В канун дня летнего солнцестояния мне шел двенадцатый год, но после ужасного события, которое произошло в ту памятную ночь, я сразу повзрослела и многое поняла.

Надо заметить, что мои обожаемые родители никак меня не подготовили к испытаниям в жизни.

Наша семья беззаботно жила в доме, который был похож скорее на крепость.

Сооруженный из серого камня дом стоял на скале и выглядел устрашающе. Две башни, соединенные зубчатой стеной с проходом посредине, также подтверждали, что так, вероятно, когда-то и было. Более того, «кадор» на корнуоллском языке значило «воин».

Наверное, древнейший наш предок занимался только войной. На протяжении многих поколений дом являлся фамильным жилищем Кадорсонов. Мои отец и мать очень гордились им, хотя мне казалось, что мать иногда тоскует по своему родному дому, расположенному в юго-восточной Англии. Мы же жили на юго-западе, поэтому, когда наша семья навещала бабушку с дедушкой, мы всякий раз совершали путешествие через всю страну.

Раньше дедушка и бабушка часто приезжали к нам, но теперь они очень постарели и им стало все труднее предпринимать столь далекое путешествие, особенно дедушке Дикону.

Кадор расположился в четверти мили от двух городков. Городок Западный Полдери отделялся от Восточного Полдери рекой, прорезавшей лесистые холмы и впадавшей в море. Через реку перекинулся мост, который уже стоял пять столетий.

Большинство населения городка было рыбаками, и в маленькой бухте всегда стояли лодки, а старики любили собираться на мосту и, облокотившись о каменный парапет, смотреть на происходящее вокруг.

Мне нравилось бывать здесь, когда. — возвращались рыбацкие лодки, и наблюдать общее оживление, сопровождаемое криками чаек, парящими низко над водой и высматривающими, не будет ли выброшена в реку какая-нибудь рыбешка.

Кадорсоны на протяжении нескольких поколений владели этими землями, и их долгом считалось обеспечить процветание владений, поэтому ко мне и брату все относились с уважением.

У нас также был дом в Лондоне, в котором мы часто встречались с бабушкой и дедушкой, так как они жили недалеко. Я обожала путешествовать, потому что, пока мы ехали по извилистым узким дорогам, отец рассказывал страшные истории о разбойниках, которые врывались в экипажи и требовали денег. Мама обычно говорила: «Прекрати, Джейк! Ты пугаешь детей!» Но нам очень нравились подобные истории, ведь мы чувствовали себя абсолютно в безопасности в присутствии родителей.

Я очень любила отца и мать. Они были для меня самыми лучшими людьми на свете, но к отцу я относилась с особым чувством, как и он ко мне. А мой брак Джекко был любимцем матери, так как она считала, что нужно сохранять некоторое равновесие в семье.

Мой отец — очень высокий, смуглый, с яркими сияющими глазами, создавал впечатление человека, наслаждающегося бытием. Я его считала одним из самых удивительных людей, которых я знала (другим таким человеком был Рольф Хансон). Он прожил жизнь, наполненную приключениям и часто о них рассказывал. Когда-то он жил в цыганском таборе, но в наказание за убийство человека его сослали в Австралию, где он пробыл семь лет.

Моя мать, довольно красивая женщина, обладала очень выразительными карими глазами и прекрасными темными волосами. Я унаследовала от нее цвет волос, а от бабушки Лотти цвет голубых глаз.

Джекко, мой брат, был старше меня, но отношения между нами установились дружеские, хотя время от времени возникали разногласия.

Брата назвали Джейком в честь отца, но иметь в семье двух Джейков оказалось неудобным, и он стал Джекко.

Действительно чудесно было жить около моря.

В жаркие дни мы с Джекко сбрасывали башмаки и чулки и плескались в небольшой бухточке у подножья скалы, на которой стоял Кадор. Иногда нам удавалось уговорить одного из рыбаков взять нас с собой, и мы шли под парусом вдоль побережья по направлению к Плимуту. Иногда мы ловили креветок и маленьких. крабов, бродили по берегу в поисках полудрагоценных камней, вроде топаза или аметиста. Часто мы видели бедняков, собиравших на берегу моллюсков, из которых готовили какую-то еду, или покупавших остатки рыбы, на которую у рыбаков не нашлось покупателя среди более денежных людей.

Мне нравилось гулять с нашим дворецким Исааком и наблюдать, как он торгуется, покупая рыбу. Исаак выглядел весьма представительно, и даже Джекко с каким-то благоговейным почтением относился к нему.

Когда Исаак приносил рыбу домой, миссис Пенлок, наша кухарка, обычно подвергала ее тщательному обследованию и, если она ей не нравилась, выражала неудовольствие со свойственной ей резкой манерой.

Она была очень болтливой женщиной. Много раз я слышала ее жалобы. «И это лучшее, что вы смогли найти, мистер Исаак? Это невыносимо! На что она годится? Неужели нельзя было купить хорошей камбалы или приличной трески?» Мистеру Исааку всегда удавалось подавить любое из этих выступлений Обычно он отрезал сурово — «Один Бог распоряжается тем, что выходит из моря и что в море уходит, миссис Пенлок!» Это обычно заставляло ее умолкнуть Миссис Пенлок была очень суеверна и боялась задавать вопросы, когда речь заходила о таких вещах.

Именно на набережной я впервые заметила Дигори, стройного, подвижного мальчика с загорелой кожей.

Его черные волосы представляли собой взлохмаченную шапку кудрей; в его маленьких темных глазах светились настороженность и лукавство; закатанные брюки оголяли ноги. Он пробирался среди бочек и корзин с рыбой с неуловимой легкостью угря и хитростью обезьяны.

Мальчик скользнул к бочке с сардинами в то время, как рыбак Джек Горт, стоя к нам спиной, торговался с Исааком о цене хека У меня захватило дыхание, потому что Дигори запустил руку в бочку и вынул целую пригоршню рыбы, которую он с ловкостью опустил в свою сумку.

Я открыла рот, чтобы позвать Джека Юрта и указать ему на вора, но Дигори посмотрел прямо на меня.

Он приложил палец к губам, словно приказывая мне молчать, и, что удивительно, я действительно не проронила ни звука Затем, едва удерживаясь от смеха, он вытащил еще одну пригоршню рыбы, которая отправилась в ту же сумку, специально для этого предназначенную, и широко улыбнулся мне, прежде чем исчезнуть с набережной.

Я была слишком потрясена, чтобы говорить, и, когда Джек Горт закончил препираться с Исааком, я не сказала ничего. Я с беспокойством следила за Джеком, пока он оглядывал свою бочку, но, очевидно, не заметил, что часть его товара исчезла Мне кажется, Дигори подумал, что, поскольку я была свидетельницей его поступка и не заявила о нем, я так или иначе ему потворствовала, и это устанавливало между нами особое взаимопонимание.

Немного позже, на прогулке в лесу, я увидела его снова. Он лежал на берегу, швыряя в реку камни.

— Эй, ты, привет, — сказал он, когда я поравнялась с ним Я хотела гордо пройти мимо: простые люди не Могли так обращаться к членам нашей семьи, и я подумала, что Дигори, возможно, не знает, кто я.

Казалось, Дигори прочитал мои мысли, потому что сказал:

— Привет, девчонка Кадорсонов.

— Значит, ты знаешь меня?

— Конечно, знаю. Каждый знает Кадорсонов. Не тебя ли я видел на рыбном базаре?

— Я видела, как ты крадешь рыбу. Тебя накажут за воровство.

— Нет, — заявил он. — Я ловкий.

— Но тебе придется отвечать перед Богом. Он все видит.

— Я очень ловкий, — повторил он.

— Но не для ангелов.

Казалось, Дигори был озадачен. Он подобрал камень и швырнул его в реку:

— Ты не сможешь бросить так далеко?

Вместо ответа я показала ему, на что способна, он подобрал другой камень, и через несколько секунд мы стояли бок о бок, швыряя камни в реку.

Вдруг он повернулся ко мне и сказал:

— Это не воровство. В море много рыбы, и любой может взять ее.

— Что же ты не ловишь ее, как Джек Горт?

— Зачем, если он делает это для меня?

— Я вижу, ты, действительно, испорченный мальчишка.

Он широко улыбнулся:

— Но почему?

— Потому что ты украл рыбу Джека Горта.

— Ты меня выдашь? — спросил он.

Я помедлила, и он подошел ко мне ближе:

— Ты не осмелишься.

— А если бы осмелилась?

— Ты знаешь мою бабушку?

Я покачала головой.

— Она бы наложила на тебя проклятье, а потом ты бы высохла и умерла.

— Что ты говоришь?

Он подошел еще ближе, прищурился и сказал шепотом:

— Потому что она…

— Кто она?

Он покачал головой:

— Такие вещи не говорят. Будь осторожна, или тебе будет плохо, девчонка Кадорсонов.

Говоря это, он подпрыгнул, схватившись за ветку, несколько секунд на ней раскачивался, все больше обнаруживая сходство с ловкой обезьяной. Потом спрыгнул на землю и убежал прочь.

Я почувствовала желание бежать за ним и не смогла этому противиться. Вскоре он подошел к хижине, полностью скрытой густым кустарником, который рос вокруг. Я не отставала от него и видела, как Дигори пробежал сквозь заросли кустарника к домику под соломенной крышей, со стенами, сложенными из кукурузных стеблей. Дверь была открыта, и на пороге сидел черный кот.

Остановившись в дверном проеме, мальчик обернулся и взглянул на меня, как бы приглашая последовать за ним. Я не решалась, тогда он скорчил гримасу и исчез в хижине. Кот все так же сидел на пороге, глядя на меня, и его зеленые глаза казались зловещими. Я повернулась и бросилась домой со всех ног.

По словам миссис Пенлок, Дигори был «шалопаем мамаши Джинни», и я дрожала от страха и изумления при мысли о том, что стояла на пороге таинственного жилья мамаши Джинни и даже хотела войти в дом.

Я много думала об этом мальчике и пыталась что-нибудь выяснить о нем, но при детях старались не обсуждать мамашу Джинни и ее «шалопая». Часто, когда я входила на кухню, разговор прерывался, хотя я знала, что там любят посудачить о преступлениях, о девушках, у которых неожиданно появлялись дети, и, конечно, о мамаше Джинни.

Я узнала, что она жила одна в лесной хижине, пока несколько месяцев назад не появился «шалопай».

Сидя за столом, уставленным посудой, и подкрепляясь сладким горячим чаем и овсяным печеньем, миссис Пенлок рассказывала:

— Это было как гром с ясного неба! Кто бы подумал, что у мамаши Джинни есть семья, потому что все считали ее дьявольским отродьем. Говорят, что этот шалопай — ее внук, значит, у нее был муж или, по крайней мере, сын или дочь. И вот теперь с ней этот Дигори.

Я выяснила, что он остался сиротой, поэтому и живет с мамашей Джинни. Люди считали, что он такой же, как его бабка, и были начеку.

Теперь, более чем когда-либо, я хотела знать о мамаше Джинни и о месте, где она жила со своим внуком.

Понемногу мне это удавалось. Но слуги, зная, как мои родители относятся к таким разговорам, были в моем присутствии осторожны. Я старалась быть незаметной. Сидя, съежившись, в углу кухни или притворяясь спящей, я часто прислушивалась к разговорам о мамаше Джинни и ее внуке.

Миссис Пенлок правила кухней, следуя строгим правилам, знала, как поступить в любом случае. Великая поборница прав, она следила за тем, чтобы все правильно исполняли свои обязанности, и горе тому, кто попытался бы помешать ей в этом Миссис Пенлок знала привычки всех служанок, и я уверена, что от нее нельзя было утаить даже самый маленький проступок.

— Я бы не хотела иметь дела с мамашей Джинни, — говорила она служанкам. — Вы, девушки, можете смеяться, но ведьмы есть ведьмы, безумно иметь дело с ей подобными. Я слышала, как люди попадают в лапы лешим из-за того, что бродят по лесу ночью рядом с домом мамаши Джинни. Так они ходят, не находя дороги обратно, пока мамаша Джинни не произнесет заклятье. Ничего смешного, Матильда. Сходи-ка, прогуляйся с конюхом Джоном в этом лесу, тогда посмотрим, как ты запоешь! Тогда ты побежишь к мамаше Джинни и посмотришь, поможет ли она тебе чем-нибудь. Не приведи Господь иметь дело с подобными мамаше Джинни…

Итак, мамаша Джинни была ведьмой. Люди обычно приходили к ней за помощью ночью, потому что то, что они хотели узнать у нее, было тайной. Проходя мимо ее дома, люди скрещивали пальцы, а некоторые брали с собой чеснок, который, как говорили, имел особую силу против зла. Немногие осмеливались проходить мимо этой хижины после наступления темноты.

Дигори и мамаша Джинни все больше и больше занимали меня.

Когда я хотела что-то узнать, я спрашивала отца.

Мы часто ездили вместе верхом. Он гордился моей ловкой ездой, а я никогда не упускала случая продемонстрировать ему свои успехи. Отец всегда очень серьезно выслушивал то, что я хотела сказать, и ни один мой вопрос не оставлял без внимания.

Была осень, уже начали желтеть деревья, а опавшие листья лежали под ногами роскошным ковром. Воздух был влажен, и туман окутывал деревья, делая их серовато-синими и таинственными.

Мы с отцом отправились по утоптанной тропе, которая вела к хижине мамаши Джинни, и я спросила:

— Папа, почему люди боятся мамаши Джинни?

Не долго думая, он ответил:

— Потому что она отличается от них. Многим это не нравится, ведь люди не понимают того, что недоступно их пониманию.

— А почему они не понимают мамашу Джинни?

— Потому что она замешана в каких-то тайных делах.

— Ты знаешь, что это за тайные дела?

Отец покачал головой:

— Я не принадлежу к тем людям, которые хотели бы, чтобы все плясали под одну дудку. По-моему, разнообразие делает жизнь более интересной. Кроме того, я сам не такой, как все. Ты знаешь кого-нибудь, кто был бы похож на меня?

— Нет, — сказала я. — Я, действительно, не знаю.

Ты — единственный. Но мамаша Джинни — это другое.

— Почему?

— Потому что ты — богатый и знатный.

— Да, ты попала в самую точку. Я могу себе позволить быть эксцентричным, я могу выкидывать самые странные вещи, и никто не осмелится меня остановить.

— Они побоятся?

— Потому что их благосостояние в определенной степени зависит от меня, вот почему люди меня уважают. Они уверены, что мамаша Джинни обладает силой, источник которой им не известен, и боятся ее.

— Хорошо, когда люди тебя боятся?

— Может быть, если ты имеешь силу, но бедные и ничтожные должны быть начеку.

Я продолжала думать о мамаше Джинни. Меня очень интересовало все, связанное с ней и Дигори.

Часто я поджидала его в укрытии и разговаривала с ним. Не раз мы сидели на берегу реки, швыряя в воду камни — его любимое занятие, соревнуясь, кто кинет дальше.

Он задавал мне вопросы о нашем доме, об «этом Кадоре», как он называл его. Я описывала все в деталях: холл; герб на стене, среди оружия; шлемы и алебарды; скипетр Елизаветы; мечи и щиты; столовую со шпалерами, изображающими войну Алой и Белой розы; прекрасные полотняные занавеси; комнаты, в которых обычно собирались мужчины за пуншем и портвейном; кресла, спинки которых были украшены кружевами королевы Анны; комнату, в которой спал король Чарльз.

Я рассказывала ему о том, как я любила забираться на кровать, на которой когда-то лежал король, задаваясь вопросом, как долго еще он сможет скрываться от врагов.

Дигори обычно слушал с напряженным вниманием и всякий раз повторял: «Продолжай, продолжай.

