ГЛАВА 1

Теперь, достигнув зрелого возраста – 27 лет, я оглядываюсь на удивительное приключение моей юности и почти убеждаю себя, что его не было, как в то время была уверена в его реальности. Но все же временами я пробуждаюсь ночью оттого, что во сне я слышу зовущий меня голос – голос моего ребенка. И вот я здесь, одна из старых дев местного прихода, по крайней мере для тех, кто полагает меня таковой, хотя в глубине души я считаю себя замужней женщиной. И все же меня одолевают сомнения. Не произошла ли со мной какая-то умственная аберрация? Действительно ли, как пытались убедить меня, романтичную и довольно бесшабашную девушку, меня обманули и предали, как многих других, а поскольку я не могла смириться с этим, то вообразила невероятную историю, в которую никто, кроме меня, не верит?

Вот почему для меня очень важно понять, что же случилось в Ночь Седьмой луны. А для этого я решила привести в порядок все подробности той ночи в надежде, что это поможет восстановить правду.

Сестра Мария, добрейшая из монахинь, бывало, качала головой: «Елена, моя девочка. Тебе надо поостеречься. Нельзя быть такой порывистой и бесшабашной».

Более сдержанная сестра Гудрун, сузив глаза, многозначительно качала головой: «В один прекрасный день вы зайдете слишком далеко...»

В Даменштифт, пансионат для девушек при женском монастыре, меня отправили для получения образования в четырнадцать лет, и я жила здесь уже четыре года. За это время я съездила домой в Англию только один раз, когда умерла моя мать. Мои две тетки приехали присматривать за отцом, и я невзлюбила их сразу, так как они отличались от моей матери. Тетя Каролина была похуже своей сестры. Единственным удовольствием для нее было искать в людях недостатки.

Мы жили в Оксфорде, в тени колледжа, в котором когда-то учился отец, пока обстоятельства, вызванные его сумасбродным поведением, не заставили его бросить учебу. Возможно, я пошла в него, я даже уверена в этом. Мои приключения были похожи на его поступки, хотя его никогда не нарушали границ приличия.

Он был единственным сыном в семье, и его родители решили, что он должен учиться в университете. Для этого семье пришлось пойти на жертвы, и тетя Каролина никогда об этом не забывала и не прощала, ибо мой неблагодарный отец в студенческие годы со своим приятелем, тоже студентом, в каникулы отправились пешком через Шварцвальд – Черный лес, там он встретил и влюбился в очаровательную девушку, и естественным концом этой встречи было их супружество. Это походило на сказку, одну из тех, которые породила та страна. Девушка происходила из благородной семьи – страна изобиловала маленькими герцогствами и княжествами и, конечно, обе стороны неодобрительно отнеслись к их супружеству. Родители мамы не хотели, ее замужества за англичанина-студента без гроша за душой; семья же отца, которая с трудом наскребла деньги на его обучение надеялась, что он сделает карьеру в университете, ибо, несмотря на характер романтика, в нем были задатки ученого, и наставники имели на него виды. Но для них ничего не существовало, кроме любви, поэтому они поженились, отец бросил университет и стал искать средства к существованию для семьи.

Он подружился со старым Томасом Треблингом, владельцем небольшой, но преуспевающей книжной лавки рядом с Хай-стрит, и Томас дал ему работу и сдал комнаты над магазинчиком. Молодожены презрели все злые пророчества саркастической тетки Каролины и другой Кассандры – тетки Матильды, и были упоительно счастливы. Но дело было не только в бедности: моя мать не отличалась крепким здоровьем. Когда мой отец встретился с ней в лесу, она поправлялась после болезни в одном из принадлежавших ее семье охотничьих домиков. У нее была чахотка. «Вы не должны иметь детей!» – провозгласила тетя Матильда, считавшая себя авторитетом по болезням. И, конечно, я посрамила их всех, появившись на свет точно через десять месяцев после женитьбы.

Без сомнения, моим родителям было утомительно доказывать всем свою правоту, но они стояли на своем, и их счастье длилось вплоть до смерти матери. Я знаю, что мои тетки роптали на судьбу, не наказавшую, а вознаградившую такую безответственность. Старый грубиян Томас Треблинг, который едва ли сказал одно вежливое слово кому-либо, даже покупателям, оказался для них сказочным дедушкой. Он даже благополучно умер и оставил им не только лавку, но и домик по соседству, в котором жил. Так что, когда мне исполнилось шесть лет, мой отец был владельцем собственного книжного магазинчика, который хоть и не был процветающим концерном, но давал нашей семье достаточное обеспечение. Мой отец жил очень счастливой жизнью с обожаемой женой, отвечавшей ему редкой преданностью, и с дочерью, порывы которой не всегда легко было обуздать, но которую они оба любили несколько отстранение, ибо прежде всего были поглощены друг другом. Мой отец не был бизнесменом, но он любил книги, особенно антикварные, поэтому интересовался своим делом. У него было много друзей из университета, и в нашей маленькой гостиной часто случались небольшие, скромные застолья, на которых велись и ученые, и зачастую остроумные беседы.

Мои тетки навещали нас время от времени. Мама называла их борзыми, она говорила, что они беспрестанно обнюхивают весь дом, все ли содержится в чистоте. Впервые, когда я их увидела, мне было три года, и я расплакалась, протестуя, что это не собаки, а просто две старые женщины. Тетя Каролина никогда не простила этого моей матери, что было свойственно ей, но никогда не простила и меня, что, в общем-то, было менее объяснимо.

Итак, мое детство прошло в этом удивительном городе, который был для меня домом. Я помню прогулки вдоль реки, рассказы отца про римлян, построивших здесь поселение, и про датчан, которые сожгли его годы спустя. Меня волновали потоки людей на улицах, ученые мужи в пурпурных мантиях и студенты в белых галстуках, легкий шум шагов прокторов, этих особых университетских надзирателей, с бульдогами на ночных улицах. Прижимаясь к руке отца, я шла с ним от Корнмаркета к самому сердцу города. Иногда мы втроем отправлялись на пикник за город, в луга, но мне всегда больше нравилось быть с кем-нибудь вдвоем, тогда я могла рассчитывать на внимание отца или матери, которым меня обделяли, когда мы были все вместе. На прогулках отец рассказывал мне об Оксфорде, показывал мне Том-Тауэр, большой колокол и шпиль собора, одного из самых старых в Англии.

С мамой все было иначе. Она рассказывала о сосновых лесах и о маленьком замке Шлосс, где прошло ее детство. Она говорила мне о рождественских праздниках и как они отправлялись в лес за деревьями, чтобы украсить дом, и как в Рыцарском зале, который был в каждом замке, большом или маленьком, в канун Рождества устраивались танцы, и танцоры пели псалмы. Я любила слушать, как мама поет Шталле нахт, хайлиге нахт («Тихая ночь, святая ночь...» – рождественский псалом), и тогда ее старый дом в лесу казался мне заколдованным местом. Мне хотелось знать, тоскует ли она по дому, и когда я спросила об этом однажды и увидела улыбку на ее лице, я поняла, какой глубокой была ее любовь к отцу. Я думаю, именно тогда я сказала себе, что в один прекрасный день в моей жизни появится некто, кто станет для меня таким же дорогим, как мой отец для нее. Мне казалось, что такая глубокая, непоколебимая преданность дается в удел каждому. Возможно, поэтому я стала такой легкой жертвой. Эта история моих родителей служит оправданием того, что я ожидала найти в лесу такое же наваждение и верила, что другие мужчины так же чутки и добры, как мой отец. Но мой возлюбленный был иным. Мне следовало распознать его. Да, он был страстным, не терпящим сопротивления, подавляющим. Но – нежным, готовым на самопожертвование? Нет.

Мое детство омрачали только посещения моих теток, а позднее – необходимость отъезда в школу. Затем наступали каникулы и возвращение в чудесный город, который, кажется, никогда не менялся. И действительно, говорил мой отец, он оставался прежним сотни лет, и в этом было его очарование.

Из того времени мне вспоминается удивительное чувство безопасности. Мне никогда не приходило в голову, что что-то может измениться. Я всегда буду гулять с отцом и слушать его рассказы о студенческих днях. Он говорил о них с гордостью, но без тени сожаления. Я любила слушать его, когда он рассказывая с благоговением об учебе в Боллиоле; мне казалось, что я так же, как он, знаю этот колледж, и я понимала его планы провести всю жизнь в его стенах. Он с гордостью рассказывал мне о выдающихся личностях, учившихся в колледже. Мама говорила о своем детстве и пела мне песни, подбирая слова к любимым мною мелодиям Шуберта и Шумана. Она делала маленькие зарисовки леса, и мне казалось, что они обладают колдовским воздействием. Мама рассказывала мне истории о троллях и дровосеках, старые легенды, дошедшие от дохристианских времен, когда люди верили в богов Севера: Одина, Отца всех людей, Тора с молотом и прекрасную богиню Фрейю, в честь которой один из дней назвали Фраейтагом (пятница – нем.). Странное очарование открывалось для меня в ее словах.

Иногда она рассказывала о Даменштифте в сосновом бору, где ее обучали монахини; временами она переходила на немецкий, и постепенно я неплохо стала говорить на этом языке, хотя никогда не считала себя двуязычной.

Самой заветной ее мечтой было послать меня на учебу в это заведение, где она была так счастлива. «Тебе там очень понравится, – говорила она мне, – высоко в горах, покрытых соснами. Горный воздух укрепит твое здоровье, а по утрам летом ты будешь завтракать на открытом воздухе – запивать ржаной хлеб свежим молоком. Это так вкусно Монахини будут добры к тебе. Они научат тебя быть счастливой и много трудиться. Я всегда хотела, чтобы ты этому научилась».

Так как желания моего отца всегда совпадали с желаниями матери, я поехала в Даменштифт и, избавившись от ностальгии по дому, стала получать удовольствие от тамошней жизни. Лес скоро очаровал меня, хотя это очарование таилось во мне и прежде. В том возрасте у меня было не много наклонностей, и я без труда привыкла к новой жизни и моим спутницам. Моя мать подготовила меня к этому, и ничто не вызвало у меня удивления. Здесь обучались девушки со всей Европы: шесть англичанок, включая меня, более дюжины француженок, остальные были немки из различных маленьких немецких государств, в центре которых находилось наше заведение.

Мы скоро сдружились. Говорили по-английски, по-французски, по-немецки; простая жизнь пришлась всем по вкусу; дисциплина была строгой, но мы быстро разобрались, кто из монахинь поуступчивей, и научились этим пользоваться.

Скоро я почувствовала себя счастливой в монастыре и провела там два беспечных года, включая даже каникулы, потому что поездки домой были нашей семье не по карману. В монастыре на каникулы всегда оставались шесть или семь девочек, и мы не скучали, оставшись в одиночестве. Мы украшали зал хвойными ветками из леса и пели псалмы, украшали часовню на Пасху, или устраивали летом пикники в лесу.

Я освоилась с новой жизнью. Оксфорд с его башнями и шпилями казался очень далеким до того дня, когда я узнала, что моя мама опасна больна и мне надо ехать домой. К счастью, это было, летом и друзья отца, мистер и миссис Гревилль, путешествовавшие по Европе, забрали меня с собой домой. Когда я приехала, моя мать уже умерла.

Все изменилось: отец постарел лет на десять, он стал рассеянным, как будто не мог оторваться от счастливого прошлого и свыкнуться с невыносимым настоящим. Тети снизошли до нашего дома. «Мы пошли на большие жертвы, – сообщила мне тетя Каролина, – отказавшись от своего комфортабельного коттеджа в Соммерсете, чтобы приехать сюда и ухаживать за отцом». Мне было шестнадцать – самое время, по их мнению, отказаться от этих иностранных языков и бестолковых привычек. Я должна стать полезной для домашнего хозяйства. Они найдут кучу дел в доме. Молодые девушки должны уметь готовить и шить, вести хозяйство и выполнять другие обязанности по дому, которым вряд ли обучат в заморских монастырях.

Но отец очнулся от своей апатии. Желанием матери было завершение моего образования в Даменштифте, и я останусь там до восемнадцати лет.

Итак, я вернулась в Даменштифт и часто ловлю себя на мысли, что, если бы тетушки настояли на своем, это странное приключение никогда бы не произошло.

Это случилось через два года после смерти матери. Я почти совсем позабыла свою жизнь в Оксфорде и только изредка вспоминала прогулки вниз от Корнмаркета к Фолли-бридж и Сейнт-Олдгейт, зубчатые стены колледжей, необъятную тишину собора и очарование витража «Убийство святого Томаса Беккета» в восточном окне. Моей действительностью стали жизнь в обители, девичьи тайны, которыми мы обменивались в наших, похожих на камеры спальнях с толстенными перегородками, отделявшими одну келью от другой.

И вот пришла та ранняя осень, после которой возврат к прежнему стал невозможен.

Мне было почти восемнадцать, но чувствовала я себя моложе, была несколько романтически несдержанной. Мне некого винить за то, что случилось.

Самой мягкой из сестер-монахинь была Мария. Из нее получилась бы прекрасная мать, может быть слишком баловавшая детей. Она была бы счастлива с детьми и сделала бы их счастливыми. Увы, она была девственницей-монахиней и удовольствовалась общением с нами.

Она понимала меня лучше других. Знала, что мои поступки неумышленны. Я была импульсивной, взбалмошной, поступала скорей бездумно, чем преднамеренно. Я знаю, что Мария постоянно говорила это Матери-настоятельнице.

Наступил октябрь, мы наслаждались бабьим летом, а осень в тот год все еще не торопилась прийти. Сестра Мария заявила, что будет очень обидно потерять эти золотые дни и поэтому она выберет двенадцать девушек примерного поведения и вывезет их на пикник в лес. Мы поедем высоко в лес, разведем там костер, сварим кофе, а сестра Гретхен пообещала испечь по этому поводу булочки с пряностями.

Мария включила меня в эти двенадцать счастливиц вовсе не из-за моего примерного поведения, а скорее в воспитательных целях, в этом я была уверена. Так я попала на пикник в этот судьбоносный день. Сестра Мария управляла тележкой и выглядела огромной вороной, в развевающемся черном балахоне. Нужно отдать ей должное – лошадью она управляла с удивительным мастерством. Бедная старая лошадка, она нашла бы дорогу даже с завязанными глазами; за свою жизнь она столько раз возила в лес эту тележку с девочками.

Итак, мы приехали в лес, развели костер (очень полезное занятие для девушек), вскипятили воду, сварили кофе и поели булочек сестры Гретхен. Потом вымыли чашки в ручье неподалеку и упаковали их в обратную дорогу. Мы слонялись около сестры Марии, пока она не хлопнула в ладоши и подозвала нас. «Мы поедем через полчасика, – сказала она нам, – а пока погуляйте и собирайтесь к этому времени». Мы знали, что это означает. Сестра Мария удобно прислонится к дереву и вздремнет свои честно заработанные полчасика.

Она задремала, а мы стали бродить вокруг, и чувство возбуждения, всегда возникавшее у меня в сосновых борах, овладело мною. В такой вот обстановке заблудились Ханцель и Гретель и набрели на пряничный домик; в таком же лесу потерявшиеся дети бродил и до изнеможения, легли на землю, заснули, и листья засыпали их тела. Вдоль реки, хотя и невидимые отсюда, зависали на склонах холмов замки, в одном из которых принцесса-красавица проспала сотню лет, пока ее не разбудил поцелуй принца. Это был лес чародеев, дровосеков, троллей, переодетых принцев и принцесс, которых надо было спасать, великанов и карликов. Это была сказочная страна.

Я отдалилась от других девушек и не видела никого. Нужно не опоздать. На моей блузке были приколоты маленькие часики, доставшиеся от матери, украшенные голубой эмалью. Я не должна опоздать и огорчить милую, добрую сестру Марию.

Я вспомнила, каким в последний раз видела свой дом: тети в роли хозяек и безразличный ко всему отец. И мне подумалось, что скоро мне придется вернуться в Англию, так как девушки оставались в Даменштифте только до девятнадцати лет.

Туман в горных лесах возникает неожиданно. Мы находились очень высоко над уровнем моря. Когда мы ездили в ближайший городок Лейхенкин, мы все время спускались с гор. И пока я предавалась размышлениям о доме и неясным мечтам о будущем, туман сгустился, и я едва могла видеть что-либо на расстоянии нескольких метров. Я взглянула на часы. Пора возвращаться. Сестра Мария уже, должно быть, очнулась от своей дремоты, потерла руки и оглядывается в поисках девушек. Я поднялась немного повыше. Туман там, где находилась Мария, был, возможно, не такой плотный, но в любом случае появление тумана должно было насторожить ее и заставить немедленно отправляться домой.

Я пошла в том направлении, откуда, как мне казалось, пришла, но, должно быть, ошиблась и не смогла найти дорогу. Я не очень испугалась – у меня было пять или более минут в запасе, и отошла я от полянки не так уж далеко. Но моя тревога усиливалась по мере бесплодных поисков дороги. Мне казалось, что я хожу кругами, но я продолжала убеждать себя, что скоро выйду к поляне, где был пикник, или услышу голоса девушек. Но туман хранил безмолвие.

Я закричала «Ау!», как мы делали обычно, призывая друг друга, но – без ответа.

Я не знала, куда идти, и понимала, что в таком тумане трудно найти правильное направление. Меня охватила страшная паника. Туман мог усилиться и не рассеяться до утра. Как же мне найти дорогу к поляне? Я снова закричала: ответа не было.

Я взглянула на часы. Я уже опаздывала на пять минут. Я представила озабоченность сестры Марии: «Опять Елена Трант! Конечно, она не хотела... Она просто не думает...»

Она, конечно, права. Я должна найти дорогу и не подводить бедную сестру Марию.

Я снова крикнула: «Ay, ay!» Это я, Элен, я здесь! Но серый туман снова хранил свое бесстрастное молчание. Горы и леса прекрасны, но они могут быть жестокими, поэтому – во всех лесных сказках присутствует что-то безжалостное. Злая ведьма готова прыгнуть на путника, заколдованные деревья с темнотой превращаются в драконов.

Но я все же не очень испугалась, хотя поняла, что заблудилась. Лучше всего оставаться на месте и звать. И я продолжала кричать.

Я снова взглянула на часы – прошло полчаса. Я была в отчаянии. Но они же должны искать меня, по крайней мере.

Я ждала. Я кричала. Я забыла о своем решении оставаться на месте и начала ходить из стороны в сторону. Прошел целый час с назначенного времени.

Это случилось еще через полчаса. Я звала до хрипоты и вдруг услышала шорох раздвигаемых ветвей и хруст камешков под ногами человека. Кто-то был рядом.

– Ау! – закричала я с облегчением. – Я здесь!

Он вынырнул из тумана, как лесной герой на большом белом коне. Я пошла навстречу. Секунду всадник рассматривал меня, а затем сказал по-английски:

– Это вы кричали? Так вы заблудились?

Я так обрадовалась, что не удивилась, что он заговорил по-английски. Я заторопилась с вопросами:

– Вы видели тележку, сестру Марию, других девушек? Я должна их немедленно найти.

Он улыбнулся:

– Вы из Даменштифта.

– Ну да, конечно.

Всадник спрыгнул с коня. Он был высок ростом, широкоплеч, от него исходила какая-то властная сила. Моей радости не было предела. Мне нужен был человек, который немедленно отвел бы меня к сестре Марии, и он производил впечатление всемогущества.

– Я заблудилась на пикнике, – сказала я.

– И отстали от стада.

Его глаза, ярко голубого цвета, блестели, возможно, от странного дымчатого света, пробивавшегося сквозь туман. У незнакомца был твердый, хорошо очерченный рот. Он не сводил глаз с меня, и меня несколько смутило это внимание.

– Овца, отставшая от стада, не может не заблудиться, – сказал он.

– Да, наверно, так, но я не очень отстала. Если бы не туман, я легко нашла бы своих.

– Начатой высоте всегда можно ждать тумана.

– Да, конечно, но вы проводите меня к ним? Они где-то рядом.

– Как же мы найдем их в таком тумане?

– Прошло больше часа после условленного срока.

– Ну, тогда они вернулись в Даменштифт.

Я взглянула на лошадь.

– Но вы могли бы довезти меня туда, здесь всего пять миль?

Я не успела удивиться, как сильные руки подняли меня на лошадь и усадили боком. Незнакомец пригнул в седло.

– Пошел, Шлем, – обратился он к лошади по-немецки.

Лошадь осторожно двинулась вперед, незнакомец обнимал меня одной рукой, держа поводья в другой. Мое сердце бешено колотилось, я была так возбуждена, что забыла о сестре Марии.

Я сказала:

– Любой может заблудиться в тумане.

– Любой, – согласился он.

– Вы тоже терялись, я думаю?

– В какой-то степени, но Шлем, – он погладил коня, – всегда доставит меня, домой.

– Вы – не англичанин, – вдруг сказала я.

– Меня что-то выдало, скажите, в чем дело? – ответил он.

– Ваш акцент. Очень слабый, но все же.

– Я обучался в Оксфорде.

– Как здорово, я живу там.

– Я думаю, я несколько вырос в ваших глазах.

– Ну, я еще об этом не думала.

– Очень мудро с вашей стороны. Наше знакомство еще так недолговременно.

– Меня зовут Елена Трант, я учусь в Даменштифте около Лейхенкина.

Я ожидала, что он назовет себя, но он только сказал:

– Как интересно!

Я засмеялась:

– Когда вы вынырнули из тумана, я подумала, что это Зигфрид или что-то в этом роде.

– Вы очень любезны.

– Наверно, это из-за Шлема. Он чудесен. А вы выглядели таким высоким, таким властным. Совсем как он – Зигфрид, я имею в виду.

– Вы хорошо знаете наших героев?

– Ну, моя мама из этих мест. На самом деле она воспитывалась в том же Даменштифте. Вот почему меня отправили сюда.

– Какая удача!

– Почему вы так думаете?

– Потому что, если бы ваша мать не воспитывалась именно в этом заведении, вы никогда бы не приехали сюда, не заблудились в тумане, и я не имел бы удовольствия спасти вас.

Я засмеялась:

– Так это удовольствие?

– Да, и огромное удовольствие.

– Лошадь все идет. Куда она везет нас?

– Она знает дорогу.

– Что? Дорогу в Даменштифт?

– Вряд ли она была там когда-либо. Но она доставит нас в удобное место, где мы сможем обдумать, как быть дальше.

Я согласилась. Должно быть, на меня подействовала власть, которая исходила от этого человека.

– Вы не сказали мне своего имени.

– Вы уже назвали меня. Зигфрид.

Я рассмеялась:

– Неужели правда? Ну, это просто совпадение. Удивительно, как я точно попала. Ну, я думаю, что вы существуете в действительности. Вы не химера или что-то в этом роде. Вы не собираетесь вдруг исчезнуть.

– Подождите и увидите.

Он крепко прижимал меня к себе, что пробуждало, во мне странное, неизведанное прежде чувство, которое, конечно, следовало считать предупреждением.

Мы немного поднялись в гору, и лошадь вдруг переменила направление. Из тумана возник дом.

– Вот мы и приехали, – сказал Зигфрид. Он спешился и опустил меня на землю.

– Где мы? – спросила я. – Это не Даменштифт!

– Не важно. Здесь мы найдем укрытие. Туман очень промозглый.

Он крикнул:

– Ганс! – И из конюшни, видневшейся с одной, стороны дома, выбежал мужчина. Мне показалось, что он совершенно не удивился, увидев меня. Он принял у Зигфрида поводья и увел лошадь.

Зигфрид взял меня под руку и повел по каменным ступенькам к портику. Он толкнул тяжелую, окованную железом дверь, и мы вошли в комнату, где в камине горел огонь. Полированный пол был аккуратно шкурами животных.

– Вы здесь живете? – спросила я.

– Это мой охотничий домик.

В зал вошла женщина.

– О, хозяин! – вскрикнула она, и при виде меня на ее лице отразилось смятение.

Он быстро объяснил ей по-немецки, что он нашел в лесу заблудившуюся девушку из Даменштифта.

Женщина всполошилась еще больше. Она забормотала:

– Бог мой, Бог мой!

– Хватит так волноваться, Гарда. Покорми нас и найди этой девочке что-нибудь из одежды. Видишь, она вся промокла и замерзла.

Я заговорила с ней по-немецки, и она ворчливо ответила, что мне надо немедленно возвращаться в Даменштифт.

– Мы можем сообщить им, что я в безопасности, – попыталась я потянуть время. Я совсем не желала, чтобы приключение так быстро закончилось.

– Туман очень густой, – сказал Зигфрид. – Подождем немного и сразу же отправим ее домой. – Непонятно, почему женщина неодобрительно взглянула на него. Она повела меня по деревянной лестнице на второй этаж в комнату с большой белой кроватью и множеством шкафов. Открыв один из них, она извлекла оттуда синий бархатный халат, отделанный мехом. Он был восхитителен.

– Снимите свою мокрую блузу, – сказала Гарда, – и наденьте этот халат.

Я надела халат и, взглянув на себя в зеркало, поразилась происшедшей со мной перемене. Я никогда не видела такого удивительного синего бархата.

– Я могу, помыть руки и умыться? – спросила я. Она взглянула на меня почти со страхом и кивнула.

Чуть позже она вернулась с горячей водой.

– Спуститесь вниз, когда будете готовы.

Я услышала: часы пробили семь раз.

Семь часов! Что сейчас происходит в Даменштифте? При этой мысли мне стало дурно, но даже это беспокойство не поколебало то состояние дикого возбуждения, владевшее мною.

Я тщательно умылась; мои щеки горели, глаза блестели. Я распустила косы – в монастыре это не разрешалось, – и волосы упали мне на плечи, тяжелые, темные и прямые.

Я закуталась в халат и многое отдала бы за то, чтобы мои подруги из Даменштифта могли увидеть меня сейчас.

В дверь постучали, и вошла все та же женщина. Увидев меня, она раскрыла рот от изумления. Мне показалось, что она что-то хотела сказать, но воздержалась. Все было так таинственно, так увлекательно.

Она провела меня вниз в маленькую комнату, где был накрыт стол. На нем было вино, холодные цыплята, фрукты, сыр и большой поджаристый каравай хлеба.

Его глаза сверкнули от изумления при виде меня. Я была в восторге. Я знала, что халат очень шел мне, хотя такое одеяние украсило бы любую женщину. Ну и, конечно, мои распущенные волосы.

– Вам нравится мое превращение? – спросила я. Я всегда говорила без умолку, когда волновалась. – Мне кажется, – добавила я возбужденно, – теперь, без косичек и школьной блузки, я больше подхожу в спутники Зигфриду.

– Очень подходящая спутница, – согласился он. – Вы голодны?

– Просто умираю от голода.

– Тогда не будем тратить время.

Он подвел меня к стулу и очень учтиво придерживал его, пока я не села. Все это было так непривычно. Зигфрид наполнил мой бокал вином.

– В этот вечер я буду вашим слугой.

Вначале я не поняла, о чем речь, а потом спросила:

– А слуги?

– В подобных случаях они излишни.

– И вряд ли нужны. Мы прекрасно обойдемся без них.

– Это вино, – сказал Зигфрид, – из долины Мозеля.

– Нам не дают вина в Даменштифте, только воду.

– Какая умеренность!

– А что они бы сказали, увидев меня с распущенными волосами, я даже представить не могу.

– Значит, это запрещено у вас?

– Это считается грехом или чем-то вроде этого.

Он все еще стоял позади моего стула и вдруг взял мои волосы в руки и потянул их так, что моя голова запрокинулась назад, и я взглянула в его лицо. Он наклонился, и я застыла в ожидании, что же будет дальше.

– Вы какой-то странный, – сказала я. – Зачем вы потянули меня за волосы?

Он засмеялся и, выпустив мои волосы, сел на стул напротив меня.

– Думаю, монахини считают, что распущенные волосы вводят в искушение нестойких людей. И они вполне правы.

– Вы имеете в виду волосы?

Он кивнул.

– Вам не следует распускать их, если вы не вполне уверены в своих спутниках.

– Я не думала об этом.

– Конечно, нет. Мне кажется, вы несколько беспечны. Вы отстали от своих. Разве вы не знаете, что в лесу встречаются дикие кабаны и не менее дикие бароны. Первые могли бы лишить вас жизни, другие – чести. Скажите-ка мне: что для вас дороже?

– Монахини сказали бы, что честь дороже, конечно.

– Но мне интересно ваше мнение.

– Я затрудняюсь сказать, потому что никогда не теряла ни того, ни другого.

– Монахини, я полагаю, не лишались этого также, но все же имеют свою точку зрения.

– Но они намного старше меня. Не хотите ли вы сказать, что вы – один их этих диких баронов? Как можно! Вы Зигфрид. Никто с таким именем не станет лишать девушек их чести. Они спасают их от диких кабанов и, возможно, от диких баронов.

– Вы сами не очень уверены в этом. У вас есть на этот счет сомнения, правда?

– Да, немного. Но если бы их не было, не было бы и этого приключения. Если бы меня нашел другой человек, было бы довольно скучно.

– Вы уверены, что в Зигфриде вы не ошибаетесь?

– Если это действительно Зигфрид, то нет!

– Так вы сомневаетесь во мне?

– Я думаю, что вы совсем не такой, как кажетесь.

– В чем же?

– В этом надо разобраться. Он рассмеялся:

– Позвольте мне предложить вам немного мяса.

Он положил мне кусок мяса, и я стала есть его с чудесным горячим ржаным хлебом. На столе был также удивительно пряный маринад с кислой капустой, который мне ранее не приходилось пробовать. Это были не обычные листья белокачанной капусты и специи, а что-то необыкновенно вкусное.

Я с жадностью набросилась на эти яства, а он наблюдал за мной с удовольствием и радушием любезного хозяина.

– Вы действительно очень проголодались.

Я нахмурилась.

– Да, конечно. Вы что же считаете, что мысли о Даменштифте должны помешать моему аппетиту?

– Нет, что вы. Я рад, что вы можете жить одной минутой.

– По-вашему, я могу забыть о возвращении и о том, что меня ждет?

– Да, именно так. Так надо жить. Мы встретились в тумане, вы здесь, и мы можем поболтать, пока туман не рассеется. Давайте забудем об остальном.

– Я попытаюсь, – сказала я. – Признаться, мне очень неприятно думать обо веем этом шуме, каким меня встретят при возвращении.

– Ну что же, я прав. – Он поднял свой бокал. – За сегодняшний вечер! И черт с ним, с завтрашним днем.

Я выпила с ним. Вино согрело горло и я почувствовала, как краска заливает мое лицо.

– Хотя, – сказала я строго, – такую философию монахини не одобрят.

– Монахини – завтра. Сегодня вечером им нечего здесь делать.

– Я никак не могу забыть о бедной сестре Марии. Она получит нагоняй от матери-настоятельницы. Она наверняка скажет: «Вы не должны были брать эту Елену Трант, от нее всегда одни неприятности».

– Это правда? – спросил он.

– Как видите.

Он засмеялся.

– Да, вы отличаетесь от других, я уверен. Вы рассказывали мне, что здесь была ваша мать.

– О, это чудесная история, ставшая печальной. Они встретились в лесу, полюбили друг друга и жили счастливо после... пока она не умерла... Все были против этого супружества, но они выстояли, и все было очень хорошо. Но она умерла, и отец так одинок.

– У него есть вы, когда вы не в Даменштифте или не бродите по лесу в тумане.

Я сделала гримаску.

– Они всегда были прежде всего влюбленные, а потом уже родители. Влюбленным не нужны посторонние, даже их дети.

– Разговор становится немного печальным, – сказал он, – а сейчас время повеселиться.

– Повеселиться! Я заблудилась в лесу, монахини в панике, как сообщить об этом отцу...

– Вы вернетесь до того, как они сообщат эту весть.

– Но мы не можем веселиться, когда они так беспокоятся.

– Если мы не можем им помочь, мы должны веселиться. В этом и есть мудрость.

– Я думаю, вы очень мудры, Зигфрид.

– Ну что ж. Зигфрид, кажется, был умницей.

– Я в этом не совсем уверена. Если бы он был немного поумнее, с Брунгильдой все обстояло бы гораздо лучше.

– Я думаю, ваша мать рассказывала вам легенды наших лесов.

– Она рассказывала мне их, когда мы иногда оставались одни. Мне нравились рассказы о Торе и его молоте. Вы, наверное, знаете эту историю, когда Тор уснул, и один из великанов украл у него молот, и великаны пообещали его вернуть только если богиня Фрейя станет невестой принца великанов. Тогда Тор переоделся в богиню и, когда великаны положили молот ему на колени, схватил его, сбросил женское платье и убил их всех. А потом вернулся в страну богов со своим молотом.

Мы рассмеялись.

– Он поступил, по правде, не совсем честно, – сказала я. – А все эти великаны, должно быть, плохо видели, если приняли могучего Тора за прекрасную богиню.

– Маски могут обмануть.

– Но не до такой степени.

– Попробуйте еще этого маринада. У Хилдегарды особый рецепт приготовления этой капусты. Вам нравится?

– Чудесно!

– Я рад, что у вас такой хороший аппетит.

– Расскажите мне о себе. Я ведь все вам рассказала.

Он развел руками.

– Вы знаете, я охотился в лесу на кабанов.

– Да, а это ваш дом?

– Это мой охотничий домик.

– Так вы здесь обычно не живете?

– Только когда охочусь в этих местах.

– А где же ваш дом?

– Несколько миль отсюда.

– А чем вы занимаетесь?

– Я помогаю отцу присматривать за его землями. Он – землевладелец, и я присматриваю за его поместьем.

Он спросил меня о чем-то, и вскоре я уже рассказывала ему о тете Каролине и тете Матильде. – Великанши-людоедки, – сказал он.

Ему очень понравилась история с борзыми.

Он говорил о лесе, и чувствовалось, что лес пленяет его так же, как и меня. Он согласился со мной, что в лесу таится очарование, которое можно отыскать во всех сказках о лесе. С детства я слышала о лесе из рассказов матери, а Зигфрид жил среди лесов.

Ему было интересно, что я помню рассказы о легендарных богах и героях, которые жили в лесах, когда северные земли были едиными, во времена до Рождества Христова и введения христианства. Тогда жили и умирали герои Севера, люди, подобные Зигфриду, Балдеру и Беовульфу, и многие верили, что их души все еще живут в чаще леса. Его рассказы притягивали меня. Он рассказал мне о Балдере Прекрасном, который был так хорош собой, что его мать, богиня Фригг, заставила поклясться каждого зверя и растение в лесу не причинять вреда ее сыну. Все поклялись, кроме вечнозеленого растения с желто-зелеными цветами и белыми ягодами – белой омелы. Боги наложили на нее заклятие – стать ползучим растением, это обидело и оскорбило омелу, и Лок – бог раздора, зная об этой обиде, швырнул ветку омелы, острую как стрелу, в сердце Балдера и убил его. Скорбь богов была безграничной.

Я сидела, упиваясь его словами, восторгаясь приключениями, голова с непривычки слегка кружилась от выпитого вина. Никогда в жизни я не испытывала подобного возбуждения.

– Лок был богом раздора, – сказал он мне. Всемогущий бог много раз мог наказать Лока за его проделки, но Один был добрым богом, и только однажды он разгневался, и его гнев был страшен. Вы бывали в Одинвальде? Нет? Вам непременно надо съездить туда. Это Лес Одина и есть еще Локенвальд – Лес Лока. И только в нашей округе мы празднуем Ночь Седьмой луны, когда раздоры и козни и изгоняются с приходом рассвета. Таков повод одного из наших праздников. Но вы засыпаете.

– Нет, нет. Я не хочу спать. Мне так нравятся ваши рассказы.

– Я рад, что вы перестали бояться завтрашнего дня.

– Теперь вы напомнили мне об этом.

– Извините. Давайте быстро сменим тему. Вы знаете, королева Англии недавно посетила наш лес?

– Да, конечно. Я думаю, лес очаровал ее, и потом, это же родина ее мужа. Она любит принца, также как мой отец любил мою мать.

– Как вы, молодая и неопытная девушка, можете это знать?

– Есть вещи, которые понимаешь инстинктивно.

– Преданность?

– Любовь, – сказала я. – Великая любовь Тристана и Изольды, Абеляра и Элизы, Зигфрида и Брунгильды.

– Легенды. Реальная любовь такой не бывает.

– А мои родители, – продолжала я, игнорируя его слова, – а королева и ее супруг.

Это большая честь для нас, что ваша великая королева вышла замуж за одного из наших германских принцев.

– Я думаю, она очень польщена.

– Не его положением, а его человеческими качествами.

– Ну, в Германии так много принцев и герцогов и маленьких королевств.

– В один прекрасный день Германия станет единой могущественной империей. Пруссаки стремятся к этому. Но давайте поговорим о более близких вещах.

– У меня куриная вилочка! Это настоящая косточка желания, – закричала я. – Можем загадывать желание. И оно обязательно исполнится. Ты не знаешь такой приметы?

Я обрадовалась, что он не знает этого обычая, и стала объяснять его.

– Мы беремся за кончики косточки мизинцем и тянем. Загадываем желание, и оно исполняется у того, кто вытянет кончик подлинней.

– Попробуем?

Мы взялись за косточку.

– Теперь загадываем, – сказала я и подумала, что хочу, чтобы все продолжалось и продолжалось... Но, конечно, это было глупым желанием. Все имеет свой конец, и эта ночь пройдет. Мне придется вернуться в монастырь. По крайней мере я могла бы пожелать, чтобы мы встретились опять. И это было моим желанием.

У него оказалась большая косточка.

– У меня! – закричал он победоносно. Затем он перегнулся через стол и взял мои руки. Глаза его блестели при свете свечи.

– Вы догадываетесь, что я загадал?

– Не рассказывайте! – закричала я. – Иначе не сбудется.

Он неожиданно наклонил голову и поцеловал мне руки, не нежно, а страстно и долго не отпускал их. – Оно должно сбыться, – сказал он с ударением.

Я сказала, что я могу рассказать свое желание, потому что я проиграла и мое желание не считается.

– Пожалуйста, расскажите.

– Я загадала, чтобы мы встретились снова, сели за этот стол и говорили, и говорили, а на мне был бы синий бархатный халат, а волосы спускались с плеч.

Он сказал мягко:

– Ленхен... маленькая Ленхен...

– Ленхен? Кто это?

– Для меня вы – Ленхен. Елена звучит слишком холодно, слишком отдаленно. Вы – Ленхен, моя маленькая Ленхен.

– Мне нравится, мне очень нравится – Ленхен.

На столе лежали яблоки и орехи. Он очистил для меня яблоко и расколол несколько орехов. Свечи потрескивали в тишине, а он неотрывно смотрел на меня.

И вдруг сказал:

– Вы повзрослели за сегодняшний вечер, Ленхен!

– Да, я тоже чувствую себя взрослой, уже не школьницей.

– Вы никогда уже не будете школьницей после сегодняшней ночи.

– Мне придется вернуться в Даменштифт и снова стать ученицей.

– Никакой Даменштифт не создает школьниц. Только опыт. Но вы засыпаете.

– Это вино.

– Вам пора отдохнуть.

– Интересно, туман еще не рассеялся?

– Вам бы этого не хотелось?

– Ну конечно, из-за тумана я не могла вернуться в монастырь, а сестры не стали бы беспокоиться.

Он подошел к окну и отдернул тяжелую бархатную портьеру.

– Туман еще более сгустился.

– Неужели это видно?

– С тех пор как вы вошли сюда в синем халате, я ничего не вижу, кроме вас.

Я была очень возбуждена и, засмеявшись довольно глупо, заметила:

– Уверена, что вы преувеличиваете. Когда вы наливали вино и подавали курицу, вы же ничего не пролили и не уронили.

– Моя педантичная и любящая точность Ленхен. – Он встал. – Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату. Пора спать.

Он взял меня за руку и повел к двери.

К моему удивлению, там стояла со свечой Хиддегарда.

– Я провожу молодую госпожу, хозяин, – сказала она. Он рассмеялся и пробормотал что-то о старухе, которая лезет не в свое дело и много себе позволяет.

Но он разрешил ей проводить меня в комнату, где я переодевалась. В камине ярко горел огонь.

– Во время тумана ночи здесь прохладные, – сказала она.

Хилдегарда поставила свечу и зажгла другие, стоявшие на туалетном столике.

– Не открывайте окна, туман сырой.

На кровати лежала белая ночная рубашка, и я удивилась: чуть-чуть, зачем здесь такая вещь. Вряд ли такая чудесная шелковая одежда принадлежала Хилдегарде.

Она внимательно посмотрела на меня и затем подвела к двери.

– Когда я уйду, закройтесь на эту задвижку. Здесь, в глубине леса, не всегда безопасно.

Я кивнула.

– Обязательно. Мне будет не по себе, и я не усну, если вы не закроетесь.

Я пообещала.

– Спокойной ночи, спите. К утру туман рассеется, и вас отвезут в монастырь.

Она вышла из комнаты и подождала, пока я закрою задвижку.

– Спокойной ночи, – повторила она.

Я стояла, прислонившись к двери, с отчаянно колотившимся от волнения сердцем. На деревянной лестнице послышались шаги.

Хилдегарда сказала:

– Нет, господин. Я не позволю, вы можете меня выгнать, но я не позволю.

– Ты лезешь не в свое дело, старая ведьма, – сказал он с легким упреком.

– Девочка-англичанка, школьница из Даменштифта. Я не дам.

– Ты не дашь, Гарда?

– Нет, не дам. Ваши женщины, если вы хотите... но не молодая невинная девушка из Даменштифта!

– Ты беспокоишься о старухах монахинях?

– Нет, о невинности.

Наступило молчание. Я боялась и все же ждала. Мне хотелось и убежать из этого места, и остаться. Мне все стало ясно. Он был одним из этих безнравственных баронов. Он не сказал мне своего имени, но это был не Зигфрид. Он привез меня в свой охотничий домик, а жил он, наверное, в одном из замков, которые я видела над рекой. «Ваши женщины, если хотите», – сказала она. Значит, он привозил сюда женщин и, найдя меня в тумане, привез сюда, как и других.

Я дрожала. Предположим, что не было бы Хилдегарды. В сказках злые великаны держали принцесс в заточении, пока их не спасали принцы. Но я – не в замке, а в охотничьем домике, а он – не великан из сказки, а мужчина в расцвете сил.

Я сняла бархатный халат и почувствовала себя прежней Еленой. Я надела шелковую ночную рубашку, мягкую, прилегающую к телу, совсем непохожую на фланелевые рубашонки из Даменштифта. Лежа в постели, я никак не могла заснуть. Потом мне показалось, что слышу шаги по лестнице. Я встала, подошла к двери и прислушалась. Ручка на двери медленно повернулась. Если бы не Хилдегарда, настоявшая на том, чтобы я закрыла дверь на засов, она бы открылась.

Оцепенев от волнения, я стояла перед дверью. Я слышала дыхание, а его голос шептал:

– Ленхен, Ленхен, вы здесь?

Я стояла без движения, и мне казалось, что он может услышать стук моего сердца. Я с трудом преодолевала желание отодвинуть засов.

Но в моих ушах звучал голос Хилдегарды: «Ваши женщины, если вы хотите...». И я понимала, что не осмелюсь открыть дверь.

Я слышала, как шаги стали удаляться, и, трепеща от волнения, вернулась в постель. Уснула я нескоро.

Проснулась я от стука в дверь и голоса Хилдегарды:

– Доброе утро.

Солнечный свет потоком лился в комнату.

Я открыла дверь и увидела Хиддегарду с подносом, с кофе и хлебом.

– Ешьте и быстро одевайтесь, – скомандовала она. – Мы должны немедленно ехать в Даменштифт.

Приключение закончилось. Яркое солнце прогнало его прочь. Я выпила кофе, проглотила хлеб, умылась и надела свою одежду. Менее чем через полчаса я спустилась вниз. Хилдегарда в плаще и в капоре ждала меня у рессорной двуколки, запряженной чалой лошадью.

– Мы должны, – сказала она, – ехать сейчас же. Ранним утром я послала Ганса в монастырь с запиской, что с вами ничего не случилось.

– Как вы добры! – воскликнула я и вспомнила подслушанный ночью разговор. Она спасла меня от этого порочного Зигфрида, хотя в душе у меня не было полной уверенности, что мне этого хотелось.

– Вы очень молоды, – сказала строго Хилдегарда, – и вы должны впредь быть осторожны, чтобы снова не потеряться.

Я кивнула, и мы направились к двуколке. До монастыря почти восемь миль – путь неближний. Но Ганс им все уже рассказал.

Я огляделась по сторонам в поисках Зигфрида, но его не было видно. Я рассердилась, что он не вышел даже попрощаться.

Я с неохотой села в двуколку, но Хилдегарда торопилась. Оглянувшись на дом, я рассмотрела его впервые при свете. Он оказался меньших размеров, был сложен из серого камня, с решетчатыми окнами.

Хилдегарда хлестнула лошадь, и мы двинулись в путь. Ехали мы медленно, спуск был довольно крутой и неровный, Хилдегарда говорила немного и, насколько я могла понять, не советовала мне распространяться о моем приключении, ив особенности о Зигфриде. Лучше сказать, что Ганс, ее муж, нашел меня в тумане, привел домой, а утром она доставила меня в монастырь. Она не хотела, чтобы монахини узнали о порочном бароне, нашедшем меня в лесу и привезшем в свой охотничий домик с целью соблазнения. Если смотреть правде в глазе, то так и было, если бы Хилдегарда не спасла меня.

Какой переполох ждал нас в Даменштифте! Сестра Мария, конечно, провела всю ночь в рыданиях. Сестра Гудрун победоносно молчала – как можно ожидать примерного поведения от Елены Трант. Хилдегарду благодарили, осыпали благословениями, а меня надолго поместили в келью матери-настоятельницы, но я едва замечала всю эту суматоху. Мою душу переполняло так много впечатлений, что для другого не оставалось места.

Я в синем халате, сверкание его глаз, когда мы тянули косточку желаний, и его голос, дрожащий от страсти, за дверью спальни:

– Ленхен, маленькая Ленхен...

Я не переставала думать о нем, я была уверена, что никогда его не забуду. Мне казалось, в один прекрасный день он будет ждать меня у входа.

Но ничего такого не случилось. Прошли три пустые недели, единственным утешением которых были надежды увидеть его, а потом пришли вести из дома – мой отец серьезно заболел. Мне следовало немедленно ехать домой, но еще до моего отъезда я узнала о его смерти.

Я должна была расстаться с Даменштифтом навсегда. Мистер и миссис Гревилль, которые уже отвозили меня однажды домой, любезно согласились приехать за мной еще раз.

Тетя Каролина и тетя Матильда ждали меня в Оксфорде.

 

ГЛАВА 2

А в Англии, это было начало декабря, приближалось Рождество. В мясных лавках на подносах с печенкой появились венки из ветвей остролиста, в пасти свиней мясники вставили апельсины, что придавало безжизненным тушам живой и даже веселый вид, В сумерки владельцы ларьков демонстрировали свои товары при свете лигроиновых ламп, а из окон магазинов свешивались на нитках хлопья ваты, напоминая падающий снег. На углу стоял торговец жареными каштанами с раскаленной жаровней, и я вспоминала, как мама не могла устоять перед искушением купить кулечек или два каштанов, и как они согревали наши озябшие руки.

Еще больше ей нравилось самой печь каштаны на решетке камина в Рождественскую ночь. Этот рождественский праздник она делала для нас, как когда-то у себя дома в детстве. Она рассказывала нам, как для каждого члена семьи ставилось деревце, освещенное свечами, а большое дерево с подарками устанавливали в центре Рыцарского зала. По ее словам, Рождество в их доме так праздновали из года в год. В Англию обычай украшать ели на Рождество пришел из Германии с королевой-матерью, а позднее после брака царствующей королевы с германским принцем еще более утвердился.

Я всегда предвкушала приход рождественских праздников, но этот уже не таил для меня ничего необыкновенного. Я ощущала потерю родителей гораздо сильнее, чем могла ожидать. Конечно, я не видела их четыре года, но я всегда знала, что они там, в маленьком домике рядом с книжной лавкой – в моем доме. Теперь все изменилось. Исчез милый, чуть заметный беспорядок, который придавал дому своеобразный уют. У тети Каролины все блестело, как новая сковорода. Я уныло допытывалась, зачем так нужна новая сковорода, что казалось тете Каролине очень смешным. Миссис Грин, прослужившая у нас экономкой многие годы, собрала, свои вещи и уехала. «Скатертью дорога», – откликнулась: тетя Каролина. В доме для всей черной работы осталась только юная Элен.

– Прекрасно, – сказала тетя Каролина, – с нашими тремя парами рук зачем иметь еще?

Нужно было что-то делать с лавкой. Несомненно, ею нельзя было управлять, как прежде при отце. Тети пришли к выводу, что ее надо продать, и через некоторое время объявился некий господин Клис с дочерью Амелией средних лет и купил лавку. Во время переговоров о покупке лавки выяснилось, что лавка с ее содержимым не принесет больших доходов после уплаты отцовских долгов.

– Он был совсем без головы, – пренебрежительно отозвалась тетя Каролина о моем отце.

– Нет, у него была голова, – сказала тетя Матильда, – но она всегда витала в облаках.

– И вот результат – долги, и какие! А как подумаешь, об этом винном погребке и счетах за вино! Зачем это все было нужно, не могу представить.

– Ему нравилось развлекать своих университетских друзей, а им нравилось приходить к нам, – объясняла я.

– Ну еще бы, пить его дармовое вино.

Тете Каролине все виделось только в таком свете. Люди, по ее мнению, никогда ничего не делали за так. Я думаю, она приехала ухаживать за отцом, чтобы обеспечить себе место на небесах. Она подозревала всех в корысти. Ее любимым комментарием всегда было: «А что он или она от этого собирается получить?» Тетя – Матильда была помягче. Ее одолевали навязчивые идеи о состоянии своего здоровья, и чем чаще она болела, тем лучше она, казалось, себя чувствовала. Она испытывала также удовольствие, обсуждая чужие болезни, и оживлялась. При их упоминании, но больше всего ее радовали свои хворости. Ее сердце часто играло с ней. Оно прыгало, трепетало, оно никогда не давало нужного числа биений в минуту, а тетя измеряла свой пульс непрерывно. Зачастую она испытывала жжение в груди или в сердце ощущалась замораживающая немота. В припадке раздражения я однажды выпалила:

– У вас всеобъемлющее сердце, тетя Матильда!

И тетя, решив, что это новый вид заболевания, осталась весьма довольной.

И, находясь между убежденной в своей правоте тетей Каролиной и ипохондрическими причудами тети Матильды, я была далека от покоя.

Мне хотелось былой безопасности и любви, которые я принимала как само собой разумеющееся, но и не только этого. После моего приключения в тумане я стала иной. Я непрестанно думала о той встрече, и она казалась с течением времени все менее и менее реальной, но детали ее от этого не тускнели. Я вызывала в памяти каждую подробность: его лицо при свете свечи, эти сверкающие глаза, моя рука в его руке, прикосновение его пальцев к моим волосам... Я вспоминала медленное вращение дверной ручки и представляла, что случилось бы, если бы Хилдегарда не заставила меня запереть дверь на засов.

Иногда, просыпаясь в своей комнате, я представляла себя в охотничьем домике и испытывала горькое разочарование, оглядываясь кругом и видя обои с голубыми розочками, белый кувшин для умывания и таз, деревянный стул с прямой спинкой и текст на стене: «Забудь о себе и живи для других», написанный тетей Каролиной. Там же продолжала висеть картина, изображавшая золотоволосую девочку в развевающемся белом платье. Девочка танцевала на узкой тропинке на скале, над обрывом. Рядом с девочкой художник нарисовал ангела. Картина называлась «Ангел-хранитель». Развевающееся платье девочки совсем не было похоже на вечернее одеяние, которое я носила в охотничьем домике, и хотя я была не так привлекательна, как девочка с картинку мои кудри не отливали золотом, а Хилдегарда совсем не была похожа на ангела, я связывала сюжет картины с моим приключением. Она была моим ангелом-хранителем, когда я была готова упасть в бездну, в объятия безнравственного барона, переодевшегося Зигфридом. Это напоминало одну из лесных сказок. Я не могла забыть его, я хотела видеть его снова. И если бы я владела косточкой желаний, сейчас мое желание, несмотря на ангела-хранителя, было бы тем же – увидеть его снова.

Могла ли я смириться с моим унылым существованием?

Мистер Клис поселился с дочерью Амелией рядом с нами. Это были добрые и приятные люди, и я часто заходила в лавку, чтобы повидаться с ними. Мисс Клис была знатоком книг, и ради нее ее отец купил эту лавку.

– Чтобы у меня был кусок хлеба после его смерти, – сказала мне Амелия. Иногда они приходили к нам обедать, и тетя Матильда всерьез заинтересовалась мистером Клисом, ибо он доверительно сообщил ей, что у него только одна почка.

Это Рождество было унылым. Клисы еще не вступили во владение лавкой, и мне пришлось провести время с тетками. В доме не было елок, а подарки должны были быть только полезными. Не было ни печеных каштанов, ни рассказов о привидениях у камина, ни лесных легенд, ни воспоминаний отца о днях учебы, были повествования о добрых деяниях тети Каролины, совершенных для бедных в ее сомерсетской деревне, и излияния тети Матильды о воздействии обильного питания на пищеварительные органы. Мне пришло в голову, что они более близки друг к другу, чем к кому-либо, потому что они никогда не слушали друг друга и излагали свое, не обращая внимания на собеседницу. Я не очень вникала в их речи.

– Мы делали для них все, что могли, но какая польза помогать таким людям.

– Гиперемия печени. Она вся пожелтела.

– Отец постоянно в подпитии. Я сказала ей, что нельзя выпускать ребенка в разорванной одежде. «У нас нет булавок, мадам», – сказала она. «Булавки, булавки! – закричала я. – А почему не взять иголку с ниткой?»

– Доктор от нее отказался. У нее начался застой легких. Она лежала как труп.

И так далее, продолжая развивать свои мысли...

Меня это удивляло вначале, а потом выводило из себя. Я брала книжку моей матери «Боги и герои Севера» и читала о фантастических приключениях Тора и Одина, Зигфрида, Беовульфа и других героев. Мне чудилось, что я с ними, вдыхаю ни с чем несравнимый запах елей и сосен, слышу грохот горных ручьев и вдруг оказываюсь в одеяле тумана.

– Пора вынуть нос из книжки и взяться за что-нибудь полезное, – говорила тетя Каролина.

– Сидение над книжками приводит к ухудшению здоровья, – комментировала тетя Матильда. – От этого сужается грудная клетка.

Моим большим утешением в те дни были Гревилли. С ними можно было говорить о сосновых борах. Они чувствовали их. Несколько лет Гревилли проводили отпуск в Германии и часто возвращались в те места. Гревилли возили меня в Даменштифт и обратно, и были очень дружны с моими родителями. Их сын Энтони собирался стать священником. Он был чудесным сыном, утешением родителей, которые по праву гордились им. Они были очень добры ко мне и жалели меня. День подарков, этот второй день рождественских праздников, я прекрасно провела с ними и хорошо отдохнула от теток.

Гревилли пытались развеселить меня, у них, как когда-то в моем доме, стояли маленькие елочки для всех членов семьи.

Энтони тоже был дома, и когда он начинал говорить, родители поспешно умолкали, это меня удивляло и трогало. Мы играли в игры-угадалки, в игры с бумагой и карандашом, в которых Энтони не было равных.

Мы приятно провели время, и, провожая меня домой, Энтони сказал довольно застенчиво, что он надеется, что я буду посещать его родителей.

– А вы хотели бы этого?

Он утвердительно кивнул.

– Ну тогда они тоже захотят меня видеть, потому что всегда делают то, что вы хотите.

Он улыбнулся. У него был тонкий ум, с ним было очень приятно, но он не пробуждал во мне никаких чувств по сравнению с Зигфридом, а я не могла теперь не сравнивать с ним других мужчин. На месте Зигфрида, встретив в тумане девушку, Энтони немедленно доставил бы ее домой или к своей матери, и той не пришлось бы предупреждать девушку и играть роль ангела-хранителя. Для меня было большим удовольствием посещать Гревиллей и видеться с ними и их сыном, но желание снова очутиться в охотничьем домике, сидеть напротив моего порочного барона было таким сильным, что причиняло иногда мне чисто физическую боль.

Визиты к Гревиллям продолжались, затем приехали Клисы, и я узнала, что после уплаты долгов у меня осталось чистыми пятьсот фунтов.

Сбережения на черный день, – сказала тетя Каролина, – но если их вложить в доходное Дело, можно извлечь небольшую прибыль, которая позволит тебе вести безбедную жизнь.

Под их опекой мне предстояло стать хорошей домохозяйкой – искусство, в котором, по мнению тетушек, я была совершенно не искушена. Я потеряла покой.

Передо мной возникла перспектива – жить, как прожили мои тети: учиться вести домашнее хозяйство; кричать на Элен, требуя покорности; выстраивать ряды джемов, консервов и желе в хронологическом порядке, приклеивая этикетки с надписями: желе из черной смородины, малиновый джем, апельсиновый мармелад 1859, 1860 годов.

Со временем я должна была превратиться в образцовую хозяйку, в доме которой не увидишь и пылинки на перилах, с зеркальной чистоты столами; должна была делать свой собственный воск и скипидар для натирки мебели и полов; солить свинину, собирать черную смородину для желе и размышлять над качеством имбирного пива.

А где-то в мире Зигфрид продолжал бы свои приключения, и если бы мы встретились вновь после многих рядов банок в кладовке, он, должно быть, не узнал бы меня, но я всегда узнала бы его.

Я находила убежище в доме Гревиллей, где меня всегда ждали, и иногда появлялся Энтони, с кем можно было поговорить о прошлом. Энтони был так же помешан на прошлом, как я – на сосновых лесах. Мне нравилось узнавать от Энтони его мнение о значении замужества королевы, о принце-консорте, вытеснившем с политической сцены лорда Мельбурна, его вкладе в благосостояние страны, об огромной выставке в Гайд-парке, которую Энтони описывал так ярко, что я видела Хрустальный дворец и маленькую королеву и ее мужа. Он рассказывал о Крымской войне и великом Палмерстоне и о том, как наша страна превращалась в могущественную империю.

Если бы не Гревилли, я чувствовала бы себя очень несчастной в это время.

Но Энтони не всегда был дома, и я уставала от бесконечных рассказов родителей о его добродетелях. Неприкаянность, тоска обуревали меня, и иногда я чувствовала себя словно в заточении, ожидая что-то и для меня самой неясное.

Я сказала миссис Гревилль, что я погибаю от безделья.

– У молодых девушек всегда есть масса работы по дому, – сказала она. – Они учатся, как стать хорошими женами после замужества.

– Это так мало, – ответила я.

– Ох, не скажите. Быть хозяйкой – одна из важнейших обязанностей в мире... для женщины.

Я плохо подходила для этой роли. Мои джемы подгорали, а этикетки отклеивались. Тетя Каролина досадовала:

– Все это результат воспитания в заморских школах.

«Заморское» было ее любимым словечком для определения всех неодобряемых ею вещей.

Мой отец женился на заморской женщине. У меня были заморские понятия о смысле жизни.

– Что ты можешь делать? Пойти в гувернантки и учить детей? Мисс Грейс, дочь викария из нашей деревни, пошла в компаньонки после смерти отца.

– Она вскоре заболела после этого, – добавила мрачно тетя Матильда.

– А эта леди Огалви. Она перестала раздавать суп бедным потому, по ее словам, что они отдавали его свиньям, как только она отворачивалась.

– Я знала уже давно, что с ней что-то неладно, – вставляла тетя Матильда. – У нее была такая прозрачная кожа. Ты скоро заболеешь, моя девочка, – сказала я себе.

Я – задумывалась. Я не представляла себя в роли гувернантки или компаньонки сварливой старой леди, еще – похуже моих теток. По крайней мере несообразность их разговоров и непредсказуемость их взглядов несколько развлекали меня.

Я плыла по течению. Как будто чего-то ждала в этой беспросветной жизни. Пылкость моих чувств сменилась язвительностью. Я дразнила теток: отказывалась понимать, чему так отчаянно учила меня тетя Каролина легкомысленно отзывалась о телесных недомоганиях. Да, я чувствовала себя опустошенной; я томилась по чему-то неизвестному. Не случись того приключения в лесу, возможно, все было бы иначе. Зигфрид не лишил меня чести (как он выразился), но я лишилась покоя. Мне казалось, что я увидела на мгновение мир, о существовании которого не подозревала, если бы не Зигфрид, но это видение навсегда выбило меня из привычной колеи. Весной, после приезда Клисов, жизнь стала более сносной.

Как и Энтони, это были серьезные люди. Я временами посещала лавку и сдружилась с ними. Тетям они тоже понравились. Мне было почти девятнадцать, еще не старуха; тети охраняли меня, но жизнь, казалось, не много обещала мне.

И вот тогда Глайберги объявились в Оксфорде.

Я помогала тете Каролине готовить земляничный джем, когда они прибыли. Раздался стук в дверь, и тетя Каролина возмутилась: «Кто это заявился так рано?»

Было около одиннадцати часов утра, и впоследствии я удивлялась, что не предчувствовала важности этого события.

Тетя Каролина, склонив голову набок, прислушивалась к голосам в зале, чтобы убедиться в правильности вопросов Элен, спрашивавшей имена и цель прихода ранних визитеров.

Элен вошла в кухню:

– Ох, мэм...

– Мадам, – поправила ее тетя Каролина.

– Да, мадам, они говорят, они ваши кузены, и поэтому я пригласила их в гостиную.

– Кузены, – возмутилась тетя, – Что за кузены? У нас нет кузенов.

В кухню вошла тетя Матильда. Неожиданные визитеры были событием, и она была свидетелем их приезда.

– Кузены, – повторила тетя Каролина. – Они говорят, что они наши родственники.

– У нас был единственный кузен Альберт. Он умер от печени, – сказала тетя Матильда. – Он пил. Что сталось с его женой, мы не слышали. Она также была не прочь выпить. Иногда это влияет на сердце, и у нее был такой странный цвет лица...

– Почему же не познакомиться с ними? – предложила я. Возможно, мы давно утратили с ними связь, а они тем временем переболели всеми болячками.

Тетя Каролина одарила меня взглядом, означавшим: вот оно заморское воспитание; тетя Матильда, более простого склада, никогда не пыталась анализировать тайники моего ума, хотя тщательно следила за физическим состоянием моего здоровья.

Я пошла за ними в гостиную, рассудив, что их кузены, возможно, имеют со мной какое-никакое родство.

Я была не готова к таким гостям. Выглядели они как иностранцы. «По-заморски», – как подумала бы тетя Каролина.

Их было двое: подтянутая, среднего роста женщина в черном платье и элегантной шляпке и мужчина примерно того же роста, склонный к полноте. При виде нас он щелкнул каблуками и поклонился.

Они оба смотрели на меня, и женщина сказала по-английски:

– Вы, должно быть, Елена.

Мое сердце забилось от волнения: я узнала акцент. Я слышала его не раз в Даменштифте.

Я сделала несколько шагов вперед в ожидании, и она взяла мои руки в свои.

– Вы похожи на мать, правда, Эрнст?

– Думаю, что да, – ответил он довольно медленно. Тетя Каролина предложила гостям садиться. Поблагодарив, они сели.

– Мы здесь ненадолго, – сказала дама на довольно посредственном английском. – На три недели с небольшим, в Лондон, показаться доктору.

– Доктору, – глаза тети Матильды заблестели.

– Да, Эрнст жалуется на сердце. Поэтому он приехал в Лондон, и я подумала: пока мы в Англии, нам следует съездить в Оксфорд и повидаться с Лили. В книжной лавке нам сообщили эту печальную новость. Мы не знали, понимаете ли, что Лили умерла. Но по крайней мере мы можем встретиться с Еленой.

– А, – сказала холодно тетя Каролина. – Стало быть, вы родственники матери Елены.

– Может быть, это клапаны? – спросила тетя Матильда. – У меня был знакомый с врожденным пороком сердца.

Никто не слушал ее. Я даже сомневаюсь, прислушивались ли гости к ее словам.

– Вскоре после замужества Лили и отъезда в Англию, – сказала дама, наши связи стали слабеть. После нескольких писем – никаких известий. Мы знали, что у Лили родилась дочь.

Она улыбнулась мне.

– Мы считали невозможным быть рядом и не навестить вас.

– Я рада вашему приходу. Где вы живете? Рядом со старым домом моей мамы? Она много рассказывала мне о нем.

– А она не вспоминала меня?

– А как вас зовут?

– Ильза... Ильза Глайберг, это, естественно, фамилия мужа, а не моя девичья.

– Ильза, – повторила я. – У мамы было несколько кузин, я знаю.

– Да, нас несколько двоюродных сестер. О, это было так давно, и с тех пор все изменилось. Людям нельзя терять связь друг с другом.

– А где вы живете в Германии?

– Мы только что сняли небольшой летний домик на время в Локенвальде.

– В Локенвальде!

Нотки радостного удивления прозвучали в моем голосе. Тетя Каролина нашла такой восторг неприличным; тете Матильде, в свою очередь, румянец на моем лице дал бы повод подумать о появлении у меня сердечного заболевания. Мне хотелось смеяться, с сердца вдруг свалилась большая тяжесть.

– Я воспитывалась в монастырском пансионате неподалеку от Лейхенкина.

– Неужели, это совсем рядом с Локенвальдом.

– Лес Лока! – сказала я радостно.

– О, вы знаете наши старые легенды.

Тетя Каролина решила вмешаться. Эти люди, кажется, забыли от волнения, кто хозяйка в этом доме.

Чтобы отвлечь их внимание от меня, тетя Каролина предложила им выпить по стаканчику ее самодельного вина. Они согласились, и тетя призвала Эллен, но, опасаясь, что служанка плохо сотрет пыль с бокалов или что-то не так сделает, вышла проконтролировать ее действия. Тетя Матильда загнала в угол Эрнста Глайберга и просвещала его о заболеваниях сердца, но он говорил по-английски еще хуже супруги, что совсем, однако, не заботило тетю. Она не нуждалась в собеседниках – ей нужна бы аудитория.

Тем временем я повернулась к Ильзе, возбуждение мое нарастало. Она была примерно того же возраста, что и мама, и рассказывала о жизни в Даменштифте, об игра: в которые они играли в маленьком замке, как семья моей мамы навещала ее родителей и как они скакали на пот по лесу.

Глубокая ностальгия овладевала мною. Принесли вино годичной выдержки, которое тетя Каролина сочла готовым к употреблению, и свежие винные бисквиты вчерашней выпечки. Она многозначительно взглянула на меня, чтобы убедиться, что я понимаю, как важно всегда иметь под рукой вино и бисквиты на такой непредвиденный случай.

Ильза высоко оценила вино и попросила у тети рецепт приготовления бисквитов.

Так что визитом остались довольны все трое.

Это было началом. Глайберги поселились в Оксфорде, и вскоре тети и я были приглашены отобедать с ними!

Прием прошел на высоте, и тети остались им доволен хотя тетя Каролина по-прежнему считала, что у Глайбергов заморские повадки.

Мне нравилось проводить время с ними. Мы непрестанно говорили о моей матери и ее встрече с отцом во время его пешеходного похода. Их это очень интересовало Я рассказывала им о Даменштифте и монахинях. Фактически рассказывала только я, Глайберги гораздо меньше говорили о своей жизни. Тем не менее они снова очен ярко вызвали в моей памяти очарование леса, и почувствовала, что снова переменилась. Ко мне вернулось прежнее состояние, забытое после приезда Англию. Я не промолвила ни словечка о моем приключении в лесу, но думала о нем беспрестанно, и ночью после посещёния Глайбергов я представила его так четко, словно прожила его заново.

Дни проходили очень быстро, и ежедневно я виделась с Глайбергами. Я призналась им, что буду скучать без них, и Ильза сказала, что они тоже привыкли ко мне. Именно к Ильзе я привязалась больше всего, отожествляя ее со своей матерью. Она рассказывала мне об их совместном детстве, увеселительных поездках и обычаях, о которых упоминала моя мама, и маленьких проделках, связанных с Лили, так ее звала Ильза, и о которых я никогда не слышала раньше.

За неделю до отъезда Ильза сказала мне:

– Как бы мне хотелось, чтобы ты снова побывала у нас!

Радость на моем лице, казалось, поразила ее.

– Тебе действительно этого хочется? – сказала она, обрадованная моей реакцией.

– Больше всего на свете! – воскликнула я пылко.

– Полагаю, это можно устроить.

Она положила руку на талию, подняла плечи, как это часто делала.

– Я оплачу свой проезд, – сказала я поспешно. – У меня есть немного денег.

– Это необязательно. Ты будешь, конечно, нашей гостьей.

Она приложила палец к губам, словно что-то пришло ей в голову.

– Эрнст... – сказала она. – Меня беспокоит его здоровье. Если бы меня в поездке кто-нибудь сопровождал...

Это была идея.

Я закинула ее тетям во время завтрака.

– Кузина Ильза обеспокоена состоянием Эрнста, – сказала я.

– Ничего удивительного. С сердцем шутки плохи, – откликнулась тетя Матильда.

Эта поездка, по мнению Ильзы, ухудшит его самочувствие.

– Об этом нужно было думать раньше, до отъезда, – сказала тетя Каролина, полагавшая, что все неприятности, возникающие с другими, есть результат их собственной оплошности, в то время как ее напасти – следствие непреодолимого злого рока.

– Она же привезла его для консультации с доктором. – Лучшие врачи – в Англии, – сказала с гордость тетя Матильда. – Я помню поездку миссис Корсер Лондон. Я не говорила о ее болезни, но... – Она многозначительно взглянула на меня.

– Кузина Ильза хотела бы взять кого-нибудь в помощь во время поездки. Например, меня.

– Тебя!

– А почему бы нет, учитывая состояние здоровья кузена Эрнста...

– С сердцем шутки плохи. Может подвести, гораздо серьезнее, чем легкие. Хотя больные легкие – тоже плохо.

– Ну, я не сомневаюсь, что такая помощь не помешает, но почему тебе тащиться в заморские края?

– Я бы не возражала. Мне хотелось бы ей помочь. В конце концов, она кузина моей матери.

– Вот что бывает при женитьбе на иностранках, – сказала тетя Каролина.

– Здесь нужны люди, знающие толк в болезнях сердца, – сказала тетя Матильда задумчиво.

«Бог мой, – подумала я. – Неужели она напрашивается! поехать?»

Так и было. Ее страсть к болезням могла завести ее так далеко. Тетя Каролина пришла в ужас, и это было очень кстати, ибо я была уверена: не будь этого туманного предложения тети Матильды, она бы отнеслась к моему отъезду с большим неодобрением.

– Как ты вернешься обратно? – потребовала ответа тетя Каролина.

– Поездом, на пароходе.

– Одна, такая юная девушка, и путешествует одна!

– Все ездят. А потом, я еду не в первый раз. Может быть, Гревилли заедут за мной. Я подожду их и вернусь с ними вместе.

– Все это выглядит очень по-заморски, – сказала тетя Каролина.

Но я решила ехать, и мне думается, тетя Каролина почувствовала эту мою решимость, заимствованную из характера моей матери. Она называла это упрямством. Если уж я решила, так и будет. Тетя Матильда по-своему была на моей стороне, потому что была уверена: при поездке с сердцем лишняя пара рук пригодится в случае осложнения. И вот так получилось, что к концу июня, когда Глайберги покидали Англию, я была с ними.

