Вначале на Могильный остров меня привезли все же мальчики. Каждый день первой недели в Клоксбурге мы отправлялись в лес, они – на пони, а я – на кобылке. Я любила эти прогулки, они помогали получше узнать детей, еще больше, чем прежде, меня притягивал лес, всякий раз; мне казалось, я стою на пороге приключения. Стояло лето, и склоны гор окутывала легкая сине-розовая дымка: это цвели горечавки и орхидеи. На фоне зелени от них просто захватывало дух.

В тот день мальчики привели меня на холмы. Мы подъехали к небольшому очень густому лесу, под сводами которого было трудно пробираться на лошади. Некоторое время мы выехали на поляну, где, к моему удивлению, я увидела озеро с островом посредине. На берегу – две лодки с веслами.

Они решили привезти меня сюда, догадалась я, чтобы показать кое-что, чем гордились.

Мы привязали лошадей к одному из деревьев, и мальчики стали собирать листья и цветы, росшие у воды.

Затем Дагоберт, сложив руки рупором, крикнул:

– Франц! Франц!

Я спросила, кого они зовут, и они обменялись таинственными взглядами. Дагоберт ответил:

– Подождите и все увидите, мисс.

Повторив, что хочу знать, что они задумали, я обратилась к Фрицу.

Он показал на остров посреди озера, и я увидела лодку, спускаемую на воду. В нее вскочил человек и начал грести к нам.

– Это Франц, – сказал Фриц.

Дагоберт поспешил первым раскрыть тайну.

– Франц – смотритель Гребер Ицзел – Могильного острова. Он плывет, чтобы перевезти нас, и мы положим цветы на могилы наших мам. Можно взять лодку самим, но Франц любит, чтобы звали его.

Расстояние до Могильного острова не превышало, я думаю, четверти мили. Человек в лодке был очень стар и сгорблен, седая борода почти полностью закрывала лицо, были видны только глаза в глубоких морщинках.

– Франц, – крикнул Дагоберт, – мы хотим показать мисс Трант остров. Старик подогнал лодку к берегу.

– Ну, молодые господа, – сказал он, – я ждал вас. У него был глухой голос, он был одет в длинную черную рубаху, голову прикрывала маленькая черная шапочка. Маленькие глазки уставились на меня.

– Я слышал о вашем приезде, фройляйн. Вы должны побывать на моем острове.

– Она хочет видеть могилы, – сказал Дагоберт.

Я не высказывала подобного желания, но сочла неприличным заявлять это в присутствии хранителя.

– Вы приехали вовремя, молодые господа, – сказал Франц.

Он взял меня за руку, чтобы помочь сесть в лодку. Его рука была холодна, шершава и суха. Что-то в его облике заставило меня вздрогнуть. Мне он напомнил мифического Харона, перевозчика мертвых через подземную реку Стикс. Фриц был сзади меня, готовый, как мне казалось, прийти мне на помощь, и меня это тронуло.

Дагоберт прыгнул в лодку.

– Вам страшно, мисс? – спросил он весело, явно надеясь на мой испуг.

– С чего ты взял?

– Франц живет на Могильном острове совсем один, правда, Франц? Многие боятся идти сюда, потому здесь никого нет, кроме мертвых и, конечно, Франца.

– Интересно, вы испугались? Франц не боится. Он живет здесь совсем один с мертвыми, правда, Франц?

– Семьдесят лет, – сказал он. – Семьдесят лет на острове. До меня смотрителем был мой отец, и я знал, что сменю его. – Он печально покачал головой. – У меня нет сына сменить меня.

– Что же они будут делать, когда ты умрешь, Франц? – спросил Дагоберт.

Старик покачал головой.

– Привезут кого-нибудь еще. Раньше это место передавалось от отца к сыну.

– О, Франц, мертвым это может не понравиться. Клянусь, они будут преследовать его и прогонят.

– Это очень печальная тема, – сказала я. – Уверена, что Франц останется смотрителем еще на многие годы.

Франц одобрительно взглянул на меня.

– Мой дед жил до девяноста, мой отец – до девяноста трех. Говорят, мертвые обладают даром продлевать жизнь своим смотрителям.

– Но у тебя нет сына наследовать тебе, Франц? Напомнил ему Дагоберт. – Им это не понравится.

– Дагоберт, почему это тебя так радует? – спросила я.