Расскажи мне еще что-нибудь».

И я часто фантазировала, выдумывая истории о том, как старший Кадор-воин спас короля из плена.

Но уважение к истории, которую преподавала мне моя гувернантка, мисс Кастер, заставляло меня добавлять поспешно: «Но короля все-таки поймали».

Я рассказывала ему о старых кухнях и о церкви с каменным полом, об окошке, через которое обычно следили за службой прокаженные, потому что из-за болезни они не допускались туда.

Рассказ об этом окошке поразил Дигори. Я сказала ему, что в доме были еще две смотровые щели. Одна из них — в потолке над холлом, так что хозяева, оставаясь невидимыми, могли узнать, кто их посетители, другая позволяла смотреть вниз, в церковь. Она располагалась в алькове, откуда дамы могли следить за службой, происходившей внизу, в тех случаях, когда в доме находились гости, чье присутствие могло унизить их достоинство.

В свою очередь, Дигори рассказывал мне о своем доме, стараясь представить его более интересным, чем мой собственный. Отчасти это так и было, потому что этот дом был окутан таинственностью. Кадор был великолепным домом, но таких в Англии было много, а если верить Дигори, нигде в мире не было хижины, подобной жилищу мамаши Джинни.

Дигори обладал природным красноречием, которое не могло подавить даже отсутствие образования. Я словно своими глазами увидела комнату, которая была скорее похожа на пещеру. На полках стояли кувшины и бутыли, содержащие таинственные зелья. На стропилах висели сухие травы, в очаге всегда горел огонь, в пламени которого плясали какие-то фигуры. У огня сидел кот, который был совсем не обычным котом: у него были красно-зеленые глаза, и, когда на них падал отблеск пламени, они походили на глаза дьявола. На огне стоял вечно кипящий котел, и в поднимающемся от него пару плясали духи. В хижине были две смежные комнаты. В задней комнате была спальня. На кровати с красным покрывалом спала бабка Дигори, в ногах которой всегда лежал кот. Место Дигори было на полке, прямо под потолком, которую я хорошо себе представляла, так как видела нечто подобное в бедных хижинах. Позади дома был вымощенный камнем двор.

Во дворе стоял сарай, в котором мамаша Джинни хранила свои снадобья, которые могли избавить от любой болезни: от головной боли до камней в почках.

Это было источником ее доходов.

— Она всемогуща, потому что может послать детей людям, которые очень хотят их иметь, и помочь освободиться от них тем, кто их не хочет. Она все может, как сам Господь Бог, — с гордостью сказал Дигори.

— Она не может быть Богом, — сказала я ему. — Она могла бы быть Богиней, но слишком уродлива для этого. Хотя были же Горгоны и Медузы. Представь себе — змеи вместо волос. Может твоя бабка превратить свои волосы в змей?

— Конечно, — ответил Дигори.

Я почувствовала почтительный ужас, и мне страшно захотелось побывать в хижине мамаши Джинни, хотя я и боялась этого.

В том году был плохой урожай. Я слышала, как отец говорил моей матери, что фермерам придется затянуть потуже пояса.

Я и Джекко объезжали владения вместе с отцом достаточно часто. Он хотел, чтобы мы проявляли заинтересованность в делах. «Самое важное для землевладельца — гордиться своими владениями, — говорил он нам. — Он должен ухаживать за ними».

Отец всегда с участием выслушивал своих арендаторов. О нем говорили, что, пренебрегая своими удобствами, он понимал все тонкости проблем своих подопечных, не то что другие сквайры, привыкшие к беззаботному существованию. За это качество характера отца очень любили и уважали. Пришла суровая зима. Просыпаясь, я видела морозный узор на стеклах. В ту зиму мы много катались на санях с гор и на коньках на реке. Бушевали такие Ветры, что рыбаки не могли выйти в море. Почти каждое утро люди спускались на берег за принесенными волнами обломками деревьев.

Все с нетерпением ждали весны. Было радостно видеть почки, набухающие на деревьях, и в положенный срок услышать первую кукушку. Я вспоминаю то весеннее утро, когда отправилась на верховую прогулку вместе с отцом.

Мы заехали на ферму семейства Трегоран и сидели на кухне. Миссис Трегоран как раз вынула из печи свежеиспеченные булочки с изюмом, и мы с отцом попробовали по одной и выпили по стакану сидра.

Мистер Трегоран был довольно мрачным человеком, его жена была ему подстать, поэтому мрачная атмосфера пронизывала весь дом. Мистер Трегоран со свойственным ему пессимизмом толковал о дурном воздействии, которое погода произвела на посевы и домашний скот. Его кобыла Джемима вот-вот должна была принести жеребенка. Он надеялся, что удача хоть здесь не обойдет его стороной и жеребенок родится здоровым.

— Бедный Трегоран, — сказал отец, когда мы возвращались обратно. Однако он упивается своими несчастьями, поэтому, нам, наверное, не следует слишком его жалеть. Старайся никогда не смотреть на темную сторону жизни, Аннора, или, можешь быть уверена, судьба найдет случай обратить ее против тебя. А теперь заедем-ка к Черри.

Миссис Черри, мать шестерых детей, ждала еще одного. Как только она рожала одного ребенка, на очереди оказывался другой. Несмотря на это, она была постоянно весела и обладала громким раскатистым смехом, который, казалось, сопровождал любые ее замечания. Ее крупное тело непрерывно сотрясалось от хохота, потому что ни один человек не мог столь безоговорочно оценить ее юмор, как она сама. Джордж Черри, ее муж, был маленьким человечком, немного выше плеча собственной супруги, и казалось, что всякий раз становится меньше, когда больше раздувался живот у жены. Он ходил как тень за своей женой, и его преданный кроткий смешок никогда не упускал случая поддержать громовые раскаты ее искреннего веселья.

Вскоре после нашего визита произошли два несчастья.

Миссис Черри доила коров. «Я всегда считаю, что нужно быть на ногах до последнего момента, — была ее излюбленная поговорка. — Где это видано, слечь ни с того ни с сего в постель, как некоторые?» Таким образом, она продолжала исполнять на ферме посильные обязанности, и вот однажды во дворе позади дома она увидела лошадь, скакавшую галопом.

Она подошла к воротам и вышла на тропинку, но в этот момент лошадь повернула и поскакала на нее.

Миссис Черри заметила, что это кобыла Трегорана, которая должна была ожеребиться. Она закричала, но не успела уйти с дороги и была повалена на изгородь проскакавшей мимо кобылой.

На ее крик сбежались работники. В эту же ночь она родила мертвого ребенка. Тем временем кобыла Трегорана, пытаясь перескочить через ограду, сломала ногу, и теперь ее ждала печальная участь.

Это стало основной темой обсуждения соседей.

Через неделю мы с мамой зашли навестить миссис Черри, когда она немного оправилась. Ее полное лицо утратило былой румянец, обнажив сложный рисунок тонких вен. Присущая ей веселость, казалось, покинула ее.

Мама присела к ней на кровать и попыталась развеселить ее:

— Вы скоро поправитесь, миссис Черри. Будет и другой малыш.

Миссис Черри качала головой:

— Кто знает. Когда вокруг вьются такие люди, никогда не знаешь, что тебя ждет завтра.

Мама посмотрела на нее удивленно.

— Слушайте, моя госпожа, — сказала таинственно миссис Черри. — Я знаю, как это произошло.

— Да, мы все знаем, — ответила мама. — Кобыла Трегорана взбесилась. Говорят, с ней такое случается иногда. К несчастью, она была жеребая. Бедный Трегоран!

— Лошадь здесь ни при чем, моя госпожа. Это она.

Вы Знаете, кто…

— Нет, — сказала мама. — Я не знаю.

— Я стояла у ворот, когда она прошла мимо. Она сказала мне: «Теперь тебе недолго осталось». Конечно, я никогда не испытывала особого желания разговаривать с ней, но я была вежлива и ответила: «Да, уж скоро». Тогда она сказала мне: «Я дам тебе немного питья, настоянного на травах, и кое-каких снадобий.

Вот увидишь, это поможет тебе и почти ничего не будет стоить». Я никогда ничего, от нее не брала. Она ушла, что-то бормоча, но, прежде чем уйти, посмотрела на меня своим взглядом. О, это особый взгляд! Тогда я не знала, что он предназначался моему малышу.

— Вы в самом деле думаете, что это мамаша Джинни сглазила вас?

— И я, и все остальные, моя госпожа. И это случилось не только со мной. Мне говорили, что она приходила и к Трегоранам.

— О нет, — сказала мама.

— Это так, моя госпожа. Я знаю, она выводит бородавки и тому подобное, но, когда у вас происходит несчастье, будьте уверены, его источник рядом.

Мама очень расстроилась. Когда мы возвращались обратно, она сказала:

— Я надеюсь, они не потащат в суд мамашу Джинни только потому, что кобыла Трегорана взбесилась, а миссис Черри стояла у нее на пути?

Отец как раз выходил из дома. С ним были мистер Хансон, наш адвокат, и его сын Рольф. Я всегда радовалась приходу Рольфу. Я думаю, я так же нравилась ему, как и он мне. Он был на восемь лет старше меня и никогда не относился ко мне с превосходством, как Джекко, который был старше всего на два года.

Рольф был высок ростом и возвышался даже над своим отцом, довольно крупным человеком. Рольф редко бывал в Полдери, так как учился и подолгу отсутствовал. Мне казалось, что он очень красив, хотя моя мама так не считала. Она говорила, что он выглядит своеобразно, но тогда все, что касалось Рольфа, было для меня совершенным. Мы часто беседовали о Рольфе, потому что его отец очень гордился сыном.

Рольф довольно много путешествовал и увлекательно рассказывал о таких городах, как Рим, Париж, Венеция и Флоренция. Он был страстно увлечен прошлым и ценил сокровища искусства и старинную одежду, приобретая их для своей коллекции.

Мне нравилось находиться рядом с ним, и я с увлечением слушала его рассказы.

Еще совсем маленькой я говорила маме, что когда вырасту, то хотела бы иметь мужа, похожего на Рольфа или на моего отца. Мама очень серьезно отвечала: «На твоем месте я бы остановила свой выбор на Рольфе. Закон против того, чтобы выходить замуж за собственных отцов, и к тому же у него уже есть жена.

Но я уверена, что, когда скажу ему об этом, он будет очень польщен». После этого я безоговорочно решила выйти замуж за Рольфа.

Как только Рольф увидел меня, то сразу же подошел ко мне и взял мои руки в свои. Затем отошел назад, оценивая, насколько я выросла со времени нашей последней встречи. Он всегда так тепло и любяще улыбался.

Я закричала:

— О, Рольф, как здорово, что ты приехал! — И добавила поспешно:

— И вы тоже, мистер Хансон.

Мистер Хансон добродушно улыбнулся. Ему всегда, нравилось, когда Рольф был в центре внимания.

— Ты давно приехал? — спросила я.

— Неделю или около того, — ответил Рольф.

Я надулась:

— Ты мог бы заезжать почаще.

— Я бы и сам этого хотел, но я должен работать, ты же знаешь. Но я приеду в июне на несколько недель, ближе ко дню летнего солнцестояния.

— Теперь его интересует земля, — сказал мистер Хансон. — Он собирается набраться ума у вас, сэр Джейк.

— Буду рад, — сказал отец. — Как ваши владения?

— Неплохо, неплохо.

— Вы останетесь до обеда? — спросила мама. — Никаких возражений. Мы на вас рассчитываем, — Мама улыбнулась мне:

— Не так ли, Аннора?

Моя симпатия к Рольфу всегда забавляла их.

— Вы должны остаться, — сказала я, глядя на Рольфа.

— Это, — ответил Рольф, — королевский приказ, и я с удовольствием подчиняюсь.

Мама продолжала высказывать свое возмущение замечаниями миссис Черри и напомнила ее слова.

— Трегоран повсюду говорит о том, что эта женщина сглазила его лошадь, — сказал мистер Хансон.

— Суеверная чепуха, — буркнул отец. — Это пройдет.

— Будем надеяться, что так, — добавил Рольф. — Когда происходят подобные вещи, люди сами подогревают свое воображение. Они забывают о цивилизованности и в своих несчастьях начинают винить силы зла.

— Если бы Трегоран лучше следил за своей кобылой, она бы никогда не убежала, — вставил отец, — а миссис Черри будет теперь знать, что глупо стоять на пути у взбесившейся лошади.

— Точно, — добавил Рольф. — Они понимают, что сами попали в беду, но с еще большим рвением винят другого, в данном случае — сверхъестественные силы в обличье мамаши Джинни.

— Я это понимаю, — сказала мама, — но от этого не становится легче.

— Пройдет, — прервал ее отец. — Охота на ведьм в наше время вышла из моды. Как там насчет обеда?

Но за едой вновь завязалась беседа про мамашу Джинни. Рольф оказался очень осведомленным в этом вопросе.

— В семнадцатом веке, — рассказывал он, — страх по поводу колдовства стал обычным явлением в стране.

Зловещие охотники на ведьм, задачей которых было отыскивать ведьм, распространились повсеместно.

— Ужасно! — воскликнула мама. — Слава Богу, сейчас не те времена.

— Люди не слишком переменились, — напомнил ей Рольф. — Культура, цивилизованное поведение для некоторых — лишь хрупкая оболочка, и она очень легко ломается.

— Счастье, что нынешние люди все-таки более просвещенные! воскликнула мама.

— Веру в колдовство трудно искоренить, — заметил Рольф. — Она может ожить со всеми своими древними атрибутами, как мамаша Джинни, живущая здесь в лесу. — Он взглянул на своего отца. — Я помню костры в канун дня летнего солнцестояния несколько лет назад.

Люди прыгали через пламя в надежде на то, что это обережет их от ведьм.

— Да, это правда, — добавил мой отец. — Я запретил подобное после того, как один чуть было не сгорел.

— Ужасное впечатление оставляют описания охоты на ведьм в прошлом, продолжал Рольф.

— Он уже давно интересуется старыми обычаями, — объяснил его отец, но занялся этим серьезно с прошлого года. Расскажи о том, что произошло тогда, Рольф.

— Я был тогда в Стонхендже, — начал Рольф. — Мой приятель по колледжу живет по соседству. Как-то раз я отправился вместе с ним. Мы наблюдали что-то вроде церемонии, впечатляющее и действительно жуткое зрелище. Я знал достаточно много о так называемой «загадке камней», но много оставалось тайным, что делало зрелище более притягательным.

— У него даже есть специальное одеяние, — вставил мистер Хансон.

— Да, — подтвердил Рольф. — Длинное серое одеяние, напоминающее монашеское одеяние, почти полностью скрывающее лицо. В нем я, становлюсь похожим на инквизитора.

Я слушала Рольфа, как всегда, не отрываясь.

— Мне бы очень хотелось посмотреть на него, — сказала я.

— Хорошо, заезжай завтра.

— А ты, Джекко? — спросила мама. — Ты хочешь посмотреть?

Джекко ответил, что ему хотелось бы, но завтра он отплывает вместе с Джеком Гортом за сардинами. Рыбы сейчас так много, что они наполнят сети за несколько часов.

— Ты можешь посмотреть в другой раз, Джекко, — сказал Рольф.

— А я приеду завтра, — закричала я. — Я не могу дождаться, так хочется посмотреть.

— Приходи в середине дня, — решил Рольф.

— Вам тоже не мешало заехать, сэр Джейк, — заметил мистер Хансон. — Я хочу показать вам новую рощу, которую мы выращиваем.

— Вы используете все больше земли, — сказал отец. — Я вижу, вы скоро будете соперничать с Кадорсонами.

— Нам еще далеко до этого, — ответил Рольф с сожалением. — В любом случае, нам никогда не быть соперниками Кадорсонов. Кадор уникален, у нас же просто дом в елизаветинском стиле.

