была не в состоянии. Сломанная лодыжка немало мне досаждала. Я кое-как прыгала по спальне, опираясь на палку, но мне строго-настрого запретили ставить ногу на пол или ударяться ею о мебель. В противном случае мне грозила хромота.

Клинтон проводил со мной очень много времени, как и Селия, которая сильно переживала из-за своего неумолимо приближающегося отъезда. Меня радовало ее общество. Она читала мне и как могла пыталась развлекать разговорами. Мысли о том, что скоро ее со мной не будет, начинали приводить меня в ужас. Она излучала здравомыслие и хранила невозмутимое спокойствие, в то время как ко мне опять вернулись мои былые страхи.

Клинтон рассказал мне, что внимательно осмотрел поломанный экипаж, но так и не понял, почему одно из колес отвалилось. Грумы всегда тщательно осматривали все снаряжение конюшни. Они и сами клялись и божились, что проверяли колеса злополучного экипажа всего за несколько дней до происшествия.

— Все это как-то загадочно, — вздохнул Клинтон. — Вне всякого сомнения, кто-то проявил беспечность. Мне очень хотелось бы понять, как это получилось.

Когда принесли почту, я перерыла кипу писем в поисках конверта из Дели. Но письма от Тоби по-прежнему не было.

Страх, подобно туману, предательски и незаметно наполнял мою жизнь. Вначале он был едва ощутим, но вскоре уже густыми клубами вился вокруг меня, обволакивая тревогой и сомнениями. Мне не удалось разгадать тайну первого этапа нападений на меня, призванных доказать, что я сошла с ума. Найдя на полу спальни глаз Коблы, а после уехав с Клинтоном инспектировать устричные отмели, я погрузилась в спокойное и безмятежное состояние, но это спокойствие на поверку оказалось совершенно неоправданным. Я позволила себе на какое-то время выпустить из внимания тот неумолимый факт, что кто-то из моего ближайшего окружения является моим непримиримым врагом.

Но я должна была узнать, кто этот человек. Теперь же я не имела ни малейшей возможности хоть что-нибудь предпринять. Почему колесо экипажа укатилось именно тогда, когда его взяла я? Хотя я и в самом деле достаточно часто им пользовалась. Домашние даже привыкли считать коляску моим личным экипажем. Неужели этот «несчастный случай» был подстроен? Возможно, мой враг теперь проклинает спасшую меня случайность. Возможно, он считает, что я просто обязана была погибнуть.

Теперь я уже не могла прогуливаться по джунглям и пытаться догнать своего преследователя. Но я должна была узнать, кто это был, прежде чем странные происшествия возобновятся с новой силой. «Кто знает, какую форму они обретут на этот раз», — думала я. Будет ли мой враг, как и прежде, пытаться меня напугать? Или меня ждут более зловещие манифестации вражды неизвестного недоброжелателя? Было ли крушение коляски случайностью либо частью дьявольского плана, имеющего целью меня уничтожить? Если так, то, без сомнения, эта попытка была не последней. Кто бы это ни был, он попытается добраться до меня еще раз.

Клинтон теперь был почти нежен. Он проводил со мной очень много времени и каждый вечер настаивал на том, чтобы лично перенести меня из кресла в постель, хотя я могла добраться до нее с помощью палки.

Клития тоже навещала меня и приводила с собой Ральфа. Лейла всячески суетилась вокруг меня, трясла головой и красноречиво (возможно, даже слишком красноречиво) кляла грумов, не уследивших за разболтавшимся колесом.

Я садилась в кресло перед зеркалом, а она укладывала мои волосы. Она хвасталась тем, что ее сестра Анула обучила ее искусству делать дам настоящими красавицами. Иногда она даже позволяла младшей сестре ухаживать за ее королевским величеством. Я спрашивала у Лейлы, как поживает Анула.

— Анула в хорошем настроении, мисси. Она видеть будущее, и оно для нее хорошее.

— Я уверена, что ее это радует.

— Она очень довольна.

— Поздравь ее от моего имени… по поводу этого расчудесного будущего.

— Что, мисси?

— Я рада, что ей так повезло.

— Ей это понравиться, мисси. Она говорить о вас… много.

— О моем несчастном случае?

— Она говорить, так должно быть. Это знак.

— Знак чего, Лейла?

— Я спрашивать.

Однажды мне почудился слабый запах сандалового дерева. Когда ко мне пришла Селия, я спросила, слышит ли она его.

Она покачала головой.

— Он очень легкий, но я его слышу, — настаивала я. — Как будто в комнату заходил некто, от кого им пахло… Человек ушел, а запах остался.

— Это очень странный запах, — согласилась Селия, — но сейчас я его не чувствую.

Когда пришла Лейла, я и к ней пристала с тем же вопросом. Она затрясла головой.

— Моя сестра Анула пользоваться сандаловым деревом. У нее дома оно пахнуть везде. Сандаловое дерево и тут, и там… везде. Этот запах напоминать мне о ней.

Оставшись одна, я продолжала об этом думать. Мне казалось, я слышу этот аромат, но когда я пыталась понять, откуда он исходит, он как будто исчезал. Этот запах был так неуловим, что порой мне казалось, я его придумала.

Я напомнила себе о необходимости хранить спокойствие, а не приходить в перевозбужденное состояние по поводу несуществующих запахов.

Во время сиесты в доме бывало очень тихо. Клинтона в это время со мной обычно не было, потому что он уезжал рано утром и возвращался к вечеру. Лежа на кровати, я прислушивалась к изредка доносящимся до меня звукам. Я испуганно вздрагивала, когда какое-нибудь насекомое с размаху ударялось о сетку, затягивавшую окна. Я напряженно вслушивалась в окружающую меня тишину. С каждым днем мне становилось все страшнее.

Когда из коридора до меня донесся звук крадущихся шагов, я была абсолютно беспомощна что-либо предпринять, а потому просто лежала и ожидала, что будет дальше. Если бы кто-то вошел ко мне в спальню, угрожая моей жизни, я не смогла бы от него защититься. Теперь мое положение было еще хуже, потому что я стала узницей.

Однако в комнату так никто и не вошел. Если бы я своими ушами не слышала эти почти бесшумные шаги и не уловила легкий аромат сандалового дерева, я могла бы подумать, что мне все это почудилось.

Лежа в полном одиночестве, я задавала себе множество вопросов, главным из которых был тот, на который у меня по-прежнему не было ответа: кто пытался убедить меня и окружающих в моем безумии? Кто желает мне зла? Кто попытался убить меня, ослабив колесо экипажа?

В моей комнате вновь поселился ужас, только теперь я была бессильна что-либо предпринять.

Если бы Тоби написал мне, если бы он дал мне знать, что он рядом, если бы он приехал ко мне… я смогла бы поговорить с ним… ведь я больше никому не могла довериться.