 

ГЛАВА 3

Я была в необычном состоянии возбуждения. В ту ночь в охотничьем домике что-то изменилось во мне, и я никогда не смогу снова стать прежней. Иногда мне казалось, что я ужинала с богами или с одним из них по крайней мере. Он жил в Асгарде, обители богов и павших героев, вместе с Одином и Тором; этот бог был храбрым и мужественным, хитроумным и безжалостным, как и другие небожители. Он завладел моим сознанием, превратив меня в рыцаря, встретившего прекрасную даму без жалости. Одиноким и безутешным скитальцем мне предстояло блуждать по земле до тех пор, пока не найду его.

До чего может дойти человеческая глупость! И все же, с другой стороны, если бы я могла пройти тот же путь, если бы я смогла убедить себя, что встретила в ту ночь не бога, а далеко не безупречного мужчину, склонявшего меня к поступку, который для некоторых вроде моих теток был бы хуже смерти, то тогда я, вероятно, смогла бы сбросить заклятие, сковавшее меня. Я вернулась бы в Оксфорд и постигала науку хорошей хозяйки дома. Я, весьма вероятно, осталась бы старой девой, ухаживающей за престарелыми тетками, или бы вышла замуж, завела детей и воспитывала из них добропорядочных граждан. Моих дочерей никогда е послали бы в какой-нибудь Даменштифт в сосновых лесах из-за боязни, что они заблудятся в тумане и будут похищены безнравственным бароном. А кто даст гарантию, что там найдется добрый ангел в обличье некой Хилдегарды?

Мы путешествовали по знакомой местности, и от запаха хвойных деревьев мое настроение изменялось к лучшему. Наконец мы прибыли на маленький вокзал Локенбурга. Экипаж отвез нас и багаж в дом Глайбергов.

Меня охватило волнение – я в Локенбурге. На окраине Альтштадта – Старого города – появилось несколько недавно построенных зданий. Весь же город с аркадами улиц, казалось, сошел со страниц средневековой сказки.

– Восхитительно! – восклицала я, любуясь высокими крышами и остроконечными домами, маленькими куполами, венчавшими башни, цветочными ящиками на, подоконниках с цветущими растениями. В центре; рыночной площади играл струями воды фонтан, на лавках висели вывески из металла, скрипевшие от ветра. Причудливые рисунки на вывесках обозначали товары; продававшиеся в лавках.

– Ты должна посетить нашу городскую церковь, – сказала Ильза, показывая на церковное здание. – Церемониальный крест сейчас спрятан под замком, но его нам вынесут и покажут.

– Как приятно снова вернуться сюда! – воскликнула я.

– Мы приехали как раз к Ночи Седьмой луны, – вдруг сказала Ильза.

И я явственно услышала его голос.

– В Ночь Седьмой луны, – закричала я, – когда Лок – бог раздоров – повсюду и изгоняется всемогущим Одином.

Ильза восхитилась:

– Твоя мама посвятила тебя в наши легенды. Хотя эта скорее местное поверье.

Мы проехали центр городка и достигли его окраин. Дом отстоял примерно на милю от границ Старого города. Мы свернули в проезд, который окаймляли довольно: низкорослые сосны с голубой хвоей, и остановились у крыльца.

По размерам здание напоминало охотничий домик и внешне от него мало чем отличалось. В нем была гостиная, на стенах которой висели копья и ружья, деревянная лестница вела к площадке второго этажа, где находились спальные.

Меня отвели в мою комнату и принесли кувшин с горячей водой. Умывшись, я спустилась вниз, где для нас с Ильзой подали колбасу, кислую капусту и ржаной хлеб. Эрнст не вышел к обеду. «Путешествие очень утомило его» – объяснила Ильза. Возможно, я, тоже устала от дороги, и даже больше, чем предполагала.

Однако я не чувствовала этого.

Ильза удовлетворенно улыбалась. Ей нравилось мое возбужденное настроение. Интересно, что бы она подумала, если бы знала подлинный источник моего возбуждения – надежду снова встретить Зигфрида.

Днем мы снова выехали в экипаже в лес, и меня очаровало облако голубых горечавок и розовых орхидей. Мне захотелось сорвать их, но Ильза отговорила меня от этого. Лесные цветы недолговечны в букетах.

Я мало спала в эту ночь – мешало волнение. Из головы не шла мысль, что я увижу его снова. Он отправится на охоту, и мы встретимся в лесу. Мы должны встретиться. Я не верила в невозможность нашей встречи, и я приехала так ненадолго, что эта встреча не могла не состояться очень скоро.

Я с жадностью оглядывала все кругом, но мы мало кого видели в лесу: нам встретилась лишь старуха, собиравшая хворост, и пастух, гнавший стадо коров с мелодично звучавшими колокольцами на шеях.

На следующий день я отправилась на рыночную площадь, которая была украшена флагами в честь ночи полнолуния – седьмой ночи полной луны – ночи гуляний и маскарадов, когда, по преданию, бог Лок бродит повсюду.

– Ты увидишь девушек в красных юбках, белых вышитых кофтах и желтых с кисточками фартуках. Некоторые мужчины будут в масках, возможно, они оденутся в одежды богов и в легкие накидки, на них будут маски, и к головы украсят рога. Ты, наверно, видела изображения богов в книжках своей мамы. Они будут танцевать и выделывать фокусы.

Смысл в том, что никто не знает, какой из них воображает Лока, а кто – Одина, всемогущего бога-отца. Ты должна все это увидеть. Мы отправимся на рыночную площадь, как только взойдет луна.

Я не видела Эрнста целый день. Он был очень замкнутьм и незаметным человеком, и можно было легко поверить в его отсутствие.

– Он здорово изменился во время болезни, – объяснила Ильза. – Он страдает гораздо больше, но не признается в этом.

Поэтому Эрнст не выходил из своей комнаты, и мы с Ильзой проводили вместе почти все время. Мы много говорили, в основном я. Думаю, тетя Каролина была права, называя меня болтушкой. Ильза была, напротив, идеальной слушательницей и не любительницей посплетничать.

И вот пришел вечер этого второго дня – прелюдия к Ночи Седьмой луны. Мы перекусили, так как для обеда еще было слишком рано, и Ильза намеревалась вернуться не слишком поздно – до того как страсти не накалятся и веселье станет неуправляемым.

После закуски Ильза пришла ко мне в комнату с удрученным выражением лица.

– Я не могу позволить Эрнсту отправиться с нами, сказала она. – Он неважно себя чувствует.

– Ну что ж, поедем вдвоем.

– Я... я думаю, стоит ли.

– Нет, поедем!..

– Понимаешь, в такие дни... двум женщинам без спутников...

– Нет, мы должны пойти.

Ильза колебалась.

– Хорошо, но мы не должны оставаться на площади допоздна. Мы прокрадемся на рыночную площадь Я посмотрим только начало. Жаль, что мы не живем на площади. Тогда мы могли бы все увидеть из окна. Эрнст будет очень беспокоиться. Он не ляжет, пока мы не вернемся.

– А нет ли кого-нибудь пойти с нами? Если так необходимо.

Она покачала головой.

– Вообще это не наш дом, мы просто арендуем его на праздники. Мы уже бывали здесь прежде, но у нас нет друзей по соседству.

– Понятно. Ну что ж. Мы пойдем пораньше и вернемся, < чтобы не волновать Эрнста.

Вот так мы и попали на площадь в гущу толпы гуляк. Было около восьми часов вечера. Над нашими головами висела огромная луна – седьмое полнолуние года, и в нем было нечто мистическое. Лигроиновые огни железных светильников освещали лица людей. Их было много; они махали руками, окликали друг друга. На глаза мне попался мужчина в маске, его голову украшал головной убор с рогами, о котором рассказывала Ильза и который я видела на картинках в книгах моей матери. Потом я увидала другого и еще, и еще.

Ильза сжала мою руку.

– Что ты думаешь об этом?

– Удивительно!

– Держись ближе ко мне. Толпа увеличивается, и люди могут потерять контроль над собой.

– Еще так рано.

На глазах у меня рогатый мужчина схватил девушку и закружил ее в танце.

– Ты видишь, возбуждение нарастает.

– А что бывает, если небо в тучах и не видно луны?

– Говорят, что Лок сердится и не покажется людям. Или он разыгрывает один из своих коварных фокусов – и тогда берегись.

Появилась группа скрипач ей, заиграла музыка, начались танцы.

Я не поняла до конца, как это случилось. Наверно, это свойство толпы. Только что я стояла рядом с Ильзой, наблюдая за водоворотом смеющихся и танцующих людей, и вдруг началась неразбериха.

Неожиданно раздался всплеск, кого-то швырнули в бассейн фонтана. Толпа ринулась поглазеть, и в суматохе я потеряла Ильзу.

Чья-то рука крепко схватила меня, другая обняла меня за талию. Голос, от которого забилось мое сердце, прошептал на ухо: «Ленхен!» Я обернулась и увидела глаза в маске и смеющийся рот. Ошибки не было.

– Зигфрид, – прошептала я.

– Он самый, – ответил он. – Давайте выбираться отсюда.

Он не отпускал меня, и скоро мы выбрались из толпы. Он взял меня за подбородок.

– Все та же Ленхен.

– Что вы здесь делаете?

– Праздную Ночь Седьмой луны! Но есть другая, более важная причина. Возвращение Ленхен.

Он тянул меня дальше и дальше от толпы, и скоро мы, очутились на маленькой улочке, где было немного празднующих.

– Куда вы меня ведете?

– Давайте вернемся в охотничий домик, – сказал он. – Там нас ждет ужин. Вы наденете синий бархатный халат и распустите волосы.

– Мне надо найти Ильзу.

– Кого?

– Мою кузину, которая привезла меня сюда. Она будет беспокоиться.

– Ваша особа так драгоценна, что всегда находятся люди, обеспокоенные вашим исчезновением. Тогда монахини, а теперь эта... Ильза.

– Я должна немедленно ее найти.

– Найти, в такой толпе!

– Конечно. – Я попыталась выдернуть руку, но он не отпускал меня.

– Вернемся обратно и, если сможем, найдем ее.

– Тогда пошли. Она будет беспокоиться. Она не хотела идти без мужа, а ему нездоровится. Должно быть, она предвидела такой случай.

– Ну что ж. Она потеряла, а я нашел вас. Бесспорно, мне положено какое-то вознаграждение.

– Вознаграждение? – повторила я. Он рассмеялся и обнял меня.

Я сказала твердо:

– Как вас представить Ильзе?

– Если понадобится, я представлюсь сам.

– Вас все время окружает тайна. Тогда вы предстали Зигфридом, теперь Одином. Или... Локом?

– Определите сами. Это входит в игру.

Он обладал каким-то магическим воздействием на меня, я уже почти не беспокоилась об Ильзе. Но затем я вспомнила ее беспокойство о нашем возвращении и осознала ее тревогу, если я не вернусь домой.

Мы достигли площади с бесновавшимися в танце людьми, Ильзы нигде не было видно. Кто-то наступил мне на ногу, и я потеряла туфлю. Я остановилась и попыталась найти ее. Зигфрид стоял позади меня. Я сказала о потере.

– Сейчас найду!

Он наклонился, но натиск огромной толпы унес нас от этого места.

Теперь, – сказал он, – вы потеряли и кузину, и туфельку. Его глаза блеснули. – Какая потеря – следующая?

Я быстро сказала:

– Мне надо домой.

– Позвольте мне сопровождать вас.

– Вы... вы приехали специально на праздник. Зачем мне отрывать вас от него.

– Этого не произойдет. В эту ночь праздник там, где вы.

Я испугалась не на шутку. Я должна идти. Здравый смысл подсказывал мне это.

– Мне надо вернуться.

– Если вы действительно этого хотите, тогда пойдемте. Я прыгала на одной ноге рядом с ним.

– Далеко до дома?

– Примерно с милю от центра города.

– Я бы сказал, что дорога плохая. В этих местах нет хороших дорог. Что-то надо сделать. У меня лошадь в гостинице неподалеку. Вы поедете со мной, как в прошлый раз.

Я убедила себя, что на одной ноге идти очень трудно, и поэтому пошла с ним в гостиницу, во дворе которой он оставил коня. Как и в прошлый раз, он посадил меня верхом, и мы двинулись в путь.

Мы молчали. Он крепко прижимал меня к себе, и мое волнение было почти невыносимым. Мне казалось, что я живу во сне, но вдруг у меня возникло подозрение, что мы едем не к дому.

Я отодвинулась от него.

– Куда мы едем?

– Скоро узнаете.

– Вы сказали мне, что отвезете меня к Ильзе.

– Я не говорил такого.

– Вы сказали, если я захочу.

– Правильно, но вы же этого не хотите. Вы не хотите, чтобы я отвез вас домой и сказал: «Получайте вашу кузину в целости и сохранности, если не считать, конечно, потерянной туфельки».

– Спустите меня на землю, – потребовала я.

– Прямо здесь! Но мы же в лесу, вы можете заблудиться. В такую ночь молодым леди нельзя гулять одной.

– Что вы собираетесь делать?

– Сюрпризы более интересны, чем ожидаемое.

– Вы везете меня куда-то.

– Мы совсем недалеко от моего охотничьего домика.

– Нет! – сказала я твердо. – Нет.

– Нет? Но вам же понравилось у меня в прошлый раз.

– Я хочу сейчас же вернуться в дом моей кузины. Как вы смеете увозить меня помимо моей воли?

– Не будьте неблагодарной, Ленхен. Это не против вашей воли. Вспомните косточку желаний. Вы пожелали, чтобы мы снова встретились, не так ли?

– Да, но не так.

– А как?

– Наши встречи так непостоянны.

– Вы говорите, как эти ваши тетки.

– Откуда вы знаете? Вы их никогда не видели.

– Моя дорогая малышка Ленхен. Вы рассказывали мне так много в ту ночь. Помните? Вы сидели в синем бархатном халате и говорили, и говорили. И вы были так разочарованы, когда мы пожелали друг другу спокойной ночи.

– И вы даже не пришли попрощаться со мной.

– Прощания не было.

– Но откуда вы могли знать?

– Я знал. Я был уверен, что мы встретимся снова. Для меня, если бы такая встреча не состоялась, это стало бы трагедией.

– Вы специально говорите мне это, чтобы отвлечь мое внимание. Я хочу вернуться, я должна вернуться к моей кузине.

Зигфрид остановил коня и неожиданно поцеловал меня. Это был самый необычный поцелуй в моей жизни. Но кто целовал меня прежде? Отец в лоб, мама в обе щеки, легкий клевок от тети Каролины в день моего возвращения. Тетя Матильда вообще не допускала поцелуев – она слышала где-то, что целование может быть средством передачи микробов. Но этот поцелуй, казалось, истощил все мое сопротивление, в нем слились восторг и ожидание, жестокость и нежность, страсть и ласка.

Я отодвинулась и сказала нетвердым голосом:

– Отвезите меня обратно... сейчас же!

– Вам не следовало высовывать нос на улицу в Ночь Седьмой луны, – сказал они рассмеялся довольно жестоко. Его глаза сверкали в отверстиях маски, а рога делали его похожим на викинга.

Я спросила сердито:

– Кого вы сегодня представляете?

– Только себя.

– У вас вид разбойника, который хватает женщин и поступает, как ему заблагорассудится.

– И вы считаете, я такой? – Он приблизил свое лицо ко мне, улыбаясь.

– Нет, – закричала я сердито. – Не со мной. Может быть, с кем другим, но не, со мной.

– Ленхен, – спросил он, – вы клянетесь, что вы этого не хотите?

– Не понимаю.

– Поклянитесь луной, Седьмой луной, что ваше единственное желание – чтобы я отвез вас к кузине.

– Но, конечно, вы должны...

Он наклонился надо мной.

– Опасно давать ложные клятвы при Седьмой луне.

– Я не боюсь сказок и вас.

– Вы больше боитесь себя, я думаю.

– Что вы этим хотите сказать?

– Ленхен, я думал о вас постоянно с той ночи, когда мы ужинали вместе и все так кончилось.

– Как вы смели думать, что та ночь могла кончиться иначе?

– А почему бы нет? И вы так думали.

– Я... я не участвую в подобных приключениях, уверяю вас.

– Нет нужды уверять, я знаю вас.

– А вот не станете утверждать подобное про себя, для вас – это обычное дело.

– У меня никогда не было такого приключения. Оно – единственное, и вот мы снова. Ленхен, оставайтесь со мной. Не просите отвезти вас в дом кузины.

– Я должна. Она сойдет с ума от страха.

– В этом все дело? Только?

– Нет, я хочу домой, потому...

– ... потому что вас воспитали монахини, но, если бы я : был вашим мужем, вы с удовольствием поехали со мной.

Я молчала.

– Это так, Ленхен! – воскликнул он. – Они вбили эти мысли в вашу голову. Вы избрали путь благопристойности, или его выбрали для вас. Вам все равно, какие радость, удовольствие, страсть я мог бы дать вам, для вас это ничто, если вы не моя жена.

– Вы говорите чушь. Отвезите меня домой.

– Все могло быть так замечательно, и не могло быть иначе, – печально сказал он. – Ленхен, у меня не было никогда такой ночи, как ночь нашей встречи. Я мечтал о ней каждый раз, когда опускался туман, я порывался скакать в лес и искать вас. Это глупо, вы скажете. Но вы хотите домой – и быть посему.

Он повернул лошадь, и мы замолчали. Он крепко прижимал меня к себе, и я была счастлива. Теперь я знала, что люблю его. Он волновал меня, как никто другой, и я была убеждена, не мог никто другой. Но когда он повернул коня к городу, я полюбила его, потому что, несмотря на неопытность, я понимала, какое почти непреодолимое желание он заставил себя обуздать. И его заставила это сделать нежность ко мне, чувство, которое в моих глазах составляло главное в любви. И тогда я поняла, что люблю его.

Я слышала крики гуляк, когда мы приблизились к городу. Всюду виднелись отблески огней, и мимо нас прошло несколько человек, в основном пары, направляясь к лесу. Окраинами мы проехали к дому кузины.

Он соскочил с седла и опустил меня наземь. Он несколько секунд держал меня в своих объятиях и поцеловал нежно, нежно.

– Спокойной ночи, малышка Ленхен!

Я хотела сказать ему, что мы должны встретиться снова, но, вспомнив о ждущей меня Ильзе, поспешила войти в дом. Но не только поэтому. Я не знаю, кто он. Я точно знала, что привезти женщину к себе в охотничий домик было для него обычным делом, что шелковая ночная рубашка и синий бархатньш халат предназначались для одной из них и что он предполагал так же позабавиться и со мной.

Меня спас мой ангел-хранитель, а сегодня я сама против желания, помимо воли, да, да, но я знала, что поступила правильно.

Он не предложил встретиться еще раз. Он отпустил меня, и, подходя к крыльцу, я услышала стук его лошади по дороге.

Ильза выскочила из дома.

– Елена! Что случилось?

Я все рассказала ей, как потеряла ее, потом туфельку и как один из гуляк привез меня домой.

– Я была вне себя, – сказала она. – Я не знала что делать. Металась по площади в поисках тебя, а потом подумала, что лучше вернуться домой и организовать поиски.

– Все теперь в порядке, Ильза. Я беспокоилась о вас и вернулась как можно быстрее домой.

– Ты, должно быть, устала?

Устала. Я была возбуждена и подавлена, взволнованна и опустошена. Моя голова шла кругом. Ильза посмотрела на меня с удивлением.

– Ложись спать, – сказала она. – Я принесу тебе теплого молока. Это поможет тебе уснуть.

– Ничто не могло заставить меня уснуть в эту ночь.

Я лежала в постели, и передо мной снова проходили события минувшей ночи. Его слова, их скрытый смысл, его намерения отвезти меня в охотничий домик. Интересно, была ли там Хиддегарда.

И тогда, вспомнив все детали этой второй встречи, я сказала себе: «Теперь я потеряла его. Третьей встречи не будет никогда».

Но одно я знала наверняка: всю мою жизнь меня будет преследовать его образ, я никогда не забуду его. Я встала поздно на следующее утро, потому что ночью я спала урывками и только к утру забылась глубоким сном.

Потоки солнечного света заливали комнату, когда я проснулась, но в душе у меня было очень грустно. Он бросил меня, ему нужна была спутница на ночь, в противном случае лучше расстаться. Он объяснил это так четко.

Словно в полусне я оделась, без аппетита позавтракала на небольшой террасе в тыльной стороне дома. Я сказала Ильзе, что прогуляюсь по городку и, возможно, кое-что куплю для нее.

Когда я вернулась домой, у двери меня встретила Ильза. Взволнованное выражение ее лица удивило меня.

– Тебя ждет гость.

– Гость?

– Граф Локенбург.

Я уставилась на нее.

– Кто он такой?

– Иди и взгляни. – Она повела меня в гостиную, открыла дверь и пропустила вперед. Она прикрыла дверь, оставив нас одних, что было очень непохоже на нее. Дома я никогда не оставалась наедине с мужчиной, а здесь правила поведения были не менее, а более строгими.

Но я уже увидела гостя. Он выглядел неуместным в этой комнатушке, он заполнял ее всю своим присутствием.

– Я снял свой шлем, – сказал он. – Надеюсь, вы узнаете меня без него.

– Вы!.. Граф Локенбург! Что вы здесь делаете?

– Уверен, тетю Каролину шокировали бы ваши манеры встречи гостя и, ведь вы обычно придаете этому большое значение.

Краска залила мои щеки, глаза мои сверкали, я была так счастлива.

– Не знаю, где Ильза, – пробормотала я, запинаясь.

– Выполняет распоряжение. – Он взял меня за руки. – Ленхен, я думал о вас всю ночь. А вы, вы думали обо мне?

– Почти всю ночь, – призналась я. – Я не спала до рассвета.

– Вы хотели поехать со мной? Вам хотелось, чтобы я похитил вас и увез в охотничий домик? Признайтесь.

– Если бы это могло случиться и потом не случилось... и было бы только сном...

– Невозможно, дорогая. Вы были так напуганы, я совсем не хотел вас напугать. Я хочу вас более всего на свете, и вы должны хотеть того же. Иначе не может быть. Наши желания должны совпадать.

– Это одно из ваших условий?

Он кивнул.

– Вы не сказали мне, кто вы такой.

– Зигфрид вполне подходил вашему вкусу.

– А потом Один или Лок. А вы – этот граф.

– Герой или бог более впечатляют, чем граф.

– Но граф более реален.

– А вы предпочитаете реальность.

Если речь идет о постоянстве, ему должна сопутствовать реальность.

– Моя практичная Ленхен, я одержим вами.

– Так ли?

– У вас ослепительная улыбка. Вы знаете, я здесь, а вы со мной. У меня нет никаких условий.

– Условий?

– Вы понимаете, Ленхен. Если бы мы давали клятву перед священником, вы не сказали бы мне: «Возвращайтесь!» Вы сказали бы: «Поехали дальше», и ваше желание соответствовало моему. Признайтесь. Вы не скрываете своих чувств. Я знаю, о чем вы думаете каждую минуту. Они – на вашем лице, на вашем юном, прекрасном лице. Я знаю его малейшую деталь. Я мечтал о нем каждую ночь и видел его каждый день с тех пор, как нашел вас в лесу. Я люблю вас, Ленхен, и вы любите меня, и любовь, подобная нашей, не может не сбыться. Поэтому мы принесем клятву перед священником, и у вас не будет причин меня бояться. Вы сможете свободно любить. Вам не придется мысленно бояться тети Каролины, в ужасе, воздымающей руки, ни монахинь, ни вашей кузины. Никто, кроме нас, и я хочу, чтобы так было.

– Вы просите меня выйти за вас замуж?

– И что вы на это скажете?

Мне не пришлось отвечать. Мое лицо выдало меня.

– Завтра, – спросила я. – Завтра бракосочетание? Так не бывает.

– Здесь это бывает. Он все устроит. Если он даем команду священнику сочетать нас браком, священник подчинится. Это будет простая церемония. Священник придет сюда или в охотничий домик. Так уже делалось. Можете положиться на меня.

Я была поражена. Меня не покидала мысль, что нахожусь в обществе сверхъестественного существа. Быть может, это обычное состояние влюбленных. Любимый, бесспорно, неповторим, более того, он – само совершенство. Все изменилось вокруг, весь мир, казалось, сошел с ума от радости. Птицы пели веселее, трава зеленела ярче, чудеснее стали цветы. Солнце сверкало особой теплотой, а луна цвета спелого меда, чуть-чуть наклонившись, все еще почти круглая, мудрая и снисходительная к влюбленным, казалось, улыбалась тому, что Елена Трант любит графа, Локенбурга и все препятствия исчезнут, когда они произнесут перед священником клятву любить и лелеять; друг друга, пока их не разлучит смерть.

– Возможно ли это? – спрашивала я Ильзу и Эрнста, когда он ужинал с нами той ночью. – Ведь бракосочетание нельзя так просто устроить?

– Это будет простой церемонией, – объясняла Ильза. – Ее часто проводят в доме невесты или жениха, если это более удобно. Граф – влиятельный человек в этих краях.

Влиятельный человек. Я полностью ощущала это. Ильза произносила его имя с таким почтением.

– Все кажется таким неожиданным, – сказала я без особого протеста и не собираясь в действительности глубоко вникать в этику этого дела. Меня волновало только одно: состоится ли бракосочетание.

Ильза принесла горячего молока мне в постель; казалось, она считала необходимым немного меня побаловать. А мне хотелось одного: остаться одной и думать об удивительном выпавшем мне счастье.

Ранним утром от графа пришло сообщение. Бракосочетание состоится в охотничьем домике. Священник уже ждал нас. Ильза и Эрнст должны были отвезти меня туда. Дорога должна была занять часа три, но их это не пугало. Казалось, они благоговели перед графом. Его звали в действительности не Зигфридом, а Максимилианом. Я рассмеялась, узнав об этом.

Оно напоминает имя одного из императоров Священной Римской империи.

– А почему бы нет? – ответил он. – Так оно и есть. Не считаете ли вы меня недостойным носить такое имя?

– Оно подходит вам восхитительно, – заверила я его. – Я никогда не буду называть вас Максом. Оно не для вас. Максимилиан, мне кажется, сродни Зигфриду. Оно предполагает вождя.

Максимилиан! Я сотни раз повторяла про себя это имя в тот день. Я не уставала говорить Ильзе, что, кажется, я сплю и боюсь проснуться и узнать, что все это я выдумала. Ильза смеялась надо мной.

– Ты опьянена счастьем, – говорила она.

Потом я рассказала ей, как я заблудилась в тумане и Максимилиан показался совсем нереальным, что-то вроде бога. Но я не рассказала подробности той ночи в лесу, о попытке открыть дверь моей комнаты и присутствии Хилдегарды, помешавшей этому.

Я упаковала саквояж, и мы отправились в охотничий домик. Около четырех часов дня мы были уже там. Около домика росла группа сосен, я на них обратила внимание еще тем утром; когда Хилдегарда отвозила меня в Даменштифт. Мы подъехали к двум каменным колоннам, стоявшим по обеим сторонам ворот, и, проехав через них, я увидела Максимилиана на ступеньках крыльца.

Он заторопился к нам навстречу, и при виде его сердце запрыгало у меня в груди от радости.

– Я ждал вас на полчаса раньше, – сказал он с укоризной.

Ильза робко пробормотала, что мы выехали вовремя.

Он взял меня за руку, и его глаза заблестели, когда он скользнул взглядом по мне. Я была счастлива, видя его нетерпение.

Все произошедшее затем напоминало сон, это обстоятельство впоследствии помогло мне усомниться в реальности случившегося.

Гостиную декорировали так, что она напоминала часовню, и посреди комнаты стоял человек в черном, что свидетельствовало об его священническом сане.

– Нет смысла ждать! – сказал Максимилиан.

Я сказала, что мне следует причесаться и сменить платье до бракосочетания.

Максимилиан взглянул на меня с нежным осуждением, но я настояла на своем, и вскоре Хилдегарда отвела меня наверх в знакомую мне комнату, где я провела тогда ночь.

Я сказала ей, что мне очень приятно видеть ее снова.

Она улыбнулась, но я не заметила на ее лице особой радости от нашей встречи. У нее была привычка встряхивать головой, что придавало ей вид злой прорицательницы. По крайней мере на меня она производила такое впечатление. Впрочем, тогда мне было не до нее. Я снова стояла в той комнате с окном, выходящим на сосновые деревья. Комната, казалось, была пропитана ароматом смолы. Этот запах навсегда остался в моей памяти связанным с этой комнатой в охотничьем домике. Я снова почувствовала почти невыносимое волнение, которое возникло у меня в ту ночь под воздействием одного человека и оставшееся со мной на всю жизнь.

В одиночестве я умылась и достала платье из саквояжа. Оно слегка помялось, но это было мое лучшее платье из зеленого шелка со стоячим воротничком из темно-зеленого бархата. Не совсем свадебный наряд, но более соответствующий свадебной церемонии, чем дорожные блузка и юбка.

Заглянув в шкаф, я нашла там синий бархатный халат, который надевала той ночью.

Я спустилась вниз к ожидавшим меня людям.

Максимилиан взял меня за руку и подвел к священнику, стоявшему перед столом, покрытым вышитой скатертью, на котором возвышались свечи в высоких алебастровых подсвечниках.

Обряд бракосочетания шел на немецком и был недолгим. Максимилиан поклялся любить и заботиться обо мне, как и я о нем, затем он надел мне на палец простое золотое кольцо, оказавшееся чуть-чуть большим для меня.

Церемония закончилась, я стала женой Максимилиана, графа Локенбургского.

Наступил вечер, мы сидели за ужином, как и в тот, первый раз, но как все изменилось. Я надела синий бархатный халат, распустила волосы и без преувеличения могу сказать, что никогда я не испытывала такого полного счастья, как в тот вечер. Я купалась в своем счастье, не испытывая никаких страхов перед будущим. Все представлялось естественным и обычным, и мне в голову не могло прийти, что впоследствии произойдет что-то странное.

Мы разговаривали, касались друг друга руками, он не спускал с меня глаз, пылавших страстью. Меня смущала его пылкость, но я знала, несмотря на свою неопытность, то стою на пороге самого большого события в моей жизни.

Рука об руку мы поднялись по лестнице в опочивальню, приготовленную для нас.

Мне никогда не забыть эту ночь, каждое ее мгновение. Память о ней впоследствии, я думаю, помогла мне не сойти с ума. Неопытная девушка не смогла бы представить себе такую ночь. Вряд ли она могла вообразить Максимилиана в роли возлюбленного, не испытав прежде любви.

Проснувшись рядом с Максимилианом, я тихо лежала в постели и думала о том чуде, которое случилось со мной, и слезы медленно потекли по моим щекам.

Максимилиан проснулся и увидел меня плачущей.

Я сказала ему, что плачу от счастья и ничто на свете не может сравниться с моим замужеством.

Он поцеловал мои мокрые щеки, и мы молча полежали немного, а потом снова стали дурачиться.

Что сказать об этих летних днях, насыщенных до предела и таких мимолетных? Максимилиан решил учить меня верховой езде, я никогда раньше не ездила верхом, если не считать прогулок на пони. Умение ездить верхом монахини не считали обязательным для воспитанниц. Я была прилежной ученицей, к тому же мне очень хотелось заслужить похвалу Максимилиана. Днем мы гуляли в лесу и подолгу лежали под деревьями в объятиях друг друга. Он говорил мне о своей любви, я отвечала тем же, и эта тема, казалось, была неистощимой.

– Но я знаю так мало, – пожаловалась я ему. – Медовый месяц пройдет, мы поедем в твой, дом, и мне хотелось бы знать, что там меня ожидает.

– Я – единственный человек, от кого ты должна что-то ожидать! – парировал он.

– Конечно, господин граф. Но, я полагаю, у вас есть семья.

– Да, есть!

– А как же они?

– Их нужно подготовить для встречи с тобой.

– У них, наверно, были другие планы относительно твоей женитьбы.

– Да, конечно. Так бывает во всех семьях.

– И их не очень обрадует, что ты женился на девушке, которую нашел в тумане.

– Для меня главное, доволен ли я, а я счастлив.

– Спасибо, – сказала я весело, – я рада, что ты доволен.

– Полностью и до конца.

– Так ты не будешь сожалеть о случившемся?

Он жадно прижал меня к себе, и его объятие, как было уже не раз, вызвало у меня боль – боль, смешанную с восторгом.

– Никогда.

– Но мне нужно подготовиться для встречи с твоей семьей.

– Когда придет время, ты познакомишься с ними.

– Это время не пришло?

– Пожалуй. Они ничего не знают о тебе.

– Кого же мне предстоит ублаготворить?

– Их слишком долго перечислять.

Значит, у тебя большая семья, а твой отец – великан-людоед. Или твою мать?

– Она, по-твоему, великанша-людоедка? Правильно я называю?

– Каким ты стал педантичным.

– Теперь, когда – у меня англичанка-жена, я обязан мастерски владеть языком.

– Ты уже и так мастер.

– В некоторых делах – да. В языковом – не совсем.

Мне стало ясно, что всякий раз, когда я заговаривала об его семье, он отделывался шуткой. Он не хотел говорить об этом, и в эти первые дни, когда мне не хотелось ни в чем ему перечить, я не настаивала.

Мне было известно, что он происходил из знатной семьи. Его отец, о котором он вскользь упоминал, должно быть, хотел женить его, как принято у знати, и для него было бы ударом узнать, что его сын женился без его ведома. И естественно, придется обождать, пока он не предупредит своих родственников, и, как выразился Максимилиан, придет время.

А пока мы дурачились, смеялись, любили друг друга, и мне этого хватало.

Он рассказывал мне о лесе, и в этих рассказах легенды прошлого занимали не последнее место. Я многое узнала о коварных проделках Лока, об удивительных подвигах Тора с его молотом. Нас обслуживала только Хилдегарда, стряпавшая для нас, и Ганс, ходивший за лошадьми. Кроме них двоих мы были одни в своем зачарованном мире.

На второй день я зашла в одну из комнат и, открыв шкаф, обнаружила кучу одежды. Я знала, что белая шелковая ночная рубашка, которую мне дали в первое мое посещение охотничьего домика, также из этого шкафа. «Зачем, – спросила я себя, – хранились эти вещи?» Я спросила Хилдегарду, кому принадлежала эта одежда, но, пожав плечами, она сделала вид, что не понимает меня, хотя это было довольно глупо, ибо я бегло говорила по-немецки.

Той же ночью, когда мы лежали в большой кровати, я спросила:

– А чьи это вещи в шкафах в синей комнате?

Он взял мой локон и закрутил его на палец.

– Ты хочешь их взять?

– Взять их? Они же не мои, чьи они?

Максимилиан рассмеялся.

– Одна из моих знакомых держала их здесь.

– Потому что она часто бывала у тебя?

– Да, чтобы не возить их взад и вперед.

– Твоя приятельница?

– Да, приятельница.

– Бывшая приятельница?

– Теперь у меня нет таких приятельниц.

– Конечно, она была твоей любовницей?

– Дорогая, все это позади. Я начал новую жизнь!

– Тогда зачем здесь ее вещи?

– Думаю, их просто забыли убрать.

– Мне бы хотелось, чтобы их здесь не было. А то страшно открывать шкафы, вдруг в них опять что такое.

– Вначале я был героем Зигфридом. Затем я превратился в коварного Лока, потом в Одина, – а вот теперь, кажется, я стал Синей Бородой. Помнится, у него была жена, она все высматривала, где что получше. Что случилось с этой чрезмерно любопытной леди, я забыл, но что-то не очень для нее приятное.

– Ты предлагаешь мне не задавать вопросов?

– Лучше не задавать вопросов, если догадываешься, что ответ будет не очень приятный.

– Думаю, здесь побывало много женщин. Ты подстерегал их в лесу и привозил сюда.

– Такое случилось лишь однажды, но неумышленно. Я нашел свою настоящую любовь.

– Но многие приезжали сюда.

– Здесь удобно встречаться.

– И всем ты говорил, что любишь навеки.

– Без всякого убеждения.

– А теперь?

– С полным убеждением, потому что в противном случае я был бы несчастнейшим человеком, а я самый счастливый среди живущих.

– Так, значит, были другие, бессчетное число.

– Других не было...

– Я не верю.

– Ты не дала мне кончить. Не было других, похожих на тебя, и не будет. Женщины здесь бывали, да. И много. Но Ленхен – только одна.

– Поэтому ты женился на мне.

Он страстно меня поцеловал.

– Когда-нибудь ты поймешь, как сильно я люблю тебя.

– Я знаю так мало.

– Что тебе нужно знать, кроме того, что я люблю тебя?

– Жизнь состоит из большего.

– Нет больше ничего, кроме любви.

– Но мне надо быть готовой к нашей совместной жизни. Я действительно графиня? Это звучит величественно.

– Мы – небольшая страна. Не сравнивай со своей великой державой.

– Но граф есть граф, и графиня – графиня.

– Графы бывают разные, большие и маленькие. Помни, ты живешь в стране с множеством княжеств и герцогств, поэтому у нас есть много людей с громкими, но мало значащими титулами. Есть герцогства, состоящие из одного дворца и одной-двух деревенских улочек, и все. В не очень отдаленном прошлом некоторые наши поместья были так малы и бедны, что, если у владельца было пять или шесть сыновей, им приходилось влачить жалкое существование. Они бросали жребий или просто тянули соломинки. Отец держал в кулаке соломинки: одну – короткую, остальные – длинные. Вытянувший короткую становился наследником всего состояния.

– Сколько у тебя братьев?

– Я единственный сын.

– Тогда они тем более заинтересованы, чтобы ты женился по их выбору.

– Со временем они будут очарованы моим выбором.

– Хотелось бы верить в это.

– Ты должна только полагаться на меня... сейчас и навсегда.

Я была готова задать еще кучу вопросов, но он поцелуями закрыл мне рот.

Прошло три дня нашего блаженного существования. У меня было странное чувство, что я должна считать каждое мгновение, наслаждаться и беречь его, чтобы сохранить о них память на долгие годы. Было ли это предчувствием или чем-то другим? Или все это было частью фантастического сна?

Эти летние дни были полны волнения и наслаждения. Солнце не сходило с горизонта, и мы проводили все время в лесу и мало кого видели. Вечерами мы ужинали вместе, и я надевала синий бархатный халат, который Максимилиан, по его словам, купил случайно.

– Для одной из твоих подруг, которых ты привозил.

– Я не давал его никому. Он висел в шкафу в ожидании тебя.

– Ты говоришь так, словно знал, что найдешь меня в тумане.

Он наклонился ко мне и сказал:

– Каждый мечтает о том, когда придет единственный и неповторимый!

Он не мог дать мне более убедительного ответа.

Максимилиан был действительно идеальным любовником – он умел точно схватывать настроение партнера. Вначале нежный и ласковый, он словно сдерживал свою страсть, боясь напугать меня. Мой интимный опыт в эти три дня и три ночи был разнообразным и обильным, и каждый раз Максимилиан возбуждал меня более глубоко и по-новому, чем прежде.

Перед этим чудом я забыла все реальности жизни. Я хотела хотя бы немного пожить в этом заколдованном мире.

Ранним утром на четвертый день моего замужества нас разбудили на рассвете топот конских копыт и звуки голосов.

Максимилиан спустился вниз, а я лежала, прислушиваясь, в ожидании его возвращения.

Когда он вошел в спальню, я поняла: что-то случилось. Я встала, и он взял меня за руки и поцеловал.

– Плохие вести, Ленхен. Мне надо ехать к отцу.

– Он болен?

– Он в беде. Самое позднее через час я должен уехать.

– Куда? – закричала я. – Куда ты едешь?

– Все будет хорошо. Сейчас не время для объяснений. Мне надо собраться.

Я забегала, собирая вещи. Накинув на рубашку синий халат, – я стала надевать его вместо пеньюара, – я пошла позвать Хилдегарду.

Она готовила кофе, и запах его наполнял всю кухню.

Максимилиан, уже в дорожном платье, выглядел очень несчастным.

– Это невыносимо, Ленхен, бросать тебя в наш медовый месяц.

– Можно мне поехать с тобой?

Он взял мои руки и взглянул в глаза:

– Ох, если б это было возможно!

– А почему нет?

Он только покачал головой и прижал меня к себе.

– Оставайся здесь, милая, и жди меня. Я вернусь как можно быстрее.

– Мне будет так грустно без тебя.

– И мне тоже. Тебе не придется сожалеть никогда. Я уверен.

Вопросы застыли на моих губах: «Я ничего не знаю. Где твой отец, куда ты едешь? Смогу ли написать тебе?»

Так много я хотела знать. Но он говорил мне о своей любви, как я нужна ему, что он понял, встретив меня в лесу, что всю дальнейшую жизнь мы должны жить вместе.

Он сказал:

– Милая! Я вернусь к тебе очень скоро.

– Куда я могу написать тебе?

– Не надо. Я вернусь. Просто жди меня здесь. И все, Ленхен.

Потом он уехал и я осталась одна.

Каким пустынным казался мне охотничий домик. Он стоял тихий и мрачный. Я бродила по комнатам, не зная, как убить время. Зашла в комнату, где я провела ту нелегкую ночь. Дотронулась до ручки двери и вспомнила, как он стоял снаружи, надеясь, что я оставлю ее открытой. Потом я зашла в другую комнату, где висела одежда той, другой женщины, и попыталась представить, как она выглядела. Я думала о всех других женщинах, которых он любил или делал вид что любит. Они, конечно, были красивы, веселы, опытны и, может быть, не глупы; я ужасно ревновала его к ним и очень сожалела о своих недостатках. Но все же он женился на мне.

Мне придется многому научиться. Графиня Локенбург.

Неужели этот знатный титул принадлежит мне? Я повернула кольцо на своем пальце и подумала о документе, хранившемся в моей сумке и гласившем, что 20 июля 1860 года Елена Трант бракосочеталась с графом Локенбургом в присутствии свидетелей Эрнста и Илъзы Глайбергов.

Впереди был целый бесконечный день. Как пустынен был дом, как одинока я!

Я пошла в лес, вошла в сосновую рощу, села под сосну я задумалась о случившемся.

Интересно, что сказали бы тети, узнав, что я стала женой графа. Что сказали бы Гревилли и Клисы. Они казались мне теперь такими нереальными. Все это могло случиться только в заколдованном лесу.

Когда я вернулась в домик, я застала там, к моему удивлению, Ильзу и Эрнста.

– Граф заехал к нам по пути. Он неожиданно решил, что тебе не стоит оставаться здесь, пока его нет. Он сказал, что ты будешь скучать в одиночестве, и просит тебя переехать к нам. Он заедет за тобой сразу при возвращении.

Я осталась очень довольна, сложила вещи, и после полудня мы отправились в город. Мне не хотелось оставаться в домике, где я была так счастлива, и мне будет легче ждать возвращения Максимилиана в обществе Ильзы.

Уже стемнело, когда мы приехали к Глайбергам.

Ильза сказала, что я, должно быть, очень устала и настоятельно предложила немедленно лечь спать.

Она пришла ко мне с неизменным стаканом горячего молока.

Я выпила его и быстро погрузилась в глубокий сон.

И когда я проснулась, лесная идиллия, увы, кончилась и начался страшный, кошмарный сон.

 

ГЛАВА 4

Когда я проснулась, было, по-видимому, далеко за полдень. В первую минуту я не могла понять, где я схожусь. Потом я вспомнила, что Ильза и Эрнст привезли меня вчера из охотничьего домика. Я взглянула на часы у изголовья кровати – было четверть пятого.

Я встала, и острая боль пронзила мою голову. Я не успела понять, что случилось. Стены комнаты, казалось, надвинулись на меня, и все поплыло перед глазами.

Я больна, подумала я. Хуже того, сознание мое было затуманенным. Только вчера я проснулась в добром здравии рядом с Максимилианом, а вот теперь лежу больная.

Я попыталась встать, но не устояла и упала на постель.

Слабым голосом я позвала Ильзу.

Она вошла с очень озабоченным видом.

– Ильза, что случилось со мной?

Она внимательно следила за мной.

– Ты не помнишь?..

– Со мной было все в порядке, когда мы приехали сюда, вчера вечером?

Она прикусила губу в нерешительности.

– Не тревожься, моя милая, мы позаботимся о тебе.

– Но...

– Ты неважно себя чувствуешь. Постарайся отдохнуть. Постарайся снова заснуть.

– Отдохнуть! Зачем? Что случилось? С чего это вы напускаете на себя такой таинственный вид?

– Все в порядке, Елена, не беспокойся. Тебе следует попытаться заснуть и забыть...

– Забыть! Что вы имеете в виду? Забыть, что забыть?

– Я пойду позову Эрнста, – ответила Ильза. Когда она шла к двери, ужасное предчувствие охватило меня. Неужели Максимилиан мертв? И они готовят меня к этому известию?

Вошел Эрнст с мрачным выражением лица. Он взял; меня за руку и пощупал пульс, словно был врачом. При этом он многозначительно взглянул на Ильзу.

– Вы пытаетесь доказать мне, что я больна? – спросила я требовательно.

– Лучше ей все сказать, Ильза, – посоветовал Эрнст.

– Ты не вставала с постели с тех пор, как вернулась ночью домой. Вот уже шесть дней.

– Я не вставала с постели шесть дней? Максимилиан знает об этом?

Ильза положила руку на мой лоб.

– Елена, ты была в забытьи. С тобой случилась ужасная беда, за которую я казню себя. Мне нельзя было разрешать тебе идти на площадь и отлучаться от меня.

– Не понимаю.

– Лучше, я думаю, сказать ей всю правду, – повторил Эрнст.

– В Ночь Седьмой луны, – сказала Ильза, – мы отправились в город. Ты помнишь?

– Конечно, и что?

– Ты помнишь, как мы стояли на площади и смотрели на гуляющих?

Я кивнула.

– Я страшно испугалась, когда ты потерялась. Я повсюду искала тебя в городе, а потом решила, что ты пошла домой, но тебя не было. Мы с Эрнстом снова отправились на поиски. Мы чуть не сошли с ума от страха за тебя. Мы уже собирались идти снова, когда ты вернулась. Ох, Елена, я никогда не смогу забыть, в каком ты была виде. И мы это допустили.

– Но когда я вернулась, вы поняли, что меня привез Максимилиан.

Ильза смотрела на меня, покачивая головой..

– Ты явилась в плачевном состоянии. В разорванном платье, в бреду, в шоке! Тебя нельзя было понять, но мы догадались, что случилось. Такое бывало и раньше с юными девушками в ночи Седьмого полнолуния, но то, что это случилось с тобой, Елена, целиком наша вина. Воспитанная в тепличных условиях девушка, без знания жизни. Я не знаю, что сказать твоим тетям. Ох, Елена, мы с Эрнстом вне себя от беспокойства за тебя.

У меня вырвался крик.

– Все это неправда! Меня привез Максимилиан. На следующий день он приехал и сделал мне предложение. Нас обвенчал священник в охотничьем домике.

Ильза закрыла лицо руками, а Эрнст отвернулся, не сумев сдержать свои чувства.

Наконец она села на кровать и взяла меня за руку.

– Мое дорогое дитя! Тебе нельзя волноваться. Мы позаботимся о тебе. Чем быстрее ты осознаешь реальность случившегося, тем быстрее оно будет отдаляться от тебя. Я вынуждена рассказать тебе жестокую правду о том, что случилось с тобой в Ночь Седьмой луны. Ты потерялась, тебя утащили в лес и, я думаю, изнасиловали. Ты нашла дорогу домой и в шоке, кажется, не помнишь, что с тобой произошло. Мы положили тебя в постель, вызвали врача, старого друга Эрнста. Он рекомендовал давать тебе успокоительное, пока твой разум и тело не оправятся от шока. Он посещал тебя все эти дни...

– Каждый день! Но меня здесь не было!

– Нет, Елена, ты не вставала с постели с той ужасной ночи.

– Этого не может быть!

– Успокойся. – Ильза погладила мою руку. – Этот кошмар ты должна выкинуть из головы. Это единственный путь. Но он приезжал сюда, – закричала я. – Вы знаете, он приезжал сюда. Мы поженились, и вы оба были свидетелями.

Я дотронулась до пальца, на который он надел мне кольцо, и похолодела от ужаса – кольца не было.

– Мое кольцо, где мое кольцо? Кто-то взял его.

– Кольцо? О каком кольце ты говоришь, Елена?

– О моем обручальном кольце.

Они снова многозначительно переглянулись.

– Елена, попытайся отдохнуть, – сказала Ильза. – Поговорим обо всем завтра.

– Завтра! – закричала я. – Как я могу отдыхать до завтра?

– Мы должны поставить все точки над i, потому что мне очевидно, что ты не успокоишься до тех пор, пока не освободишься от этих галлюцинаций.

– Галлюцинаций?

– Возможно, мы ошибались, Эрнст, но мы хотели, как лучше. Доктор Карлсберг – выдающийся врач, опередивший свое время. По его мнению, он должен был сделать все, что в его силах, и вычеркнуть из памяти это страшное приключение до тех пор, пока твое сознание полностью не восстановится.

– Бога ради, расскажите мне, что случилось?

– Ты вернулась домой в этом ужасном состоянии. Какой-то мерзавец отыскал тебя в толпе и ему как-то удалось затащить тебя в лес неподалеку от Старого города изнасиловать. Слава Богу, ты смогла найти дорогу домой.

– Я не верю этому. Я знаю наверняка, что случилось со мной. Меня привез сюда Максимилиан, граф Локенбургкий. И вы знаете, мы поженились. Вы с Эрнстом были свидетелями на бракосочетании.

Покачав головой, Ильза медленно повторила:

– Когда ты вернулась домой, мы уложили тебя в постель и вызвали доктора Карлсберга. Мы знали, что случилось, увы, это было очевидно. Чтобы снять боль и помочь тебе уснуть, он дал тебе лекарства. По его мнению, ты перенесла ужасный шок, и, когда мы рассказали ему о твоей семье, он счел целесообразным, чтобы ты осталась под его наблюдением до выздоровления. Ты находилась под действием успокоительных лекарств последние несколько дней, и он предсказал, что они могут вызвать галлюцинации.

Во второй раз она употребила это слово. Теперь я действительно испугалась.

– Елена, ты должна верить мне. С того времени, когда ты вернулась домой в ту ужасную ночь, ты не вставала с постели.

– Не может быть.

– Но это так. То же скажут тебе Эрнст и доктор Карлсберг, когда придет навестить тебя. Ты бредишь каким-то Максимилианом. Но ты не вставала с постели все это время.

Но... я вышла замуж.

– Дорогая, попытайся отдохнуть. Давай разберемся во всем утром.

Я переводила взгляд с Ильзы на Эрнста. Они смотрели на меня с состраданием. Ильза пробормотала:

– Если... если мы пошли бы с тобой, Эрнст! Если бы мы остались дома. Боже мой, почему мы не остались дома!

Я думала: я сплю и сейчас проснусь, и кошмар кончится.

– Эрнст, – сказала Ильза, – думаю, что следует! попросить доктора Карлсберга прийти сюда немедленно.

Я легла на подушку; я чувствовала себя усталой, но убеждение, что все это – кошмарный сон, не покидало меня.

Я дотронулась до пальца, надеясь, что кольцо каким-то чудесным образом появится на нем. Я сказала Максимилиану, когда он надевал мне его, что не сниму его никогда.

Открыв глаза, я увидела, что осталась одна.

Я почувствовала себя лучше, ошеломление стало проходить.

Конечно, у меня есть доказательства. Непонятно, куда исчезло кольцо. Может быть, оно соскользнуло с пальца. Оно было большего размера и могло упасть куда-нибудь в постель. Но зачем кузина Ильза утверждает, что я пробыла в постели шесть дней, когда этого не было? Шесть дней. Это невозможно. Без сознания шесть дней! Под воздействием снотворного? Эти слова звучали угрожающе. Но зачем Ильзе и Эрнсту, которые были так добры ко мне придумывать такую историю? Что их могло толкнуть на это? Я ничего не видела от них кроме доброты, да и теперь они пытались мне помочь.

О, нет! Я не могла поверить в их слова. Я не сдамся. По их утверждениям, вместо человека, которого я любила, знатного графа, ставшего моим мужем, я оказалась во власти насильника. Нет, это невероятно. И они утверждают – я пролежала в постели шесть дней.

Если найти кольцо, я доказала бы им... Оно должно быть в постели. Оно, вероятно, соскользнуло с пальца. А что, если кузина Ильза говорит мне неправду? Зачем?

Я встала с постели. Комната поплыла у меня перед глазами, но я превозмогла себя. Поиски кольца были безуспешными. Может быть, оно упало на пол. Я нигде не могла найти его. Я теряла сознание, но чувство острой необходимости найти этот символ замужества толкало меня на поиски.

Что же случилось с кольцом?

Поиски вконец истощили мои силы, и я снова легла в постель.

Лежа, я пыталась стряхнуть с себя непреодолимую сонливость. Но, видимо, задремала и, проснувшись, увидела у кровати Ильзу с каким-то незнакомым человеком. Средних лет, с бородой, он глядел на меня пронзительными голубыми глазами.

– Это доктор Карлсберг, – представила его Ильза. Я приподнялась на постели.

– Я хочу о многом вас спросить.

Он кивнул понимающе.

– Может быть, мне лучше уйти? – спросила Ильза, и он снова кивнул.

Когда она вышла, он сел у постели и спросил, как я себя чувствую.

– Чувствую, что схожу с ума.

– Вы под воздействием сильнодействующих лекарств.

– Они мне это сказали. Но я не верю...

Он улыбнулся.

– Ваши сновидения кажутся вам реальностью.

– Это не сновидения, я не верю.

– Но они приятны и полностью соответствуют вашим мечтам. Не так ли?

– Я была очень счастлива.

Он кивнул.

– Это было необходимо. Вы были в таком ужасном состоянии, когда меня пригласили.

– Вы говорите о Ночи Седьмой луны?

– Да, так ее называют. Вы были среди праздновавших, потеряли кузину, и потом это случилось. Вас это потрясло, возможно, сильнее, чем обычную девушку в подобных обстоятельствах. Ваше счастье, что вас не убили.

Меня передернуло.

– Все было совсем не так. Меня привезли домой.

– Мы стремились именно к этому результату вычеркнуть из вашей памяти все неприятные воспоминания. И мне кажется, лечение сработало.

– Я не могу в это поверить и не хочу.

– Вы все еще хотите исключить злой умысел. Это естественно, но вам больше нельзя оставаться в таком состоянии. Теперь вам следует взглянуть правде в глаза.

– Но я не верю...

Он улыбнулся.

– Мне представляется, что мы спасли вас от психического коллапса. Ваше состояние в ту ночь было ужасающим. Ваша кузина боялась за вас и поэтому пригласила меня. И я думаю, мы успешно справились с первым этапом лечения и, если нам удастся довести до вашего сознания, что имел место печальный несчастный случай, о котором следует искренне сожалеть, но отвергнуть его нельзя, ибо он был на самом деле, то тогда мы сможем излечить вас полностью. Другие женщины также глубоко страдали в подобных ситуациях, некоторым удалось выкарабкаться и со временем вернуться к нормальной жизни, у других остались шрамы на всю жизнь. Если вы попытаетесь вычеркнуть этот инцидент из вашего сознания, со временем от него останется только маленький шрам, а возможно, и никакого следа. Вот почему мне пришлось принять довольно решительные меры в Ночь Седьмой луны.

И, несмотря на его уверенный и профессионалы вид, я не могла удержаться от протестующих возгласов:

– Это невозможно, я не могла все это придумать. Я не верю и не хочу верить. Вы обманываете меня.

Он улыбнулся печальной и мягкой улыбкой.

– Я выпишу вам кое-что на ночь, – сказал он успокаивающе. – Легкое средство. Вы поспите, и завтра головокружение пройдет. Утром вы проснетесь свежей и бодрой, и тогда все предстанет в более четком виде.

– Никогда не поверю вашей фантастической версии, – с вызовом сказала я, но он в ответ лишь сжал мою руку и вышел.

Вскоре появилась Ильза с подносом, на котором лежала вареная рыба, и, несмотря на сумятицу в мыслях, я поела немного, выпила молока и вскоре уснула, не дождавшись ее прихода за подносом.

На следующее утро, как и предвидел доктор, почувствовала себя несколько лучше. Но это улучшение лишь усугубило мою тревогу. Я ясно представляла себе Максимилиана, коричневато-желтые искринки в его глазах и волосах, глубокий тембр его голоса, его звучный смех.

Но мои родственники вкупе с доктором настаивали на том, что он – выдумка.

Ильза принесла завтрак и взглянула на меня вопрошающим взглядом.

– Как ты себя чувствуешь, Елена?

– Голова больше не кружится, но я очень встревожена.

– Ты все еще веришь в то, что тебе почудилось?

– Конечно, конечно, верю.

Она погладила мою руку.

– Не думай об этом, все встанет на свое место, когда ты придешь в себя.

– Ильза, это должно было случиться.

Она покачала головой.

– Ты была здесь все это время.

– Если я найду свое обручальное кольцо, я смогу доказать это. Оно, наверно, соскользнуло с пальца.

– Дорогая Елена, не было никакого обручального кольца.

Мне нечего было сказать ей. Она была такой убежденной и такой же убедительной.

– Поешь немного, – сказала она. – Это тебя подкрепит. Доктор Карлсберг долго разговаривал с нами после посещения тебя прошлой ночью. Он так же обеспокоен твоим состоянием, как и мы. Это очень толковый доктор, во многом опередивший свое время. Его методы не всем нравятся. Люди так консервативны. По его убеждению, сознание управляет телом в большой степени, и он всегда стремился доказать свою точку зрения. Мы с Эрнстом всегда верили в него.

– Поэтому вы пригласили его ко мне.

– Да.

– И вы утверждаете, что он дал мне снотворное, вызвавшее мои сновидения.

– Да, по его мнению, если с человеком случается что-то ужасное, ему легче прийти в себя, если его сознание и тело находятся в состоянии эйфории, хотя бы совсем надолго. Такова, вкратце, его теория.

– Значит, когда это случилось, а вы утверждаете, это действительно случилось, он дал мне лекарство или что-то в этом роде, которое на несколько дней позволило мне жить в выдуманном мире. Я правильно понимаю? Но это безумие.

– Есть вещи между небом и землей, о которых не помышляют наши философы. Так, кажется, говорил Гамлет. Да, это так. Ох, Елена, если бы ты видела себя в ту ночь! С дикими глазами, рыдающую, бормочущую что-то нечленораздельное. Я была в ужасе и вспомнила мою кузину Луизу, двоюродную сестру твоей матери. Случайно ее заперли в фамильном склепе, и ей пришлось провести там ночь. К утру она сошла с ума. Она была похожа на тебя: довольно предприимчива и жизнерадостна, и я подумала, тот же способ лечения, что для Луизы, необходимо попробовать и в твоем случае. Я убеждена, и Эрнст согласен со мной, – мы должны испробовать все возможное, чтобы спасти тебя. Поэтому мы вспомнили о докторе Карлсберге и вызвали его к тебе. Твой случай как раз соответствует его специализации.

– Ильза, – сказала я твердо, – все, что случилось со мной, у меня не вызывает сомнений. Я вышла замуж в охотничьем домике. Я помню это совершенно отчетливо.

– Да, галлюцинации, вызванные этим лечением, именно такие. Доктор Карлсберг предупредил нас об этом. Они должны быть такими. Тебя надо вырвать из этой трагедии, и это единственный выход.

– Я не верю в это, я не могу поверить.

– Милая, зачем нам, желающим тебе только счастья, убеждать тебя в том, чего не было?

– Не знаю. Это ужасная догадка, – но я убеждена, что я графиня Локенбург.

– Это невозможно. Не существует графа Локенбурга.

– Ну тогда он придумал этот титул?

– Он не существовал вообще, Елена. Его создало твое воображение в состоянии эйфории, в которое тебя вверг доктор Карлсберг.

– Но я встречалась с ним раньше.

Я рассказала ей еще раз о нашей встрече в тумане, моем посещении охотничьего домика и благополучном возвращении в Даменштифт. Ильза вела себя, как будто слышала об этом впервые.

– Ведь ту встречу нельзя считать эйфорическим сновидением. На меня тогда не действовало снотворное доктора Карлсберга.

– Романтическое приключение стало источником твоего сновидения. Разве ты не видишь, что все, что случилось потом, основывается на нем. Он увез тебя в охотничий домик, намереваясь, возможно, тебя соблазнить. В конце концов ты согласилась поехать с ним, и это дало ему повод считать, что ты согласна. А когда он понял, что имеет дело с юной школьницей из Даменштифта...

– Он знал об этом с самого начала.

– Возобладала лучшая сторона его натуры, кроме того, ему мешала служанка. Тебя привезли наутро домой, и это приключение сильно подействовало на тебя. Твой рассказ очень заинтересует доктора Карлсберга. Он подтверждает его теорию. А потом наступила Ночь Седьмой луны, мы потерялись, и на тебя напали. По твоим словам, он был в маске, и ты приняла его за того человека, с которым уже встречалась.

– Это и был он. Он назвал меня Ленхен. Так он называл меня и в первую встречу. Никто никогда не звал меня этим именем. Я не сомневаюсь, что это был он.

– Это могло прийти тебе в голову позднее. Возможно даже, это был тот же человек. Во всяком случае на этот раз возобладала худшая сторона его натуры. Я должна рассказать доктору Карлсбергу об этой встрече в тумане. Или, может быть, лучше, если ты сама расскажешь ему об этом.

– Ты не права, ты не права во всем, – закричала я. Она кивнула.

– Возможно, для тебя лучше, что ты продолжаешь верить в свои сны.

Я съела завтрак и, почувствовав себя лучше, встала с постели.

Я вспоминала о том утре, когда, открыв дверь комнаты. Увидела его на пороге. Я снова переживала ту звенящую радость. «Мы поженимся», – сказал он, и я ответила, что люди не женятся таким образом. «А мы можем», – он меня. Ведь он был графом и знал, как делаются такие вещи.

Я вспоминала о поездке в охотничий домик для бракосочетания и его нетерпение, крепкое объятие, волнение, которое передалось мне, церемония венчания.

Запись о бракосочетании! Конечно, она у меня, я аккуратно положила ее в верхний ящик туалетного столика вместе с теми немногочисленными драгоценностями которые у меня были, в маленькую шкатулку из сандала принадлежавшую еще моей матери.

Шкатулка была на месте. Я с радостью схватила ее и открыла крышку. Драгоценности были на месте, но документа не было.

В оцепенении я смотрела на шкатулку. Ни кольца, ни записи. Доказательств нет. Все больше и больше доводов в пользу того, что они говорят правду, а моя романтическая любовь и замужество – всего лишь следствие лечения доктора, чтобы вытравить из моей памяти воспоминание о том ужасном, что случилось со мной.

Не помню, как я прожила тот день. Посмотрев на свое лицо в зеркале, я увидела другого человека. Скулы, и без того резкие, выступили еще больше, под глазами появились слабые тени, но более всего заметным было отчаяние во всем моем облике. На лице, смотревшем на меня из зеркала, была печать безнадежности, и она появилась, когда я осознала, что начинаю верить Глайбергам.

Утром появился навестить меня доктор Карлсберг. Он был приятно удивлен, что я встала с постели. Ничто не должно мешать улучшению моего состояния. Он был уверен, что для этого надо смотреть правде в лицо.

Доктор сел рядом со мной. Он хотел, чтобы я говорила все, что приходит мне на ум. Я рассказала ему, что уже говорила Ильзе: о встрече в лесу и ночи, проведенной в охотничьем домике. Он не пытался убедить меня, что я это выдумала.

– Будь это возможно, – сказал он, – мне хотелось бы полностью стереть из вашей памяти то, что случилось в Ночь Седьмой луны. Но это невозможно. Память – не листок бумаги с карандашной записью, которую можно стереть резинкой. Но то, что было, то прошло. И не надо хранить это происшествие в памяти. Вы должны забыть его. Я рад, что вы здесь, вдали от дома. При возвращении в Англию и, я надеюсь, что это произойдет не раньше, чем через два месяца, вы будете находиться среди людей, ничего не слышавших о случившемся. Это поможет задвинуть это происшествие на задворки вашей памяти. Никто не напомнит вам о нем, ибо никто не знает о случившемся.

– Доктор Карлсберг, я не могу поверить вам. Я не могу поверить своим родственникам. Что-то во мне говорит, что я – замужем и все произошло так, как я уверена, было.

Он улыбнулся, скорее, удовлетворенно.

– Вам все еще надо в это верить. Возможно, даже лучше для вас верить в это еще немного. Со временем вы почувствуете себя достаточно сильной и без этого, и правда станет для вас более важна, чем та опора, которую представляют для вас сегодня сновидения.

– Время работает как надо. На второй день после Ночи Седьмой луны мы поженились, а утром четвертого дня мой муж получил известия о своем отце и уехал. На следующий день я проснулась в этой комнате. Просто невозможно, что я пробыла здесь все это время.

– И все же это придется потом признать, когда вы достаточно окрепнете, чтобы отбросить эту подпорку.

– Я не поверю, что я вообразила себе его.

– Вы объединили его с тем человеком, которого встретили в тумане. Вы говорили мне, что ваша мать часто рассказывала вам сказки и лесные легенды. Вы приехали сюда подготовленной к восприятию сверхъестественного, почти убежденной в существовании богов и героев. Вы говорите, что назвали его Зигфридом. Поэтому вы стали легким объектом в данном эксперименте. Прошу меня простить, что вас использовали таким образом, но поверьте мне, это, возможно, спасло вас от умопомрачения.

– Почему я придумала подобное замужество?

– Думаю оттого, что вы потеряли невинность и, будучи хорошо воспитанной девушкой, сочли невозможным подобное без замужества. К такому выводу легко прийти.

Ваш ужас, когда вы узнали, что с вами случилось, был компенсироваться чем-то противоположным, поэтому в ваших сновидениях возник этот экстатический союз.

– Почему же я решила, что мой муж – граф? Я никогда не намеревалась выйти замуж за графа.

– Он казался всемогущим: богатым, знатным. Это легко объяснимо.

– А Локенбургский?

– Ну, мы же в Локенвальде. Город носит название Локенбург. А, до меня дошло. В этой местности есть граф Локенбургский.

Мое сердце забилось учащенно. Я закричала:

– Тогда везите меня к нему. Я уверена, что это Максимилиан. Я знаю, он не лгал мне.

Доктор Карлсберг встал, мы вышли из комнаты и подошли к картине, висевшей на стене. Я заметила ее по прибытии, но не рассматривала внимательно. На картине был изображен бородатый мужчина пожилого возраста, в военной форме.

– Это портрет главы нашего правящего дома, – сказал он. – Такие портреты можно увидеть во многих здешних домах. Прочтите надпись.

Я прочла. Карл VIII, Карл Фредерик Людвиг Максимилиан, герцог Рохенштейнский и граф Локенбургский.

– Титул Локенбургский – одно из званий герцога Карла.

– Тогда почему он...

– Вы видели картину.

– Я никогда не рассматривала ее внимательно.

– Вы могли запомнить эту надпись механически, не обращая на нее внимания. Имена фиксируются в памяти без усилий с вашей стороны, и в вашем сновидении вы выбрали одно из них – Максимилиан – и связали с одним из титулов, который вы видели на надписи.

Я закрыла глаза руками. Но я видела его так ясно, его любимое лицо, страстные гордые глаза, устремленные на меня.

Я не могла поверить, что он – плод моего воображения.

Но у них были такие разумные доводы, и впервые закралось в мое сердце.

Этот ужасный день казался нескончаемым. Я сидела, равнодушно сложив руки на коленях. Я вслушивалась в уличные шумы в ожидании, потому что верила: он приедет к нам домой, и я увижу его глаза, полные страсти. «Что они пытались втолковать тебе, Ленхен?» – спросит он и с яростью обрушится на них, и они съежатся от страха, как мои кузен с кузиной сжимались от страха в моем сновидении; конечно, не падали ниц, но всячески старались смягчить его гнев.

Но все, по их утверждениям, было не так. Они никогда не знали друг друга. Как могут живые люди знать призрак? В сновидении они раболепствовали перед ним, потому что так мне хотелось. А наяву все это было иначе.

Но это было. Я ощущала его объятия, помнила столько страстных и нежных мгновений.

Я знала, о чем думает Ильза. «Верю ли я действительно в то, что граф неожиданно принимает решение жениться на незнакомой девушке и так поспешно, на следующий же день, их венчает священник?»

– О да, разумные доводы были на их стороне. А у меня не было ничего, кроме сновидений. Я не могла показать ни кольца, ни документа о бракосочетании. Если они существуют, где они сейчас?

Вдруг меня осенило. Есть охотничий домик. Я должна отправиться туда и найти Хилдегарду и Ганса.

Волнение охватило меня. Если я отправлюсь в охотничий Домик, Хилдегарда поддержит мой рассказ о бракосочетании. Но в этом случае это означает, что кузина Ильза лжет, лгут Эрнст и доктор. Зачем им это надо? Какими мотивами они руководствуются?

Если я поверю в это, мне следует немедленно убраться отсюда, так как они – мои враги. Они пытаются доказать... они пытаются доказать?

Иногда мне казалось, что я схожу с ума.

Пытались ли они доказать, что я ненормальна? Зачем? По их словам, они хотели спасти меня от душевного краха к которому я была близка, когда я пришла домой, став жертвой дикого нападения в лесу.

Максимилиан – дикарь? Он был полон страсти и иногда ярости, но он любил меня и был со мной. Он страстно желал меня, но никогда не решился бы на насилие, он хотел моего добровольного согласия.

Голова моя шла кругом. Мне следует успокоиться. Я должна смотреть фактам в глаза. Я должна знать правду. Где мое кольцо, где запись о моем бракосочетании? Я вижу их совершенно ясно – простое золотое колечко, буквы на бумаге. Но их не смогли найти.

Я должна знать правду. Я потеряла шесть дней своей жизни, и я должна знать, что произошло со мной в Ночь Седьмой луны. Встретила ли я человека, которого я полюбила, вышла ли я за него замуж, прожила ли я три восхитительных дня в его охотничьем домике, как его жена? Или на меня напало чудовище, на время лишившее разума?

Я должна знать правду.

Я поеду в охотничий домик, встречусь с Хилдегардой и Гансом, и, если они скажут мне, что я никогда не была там, кроме той ночи, когда он нашел меня в тумане, мне придется поверить им. А потом я встречусь с ним, и тогда мне станет ясно, действительно ли он мой муж.

Без промедления я должна вернуться в охотничий домик.

Ильза проконсультировалась с доктором Карлсбергом, и они согласились, что мне следует поехать в охотничий домик.

– Как же мы найдем его? – спросила Ильза.

– Это неподалеку от Лейхенкина – примерно восьми милях, я думаю. И вы помните, Ильза, когда вь везли меня туда на мое бракосочетание.

Она посмотрела на меня задумчиво и печально.

– Хорошо, попробуем найти его.

Эрнст управлял лошадьми, Ильза и я сидели рядом, она держала крепко мою руку.

– Мы найдем охотничий домик, в котором ты оставалась в ту ночь, когда заблудилась в тумане. Тебе пойдет на пользу, когда ты увидишь служанку, с которой общалась в ту ночь.

Я думала о Хиддегарде. Если она скажет, что видела меня только однажды, я должна буду поверить ей. Мне было страшно, и мой страх свидетельствовал о том, что у меня появились сомнения. Когда перед тобой столько улик, ничего не остается, как поверить, что происшедшее всего лишь привиделось.