— Он замечательный, — убеждала его мама. — Он гораздо удобнее Кадора.

— Они несравнимы, — произнес Рольф с усмешкой, — и все-таки мы довольны нашим маленьким владением.

— О, оно не так уж мало, — возразил мистер Хансон.

— Как ваши дела с разведением фазанов? — спросил мой отец.

— Отлично, Люк Трегерн хорошо справляется.

— Вам с ним повезло.

— Да, — согласился адвокат, — это находка. Люк пришел к нам просто в поисках работы. У Рольфа наметанный глаз, и он почувствовал, что это именно то, что надо. Люк сразу же сделал несколько дельных замечаний по поводу земли. Вы должны учитывать, сэр Джейк, что мы — новички в этом деле.

— И, тем не менее, вы прекрасно справляетесь, — заметил отец.

Когда Хансоны собрались уходить, Рольф улыбнулся мне:

— До завтра.

* * *

Место, где жили Хансоны, называлось Дори Мэйнор и находилось на границе лесов, окаймлявших реку.

Они приобрели его несколько месяцев назад, когда имение было в состоянии крайнего упадка. Адвокат и его жена, миссис Хансон, ничего не предпринимали для улучшения положения дел, пока имением не заинтересовался Рольф. Хозяйство довольно быстро стало становиться на ноги. Сейчас они приобретали себе все больше и больше земли.

Мой отец часто говорил шутя:

— Рольф Хансон хочет перещеголять нас. Он честолюбивый молодой человек и пытается достичь невозможного.

— Он превращает Мэйнор и его земли в солидное владение, — добавляла мама.

Без сомнения, Рольф гордился Дори Мэйнор. Он с таким интересом входил во все детали ведения дел, что — любой в его присутствии заражался его отношением.

С Рольфом я чувствовала себя оживленной более чем с кем-либо.

Он ждал меня в конюшне. Помогая мне слезть с лошади, он несколько мгновений подержал меня на весу, глядя снизу вверх и улыбаясь:

— Ты растешь прямо на глазах.

— Ты думаешь, я стану великаншей?

— Просто станешь славной девушкой. Пойдем, я покажу тебе рощу.

— Но я так хочу увидеть это одеяние.

— Я знаю, но чем дольше тебе придется ждать, тем интереснее будет потом.

— Это Люк Трегерн, — представил Рольф человека, работавшего в роще. Люк, это наша соседка, мисс Аннора Кадорсон.

Люк Трегерн почтительно склонил голову. Он был высокий, смуглый, темноволосый и красивый. Его темные глаза внимательно смотрели на меня.

Оказалось, Рольф разбирается в деревьях так же хорошо, как и во всем остальном.

— Я докучаю тебе разговорами о деревьях, а ты хочешь посмотреть одеяние. Какая ты терпеливая девочка!

— Мне просто нравится быть с тобой. Эта роща, действительно, доставляет мне удовольствие.

Они взял меня за руку и мы пошли к дому.

— Ты самая славная девочка, каких я когда-либо видел, — сказал он.

Я была на седьмом небе от счастья.

Дори Мэйнор был очень маленьким по сравнению с Кадором. Он был построен в стиле Тюдоров — черные балки, между которыми белые известковые панели, и каждый следующий этаж слегка выдается над нижним. Рядом находился очаровательный живописный сад, где жимолость обвивала арки и росли особенно прекрасные розы, которые цвели вплоть до декабря.

Мы вошли в библиотеку — длинное помещение с ткаными панелями и резным потолком, уставленное книгами. Я взглянула на корешки: юриспруденция, археология, древние религии, обряды, магия.

— О, Рольф! — воскликнула я. — Какой ты умный!

Он засмеялся, взял меня за подбородок и посмотрел в лицо:

— Ты не должна быть слишком высокого мнения обо мне, Аннора. Я могу не оправдать твоих надежд.

— Ты обязательно оправдаешь! — страстно воскликнула я. — Расскажи мне об этой странной церемонии.

— Я только слегка коснулся этих тайн. Я ведь интересуюсь только как дилетант.

— Покажи же, наконец, это одеяние! — воскликнула я.

Рольф открыл ящик, достал одеяние и надел его.

Дрожь пробежала по мне при виде его. Оно было похоже на монашеское одеяние. Капюшон с узкой прорезью для глаз полностью закрывал лицо.

— В этом есть что-то устрашающее, — заметила я, а когда Рольф стащил капюшон, я облегченно засмеялась:

— Вот так лучше. Теперь ты похож на себя, а в этом… ты словно другой человек.

— Представь себе, когда несколько человек одеты так. Полночь… и эти древние камни вокруг… Так постигаешь атмосферу?

— Это напоминает мне испанских инквизиторов, которые мучили еретиков. Мы с мисс Кастер как раз сейчас изучаем испанскую инквизицию. Это действительно страшно!

— Этого они и хотели! Я думаю, инквизиторы не так страшны, как те, в остроконечных колпаках с узкими щелками для глаз. Вот они, действительно, загоняют душу в пятки! Я покажу тебе кое-какие картинки на эту тему.

— Могу я тоже примерить?

— Оно будет тебе слишком велико.

— Все равно, мне хочется Когда я надела одеяние, которое волочилось по полу, Рольф, смеясь, сказал:

— Ты отняла у него всю зловещую силу, Аннора.

Ты очень медленно растешь…

Он посмотрел на меня с большой нежностью, потом положил руки на мои плечи. Потом взял у меня одеяние и сложил его обратно в ящик.

— Расскажи мне о Стонхендже, — попросила я.

Мы сели за стол, он снял с полки книги, чтобы показать мне, и с чувством стал говорить о гигантских камнях среди могильников, что показалось мне страшно увлекательным. Было так чудесно сидеть рядом с Рольфом.

Этот день оказался очень счастливым для меня.

Вокруг было много разговоров о происшедших несчастьях. Слуги обсуждали их без конца. Когда я встретила Дигори в лесу, он казался переполненным гордостью.

— Действительно, твоя бабка убила Джемиму и малыша миссис Черри? спросила я его.

Он скривил губы и таинственно посмотрел на меня:

— Она может все!

— Мой отец считает, что людям не следует говорить такие вещи.

В ответ Дигори запрыгнул на дерево и захохотал.

Он приложил два указательных пальца к голове, показывая, что у него есть рога.

Я развернулась и побежала домой.

Еще долго шли разговоры о мамаше Джинни, но постепенно они затихли.

* * *

Однажды утром, спустившись к завтраку, по царившей в комнате обстановке, я поняла: что-то произошло. Мои родители было поглощены беседой.

— Я должна ехать сейчас же, Джейк, — говорила мама, — потому что могу опоздать. Я понимаю, что ты не можешь выехать прямо сейчас.

— Не думаешь ли ты, что я отпущу тебя одну?

— Но я должна ехать сегодня же.

— Мы поедем вместе.

— О, Джейк, спасибо тебе.

— Что происходит? О чем вы говорите? — спросила я.

— О твоем дедушке Диконе, — объяснила мама. — Он очень болен. Все думают…

— Ты хочешь сказать… он умирает?

Мама отвернулась. Я знала, что она с особым. чувством относилась к своему отцу.

Отец взял меня за руку:

— Ты ведь знаешь, он очень стар. Это должно было случиться. Чудо, что он прожил такую долгую жизнь.

Мы с мамой должны выехать сегодня.

— Я поеду с вами.

— Нет, вы с Джекко останетесь дома. Мы должны приехать туда как можно быстрее.

— Мы вас не задержим.

— Нет, — твердо сказал отец. — Мы с мамой едем одни. Мы так скоро вернемся, что вы не успеете заметить, что мы уехали.

Я пыталась убедить взять меня с собой, но они не уступили и в этот же день уехали.

* * *

Через несколько дней после их отъезда начался дождь.

— Кажется, он никогда не кончится, — говорила миссис Пенлок. — Как будто нас кто-то проклял. Мои грядки так вымокнут, что там все просто утонет.

Потоки заливали поля, протекал сквозь крыши хижин. Каждый день рассказывали о новых несчастьях, переглядывались, шептались:

— Вы знаете, кто все это делает?

— Это она! Кто еще, как не она?

Бородавки Дженни Бордон, выведенные мамашей Джинни год назад, появились опять. Ребенок Дженнингсов заболел коклюшем, и болезнь неудержимо распространялась. Том Купер, ремонтируя крышу, свалился с лестницы и сломал ногу.

Среди соседей зарождались дурные настроения, и общее мнение было таковым, что не нужно далеко ходить, чтобы найти источник всех несчастий.

И на постоялых дворах, где мужчины сидели за кружкой эля, и среди женщин, когда они собирались посудачить на кухнях или у порога, — везде главной темой разговоров опять стала мамаша Джинни.

Дигори подливал масла в огонь. Когда Дженни Бордон, страдая от очередного нашествия бородавок, крикнула ему вдогонку: «Ведьмин шалопай», он только высунул язык, показал рога и заявил, что наложит на нее проклятье.

— Ты не можешь, — крикнула она ему. — Ты просто шалопай.

— Моя бабка может, — парировал он.

И люди считали, что мамаша Джинни может наложить на всех проклятье.

Я чувствовала, что напряжение нарастает. Я говорила об этом Джекко, но он был слишком занят своими делами, чтобы обращать внимание на мои слова. С другой стороны, тревогу порождали и предчувствия.

Все чувствовали, что вот-вот что-то произойдет.

Я пыталась говорить об этом с мисс Кастер, но она была необщительна, хотя, думаю, она тоже чувствовала, как растет враждебность по отношению к мамаше Джинни. Мисс Кастер не верила в заклятья, потому что была слишком образованной, и, конечно, считала войну Алой и Белой розы предметом куда более важным, чем плохая погода и несчастья, которые обрушились на окрестное население.

— Все становятся такими злыми, мисс Кастер, — настаивала я. — Они не говорят ни о чем другом.

— У этих людей нет лучшего предмета для разговора.

— Как бы мне хотелось, чтобы отец был здесь. Он бы смог поговорить с ними. Интересно, что происходит в Эверсли? Лучше бы они взяли меня с собой. Не понимаю, почему они не взяли меня.

— Ваши родители знают лучше, как поступить, — только и сказала мисс Кастер.

Проходили недели, а от родителей не было никаких новостей. Дедушка умирал долго. Наверно, он очень плох, иначе они бы уже давно вернулись домой.

Пришел июнь. Дожди прекратились, и на нас внезапно обрушилась жара. Сначала все были очень довольны, но когда каждое утро нас встречало раскаленное солнце, которое светило среди ясного неба целый день, тогда опять начались жалобы среди фермеров.

Мой отец часто говорил: «Фермеры никогда не довольны: когда светит солнце, им нужен дождь, а когда начинается дождь, они мечтают о ливне. Как ни старайся, фермеру не угодишь». Значит, это естественно, что они сейчас жалуются?

А я наслаждалась жарой. Мне нравилось лежать в саду, в тенистом уголке, и слушать стрекот кузнечиков и жужжанье пчел. Это восполняло мне недостаток общения. К тому же мисс Кастер стала вялой и не. хотела продлевать наши занятия, как она обычно делала в прохладное время. Я думаю, похожее обстоятельство радовало и Джекко в доме викария, где его наставником в образовании был мистер Беллинг, помощник кюре.

Мы вместе отправлялись на верховые прогулки, скача вдоль берега, затем в вересковые поля, где обычно привязывали лошадей и лежали в высокой траве или глядели с обрыва вниз, на оловянные копи, которые были источником средств для стольких людей в округе, где население состояло главным образом из шахтеров, рыбаков и арендаторов земель, принадлежащих Кадорсонам.

Так один длинный летний день перетекал в другой, и, казалось, что солнце с каждым днем светит все ярче и ярче. Люди становились раздраженными.

— Уходите из кухни, мисс Аннора, — говорила миссис Пенлок. — Вы постоянно путаетесь у меня под ногами!

И мне уже не давали печенье или только что вынутую из печи свежую лепешку, как раньше. Конечно, возиться у печи в такую жару было слишком тяжело.

Мне не нравилось, когда меня выставляли из кухни, потому что в то время здесь больше, чем где-либо еще, было разговоров о мамаше Джинни.

Приближался канун самого долгого дня в году. Это всегда было событием особенным. Рольф вернулся от одного из своих друзей в Бодмине, который разделял его увлечение древностью, и с воодушевлением рассказывал о каких-то камнях, которые они обнаружили в вересковой пустыне, недалеко от Бодмина Я упомянула о росте враждебности в отношении мамаши Джинни.

— Это естественно, — сказал он. — Корнуоллцы очень суеверны. Здесь больше, чем в других частях страны, сохранилось старых обычаев. Наверное, это кельтская черта. Кельты, конечно же, отличаются от англосаксов, которые населили большую часть нашего острова.

— Во мне только часть кельтской крови, от отца.

— А я чистый англосакс, если можно эту смесь назвать чистой.

Я, конечно, знала, что родители Рольфа приехали в Корнуолл, когда ему было пять лет. Он родился в Мидланде, но гораздо больше знал о корнуоллских обычаях, чем сами корнуоллцы. И, может быть, он мог беспристрастно смотреть на них именно потому, что не был одним из них.

Мы вели увлекательные беседы о старых обычаях.

Рольф рассказывал мне, как и сейчас еще большинство обитателей хижин осеняют крестным знамением крюк над огнем и протыкают очаг, когда уходят, считая, что это отпугивает злых духов от жилья в их отсутствие, и как шахтеры оставляют часть своего, обеда для нэкеров в шахте. Нэкеры считаются духами тех, кто распял Христа. «Хотя откуда во время распятия набралось столько народа, чтобы населить все шахты Корнуолла, я не могу представить», — говорил Рольф.

Считалось, что появление черной собаки и белого зайца у шахты предвещает несчастье. Ни один рыбак, выходя в море, не упоминал о кролике или зайце; и если по дороге к берегу он встречал священника, он поворачивал назад и в этот день в море уже не выходил.

Если кому-нибудь нужно было упомянуть церковь, то следовало сказать «колокольня», потому что употребление слова «церковь» могло принести несчастье.

— Отчего это происходит? — спросила я. — Я думаю, однажды что-то нехорошее случилось после того, как кто-то увидел собаку или зайца или встретил священника, направляясь к лодке. Потом это превратилось в дурную примету и для других.

— Как это глупо!

— Люди всегда глупы, — сказал Рольф с улыбкой. — Конечно, существует множество обычаев, которым они следуют, уходящих своими корнями в дохристианские времена. Например то, что происходит накануне самого долгого дня в году.

— Я знаю, миссис Пенлок всегда говорит: «Так было всегда и, думаю, всегда будет».

Родители брали меня и Джекко в этот день посмотреть на костры, которые разжигались в вересковых полях и вдоль всего побережья.

Начинались приготовления к празднику Бочонки смолили и швыряли на кучи наваленных веток. Дрожь нетерпения и предвкушения ощущалась по всей округе. будут песни, пляски и всеобщее веселье.

Рольф сказал мне, что хотя это называется праздник Святого Джона, но корни его на самом деле в древнейшем языческом прошлом; люди следуют ритуалам, не зная, какова была их изначальная цель.

— Танцы вокруг костра, — сказал он, — стали средством против колдовства; надо же было что-то делать с ритуалами плодородия, которым следовали люди в древние времена. Перепрыгнувший через костер считался защищенным от злого глаза до следующего года, когда это повторится снова. Но иногда происходят несчастья, и был случай, когда одна девушка сильно обгорела. Это объяснили как торжество злых сил; именно после этого случая твой отец запретил впредь прыгать через огонь.