– Ну, они вылезут и начнут охотиться за следующим, вот почему.

Весла мягко ложились на воду. Я видела остров теперь очень отчетливо. Там были аллеи деревьев и цветущих кустарников. Все было очень красиво, а среди деревьев стоял маленький домик, напомнивший мне избушку из имбиря Ханселя и Гретель. Мне показалось, что я снова попала в сказочную страну.

Лодка остановилась и мы вышли на берег.

– Вначале покажи нам герцогские могилы, – потребовал Дагоберт.

– Пойдемте сюда, – сказал Франц.

Мальчики побежали положить цветы на могилы своих матерей, а я пошла за Францем в одну из аллей между деревьями и цветами. Вдоль аллеи располагались могилы. Они были в удивительном порядке и сверкали яркими красками цветов. Мраморные надгробия поражали своей красотой, великолепны были фигуры ангелов-хранителей могил, на некоторых скульптурах были надеты позолоченные шлемики и их украшали позолоченные орнаменты и ажурный металл.

– Это могилы фамилии, – сказал мне Франц. – После панихид и похоронных церемоний их привозят сюда к месту последнего упокоения. Я ухаживаю за кустами и слежу за могилами. Члены фамилии временами наведываются сюда, молодые – пореже. Молодые не думают о смерти. Хотя эти мальчики приходят сюда часто. Здесь лежат их матери, хотя не на герцогских аллеях. На острове две площадки для захоронений: одна для герцогов и законнорожденных членов их семей и почетных граждан, как они их называют. Мальчики приходят сюда потому, что им нравится быть причисленными к фамилии. Вот могила Людвига. Это брат герцога Карла и предатель. Его убили друзья герцога, и вовремя. Если б его не убили, он убил бы герцога.

– Я кое-что слышала о Людвиге.

– Его не так просто забыть. А потом у него есть сын, граф Фредерик, его наследник. Ждите неприятностей...

– Почему же возможны неприятности между герцогом и графом Фредериком?

– В семьях, в особенности, в старых немецких семьях, часто возникают осложнения. В стародавние времена, когда поместья были так бедны, братья бросали жребий на право владения. Дележ поместья принес бы братьям очень мало, особенно в семьях с большим числом сыновей, а так часто бывало. Поэтому оставался жребий, и победитель получат все. Это вызывало вражду и распри на долгие годы. Те, кто остались без наследства, считают, что их нынешнее положение – результат злого рока их предков в прошлом. Многие хотят взять реванш и идут на предательство, если удача им изменяет. Людвиг был таким. Он захотел сместить Карла и сам править Рохенштейном.

– И отец мальчиков – его сын?

– Да, графу Фредерику надо быть осторожным. Ему придется отвечать перед принцем. Но Фредерик – не дурак. Он будет ждать своего времени.

– Здесь лежат мертвые, – сказала я. – Если они страдали при жизни, здесь они получили должное уважение. Могилы ухожены великолепно.

– Я горжусь их состоянием, – сказал Франц, и его лицо осветилось улыбкой. – Готов поклясться, что нигде в Европе нет более прекрасного кладбища.

Я шла вдоль могил и читала надписи на надгробиях. Здесь лежали герцоги Рохенштейнские и Дорренигские, графы Локенбургские.

– Их фамильные титулы, – пробормотал Франц. Как и всегда, когда я читала этот титул, я вспоминала; о церемонии в охотничьем домике, когда Максимилиан надел мне кольцо на палец... кольцо, исчезнувшее с моилш сновидениями... и ставшую нематериальной запись о бракосочетании, в которой я объявлялась его женой...

Я услышала, как мальчики зовут меня, и старый Франц повел меня к ним. Я прошла через ворота и оказалась на кладбище, огороженном стенами. Здесь захоронения представляли собой простые могилы с небольшими серыми камнями вместо надгробий. Я обратила внимание, что на некоторый холмиках вообще не было камней.

– Здесь могилы тех, кто похоронен с разрешения членов герцогской семьи, – объяснил Франц. Я последовала за ним, ступая осторожно между захоронениями, к могиле, на которой был установлен более изысканный надгробный камень, чем на остальных. «Графиня фон Плиншен, скончалась в 1858 году» – гласила надпись на этой могиле. Дагоберт сказал, что она умерла при его рождении... во время родов.