Возможно ли это? – спрашивала я себя. Можно ли так воздействовать на сознание? Я не переставала думать о докторе Карлсберге, представлять его спокойное, интеллигентное и доброе лицо. Зачем им обманывать меня? Но с другой стороны, что я знаю о Максимилиане? Он никогда толком не рассказывал мне о своей жизни. Я не представляла даже, где он живет. Чем больше я думала о случившемся, тем более – неправдоподобным оно казалось.

Я не помнила дорогу. В ту первую поездку во сне, если это было сновидением, я не обращала внимания на какие-либо ориентиры. Ведь это был день моего бракосочетания. Волнение не покидало меня во время той поездки, а на обратном пути после отъезда Максимилиана я думала только о нем и гадала, когда он вернется, и также не обращала внимания на дорогу.

Эрнст привез нас в Лейхенкин, небольшой городок, застроенный домиками с остроконечными крышами, столпившимися вокруг приходской церкви, совсем неподалеку от Даменштифта.

Я смотрела на монастырь с волнением, но вспоминала не свои школьные дни, а то утро, когда Хилдегарда привезла меня из охотничьего домика, и в каком отчаянии я пребывала, боясь, что никогда не увижу его снова. В этот приезд мое отчаяние было несоизмеримым с прежним, но настроение мое улучшилось. По прибытии в охотничий домик я увижу Хилдегарду, и она расскажет им, что я прожила в нем три дня и три ночи, будучи женой Максимилиана. И что станется тогда с Эрнстом и Илъзой? Уж они-то не могли страдать от галлюцинаций.

– Теперь, – сказал Эрнст, – нам нужно найти дорогу к охотничьему домику. Вы говорите, что он примерно в восьми милях от Даменштифта?

– Да, я уверена в этом.

– А в каком направлении?

Я показала на юг. Я была уверена, что именно так мы ехали с Хилдегардой к Даменштифту.

По прямой дороге, тянувшейся несколько миль, мы доехали до перекрестка, и здесь Эрнст стал сомневаться.

– Мы охотимся за химерами, – сказал он.

– Нет, – возразила Ильза, – мы обязаны найти охотничий домик, без этого Елена не успокоится.

Я была уверена, что нужно повернуть налево. Мне даже казалось, что я помню серый крестьянский домик дальше по дороге.

Моя память не подвела меня. Мы ехали по дороге, по которой сестра Мария везла нас в тот судьбоносный день. Поднявшись повыше, мы оказались в сосновом лесу, на том самом месте, где останавливались на пикник. Вот здесь под деревом дремала сестра Мария. А я забрела в сновидение, обернувшееся страшным сном.

– Тогда охотничий домик, в котором вы побывали той ночью, должен быть совсем рядом, – сказал Эрнст.

К сожалению, указать дорогу я не смогла. Мы сделали поворот и проехали немного. Здесь мы увидели мужчину, собиравшего хворост. Эрнст слез с повозки и спросил его, знает ли он неподалеку охотничий домик.

Человек остановился, положил на землю свою охапку хвороста и почесал затылок.

– Да, здесь был когда-то охотничий домик. Хороший домишко, какого-то графа или другого знатного дворянина.

Настроение мое улучшилось, сердце забилось чаще.

Боже, молилась я. Пусть все будет так, позволь мне найти Хилдегарду и забыть об этом кошмаре.

Да, он рассказал, как проехать. Надо ехать все время прямо, до конца просеки, затем подняться немного и резко взять влево, там он и будет.

– Они приезжают время от времени, господа с дамами. Здесь встречаются кабаны, иногда олени.

Эрнст поблагодарил его, и мы молча продолжали путь. Подъем занял много времени, и я теряла терпение. И когда мы поднялись на вершину холма, я закричала от радости. Перед нами была небольшая сосновая роща, запомнившаяся мне с первого раза. Домик был прямо за рощицей.

Эрнст въехал в рощу, дорога, как я помнила, перерезала ее насквозь. За ней стояли два каменных столба, а за ними серые стены домика, которые я так хорошо знала.

Я закричала от радости.

– Мы приехали!

Мне хотелось выпрыгнуть из повозки, но Ильза удержала меня.

– Осторожней, Елена, ты еще так слаба.

Эрнст привязал вожжи к столбу, и мы вышли из коляски.

Я побежала вперед. Кругом царило странное молчание. Куда-то исчезла конюшня. Она должна была быть слева от дома. Оттуда выходил Ганс, чтобы взять наших лошадей после прогулок. Я не могла понять, все казалось другим.

Все изменилось. Был домик, также стояли каменные столбы, были стены, но не было двери. Я могла заглянуть в пустоту.

Я смотрела на оболочку охотничьего домика, в котором, как я была уверена до этого мгновения, вышла замуж за Максимилиана.

Ильза стояла рядом со мной; она взяла меня за руку, глаза с состраданием глядели на меня.

– О, Елена, пойдем отсюда.

Но я не могла. Я вошла в проем, где когда-то была дверь, и встала среди закопченных стен. Здесь ничего не было: ни гостиной, где мы обедали, ни нашей спальни, ни комнатушки, где я провела ту первую ночь, ни синей комнаты, где хранились вещи другой женщины, ни зала с головами животных и оружием на стенах, ни Хиддегарды и Ганса. Все исчезло.

– Вот это место! – воскликнула я.

– Елена, бедное дитя!

– Но что здесь случилось?

– Такое впечатление, что домик сгорел. Пошли отсюда поехали домой. С тебя достаточно.

Я не хотела уходить, мне хотелось постоять на этом пепелище и еще раз разобраться во всем. Сновидение не могло быть таким четким. Так не бывает. Страдание переполняло меня, потому что они каждое мгновение убеждали меня в нереальности случившегося.

Ильза отвела меня к коляске.

Мы возвращались домой в молчании. В голове у меня было пусто. Все свидетельствовало о том, что мое замужество было сказкой.

Вернувшись домой, я впала в глубокую депрессию. Ильза пыталась отвлечь меня вышиванием и стряпней, но я оставалась безучастной. Иногда я мечтала о том, что Максимилиан вернется за мной, но опасалась таких мечтаний – они снова могли завести меня в опасное царство иллюзий.

Меня подавляло не только одиночество и отчаяние; в то время, как сердце взывало к мужу, я боялась за себя. Тогда много говорили о могущественных силах внушения и гипноза. Слава сестер Фокс распространилась от Америки до Англии около десяти лет тому назад; они верили, что возможна связь с умершими, и хотя находилось немало скептиков, многие верили в возможность такого общения, что ранее казалось бы невероятным, а также в то, что некоторые люди обладают знаниями и способностями раскрывать неведомые секреты. Доктор Карлсберг, несомненно, экспериментировал с новыми методами лечения, и в силу обстоятельств я оказалась подходящим объектом для его опытов.

Я больше не ощущала себя прежней простушкой Еленой Трант. Если верить уликам Глайбергов, я пережила ужасающее испытание, какое выпадает на долю невинных девушек, или пережила восхитительное упоение, которое может дать близость двух людей, объединившихся совершенный союз. У меня не было уверенности, какой я приобрела. Если правы Глайберги, я потеряла сто дней жизни, и эти дни я прожила так, как никогда не смогла бы прожить заново – я любила глубоко, страстно и во веки веков человека, который был призраком. Так любить я не смогла бы еще раз. И поэтому боль утраты была невосполнимой.

Я чувствовала себя чужой и часто, пытливо вглядываясь в зеркало, не узнавала отраженного в нем лица. Что я могла сделать, если сама не знала, содействую ли я по своей воле устранению ужасного происшествия из моей памяти, заменяя его прекрасным сновидением?

Временами по ночам я просыпалась в ужасе, когда мне снилось чудовище в облике Максимилиана, настигающее меня в лесу. В мгновение пробуждения я задумывалась, так ли все было: мы вошли в лес, он еще колебался... В эту минуту реальность превратилась в сновидение?

Мне было страшно. Я наблюдала за собой, за своими поступками. Чувство, что я теряю контроль над собой, внушало мне страх. Луиза, кузина моей матери, о которой никогда не говорили в семье, сошла с ума. Ужас охватывал меня.

Меня тянуло, к Ильзе, я ощущала ее доброту и сострадание. Меня трогали ее забота, попытки освободить мое сознание от происшедшей трагедии. Я ясно видела ее старания мне помочь.

Череда дней оставила меня безучастной. Апатия проходила лишь при звуках топота конских копыт, и тогда я вскакивала в ожидании, потому что не могла оставить надежду на возвращение Максимилиана.

Доктор Карлсберг навещал меня каждый день. Его забота обо мне была на редкость удивительной.

Думается, примерно через неделю после того, как я пробудилась в кошмарном сновидении, Ильза сказала мне, что им придется покинуть Локенбург. Отпуск Эрнста кончился, и ему необходимо вернуться в Денкендорф к своим рабочим обязанностям.

Я безучастно слушала их беседу. Был заговор с целью смещения герцога Карла, во главе его стоял брат герцога Людвиг. Глайберги возбужденно обсуждали подробности и радовались, что заговор провалился. Их преданность герцогу была безграничной.

Вскоре мы распростились с доктором Карлсбергом уверявшим меня, что с течением времени я полностью поправлюсь, и для этого следует перестать думать о случившемся и научиться считать его достойным сожаления несчастным случаем. Пользы от бесплодных мечтаний не будет.

При нашем отъезде я сказала Ильзе:

– А что если сюда вернется Максимилиан и будет искать меня? Он же велел мне оставаться в охотничьем домике, а потом переехать к вам, и как он узнает...

Я остановилась, поймав ее печальный взгляд.

– Мы уже снимали этот дом, и владелец знает, что мы из Денкендорфа. Если кто-нибудь будет разыскивать нас, ему скажут, где нас найти.

Мне было неловко огорчить ее, еще раз показав свое недоверие, но она поняла.

Она знала, что я продолжаю верить в свой сон.

Денкендорф мало чем отличался от других городков, уже виденных мною в здешних местностях.

В центре размещались магазины, улицы были вымощены булыжником, и весь он пропах средневековьем. В городке был минеральный источник, много приезжих на воды и, соответственно, несколько гостиниц; магазины ломились от товаров, на улицах было оживленней, чем в Локенбурге. Мы поселились у реки, и, гуляя по набережной, я видела на той стороне развалины замка из бледно-серебристого серого камня, прилепившиеся к обрывистому берегу.

По прибытии в Денкендорф я осознала, что уже несколько отдалилась от своего кошмарного сна, и стала мириться с тем, что никогда, как я полагала, не смогу принять. Да, теперь я признавала, что под воздействием лекарств люди могут потерять счет дням своей жизни. Как я могла сомневаться, что добрая чуткая Ильза говорит мне неправду? Мне следовало бы понять, что придуманное мною настолько дико и удивительно прекрасно, чтобы быть правдой.

Едва мы поселились в Денкендорфе, Эрнст покинул нас и уехал в Рохенберг, столицу герцогства Рохенштейн. К этому его вынудило, несмотря на слабость здоровья, критическое состояние дел в герцогстве, в правительстве которого он состоял. И так мы с Ильзой остались одни.

Мы очень сблизились. Она не позволяла мне выходить одной, и по утрам мы отправлялись на рынок и по магазинам. Иногда она представляла меня знакомым как свою кузину из Англии, и я подключалась к беседам, не отличавшимся разнообразием: нравится ли мне страна, надолго ли останусь здесь жить. Обычно я отвечала, что страна мне кажется интересной и сколько я здесь пробуду, еще не знаю. Они, очевидно, воспринимали меня как несколько странноватую и скучную особу. Я поражалась переменам в себе, тому такой я была всего несколько недель назад. Увы, я никогда снова не смогу стать той беззаботной импульсивной девушкой, очаровавшей Максимилиана.

Но как ей удалось пленить призрака? Вначале, рассуждала я сама с собой, я заинтриговала его. Вспоминать об этом случае в тумане можно было безбоязненно, ведь он произошел на самом деле.

Я написала тетям и получила от них ответ.

К тому времени я прожила в Денкендорфе шесть недель. Каждый день напоминал предыдущий. Иногда нас посещал Эрнст, я училась вышивать и ткать гобелены – очень тонкая работа и только при дневном свете. Вечерами мы занимались обычным шитьем и вышивкой. Я много читала, особенно по истории Германии, в частности, меня интересовали предки Карла, герцога Рохенштейна. Время проходило с удивительной быстротой.

Тетя Каролина писала о своих делах: о заготовках клубничного джема, о банках с черносмородиновым желе; она намекала, что ждет меня вскоре домой. Ей было непонятно, прежде всего, мое безделие. Тетя Матильда сообщала о странных хрипах, появившихся у тети Каролины; упоминала о единственной почке мистера Клиса – ей приходится работать вдвойне; о бледности Амелии Клис. Тетя Матильда надеялась, что бледность не говорит о болезни, ведь мать Амелии не отличалась крепким здоровьем. Вообще, мистеру Клису в письмах уделялось много внимания. Мне представлялось, что господин Клис с его единственной почкой и безвременно умершей женой очень привлекал тетю Матильду. Письма шли и от миссис Гревиллъ. Они скучали по мне и интересовались, когда я вернусь. Возможно, они поедут в Германию и на обратном пути прихватят меня с собой. Только на днях, сообщили они, Энтони сказал, что ему недостает вас.

Я читала и перечитывала эти письма о той, ставшей такой далекой жизни. Вернуться б Англию, жить, как будто ничего не произошло, было мне совсем не по вкусу.

Неожиданно вошла Ильза, как обычно незаметно проскользнув в дверь. Она объясняла это нежеланием беспокоить меня.

– Что-нибудь случилось, Елена? Ты выглядишь... потерянной.

– Письма из дома. Я думаю о возвращении.

– Но ты еще полностью не оправилась от болезни, Елена?

– Да, я еще не совсем готова встретиться с родными.

– Да, да, не сейчас. Все изменится. Но тебе не нужно беспокоиться. Ты должна оставаться с нами, пока не войдешь в норму.

– Милая Ильза, – воскликнула я, – что бы я делала без вас?

Она отвернулась, чтобы скрыть свои чувства. Она всегда старалась держать их под контролем.

Прошло еще несколько недель. Возможно, я стала приходить в себя, но вместе с тем меня как будто подменили, моя апатичность еще более усилилась. Я редко улыбалась, вспоминая прошлое, удивлялась своим былым способностям смеяться по всякому поводу. Но если представить, что я вынесла, какой бы ни была правда, любой мог бы измениться.

Время шло, и все, казалось, подтверждало тот факт, что те шесть дней я провела в постели. Я все еще надеялась на возвращение Максимилиана. Я всматривалась в лица людей на улицах городка, и всякий раз при виде высокого мужчины вдали мое сердце билось в надежде. И каждый прошедший день убивал еще одну частичку этой надежды. Если я действительно вышла замуж, где же мой муж? Несомненно, он должен был приехать за мной.

Мне думается, что, увидев все, что осталось от охотничьего домика, я начала верить в правоту слов Ильзы, Эрнста и доктора Карлсберга. Но вместе с тем я чувствовала, как во мне что-то умерло. Я знала, что та прежняя беспечность никогда не вернется ко мне.

Кажется, у Илъзы в Денкендорфе не было друзей, и нас никто не посещал. По ее словам, они с Эрнстом недавно поселились здесь, и, учитывая местные нравы, на обзаведение знакомствами и утверждение в обществе потребуется некоторое время.

Я пыталась найти интерес в овощах, закупавшихся Ильзой на рынке, или в мотках шелка, отбираемых для вышивания, но мне было все равно: есть морковь или огурцы, или подбирать пурпурные или бледно-голубые тона для цветов, которые мы вышивали.

Дни проходили механически, я снова была в каком-то ступоре, ожидая... не знаю чего.

В магазинах, где мы бывали, люди часто упоминали о неудавшемся перевороте Людвига. Все, казалось, были довольны таким исходом. Я часто видела в домах картины. Те, что висели в гостиной Глайбергов в Локенбурге: то же лицо и подпись – Карл Людвиг Максимилиан, Седьмой герцог Рохенштейнский и граф Локенбургский.

Максимилиан, граф Локенбургский. Мой взгляд задерживался на этих словах.

Очень странно ощущать, что часть твоей жизни сокрыта тайной и не осознавать, что случилось с тобой в этот период. Это отдаляет от других людей и делает чужой для них и для себя.

Я пыталась объяснить это Ильзе, так как разговаривала с ней свободно на любые темы, и, по ее словам, она понимала мое состояние и надеялась на перемены.

– Никогда не стесняйся говорить со мной, если у тебя возникает необходимость. Ни в коем случае я не хочу принуждать тебя к откровенности, но ты должна знать – я всегда готова тебе помочь.

– Мне следует подумать о возвращении домой, – сказала я ей.

– Подожди немного, – умоляла она. – Мне хотелось бы, чтобы ты полностью оправилась от болезни до отъезда.

– Полностью оправиться... Не думаю, что это вообще возможно.

– Ты так думаешь оттого, что все еще живо в твоей памяти. Со временем ты увидишь...

Да, ее слова были для меня большим утешением.

И тем не менее каждое утро я вставала с мыслью о необходимости возвращения домой. Я уезжала так ненадолго, а прошло уже два месяца с моего отъезда из Англии.

Проснувшись однажды утром, я почувствовала себя нездоровой. Ужас охватил меня: я вспомнила пробуждение тем утром и слова Ильзы о том, что то, что я считала реальностью, всего лишь плод моего воображения.

Я встала с постели и почувствовала головокружение.

Я сидела на краю кровати, размышляя о возможном очередном провале памяти. Причем на этот раз без приятных воспоминаний.

Я все еще сидела на кровати, когда раздался стук в дверь и вошла Ильза.

– С тобой все в порядке? – спросила она обеспокоенно.

– Да, кажется. Меня немного мутит.

– Может быть, послать за доктором?

– Нет, нет. Теперь уже легче. Вы не собираетесь мне сказать, что я пробыла в постели много дней и не выходила с вами в город вчера?

Ильза покачала головой.

– Нет, нет! Доктор Карлсберг не обследовал тебя здесь в Денкендорфе. Но мне жаль, что у тебя кружится голова. Может быть, все-таки послать за доктором?

– Нет, не надо, все уже проходит.

Она пытливо взглянула на меня, и я сказала, что сейчас встану.

Мы отправились в город, и этот день ничем более не отличался от предыдущих.

Мне вдруг пришло в голову, что, вернувшись домой, я смогу четче обдумать происшедшее, оценить мое приключение на фоне реальности. Здесь я все еще ощущала некую околдованность. Эти мощеные булыжником улочки, магазины с остроконечными крышами и вывесками походили на декорации к старым волшебным сказкам. Я не могла избавиться от мысли, что здесь, в обители троллей, леших и древних богов, могут случаться любые фантастические вещи. Дома, среди башен и шпилей Оксфорда, под безыскусную беседу теток, в дружественном доме Гренвиллей мне будет легче поразмыслить над случившимся.

В одно воскресное утро я сказала Ильзе, что я должна готовиться к возвращению домой.

Она взглянула на меня:

– Ты действительно хочешь ехать?

Я заколебалась:

– Думаю, что так будет лучше.

– Твое решение несомненно означает, что ты начала принимать случившееся и оправляешься, от шока.

– Вероятно. Я знаю, что мне надо выйти из того странного состояния, в которое я попала. Надо продолжать жить. И лучше там, где я родилась.

Она мягко коснулась моей руки.

– Милое дитя, ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Ты знаешь это. Но я думаю, ты права. В Форде, вернувшись к привычному укладу жизни, ты примиришься со случившимся. Поймешь, что не впервые юную девушку так жестоко пробуждают от девичьих грез и приобщают к грубым сторонам жизни.

– Но, вероятно, впервые девушка верит, что вышла замуж, а потом узнает о потере шести дней своей жизни.

– О, в этом я не уверена. Но твердо убеждена в правильности действий доктора Карлсберга. Он вычеркнул из памяти зло и заменил его чем-то прекрасным.

– Но, по-вашему, зло – правда, а прекрасное сновидение.

– Увы, но зло стерто из твоей памяти. Ты страдала, но должна утешиться тем, что ты помогла, и серьезно помогла, доктору Карлсбергу. Благодаря тебе его эксперимент оправдался так блестяще. Ведь ты даже не можешь вспомнить перенесенную тобой жестокость и продолжаешь верить в сновидение. И только под воздействием бесспорных улик ты согласилась с реальностью, хотя, мне кажется, в глубине души ты все еще веришь, что вышла замуж за этого человека.

Как правильно она подвела итоги моим размышлениям.

– Стало быть, я была подопытной морской свинкой в научных исследованиях доктора Карлсберга.

– Только потому, что обстоятельства способствовали и тебе, и ему. Но скажи мне правду, Елена, ты все еще веришь в свое замужество?

– Я знаю, все против этого, но я помню это событие так же четко сейчас, как и прежде. И уверена, что оно никогда не изгладится из моей памяти.

Ильза кивнула.

– А я верю, что именно этого добивался доктор Карлсберг. – Она замолчала на мгновение. – Елена, я хочу, чтоб ты знала, ты можешь вернуться, когда захочешь. Хочешь встретиться еще раз с доктором Карлсбергом? Думаю, тебе это не помешает.

Я колебалась. Неожиданно я почувствовала ранее неведомое чувство отвращения к этому человеку. – было несправедливо, он был так добр ко мне и, по его словам, словам Ильзы и Эрнста, спас мой разум. И тем не менее мне не хотелось увидеть его снова. Я раздумывала: знай я правду с самого начала, было бы мне трудно прийти в себя? Говоря без обиняков, меня грубо и жестоко изнасиловали. Если бы я знала об этом в ту самую ночь, как бы я поступила? Не знаю. Но в одном у меня нет сомнений: мужчина, встреченный мною в Ночь Седьмой луны, был тем же человеком, который нашел меня в лесном тумане. Но как мог жестокий насильник в Ночь Седьмой луны быть таким нерешительным тогда, в своем охотничьем домике? Я видела дверь в моей комнате, медленно поворачивающуюся ручку. Дверь была на засове, но вряд ли такое препятствие остановило бы мужчину, решившегося на насилие.

Если бы они сказали мне правду, я полагаю, я встретила бы ее мужественно. Мне не верилось, что я почти потеряла разум. Я была легкомысленной и порой невыдержанной, но истеричкой – никогда. Я не могла себе представить, что бы я испытала при подобном оскорблении. В действительности мы не знаем сами себя, и только в кризисных ситуациях проявляются неожиданные стороны нашего характера.

Ильза продолжала:

– Мне было бы легче, если бы он осмотрел тебя на этот раз как обычный врач. Я слышала, он очень хотел бы этого, и нам небесполезно получить его рекомендации перед твоим отъездом.

Я согласилась, и Ильза письмом пригласила его приехать. Полученный ответ гласил: буду через два дня.

У меня было еще несколько приступов тошноты по утрам, и мне стало казаться, что я заболеваю. Ильза справлялась о моем здоровье каждое утро, она казалась очень обеспокоенной.

– Мне надо поскорее вернуться домой. Там все будет иначе, – сказала я Ильзе.

Я думала, что если Максимилиан действительно женился на мне, ему следовало давно уже объявиться. Каждый прошедший день служил подтверждением несостоятельности моего замужества.

Если я уеду отсюда, возможно, мне будет легче забыть. Дом казался таким отдаленным от всего происшедшего, он отдалит от него и меня.

Я начну все сначала.

В письмах тете Каролине и миссис Гревилль я сообщила о своем скором прибытии. Вечера в доме Гревиллей когда-то были для меня самым приятным времяпрепровождением. С удовольствием я вспоминала то восхищение, каким окружали Энтони его родители. Их дом был полон уюта и теперь я начинала понимать преимущества жизни, от которой я хотела сбежать.

Доктор Карлсберг прибыл в положенное время. Я была в садике и не слышала его приезда. Наверное, он был уже с четверть часа и беседовал с Ильзой, когда я вернулась в дом.

При виде меня он засветился от удовольствия и, поднявшись с кресла, взял мои руки в свои.

– Как вы себя чувствуете?

Когда я рассказала ему, что мое состояние возвращается в норму, он удовлетворенно задумался. Ильза оставила нас вдвоем и он стал расспрашивать меня о моей жизни. Его интересовали подробности моих снов, мучают ли меня ночные кошмары. Каждая деталь, казалось, чрезвычайно интересовала его.

Потом доктор спросил меня о здоровье, и я рассказала ему о моих частых утренних недомоганиях.

Он попросил разрешения осмотреть меня; и я согласилась.

Мне никогда не забыть, что случилось потом. Это было одним из самых драматичных моментов в моей жизни.

– Я должен сказать вам, что у вас будет ребенок.

 

ГЛАВА 5

Меня глубоко тронуло то, как Ильза восприняла это известие: ужас и смятение отразились на ее лице.

– Боже мой! – воскликнула она. – Это ужасно.

Я обнаружила, что успокаиваю ее, ибо, правду говоря, сообщение доктора вызвало во мне только чувство восторга. У меня будет ребенок – его ребенок. Я не сошла с ума. Он существовал на самом деле. С этой минуты я осознала, что начинаю подниматься из глубин своего несчастья.

Мое дитя! Меня не страшили трудности, ожидавшие меня, потому что я видела только одно – чудо иметь своего ребенка.

Я знала тогда, что в глубине души я всегда должна верить в любовь Максимилиана. Я не могла связывать его с преступником в лесу, и перспектива родить ребенка от Максимилиана наполняла меня безудержной радостью.

После ухода доктора Ильза обратилась ко мне, понимаю ли я, что это значит.

– Да, конечно! Я не смогла скрыть свои восторженные чувства. Я обладала тем свойством характера, которое отец называл переменчивым темпераментом. «Вверх, вниз», – говорила моя мать, а тетя Каролина называла безответственностью. И в тот момент я была уверена, что Ильза считает мое поведение странным и нелогичным. После глубокой депрессии, когда наконец появилась возможность забыть этот безобразный случай и начать новую жизнь, новое обстоятельство – живое напоминание о случившемся, делает это невозможным, а я ликую от счастья. Но я не могла ничего с собой поделать. Счастье иметь ребенка подавило все остальное.

– Это катастрофа, – сказала Ильза наконец. – Чтобы такое случилось вдобавок ко всему!.. Что же нам делать теперь? Тебе нельзя ехать в Англию. Елена, ты думаешь, что тебя ждет?

Но в моей голове была лишь одна мысль – у меня будет ребенок.

– Давай рассуждать практически. Можешь ли ты вернуться к своим тетям и рассказать им о будущем эенке? Что они скажут? Ты будешь опозорена, и, возможно, они откажутся тебя принять. Если бы я могла писать им обо всем случившемся... Нет, никогда не поймут. Тебе придется остаться здесь до родов. Другого выхода нет. Да, нам придется сделать именно так.

Должна признаться, я не очень задумывалась о нашем будущем – до появления ребенка. Мне хотелось сына, но если родится девочка, не думаю, что это меня огорчит.

Но Ильза права – мне следует быть практичной. Что же я собираюсь делать? Как мне содержать ребенка, дать ему образование, воспитать наилучшим образом? У него не будет отца. И что мне следует делать сейчас, до рождения ребенка?

Первое чувство радостного возбуждения прошло.

Ильза, казалось, приняла решение.

– Ты должна остаться с нами, Елена, и я присмотрю за тобой. Я никогда не прощу себе, что я вышла в ту ночь без Эрнста и потеряла тебя в толпе. Мы что-нибудь придумаем. Все будет в порядке, доверься нам.

Она немного успокоилась. Первые минуты ужаса прошли, и со свойственным ей педантизмом она начала строить планы.

Я на миг представила себе, что я чувствовала бы, если бы действительно была замужем за Максимилианом: он был бы со мной, и мы могли бы вместе разделить радость рождения нашего ребенка. Я спрашивала, могу ли что-нибудь сделать еще, чтобы найти его. Он был отцом моего ребенка. Но что еще можно сделать? Разговор с Ильзой на эту тему ничего не даст – она лишь терпеливо и печально выслушает меня. Я отказалась от попыток заставить ее понять, что никакие доказательства не заставят меня поверить, что я выдумала свою жизнь с Максимилианом. Сумасбродные планы возникали у меня в мозгу. Я буду ездить по стране и искать его. Заходить в дома и расспрашивать о нем. Теперь, когда я жду ребенка, я должна найти его.

Я спросила у Ильзы, могу ли я дать объявление в газеты и попросить его вернуться ко мне.

Ильза пришла в ужас.

– Неужели ты веришь, что человек, совершивший такое, откликнется на твое объявление?

– Я думала... – начала я и поняла бесполезность дальнейших слов. Ильза была убеждена – моего Максимилиана не существовало.

Она терпеливо объясняла мне, что, если я упомяну графа Локенбургского, меня сочтут сумасшедшей и, возможно, возникнут неприятности.

Следовательно, мне ничего не оставалось делать.

Я знала, что Ильза права, предлагая мне не ехать домой. Тети придут в ужас, если им придется приютить незамужнюю беременную племянницу. Можно было легко представить скандал. Вряд ли кто поверит истории с нападением в лесу, хотя мало кто воспримет и другую версию о моем необычном замужестве.

Я нуждалась в доброте и искренности Ильзы в подобной ситуации и знала, что могу положиться на нее. Очень скоро она обрела присущее ей спокойствие и практицизм.

– Тебе, кажется, придется остаться здесь до рождения ребенка, а потом посмотрим, что делать.

– У меня есть немного денег, но их недостаточно, чтобы содержать себя и малыша и дать ему образование.

– Подумаем об этом позже.

Вернулся Эрнст. Его здоровье, видимо, поправилось. Услышав новость, он, также как и Ильза, пришел в ужас и проникся ко мне состраданием. Они были очень добры и беспокоились обо мне, так как считали себя виновными за случившееся.

Они с Ильзой беспрестанно обсуждали мои дела, что же касается меня, состояние эйфории захлестывало меня, и временами я забывала обо всем, кроме желания иметь ребенка. Иногда мне приходило в голову: может бьгть, доктор Карлсбергдал им какие-то средства, чтобы сделать меня счастливой. Однажды я подумала в ужасе, что моя беременность – результат его воздействия, и я просто представила себя беременной. Наверно, это было не так, едь Ильза и Эрнст восприняли ее как трагедию. Но будучи однажды субъектом такого эксперимента, невольно станешь подозрительной.

Мы все пришли к единому решению до поры до времени ничего не сообщать тетям и обдумать в последующие месяцы дальнейший ход действий. Тем временем необходимо было изобрести предлог для о пребывания в Германии. Ильза взяла это на себя и написала тете Каролине, что я вынуждена остаться еще немного из-за ухудшения здоровья Эрнста и необходимости в моей помощи.

– Маленькая невинная ложь, – сказала она с гримаской.

Итак, я осталась в Денкендорфе, и недели замелькали сменяя друг друга. Приступы тошноты исчезли, и все мои мысли были о будущем ребенке. Я купила материал и принялась готовить приданое. Часами в думах просиживала я за шитьем.

Явился доктор Карлсберг и сообщил мне, что теперь за моим здоровьем будет следить его друг, доктор Кляйн, владелец небольшого родильного дома в Кларенгене, городке неподалеку отсюда. Скоро он отвезет меня к нему и познакомит. В клинике доктора Кляйна мне предстояло рожать.

Я поинтересовалась, сколько это будет стоить, не Глайберги не захотели обсуждать этот вопрос, а в моем нынешнем состоянии мне было не до расспросов.

Однажды Ильза предложила мне после рождения ребенка найти себе место учителя английского языка в одной из местных школ и устроиться вместе с ребенком.

– Вы считаете это возможным?

– Возможно, доктор Карлсберг поможет в этом. Он и его коллеги всегда в курсе происходящего. Они все разузнают и, если вакансия существует, будут только рады тебе помочь.

– Вы все так добры ко мне, – сказала я с благодарностью.

– Мы чувствуем себя обязанными, – ответила Ильза. – Эрнст и я никогда не простим себе, что это случилось в нашей стране, и более того, когда ты была у нас на попечении.

У меня не было возражений против их планов, что было совсем непохоже на меня, с моим независимым характером. Казалось, что Седьмая луна заколдовала меня и внесла разброд в мои поступки.

И я не возражала против ласковой опеки Ильзы. Меня мало интересовало, что происходит. Я не отрывалась шитья распашонок и рубашек и с умилением складывала готовые в специальный ящик комода. Белые, голубые, розовые. Мне сказали – голубые для мальчика. Поэтому шила и розовые, и голубые для девочки или мальчика. Я вязала, шила и читала. Прошло лето, наступила осень.

Тетя Каролина в письмах выражала удивление, что мне нравится житье в заморских странах с иностранцами, а не дома, но тетя Матильда, принимая во внимание, что у кузена Эрнста что-то с сердцем, а с сердцем шутки плохи, проявляла понимание, что я должна помогать Ильзе.

Писала миссис Гревилль. Она прослышала, что я остаюсь помогать кузине ухаживать за мужем, и считала это хорошей школой для меня.

Тем не менее, вся их семья, включая Энтони, ждала моего возвращения.

Все эти люди существовали в другом, отдаленном мире реальности, с иным, размеренным укладом жизни. Фантастические приключения недавнего времени еще более отдалили этот мир от меня.

Однажды Ильза поведала мне, что у доктора Карлсберга есть новость.

– Монахини твоего Даменштифта готовы взять тебя учить английскому языку своих воспитанниц. Ты могла бы взять ребенка с собой.

– Вы так много делаете для меня, – сказала я взволнованно.

– Это моя обязанность, и потом, я люблю тебя. В любом случае мы должны думать о твоем будущем.

Я полнела на глазах. Я чувствовала движения ребенка и всякий раз радовалась этому. Неужели можно радоваться, спрашивала я себя, если жизнь во мне – результат встречи с диким насильником в лесу? Я никогда не прекращала верить в те упоительные дни – пусть.

Доказывают и говорят, что они – плод моих галлюцинаций.

При случаях Ильза представляла меня как госпожу Трант, безвременно утратившую своего мужа и ожидавшую ребенка после его смерти. Все глубоко сочувствовали моему горю и были добры ко мне.

Когда я появлялась на рынке, они интересовались моим здоровьем. Я болтала с ними о всяких разностях, женщины рассказывали о беременностях, мужчины – о тягостных бдениях в ожидании родов.

Приехал доктор Карлсберг и повез меня в Кларенген к своему другу-доктору, владельцу родильного дома. По его мнению, необходимо было показаться врачу на этом этапе.

После осмотра доктор Кляйн рекомендовал мне приехать в его клинику в начале апреля и готовиться к рождению ребенка. Он называл меня госпожой Трант и, несомненно, был в курсе моей недавней тяжелой утраты.

В дороге доктор Карлсберг сказал, что я могу положиться на доктора Кляйна и что он лучший специалист по этой линии в здешних местах.

Я поинтересовалась стоимостью его услуг.

– Мы позаботимся об этом, – ответил он.

– Я не смогу принять...

– Легко дающему, – сказал доктор меланхолично. – И тяжко принимающему. Но именно вы даете нам удовлетворение, принимая нашу помощь в подобной ситуации. Мне известно, что ваша кузина страдает от угрызений совести и успокоится, если сделает для вас все возможное. Что касается меня, то вы чрезвычайно помогли в моей работе, дали возможность подтвердить мою теорию. И моя благодарность беспредельна. Скажите мне, пожалуйста, готовы вы теперь принять правду?

Увидев мои колебания, он сказал, что я, видимо, не могу отказаться от убеждения в реальности моих сновидений.

– Я прожила их, – сказала я, – что касается другого... другое я не помню.

Он кивнул:

– Это больше, чем я ожидал. А теперь в ожидании ребенка вы верите, что он плод вашего замужества и поэтому вы готовы приветствовать его рождение... А вы подумали... впрочем, не важно. Все хорошо. Мы с радостью сделаем для вас все, что в наших силах, будьте спокойны.

Временами, оглядываясь назад, я спрашиваю себя, почему я соглашалась с тем или другим, почему не интересовалась подробностями тех странных происшествий. Ответ один: я была очень молода и мне представлялось, что нахожусь в мире, где странности и чудеса в порядке вещей.

Меня вернули к реальности в один прекрасный февральский день. Я приезжала к доктору Кляйну каждые три недели и обычно с Ильзой. Она оставляла коляску во дворе гостиницы и отправлялась по магазинам, пока я находилась в клинике доктора Кляйна.

Он был удовлетворен ходом беременности и уделял мне особое внимание, следуя рекомендациям доктора Карлсберга. «У нее было шоковое состояние», – сообщил он Кляйну, тот полагал, что это связано со смертью мужа, что может сказаться на развитии беременности.

В тот февральский день сверкало солнце и ощущался легкий морозец. Когда я вышла из клиники, меня окликнул чей-то голос, мигом вернувший меня к оксфордской действительности.

– Клянусь, что это Елена Трант.

Я обернулась и увидела двух мисс Элкингтон, владелиц небольшой чайной лавки неподалеку от Касл-Маунт, открытой только в летние месяцы. Они продавали чай и кофе, пирожки домашнего приготовления, а также стеганые чехольчики для чайников и вышитые коврики, которые они также делали сами. Дамы Элкингтон никогда не вызывали у меня восторга. Они постоянно подчеркивали, что торговля не их удел, и с рождения их не готовили к этому, так как их папа был генералом.

– О, мисс Эдит и мисс Роуз, – поздоровалась я.

– Никак не ожидали встретить вас в этих местах. Маленькие глазки сестер внимательно разглядывали меня.

Они, должно быть, видели, как я выходила из клиники доктора Кляйна, и удивлялись почему. Впрочем, недолго. Хотя на мне было просторное пальто, мое состояние нельзя было не заметить.

– Что вы здесь делаете, Елена? – спросила старшая Элкингтон с проказливой улыбкой.

– Гощу у кузины.

– О да, конечно, вы уже здесь несколько месяцев.

– Надеюсь скоро вернуться.

– Ну-ну. Здесь такой маленький мирок. Так вы действительно живете здесь?

– Не совсем так. Я приехала с кузиной и жду ее.

– Я так рада видеть вас, – сказала мисс Элкингт он.

– Так приятно видеть земляков, – добавила ее сестра.

– Мне пора. Кузина ждет меня...

Наконец я освободилась от них. Взглянув на свое отражение в витрине, я поняла, что в моем состоянии вряд, ли кто-то усомнится.

Прошло еще несколько недель, наступило время моих родов.

Ильза тряслась надо мной, и часто я заставала ее молча сидящей в кресле с озабоченным лицом и догадывалась, что она беспокоится обо мне.

Проконсультировавшись с обоими врачами, Ильза решила отправить меня в клинику доктора Кляйна за неделю до родов. Что касается меня, то мое состояние безмятежной эйфории не исчезало, и я думала только о моем ребенке.

– Тебе придется подождать, пока ребенку не исполнится год, и только потом начать преподавать английский в Даменштифте, – предупредила Ильза. – Доктор Карлсберг не называл твоего имени, но его рекомендации будет достаточно для приема на работу.

Как странно, подумалось мне. Вспомнила старые времена ученичества – Елену Трант, вечно попадающую в переделки из-за своего необузданного характера и любви к приключениям. Странно вернуться туда матерью.

Я представила сестру Марию, сюсюкающую над ребенком, и сестру Гудрун с ее обычным заявлением: «Там, где Елена Трант, там всегда неприятности!».

Иногда я думала о тех трех днях и изнывала от своей любви к Максимилиану и желания его увидеть. Только мысль о нашем ребенке успокаивала меня, и я нетерпеливо ждала того времени, когда возьму его на руки.

Ярким апрельским днем Ильза отвезла меня в клинику.

Меня отвели в отдельную комнату, где не было других пациенток, по просьбе доктора Карлсберга, учитывая особые обстоятельства.

Комната сияла приятной белизной, хотя эта чистота несколько отдавала больницей. В комнате было окно, выходившее на лужайку, которую аккуратно окаймляли ряды цветов.

Доктор Кляйн представил меня жене, которая поинтересовалась, удобно ли мне здесь. В свою очередь я спросила, много ли других рожениц в клинике, и узнала, что таких, как я, несколько. Пациентки постоянно прибывали и убывали.

В первый день по прибытии, выглянув в окно, я увидела пять или шесть женщин в различной стадии беременности, гуляющих по лужайке. Они болтали между собой, а двое сидели на скамейке около цветов с вышивкой и вязаньем. К ним присоединилась еще одна женщина, вынула шитье, и они оживленно заговорили.

Мне было грустно находиться в одиночестве, хотелось спуститься во двор к другим женщинам.

Мне разрешили гулять в садике доктора Кляйна и дышать свежим воздухом, но там не было других женщин. Я спустилась в садик, посидела немного на скамейке, но здесь никого не было, с кем можно было поговорить о детях и показать вязание.

В это время из дома вышла госпожа Кляйн, и я рассказала о другом садике, увиденном из окна.

– Там по лужайке гуляют несколько беременных женщин, мне хотелось бы пообщаться с ними.

Она встревожилась.

– Думаю, что доктор не сочтет это целесообразным.

– Почему же?

– Вероятно, по его мнению, это нарушит ваш покой.

– Отчего же?

– У них у всех дома мужья. Думаю, он считает, что это вызовет у вас депрессию.

– Совсем нет, – вскричала я с горячностью. И подумала, то никогда не променяю отца моего ребенка на любого респектабельного мужа этих женщин. И я поняла, что счастлива оттого, что не утратила веру в возвращение Максимилиана в один прекрасный день, что покажу ему с гордостью нашего ребенка. Внутри меня все еще жила наивная мечта, что мы будем жить долго и счастливо вместе.

Вернувшись в комнату, я первым делом выглянула из окна. Лужайка опустела, все разошлись по своим комнатам. Но я решила спуститься и погулять по лужайке.

Доктору Кляйну теперь была известна моя история. Доктор Карлсберг счел целесообразным рассказать ее, но для предотвращения слухов, несомненно, искаженных и преувеличенных, решено было выдавать меня за миссис Трант, вдову, потерявшую мужа несколько месяцев назад.

В начале дня, в час сиесты, я решилась спуститься вниз; на лужайку. По-видимому, дом построили вокруг сада, в центре которого была лужайка, а другие пациентки выходили из двери крыла дома, противоположного моему. Для того, чтобы выйти из общей двери, мне необходимо было обогнуть все здание.

Я осторожно приоткрыла дверь. В коридоре царила тишина. Я медленно двинулась к лестничной клетке, спустилась и остановилась на площадке. Выбрав, как мне казалось, нужное направление, я подошла к небольшой лестнице, ведущей к двери. Приблизившись, я услышала чьи-то рыдания. Я остановилась и прислушалась.

Несомненно, кто-то находился в страшном отчаянии.

Я колебалась, что делать: узнать, что случилось, и предложить свою помощь или пройти мимо. Повинуясь внезапному порыву, я поднялась на три или четыре ступеньки и постучала в дверь. Рыдания смолкли, и я постучала еще раз.

– Кто там? – спросил высокий испуганный голос. Я спросила, можно ли войти, и услышав подобие согласия, открыла дверь и вошла в комнату, похожую на мою, но меньших размеров. На кровати, собравшись в комок, лежала девушка моих лет, с распухшим от слез лицом, с распущенными волосами. Мы уставились друг на друга.

– Что-нибудь не так? – спросила я.

– Все плохо, – ответила она печально.

Я подошла к постели и села рядом.

– Мне так плохо.

– Может быть, позвать доктора?

– Она покачала головой.

– Не в докторе дело. Лучше бы это. Все сроки давно прошли. Я уверена, что умру.

– Нет, нет! Конечно, нет. Тебе будет лучше после рождения ребенка.

Она снова покачала головой.

– Не знаю, что делать. Прошлой ночью хотела выпрыгнуть из окна.

– Нет, нет!

– У вас все в порядке. У вас есть муж и дом, и все будет замечательно.

Я не ответила.

– А у тебя нет?

– Мы должны были пожениться. Его убили шесть месяцев назад. Он служил в гвардии герцога и погиб от бомбы. Хотели – взорвать герцога. Он женился бы на мне.

– Значит, он был солдатом.

Она кивнула.

– Мы поженились бы, если бы он был жив.

В гвардии герцога, размышляла я. Герцог Карл Рохенштейнский и Дорренигский, граф Локенбургский.

– Твои родители присмотрят за тобой, – пыталась я успокоить девушку.

– Нет, они не захотят, – она снова грустно покачала головой. – Они привезли меня к доктору Кляйну и после родов не хотят меня видеть. Я уже пыталась покончить с собой, вошла в реку, но потом испугалась. Меня вытащили и привезли сюда.

Девушка была маленькой, юной и такой испуганной, я прониклась острым желанием помочь ей. Мне хотелось сказать ей, что меня тоже ждет нелегкое будущее.

Моя история была так фантастична, так отлична от судьбы возлюбленной солдата, любовь которой так временно оборвалась.

Ей было только шестнадцать. Я чувствовала себя намного старше и защищенней. Я сказала девушке, что нельзя впадать в отчаяние. Возможно, я смогу помочь ей с моим выстраданным опытом. Мне легко было вспомнить, ведь это было так недавно, безнадежное чувство одиночества охватившее меня, когда мне сказали, что мое романтическое замужество не более, чем миф. Кроме того, мне хотелось узнать историю этой девушки. Она разговорилась и рассказала мне о городе Рохенберге, главном городе Рохенштейна, где она жила с бабушкой, помнившей кончину отца нынешнего герцога и его коронацию. Этот герцог всегда был добрым и здравомыслящим правителем, во многом отличавшимся от своего сына, необузданно принца Карла. Ее бабушка была поглощена верноподданническими чувствами и, вероятно, не отказалась бы принят солдата герцогской гвардии в свой дом, но никогда бы не признала своим человека Людвига. К несчастью, они не поженились, хотя еще немного, и все окончилось б замужеством. Но судьба решила иначе. Она забеременела как раз перед тем, как бомба, предназначавшаяся до герцога, убила ее возлюбленного, оставив ее в одиночестве и добавив к этому бремени груз бесчестья. Этот груз был не под силу ни ей, ни ее бабушке. Она не имел представления, как прокормить себя и ребенка, и видела самый легкий путь – броситься в реку.

– Никогда больше не делай этого, – попросила я. – Ты выкрутишься. Я помогу тебе.

– У тебя все в порядке...

– У меня... у меня нет мужа...

– Ах, так ты вдова? Это печально, но я думаю, у тебя: есть деньги. У большинства пациенток доктора Кляйна они есть. Не знаю, почему он принял меня. Когда меня привезли полуживой и ругали за то, что я чуть не погубила ребенка, он взял меня в клинику и обещал ухаживать за мной.

– Это очень любезно с его стороны. Но у меня тоже нет денег. Мне придется содержать себя с ребенком. Возможно, я буду преподавать английский в женском монастыре.

– У вас есть образование, вы хорошо воспитаны. У меня ничего этого нет. Я девушка из низов.

– Как тебя зовут?

– Гретхен, Гретхен Шварц.

– Я еще навещу тебя, Гретхен, и мы поговорим. Обдумаем, что тебе делать после родов и без денег. Всегда можно найти выход.

– Так вы придете?

Я обещала, и мы посидели еще немного. Когда я ушла от Гретхен, я совсем позабыла о женщинах на лужайке.

В этот день доктор Кляйн навестил меня. Он рад, сказал он, что все идет как надо. По его мнению, роды близки и мы должны быть к ним готовы. После спокойной ночи я чувствовала себя относительно неплохо. Позавтракав, я надела просторный халат и, подойдя к окну, снова увидела женщин на лужайке. Я сразу же вспомнила о Гретхен и решила навестить ее.

Отыскав ее комнату, я поднялась по ступенькам и постучала. Не дождавшись ответа, я открыла дверь и заглянула в комнату.

Она оказалась пустой. Постель была прибрана и выглядела безликой. Окно было приоткрыто, паркет натерт, казалось, комнату приготовили для очередной пациентки.

В разочаровании я вернулась к себе. Тут мне пришло в голову, что Гретхен, вероятно, отвели в родовую и не исключено, что именно сейчас она рожает.

Усевшись у окна, я смотрела на женщин внизу, но не могла выбросить Гретхен из головы.

В этот день у меня начались боли, и вторично за такой небольшой период времени мне пришлось пережить трагедию.

Я помнила мучительную боль и была готова все стерпеть ради ребенка... Абсолютно все.

Я потеряла сознание и, очнувшись, не почувствовала боли.

– Как она? – услышала я чей-то голос.

Ответа не было.

Моя первая мысль была о ребенке, и я протянула pyки.

Кто-то наклонился надо мной. Я проговорила:

– Мой ребенок?..

Ответа не было. Потом откуда-то издалека я услышала – «Ей сказать?»

И кто-то другой ответил: «Подождите». Ужас охватил меня. Я попыталась собраться с силами, но сознание снова покинуло меня.

Доктор Кляйн с Ильзой стоял у моей постели. Здесь же находился доктор Карлсберг. Все они были очень мрачны.

Ильза взяла мою руку.

– Наверно, это к лучшему, – сказала она. – При таких обстоятельствах.

– Что? – закричала я.

– Елена, милая! В будущем ты поймешь почему. Тебе будет легче.

Я больше не могла терпеть эту муку. Я должна знать правду.

– Где мой ребенок?

– Ребенок, – сказал доктор Кляйн, – родился мертвым.

– Нет!

– Да, дорогая, – сказала Ильза нежно. – Все эти переживания, ужасы, все сказалось.

– Но я хотела ребенка. Я хотела маленького... Это был мальчик?

– Это была девочка, – ответила Ильза.

Я видела так отчетливо мою маленькую девочку. Видела ее в крохотном шелковом платьице, подрастающую, отправляющуюся в школу. Я почувствовала слезы на щеках.

– Она была живой, – сказала я.

Я улыбалась от ее жизни во мне, я привыкла ее чувствовать. Нет, нет, должно быть, произошла ошибка. Доктор Карлсберг склонился ко мне.

– Шок от случившегося был слишком силен. И мы ожидали такой исход. Пожалуйста, успокойтесь. Помните, вы теперь свободны и сможете зажить счастливой жизнью.

Счастливой жизнью! Мне хотелось кричать на них. Мой возлюбленный, по вашим словам, никогда не существовал. Я придумала свое замужество. Но ребенок был живое существо, и теперь вы утверждаете, что он мертв.

Ильза сказала:

– Мы позаботимся о тебе, Елена...

Мне хотелось кричать! «Мне не нужна ваша забота. Мне нужен мой ребенок. Как вы смеете ставить на мне опыты! Как смеете пробуждать во мне галлюцинации, не имеющие отношения к действительности?» Если меня обманули, я хочу знать об этом. Нет ничего хуже неопределенности. О, да, определенность появилась. Эта ужасная утрата. Ребенка, который должен был стать моим утешением, у меня отняли.

Я лежала без чувств. Я не ощущала такого отчаяния с тех пор, как они объявили мне, что Максимилиан, которого я считала своим мужем, не более чем миф.

«Ты очень слаба, – сказали они мне, – тебе не следует вставать с постели». Я не чувствовала себя слабой физически, только духовно опустошенной и отчаявшейся.

Все эти месяцы я жила ради моего ребенка. Я представляла в мечтах, как Максимилиан возвращается ко мне и я гордо показываю ему нашего ребенка. Я верила в это так, как всегда верила в реальность тех трех дней совершенного счастья. Я заколебалась, только чтобы не огорчать добрую Илъзу. Но уверенность никогда не Покидала меня. Никогда!

– Я должна увидеть своего ребенка, – сказала я. Доктор Кляйн ужаснулся.

– Это усилит ваше отчаяние.

Я требовала – я хочу видеть свое дитя.

– Мы хороним ее сегодня, – сказал доктор Кляйн.

– Я должна быть там.

– Обряд будет очень простым, а вам нельзя вставать с постели. Вы должны быстрее поправиться.

Я повторила свое требование: я должна видеть своего ребенка, Ильза.

– Елена, милая, все позади. Тебе следует все забыть Ты можешь вернуться домой, забыть весь этот кошмар Пройдет немного времени – и как будто ничего не было. Ты так молода.

Я стояла на своем.

– Так никогда не будет. Все, что, возможно, случится со мной, будет так же незабываемо и реально, как и происшедшее здесь.

– Вы думаете, я смогу это забыть?

– Доктору Карлсбергу теперь это не нужно. Его опыт удался. Ему хотелось бы, чтобы ты вернулась в нормальное состояние.

– Доктор Карлсберг преуспел со своими лекарствами, вызывающими сновидения. Я хочу видеть своего ребенка.

– Елена, дорогая. Лучше не надо.

– Вы пытаетесь убедить меня, что я родила чудовище?

– Конечно, нет. Маленькую девочку, родившуюся мертвой.

– Я ощущала ее такой живой!

– Роды были трудными. Ты так мучилась, гораздо больше, чем представляешь. Все это привело к такому результату. Врачи боялись именно этого. В подобных обстоятельствах это лучший выход.

Я повторила:

– Сегодня они хоронят моего ребенка, я должна видеть ее до погребения.

– Будет лучше...

Я приподнялась на локте и закричала:

– Хватит говорить мне, что мне делать! Я больше не буду жертвой ваших экспериментов.

Ильза казалась испуганной.

– Я переговорю с врачами.

Они усадили меня в кресло на колесиках, потому что доктор не разрешил мне идти. Меня привезли в комнату, где на постаменте стоял маленький гробик. Комната была затенена, но немного света пробивалось через жалюзи и там лежала она, мое маленькое дитя, с маленьким сморщенным личиком, в белом чепчике. Мне хотелось поднять ее на руки, прижать к себе, вдохнуть жизнь в это маленькое слабое тельце.

Горячие слезы хлынули из моих глаз, горькое отчаяние сжало сердце.

Они молча отвезли меня к себе, положили на постель, поправили подушки и расправили простыни. Они делали все, чтобы утешить меня, но утешение не приходило.

Лежа в постели, я слышала голоса женщин с лужайки.

Все кончилось. Сновидение и кошмарный сон. Мне еще не было девятнадцати, но я чувствовала, что пережила больше, чем многие другие за всю свою жизнь.

Ильза не покидала меня ни на минуту. Она постоянно подчеркивала то обстоятельство, что я теперь свободна. Я смогу снова вести прежнюю жизнь, как до Ночи Седьмой луны. Она отвезет меня в Англию, где ничего не изменилось, и это будет для меня наилучшим лекарством.

Я много думала об этом и пришла к выводу, что мне следует поступить именно так.

Мне следует отдалиться от этого безумного приключения. Мне нужно забыть, мне следует начать все сначала.

Я оставалась в клинике доктора Кляйна еще две недели и почти перед отъездом, так я была поглощена своей собственной трагедией, вспомнила Гретхен Шварц.

Я рассказала Ильзе, как я нашла рыдающую девушку в ее комнате, и та обещала разузнать о ней у доктора Кляйна.

Доктор Кляйн сам обратился ко мне.

– Вы спрашивали о Гретхен Шварц. Вы перемолвились словечком. Она рассказала вам свою историю?

– Да, бедняжка. Она была так несчастна.

– Ей не повезло. Она умерла, но с ребенком все в порядке. Прекрасный мальчик.

– А что с ним?

– Ее семья взяла его к себе, и бабушка, а потом дядя обещали позаботиться о нем.

– Бедная Гретхен. Мне так жаль ее.

– Вам пора забыть о печали. Вы поправляетесь и, по словам фрау Глайберг, через несколько недель она отвезет вас на родину.

Мне показалось, что он почти рад этому и уже вычеркнул мое имя из своих списков. Сложный случай, но решенный удовлетворительно.

И вдруг я почувствовала, как слезы заливают мне ресницы – я вообще легко плакала в эти дни, я плакала о потере своей мечты и своего ребенка.

 

ГЛАВА 6

Через месяц после того, как я смотрела на маленькое мертвое личико, Ильза привезла меня в Англию. Каким спокойным все казалось вокруг. Если когда-нибудь я сумею поверить, что то невероятное происшествие – всего лишь плод моего воображения, то смогу сделать это только здесь, в Англии. Во время поездки Ильза без конца говорила мне о будущем, и главной темой всех этих разговоров было «Забудь!» Чем скорее я забуду, тем скорее смогу начать новую жизнь. Она видела случившееся своими глазами, у меня же был на него свой взгляд. Для нее это было ужасным событием, закончившимся, по ее мнению, удачно. Смерть, по ее словам, разрешила все проблемы. Она не знала, что жива память о трех полных экстаза днях с Максимилианом, она не понимала, что, вынашивая ребенка, рождаешь любовь.

Но она была права, советуя мне оставить это позади. Мне нужно жить и для этого собрать нити своей жизни. Ильза пробыла в Оксфорде всего несколько дней и распрощалась. Я почувствовала, что ее отношение ко мне изменилось. Возможно, она сожалела, что пригласила меня сопровождать ее с Эрнстом в тот день около десяти месяцев тому назад, но, когда я провожала ее на станцию, она взяла с меня обещание писать ей о своих делах и казалась такой же расположенной ко мне, как и всегда. В Оксфорде все сочли, что я изменилась, и я не сомневалась в их правоте. Исчезла веселая девушка, ее сменила довольно сдержанная женщина, выглядевшая старше своих девятнадцати лет.

Дома тоже произошли изменения. Тетя Каролина, всегда критически относившаяся к обществу, теперь рассердилась на него. Все вокруг были не правы. Тетя Матильда получала добрую часть этого осуждения, но вскоре я стала основным источником этого недовольства. О чем я думала, болтаясь без дела почти год, она не знала. Совершенствуя немецкий?! Для нее достаточно было знания английского языка, да и для всех остальных. Я вернулась домой не солоно хлебавши, насколько она понимает. Может быть, я привезла новые рецепты? Ей, конечно, совсем ни к чему заграничные способы стряпанья, дело не в этом... У меня появилась способность делать вид, что я слушаю ее, и не слышать ни одного слова. Тетя Матильда тоже изменилась. Телесные недуги все еще служили основным источником ее волнений, но теперь она очень сдружилась с Клисами из книжной лавки.

– Что меня удивляет, – саркастически заметила тетя Каролина, – что ты еще не поселилась у них.

– Знаешь, Елена, – поделилась со мной тетя Матильда. – Когда так много приходится думать о делах в лавке, им просто не хватает времени подумать о себе. Грудку Амелии не совсем в порядке, а когда представишь, как тяжело приходится мистеру Клису с одной почкой, работающей за две...

Она выглядела счастливее, чем была до моего отъезда, я очень привязалась к ней. Она всегда тайком притаскивала что-то из белья для починки из дома Клисов, так, чтобы не заметила тетя Каролина, и потом также тайком штопала его. Такое поведение тетя Каролина называла потерей чувства собственного достоинства.

Гревилли были рады меня видеть и пригласили отобедать у них через несколько дней после моего возвращения. Миссис Гревилл тепло обняла меня.

– Моя милая Елена, – сказала она, – с чего это вы стали такой тонкой?

Она взяла мое лицо в свои руки пытливо взглянула мне в глаза. Я покраснела.

– У вас все в порядке, Елена?

– Да, а почему бы нет.

– Вы изменились.

– Повзрослела на год.

– Нет, не только это.

Она выглядела обеспокоенной, и я, успокаивая, поцеловала и объяснила, что не совсем пришла в се после дороги.

– Да, и еще ваши тети... – сказала миссис Гревилл с легкой гримаской и добавила: – Энтони так рад, что вы вернулись. Мы все рады.

Это был счастливый вечер. Они радовались моему приезду, задавали кучу вопросов по поездке, и, когда они касались моих личных впечатлений, я старалась избегать их. Я рассказала им о легендах леса.

Энтони показал прекрасное знание этих сказаний.

– Они пришли к нам из дохристианских времен. Я думаю, что некоторые верования живут и поныне.

– Думаю, что да, – сказала я и вспомнила, как стояла на площади, наблюдая за танцорами, как увидела фигуру мужчины в рогатом шлеме и услышала нежный шепот: «Ленхен, дорогая».

Энтони удивленно смотрел на меня. Должно быть, что-то в моем лице выдало меня. Я должна не забывать об этом. Изобразив необычное веселье, я стала описывать праздничную одежду деревенских девушек: сатиновые фартуки, яркие головные платки. Энтони видел такс раньше во время поездок в Шварцвальд до поступления колледж и, так же, как и я, был восхищен этими наряда?

Да, это был приятный вечер, но той ночью меня; посетили беспокойные сны: в них являлись Максимилиан и мой ребенок, но что странно – не мертвая девочка в гробу, а живой ребенок.

Сны были такими правдоподобными, что, проснувшись утром, я впала в глубокую меланхолию.

И так будет всю жизнь, подумала я.

Дни вначале тянулись бесконечно, но так как одна неделя ничем не отличалась от другой, они слились и замелькали. Время уходило на выполнение обязанностей по дому под руководством вечно неудовлетворенной тети Каролины, на приемы гостей, иногда мне приходилось помогать в лавке, и я получила определенное представление о книгах. Тетя Матильда, частый гость Клисов, всегда была рада видеть меня там. Моя помощь была таким подспорьем Амелии с ее слабой грудью и Альберту с единственной почкой. Тетю Каролину совсем не прельщала наша дружба.

– Не понимаю, что ты там находишь, – ворчала она.

– Если бы они торговали чем-то солидным, я бы еще понимала. А книги... На них только уходит время.

В первый год после моего возвращения Ильза написала несколько раз. Затем пришло письмо с известием о смерти Эрнста и ее отъезде из Денкендорфа. Я послала свои соболезнования и ожидала получить новый адрес, но так и не дождалась. Проходили годы, но писем не было. Это казалось странным, ведь мы были так близки.

Сны продолжали мучить меня по ночам, и видения наполняли мои дни. Время было бессильно против памяти. В моих сновидениях ребенок жил, маленькая девочка, разительно похожая на Максимилиана, его дочурка. Время шло, и она росла в моих мечтах. Тоска не проходила, и в одну из ночей, проснувшись после такого яркого сновидения, я заново пережила утрату своего ребенка.

Наше существование постоянно проходило под укоры тети Каролины, и однажды, через год, после моего возвращения в Англию, не встретив ее в обычное время, я зашла в ее комнату и увидела ее в постели парализованной. С ней случился удар. Затем ей стало чуть-чуть получше, и я ухаживала за ней в течение трех лет с Помощью тети Матильды. Тетя Каролина оказалась взыскательной больной, и все эти годы я падала от усталости к концу дня и погружалась в сновидения. И эти сновидения не старели!

Мне хорошо запомнился тот день, когда тетя Матильда шепотом сообщила мне о своем предстоящем замужестве с Альбертом Клисом.

– Мне кажется, – сказала она, застенчиво краснея, нет смысла ходить туда-сюда, когда я могу просто там.

– Да ходьбы-то всего два-три шага, – напомнила я.

– Нет, это не все равно, – она заикалась от волнения, как молодая невеста. Я радовалась за нее, она так изменилась к лучшему, и счастье красило тетю Матильду.

– Когда же наступит этот великий день?

– Не знаю, я еще ничего не говорила Каролине.

Узнав новость, тетя Каролина сильно разгневалась.

Она беспрестанно говорила о безрассудстве старух, гоняющихся за мужчинами, чинящих их носки и лицующих воротнички и рукава рубашек. На что они надеются, поступая таким образом!

– Возможно, на удовлетворение от содеянного, – предположила я.

– Тебе, Елена, не надо поступать таким образом. Если Матильде нравится строить из себя дурочку, пусть ее.

– Не понимаю, что за дурость в помощи мистеру Клису.

– Ты не видишь, а я вижу. Ты слишком молода этого.

Слишком молода! Рядом с тетей Каролиной я чувствовала себя многоопытной старухой. Если бы он знала! Если бы я сказала ей, что была женой и матерью, какой вывод она бы сделала из моей невероятной истории? В одном я уверена – ей никогда не представилась бы возможность воспользоваться таким опытом. И снова я не находила себе места от тоски. Когда тетя Матильда торжественно представила мистера Клиса в качестве жениха, тетя Каролина лишь фыркнула и удовлетворилась уничтожающим взглядом, но я заметила, как вспыхнули ее щеки и вены набухли на висках.

– Я думаю, – сказала я, – следует выпить за здоровье и счастье помолвленной пары, – и без разрешения тети Каролины достала бутылку ее лучшей настойки из бузины и разлила ее по бокалам.

Тетя Матильда похорошела и выглядела лет на десять моложе, и мне подумалось с игривостью прошлых влюбилась бы она в Альберта Клиса, будь у него обе почки? Амелия была тоже довольна. Она шепнула, что наблюдала развитие событий давным-давно и такой исход – наилучший для ее отца. Бракосочетание решили не откладывать, так как, по словам тети Матильды, в этом не было никакого резона. Мистер Клис галантно уверил, что его ожидание и так было долгим, чем вызвал краску на щеках невесты.

После ухода Клисов тетя Каролина разразилась потоком ругательств и язвительных замечаний.

– Некоторые думают, что им семнадцать, а не сорок семь.

– Сорок пять, – поправила тетя Матильда.

– Какая разница?

– В два года, – ответила тетя Матильда с воодушевлением.

– Выставляют себя на посмешище! Представляю себе свадьбу в белом с подружками невесты в венках из роз.

– Нет, Альберт полагает, что пышная церемония не нужна.

– У Альберта больше здравого смысла, чем у некоторых. И понесло.

Тетю Матильду, или Мэтти, как ее теперь называл ее возлюбленный Альберт, очень волновало ее свадебное платье.

– Мягкий коричневый бархат, – говорила она. – Дженни Уитерс сошьет из него то, что нужно. Альберт едет со мной выбрать ткань. А к нему коричневая шляпка с алыми розами.

– Алые розы в твоем возрасте, – негодовала тетя Каролина. – Выйдя замуж за этого человека, ты еще хлебнешь горя!

Но ее сетования не мешали нашим радостным приготовлениям к свадьбе. Приходила Амелия, и мы, прижавшись друг к другу, рассматривали модели для свадебного платья и платья из серого шелка для Амелии, также заказанного по этому случаю. Ей предстояло быть посаженной матерью.

Мы весело смеялись в суматохе этих дел и замолкали, услышав стук палки тети Каролины (после удара ей парализовало ногу, и она пользовалась палкой). Она заходила в комнату и, ничего не говоря, смотрела на нас с чувством неодобрения. Но ей не удалось испортить счастье тети Матильды, хотя в день свадьбы она отказалась поехать на церемонию.

– Вы можете ехать и выставлять себя на посмешище, если вам так хочется. Я не поеду.

Итак, тетя Матильда вышла замуж, и свадебный завтрак состоялся в комнатах над лавкой в присутствии немногих гостей. Тетя Каролина осталась дома, ругаясь и бормоча что-то об овце, одетой ягненком, и людях, впавших в детство.

Через два дня после свадьбы с ней случился второй удар, который сделал ее фактически недвижимой. На речи это, однако, не отразилось, лишь сделало ее более язвительной. У меня наступил период глубокой меланхолии, который свелся в основном к уходу за тетей Каролиной. Тетя Матильда помогала мне, но ее первой заботой, долгом счастливой жены, был уход за Альбертом. Очень часто, готовя еду для тети Каролины, я мечтала о жизни, ставшей недолгой реальностью в те три ослепительных дня. Мне представлялась жизнь в замке, прилепившемся к вершине холма, из тех, какие я видела в тех местах; обожаемый муж, плативший нежностью, мои дети: дочь и сын. И зачастую эти мечты казались мне большей реальностью, чем кухня с полками, уставленными рядами бутылок с аккуратными наклейками тети Каролины, а теперь поставленными кое-как. Только выкипевшее молоко и сгоревшее кушанье возвращали меня к действительности.

В это время случилось большое радостное событие в семье Гревиллей – Энтони стал викарием, но не нашей церкви, а другой, на окраине города. Миссис Гревилль восхищалась своим умным сыном. Я была уверена, что она уже представляет его в облачении, выступающим перед прихожанами.

Я стала ходить в церковь каждое воскресенье вместе с Гревиллями и слушать проповеди Энтони и почувствовала большую умиротворенность, чем ожидала. Отсутствие писем от Ильзы еще более усугубило нереальность происшедшего, и я чувствовала себя так, будто, заблудившись, попала в странный мир, где со мной произошли события немыслимые в упорядоченном, логичном мире. И все же по ночам я видела те сны.

По воскресеньям после вечерни я отправлялась на воскресный ужин к Гревиллям, оставляя тетю Каролину на попечение тети Матильды или Амелии. Тетя Каролина теперь еще больше нуждалась в постоянном уходе, и вот в один из таких воскресных летних вечеров, после завершения ужина, Энтони пригласил меня на прогулку. Был чудесный вечер, и мы шли к полям за городом, и Энтони говорил на любимую тему – о величии Оксфорда. Он любил копаться в истории достопримечательностей и, подобно отцу, знал об основании всех колледжей. В то воскресенье он рассказывал мне легенду о святой Фридесвайде, она, по его словам, была более чем легендой. Фридесвайда действительно жила в VIII веке, в 727 году основала женский монастырь. Когда влюбленный в нее до безумия король Лейсестера попытался ее соблазнить, он ослеп. Она жила такой благочестивой жизнью, что после смерти в ее память воздвигли часовню. Вскоре около часовни выросло поселение, затем деревня, и так возник город Оксфорд. К этому месту, через брод при слиянии Темзы и Черуэлла, местные крестьяне гнали скот, и поэтому поселение получило название Оксфорда, или Бычьего брода. Энтони очень оживлялся во время таких бесед, что совсем не походило на его обычную манеру разговора, и его неожиданный вопрос застал меня врасплох:

– Елена, вы выйдете за меня замуж?

От удивления я потеряла дар речи. Даже если у меня были сомнения на этот счет, в данный момент я полагала себя замужней женщиной. Прошло столько времени, когда я в последний раз видела доброе лицо Ильзы, и ее образ погас в моей памяти, а вместе с ним исчезли страхи Б ее правоте, правоте Эрнста и доктора Карлсберга. Чем больше я отдалялась во времени от происшедшего, тем явственнее представало передо мной мое приключение в лесу и расплывалась их версия о потерянных днях моей жизни.

Но выйти замуж! Я уже замужем.

– Елена, неужели эта мысль так неприятна вам?

– О, нет, совсем нет! Я просто не готова к ней.

Я умолкла. Наверное, это выглядит глупо. Несомненно намерения Энтони были очевидны для всех в последнее время. Точно так же и отношение к ним мистера и миссис Гревиллей. Только теперь я в смятении осознала, что они рассчитывают, что с прогулки мы вернемся, договорившись о помолвке.

– Конечно, Энтони. Вы мне очень нравитесь...

Да, я говорила правду, Энтони действительно мне нравился. Но он нравился мне не больше, чем любой другой в Оксфорде. Мне нравилось общение с ним, его рассказы. Мне стало очень одиноко, если бы он ушел моей жизни. Но мне хотелось сохранить существующие отношения, дружеские, не более. Только одного человек, я могла считать своим мужем, и я верила в то, что он мой муж, вопреки усилиям убедить меня в любви к призраку.

– Я просто не думала о замужестве, – закончила неуверенно.

– Мне, наверное, нужно было бы подготовить вас этому разговору, – сказал он удрученно. – Мои родители очень любят вас, и я тоже.

Я промямлила:

– Это было бы очень здорово, конечно, но...

– Елена, – сказал он, – попытайтесь привыкнуть этой мысли. Обдумайте мое предложение.

– Но тетя Каролина? Я не могу оставить ее. Она нуждается в постоянном уходе.

– Мы могли бы перевезти ее в приход, и моя мать помогала бы ухаживать за ней.

– Я не могу навязывать ее вам. Она подорвет все ваше хозяйство.

Я ходила вокруг да около, лишь бы не говорить правду, Этот разговор не на шутку взволновал меня, он напомнил комнату в охотничьем домике, священника с книгой, обручальное кольцо, Максимилиана, ждущего с нетерпением мгновения, когда мы останемся вдвоем.