Для меня и Джекко всегда было большой радостью не спать допоздна, а потом отправляться с родителями в вересковые поля в коляске, запряженной парой больших серых лошадей, которыми правил отец. Я до сих пор помню, как меня охватывала дрожь, когда кто-то швырял факел в огромную кучу наваленных веток и поднимался вопль торжества, когда из-под нее вырывалось пламя.

Мы смотрели, как люди танцуют вокруг костра.

Никто не пытался перепрыгнуть через огонь, пока мы были там, но мне было интересно, прыгают ли они в отсутствие отца?

Примерно через полчаса после наступления полуночи мы возвращались домой.

— Я надеюсь, родители вернутся к празднику, — сказала я Джекко.

Мы остановились в вересковых полях и легли в жесткую траву, укрывшись за валуном.

Он храбро посмотрел на меня.

— Если и не вернутся, мы поедем сами! Мы вполне можем поехать одни.

— Что? В полночь?

— Боишься?

— Конечно, нет!

— Тогда почему?

Я поняла, что это только что пришло Джекко в голову, и он, без сомнения, сказал, не подумав, и сейчас его сжатый подбородок выражал решимость.

— От нас этого не ожидают, — напомнила я ему.

— Кто так говорит?

— Мама, папа…

— Их нет здесь, чтобы запретить, и нам не сказали не делать этого!

— Нет, потому что никто об этом не подумал!

— Если ты боишься, я поеду один.

— Если ты поедешь, я поеду с тобой.

Джекко сорвал травинку и стал ее жевать. В его голове уже рождались планы.

Размышления об этом напомнили мне о мамаше Джинни:

— Джекко, как ты думаешь, мамаша Джинни на самом деле ведьма?

— Думаю, да.

— Ты думаешь, она действительно замышляет что-то против людей?

— Она может.

— Эта кобыла, и малыш миссис Черри, и все остальные несчастья? Я бы хотела знать.

Он кивнул, что ему тоже интересно.

— Все напуганы, — сказал он. — Я слышал, как Боб Джил говорил молодому Джеку Баркеру не забыть оставить еду для нэкеров, прежде чем спускаться в шахту. Это первая рабочая неделя Джека, и он выглядел совершенно напуганным.

— Рольф говорит, они боятся потому, что у них действительно опасная работа, как и у рыбаков. Они же не знают, когда под землей случится что-то ужасное или когда на море начнется буря.

Джекко молчал, вынашивая планы нашего будущего приключения.

— Нам нужно быть осторожными, — сказал он. — Ты не собираешься вмешивать в это мисс Кастер?

Я отрицательно покачала головой, потом сказала:

— Время чая Поехали.

Мы сели на лошадей, и вересковое поле осталось позади. Когда мы спустились к бухте, то увидели, что там царит необычное оживление. Казалось, что все говорят одновременно.

— Что случилось? — крикнул Джекко.

Мне всегда нравилось наблюдать, как люди относятся к Джекко. Этот мальчишка, всего на два года старше меня, должен был стать наследником Кадора.

Люди колебались между снисходительным отношением к его юности и уважением к силе, которую он должен был со временем обрести.

Некоторые отвернулись, но Джеф Милз ответил ему:

— С одной из лодок произошло несчастье, мистер Джекко. Она стала тонуть.

— Все спаслись?

— Да, но лодку потеряли. Это настоящее несчастье для Полденсов!

— Мой отец скоро вернется.

— О да, он не оставит их своей заботой. Именно это я и твержу Джиму Полденсу.

Джекко повернулся ко мне.

— Поехали, мы здесь ничем не можем помочь.

— Странно, — сказала я. — Мы говорили об опасностях моря всего несколько минут назад.

— Только подумай: люди потеряли свою лодку, а ведь только с ее помощью они могут заработать на жизнь.

— Но отец поможет им приобрести другую, — сказала я уверенно. Я очень гордилась отцом, особенно в такие моменты, когда видела, сколько людей надеются на его помощь.

Мы опоздали к чаю, что не могло понравиться ни мисс Кастер, ни миссис Пенлок.

— Эти булочки нужно есть прямо из печи, — сказала миссис Пенлок.

Я объяснила, что, когда мы подъехали к побережью, там была толпа народа.

— Да, ужасное несчастье для Полденсов! — воскликнула миссис Пенлок.

Я посмотрела на Джекко, словно желая сказать: «Будь спокоен, она уже все знает».

— И, — продолжала она, — мы знаем, как это произошло.

— Наверное, что-то не так было с лодкой, — сказал Джекко. — Ведь море сегодня, как блюдце с водой.

— Лодка ничем не отличалась от остальных.

— Как же это случилось?

— Что вы меня об этом спрашиваете? Есть люди, которые обладают силой… Я могу вам кое-что рассказать!

— О да, миссис Пенлок, что?

— Хорошо… Я своими ушами слышала, что когда Джим Полденс собирался в море, кто, вы думаете, видел его последним, как не мамаша Джинни. Она сообщила ему, что священник в церкви поймал зайца.

— Ну, — сказала я, — и что из этого?

— О, Господи! Неужели вы ничего не знаете, мисс Аннора? Это ужасно плохой знак — говорить о священниках, церквях и диких животных человеку, который выходит в море. Этого всегда нужно избегать по возможности.

— Но почему?

— Здесь не может быть и речи о «как» и «почему».

К сожалению, это так. Все знают, что если нужно упомянуть слово «церковь», говорят «колокольня».

Я вспомнила о том, что не так давно рассказывал мне Рольф.

— Это ясно, как белый день, — продолжала миссис Пенлок. — И этому нужно положить конец, пока с нами не случилось несчастья.

Мы с Джекко набросились на булочки, которые никто больше не мог приготовить так, как миссис Пенлок.

— Объедение! — воскликнул Джекко.

— Их надо было есть десять минут назад, — добродушно проворчала миссис Пенлок.

В этот же день мы получили письмо от матери.

Дедушка Дикон умер. Родители собирались пробыть в Эверсли еще неделю или около того, чтобы поддержать бабушку, а потом вернутся домой. Они пытались уговорить ее поехать с ними, но она не хотела покидать имение. Там же были Елена, Питеркин и Амарилис и, конечно, Клодина и Дэвид. Скоро все мы поедем к ним в гости.

Мы с Джекко с грустью думали о дедушке. Мы не часто виделись с ним, но встречи с ним всегда производили на нас неизгладимое впечатление. Он был очень колоритной личностью, и мама много рассказывала нам о его жизни. В ее глазах дедушка был героем: он спас бабушку Лотти от, разъяренной толпы во время французской революции. И мы все считали его необыкновенным человеком, поэтому нас так потрясла его смерть.

Значит, родителей не будет дома накануне самого долгого дня в году. Я заметила, что Джекко совсем не расстроен этим обстоятельством и что он мечтает воплотить свои планы в жизнь. Ожидаемое приключение поглотило его мысли. Должна признаться, что я тоже ждала этого дня.

Ночью накануне праздника я внезапно проснулась.

Кто-то был в моей комнате. Я вскочила.

— Ш-ш! — прошипел Джекко.

— Джекко, что ты здесь делаешь?

Он подошел к краю моей кровати и шепотом сказал:

— Что-то происходит.

— Где?

Он взглянул в сторону комнаты мисс Кастер, которая была рядом с моей, и приложил палец к губам.

— Я собираюсь посмотреть. Хочешь поехать?

— Куда? — повторила я.

— Туда. Ты слышишь?

Я напрягла слух. Откуда-то издалека до меня донесся слабый звук голосов.

— Если ты хочешь поехать, одевайся как для поездки верхом. Если ты не едешь, я все равно поеду.

— Конечно, я еду!

— Приходи в конюшню, — сказал он, — и, пожалуйста, не шуми.

Джекко вышел в коридор, дрожа от возбуждения, а я стала одеваться. У меня было предчувствие, что должно произойти что-то ужасное.

Он ждал меня в конюшне.

— Я думал, ты никогда не придешь.

— Куда мы едем?

— Я точно не знаю: в сторону леса.

Я оседлала свою гнедую кобылу, и мы выехали.

Я чувствовала, что Джекко увлекает это приключение, и послушно следовала за ним. Переправившись через реку, мы въехали в лес.

Я заметила:

— Хижина мамаши Джинни недалеко. Ты думаешь…

— Это накапливается уже давно, — ответил он. — Происшествие с лодкой Полденсов, кажется, переполнило чашу терпения.

Мы ехали через лес к просвету, который виднелся впереди. Лес всегда был для меня чем-то таинственным, ходить туда одной мне разрешили совсем недавно. Родители всегда боялись, что мы упадем в реку, которая в этом месте, недалеко от устья, была достаточно широкой.

Я спросила:

— Который час?

— Около полуночи.

Сквозь деревья уже были видны огни факелов.

Джекко сказал:

— Будь осторожна. Они нас не должны видеть.

Теперь мы были близко к просвету, деревья редели.

Передо мной была толпа народа; все танцевали вокруг тележки, а в ней виднелась какая-то фигура. Нет, это невозможно! Мамаша Джинни!

У меня перехватило дыхание.

— Она не настоящая, — прошептал Джекко, — они сделали ее изображение.

Там были люди, которых я знала, но они были почти неузнаваемы в свете факелов.

— Мы приехали как раз вовремя, — сказал Джекко.

— Что они собираются делать?

— Смотри.

Посреди поляны они разложили костер и танцевали вокруг него. Затем кто-то вытащил чучело из тележки и насадил на шест.

У меня захватило дыхание от изумления, когда они сунули шест в пламя. Поднялся крик. Чучело подняли вверх. Его одежда пылала. Все пели, танцевали, скрежетали зубами. Казалось, людей охватило неистовство.

Я почувствовала себя дурно: мне не хотелось больше на это смотреть. Я повернулась к Джекко и сказала:

— Я хочу домой.

— Хорошо, — ответил он, пытаясь меня утешить.

Но я заметила, что ему тоже стало не по себе при виде этого зрелища.

Мы тихо вернулись обратно, поставили лошадей в стойло и пробрались в дом. Нам не хотелось разговаривать.

Я пролежала без сна всю ночь.

* * *

Канун самого долгого дня в году. Всегда в этот день царила атмосфера всеобщего возбуждения. Даже маленьким детям было позволено не спать, и их брали с собой в вересковые поля смотреть, как зажигают костры.

— Это происходит в здешних местах со времен наших предков, — говорила миссис Пенлок.

На кухне царило лихорадочное ожидание. Я с трудом дождалась прихода вечера, мне не давало покоя необъяснимое предчувствие.

Рано утром я поднялась и отправилась в бухту и увидела Бетти Полденс. Что-то безумное было в ее глазах.

— Добрый день, мисс Аннора, — сказала она.

— Добрый день, Бетти, — ответила я.

Я помедлила, хотела спросить о лодке ее отца, но не знала, как это сделать. Вместо этого я попыталась ее утешить словами о скором возвращении отца.

— Мой отец захочет узнать обо всем, что произошло в его отсутствие, значительно добавила я.

— О да, — сказала она.

Но я видела, что ее мысли заняты праздником и ей вовсе не хотелось думать ни о чем другом.

Дети собирали ветки для костров, которые должны были зажечь не только на вересковом поле, но и на побережье. Рыбаки насаживали на шесты просмоленные бочонки, которые потом подожгут вдоль всей бухты, — это будет впечатляющее зрелище.

— Эй, мисс Аннора! — окликнул меня Томас Льюис. — Не хотите ли прокатиться на лодке?

Я отказалась, сказав, что собираюсь посмотреть, как сооружаются костры на вересковых полях.

Возвращалась домой я в глубоких раздумьях. Мисс Кастер ничего не сказала по поводу вечера, и меня это беспокоило. Я решила ехать с Джекко сегодня вечером, но не хотела выказывать непослушание без необходимости. Я была рада, что погода стояла очень жаркая, — в эти дни мисс Кастер всегда удалялась в свою комнату как можно раньше.

Джекко назначил встречу после одиннадцати на конюшне. В это время в доме никого не будет, потому что все отправятся в бухту или на вересковые поля.

Я пришла вовремя. В течение дня стояла сильная жара, и сейчас еще ночной воздух казался теплым.

Небо было ясным, казалось, звезд на нем гораздо больше, чем обычно, потому что тонкий лунный серп излучал лишь слабое сияние.

Мы приехали на вересковое поле после полуночи, костры уже были зажжены. Я видела, как вдалеке вспыхивали все новые и новые. Это было захватывающее зрелище. Некоторые из присутствующих облачились в старомодные одежды. Некоторые фермеры были в соломенных шляпах, сорочках и крагах, которые, по всей видимости, носили еще их деды. Я увидела Джека Горта, у него на голове было одето что-то, похожее на шлем. В этом одеянии он был скорее похож на викинга. Несколько парней несли факелы, размахивая ими над головами. Все кругом было так необычно.

Я увидела нескольких слуг из Кадора во главе с Исааком.

— Держись на расстоянии, — предупредил Джекко.

Я подчинилась, понимая, что мы должны остаться незамеченными, потому что иначе нас бы сразу отослали домой.

Глядя на происходящее, я думала, что так же было и столетия назад.

— В старые времена, — сказал нам Рольф, — существовали обряды плодородия, во время которых люди, доведя себя танцами до неистовства, устраивали любовные оргии.

Женщины запели какую-то старую песню. Я не могла разобрать слов, потому что исполнялась она на корнуоллском языке.

Вдруг мой взгляд упал на высокую фигуру, державшуюся в стороне от остальных. Этот человек в сером одеянии был похож на монаха. Я узнала его.

«Рольф!» — блеснула мысль.

Люди плотно окружили его, словно призывая править церемонией.

Таинственная фигура отделилась от толпы, приблизилась к костру и, подобрав одеяние, прыгнула через костер. Воцарилась глубокая тишина, когда языки пламени лизнули края одежды. И вот она уже была на другой стороне.

Поднялся крик:

— Браво! Браво!

— Теперь ты на целый год недосягаем для ведьм.

— Огонь его не коснулся!

— Отличный прыжок!

Я увидела, как одна из девушек подбежала прямо к костру, развела руки и попыталась перепрыгнуть.

Раздался истошный крик, когда она рухнула в пламя.

Джек Горт, находившийся рядом, немедленно вытащил ее. Платье ее полыхало. В изумлении я смотрела, как сбивали огонь с ее одежды.

— Ненормальная, — пробормотал Джекко.

— Папа запретил им делать это! — воскликнула я.

Люди столпились вокруг девушки, которая лежала на траве.

— Интересно, она сильно пострадала? — прошептала я.

— Теперь они обвинят ведьм, — произнес Джекко.

— Но она сама это сделала.

— Тот человек начал. Для него не было никакого риска: если бы его одеяние загорелось, он смог бы его легко сбросить.

Девушка уже стояла на ногах, и я почувствовала облегчение, видя, что она не сильно пострадала. Я не могла понять, почему Рольф, зная, что мой отец запретил это, осмелился прыгнуть? Я не хотела, чтобы он увидел нас здесь.

— Джим, тебе придется отвести ее обратно, — сказал кто-то. — Говорят, она твоя подружка?

— Я думаю, нам лучше уехать, — тихо сказала я Джекко. — Они больше не будут петь и плясать.

— Подожди немного.

Я увидела, как человек, которого они назвали Джимом, посадил девушку на свою лошадь и они уехали. Джек Горт вовремя ее вытащил, можно считать, что она отделалась легким испугом.

Кто-то начал петь, но его никто не поддержал.

Настроение переменилось, и я подумала, что на этом веселье кончилось.

Но вдруг я увидела, что толпа собирается вокруг мальчика, державшего в руках кота, который извивался и жалобно мяукал. Что-то подсказало мне, что это кот мамаши Джинни. Этого мальчишку я видела раньше на набережной в поисках возможности заработать несколько пенсов.