О да, мне было очень страшно, и особенно мой страх усиливался в те мгновения, когда солнце стремительно опускалось за линию горизонта. Я велела Лейле зажигать лампы еще засветло.

Один раз она об этом забыла, и я сидела в темноте и тряслась от страха. Луны не было, и ничто не рассеивало окружающую тьму… и вдруг дверь внезапно распахнулась… Секунда полной тишины… а затем Лейла вошла в комнату.

— Да вы вся на нервах, мисси, — усмехнувшись, заметила она в ответ на вырвавшийся у меня возглас.

Но даже когда лампы осветили все углы комнаты, страх не ушел. Я думала о том, что если кто-то захочет причинить мне вред, я не смогу от него убежать.

День отъезда Селии стремительно приближался. Я в ужасе ожидала мгновения, когда, попрощавшись с ней, останусь совсем одна. Мне даже пришло в голову, что, возможно, мой тайный враг только и ожидает ее отъезда.

Селии предстояло уехать на следующий день. Все ее вещи были сложены, и она была полностью готова к отъезду. Мне было очень грустно… и более того… страшно. Она целый день занималась сборами. Мне показалось, что она меня избегает, потому что ее, как и меня, печалит грядущее расставание, а она терпеть не могла любых проявлений чувств.

Вошла Лейла и зажгла лампы.

— Моя сестра Анула спрашивать о вас, — сказала она. — Я говорить ей, вам не нравится сандаловое дерево. Она говорить, она делать для вас аромат, который вам понравится.

— Это очень мило.

— Моя сестра Анула очень умная. Она много всего делать… ароматы, чтобы дамы находить любовь… воду делать кожу красивой… напитки, чтобы лучше спать. И еще она видеть будущее!

— Какая одаренная леди!

С зажженными лампами я почувствовала себя значительно лучше.

Лейла ушла, и сразу после ее ухода раздался легкий стук в дверь. Я подпрыгнула от испуга, и мое сердце учащенно забилось.

— Кто там?! — пронзительно вскрикнула я.

Дверь отворилась, и вошла Селия. Улыбка сползла с ее лица, и она пристально вгляделась в мои перекошенные страхом черты.

— Что с тобой? — участливо спросила она.

— Ничего… А что?

— Мне показалось, у тебя испуганный вид.

— Да нет, все хорошо. Заходи, Селия, присаживайся.

— Как ты себя чувствуешь? — она продолжала ко мне присматриваться.

— Спасибо, хорошо.

— Мне кажется, заточение действует на тебя несколько угнетающе. Мне очень жаль, что я уезжаю. Лучше бы я не заказывала этот билет. Сегодня наш последний вечер вместе.

— Я буду скучать по тебе, Селия.

«Как я буду без нее жить?» — думала я. Она всегда была такой замечательной подругой. Она умела и подбодрить, и успокоить меня. У меня в голове крутилась одна и та же мысль: теперь я останусь одна.

Клинтон часто возвращался очень поздно. Это означало, что в доме, кроме меня и слуг, больше никого не будет. Слуги навсегда останутся для меня существами с другой планеты, а дом в последнее время и вовсе превратился в тюрьму. С отъездом Селии я стану совершенно беспомощна!

— Я буду думать о тебе. Ты должна написать мне, Сэйра, — говорила она. — Я пришлю тебе свой адрес, как только узнаю его сама. Как мне не хочется уезжать. Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии. Но скоро ты опять сможешь ходить. Что говорит доктор?

— До сих пор он говорил обиняками. Конечно же, нога болит уже меньше. Хотя мне по-прежнему нельзя на нее наступать, и это просто выводит меня из себя.

— Но ведь Клития часто тебя навещает, верно?

— О да.

— Думаю, что теперь, когда я уеду, она станет приезжать еще чаще.

— Пожалуй.

С тех пор как я узнала правду об ожерелье, мои отношения с Клитией немного изменились. Я не могла забыть, как искусно она сыграла отчаяние, позволив мне поверить в то, что Ральфа действительно похитили. Теперь я знала, что Клития — превосходная актриса. Мне в голову пришла страшная мысль — если я умру, она и Сет унаследуют плантацию.

Я вспоминала слова Клинтона: «Клития на многое способна ради Сета».

— Мы не должны провести наш последний вечер вдвоем в таком унынии, — тем временем говорила Селия. — Ты скоро встанешь на ноги и опять будешь прежней Сэйрой. После поездки с Клинтоном ты заметно повеселела. Прежде я очень за тебя переживала. Милая моя Сэйра, тебе совершенно не о чем переживать. Ты очень счастливая женщина.

Ее глаза заблестели, а я вдруг подумала, что жизнь Селии, в сущности, очень грустная и одинокая. Она мало говорила о своем прошлом, но из того немногого, что она мне о себе рассказала, я поняла, как она была привязана к родителям. Интересно, сколько ей сейчас лет? Должно быть, что-то около сорока. Передо мной сидела одна из миллионов женщин, посвятивших свои лучшие годы уходу за родителями, а в зрелом возрасте оставшихся в одиночестве.

Она попросила позволить ей в последний раз взглянуть на ожерелье. Наверное, она тем самым хотела отвлечь меня от печальных мыслей и немного ободрить. Я извлекла ожерелье из футляра, который держала в верхнем ящике туалетного столика.

Она взяла ожерелье и пристально в него всмотрелась.

— Подарок мужа, — вздохнула она. — Наверное, он очень тебя любит. Ты должна быть благодарна судьбе за такого супруга. Ведь эти жемчужины поистине изумительны! Они идеально подобраны по размеру. Фермуар тоже очень необычен. Этот изумруд бесподобен. Сегодня днем я видела в саду сестру Лейлы. Наверное, она приходила в гости к Лейле. На ней было прекрасное ожерелье из камней, очень похожих на изумруды. Вряд ли это были настоящие изумруды, но выглядели они совсем как настоящие. Она очень красивая женщина… грациозная, как дикая кошка из джунглей. Этим людям вообще свойственна грация… Ты не находишь?

Я находила.

— Но эта женщина очень странная. И о ней ходят самые разнообразные слухи.

— Какие слухи?

— Да я не особо прислушивалась. Лейла часто о ней говорит, превознося ее соблазнительность. Послушать ее, так мужчины толпами грозятся покончить с собой, не добившись ее благосклонности! Бедная Лейла, она так гордится родством с этой сиреной.

— Все члены этой семьи преданы друг другу.

— Я знаю. Ты наденешь сегодня это колье?

— Не хочется.

— Ну давай… Сегодня же наш последний вечер. Я обожаю видеть его у тебя на шее. Ты в нем какая-то другая. Давай я помогу тебе. Тут ведь очень непростой фермуар.

— Да, пожалуй.

Она застегнула колье у меня на шее и отступила назад, чтобы полюбоваться мною.