Очень печально, – пробормотала я, тронутая почтительным благоговением, с которым он положил розовые орхидеи на ее могилу. Фриц сказал, что его мама тоже умерла, и предложил показать ее могилу. Он взял меня за руку и повел. Я ощущала на себе взгляд Франца, думала об этом печальном месте и сожалела, что фамилия, как они себя называют, не хоронит своих близких на обычных кладбищах, как это везде принято.

Меня глубоко тронул вид Фрица на коленях у этой могилы.. Простая надпись на ней гласила: «Луиза Фрондсберг», и более ничего.

– Она меня очень любила, – сказал Фриц, – но, конечно, я доставлял ей кучу неприятностей.

– Мой дорогой, – сказала я, – наоборот, ты был для нее огромной радостью.

В его глазах вдруг отразилась боль.

– Я не помню ее. Помню только фрау Лихен и потом здесь фрау Грабен.

– Поверь мне, они очень любили тебя.

– Да, – признался он застенчиво, – но это не так, как любит мама.

Еще будут другие в твоей жизни люди, которые полюбят тебя, – уверила я его, и мне показалось, что это его успокоило.

Мы вернулись обратно.

Франц предложил что-нибудь выпить прохладительного, и мы пошли в его имбироподобный домик. В комнате в горшках стояли цветы с почти удушающим запахом. Мы сели за стол, а он налил из бочонка в кружки какого-то напитка, по вкусу похожего на пиво. Мне было все равно, но мальчики пили с удовольствием.

По их словам, Франц сам готовил его. Он делал все сам. Никогда не ездил на материк. Припасы посылали еженедельно, и иногда по несколько недель он оставался совершенно один. Мальчики навещали остров регулярно раз в месяц, и время от времени происходили похороны.

Он был садовником и каменщиком. В старое время было легче. Он помогал отцу, мать умерла, когда он бьл маленьким мальчиком. Женщинам не нравился Могильный остров. Однажды он женился. Но сына не было. Жену от острова бросало в дрожь. Она не ужилась здесь, и однажды ночью, когда он спал, украдкой выбралась из дома и на лодке бежала. Утром, когда он проснулся, ее не было. Он никогда о ней больше не слышал с тех пор и не посмел взять другую жену, даже если бы нашел женщину, захотевшую разделить с ним одинокую жизнь на Могильном острове.

Я с радостью села обратно в лодку. Какой-то жуткостью веяло от Гребер Инзел, и я не могла отделаться от мысли, что старик – Харон, перевозчик мертвых.

Той ночью я проснулась как от толчка. У меня было много сновидений в последние восемь лет, но никогда еще таких отчетливых.

На этот раз мне привиделся Могильный остров: я нашла надпись с именем – Максимилиан, граф Локенбургский, и вдруг надгробная плита приподнялась, и из могилы вышел Максимилиан. Он подошел ко мне, взял меня за руки и обнял. От его объятия несло холодом, я закричала: «Ты умер!» – и проснулась.

Я отбросила одеяло, меня всю трясло. Окно было настежь открыто навстречу горному воздуху. Я зажгла свечу, зная, что не смогу сразу заснуть.

Все возвращалось так отчетливо, как всегда после сновидений, и с этими картинами приходила хорошо известная мне ноющая печаль. Вместе с печалью возвращалось горькое чувство утраты, от которой, я думала, мне никогда не оправиться. Никто не мог мне заменить Максимилиана.

Вдруг я услышала шаги на площадке около мoeй комнаты. Я взглянула на часы, пошел второй час. Кто мог ходить в это время? В крепости находились только дети л две служанки, остальные жили в Рандхаусбурге. Кто-то украдкой пробирался к моей комнате. У двери шаги затихли. Я увидела медленное вращение дверной ручки. Я помнила, что заперла дверь. После приключения в тумане у меня вошло в привычку так делать, и даже дома я запирала дверь.

– Кто там? – спросила я.

Ответа не было. Я прислушалась и услышала удаляющиеся шаги. Кто-то теперь поднимался по лестнице. У меня побежали мурашки на коже; если я права и кто-то поднимался по лестнице, он шел только туда – в комнату в башне – в комнату с привидениями.

Обе служанки в крепости и дети боялись заходить в нее.

Кто же тогда, так крадучись, поднимается туда?