Он крикнул:

— Вот способ бороться с ведьмами! Они поступают с нами не лучше.

Он держал кота за загривок:

— Дьявольское отродье мамаши Джинни! Подарок сатаны старой ведьме!

Кот попытался вырваться и, должно быть, оцарапал мальчишку, потому что он с воплем швырнул его в костер.

Мне стало дурно. Я видела, что Джекко тоже поражен Джекко опустил руку на мои поводья, потому что я подалась вперед.

— Нет, — прошипел он. — Нельзя!

Тогда при всеобщем молчании я услышала обреченный визг животного.

Мальчик выкрикивал, словно извиняясь:

— Посмотрите, что он мне сделал. — Он поднял вверх кровоточащую руку. — Для нас это единственный способ спастись. Да, так оно и есть, ведьмин кот!

Первое потрясение прошло. Теперь все, казалось, заговорили разом. Вокруг фигуры, одетой в серое, собиралась толпа. Он что-то говорил им, но я не слышала, что.

Внезапно все пришло в движение. Люди покидали это место, кто на лошадях, кто на тележках. Джекко сказал мне:

— Скорее, поехали!

Следуя за ним, я слышала жалобный крик кота, и мне вдруг захотелось вернуться в спокойный уют своей комнаты. Я не могла отделаться от мыслей о Рольфе, нашем друге, который казался мне героем… и он был там, среди них, как будто он — их вожак.

Джекко и не думал ехать домой:

— Мы едем в лес. Они идут именно туда.

— Зачем?

— Это мы и должны выяснить. По крайней мере, я должен, а ты можешь ехать домой.

— Я тоже поеду.

Когда мы въехали в лес, в отдалении я услышала голоса. Мне захотелось вернуться домой. У меня было ужасное чувство, что этой ночью мне суждено пережить нечто такое, чего я не знала никогда раньше. Я без конца повторяла себе: «Если бы отец был здесь, этого бы не произошло».

— Будь осторожна, — сказал Джекко. — Никто не должен знать, что мы здесь. Они отошлют нас домой, если узнают.

Мы хорошо знали лес и поехали окольной дорогой, потому что поняли их намерения. Люди были уже на поляне посреди леса, и их факелы струили какой-то адский свет на происходящее.

Первое, что я заметила, это был человек в сером одеянии. Это он привел людей сюда. Я не могла поверить, что это Рольф, которого я всегда знала. Он всегда был так добр, так хорошо разбирался во всем.

Он не мог быть таким жестоким. Но Рольф увлекался старинными обычаями, и его, может быть, заинтересовало, насколько легко люди могут вернуться к диким временам?

Сквозь отблески света я увидела хижину, к которой приближалась толпа, размахивая факелами и крича:

— Выходи, ведьма! Покажись, не бойся! Мы не нанесем тебе вреда, по крайней мере, не больше, чем ты нам.

У меня перехватило дыхание. Джинни вышла из хижины. Должно быть, она уже спала, потому что была в ночной рубашке, а седые волосы разметались по плечам. Факелы осветили ее лицо, на котором я увидела страх.

Я почувствовала тошноту и повернула бы прочь отсюда, но Джекко был рядом, и я не могла пошевелиться. Его испуганный взгляд был сосредоточен на происходящем.

— Что вам от меня нужно? — прошипела она.

— Посмотришь! Что нам с ней делать?

Кто-то заговорил, остальные слушали. «Возможно ли что это Рольф говорит им, что делать?» — подумала я.

— Бросить ее в воду! Если утонет — невинна, если поплывет — тогда она — одна из его тварей.

— В какое место дьявол поцеловал тебя, мамаша Джинни?

За этим последовал взрыв грубого смеха.

— О нет, — прошептала я. — Она всего лишь старая женщина.

Джекко кивнул, его взгляд был устремлен на ужасающую сцену. Джинни обвили веревкой вокруг пояса.

Она отбивалась, но кто-то ударил ее так, что она повалилась на землю.

— Джекко! — вскрикнула я. — Они убьют ее! Мы должны остановить их.

Джекко выехал вперед.

— Остановитесь! — закричал он. — Остановитесь!

Никто не обратил на него внимания. Все были полностью поглощены мамашей Джинни, которую тащили к реке. Она посылала им проклятия, а они волокли ее по земле.

Я рыдала:

— Мы должны что-то предпринять. Что сделал бы отец?

Но нам не хватало его силы и влияния, мы были всего лишь дети, и, что бы мы ни сделали, все было бы бесполезно. В ту ночь я увидела нечто такое в этих людях, в возможность которого никогда бы не поверила. Впервые в жизни я была свидетельницей ярости толпы. Люди, которых я так хорошо знала, изменились. Оказывается, в их природе есть сторона, о существовании которой я и не подозревала: им доставляло удовольствие причинять боль, они жаждали мести. И ими управлял Рольф… Толпа невежественных людей, готовых пойти даже на убийство, но он… Я почувствовала, что не смогу больше верить ни одному человеку.

Мне захотелось выбросить все это из головы, вернуться домой. Но я знала, что не смогу этого забыть никогда.

От реки донеслись крики.

— Она не утонет, — сказал Джекко.

— Нет, река недостаточно глубока.

— У берегов, но если они швырнут ее на середину… Они говорят, что ведьмы не тонут.

— Но если нет…

— Она будет спасена, — настаивал Джекко.

В этот момент из хижины вышел мальчик. Я узнала Дигори. Он перебежал поляну и оказался недалеко от нас. У меня захватило дух. Я подумала: «Что они с ним сделают?»

Люди возвращались с реки и тащили мамашу Джинни, одежда которой вымокла и была испачкана грязью, волосы висели клочьями, спадая на бледное лицо. Мне показалось, что она уже мертва.

Я услышала собственный голос, молящий Бога спасти мамашу Джинни, наказать этих людей.

Люди кричали, как пьяная толпа. В каком-то смысле они и были опьянены — не алкоголем, а яростью.

Джинни лежала на траве, окруженная толпой. Теперь я не могла ее видеть.

Кто-то крикнул:

— Дьявол спасает своих тварей!

— Ненадолго, — отозвался другой, Затем внезапно с криком кто-то швырнул факел на соломенную крышу, которую мгновенно охватило пламя.

Бросили еще один факел, и хижина превратилась в пылающий костер.

Толпа стояла поодаль, с восхищением смотря на свою работу. Я увидела, как мамаша Джинни поднялась на ноги и стояла, неотрывно глядя на свою хижину.

Все замерли, когда мамаша Джинни подошла к двери дома и вошла в пламя.

Казалось, тишина длится вечность. Все ждали, когда она выйдет, но этого не произошло.

Тогда кто-то крикнул:

— С ней и ее котом покончено! Где мальчишка, ведьмин шалопай?

Опять воцарилось молчание. Мое сердце бешено заколотилось. Вдруг Джекко подался в сторону. Я услышала шепот:

— Прыгай ко мне.

Потом я увидела Дигори, и у меня отлегло от сердца.

— Поехали, — сказал Джекко. — Торопись!

Мы молча двинулись через лес.

— Куда? — спросила я.

Я взглянула на Дигори, который прижался к Джекко.

Его лицо было бледным, вся его бравада куда-то делась.

В этот момент меня охватила нежность к этому мальчику.

Мы выехали из леса, и Джекко пустил лошадь в легкий галоп.

— Ты думаешь, они будут нас преследовать? — окликнула я.

— Возможно, если узнают, что мы там были.

Поднимаясь по склону, мы увидели серые башни Кадора. Джекко внезапно остановился.

— Я вспомнил о «Собачьем доме».

— О да! — воскликнула я. — Это подойдет.

«Собачьим домом» называли сарай недалеко от конюшни. Джекко использовал его для хранения вещей, необходимых для ухода за животными. Единственный ключ от сарая был у Джекко.

— Это самое безопасное место, — сказал он.

Джекко спрыгнул с лошади и помог Дигори. Мальчик был, казалось, в шоке и не узнавал нас.

Джекко открыл дверь и мы вошли внутрь. Там стояли собачьи корзины, мешки с горохом, которым Джекко кормил своих петухов. Здесь стоял запах, как в амбаре.

— Тебе здесь будет хорошо, — сказал он. — Сюда никто не осмелится войти. Мы принесем тебе одеяло и еду, так что тебе нечего беспокоиться.

Дигори все еще молчал.

— Ну вот, — сказал Джекко. — Мы придем попозже посмотреть, все ли у тебя в порядке. Аннора, принеси несколько одеял, только действуй осторожно. Сейчас мы отведем лошадей на конюшню.

Мы оставили Дигори в сарае, закрыв его снаружи.

Мальчик все еще не мог прийти в себя. Я подумала о том, сколько ужасного ему пришлось пережить в эту ночь.

Когда мы вышли из конюшни, Джекко сказал:

— Он пробудет там до возвращения отца, только он знает, что нужно делать.

Я чувствовала громадное облегчение: «Да, отец знает, как поступить в таком случае».

— Ничего бы не произошло, если бы он был здесь, — сказала я. — Мамаша Джинни мертва. Она вошла прямо в горящий дом.

— Она убила себя.

— Нет, — сказала я, — они ее убили. — И прошептала еле слышно:

— И Рольф был одним из них. Как он мог? Рольф, мой Рольф! Я бы никогда этому не поверила, если бы не видела своими глазами.

Мне хотелось чем-то занять себя, что отвлекло бы меня от мыслей о происшедшем, но я знала, что это невозможно.

Передо мной стояла довольно трудная задача: мне нужно очень осторожно войти в дом. Я не знала, кто находился в доме. «Скоро они должны вернуться из леса, сделав свое страшное дело», — думала я.

Я прошла в бельевую и, взяв несколько одеял и подушку, вернулась в «Собачий дом», где Джекко уже с нетерпением поджидал меня. Он взял принесенное и устроил постель на соломе. Дигори стоял рядом — его мысли, я знала, были далеко. Когда мы велели ему лечь, он подчинился.

Джекко опустился на колени рядом с ним. За внимание, которое Джекко проявил к Дигори, я любила брата еще больше.

— Теперь все будет в порядке, — сказал он. — Они не придут сюда. Ты пробудешь здесь до возвращения отца, он знает, что делать.

Джекко встал и посмотрел на меня.

— Утром мы принесем ему еды, но ты должна быть осторожна со старухой Пенлок, — сказал Джекко. — Вот ключи, — продолжал он, повернувшись к Дигори и вложив их ему в руки. — Закройся, когда мы уйдем, и не открывай никому, кроме нас. Понял?

Дигори неуверенно кивнул. Глядя на него, мне хотелось плакать. Я сделала для себя новые открытия в характерах Дигори, Джекко и, больше всего, в людях, которых до этого считала самыми обычными. Но то, что этой ночью я узнала о человеке, который был для меня идеалом, сильнее всего ранило меня.

Мы осторожно вошли в дом. Я прокралась в свою комнату, разделась и легла в постель.

Я лежала, глядя через окно на тонкий лунный серп, и не могла избавиться от звука голосов, зловещего видения зажженных факелов — всего, что случилось в эту ужасную ночь. Меня выбросили грубой рукой из детства, и я уже никогда не буду такой, как раньше.

Я забылась тяжелой дремой, когда уже занимался рассвет, но мой сон был кошмарным видением. Я проснулась в холодном поту от ужаса. «Неужели теперь всегда так будет? Я никогда не смогу забыть.

Меня всегда будет преследовать воспоминание о мамаше Джинни, входящей в огонь, но более всего фигура в сером одеянии, направляющая толпу».

Только проснувшись, я вспомнила о мальчике.

Ужасное приключение еще не завершилось. Я попыталась представить, что он должен чувствовать сегодня утром. Вся его жизнь переменилась: он потерял свой дом и бабушку, которая была для него всем. У него остались только мы. Как бы я хотела, чтобы отец был дома. Он единственный мог бы положить конец этим злодеяниям.

Как только я спустилась вниз, я увидела Джекко, ожидавшего меня с нетерпением.

— Мы должны отнести ему еду, — сказал он.

— Не думаю, что ему очень хочется есть — Он должен поесть. Попробуй чего-нибудь раздобыть. Ты чаще бываешь на кухне, чем я, поэтому лучше это сделать тебе, но будь осторожна.

— Я знаю, положись на меня.

В доме царила атмосфера подавленности. Интерес-. но, кто из слуг был вчера в лесу?

С трудом скрывая свое волнение, мы позавтракали.

Потом я пошла на кухню, обратив внимание не необычную тишину.

За большим кухонным столом сидели миссис Пенлок, Исаак и несколько слуг.

Мне следовало выждать момент, чтобы пробраться в кладовку.

— Доброе утро, — сказала я, стараясь вести себя, как обычно.

— Доброе утро, мисс Аннора.

— Что-то случилось?

После некоторого молчания миссис Пенлок произнесла:

— Прошлой ночью был пожар, хижина мамаши Джинни сгорела дотла. Мамаша Джинни погибла.

Я посмотрела на них:

— Как это произошло?

Немного поколебавшись, Исаак сказал:

— Кто может знать, как возникает пожар?

Все уставились в свои тарелки. Без сомнения, некоторые из них были там. «Убийцы! Вы убили мамашу Джинни!» — хотелось крикнуть мне.

Но мне нужно быть осторожной и подумать о Дигори.

Я испугалась, что могу себя чем-нибудь выдать, но, с другой стороны, необходимо продемонстрировать любопытство. Мне всегда говорили, что я сую нос во все дела.

— Но, наверное, есть какая-то причина?

— Это легко могло произойти, — проговорила миссис Пенлок. — У нее всегда горит огонь. Достаточно нескольких искр, и такая хижина сгорит вмиг.

— Она умерла? Вы уверены?

— Думаю, да, — прошептала миссис Пенлок.

— А, — продолжала я, — мальчик?

— Его нигде не нашли, наверное, он тоже погиб.

— Ужасно!

— Да, поскольку она была ведьмой, можно было ожидать, что дьявол придет ей на помощь.

— И он не пришел?

— По всей видимости, нет.

Я ненавидела всех их в этот момент. Как они смели сидеть здесь и лгать мне? Они же знали, как она умерла.

Мне хотелось крикнуть им, что я все видела, но я вспомнила неистовство толпы прошлой ночью и подумала о мальчике, который был спасен. Если они найдут его, то его ждет то же, что и его бабку.

Я повторила:

— Ужасно.

И выбежала из кухни.

Джекко ждал меня.

— Они все там. Я ничего не смогла достать. Они представили это как несчастный случай.

— Чего же ты хочешь?

— Это ложь, все ложь! Это их рук дело. Они убили ее!

— Мы должны спасти мальчика. Так как насчет еды?

— Мне нужно выждать удобный момент.

Он кивнул.

— Давай сходим в «Собачий дом», посмотрим, как он там, — сказал он.

Я была довольна, что из окон дома сарай не виден из-за окружавшего его кустарника.

Джекко постучал в дверь:

— Впусти нас.

Мы услышали, как ключ, повернулся в замке, и перед нами возник Дигори.

Когда мы вошли, Джекко сказал:

— Мы принесем тебе еды. Все, что от тебя требуется, это оставаться здесь. Все будет в порядке. Через несколько дней вернется отец.

Дигори сказал:

— Теперь у меня ничего нет… Все сгорело… и моя бабушка…

Я подошла к нему и обняла за плечи.

— Мы о тебе позаботимся, — убеждала я. — Мой отец что-нибудь придумает.

А он стоял, словно статуя.

— Ничего, — сказал Джекко. — Когда поешь, ты почувствуешь себя лучше.

Спустя немного времени мне удалось пробраться в кладовку и взять молока, хлеба и кусок холодного бекона. Мы отнесли продукты в «Собачий дом».

Оцепенение Дигори еще не прошло, но мы заставили его немного поесть.