— Оно так тебе идет. Конечно, чтобы преподнести их во всей красе, к ним необходимо надеть роскошное бальное платье. Когда ты приедешь в Англию, а ты это, несомненно, когда-нибудь сделаешь, пусть и ненадолго, то обязательно должна закатить великолепный бал только ради того, чтобы продемонстрировать это ожерелье.

Я откинулась на спинку кресла. Время от временя я поглядывала на свое отражение в зеркале. Смотрела я при этом не на себя, а на ожерелье. Сияющие мягким светом жемчужины, казалось, льнули к моей коже.

В дверь постучали, и вошла Лейла.

— Внизу ждать Нанкин, мисси. Он хотеть вас видеть. Вы его пригласить?

Я кивнула и попросила привести его ко мне.

— Мне уйти? — приподнялась Селия.

— Нет, что ты. Я так думаю, что он привез какое-нибудь сообщение от Клинтона.

Вошел Нанкин, беспрестанно кланяясь и подобострастно улыбаясь.

— Сообщение от сахиба, мем-сахиб. Он сегодня задержаться. Приезжать завтра.

— Спасибо, Нанкин, — поблагодарила его я.

Когда он вышел, я увидела, что Селия встревоженно на меня смотрит.

— Он часто отлучается по делам, — пожала я плечами.

Она кивнула, а я догадалась, что она вспоминает сегодняшнее появление в нашем саду Анулы. Зачем она приходила? И видела ли она Клинтона?

— Я рада, что ты сегодня со мной, Селия, — улыбнулась я.

— Завтра в это время я уже буду далеко.

— Я буду очень по тебе скучать.

— Давай сегодня пообедаем вдвоем у тебя в комнате. Поговорим, повспоминаем былое.

— Звучит заманчиво.

— Если тебе не хочется сегодня быть в ожерелье, я не буду тебя принуждать, — произнесла она, прежде чем выйти из комнаты. — Давай, я помогу тебе его снять.

Она расстегнула фермуар и уложила колье в футляр.

Позже она вернулась, и вечер прошел очень приятно. Было бы еще лучше, если бы я не задавалась вопросом, где сейчас Клинтон, с кем, что делает. Я почти не сомневалась, что он у Анулы. Я также знала, что если я у него спрошу, он скажет мне правду. В этом он отличался от других неверных мужей.

«Я здесь не останусь, — думала я. — Если Анула и в самом деле продолжает быть его любовницей, я не останусь его женой».

Но почему ничего нет от Тоби? Быть может, стоит написать ему еще одно письмо?

Этой ночью я спала очень крепко. Иногда мне даже что-то снилось. В одном из снов мне почудилось, что в комнату кто-то вошел. Туманная фигура прошла к туалетному столику, открыла ящик и достала ожерелье. Затем я сквозь сон услышала звук закрывающейся двери. Но это был всего лишь сон.

Утром я первым делом проверила ящик стола. Футляр был на месте. «Это ожерелье сведет тебя с ума!» — предостерегла я себя. Это неправильно, что я храню его в ящике стола. Следовало бы спрятать его в сейф. Но это привлечет к нему внимание и укажет на его истинную стоимость, а ради Клитии я скрывала, что это на самом деле за жемчуг.

Я позавтракала в постели, как делала всегда с тех пор, как сломала лодыжку. Так было легче. Пока я ела, вспоминала свой сон. Я опять выбралась из постели и с помощью трости доковыляла до туалетного столика. Достав из ящика футляр, я его открыла. В ужасе я смотрела на то, что предстало моему взору. Футляр был пуст.

Я не могла в это поверить. Ведь именно это мне и снилось. Так, значит, это был не сон! Кто-то вошел в спальню, забрал ожерелье, а футляр оставил на месте.

Растерянно озираясь по сторонам, я не знала, что предпринять. Я дернула за шнурок звонка, и на мой зов прибежала Лейла. Я не хотела посвящать ее в то, что произошло, поэтому распорядилась:

— Пойди к мисс Хансен и скажи, что я должна немедленно ее увидеть.

Через несколько минут Селия была в моей комнате.

— Спасибо, Лейла, мне больше ничего не нужно, — отпустила я служанку.

Лейла неохотно вышла, а я вдруг задалась вопросом, любит ли она подслушивать под дверью.

— Бога ради, что стряслось? — заговорила Селия.

— Ожерелье… Оно исчезло.

— Не может быть!

— Может. Я только что открыла футляр. Ожерелья в нем нет.

Селия изумленно смотрела на меня несколько секунд, а потом встала, подошла к столику и выдвинула ящик.

— Где?.. — выдавила она из себя, глядя на темно-синюю бархатную подкладку футляра. — Что?..

— Кто-то заходил ко мне ночью и украл ожерелье.

— Ты кого-то видела?

— Понимаешь, я думала, что мне это приснилось. Сначала мне показалось, что кто-то вошел, но потом я подумала, что это мне снится. Последнее время я очень часто вижу сны. Мне снится ожерелье. Селия, что же делать? Наверное, надо бить тревогу.

— Погоди, — остановила она меня. — Давай спокойно решим, что нам нужно предпринять. Горячиться нельзя.

— Это ожерелье… Оно бесценно, Селия.

Она задумалась, а потом подняла голову и пристально на меня посмотрела.

— Кто мог войти к тебе в комнату? — спросила она.

— Я не знаю.

— Кто бы это ни был, но он не смог бы войти незамеченным. Если бы в дом вломился грабитель, слуги бы это заметили. Этот человек должен был открыть дверь ключом.

— Клинтон? — прошептала я.

— Он приходил?

— Я его не видела. Я была в полусне… и видела какую-то тень… но решила, что она мне снится.

— Последнее время тебе постоянно что-то снится, Сэйра, — она нахмурилась. — Пообещай, что то, что я тебе сейчас скажу, тебя не расстроит…

— Обещаю. Говори.

— Ты как-то странно себя вела… и это было совсем недавно.

— Я все это могу объяснить. Кто-то постоянно пытался зло надо мной подшутить. У меня есть доказательства.

Она помолчала, задумчиво кусая губу.

— Послушай, — наконец заговорила она, — ты еще очень нездорова. Ты перенесла серьезное падение, чуть не закончившееся твоей смертью. И тебе все время снилось это ожерелье.

— Да, я знаю, но…

— Люди начали обращать на это внимание, Сэйра.

— Люди?

— Да, к примеру, Лейла. И другие слуги. Ты так переживала и была на грани нервного срыва.

— Я знаю. Кто-то пытался доказать, что я безумна. Мне это стало известно.

— Слушай, возможно, я ошибаюсь, но я хочу тебя защитить. Понимаешь? Мне было невыносимо слушать все эти намеки на твою нестабильность. Сама я в это ни секунды не верила. Я знала, что твоему поведению обязательно существует объяснение. И мне не нравится близкое родство Лейлы с этой женщиной. Оно мне очень сильно не нравится, Сэйра. Мы должны им помешать.