Любопытство победило страх. С момента моего приезда во мне крепло убеждение, что я стою на пороге большого открытия. Я была непонятна сама себе, ибо не знала, действительно ли я прожила то огромнейшее приключение в моей жизни или оно мне приснилось. Я знала, что до тех пор, пока я не узнаю точно что со мной случилось в Ночь Седьмой луны, я не смогу понять себя и не найду душевного равновесия.

Этот лес был свидетелем шести потерянных дней моей жизни, и где-то здесь хранится тайна этих дней. Поэтому мне следует исследовать все неизвестное, пусть это даже не имеет ко мне прямого отношения. Завернувшись в халат, я взяла свечу и отперла дверь. Теперь я ясно слышала шаги по винтовой лестнице.

Я побежала туда, крепко сжимая свечу в трясущейся руке. Кто-то был там. Был ли это быть призрак женщины, обманутой возлюбленным и выбросившейся из окна башни? Отблеск свечи дрожал на каменных ступенях винтовой лестницы. Я была почти у башни. Там была дверь. Мое сердце прыгало от страха, свеча наклонилась в сторону и едва не погасла. У двери в комнату с привидениями стояла фигурка. Она подняла руку к дверной ручке. И тут я поняла, кто это.

– Фрицци, – прошептала я, назвав его ласкательным именем.

Он не обернулся.

Я подошла к нему, забыв все страхи.

– Мама, – прошептал он и повернулся ко мне, но, казалось, меня не видел. Тогда я поняла, что он ходит во сне.

Крепко взяв его за руку, я повела его вниз по лестнице в его комнату. Положила в постель, укутала одеялом и поцеловала в лоб.

– Все в порядке, Фрицци, – прошептала я. – Я здесь, с тобой.

Он прошептал:

– Мама? Моя мама...

Я села у постели. Он затих и мирно спал. Я вернула к себе совсем озябшей и легла в постель, пытаясь согреться.

Я не спала остаток этой ночи, прислушиваясь к звука шагов. К утру я решила переговорить о Фрице с фрау Грабен.

– Он всегда был нервным ребенком, – сказала она мне, приветливо улыбаясь. В ее гостиной почти всегда горел огонь, и непременно кипел чайник. Она всегда держала под рукой кастрюльку и варила суп с очень аппетитным запахом.

Фрау Грабен заварила мне чай. Она всегда делала это чуть показным радушием – вот, мол, как я забочусь о вас. Попивая чай, я рассказывала ей о ночном происшествии!

– Он ходит во сне уже не первый раз, – сказала она.

– Я думаю, это опасно.

– Говорят, что лунатики редко ушибаются. У нас служанка, так рассказывают, которая вылезла в окно, гуляла по парапету башни без всякого вреда.

Я содрогнулась.

– Нет, Фрицци не ушибется во сне. Говорят, что они переступают через любое препятствие.

Он, должно быть, ходит во сне от нервного возбуждения, вы не находите?

– Бедняжка Фрицци, он такой чувствительный. Чувствует больше, чем другие.

– Вчера они привезли меня на Могильный остров.

– О, это расстроило его, как всегда. Мне не нравятся его походы туда, но я ничего не могу поделать. А потом, что в том дурного, если они чтут память своих умерших Матерей?

– Мне кажется, слишком много разговоров об этой комнате с привидениями. То, что она закрыта, уже дает пишу их умам воображать всякие ужасы за закрытыми дверями. Были ли дети в этой комнате?

– Нет.

– Тогда понятно, почему они так боятся. То, что Фриц пошел туда, говорит о том, что он думает об этой комнате и соединяет со своей покойной матерью, особенно после вчерашнего посещения Могильного острова.

– Мне кажется, ему стало лучше после вашего приезда. Ему легко дается английский. А может быть, дело в вас. Вы ему очень нравитесь, а он вам.

Она лукаво улыбнулась мне.

– Мне кажется, он ваш любимец, и я рада за него.

– Мне он интересен, он умный мальчик.

– Согласна с вами.

– Я думаю, ему лучше было бы жить в большой простой семье.

– Говорят, что это полезно всем детям.

– Интересно, что это за комната. Как она выглядит?

– Комната как комната. Она в башне, и поэтому круглая. В ней несколько окон, открывающихся наружу. Поэтому ей было нетрудно открыть окно и выброситься.

– И эта комната была закрыта все эти годы?