* * *

В это же утро мы с Джекко отправились в лес.

Запах горелого дерева и соломы витал над пожарищем. Печально было смотреть на остов того, что некогда называлось домом. Трава вокруг обгорела.

Наверное, это место не будет пустовать, но здесь уже никогда не появится мамаша Джинни.

Город тоже охватила подавленная атмосфера. Солнце струило свои палящие лучи на мост, который пересекал реку недалеко от того места, где к берегу причаливали лодки. Никогда больше не повторится такой праздник, как этот.

Один из рыбаков, сидя на перевернутой лодке, чинил сети.

— Добрый день, — сказали мы.

— Добрый день, мистер Джекко и мисс Аннора.

Он делал вид, что поглощен работой, и все люди казались менее разговорчивыми, чем обычно.

Джекко спросил:

— Что, прошлой ночью был пожар?

— Да, так, — ответил рыбак.

Я подумала: «Где ты был прошлой ночью? Не был ли ты одним из тех, кто издевался над старой женщиной? Наверняка размахивал факелом, поджег ее дом.

Возможно, не ты именно поджег, но вы все виноваты в этом. Каждый из вас, кто дал этому произойти».

— Хижина мамаши Джинни сгорела дотла, — сказал Джекко.

— Да, так говорят.

— А она была в доме?

— Да, так говорят.

— Это ужасно, — сказала я.

— Так, мисс Аннора.

— А что, — спросил Джекко, — с мальчиком Дигори?

— Не спрашивайте меня, мистер Джекко. Я ничего не знаю.

Я подумала: «Вот так будут говорить все. Они ничего не знают. Им стыдно, и они будут делать вид, что там не были».

Мы двинулись дальше. Когда мы встречали людей, они все говорили одно и то же: они ничего не знают и что случившееся ужасно.

Я раздраженно сказала Джекко:

— Теперь они все будут изображать непричастность.

— Виновный всегда так поступает.

— Большинство из них ночью были в лесу.

— Они все скажут, что были на вересковом поле, на набережной или, на худой конец, спали.

Почти каждого мы спрашивали о Дигори. Никто уже не называл его шалопаем. Все были уверены, что он был в хижине и сгорел вместе с бабкой.

— В «Собачьем доме» он будет в безопасности, — сказала я. — Все думают, что он мертв.

— Там он пусть и находится — До возвращения отца, — добавила я.

* * *

Прошло два дня, прежде чем я сделала попытку увидеться с Рольфом. Я не могла вообразить, что я ему скажу, когда увижу. Я всегда предполагала, что между нами существует особое взаимопонимание, но теперь это кончилось. Во всем происшедшем больше всего я винила его: люди были невежественны. Он призывал их к действию. Зачем? Я понимала его жажду новых знаний, но восполнять ее такими бесчувственными методами?

Мне нужно было поговорить с ним. Я поехала в Дори Мэйнор.

Как быстро росли владения Хансонов! Сама усадьба была невелика, но леса были достаточно обширными.

Их поместью было около трехсот лет. Но эти темы меня в данный момент мало занимали.

Я въехала в конюшню и оставила лошадь конюху.

Подошла к двери, дернула колокольчик. Дверь открыла горничная:

— О, добрый день, мисс Аннора. Я доложу хозяину о вашем приезде.

Я вошла в холл с прекрасно сохранившимися тканевыми панелями и поднялась по лестнице, декорированной тюдоровскими розами, которыми так гордился Рольф. Я вошла в гостиную, и мистер Хансон поднялся приветствовать меня.

— Моя дорогая Аннора, какая радость! Ты заехала ко мне на чашку чая?

— Это было бы замечательно, спасибо.

Он обернулся к горничной.

— Мы будем пить чай, Анни, пожалуйста, — сказал он, потом обратился ко мне:

— Пожалуйста, садись, моя дорогая. Когда приезжают твои родители?

— Теперь уже скоро.

— Это печальное событие, моя дорогая, но это неизбежно. Думаю, ты соскучилась по родителям?

Надеюсь быть вашим гостем и узнать, что делается в другой части Англии. Вероятно, твои родители остановятся в Лондоне на некоторое время, а значит, будут хорошо информированы о последних новостях.

— Да, они, конечно, проведут там некоторое время.

— Ты хочешь знать, где Рольф? Я догадываюсь, что ты приехала его повидать.

— О, мистер Хансон.

— Не оправдывайся, я понимаю. Я знаю, что тебе нравится болтать с Рольфом, как и твоему брату. У него все в порядке, я надеюсь?

Я утвердительно кивнула головой.

— С той женщиной случилось несчастье.

— О да, в праздничную ночь. Так… Рольфа нет?

— Как раз об этом я и говорил. Он уехал, моя дорогая, и вернется не раньше следующей недели.

— Значит, его нет.

— Да, он у друга, который учится с ним в университете. Они нашли какие-то старинные документы или что-то вроде этого.

Я сидела в каком-то оцепенении, пока мистер Хансон говорил — не помню, о чем, я не слушала его.

Наконец внесли чай.

Я вынуждена была просидеть с ним около часа и все время думала о Рольфе. Наверное, он стыдился той роли, которую сыграл в ту роковую ночь, как каждый, кто был в этом замешан.

* * *

Мы полностью отдались делу спасения Дигори. Мы пытались больше не говорить о той ужасной ночи.

Наконец приехали родители. Я никогда не видела маму такой грустной: она слишком любила своего отца.

Мы пытались выбрать подходящий момент, чтобы поговорить с родителями, но случай представился только после ужина.

Мне казалось, что мы никогда не выйдем из-за стола. Много говорили об Эверсли, о родственниках.

Родители хотели взять с собой бабушку, но она сказала, что не готова для путешествия. Но скоро мы все будем вместе.

— Значит, мы поедем в Эверсли? — спросила я.

— Это слишком долгая поездка, — сказала мама. — Может быть, мы встретимся в Лондоне. Вашей бабушке полезно немного развеяться, я уверена.

Мы продолжали говорить о том, каким чудесным человеком был дедушка Дикон, как нам его будет не хватать.

Наконец отец заметил:

— Ужасно, что случился этот пожар в лесу.

— Бедная женщина! — сказала мама.

— И бедный мальчик! — добавил папа.

Наступило молчание. Джекко предостерегающе смотрел на меня.

Когда все встали из-за стола, я сказала:

— Нам нужно вам кое-что рассказать.

— Чтобы нам никто не мешал, — сказал Джекко.

— Я тоже нужна? — спросила мама.

— Конечно, — ответил Джекко.

— Что-нибудь случилось? — спросил с беспокойством отец. — Пойдемте ко мне в кабинет.

Там мы вкратце рассказали им о происшедшем в ту ночь: как сожгли кота, как толпа двинулась в лес. Я не упоминала Рольфа.

— О, Боже! — воскликнула мама. — Они дикари!

— Что было дальше? — спросил отец, хмуро глядя на нас.

— Когда они потащили мамашу Джинни к реке, — продолжал Джекко, мальчик выбежал из хижины.

— Его никто не видел, кроме нас, — добавила я.

— Он прятался недалеко от нас, — рассказывал Джекко. — Они бросили на крышу факелы, а она вошла в пламя. Я посадил его к себе на лошадь и увез. Нам удалось ускользнуть.

— Молодец Ты правильно поступил. А что случилось с мальчиком дальше?

— Мы прячем его в «Собачьем доме».

— Я взяла для него еды из кладовки, — добавила я.

Отец обнял нас обоих за плечи, а в глазах матери стояли слезы, когда она смотрела на нас.

— Я горжусь вами, — сказал отец. — А сейчас выведем мальчика.

Я в страхе посмотрела на него:

— Ты не представляешь, какими могут быть люди!

Они были безумны, злы, жестоки. Они могут навредить Дигори.

— Они не посмеют, потому что знают, что придется иметь дело со мной.

— Что будет с Дигори? — спросила я.

— Он будет жить и работать у нас, под моей опекой.

У меня словно гора с плеч свалилась. Я еще раз уверилась, что мой отец всегда знает, что предпринять.

* * *

Мы сразу же отправились к «Собачьему дому». При виде моего отца Дигори рванулся, словно пытался бежать, но Джекко удержал его и сказал:

— Все в порядке. Это свои.

Я видела, как уголки губ отца приподнялись в улыбке, и он сказал удивительно ласковым голосом:

— Он говорит правду, мой мальчик. Ты будешь жить у нас, а я забочусь о людях, которые живут под моей крышей.

Дигори молчал. Он как будто ожил с тех пор, как мы привезли его сюда, но глаза Дигори все еще выражали отчаяние. Он с подозрением относился ко всякому, за исключением меня и Джекко. Я знала, что однажды ночью он пошел в лес на пепелище, и могла представить себе его чувства при виде этого зрелища.

Если и меня изменила эта ночь, тем более, она не могла не затронуть его душу.

Он утратил всю свою задиристую браваду, желание продемонстрировать, что он лучше других. Сейчас в нем было какое-то смирение, ощущение жизненной трагедии, но я также знала, что в нем живет обида.

Отец сказал:

— Прежде всего мы решим, где ты будешь спать.

— Они схватят меня, как бабушку. Они бросили ее в реку, хотели утопить, а потом сожгли!

— Они не осмелятся, — сказал отец. — Я заставлю их понять. А теперь ты пойдешь в дом вместе со мной.

Он все еще сопротивлялся, но Джекко взял его за руку и повел в дом.

Отец велел Джекко отвести Дигори в маленькую комнату, которая соединялась с холлом, и выйти, когда он позовет.

Затем он позвонил в колокольчик, и появился Исаак.

— Исаак, — сказал отец, — я хочу, чтобы все слуги собрались здесь.

— Сейчас, сэр Джейк?

— Немедленно!

— Хорошо, сэр Я уловила трепет, который пробежал среди слуг в доме, слышала торопливые шаги, шепчущие голоса.

Через короткое время все были здесь, построившись в линию, которую возглавляли миссис Пенлок и Исаак.

Отец строго обратился к ним:

— Злое и постыдное деяние произошло в мое отсутствие! Бесчувственные дикари убили беззащитную старую женщину. Да, я знаю, вы считаете, что костер в лесу был несчастным случаем, но в глубине души знаете, что это не так. Трудно поверить, что люди, которые казались обычными и порядочными, виновны в таком преступлении. Я не предлагаю вам признать свою вину — если кто-то из вас виновен, это останется на его совести. Но я хочу сказать следующее: на моей земле не будет места подобной дикости. Кто будет уличен в совершении подобных злодеяний, будет удален с этой земли В праздничную ночь погибла женщина. К счастью, ее внук был спасен от толпы. Он лишился своего дома, защиты, поэтому будет теперь находиться под моей опекой. Он будет жить и работать среди нас. Он достаточно пострадал, и мы должны это помнить. Если я услышу о каких-либо преследованиях мальчика, виновный будет наказан. Джекко, выходи.

Когда Джекко с Дигори вошли в холл, у всех словно перехватило дыхание. Я никогда не слышала такой тишины.

Отец положил руку на плечо Дигори:

— Дигори отныне равный вам. Я надеюсь, всем это ясно. — Он обернулся к Джону Ферри, главному конюху:

— Ферри, у тебя есть свободная комната над конюшней. Мальчик может воспользоваться ею, пока мы решим, чем его занять.

— Да, сэр, — сказал Ферри.

— Теперь отведи его. Он, конечно, должен многому научиться, если будет работать с лошадьми.

— Да, сэр.

— Ты можешь идти с Ферри. Он сделает так, как сказал отец, — сказал Джекко.

Дигори все еще молчал. Как он отличался от того задиристого мальчишки, которого я впервые встретила в лесу.

— Пойдем, парень, — сказал Джон Ферри.

Он взял Дигори за плечо, и они направились к выходу. Дигори шел, словно в трансе.

— Ферри? — окликнул отец.

Ферри остановился и обернулся:

— Да, сэр?

— Помни, что я сказал.

— Да, сэр. Хорошо, сэр.

По знаку отца слуги разошлись.

— А вы оба отправляйтесь в гостиную, — сказал он нам. — Нам есть что обсудить.

Мы отправились и допоздна сидели там, подробно рассказывая родителям обо всем, что случилось в ту ужасную ночь.

Впервые с тех пор я почувствовала себя спокойнее.

Было чудесно сознавать, что отец здесь и обо всем заботится.

* * *

Отец нашел наилучшее решение. Главное, у Дигори теперь был дом, в котором он находился по защитой моего отца.

Но, безусловно, совершенных решений не бывает.

Дигори потерял свою бабушку, которой очень гордился. Джинни была отмечена особым знаком при рождении — она родилась ногами вперед, и это означало, что она наделена особой силой. Больше того, она заявляла, что принадлежит к семейству Пелларов Как гласила легенда, дальний предок этого семейства помог русалке, выброшенной на берег, вернуться обратно в море и в знак благодарности за это был наделен особыми силами. Ужасное разочарование постигло Дигори: сверхъестественные силы бабушки оказались бесполезными против толпы и она не смогла им отомстить. Его гордость была уязвлена, а свобода потеряна.

Дигори очень любил лошадей и теперь помогал Джону Ферри ухаживать за ними И хотя его никто не преследовал, потому что это было категорически запрещено моим отцом, но в то же время никто не выказывал и никакой дружелюбности.

Дигори был диким по духу, мрачным и замкнутым, он почти не общался с другими парнями на конюшне.

Всю свою любовь он отдавал лошадям, которая не распространялась на людские существа. Возможно, ко мне и Джекко он испытывал определенное чувство, — он не забыл, что мы спасли ему жизнь в ту памятную ночь. Но, кроме нас, он, казалось, ни к кому не испытывал дружеских чувств и держался в стороне.

Кроме того, само присутствие Дигори вызывало недовольство, хотя никто не осмеливался его высказывать.

Едва ли кто-нибудь смог забыть, что он был «ведьмин шалопай».

Джекко и я помогали ему, как могли. Я испытывала гордость и удовлетворенность, потому что мы спасли Дигори жизнь. Нет ничего, что привязывает одного человека к другому так, как осознание того, что этот человек оказал тебе большую услугу. Но есть ли большая услуга, чем спасение жизни?

Дигори никогда не искал общества, он не нуждался в других людях. Мне казалось, что он живет в своем собственном мире, где он всесилен. Гордость была глубоко укоренена в его природе.

Ему нравился «Собачий дом». Он разбил окно и через него пробирался в дом. Там было его маленькое убежище — место, где он мог быть совершенно один.

Когда Джекко обнаружил, что окно разбито, он велел вставить стекло и отдал Дигори ключи от сарая. Я думаю, что они стали его величайшей драгоценностью.

Наверное, Дигори испытывал некоторую благодарность ко мне и Джекко, но был слишком глубоко ранен, чтобы полностью доверять кому-то. Он избегал нас, наверное потому, что не любил быть в долгу.

Каждый день я ждала возвращения Рольфа и боялась его одновременно. Я думала о том, что скажу ему. Я думала о той памятной ночи, о трагедии, случившейся по вине Рольфа. Временами я не могла поверить, что он был там, но я видела это своими глазами.

Однажды на ужин к нам приехал мистер Хансон.

Он сказал, что Рольф поехал прямо в университет, не заезжая домой, но он уверен, что скоро увидит его.

Мистер Хансон говорил о Рольфе с такой гордостью и воодушевлением! Что бы он сказал, если бы узнал, что его сын был зачинщиком расправы?

В определенном смысле я была рада, что мне не придется увидеть Рольфа. Я убеждала себя в том, что должно быть какое-то объяснение случившемуся.

Это было грустное лето. Мама изо всех сил старалась скрыть свое горе, и до определенной степени ей это удавалось, но я чувствовала, как она глубоко скорбит по дедушке.