Я заставила себя вспомнить об Энтони. Он был добр ко мне, нас ждала приятная совместная жизнь. Я могла бы помогать ему в работе, возможно, у нас были бы дети. Я почувствовала вспышку боли, представив маленькое личико в чепчике. Как я могла выйти за Энтони замуж, не рассказав, что произошло со мной, теперь уже шесть лет тому назад?

Я сказала торопливо:

– Мне нужно время подумать...

Он взял мою руку, крепко сжал ее:

– Ну, конечно.

Мы молчали всю дорогу до дома. Я не могла оторваться от прошлого. Перед моими глазами стоял Максимилиан с горящим от страсти взором. У меня не было тогда сомнений: мне не надо было искать оправданий, мне следовало отмести их сразу. А мой ребенок? Это было невыносимо. Мне следует сдерживать свои чувства.

Вернувшись к Гревиллям, я сразу же заметила ожидание во взгляде матери Энтони, сменившееся разочарованием.

Энтони теперь дали новый приход, с прелестным домом в поместье Квин Энн, окаймленным с двух сторон просторными элегантными газонами. Южная стена была старше дома, она осталась с времен Тюдоров. На ней могли расти персиковые деревца. В саду были яблони и груши, на солнечных часах в глубине сада виднелось старинное изречение «Считаем только солнечные часы».

– Только их и следует считать, – сказал Энтони. Его родители тоже переехали на новое место.

– Чтобы заботиться о нем, – объяснила мне миссис Гревилль.

– Конечно, после женитьбы Энтони мы отойдем на задний план.

Она говорила многозначительно. Я знала ее мысли: колебания колебаниями, а в конце концов я выйду замуж за Энтони. В конце концов, что ждет меня в противном случае?

– Это несправедливо, – заявила миссис Гревилль, – держать взаперти молодых женщин и привязывать их к старухам. Она добавила, что тете Каролине не будет хуже в их доме, где она сможет помочь в уходе.

Они были так добры, так хорошо относились ко мне, я очень любила их. Почему же я колебалась? Ответ напрашивался сам собой: мои сны не оставляли меня.

Во сне или наяву я познала совершенный союз и изголодалась по нему. Я знала, Энтони – прекрасный человек, вполне похоже, что Максимилиан уступал ему кое в чем, но мы любим людей не всегда за их достоинства.

Однажды, гуляя по саду вдвоем с Энтони, я выпалила:

– Энтони, я хочу быть совершенно откровенна с вами: у меня был ребенок.

Он изумился и не поверил.

– Помните, меня не было почти год? Со мной произошла очень странная история, и самое странное в ней, что я сих пор не знаю, где правда, а где выдумка.

Я рассказала ему обо всем, начиная с приключения тумане, и о тех сильных чувствах, которые проснулись мне в ту ночь. Я не хотела ничего утаивать. Потом перешла к другому приключению, в Ночь Седьмой луны.

– До него все было обычно, а потом... я не уверена, Энтони.

Он слушал с напряженным вниманием.

– Невероятно, мне хотелось бы встретиться с ваш кузиной.

– Она была так добра ко мне, она чувствовала свою вину. Она делала, что могла, ухаживала за мной все эти месяцы. А потом вдруг прекратила писать.

– Некоторые люди не любят писать письма.

– Но я полагала, она должна была выслать свой новый адрес. Энтони, что вы думаете о случившемся?

– Я знаю о больших достижениях в этой области медицины и о проводимых экспериментах. Должно быть, доктор Карлсберг поставил такой опыт на вас, и вот с какими результатами.

– Неужели возможно забыть целых шесть дней жизни?

– Думаю, возможно.

– Но тогда со мной произошла эта страшная вещь, и я не могу ее вспомнить.

– Хорошо, что не можете. Вероятно, он счел необходимым избавить вас от боли унижения и, быть может, от большого умственного стресса, опасного для вашего здоровья.

– Я вижу, вы верите, что мое замужество – миф.

– В противном случае, где этот мужчина? Почему он не появился? Почему он назвался не своим именем, а именем одного из герцогских титулов? А потом, зачем вашей кузине обманывать вас? Зачем лгать доктору? Почему же? Все говорит об одном. И вы, как практичный человек, не можете этого не видеть.

– Бедняжка Елена, – сказал Энтони. – Это было ужасно, но теперь все позади. Ребенок умер, и все осложнения с его рождением исчезли.

Я закрыла глаза. Невыносимо было слышать, что смерть ребенка – счастливая развязка моей драмы.

– Я хотела ребенка, – сказала я в ярости. – И плевать на эти осложнения.

– У вас будут другие дети, Елена. Это лучшее средство залечить вашу рану.

Как спокоен, добр был он ко мне, как непоколебим в своей любви. Я рассказала Энтони о своем прошлом потому, что перспектива выйти за него замуж не была невероятной.

Я испытала радость, рассказав ему обо всем. Для меня это было большим облегчением. Я подумала, каким утешением в будущем будет доверять ему свои заботы.

 

ГЛАВА 7

Чем больше я думала о замужестве с Энтони, тем целесообразнее оно мне представлялось. Спокойная реакция Энтони на мое откровение показала мне, что на него можно рассчитывать в трудную минуту. Выйти за него замуж означало для меня укрыться в безопасной гавани после борьбы со штормами в открытом море. В проповеди на следующее воскресенье он красноречиво призывал к преодолению прошлых неудач, никогда не возвращаться к тому, чего не изменишь, и пытаться сделать правильные выводы из опыта лет, а не сожалеть с случившемся. Его проповедь основывалась на притче с домах, построенных на песке и скале. Перемещение песка романтических мечтаний приводит к разрушению дома, то время как дом на скальном основании действительности не развалится. Меня так тронула эта проповедь, что почти решила выйти за него замуж, но в ту же ночь мои сны были так же явственны, как всегда, и, проснувшись я поняла, что зову Максимилиана.

Я обнаружила, что могу говорить с Энтони о моем печальном опыте более откровенно, чем мне это казалось. Я находила удовольствие в таких открытых беседах, пространном обсуждении всех подробностей. Энтони не упускал ничего, но оставался твердым в своем мнении, что я – жертва эксперимента доктора Карлсберга, и одобрял его метод лечения.

Миссис Гревилль была вся в заботах и делах прихода.

– Господи, – говорила она, – человек в положений Энтони не может обойтись без женской помощи в приходских делах.

Она чуть-чуть была не сдержанна со мной. Однажды она напомнила мне, что я уже не юная девушка. Мне было почти двадцать шесть лет. Совсем не юная. Скоро про меня будут говорить, что она вышла в тираж.

Как мне нравилось доставлять удовольствие Гревиллям, помогать миссис Гревилль. Я была неистощима в организации продаж рукоделий, вечеров помощи бедным, приготовляла чай на встречах матерей.

– У вас призвание к такой работе, – сказала мисси! Гревилль многозначительно.

В постоянных поездках в приход и приходских делах, в посещениях книжной лавки, уходе за тетей Каролиной незаметно летело время.

Тетя Каролина ворчала при каждом моем уходе из дому.

– Бегаешь за викарием, – говорила она постоянно. Не понимаю тех, кто сходит с ума по мужчинам.

Тетя Мэтти поддерживала мои поездки к Гревиллям. Ее очень волновали мои отношения с Энтони. Она была так счастлива в замужестве, что хотела видеть всех вокруг в том же блаженном состоянии: меня, Амелию и даже тетю Каролину.

Тетя Мэтти всегда заменяла меня в моих отлучках.

– Отправляйся и развлекись немного, – напутствовала она меня.

Она считала приятными для меня посещения книжной лавки.

– Альберт находит, что лучше тебя никто не справляется в разделе иностранных книг, и диву даешься, сколько к нам приходит иностранцев.

Свободных минут практически не было, и все это время в глубине мозга, и зачастую очень остро, вставал вопрос, буду ли я счастлива с Энтони, будет ли он счастлив со мной? Если я выйду замуж, закончатся ли мои ностальгические видения.

Я предвидела счастливую семейную жизнь. Спокойное обаяние Энтони, мой энтузиазм, возвращенная былая жизнерадостность служили тому порукой. О да, говорила я себе снова и снова, все будет идеально.

Тетя Каролина не уставала ворчать:

– Слоняться без дела! Бегать за Энтони Гревиллем в надежде женить его на себе! Выставлять себя на посмешище!

Мне хотелось крикнуть ей: «Он просил меня выйти за него замуж, но я не согласилась». И что-то всегда препятствовало мне пойти на этот шаг.

Мне предстояло торговать со столика предметами рукоделия, и я неделями собирала вещи для продажи. Прихожане приносили пожертвования. В одной из посылок находилось с полдюжины стеганых чехольчиков для чайников от мисс Эдит и Роуз Элкингтон.

Я смотрела на ярлычок несколько секунд и вновь вернулась на узкую улочку, покрытую булыжником, со свисающими вывесками – я стояла у дверей клиники Доктора Кляйна, и во мне ворочался живой, еще не рожденный ребенок.

В тот раз я разговаривала с двумя женщинами; да, их звали Элкингтон. Они торговали чаем и кофе, пирогами домашнего изготовления и домашними безделушка типа чехольчиков для чайников и яиц.

Я вздрогнула и почувствовала легкое смятение.

Мои опасения подтвердились. В первый же день распродажи они появились у столика. Две пары блестящих глаз уставились на меня. Они напоминали обезьяньи: темные, любопытные, подвижные.

– Как?! Мисс Елена Трант.

– Да, это я.

– Мы посылали чехольчики для яиц.

– Благодарю вас, они очень пригодились.

– Надеюсь, вам нравится сочетание красного с зеленым, – сказала младшая девица.

Я выразила убеждение, что такое сочетание очень удачно.

– Мы могли вас видеть в Германии? – спросила старшая.

– Полагаю, что да.

– Вы уехали с кузиной и оставались там достаточно долго.

– Вы правы.

– Интересно, – сказала девица постарше, и в ее глаз загорелся огонек.

Мне стало не по себе.

Тетя Каролина довела себя до ярости той ночью. Тетя Матильда заскочила на минутку и убежала, беспокоясь Альберта. С одной почкой надо быть осторожным, любила она говорить.

Я припозднилась. Моя торговля была успешной, И пока я подсчитала деньги и убрала непроданные товары, уже было поздно.

Тетя Каролина, увидев меня, подняла крик. Она действительно казалась ополоумевшей: лицо пылали волосы растрепались.

Она стучала палкой по полу последние полчаса. Никто не отзывался. Наша служанка Элен – лентяйка и ни на что не годится; Матильда одурманена соседним мужчиной; Амелия на каком-то концерте, а я, конечно, занята охотой на Энтони Гревилля. Никто не думает о ней, когда вы больны, вы никому не нужны. Все люди эгоисты.

Она говорила и говорила, и я стала бояться за нее, так как, по словам врача, волнение ей было противопоказано. Он оставил мне несколько успокоительных таблеток, и когда я предложила тете Каролине принять одну, она закричала:

– Я так и думала, я во всем виновата, меня надо успокаивать. Мне надо молчать, нельзя сказать ни слова. Вы все услаждаете себя охотой за мужчинами, сначала Матильда... Мэтти, так она теперь себя называет. Мэтти, ну-ну. Она впала в детство. А ты! Бесстыжая девчонка! Удивляюсь, как викарий не видит тебя насквозь. Ты уже не девица, и ты забеспокоилась. Если не подсуетишься, останешься не у дел. Но ты суетишься, рыщешь по следу.

– Замолчите, тетя Каролина, вы несете ерунду.

– Ерунду? Все так же просто, как нос на лице. Ерунда! Слепому видно, за кем ты гоняешься.

Я была доведена до предела и выпалила:

– Если хотите знать правду – Энтони просил выйти за него замуж.

Я увидела, как изменилось выражение ее лица и поняла, что это то, чего она боялась. Я вдруг представила себе ее жизнь. По своему характеру она отличалась от чистосердечной Матильды с ее интересом и сочувствием к остальным. Сочувствие было чуждо тете Каролине. Внешностью она уступала своей сестре. Она была старшей в семье, отец родился вторым. Ей пришлось посторониться, и зависть съедала ее душу. Зависть отражалась на ее лице: зависть к отцу, для которого семье пришлось пойти на кертвы; к Матильде, избравшей чужие недуги целью своей жизни, а теперь нашедшей свое счастье в замужестве. И вот теперь я, ей думалось, выхожу замуж. Бедняжка тетя Каролина; лишенная всего: образования, отданного отцу, мужа, который был у Матильды, и в дополнение телесная немощь. Я глубоко сочувствовала ей: зависть, смертельнейший из семи грехов, наложила глубокие складки вокруг рта, иссушила ее и зажгла презрительный блеск в ее взгляде. Бедная, бедная тетя Каролина.

Мне не следует терять терпения с ней, подумала я поспешно сказала:

– Тетя Каролина, я...

Но она уже ощупью искала таблетки. Я взяла одну положила ей в рот.

– Вам лучше отдохнуть немного. Я буду здесь, если что-то понадобится.

Она кивнула, ночью она умерла.

Никто не скорбел по ней. Ее смерть была из тех, когда говорят: «Слава Богу, избавились!»

Доктор сказал, что ее состояние только ухудшалось.

Тетя Матильда была в своей тарелке и непрерывно говорила о сердечных недомоганиях, которые так несерьезны, но доводят человека до конца. Она предложила мне остаться у нее до похорон. Миссис Гревилль пригласила меня к себе, но я уже согласилась на предложение тети и провела ночь в своей детской комнате, над книжно лавкой.

В доме стояла суматоха, свойственная приготовлениям; к похоронам. Тетя Матильда чувствовала себя как рыба в воде. Похороны как окончательная развязка болезни вызывали у нее живейший интерес. Все следовало сделать «как принято». Были заказаны и мгновенно пошиты черные платья, как главная носительница траура, тетя Матильда преисполнилась большой важности. Второй по траурной иерархии стояла я, и мы должны были идти рядом. Ей следовало опираться на мою руку, а мне поддерживать ее. По такому случаю следовало плакать, И ее очень удивляет, что некоторые не всегда льют слезы на похоронах. Не допускалось говорить плохое о покойнике (один из важных пунктов траурного этикета), но тетя Каролина была очень больна, и вряд ли кто будет оплакивать ее смерть. Если со слезами будет туго, а она знала, что не из плакс, то вполне сгодится хорошо очищенный лук, спонтанный в носовом платке. Я слушала ее болтовню и думала, как изменилась ее жизнь с приездом мистера Клиса, и что она оказалась гораздо более симпатичным человеком, чем была под влиянием тети Каролины участницей вечных перебранок.

Замужество стало для нее благословением Божьим.

А для меня? Я надеялась, что и для меня тоже. Прибыли черные одеяния. Тетю Матильду не устроила шляпка для Амелии, ее собственная с черной брошью и иссиня черными лентами из сатина была шедевром искусства. Были заказаны также венки, запаздывание которых могло вызвать серьезные затруднения. Тетя Матильда не допускала даже мысли, что ее сестру понесут к месту последнего упокоения без пения псалма «Небесные врата приоткрыты» в исполнении ее и Альберта. Гроб стоял на подставке в нашей маленькой гостиной, и запах, присущий похоронам, царил в доме. Во всех комнатах были задернуты шторы, и наша служанка Элен отпросилась домой к матери, потому что боялась оставаться с покойницей по ночам. Наконец наступил день похорон. Торжественные, в черных одеждах и высоких черных шляпах мужчины из похоронного бюро, медленно сопровождающие катафалк с лошадьми под чепраками из черного бархата, создавали траурную торжественность и подобающее состояние печали, устроившие всех и даже взыскательную тетю Матильду.

Затем вернулись в комнаты над лавкой, где состоялись поминки, непременным атрибутом которых, по мнению тети Матильды, была холодная ветчина. На одних похоронах подавали холодных цыплят, что, по ее убеждению, было неуместным отклонением – от церемониала.

Пришел вечер.

– Останься здесь еще на одну ночь, – сказала тетя Матильда.

Я осталась, и в ту ночь, в моей бывшей детской, решила выйти замуж за Энтони.

Едва я почти определилась в этом вопросе, случилось нечто, поколебавшее мое решение.

Элен возвратилась с похорон в глубокой задумчивости. Она выглядела рассеянной, и на второй день я поинтересовалась, все ли в порядке.

– Ох, мисс Елена, – сказала она. – Даже не знаю, говорить ли вам.

– Ну, если ты считаешь, что это тебе на пользу...

– Нет, не мне, мисс. Речь идет о вас.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы и священник... я не верю этому и, может быть, не стоит говорить. Но, возможно, вам надо знать. Уверена, что это просто злые сплетни.

– Прошу, расскажи мне.

– Ну, моя мать услышала их как-то в их лавке, там было много народу, и все они говорили, что это отвратительно и следует все рассказать викарию.

– Но что, Элен?

– Мне совсем не хочется повторять, мисс. Они говорят, что когда вас не было здесь, вы попали в беду и родили ребенка.

Я уставилась на нее.

– Кто это сказал, Элен?

– Началось все с девиц Элкингтон. Они говорят, что видели вас там и все было заметно, и выходили вы из какой-то больницы.

Я вспомнила тот день: маленькую улочку, волнение предвкушении скорого рождения ребенка и две пар обезьяньих глазок, внимательно изучающих меня.

– Я знаю, это ерунда, мисс. Но я думала, вы должны знать.

– Да, да, – сказала я. – Должна знать. Ты правильно сделала, рассказав мне.

– Ну, это всего лишь сплетни. Я знаю, мисс. Те, кто знают, в это не поверят. Эти девицы Элкингтон страшные сплетницы. Моя мать говорит, что они этого завели лавку. Мисс, когда вы выйдете замуж, вам потребуется прислуга, а я знаю ваши привычки...

– Я не забуду, Элен.

Мне хотелось подняться к себе и подумать. Конечно, сказала я себе, мне нельзя выходить замуж за Энтони. Элкингтоны всегда будут сплетничать. Что за отвратительная история! Я отправилась за границу рожать. Нет, им так не пройдет. Супруга Цезаря, как и супруга священника, должна быть выше подозрений.

Я передала Энтони рассказ Элен.

Он отмахнулся.

– Моя дорогая, как-нибудь переживем.

– Но это правда. Они видели меня беременной, и это было заметно. У меня действительно был ребенок.

– Милая Елена, все это в прошлом.

– Знаю, и с тобой мы построим дом на скале. Но это несправедливо в отношении тебя. Такой скандал может загубить твою карьеру, помешает твоему продвижению.

– Я предпочитаю жену сану епископа.

– Возможно, я не оправдаю твоих ожиданий.

Я нахмурилась, вспомнив чувства, пробужденные Максимилианом в ту ночь в тумане. Я вспомнила медленно поворачивающуюся ручку двери. Если бы она открылась, что тогда? Думаю, ему нельзя было противостоять. А что, если чудесным образом он вернется? Я боялась, что мои чувства к нему настолько сильны, что домик на скале не устоит.

И снова я прибегла к отсрочке:

– Мне надо подумать. Эти сплетни несколько изменили положение дел.

Он был против, но я настаивала.

Примерно в это время я решила записать случившееся со мной, чтобы прийти к какому-то выводу, что же Действительно произошло в Ночь Седьмой луны. Должна признаться, что, когда я пришла к этому решению, я была так же далека от правды, как и прежде.

Я спрятала написанное, чтобы иметь документ, с тем чтобы по мере лет восстанавливать в памяти все подробности того периода моей жизни.

Это случилось незадолго до того, как я вновь погрузилась в этот фантастический мир, и тогда я решила описать мои приключения в их последовательности, сделать их ясными и точными. Мне нужна правда, не искаженная временем. Поэтому, вновь прибыв в Локенвальд, я начала записывать мои приключения день за днем.

 

ГЛАВА 8

После смерти тети Каролины жизнь потекла поспокойнее, что давало возможность собраться с мыслями. Кругом царил мир. Я слышала пение Элен, работавшей на кухне. Дни были заполнены. Я регулярно работала в книжной лавке, и находила это занятие очень интересным. Когда я была свободна от дел в лавке, я помогала в приходе, но Элкингтоны испортили радость от этого занятия, и я всегда опасалась встречи с ними. Поэтому я переключилась в основном на книжную лавку, и именно здесь произошла встреча с фрау Грабен.

Она появилась в один прекрасный день, уравновешенная, полноватая, средних лет женщина с проседью в редких волосах, выбивавшихся из-под простой фетровой шляпки. Она была одета в довольно безвкусное дорожное пальто в серо-коричневую клетку поверх юбки из того же материала. Я разговаривала с Амелией, и она направилась прямо к нам.

Она заговорила на сбивчивом английском с акцентом, от которого сильнее забилось мое сердце.

– Вы должны мне помочь. Мне надо...

Я немедленно заговорила на немецком, и эффект был удивительный. Ее полноватое лицо осветилось улыбкой, глаза засверкали, и она ответила на полновесном родном языке. На протяжении нескольких минут она рассказывала мне, что путешествует по Англии, плохо говорит по-английски, что можно было не объяснять, и нуждается книжке типа разговорника.

Я подвела ее к немецкой секции в иностранном отдел объяснив, что ей нужен разговорник и не помешал бы хороший словарь.

Она сделала покупки и поблагодарила меня, но казалось, не торопилась уходить. Покупателей было немного, и я была счастлива поболтать с ней.

Фрау Грабен прибыла в Англию всего несколько дней тому назад и поехала в Оксфорд встретиться с подругой, проходившей здесь обучение. Ей хотелось увидеть место, о котором так много слышала. Нравится ли ей Англия? Да, но языковый барьер мешает. Она чувствовала себя одинокой и поэтому была так рада найти человека, с которым можно было общаться.

Я вдруг обнаружила, что рассказывала ей о матери-баварке и о том, что она любила говорить со мной на родном языке и я обучалась в Даменштифте неподалеку от Лейхенкина.

Радость на ее лице была очевидной. Это было чудесно. Она хорошо знала Даменштифт и жила неподалеку от этого заведения. И это было самое удивительное. Через полчаса она ушла, но вернулась на следующий день за новыми покупками. И снова осталась поговорить.

Она выглядела такой одинокой, что, когда она собралась уходить из лавки, я пригласила ее на чай на следующий день.

Фрау Грабен явилась в назначенное время, и я привела ее в маленькую гостиную, выглядевшую намного веселее после смерти тети Каролины. Элен принесла чай и пирожные собственного приготовления. Они не соответствовали требованиям тети Каролины, но нам было на это плевать.

Разговор был очень занимательным, потому что фрау Грабен хорошо знала лес. По ее словам, она жила в Маленьком замке, прилепившемся к склону горы, и там она служила матерью-экономкой. Она отвечала за ведение хозяйства и была главной нянькой у детей. Она действительно была матерью в замке и с гордостью рассказывала о хозяйстве.

Детей, о которых она рассказывала с любовью, звали Дагоберт, Фрицци и Лизель. Чьи это дети?

– Графа.

Я почувствовала легкое головокружение от волнения, усилившегося как никогда при разговоре с фрау Грабен.

– Графа?.. – повторила я.

– Понимаете, он племянник и очень веселый молодой джентльмен. Многие считают, что он был замешан в заговоре своего отца. Но теперь, когда нет графа Людвига, остался мой господин граф, и никому не известно, что с ним будет дальше.

– А графиня?

– Она удобная для него жена, у них есть сын.

– Мне показалось, что вы говорили о троих детях?

– Я служу не совсем в хозяйстве графа и не имею никакого отношения к его сыну. Она пожала плечами. Вы знаете, как это бывает... А, может быть, не знаете. Мой хозяин всегда волочился за женщинами, его отец Людвиг был такой же. Это семейная черта. Говорят, Людвиг был отцом гораздо большего числа детей, чем считалось. И, бог мой, сколько малышей, похожих на графа и его отпрысков, играют в деревушках герцогства!

– А эти трое?

– Он признает свое отцовство. Он отличал их матерей среди других любовниц. И граф любит, чтобы все его потомство получило надлежащее содержание, заботится о его будущем. И так как наше государство Кобург-Саксония породнилось с королевской семьей Англии, он хочет, чтобы они изучали английский.

– Этот граф, как он выглядит?

– Он похож на всех остальных: высокого роста, симпатичный и очень самоуверен. Ни одна женщина не может считать себя в безопасности, если приглянется ему. Он такой же, как все члены его семьи. Я была их нянькой и думаю, что управлять детской было не легче, чем герцогством. А передряги, в которые они попадали. Еще подростками они стали гоняться за женщинами. Но скажу одно: он заботится о детях. Думаю, что многие девчонки прибегают к нему за помощью. Он легкомыслен и не дает их в обиду. Он любит развлечения, по его словам, но не расплачивается за них. Дети его боготворят. Юный Дагоберт вырастет похожим на отца. Во Фрицци я не уверена, он не такой. Я беспокоюсь за его судьбу. Ему нужна мать, а ее у него нет.

– Где же она?

– Говорят, что умерла. Но матери в любом случае не допускаются в замок. Бросив женщину, он забывает о ней. Но дети – другое дело. Ему не понравилось, что его отпрыски не смогли говорить по-английски, когда королева со свитой приехала к нам из Англии после смерти мужа.

«Я хочу, чтобы дети учили английский, – сказал он. – И теперь у нас будет новый учитель. Учитель из Англии. Он должен говорить по-английски без немецкого акцента».

– А граф говорит по-английски?

– Он получил образование здесь, в Оксфорде. Его говор не отличается от вашего. И он хочет, чтоб дети говорили не хуже.

– Им придется нанять учителя-англичанина.

– Да, и он так думает. – Она продолжала рассказывать о детях. – Дагоберт – самый старший, ему двенадцать; затем идет Фрицци, или Фриц, у него нет матери.

Мне подумалось, что он на год старше моей дочки, и уныние снова охватило меня.

– Затем идет Лизель. Маленькая гордячка пяти лет и очень большого мнения о своем происхождении. Хотя ее мать была маленькой портнихой, обшивавшей герцогский двор.

Меня снова охватила такая сказочная атмосфера. Возбуждение с новой силой обрушилось на меня. Мне хотелось, чтобы эта беседа о замке на склоне горы с видом на долину, где лежал город Рохенберг, главный город Рохенштейна, которым владели герцог Карл, граф Локенбургский, длилась бесконечно.

Было просто удивительно, что фрау Грабен пришла в книжную лавку, и я оказалась там, что ей очень хотелось поговорить на родном языке, что она сидит теперь за чайным столиком в нашем доме и оживляет в моей памяти то романтическое приключение, начавшееся одиннадцать Лет назад в тумане.

Покидая наш дом, она неожиданно сказала, что я именно тот человек, которого им хотелось иметь учителем английского.

Голова у меня поплыла кругом. Заикаясь, я сказала, что не имею учительского образования.

Фрау Грабен продолжала:

– Здесь нужен англичанин по рождению. Граф дума о мужчине-преподавателе. Но я так считаю, что женщина тоже будет на месте, к тому же женщины лучше понимают детей...

У меня не было намерения преподавать. Вам необходим квалифицированный педагог.

– Ему хотелось, конечно, педагога, но главное понимать детей и говорить по-немецки без всякого акцента. Да, я думаю, вы тот самый человек.

– Если бы я искала такое место... – начала я.

– Ну, конечно, это ненадолго. Я не знаю, сколько потребуется времени для изучения языка. Вам ведь нравятся горы, сосновые леса? Вы будете жить в замке. Я буду рядом, как мать-экономка. Я отвечаю за детское хозяйство. В вас что-то есть привлекательное. Когда граф говорил о педагоге английского, мне эта мысль совсем не понравилась. Мне не нужен человек, который будет лезть повсюду. Мне хотелось бы увидеть в этой должности приятную молодую женщину, а не из этих поджарых англичанок с резкими голосами. Конечно, нет. Я так и сказала графу. Но мой язык быстрее меня. Если графу хочется преподавателя английского, он его найдет. Возможно, уже нашел. Ну, мне было приятно беседовать с вами.

Я предложила ей прийти еще раз.

Прощаясь со мной, она сжала мою руку, и в глазах ее выступили слезы. Она поблагодарила меня за доброту, то, что приняла «странника в своей обители».

В ту ночь я не спала. Я думала о замке на горе с видел на главный город и мечтала там оказаться. Я знала, что никогда не смогу жить в счастье с Энтони, пока не сделала еще одного усилия узнать правду о случившемся со мной в Ночь Седьмой луны.

Я пригласила фрау Грабен еще раз прийти к нам к чаю перед ее отъездом из Оксфорда. Она рассказывала о доме, детях, обычаях и праздниках Рохенштейна, о добром, справедливом и решительном герцоге Карле, так отличающемся от своих предшественников и членов герцогской семьи. Она рассказала о визите наследного принца и принцессы Прусской, по имени Виктория, названной в честь ее матери, королевы Англии.

Я очень боялась, что она совсем забыла о своем предложении преподавать английский детям графа. Я знала, что приму это предложение, потому оно давало мне возможность, довольно призрачную и такую неожиданную, если говорить правду, как в свое время приезд Ильзы и Эрнста.

Я надеялась, что Моя кузина пригласит меня к себе еще раз, но писем не было. Возможно, Ильза не любила писать письма и, убедившись, что я пришла в себя после пережитого, сочла переписку излишней. Но ей следовало ответить на мои письма.

Не дождавшись разговора о преподавании, я попросила фрау Грабен написать мне, как она доехала.

Не напишите ли вы мне? Мне кажется, мы подружились, и мне бы хотелось знать, как вы решили вопрос с преподавателем английского.

– А, этот учитель! – воскликнула она. – Надеюсь, что его не будет вообще. – Ее полноватое лицо излучало искренность. – Предположим, я расскажу о нашей встрече. Граф дорожит моим мнением. Но захотите ли вы?.. Просто допустим, что граф сочтет эту мысль интересной. Это здорово облегчит дело. У нас будет женщина-учитель, к тому же уже мне знакомая. Я не вижу другой более подходящей кандидатуры, с моей точки зрения. Я могла бы сказать графу...

– Мне... мне бы хотелось обдумать...

Фрау Грабен кивнула.

– Да, конечно. Я поговорю о вас, и если он не передумал и согласен...

– Хорошо, – сказала я, стараясь говорить твердым голосом. – Упомяните обо мне.

Отныне я думала только о возможной поездке.

Прошло уже девять лет с моего отъезда из Германии. Девять лет. Мне следовало бы предпринять больше усилий по раскрытию правды. Я приняла решение, предложенное Ильзой и Эрнстом, но они испарились в прошлом и казались такими же нереальными фигурами, как и Максимилиан. Возможно, если бы я смогла вернуться, я нашла бы правильный ответ.

Я должна вернуться. Я могла бы поехать в отпуск, возможно, с Энтони. Нет, это не подойдет. Мне не следовало бы ехать как жена Энтони, я должна быть свободной... свободной для всех случаев жизни.

Мне не хотелось также ехать путешественницей. Но жить в замке на склоне горы, с видом на главный город... Это было пределом моих желаний. Я знала, я должна ехать.

Меня сжигала лихорадка ожидания. С рассеянным видом я бродила по лавке и старалась как можно меньше бывать в приходе.

– Вы прислушиваетесь к сплетням этих женщин Элкингтон, – говорил Энтони. – Вы не должны так думать. Вдвоем мы преодолеем все трудности.

Но я думала иначе. Меня не покидала мысль, что найду его. Эта мысль будет со мной всю жизнь. Если раньше я не была убеждена, что замужество с Энтони будет несправедливым для него и, возможно, неправильным решением для меня, то теперь я знала это наверняка.

И наконец-то пришло письмо.

У меня так дрожали руки, что я едва вскрыла конверт. Буквы плясали перед глазами.

Она переговорила с графом и получила его согласие. Более того, она поручилась за меня и поэтому другие рекомендации не потребуются. Она просила уведомить их о приезде и, чем скорее я приеду, тем лучше для всех заинтересованных сторон.

Я была так возбуждена, что, ворвавшись в лавку, выпалила все Амелии.

– Поступить в учителя за границей. Ты с ума сошла, что будет с Энтони?

– Между нами еще ничего не решено.

Тетя Мэтти была ошеломлена, она так верилав мое прекрасное будущее.

– Отправляйся отдохнуть, – советовала Амелия. – Возьми месяц и, вернувшись, примешь решение выйти замуж за Энтони.

Но они не знали об этом безумном влечении.

Мистер и миссис Гревилль были поражены, но Энтони понял.

– Поезжай, – сказал он. – Эти места значили для тебя так много, когда ты была юной и впечатлительной. Сейчас, став взрослой, ты увидишь их по-иному. Я буду ждать твоего возвращения.

Никто другой не понял бы меня лучше.

Я действительно любила его, но не той дикой, без резонов, любовью, как я любила Максимилиана. Я знала, что говорю «прощай» (он сказал «до свидания») лучшему из мужчин.

И все же в день отъезда я чувствовала себя прежней юной девчонкой, забыв про девять долгих унылых лет.

 

ГЛАВА 9

В замок Клоксбург я приехала уже поздней ночью и только утром смогла познакомиться с его окружением. Я проснулась от солнечного света раннего летнего утра, Пробивавшегося в комнату через две узкие щели окна. Чувство непреодолимого волнения охватило меня, и несколько минут я лежала в постели, повторяя: «Я здесь, я здесь!»

Встав с постели, я подошла к окну. Отсюда открывался вид на плато, над которым возвышался замок. Я знала, что мы высоко в горах, судя по усилиям, с какими лошади тянули коляску прошлой ночью. Я догадывалась, что замок построен в XII или XIII. веке, подобно многим другим, виденным мною в этой части Германии, как Крепость, и достраивался с течением времени. Я была уверена, что крепость, где находилась моя комната, была старше строений внизу. Их называли Рандхаусбургом, или Внешним замковым кольцом, и в них находились основные жилые помещения.

За ними просматривалась долина с городом Рохенбергом, столицей владений герцога Карла. Каким, прекрасным выглядел он в раннем утреннем свете с его окрашенными в яркие краски крышами домов, башнями и башенками! Дым поднимался из труб. В отдалении на холме возвышался другой замок внушительного вида. Подобно замку Клоксбург, он представлял собой крепость, его башни устремлялись прямо в небо, кичась своей непобедимостью; я могла различить фризы навесных бойниц, украшавших сторожевую башню, и круглую башню с остроконечной крышей и стены с бойницами, откуда в былые времена на нападавших врагов низвергались кипящее масло и вода. Этот замок был самым внушительным из всех других, мною виденных.

Стук в дверь отвлек меня от окна. Вошла служанка с горячей водой.

– Завтрак принесут через пятнадцать минут, – сообщила она.

Возбуждение не оставляло меня, я умылась и оделась. Я распустила свои темные волосы, как это нравилось Максимилиану, когда мы завтракали в охотничьем домике. Магическое очарование снова захватывало меня так сильно, что думаю, я бы не удивилась, увидев его, входящего в комнату. Но, когда раздался стук в дверь, появилась всего лишь служанка, неся поднос с завтраком: кофе, ржаной хлеб, несоленое масло. Все выглядело очень аппетитно, и когда я допивала вторую чашечку кофе, раздался еще один стук в дверь, и вошла фрау Грабен.

Она вся светилась и выглядела очень довольной собой.

– Итак, вы действительно здесь!

Мне было приятно видеть, что мое присутствие ее радует.

– О, я так надеюсь, что вы будете счастливы, продолжала она. – Я переговорила с Дагобертом, чтобы он вел себя хорошо, потому что леди из Англии прибыла их обучать английскому языку, и это большая честь для них. Если у вас возникнут трудности с ним, только скажите ему, что его отцу это не понравится, и он утихнет. Это действует на него всегда.

– Когда же я их увижу?

– Прямо сейчас. Может быть, вам следует немного поговорить о предмете учебы, а не начинать занятий сразу же. А после этого я покажу вам замок.

– Спасибо. С удовольствием. А это что за очень большой замок в отдалении?

Она улыбнулась.

– Это резиденция герцога. О, да, он много больше маленького Клоксбурга. Меня привезли в герцогский замок совсем юной девчонкой, приглядывать за мальчиками, и он стал для меня домом. А потом граф захотел, чтобы я была здесь. Это случилось после рождения Дагоберта, и он не знал, что с ним делать. Потом к нам присоединились Фридци и Лизель. Но допивайте свой кофе, а то он остынет. Вам он нравится?

– Отличный кофе.

– Мне кажется, вы так взволнованы приездом сюда. Вы уже похорошели.

Я ответила, что надеюсь, мной будут довольны, хотя опыта обучения у меня нет.

– Ну, это не обычное обучение, – сказала она с простодушной уверенностью, показавшейся мне очаровательной. – Здесь важны беседы, разговор, чтобы они схватили правильный акцент. Вот что хочется графу.

– Я очень хочу увидеть детей.

– Они завтракают, а потом я пошлю их в классную комнату.

Мы вышли из моей комнаты и спустились по винтовой лестнице в зал.

– Здесь рядом классная комната.

– Мы уже в Рандхаусбурге?

– Нет, мы все еще в крепости. Комнаты детей прямо под вашей, а остальные домочадцы живут в Рандхаусбурге.

Она открыла дверь.

– Вот эта комната. Сюда приходит пастор с уроками, нужно договориться с ним о графике своих уроков.

– Ежедневно я буду давать один урок. Думаю, что регулярность необходима. Возможно, по часу и надеюсь очень скоро говорить с ними только на английском, потом буду ходить с ними на прогулки и давать уроки на воздухе.

– Прекрасно.

Мы вошли в классную – большую комнату с несколькими застекленными амбразурами, глядящими на город и герцогский замок. Вид из окон захватывал дух.

В комнате стоял стол с исцарапанной столешницей, побитыми ножками. Думаю, не одно поколение детей училось за этим столом. На подоконниках были устроен полки для книг.

Я нашла классную очень удобной для работы.

Фрау Грабен взглянула на часы, приколотые к блузке.

– Они с минуты на минуту будут здесь, – сказа она. – Искренне надеюсь, они не принесут вам много хлопот.

Раздался стук в дверь, и вошла одна из служанок, oна держала за руку девчушку, за ней шли два мальчика.

– Это Дагоберт и Фриц, а это Лизель, – назвала детей фрау Грабен.

Дагоберт щелкнул каблуками и склонился в поклоне Фриц последовал его примеру, Лизель сделала книксен.

– Вот мисс Трант из Англии, она приехала учить английскому.

– Доброе утро, – произнес Дагоберт гортанно по-английски.

– Доброе утро, – ответила я. Дагоберт взглянул на брата и сестру, словно ожидая аплодисментов.

Я улыбнулась им.

– Скоро вы все будете говорить по-английски, сказала я по-немецки.

– Это нетрудно? – спросил Фриц.

– Когда вы овладеете языком.

– А я буду говорить по-английски? – спросила Лизель.

– Да, вы все будете говорить, – уверила я. Фрау Грабен сообщила, что оставляет нас.

– Вы быстрее познакомитесь без меня. Может быть, дети покажут вам замок и вы подружитесь.

Я поблагодарила ее. Она проявила тактичность, и я была уверена, что найду общий язык с детьми самостоятельно.

Лизель сразу побежала к двери, как только она закрылась за фрау Грабен.

– Вернись, Лизель, – сказала я, – и давай познакомимся.

Лизель повернулась и показала мне язык.

– Она всего лишь дочка белошвейки, – сказал Дагоберт. – И не умеет себя вести.

Лизель зарыдала.

– Я умею. Мой папа – граф, он побьет тебя. Мой папа любит меня.

– Наш отец заставит тебя вспомнить хорошие манеры, – сказал Дагоберт. – И хотя, к несчастью, ты дочка обыкновенной белошвейки, у тебя благородный отец, и тебе не следует позорить его.

– Ты сам его позоришь, – заявила Лизель. Дагоберт повернулся ко мне.

– Не обращайте на нее внимания, фройляйн Трант, – но при этих словах его взгляд, которым он быстро окинул меня, был полон высокомерия, и мне пришло в голову, что я еще наплачусь с ним больше, чем с капризной Лизель.

Фриц – Фрицци, как его звала фрау Грабен, молчал и рассматривал меня серьезными темными глазами. Я подумала, что его еще сложнее понять. Я уже решила, что Дагоберт – юный хвастун, Лизель – испорченный ребенок, что касается Фрица, я не сумела составить о нем своего мнения.

– Тебя зовут Фриц, – сказала я. Он кивнул.

– Кивать не следует, – вмешался Дагоберт. – Папа так говорит. Следует говорить «да» или «нет».

– Ты собираешься учить английский. Ты его знаешь немного?

– Я знаю – «доброе утро, мистер».

– Доброе утро, миссис, – повторила Лизель. Дагоберт увенчал беседу словами:

– Доброе утро, леди и джентльмены! – и уставился на меня в ожидании аплодисментов.

– Все это замечательно, – сказала я, – но этого мало! Что еще вы знаете?

– Боже, храни королеву! – вспомнил Дагоберт.

– Мы это кричали во время приезда королевы Англии. Нам всем раздали флажки и велели махать ими. – взмахнул воображаемым флажком и закружился по комнат с криком «Боже, храни королеву».

– Пожалуйста, успокойся, Дагоберт. Королевы здесь нет, и нечего кричать. Ты показал, как кричал во время ее визита, и я слышала. – Дагоберт остановился.

– Но я хочу кричать про королеву.

– Возможно, остальным этого не хочется.

Дети выжидающе смотрели на нас, и Дагоберт хитро прищурился:

– Вы приехали учить нас английскому, а не учить нас, когда нельзя кричать про королеву.

Лизель с Фрицем глядели на него с обожанием. Я могла представить положение дел. Он был первым заводилой детской, и пока он оставался авторитетом, восстание будут поддерживать. Он был слишком высокого о себе мнения, и с этим следовало расправиться как можно скорее.

Я сказала:

– Я собираюсь учить вас и должна иметь определенную власть. Не вижу ничего умного или вызывающего восторг в бегании по комнате или выкрикивании лозунгов даже в честь королевы Англии. Но нужно поговорить об уроках, прошу тебя прекратить, Дагоберт.

Дагоберт изумился. Я поняла сразу, что он не приучен к дисциплине и нуждается в более жесткой опеке, чем другие. Несомненно, я еще дождусь неприятностей oт Дагоберта.

– Мой отец ездил в Кобург-Саксонию для встречи с королевой, – сообщил Фриц застенчиво.

– Это было давно, – сказал презрительно Дагоберт.

– Принц Альберт умер и королева – вдова. Боже, храни королеву. Боже...

– Ты опять за свое, Дагоберт.

– Если я хочу, то буду.

– Только в своем обществе. Я хочу попросить Фрица и Лизель показать мне замок и расскажу им о наших уроках английского.

Дагоберт взглянул на меня вызывающе. Он стоял, расставив ноги, откинув голову, его голубые глаза блестели.

Я отвернулась и сказала:

– Пошли, Фриц... Лизель... Дагоберт сказал:

– Нет, вы не пойдете!

Я почувствовала, что мой авторитет зависит от моего поведения в эти секунды. Я взяла за руку Лизель. Она попыталась ее выдернуть, но я держала крепко. Она смотрела на меня с боязливым интересом. Все решил Фриц.

– Я провожу вас, фройляйн.

– Спасибо, Фриц.

У него были большие выразительные глаза. Он не спускал с меня взгляда с того момента, когда они вошли в комнату. Я улыбнулась ему, и он застенчиво улыбнулся в ответ.

Дагоберт забегал по комнате с криками «Боже, храни королеву», но я захлопнула дверь и сказала:

– В Англии не говорят «фройляйн», Фриц. Мы говорим «мисс».

– Мисс, – повторил Фриц. Я кивнула.

– Ну, Лизель, скажи тоже «мисс».

– Мисс, – сказала Лизель и засмеялась.

– У нас будут ежедневно короткие уроки, и собираясь вместе, будем говорить только по-английски. Ваш отец будет удивлен вашими успехами. По-английски замок – «касл». Попробуйте сказать «касл».

Они оба произнесли это слово к моему удовлетворению и были сами очень довольны. Я подумала, что с Дагобертом все было бы куда сложнее.

Они проводили меня по комнатам замка, во всех были амбразуры, превращенные в узкие, длинные окна. Мы поднялись наверх в башню, и Фриц рассказал мне о ее Названии «Кошачья башня», так ее назвали, потому что снаряды, сбрасываемые отсюда на нападавших, падали со звуками, напоминающими завывания кошек. Мы стояли в башне, разглядывая город и горы вдали, и Фриц показал на герцогский замок высоко на склоне. Вижу ли я длинные здания с восточной стороны? Там казармы гвардии герцога. Очень интересно наблюдать за гвардейцами.

– Они стоят на страже круглосуточно, – сказал Фриц. Правда, Лизель?

Та кивнула.

– У них синие мундиры.

– Темно-синие мундиры с золотыми обшлагами, на головах сверкающие шлемы. У некоторых на шлемах перья. Они стоят так неподвижно, что кажутся неживыми.

– Мне хотелось бы взглянуть на них.

– Мы покажем вам, хорошо, Лизель?

Я почувствовала, что дела идут хорошо. Лизель бы готова последовать за любым лидером, это было очевидна Фриц резко отличался от Дагоберта. Он был намнем меньше, да и по возрасту на несколько лет младше. У него были темные прямые волосы, карие глаза; у Дагоберта голубые глаза, на голове – вьющаяся золотая шапка волос. Дагоберт был привлекательнее, но Фриц заинтересовал меня. У него было тонкое чувствительна лицо, и я вспомнила слова фрау Грабен, что у него нет матери. Этому легко было поверить. Дагоберт был более самостоятельным, чем Фриц. Мне казалось, что Фриц окажется более восприимчивым учеником.

Кажется, он на год старше моей девочки, и как было прекрасно, если бы она жила, и все прошло, как и чудесных три дня, в которые я верила, что они были. Этот дом был бы моим, а вместо этих троих детей я жила бы здесь со своим ребенком.

Я отбросила бредовые мысли. Мне следует твердо стоять на земле, мне нельзя поддаваться колдовским чарам сосновых лесов.

– Мы вместе поедем в город, и я буду называть вам все по-английски. Так очень удобно и легко запоминать.

– А Дагоберт поедет?

– Если захочет.

– Его накажут, если он откажется? – спросил Фриц. – Вы его выпорете?

Я не могла не улыбнуться, представив себя в этой роли.

– Нет, я просто не буду обращать на него внимания. Если ему не хочется учиться, он станет невежей, и когда лриедет граф, он спросит: «Ну, много вы знаете по-английски?», и вы будете говорить – с ним по-английски, и ему это понравится. А Дагоберт ничего не будет знать.

Лизель засмеялась.

– Так ему и надо!

Они привели меня в Рандхаусбург. По-моему, его построили гораздо позже – в XVI – XVII веках. Он состоял из нескольких зданий с башнями и располагался на горном плато под крепостью. Спальни других обитателей дома были в одной из этих построек, а в другой размещался Рыцарский зал для проведения торжественных церемоний. За ним располагалась кухня с каменным полом, с вертелами для жарения мяса и котлами. В кухне пахло кислой капустой и луком. Во время нашей прогулки нам встретилось несколько слуг, которые кланялись, узнав от Фрица, кто я такая.

В Рыцарском зале появился Дагоберт, он стоял, молча прислушиваясь к моим словам, и делал вид, что был с нами все время.

– Здесь обычно собирались рыцари, – сказал мне Фриц.

Дагоберт показал на стену:

– Взгляните на мечи.

– Вон тот – графа, – сказал Фриц.

– Нет, вон тот, – запротестовала Лизель. – Тот самый большой.

– Это все графские, глупые, – заявил Дагоберт. Лизель показала ему язычок.

– Мы все будем говорить по-английски, а ты – нет. Фройляйн Трант так сказала.

Нет, не так, – поправила я. – Я сказала, что, если не хочет учиться, он не будет ничего знать, и его отец удивится, почему, он не говорит по-английски, как ты и Фриц.

– Я буду говорить по-английски лучше всех, – заверил он.

Я внутренне усмехнулась. Победа пришла раньше, чем я ожидала.

– А он сможет? – спросил Фриц почти с тревогой, и я поняла, что он надеется хоть в этом превзойти своего сводного брата, который опережал его почти во всех делах.

– Лучше всех будет знать самый прилежный, – заявила я. – Это так просто.

Подлинная победа. Я вселила в своих учеников решимость усердно работать и преуспеть.

После посещения Рандхаусбурга мы вернулись в крепость, и дети показали охотничью комнату. На потолке – изображения животных, а на стенах висели рогатые головы и ружья различных моделей.

– Здесь мы учимся стрелять! – сказал мне Дагоберт. – Я хороший стрелок. Паф, паф! Я убиваю наверняка.

– Нет, не убиваешь, – сказал Фриц. – Гильзы пустые.

– Нет, убиваю, – настаивал Дагоберт. – Паф!

– Мы берем также уроки стрельбы из лука, – объяснил мне Фриц.

– Мы тренируемся во дворе, – добавил Дагоберт. – Я всегда попадаю в цель.

– Не всегда, – не согласился Фриц.

– Если захочу, всегда.

– Хорошо, посмотрим. А теперь пойдемте в классную, и я поговорю с пастором.

Пастор не придет сегодня, – сказал Дагоберт, удивляясь моему невежеству.

– Тогда я расскажу вам, что мы будем делать на наших ежедневных уроках. А потом, когда придет пастор, мы согласуем с ним время занятий.

Мы поднялись по лестнице и вошли в коридор. Я могла свернуть направо или налево. Один проход вел к моей комнате, и поэтому я повернула в другой и очутилась у основания винтовой лестницы. Я стала подниматься по ней, когда Фриц взволнованно крикнул мне:

– Фройляйн Трант!..

Я была готова поправить его «по-английски мисс Трант», когда, обернувшись, увидела страх на его лице. Он стоял у основания лестницы.

– Что случилось, Фриц? – спросила я.

– Вам нельзя идти туда.

Подошли другие дети. На их лицах было такое же взволнованное и испуганное выражение.

– Почему нельзя? – спросила я.

– Там наверху комната, куда приходят привидения.

– Привидения? Кто это говорит?

– Все, – ответил Дагоберт. – Никто не заходит туда.

– Слуги заходят стереть пыль, – не согласился Фриц.

– Никогда одни. Если вы пойдете одна, с вами обязательно случится что-то ужасное. Либо умрете, либо останетесь там навсегда пугать людей.

Фриц побледнел, и я резко перебила Дагоберта.

– Это чепуха. Кто там может быть?

– Привидение, – сказал Фриц.

– Кто-нибудь его видел?

Наступило молчание. Я поднялась на одну-две ступеньки и услышала голос Фрица:

– Вернитесь, фройляйн, мисс...

– Здесь нечего бояться, я уверена.

Непреодолимое желание заставило меня идти дальше и, кроме того, мне не хотелось, чтобы дети, с которыми я только – подружилась, решили, что я испугалась. В особенности Дагоберт, который крался вслед за мной по лестнице.

Все дети следили за мной. Лестница заканчивалась маленькой площадкой с дверью. Я подошла к ней и повернула ручку. Я слышала дыхание за своей спиной.

Ручка не повернулась, дверь была замкнута.

Остаток дня прошел как во сне. Мне приходилось все время напоминать себе, что я действительно здесь. Мы позавтракали с фрау Грабен в комнатке в Рандхаусбурге, которую она называла своим убежищем. Ее радость от моего присутствия была очень приятной, но мне было немного боязно не оправдать до конца ее ожидания, ведь опыта общения с детьми у меня было маловато. С другой стороны, в ожидании рождения ребенка, не имея средств на его содержание, я не сочла невероятным предложение Йлъзы занять место учительницы в Даменсштифте. Я часто думала об Илъзе с тех пор, как узнала о поездке в Германию, и мне казалось очень странным, что она исчезла из моей жизни. Ведь я не имела никакого представления о ее нынешнем нахождении.

В тот же день я встретилась с пастором Кратцем, оказавшимся сморщенным человечком с очень яркими сверкающими глазами. Он был рад, что я приехала сюда учить детей английскому языку. Он сам носился с идеей включить английский в некоторые свои уроки, но его произношение было неважным, так же как и знание языка, и трудно найти, по его мнению, лучшего преподавателя языка, чем уроженца этой страны, к тому же хорошо владеющего родным языком учеников.

Я собиралась каждое утро полчаса заниматься с детьми и еще полчаса после обеда, но основные надежды я возлагала на беседы на английском.

– Граф рассчитывает на быстрый прогресс, – сказал пастор. – Он очень нетерпеливый человек.

Фрау Грабен подтвердила его слова.

– Он всегда был такой, даже хуже своего кузена.

– А кто его кузен?

– Принц, единственный сын герцога и его наследник. Они с детства воспитывались вместе. Что за пара! Я могу так много рассказать о них, ведь я была их нянькой.

Пастор пригласил меня посетить церковь и собирался показать прецессионный крест.

– Церковь заслуживает посещения, – сказал он. – Ее витражи известны во всей Европе. Мне непременно надо увидеть их. Сам крест строго охраняют, он находится в дубовом сундучке XII века. Желающие осмотреть его должны заранее предупредить пастора, ибо ключи от сундучка находятся в секретном месте, которое известно только ему. Этот секрет передается по традиции от пастора к пастору. Крест, украшен лазуритом, халцедоном, рубинами, жемчугом и бриллиантами, он бесценен.

Я сказала, что с удовольствием осмотрю его.

Тогда дайте мне знать когда, и его вынесут вам. Два герцогских гвардейца будут на страже в церкви во время этой церемонии.

– Так ли он бесценен?

– Это старый обычай. Церковь всегда охраняют, когда выносят прецессионный крест. Старые обычаи медленно умирают в наших краях.

Я поблагодарила пастора и уверилась, что мы хорошо поладим. Это был человек «не от мира сего» и вместе с тем полон жизни, и эти качества подкупали.

Днем дети пригласили меня на небольшую прогулку по плато, на котором стоял замок. Пейзаж был удивительный. Меня, как всегда, очаровали высокие стройные сосны, ели, маленькие ручейки. Мы спустились немного с горы, и замок скоро исчез из виду, скрытый деревьями. Мне нравилось здесь все: неожиданный шум водопада, благородные пихты и ели, случайная хижина дровосека, деревушка в долине внизу и звяканье колокольчиков на шеях коров. Оно помогало пастухам отыскать их в тумане. Я разговаривала с детьми по дороге, называя по-английски все увиденное. Дети, казалось, с удовольствием играли в эту увлекательную игру, и Дагоберт лез из кожи вон, пытаясь показать, что он играет лучше всех. Фриц, тем не менее, усваивал все с большей легкостью, и я в душе была этому очень рада. Я чувствовала, как меня сильно тянуло к этому черноволосому мальчику.

Когда мы вернулись, фрау Грабен ждала нас с большим нетерпением.

– Я боялась, они заведут вас слишком далеко. Ну, дети, идите, Ида даст вам молока. Мисс Трант, пойдемте со мной, я угощу вас.

Угощением оказалось чаепитие.

– Нам известно, вы, англичане, любите чай, – сказала она, улыбаясь, и мне показалось, что лучшего приема я не могла себе представить:

Было очень приятно сидеть в комнатушке фрау Грабен, окно которой выходило на маленький, мощеный булыжником дворик.

– Все сработано прекрасно, – сказала она.

– Это так странно, – ответила я. – Если бы меня не было в лавке в тот день...

– Давайте не будем думать о таких ужасах, – закричала Фрау Грабен.

– Вы здесь, и я счастлива. Что вы думаете о детях?

– У всех такие необычные судьбы. Дагоберт – сын графа и знатной женщины. Граф женился бы на ней, но Людвиг, его отец, не дал своего согласия. По его мнению, она была не пара Фредерику, а Фредерик был слишком близко к трону, чтобы не повиноваться. Поэтому он сделал правильный выбор, и теперь у него мальчик лет восьми. Он надеется, что унаследует герцогство в один прекрасный день, ведь принц так не хотел жениться.

– Так этот мальчик – наследник престола.

– Не он. И это очень печалит молодого графа. Герцог настаивал, чтобы принц, его сын, женился, и тот не устоял. Это был брак по расчету: одно из его условий – заключение договора между Рохенштейном и Кларенбоком. Супруга принца – принцесса Вильгельмина из Кларенбока. С тех пор – уже прошло пять лет. У них ребенок – мальчик, ему три годика, сын и наследник. Стало быть, принц исполнил свой долг.

– Надеюсь, я познакомлюсь с политиками герцогства.

– О них часто говорят. В маленькой стране, такой, как наша, правящая династия живет рядом с народом.

– Могу я увидеть принца и принцессу?

Выражение ее лица вдруг стало загадочным, казалось, она с трудом сдерживает тайную радость.

– О, наших правителей легко увидеть. Не то что королевскую семью. Мы прослышаны про Англию. Ведь мы очень близки к англичанам, с тех пор как королева вышла замуж за одного из наших принцев. Я слышала, она стала затворницей после его смерти. Она носит вдовью одежду и не бросает траура, хотя прошло... сколько лет прошло с его смерти?

– Девять лет, – сказала я. – Она очень любила его.

– Ну, нашему герцогу не разрешат затворничать. Он спускается из замка в город и выполняет всякие обязанности; он охотится в лесах. Принца сейчас нет в герцогстве. Он в Берлине, при Прусском дворе, представляет своего отца на конференции. Граф Бисмарк все время вызывает глав государств в Берлин. Мне думается, он считает нас всех вассалами великой Пруссии. Он забывает, что мы независимые государства, и именно об этом наш принц, несомненно, ему напомнит.

– Вы хорошо знаете принца, я думаю.

– Еще бы его не знать. Я нянчила его. Он и местный граф воспитывались вместе. И держать их в узде было очень трудно. Столько энергии! Они все время дрались, эти два мальчика. Ну и пара. Самоуверенный принц, сызмальства считающий себя Великим герцогом, и граф Фредерик, не желающий ни в чем от него отставать. Они и сейчас ведут себя точно так же. Но мне наплевать на их распри, сказала я им. Для меня они все еще мальчишки, и как бы они ни пыжились перед другими, они просто мои мальчики.

Я спросила, похожи ли дети на отца.

– Какое-то сходство есть. Дагоберт похож на него. Та связь была посерьезней других. Лизель – дочка швеи, которая приглянулась графу.

– А Фриц? – спросила я.

– Фрицу было два с половиной года, когда его привезли сюда. Они говорили, что его мать умерла. Она была знатной дамой и, родив ребенка, скрылась. Граф рвал и метал, но вы же знаете мужчин. Вскоре он нашел другую. Потом приемная мать Фрица умерла, я знала ее – она была нянькой под моим началом. Я привезла Фрица сюда для совместного воспитания с Дагобертом. Но Фрицци был уже большой, и он помнит, что не всегда жил здесь, и мне думается, что он от этого страдает. Женщина, ухаживающая, за ним, была для него вроде матери, и он скучает по ней.

– Этот граф, видимо, неразборчив в связях.

– Милая мисс Трант. Он только следует традиции. Все они всегда были бабниками. Они видят женщину, влюбляются в нее и действуют без удержу. Последствия их не волнуют, так же, как и женщин. Возьмите Лизель. За ней хорошо присматривают, дают образование, потом подберут хорошего жениха. Все было бы иначе, если бы ее мать вышла замуж, скажем, за дровосека. Ребенок скитался бы по лесу, собирая хворост, и не знал бы, когда поест в следующий раз.

Помолчав, я сказала:

– Я думаю, что смогу их чему-то научить. Мне бы хотелось проводить с ними побольше времени. Я уже предвкушаю тот момент, когда мы будем общаться по-английски.

– Так и будет. У вас получится: Уверена, что граф будет доволен.

– В противном случае я вернусь в Англию.

Я представила себе лавку, работу в приходе, постепенное привыкание к комфорту, предлагаемому Энтони. Но сейчас я восстала против всего этого, ибо что-то подсказывало мне, что я на пороге открытия, что жизнь принесет мне волнующие события, хотя необязательно счастливые, ибо волнение и счастье не всегда идут вместе.

Еще не время, Энтони, думала я и поняла, чтов глубине души мне было приятно думать и вспоминать его.

– Вы только приехали, и не надо об этом говорить. Как вы нашли Клоксбург?

– Он восхитителен. Я видела немало замков, когда была здесь, но никогда не мечтала жить в замке.

– Я надеюсь, дети вам все показали?

– Да, мы побывали повсюду, за исключением одного места. Кажется, оно закрыто.

– О, комната с привидениями. Такие комнаты есть в каждом замке.

– Расскажите мне о местном привидении.

Она была в нерешительности.

– Да ничего необычного. Любовь, закончившаяся трагедией. Молодая женщина выбросилась из окна и разбилась насмерть.

– Вот как!

– Это было много лет назад. Прапрадедушка нынешнего герцога, так мне кажется, привез ее сюда. Она считала себя его женой.

– А она не была?

– Была устроена фальшивая свадьба, так часто делали, да и сейчас. Девушка не покорялась, тогда устраивали свадьбу. Так называемый священник, выполнявший обряд, был вовсе не священник, а кто-нибудь из придворных, и, конечно, свадьба была ненастоящей, и девушку обманывали. Она же успокаивалась и безмятежно проводила медовый месяц. Когда девушка наскучивала мужу, он уезжал, и она узнавала правду. Так делали не один раз.

– Понятно, а эта девушка?

Ее возлюбленный увлёкся ею не на шутку. Возможно, он даже женился бы на ней, если бы не был уже женат на женщине его положения.

– Так он обманул ее?

– Обманы девушек из простонародья были любимым времяпрепровождением этих господ, более занятным, чем управление своими владениями. Но его увлечение той девушкой было более глубоким, чем обычно. Он привез ее в Клоксбург, и она считала себя графиней. Сначала он часто навещал ее, а потом его посещения стали редкими. Из комнаты в башне, той, что закрыта, она любила смотреть, едет ли муж. Из окна видна дорога, спускающаяся к городу. День за днем она сидела там в ожидании, глядя на дорогу. А потом в один прекрасный день он приехал, но не один, а с супругой, захотевшей сопровождать его. Бедняжка не знала, кто эта леди, а граф, приехав в Клоксбург, первым делом поднялся к ней и рассказал всю правду. Она не поверила, но граф потребовал от нее не говорить супруге об их связи. Ей следовало спуститься в Рандхаусбург и представиться экономкой замка. Когда граф вышел, она задержалась в комнате, открыла окно и выпрыгнула, разбившись насмерть. Теперь вы понимаете, откуда берутся рассказы о привидениях.

– Бедняжка.

– Дурочка, – сказала фрау Грабен, поджав губы. – Она могла прожить без забот всю жизнь. Принцы обычно заботятся о своих любовницах.

– Могу представить себе отчаяние девушки, узнавшей, что ее обманули с замужеством.

– Говорят, она бродит по замку. Утверждают, что даже видели ее. Если она здесь, она понимает, что совершила глупость, выпрыгнув из окна. Могла бы жить да поживать без хлопот.

– Я понимаю ее чувства.

– Ну, я держу дверь закрытой. Не хочу, чтобы служанки впадали в истерику. Каждую неделю я хожу с одной из них стереть пыль и убраться, а потом слежу, чтобы ее снова закрыли.

Я не могла избавиться от мысли о той девушке, ждавшей своего возлюбленного и узнавшей, как ее обманули. Рассказывая эту историю, фрау Грабен, казалось, в душе чуть-чуть посмеивалась, даже с ехидством. И в первый раз мне пришло в голову, что она не так проста, как мне показалось. Нелепым было бы утверждать, что в ее поведении было что-то дурное, но впечатление недоговоренности возникало.

Я быстро прогнала из головы эту мысль. Мне представлялась та девушка. Я прекрасно понимала ее чувства. В моих сновидениях, как всегда во снах, все перемешивалось, и я становилась той девушкой, а в человеке, поднимавшемся в гору, видела Максимилиана. Дети заволновались, узнав, что пастор Крац собирается показать мне процессионный крест. Дорога в город была примерно длиной с милю, но туда можно было попасть и кратчайшим путем, по тропе пешком или верхом на лошади. В конюшне нашли небольшую кобылку с уверенной поступью, которую предоставили в мое распоряжение, у детей были пони. По мнению фрау Грабен, Лизель не следовало ехать всю дорогу верхом, потому что у нее не было достаточной практики. Малышка решила, что ее хотят оставить дома и подняла такой крик, что ее обещали отвезти вниз в коляске, пока мы с мальчиками будем спускаться верхом.

Мы выступили в прекрасное утро, солнце сияло сквозь зелень деревьев, среди скал сверкали серебром потоки, воды. Дагоберт ехал впереди, ему нравилось чувствовать себя первым, а Фриц держался рядом со мной, как бы оберегая меня. Он опережал Дагоберта в английском и проявлял удивительные способности. У него быстро накопился небольшой запас слов, и меня это очень радовало.

По мере спуска деревья росли реже, и мы различали отдаленные вершины, мой взгляд, как всегда, обратился к герцогскому замку, и я представила себе фрау Грабен – молодой женщиной в детской с двумя мальчиками, на которых она до сих пор имела заметное влияние. Город внизу приобретал все более четкие очертания – сказочный город с башнями и башенками, с крышами из красной черепицы, резко выделяющимися на фоне зелени деревьев.

Хотя основная часть города располагалась в долине, часть домов разместилась на склоне, и мы проехали вначале через верхнюю городскую площадь, своим фонтаном, сводами, магазинами напомнившую Локенбург в Ночь Седьмой луны. Был месяц июнь, очень скоро наступит девятая годовщина с той ночи. Нужно спросить фрау Грабен, отмечают ли здесь этот праздник.

Проехав по узким улочкам, спускавшимся на нижнюю городскую площадь, мы очутились перед церковью с куполом в стиле барокко и готическими стенами.

Дагоберт сказал нам, что лошадей нужно оставить в конюшне постоялого двора принца Карла, рядом с церковью. Гордый, он повел нас туда. Хозяин принял нас с должным почтением – мальчики были ему известны. Дагоберт принял подобное отношение как должное, наших лошадей отвели в конюшню, и мы пешком отправились к церкви, где нас уже ждали фрау Грабен с Лизель.

Пастор Крац сказал, что будет счастлив показать мне крест. Два солдата из дворца уже стояли на страже в подземной часовне, где хранился дубовый сундучок.

– Боюсь, что причинила вам массу затруднений, – сказала я.

– Нет, нет, – запротестовал пастор. – Нам нравится показывать крест людям. Обычно для этого собирают группу любителей достопримечательностей, но вам, как принадлежащей ко Двору, нет нужды ждать оказии. Я покажу вам вначале церковь.

С этого и начали. Церковь была очень старой, постройки XII века, а ее цветные витражи считались гордостью города, о чем весело поведал пастор. На них золотом, синим и красным изображена была сцена Распятия и, освещенная солнцем, представляла воистину удивительное зрелище. На стенах висели памятные таблички, напоминавшие об отпрысках старинных фамилий города и округи.

– Здесь, кажется, не представлена герцогская фамилия?

– У них в замке есть своя часовня, – сказала фрау Грабен.

– Они приходят сюда, однако, по большим праздникам, – вставил пастор. – При коронациях, крещении герцогских отпрысков и подобных событиях.

– Должно быть, эти события очень привлекательны для простых людей, – сказала я.

– Да, конечно. Как и повсюду, нам очень нравятся наши церемонии.

– «Семью» – так мы называем их, – не хоронят здесь. У них есть специальное место для погребения, на острове.

– Мне бы хотелось показать фройляйн Трант Могильный остров, – сказал Дагоберт.

– Мне он не очень нравится, – признался Фриц.

– Ты боишься, – обвинил его Дагоберт.

– Ну, ну, – вступилась фрау Грабен. – Если кто не хочет поехать на Могильный остров, то не потащат силой.

– Что за странное название.

– Вы, дети, побегайте, – сказала фрау Грабен. – Выйдите из церкви и посмотрите на надгробия.

– Здесь не так, как на острове, – сказал Дагоберт.

– Здесь не может быть как на острове, ведь это не остров.

Мальчики кончили осматривать изображение на камне, и Дагоберт прочел надпись. Фрау Грабен отвела меня в сторону, и я спросила, что такое «Могильный остров».

– Вам следует посетить его. Мне думается, вас он заинтересует. Но я бы не хотела брать с собой Лизель. Она еще слишком маленькая. Это довольно мрачное место. Там хоронят только фамилию. Остров находится посредине озера, и там есть лодочник, живущий на острове, который перевозит людей туда и обратно. Он ухаживает за могилами.

– И там хоронят членов герцогской семьи?

– Да, фамилию и всех, кто с ней связан.

– Вы говорите о слугах?

– Нет, нет. Более близких людей.

– Более близких?

– Видите ли, у герцогов, графов, у них есть друзья, иногда их дети. Часть острова отведена для таких захоронений, рядом с фамилией, и не совсем.

Синий отсвет из витражного окна отразился на ее лице при этих словах, и опять меня в нем поразило нечто лукавое.

– Вам следует посетить Могильный остров. Я сама поеду с вами.

– Мне хотелось бы увидеть его.

– Мы это устроим.

Мы пошли к спуску в часовню, и меня удивила небольшая церемония.

В часовне было сыро, Фриц держался рядом со мной, то ли для моей зашиты, то ли для своей безопасности; самонадеянность Дагоберта казалась здесь мало убедительной. Несомненно, что-то мрачное довлело над этим местом, возможно, тому способствовали запах сырости и тусклость освещения. Наши шаги по каменному полу гулким эхом отдавались в помещении, а затем я увидела большой дубовый сундук, по бокам которого стояли солдаты в синих с золотом мундирах гвардейцев герцога.

Они стояли по стойке «смирно», а трое других солдат, один из них с ключами, приближались к нашей группе.

Меня удивило и даже несколько испугало, что вся эта церемония происходит по моей вине. Пастор взял тяжелую связку ключей и, недолго повозившись, открыл сундук. В нем находились сокровища церкви: серебряные кубки, чаша и кресты из золота и серебра, усыпанные полудрагоценными каменьями. Но их нельзя было сравнить с прецессионным крестом, который хранился отдельно в тяжелом деревянном футляре, закрытом на ключ. И наконец он появился на свет.

Дети ахнули, взглянув на него. Лежащий на черном бархате, отделанный серебром, золотом и драгоценными Камнями, он, казалось, сиял сверхъестественным светом. Каждый крупный камень, как мне сказали, имел свою историю. Каждый был завоеван в битве. В те времена общая дикость царила в стране, и маленькие герцогства и владения непрерывно воевали друге другом. Центральный алмаз и два рубина по краям служили символом непобедимости герцогов Рохенштейнских. Существовало поверье, что исчезновение креста приведет к прекращению династии. Вот почему, а не только из-за ценности, крест так тщательно охраняли, считая его легендарным символом целостности государства.

Я вздохнула облегченно, когда крест вернули в футляр и закрыли сундук, те же чувства владели, несомненно, и солдатами. Они расслабились и перестали походить на каменные статуи. Дети также переменились, они заговорили громко, во весь голос, хотя до этого только перешептывались.

Мне показалось, что они хорошо знакомы с солдатами. Один из них, сержант Франк, оказался на редкость разбитным парнем.

Мы вышли из часовни на солнце.

– Ну вот, – сказала фрау Грабен, – теперь вы виде прецессионный крест. Со временем вы увидите все наши достопримечательности.

Казалось, она внутренне усмехнулась, и опять я поймала себя на мысли, что в действительности я знаю ее совсем мало.