— О чем ты, Селия?

— Вот, что я хочу сказать. Кто-то преднамеренно лишал тебя покоя… а потом поломалась коляска… Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? И еще эти сны. Мне кажется, что ты ходишь во сне, Сэйра.

— Хожу! Я не могу ходить!

— Ты можешь передвигаться по комнате с помощью трости. Скорее всего, я ошибаюсь, но Сэйра, сперва мы должны убедиться в том, что это не так. Я не хочу давать им еще один шанс сказать то, что они говорят.

— Что ты предлагаешь?

— Давай тщательно обыщем твою комнату. Этот твой сон о том, что кто-то взял ожерелье… Возможно, это была ты сама. Ты могла взять его и где-то спрятать.

— Нет, Селия. Нет!

— Я знаю, как нелепо это звучит, но отнесись к моему предложению с пониманием. Я думаю только о тебе. Пожалуйста, дай себе шанс. Позволь мне осмотреть эту комнату прежде, чем мы объявим, что ожерелье исчезло. А ты посиди в кресле. Я осмотрю спальню и загляну во все уголки. Я очень тебя прошу, Сэйра!

— Ах, Селия, как хорошо, что ты со мной. Но что я буду делать, когда ты уедешь?

— Ты тоже была добра ко мне. А теперь сядь и успокойся.

— Я помогу тебе искать.

— Нет, это может повредить твоей лодыжке. Ты не должна много двигаться. Предоставь все мне.

Она стала обходить комнату, открывая ящики стола, заглядывая под кровать, роясь в платяном шкафу.

Наконец она остановилась посередине комнаты и беспомощно огляделась. Вид у нее был крайне расстроенный.

— Это бесполезно, Селия, — вздохнула я. — Ожерелье украли.

— А я везде уже посмотрела? — не слушая меня, произнесла она и наморщила лоб.

Вдруг она решительными шагами подошла к кровати и подняла мою подушку. Издав торжествующий возглас, она что-то схватила, а затем подняла руку вверх и показала мне ожерелье.

Я не верила собственным глазам.

— Так, значит, я действительно сама украла собственное ожерелье!

— Ты постоянно о нем думаешь. Вам следовало бы спрятать его в сейф. Но сейчас это уже не имеет значения. Не переживай. На это способны абсолютно все.

— Спрячь его в футляр, Селия. Я и видеть его не хочу.

Она выполнила мою просьбу и с громким щелчком захлопнула крышку футляра.

— Ты хотя бы ящик стола на ключ закрывала, — покачала она головой.

— Я попрошу Лейлу поискать ключ от этого замка.

Она поцеловала меня в лоб и вышла, пообещав вернуться позже.

Селия провела со мной все утро, и мы не говорили ни о чем, кроме нашего расставания, приводившего меня в отчаяние. Ее багаж уже увезли в Коломбо, где он ожидал вечера и прибытия «Ланкарты» из Бомбея.

Часов в десять приехал Клинтон. Он пояснил, что его задержали проблемы, неожиданно возникшие на плантации. Ему пришлось допоздна засидеться в конторе. Когда он понял, что раньше полуночи ему никак не освободиться, то принял решение заночевать в комнатушке, специально для таких случаев оборудованной кроватью и умывальником.

— Там очень неудобно, — пожаловался он. — Я даже порезался, когда брился. Зеркало стоит в самом темном углу, и я ничего не видел.

На его щеке, у самого рта, действительно виднелся глубокий порез.

— Кровищи было, как из кабана, — добавил он.

— Надеюсь, тебе уже не больно.

Он покачал головой.

— Но заживет дня через два, никак не раньше. Я так скучал по тебе, Сэйра. Сегодня ночью мы будем вместе. Давай устроим себе праздник. Мы ведь будем совсем одни. В котором часу уезжает Селия?

— Поезд отправляется около шести часов. На станцию ее отвезет наш экипаж.

— В таком случае, я лучше попрощаюсь с ней сейчас. До шести часов я могу и не вернуться.

Он был в хорошем настроении, и я подумала, что ошиблась в своих предположениях относительно Анулы.

Ланч мы опять ели вместе с Селией, расположившись у меня в спальне. Это была наша последняя совместная трапеза.

Во время еды я уронила вилку, и Селия обошла стол, чтобы поднять ее и подать мне. Поднимаясь, она вдруг произнесла:

— Что это у тебя на шее? Какая-то царапина, что ли?

Я провела ладонью по затылку.

— Я ничего не чувствую.

— Царапина очень тонкая. Хм… Наверное, ты спала в этом ожерелье. Я заметила, что у фермуара очень острые края.

— Возможно, я тогда и оцарапалась.

— Напомнишь мне, чтобы я помазала тебе царапину йодом.

— О, в этом нет необходимости.

— Может, и нет. Но здесь все иначе, чем дома. Я недавно оцарапала руку, а потом на царапину попал яд какого-то мерзкого насекомого, привлеченного запахом крови. Ранка загноилась и долго не заживала. Это было просто ужасно. Через минуту я схожу за йодом. Так, на всякий случай.

Мы еще немного поговорили, и я успела забыть о царапине. Селия ушла, но потом вернулась с небольшим флаконом йода в руке.

— Приготовься, — сказала она. — Сейчас немного пощиплет.

Она протерла ранку ватным тампоном, заботливо прихваченным ею из своей комнаты, и я и в самом деле ощутила жжение.

— Вот так, — удовлетворенно произнесла она, — теперь все заживет очень быстро. Царапина едва заметна, но в этом климате никогда не мешает перестраховаться.

Она закрутила флакон колпачком и опустила его в карман юбки. В течение дня царапина меня немного беспокоила, но я не придала этому значения и не обратила на это никакого внимания.

День был длинный и жаркий. Приближалось время летнего муссона. Со дня на день ожидались дожди. По ним истосковались не только растения, но и люди. Дожди должны были охладить воздух и избавить нас от множества насекомых, докучавших в это время года гораздо активнее, чем в другие месяцы.

При мысли о том, что Селия скоро уедет и я останусь совсем одна, я все больше погружалась в уныние.

В пять часов она вошла ко мне, одетая в дорожный костюм. Я увидела, что она также опечалена.

— Мне так не хочется тебя покидать, — произнесла Селия. — Когда вернется Клинтон?

— Я жду его с минуты на минуту. Но он думал, что уже тебя не застанет, поэтому и попрощался с тобой вчера.

— Да, я знаю, он действительно заходил попрощаться. Ах, Сэйра, как жаль, что я не могу задержаться еще ненадолго… хотя бы пока ты не начнешь самостоятельно передвигаться по дому. Я вижу, ты переоделась в ожидании супруга.

Я действительно надела свое синее платье из бухарского шелка. Я сделала это заранее, поскольку знала, что Селия зайдет ко мне перед отъездом, и не хотела отвлекаться на свой туалет.