– Не думаю. Крепостью мало пользовались до того, как граф Фредерик привез сюда детей. Затем вспомнили эту историю с привидением и сочли за лучшее держать ее закрытой. Мне совсем не хотелось спорить с ней, но фрау Грабен не отставала.

– По-вашему, нельзя держать ее закрытой? – сказала она.

– Если считать ее обычной комнатой, люди скоро забудут ее историю.

Она пожала плечами.

– Так вы бы хотели, чтобы я ее открыла?

– Я просто думаю, что так будет лучше. Потом я осмотрю ее и, возможно, буду подниматься туда время от времени с детьми.

– Пойдемте туда сейчас, и я ее открою.

Она любила носить ключи на поясе, как владелица замка. Ей это очень нравилось. Думаю, она считала их признаком власти.

Я поставила чашку, и мы отправились в башню. Поднявшись, она отперла дверь. Признаться, я очень волновалась, входя в комнату, хотя в ней не было ничего; сверхъестественного. Она оказалась очень светлой. На деревянном полу лежало несколько ковриков чудесной ручной работы, стояли стол, несколько стульев, небольшой диван и бюро. Она не производила впечатления нежилой комнаты.

– Ей не пользовались вот уже... – начала фрау Грабен.

– Прекрасная комната.

– Можете пользоваться ею, если хотите.

Я еше не знала, что с ней делать. Днем в ней было бы очень удобно, но ночью с единственной узкой винтовой лестницей она оказывалась изолированной от всего мира, и я вспомнила свое паническое настроение, когда поднималась сюда за Фрицем минувшей ночью.

– Возможно, мы воспользуемся ею... позже, – сказала, я. Я представила здесь уроки английского, беседы природе, о чудесных видах, открывающихся отсюда, как, впрочем, изо всех окон крепости.

– Покажите мне окно, из которого выбросилась леди? – попросила я. Она пересекла комнату.

– Вот отсюда.

Фрау Грабен сняла крючки и распахнула окно, глянула вниз. Подо мной лежал отвесный горный склон так как в этих краях склон горы использовали как одну из стен замка. Вид открывался прямо на долину.

Фрау Грабен пододвинулась ко мне.

– Глупая девчонка, что ни говори! – шепнула она.

– Должно быть, она умерла, еще не долетев до земли.

– Глупая девчонка! – повторила фрау Грабен. – У нее могло быть все, а она выбрала смерть.

– Вероятно, она была очень несчастна.

– Отчего? Замок был ее домом. Ей нужно было только знать свое место, и она оставалась бы хозяйкой Клоксбурга.

– За исключением приездов графа с женой.

– Ей не хватало здравого смысла. Он был влюблен в нее, иначе не привез бы сюда. Он оберегал бы ее. Но она предпочла выброситься из окна.

– Она похоронена на Могильном острове?

– Должно быть. Там есть могила с надписью на могильном камне «Гирда». Говорят, что это она. Что за дурочка! Такое не должно повториться, прекрасный урок для девушек.

– Как доверять своим возлюбленным?

Она усмехнулась и легонько ткнула меня в бок.

– Принять все как есть и извлечь максимальную пользу. Если граф любит тебя и привез в замок, этого недостаточно?

– Ей этого было мало.

Я отвернулась от окна. Мне хотелось забыть об этой девушке, узнавшей, что возлюбленный обманул ее. Я-то понимала ее очень хорошо.

Фрау Грабен угадала мои чувства.

– Глупышка, – повторила она еще раз. – Хватит печалиться о ней. В вас было бы больше здравого смысла, будь вы на ее месте, я уверена.

Она улыбнулась так же лукаво.

– Прекрасная комната. Если вы хотите, я оставлю ее открытой, и вы сможете приходить сюда когда вам вздумается. Да, это вы правильно придумали.

Комната притягивала меня. Мне захотелось быть там одной. Признаться, в первый раз поднимаясь туда, мне пришлось подавить в себе внутреннее сопротивление, но, попав в нее, я испытала приятное чувство возбуждения. Даже вид на долину из этих окон казался более впечатляющим. Я открыла окно, из которого якобы выбросилась Гирда. Оно открылось с протестующим скрипом. Его необходимо смазать, подумала я.