 

ГЛАВА 10

Вначале на Могильный остров меня привезли все же мальчики. Каждый день первой недели в Клоксбурге мы отправлялись в лес, они – на пони, а я – на кобылке. Я любила эти прогулки, они помогали получше узнать детей, еще больше, чем прежде, меня притягивал лес, всякий раз; мне казалось, я стою на пороге приключения. Стояло лето, и склоны гор окутывала легкая сине-розовая дымка: это цвели горечавки и орхидеи. На фоне зелени от них просто захватывало дух.

В тот день мальчики привели меня на холмы. Мы подъехали к небольшому очень густому лесу, под сводами которого было трудно пробираться на лошади. Некоторое время мы выехали на поляну, где, к моему удивлению, я увидела озеро с островом посредине. На берегу – две лодки с веслами.

Они решили привезти меня сюда, догадалась я, чтобы показать кое-что, чем гордились.

Мы привязали лошадей к одному из деревьев, и мальчики стали собирать листья и цветы, росшие у воды.

Затем Дагоберт, сложив руки рупором, крикнул:

– Франц! Франц!

Я спросила, кого они зовут, и они обменялись таинственными взглядами. Дагоберт ответил:

– Подождите и все увидите, мисс.

Повторив, что хочу знать, что они задумали, я обратилась к Фрицу.

Он показал на остров посреди озера, и я увидела лодку, спускаемую на воду. В нее вскочил человек и начал грести к нам.

– Это Франц, – сказал Фриц.

Дагоберт поспешил первым раскрыть тайну.

– Франц – смотритель Гребер Ицзел – Могильного острова. Он плывет, чтобы перевезти нас, и мы положим цветы на могилы наших мам. Можно взять лодку самим, но Франц любит, чтобы звали его.

Расстояние до Могильного острова не превышало, я думаю, четверти мили. Человек в лодке был очень стар и сгорблен, седая борода почти полностью закрывала лицо, были видны только глаза в глубоких морщинках.

– Франц, – крикнул Дагоберт, – мы хотим показать мисс Трант остров. Старик подогнал лодку к берегу.

– Ну, молодые господа, – сказал он, – я ждал вас. У него был глухой голос, он был одет в длинную черную рубаху, голову прикрывала маленькая черная шапочка. Маленькие глазки уставились на меня.

– Я слышал о вашем приезде, фройляйн. Вы должны побывать на моем острове.

– Она хочет видеть могилы, – сказал Дагоберт.

Я не высказывала подобного желания, но сочла неприличным заявлять это в присутствии хранителя.

– Вы приехали вовремя, молодые господа, – сказал Франц.

Он взял меня за руку, чтобы помочь сесть в лодку. Его рука была холодна, шершава и суха. Что-то в его облике заставило меня вздрогнуть. Мне он напомнил мифического Харона, перевозчика мертвых через подземную реку Стикс. Фриц был сзади меня, готовый, как мне казалось, прийти мне на помощь, и меня это тронуло.

Дагоберт прыгнул в лодку.

– Вам страшно, мисс? – спросил он весело, явно надеясь на мой испуг.

– С чего ты взял?

– Франц живет на Могильном острове совсем один, правда, Франц? Многие боятся идти сюда, потому здесь никого нет, кроме мертвых и, конечно, Франца.

– Интересно, вы испугались? Франц не боится. Он живет здесь совсем один с мертвыми, правда, Франц?

– Семьдесят лет, – сказал он. – Семьдесят лет на острове. До меня смотрителем был мой отец, и я знал, что сменю его. – Он печально покачал головой. – У меня нет сына сменить меня.

– Что же они будут делать, когда ты умрешь, Франц? – спросил Дагоберт.

Старик покачал головой.

– Привезут кого-нибудь еще. Раньше это место передавалось от отца к сыну.

– О, Франц, мертвым это может не понравиться. Клянусь, они будут преследовать его и прогонят.

– Это очень печальная тема, – сказала я. – Уверена, что Франц останется смотрителем еще на многие годы.

Франц одобрительно взглянул на меня.

– Мой дед жил до девяноста, мой отец – до девяноста трех. Говорят, мертвые обладают даром продлевать жизнь своим смотрителям.

– Но у тебя нет сына наследовать тебе, Франц? Напомнил ему Дагоберт. – Им это не понравится.

– Дагоберт, почему это тебя так радует? – спросила я.

– Ну, они вылезут и начнут охотиться за следующим, вот почему.

Весла мягко ложились на воду. Я видела остров теперь очень отчетливо. Там были аллеи деревьев и цветущих кустарников. Все было очень красиво, а среди деревьев стоял маленький домик, напомнивший мне избушку из имбиря Ханселя и Гретель. Мне показалось, что я снова попала в сказочную страну.

Лодка остановилась и мы вышли на берег.

– Вначале покажи нам герцогские могилы, – потребовал Дагоберт.

– Пойдемте сюда, – сказал Франц.

Мальчики побежали положить цветы на могилы своих матерей, а я пошла за Францем в одну из аллей между деревьями и цветами. Вдоль аллеи располагались могилы. Они были в удивительном порядке и сверкали яркими красками цветов. Мраморные надгробия поражали своей красотой, великолепны были фигуры ангелов-хранителей могил, на некоторых скульптурах были надеты позолоченные шлемики и их украшали позолоченные орнаменты и ажурный металл.

– Это могилы фамилии, – сказал мне Франц. – После панихид и похоронных церемоний их привозят сюда к месту последнего упокоения. Я ухаживаю за кустами и слежу за могилами. Члены фамилии временами наведываются сюда, молодые – пореже. Молодые не думают о смерти. Хотя эти мальчики приходят сюда часто. Здесь лежат их матери, хотя не на герцогских аллеях. На острове две площадки для захоронений: одна для герцогов и законнорожденных членов их семей и почетных граждан, как они их называют. Мальчики приходят сюда потому, что им нравится быть причисленными к фамилии. Вот могила Людвига. Это брат герцога Карла и предатель. Его убили друзья герцога, и вовремя. Если б его не убили, он убил бы герцога.

– Я кое-что слышала о Людвиге.

– Его не так просто забыть. А потом у него есть сын, граф Фредерик, его наследник. Ждите неприятностей...

– Почему же возможны неприятности между герцогом и графом Фредериком?

– В семьях, в особенности, в старых немецких семьях, часто возникают осложнения. В стародавние времена, когда поместья были так бедны, братья бросали жребий на право владения. Дележ поместья принес бы братьям очень мало, особенно в семьях с большим числом сыновей, а так часто бывало. Поэтому оставался жребий, и победитель получат все. Это вызывало вражду и распри на долгие годы. Те, кто остались без наследства, считают, что их нынешнее положение – результат злого рока их предков в прошлом. Многие хотят взять реванш и идут на предательство, если удача им изменяет. Людвиг был таким. Он захотел сместить Карла и сам править Рохенштейном.

– И отец мальчиков – его сын?

– Да, графу Фредерику надо быть осторожным. Ему придется отвечать перед принцем. Но Фредерик – не дурак. Он будет ждать своего времени.

– Здесь лежат мертвые, – сказала я. – Если они страдали при жизни, здесь они получили должное уважение. Могилы ухожены великолепно.

– Я горжусь их состоянием, – сказал Франц, и его лицо осветилось улыбкой. – Готов поклясться, что нигде в Европе нет более прекрасного кладбища.

Я шла вдоль могил и читала надписи на надгробиях. Здесь лежали герцоги Рохенштейнские и Дорренигские, графы Локенбургские.

– Их фамильные титулы, – пробормотал Франц. Как и всегда, когда я читала этот титул, я вспоминала; о церемонии в охотничьем домике, когда Максимилиан надел мне кольцо на палец... кольцо, исчезнувшее с моилш сновидениями... и ставшую нематериальной запись о бракосочетании, в которой я объявлялась его женой...

Я услышала, как мальчики зовут меня, и старый Франц повел меня к ним. Я прошла через ворота и оказалась на кладбище, огороженном стенами. Здесь захоронения представляли собой простые могилы с небольшими серыми камнями вместо надгробий. Я обратила внимание, что на некоторый холмиках вообще не было камней.

– Здесь могилы тех, кто похоронен с разрешения членов герцогской семьи, – объяснил Франц. Я последовала за ним, ступая осторожно между захоронениями, к могиле, на которой был установлен более изысканный надгробный камень, чем на остальных. «Графиня фон Плиншен, скончалась в 1858 году» – гласила надпись на этой могиле. Дагоберт сказал, что она умерла при его рождении... во время родов.

Очень печально, – пробормотала я, тронутая почтительным благоговением, с которым он положил розовые орхидеи на ее могилу. Фриц сказал, что его мама тоже умерла, и предложил показать ее могилу. Он взял меня за руку и повел. Я ощущала на себе взгляд Франца, думала об этом печальном месте и сожалела, что фамилия, как они себя называют, не хоронит своих близких на обычных кладбищах, как это везде принято.

Меня глубоко тронул вид Фрица на коленях у этой могилы.. Простая надпись на ней гласила: «Луиза Фрондсберг», и более ничего.

– Она меня очень любила, – сказал Фриц, – но, конечно, я доставлял ей кучу неприятностей.

– Мой дорогой, – сказала я, – наоборот, ты был для нее огромной радостью.

В его глазах вдруг отразилась боль.

– Я не помню ее. Помню только фрау Лихен и потом здесь фрау Грабен.

– Поверь мне, они очень любили тебя.

– Да, – признался он застенчиво, – но это не так, как любит мама.

Еще будут другие в твоей жизни люди, которые полюбят тебя, – уверила я его, и мне показалось, что это его успокоило.

Мы вернулись обратно.

Франц предложил что-нибудь выпить прохладительного, и мы пошли в его имбироподобный домик. В комнате в горшках стояли цветы с почти удушающим запахом. Мы сели за стол, а он налил из бочонка в кружки какого-то напитка, по вкусу похожего на пиво. Мне было все равно, но мальчики пили с удовольствием.

По их словам, Франц сам готовил его. Он делал все сам. Никогда не ездил на материк. Припасы посылали еженедельно, и иногда по несколько недель он оставался совершенно один. Мальчики навещали остров регулярно раз в месяц, и время от времени происходили похороны.

Он был садовником и каменщиком. В старое время было легче. Он помогал отцу, мать умерла, когда он бьл маленьким мальчиком. Женщинам не нравился Могильный остров. Однажды он женился. Но сына не было. Жену от острова бросало в дрожь. Она не ужилась здесь, и однажды ночью, когда он спал, украдкой выбралась из дома и на лодке бежала. Утром, когда он проснулся, ее не было. Он никогда о ней больше не слышал с тех пор и не посмел взять другую жену, даже если бы нашел женщину, захотевшую разделить с ним одинокую жизнь на Могильном острове.

Я с радостью села обратно в лодку. Какой-то жуткостью веяло от Гребер Инзел, и я не могла отделаться от мысли, что старик – Харон, перевозчик мертвых.

Той ночью я проснулась как от толчка. У меня было много сновидений в последние восемь лет, но никогда еще таких отчетливых.

На этот раз мне привиделся Могильный остров: я нашла надпись с именем – Максимилиан, граф Локенбургский, и вдруг надгробная плита приподнялась, и из могилы вышел Максимилиан. Он подошел ко мне, взял меня за руки и обнял. От его объятия несло холодом, я закричала: «Ты умер!» – и проснулась.

Я отбросила одеяло, меня всю трясло. Окно было настежь открыто навстречу горному воздуху. Я зажгла свечу, зная, что не смогу сразу заснуть.

Все возвращалось так отчетливо, как всегда после сновидений, и с этими картинами приходила хорошо известная мне ноющая печаль. Вместе с печалью возвращалось горькое чувство утраты, от которой, я думала, мне никогда не оправиться. Никто не мог мне заменить Максимилиана.

Вдруг я услышала шаги на площадке около мoeй комнаты. Я взглянула на часы, пошел второй час. Кто мог ходить в это время? В крепости находились только дети л две служанки, остальные жили в Рандхаусбурге. Кто-то украдкой пробирался к моей комнате. У двери шаги затихли. Я увидела медленное вращение дверной ручки. Я помнила, что заперла дверь. После приключения в тумане у меня вошло в привычку так делать, и даже дома я запирала дверь.

– Кто там? – спросила я.

Ответа не было. Я прислушалась и услышала удаляющиеся шаги. Кто-то теперь поднимался по лестнице. У меня побежали мурашки на коже; если я права и кто-то поднимался по лестнице, он шел только туда – в комнату в башне – в комнату с привидениями.

Обе служанки в крепости и дети боялись заходить в нее.

Кто же тогда, так крадучись, поднимается туда?

Любопытство победило страх. С момента моего приезда во мне крепло убеждение, что я стою на пороге большого открытия. Я была непонятна сама себе, ибо не знала, действительно ли я прожила то огромнейшее приключение в моей жизни или оно мне приснилось. Я знала, что до тех пор, пока я не узнаю точно что со мной случилось в Ночь Седьмой луны, я не смогу понять себя и не найду душевного равновесия.

Этот лес был свидетелем шести потерянных дней моей жизни, и где-то здесь хранится тайна этих дней. Поэтому мне следует исследовать все неизвестное, пусть это даже не имеет ко мне прямого отношения. Завернувшись в халат, я взяла свечу и отперла дверь. Теперь я ясно слышала шаги по винтовой лестнице.

Я побежала туда, крепко сжимая свечу в трясущейся руке. Кто-то был там. Был ли это быть призрак женщины, обманутой возлюбленным и выбросившейся из окна башни? Отблеск свечи дрожал на каменных ступенях винтовой лестницы. Я была почти у башни. Там была дверь. Мое сердце прыгало от страха, свеча наклонилась в сторону и едва не погасла. У двери в комнату с привидениями стояла фигурка. Она подняла руку к дверной ручке. И тут я поняла, кто это.

– Фрицци, – прошептала я, назвав его ласкательным именем.

Он не обернулся.

Я подошла к нему, забыв все страхи.

– Мама, – прошептал он и повернулся ко мне, но, казалось, меня не видел. Тогда я поняла, что он ходит во сне.

Крепко взяв его за руку, я повела его вниз по лестнице в его комнату. Положила в постель, укутала одеялом и поцеловала в лоб.

– Все в порядке, Фрицци, – прошептала я. – Я здесь, с тобой.

Он прошептал:

– Мама? Моя мама...

Я села у постели. Он затих и мирно спал. Я вернула к себе совсем озябшей и легла в постель, пытаясь согреться.

Я не спала остаток этой ночи, прислушиваясь к звука шагов. К утру я решила переговорить о Фрице с фрау Грабен.

– Он всегда был нервным ребенком, – сказала она мне, приветливо улыбаясь. В ее гостиной почти всегда горел огонь, и непременно кипел чайник. Она всегда держала под рукой кастрюльку и варила суп с очень аппетитным запахом.

Фрау Грабен заварила мне чай. Она всегда делала это чуть показным радушием – вот, мол, как я забочусь о вас. Попивая чай, я рассказывала ей о ночном происшествии!

– Он ходит во сне уже не первый раз, – сказала она.

– Я думаю, это опасно.

– Говорят, что лунатики редко ушибаются. У нас служанка, так рассказывают, которая вылезла в окно, гуляла по парапету башни без всякого вреда.

Я содрогнулась.

– Нет, Фрицци не ушибется во сне. Говорят, что они переступают через любое препятствие.

Он, должно быть, ходит во сне от нервного возбуждения, вы не находите?

– Бедняжка Фрицци, он такой чувствительный. Чувствует больше, чем другие.

– Вчера они привезли меня на Могильный остров.

– О, это расстроило его, как всегда. Мне не нравятся его походы туда, но я ничего не могу поделать. А потом, что в том дурного, если они чтут память своих умерших Матерей?

– Мне кажется, слишком много разговоров об этой комнате с привидениями. То, что она закрыта, уже дает пишу их умам воображать всякие ужасы за закрытыми дверями. Были ли дети в этой комнате?

– Нет.

– Тогда понятно, почему они так боятся. То, что Фриц пошел туда, говорит о том, что он думает об этой комнате и соединяет со своей покойной матерью, особенно после вчерашнего посещения Могильного острова.

– Мне кажется, ему стало лучше после вашего приезда. Ему легко дается английский. А может быть, дело в вас. Вы ему очень нравитесь, а он вам.

Она лукаво улыбнулась мне.

– Мне кажется, он ваш любимец, и я рада за него.

– Мне он интересен, он умный мальчик.

– Согласна с вами.

– Я думаю, ему лучше было бы жить в большой простой семье.

– Говорят, что это полезно всем детям.

– Интересно, что это за комната. Как она выглядит?

– Комната как комната. Она в башне, и поэтому круглая. В ней несколько окон, открывающихся наружу. Поэтому ей было нетрудно открыть окно и выброситься.

– И эта комната была закрыта все эти годы?

– Не думаю. Крепостью мало пользовались до того, как граф Фредерик привез сюда детей. Затем вспомнили эту историю с привидением и сочли за лучшее держать ее закрытой. Мне совсем не хотелось спорить с ней, но фрау Грабен не отставала.

– По-вашему, нельзя держать ее закрытой? – сказала она.

– Если считать ее обычной комнатой, люди скоро забудут ее историю.

Она пожала плечами.

– Так вы бы хотели, чтобы я ее открыла?

– Я просто думаю, что так будет лучше. Потом я осмотрю ее и, возможно, буду подниматься туда время от времени с детьми.

– Пойдемте туда сейчас, и я ее открою.

Она любила носить ключи на поясе, как владелица замка. Ей это очень нравилось. Думаю, она считала их признаком власти.

Я поставила чашку, и мы отправились в башню. Поднявшись, она отперла дверь. Признаться, я очень волновалась, входя в комнату, хотя в ней не было ничего; сверхъестественного. Она оказалась очень светлой. На деревянном полу лежало несколько ковриков чудесной ручной работы, стояли стол, несколько стульев, небольшой диван и бюро. Она не производила впечатления нежилой комнаты.

– Ей не пользовались вот уже... – начала фрау Грабен.

– Прекрасная комната.

– Можете пользоваться ею, если хотите.

Я еше не знала, что с ней делать. Днем в ней было бы очень удобно, но ночью с единственной узкой винтовой лестницей она оказывалась изолированной от всего мира, и я вспомнила свое паническое настроение, когда поднималась сюда за Фрицем минувшей ночью.

– Возможно, мы воспользуемся ею... позже, – сказала, я. Я представила здесь уроки английского, беседы природе, о чудесных видах, открывающихся отсюда, как, впрочем, изо всех окон крепости.

– Покажите мне окно, из которого выбросилась леди? – попросила я. Она пересекла комнату.

– Вот отсюда.

Фрау Грабен сняла крючки и распахнула окно, глянула вниз. Подо мной лежал отвесный горный склон так как в этих краях склон горы использовали как одну из стен замка. Вид открывался прямо на долину.

Фрау Грабен пододвинулась ко мне.

– Глупая девчонка, что ни говори! – шепнула она.

– Должно быть, она умерла, еще не долетев до земли.

– Глупая девчонка! – повторила фрау Грабен. – У нее могло быть все, а она выбрала смерть.

– Вероятно, она была очень несчастна.

– Отчего? Замок был ее домом. Ей нужно было только знать свое место, и она оставалась бы хозяйкой Клоксбурга.

– За исключением приездов графа с женой.

– Ей не хватало здравого смысла. Он был влюблен в нее, иначе не привез бы сюда. Он оберегал бы ее. Но она предпочла выброситься из окна.

– Она похоронена на Могильном острове?

– Должно быть. Там есть могила с надписью на могильном камне «Гирда». Говорят, что это она. Что за дурочка! Такое не должно повториться, прекрасный урок для девушек.

– Как доверять своим возлюбленным?

Она усмехнулась и легонько ткнула меня в бок.

– Принять все как есть и извлечь максимальную пользу. Если граф любит тебя и привез в замок, этого недостаточно?

– Ей этого было мало.

Я отвернулась от окна. Мне хотелось забыть об этой девушке, узнавшей, что возлюбленный обманул ее. Я-то понимала ее очень хорошо.

Фрау Грабен угадала мои чувства.

– Глупышка, – повторила она еще раз. – Хватит печалиться о ней. В вас было бы больше здравого смысла, будь вы на ее месте, я уверена.

Она улыбнулась так же лукаво.

– Прекрасная комната. Если вы хотите, я оставлю ее открытой, и вы сможете приходить сюда когда вам вздумается. Да, это вы правильно придумали.

Комната притягивала меня. Мне захотелось быть там одной. Признаться, в первый раз поднимаясь туда, мне пришлось подавить в себе внутреннее сопротивление, но, попав в нее, я испытала приятное чувство возбуждения. Даже вид на долину из этих окон казался более впечатляющим. Я открыла окно, из которого якобы выбросилась Гирда. Оно открылось с протестующим скрипом. Его необходимо смазать, подумала я.

Каким великолепным выглядел герцогский замок, могущественная неодолимая крепость на страже города. Из рассказов мальчиков, которые допускались в замок только в очень редких случаях, я могла составить о них некоторое впечатление. Часть ее построек относилась к XI веку, она стояла на страже города, всегда готовая защищать себя от грабителей. Нелегкую жизнь, должно быть, вели здешние люди в те времена, их главной заботой было защищать себя от врагов. Мальчики описывали мне мрачное великолепие Рыцарского замка, гобелены, украшающие стены. Там были сады с фонтанами и статуями, которые, по словам их отца, походили на версальские, ибо каждый германский князек мечтал иметь двор – подобие двора короля Солнца – и в своем маленьком поместье чувствовать себя могущественным монархом, не хуже французского короля.

Я напомнила мальчикам, что стало с монархией всей Франции. Дагоберт ответил:

– Да, конечно, старый Край нам об этом рассказывал.

Оглядывая взглядом долину к городу и затем возврашаясь обратно к герцогскому замку, я определила постройки Рандхаусбурга, где, очевидно, размещалась дворцовая обслуга и гвардейские казармы. По утрам по долинам раскатывался звук трубы, поднимавший солдат, этот звук повторялся по вечерам, после захода солнца, а временами, когда ветер дул в нашу сторону, я могла различить звуки музыки, игравшей в герцогских садах.

Сидя в этой комнате, я размышляла о девушке считавшей себя такой несчастной, что она решила покончить с собой. В моем воображении она представлялась прекрасной блондинкой с длинными льняными волосами удивительно похожей на девочку из сказки с картинками которую моя мама привезла из дому. Я представила сидящей в кресле у окна в ожидании своего возлюбленного и вдруг увидевшей другую женщину, его жену. Каково было ей, уверенной, что она супруга графа? Отчаяние, ужас, безнадежность, должно быть, были непереносимы. Возможно, она была из хорошей высоконравственной семьи, и чувствовала себя опозоренной и не видела другого выхода, как покончить с собой.

Бедная Гирда. Может быть, когда кому-то очень плохо, как было ей, он ощущает ауру прошлого. И именно это люди считают призрачными кошмарами.

Что за чепуха! Все это могло быть просто легендой. Возможно, девушка выпала из окна случайно. Люди любят строить драматические конструкции из совершенно банальных событий.

Я решила изгнать привидение, превратив комнату в нормальное помещение, чтобы через некоторое время все забыли о призраках. Лучше пусть считают ее самой красивой комнатой в Клоксбурге.

На следующий день я привела детей наверх и провела с ними обычный урок. Вначале они перепугались, потом, увидев обычную комнату, Дагоберт и Лизель забыли о привидении. Фриц, я заметила, поглядывал время от времени через плечо и старался держаться около меня. Он оказался самым впечатлительным.

Я позвала их к окнам и показывала самые интересные места, называя их по-английски. Этот метод всегда давал прекрасные результаты, и я была очень довольна их успехами. Фриц все так же опережал остальных, что радовало меня, потому что я считала, что это дает ему уверенность в своих способностях. Лизель прекрасно подражала и, хотя не всегда помнила значения слов, произносила она их превосходно. Дагоберт чуть-чуть отставал, но я и здесь считала, что это ему не повредит хвастовство его от этого не убавлялось.

Оставшись наедине с Фрицем в классной комнате, я сказала ему, чтобы он ничего здесь не боялся. Он удивленно наморщился:

– Но ведь оттуда выпрыгнула женщина!

– Это всего лишь россказни.

– Вы считаете, что ничего не было?

– Возможно, было, возможно, нет.

Он покачал головой.

– Женщина действительно выпрыгнула. – Он смотрел на меня в нерешительности, верить мне или нет.

– Да, Фриц, – сказала я нежно.

– Я думаю, это была моя мама.

– Нет, Фриц! Если это действительно так, то произошло это давным-давно. И та женщина не могла быть твоей матерью.

– Она умерла.

– К сожалению, некоторые действительно умирают молодыми, но не печалься. У тебя есть фрау Грабен, у тебя есть отец, а теперь у тебя есть я.

Меня очень тронула его реакция. Он крепко сжал мою руку и кивнул. Меня взволновала мысль, что я уже кое-что значу для него.

– Бояться нечего, – сказала я. – Это всего лишь легенда, поверь. В ней может и не быть правды, но если она правдива, то все это было так давно.

 

ГЛАВА 11

Глаза Дагоберта светились от восторга.

– Скоро состоится охота на оленей, – сказал он мне. Мы поедем. Это так здорово. Паф, паф.

– Ты собираешься охотиться на оленей?

– Это особая охота. Там будет мой отец.

Я повернулась к Фрицу.

– А ты поедешь?

Фриц не ответил, и Дагоберт закричал:

– Конечно, он поедет. А Лизель нет. Она еще маленькая.

Лизель зарыдала.

– Она может поехать вместо меня, – сказал Фриц.

– Нет, не может, – закричал Дагоберт. – Ты просто испугался, а она от того не станет старше.

– Я не испугался, – сказал Фриц.

– Нет, испугался!

– Нет, не испугался.

– Испугался, испугался, испугался! – Дагоберт кружился вокруг Фрица, как маленький раздраженный дервиш, Фриц ударил его.

– Пожалуйста, прекратите, – сказала я. – Очень неприлично драться перед вашим учителем английского языка.

Дагоберт подумал и спросил:

– А будет ли неприличным драться за вашей спиной, мисс?

– Ты становишься грубым, Дагоберт! – сказала я, – что также неприлично. А теперь кончайте дурачиться и расскажите, где состоится эта охота на оленей.

– В лесу, где олени.

– В Клоксбургском лесу?

– Нет, в герцогском.

– Ты хочешь сказать, что вы, мальчики, также примете участие в этой охоте?

Дагоберт прыснул со смеху, а Фриц пояснил:

– Это другая охота, мисс. Их всех гонят в одно место, много-много оленей, они выбегают и их убивают и...

– Паф, паф, паф, – закричал Дагоберт.

Я так и не поняла ничего из их слов и обратилась за разъяснениями к фрау Грабен.

Она сидела в кресле с тазиком в руках. На столе рядом с ней лежал кусок пряного пирога, который, как я узнала, ей очень нравился. Фрау Грабен редко плотно обедала и целый день ела что-нибудь вкусненькое. Она опустила тазик, и я, не удержавшись, взглянула в него. Там были два паука. Увидев мое удивление, фрау Грабен засмеялась довольным сытым смехом.

– Мне нравится сажать их вместе и следить за их поведением. Сейчас они ведут разведку, не знают, как себя вести. Они попали в этот странный мир. Потом, я уверена, будут сражаться, и один из них убьет другого.

– Но зачем это им? – спросила я.

Пауки очень интересны. Как они плетут свою паутину, прекрасные паутинки. Однажды я наблюдала бой между огромным шмелем и большим пауком. – Ее глаза блестели от возбуждения. – Шмель попал в паутину, и вы бы видели, как паук принялся за работу! Он завернул шмеля в липкую паутину, но шмель был слишком силен, и паутина не выдержала. Он вырвался и улетел, схватив паука. Интересно, что с ним случилось дальше. У них все как у людей. Вы сажаете их где-нибудь с кем-нибудь еще и наблюдаете, что произойдет. Но я глупая старая женщина. Боюсь, что я часто бываю такой. Теперь приходите вы, добрая приятная молодая женщина, и вы пытаетесь меня убедить, что я не такая. Но вы же знаете меня, милая, не правда ли? И вот вы немножко удивлены моими пауками. Не обращайте внимания. – Она успокаивающе улыбнулась. – Видите ли, дорогая мисс Трант. Меня интересует все, все, даже пауки.

Я сказала, что мальчики собираются на оленью охоту.

– Да, это что-то вроде охоты. Вы увидите, потому что вам придется поехать с ними.

– Мне... ехать на охоту...

– Там нет погони за оленями. Увидите, что это такое. Граф желает, чтобы мальчики были там. Охота намечена на завтра, что-то вроде охотничьего праздника. Жаль, что принца не будет. Ему всегда нравился праздник стрельбы – Шюценфест!

– А мне что там делать?

– Ничего. Вы будете только присматривать там мальчиками. Вам понравится процессия. Очень красочная. Мы очень любим эти праздники.

– Так там не будет погони за оленями.

– Никакой погони. Эти мальчики вам нарасскажут. – Она улыбалась своей простой счастливой улыбкой, уверяя меня, что все будет хорошо.

На следующий день мы отправились на праздник стрельбы. Я так и не смогла ничего выведать у мальчиков. Дагоберт был слишком возбужден, он бегал вокруг с криками «паф» и убивал воображаемых оленей. Фриц настороженно молчал.

Так как мы не собирались вернуться в замок к обеду, фрау Грабен объяснила нам, что нам следует остановиться в городе на одном из постоялых дворов и оставить там лошадей. Очень хорошенькая дочь хозяина угостила нас прохладным яблочным элем и «шинкенбротом» – большими ломтями вареного мяса, уложенными на толстые хлеба с маслом.

Пока мы ели, толпы народа стали заполнять верхнюю городскую площадь, тележки, украшенные цветами, выкатывались на площадь из соседних селений, на них восседали девушки в черных юбках и желтых сатиновых фартуках. Мужчины, шагавшие у повозок, были одеты в разнообразные цветные костюмы: красные, синие, черные и желтые. Над толпой возвышались всадники, шли скрипачи, слышались песни.

Дагоберт сказал, что нам нужно спешить к Шюценхаусу – стрелковому дому и быть тамдо прихода шествия. В доме по указанию его отца для нас оставили специальные места.

Дагоберт привел нас к зданию рядом с ратушей. Когда мы вошли, к нам подошел человек в униформе, он, видимо, знал мальчиков и провел к нашим местам у помоста.

Мы слышали звуки оркестра и пение по мере приближения процессии. Дагоберт не сводил с меня глаз, наблюдая, какое впечатление на меня производит этот праздник. Теперь зал стал наполняться людьми. Мужчина в зеленой двойке ввел в зал людей с ружьями. Дагоберт шепнул мне на ухо, что это был стрелковый король. Его избирают ежегодно за умение стрелять, и в течение года он «властвует» среди охотников. Медали на его зеленом костюме получены им от «королей» других лет. В зал вваливались представители окрестных деревень, приехавшие посмотреть на состязание стрелков. Хотя мужчины и женщины в красочных костюмах все прибывали и прибывали, центр зала и пространство с краю, напротив помоста, оставались свободными. Там стоял столб, на который была водружена, как мне показалось, птица.

Фриц шепнул мне, что это не настоящая птица, она сделана из дерева и в нее воткнуты перья. Каждый год для праздника изготавливают новую птицу.

Снаружи снова раздались звуки фанфар – приближалась свита и семья герцога. Волнение мое усилилось. Я увижу графа, отца этих мальчиков, который благодаря им стал для меня легендарной личностью. Я заметила, какое впечатление произвел звук фанфар на ребят, они застыли возле меня в благоговейном молчании.

Затем дверь, которую я не заметила прежде, распахнулась настежь. Вошли два герольда – мальчики лет четырнадцати в синем и золотом, цветах герцогской семьи. Они затрубили, и при звуках фанфар люди в зале встали со своих мест. Вошел герцог. Я сразу же узнала его по портретам, которые я видела столько лет назад. Не изменился даже плащ из синего бархата, отороченный мехом горностая. Сзади него стояли мужчина и две женщины. Сердце мое сильно забилось, комната пошла кругом, и я испугалась, что потеряю сознание. Я подумала в тот момент, что нашла Максимилиана. Вошедший за герцогом мужчина напоминал Максимилиана – тот же рост, то же телосложение. Но это был не он. Я ошиблась. За те три дня я запомнила каждую деталь его лица, они запечатлелись навеки в моей памяти. Я никогда не смогла бы забыть, но и никогда не смогла бы спутать его с кем-нибудь более, чем на одну-две секунды. Было несомненное сходство, но не больше. Одна из женщин, стоявших рядом с ним, также напомнила мне Ильзу, но, присмотревшись, я убедилась, что это лишь сходство.

Это напоминало мне один из моих снов, через минуту меня ждало пробуждение. В зале вдруг стало невыносимо жарко, но дрожь не проходила. Я почувствовала, как Фриц сжимает мою руку, и ответила на его пожатие. Спокойствие вернулось ко мне, это был не сон.

Я взглянула на мальчиков, они не сводили глаз от: человека, принятого мною за Максимилиана, и я поняла, что это был племянник герцога и их отец.

Мне показалось, что я просто воображаю. Между ними небольшое сходство, а так как больше всего я хочу снова увидеть Максимилиана, я увидела его в этом человеке такого же телосложения, такого же роста, с таким же надменным видом.

Герцог и его свита заняли места на помосте. Я продолжала глядеть на герцога. Теперь я уже видела различие: граф был слегка тяжелее Максимилиана, с румяным цветом лица; в его лице проскальзывала жестокость, которую я никогда в Максимилиане не замечала. А, может быть, я ошибалась или отказывалась видеть? У графа был нос подлинней и более тонкие губы. Тем не менее они были очень похожи, но это сходство становилось меньше, чем больше я наблюдала за графом.

Дагоберт бросил на меня быстрый взгляд. Я догадалась, что он ждет от меня слов восхищения его отцом. Я шепнула:

– Кто эта женщина, рядом с герцогом?

– Супруга принца, принцесса Вильгелъмина.

– Где же принц?

– Его здесь нет. Мой отец – его кузен и занимает его место во время его отсутствия.

Я кивнула.

Церемония началась, ее целью было определить лучшего стрелка года.

Король стрелков ввел претендентов и представил их герцогу. Они начали стрелять по деревянной птице, стремясь сбросить ее с шеста.

Только двоим стрелкам удалось сбить птицу, и их наградили громкими аплодисментами. Им предстояло продолжить состязание по новой мишени. Вскоре один из них оказался победителем и был провозглашен королем стрелков на следующий год. На этом состязание стрелков закончилось, победитель получил поздравления герцогской семьи, но праздник только начинался. По словам Дагоберта, главное было впереди. Герцог с окружением покинул зал. Проходя мимо нас, граф взглянул на мальчиков, и его бесцеремонный взгляд скользнул по мне, вызвав у меня беспокойство и возмущение. Мной владело странное настроение. На мгновение мне показалось, что я нашла объект моих долгих поисков, Но испытала горькое разочарование. Может быть, поэтому я почувствовала негодование, оскорбившись, как граф взглянул на меня.

– Теперь мы отправляемся в лес на настоящую охоту, – объявил Дагоберт.

– Мне нездоровится, – пожаловался Фриц. Я взглянула на него с тревогой.

– Может быть, нам всем лучше ехать домой?

– Нет, – закричал Дагоберт. – Папа рассердится. Ты не посмеешь, Фриц, ты знаешь!

– Да, – согласился Фриц. – Я поеду.

– Если тебе нездоровится, вернемся в Клоксбург я поеду с вами и возьму на себя всю ответственность.

– Я не вернусь, – сказал Дагоберт.

– Я тоже не поеду, – присоединился Фриц. Но я видела, что он хотел вернуться.

Мы отправились на постоялый двор, где напоили наших лошадей, и выехали из города. Множество людей направлялось в лес. Примерно через полмили мы подъехали к месту, где собиралась толпа. Один из лесников взял наших лошадей. Видно было, что мальчиков хорошо знали, и люди расступались, давая нам пройти. Затем я увидела нечто похожее на большую палатку без верха. Четыре полосы брезента замыкали пространство, открытое сверху, и когда мы приблизились, кто-то, очевидно, охранник, поднял лоскут брезента и впустил нас вовнутрь. В центре палатки было воздвигнуто подобие павильона, роскошно украшенного цветами и листьями, цветочными гирляндами и венках. В павильоне были расставлены стулья, и нам предложили три сиденья.

– Что здесь будет? – шепнула я. Дагоберт прижал пальцы к губам, а Фриц побледнел, и, казалось, предстоящее действо ему не по нутру.

Раздался снова звук фанфар, и в палатку стали входить другие участники торжества. На этот раз герцога не было, и возглавляли участников граф, отец мальчиков и две дамы, одна из них напомнившая мне Ильзу. Опять оценивающий взгляд скользнул по мне, и тут я инстинктивно поняла, что так он смотрит на любую женщину. Я подумала о матерях мальчиков и Лизель, удостоившихся в свое время такой же оценки, и почувствовала в душе неприязнь к этому человеку, дерзнувшему возродить мои надежды, наполнить меня радостью, но оказавшемуся совсем не тем, кого я искала.

Фриц придвинулся ко мне поближе. Я взяла его за руку, прижала к себе. Сияющие глаза Дагоберта следили за отцом. Теперь все места в павильоне оказались занятыми, и граф стукнул в ладоши. Все встали, и я увидела ружья в руках мужчин. Раздались крики. Брезент поднялся, и десятки оленей бросились в загон. Раздались выстрелы, и множество прекрасных животных упало на траву. Я не отвела глаз и взглянула на Фрица. Он сидел, прикрыв глаза, и слегка покачивался.

Я как бы со стороны услышала свой голос.

– Это ужасно! Мясники!

Схватив Фрица за руку и отбросив брезент, я потащила его прочь от места бойни.

О Дагоберте я забыла. Моей единственной мыслью было состояние Фрица, настроение которого так совпадало с моим. Убийство загнанных под пули прекрасных, ни в чем не повинных существ потрясло меня, как никогда.

Я нашла лошадей, человек, их охранявший, с удивлением глядел на нас.

– Мы возвращаемся в Клоксбург, – сказала я ему. – Сходите и попросите молодого господина Дагоберта немедленно прийти сюда.

Фрица трясло, когда он садился на пони. Я надеялась, что мне удалось скрыть свое волнение. Вскоре вернулся с Дагобертом один из лесников, тот выглядел ошеломленным.

– Папа очень рассердился, – сказал он, когда мы отъехали.

Я надеюсь, что не показала им своего смятения. Я чувствовала, что они оба внимательно смотрят на меня: Фриц – как на спасительницу, в возможности которой он сомневался; Дагоберт – как на отчаянную незнакомку, поведение которой скорее объяснялось невежеством, а не мужеством.

Обратный путь в Клоксбург прошел в полном молчании. После прибытия я отправилась в свою комнату, и сразу в дверь постучалась фрау Грабен.

– Вы покинули павильон! Никому не позволено выйти из павильона до того, как его покинут члены семьи герцога.

– Мы ушли!

Несмотря на то, что она считала, что я совершила совершенно непростительный проступок, она не смогла скрыть своего удовольствия. На ее лице было то же выражение, что и в тот вечер, когда, придя к ней в гости; я удивилась, увидев пауков в тазике.

– Счастье, что там не было герцога.

– Я, должно быть, совершила государственное преступление.

– Очень серьезный проступок.

– И что же теперь сделают со мной? Расстреляют?

Она улыбнулась.

– Не знаю, что будет. Увидим. Я слышала от Дагоберта, что его отец разгневался не на шутку. Я бывало звала этих мальчишек Доннер и Блитцен (Гром и Молния). Никто не впадал в такую ярость, как Фредди. Настоящий гром. А принц во всем был как молния: брался за все и через минуту затухал. Да, я звала их Гром и Молния.

– Предположим, меня попросят уехать.

– Посмотрим, – сказала фрау Грабен.

Затем она заговорила о своих подопечных – кузенах графе и принце. Таких детей больше не было. Одни проказы. Я поняла, что принц был ее баловнем. Маленькая Молния был чуть привлекательнее молодого Грома.

Но мне было не до воспоминаний. Я думала о том, что со мной будет, и почти уверилась в мысли, что мне предложат собрать вещи и убраться. Графу, понятно, не захочется держать дерзкого нарушителя этикета в роли воспитателя его детей.

Я отправилась в комнату в башне. Она в какой-то степени вносила успокоение в мою душу. Я взглянула на долину, на город, где происходило стрелковое торжество, на лес – место отвратительного побоища, и отчаянная грусть охватила меня. Если мне придется уехать, я никогда не получу ответа на мучивший меня вопрос. Появление фрау Грабен в лавке и мой приезд в Германию напомнили: мне встречу с Ильзой – та же режиссура. В них было нечто нереальное. Они походили на фантастические приключения, в которых участвовали лесные боги и герои. Я изменилась с тех пор, выросла из легкомысленной девчонки, заблудившейся в тумане, и чувствовала, что сумею раскрыть тайну Ночи Седьмой луны и внести, наконец, покой в свою душу. В случае отъезда всем моим надеждам пришел бы конец. Возможно, я могла бы поехать в Далменштифт и предложить свои услуги учителя английского, как предполагала когда-то. Но мне хотелось остаться здесь, я привязалась к детям, в особенности к Фрицу. Жизнь в замкнутом мирке обители не манила меня. Единственным ее достоинством была близость заколдованного леса, где некогда я вошла в сновидение... или может быть, в подлинную жизнь?

Я провела бессонную ночь, а наутро, когда мы с детьми сидели у окна в башне, увидели небольшую кавалькаду всадников, они поднимались по горной дороге к Клоксбургу.

– Это папа, – закричал Дагоберт.

Мое сердце екнуло. Граф не терял времени.

Я попросила мальчиков пойти вымыть руки и приготовиться к встрече гостя и отправилась к себе, готовая ко всему.

Меня пригласили в Рыцарский зал. Покинув крепость, я пересекла внутренний двор замка и вошла в Рандхаусбург. Колени мои дрожали, но я шла с гордо поднятой головой и чувствовала, как горели у меня щеки. Я надеялась, что мое волнение не бросается в глаза. Пытаясь успокоиться, я говорила себе: ну пусть меня уволят, я поселюсь пока в скромной гостинице где-нибудь неподалеку и, возможно, устроюсь преподавать в Даменштифте.

Он сидел в одиночестве и встал при моем появлении, поклонился до пояса, как в свое время мальчики, щелкнув каблуками. Он выглядел великолепно в форме герцогского гвардейца. Рядом с ним я смотрелась как серый воробей на фоне павлина.

– Мисс... э... – начал он.

– Трант, – подсказала :я.

– Вчера мы встретились впервые, мисс Трант. Он хорошо говорил по-английски, практически без акцента. Его голос подействовал на меня успокаивающе, он очень напоминал голос Максимилиана.

– Вы учите моих детей английскому, – продолжал он.

– Да.

– Мне кажется, они не очень продвинулись в учебе.

– Наоборот, я бы сказала, что они добились прекрасных успехов. Когда я приехала, они знали всего одно-два слова, их обучению языку не уделялось никакого внимания.

Мне нечего было терять, и я осмелела. Он намеревался избавиться от меня, и поскольку я сочла его обращение агрессивным, я придала своему голосу твердость, которую он мог принять за высокомерие. Он уселся за столик, на котором стояла оловянная посуда.

– Садитесь, – разрешил он.

Его повелительная манера разговаривать была мне совсем не по душе, но, продолжая стоять, я ставила себя в невыгодное положение, и я села.

– Таковы находите детей невежественными?

– В отношении английского языка несомненно.

– И они достигли с момента вашего приезда таких успехов, что, когда я попросил их высказаться по-английски о вчерашнем происшествии, они совершенно лишились дара речи.

– Возможно, сейчас это превосходит их возможности.

– А вам это оказалось вполне под силу.

– Думаю, свою точку зрения я высказала.

– Вы не оставили никаких сомнений, что считаете нас страной варваров. – Он остановился в ожидании ответной реплики, но я молчала. – Так или не так?

– Я считаю этот спектакль отвратительным.

– Неужели?

– Что ж здесь удивительного?

– Ах, эта британская впечатлительность! Реакция вашей королевы была примерно такой же. Я присутствовал на подобном развлечении. Она сказала: «Бойня!»

– Что ж. Я оказалась в благородной компании.

– Мне кажется, вы не придаете этому большого значения. Вчера вы тоже находились в благородной компании, но вели себя удивительно невежливо. Только то, что вы иностранка и могли не знать наших обычаев, могло бы спасти вас от сурового наказания.

– Я понимаю, что нарушила правила этикета, и приношу за это свои извинения.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Если бы я знала, какое зрелище мне предстоит, я никогда не приняла бы в нем участия.

– Вам приказали бы сделать это!

– Тем не менее я бы отказалась.

– Те, кто находятся на нашей службе, выполняют наши приказания.

– Видимо, я не из тех, и поэтому, считая подобные приказания неприемлемыми, мне следует отказаться от должности.

– Что вы и делаете?

– Если вы этого хотите, у меня нет выбора.

– Выбор существует. Если вы попросите извинения. Скажем, вы иностранка, незнакомая с местным этикетом. Извинения следует принести принцессе, графине и другим членам двора. Учитывая ваше незнание местных обычаев, вас простят при условии, конечно, что вы не будете впредь их нарушать.

– Я не смогу дать подобного обещания. Если меня попросят снова принять участие в подобном отвратительном спектакле, я откажусь.

– От своего имени, возможно. Но с вами были мои сыновья. Вы думаете, я могу позволить забивать их головы мыслями, мешающими им стать настоящими мужчинами?

Я представила, как он заставляет Фрица наблюдать подобные сцены, пытаясь сделать из него «настоящего мужчину». Неудивительно, что бедный матьчик нервничает, ходит во сне. Я была готова бороться за Фрица больше, чем за себя.

– Фриц – очень чувствительный мальчик, – сказала я серьезно.

– Отчего? Потому что его воспитывали женщины?

– Оттого, что у него легковозбудимый характер.

– Дорогая мисс Трант! Мне некогда возиться с легковозбудимыми натурами. Я хочу сделать из мальчишки мужчину.

– Разве по-мужски находить удовольствие в убийстве прекрасных животных?

– Ну и мысли у вас. Я думаю, вы наверняка преуспевали в академии для избранных молодых леди!

– Возможно. И вы сообщаете мне, что я уволена. В таком случае мне надо собрать свои вещи, чтобы долго здесь не задерживаться.

Он встал, подошел ко мне и уселся на столик, совсем; рядом со мной.

– Вы очень торопитесь, мисс Трант. Не думаю, что из запальчивых людей получаются хорошие педагоги.

– Прекрасно, я ухожу!

– Но лично у меня нет возражений против таких качеств.

– Рада, что не во всем раздражаю вас.

– Раздражаете меня не вы, мисс Трант, а ваш вчерашний поступок.

Его близость, исходившая от него мужественность пугали меня. Он был очень похож на Максимилиана. В ту ночь в охотничьем домике Фредерик не остался бы по сторону закрытой двери. Вот это я чувствовала ИНСТИНКТИВНО.

– Мне кажется, я обидела вас, – сказала я поспешно. – Закончим на этом нашу беседу, я пойду.

– У вас в обычае уходить без предупреждения. Moй обычай – разрешать своим служащим приходить или уходить.

– Я предполагаю, что я больше не работаю на вас и на меня это не распространяется.

Я отвернулась. Он был рядом, и я ощущала теплое дыхание на своей шее.

Крепко взяв меня за руку, он сказал:

– Вы остаетесь. – Улыбнувшись и полуприкрыв глаза, он скользнул по мне взглядом. – Я решил дать вам еще одну возможность, – продолжил он.

Я смело взглянула ему в лицо.

– Предупреждаю вас, в аналогичных обстоятельствах я поступлю точно так же.

– Посмотрим.

Я сняла его руку со своей и поспешно опустила ее. Его удивлению не было предела.

– Когда вам заблагорассудится, пожалуйста, вы можете уволить меня.

С этими словами я вышла из Рыцарского зала, пересекла крепостной двор и вошла в крепость. Меня всю трясло, но настроение было приподнятое, словно я одержала победу. В какой-то степени так оно и было, по крайней мере, меня оставили работать в Клоксбурге.

Я сидела у окна, и ветерок обдувал мои горящие щеки. Встреча потрясла меня; вызывающий взгляд графа не оставил у меня сомнений, кого он выбрал в качестве очередной жертвы. Я была достаточно опытна, чтобы распознать его намерения. К моему страху примешивалось удивление – я уже перестал а думать о себе как о привлекательной женщине. Другое дело в юности, тогда помимо внешности и копны темных волос ко мне привлекали внимание, живость характера и жизнерадостность. Однако после замужества, мнимого или реального, и рождения ребенка (в этом-то я была уверена), и его утраты я изменилась. И мисс Гревилль, и тетя Матильда часто говорили, что я сильно изменилась после возвращения из-за границы. Мою веселость поглотила туча сомнений. Я любила и потеряла мужа и ребенка, и мало кто остается прежним после таких переживаний.

Энтони, правда, просил моей руки. Я вдруг осознала, что почти забыла о нем. Он писал дважды, письма его были полны подробностей о делах прихода, его работе. Они должны были интересовать меня, но я обнаружила, что не могу с вниманием прочесть эти письма до конца.

Со времени прибытия в Клоксбург я ощущала Необычайное волнение, схожее с тем, какое испытала, проснувшись в постели в доме Ильзы и узнав, что мое замужество – сон, навеянный лечением доктора Карлсберга. Во мне таилось глубокое убеждение, что ключ к моей тайне я найду только здесь. На секунду увидев графа, я уверилась, что нашла разгадку. Но это оказалось заблуждением, и теперь сам граф становился препятствием на моем пути.

Я догадывалась, что произошло. Как женщина с опытом, я понимала, какой тип он представляет. Будучи всемогущим в своем мирке, он встречался с небольшим сопротивлением, и поначалу оно его привлекало, но ненадолго. Скоро оно начало ему надоедать. Вероятно, вскоре мне придется все-таки обратиться в Даменштифт.

Мои размышления прервали голоса внизу.

– Теперь, господин Фреди, тебе придется вести себя прилично. Твои забавы мне надоели.

Я узнала голос фрау Грабен, легкий смешок в голосе, представила самодовольную улыбку на ее лице.

– К чему тебе все это, старушка? Зачем ты привезла ее сюда?

Граф! Высокомерный всемогущий граф, позволяющий фрау Грабен так с собой обращаться. Ну, конечно, у старой няньки были особые привилегии.

– Пора дать твоим шельмецам образование.

– Они его получали. Зачем нам еще понадобилась эта ханжа-англичанка?

– Не такая уж она ханжа, господин Фреди. Уверяю тебя.

– А кто ты такая, чтобы уверять меня?

– Не забывай о приличиях, господин Фреди, я всегда учила тебя этому.

– Черт побери, женщина. Я уже не в детской.

– Ты всегда будешь в детской, когда речь идет обо мне, и то же относится к твоему высокопоставленному и могущественному кузену.

– Он всегда был твоим любимцем.

– Не болтай глупостей! У меня не было любимцев. Я любила вас обоих, не позволяла дерзить мне тогда и не позволю сейчас.

– Мне следовало давно выгнать тебя из Клоксбурга.

– Кто ж тогда будет ухаживать за твоими выродками?

– Ну, старая ведьма, найду десяток, если потребуется.

– Но ты доверяешь только своей старой нянюшке, а?

– Не дальше ворот Рандхаусбурга.

– Послушай меня, господин Фреди, кончай косить глаз на мисс Трант.

– Ты привезла ее сюда.

– Не для твоих забав.

– Мне решать, где и когда развлекаться.

– Не здесь, хозяин.

– Кто мне помешает, ты, что ли?

– Нет, не я. Мисс Трант, она может. Она – не про тебя.

– Кто тебе сказал, что она мне приглянулась?

– Тебя всегда тянуло к свежему личику. Вас обоих. Уж мне не знать тебя? Старой нянюшке по душе ваши развлечения, но не с мисс Трант, господин Фреди. Я ее не отдам. Поэтому займись той малышкой, дочерью хозяина постоялого двора, я уже прослышала об этой истории.

– Вольно тебе слушать разное.

Она рассмеялась.

– Не пытайся командовать мною, старая интриганка. Они вошли в Рандхаусбург, и их голоса стихли. Меня возмутила легкость, с которой они говорили обо мне. Мне уже стали понятны намерения графа; они ничем не отличались, от его действий по отношению к другим женщинам, но меня удивила фамильярность, с которой она обращалась с графом, и неожиданное открытие, что приглашение приехать в Германию для обучения детей графа английскому языку исходило только от фрау Грабен.

После отъезда графа я отправилась в Рандхаусбург и постучалась в комнату фрау Грабен. Она все еще не оправилась от волнения; она выглядела так, словно только что явилась с увеселительного представления.

– Входите, дорогая, – пригласила она.

Она сидела в кресле-качалке, лакомясь кусочком фруктового торта.

– Садитесь. Не хотите ли выпить чаю?

У меня появилось ощущение, что она пытается успокоить меня. Чаю! Англичан всегда можно умиротворить чашечкой чая.

– Нет, благодарю вас.

– Прекрасно, тогда стакан вина. Мне прислали немного из Мозельской долины. Неплохое вино.

– Никаких напитков, спасибо. Мне хотелось бы серьезно поговорить с вами.

– Ох, вы слишком серьезны, мисс Трант.

– Одинокой женщине следует быть серьезной.

– Вы не одиноки. У вас есть симпатичная тетя, люди из книжной лавки и тот священник...

Она выглядела удивительно информированной.

Я начала догадываться, что она знает обо мне больше, чем я думала. Конечно, она немного пожила в Оксфорде, наверняка беседовала с продавцами, обслугой в отеле и, вероятно, почерпнула от них кое-что обо мне. Но как ей это удалось, практически без знания языка?

– Откуда вы знаете?..

– Собрала по крупицам. Должно быть, вы сами рассказали мне кое-что во время наших бесед.

– Так это вы решили, что следует пригласить меня для обучения ребятишек? То есть, это была полностью ваша идея?

– Ну, мы как-то говорили об этом. А находясь в Англии, я решила, что вы самый подходящий человек.

Она наклонилась ко мне, продолжая уплетать торт.

– Вы мне очень приглянулись и я не хотела потерять вас. В конце концов, мы провернули славное дельце, не правда ли?

Те могущественные люди, которых она нянчила в малолетстве, должно быть, обожали ее, иначе не дали бы ей столько власти. Я вспомнила манеру ее обращения с надменным графом, вот оказывается, почему в ее власти пригласить учителя английского языка в его дом без его ведома. Несомненно, эта привязанность к старой няне говорила в пользу графа и свидетельствовала о некоторой мягкости его характера.

– Так вы можете пригласить в замок кого угодно по вашему желанию?

– Я была для них матерью. У этих людей нет времени или желания самим воспитывать детей, и роль матерей выполняют няни. Видите ли, мы сентиментальная нация, и матери много значат для нас.

Моему удивлению не было предела. Я всегда знала, что обязана своим присутствием здесь фрау Грабен, но мне даже не могло прийти в голову, что все решила только она сама.

– Не беспокойтесь, – сказала фрау Грабен. – Я позабочусь о вас.

Ее слова успокаивали, но я снова заметила в ее глазах искорки лукавства и созерцательности. С таким выражением она наблюдала за пауками в тазике.

Граф не замедлил явиться в Клоксбург. Мы сидели в комнате в башне, где я взяла в обыкновение проводить беседы на вольные темы. Предлагая детям рассказывать о дворце герцога, я затем переводила их рассказы на английский. Учитывая их интерес к дворцу и всему, что там происходит, я полностью завладела их вниманием.

При его появлении дети с поклоном поднялись со своих мест, а Лизель склонилась в книксене. Он махнул рукой, предлагая им сесть.

– Прошу вас, продолжайте, мисс Трант. Мне хотелось бы понаблюдать за ходом урока.

Я была преисполнена решимости скрыть от графа свое беспокойство.

– А теперь, – сказала я, – перед вами сторожевая башня. Пожалуйста, Фриц, скажи это по-английски.

Фриц слегка запнулся, но в принципе удовлетворительно справился с вопросом.

Затем я попросила по-английски Дагоберта показать, где находятся казармы, и рассказать об их обитателях. Дагоберт очень интересовался солдатами, и я чувствовала, что здесь он не подведет меня.

Я попросила Лизель показать мне большой колокол и рассказать, когда он звонит.

Они запинались на каждом шагу, я продолжала урок, но, честно говоря, дети были далеко не на высоте. Дагоберт хвастался, Фрии нервничал, а Лизель просто выглядела глупышкой. Граф наблюдал за всем, этим с высокомерной улыбкой. Я видела, что урок не произвел на него хорошего впечатления.

– Вам придется как следует потрудиться, – сказал он, – если вы захотите быть представленной ее величеству королеве Виктории, когда она соблаговолит посетить нас еще раз.

– Она собирается снова приехать, сэр? – спросил Дагоберт.

– Да нет же. Она была в Германии несколько лет назад. Вряд ли можно ожидать многого от сильных мира сего. Не сомневаюсь, что мисс Трант рассказывала вам, что ее страна – самая большая в мире, а по сравнению с ней бедное маленькое государство...

Дагоберт уставился с открытым ртом на меня, а Фриц, пробормотал, заикаясь:

– М... мисс Трант не рассказывала нам этого. Она... ей нравится наша страна.

Меня тронула эта попытка оказать мне помощь. Я резко сказала:

– Я приехала сюда учить не политике, господин граф, а английскому языку.

– Естественно предполагая, что весь мир признает и без подсказок от ее подданных превосходство Великобритании.

– Вы делаете нам большой комплимент.

– Полагаю, что вы также оказали нам большую честь, разрешив королеве взять в мужья принца из одной из наших династий.

– Это соединило наши страны.

– И предоставило большие выгоды.

– Вероятно, обеим сторонам.

– Вы очень любезны.

– Общественная жизнь только выигрывает от этого.

– Даже, если эта любезность неискренна?

– Я стараюсь говорить, что думаю.

– Или увиливать от ответа, если это невыгодно. Полагаю, что это старый добрый английский обычай.

– Мне думается, это часто считают дипломатией. – Я взглянула на часы.

– Пастор Крац ждет вас, – сказала я детям. По их удивлению я поняла, что без разрешения графа мы должны были оставаться на местах, а пастор Крац ждать все утро, если необходимо.

Я встала, и, к моему удивлению, граф, тоже поднялся со стула.

– Вы говорите по-немецки лучше, чем учите по-английски, – сказал он.

– Не стоит делать поспешные выводы, – ответила я. – Мой немецкий мог бы быть получше, и я надеюсь, что через несколько недель ваши дети будут без усилий болтать по-английски.

Взяв Лизель за руку, я пошла к двери. Граф последовал за мной, за ним вышли мальчики. Пастор Крац уже ждал нас в классной. Я вошла в класс сказать ему пару слов, вслед за мной в комнату вошли дети.

Когда я вернулась, графа уже не было.

Встречи с ним беспокоили. Критическое отношение к моим занятиям не могло скрыть интерес графа ко мне, как женщине. Наша болтовня забавляла графа. Я всегда могла постоять за себя в таких беседах, а в особых случаях ощущала даже прилив сил. Мне нравились эти словесные баталии. Не была исключением и сегодняшняя перепалка, ибо я не считала себя побежденной.

Я догадывалась, что должно произойти. Граф увлекся мною. Возможно, он находил меня не похожей на других встречавшихся ему женщин. Прежде всего я была иностранкой, и ему хотелось покорить меня частично по этой причине. Несомненно, его поразило достоинство, с которым держалась наша королева при посещении Кобург-Саксонш, Ляйкенгена и других соседних государств – а кого бы это не поразило? Никогда еще столь изящная миниатюрная женшина не держалась с таким королевским величием. В тех немногих случаях (а она редко показывалась перед подданными после смерти принца-консорта, став затворницей) меня всегда поражала именно эта черта королевы. Мне было известно, конечно, о ее посещении Германии после смерти мужа, и легко было представить то впечатление, которое производило ее естественное, полное королевского достоинства поведение на окружающих, в особенности таких, как граф. Более того, она была великой королевой растущей империи, а он всего лишь племянник герцога небольшого государства. Как он упивался бы властью в ее положении! Он не мог не видеть, что такое величие было естественным проявлением ее состояния.

Графа нетрудно было разгадать. И его намерения соблазнить меня также были очевидны. Он выдавал себя полностью. Он был готов немного повременить, но только самую малость. Первоначально мой отпор мог ему даже понравиться, но ненадолго. Я подумала о прекрасных оленях: уничтожение самых быстроногих животных и поимка их в сети должны были приносить ему наслаждение. Но скоро ему надоест погоня, и он рассердится. Тогда он придерется к чему-то и уволит меня. Так случилось с одной из моих подруг по учебе в Даменштифте, на редкость хорошенькой, но увы, без средств. Хозяин дома, куда она поступила в гувернантки, стал преследовать ее, и первоначально ее отказ доставлял елгу удовольствие. Очень скоро ей пришлось искать другое место, и с очень скромненькой характеристикой.

С появлением графа жизнь очень усложнилась.

В Рандхаусбурге был прекрасный сад, окаймленный густыми елями, с фонтаном в центре лужайки и белыми скамьями. Раз в неделю дети приходили сюда учиться стрельбе из лука и огнестрельного оружия. С одной стороны сад круто обрывался вниз, но густые ели надежно закрывали обрыв, даже Лизель разрешали здесь гулять одной. Вскоре это место сделалось для меня любимым, я часто приходила сюда отдохнуть и собраться с мыслями. В то утро, захватив с собой несколько книжек, я намеревалась поработать над тематикой следующих уроков, а так же обдумать сложившуюся ситуацию и решить, не пора искать место в Даменштифте.

Я сидела спиной к маленькой калитке среди елей, когда услышала звук зашелки. Инстинктивно я поняла, кто пришел.

– Ба, мисс Трант.

Он сделал вид, что удивлен встрече со мною, хотя я знала, что его приход был не случайным.

– Вы не будете возражать, если я посижу, с вами? – спросил он с иронией, которую я решила не замечать.

– Пожалуйста, садитесь, если желаете.

– Прекрасный сад, – продолжал он.

– Да, очень красивый.

– Рад, что он вам нравится. А что вы думаете о нашем маленьком Клоксбурге?

– Я бы не назвала его маленьким.

– Неужели его можно сравнить с Виндзорским замком, Букингемским дворцом и, как его, Сандрингемом?

– Да, такой дворец есть, и Клоксбург нельзя сравнивать с ними. Они совершенно разные.

– И более великолепные, да?

– Мне трудно их сравнивать. Лично я живу в небольшом домике, рядом с книжной лавкой. Могу вас уверить, что он совсем не похож на Клоксбург.

Маленький домик рядом с книжной лавкой, – произнес он. – Но смею думать, превосходный маленький домик рядом с превосходной книжной лавкой.

– Мне он нравится, это мой дом. И книжная лавка тоже мне нравится.

– Вы скучаете по дому, мисс Трант?

– Еще нет. Вероятно, оттого, что еще прошло немного времени.

– Догадываюсь, что вам нравятся наши горы.

Я уверила его в этом. Беседа наша текла очень гладко.

– Я удивился, узнав, что вы решились открыть нашу заколдованную комнату.

– Мне подумалось, что разумнее открыть ее, чем держать закрытой, и фрау Грабен согласилась со мной.

– Она была закрытой несколько лет, но вы отбросили наши традиции властным мановением вашей английской руки.

– Мне следует объясниться по этому поводу.

– Жду с нетерпением ваших объяснений, мисс Трант.

– Комнату держали закрытой, – начала я, – и поэтому вокруг нее создавалась атмосфера таинственности. Мне показалось, что, если ее открыть, вера в привидения исчезнет. Она станет просто комнатой, не более. И так действительно произошло.

– Браво, – сказал он. – Святей Георгий и дракон, только на этот раз святая Георгиана. Обладая холодным здравым рассудком, она отбрасывает наши средневековые предрассудки. Дело обстоит таким образом?

– Настало время покончить со страшной легендой.

– Нам, видите ли, нравятся наши сказки. Нас считают людьми, лишенными воображения, но так ли на самом деле? Скажите мне, мисс Трант. Вы так много знаете о нас.

– Я не согласна с вами, – сказала я приподымаясь.

– Вы собираетесь уходить? – спросил он.

Он взял меня за руку и держал так крепко, что я и не могла думать об освобождении. Можно было и не пытаться. Я снова села.

– Пожалуйста, расскажите, как вы сюда попали.

Я рассказала о посещении фрау Грабен книжной лавки, об ее плохом английском и той помощи, какую я ей оказала, заговорив по-немецки.

– Мы подружились, – сказала я. – Потом ей пришло в голову, что было бы здорово мне поехать сюда и учить детей английскому Вот так я и приехала.

– Учителей английского языка найти нетрудно, – усмехнулся граф.

– Фрау Грабен считала, что лучше всего обучаться: языку у человека, для которого этот язык родной.

– Ну ладно, – сказал он наконец. – Я рад, что она привезла вас сюда.

Мне показалось, вы не очень довольны моими педагогическими способностями.

– Есть кое-что другое в вас, что меня восхищает.

– Благодарю вас. – Я снова встала со скамьи. – Если вы позволите...

– Нет, не позволю. Разве вам не ясно, что я хочу продолжить с вами беседу?

– Не понимаю, о чем нам говорить, кроме занятий с вашими детьми по английскому языку, а эту тему мы уже обсудили.

– Эта тема меня не очень воодушевляет, – сказал граф. – Думаю, что у нас найдутся более интересные темы. Я нахожу вас очень забавной.

Я подняла брови.

– Ну зачем же разыгрывать удивление? Вы же знаете, что забавляете меня. Не вижу причин, почему бы нам не стать друзьями.

– О, причин много.

– Какие же?

– Ваше высокое положение, например. Ведь вы же племянник герцога? Вы уже убедились в моем почти полном незнании протокола.

– Это легко восполнить.

– Без сомнения; тем, кто может себе это позволить. В положении же учителя английского языка, даже если родитель учеников занимает столь высокий пост, вряд ли ко мне применимы правила этикета высшего общества.

– Они будут для вас, если я того захочу.

– Ох, наверняка, это выльется в очередное нарушение общественного кодекса. В конце концов, я обучаю ваших незаконнорожденных отпрысков.

Он наклонился ко мне.

– Вас это очень тревожит? Это можно устроить.

– Я довольна своим нынешним положением.

Ваше холодное английское жеманство восхищает меня. Вы ведете себя так, словно я покупатель в этой, как ее, книжной лавке.

– Наша встреча очень сходна с той ситуацией. Мне Приходится продавать свои услуги учителя, вы, как мой Наниматель, покупаете их.

Наша сделка, несомненно, более длительная времени.

– Вы себе не представляете, как много покупателе приходят снова и снова в книжную лавку.

– Мне кажется, мы можем быть в более близких отношениях. Как вы думаете? Или, может быть, вы еще об этом не думали?

– Мне не надо долго думать над вашим предложением. Уверена, что несоответствие наших положений и характеров делают невозможным близкое знакомство.

Его несколько ошеломили мои слова, и я почувствовала себя победительницей, тем более, что в этот момент снова скрипнула калитка, и в ней появилась улыбающаяся фрау Грабен.

– Я знала, что вы здесь, – сказала она. – Мисс Трант, пастор Край хотел бы поговорить с вами об изменении времени завтрашнего урока. Фреди, мне нужно сказать вам пару слов.

Граф нахмурился.

– Ох, хмурься, сколько угодно, господин Гром. Ты знаешь, на меня это не действует.

Торопливо проходя через калитку, я увидела сы самодовольную улыбку на лице фрау Грабен, готовой перепалке с графом. Она напомнила мне Хильдегар, моего ангела-хранителя из охотничьего домика.

Весь остаток дня моя голова шла кругом. Я знала жестокое упорство людей, подобных графу Фредерику. Я представляла, как он ездит по стране, выбирая женщин, приглянувшихся ему. Он полагал, что я так подавлена его величием, его мужскими достоинствами, что стану его очередной жертвой. Но он ошибался в данном случае – ему не удастся преодолеть мое сопротивление.

Еще отчетливее, чем когда-либо, ко мне вернулось воспоминание того дня. Максимилиан, неожиданно возникший из тумана. Могло ли быть, что он всего лишь подобие этого человека? Теперь я была старше на десять лет той девочки, которую так поразил всадник из тумана, знобившийся так сильно в героя леса, что не смогла его забыть, хотя были времена, когда она боялась, что встретила всего лишь дерзкого авантюриста. Не я ли наградила его достоинствами легендарных героев Германии? Быть может, картина, которую я хранила как сокровище так много лет, нарисована лишь моей рукой? Если бы десять лет тому назад героем моего приключения был граф Фредерик, наградила бы я его теми же достоинствами, что и Максимилиана?

Когда я вошла в классную комнату после отъезда графа, среди детей царило возбуждение. Завтра они отправляются с графом на охоту.

– Кто вам это сказал? – спросила я.

– Граф, – ответил Дагоберт. – Он приезжает за нами в девять часов. Глаза Дагоберта сверкали от возбуждения, но тем не менее я уловила в них некоторое опасение. Даже он боялся, что не сможет оправдать ожиданий отца. Что касается Фрица, было очевидно, что он в ужасе. Я догадывалась, что после случившегося в павильоне во время убийства оленей от него потребуют, как сформулировал его отец, показать себя мужчиной. Меня бы не удивило, что вся задумка с охотой возникла только для этой цели. Я догадывалась, что это предстоящее испытание очень беспокоило мальчика.

Лизелъ, конечно, это не касалось, ее роль ограничивалась лишь участием в проводах охотников. Они собирались на травлю медведя, самого опасного обитателя здешних лесов.

– Медведи очень злобные животные, – сообщит мне Дагоберт.

– Мой отец обожает охоту на медведей.

– Скажи это по-английски, пожалуйста, – автоматически попросила я Дагоберта.

Той ночью я снова проснулась от звука шагов. Крадучись Кто-то прошел мимо моей двери. На этот раз я сразу же Подумала о Фрице. Я прислушалась, кто-то шел вниз. Я поспешно зажгла свечу, надела шлепанцы и, закутавшись в халат, выскочила из комнаты. Шагов уже не было слышно. Я спустилась вниз по винтовой лестнице. Холодный ветер, врывавшийся в крепость, подсказал мне, куда идти дальше, к распахнутой двери.

Я поспешила к двери и увидела маленькую фигурку, уверенно шагавшую к конюшне.

Я побежала за ним; Фриц был уже у двери, пытаясь открыть ее.

Я схватила его. На лине было отсутствующее выражение лунатика.

Взяв его за руку, я повела его в крепость. Несмотря на летний сезон и теплые дни, по ночам температура значительно падала, и рука Фрица была ледяной. Он весь дрожал, ноги его замерзли. На нем ничего не было, кроме ночной рубашки. Он что-то бормотал, вроде «нет, пожалуйста, нет!» И по ужасу в его голосе я поняла, что его беспокоит.

Завтра ему предстояло отправляться с отцом на охоту на медведя, и он был объят страхом. Вот почему он отправился к конюшне.

Я почувствовала злость к этому бесчувственному человеку, не понимавшему сложность натуры своего сына. Я сразу же оценила умственные способности Фрица, из-за них-то он и был очень впечатлителен, чего не могли понять люди, подобные графу.

Я наклонилась над Фрицем.

– Все в порядке, Фрицци.

Он открыл глаза.

– Мама... – И вслед за этим произнес: – Мисс...

– Привет, Фриц. Это я, я с тобой.

– Я куда ходил?

– Здесь рядом. Он задрожал.