— Как шея? — поинтересовалась она.

— Спасибо, отлично. Я вообще о ней забыла.

Она подошла ко мне сзади, приподняла волосы и осмотрела мой затылок.

— Жить будешь, — усмехнулась она. — Можно мне еще разок взглянуть на ожерелье? Тебе стоит надеть его к этому платью. Ну, давай. Я помогу тебе.

Услышав это, я рассмеялась.

— Я вижу, ты к нему неравнодушна, — заметила я.

— А кто равнодушен?

Она осторожно достала ожерелье из футляра и обвила им мою шею.

Я сидела в кресле перед зеркалом и перевела взгляд с колье на лицо Селии. Она смотрела на жемчуг нежно, как на лицо любовника.

— Какая ты счастливая, что у тебя есть муж, преподносящий тебе такие подарки, — произнесла она.

Я не ответила.

Затем ловким движением пальцев она застегнула фермуар, и я вздрогнула, потому что она коснулась оцарапанного места.

— Это ранка, — забеспокоилась Селия. — Обожди минутку. Сейчас я подвину фермуар, чтобы он ее не касался. Царапина в общем-то ерундовая, но лишний раз беспокоить ее не хочется.

— Она кровоточит? — спросила я.

— Нет… Практически нет, так, крошечное пятнышко. Вот так. Теперь ты ничего не чувствуешь, верно?

Я покачала головой.

— Ожерелье просто царственное. — Она поцеловала меня в лоб. — Вот такой я и хочу тебя запомнить, Сэйра. На твоей шее оно смотрится божественно. — Она замерла и прислушалась. — Кажется, к двери уже подали экипаж. Мне пора.

— Ты ничего не забыла?

— У меня с собой мало вещей. Весь багаж, как ты знаешь, уехал в Коломбо. Сейчас его, наверное, уже грузят на корабль. Аи revoir, Сэйра. Я никогда не забуду всего, что ты для меня сделала.

Мне стало очень грустно. Я так к ней привязалась. Я и представить себе не могла, какой будет без нее моя жизнь. Она быстро подошла к двери и, открыв ее, оглянулась на меня. У нее в глазах стояли слезы. В следующую секунду она исчезла.

Я откинулась на спинку кресла, прислушиваясь к звуку колес отъезжающего от дома экипажа.

Внезапно со мной начало происходить что-то невероятное. Эти перемены подкрались незаметно, потому что с момента отъезда Селии прошло уже не меньше десяти минут. Я почувствовала, что жемчужины всем весом давят мне на шею. Мне показалось, ожерелье начало затягиваться у меня на горле, стремясь меня удушить. Но это было еще не все. Комната наполнилась туманом.

Происходило что-то поистине необъяснимое.

Я попыталась встать. Комната покачнулась, и я крепко схватилась за спинку кресла, пытаясь удержаться на ногах.

В этот момент вошел Клинтон.

— Сэйра! — закричал он, но его крик донесся до меня еле слышно, как шепот. — Что случилось? Сэйра… Сэйра!

Он бросился ко мне и подхватил как раз в тот момент, когда я начала оседать на пол.

— Ожерелье, — услышала я собственный голос. — Оно меня душит.

Усадив меня в кресло, он склонился надо мной, пытаясь расстегнуть фермуар.

— О Боже! — воскликнул он. — О Боже! Нет!

Ожерелье упало мне на колени. Клинтон уже был у двери. Я опять услышала его крик:

— Врача! Скорее! Врача! Как можно скорее! Вы меня слышите? Гоните изо всех сил!

Одним прыжком он вернулся ко мне. В руке он держал горшочек, в котором хранились мои шпильки, а его губы уже прижались к моей шее. Я была слишком слаба, чтобы понимать, что он делает. Я потеряла сознание.

Придя в себя, я услышала голоса. Я увидела Клинтона. Он лежал на полу. «Какой он большой, — совершенно не к месту подумала я. — Он еще больше, чем я думала». Он был смертельно бледен и совершенно не похож на себя.

До меня донесся голос врача:

— Немедленно перенесите миссис Шоу на кровать.

Я почувствовала, что меня подняли на руки и понесли, но я уже опять теряла сознание.

Помню только, что я подумала: мне снится очередной кошмар. Скоро я проснусь.

Кто-то сидел у моей постели. Это оказалась Клития. Она держала меня за руку.

— Сэйра, — прошептала она, увидев, что я открыла глаза. — Все будет хорошо, Сэйра. Доктор приехал вовремя.

Я широко открыла глаза. Мне казалось, что меня по голове бьют молотком.

— Я ничего не понимаю. Что тут произошло?

— Это не имеет значения. Тебе надо спать.

— Я хочу знать… — я не закончила фразу, потому что опять провалилась в сон.

Я оказалась в странном мире на дне моря. Заклинатель акул пел свою заунывную песнь, а песок вокруг меня был усеян жемчужинами. Они начали надвигаться, покрыли меня с головой и не выпускали.

Я отчаянно сопротивлялась.

Откуда-то издалека донесся голос Клитии:

— Все будет хорошо, Сэйра, все будет хорошо.

Насколько мне известно, она всю ночь просидела у моей постели. Я вновь открыла глаза только на рассвете.

— Клития, — позвала я, — ты все еще здесь?

— Да, Сэйра, я все еще здесь.

— Где я… и что случилось?

— Ты в своей постели, и уже все хорошо.

— Но что произошло?

— Тебя отравили. У тебя на шее была царапина, в которую попал яд из фермуара ожерелья.

— Ожерелья!

— Да, этого проклятого ожерелья, — отозвалась Клития.

— Яд… оставался там все эти годы?..

— Нет, не годы. Он попал туда недавно.

— Но кто хотел меня отравить?

— Мы не знаем.

— Клинтон… — прошептала я.

— Клинтон в другой комнате. Если бы он вошел на несколько минут позже…

— При чем тут Клинтон?

— Доктор говорит, что он спас тебе жизнь. Он распознал этот яд по запаху. Он не стал дожидаться доктора, а начал высасывать яд из ранки. Иначе было бы слишком поздно. Яд успел бы попасть в твою кровеносную систему. Это смертельный яд… Он убивает быстро, как яд кобры.

— Клинтон… Клинтон меня спас… а я думала…

— А теперь попытайся уснуть. Шеба здесь, с нами, и Ральф тоже. Мы все приехали, как только услышали, что тут случилось. Мы побудем с тобой, пока ты не оправишься. Мы будем ухаживать за тобой… и Клинтоном.

Я не совсем поняла ее последние слова, но слишком устала, чтобы пытаться во всем разобраться. Я опять провалилась в глубокий сон, а когда проснулась, то уже чувствовала себя намного лучше. Я даже попросила есть. Мне дали немного бульона, и я позвала Клитию.