Каким великолепным выглядел герцогский замок, могущественная неодолимая крепость на страже города. Из рассказов мальчиков, которые допускались в замок только в очень редких случаях, я могла составить о них некоторое впечатление. Часть ее построек относилась к XI веку, она стояла на страже города, всегда готовая защищать себя от грабителей. Нелегкую жизнь, должно быть, вели здешние люди в те времена, их главной заботой было защищать себя от врагов. Мальчики описывали мне мрачное великолепие Рыцарского замка, гобелены, украшающие стены. Там были сады с фонтанами и статуями, которые, по словам их отца, походили на версальские, ибо каждый германский князек мечтал иметь двор – подобие двора короля Солнца – и в своем маленьком поместье чувствовать себя могущественным монархом, не хуже французского короля.

Я напомнила мальчикам, что стало с монархией всей Франции. Дагоберт ответил:

– Да, конечно, старый Край нам об этом рассказывал.

Оглядывая взглядом долину к городу и затем возврашаясь обратно к герцогскому замку, я определила постройки Рандхаусбурга, где, очевидно, размещалась дворцовая обслуга и гвардейские казармы. По утрам по долинам раскатывался звук трубы, поднимавший солдат, этот звук повторялся по вечерам, после захода солнца, а временами, когда ветер дул в нашу сторону, я могла различить звуки музыки, игравшей в герцогских садах.

Сидя в этой комнате, я размышляла о девушке считавшей себя такой несчастной, что она решила покончить с собой. В моем воображении она представлялась прекрасной блондинкой с длинными льняными волосами удивительно похожей на девочку из сказки с картинками которую моя мама привезла из дому. Я представила сидящей в кресле у окна в ожидании своего возлюбленного и вдруг увидевшей другую женщину, его жену. Каково было ей, уверенной, что она супруга графа? Отчаяние, ужас, безнадежность, должно быть, были непереносимы. Возможно, она была из хорошей высоконравственной семьи, и чувствовала себя опозоренной и не видела другого выхода, как покончить с собой.

Бедная Гирда. Может быть, когда кому-то очень плохо, как было ей, он ощущает ауру прошлого. И именно это люди считают призрачными кошмарами.

Что за чепуха! Все это могло быть просто легендой. Возможно, девушка выпала из окна случайно. Люди любят строить драматические конструкции из совершенно банальных событий.

Я решила изгнать привидение, превратив комнату в нормальное помещение, чтобы через некоторое время все забыли о призраках. Лучше пусть считают ее самой красивой комнатой в Клоксбурге.

На следующий день я привела детей наверх и провела с ними обычный урок. Вначале они перепугались, потом, увидев обычную комнату, Дагоберт и Лизель забыли о привидении. Фриц, я заметила, поглядывал время от времени через плечо и старался держаться около меня. Он оказался самым впечатлительным.

Я позвала их к окнам и показывала самые интересные места, называя их по-английски. Этот метод всегда давал прекрасные результаты, и я была очень довольна их успехами. Фриц все так же опережал остальных, что радовало меня, потому что я считала, что это дает ему уверенность в своих способностях. Лизель прекрасно подражала и, хотя не всегда помнила значения слов, произносила она их превосходно. Дагоберт чуть-чуть отставал, но я и здесь считала, что это ему не повредит хвастовство его от этого не убавлялось.

Оставшись наедине с Фрицем в классной комнате, я сказала ему, чтобы он ничего здесь не боялся. Он удивленно наморщился:

– Но ведь оттуда выпрыгнула женщина!

– Это всего лишь россказни.

– Вы считаете, что ничего не было?

– Возможно, было, возможно, нет.

Он покачал головой.

– Женщина действительно выпрыгнула. – Он смотрел на меня в нерешительности, верить мне или нет.

– Да, Фриц, – сказала я нежно.

– Я думаю, это была моя мама.

– Нет, Фриц! Если это действительно так, то произошло это давным-давно. И та женщина не могла быть твоей матерью.

– Она умерла.

– К сожалению, некоторые действительно умирают молодыми, но не печалься. У тебя есть фрау Грабен, у тебя есть отец, а теперь у тебя есть я.

Меня очень тронула его реакция. Он крепко сжал мою руку и кивнул. Меня взволновала мысль, что я уже кое-что значу для него.

– Бояться нечего, – сказала я. – Это всего лишь легенда, поверь. В ней может и не быть правды, но если она правдива, то все это было так давно.