– Ничего страшного, – сказала я. – Многие люди ходят во сне. Я услышала твои шаги и отвела в спальню.

– Вы слышали их в прошлый раз. Дагоберт слышал об этом разговоре.

– У меня специально для тебя вторая пара ушей.

Он засмеялся.

– Завтра, Фриц, – сказала я, – ты не поедешь на охоту.

– А что скажет отец?..

– Я сказала, что ты не поедешь.

– Вы не можете, мисс...

– Нет, я могу. Твои ноги как ледышки. Я дам тебе еще одно одеяло. А завтра утром ты останешься в постели. Ты немного простудился и будешь лежать, пока они не уедут на охоту.

– А можно, мисс? Кто разрешит?..

– Я, – сказала я твердо.

В какой-то степени я завоевала его доверие. Он поверил мне. Я оставалась у его постели, пока он спокойно не заснул.

Затем я пошла к себе н тоже попыталась заснуть.

Я должна подготовиться к битве, которая непременно произойдет утром.

Я наблюдала, как граф и его свита поднимались к замку н, скрывшись из виду, направились к Рандхаусбургу. Дагоберт уже был там в верховой одежде.

Пока он здоровайся с отцом, я прокралась внутрь и вошла в Рыцарский зал. Моя битва с графом должна была состояться без свидетелей, в противном случае я была обречена на неудачу. Граф был из той породы, людей, которые не шли на попятную в присутствии свидетелей.

Он видел, как я входила в зал и, как я ожидала, быстро последовал за мной.

– Доброе утро, мисс Трант, – сказал он. – Как любезно с вашей стороны спуститься к нам.

– Я сделала это, чтобы поговорить с вами о Фриде.

– Мальчик, я думаю, ждет нас, чтобы поехать на охоту.

– Нет, я сказала ему оставаться в постели все утро. Он простыл прошлой ночью.

Он уставился на меня в изумлении.

– Простыл! – закричал он – В постели! Мисс Трант, что вы имеете в виду?

– То, что я вам сказала. Прошлой ночью Фриц ходил во сне. Думаю, что он ходит во сне, когда очень встревожен. Он очень чувствительный ребенок, склонный скорее, к наукам, чем к физическим занятиям.

– Тем более ему необходимы физические упражнения. Прошу вас немедленно поднять его с постели и передать ему, что я рассержен на него, что он не готов и не хочет ехать охотиться на медведя.

– Вы хотите, чтобы он притворялся?

– Я хочу, чтобы он перестал быть трусом и проявил немного смелости.

– Он не трус, – сказала я гневно.

– Нет, не трус? Тогда зачем он прячется за юбками своей учительницы?

– Мне следует более четко объяснить вам. Он остался в постели сегодня утром, выполняя мое распоряжение.

– Так здесь распоряжаетесь вы, мисс Трант?

– Учителю необходимо давать указания ученикам.

– Даже указания не выполнять волю отца?

– Мне не приходило в голову, что отец захочет вытащить из постели больного ребенка.

– Как вы драматичны, мисс Трант. Не думал, что эта черта англичан.

– Думаю, что не так! Я хочу вас заставить понять, что Фриц не похож на Дагоберта. Дагоберт будет счастлив от охоты и его не будет мучить чрезмерное воображение. Вы можете создать из него тот тип человека, который вы обожаете, – ваше подобие.

– Благодарю вас, мисс Трант, за такую оценку моего, характера.

– Думаю, вы прекрасно понимаете, что я не претендую; на оценку вашего характера за столь непродолжительное знакомство или вообще на какую-либо оценку. Я приехала, для обучения детей английскому языку и...

– А их отца, как воспитывать детей. Его черты характера вас не касаются, как вы утверждаете. Но вы опровергаете саму себя. Потому что вы пытаетесь меня убедить, что мое отношение к сыну неправильно.

Так вы сделаете это для меня? – спросила я.

Выражение его лица изменилось, он сделал шаг мне навстречу. Я подняла руку, словно отстраняясь от графа и быстро сказала:

– Прошу вас, не настаивайте на поездке Фрица на охоту сегодня. Пожалуйста, дайте мне возможность повлиять на него. Он очень впечатлителен, и лучший способ избавить его от нервозности – смягчать ее, а не усиливать, убедить Фрица, что его страх – в основном плод его фантазий, а не реальности.

– Вы напоминаете мне тех новомодных докторов, о которых все так наслышаны в наши дни. К тому же вы хороший адвокат. Чем Фриц заслуживает такое внимание?

– Фриц – ребенок, который нуждается в понимании. Прошу вас, разрешите мне использовать мой метод в общении с ним.

– У меня такое впечатление, мисс Трант, что вы из тех женщин, которые часто добиваются своего.

– Вь ошибаетесь.

– Тогда вам следует быть мне благодарной.

Я вдруг поймала себя на мысли, как обрадуется Фриц, услышав звуки удаляющейся в лес кавалькады охотников.

– Вы очаровательны, когда улыбаетесь, – сказал граф. – Мне приятно думать, что я тому виной.

– Благодарю вас, граф.

Он поклонился, взял мою руку и поцеловал. Я поспешно отняла руку, и он, расхохотавшись, вышел из зала.

Я поспешила к Фрицу. Увидев меня, он вскочил с постели.

– Охотники сейчас уезжают. Хочешь взглянуть на них из окна?

Он смотрел на меня, как на волшебницу.

Стоя у окна, мальчик наблюдал за всадниками, покидавшими замок и направлявшимися вниз к сосновому бору.

Я села у постели Фрица и провела с ним урок английского. Он чихнул раз или два, и я спустилась к фрау Грабен сказать ей, что Фриц простудился. Она принесла средство от простуды – крепкий сладкий напиток своего изготовления. Попробовав его немного, она облизнула губы.

– Чудесно, – улыбнулась она.

Фрицу был знаком этот напиток, и он выпил его с удовольствием. Он скоро заснул, и я, оставив его, пошла побродить по лесу, не очень удаляясь от замка. У меня не было никакого желания наткнуться на охотников.

День был прекрасный. Вернувшись с прогулки, я пошла в сад подготовиться к завтрашнему уроку, здесь под сенью густых елей было очень тихо.

Одна из девушек, Элла, обслуживавшая нас в крепости, спустилась ко мне и передала мне приглашение фрау Грабен подняться к ней в гостиную.

В ее комнате горела маленькая спиртовка, и на ней кипел чайник.

– Чаю, – снова предложила она, обращаясь со мной, как с маленьким ребенком.

Я заметила в ее комнате синюю позолоченную клетку с кенарем.

– Взгляните на этого ангелочка, – сказала она. – Его зовут Ангелом. Твит, твит. Какое сокровище. Я увидела его вчера в лавке на внутренней городской площади. Не удержалась и купила его. И вот он здесь. Говорят, что кенары могут говорить. Как мне хотелось бы, чтобы он заговорил. Ну, ангелочек. Скажи: «Фрау Грабен...» Скажи: «Хэлло, мисс!» Какой упрямый! Ну, малыш, ладно, увидим.

– Вам нравятся... – Я хотела сказать животные, но вряд ли можно было считать животными канареек или пауков. – ... Живые существа, – поправилась я. Ее глаза сверкнули. – Мне нравится смотреть, что они делают Никогда не знаешь, как они поступят.

– Что случилось с вашими пауками?

– Один убил другого.

– А потом.

– Я выпустила победителя. Кажется, я поступила правильно. Я догадывалась, что произойдет, но никогда не знаешь наверняка, с этими живыми существами, они могут постудить совсем не так, как другие в тех же обстоятельствах. Твит, твит, мой Ангел. Ну, ну, скажи «Фрау Грабен».

Канарейка издала несколько трелей, восхитивших фрау Грабен.

– Еще, – закричала она. – Но главное, что я хочу, чтобы он заговорил. – Она улыбнулась мне. – Ну, если он не захочет, это не значит, что мы должны молчать. Ах, чайник уже закипел. Я заварю чай, и мы поблаженствуем.

Во время чаепития она сказала:

– Значит, Фрицци не поехал на охоту. Вы потрясли меня. Что же сказал вам Фреди?

– Я сказала ему, что Фриц – чувствительный ребенок, и его хождение во сне меня тревожит. Это происходит, когда он обеспокоен. Его растревожило сообщение о предстоящей охоте. Он – очень умный мальчик, и мы не хотим нарушать его душевное равновесие.

– И все это сказали Фреди?

– Да, все.

– И он пошел на попятную. Это плохой признак, это значит, вы ему нравитесь.

– Неужели так плохо нравиться графу?

– Для молодой женщины это опасно. Он бабник первой степени. Для них это образ жизни. Их родители и предки вели себя точно так же. Мы похотливая нация, мисс Трант, разделенная на государства, кажущиеся вам такилш маленькими, но главы этих стран всемогущи, они и их семьи. И эта власть развращает молодых мужчин. В прошлом они считали своим правом брать самых красивых деревенских девушек. И мальчиков воспитывали в таком духе. Вся история правящих династий – история совращений в самых разнообразных формах. Наиболее распространенной в прошлом веке была фальшивая свадьба. Вы помните легенду о комнате с привидением в нашем замке, которую вы решили расколдовать. Теперь вы понимаете, что я имею в виду под капризом графа. Приглянувшейся графу молодой женщине надо остерегаться.

– Я не так уж молода.

– Ну, мисс Трант, какая же вы старуха? И, если вам за двадцать, у вас есть кое-какой опыт. Но я обязана предупредить вас о нравах наших джентльменов.

– Думаю, я знаю, как обходиться с ними.

– Фреди настойчив.

– Мне кажется, я знаю, как себя вести.

Фрау Грабен казалась удовлетворенной. Улыбнувшись, она протянула мне блюдо с фруктовыми пирожными. Я надкусила кусочек, пирожное оказалось очень вкусным.

– Так вот, – сказала фрау Грабен. – Граф скоро будет призван в герцогский замок. Возвращается принц, и в честь этого события состоится шествие к церкви. Думаю, он вернется примерно через неделю.

– Где он был? – спросила я.

– В Берлине, он участвовал там в совещании германских государств. Речь шла о вызывающем поведении французов.

– И Рохенштейн выступит на стороне Пруссии?

– Если французы нападут на нас, все истинные немцы встанут воедино. Вот зачем принц ездил в Берлин. Вы увидите его во время прибытия на благодарственный молебен. Это произойдет со дня на день.

– Надеюсь, очень скоро.

Сразу же по прибытии гофмейстер устроит церемонию. Соберутся толпы народа. Если вы хотите, вы сможете наблюдать за процессией от дворца в церковь и обратно.

– Вероятно, принц очень популярен?

– Как всегда, с их величествами. Иногда их любят иногда нет. Сегодня они едут по улицам и народ крика приветствует их, а завтра в них швыряют бомбы.

– И часто это случается?

– Скажем, бывает. Их жизнь небезопасна. Я всегда опасалась, когда мои мальчики, бывало, выезжали родителями. В первой карете обычно ехали герцог супругой и принцем, в следующей – брат герцога Людвиг и Фреди. Конечно, Людвиг оказался предателем и заслуживает своего бесславного конца; Фреди поклялся в верности, но я думаю, люди верны в основном только себе. Вам придется поехать и посмотреть благодарственный молебен. На него вынесут прецессионный крест, и, вы знаете, это та еще церемония.

– Да, я помню, сколько хлопот стоило просто показать мне крест. Никогда не забуду как они его охраняли. Там был очень приятный солдат, сержант Франк, кажется так его звали.

– Ох, я знаю сержанта Франка. Хороший парень. Его взяли в солдаты совсем мальчиком, и я помню, как гордилась его семья, когда его приняли в герцогскую гвардию. Потом он женился. Его жена совсем переменилась. Вот пример, как все случается. Она была бедной запуганной девчушкой, когда выходила замуж за Франка. У нее что-то было в прошлом, но он оказался заботливым мужем, теперь у них двое детей, и она очень довольна жизнью. Как меняются люди! Смех один. Живут себе, живут, а потом жизнь берет и ставит их куда-то и сводит с кем-нибудь, а ты наблюдаешь за ними.

– Как за пауками, – напомнила я.

– О, следить за людьми гораздо интереснее, чем за ними.

Я согласилась.

– Я рада его возвращению, возвращению принца, я имею в виду. Самое время, если подумать. Да, он – не такой, как все, точно. Фреди всегда говорит, что принц – мой любимчик. У меня никогда не было любимчиков, отвечаю я, но честно говоря, это не так. Гром и Молния! Я не могла представить их друг без друга. Вспышка и грохот. Вот так они всегда представлялись мне. Хотелось бы вернуться в те времена их детства. Они были радостью моей жизни. Конечно, Людвиг, младший брат герцога, хотел, чтобы Фреди воспитывался во дворце. Втайне он считал себя ничуть не хуже герцога. Фреди во всем напоминает отца. Он во всем хотел быть первым и так же, как Людвиг, пытался затмить герцога, Фреди во всем пытался превзойти своего кузена-принца. Все, что было у принца, хотел он – все его игрушки. Уже тогда это пугало Меня. Игрушки, пока они дети, а что, когда они вырастут, что тогда? Почище, чем игрушки. Но сегодня утром вы победили, не так ли? У вас свой подход к маленькому Фрицци. Боже мой, вы кое-что сделали для этого ребенка. Вы понимаете детей. Это действительно странно длд девушки, – ее улыбчивые глаза замерли на моем лице – у которой никогда не было своих детей. Я почувствовала как краска медленно заливает мои щеки. Я ничего не могла с собой поделать. Она вызвала так ясно в моей памяти видения родильной клиники доктора Кляйна; беременных женщин, болтающих на лужайке, девушку-бедняжку, умершую от родов, кажется, се звали Гретхен, Гретхен Шварц.

Я помедлила секунду дольше, чем полагалось. Несомненно, эти вкрадчивые улыбчивые глаза ничего не упустили.

– По моему мнению, понимание детей, вероятно, врожденное качество.

– Да, да, конечно. Но, мне кажется, когда у женщины есть ребенок, что-то происходит с ней. Я была тому свидетельницей.

– Возможно, – холодно согласилась я с фрау Грабен. – Принц вернется домой вовремя, к нашей знаменитой ночи. Ох, да вы ничего не знаете о ней. Мы очень пунктуальны в своих праздниках. Вы находитесь в стране Лока. В Локенвальде. И через две недели наступит полнолуние – ночь интриг, козней, проказ. Лок был богом раздора и интриг, и он бродит повсюду в эту ночь. Я не позволю вам в это время выходить из замка, мисс Трант.

Я внутренне содрогнулась, воспоминания были для меня невыносимы.

Она наклонилась ко мне и взяла мою руку своими влажными и горячими пальцами.

– Нет, никуда я вас не выпущу. Это небезопасно. В эту ночь что-то вселяется в людей. Седьмое полнолуние, полнолуние Лока, и в эту ночь люди перестают быть добрыми христианами. Они снова язычники, какими были столетия назад, до того, как христианство обуздало их. Ба, мисс, мне кажется, я напугала вас.

Я попыталась улыбнуться. – Я уже слышала об этом. Я читала о богах и героях.

– А, стало быть, вы знаете кое-что о нашей Ночи Седьмой луны?

– Да, – сказала я. – Я знаю кое-что.

День был жарким и солнечным.

– Мы все спустимся вниз вместе, – предупредила фрау Грабен, – там будет столько народу, что могут затоптать до смерти.

– Ну уж, так и затоптать.

– Народ так взбудоражен его возвращением.

Мы спустились в город по горной дороге, не перестававшей восхищать меня. Склоны гор были усеяны орхидеями и горечавками, то там, то здесь встречались крестьянские домики, и слышалось знакомое звяканье колокольчиков на шеях коров. Внизу в городе на солнце сверкали крыши домов, звенели колокола, и на въезде в верхний город нас встретило веселое разноцветье флагов, развевавшихся повсюду. Сотни мужчин и женщин в национальных костюмах собрались, наверное, со всех окрестностей.

Я была рада, что с нами фрау Грабен, без нее мне было бы трудно управиться с возбужденными детьми, а в толпе их легко могли травмировать.

Мы подъехали к постоялому двору, где когда-то оставляли лошадей, в гостинице нам отвели комнату с окном на площадь, оттуда была хорошо видна церковь. Отсюда мы могли наблюдать процессию без всяких осложнений.

Хозяин гостиницы отнесся к фрау Грабен с большим почтением. Видимо, она хорошо знала его и осведомилась о его дочери. Глаза старика засветились при ее упоминании, Несомненно, он души не чаял в своей дочке. «Самая Хорошенькая девушка в Рохенберге», – прокомментировала Фрау Грабен, и я снова уловила лукавый созерцательный огонек в ее глазах и подумала, что бы он мог означать.

Принесли вино и куски фруктового торта, при виде которого глаза фрау Грабен оживились, и сладкую воду для детей.

Фрау Грабен волновалась не меньше мальчиков и Лизель. Дагоберт без устали объяснял мне все происходящее; Фриц, полностью мне доверившийся, не отходил от меня, а я была довольна его радостным предвкушением предстоящего зрелища. Лизель не сидела на месте ни минуты, а фрау Грабен, казалось, была охвачена какой-то тайной радостью, которая так переполняла ее, что ей с трудом удавалось сдерживать себя.

Все было полно ожиданием, люди оживленно приветствовали друг друга. Флаги весело трепетали на ветру. Я узнала, конечно, флаги Рохенштейна и Пруссии, здесь были представлены также флаги большинства германских государств и Австро-Венгрии. Заиграл оркестр, на верхней городской площади пел хор: «Бог благословляет наш приход и наш уход...» Мама научила меня этому гимну. Его пели, говорила она, когда люди переезжали в новое жилище. Я предположила, что сегодня его пели в честь визита принца в Пруссию и возвращения его на родину. Где-то в отдалении слышались звуки военного оркестра.

– Они выходят сейчас из дворца. Вы увидите прецессионный крест, мисс Трант, – захлебываясь смехом, объясняла фрау Грабен.

– Я думаю, им предстоит сложная церемония его изъятия из подземной часовни.

– Да, и доставка во дворец. Сержант Франк рассказывал мне об этом.

– Я жду с нетерпением его выноса. Надеюсь, никто не попытается украсть его. Дагоберт раскипятился.

– Если они украдут, я помчусь за ними, убью их и верну крест.

– В одиночку? – поинтересовалась я.

– Да, я один, – продолжал Дагоберт. – А потом герцог пошлет за мной и скажет: «Ты мой настоящий сын, и ты будешь первым перед Карлом».

– Бедный Карл, – сказала я беспечно. – Не слишком ли жестокое наказание? Просто за то, что не отнял крест, лишить права наследования. Разве это справедливо?

– Все несправедливо, – закричал Дагоберт. – Мой отец мог бы быть принцем...

– Ну, – сказала фрау Грабен примирительно, – хватит болтать, Дагоберт. Принц – сын герцога и его подлинный наследник, а маленький Карл – наследник принца. Все обстоит только так. Ты с каждым днем все больше и больше напоминаешь мне своего отца. Ах, посмотрите, кажется, начинается. Честное слово, как хорошо смотрятся солдаты в своей одежде.

Они действительно были хороши: на лошадях с яркими чепраками, с развевающимися плюмажами, в синих с золотом мундирах, в сверкающих шлемах – под звуки марша, под хлопанье флагов. Толпа моментально затихла. Затем раздались приветственные крики и аплодисменты.

На площади появилась блестящая кавалькада, за которой следовали служители церкви в длинных черно-белых одеяниях. Солдат верхом на лошади держал прецессионный крест. Он искрился в лучах яркого солнца: сверкали изумруды, рубины и сапфиры, переливался красно-голубым цветом бриллиант. Я узнала сержанта Франка, гарцевавшего с одной стороны от солдата с крестом, с другой стороны ехал крепкого телосложения второй гвардеец. Благоговейная тишина сопровождала прохождение креста.

Вслед за крестом двигалась карета герцога, богато изукрашенная золотом, ее везли восемь белых лошадей. В карете находился герцог, с одной стороны – его принц, с другой – женщина, которую я видела в павильоне, напомнившая мне Ильзу.

Я едва видела герцога и принцессу. Мне казалось, я снова вижу сумасшедший фантастический сон. Я смотрела в изумлении на карету: в ней рядом с герцогом и принцессой сидел Максимилиан.

 

ГЛАВА 12

Фрау Грабен спрашивала; «С вами все в порядке, мисс Трант? Боже мой, вы так странно выглядите! Может быть, от жары?»

– Я... я чувствую себя хорошо.

Звуки духового оркестра; казалось, доносились издалека, толпы на площади под нами; казалось, рассосались, я смотрела на марширующих солдат невидящим взглядом. Я не могла ошибиться. Я знала его так хорошо. В гвардейской форме он выглядел еще прекраснее, чем в лесу. Но я бы узнала его в любой одежде.

Я сидела, ощущая на себе любопытный взгляд фрау Грабен, полный возбуждения и ожидания. Я была уверена, она почувствовала, что не только жара была причиной моего состояния.

Толпы народа устремились за процессией, герцог со свитой вошли в церковь, благодарственный молебен был в разгаре.

Фрау Грабен протянула мне нюхательную соль.

– Понюхайте это, дорогая, – сказала она. – А ты, Фриц, беги к хозяину и попроси его прийти сюда.

– Со мной все в порядке, – повторила я, но мой голос дрожал.

– Мне думается, у вас легкий обморок, милая. Может быть, нам вернуться или немного подождать?

Рот Дагоберта округлился от протеста, Лизель заныла: «Я не хочу домой», лишь Фриц смотрел на меня с беспокойством.

– Я хочу остаться, – ответила я.

Я действительно хотела остаться, увидеть его снова. Мне хотелось убедиться в своей правоте. Я твердила себе: «Когда ты впервые увидела графа, то секунду или две ты принимала его за Максимилиана. Может быть, ты снова ошиблась». Но нет, ошибки не было. Я могла бы его узнать во всех случаях. Да, было сходство между ним и графом, ведь они были двоюродные братья, они воспитывались вместе и их сближала не только внешность.

Пришел хозяин гостиницы, и фрау Грабен послала его за бренди. Когда вино принесли, фрау Грабен предложила мне сделать несколько глотков.

– Это вас воскресит!

– Со мной все в порядке!

– Мне думается, нет.

Она улыбалась чуть-чуть самодовольно, не спуская глаз с моего лица.

– Ну вот, – сказала она, когда я выпила немного бренди. – Так-то лучше.

Мне хотелось кричать. Вино и жара здесь ни при чем. Я видела Максимилиана, Максимилиана – вашего принца Рохенштейнского.

Дети оживленно болтали между собой.

– Больше всего мне понравился крест.

– А мне – нет. Мне понравились солдаты.

– А мне барабаны.

– Ты видела папу?

– Да, папа был лучше и красивее всех.

И далее в том же роде. Мне хотелось бы, чтобы фрау Грабен проявляла ко мне меньше внимания.

– Может быть, все-таки уедем, – прошептала она.

– Нет, нет. Все в порядке.

– Уже поздно. Людей становится все больше. Они не разойдутся, пока процессия не вернется обратно во дворец.

Церковная служба наконец закончилась. Они проехали по улицам. Я снова видела его. На минуту я подумала, что он, отвечая на приветственные возгласы толпы, взглянет на наше окно, но этого не случилось.

Я чувствовала головокружение, мысли мои смешались, но сердце пело от радости. Я нашла Максимилиана.

Я молчала всю дорогу. По прибытии фрау Грабен сказала, что пойдет и приляжет.

– Я так устала после такой дороги.

Мне очень хотелось побыть одной. Голова шла кругом, мне необходимо его увидеть. Я должна уведомить его о том, что я здесь. Чтобы ни случилось в те три дня после Ночи Седьмой луны, я знала, что человек, встреченный мной в тумане, был принцем и отцом моего ребенка.

Мне вспомнились обрывки разговоров с фрау Грабен. Ее мальчики были грозой для женщин, которые им приглянулись, они не признавали никаких преград к осуществлению их желаний. Фрау Грабен старательно внушала мне эту мысль.

Я неожиданно вспомнила о принцессе Вилъгельмине, женщине, похожей на Ильзу. Его супруга! Но как она могла быть его женой, если он женат на мне? Если, конечно, они не были женаты раньше. Но, насколько мне помнится, фрау Грабен говорила другое. Принц очень неохотно женился четыре года тому назад на женщине из более могущественной, чем Рохенштейн, страны. То был брак по расчету. У них был ребенок. Я не видела его, я не видела ничего, не думала ни о чем, кроме Максимилиана.

Безысходная грусть овладела мною. С той нашей встречи прошло девять лет. Какое место в его жизни могла я сейчас занимать?

Но я должна увидеться с ним. Возможно, я ничего не значу для него, но я должна его увидеть. Мне надо знать, что случилось со мной в те шесть дней моей жизни.

Но как можно встретиться с принцем? Нельзя же просто пойти в замок или во дворец и попросить у него встречи. Возможно, можно испросить аудиенцию. Моя жизнь снова становилась похожей на фантастику.

Фрау Грабен постучала в дверь. – Ах, валяетесь в постели. Прекрасно. А я принесла вам моего особого вина.

– Вы очень добры ко мне!

– Чепуха. – Она засмеялась, словно что-то ее очень забавляло. – Оно пойдет вам на пользу. Я сама его приготовлю. Я делаю его с одуванчиками и добавляю чуть-чуть терна, впрочем, я никому не раскрываю своих секретов, даже вам, дорогая мисс Трант. Бедняга Фрицци очень беспокоится за вас. Господи, вы все-таки нашли подход к этому ребенку, а он не так легко доверяется людям. Как вы меня испугали.

Я выпила глоток вина, у меня запершило в горле. Оно согревает сердце, как говорится. Вам не кажется? Как вам показался наш принц?

– Очень симпатичный...

– Ну, я бы сказала, что Фреди был посимпатичнее кузена, но маленький Макси был по-своему очень привлекателен.

– Так вы называли его Макси.

– Да, его зовут Карл Людвиг Максимилиан, так же, как его отца. И его сына также. Всех их зовут Карлами после коронации, но, конечно, у них есть свои имена. В семье и в народе, как и деда, его зовут Карлом. Мне было приятно видеть Макси, он хорошо выглядит после поездки в Берлин. Даю слово, там ему понравилось. Говорят, девчонки в Берлине очень хорошенькие.

– Он ездил туда ударять за девчонками?

Она засмеялась как всегда, громко и несдержанно.

– Ну, он всегда такой, но, конечно, прежде всего совещание. Теперь ему придется поездить по стране. Уверена, он скоро отправится в турне и будет отсутствовать какое-то время. Вам понравилась процессия? Правящая семья всегда привлекает толпы народа, и в особенности принц. Принц очаровашка, скажу я вам. Людям нравится молодой герцог, и утверждаю, его отец не жилец на этом свете. В прошлом году он серьезно болел, и просто чудо, что он выжил. Для Фреди это пытка. Он не желает, чтобы брат стал герцогом, а ведь они воспитывались вместе.

Болтая, она не спускала с меня блестящего, несколько насмешливого и внимательного взгляда.

Меня подмывало сказать ей: «Уйдите, мне надо побыть одной».

Фрау Грабен подошла к окну.

– На башне развевается флаг принца: синее по зеленому, с орлом в углу. Это означает – принц во дворце. Герцогский флаг тоже поднят.

Я поднялась, подошла к окну и выглянула. Действительно, на башне развевались два флага.

– Фреди поднимает свой собственный флаг на своем замке, и он очень похож нз флаг Макси. Фреди чуть изменил рисунок, так что трудно различить их флаги. Интриганство!

Я стояла у окна, глядя на развевающиеся стяги.

– Он приехал как раз вовремя, к Ночи Седьмой луны, – сказала фрау Грабен.

Проведя бессонную ночь, я встала наутро с твердым намерением немедленно повидаться с Максимилианом, Если написать ему, дойдет ли до него мое письмо? Вероятно, его почту просматривают секретари. Допустим, я явлюсь в замок и скажу: «Мне надо увидеть принца, я его старая приятельница».

Все это совсем не просто. У входа в замок стоят гвардейцы, они не пустят меня внутрь. Я могла бы посоветоваться с фрау Грабен. Если она в таких же приятельских отношениях с Максимилианом, как с графом, она могла бы мне помочь, но она наверняка выпытала бы у меня всю подноготную, а у меня не было никакого желания кому-либо рассказывать свою историю.

Я вспомнила, как тяжело было говорить на эту тему с Энтони, человеком, который, как никто другой, относился ко мне с сочувствием, если не сказать больше.

Фрау Грабен навестила меня перед завтраком справиться о моем самочувствии.

– Почему бы вам не взять выходной день? – предложила она. – Это пойдет вам только на пользу.

– Фамилия доступна для простых людей? Фрау Грабен не поняла вопроса.

– Я имею в виду, встречаются ли члены герцогской семьи с народом.

– Они все время встречаются с народом.

– Нет, я подразумеваю другое. Можно ли попроситься к ним на прием?

– На прием? Вряд ли. Желающим следует подождать, пока их пригласят. Кажется, так.

– Понятно. И я думаю, у них есть секретари и прочие, чтобы не допускать ненужных посетителей?

Конечно, разве в Англии любой может попасть к двору?

Я попыталась убедить ее, что при желании это можно устроить. Она подошла к окну.

– Флага принца уже больше нет. Это означает, он уже отправился в турне. Я не увижу его до его возвращения. Так хотелось бы поболтать с ним. Он знает, что мне приятно видеться с ним после его долгих отсутствий.

Я почувствовала разочарование. Я была уже готова рассказать фрау Грабен о своих планах увидеться с Максимилианом по делу особой для меня важности, но сочла за лучшее промолчать. В любом случае я ничего не смогла бы предпринять до его возвращения. Быть может, за эти несколько дней мне придет в голову какое-то решение.

А пока я продолжала тревожиться о будущем, волноваться и мечтать, но иногда я чувствовала себя такой счастливой, что мое настроение трудно было предсказать. Оно колебалось от полного отчаяния до беспричинной надежды.

Детей было трудно узнать. Они жили в предвкушении Ночи Седьмой луны. Еще задолго до этого события они показали мне луну, тонким серпиком зависшую в небе над герцогским замком. Когда луна станет полной, наступит ночь большого празднества.

В саду замка устроят праздничный фейерверк, и весь город будет любоваться им. Фрау Грабен сказала, что лучше всего его можно будет наблюдать из комнаты в башне.

– Детям, конечно, захочется пойти в город, но я не собираюсь. Что касается вас, мисс Трант, я бы тоже очень рекомендовала вам остаться в замке. В ту ночь люди положительно сходят с ума. Вам это, кажется, не понять...

– Мне кажется, я понимаю.

– Боже мой, простые приличные христиане ведут себя как варвары. Что-то происходит в ночь полнолуния, и мы возвращаемся обратно к временам, когда Иисус Христос еще не пришел на эту землю. И снова мы верим в других богов, снова здесь земля Лока, земля раздоров и распрей казней и интриг. Я догадываюсь, когда-то это празднество пытались упразднить. Герцог тоже пытался это сделать, но людям это пришлось не по нутру. Праздник это или нет, но в эту ночь люди выходят на улицу в масках и костюмах. Многие девушки лишаются невинности в Ночь Седьмой луны.

– Я готова наблюдать за празднеством из окна комнаты в башне, – согласилась я.

Фрау Грабен улыбнулась понимающе.

– Мне будет спокойнее, если вы останетесь в замке.

Весь день напряжение нарастало. Днем раньше я узнала, принц вернулся в замок. Перед тем как лечь спать, я увидела его стяг, поднятый на башне. Невозможно передать мои чувства: от отчаяния до беспричинной радости, от уныния до надежды. Мозг сверлила одна мысль – я должна его увидеть немедленно.

В полдень мы с фрау Грабен и детьми побывали в городе и посмотрели приготовления к празднеству. Флаги развевались из окон домов, и мне прежде не доводилось видеть такое множество яшиков с цветами на подоконниках. В некоторых магазинах были наглухо зашторены витрины.

Солнце заливало город теплом, люди смеялись и шутили, и все говорили о сегодняшней ночи.

– Мне хочется спуститься сюда вечером и посмотреть на таниы, – заявил Дагоберт.

– Вы будете смотреть фейерверк, – твердо ответила фрау Грабен.

– Я тоже хочу прийти сюда, – заныла Лизель, во всем повторявшая Дагоберта.

– Ну, ну, – успокоила их фрау Грабен, – фейерверк будет замечательный.

– Я пойду надену маску и поскачу вниз, – закричал Дагоберт.

– Поскачешь, приятель, во сне, – засмеялась фрау Грабен. – – А теперь, кто хочет поехать к «Принцу» за фруктовыми пирожными? – добавила она, слегка подтолкнув меня локтем. – Звучит смешно, не так ли? Поехать к «Принцу» за фруктовыми пирожными. Я имею в виду, конечно, в гостиницу, а не к Его Высочеству.

Ей очень понравилась ее шутка, а я тем временем решила, что на следующий день отправлюсь в город, пока дети занимаются с пастором Крацем, пойду к замку и попрошу охрану передать принцу, что Елена Трант просит принять ее. Если мне не удастся увидеть Максимилиана, то по крайней мере, буду знать, смогу ли добиться свидания с ним.

Дети болтали, уплетая пирожные, а фрау Грабен сказала, что пора собираться в обратный путь. Толпы уже начали стекаться в город, и нам следовало поторопиться, чтобы не застрять в толкучке.

Наступил вечер, а я все думала о том давно прошедшем дне, о поездке в город – в другой город, в тот день меня поразило сходство между этими двумя людьми, об утрате Ильзы и погружении в мир нереальности.

Детям разрешили лечь спать позднее, чем обычно, чтобы посмотреть фейерверк.

– Но при условии, – сказала фрау Грабен, – сразу после его окончания без всяких пререканий отправиться спать.

Поэтому, когда стемнело, мы – дети, фрау Грабен и я – отправились в башню. Комната выглядела удивительно эффектно при свечах.

Мы расположились у окон, дожидаясь начала фейерверка. Ракеты запускали из парка герцогского замка, который был виден практически отовсюду. Дети визжали от удовольствия при виде ракет, взлетавших в небо, и были очень разочарованы, когда фейерверк закончился. Отправив детей спать, фрау Грабен шепнула мне:

– Подождите меня здесь, я скоро вернусь. Мне кое-что хочется вам показать.

Я осталась и, оглядывая комнату, вспоминала о той Несчастной женщине, выбросившейся из окна и превратившейся в призрак, пугавший жителей замка. При свете свечей комната действительно выглядела необычно.

Я представляла, до какого отчаяния нужно было дойти, чтобы решиться на такой ужасный шаг, и хорошо понимали в эти минуты чувства той женщины.

Я почувствовала большое желание спуститься к себе в уютную комнату, здесь, в башне, соединенной с остальной крепостью только винтовой лестницей, одиночество подавляло.

Отвернувшись от окна, я села за стол и тут услышала шаги на винтовой лестнице – шли двое. Не знаю отчего, сердце мое дико заколотилось в груди. Что-то подсказывало мне, что сейчас произойдет нечто необычное. Фрау Грабен ушла с детьми, едва ли она успела уложить их в постель. В крепости были еще только две служанки, однако шаги идущих вряд ли принадлежали девушкам.

Дверь отворилась, в ней появилась фрау Грабен; волосы ее были чуть взъерошены, необычный румянец заливал щеки, улыбка не сходила с ее губ.

– А вот и она! – сказала фрау Грабен.

И я, увидела Максимилиана. Чтобы не упасть, мне пришлось опереться о стол. Он глядел на меня, не веря своим глазам.

– Ленхен! Не может быть! Ленхен!

Сделав шаг, я упала в его объятия, почувствовали прикосновение его губ на моих бровях и щеках.

– Ленхен, Ленхен, – повторял он. – Не может быть!

Я услышала хихиканье фрау Грабен.

– Ну вот, я привезла ее к тебе, не могла же я допустите чтобы мой мальчик, моя Молния, так страдал, и вот я поехала и привезла ее к тебе.

Ее смех не мешал нашему обоюдному удивлению, мы едва слышали то, что она говорит. Потом дверь затворилась, и мы остались одни.

– Я не сплю? Мне это не снится? – спросила я. Он взял в руки мое лицо, его пальцы ласково касались моих щек, подбородка.

– Где ты была все это время, Ленхен?

– Я думала, я никогда тебя больше не увижу.

– Но ты же умерла... Ты оставалась в охотничьем домике.

Домик исчез, когда я вернулась. Куда ты уехал не вернулся за мной?

– Боюсь, ты опять исчезнешь. Я так часто видел тебя во сне, а когда просыпался, тебя не было. Мне сказали, что ты умерла. Ты была в домике, когда все это случилось.

Я покачала головой. Единственное, чего мне хотелось в этот момент, чувствовать прикосновение рук Максимилиана. У нас еще будет время для разговоров.

– Я думаю только об одном. Ты здесь, со мной.

– Мы вместе, мы живы... Моя дорогая Ленхен... живая и здесь. Никогда больше не оставляй меня.

– Я... оставлю тебя. – Я рассмеялась. Я не смеялась так уже много лет, раскованно, радостно, жизнелюбиво.

И на мгновение мы забыли обо всем, кроме радости этого удивительного воссоединения. Мы были вместе, я чувствовала его объятия, его поцелуи на моих губах, наши тела рвались друг к другу. Десятки воспоминаний снова вернулись ко мне, в действительности они никогда меня не покидали, правда, прежде я боялась их возвращения, ибо считала их утраченными навсегда.

Но нас еще разделяла тайна.

– Где ты была? – спрашивал он.

– Что случилось в Ночь Седьмой луны? – хотела знать я.

Мы сидели рядом на диване перед открытым окном, в воздухе еще ощущался – запах фейерверка, мы различали крики людей далеко внизу в городе.

– Мы должны начать с самого начала, я должна знать все, – сказала я. – Ты можешь себе представить, каково это – поверить, что, может быть, ты потерял шесть дней своей жизни и из них три – самых прекрасных. Ох, Максимилиан, что же случилось с нами? Начнем сначала. Мы встретились в тумане, и ты привез меня в охотничий Домик, где я провела ночь, а ты пытался войти в мою Комнату, но дверь была заперта и Хильдегарда была готова защитить меня. Все это достаточно реально, я понимаю. Затем наступает вторая часть. Моя кузина Ильза с мужем Эрнстом приехали в Оксфорд и привезли меня в Локенвальд.

– Она никогда не была твоей кузиной, Ленхен. Эрнст был моим послом при дворе Кларенбока, родины принцессы.

– Эта та, которую называют твоей женой. Но это все невозможно. Твоя жена – я.

– Моя Ленхен! – вскричал он пылко. – Ты – жена! Ты и только ты!

– Мы поженились, правда? На самом деле! Другого быть не может!

Максимилиан взял меня за руки и открыто взглянул мне в глаза.

– Да, – сказал он. – Это правда. Мое окружение посчитало, что я следовал примеру моих предков, который, увы, иногда повторяют и сегодня. Но только не в нашем случае, Ленхен. Мы действительно поженились, и ты – моя жена, а я – твой муж.

– Я знала, что это так, верила, что не может быть иначе. Но расскажи мне, дорогой мой муж, расскажи все, как было.

– После ночи в охотничьем домике Хильдегарда отвезла тебя утром в Даменштифт, и на этом наше маленькое приключение закончилось. Все оказалось совсем не так, как я думал. Предо мной была юная девушка, совсем школьница. И дело не только в Хильдегарде. Ты как-то подействовала на меня, вызвала чувства, которые я никогда не ощущал прежде. И после твоего отъезда я не переставал думать о тебе, хотел снова тебя увидеть. Попытайся понять, как обстоят дела. Возможно, я был слишком избалован женщинами, мне редко отказывали. Ты стала моей навязчивой мечтой. Ты не выходила у меня из головы. Как-то я говорил о тебе с Эрнстом, человеком старше меня, с большим жизненным опытом, и он готов был биться об заклад, что, если бы мое приключение с тобой прошло по проторенному пути, я забыл бы его через несколько недель. И мы договорились привезти тебя сюда и организовать нашу встречу.

– А Ильза?

– Она вышла замуж за Эрнста во время его службы послом в Кларенбоке. Ильза – сестра принцессы, побочная сестра, и поэтому ее брак с нашим послом было считать для нее удачным. Эрнст болел, он нуждался в медицинской помощи за рубежом, и лучше всего в Лондоне. Он заключил со мной пари, что он с Ильзой привезет тебя в Германию. Они отправились в Оксфорд, рассказали тебе историю о родстве Ильзы и твоей матери и действительно привезли тебя сюда.

– Заговор! – вскричала я. Он кивнул.

– Да, и не очень оригинальный.

– Я не сумела его разгадать!

– Да как ты могла! К тому же все облегчалось тем, что твоя мать родилась здесь. На этом все держалось, я думаю. Наши горы и наши леса в твоей крови. Это я сразу понял в момент нашей встречи, это сблизило нас. Ильзе было нетрудно разыгрывать из себя родственницу. Ей не составляло труда рассказывать о доме, который она якобы делила с твоей матерью. Ведь многие дома в Германии так напоминают друг друга. Так что эта часть была совсем простой. Ты приехала, и в Ночь Седьмой луны.

– Ты ждал там, на площади, прихода Ильзы со мной, а потом она должна была исчезнуть?

– Я был на площади. Я намеревался отвезти тебя в охотничий долгих и оставаться там, пока кому-то из нас не захочется уехать. У меня даже были планы вообще оставить тебя в охотничьем домике. Я надеялся, что все так и будет.

– Но вышло иначе.

– Да, все вышло иначе. Такого со мной прежде не было. Я понял это, как только увидел тебя. Мы предназначены судьбой друг для друга, чтобы ни случилось потом, и самое страшное для меня – потерять тебя, Ленхен. Мне было ясно, что из-за моего положения нас ждут большие трудности, но мне было все равно. Я думал только о главном – я хотел, чтобы ты стала моей женой.

– И это совершилось, это правда! Ты женился на мне. Они лгали мне: Ильза, Эрнст и доктор. Они сказали... ах, мне стыдно вспоминать, что меня утащил в лес насильник, и я вернулась домой в таком состоянии, что им пришлось дать мне снотворное, чтобы спасти меня от помешательства.

– Но им было известно, что случилось.

– Тогда зачем... для чего?

– Они опасались последствий моего поступка. Но они осмелились? Как и вся моя свита, они считали наше бракосочетание ненастоящим. Им не приходило в голову что такое возможно. Как мог я, наследник престола жениться вопреки интересам государства? Но я смог Ленхен, и женился, потому что люблю тебя так, что не смог поступить иначе. Я не мог обмануть тебя, дорогая обмануть мою истинную любовь. И я, и они знали, что мой кузен обманул девушку, сказав, что он женится на ней, человек, проведший обряд, не был священником, и бракосочетание не имело силы. Фальшивая свадьба. Такой же они считали и наше бракосочетание. Но я любил тебя, Ленхен, и не мог так поступить.

– Я так счастлива, так счастлива! Но почему ты не сказал мне, кто ты такой?

– Мне пришлось держать это в секрете даже от тебя, пока я не провел соответствующих приготовлений. Мне необходимо было самому объясниться с отцом, ибо я знал, что всевозможные препятствия неизбежны. Отец уже тогда настаивал на моей женитьбе по государственным причинам. И говорить ему в тот момент, что я женился без согласия его и государственного совета, было несвоевременно, У герцога и так хватало забот. Мой дядя Людвиг искал возможность свергнуть отца и с радостью ухватился бы за так называемый мезальянс, как предлог для смещения герцога и объявления наследником моего кузена. Вот почему я не мог рассказать тогда отцу всю правду, а когда я был готов сделать это, я считал тебя погибшей.

– Мне надо рассказать тебе обо всем случившемся, так как думаю, что ты не имеешь никакого представления об этом. Ильзя с Эрнстом забрали меня из охотничьего домика после твоего отъезда.

– А мне сказали, что ты была там во время взрыва.

– Мы должны проследить шаг за шагом, как все было, ведь все кажется таким невероятным. После твоего отъезда Ильза с Эрнстом привезли меня в дом, который они снимали в городе. На следующее утро, проснувшись в полуобморочном состоянии, я услышала, что была без сознания шесть дней после изнасилования в лесу.

– Невозможно!

– Так они мне сказали. У них был доктор Он сказал, что давал мне снотворное, чтобы спасти меня от помешательства, и дни, которые, я полагала, провела с тобой, на самом деле пролежала в постели.

– Но как они могли надеяться, что ты им поверишь?

– Я не верила, но ведь был доктор. А когда я захотела увидеть охотничий домик, он исчез.

– Домик взорвали в день моего отъезда, когда Хильдегарда и Ганс отправились в город за провизией. Думаю, что это был заговор с целью моего убийства. Такие заговоры составлялись и раньше, и всегда их вдохновителем был мой дядя Людвиг. И не впервые мне и членам моей семьи удавалось с трудом избежать смерти. Эрнст явился ко мне и рассказал о взрыве домика и о том, что ты была там в момент взрыва.

– Я отправилась на поиски домика и нашла его сгоревшим, наверно, сразу же после взрыва. Ах, теперь ты видишь, как меня обманули.

– Бедная, бедная Ленхен! Как ты страдала, должно быть. Не только ты, мы страдали. Наверно, временами ты хотела, чтобы нашей встречи в лесу в тот день вообще не было.

– Нет, нет! – сказала я убежденно. – Никогда. Даже в самые мрачные и отчаянные минуты.

Он взял мои руки и поцеловал их. Я продолжила свой рассказ.

– Потом я осталась с Эрнстом и Ильзой, и они заботились обо мне, а когда родился ребенок...

– Ребенок! – воскликнул Максимилиан.

– Да, у нас был ребенок. Она умерла при рождении. Наверно, я никогда не чувствовала себя такой несчастной, как при известии о ее смерти. До этого я думала, после рождения ребенка найти работу в Даменштифте, и мечтала о нашей будущей совместной жизни... – ребенка и моей.

– Итак, у нас был ребенок, – повторил он. – Ох, Ленхен, моя бедная дорогая Ленхен. Ну почему же Ильза и Эрнст поступили таким образом? Зачем? Я должен узнать, что под этим кроется.

– Где они сейчас?

– Эрнст умер. Он был болен, ты знаешь, очень болен. После возвращения в Кларенбок Ильза, я слышал, снова вышла замуж. Но зачем они сказали мне, что ты погибла зачем им это понадобилось? Я найду Ильзу и узнаю от неё правду. Я пошлю за ней в Кларенбок и хочу узнать от нее что кроется за всем этим.

– Должно быть, у нее были причины.

– Мы узнаем это.

Он снова повернулся ко мне, его руки ласково касались моих волос, лица, словно он не верил, что я действительно нахожусь рядом.

Я была так счастлива с ним, что не могла думать ни о чем другом. Главное – мы были вместе.

И я узнала правду о случившемся в Ночь Седьмой луны, ко мне вернулись те шесть дней моей жизни, они принадлежали мне, и меня бессовестно обманули.

Что же толкнуло Эрнста, Ильзу, доктора на этот поступок? Зачем они так откровенно лгали мне, что почти заставили меня усомниться в самой себе, представить события так, как им этого хотелось. Зачем?

Но Максимилиан был со мной, и, как много лет назад, я не могла думать о чем-нибудь другом. И при свете луны, освещавшей башенную комнату, я была счастлива, как никогда прежде, со времени нашего медового месяца.

Раздался легкий стук в дверь, и вошла фрау Грабен с подносом, на котором стояли ярко горевшая свеча, вино и блюдо с ее любимыми фруктовыми пирожными.

Ее глаза сияли от удовольствия.

– Я подумала, что вы, должно быть, голодны и принесла вам пирожные. Ну, молодой господин Молния, – продолжила она. – Теперь-то ты не скажешь, что тебя не любит старая Грабен?

– Я никогда этого не говорил.

Фрау Грабен поставила поднос на стол.

– Ох, мисс Трант, уж я-то знаю, как он искал вас. Он стал на себя не похож. Он был всегда таким веселым и вдруг в одночасье изменился. Здесь замешана женщина, сказала я себе. А потом бедная старушка Хильдегарда мне все рассказала. Мы работали вместе в детской в замке. Она была младшей няней. Для нее весь мир был в мальчиках, и особенно Молнии. И она рассказала мне все – о том, как юная англичанка однажды пришла в охотничий замок, и после этого он переменился. Это была такая романтичная история, и как потом они взорвали этот домик, чтобы представить, что она погибла при этом взрыве.

– Так ты узнала все от Хильдегарды? – закричал Максимилиан. Почему же ты не рассказала мне?

Почему?

– На этом настаивала Хилъдегарда. Она рассказала мне все на смертном одре. И еще она сказала: «Никому не говори об этом, пусть лучше думает, что она умерла. Но если это принесет ему счастье...».

Ты всегда была старой интриганкой, – сказал Максимилиан. – Но как ты посмела скрыть это от меня?

– Ну теперь-то не ругай меня. Я привезла ее к тебе или нет? Я все это спланировала, поехала, нашла ее и разыграла из себя туристку, интересующуюся книжками, и все шло как по маслу. И всю дорогу я представляла, какой сюрприз приготовлю господину Молнии, и как по справедливости этот сюрприз нужно преподнести в Ночь Седьмой луны. Я выпью с вами стаканчик вина, не возражаете?

Не дожидаясь приглашения, она наполнила три стакана вином и присела, заедая вино фруктовыми пирожными.

Фрау Грабен заставила Хильдегарду рассказать ей все, что та знала, а знала она много. Хильдегарду, так же, как и фрау Грабен, интересовало все, что касалось принца. Она была очень наблюдательной. Ее очень волновало все, что происходило в охотничьем домике. Она знала, что молодая дама в первый раз попала туда, будучи питомицей Даменштифта, а потом ее привезли Ильза с Эрнстом, и что отец дамы был владельцем книжной лавки в Оксфорде. Хильдегарда запомнила и имя девушки.

– Я обратила на это внимание, – сказала фрау Грабен. Меня всегда интересовали дела моих мальчиков, а это приключение было необычным Хильдегар да поняла, что с самого начала оно отличалось от прежних. Вот почему оно ее так обеспокоило и не понравилось. Еще больше ей не понравилась та церемония. По ее словам, это было несправедливо. Девочка была так неопытна, что поверила в подлинность бракосочетания.

– Это было настоящее бракосочетание, – сказал Максимилиан.

Фрау Грабен взглянула на него, а потом на меня.

– Майн готг, – воскликнула она. – Это неправда, это одна из твоих шуточек, уж я-то знаю тебя, господин Молния.

– Дорогая Грабен, – сказал он очень серьезно. – Клянусь тебе, я женился на Ленхен в охотничьем домике девять лет назад.

Она покачала головой, и ее губы скривились в ухмылке.. Ведь она привезла меня сюда, она представила меня Максимилиану, поставила в любимом своем стиле драматический спектакль высокого класса. Но, если мы действительно были мужем и женой! Можно было только представить ее восторг перед возникшими у ней возможностями, и впервые с момента встречи с Максимилианом я полностью осознала ту сложную ситуацию, в которую мы попали. До этой минуты я не думала ни о чем, кроме того, что Максимилиан снова вернулся ко мне. Меня, жертву изощренного заговора, можно было понять и простить, но теперь я чувствовала удовлетворение, я вернула себе мужа!

Фрау Грабен сказала полувопросительно:

– Вот как, значит?

– Да, так! – ответил Максимилиан.

– И мисс Трант – твоя жена.

– Она – моя жена, Грабен.

– А принцесса Вилъгелъмина?

Его лицо омрачилось. Мне показалось, что он совсем забыл о ее существовании.

– Она не может быть моей женой, ведь я женат на Ленхен девять лет.

– Майн готт! – воскликнула фрау Грабен. – Это известие потрясет герцогство. Что ты наделал, Макси? Что будет теперь с нами? – Она хихикнула не без чувства удовольствия. – Но тебе, конечно, наплевать? Мне приятно видеть вас вместе, без сомнения. И не забудь – я нашла ее, я привезла ее к тебе.

– Ты старуха, всегда сующая нос не в свое дело, – сказал Максимилиан. – Я никогда не забуду этого.

– Завтра, – сказала фрау Грабен, и ее глаза засверкали усмешкой, – будет время повоевать с неприятностями. – Она засмеялась. – А сегодня – Ночь Седьмой луны. Нам не следует забывать об этом! Ох, кажется, ты собираешься благодарить меня, Макси, и вы тоже, мисс Трант. Только представить, столько лет! И вы оба сохнете друг по другу. Я сказала Хильдегарде: «Расскажи мне о той комнате в охотничьем домике со всеми Подробностями», и она все мне рассказала. И я сказала себе: «я устрою такую же комнату здесь, в Клоксбурге, сегодня вечером мы повернем стрелки часов назад, и возлюбленные встретятся вновь. Комната для молодоженов ждет вас, мои птенчики. Ты, Макси, после этого не скажешь, что старушка Грабен не заботится о тебе.

– Ты, Грабен, привезла Ленхен сюда, и я до конца своих дней буду тебе благодарен, но теперь оставь нас одних.

– Конечно, конечно. Я сама приготовила комнату для молодых. Ухмыляясь, фрау Грабен на цыпочках направилась к двери, оглядываясь на нас, словно не желая уходить.

– Мы еще поговорим, мисс Трант.

Она закрыла дверь, и мы остались в объятиях друг друга. Я знала, мы оба вспоминаем те дни в охотничьем домике, и наше влечение друг к другу было невыносимым.

– Завтра поговорим, – сказал Максимилиан. – Нам следует тщательно продумать, как нам поступить. Я уверен только в одном – мы никогда больше не расстанемся, что бы ни случилось. Но это все завтра...

Он открыл дверь. Фрау Грабен ждала со свечой и повела нас вниз. Полная луна освещала комнату, где стояла кровать с пологом на четырех ножках.

Все в комнате до мельчайших подробностей напоминало спальню в охотничьем домике, в которой мы провели дни медового месяца.

И вот теперь после девяти долгих и утомительных лет мы были снова вместе.

При свете огромной луны, тяжело висевшей в небе, снова испытала счастье, о котором уже перестала мечтать.

Мы проснулись с первыми лучами солнца. Я осознавала, что Максимилиан чувствует то же, что и я. Нам не хотелось прихода нового дня, ибо мы знали, что он принесет неизбежные проблемы. Я не переставала думать о женщине с холодным гордым лицом, полагавшей себя женой Максимилиана.

Но хотели мы этого или нет, чудесная ночь прошла, и начался день.

– Ленхен, – сказал он, – мне необходимо вернуться в замок отца.

– Я понимаю.

– Но вечером я приеду сюда.

Я кивнула.

– Если бы им не удалось уломать меня жениться на Вильгельмине, все было бы намного проще. Мне придется рассказать ей. – Его лицо омрачилось. – Она никогда не поймет.

– У тебя есть доказательства.

– Да, у меня есть запись о бракосочетании. Ты помнишь: одна у тебя и вторая у меня. К тому же я найду священника.

– Они забрали мой документ.

– Будет нелегко, Ленхен. Ко всему – мой отец очень болен. Не думаю, что он долго протянет, а это известие может ускорить его смерть.

– Я, кажется, начинаю понимать, к чему это может привести. Как бы я хотела, чтобы ты был адвокатом, доктором или дровосеком в своем маленьком домишке. Как я была бы счастлива!

– Ах, Ленхен, как счастливы эти люди. За ними не следят на каждом шагу. От их действий не зависят политические конфликты. А сейчас самый неудачный момент. Кларенбок будет рассматривать этот случай как оскорбление правящему дому, а это может привести к войне между нами, как раз в то время, когда французы, грозят выступить против Пруссии. А в их борьбу втянутся все германские государства. Мне нужно время все обдумать. В одном я уверен, Ленхен! Я люблю тебя. Ты вернулась ко мне, и мы больше никогда не расстанемся.

– Пока ты говоришь мне о своей любви, пока ты со мной, я согласна на все.

– Это не может долго продолжаться, дорогая. Я не вынесу неопределенности. Что бы ни случилось, мы должны быть вместе и не таиться от людей. А сейчас мне надо идти. Они будут искать меня.

Ранним утром я проводила его за ворота замка. Поднимаясь по ступеням в свою спальню, я услышала сзади себя шаги и догадалась, кто это может быть. Фрау Грабен с бигуди под ночным чепцом, с блестящими глазами, догоняла меня. Она улыбалась мне улыбкой заговорщицы, довольная собой, мною и ее молодым хозяином Молнией. Мне пришло в голову, что всю свою жизнь она, должно быть, прожила в своих мальчиках, и поэтому наша встреча стала одним из наиболее волнующих событий ее жизни.

– Так он уехал, – сказала фрау Грабен.

Она вошла вслед за мной в комнату и удобно устроилась в кресле. Я забралась на кровать.

– Ну, – продолжала она, – он снова счастлив, счастлив впервые за эти девять лет. На вас лежит большая ответственность, мисс Трант. Ох, мне не следует называть вас так теперь, наверно, но ради прошлого, пока ваш титул еще в тайне... Ну, вам придется за многое нести ответственность. А главное – дать ему счастье. О боже! – Она засмеялась. – Я никогда не видела его таким счастливым. Только подумать!

– И вы все время знали, кто я такая?

Она вся светилась от радости.

– Признайтесь, я сыграла это великолепно. Помните, мне нужен разговорник, словарь, что-нибудь в этом роде, чтобы помочь мне изъясняться. И у вас – ни малейшего подозрения. А разве вы не боялись, что я не приглашу вас поехать со мной для обучения детей языку?

– Да, – призналась я.

– А после вашего приезда меня терзали сомнения, могу ли я довериться вам. А Максимилиан находился в Берлине! Я не могла ждать его возвращения. Поймите меня, такого я не ожидала. Хилъдегарда считала ваш брак ненастоящим. И, если бы так, все было бы проще. Такое люди понимают. Но брак с наследником герцога, его женитьба на принцессе из Кларенбока, брак по государственным мотивам, сблизивший обе страны. Ну, это уму непостижимо! – Тут она засмеялась, взглянув на меня. – Но вам до этого нет дела, правда? Вы думаете только о нем, и теперь вы снова вместе. Вот такие делишки. Но пришла пора расплачиваться за них. Ну что за человек, наша Молния! Люди все еще вспоминают его прапрадеда Максимилиан-Карла. Это был Великий герцог и великий сластолюбец. Он стал легендой в наших краях, и я частенько говорила Хильдегарде, когда Макси отправлялся верхом в лес или практиковался в стрельбе из лука. «Посмотри на него, Гарда! Подрастает еше один Максимилан-Карл. Тоже легенда. И он будет не хуже прадеда». Герцог находит школьницу в лесу и женится на ней. Ну и дела! И пока еще не видно конца этой истории. Нам приходится ждать его. Что будет, что будет? – Ее глаза засверкали при этой мысли. – Посмотрим, когда придет время. Но верьте моему слову, это дело не так просто распутать.

Мысль о возможных передрягах, как я заметила, отнюдь не пугала фрау Грабен, напротив, я никогда не видела ее в таком возбуждении, как в ту ночь.

– Вы не уснете больше? – продолжала она. – Макси тоже не до сна. Не усну и я. Все равно уже утро. Его увидят по возвращении в замок, и кое-кто скажет: «Ну и ну! Его светлость где-то провел ночь!» Люди будут хихикать и толкать друг друга в бок: «Ну совсем как герцог Максимилиан-Карл!» Им и в голову не придет, что он провел ночь со своей женой.

Я попыталась сохранить спокойствие.

– Подождем. Максимилиану виднее, как поступить.

– Ну, – сказала фрау Грабен. – Держите все в секрете. Вы можете жить здесь или в одном из замков, и Макси будет навещать вас. И никому не надо знать, что вы – подлинная герцогиня, потому что это вот-вот случится. Старый герцог слабеет день ото дня, и поверьте, мне, скоро наш Макси займет его место. И что же будет тогда с вами, с Вилъгельминой?

– Увидим! А сейчас не мешало бы попытаться соснуть часик-другой!

Она поняла намек и удалилась. Конечно, мне было не до сна. Я лежала, заново переживая чудо прошедшей ночи и думая о неясном будущем.

Не успела я встать, как фрау Грабен постучалась в мою дверь. Ее волосы волнами обвивали голову, глаза блестели, щеки краснели от румянца, и вся она была, как никогда, жизнерадостна.

– Не думаю, что вы заспались, – сказала фрау Грабен.

– У меня кое-что для вас – записка от него. Честное слово, ему не хватает терпения. Он всегда был такой, когда ему очень чего-то хотелось.

Она вручила мне записку с таким видом, как будто я была ребенком, а она – доброй нянюшкой. Я схватила ее.

– Прочтите вслух, – сказала она не очень настойчиво. Я догадалась, она уже познакомилась с ее содержанием.

«Дорогая Ленхен, буду ждать тебя в лесу в 11 часов, рядом с КлоксбурГом, по течению. М.»

Записка напоминала приказ, но я отнеслась к этому снисходительно. Максимилиан привык требовать повиновения.

– У вас два часа, – фрау Грабен лучилась улыбкой.

– А как же с уроком для детей?

Фрау Грабен отмахнулась.

– Чепуха! Старик-пастор даст им урок по истории. – Она засмеялась с заговорщицким видом.

Мне было не до извинений. Одна мысль о свидании с Максимилианом пьянила меня.

Я оделась с большим тщанием. Ведь он увидит меня при свете дня после девяти лет разлуки, но перспектива встречи с ним заставила меня светиться от счастья.

Оседлав кобылку, я отправилась в путь. Он ждал меня в назначенном месте на белом коне, и мне сразу вспомнилась наша встреча в тумане.

– Ты почти не изменился.

– Ты стала еще более привлекательной.

– Так ли?

– Опыт жизни не прошел бесследно. Я так много хочу о тебе узнать. В юной девушке из Даменштифта таилось обещание, теперь оно воплотилось в жизнь.

Спрыгнув с коня, он снял меня с моей кобылки. Мы стояли, крепко обнявшись, и я была так упоительно счастлива, что мне хотелось остановить это мгновение; навеки запахи леса, слабый звук ветра в ветвях деревьев, отдаленное мычание коров и звон колокольцев.

– Никогда не расставаться, – сказал он.

– Что будет с нами, Максимилиан?

– Не знаю пока. Еще многое надо продумать. Я, пытаюсь найти выход из положения, но прошлой ночью я ни о чем не мог думать, кроме нас двоих, вновь обретших друг друга.

– То же происходит и со мной.

Мы привязали лошадей, и обнявшись, пошли по лесу, обсуждая сложившееся положение.

Он считал меня погибшей, видел обугленные руины охотничьего домика, выслушал доклад Эрнста о случившемся и поверил ему. И хотя он поверил в рассказ Эрнста, любая мысль о новом браке претила ему. Отец пытался убедить его в необходимости женитьбы, умолял и даже угрожал ему лишением права престолонаследия, если тот не женится, Кларенбок всегда противостоял Рохенштейну и был более сильным государством. Положение о бракосочетании принца Рохенштейна и принцессы Кларенбока было включено в состав договора, и Максимилиана вынудили согласиться на брак несколько лет назад.

– Вот и вся история, Ленхен. Если бы я только знал...

– И пока я жила в Оксфорде, ухаживая за тетей Каролиной, ты думал обо мне, тосковал, так же, как я о тебе...

– Если бы я поехал в Англию, я бы нашел тебя, как нашла фрау Грабен. Не могу простить себе, что этого не сделал.

– Но у тебя не было сомнений. Ты всегда доверял Эрнсту, и перед тобой был сгоревший дотла охотничий домик. И, конечно, мне самой надо было что-то предпринять. Но что толку упрекать себя и оплакивать прошлое. Забудем о нем.

– Да, все это позади, Ленхен. Подумаем о том, что важно сейчас. Мой отец очень слаб, и конфликт с Кларенбоком в настоящее время может оказаться пагубным.. Я уверен, французы со своей стороны полны решимости начать войну с Пруссией. В этом случае все германские государства не останутся в стороне. Утверждают, что у Наполеона лучшая армия в Европе, и он готов к войне.

– Значит, в случае войны тебе придется сражаться...

– Я главнокомандующий нашей армии. Ох, я испугал тебя. Может быть, войны не будет вообще. Будем надеяться. Но нам не следует терять время попусту и дальше. Слишком долго мы были в разлуке. Однако я действительно убежден, что французы будут воевать. Ты знаешь наших людей, любящих веселье и удовольствия, но это не характерно для немцев. Пруссаки под рукой Бисмарка превратились в воинственную нацию. Вспомни его лозунг – железо и кровь. Мы будем защищаться, если французы нападут на нас, и военные специалисты в Европе полагают, война неизбежна. У нас договор с Пруссией, и я ездил в Берлин Для его ратификации. Ну, хватит о политике, тебе, наверно. Уже наскучила эта тема.

– Политика – твое дело, и поэтому она не может не интересовать меня.

– Да, – сказал он очень серьезно. – Теперь, когда мы нашли друг друга, ты будешь со мной в радости и печали. Мы будем обсуждать вместе все дела. А сейчас главное спланировать наши действия. Я мечтаю быть с тобой, Ленхен, все время и без утайки. Но боюсь, сейчас не время открыть нашу тайну. Сегодня утром я почти было рассказал все отцу, но он так слаб, так болен и отягощен государственными заботами. Он боится Наполеона. Только сегодня он упомянул Кларенбок в том смысле, что благодаря моей женитьбе на Вильгельмине с этой стороны опасность нам не угрожает. Боюсь, Ленхен, отец долго не протянет.

Мне было ясно, как повлияет наше сообщение на больного человека, отягощенного заботами о судьбе страны, и я не настаивала. Сегодня мне было достаточно одного того что я обрела Максимилиана.

– Давай подождем немного, – предложила я. – Такое нельзя решать за несколько минут. А как с принцессой?

– Брак по расчету – его нельзя считать настоящим. А как она воспримет эту весть?

– Не знаю И всегда не знал, что можно ожидать от Вильгельмины Брак по расчету был взаимным и для нее, и для меня Не сомневаюсь, узнав, что ее замужество не настоящее, она почувствует себя униженной. И тогда жди беды. Нам это предстоит, Ленхен. Нам следует хорошо подумать, как поступить.

– Да, чтобы принести как можно меньше огорчения всем замешанным в это дело людям, – согласилась я. Я мечтала быть с Максимилианом, полностью разделять с ним жизнь, но я не могла бы чувствовать себя совсем счастливой, и я была уверена, что и он не смог бы, если бы открыв правду, мы ускорили бы смерть его отца и принесли унижение принцессе. Я вспомнила о том чувстве ревности которое испытала при одном только взгляде на эту горделивую женщину, считавшуюся женой Максимилиана, и могла себе представить чувства этой холодной, знатной гордячки при известии, что она, принцесса, его ненастоящая жена. Да, в этом деле нельзя поступать опрометчиво.

– В данный момент, – заключил Максимилиан, – лучше всего хранить все в секрете. Сегодня вечером я еду в Клоксбург. Буду думать только о тебе и о нашей будущей совместной жизни. Я мечтаю об этом.

– Тем временем, – добавила я, – будем осторожны. Твой отец и принцесса вряд ли выиграют, узнав правду из другого источника. Ты должен навещать меня как можно чаше. Обещай.

– Клянусь, и нет клятвы более приятной.

– А нам следует вести себя как обычно, как будто ничего не изменилось.

– Ах, Ленхен, – сказал он с нежностью. – Предвижу, какой опорой станешь ты мне в будущем.

– Я буду жить ради этого... заботиться о тебе, ухаживать за тобой.

– Ах, дорогая. Когда я думаю об этих потерянных годах...

– Не думай о них, они в прошлом. Подумаем о будущем. Быть может, и эти годы не полностью потеряны, они кое-чему нас научили. Снова быть с тобой, найти тебя – остальное меня не волнует.

Мы обнялись и долго не могли оторваться друг от друга. Максимилиану хотелось вернуться в Клоксбург со мной, но я боялась, что нас увидят дети и пожелают знать, почему мы вместе. Нам следует поостеречься. Будущее так много обещало нам, но достичь его, не причиняя боль другим, было невозможно.

Мне хотелось, и – я знала, Максимилиан разделяет мое желание сделать эту боль минимальной.

Мы попрощались и расстались, договорившись о встрече той же ночью.

Я повернула лошадь по направлению к Клоксбургу, но мне не хотелось уезжать из лесу. Я думала о наших проблемах, пытаясь найти лучшее решение, когда неожиданное шуршание листьев заставило меня вздрогнуть. Этот звук, – топот копыт – нельзя было спутать ни с чем. Сначала я решила, что возвращается Максимилиан, но ошиблась. Это был граф.

– Мисс Трант, – вскричал он. – Рад видеть вас. Но почему вы бросили уроки и разъезжаете по лесу в эти утренние часы?

– Дети занимаются с пастором.

– Надеюсь, их английский не очень страдает.

– Думаю, вы найдете большой прогресс в их знаниях если соблаговолите поговорить с ними на английском.

– Мне кажется, мисс Трант, вы очень уверены в своих силах.

– Уверенность необходима для успешного обучения.

– Как и во многом другом. Думаю, вы согласитесь.

– Пожалуй, вы правы.

– Вы очень снисходительны сегодня, мисс Трант.

– Я всегда снисходительна так, время от времени у вас появляются нотки неуступчивости.

– Не замечала.

– Я – да. Возможно, потому, что был жертвой такой неуступчивости. Интересно, проявляли ли вы ее в отношении моего кузена? Думаю, что нет, как я мог заметить. Да, да, я видел вас. Кажется, вы очень быстро познакомились, если, конечно, не знали друг друга раньше.

– Вашего кузена? – пробормотала я, чтобы выиграть время.

– Eгo светлость, принца. Я имею честь быть его кузеном. Скорее, здесь уместны соболезнования. Представьте меня сыном герцога вместо моего кузена.

– Зачем мне это?

– Тогда вам удастся представить меня на его месте и, возможно отнестись ко мне не менее любезно, чем к нему.

Меня интересовало, что он видел, долго ли следил за нами, и мне пришло в голову, что за действиями человека в статусе Максимилиана всегда следят чьи-то глаза и уши.

– Мы с принцем встречались несколько лет назад, когда я училась здесь в Даменштифте.

– А теперь вы приехали снова. Это очень похвально с вашей стороны, мисс Трант. Должно быть, вам очень понравилось у нас.

– Да, мне здесь очень понравилось.

– Мне хотелось бы показать вам мой замок. Вам следует как-нибудь приехать туда с детьми. Хотя лучше вам приехать одной.

– Благодарю за столь лестное предложение.

– Но вы не находите его благоразумным.

– Разве я так сказала?

– Вам необязательно всегда говорить мне то, что вы имеете в виду. Ваши холодные английские манеры говорят сами за себя.

– Уверена, вы находите их весьма непривлекательными, и потому не буду обременять вас своим присутствием.

– Напротив, мне они кажутся... интересными, и уверяю вас, если бы я считал ваше общество утомительным, то никогда бы не искал его.

– А вы его искали?

– Не сомневаюсь, вы знаете ответ.

– Боюсь, что нет, господин граф.

– Мне бы хотелось ближе с вами познакомиться. В самом деле, почему бы нам не быть в тех же приятных отношениях, как у вас с кузеном? Мы так похожи. Вы, должно быть, заметили.

– Да, вы внешне схожи.

– Более того, трудно различить даже наши голоса. Все та же самонадеянность, не так ли? У нас одни и те же пороки. Хотя он был чуть-чуть подипломатичнее меня, как говорится, положение обязывает. Он опутан ограничениями, которые меня не беспокоят. В какой-то степени быть племянником герцога удобнее, чем его сыном.

– Признаюсь, вы правы.