— А теперь расскажи мне, что тут произошло, — сказала я ей, когда она вошла в комнату.

— Во рту змеи на фермуаре ожерелья оказался яд. Через ранку у тебя на шее он попал в твою кровь.

— Но кто налил туда яд?

— Мы не знаем. Но слава Богу, Клинтон подоспел вовремя. Он очень хорошо разбирается в ядах, включая восточные. Уловив специфический запах, он понял, что тебе угрожает смертельная опасность и что действовать необходимо без промедления. Он прибегнул к самому примитивному способу, которым часто пользуются в джунглях, — отсасыванию яда из раны и сплевыванию его в сторону. Это ему удалось очень хорошо, что и спасло тебе жизнь.

Клинтон… спас мне жизнь! А я-то считала, что он вместе с Анулой задумал от меня избавиться. «Анула, — подумала я. — Это она налила яд в контейнер. Ей, наверное, помогла Лейла».

— И это еще не все, Сэйра, — продолжала Клития. — Клинтон очень болен… очень тяжело болен.

— Что ты хочешь этим мне сказать?

— У него на лице была открытая рана. Он порезался во время бритья. Через этот порез яд попал в его кровь.

— Значит, спасая меня, он отравился сам?

— Да. Высасывать яд из раны всегда опасно и сопряжено с риском для жизни. На это отваживаются только самые смелые.

— Я должна быть с ним, — сказала я.

— Пока нет. Он без сознания. С ним врач. Мы послали еще за одним врачом.

— Значит, он очень плох?

— Он очень сильный, Сэйра.

— Клинтон! — произнесла я и еще раз повторила его имя.

Мне трудно было в это поверить. Клинтон пожертвовал собой ради меня! Из-за этого он теперь опасно болен…

— И это еще не все, — продолжала Клития. — К тебе из Индии приехал друг. Он приплыл из Бомбея вчера вечером на «Ланкарте». Сюда он приехал еще утром, но я сказала ему, что ты больна и принять его не сможешь. Но он и не подумал уезжать. Он сказал, что будет ждать. Он так переживал и так настаивал. Он утверждает, что должен сообщить тебе что-то необычайно важное. Мы сказали ему, что с тобой произошел несчастный случай, и после этого он еще сильнее начал настаивать на свидании с тобой.

— А он сказал, как его зовут?

— Да. Тобиас Мэндер.

— Тоби! — воскликнула я. — О, конечно, я должна его увидеть. Я должна немедленно с ним увидеться!

Я была счастлива, встретившись с ним. Он опять изменился, стал старше, загорел, но в его глазах по-прежнему светились веселье и доброта, и я видела, что передо мной прежний Тоби.

— Сэйра! — воскликнул он.

Он подошел ко мне и взял меня за руки. Потом склонился ко мне, а я обхватила руками его шею.

— Ах, Тоби! — воскликнула я. — Мне было так страшно. Ты не отвечал на мои письма.

Он опять взял меня за руки и посмотрел мне в глаза.

— Сэйра, это ужасно, — заговорил он. — Как только я обо всем узнал, я отправился на Цейлон. Тебе угрожала опасность… страшная опасность. Что ты думаешь о моем последнем письме?

— О каком письме, Тоби? Я так и не дождалась твоего ответа. Ты не ответил на мое письмо.

Он отшатнулся.

— Как? Я писал тебе дважды. Я рассказал тебе о своих подозрениях.

— Подозрениях? Каких подозрениях?

— Позволь, я все тебе объясню. В Дели я встретил Бонингтонов. Ты же знаешь Бонингтонов. Какое-то время Джон Бонингтон был священником в Эпли, а потом он женился на мисс Эффи Кэннон.

— Конечно, я их помню.

— Я видел его только на похоронах твоего отца, но мы вспомнили друг друга. Миссис Бонингтон рассказала мне, что ее муж стал миссионером, и они всего на несколько дней остановились в Дели по пути… куда-то там. Она очень удивилась нашей встрече, потому что только накануне они встретили другого человека, с которым познакомились в Эпли. В их отеле, «Шалимар», остановилась некая Селия Хансен, путешествующая со своей кузиной. Бонингтоны провели там всего одну ночь, после чего переехали к друзьям, но им было очень приятно снова повидаться с Селией.

— Как странно, что Селия ни разу не сказала мне, что встретилась с Бонингтонами. Мы очень часто вспоминали нашу жизнь в Грейндже.

— А вот теперь самое странное. Я так сильно хотел поговорить с кем-нибудь о тебе, что отправился к мисс Хансен в отель «Шалимар». К своему удивлению, я узнал, что никакой мисс Селии Хансен в отеле нет и никогда не было. Я растерялся и сказал, что, должно быть, произошла какая-то ошибка, после чего продолжил свои расспросы. Возможно, у них остановилась какая-нибудь английская леди в компании с другой английской леди? В конце концов мне удалось выяснить, что у них-таки останавливались две английских леди. Только они уже уехали. Их звали мисс Джессика и мисс Сесилия Херрингфорд.

— Херрингфорд!

— Когда-то, очень давно, я вместе с отцом побывал в загородном имении Эверарда Херрингфорда. Он изредка приглашал к себе гостей, а тут моему отцу для воплощения какого-то проекта понадобилась помощь правительства. Как бы то ни было, но мы провели там уик-энд. Я помню, что у него была дочь, которую звали Сесилия. Понимаешь, Сэйра, женщина, прибывшая в Грейндж под именем Селии Хансен, женщина, которая приезжала к тебе на Цейлон, на самом деле была Сесилией Херрингфорд. Мне показалось очень странным, что такая леди была у тебя гувернанткой, но она уехала, и говорить тут было не о чем. Потом ты написала мне о странных событиях, происходящих в твоей жизни. В этом же письме ты упомянула то, что у тебя гостит Селия Хансен. И вот тут я запаниковал.

— По линии матери в этой семье передается безумие, и я подумал, что оно могло достаться и одной из дочерей. Она вернулась к тебе, и вместе с ней в твою жизнь вошли необъяснимые происшествия. Я тут же тебе написал и рассказал все, что узнал в Дели, а именно, что твоя Селия Хансен и Сесилия Херрингфорд являются одним и тем же лицом.

— Но я не получила этого письма.

— А не могла ли она его перехватить? Ведь ей было известно о том, что ты мне написала.

— Она не знала о твоей встрече с Бонингтонами в Дели, — покачала я головой. — Я не верю в это, Тоби. Даже если она и была дочерью Эверарда Херрингфорда, я не верю, что она приехала сюда, намереваясь меня убить. За что? Я ничего плохого ей не сделала. Мне кажется, я знаю, чьих это рук дело. Здесь неподалеку живет женщина, которая прежде была любовницей Клинтона. Она искушена во всевозможных благовониях и снадобьях, а также, вне всякого сомнения, ядах. У нас в доме работает ее сестра. Она сделает все, что ей прикажет Анула. Но Тоби, я так рада тебя видеть! И ты проделал весь этот путь из Индии!