Только присутствие отца помогало рассеяться грусти. Я выезжала с ним на прогулки верхом, и мы говорили о происходящем в Лондоне.

— В один прекрасный день ты будешь представлена в свет и начнешь выезжать, Аннора, — сказал он.

— Это обязательно?

— Думаю, да. Ты должна найти мужа. Здесь выбор небогатый.

— До этого еще далеко.

— Да, но время летит быстро. Твоя тетя Амарилис скоро будет заниматься судьбой Елены.

— Но Елена намного старше меня.

— Шесть лет — это много? Сейчас это кажется много, но когда ты вырастешь, разница будет не так заметна.

— Лучше я останусь дома — Посмотрим, что ты скажешь потом. Жизнь здесь должна стеснять молоденькую девушку.

— Но тебе же здесь нравится?

— Не забывай, что я уже «вышел на покой», а Кадор — хорошее место, чтобы жить спокойно. Когда молод, хочется большей свободы. Это придает жизни большую цену.

— А как ты жил?

— Немногие люди моего положения могут похвастаться пребыванием в английской тюрьме. — В глазах отца появилось мечтательное выражение, которое появлялось, когда он мысленно обращался к годам, проведенным в Австралии. — Вот что я тебе скажу, — продолжал он. — Однажды все мы поедем в Австралию. У меня там есть немного земли. Ты хочешь увидеть, где трудился твой отец в годы заключения?

— Мы все поедем? О, вот было бы здорово!

— Однажды это произойдет.

Мы ехали верхом, когда происходил наш разговор.

Мы повернули по береговому изгибу. Перед нами расстилался Кадор С такого расстояния можно было оценить все величие замка.

— Он великолепен, — сказала я.

— Я рад, что тебе нравится.

— Он выглядит таким огромным, таким неприступным, словно говорит: «Приди и покори меня, если можешь».

— Его неприступность и внушительность в рыцарские времена играли значительную роль в жизнях наших предков.

— Никому никогда не удавалось захватит его?

— Нет, но здесь происходили стычки. Даже сейчас видны следы тарана на воротах, но никому не удалось захватить его. Нечто большее, чем грубая сила, нужно было, чтобы ступить ногой в Кадор.

— Значит, он непреступен?

— Да, только хитростью можно попасть внутрь.

— Ты им гордишься, папа?

— Конечно, горжусь.

Когда мы возвращались обратно, он продолжал говорить о замке. Он рассказывал о том, как одна из башен была повреждена во время Гражданской войны, когда здесь прятался король. Кадорсоны твердо стояли за Эдуарда IV во время войны Алой и Белой розы и играли в ней большую роль.

— Большая часть истории Англии написана на стенах нашего дома, Аннора. Этим можно гордиться.

* * *

Мистер Хансон часто приезжал к нам на ужин.

Рольф не возвращался. За столом оживленно беседовали о волнениях, которые происходили в разных частях страны. Мы жили в глубинке, поэтому казались оторванными от страны, но, как говорил отец, происходящее в Лондоне обязательно коснется и нас.

Джекко и я сидели за одним столом с родителями с тех пор, как отказались от няни. Мама говорила, что она с ранних лет обедала вместе с родителями, и считала, что и нам полезно слушать беседы взрослых.

Я была уверена, что она права, и мы получаем от этого пользу.

Проведя некоторое время в столице, отец вернулся с новостями. Около года назад скончался король Георг IV. Он долгое время болел и под конец совсем ослаб. На него оказывал сильное влияние его брат, герцог Камберленд, который был довольно темной личностью и подозревался в попытке убийства юной принцессы Виктории, которая жила со своей могущественной матерью в Кенсингтон-паласе.

Придворные скандалы и интриги произвели на меня огромное впечатление. С тех пор меня стало интересовать происходящее в стране.

Как только умер король, Камберленда удалил от двора новый монарх, Вильгельм IV, который женился на принцессе Аделаиде, и в скором времени ожидалась их коронация.

— Возможно, мы поедем в Лондон на коронацию, — сказал отец.

— Там сейчас много проблем, я думаю, — сказал мистер Хансон.

— О да, — ответил отец. — Благодаря программе реформ, более того, везде среди трудящихся классов чувствуется брожение. Они намерены восстать и образуют союзы против работодателей. Родственник моей жены, Питер Лэнсдон, сейчас в центре этого движения.

— О, этот Питер Лэнсдон, — сказал адвокат. — Если он будет продолжать в том же духе, то скоро займет пост премьер-министра.

— Питер — очень честолюбивый человек, и, похоже, ему удается все, за что бы он ни взялся.

О Питере Лэнсдоне говорили много. Родственные связи нашей семьи были довольно сложны, потому что дедушка Дикон женился на бабушке Лотти, когда у него уже были два сына от первого брака. Брат моей матери по отцу, Дэвид, был отцом Амарилис, поэтому моя мать была с ней почти одного возраста, и их чаще воспринимали как сестер, нежели как тетю и племянницу. Это родство всегда приходилось объяснять людям.

Именно Амарилис вышла замуж за Питера Лэнсдона, и их дети, Питеркин и Елена, были для меня чем-то вроде кузенов.

Питер Лэнсдон, однако, слыл очень колоритной личностью. Он был чрезвычайно удачливым бизнесменом: экспортировал ром и бананы с Ямайки, где провел свое детство. Значительно преуспев в бизнесе, он заинтересовался политикой и, как следовало ожидать, скоро заставил о себе говорить.

Мать испытывала к нему неприязнь. Она никогда об этом не говорила, но я видела, что как только речь заходит о Нем, ее лицо меняется.

Остальные члены семьи им восхищались. Мы с Джекко тоже гордились родственником, чьи имя время от времени появлялось в газетах, которого прочили на самый высокий пост в государстве.

— Питер считает, что реформа должна произойти, — говорил отец. — Не только в избирательной системе, но и в рабочем законодательстве. Он считает, что лучше успокоить рабочих сейчас, чем позволить им организовывать общества, которые заставят работодателей выполнить их требования.

Адвокат значительно кивал.

— Все это хорошо, — сказал он, — но чем больше эти люди получают, тем больше они хотят.

— Сейчас они имеют не так уж много, — напомнил ему отец.

Мама сказала:

— Не думаю, что те, кто обрабатывает землю, понимают, какое это счастье, что у них есть заботливый хозяин, который в состоянии опекать их.

Мистер Хансон согласился:

— Поначалу они благодарны, но люди ко всему быстро привыкают и желают уже большего. Трудная проблема. Попомните мои слова. Они на этом не остановятся и будут хотеть все больше и больше.

— Что обычно называют порочным кругом, — вставила я.

Все посмотрели на меня, а отец улыбнулся:

— Ты попала в точку, Аннора, — сказал он.

* * *

Рольф вернулся в августе. Мы с отцом совершали верховую прогулку, когда встретили его. Он не изменился, и улыбался мне так же тепло, как всегда.

Он рассказал нам, что его заинтересовал дом, который покупала семья его друга. Он помогал им заниматься реставрацией дома. Нужно было использовать старые записи, потому что дом находился в состоянии крайнего упадка, и существовала опасность, что его оригинальные черты будут утрачены бесследно. Трудно было поверить, что это тот же самый человек, который прыгал через костер и подстрекал толпу к убийству беспомощной женщины.

Рольф приехал к нам на ужин с отцом. Разговор постоянно крутился вокруг программы реформ и волнений среди трудового люда. Затем мистер Хансон завел разговор о приобретении земли. Он с гордостью рассказывал о фазанах, которых выращивал в своих лесах.

— Осенью будет хорошая охота, — гордо сказал он.

— Люк уже готовится к этому, — добавил Рольф.

— Этот парень до сих пор оправдывает ваше доверие? — спросил отец.

— Лучше некуда, — ответил ему мистер Хансон.

— Но наше поместье никогда не станет похожим на Кадор, — с сожалением сказал Рольф.

— Но у вас чудесный дом, — утешала его мама. — Лестница у вас просто великолепна.

— Построенная для королевы Елизаветы, — уточнил мистер Хансон. — Рольф говорит, что резьба на ней, в виде тюдоровских роз и лилий, лучшая в своем роде.

— Это вы — счастливые люди, — вздохнул Рольф. — Большая честь — жить в подобном замке.

Рольф не единственный человек, которого интересовал Кадор. Существовал еще один человек, и, должна сказать, меня это удивляло.

Пришел октябрь. Весь сентябрь говорили о ярмарке. Первого и второго октября в Восточном Полдери на рыночной площади обычно проходила ярмарка Святого Матвея. Когда Джекко и я были маленькими, нас часто водили туда. Мы покупали конфеты и имбирные хлебцы, потешались над толстой и бородатой женщиной, цыганка Роза предсказывала нам судьбу. Все это нам очень нравилось. Сейчас, когда мне исполнилось двенадцать лет, а Джекко четырнадцать, мы уже не довольствовались такими простыми забавами и высокомерно отказались идти.

Слуги, конечно, обычно ходили все. За несколько недель они уже начинали говорить о матвеевской ярмарке.

Мои родители отправились с визитом к знакомым и собирались вернуться только поздно вечером, а мисс Кастер пригласили на чай в дом викария. У Джекко появились какие-то планы, которыми он не хотел поделиться со мной.

Так оказалось, что в этот октябрьский день дом был совершенно пуст, и я поняла, как редко остаюсь здесь одна. В доме, подобном Кадору, как нельзя острее ощущаешь навязчивое присутствие прошлого, особенно когда нет ни души, чтобы напомнить тебе о настоящем.

Я читала в своей комнате, а потом решила выехать на прогулку, посмотреть на леса Хансонов, которыми они так гордились. Сейчас они занимали площадь, равную примерно половине нашей, что очень расстраивало Рольфа. Он как-то сказал:

— В один прекрасный день наши леса смогут соперничать с вашими!

Я вспомнила события той ужасной ночи. Я постоянно пыталась себя убедить в том, что глаза обманули меня и Рольфа там не было.

Занятая этими размышлениями, я бродила по комнатам, как вдруг у меня появилось чувство, что я не одна в доме. Я подошла к смотровой щели в алькове и взглянула вниз, в холл: длинный стол, за которым сидели солдаты Оливера Кромвеля, которые пришли в поисках короля; оружие на стене, принадлежавшее предкам Кадорсонов; генеалогическое древо, распростершееся на стене… все, что я видела много раз. И все-таки было безошибочное чувство, что в доме кто-то есть.

И вдруг я увидела его. Крадучись, он вышел из-за ширмы, с любопытством глядя по сторонам. Дигори? Что он делал в доме?

Некоторое время я смотрела на него. Он изучал семейное древо, потом подошел к стене и благоговейно прикоснулся к оружию. Повернувшись к столу, взял один из оловянных кубков, пристально его изучил, несколько мгновений стоял, неотрывно глядя на сводчатый потолок. Затем стал на цыпочках подниматься по лестнице.

Я появилась перед ним, когда он добрался до верхней площадке лестницы.

— Привет, Дигори, — сказала я.

Он молча смотрел на меня, и выражение ужаса застыло на его бледном лице. Затем он пробормотал смущенно:

— Почему ты не на ярмарке?

— Потому что я осталась дома. Конечно, у меня не было ни малейшего представления, что ты собираешься зайти в гости.

Он повернулся и уже собирался бежать вниз по лестнице, но я схватила его за руку:

— Но это неважно. Мне показалось, что тебе здесь очень нравится?

— Я не хотел сделать ничего плохого.

— Я этого и не говорю. А ты почему не на ярмарке?

Он посмотрел презрительно.

— Ты предпочел посетить Кадор? — спросила я. — Он и в самом деле тебе нравится?

— Он совсем неплох.

— Я помню, в лесу ты часто спрашивал меня о нем.

Ты хотел посмотреть на него?

Я увидела, как тень пробежала по его лицу, и упрекнула себя. Возможно, сейчас он вспомнил о своей бабушке.

Я ласково сказала:

— Я рада, что тебе нравится мой дом, Дигори. Ты правильно сделал, что пришел. Я проведу тебя по всему дому и все покажу.

Он подозрительно посмотрел на меня.

— Все в порядке, — заверила я его. — Ты же знаешь, что я — твой друг… и Джекко тоже.

Он немного успокоился.

— Тебе нравится работать в конюшне? — спросила я.

Он пожал плечами.

Я вспомнила птицу, которую нашел Джекко. Она выпала из гнезда, и мы ее выкармливали. Какое-то время казалось, что она чувствует себя хорошо, потом вдруг она стала бить крыльями о решетку клетки. Я выпустила ее на волю. Дигори напомнил мне эту птицу: он был в безопасности, его хорошо кормили, но он не был свободен.

— Я покажу тебе дом, — повторила я.

Он старался скрыть возбуждение, но не смог справиться со своими чувствами.

— Пойдем, — сказала я. — Мы начнем снизу и поднимемся на самый верх. Внизу находится тюрьма. Ты хочешь ее посмотреть?

Мы прошли через кухонные помещения и спустились по небольшой винтовой лестнице.

— Внизу очень холодно. Миссис Пенлок хранит здесь продукты.

Мы проходили мимо полок, на которых стояли кувшины и бутыли, и, пройдя по узкому коридору, оказались перед железной решеткой тюрьмы.

— Можешь заглянуть внутрь, — сказала я.

— Там никого нет, — произнес Дигори разочарованно.

— Конечно, нет. В наше время люди не сажают своих противников за решетку.

— Некоторых не мешало бы, — жестко возразил он, и опять я увидела, что он вспомнил о той страшной ночи.

— Не в наши дни, — настаивала я твердо и подумала: «Я была не права, что привела его сюда».

— Давай поднимемся наверх, — сказала я. — Здесь холодно.

Мы вернулись через кухню, мимо печей, которые служили на протяжении веков, минуя вертела, огромные котлы, помещения прачечных, и вошли в большой холл.

Я рассказывала Дигори о войнах, которые сотрясали страну, и о том, какую роль в них играли мои предки. Я отвела его в столовую и объяснила, о чем повествуют гобелены на стенах. Он внимательно слушал, что удивило меня. Я рассказывала ему о войне Алой и Белой розы и о Великом Восстании, об этом противостоянии аристократов и пуритан, которое разделило страну. Я чувствовала себя мисс Кастер, которая дает урок истории, но Дигори был весь внимание.

Я показала ему смотровое отверстие, которое произвело на него особое впечатление; он долго стоял, глядя сначала в холл, потом в церковь. Я отвела его наверх, в башни, и мы прогуливались по зубчатой стене. Я никогда бы не поверила, что дом способен произвести на него такое впечатление Но это и в самом деле был удивительный дом, потому что всегда старались не разрушить его первозданный вид. Когда я говорила с Дигори, у меня было такое чувство, возможно, словно мы совершаем путешествие во времени, благодаря тому, что мы были одни в доме.

Дигори не имел никакого образования; думаю, он никогда не слышал о событиях, о которых я рассказывала, но они производили на него огромное впечатление. Он то и дело прерывал меня настойчивыми вопросами.

Мы стояли некоторое время, глядя на море.

— Только представь, Дигори, оттуда Кадор выглядит почти таким же, как пять столетий назад. Не удивительно ли это?

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Тебя же тогда не было.

— Нет, конечно. Но он мало изменился.

Дигори посмотрел на меня и сказал:

— У тебя на лбу — поцелуй дьявола.

Я провела рукой по лбу, его рука оказалась рядом.

Он прикоснулся к моему виску рядом с левым глазом, и я поняла, что он имеет в виду. Это была небольшая родинка. Отец называл ее «пятнышком красоты».

— Что значит «поцелуй дьявола»? — спросила я.

— Говорят, что такой знак остается, когда дьявол поцелует тебя.

— Какая чепуха! Меня даже мужчина никогда не целовал.