Он приблизился вплотную и взял меня за руку.

– Я более свободен делать что хочу.

– Полагаю, это приносит вам большое удовлетворение. А теперь мне пора возвращаться.

– Я провожу вас.

Я не могла отказаться, и мы вдвоем вернулись в Клоксбург.

– В качестве сюрприза я возьму детей на прогулку, – сказал он. – А заодно посмотрю, как они продвинулись в английском. А как успехи у вашего протеже?

– Кого вы имеете в виду под протеже?

– Ну, не кривите душой, мисс Трант. Вы же знаете, я говорю о юном господине Фрице. Неужто вы забыли свою озабоченность его здоровьем и как, уступая вашей милой просьбе, я разрешил ему не ездить на охоту.

– Мне помнится, вы осознали, что ребенок простужен и ему лучше остаться дома.

– Ничего подобного, мальчишкам, которым предстоит стать сильными мужчинами, не к лицу баловство преданных, но введенных в заблуждение преподавателей английского. Я согласился оставить его дома по вашей просьбе, и верьте мне, мисс Трант, мне очень приятно выполнять ваши желания, но если мои действия истолковываются так превратно и забываются так быстро, мне, вероятно, придется подумать перед тем, как их исполнять.

Жесткая усмешка на его лице заставила меня содрогнуться за Фрица. В этом человеке было что-то садистское, и это меня пугало. Имел ли он в виду, если я, по его выражению, не проявлю дружелюбие, излить свое разочарование и гнев на Фрица, ибо он знал, что это причинит мне боль?

Мне нечего было ему сказать или просить о чем-то. Мне подумалось, что любая моя просьба вызвала бы у него определенные условия.

Я была рада, когда мы подъехали к замку. Дети видел наше прибытие, и Дагоберт выбежал во двор поприветствовать отца.

– А, мисс, где же вы были? – требовательно обратило он ко мне.

– Мисс наслаждалась уединением в лесу, – сказа граф.

Я отвела кобылку в конюшню и вошла в замок. Мне не терпелось увидеть Фрица. Я нашла его в комнате.

– Приехал твой отец и берет вас с Дагобертом покатать верхом.

Было приятно видеть, что он не выглядел таким испуганным, как обычно, и я отнесла это на свой счет. Я убеждала его, если кого-то боишься, то смотри обидчику Прямо в глаза и попытайся преодолеть страх. Он прекрасно освоился со своим пони, и только тогда, когда он выказывал боязнь, лошадка мгновенно это ощущала. Когда ты, Фриц, совершенно спокоен, спокоен и пони. Мне удалось втолковать ему этот урок.

Спустя полчаса, когда я наблюдала из учебного класса отъезд графа с детьми, вошла фрау Грабен.

– Они отправились, я думаю, на охоту, – сказала она. – Честное слово, Фриц прекрасно держится на пони. Кажется, он не так уж боится своего отца.

Я кивнула с улыбкой.

Фрау Грабен смотрела на меня с любопытством.

– Я видела вас возвращающейся с Фреди.

– Да, я встретила его в лесу.

– Вы же поехали на свидание с Максом.

– Да.

– И вы виделись с ним?

Я кивнула.

– Ну, мне кажется, вы скоро покинете Клоксбург.

– Еще не знаю.

– Уедете, – сказала она уверенно. Затем ее голос зазвучал менее твердо. – Фреди видел вас с Максом?

– Да, видел.

Она выпятила нижнюю губу.

– Вам лучше поостеречься. Фреди всегда хотелось того, что у Макси, это имело особую ценность в его глазах. Пришлось мне помучиться с этим мальчишкой. У Макси была прехорошенькая лошадка с каретой. Ему их подарила на Рождество его мать. На праздник им ставили отдельные столики. Да, Рождество было событием в их жизни, они говорили о нем неделями. Так вот, им ставили столики с маленькими елочками, освещенными свечами, а подарки вешали на большое дерево, и на нем была карета и лошадка для Макси. Прелестная штучка. Она была украшена как герцогский выезд, на карете корона и герб герцога. И когда Фреди увидел эту игрушку, ему сразу же захотелось такую же. Ночью он взял и спрятал ее Потом мы нашли ее в его шкафу и вернули Макси, а на следующий день она оказалась разбитой вдребезги. Этот дрянной мальчишка предпочел разбить ее, чем отдать Макси. Я никогда не забывала о том случае. Не думаю, что он сильно изменился с тех пор.

За ее вкрадчивой улыбкой таился страх, она боялась. Ей хотелось довести до моего сознания, что интерес графа ко мне, после того как он обнаружил, что мы с Максимилианом любим друг друга, перерастет в решимость стать моим любовником.

Возможно, меня стоило предупредить, но я не восприняла серьезно эту угрозу. Мне не следует оставаться с ним наедине, и все будет в порядке. Я – не карета с лошадкой, которые можно сломать, хотя, несомненно, он может испортить мне жизнь.

Я находилась в своей комнате, когда они вернулись. Выглянув в окно, я увидела их, и прежде всего Фрица. Он уверенно держался в седле и был, по-видимому, счастлив.

Мои упреки не пропали даром.

Но вскоре я узнала от фрау Грабен, что граф решил, что мальчикам пора перейти от пони к лошадям. Он уже был в конюшне и выбрал им лошадей.

Я бывала на конюшне и прослышала немного о породе местных лошадей и, узнав о лошади, предназначенной для Фрица, ужаснулась.

Граф отвел ему одного из самых резвых и норовистых скакунов.

Что же представлял собой этот человек, не боявшийся поставить под угрозу жизнь своего сына под предлогом сделать из него мужчину ив то же время тем самым продемонстрировать свое неудовольствие женщине, отвергнувшей его?

Я попыталась понять его. Может быть, мне было не дано понять, к чему привело его столь дикое воспитание. Взгляды на жизнь в здешних краях могли резко отличаться от образа жизни в мирном английском городке. Быть может, поэтому местные обычаи казались мне несколько фантастичными и нереальными. Эти люди брали себе все, что им заблагорассудилось, и не считались с мнениями других. Будучи настолько жестокими, они даже в любви могли пойти на обман, разыграв поддельное бракосочетание. До какого падения могло бы довести их неудержимое вожделение!

Мои опасения за Фрица, по крайней мере, отвлекли меня от мыслей о моих проблемах.

В тот же день я отправилась в город, пока дети занимались рисованием с молодым художником, приглашенным в замок занятий раз в неделю.

В одной из витрин магазинчика я увидела шляпу и позднее гадала, что это – инстинкт или судьба привели меня к этой лавке.

Это была шляпа для мальчика, скорее, похожая на шлем, бледно-серого цвета, с зеленым перышком, воткнутым в ленту. Надпись на витрине гласила: «Защитный шлем для верховой езды». Я вошла в лавку. Да, подтвердил мне хозяин, он предназначается для дополнительной защиты головы всадника при падениях. Шляпник слышал, что недавно молодой парень упал с лошади и избежал серьезных ушибов головы благодаря вот этому шлему.

Я купила шляпу.

Но, купив подарок Фрицу, мне следовало приобрести подарки и другим детям. В лавке продавались часы с кукушкой, кукольные домики и кукольная мебель, пищалки, игрушечные лошадки и хлысты для верховой езды. Выбор был богатый. Для Дагоберта я купила так называемый указатель погоды. Он состоял из деревянного Домика с двумя фигурками: мужской в темной одежде и женской в ярком платье. Фигурка женщины появлялась при солнечной погоде, мужская – когда ожидался дождь. Я полагала, что этот приборчик понравится Дагоберту. В Подарок Лизель я приобрела куклу на шарнирах.

Когда я вернулась в замок, дети только что пришли с Урока рисования, проводившегося на открытом воздухе. Их восхитили мои подарки.

Фриц надел шляпу.

– Это шлем безопасности.

– Он волшебный?

– Когда ты надеваешь его, ты в большей безопасности, чем без шлема.

Фриц с благоговением посмотрел на шляпу, Дагоберт был доволен своим погодным домиком, но он также с завистью поглядывал на шляпу Фрица. Меня это удивляло, потому что я думала, что игрушка намного интересней для ребенка, чем предмет одежды, но мне показалось, что дети уже наделили эту шляпу каким-то особым волшебным свойством.

Внутри на шелковой вставке было написано: «Шлем безопасности». Они прочли эту надпись с трепетом. Фриц надел шляпу и не желал снимать ее.

– Она же – для верховой езды, – попробовала я убедить его, но он не хотел с ней расставаться ни на минуту.

Мне подумалось, что следовало бы купить шляпу и для Дагоберта.

– Сегодня что, подарочный день? – спросила Лизелъ.

– Да нет. Просто мне так захотелось, – ответила я.

– У вас в Англии каждый день может быть подарочным. – В обшем-то да. Подарки можно делать в любое время.

– Хочу поехать в Англию, – заявил Дагоберт.

Сидя у окна в башне, я ждала приезда Максимилиана. На той стороне долины виднелись огни герцогского замка, и я думала о женщине, выбросившейся, если верить легенде, из этого окна, узнав о фальшивом браке, и не пожелавшей жить после такого обмана. Как различны были наши судьбы! Я светилась от счастья, осознавая глубину его любви, его готовность пожертвовать во имя ее своим будущим. Я прожила в этом обществе достаточно долго, чтобы понять местный феодальный образ жизни. Здешние властители принадлежали народу, они были всемогущи, но их всевластие держалось только на одобрении их поведения подданными.

Я знала, что не стану причиной неприятностей для Максимилиана.

Женившись на мне (и я содрогнулась при мысли, как легко он мог последовать обычаю своих предков – пойти на фальшивый брак, ибо я и не догадалась бы о подлоге), он доказал свою огромную любовь ко мне, и я была полна решимости ответить ему тем же.

Наконец я увидела Максимилиана. Он скакал к замку один, без сопровождающих. У меня перехватило дыхание от высоты, когда я высунулась из окна. И снова я подумала о той несчастной, судьба которой была столь трагичной.

На лестнице раздались шаги, я открыла дверь, и мы оказались в объятиях друг друга.

На рассвете перед его уходом мы снова говорили о нашем будущем.

Он решил прежде всего рассказать о нас «отцу, а потом уже Вилъгелъмине.

– Снова и снова я был готов рассказать ему обо всем случившемся, представить тебя ему, но я опасаюсь последствий.

– А Вильгельмина? – спросила я. – Я много думаю о ней.

– То был союз по расчету. После рождения ребенка мы жили врозь. И я был рад этому обстоятельству.

– Я забыла о ребенке.

– Все так запутанно, что сводит меня с ума. А все могло быть иначе. Я был готов рассказать отцу о случившемся и попытаться убедить его понять, что встретил ту единственную женщину, которую полюбил, и женился на ней. Тогда ему легче было бы перенести такое известие. Конечно, не обошлось бы без осложнений, но, так как я считал тебя погибшей, я не видел смысла объясниться с отцом. Они лгали мне, и я не успокоюсь до тех пор, пока не выясню почему. Я прикажу доставить сюда Илъзу и спрошу, зачем они это сделали и почему вмешались в мою жизнь.

– Ты сам первый велел им сделать это.

– Я распорядился привезти тебя ко мне. Они были свидетелями на бракосочетании. Но они солгали тебе и мне. Зачем? Скоро я узнаю об этом, ее привезут сюда. Мы устроим ей очную ставку и узнаем правду.

– Ты думаешь, она приедет?

– Мой кузен намерен посетить Кларенбок по государственным делам, и я попросил его привезти сюда Илъзу, если она еще жива.

– Твой кузен?

– Граф Фредерик.

Мне стало не по себе. Граф всегда вызывал у меня такие чувства.

– Знает ли он, зачем тебе нужна Ильза?

– Слава Богу, нет. Я не мог бы довериться в этом Фредерику. Один Бог знает, как он это использует. Он приносит мне столько хлопот, сколько его отец моему.

– И именно ему ты поручил привезти Илъзу!

– Она должна будет подчиниться ему. К тому же она может подумать, что ее побочная сестра Вилъгельмина желает видеть ее. Я не сказал конкретно, кто ее хочет видеть.

– Как бы мне хотелось, чтобы она была сейчас здесь! Мне хотелось бы встретиться с ней лицом к лицу. Так много вопросов я хотела бы ей задать. Она казалась такой доброй ко мне. Не могу понять, зачем ей надо было разбить мою жизнь?

– Скоро узнаем, – ответил Максимилиан. Наступил рассвет и с ним пора расставания. Несмотря на неопределенность нашего будущего, даже наступающего дня, нерешенность наших проблем, мы были счастливы.

На следующий день Фрида, жена кучера Принцштейна, присланная в помощь двум служанкам в крепости, принесла письма из Англии: одно от Энтони, второе от тети Матильды и еще одно – от миссис Гревилль.

Энтони интересовался моим житьем-бытьем. Я давно уже ничего не писала ему.

«Все ли в порядке, Елена? Если нет, бросайте все и приезжайте. Я очень скучаю по вас. Здесь нет никого, с кем я мог бы поговорить так, как с вами. Родители, конечно, очень внимательны ко мне, но это не совсем то.

Каждый день я жду от вас письма, в котором вы признаетесь, что с вас довольно. Возвращайтесь домой. Я понимаю ваше беспокойство. Оно объяснимо в свете случившегося с вами. Но не считаете ли вы, что копание в прошлом только оживляет его? Не лучше ли попытаться его забыть? Возвращайтесь домой, и я сделаю все возможное, чтобы вы были счастливы.

Люблю вас как прежде, Энтони»

Какую умиротворенность вызвали эти строки, новый приход Энтони с чудесными зелеными лужайками, очаровательный дом времен Елизаветы, спроектированный в виде буквы Е, как и многие другие постройки той эпохи. Удивительный дом с кладовкой для припасов и буфетной, с огороженным стеной садом, сверкавшим бело-розовым цветеньем в мае. Каким далеким казался тот мир от замка в горах!

Предположим, я написала бы Энтони и сообщила ему о том, что нашла Максимилиана. Возможно, я обязана это сделать по отношению к нему. Ведь он продолжает надеяться на мое возвращение. Но не сейчас. Отец Максимилиана должен узнать первым.

Я прочла письмо от тети Матильды.

«Как поживаешь, Елена? Не надоела тебе твоя учительская работа? Альберт считает, что ты вернешься до конца лета. Зимы там не очень приятные. Думаю, что выпадает много снега. Береги легкие. Некоторые считают, что горы полезны для легких, но с ними нельзя шутить. Нам не хватает тебя в лавке. В тяжелые дни Альберт говорит: «Нам было бы легче, если бы здесь была Елена, особенно в отделе иностранных книг». Он трудится, как раб, а ведь у него одна почка».

Все эти письма возвращали меня в прошлое.

Вот письмо миссис Гревилль.

«Мы по вас очень скучаем. Когда вы вернетесь? У нас была чудесная весна. Видели – бы вы кусты в приходском саду. А теперь цветет лаванда, просто чудо! Газоны немного измяли во время праздника, но он прошел великолепно.

Энтони очень любят, у него так много добровольных помощников. Поблизости поселилась некая миссис Чартуэлл, у нее приятная дочь, она нам очень помогает в наших делах. Она – очень миловидна, эта Грейс Чартуэй ласковая в обращении и легко ладит с людьми...»

Я улыбнулась. Другими словами, идеальная супруга священника. Я поняла намек миссис Гревилль: возвращайтесь, пока не поздно.

Тишина опустилась на город, на замок и на горы Болезнь герцога усилилась.

Мне передали записку от Максимилиана, в которой oн ставил меня в известность, что не может покинуть замок. Врачи постоянно находились у постели герцога и опасались, что развязка уже близка.

Фрау Грабен не скрывала своего волнения.

– Наш Макси скоро станет герцогом, – шепнула она мне.

Я избегала смотреть ей в глаза.

На детей на некоторое время подействовало серьезное настроение взрослых, но скоро они позабыли об этом.

Фриц почти не расставался со своим шлемом, а Дагобер надоел всем, предсказывая солнечную или дождливую погоду, у куклы, подаренной Лизелъ, отвалилась нога.

Нужно было купить всём шляпы.

Весь следующий день агония герцога продолжалась. На улицах города царила подавленная тишина, люди стояли на перекрестках, переговариваясь шепотом.

«Он был хорошим правителем, – говорили они, – но болел очень долго. Благодарение Господу, у нас есть энергичный принц, чтобы управлять нашей страной в Такое беспокойное время».

Эти тревожные дни ухода герцога никак не повлияли на жизнь в замке.

Дважды в неделю дети практиковались в стрельбе из лука, и к ним часто приезжали другие мальчики из благородных семей. Очень часто их набиралось десять или одиннадцать человек. Граф считал, что в присутствии других соревнование становится более интересным, и в эти дни во дворе замка было необычно оживленно и шумно. Я была в своей комнате, когда туда вбежал Фриц. Он держал в руке шляпу, в которой торчала стрела.

– Она попала мне в голову, – сказал он, – но застряла в шлеме. Ее надо аккуратно вынуть, чтобы не сломать. Господин Гронкен велел принести ее вам, когда я сказал ему, что вы сумеете ее вынуть. Пожалуйста, мисс, осторожней с моим волшебным шлемом.

Я взяла шляпу. Неожиданная мысль вдруг пришла мне в голову. Если бы Фриц не надел шлем, стрела попала бы ему в голову.

Я аккуратно вынула стрелу и положила ее на стол. Мы с Фрицем осмотрели стрелу и шлем. В ткани шлема стрела пробила дырку.

– Не расстраивайся, – сказала я Фрицу, – так еще интересней. А потом, такой шляпы с отверстием больше ни у кого не будет. Боевые шрамы – шрамы чести.

Это утешило Фрица. Он снова надел шляпу и побежал заканчивать занятие.

Я подняла стрелу, ее наконечник был заострен и предназначался, несомненно, для поражения цели. Меня удивило больше всего, что на кончике наконечника виднелось еле заметное пятнышко. Что это могло быть?

Больше я не вспоминала об этом, так как несколько часов спустя пришла весть о смерти герцога.

Все флаги в городе были приспущены.

– Конечно, все к этому шло, – сказала фрау Грабен. – А вот у нашего принца дела теперь совсем другие. Ему тяжко придется несколько дней. И, конечно, похороны. Вот это, скажу вам, будет событие.

Произошел прискорбный инцидент. На следующий день Дагоберт отправился в лес на своей новой лошади. Первые час-полтора мы не волновались, когда он не вернулся, но с наступлением темноты, не дождавшись его возвращения, мы переполошились.

Фрау Грабен отправила слуг на поиски. Кучер, господин Принцштейн, разбил их на две группы, и они прочесывали лес по двум направлениям.

Сидя в маленькой гостиной фрау Грабен, мы озабоченно обсуждали, что могло с ним приключиться.

Вошел Фриц и заявил о потере шляпы.

– Мой волшебный шлем куда-то исчез, не могу нигде его найти.

– Как ты можешь беспокоиться о шляпе, когда исчез твой брат? – сказала фрау Грабен.

– Еще как могу, – заявил Фриц. – Я думаю, он взял ее.

– Ах, Фриц, с чего тебе это пришло в голову? – спросила я.

– Он всегда берет ее.

– Забудь о шляпе. Давай подумаем о Дагоберте, – сказала я. – Куда он мог отправиться, по твоему мнению?

– Ему нравится ездить к Могильному острову. Пока мы беспокоились, куда исчез Дагоберт, со двора раздался чей-то крик: «Он нашелся!»

Выскочив наружу, мы увидели Дагоберта без шляпы и очень испуганного. Он рассказал нам невероятную историю... о своем похищении.

Фрау Грабен перебила его:

– Хватит разговоров, ты весь вымок.

– Было очень сыро, – ответил Дагоберт.

– Снимай с себя все мокрое и отправляйся в ванну с горчицей. Вот так-то. Я знаю, ты не терпишь горчицы. А потом поешь моего супчика и выпьешь немного ликера.

Дагоберту не терпелось рассказать о своих приключениях, но он так дрожал от холода, что позволил отвести себя в ванну с горчицей, и только потом, завернутый в теплый ночной халат, отведав горячего бульона, он рассказал нам о случившемся.

– Я был в лесу, когда двое мужчин в масках подъехали ко мне. Они окружили меня, и один из них схватил моего коня за уздечку. Я не испугался и крикнул им, что убью их, если они тронут меня. Потом я вытащил меч...

– Ну, ну, Дагоберт, – сказала фрау Грабен. – Хватит выдумывать. Говори, как было на самом деле.

– Ну не меч, а вроде...

– Ты знаешь, не было никаких вроде. Расскажи все как было.

– Они заставили меня слезть с коня, и я потерял... шлем, и я сказал им, что должен его найти...

– Твой отец захочет знать, как все было на самом деле, – повторила фрау Грабен. – Поэтому тебе лучше все вспомнить. И хватит историй про мечи, у тебя их не было.

Дагоберт утихомирился.

– Они повели моего коня в лес, прямо в гущу деревьев. Я был неподалеку от озера, и думаю, они собирались убить меня, не вру, мисс, честно, фрау Грабен. И я испугался, потому что потерял шлем, а без него волшебства не получилось бы.

– Так на тебе была шляпа Фрица?

– Да, я подумал, он не заругается за один раз... и сказал, что я потерял шлем Фрица, который мисс купила для него. И мне нужно найти его, потому что он не мой, я только одолжил его. А они сказали, что я – Фриц и это мой шлем. А я им сказал, что нет, я Дагоберт. Потом они пошептались и отпустили меня.

– Ну и дела! – сказала фрау Грабен. – Должно быть, кто-то вздумал пошутить с нами. За такие шутки надо драть шкуру. Попугать людей им захотелось.

– Ох, а я совсем не испугался. Я бы их прикончил, обоих. Я быстро сбежал. Если бы не туман, я бы не потерял дорогу и не опоздал бы.

Мы не препятствовали его хвастливой болтовне, мы молчали, обдумывая случившееся.

Неожиданный страх вдруг овладел мною.

Уложив детей спать, я спустилась в гостиную фрау Грабен.

Она сидела, задумчиво глядя на огонь.

– Ах, мисс Трант, – сказала она с легкой усмешкой, всегда появлявшейся у нее при упоминании моего имени. – Я как раз собиралась подняться к вам.

– Что вы думаете обо всем этом, фрау Грабен?

– Никогда не знаешь, что выкинет Дагоберт. Должно быть, заблудился, забыл о времени и решил оправдать придумав историю о людях в масках.

– Ох, я думаю иначе.

– Вы считаете, что на самом деле двое в мае схватили его? Для какой цели?

– Потому что они приняли его за Фрица.

Она уставилась на меня в полном изумлении.

– Зачем им понадобился Фриц?

– Не знаю. Но на Дагоберте была шляпа Фрица. Он повсюду носит ее с тех пор, как я подарила ее ему. Возможно, увидев Дагоберта в лесу в этой шляпе, те люди приняли его за Фрица.

– Похоже, что так, но зачем им понадобился Фриц?

– Не знаю. Фрау Грабен, не подниметесь ли вы в мою комнату? Я хочу кое-что вам показать.

Войдя в комнату, я вынула из яшика стола стрелу и положила ее на кровать.

– Что это такое?

– Этой стрелой попали во Фрица, когда они стреляли из лука во дворе замка.

– Кто стрелял?

– Не знаю, но хотела бы знать.

– Эти стрелы не приносят большого вреда.

– Это зависит от некоторых обстоятельств.

– Вы что-то не договариваете, мисс Трант.

– Посмотрите внимательнее на кончик... Вот эта часть застряла в шляпе Фрица. Взгляните.

Она наклонилась над стрелой, и выражение ее лица изменилось.

– Вот так раз! Его окунали во что-то.

– Вы знаете во что?

– Помню, в старые времена на диких кабанов и оленей охотились с луками, и охотники окунали наконечники в специальный раствор.

– С ядом, – сказала я. Она кивнула.

– Я помню эти наконечники. От яда оставались похожие пятна.

Мне стало не по себе. Если кто-то умышленно стрелял во Фрица отравленной стрелой, если двое мужчин пытались его похитить, что все это значит?

– Скажите мне, мисс Трант, я не понимаю.

– Хотела бы я знать.

– Возможно, пятно не от яда. Может быть, от чего-то другого. Дети часто стреляют куда попало. Быть может, кто-то попал во Фрица неумышленно.

– А потом пытался его похитить.

– Но это был Дагоберт.

– Дагоберт, которого приняли за Фрица.

– Ну, мисс, звучит несколько преувеличенно.

– По моему мнению, эти два случая слишком похожи, чтобы быть простым совпадением.

– Что же вы предлагаете?

– Нам следует следить за Фрицем, предупредить любую другую попытку покушения на него. Та шляпа, которую я купила для него, спасла его дважды. Для нас это предупреждение, или так мне представляется. И если мы ошибаемся, если выстрел в него случайность и пятно на наконечнике не от яда, и если два бандита просто пытались похитить одного из сыновей графа, а потом передумали, что же – меры предосторожности вреда не принесут.

– Вижу, вы действительно обеспокоены, мисс Трант Можете быть уверены, я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам следить за Фрицем.

Пришло письмо от Максимилиана. Он хотел, чтобы я приехала в герцогский замок в сопровождении фрау Грабен. По его мнению, так будет менее подозрительно Фрау Грабен сияла от удовольствия, зайдя ко мне в Комнату.

– Приказ от герцога, – усмехалась она. – Я так и думала, что он не замедлит прислать за вами. Отправимся через полчаса. С детьми утром побудет пастор Крац и Последит Фрида. Она – хорошая девушка. Я велела ей не – пускать глаз с детей. Можете доверять Фриде. Я считаю правильным, чтобы мужья и жены работали вместе в одном хозяйстве. По-моему опыту, так надежнее.

Она принялась рассказывать мне, как кучер Принцштейн попросил ее подыскать место для его жены Фриды и как она решила взять ее в крепость, потому что Элла неожиданно открыла у себя талант приготовления напитков и ликеров и ее лучше было бы использовать для этого занятия.

Думаю, она болтала просто, чтобы подразнить меня, видя мое нетерпение отправиться в путь.

Мы обогнули город и выехали на дорогу, ведущую вверх, к герцогскому замку. Я никогда не видела его вблизи, только из окон.

По мере приближения замок представлялся все более величественным. Создавалось впечатление, что он вырастал из густого, похожего на лес парка, а одна из его стен казалась продолжением горного склона. Над нами возвышались огромные башни и башенки из серого камня, противостоящего времени уже не одну сотню лет. Я смотрела на Кошачью башню и представляла, как защитники замка опрокидывали на головы нападавших бочки с кипящим маслом.

У ворот замка стоял караул герцогских гвардейцев. Они внимательно оглядели нас и нашу коляску и, видимо, расслабились, узнав от фрау Грабен, что мы прибыли по распоряжению принца. Мы проехали через ворота во двор замка.

– Боже мой, – усмехнулась фрау Грабен. – Сколько лет прошло. Видите вон те окна? Там были детские.

Мне подумалось, что и сейчас в них растет ребенок, его сын, наследник всего этого великолепия.

Фрау Грабен шла по замку с уверенностью человека: много раз здесь бывавшего. Еще более многочисленная охрана несла службу у большой дубовой двери. Они также внимательно наблюдали за нашим приближением. Фрау Грабен ухмыльнулась им, и они ответили ей дружескими улыбками. Ее положение в замке в былые времена давало ей, должно быть, особые привилегии.

– Мы явились по распоряжению принца, – снова сказала фрау Грабен.

Один из солдат подошел к нам, и я узнала в нем сержанта Франка, сопровождавшего нас при показе церемониального креста. Он поклонился нам обеим.

– Прошу вас сюда, дамы.

Фрау Грабен кивнула и спросила его о здоровье детей.

– А как новорожденный?

– Все в порядке.

Здорова ли фрау Франк?

– Прекрасно, благодарю вас.

– Как прошли роды?

– Довольно удачно. На этот раз она не так боялась.

Фрау Грабен одобрительно кивнула.

– А вот и охотничья комната, – сказала она.

Я догадалась об этом сразу. На стене висели охотничьи принадлежности: ружья, копья, головы убитых животных. Охотничья комната в Клоксбурге была точной копией герцогской. Мы прошли еще два помещения. Во всех комнатах были высокие потолки, стены украшены старинными деревянными панелями, круглые окна были обращены на город и дальше через долину на Клоксбург.

Рыцарский зал украшала большая колонна, разрисованная очень искусно и напоминавшая настоящий ствол дерева. На ней были также нанесены красной и зеленой красками какие-то письмена.

Увидев мой вопрошающий взгляд, фрау Грабен объяснила, что передо мной фамильное генеалогическое древо герцогской семьи. Мужская линия была прорисована красным цветом, женская – зеленым.

Если бы я не так жаждала видеть Максимилиана, я непременно осталась бы рассмотреть это древо. Я сказала себе, что в недалеком будущем я получу такую возможность и мое имя добавится к уже написанным.

Поднявшись по лестнице, мы очутились перед дверью, выкрашенной в цвета герцогства, с флагом государства.

Перед нами были апартаменты герцога.

Сержант Франк открыл дверь, и мы вошли в коридор, Устланный толстым ковром. Фрау Грабен пригласили войти в боковую комнату, чему она повиновалась с гримаской, а я пошла дальше в сопровождении Франка.

Он подвел меня к следующей двери и постучал. Дверь открылась, и сержант, щелкнув каблуками и поклонившись, доложил Максимилиану о моем прибытии.

Дверь закрылась, и мы очутились в объятиях друг друга с тем упоением, которое никогда не оставляло нас.

– Я хотел увидеть тебя, – сказал он наконец.

В его присутствии я уже не чувствовала того налета угнетенности, которое возникло у меня, когда мы шли по замку. Проходя мимо солдат у ворот, по необъятным комнатам замка, я физически почувствовала груз традиций, давивший на меня. И осознала, как нелегко придется Максимилиану представить меня своей женой, когда люди полагали его женатым на Вильгельмине. Я поняла, как прав он был, не открывая наш брак именно сейчас.

Он прижал меня к себе.

– Время как будто не движется, Ленхен.

– Для меня день и ночь без тебя – целая вечность.

– Осталось ждать не так долго. После похорон я начну действовать.

– Будь осторожен, дорогой. Помни, теперь ты правитель государства.

– Оно очень мало, Ленхен, совсем не Франция или даже Пруссия.

– Но для его жителей оно значит, не менее чем Франция для французов или Пруссия для пруссаков.

– Положение сейчас взрывоопасное. Оно всегда такое при смене правителя. Люди боятся всяких перемен, а в таких ситуациях они неизбежны. Новый правитель должен показать себя достойным преемником своего предшественника; а для этого нужно время. Моего отца любили в народе. Ты знаешь, это было во время нашего брака, его брат восстал против него и пытался сместить его с престола. Тогда, ты помнишь, сторонники Людвига, моего дяди, взорвали охотничий домик. Если бы этого не произошло, наши судьбы сложились бы иначе.

Я сжала его руку, испугавшись за него.

– Будь осторожен.

– Как никогда, – заверил он меня. – Теперь мне есть ради чего жить. Мой кузен вернулся, не найдя Ильзу. Кажется, она исчезла без следа. Никто не знает о ее местопребывании.

– Может быть, ее нет в живых?

– Тогда это было бы известно. При малейшей возможности я сам отправлюсь за ней. Узнаю, что с ней стряслось, и, если она жива, вытащу из нее всю правду.

– Возможно, это не так уж важно теперь, когда мы нашли друг друга.

– Ох, Ленхен. Как я мечтаю быть с тобой! Когда я выезжаю, я хочу, чтобы ты была рядом. Многое тебе покажется чопорным. Не такая уж легкая эта жизнь.

– Мне надо, чтобы ты был рядом, больше ничего. Свидание закончилось очень быстро. Я понимала, его положение изменилось, он больше не принадлежал самому себе, как прежде.

Мы расстались с трудом. Максимилиан пообещал, если сможет, приехать в Клоксбург той же ночью. На всякий случай фрау Грабен должна была еще раз приехать со мной в герцогский замок, хотя слишком частые визиты могли вызвать ненужные толки и ложные выводы у окружающих. Максимилиан хотел открыто объявить меня своей женой, ничто иное его не устраивало.

Я разделяла его желание, но, понимая сложность ситуации, считала необходимым проявлять всемерную осторожность.

Фрау Грабен с нетерпением ждала моего возвращения, и сержант Франк провел нас к коляске.

– Передай супруге, я очень рада, что у нее все в порядке. У меня для нее припасена бутылочка ликера, и я прослежу, чтобы ее доставили вам в ближайшее время.

Сержант Франк поблагодарил фрау Грабен, мы сели в коляску, и ее колеса загрохотали по каменистому спуску в город и далее по дороге в Клоксбург.

В церкви шло торжественное прощание с покойным герцогом. Я взяла детей в город, чтобы они увидели это. Постамент был задрапирован черным бархатом с вышитым золотом герцогским гербом. У гроба горели свечи, и вся церковь благоухала запахом цветов.

Люди медленно проходили мимо гроба.

Дети были подобающе серьезны, и мне показалось облегченно вздохнули, когда мы вышли на площадь, освещенную солнцем.

– Да, впечатляющее зрелище! – раздавались кругом голоса.

– Бедняга Карл, он долго мучился.

– Принцу придется остепениться, став герцогом.

– Он и так слишком серьезный. Пусть погуляет, пока молодой.

– Вы все ему прощаете, женщины! Ему теперь придется угомониться. Если грянет война...

Мое сердце сжалось от страха при этой мысли. Ему придется отправиться на войну во главе армии. Я содрогнулась, я не вынесу, если потеряю его на войне.

Дети быстро пришли в себя после мрака и уныния в церкви.

– Давайте походам по магазинам, – предложил Дагоберт.

– А сейчас в Англии не подарочное время? – спросила Лизель.

Я ответила, что дни рождения и рождественские праздники – самое время для подарков. И потом еще на Пасху дарят пасхальные яйца.

– Но сейчас не Пасха, – сказал Фриц.

Я предложила купить им всем по шляпе безопасности.

– Как насчет такого подарка?

– Такая волшебная шляпа была только одна, – печально вздохнул Фриц. – И ее потерял Дагоберт.

– Я ее не терял. Явился тролль и снял ее с моей головы.

– В лесу нет никаких троллей, правда, мисс? – взмолился Фриц.

– Конечно, нет. Они исчезли много лет назад.

– Дагоберт просто потерял мою шляпу.

– Хочу волшебную шляпу, – заныла Лизель.

– Я куплю вам всем по шляпе, – сказала я. – И, возможно, они все окажутся волшебными.

Мы отправились в лавку и купили шляпы – даже малышке Лизель. Они нацепили на себя обновки и расхаживали по улицам, с гордым видом рассматривая себя в витринах лавок. Они хохотали и дурачились вовсю, пока я не напомнила им, что город в трауре по умершему герцогу.

– Этот траур ненастоящий, – сказал мне Дагоберт, – потому что есть новый герцог. Он – мой дядя чуть-чуть.

– Мой – тоже, – поддержал его Фриц.

– И мой, – заявила Лизель.

– Конечно, – прошептал Дагоберт, – герцогом должен был стать мой папа.

– Послушай, Дагоберт, – сказала я, – ведь это измена. Фриц забеспокоился, а Дагоберт, скорее, обрадовался обвинению в измене. Интересно, подумалось мне, где он подхватил мысль, что его отец должен стать герцогом.

По дороге к замку они уже играли в новую игру – траурную церемонию. Дагоберт вначале решил изображать покойного герцога в гробу, но счел эту роль очень скучной. Трауру он явно предпочитал игру в лесных разбойников.

Все утро звонили колокола. Из моей комнаты я видела приспущенные флаги на герцогском замке, флаг на нашем замке также приспустили.

Дети были возбуждены. Их, как и взрослых, охватило общее чувство торжественности момента. Мы с фрау Грабен обещали взять их в город посмотреть траурную процессию.

– Отправимся пораньше, – объявила фрау Грабен, – через несколько часов в городе не протолкнешься.

Мы договорились, что будем наблюдать за процессией из окон гостиницы, откуда в свое время следили за праздничной кавалькадой, отмечавшей возвращение Максимилиана из Берлина.

Мы все были одеты в черное, даже на лошади, запряженной в нашу коляску, была укреплена черная розетка.

Лизель попыталась запеть, когда коляска двинулась в путь, но встретила суровое осуждение Фрица.

– На похоронах не поют, – сказал он ей, и Дагоберт немедленно присоединился к брату.

Фрау Грабен каким-то образом превратила наш выезд почти в праздничное действо. Она не скрывала своего возбуждения, глаза ее так и сверкали, она с удивительным мастерством управляла повозкой.

Толпы людей уже заполняли верхний город, они становились на ступеньках лестницы, ведущей к фонтану в середине площади. Полоски черного крепа развевались в окнах, всюду виднелись полуспущенные траурные флаги.

– Подъедем как можно ближе к гостинице, – пообещала фрау Грабен, и я успокоилась, когда нам удалось добраться до места. Хозяин гостиницы поставил коляску и лошадь в конюшню, и мы уселись на прежние места возле окон.

Хозяин поднялся поболтать с нами, он с уважением относился к покойному герцогу Карлу и его преемнику, молодому герцогу Карлу-Максимилиану.

Времена нынче тревожные, – бормотал он. – Прошли старые добрые денечки. Будем надеяться на долгое мирное царствование молодого герцога, хотя, признаться, все говорит об обратном.

Мне стало не по себе:

– Есть новости?

– Говорят, Наполеон становится с каждым днем все воинственней.

– И вы думаете, он объявит войну?

– Все идет к этому.

Дагоберт взвел курок у воображаемого ружья.

– Паф, паф, – закричал он. – Вы убиты.

– Будем надеяться, дело до этого не дойдет, – сказал хозяин гостиницы.

Дагоберт принялся маршировать взад-вперед, распевая национальный гимн, и салютовал нам, проходя мимо. Фриц и Лизелъ присоединились к нему.

– Ну, ну, дети, – – сказала фрау Грабен успокаивающе. – Мы еще не воюем.

– Я – отправляюсь на войну, – закричал Дагоберт. – Паф! Я поведу вас в бой. Мой отец тоже будет воевать.

– Он не главнокомандующий, – возразил Фриц.

– Да, по правде – не он.

– Нет, не он. Главнокомандующий – герцог.

– Он просто не хочет связываться. Если бы он захотел, он стал бы герцогом.

– Хватит, дети, прервала его фрау Грабен. – Перестаньте нести чепуху.

– Это не чепуха, Грабен. Мой отец...

– Хватит о ружьях, войнах и герцогах или вы не увидите похоронной процессии. А ну-ка, Лизелъ, подойди ко мне, иначе ты ничего не увидишь.

Мы устроились у окна, и владелец гостиницы принес вино для нас с фрау Грабен и сладкую воду для детей.

Грохот пушек с башни герцогского замка известил о начале процессии. Кавалькада всадников медленно спустилась с горы в город и проследовала к церкви, где лежал покойный герцог.

Мы увидели лафет, на котором гроб будет доставлен к берегам озера, откуда его отвезет на лодке Харон к месту последнего упокоения. На остров будут допущены только ближайшие родственники.

Во главе процессии блистал на солнце церемониальный крест, как всегда во всех подобных торжественных случаях, новый властелин Максимилиан был одет в герцогские одежды из пурпурного бархата, отороченные мехом горностая. Глядя на него, я спрашивала себя, неужели это мой муж, но, проезжая мимо, он поднял голову, взглянул на окна гостиницы и улыбнулся – его отчужденность пропала; звуки мрачного похоронного марша, гвардейцы с черными перьями на шляпах вместо обычных синих – « ничто не могло сдержать моей радости. Процессия медленно проследовала мимо нас.

– Вон там мой отец, – восхищенно Шептал Дагоберт.

И действительно, это был он, граф Фредерик, в военном мундире, со сверкающими медалями на груди, с черным пером на шлеме.

Он тоже взглянул на наше окно, и мне показалось, надменная улыбка тронула его губы.

Церковная служба казалась детям невыносимо долгой, они беспрестанно вертелись, и Дагоберт пытался спихнуть Фрица с его места, так как считал, что оттуда лучше видно, и он, как старший брат, должен сидеть именно там. Фрау Грабен с присущим ей спокойствием утихомирила спорщиков.

Наконец, служба окончилась. Гроб возложили на лафет для последнего пути к острову. Оркестр заиграл похоронный марш, и лошади, покрытые чепраками из тяжелого черного бархата, в черных плюмажах, покачивая головами, медленно повезли лафет по улицам города. С обеих сторон его сопровождали солдаты.

Люди молча следили за процессией, извивавшейся по улицам и исчезавшей на дороге в лес, к озеру. Когда она вернется в город, с пустым лафетом, без близких родственников покойного, церемониальный крест вновь вернут в церковь и запрячут в подземную часовню.

Дагоберт объявил о своем желании поехать на остров посетить могилу матери.

– Ты же знаешь, – сказала фрау Грабен, – что сегодня никого не пустят на остров. – Если вы будете хорошо себя вести, я возьму вас посмотреть могилу герцога.

– Когда? – хотел знать Дагоберт.

– Не сегодня. Сегодня – день похорон.

– Когда мой отец умрет, его похороны будут еще лучше! – сказал Дагоберт.

– Боже мой, как можно говорить такое.

– Я не хочу его смерти, – сконфузился Дагоберт, – просто я хотел, чтобы у него были похороны получше.

– Лучше герцогских не бывает, – сказал Фриц.

– Нет, могут быть, – настаивал Дагоберт.

– Хватит болтать о похоронах, а то некоторых не возьмут смотреть могилу герцога.

Эти слова слегка утихомирили мальчиков.

Я предложила игру в загадки, и, мы играли в нее без особого успеха, пока церемониальный крест не водворили на прежнее место и толпы стали расходиться.

Фрау Грабен рассчитывала вскоре тронуться в обратный путь, но, спустившись в маленький зал гостиницы, мы обнаружили, что поторопились. Людей на площади было еще так много, что даже пробиться через толпу не представляло возможности.

– Пойдемте к конюшне, – сказала фрау Грабен. – Ко времени нашего отъезда толпа рассосется.

Дагоберт выскользнул со двора гостиницы посмотреть на площадь, и я, беспокоясь за него после того случая в лесу, пошла за ним, чтобы позвать его вернуться.

Тут я увидела сержанта Франка. Он держал Дагоберта за руку и подзывал меня к себе.

Я вышла за ворота.

Сержант Франк щелкнул каблуками и поклонился.

– Пока еще очень многолюдно, – объяснил он. – Еще минут десять, и народу станет меньше. Вам следует быть поосторожней. В такой толпе запросто очистят карманы. Нищие и воришки со всей округи сошлись сюда. Для них сегодня – знаменательный день.

Подошла фрау Грабен.

Сержант снова щелкнул каблуками и поклонился.

– Я как раз рассказываю фройляйн, что лучше подождать несколько минут. А почему бы вам не зайти к нам повидать Гретхен и детишек? Она будет очень вам рада.

Фрау Грабен сочла эту мысль превосходной и пожалела, что не захватила с собой бутылку обещанного ликера.

– Пустяки. Она обрадуется вам пуще всех ликеров Рохенштейна.

– Не думаю, что это вежливо по отношению к моему ликеру, – улыбнулась фрау Грабен.

– Ликер ликером, но вам это должно очень льстить, – вмешалась я.

Сержант Франк проложил нам дорогу через толпу, и мы, покинув главную площадь, вышли на маленькую улочку, выглядевшую очаровательно из-за цветочных ящиков на подоконниках и напоминавшую уютный дворик.

Фрау Грабен рассказала мне, что у женатых гвардейцев есть дома на небольших участках, вроде этих, по всему городу; холостые же солдаты живут в казармах рядом с замком.

Дверь одного из домиков была открыта, с улицы можно было сразу попасть в жилую комнату. Там на полу сидели двое детей: старший, примерно шести лет, что-то рисовал; а младший, лет четырех, играл в кубики.

– К тебе гости, Гретхен, – сказал сержант, – а я обратно на службу. Вы сами представите даму, фрау Грабен.

– Доверьтесь мне, – ответила фрау Грабен. Она добавила что-то, но я не слушала ее: я глядела с тупым изумлением на Гретхен Франк, мгновенно узнав ее. Передо мною стояла Гретхен Шварц, которую я встретила в клинике перед родами, тогда эта девушка была на грани отчаяния мне и мне сказали, что она умерла при родах.

Она поклонилась мне, и я увидела удивленное выражение на ее лице – она узнала меня, так же, как я ее.

Фрау Грабен улыбалась нам. Она внимательно, словно за пауками в банке, следила за выражением наших лиц.

– Ну как себя чувствует новорожденный, а?

– Он спит.

– Я слышала, он весь пошел в отца. Ты не выходила посмотреть на процессию, Гретхен?

– Пришлось присматривать за детьми, – ответила Гретхен, все еще не спуская глаз с меня.

– Ты могла бы присоединиться к нам и посмотреть процессию из окна гостиницы. Места хватило бы всем. Если бы знала, я прихватила бы с собой того ликера. Что с тобой? Ты выглядишь немного...

– Со мной все в порядке, – быстро сказала Гретхен. – Вы – миссис...

– Мисс Трант, – представила меня фрау Грабен.

– Мисс Трант, – ее глаза встретились с моими. – Не хотите чего-нибудь выпить?

– Нас угощали вином в гостинице. Может быть, дети хотят чего-нибудь.

– Да, – сказал Дагоберт, – мы хотим.

Пока она ходила за напитками, я решила, что должна поговорить с ней с глазу на глаз.

Вернувшись с подносом, она поставила его на стол и налила нам вина. Передавая мне стакан, она внимательно посмотрела на меня. В ее взгляде я прочла, что она узнала меня, но воздерживается от признания, не зная моей реакции.

Детям принесли сладкую воду и пирожные со специями. Дагоберт рассказывал детям о его похищении бандитами и о том, как он расправился с ними.

Дети внимательно слушали его рассказ о приключениях в лесу.

– На нем была моя волшебная шляпа, и он потерял ее, – сказал Фриц.

Фрау Грабен прислушивалась к болтовне ребятишек и, поднявшись, спросила Гретхен о розах в садике.

– Растут прекрасно, фрау Грабен.

– Пойду взгляну на них. Нет, нет, не беспокойся. Я найду их сама.

Гретхен, взглянув на меня, направилась в кухню. Я последовала за ней.

– Я узнала вас сразу, – сказала она, понизив голос.

– Я тоже, но не могла поверить. Мне сказали, что вы умерли и что ваша бабушка забрала мальчика...

Гретхен покачала головой.

– Умер мой ребенок. Это была девочка.

– Тогда почему же...

Она снова покачала головой.

Не понимаю, зачем доктору Кляйну надо было нарочно лгать мне?

Гретхен казалась озадаченной.

– А как вы? Что случилось с вами?

– Мой ребенок, малышка, тоже умерла. Я видела ее в гробике. Маленькое белое личико в белом чепчике.

Она кивнула.

– Моя выглядела точно так же. Я вспоминала ее очень ДОЛГО.

– Что же случилось на самом деле?

– Моя бабушка забрала меня к себе, и я вернулась домой. Ганс Франк был большим другом моего Франца, и он стал ухаживать за мной. Он говорил, что Франц хотел бы, чтобы он позаботился обо мне, и что он всегда любил Франца, и я ему нравилась. Потом мы поженились, и бабушка была очень довольна. Ей нравилось, что Ганс служил в гвардии герцога, и постепенно она стала забывать весь тот кошмар и снова стала счастлива.

– А что стало с вами?

– Вернулась в Англию.

– Вы не вышли замуж вторично?

Я покачала головой.

– Жаль. После рождения своего первого ребенка я старалась не вспоминать о том личике в белом чепчике. Я рассказала Гансу об этом и о том, что в тот день хотела убить себя И как странная девушка-англичанка пришла в мою комнату и из-за нее я осталась жить. Я никогда не забывала вас, и так странно, что мы встретились вновь.

– Я вернулась сюда учить детей английскому языку. Во время посещения Англии фрау Грабен познакомилась со мной и предложила эту работу.

– Как странно оборачивается жизнь, – сказала Гретхен.

– Да, очень странно.

Она мягко коснулась моей руки.

– Я никогда не забуду, что вы сделали для меня. Не будь вас, я бы выпрыгнула из окна в тот день. Я не знаю, что случилось с вами. Знаю только, что вы пережили трагедию, так же, как и я. Вы мне не говорили о своей беде. В вас чувствовалась такая сила, она придала мне мужества и именно вам я обязана той счастливой жизнью, которая есть у меня. Я часто рассказывала Гансу о вас, но не беспокойтесь, я не скажу, что видела вас... даже Гансу Мне кажется, вы этого не хотите.

Я кивнула.

– Тогда не скажу никому.

– Мне необходимо выяснить, почему доктор Кляйн солгал мне о вашей смерти.

– Быть может, он спутал меня с кем-то. В его клинике было много женщин.

– Думаю, что не так. Вряд ли это была ошибка. Он ясно сказал мне, что вы мертвы, а ребенка взяла ваша бабушка. А получается все наоборот. Зачем?

– Это для вас имеет значение?

– Еще не знаю, но мне думается, что за этим кроется что-то очень важное.

Фрау Грабен стояла на пороге.

– Болтаете, девочки. Я была уверена, вы поладите. Ну что ж, Гретхен. Розы растут прекрасно, но следите, чтобы не было тли.

Она улыбнулась вкрадчивой лукавой улыбкой. Мы не заметили ее появления.

Я нетерпеливо ждала Максимилиана, чтобы рассказать ему о моем открытии. Возможно, оно приоткроет еще одну завесу тайны, окутавшей мою жизнь.

Я стояла у окна башни и, увидев наконец его скачущим по дороге к замку, вздохнула с облегчением.

Он взбежал по ступенькам, и через мгновение я была в его объятиях. Увы, он не мог остаться ни на минуту, он прискакал из замка сказать мне, что убывает в тот же час с министрами в Кларенбок. Напряженная ситуация, грозящая войной с французами, еще более осложнилась. Возникла необходимость уточнить некоторые положения договора с Кларенбоком на случай войны, что делало его поездку совершенно необходимой.

Мысль о его отъезд испугала меня. Потеряв его однажды, я, вероятно, преувеличивала возможные опасности.

Он уверил, меня, что вернется через несколько дней, самое большое – через неделю и сразу же приедет ко мне.

Я следила, как он спускается в долину, с чувством одиночества и страха. И мне подумалось, вряд ли оно исчезнет при его отлучках, даже на самое короткое время.

Только потом я вспомнила, что забыла рассказать Максимилиану о разговоре с Гретхен, и принялась размышлять, следует ли мне поехать в клинику, увидеться с доктором Кляйном и попросить его объясниться.

Чем больше я думала об этом, тем привлекательней казалась мне эта идея. Мне придется рассказать фрау Грабен о поездке, но я не хотела объяснять причины, ее вызвавшей. Мне не нравились ее излишнее любопытство и необходимость отвечать на кучу вопросов.

Я объяснила ей, что мне необходимо повидаться кое с кем в Кларенгене.

– Вы написали им о своих намерениях?

– Нет, мне хотелось встретиться с ними.

– Туда можно добраться на поезде примерно за час, но мне не хотелось бы отпускать вас одну. Не дай Бог, если что с вами случится, что я скажу Его величеству. Нет, я не отпущу вас одну.

– Я могла бы попросить поехать со мной Гретхен Франк.

– Гретхен Франк? Почему ее?

– Такая поездка будет ей на пользу. Все эти разговоры о войне беспокоят ее. Она в тревоге, что Ганса пошлют на фронт.

Фрау Грабен задумчиво кивнула головой.

– Пожалуй, вы правы, поездка ей не повредит. Я рада, что она вам понравилась. Я возьму ее детей сюда и позабочусь о них в ваше отсутствие.

– Малыш совсем маленький.

– Вы думаете, я не справлюсь?

Гретхен вначале удивило мое предложение о совместной поездке, но, узнав о согласии фрау Грабен присмотреть за детьми, она без колебаний согласилась.

Ее озадачило мое стремление вернуться в Кларенген, но я не могла объяснить ей подлинные причины. Я просто сказала ей, что хочу, взглянуть на могилу дочери, и она решила поступить точно так же.

Мы сели на десятичасовой поезд. Принцштеин отвез меня в город, где мы захватили Гретхен. Поезд шел по прекрасной гористой местности, и в любом другом случае эта поездка принесла бы мне большое удовольствие.

Приехав в Кларенген, мы отправились в гостиницу пообедать. В этом городе, очень небольшом, было всего две гостиницы. Та, которую мы выбрали, была практически без постояльцев, и здесь, как и в Рохенберге, основной темой разговоров были толки о неизбежной войне.

Приехав в клинику, Гретхен взглянула на окно своей бывшей комнаты и содрогнулась. Я знала, что она думает о том дне, когда хотела выброситься из окна. Именно здесь я встретила сестер Элкингтон.

– Мы собираемся посетить доктора Кляйна, – сказала я.

– Но зачем он нам нужен?

– Мне необходимо его увидеть. Хочу спросить его, где похоронен мой ребенок.

Она не возражала, и мы поднялись по ступенькам к входу и позвонили. Вышедшей служанке я объяснила, что хочу видеть доктора Кляйна.

Я приготовилась услышать, что его больше здесь нет, и тем самым убедиться в безрезультатности нашей поездки, но с облегчением услышала приглашение подождать в приемной.

– Мне бы хотелось, Гретхен, чтобы ты побыла здесь, пока я переговорю с доктором Кляйном.

Минут через десять меня пригласили в кабинет доктора Кляйна. Я прекрасно запомнила эту комнату, сюда привела меня Ильза в первое мое посещение клиники.

– Прошу вас садиться, – вежливо предложил доктор. Я села.

– Вы не помните меня, доктор Кляйн, я – Елена Трант. Ему не удалось скрыть свой испуг при упоминании моего имени. Я застала его врасплох: он едва взглянул на меня при моем появлении, к тому же он не видел меня столько лет.

Насупив брови, он повторил мое имя. Но шестым чувством я поняла, что он помнит меня очень хорошо.

– Госпожа Елена Трант?..

– Фройляйн Трант!

– Ох, извините меня, боюсь, я...

– Меня привезли сюда, и я родила ребенка.

– Ну фройляйн Трант, у меня так много клиенток. Когда это было?

– Девять лет тому назад.

Он вздохнул.

– Так давно. И вы снова к нам...

– Совсем нет.

– Возможно, вас привели сюда другие причины?

– Да, я хочу взглянуть на могилу своего ребенка, и как она содержится.

– Впервые за... девять лет, я не ослышался?

– Я только недавно вернулась в Германию.

– Понимаю.

– Теперь вы вспомнили меня, доктор Кляйн?

– Думаю, что да.

– В то время здесь находилась фройляйн Шварц.

– Да, да, я вспоминаю теперь.

– Она умерла, вы мне так сказали, и бабушка забрала ее ребенка.

– Да, да, я помню. По этому случаю был большой шум девушка была в плохом состоянии.

– Она пыталась убить себя.

– Да, я помню. Понятно, что она не перенесла родов. Мы удивились, узнав, что ребенок остался жив.

– Но она выжила, доктор Кляйн, а умер ее ребенок.

– Нет, нет, я уверен, вы ошибаетесь.

– Могли бы вы в этом убедиться?

– Фройляйн Трант, мне хотелось бы знать цель вашего посещения.

– Я уже сказала вам. Я хочу, видеть могилу моего ребенка и получить подтверждение о судьбе Гретхен Шварц. Она жила в этой округе и...

– Вы хотели с ней снова встретиться, но она мертва.

– Не могли бы вы просмотреть регистрационные записи и сказать мне наверняка? Мне это необходимо знать.

Сердце мое выпрыгивало из груди. Я еще не до конца понимала – отчего. Я чувствовала, если буду осторожна, то, возможно, узнаю, что приключилось с Ильзой. А найдя Ильзу, получу ключ к тайне, омрачившей мою жизнь. В одном у меня не возникала сомнений – доктор Кляйн говорил мне неправду. Он знал, кто я, и его обеспокоило мое возвращение.

– У нас не принято говорить о пациентках, – сказал он.

– Но, если они умерли, вряд это так важно?

Но если фройляйн Шварц мертва, как же вы собираетесь ее увидеть? Не вижу смысла в посещении бабушки. Я слышал, она тоже умерла, и ребенка взяли на воспитание люди, уехавшие из страны.

Он все больше запутывался и терял спокойствие.

– Если вы убедите меня, что Гретхен Шварц умерла, у меня не будет к вам никаких претензий.

Он вздохнул недоверчиво. Потом дернул за шнурок вызова и попросил появившуюся на пороге сестру принести соответствующий журнал регистрации пациенток.

В ожидании журнала он поинтересовался, что я делала в эти годы. Я рассказала, что вернулась домой в Англию, а затем меня пригласили сюда преподавать английский язык.

– И вот тогда вы решили посетить могилу своего ребенка?

– Да.

– Могилки детей, которых не посещают, очень трудно найти. На кладбище вы увидите множество маленьких могильных холмиков, которые почти сравнялись с землей.

Принесли журнал.

– Когда это было? – Он перелистал страницы. – Вот, пожалуйста. Гретхен Шварц умерла при родах. Ребенок отдан на воспитание.

– Ваши записи неверны, доктор Кляйн!

– Что вы имеете в виду?

– Гретхен Шварц не умерла.

– Откуда такая уверенность?

– У меня нет сомнений, я встречалась с ней.

– Вы ее видели?

– Да, видела. Она замужем за неким сержантом Франком и живет в Рохенберге.

Он задохнулся и после молчания, длившегося несколько секунд, запинаясь произнес, что этого не может быть. Я встала.

– Нет, это правда. Меня очень интересует, почему вы внесли в журнал запись о смерти Гретхен Шварц и передаче на воспитание ее ребенка. Из каких побуждений?

– Побуждений? Не понимаю. Возможно, произошла какая-то ошибка.

– Не возможно, а так оно есть. Извините меня, одну минутку. У меня подруга, которую я хотела бы представить вам.

Не дожидаясь его возражений, я вышла в приемную и возвратилась с Гретхен.

– Я хотела твоей встречи с доктором Кляйном, – сказала я Гретхен.

Он уставился на нее.

– Кто... – начал он. – Что...

– Перед вами фрау Франк, вы помните ее как Гретхен Шварц. Но вы считали, или сказали мне, что считали, что она умерла. Как видите, она жива.

– Но я не понимаю. Вы и она... здесь вместе. Вы специально подстроили это?

– У нас у обеих родились дети в вашей клинике, доктор Кляйн.

– Да, да...

– Вы сказали мне, что ребенок Гретхен жив и был взят на воспитание.

– Здесь явно какое-то недоразумение. Вы не сказали мне, что фройляйн Шварц здесь.

– Теперь ее зовут фрау Франк, но вы были так уверены в ее смерти, и это зарегистрировано в вашем журнале!

– Несомненно, это ошибка регистратора. Я рад, что фройляйн Шварц не умерла, но я вам говорил, это было так давно.

– Зачем вы сделали такую запись?

Он пожал плечами. Самообладание почти вернулось к нему.

– Ошибки случаются с каждым, фройляйн Трант, вам ли этого не знать. Боюсь, ничем больше не смогу вам помочь.

– Возможно, можете. Попрошу вас дать мне адрес фрау Глайберг.

Он наморщил лоб, но это меня не обмануло.

– Она – ваш друг? – спросил он.

– Я потеряла связь с ней.

– Я тоже. А теперь, фройляйн Трант, вы должны меня понять. Я очень занятой человек. Извините, что ничем не смог вам помочь. – Он поспешно проводил нас до дверей клиники.

Возбуждение мое достигло предела. Мне пришло В голову, если он обманул нас, сказав, что ребенок Гретхен жив, не солгал ли он, сказав о смерти моего ребенка?

Он не смог представить никаких подробностей, не смог указать могилу, моего ребенка.

Как мне хотелось скорее увидеть Максимилиана, так много обсудить с ним!

От Энтони пришло очередное письмо.

«Положение очень неустойчивое. Мне совсем не нравится, что вы находитесь в Германии. Французы ведут себя очень воинственно, а они и пруссаки – старые враги. Если возникнет заваруха, а есть мнение, что беды не миновать, мне не хотелось бы думать, что вы находитесь в тех местах. Одно только слово, я приеду и отвезу вас в Англию».

Было бы несправедливо держать его и дальше в неведении, что я нашла Максимилиана. Я так любила Энтони„что хотела бы, чтобы он перестал обо мне думать. Я надеялась, что та девушка, о которой писала миссис Гревиллъ, даст ему все, что он хотел найти в жене, и я от всего сердца желала ему полюбить ее и забыть обо мне.

Как только представится возможность, я напишу ему обо всем.

Фрау Грабен вошла в классную комнату, трепеща от волнения. Я давала урок английского и пыталась сосредоточиться на материалах занятия. Это давалось мне с большим трудом. Я продолжала думать о моем посещении клиники доктора Кляйна и о его поведении... Все чаще и чаще мне приходила в голову мысль, что и в смерти моей маленькой дочери есть какая-то тайна.

Всякий раз, услышав цокот копыт во дворе замка, я вскакивала в отчаянной надежде увидеть Максимилиана. Мне не терпелось поговорить с ним, определить взаимосвязь странного поведения доктора Кляйна с той Массой таинственных событий, окружавших мою жизнь.

– Что случилось, фрау Грабен?

– Приехала герцогиня Вильгельмина.

Я услышала свой внезапно охрипший от волнения голос.

– Что ей надо?

– Она желает видеть вас.

– Меня?

– Она так говорит. Она – в Рыцарском зале.

– А герцог с ней? – спросил Дагоберт.

– Нет, – ответила фрау Грабен. – Она приехала одна, по крайней мере одна пришла в Рыцарский зал. Две дамы ждут ее в карете.

– Я немедленно спущусь к ней, – сказала я. – Не понимаю, зачем я ей понадобилась.

Я велела детям продолжать чтение книжки сказок, которую мы изучали.

Выйдя из классной, фрау Грабен посмотрела на меня взглядом, полным возбуждения.

– Интересно, что все это значит? – прошептала она в недоумении.

– Она сказала, что хочет видеть именно меня?

– Да, конечно. И у нее был такой взгляд.

– Какой взгляд?

– Он напомнил мне айсберг. Не то, что я видела айсберг. Но такой же холодный, очень холодный. До дрожи холодный, я бы сказала. И мне говорили, что основная масса айсбергов под водой, а не на поверхности.

– А что, если...

– Она что-то узнала? Не могу сказать. Новости всегда становятся известными, особенно плохие новости, а эта новость может оказаться плохой для нее. Но вы скоро узнаете. Когда войдете в зал, обращайтесь к ней Ваша светлость и проявите должное уважение. Тогда вы не ошибетесь.

Я вся дрожала от волнения. Я видела эту женщину один или два раза, но издалека. Одно то, что она считала себя супругой Максимилиана, делало ее опасной, по крайней мере. Я чувствовала, что несправедлива к Вильгельмине, но это было не так. Мы попали в такое положение не по ее и не по моей вине.

Она сидела за столом, когда фрау Грабен открыла дверь. Пришла мисс Трант, ваша светлость, – сказала она, и я вошла в помещение. Я знала, фрау Грабен неплотно прикрыла дверь и стояла, прижавшись к двери, подслушивая.

– Вы – мисс Трант?

Холодые голубые глаза оценивающим взглядом прошлись по мне. По их бесстрастному выражению трудно было понять, что она знала. Она была очень красива. Я заметила это, ощутив острое чувство ревности. Как глупо с моей стороны. Он любил меня и никогда не любил ее. Ее красота напоминала красоту статуи: отчужденной и холодной. Светлые волосы окружали бледное, овальное лицо с орлиным аристократическим носом, неулыбчивый рот прекрасно гармонировал с холодом глаз. Бархатный плащ ниспадал с плеч, открывая кружева на запястьях и на шее. Бриллианты сверкали на пальцах и кружевном воротнике платья и прекрасно дополняли ее облик. Мне трудно было представить ее в порыве страсти, а в ее отчужденности проглядывало что-то неживое и смертоносное, как у змеи.

Но мне показалось, что её интерес ко мне превосходит обычное внимание к учительнице английского. Она знает, подумала я, если не все, то многое.

– Я слышала, вы учите детей английскому языку.

– Да, так.

– И они хорошо воспринимают уроки?

Я ответила, что удовлетворена их успехами.

– Можете сесть, – сказала герцогиня, указывая на стул рядом с собой. – Сюда. Когда вы приехали в Клоксбург?

Я ответила.

– Откуда вы приехали?

– Фрау Грабен приехала в Англию, и мы встретились. По ее мнению, я была подходящим человеком для обучения детей английскому языку.

– По мнению фрау Грабен! Почему она решила, что детей следует обучать английскому?

– Вероятно, она сможет сказать вам это.

Ее брови слегка приподнялись. Я полагала, мой ответ не показался ей дерзким. Во всяком случае я не хотела этого. Меня просто бросало в дрожь, что она занимает положение, которое принадлежало мне, потому что она считала себя замужем за Максимилианом, а это было не так. Мне трудно было представить, какую реакцию вызовет у нее истинное положение дел. С ее гордостью и высокомерием, подумала я, правда окажется для нее большим унижением.

Потеря достоинства будет значить для нее немало.

– Мы переживаем трудные времена, мисс Трант, и возможно, будет лучше, если вы вернетесь к себе домой.

Ее глаза, я в этом была уверена, засветились еще более холодным блеском.

Она знает, подумала я. Она предлагает мне убираться прочь. У меня создалось впечатление, что мне предлагают либо уехать, либо испытать на себе последствия второй версии – остаться.

Уехать домой! Оставить Максимилиана! Могла ли я? Ведь он был моим мужем. И я почувствовала к ней жалость. Я пожалела бы любую женщину в ее положении, будь это гордая принцесса или скромная дочь дровосека.

И тогда я решила, что буду сражаться за то, что мне принадлежит. Потому что в моей памяти было свежо воспоминание о визите к доктору Кляйну. Я думала о детях, которых могла бы иметь, о том, что ее сын должен был быть моим сыном, наследником своего отца. Мне самой не нужны были богатства. Я знала, что была бы счастливее, имея менее высокопоставленного мужа, но за своих детей я буду бороться, как любая другая мать.

– У меня нет желания вернуться в Англию. Я намерена остаться здесь.

Вильгельмина наклонила голову. Какие тайны таили ее глаза. Она и в самом деле напоминала змею. Змею с застывшим взглядом, холодным ртом, готовую в любое мгновение выпустить яд.

– Война может начаться в любую минуту. Герцог, мой муж, чрезвычайно обеспокоен.

Краска мгновенно залила мои щеки. Мне хотелось сказать ей, что обеспокоен мой муж, и неужели она думает, что я не знаю о его заботах?

Но кому нужны глупые выходки, нужно вести себя поумнее. Ведь она не подозревает, что я – жена Максимилиана. Эти холодные оценивающие манеры предназначались людям, которых она ставила ниже себя.

– Я посоветовала бы всем иностранцам уехать. Но вы не желаете. Вы увлечены своей работой.

Ее губы скривились в усмешке, но глаза ее оставались холодными. Она словно пожимала плечами, удивляясь моей глупости, намекая, что будь я умнее, мне следовало уехать, в противном случае она не отвечала за последствия.

– Я предпочитаю остаться. Благодарю Вашу светлость за заботу обо мне.

Я кривила душой потому, что знала, что ее «забота» обо мне не таит ничего хорошего. Ее никоим образом не заботило мое благополучие. Ей что-то было от меня надо.

– Так как вы остаетесь, – сказала она, – я нуждаюсь в вашей помощи. Вы ведь не откажете в моей просьбе.

Я поняла, что она играет со мной, причиняя мне боль. В этот момент мне казалось, что ей все известно; через минуту я говорила себе, что все это выдумки.

– Война приближается, – продолжала Вильгельмина. – Несомненно. Я предполагаю превратить один из замков поменьше в госпиталь. Нам будут нужны помощники, много помощников. Готовы ли вы присоединиться к нам, мисс Трант?

Я была поражена. Что я себе вообразила? А она приехала всего лишь заручиться моей помощью для работы в госпитале! А я-то вообразила, что она намерена убить меня.

Камень упал с моей души, и, я думаю, она это заметила.

– Я сделаю все, что могу, – сказала я – Но должна вам сказать, что у меня нет никакого опыта по уходу за ранеными.

– У нас его тоже нет. Нам придется учиться. Ну что ж, мисс Трант, можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?

– В случае войны можете рассчитывать на меня.

– Благодарю вас, мисс Трант. Вы очень любезны. У меня на примете есть один замок, его называют Земельным Домом. Когда-то там заседало правительство. Вы знакомы с этим местом?

Я ответила, что нет.

– Замок стоит на той стороне горы и легко доступен. Надеюсь, нам он не потребуется, но мы должны быть ко всему готовы. – Взгляд, холодных глаз остановился на моем лице. – Нельзя допустить, чтобы события застали нас врасплох. Нам следует подготовиться к их приходу. Думаю, вы согласны.

– Да, конечно.

Она довольно повелительным жестом дала мне знать, что беседа закончилась. Я встала и направилась к выходу. Я была уже у двери, когда услышала ее голос: «Я обращусь к вам за помощью... скоро...»

Я сказала, что буду готова.

Выйдя из зала, я чуть не упала на фрау Грабен.

– Пойдемте ко мне, – сказала она, – я напою вас чаем.

В ее гостиной уже кипел чайник.

– Ну, – сказала фрау Грабен, разлив чай по чашкам. Что вы обо всем этом думаете?

Мне не было нужды пересказывать содержание наше беседы. Мы обе знали, что она подслушивала за дверью все это время.

– Думаю, что такие приготовления не лишены смысла. В случае войны будут раненые, и их где-то надо будет лечить.

– Я пытаюсь понять, зачем она приехала к вам.

– Она намерена собрать как можно больше помощников.

– Знаю, знаю. Но зачем она приехала именно к вам! Неужели ее высокая и могущественная светлость намерена беседовать со всеми, кого пригласят помогать в госпитале?

– Может быть, оттого, что я иностранка, и мой случай особый. Она рекомендовала мне уехать, вы слышали.

Фрау Грабен задумалась.

– Интересно, что она знает. У них повсюду шпионы. Можете быть уверены, поездки Макеи в замок не остались незамеченными. И они задались вопросом, к чему бы это, и получили однозначный ответ – женщина!

– Но она никак не показала, что знает.

– Еще бы. Она скрытна и холодна как лед, снаружи, что внутри? Хотела бы знать, что она готовит? Ох, за ними стоит понаблюдать. Если она считает, что вы просто еще одно увлечение Макси, она, возможно, слегка отравит вам жизнь. Но, если ей известно, что вы его настоящая и законная жена... – Фрау Грабен зашлась таким смехом, что я подумала, она может задохнуться.

– Вам кажется это забавным, – сказала я холодно. – Иногда я думаю, вы – коварная женщина.

– Я разная, как и все мы. Люди... им никогда нельзя верить до конца, не так ли?

Как она была права. Нельзя быть уверенным ни в ком, только в самых близких.

Ох, Максимилиан, молю тебя, скорее возвращайся.

На следующий день явился посланец от графа. Он приехал в карете, украшенной графскими гербами. Они так мало отличались от герцогских, что сначала я решила, что приехал Максимилиан, и была очень разочарована.

Фрау Грабен, конечно, видела карету и немедленно догадалась, с чем приехал посланец.

– Его прислал Фреди. Вам придется поехать к нему в замок. Он, вероятно, хочет проконсультироваться с вами относительно уроков его детям.

Я с тревогой взглянула на нее. Она кивнула с мрачным видом.