— У меня было предчувствие, что я должен спешить. Один раз я уже приехал слишком поздно. Я не хотел опоздать снова.

— Я счастлива, что ты приехал.

— Ты должна знать, — произнес он, — что если я тебе понадоблюсь, я приеду с другого конца света.

Я подошла к постели Клинтона. Он был очень болен. Его блестящие глаза остекленели, кожа приобрела бледно-желтый оттенок, а волосы безжизненными прядями рассыпались по подушке. Он улыбнулся мне своей привычной беспечной улыбкой, но сейчас при виде ее у меня сжалось сердце.

— Привет, Сэйра, — произнес он. — Вот мне и конец пришел. Кто бы мог подумать?

— Нет, — решительно заявила я. — Ты все это преодолеешь и обязательно выздоровеешь.

Он покачал головой.

— Я знаю этот яд, Сэйра. Он меня настиг. Правители древности использовали его для устранения своих врагов. У этого яда очень странный запах. Его можно почувствовать, только если ты с ним знаком. Его готовят из ядовитых растений, произрастающих в джунглях. Стоит ему попасть в твою кровеносную систему, и надежды нет. Ты можешь протянуть на сыворотках день-другой, но не больше… Он убивает.

— Ты знал это… и тем не менее…

— Я думал, это сойдет мне с рук. И сошло бы, если бы не этот чертов порез. Я забыл о нем, Сэйра. Это случай. Если бы я в этот день не порезался во время бритья… Но такова жизнь… Ты и сама знаешь. Это судьба. Если бы я провел эту ночь дома… Ладно, я и так слишком долго делал все, что хотел. Это дело рук Анулы. Она твердо решила от тебя избавиться. Впрочем, я никогда не смог бы стать тебе хорошим мужем, Сэйра. Я не умею хранить верность одной женщине. А ты бы с этим никогда не смирилась. Ты слишком сильная личность. Взять хотя бы составленное тобой завещание. Это меня потрясло, уж можешь мне поверить. Эта пламенная страсть, соединившая нас… она бы рано или поздно истощилась. Она хороша для молодых… а молодость проходит. Я слышал, он опять вернулся. Старина Тоби! Выходи за него замуж, Сэйра. Это именно тот человек, который тебе нужен. И тебе здесь не место. Тебе лучше вернуться в Англию. Я так и вижу все, что тебя ожидает: благородный дом, благородная жизнь… дети… и сын, жене которого со временем достанется ожерелье Ашингтонов. Я подарил это ожерелье тебе, Сэйра. Оно твое. Ты урожденная Ашингтон, и тебе оно должно принадлежать.

— Это на тебя не похоже. Клинтон. Ты не должен сдаваться.

— Я люблю смотреть правде в лицо, Сэйра. Это всегда было моим жизненным принципом. Через два дня меня не станет. Они не могут избавить меня от этого яда. Они всего лишь замедляют убийственные процессы, не более того.

— Клинтон, послушай. Ты всегда хотел ребенка, правда? Мне кажется, у меня будет ребенок.

Радостная улыбка озарила его лицо.

— Это тебе на память обо мне.

— Мне не нужны никакие напоминания. Тебя невозможно забыть, даже если тебя нет рядом. Но ты будешь рядом. Будешь.

— Я покидаю тебя, Сэйра. Я не хочу делать вид, что это не так. Я прожил хорошую жизнь. Я делал все, что хотел, и брал все, что мне нравилось. Мой уход сделает тебя только счастливее. Я рад, что он приехал. Из самой Индии, насколько я понял. Что ж, занавес падает, и мое представление окончено. Сэйра, прости…

— Мне нечего тебе прощать, Клинтон.

— Избавь меня от этих клише, Сэйра. Тебе есть что прощать. Я вынудил тебя стать моей женой. Я не был тебе хорошим и верным мужем. И я никогда им не стал бы. Я полигамен от природы, эдакое дикое животное из джунглей. Я брал то, что хотел, и тогда, когда я этого хотел… но рано или поздно за все приходится платить.

— Но ты пожертвовал собой ради меня. Если ты умрешь, ты это сделаешь вместо меня.

На его лице появилась тень его былой веселой усмешки.

— В этом не было ни малейшего благородства, — слабо усмехнулся он. — Я не смог бы обходиться без этих наших любовно-ожесточенных сражений.

Я сидела у его постели и думала о нашей совместной жизни. Еще я думала об Ануле. Теперь она его окончательно потеряла.

Он лежал в гробу в соседней с нашей спальней комнате. Я не могла поверить в то, что этот полный сил и энергии мужчина, мой враг и мой любовник, мертв. Я горько его оплакивала, хотя и понимала: то, что он сказал, было правдой. Я никогда не смогла бы быть по-настоящему счастлива рядом с ним. Да и было ли мне рядом с ним хорошо?

Я нуждалась в любви. Я всегда в ней нуждалась, особенно учитывая то, что я никогда ее не знала. Мне были нужны нежность и прочный фундамент, на котором я смогла бы построить свою семейную жизнь. И еще я тосковала по зеленым полям Англии, по ласковым солнечным лучам, согревающим, но не опаляющим, по шелестящему дождику, который никогда не идет по расписанию. Я хотела любоваться полянами лютиков, маргариток и бальзаминов. Но больше всего я хотела видеть рядом с собой друга, на которого смогла бы положиться, кто всегда дарил бы мне свою любовь и заботу. Я абсолютно точно знала, что мне нужно для счастья.

И все же я оплакивала Клинтона.

Завтра его похоронят. В этих краях похороны всегда стремительны. Эта комната опустеет, гроб отсюда вынесут, и я навеки потеряю своего гордого и сильного Клинтона.

Пока я стояла у гроба, прощаясь с Клинтоном, на нас спустилась ночь. Вдруг ручка двери начала поворачиваться, медленно, осторожно и бесшумно.

Дверь отворилась, и от ужаса у меня даже волосы на затылке зашевелились. В воцарившейся тишине было что-то непередаваемо жуткое. Я не знаю, чего я ожидала в этот момент. Потом я подумала: это Анула, она пришла за его телом. Я сделала шаг назад. В комнату кто-то вошел. Закутанная в накидку фигура, неразличимая в темноте.

Я опять подошла к гробу. Капюшон вновь пришедшей откинулся назад, открыв лицо.

— Селия! — прошептала я.

Она не ответила, а замерла у гроба, вглядываясь в мертвое лицо Клинтона.

Затем она тихо произнесла:

— Значит, это он умер.

— Я думала, что ты сейчас на корабле. Как ты попала в дом?

Эти практические детали не имели ни малейшего значения. Тем не менее это было первое, что пришло мне в голову.

— Я не могла уехать, не узнав, чем все закончилось. Я оставила себе ключ.