— Он делает это ночью, когда ты спишь.

— Какая нелепая мысль! Это родинка. Отец говорит, что она привлекательна, причем здесь дьявол?

В глазах Дигори опять появилось ненавистное воспоминание:

— Люди говорят, что такие вещи бывают от дьявола.

Опять я сказала опрометчиво. Мне стало очень жаль его, и я положила руку на его плечо:

— Послушай, Дигори. Мы должны забыть все, что с этим связано, это прошло. Это было жестоко, ужасно, но с этим покончено, и ничего уже нельзя исправить.

Он молчал, глядя вдаль, переживая все опять, — я была в этом уверена, — и я переживала это вместе с ним. Мне казалось даже, что я чувствую запах горелой соломы.

— Мы должны забыть, Дигори! Ты должен привыкнуть к жизни здесь. У тебя хорошая работа. Ферри добр к тебе, не так ли? Это ведь лучше… лучше, чем воровать рыбу. Тебя ведь могли поймать.

Он покачал головой.

— Да, Дигори, могли. Если тебе что-то не нравится, ты можешь сказать нам… мне или Джекко. Мы всегда поможем.

Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и снова напомнил мне птицу в клетке. Он прикоснулся к моему виску:

— Вот что я тебе скажу. Я избавлю тебя от поцелуя дьявола.

— О, Дигори, родинка меня не беспокоит. Мой отец говорит, что, когда я вырасту, она будет привлекать ко мне внимание.

Я поняла, что его желание вывести мою родинку было способом выразить мне благодарность за то, что я для него сделала. «Никогда не отвергай желание людей отплатить тебе благодарностью, — говорила мама. — Может быть, ты в этом и не нуждаешься, но этого требует их гордость. Прими это с благодарностью» Теперь я поняла, что она имела в виду.

— Хорошо, Дигори. Можешь вывести мою родинку. Мы вошли в башню и спустились в дом. Дигори то и дело останавливался и с удивлением разглядывал окружающее. Мне это было очень приятно: Дигори предстал передо мной совсем с другой стороны. Он, конечно, был необразован, но у него был вкус к прекрасному. Казалось, ему трудно оторваться от гобеленов, и я вновь и вновь рассказывала ему о войнах, которые послужили для них сюжетами.

Не знаю, как долго продолжалась экскурсия по дому, но время было уже на исходе. Исаак и миссис Пенлок должны были скоро вернуться. Я сказала об этом Дигори.

Выражение страха появилось на его лице. Сейчас он был полон желания убраться отсюда. Я вела его к главному входу, но ему не терпелось уйти тем же путем, каким пришел: через одно из открытых окон в кухне.

После его визита я почувствовала, что теперь лучше понимаю Дигори. Я решила рассказать об этом Джекко и предложить чаще наведываться к Дигори, чтобы он чувствовал себя в безопасности.

Но последствия нашего путешествия не заставили себя ждать и застали меня врасплох. Джекко и я поехали вместе с отцом. Джекко часто совершал объезды вместе с отцом, чтобы больше узнать об управлении хозяйством. Я была вольна их сопровождать, когда мне захочется. Меня интересовали люди, которые арендовали землю в наших владениях.

Когда мы вернулись в конюшню, нам навстречу торопливо вышел Джон Ферри.

— О, сэр Джейк! У нас неприятности. Этот мальчишка…

Слегка сжатые губы означали, что Дигори попал в какую-то неприятность.

— Что случилось? — спросил отец.

— Слэттери поймал его с поличным, сэр Джейк. У него был большой кусок говядины. Он запихивал мясо в сумку, когда его поймали. В этом нет никакого сомнения, сэр.

— С какой целью он воровал мясо? — спросил отец, — Его ведь здесь хорошо кормят, не так ли?

— Бывают воры по природе, сэр. Это становится их привычкой.

— Где сейчас мальчишка?

— У Слэттери, он собирается наказать его. Мы решили, что нужно, сообщить вам, чтобы вы знали, кого держите в доме.

Джекко и я с беспокойством посмотрели на отца.

Он сказал:

— Скорее, идем к Слэттери и выясним все.

Том Слэттери, мясник, краснолицый человек, похожий на те свиные туши, которые висели в его лавке, с той лишь разницей, что у них во рту торчали апельсины, а у него — гнилые зубы. На нем всегда был передник в синюю и белую полоску, обрызганный кровью. Он постоянно стоял у разделочной доски с тесаком в руках.

Мы оставили лошадей, привязав их к ограде у лавки, и вошли.

Дигори находился в заднем помещении лавки, безуспешно пытаясь скрыть страх. Мы удивились, увидев Люка Трегерна, егеря Хансона, сидящего в компании Слэттери.

— Добрый день, Слэттери, Трегерн, — сказал отец. — Что здесь произошло с моим мальчишкой?

— Добрый день, сэр Джейк, — сказал Слэттери. — Он просто вор. Я отвернулся всего лишь на минуту, и слышу крик. Счастье еще, что вошел мистер Трегерн. Он как раз увидел, как мальчишка кладет мясо в сумку и готов уже выскочить из лавки.

— Я поймал его с поличным, сэр Джейк, — сказал Люк Трегерн.

Он выглядел весьма самодовольно.

— Он ворует всю свою жизнь, — добавил Слэттери. — Скользкий, как угорь. Я так бы и не узнал никогда, что он был в моей лавке, если бы не мистер Трегерн.

— Я рад, что пришел вовремя, — сказал Люк Трегерн.

Дигори поднял умоляющие глаза на отца.

— Это правда? — спросил отец. — Ты действительно украл это мясо?

Дигори не ответил. Я не могла сдержаться:

— Зачем ты это сделал, безумный мальчишка? У тебя ведь достаточно еды.

Он не отвечал.

— Должна же быть какая-то причина? — спросил Джекко.

— Расскажи нам, почему ты украл мясо? — спросил отец. — Ты голоден? Если у тебя есть какая-то причина, ты должен нам сказать.

Какое-то время Дигори молчал, потом пальцем показал на меня:

— Это было для нее.

— Не понимаю…

— Это должно было быть секретное мясо. Чтобы никто не знал, откуда оно, иначе бы не подействовало.

— О чем он говорит? — спросил отец.

— Поцелуй дьявола. Ты же хотела, чтобы я помог, — пояснил Дигори.

Тогда я, наконец, поняла и прикоснулась к виску.

— Я, кажется, понимаю. Дигори хотел что-то для меня сделать. Он заметил это, — я показала на родинку, — и захотел меня от нее избавить. Для этого нужно было мясо, Дигори?

Он кивнул:

— Она будет расти, но я приложу варево и она исчезнет за два дня.

— Но почему ты его украл? Я могла взять немного мяса для тебя на кухне.

— Мясо должно быть секретным. Ты не должна знать, откуда оно.

Я умоляюще посмотрела на отца:

— Он хотел отплатить нам добром, Джекко и мне.

— Я никогда еще не слышал подобной ерунды, — сказал отец. — Видите, Слэттери, это детская игра.

Оставьте мальчика, я с ним разберусь. — Он положил на стол золотой соверен. — Возмещаю вам убытки.

Думаю, то, что было у мальчика в сумке, не нанесло вам большого урона. Я поговорю с мальчиком и дочерью. Не стоит придавать большого значения детским играм.

Мы вышли из лавки. Я заметила, что Люк Трегерн насмешливо посмотрел нам вслед, и у меня появилось чувство, что он явно разочарован исходом дела. Вероятно, он думал, что его должны были похвалить за ловкость.

Отец строго сказал Дигори:

— Никогда не бери ничего, что тебе не принадлежит, мальчик, иначе неприятностей не избежишь. А теперь возвращайся к работе.

Дигори побежал стремглав, и отец повернулся ко мне:

— Я не понимаю, как ты могла оказаться такой глупой? Он мог изуродовать тебя своим колдовским питьем.

— Я только подумала, что он хочет чем-нибудь отплатить нам, а мама говорит, что мы должны помнить о человеческой гордости и уважать ее.

— Думаю, она права, но этот сумасшедший должен быть осторожен. Люди и так настроены к нему враждебно. Они чувствуют вину за то, что случилось в ту ночь, но никто не хочет брать ответственность на себя.

Думаю, мама сказала бы тебе, что люди ненавидят быть виновными и стремятся оправдаться в собственных глазах. Если бы они смогли доказать, что внук мамаши Джинни — вор, это было бы для них хоть каким-то оправданьем. Поэтому, если ты имеешь хоть какое-то влияние на мальчика, скажи ему, чтобы был осторожен.

— Мы ему обязательно скажем, — заверил Джекко.

Я согласно кивнула.

* * *

Когда мы молоды и неиспорченны, мы верим в легкие решения. Волшебные сказки всегда хорошо заканчивались. Я думала, что, если Дигори обеспечен работой, едой, жильем и находится под защитой моего отца, этого достаточно для счастливой жизни Но жизненные удобства не смогли изменить Дигори. Он был диким, свобода была единственным, о чем он мечтал. Когда мамаша Джинни была жива, Дигори был лишен многого. Люди относились к нему с подозрением, потому что его бабка была ведьмой, но он был счастлив и свободен.

Дигори сделал «Собачий дом» своим пристанищем.

Он спал там, отказавшись от комнаты над конюшней.

За «Собачим домом» раскинулась небольшая лужайка, где он разводил костер и готовил себе пищу.

Ему не нравилась компания остальных конюхов.

Ферри был терпелив с Дигори но, как я думаю, надеялся на то, что в конечном итоге мальчик на чем-нибудь попадется. Миссис Пенлок никогда ни слова не говорила против Дигори, зато всегда очень многозначительно фыркала, когда упоминалось его имя.

Это случилось примерно спустя две недели после случая в мясной лавке. Ферри вошел в дом, и по его торжествующему виду я поняла, что с Дигори что-то случилось. Мы с отцом встретили его.

Ферри стоял, комкая в руках шапку все время, пока говорил:

— Опять этот мальчишка, сэр Джейк.

— Что случилось?

— Он в тюрьме, сэр Джейк.

— Что?

— Его поймали в лесах Хансона, сэр. У него в сумке был фазан. Теперь ясно, чем он занимался все это время.

Отец посмотрел на него отсутствующим взглядом:

— Ненормальный. Он что, не знает закона? На что ему фазан? Он сыт…

— Этот мальчишка — прирожденный вор. Его поймал егерь мистера Хансона, мистер Трегерн, и отвел куда надо. Это серьезный проступок, сэр.

— Очень серьезный, — согласился отец. — Хорошо, Ферри.

Ферри потер лоб и вышел. Я посмотрела на отца с отчаянием.

— Кажется, — сказал отец, печально глядя на меня, — на этот раз молодой сумасшедший влип по-настоящему.

* * *

Как он был прав!

Я и Джекко были расстроены. Как Дигори мог быть таким безумцем! При помощи отца нам удалось спасти его от мясника, но сейчас было совсем другое дело.

— Ты можешь ему помочь? — спросил Джекко отца.

— Он уже в руках закона. Егерь Хансона сделал все очень быстро. Я не сомневаюсь, что они попросят Слэттери свидетельствовать против Дигори.

— Ты можешь им запретить?

— Нет, сын. Я не могу вмешиваться в судебный процесс. То, что говорит Слэттери, правда, мальчишка — прирожденный вор. Он попался уже во второй раз. Мне кажется, уже было достаточно предостережений.

— Но это только бравада! — воскликнула я.

— Подобную роскошь, которую он, в его положении, не мог себе позволить.

Скоро стало ясно, что помочь ничем нельзя. Отец попросил мистера Хансона поговорить со своим егерем, но тот вернулся ни с чем: Люк Трегерн не хотел оставить поступок Дигори безнаказанным. Мистер Хансон дал понять отцу, что они оба достаточно знают законы, чтобы понимать: добиваться для мальчишки особых привилегий — напрасная трата времени.

Отец сказал нам:

— Конечно, я понимаю настойчивость Люка, потому что в прошлый раз Дигори не удалось наказать.

Я предупреждал этого безумца, а он посмеялся надо мной. Нет, здесь ничего нельзя поделать. Мальчишка должен получить урок. Он, конечно, будет тяжелым, но это его собственная ошибка, за которую он должен платить. Думаю, это единственный способ заставить его образумиться.

Я хотела увидеть Дигори и поговорить с ним, но это было невозможно.

Джекко и я выезжали в вересковые поля и, лежа в траве, строили безумные планы его спасения. Но ничего нельзя было сделать, хотя мы не хотели признаться себе в этом.

«Как он мог быть таким безумцем?» — продолжала я задавать себе вопрос. Дигори просто нравилось рисковать. Это давало ему возможность ценить себя и напоминало о былых днях, когда он жил с бабушкой. Отец прав: если бы его не поймали сейчас, это все равно бы когда-нибудь случилось.

— Что с ним будет?

Его поймали, и в его вине не было никакого сомнения. Как предсказал отец, Слэттери и Трегерн с готовностью свидетельствовали против Дигори. Опять всплыл наружу эпизод в лавке мясника, но ни слова не было упомянуто о причине, по которой он украл мясо. Никто не интересовался, почему он это сделал, просто констатировали факт кражи. Поскольку Дигори работал у отца, а его единственная родственница недавно умерла, с мальчиком поступили мягко, решив, что он ничему не научился, потому что родился вором и никогда не станет порядочным человеком. Нашей стране не нужны такие люди. Дигори был приговорен к семи годам высылки.

Мы все были потрясены приговором: он казался незаслуженно суровым. Репутация Дигори свидетельствовала против него, а показания, данные Слэттери и Трегерном, довершили дело.

Мы с отцом много говорили о Дигори во время конной прогулки.

— Это возвращает меня в прошлое, — сказал отец. — Ты знаешь эту историю? Я убил человека, который пытался поиздеваться над цыганкой, и был приговорен к семи годам высылки… прямо, как этот мальчик.

Но его поступок кажется ничтожным в сравнении с моим.

— Человеческая жизнь поставлена на одни весы с фазаном!

— Ты поступил справедливо, а Дигори нет.

— Но я убил человека. У меня были покровители: твой дедушка был человеком с большим влиянием, и мама не оставляла его в покое. Она умоляла, чтобы он спас меня от виселицы, что мне вполне реально угрожало.

— Не говори об этом. Это невыносимо слушать.

— Да, дорогая, если бы это случилось, тебя бы никогда не было. Вот настоящая трагедия.

— Не шути. Но что будет с Дигори?

— Он заслужил свою участь и пройдет через все, как я. Может быть, несчастья могут стать залогом будущего счастья. Я возмужал в Австралии. Я был беспомощным юношей с романтическими представлениями. Уйти с цыганами! Представь, какая глупость!

Но судьба не погладила меня по головке, я оценил серьезность жизни. Из Австралии я вернулся рассудительным человеком, готовым нести ответственность за свои поступки.

— Мне невыносимо думать о том, что Дигори отошлют так далеко.

— Да, страшное испытание, но он его пройдет. В конце концов, нельзя сказать, что он был здесь счастлив. То, что случилось той ночью, глубоко ранило его.

Может быть, само лучшее — полная перемена, совершенно новая жизнь. Если он выдержит, все может быть не так плохо. — Какое-то время отец молчал, а потом сказал:

— Я вспоминаю, как плыл на корабле, прибывающем в неведомую страну… Но через некоторое время я привык к ней. Нужно принять уроки, которые преподносит нам жизнь, и помнить их. Какими бы трудными ни были времена, их нужно пережить, они не могут длиться вечно. Что-то должно измениться.

Так будет и с Дигори.

— Интересно, услышим ли мы о нем когда-нибудь?

Встретимся ли мы еще?

— Поживем — увидим, моя дорогая девочка.

Мы возвращались домой в торжественном и печальном настроении.