– Мы не можем не подчиниться приказу графа. Пока не открылось ваше настоящее положение. Но в приказе нет указаний, что вы должны приехать одни. Хотя не сомневаюсь, что он это имел в виду. Я знаю Фреди и поеду с вами.

Мне нравилось ее общество. Она всегда привносила в наше общение чуточку легкости. Ее подлинный интерес к происходящему, стремление извлечь из него максимум впечатлений были заразительны.

Фреди вряд ли обрадуется моему приезду, ухмыльнулась фрау Грабен. – Но Макси оставил вас на моем попечении, вы помните, а я не из тех, кто забывает о своих обязанностях.

Ее глаза заблестели от возбуждения. Мне подумалось, что, если ей придется выбирать между трагическим обыденным, она предпочтет первое.

Мы подъехали к замку графа. Он мало чем отличался от герцогского, лишь был чуть меньше.

– Фреди воображает себя герцогом, – проворчала фрау Грабен. – Я не раз говорила ему в старые времена, что пока это лишь воображение, я не поссорюсь с ним.

Мы миновали часовых, узнававших фрау Грабен, и вошли в Рыцарский зал, где нас встретил слуга и провел нас в приемную.

Граф собственной персоной ждал нас там. Он изумился, увидев фрау Грабен.

– Ты! Старая интриганка!

– Ну, ну, Фреди. Вспомни, с кем ты разговариваешь.

– Я не посылал за тобой.

– Не вижу ничего плохого в этом. Не могу же отпустить молодую девушку из нашего дома без сопровождения.

И хотя гнев графа не прошел, я заметила, она еще не потеряла всей власти над ним. Одним словом или взглядом она могла перенести и графа, и Максимилиана обратно в их детство. Должно быть, она пользовалась большим авторитетом в детской, и эта власть еще сохранялась. Она раздражала их, но прежняя привязанность все еще продолжалась. Это обстоятельство еще раз подтверждало истинность ее наблюдений за людьми. В характерах ее подопечных было множество противоречивых качеств, и граф, без сомнения, беспринципный человек не мог забыть своей былой привязанности к старой няне.

– Ты хотел видеть мисс Трант. Вот я и привезла ее к тебе.

– Подожди здесь, – приказал ей граф. – Мисс Трант пойдет со мной.

Фрау Грабен нечего было сказать, но для меня было большим утешением знать, что она рядом.

Граф плотно прикрыл дверь, и я последовала за ним широкой лестнице в небольшую отделанную панелями комнату.

– Прошу вас, садитесь, мисс Трант. – Он принес для меня стул и поставил его так, чтобы свет из окна падал мне на лицо. Сам он сел на подоконник спиной к свету. Сложив руки, он внимательно следил за мной.

– Как подвигаются дела у детей с английским?

Я ожидала этого вопроса, который не имел ничего общего с моим приездом сюда, и ответила, что считаю их успехи вполне удовлетворительными.

– Меня очень заинтересовали их занятия... с момента вашего приезда. – В его голосе чувствовались иронические нотки. Несомненно, он имел в виду свой интерес ко мне.

– До Клоксбурга неблизкий путь, я человек занятой, но мне хотелось бы чаще видеть детей и поэтому, я решил перевезти их сюда.

– Думаю, что это было бы ошибкой, – поспешно ответила я.

– Да? Почему же?

– Клоксбург всегда был их домом, и слуги привыкли к ним.

– Они могут посещать Клоксбург в любое время, и я думаю, что причина в их привычках к слугам.

– Им очень хорошо под опекой фрау Грабен.

– Не сомневаюсь. – Ворчливость послышалась в его голосе. – Но я хочу вырастить из мальчишек мужчин, а не цыплят, прячущихся под крылом курицы. Кроме того, мне будет приятно чаще видеть вас, мисс Трант. Вы очень интересная женщина.

– Благодарю вас.

– Благодарите не меня, а те всевышние силы, сделавшие вас такой.

Я встала.

– Думаю, мне пора идти.

– Вы говорите словно... герцогиня. Бог мой, откуда у вас такие манеры? Вы приобрели их уже здесь. Конечно, вы всегда были готовы высказать свое неодобрение. Помните нашу первую встречу? Но вы изменились с тех пор. С момента возвращения моего кузена.

Я направилась к двери, но он схватил меня за руку.

– Будьте добры, уберите вашу руку.

– Ну, ну, мисс Трант, вас касаются не впервые.

– Вы говорите мне дерзости.

– Простите меня... герцогиня. – Он приблизил свое лицо ко мне. – Как видите, я знаю о вас немало. – Он не выпускал мою руку, и я с презрением ощутила грубую мужскую силу, исходящую от него. Я с благодарностью подумала о фрау Грабен.

– Если вы немедленно не отпустите меня...

– То что вы сделаете?

– Постараюсь, чтобы герцог...

– Мой благородный кузен далеко отсюда. Когда он вернется, вы доложите ему, что я посмел положить руки на его вещь. Не так ли? – Его злобное лицо было рядом.

– Я много знаю о вас, дорогая фальшивая герцогиня. Вы познакомились с нашим Максимилианом много лет назад. Да или нет? И вернулись сюда, чтобы разыскать его. Вам захотелось возобновить эту интересную связь, возникшую так давно. Для вас это было непривычно, а для нас – обычное дело. Я сам разыграл подобную штуку. Берется простая деревенская служанка, не знающая жизни. Она хранит свою честь как святыню, и для этого делают фальшивую свадьбу.

– Вы ошибаетесь. – Его язвительные слова заставили меня прервать молчание. – Наш брак не был фальшивым.

– Все еще тешите себя иллюзиями, мисс Трант.

– Откуда вы знаете это?

– Милая мисс Трант! У меня есть способы узнавать, что мне необходимо. У меня свои шпионы, и они хорошо служат мне. Вы наверняка не верите, что мой кузен действительно женился на вас. – Не дождавшись ответа, он продолжал. – Ах, я вижу, вы убеждены в обратном. Неужели вы думаете, что даже он мог пойти на такой дурацкий поступок? Ведь это так просто, вы не поверите, как это просто. Простая церемония, друг любезно соглашается сыграть роль священника. Дорогая мисс Трант, это проделывалось тысячи раз в прошлом и, без сомнения, будет повторяться и дальше.

– Я не могу обсуждать эту тему.

– Чтобы сделать вам приятное, готов обсуждать только приятные для вас темы.

– Вы пригласили меня сюда, чтобы рассказать мне об этом?

– Да нет, это вышло между прочим. Я пригласил вас сюда, чтобы сказать, что дети поселятся здесь, и вы, их преподаватель английского, естественно, переедете вместе с ними. Обещаю вам, вы будете устроены не хуже, чем в Клоксбурге. Что вы на это скажете?

– Мне нечего сказать.

– Это означает, что вы будете готовы немедленно покинуть Клоксбург.

– Я не уеду из Клоксбурга.

– Если я вас правильно понял, вы оставляете свою должность?

– Мне придется так поступить, если вы будете настаивать на переезде детей.

– А как же Фриц, ваш протеже?

Я содрогнулась и не смогла скрыть это. Я представила, с каким садизмом он будет преследовать этого мальчика. Мысли о Максимилиане несколько отвлекли меня от Фрица.

За себя я не боялась. Максимилиан защитит меня от этого человека, но даже теперь, когда отпала необходимость держать в тайне наш брак с Максимилианом, Фриц оставался во власти графа.

Я слишком связала себя с судьбой этого мальчика. Он нуждался во мне, и я знала, что многое сделала для него.

Граф с лукавой усмешкой наблюдал за мной, читая мои мысли. Он наклонился ко мне.

– Вам очень симпатичен этот мой сын, мисс Трант. Мне это нравится. Это свидетельствует о доброте вашего женского сердца, что еще больше возвышает вас в моих глазах. Вы переедете сюда, чтобы ухаживать за Фрицем. Не вижу причин, почему нам не стать хорошими друзьями. Вы сможете оспаривать мои действия, если сочтете, что я слишком резок с мальчиком. Вы сможете проявить ваши материнские инстинкты, не правда ли? Мисс Трант, вы – удивительная женщина. Говорю вам откровенно – я восхищаюсь вами.

– Мне хотелось бы уйти теперь.

– И вы обдумаете мое предложение. Забудьте думать о том случае в прошлом, прошу вас. Макс и я так походим друг на друга. И всегда походили. Совместное воспитание развило в нас сходные вкусы. Эта чертовка Грабен подтвердит вам мои слова. Что касается случая в охотничьем домике, проявите благоразумие. Не следует придавать ему излишнее значение. Это случалось так часто в прошлом и достаточно часто в наши дни. И давайте предположим, что бракосочетание не было фальшивым. Что ждет нас в этом случае? Скажу вам. Неприятности! Большие неприятности! А Кларенбок? Неужели вы думаете, население этой страны останется в стороне и спокойно воспримет унижение своей принцессы? И даже если кларенбокцы стерпят отставку своей принцессы, как отнесутся к такому известию жители Рохенштейна? Они никогда не примут вас, иностранку, без роду, без племени, несмотря на всю вашу привлекательность. Вы понимаете, к чему это приведет? К концу Максимилиана. В лучшем случае его низложат. Вы же не желаете такой несчастной участи Максимилиану, всей нашей маленькой стране. Но благодаря Богу, ваш брак не был настоящим. Та церемония бракосочетания в охотничьем домике ничем не отличалась от многих подобных. Они никогда не посягали на основы государства, почему вы считаете ваш брак иным?

Наша тайна перестала быть тайной. Она раскрылась и, стала известна человеку, который был, в этом нет сомнений, самым опасным нашим врагом.

Мне следует все обдумать.

До меня донеслись его слова: «В назначенный срок за, вами и детьми придет карета. Буду ждать вас с нетерпением в моем замке. Тогда мы сможем продолжить нашу интересную дружбу в более удобных условиях. Что доставит мне наивысшее удовольствие».

Я рассказала фрау Грабен о нашем разговоре с графом на обратном пути в Клоксбург.

– Забрать детей! По его словам, он это сделает. И знает о той церемонии в охотничьем домике! Он сказал, что наш брак был фальшивым.

– Он говорит неправду! Макси никогда не был лжецом. А Фреди ничего не стоило соврать, чтобы выйти сухим из воды. Уж я-то его знаю.

– Он был очень агрессивен по отношению ко мне, и я опасаюсь за Фрица.

– Он хочет вас, потому что вас любит Макси. Он всегда был таким. Он должен иметь то, что у Макси. Он одержим этим желанием. Но вы же не поедете в этот его замок?

– Нет, не поеду, – согласилась я. – Но что будет с Фрицем?

Фрау Грабен задумалась.

– Он не возьмет детей туда. Графиня не разрешит. Это единственный человек, которого он побаивается. Она никогда не допустит незаконнорожденных детей своего мужа в ее замок. В этом я уверена. Он такой обманщик, наш Фреди.

– Он знает о бракосочетании. Откуда он знает?

– Шпионы... повсюду. Он так же любит мутить воду, как и его отец. У нас еще будут неприятности с ним. Я его мало наказывала в детской.

– Он питает к вам определенное уважение, чего не скажешь о его отношении к другим людям.

Она с улыбкой согласилась.

– И он говорит, что, если станет известно, что я жена Максимилиана, народ взбунтуется. Они не смирятся с этим и низложат Максимилиана.

– Да ну! И молодой господин Фреди займет его место на престоле.

– Он не зашел так далеко.

– Да, но это у него на уме и всегда было, как незаживающая рана. Он стремится к престолу и не остановится ни перед чем, чтобы стать герцогом. Ему нужны вы и герцогство. Все, чем владеет Макси, должно принадлежать ему. Мне говорили, что ему уже надоела Дочка хозяина гостиницы, хотя эта интрижка была одной из самых продолжительных. Ее отец никогда не одобрял их связь, бедняга. Он души в ней не чает, это его единственный ребенок. Но появляется Фреди и добивается своего. Бедняжка. Ох, мы должны не спускать глаз с Фреди.

– Я не дождусь возвращения Максимилиана. – Ну что же, – она улыбнулась своей лукавой улыбкой, – в этом нет ничего необычного, ведь он ваш законный муж. Нам остается лишь ждать. Скоро что-то должно случиться. Чувствую это нутром. И произойдет что-то грандиозное.

Я редко видела ее в таком возбуждении. Я очень боялась, что дети узнают о решении графа перевезти их из Клоксбурга в его замок. Чем больше я думала об этом, тем больше я склонялась к мысли, что фрау Грабен была права. Его супруга, графиня, – я видела ее лишь мельком – производила впечатление весьма решительной женщины, и думаю, фрау Грабен была недалека от истины, утверждая, что графиня не допустит незаконнорожденных отпрысков мужа в замок, где воспитывается ее сын. Да, граф блефовал. Но, вне сомнения, он узнал, что какой-то обряд бракосочетания состоялся между мной и Максимилианом много лет назад. Мальчики настойчиво требовали отправиться на Могильный остров посмотреть могилу герцога, и на следующий день после поездки в замок графа мы отправились туда. Лизель не было с нами, она осталась с фрау Грабен. У берега стояла лодка, и мальчики заявили, что хотят грести сами, не дожидаясь старика Харона для переправы на остров. Разгорелся спор, кому садиться за весла.

Я предложила кинуть монетку и решить, кому грести первому. Предложение было принято, и жребий грести на остров достался Дагоберту. Он сел за весла, а Фриц ревниво следил за его работой.

Поднявшись на берег, мы увидели Харона, вышедшего из своего домика поприветствовать нас. Он стоял перед нами, всматриваясь в наши лица щелками глаз, скрытых в глубоких морщинах.

Он протянул мне руку, такую же сухую и холодную, как и в прошлый раз. Она была все такой же.

– А теперь вы пришли взглянуть на могилу герцога. – Я вспомнила глухое звучание его голоса. – У нас недавно были гости. Все одни и те же, когда один из семьи отправляется к последнему месту упокоения.

Теперь и я была из этой семьи, и, быть может, когда-нибудь мои останки будут лежать на этом острове.

– Пойдемте со мной, – сказал Харон. – Пойдемте, молодые господа. Я покажу вам место, где лежит старый герцог. Пусть Бог упокоит его душу.

Я шла рядом с ним, мальчики следовали за нами, необычно серьезные. Несомненно, они чувствовали то же, что и я, – присутствие смерти.

– Нашли вы кого-нибудь для обучения вашему делу, Франц? – спросил Дагоберт.

– Я совсем одинок на этом острове, как и был эти долгие годы, – ответил старше.

– Интересно все же, кто будет присматривать за всеми этими мертвецами, когда вы тоже умрете?

– Придумают что-нибудь, – сказал Харон.

– Все эти мертвые люди, – размышлял Дагоберт. – За ними за всеми кто-то должен ухаживать. Мне кажется, все побоятся жить на этом острове, кроме тебя, Франц. А ты не боишься?

– Мертвые столько лет были моими спутниками, и мне нечего их бояться, молодой господин.

– Тебе бы хотелось, Фриц, остаться одному на острове, когда стемнеет? – спросил Дагоберт. Фриц заколебался и Дагоберт добил его. – Ты ведь знаешь, что не захочешь. Ты так испугаешься, а какой крик поднимешь, когда все эти призраки выйдут из могил...

– Ты же сам не захочешь остаться здесь один, когда стемнеет, Дагоберт, – сказала я, – и так как никто из нас не собирается здесь оставаться, к чему весь этот разговор?

– Я не побоюсь, – хвастался Дагоберт. – Я сяду на могильные камни и скажу: «Выходите посмотреть на меня. Не боюсь я вас».

– Ты так же будешь бояться, как и мы все, – обратилась я к Дагоберту.

– Возможно, они тоже боятся, – сказал Фриц. – Мне не хотелось бы лежать в земле, заваленным землей.

– Хватит об этом, – оборвала их я. – Эти цвету удивительно красивы.

– Посажены через несколько часов после похорон его светлости, – ответил Франц.

Мы подошли к большой аллее, на которой находилась свежая могила, покрытая цветами. На ней еще не было скульптур и статуй.

Мальчики молча смотрели на могилу.

– А когда-нибудь захоранивают живых людей? – спросил Дагоберт.

– Что за вопрос! Кто же захоронит еще не умерших людей? – спросила я с укором.

– Такие случаи бывали. В монастырях ослушников помещали в стены – и замуровывали камнями.

– Ну, теперь вы видели могилу герцога. Не хотите навестить могилы своих мам?

Они, конечно, захотели, и мы покинули главную аллею. Харон сопровождал нас: в черном одеянии, болтавшемся на его теле, с седыми локонами, выбившимися из-под шапочки, он действительно напоминал лодочника на реке Стикс, посланника смерти.

– Будьте осторожны – здесь новая могила, – предупредил он.

– Новая могила! – Глаза Дагоберта засверкали. – Чья могила?

– Я вырыл ее сегодня утром, – сказал Харон.

– Можно на нее взглянуть? – спросил Фриц.

– Она здесь рядом. На ней деревянные дощечки.

– Мне хочется посмотреть вниз, – попросил Фриц.

– Молодые господа, осторожней. Не упадите. Сломаете ногу.

Они хотели увидеть могилу. Я пошла за ними к могиле, Харон поднял дощечки, и мы заглянули в глубокую черную яму.

Я почувствовала, как мурашки побежали по коже. Наверно, от мысли, что скоро в эту могилу опустят гроб и закончится еще одно земное существование. Я чувствовала, как у нас говорят на родине, кто-то ходит по моей могиле.

– Для кого вырыта эта могила?

– Для молодой женщины, – ответил Харон, покачивая головой. – Слишком молодой, чтобы умереть. Для дочери хозяина гостиницы в городе.

Я знала, о ком он говорит, – еще одной из несчастных женщин. Граф сделал ее своей любовницей на время и потом бросил ее. Мне говорили, что она покончила жизнь самоубийством, и благосклонность к графу привела ее, как и других ее предшественниц, на Могильный остров.

Я почувствовала огромное желание бежать из этого места.

Весь следующий день напряжение, казалось, возрастало. Я была в ожидании чего-то неизвестного, и уверена лишь в том, что подобное состояние дел не могло долго продолжаться. Я прислушивалась к звукам лошадиных копыт на дороге и надеялась на приезд Максимилиана. Как я тосковала по нему, и не только из-за той радости, которую его присутствие всегда приносило мне, мне отчаянно хотелось рассказать о моих растущих опасениях. И если вдруг приедет карета с категорическим требованием графа доставить меня с детьми в его замок, что мне тогда делать? Не поехать! И разрешить Фрицу отправиться к графу без меня? В моей голове рождались планы спасения Фрица. Может быть, представить его больным. Нет, эта уловка второй раз не сработает. Но я должна найти выход.

– Боже мой, – заметила фрау Грабен, – вы вся на нервах.

– Я думаю, граф заберет детей.

– Говорю вам, он не посмеет. Графиня не позволит ему это сделать, в особенности сейчас, когда скандал еще не улегся. Та девушка, дочка хозяина гостиницы, была беременна от него и покончила жизнь самоубийством.

– Я видела свежевырытую могилу.

– Бедняжка. Какой конец, какая смерть. Она выбросилась с верхнего этажа гостиницы во двор отца, говорят, он нашел ее там мертвой и теперь близок к помешательству. Она была его единственным ребенком.

– Какая ужасная трагедия!

– Она поступила глупо. Граф позаботился бы о ней ее ребенке, даже если она ему надоела. Еще один малыш появился бы у нас в замке. Их так жаль, этих бедняжек. Все так романтично сначала, а потом наступает час расплаты.

– Но не для него, – в гневе бросила я.

– Фреди считает подобные проделки своим правом. И она знала об этом с самого начала. Ведь такое случалось не в первый раз. Бедное, бедное дитя. Это должно было случиться. Фреди недолго хранит верность. Теперь все позади – еще один урок молоденьким девушкам. А ну, глядите веселей! Говорю вам, он не возьмет детей. Да, не посмеет. Графиня не потерпит их под одной крышей с будущим графом. Нет, они останутся здесь. Увидите. И все, что нам остается теперь, сидеть и ждать возвращения Макси.

Ох, как я ждала этого дня!

Должно быть, это случилось сразу же после полуночи. Я легла спать, как обычно, и крепко спала, когда Фрида разбудила меня. Она стояла у моего изголовья с горящей свечой.

– Мисс Трант, – кричала она. – Проснитесь. Фрица нет в его спальне.

Вскочив с постели, я поспешно накинула на себя халат и сунула ноги в шлепанцы.

– Должно быть, он снова ходит во сне, мисс Трант. Я вошла к нему, потому что мне послышался шум, а его в постели не оказалось.

Фрида так дрожала от волнения, что коробок со спичками, лежавший на круглом основании подсвечника, упал на мою кровать. Она взяла его трясущимися руками.

– Давай лучше поищем его.

– Да, мисс.

Я выбежала из комнаты, Фрида следовала за мной, высоко поднимая подсвечник.

Мы вошли в комнату Фрица, кровать его была пуста.

– Он не мог уйти далеко.

– Мисс, – сказала Фрида, – на лестнице в башню сильный сквозняк. Не могу понять...

– Сквозняк! Значит, где-то открыто окно.

Я бросилась к лестнице на башню. Я сразу же поняла, что это могло означать. При закрытой двери сквозняка не должно быть. Значит – окно открыто.

Меня охватил страх. Фриц встает с постели, идет в башенную комнату, к окну – к тому окну, из которого давным-давно выбросилась бедная Гирда. История с Гирдой захватила воображение Фрица. Я надеялась, что переборола нездоровый страх детей перед призраками, но могла ли я знать, что происходит в их подсознании и, если Фриц ходит во сне...

Я взбежала по лестнице, дверь была открыта. Сомнений не было, сквозняк шел через открытое окно в башне.

Фрида шла за мной по пятам со свечой. В воздухе стоял легкий туман. При свете свечи я увидела комнату с раскрытым окном, окном, из которого выбросилась Гирда.

Подбежав к окну, я высунулась наружу. Я могла лишь различить неясные контуры гористого склона. Вдруг я почувствовала чье-то присутствие за моей спиной, чье-то теплое дыхание, коснувшееся моей шеи. И в ту же минуту в голову пришла мысль – кто-то хочет выбросить меня из окна.

Неожиданно раздался крик, и отблеск пламени осветил комнату. Я увидела Фриду, съежившуюся от страха у стены. В ее руке не было больше свечи, и она с ужасом смотрела на огонь, охвативший бархатную скатерть на столе. Забыв о только что пережитых минутах страха, я схватила коврик и стала сбивать им языки пламени.

Появилась со свечой фрау Грабен, под ночным колпаком на ее голове торчали железные бигуди.

– Майн готт! – вскричала она. – Что случилось?

Я продолжала бить ковриком по тлеющим остаткам скатерти. Горло перехватило, и минуту я была не состоянии разговаривать. Придя в себя, я объяснила.

– Фрида уронила свечу... и мне показалось, что комнате кто-то был. Ты не заметила никого, Фрида?

Она покачала головой.

– Я уронила свечу... Пламя охватило спички... загорелся целый коробок...

– Откуда вы шли, фрау Грабен? Вам встретился кто-нибудь? Вам должен был кто-то попасться.

– На лестнице никого не было.

– Должно быть, это привидение, – закричала Фрида.

– Вы дрожите как лист, – сказала мне фрау Грабен. Но как вы попали сюда?

– Фриц! – вспомнила я. – Я забыла о Фрице. Я искала его. Он снова ходит во сне.

– Но его здесь нет.

Я с ужасом посмотрела на окно.

– Мы должны все обыскать, все-все, – закричала я в панике.

– Пойдемте, – сказала фрау Грабен. – Фрида, затуши как следует эту ткань. И убедись, что она потухла.

Мы спустились по лестнице в комнату Фрица. Дверь ее была открыта, и, к моей великой радости, он был постели.

– Фриц, – закричала я, наклонившись над ребенком. У тебя все в порядке?

– Здравствуйте, мисс Трант, – отозвался он сонным голосом.

Я поцеловала его, и он счастливо улыбнулся. Я потрогала его руку – она была теплой. Я помнила, какими ледяным были его руки и ноги в ту, другую ночь, когда я нашла его в той же ситуации.

– Я ходил взглянуть на лошадь, – пробормотал он. Она вся сверкала и на ней сидел человек с золотой короной на голове.

– Тебе это приснилось, Фриц.

– Да, – пробормотал он, закрывая глаза.

– Нам, пожалуй, тоже лучше пойти поспать, – сказала фрау Грабен.

Она проводила меня в мою спальню.

– Вы пережили прескверное потрясение, мисс, – сказала фрау Грабен. – Мне не хотелось говорить об этом в присутствии Фриды. Она была близка к истерике. Вы говорите, кто-то стоял сзади вас?

– Да.

– А Фрида никого не видела?

– Не могу понять. Но все случилось мгновенно. Она уронила свечу, и спички загорелись. Я думаю, это спасло меня.

– Люди скажут, это было привидение, и поэтому мы держали эту комнату запертой. Люди говорили, бывало, что, если войти туда и высунуться из окна, пути назад нет – разобьешься.

– Какая чепуха. Там был кто-то, сзади меня.

– Вы уверены? Ведь Фрида никого не видела.

– Так вы считаете, я все выдумала?

– Не знаю, что сказать, но считаю, вам надо забыть об этом. Я принесу капельку ликера, он поможет, вам уснуть. Запритесь в комнате для безопасности. А утром, хорошенько выспавшись, поразмыслите, что произошло на самом деле.

Она вышла из комнаты и вскоре вернулась с горячим ликером. Потом фрау Грабен удалилась. Я закрыла дверь на засов и, к своему изумлению, моментально уснула. Видимо, ликер фрау Грабен действительно оказался весьма крепким напитком.

Я проснулась утром с тяжелой головой. Умывшись и торопливо одевшись, я задумалась над страшным событием прошлой ночи. В свете дня он более не представлялся фантастичным.

Я переживала трудное время и могла легко вообразить, Что кто-то стоял за моей спиной и выбросил бы меня из окна, не урони Фрида свечу. Такое предположение представлялось мне наиболее логичным. В моей памяти было свежо воспоминание о смерти дочери хозяина гостиницы, несчастной девушки, выбросившейся из окна и разбившейся насмерть. Неужели я становлюсь такой впечатлительной? Это совсем не похоже на меня, это так, но вполне возможно.

Я сказала себе, что следует успокоиться и вести себя как ни в чем не бывало. В таком настроении я вошла в классную комнату и застала там только Фрица и Лизель. По их словам, Дагоберт еще не вставал.

– Он лентяй, – сказал Фриц.

– Нет, он не лентяй, – заспорила Лизель, как всегда принимая сторону Дагоберта. – Он просто заспался сегодня.

Я решила пойти и разбудить его.

– Мы завтракали, – съябедничала Лизель, – и Фриц вел себя плохо.

– Неправда, – не согласился Фриц.

– Да, правда, он оставил половину молока.

– Я всегда выпиваю половину стакана. Ты же знаешь, Дагоберт пьет его.

– Он допивает за тебя.

– Нет, он просто любит молоко.

Они продолжали спорить, а я пошла к Дагоберту. Он лежал, вытянувшись во весь рост на спине. Я нагнулась над ним и ужаснулась.

– Дагоберт, проснись! Проснись, Дагоберт!

Он не открывал глаз. Наклонившись над ним, я тщательно осмотрела его. Это был не обычный сон.

Сломя голову я помчалась к фрау Грабен.

Она ела кусок ржаного хлеба, посыпанного тмином, который она очень любила, и ничто на свете не могло повлиять на ее аппетит.

– Фрау Грабен, я беспокоюсь за Дагоберта. Пойдемте, взглянем на него.

– Разве он не встал?

– Нет, он спит, и очень странно. Оставив хлеб, она пошла со мной.

Взглянув разок на мальчика, она пощупала ему пульс.

– Майн готт! – закричала она. – Что же здесь происходит! Его усыпили!

Она мрачно покачала головой.

– Происходит что-то странное, и мне это не нравится. Хотела бы знать, кто все это делает.

– Что же нам делать?

– Пусть он выспится. Скажем детям, что Дагоберту нездоровится, и он проведет это утро в постели, и попросим их не трогать его.

– Интересно, не связано ли это с событиями прошлой ночи?

– Каким образом? Вы что-то знаете, мисс Трант?

– Ни малейшего представления. Я убеждена лишь в одном: прошлой ночью кто-то ждал меня в башенной комнате, чтобы убить.

– У вас есть подозрения?

– Нет! Но это связано как-то с Максимилианом и мною.

– Ах, – сказала фрау Грабен, – но пока мы не убедимся в этом, выбросим эти мысли и фантазии.

– Мне не по себе!

– Вот это правильно. Вы будете вести себя осторожно.

– Происходят очень странные вещи. Фриц ходит во сне...

– С ним это было и раньше...

– А случай с Дагобертом?

– Эта маленькая обезьянка стянула чью-то настойку опия и выпила глоток, другой. Неудивительно. Мы же знаем Дагоберта. Он во все дыры лезет.

– Уж слишком простое объяснение.

– Пусть он выспится. Он придет в себя до вечера. Мы вернулись в классную комнату.

Фриц рассказывал Лизель:

– И мне приснилось, что кто-то вошел ко мне и взял меня на руки; потом куда-то понесли, понесли... и я очутился в незнакомой стране, там была лошадь, с всадником, и на его голове была корона, такая вся блестящая.

Днем, когда я сидела в своей комнате, раздался стук в дверь. Я откликнулась, и в комнату вошел Принцштейн.

– Вас ждет карета внизу, мисс Трант. Герцогиня прислала записку с поручением отвезти вас в Земельный дом. Сегодня она собирает там всех, кто будет помогать ей в госпитале.

– Я ничего не получала.

– Записку прислали раньше, и я попросил Фриду сказать вам. Думаю, фрау Грабен куда-то ее услала, и она, должно быть, забыла вам сказать. Надеюсь, вы не рассердитесь на нее. Она очень нервная, и пожар в башенной комнате на нее очень подействовал. Она ходит сама не своя.

– Я понимаю, конечно, но я не готова.

– Возможно, вы соберетесь как можно быстрее, мие Трант. Не хотелось бы заставлять ждать ее светлость.

Предстоящая встреча с этой женщиной насторожила меня. Но на этот раз там будет много людей – ее помощники. Я знала, война может разразиться с минуты на минуту. Теперь она казалась неотвратимой, и Вильгельмине, естественно, хотелось как можно скорее приготовить госпиталь к приему раненых.

Я сменила платье и причесалась. Мне хотелось выглядеть как можно привлекательнее, это придало бы мне больше смелости в присутствии женщины, считавшей себя женой Максимилиана.

Через четверть часа после того, как Принцштейн постучался в мою дверь, мы ехали к Земельному замку. Проехав город, мы пересекли долину и оказались на той стороне горного склона. Здесь стоял золотистого цвет замок, уступавший по размерам Клоксбургу, но уютно расположившийся на склоне горы в сосновой роще, проехали через ворота во двор замка.

Проходя мимо Рыцарского зала, я увидела, что он уже переоборудован в госпитальную палату.

Принцштейн ввел меня в небольшое помещение, центре которого стоял стол, окруженный стульями, столе стояли бутылка вина, несколько стаканов и тарелка с пирожными.

– Кажется, я совсем не опоздала.

– Ее светлость и другие дамы еще не прибыли. Или, возможно, они осматривают другие помещения замка. Оборудование привозят ежедневно. Ее светлость поручили мне предложить вам прохладительные напитки.

– Благодарю вас, мне хотелось бы дождаться других приглашенных.

– Ее светлость приказала угостить вас немедленно по прибытии. Ей не понравится ваш отказ. Это вино из погребов Кларенбока. Она высоко ценит его, и предупреждаю вас, ей нравится, когда это вино хвалят. Уверен, она – спросит ваше мнение о нем. По ее мнению, оно лучше французских вин или из долины Мозеля.

– Я все-таки подожду. Принцштейн наполнил стакан.

– Только попробуйте, – сказал он, – и, увидев герцогиню, похвалите его аромат.

Я сделала маленький глоток и не нашла ничего особенного. Он предложил мне пирожные. Они ничем не отличались от пирожных, которые фрау Грабен поглощала в огромном количестве, и я снова отказалась.

Принцштейн завел разговор о скором начале войны, о том, что его призовут в солдаты, наступят новые времена, и об ужасах войн вообще.

Он оставил меня допивать вино и удалился, сказав, что пойдет взглянуть, приехали ли остальные. Через несколько минут Принцштейн объявил, что ее светлость только что прибыли, и отправились прямо в комнаты в верхней части замка, предназначаемые для легкораненых, и она желает, чтобы я присоединилась к ней и ко всем остальным.

Принцштейн шел впереди. Мы поднялись по широкой лестнице на площадку и продолжили путь по – винтовой лестнице. Все это очень напоминало Клоксбург, и комната, куда я вошла, напоминала комнату в башне Клоксбурга.

Вильгельмина была там, к моему удивлению, в одиночестве. В ее облике что-то изменилось. Она была все, также холодна, как и в прошлый раз, но в ней чувствовалось какое-то возбуждение, которое она старалась подавить.

– А, мисс Трант! Очень любезно с вашей стороны приехать так быстро.

– Я боялась заставить вас ждать. Насколько мне известно, вы собираете здесь людей для помощи в госпитале.

– Кое-кто уже здесь и сейчас подойдет. Возможно, пока вы ждете, стоит полюбоваться пейзажем из этого окна. Вот эта дверь ведет в маленькую башню. Ее называют Кошачьей. Думаю, вы уже видели такие башни. Из них на нападавших сбрасывали кипящее масло и снаряды, звуки от их падения напоминали вопли кошек. Я уверена, мисс Трант, вы это представляете.

– Да, конечно.

– Вид отсюда изумительный, не правда ли? Прямо: вниз по склону горы в долину. Вам не приходило в голову, каково выпасть отсюда прямо вниз... навстречу смерти?

– Нет, никогда не думала об этом.

– Неужели? Это путь к смерти. Вы знаете, конечной легенду о Клоксбурге. Много лет назад девушка выбросилась из окна замка. Эту комнату считают населенной привидениями.

– Да, я знаю эту легенду.

– Да, вы хорошо знаете Клоксбург и лишены предрассудков. Вы практичны, и такой тип людей мне, потребуется в госпитале, я уверена. Та девушка убила себя, узнав, что ее обманули – фальшивый брак с одним из герцогов. Ее можно понять в какой-то степени. А вы могли бы ее понять, мисс Трант?

Она стояла очень близко, устремив на меня проницательный взгляд холодных глаз, и во второй раз у меня возникло тревожное чувство опасности, грозящей мне. Я ухватилась за каменный парапет. Она перевела взгляд на мои крепко сжатые пальцы.

– Сегодня необычный день, – сказала она. – Не чувствуете? Очень влажно. Вас не клонит ко сну?

Я ответила, что, напротив, сна ни в одном глазу.

– Давайте присядем. Мне надо кое-что вам сказать.

Я с облегчением отошла от парапета. Вильгельмина села за стол и жестом пригласила меня садиться.

– Вы в курсе, мисс Трант, что мне известно о вас многое.

– Не имею ни малейшего представления об этом.

– О вас и моем муже. Я знаю о той церемонии бракосочетания в охотничьем домике. Вы действительно верите в то, что это было настоящее бракосочетание?

Я знала, что молчать бесполезно.

– Это был подлинный брачный обряд. Я его жена.

– В таком случае, кто я?

– Вы – не его жена.

– Для принцессы Кларенбока такая ситуация, которую вы мне предлагаете, исключается.

– Совсем нет. Более того, она существует.

Она нахмурила брови.

– Я хочу сказать, подобное пятно на репутации нашего герцогского дома недопустимо. Вы понимаете опасность, которая вам грозит?

Я встала.

– Думаю, нам следует обсудить этот вопрос с Максимилианом.

– Мы решим его сейчас же.

Но как же решить его без Максимилиана? Он намеревался сказать вам: здесь нет его, вашей или моей вины, что мы оказались в таком положении.

– Меня не интересуют вопросы виновности. Я просто говорю вам, что такая ситуация исключается.

– Но если она существует?..

– Она может существовать сегодня, но ее может не быть завтра. Как вам понравилось вино? Мы в Кларенбоке очень гордимся им.

Она внимательно смотрела на меня, и ужасное подозрение пришло мне в голову. – Да, – сказала она. – В вино добавлено снотворное. Не подумайте, что мы отравили вас. Совсем нет. Вы просто уснете, и все. А когда вы перестанете что-либо соображать, вас перенесут в Кошачью башню и аккуратно сбросят в долину.

– Но ведь это безумие.

– Безумным было бы оставить вас в живых, мисс Трант.

Я не могла оторвать от нее взгляда, хотя моим самым большим желанием было бежать отсюда что есть мочи, по винтовой лестнице из замка к Принцштейну и ждущем меня карете.

– История не будет отличаться оригинальностью, – сказала Вильгельмина, не повышая голоса. – Обманутая женщина, прыжок навстречу смерти. В этом нет ничего необычного. Даже дочери владельцев гостиниц решаются на такой шаг.

Она засмеялась странным смехом. И, взглянув на меня, добавила:

– Вино начинает действовать.

– Я едва прикоснулась к нему.

– Достаточно глотка. Вы ничего не почувствуете. Это будет легкая смерть. Легче, потому что на этот раз вы ничего не будете знать. Они плохо сработали, а все было так просто. Фрида удивительно бестолкова.

– Вы хотите сказать, что Фрида знала...

– Люди иногда бывают в курсе, мисс Трант. Почему вы не присядете? У вас должны быть странные ощущения – Она закрыла глаза рукой и пробормотала: – Дураки. Им следовало сработать лучше. Куда это вы направляетесь, мисс Трант? – Я была уже у двери, когда Вильгельмина добавила: – Бесполезно, Принцштейн не даст вам уйти. Он дал маху в Клоксбурге. На этот раз он не подкачает.

– Принцштейн, – произнесла я, запинаясь, – ведь он такой хороший слуга.

– Мой хороший слуга. Он хорошо служил мне, и все закончилось бы прошлой ночью, если бы не его дуреха-жена.

Я положила руку на ручку двери и попыталась повернуть ее, но ручка не поддавалась. Меня заперли, мелькнула мысль, но я ошиблась. Кто-то держал ручку снаружи, пытаясь войти в комнату, и помешал мне повернуть ее изнутри.

– Кто там? – вскрикнула я.

Дверь открылась, и в комнату вошла Ильза.

– Ильза! – Она ковыляла ко мне, опираясь на палку. – Я глядела на нее в изумлении, не веря, что это действительно Ильза.

– Да, – сказала она. – Это я, Ильза. Ты права, Елена.

– Что вы здесь делаете? Мне так много надо сказать вам.

– Да, конечно, Елена. Видишь, я совсем стала немощной с нашей последней встречи. Хожу с трудом.

Она села на оставленный мною стул.

– Я так хотела найти вас! – Она взглянула на герцогиню, но та с отсутствующим видом глядела куда-то в пространство. Ильза тепло улыбнулась ей, но Вилъгелъмина, казалось, не замечала ее.

– Она – моя сестра, – сказала Ильза, – моя побочная сестра. Я – плод одной из тех многочисленных любовных интрижек, которые так часты в высших кругах. Меня воспитывали в тени дворца и никогда не признавали своей. Но я всегда обожала мою маленькую сестренку. Она на пятнадцать лет меня моложе.

– Мне кажется, герцогиня больна, – сказала я Ильзе.

– Она выпила слишком много снотворного. Того, что предназначалось для тебя. На том месте должна была сидеть ты, Елена. Таков был план. Ты должна была потерять сознание, отключиться, потом мы собирались отнести тебя в башню и выбросить. Принцштейну приказали покончить с тобой в Клоксбурге, там было гораздо удобнее, но они испортили все дело. Ее светлость пришла в ярость.

– Я не понимаю, Ильза. Вы привезли меня сюда, чтобы убить?

Ты правильно догадалась, Елена. Тебя привезли сюда, чтобы избавиться от соперницы. Но я – не убийца. Они бы сказали, что это мое слабое место.

– Вы говорите загадками. Объясните мне. Она хочет меня убить потому, что я жена Максимилиана. Это так, я знаю. Она заманила меня сюда, чтобы убить.

– Не суди ее так сурово. Она не считает это убийством. Такое положение дел не могло более продолжаться. Она – любовница герцога! Невозможно. В интересах государства нельзя было допустить, что у него уже была жена. Это не по-государственному, так она говорила. Иногда людям приходится за это платить жизнями, и при необычных обстоятельствах. По ее планам после твоего убийства они с герцогом втайне обвенчаются, и некоторым будет полезнее забыть о прошлом. Меня воспитывали более строго. Для меня умышленное лишение жизни одного человека другим – убийство. Поэтому я здесь – присмотреть за вами обеими. Я уже присматривала за тобой когда-то, и ты не понимаешь, что я сделала для тебя. Мне было так легко... тогда избавиться от тебя. Но я не пошла на это. Я ухаживала за тобой, делала все, чтобы облегчить тебе жизнь.

– Облегчить! Это называется облегчить! Послушай, Ильза! Я хочу знать точно, что случилось, с самого начала.

– Я расскажу тебе. Для меня нашли мужа, Эрнста, посла Рохешптейна. Я вышла за него замуж и уговорила работать на мою страну – Кларенбок. В ряде случаев это означало работать против Рохенштейна. Эрнст был другом принца Максимилиана до направления в Кларенбок, и после возвращения в Рохенштейн со мной, его женой, он получил пост в его окружении. Эрнст узнал о встрече Максимилиана с тобой и его увлечении. Эрнсту предстояло поехать в Лондон показаться специалисту по болезням сердца, и он предложил привезти вас в Рохенштейн.

– И вы представили себя моей кузиной.

– То, что ваша мать была из здешних краев, облегчило нашу задачу. Мы привезли вас сюда и устроили встречу Ночь Седьмой луны. Затем состоялось бракосочетание. Мы полагали, что брак будет фальшивым с псевдосвященником и, узнав, что Максимилиан, увлеченный вами, женился всерьез, поняли, что под угрозой договор меж Рохенштейном и Кларенбоком, который мы долго успешно готовили. Я работала на свой родной Кларенбок и поняла, что нужны немедленные действия. Принц после краткого медового месяца ускакал к отцу, в стране готовился заговор, и нужно было ему противодействовать. Мне следовало бы оставить вас в охотничьем домике, который должен был быть взорван, но я не пошла на это. По словах моей сестры, это была самая большая ошибка в моей жизни. С ее точки зрения, так и было, а я скоро привыкла считать вас своей маленькой кузиной и, должно быть, полюбила вас. Я полагала, что верну тебя в Англию и все устроится. Поэтому я уничтожила запись о бракосочетании и кольцо, и с помощью доктора, работавшего с нами, попыталась убедить тебя, что ты потеряла шесть дней жизни вместе с невинностью. Не знаю, удалось ли нам это.

– Нет, не удалось, вы так и не сумели убедить меня.

– Я этого опасалась. А потом оказалось, что вы ждете ребенка, который мог бы стать законным наследником престола герцогства. Эрнст обозвал меня дурой. Вас следовало оставить в охотничьем домике, который взорвали, чтобы убедить Максимилиана в твоей смерти. Тебя следовало убить по-настоящему, сказал Эрнст. Но я не пошла на это. Я выбрала другое – выстроить это здание лжи, как ты его назвала. Но с приближением родов и всех тех осложнений, что должно было принести рождение ребенка, даже я стала колебаться. Но я спасла тебя, Елена. Ведь избавиться от тебя в то время было совсем не трудно. Но я не пошла на это. У нас повсюду в стране были свои люди, и я полагала, что; смогу обмануть тебя и тем самым спасти твою жизнь.

– Вы хорошо относились ко мне, Ильза.

– Но думаю, ты не понимаешь даже сейчас, насколько хорошо. Моя сестра никогда не простит меня. Я спасла твою жизнь, а потом позволила ей выйти замуж или лучше сказать – пройти через обряд, заменяющий церковный, ведь я помнила о твоем замужестве. И теперь я не дам ей убить тебя. Максимилиан и ты должны объявить всю правду без промедления, невзирая на последствия. Ради вас и мальчика.

– Мальчика?

– Твоего сына!

– Моего сына!? У меня нет сына. Моя дочь, мне сказали, умерла.

– Ты знаешь теперь, что это неправда. Ты ездила к доктору Кляйну. Он сразу же доложил мне, и я поняла, что Дело близится к развязке. Моя сестра узнала, что случилось. Фредерик тоже. Ты и твой мальчик в опасности. Я спасла тебя сегодня. Счастливый случай спасал вас обоих уже не раз. Но удача может отвернуться от нас.

– Мой сын... – повторила я.

– Фриц.

– Фриц... мой сын. У меня родилась девочка, и ей было бы меньше лет, чем Фрицу.

– Он – твой ребенок. Нам пришлось сделать его старше, чтобы не связать его рождение с клиникой доктора Кляйна. Ох, если бы ты осталась в Англии, ничего бы не произошло. Сын моей сестры унаследовал бы трон, а твой брак в охотничьем домике никому бы не помешал. Но из-за моей сентиментальности и любви к тебе, из-за того, что я, хотя и была шпионом, никогда никого не убивала и не могу убить, я погубила жизнь своей сестры.

– Что же будет дальше?

– Тебе следует принять все меры предосторожности, защищать свою жизнь, как никогда раньше. И не спускай глаз с сына, ему грозит еще большая опасность.

– Уже были попытки убить Фрица.

– Они не всегда могут кончиться неудачей. Моя сестра полна решимости устранить тебя. Но есть более могущественная сила, желающая убрать твоего сына.

Я смотрела на нее, потеряв от ужаса дар речи.

– Граф Фредерик! – сказала Ильза. – Он узнал правду. Он нашел священника, венчавшего вас. У него повсюду шпионы, так же, как и у нас. Он подозревал кое-что уже давно. Теперь он постарается опорочить Максимилиана, возможно, с помощью моего отца. Не знаю, преуспеет ли он в этом. Мой отец – почтенный человек, но, узнав о происшедшем с дочерью, может прийти в ярость. Фредерик понимает, что мало низложить Максимилиана, ведь у того есть сын – наследник. Фредерик мечтает захватить трон для себя. Он всегда хотел этого, так же, как его отец, и вполне возможно, из-за скандала, который неминуем, народ Рохенштейна отвергнет Максимилиана. Но тогда герцогом будет объявлен Фриц, прямой наследник Максимилиана. Мальчик слишком юн для правления государством и регентом вполне возможно назначат его отца. А это не устраивает Фредерика. Если Фриц исчезнет с его пути, когда низложат. Максимилиана, герцогство почти бесспорно достанется Фредерику. Тебе следует уяснить значение этой политики, ибо ты вовлечена в эту игру, ты и твой сын. Ради Бога, не спускай глаз с него. Ему грозит огромная опасность, и она исходит от самого безжалостного человека в Рохенштейне.

– Я должна вернуться в Клоксбург. Я должна сказать Фрицу, что я его мать. Я не выпущу его ни на минуту из виду.

Ильза кивнула.

– Я прикажу Принцштейну немедленно отв езти тебя домой.

Я взглянула на герцогиню.

– Я позабочусь о ней, – пообещала Ильза, и ее лицо смягчилось. – Ох, Елена, скольких бед можно было избежать, если бы ты не потерялась в тумане в тот день, когда отправилась на школьный пикник.

Она позвала Принцштейна. Он выглядел ошеломленным. Несомненно, его поразило распоряжение Ильзы доставить меня домой, а не сбросить мое тело с Кошачей башни.

Едва карета загрохотала колесами по плитам двора замка, фрау Грабен выбежала мне навстречу.

– Это вы. Где вы пропали? Он вернулся.

Мое сердце забилось от радости. Должно быть, в ту минуту я забыла обо всем: Максимилиан вернулся и будет со мной и нашим сыном здесь, под одной крышей.

– Где он? – закричала я.

– Успокойтесь, – ответила фрау Грабен. – Я сказала, что он вернулся. В Рохенштейн. Я не говорила, что он в Клоксбурге. Он был здесь и уехал искать вас.

– Куда же он поехал?

– Ну, ну, успокойтесь. Это так не похоже на вас, мисс Трант. Макси приехал вскоре после ваш его отъезда. Первым делом по возвращении он заехал сюда.

– Но где он теперь?

– Дагоберт сказал ему, что слышал, что Принцштейн повез вас в Земельный замок к герцогине. Боже мой, он ищет вас там. Он так же волновался, как вы. Не остался ни на минуту и умчался.

– Он мог бы опоздать, если бы... Она взглянула на меня в недоумении.

– Все-таки вам лучше успокоиться и присесть. Я принесу вам чашечку чая.

– Не сейчас. Я не смогу его выпить. – Мне было необходимо высказаться, рассказать, что у меня сын, он жив и что я уже люблю его без памяти. Мне хотелось рассказать об этом Максимилиану, но и фрау Грабен годилась для этого. Я выпалила:

– Я только что узнала, что Фриц – мой сын!

– Ну, – сказала, улыбаясь, фрау Грабен, – я догадывалась об этом. Все сходится, не так ли? Я о многом знала, но полной уверенности не было. Посидите спокойно минутку. С вами что-то не в порядке. Что случилось в Земельном доме? Она послала за вами. Меня это очень встревожило и, судя по виду Максимилиана, его тоже. Он не остался ни на минуту. Он уехал без всяких объяснений. Да, я догадывалась о Фрице. Хильдегарда сразу смекнула что к чему. Она знала о подлинности вашего брака. Подозреваю, и она считала, что лучше всего вас отправить в Англию и позабыть обо всем. По ее мнению, это было бы лучше всего для Макси, а счастье Макси для нее было главным.

Я едва слушала ее. Я думала о том, что Максимилиан, прибыв в Земельный замок, найдет там одурманенную снотворным герцогиню и Ильзу. Она все расскажет ему и отошлет обратно. Поэтому мне ничего не остается, как ждать его приезда. Но я должна увидеть Фрица, сказать ему, что у него есть мать. Возможно, мне лучше подождать Максимилиана и рассказать об этом Фрицу вдвоем. И тогда втроем пережить это чудесное мгновение.

А фрау Грабен продолжала рассказывать.

– Хильдегарда взяла Фрица из клиники. Она знала, чей он сын, и очень любила его. Она принимала кое-какое участие во взрыве домика и призналась мне во многом перед смертью. Вот тогда-то мне отдали Фрица, и я кое-что узнала. Ну и положение, – фрау Грабен усмехнулась. Как ей нравилось вмешиваться в судьбы людей, вызывать драматические ситуации и наблюдать за реакцией участников драмы!

– Вы были созданы для Макси, в этом не было сомнения. Он так переменился, потеряв вас. Однажды ночью во время, болезни, когда он метался в лихорадке, я услышала, как в бреду он повторял ваше имя, говорил о книжной лавке, городе, где вы жили. Я накапливала эти сведения о вас постепенно и решила, что мой Макси никогда не станет прежним без этой женщины, поэтому привезла вас к нему – мой подарок Макси в Ночь Седьмой луны. Конечно, мои планы не шли дальше маленького замка, где вы будете видеться со своим возлюбленным. И никто бы об этом не знал, кроме меня. Вы были бы его подлинной любовью. У принцев своя государственная официальная жизнь, официальные жены, но предметы их подлинной любви держатся в секрете. Почему Макси должен стать исключением?

– Ох, фрау Грабен, как вы играли нашими жизнями!

– Но что плохого сделала я вам? А теперь, что нас всех ждет? Неизбежен разрыв с Кларенбоком. Они обвинят нас в оскорблении их принцессы. Хотя Макси она никогда не нравилась. Холодная, как ледышка. Она не была для него женой. «Я думала, мы все будем счастливы вместе, у вас будут дети, и никто не будет знать правду, кроме меня, и как я буду посмеиваться от удовольствия над всем этим. А там наверху, в большом замке, будут жить герцогиня с ее сыном, наследником, который от этого не станет более умным. Вот как я себе все представляла. А потом началось такое! Отравленная стрела в шляпе Фрица, бандиты, схватившие по ошибке Дагоберта, и эта скверная история в башенной комнате, которая выдала их с головой. Они положили снотворное в молоко Фрица, но он выпил только малую часть и спал не очень крепко. Дагоберт допил за него молоко и полностью отключился. Помните сон Фрица о лошади и человеке в короне? Такая штука стоит в комнате Принцштейна. Он вырезал ее из дерева, отполировал и очень ею гордился. Это он, Принцштейн, ждал вас в комнате наверху, куда вас привела Фрида, но эта дуреха по счастливой случайности уронила свечу и подожгла ненароком спички. Если бы вы оглянулись и увидели Принцштейна, игра была бы проиграна. Поэтому он сбежал и спрятался за дверью, увидев меня, а потом проскользнул по лестнице вниз. Но я знала, что случилось. Я подозревала его в шпионаже в пользу Кларенбока, а эта дуреха Фрида делала все, что он хотел.

– Они собирались убить меня вчера, а сегодня убить меня хотела герцогиня. Скорее бы вернулся Максимилиан.

– Он сразу же приедет сюда, не застав вас в Земельном доме.

– Я должна увидеть Фрица, не могу больше ждать, я все расскажу ему. Он будет так счастлив.

– Он любит вас. Клянусь вам, если бы у него был выбор, он выбрал бы вас. Вы прикипели к нему сразу, не так ли? Может быть, правду говорят, что матери все равно узнают своих детей, даже если их разлучили.

Я пошла из комнаты, но фрау Грабен не оставила меня и проводила в крепость, до комнаты Фрица. Фрица там не было, его не было нигде в крепости.

Когда мы опустились по лестнице и вышли во двор замка, нам встретился Дагоберт.

– Ты видел Фрица?

– Да, он уехал, и это неправильно.

– Неправильно? Что неправильно?

– Отец взял нас в лес на прогулку верхом, а потом отослал меня обратно.

Я почувствовала, как кровь стынет в моих жилах.

– Отослал тебя обратно?

– Да, и Фрицу пришлось ехать одному на Могильный остров, к пустой могиле с дощечками.

– Зачем?

– Потому что он трус и должен от этого избавиться. Ему придется грести самому на остров и остаться там, пока не стемнеет.

Я не могла ждать ни минуты и побежала к конюшне. Фрау Грабен бежала за мной.

– Куда вы? – закричала она.

– Я – на Могильный остров. Скажите Максимилиану, нельзя терять ни минуты. Фрицу грозит опасность.

Я скакала через лес, видя только Фрица, моего сына, несчастную одинокую фигурку на Могильном острове с человеком, решившимся на его убийство. Я дважды за очень короткое время стояла перед лицом смерти; кто знал, возможно, встречусь с ней лицом к лицу еще раз.

«На Могильном острове, один!» – в моих ушах продолжали звучать эти слова.

– Ох, Фриц, мой сын! Лишь бы успеть спасти его, – взывала я к Богу.

Я не знала себя, как я смогу спасти его. Я думала лишь о том, чтобы быть там. Если бы Максимилиан не уехал в Земельный замок, если бы он подождал! Но мог ли он ждать, полагая, что я в опасности?

Я поскакала к озеру и не нашла ни одной лодки. В отчаянии я посмотрела на Осетров и увидела Харона, выходящего из своего домика.

– Франц! – позвала я. – Франц!

Он услышал меня и прикрыл глаза рукой, чтобы рассмотреть, кто зовет его. Я замахала рукой. Он сел в лодку и медленно стал грести, приближаясь ко мне.

– Ба, да ведь это мисс Трант.

– Мне необходимо срочно попасть на остров. Он кивнул.

– А где же все лодки? Обычно здесь есть одна. Должно быть, все на другой стороне, но одна всегда должна быть здесь.

Ох, поторопись, Харон, думала я. Он сидел, наклонившись над веслами, в черной широкой одежде, его глаза смотрели на меня из-под седых спутанных бровей.

– Чего вы так торопитесь, фройляйн?

Я нетерпеливо спросила, видел ли он Фрица? Он покачал головой.

– Сегодня на острове есть люди. Я не видел, как они приехали, но знаю. Я чувствую их присутствие. Здесь царит мир, тишина мертвых... а потом что-то изменяется, и хотя я не вижу никого, я знаю и никогда не ошибаюсь. Сегодня здесь нет мира. Может быть, потому, что завтра будут похороны.

– Кого же будут хоронить завтра?

– Дочку хозяина гостиницы. Она убила себя, бедняжка, но она имеет право быть захороненной на этом кладбище. Она была беременна от члена семьи.

– Бедная девочка.

– Для нее все земные страдания уже позади. Она будет лежать в могиле, а я посажу для нее куст розмарина. Розмарин – потому что кто-нибудь будет, вспоминать о ней.

Мы достигли берега, и я выпрыгнула из лодки.

– Я пойду искать Фрица, – сказала я Францу и побежала что есть сил к тому участку кладбища, где была вырыта свежая могила. Доски прикрывали черное отверстие.

Я закричала:

– Фриц! Где ты, Фриц! Я пришла за тобой, Фриц!

Ответа не было. Может быть, он не подчинился приказу графа и не приехал на остров? Нет, он не посмел бы. А потом, он, может быть, хотел доказать, что он не трус.

– Фриц! Где ты, Фриц!

Никто не отвечал. Ни звука. Харона отсюда не было видно, должно быть, он ушел в свой домик. Мне показалось, что я одна-одинешенька на этом острове мертвых.

Я не знала куда пойти и несколько секунд стояла неподвижно, глядя на могилу, в которую завтра положат молодую девушку.

И тут я почувствовала, что я не одна здесь. Я резко повернулась и увидела графа в нескольких шагах от себя.

У меня мелькнула мысль, что он наблюдал за мной, спрятавшись за одним из высоких надгробий.

– Где Фриц? – выдохнула я.

– Вы полагаете, я знаю?

– Ему приказали встретиться здесь с вами.

– Кто вам это сказал?

– Дагоберт. Вы велели Фрицу приехать сюда одному. Я хочу знать, где он.

– Вот это нам обоим хотелось бы знать. Этот трусишка не придет. Конечно, нет. Он испугался.

– Он больше боится вас, чем мертвых. Я уверена, он где-то здесь.

– Где? Пожалуйста, скажите мне.

– Думаю, вы лучше знаете, чем я.

– Зачем нам забивать головы этим надоедливым мальчишкой? Мы здесь вдвоем: вы и я. Здесь так тихо. На острове никого, кроме старика, и он не в счет. Странное место для свидания, но по крайней мере, здесь нас не побеспокоят. Старый Франц уже наполовину мертв в любом случае.

– Я пришла сюда искать Фрица.

– И нашли меня. Уверяю вас, это намного интересней.

– Не для меня. Я еще раз спрашиваю вас, где ребенок.

– А я еще раз говорю вам, не имею никакого представления. И меня это мало волнует. Я собирался преподать ему урок. Но лучше я преподам его вам.

Я пошла прочь, но он был рядом и схватил меня за руку.

– Мне надоела эта погоня, – сказал он. – Она закончится здесь.

Я попыталась вырвать руку, но не смогла. Он приблизил ко мне свое злое ухмыляющееся лицо.

– Я знаю, вы заманили сюда моего ребенка.

Он изменился в лице. Теперь оно выражало смесь похоти и страха.

– Я узнала сегодня, чей Фриц сын, – продолжила я. – Я знаю, что у вас на уме. Вы хотите унаследовать титул Максимилиана. Надеетесь дискредитировать его из-за брака со мной. Но вы не в состоянии дискредитировать его сына. Вы заманили его сюда. Что вы с ним сделали? Я пришла сюда, чтобы забрать его. Я его мать.

– Вы истеричка.

– Я хочу моего сына.

– А я хочу вас. Интересно, кто из нас будет удовлетворен сегодня. Вы понимаете, моя дорогая герцогиня, что вы одни со мной на этом острове, не считая этого немощного старика. Я сброшу его в озеро, если он посмеет вмешаться.

– Я презираю вас.

– Не важно. Вы в ловушке, и выхода нет! Вы достаточно умны, чтобы понять это.

– Пожалуйста, оставьте меня.

– Зачем, когда мне приятно быть с вами рядом?

– Вы безнравственный человек. Вы что, не знаете, для кого вырыта эта могила? Для девушки, доверившейся вам, которую вы обманули; для девушки, покончившей собой из-за вас. Как смеете вы... здесь... у этой могилы.

– Не находите ли вы, что в этом есть своеобразная пикантность?

– Вы мне отвратительны.

– Что ж, это меня забавляет.

Я вся дрожала. На берегу и вокруг никого не было видно. Я знала, что если попытаюсь бежать, он догонит меня. Я не собиралась сдаваться, но понимала, что он сильнее меня.

Я закричала.

– Мне нужен Фриц! Что вы сделали с ним?

– Теперь вы становитесь невыносимы.

– Я требую...

– Вы требуете? Вы не в том положении, чтобы требовать. Ну, ну, станем друзьями перед тем, как вы умрете.

– Перед тем, как я умру?..

– Вы сегодня совсем несообразительны. Это на вас не похоже. Вы обвинили меня в измене. Ее наказывают смертной казнью. Но я не хочу умирать. Поэтому я не могу позволить вам жить после такого обвинения в мой адрес.

– Вы сумасшедший, – ответила я и в отчаянии крикнула ему в лицо. – Вы убили моего сына.

– А теперь вы заставляете меня убить вас. Мне это совсем не нравится. Ненавижу убивать женщин, особенно тех, кого я обожаю, особенно тех, кого не познал и кто мне еще не наскучил.

– У вас нет сожалений о смерти тех, кто вам наскучил. Скажите мне, вы убили Фрица?

Он крепче сжал мою руку и потащил к могиле. Вы все-таки дура. Вероятно, вы бы мне скоро надоели. Но вас можно было бы не убивать. Могли бы жить на пенсии с Максом. Я мог бы вам позволить.

– Вы сумасшедший.

Мне это было ясно. Он сошел с ума от амбиций, от любви к власти и от жгучего желания отобрать у своего кузена все, чем тот владеет.

– Вы умрете и не увидите меня правителем Рохенштейна, но перед смертью я намерен показать вам, какого любовника вы отвергли. А потом я убью вас, и вы присоединитесь к своему сыну.

– Где Фриц? – закричала я.

Все еще сжимая мою руку, он отбросил в сторону одну из дощечек. Я заглянула в могилу. Там лежал Фриц.

– О Боже, – закричала я, пытаясь освободиться.

Я хотела спуститься в могилу, взять своего сына, которого отобрали у меня с рождения и теперь, когда он вернулся ко мне, лежит в могиле.

Я услышала крик, он доносился с того берега:

– Ленхен, Ленхен!

– О Боже милостивый! Это Максимилиан.

– Слишком поздно, кузен, – пробормотал граф. – К тому времени, когда ты будешь здесь, я стану любовником твоей жены и ее убийцей. Потом я встречу тебя. Тройные похороны с кое-какими почестями на герцогской аллее.

Он схватил меня. Я отбивалась изо всех сил. И вдруг откуда-то прозвучал выстрел. Объятия графа ослабли, я отскочила в сторону и увидела, как, закачавшись, он рухнул на землю. Кровь хлынула на траву.

– Максимилиан, – прошептала я, – ты убил его.

Я побежала к берегу и увидела Максимилиана, выходящего из лодки. Я упала в его объятия, и он прижал меня к себе. Это продлилось не более секунды, я забормотала что-то о Фрице, о моем сыне, лежащем в могиле.

Мне трудно вспоминать что было потом. Я была в таком шоке, что воспринимала происходящее с большим трудом. Максимилиан спустился в могилу, он поднял Фрица, и в это время появился другой человек. Он держал ружье и положил его на землю, принимая Фрица от Максимилиана.

Он осторожно опустил Фрица на землю, и вместе с Максимилианом мы склонились над нашим сыном.

Я вдруг осознала, что человек, подошедший к нам, – хозяин гостиницы.

– Мальчик жив, – сказал Максимилиан. – Мы должны немедленно доставить его в Клоксбург.

– Мы сделаем для него носилки, – сказал хозяин гостиницы. – Хорошо, что я здесь оказался.

Вы попали ему прямо в сердце, сказал Максимилиан.

– Я сделал бы это еще и еще раз, – ответил он. – Я собирался убить его и убил.

Мы отвезли Фрица в замок. Благодаря Богу граф не собирался убить его сразу, ибо это не составляло для него труда. Он избил его до потери сознания и сбросил в могилу; его нашли бы лишь на следующий день, когда должны были состояться похороны дочери хозяина гостиницы. К тому времени Фриц мог бы умереть от ушибов или от страха; и если бы он еще не умер, шпионы графа нашли бы способ добить его. А народу, конечно, было бы объявлено, что он упал в могилу и убился при падении.

Я не спускала с него глаз и была у его изголовья, когда он пришел в сознание. Я наклонилась к нему и прошептала:

– Фриц. Я с тобой. Мы будем с тобой теперь навсегда.

Он с удивлением посмотрел на меня, и я продолжила:

– Ты всегда хотел, чтобы у тебя была мама, Фриц. Теперь у тебя она есть. Я твоя мама.

Я не думаю, что он понял, но мои слова успокоили его. Я мечтала о том дне, когда он окончательно поправится и поймет, какое чудо произошло с нами.

А на следующий день после убийства графа французы объявили войну Пруссии, и все германские государства оказались втянутыми в эту войну.

Перед этими событиями померкли все остальные. Будучи главнокомандующим армии Рохенштейна, Максимилиан вскоре отбыл на фронт. Я осталась дома долечивать Фрица, и это помогло мне пережить те черные дни. Мне кажется, удивительное известие, что у него есть мать, способствовало скорейшему его выздоровлению.

Принц Кларенбока, которому Максимилиан рассказал всю нашу историю, повел себя в высшей степени благородно. Он сказал, что его дочери следует вернуться в Кларенбок, и она вернулась домой в сопровождении Илъзы. Позднее я узнала, что Вильгелъмина ушла в монастырь, где она надеялась искупить свой грех покушения на убийство.

Вскоре после начала боевых действий состоялся суд над владельцем гостиницы за убийство графа. Максимилиан попросил для него особого снисхождения, как отца девушки, покончившей жизнь самоубийством из-за того, что граф соблазнил и бросил ее.

Идет война, – сказал Максимилиан, – и все мужчины, способные носить оружие, нужны на фронте, я готов лично поручиться за этого человека.

И он дал такое поручительство.

Мы с сыном мечтали о том чудесном времени, которое наступит после окончания войны, когда мы все: он, я и отец будем вместе.

Мы превратили Земельный дом в госпиталь, и начались мрачные и тревожные дни, когда нас спасала только работа, а когда стали поступать тяжелораненые, я ждала с ужасом, что вдруг день и принесут Максимилиана. Не знаю, что я делала бы без фрау Грабен, я очень многим обязана ей.

Наконец пришло известие о великой победе, об этом звонили колокола приходской церкви. Французы отступали, а император Наполеон III был блокирован в Седане.

С какой радостью встретили мы день возвращения Максимилиана!

Мы снова были вместе, и я впервые открыто встречала его как мужа. Тайны исчезли. История нашего бракосочетания, смерть графа, уход Вилъгелъмины в монастырь, счастливые поиски нашего сына – все эти легенды остались в прошлом. Их всех поглотило главное событие – война.

Максимилиан вернулся домой. И какой радостью было для меня познакомить отца с сыном и сына с отцом. Теперь у Фрица была не только мать, но и отец, которого он мог любить и уважать.

И этот день, когда я смогла сказать сыну: «Фриц, это твой отец», я назвала самым счастливым днем в своей жизни.

– Пока, – добавил Максимилиан.

1901-й год

Что последовало за сражением под Седаном, – хорошо всем известно. Французы были окончательно разбиты, и в результате произошло объединение немецких государств в Германскую империю во главе с королем Пруссии, ставшим императором. Он пробыл императором только несколько месяцев, и затем его титул перешел к его сыну Вильяму. Маленькие княжества и герцогства были поглощены этой огромной империей. Не стало больше правителей небольших владений, герцог в своем замке не значил больше английского сельского сквайра.

Та же участь постигла и Максимилиана. С тех пор прошли годы.

Когда я пишу эти строки, мы скорбим о смерти королевы Виктории, ибо нас связывали с Англией крепкие узы. Прошло уже больше тридцати лет после битвы под Седаном, и я уже немолода. Меня окружает моя семья. Самый старший – Фриц, он почти на двенадцать лет старше Макса, у меня двое дочерей и еще один, третий сын. Большая семья – большое удовлетворение. Фриц – мягкий и умный мальчик, он читает лекции в Боннском университете. Другие уже тоже завели свои семьи, за исключением Вильяма, моего младшенького. Дагоберт и Лизель жили с нами, а когда принцесса Вильгельмина уехала в Кларенбок, ее сын и сын Максимилиана стал жить с нами. Дагоберт быстро продвинулся на военной службе, а Лизель счастливо вышла замуж.

Фрау Грабен, естественно, осталась с нами. Она задирала нас, присматривала за нами и постоянно пыталась впутывать нас во всякие драматические ситуации, столь приятные ее сердцу. Мы так привыкли к ней, как к части нашего дома, что, когда она умерла в возрасте восьмидесяти лет, она унесла с собой кусочек нас самих. Она прожила хорошую жизнь.

Через несколько лет после войны нас навестил Энтони Гревилль со своей женой Грейс – кроткой миловидной женщиной, типичной женой священника. Она была предана Энтони и нетрудно было понять тому причину. Он был так добр и внимателен ко всем людям. Когда я увидела их вместе, с сомнением подумала, неужели я стала бы такой, как Грейс, выйдя замуж за Энтони, и вела бы легкую приятную жизнь, принимая такие принципиальные решения, как проводить ли встречи матерей по понедельникам или средам, и кому какой столик выделить на благотворительной распродаже домашних изделий.

Энтони смотрел на меня немного задумчиво, когда я водила его по саду замка.

– Ты счастлива, Елена?

И я ответила убежденно:

– Я никогда не была так счастлива в любой другой жизни.

И, оглядываясь на прожитые годы, я знаю, что это правда. У меня были и страхи, и опасности; у нас были разногласия и трудности; Максимилиан познал величие власти, и это оставило на нем печать на всю жизнь; он был рожден повелевать, а я не считаю себя рожденной подчиняться. Но какими бы ни были наши разногласия, мы знали – мы единое целое, и не представляли себе истинного счастья друг без друга. Я была права, сказав Энтони, что не смогла бы испытать эти мгновения полного счастья в любой другой жизни. Я познала огромную радость, возможно, лучше сказать, познала удовлетворенность в те мгновения, когда понимаешь, что все, что ты сделал, стоило потраченных усилий.

И вот мне уже немало лет, но я все еще вспоминаю тот страшный день на Могильном острове, где смотрела прямо в лицо смерти и узнала цену человеческой жизни. Я поглощена делами моего дома, не политическими проблемами, которые больше не касаются нас, а домашними заботами тех, кто работает и живет в нашем поместье. У меня семья, Максимилиан, я так и не смогла привыкнуть называть его уменьшительным именем, потому что для меня он всегда лесной герой и никогда не утратил той волшебной силы, которой заколдовал меня в нашу первую встречу.

В январе этого года умерла королева Виктория, и наступит Ночь Седьмой луны. После объединения Германии вот уже более тридцати лет этот праздник не отмечают, хотя многие помнят о нем, и рассказывают детям и боятся выйти в эту ночь на улицу, где бродит бог раздора и интриг.

Что за прекрасная ночь! Полная луна высоко в небе затмевает своим блеском звезды и освещает горы.

Я стояла у окна и смотрела на нее, когда подошел Максимилиан и встал рядом. Мы – двое, кто никогда не забудет Ночь Седьмой луны и будет праздновать ее до конца нашей жизни.