— Что это значит, Селия?

— Это значит, что тогда ты не умерла. Но ты это сделаешь сейчас.

Я сделала шаг к двери, но она оказалась там прежде меня. В руке она держала пистолет, дуло которого смотрело на меня в упор.

— Селия, ты сошла с ума!

— Мне часто говорили, что я похожа на мать. Он свел ее с ума… Сначала она не была так безумна. Они это сделали вдвоем… Он и твоя мать. И это ее убило.

— Селия, я знаю, кто ты. Ты дочь Эверарда Херрингфорда.

— Да, — кивнула она. — Твой друг все узнал, не так ли? Я прочитала об этом в письме, которое он тебе прислал. Мой отец застрелился из-за твоей матери. Но она за это поплатилась. Уж я об этом позаботилась. Какая же ты наивная, если поверила, что твоя чопорная тетя Марта способна на убийство.

— Ты обманула меня, Селия. А ведь ты всегда была такой ласковой и мягкой.

Она кивнула.

— Я такая и есть. Нас двое в одном теле. Селия Хансен — мягкая и добрая женщина. Она любит людей и старается им помогать. Сесилия Херрингфорд совсем другая. Когда ее родители погибли, она решила отомстить. Двое умерших людей были для нее всем, и она поклялась себе, что заставит виновных в их смерти сполна заплатить за свои прегрешения. Тебе когда-то нравилось одно стихотворение. Ты его помнишь? Она начала декламировать, и ее голос эхом разнесся по этой комнате смерти. Это была странная и мрачная сцена.

После секундной паузы ее как будто прорвало:

— Поэт говорит о любви женщины к мужчине. Но любовь дочери к родителям может быть такой же всепоглощающей. Пусть у меня не было ни одного любовника, Сэйра, но я все равно знаю, что такое любовь. Мои родители были для меня всем на свете. Я так гордилась своим отцом. Он был таким влиятельным человеком. К нему за советом приезжали люди со всего мира. Его ожидало кресло премьер-министра. Во время приступов маминой болезни я принимала бы гостей с отцом. Мы часто вместе об этом мечтали.

— Мы будем вместе жить по адресу Даунинг-стрит, 10, Сесилия, часто повторял он. А потом связался с этой актрисой, твоей матерью. Я узнала об этом. Я даже приходила и смотрела на твой дом.

— Я тебя видела, — кивнула я. — Жаль… Жаль, что я ничего не знала. Жаль, что нам так и не пришлось тогда с тобой поговорить.

Селия покачала головой.

— Мама всегда была странной, но это ее доконало. А потом он застрелился, и она окончательно обезумела. Я ухаживала за ней, поэтому я знаю, что подтолкнуло ее к роковому шагу. Она покончила с собой… и я осталась одна. Я утратила их обоих. И лишь одна мысль заставила меня жить дальше. Мысль о мести. О вендетте. Планируя отмщение, я ожила.

— О Селия, я понимаю твое горе. Но ты отомстила, убив мою мать. Я тут ни при чем. Я не имела к этому никакого отношения.

— Дети наследуют грехи отцов, — произнесла она.

— Это неправильно. Я думала, что ты меня любишь. Ты всегда относилась ко мне с такой теплотой.

— Отчасти это так и было. Но я жила ради мести. Я не могла забыть те страшные дни, скандал и то, что стало с моими родителями. Это было так ужасно… то, что он покончил с собой. Вот это тот самый револьвер. Теперь я понимаю, что должна была им воспользоваться. Это так логично и последовательно.

— Ты пыталась убедить меня в том, что я схожу с ума, верно?

— Да… так, как сошла с ума моя мама. Это страшно — терять рассудок и осознавать это. Мне кажется, страшнее этого на свете нет ничего. Я хотела, чтобы ты страдала так, как страдала она. Та, другая, умерла слишком легкой смертью. Я говорю о твоей матери. Однако тогда я думала, что она должна просто умереть… что мне этого будет достаточно. И я пришла в ваш дом под вымышленным именем, придумав историю о том, что я нуждаюсь в работе. Но когда все окончилось, и я уехала, в моей жизни образовалась пустота. Я вспомнила о тебе. Ведь я лишила жизни лишь одного человека, а у меня умерли отец и мать. Я поняла, что мне нужна жизнь за жизнь. Однако иногда утратить рассудок страшнее, чем лишиться жизни. Я знаю. Я это видела. Поэтому я решила довести тебя до безумия.

— Так это все делала ты. Стуки, запах сандалового дерева…

— Да, я хотела бросить подозрение на любовницу твоего мужа.

— А кобра?

— Да, и игрушечная кобра тоже.

— Но в конце концов ты решила меня убить.

— Я поняла, что только смертью можно отомстить за загубленную жизнь. Ты выжила после несчастного случая с коляской, и тогда я подумала об ожерелье. Оно меня околдовало. И я решила, что в последние мгновения жизни ты должна считать, что тебя убила любовница мужа. Видишь ли, твоя мать была любовницей моего отца. Тут просматривается определенная симметрия. Именно к этому я и стремилась.

— Селия, ты так жестока…

— Да, но я их любила. Они были моей жизнью. Когда они умерли, у меня не осталось ничего… совсем ничего. Их отняла у меня мерзкая женщина. Я смогу успокоиться, только рассчитавшись за их смерти. Если я оставлю тебе жизнь, ты выйдешь замуж за Тоби Мэндера. Я прочитала письма, которые он тебе писал. Я была шокирована, узнав, что он раскрыл мою тайну, и теперь знает, кто я такая. Я знала, что он приплывет из Бомбея на «Ланкарте». Он сообщал об этом в своем письме. Я должна была действовать очень быстро. Если бы я не спешила, я бы все сделала наверняка.

— Убери револьвер. Селия.

Она покачала головой.

— В нем две пули. Одна для тебя, одна для меня.

— Это безумие! — воскликнула я.

— Да, я безумна, — отозвалась она.

Она подняла револьвер и направила его дуло на меня. Ее губы зашевелились.

— Отец… мама… — услышала я ее шепот. — Вот и все. Я иду к вам. У меня нет выбора. Иначе они упекут меня в сумасшедший дом, так, как упекали тебя, мама. Но ты будешь отмщена.

Это мгновение навечно впечаталось в мою память. Призрачная фигура обезумевшей женщины и мертвое тело Клинтона в гробу между нами.

Все произошло так, как если бы в это мгновение Клинтон ожил и крикнул мне: «Живи! Живи! Ты должна жить! Ты передо мной в долгу! Иначе выйдет, что я умер напрасно!»

Я бросилась на пол, и в это же мгновение у меня над головой просвистела пуля. Я услышала шепот Селии:

— Мертва. Конец. Мои родные, я иду к вам.

Я лежала ни жива ни мертва, затаив дыхание. Раздался второй выстрел.