Несмотря на богатый жизненный опыт и события последних дней, Бегемот не спешил соглашаться с Вильгельмом по поводу жестокости жизни. Похмелье — вот по настоящему жестокая штука. И дело не в том, что от невыносимой боли раскалывается голова и желудок норовит вывернуться наизнанку. Дело в том, что в такие моменты ты прекрасно понимаешь, что для тебя действительно значимо в окружающем мире. Хорошо, если ты настолько возвысился над каждодневной суетой, что уже не видишь смысла вступать в конфликт с самим собой. Но если общество в той или иной мере все еще продолжает оказывать на тебя влияние, то от самого естественного во всем мире желания приходится отказываться и вести беспощадную изнурительную борьбу с собственным естеством. И это как раз тот случай, когда поражение гораздо приятнее победы. По крайней мере, даже тихая радость держится на почтительном расстоянии от «победителя», предпочитая общество «побежденного».

Бегемот боролся. И тихо завидовал своему собутыльнику Гермесу, которому в это утро не нужно было куда–то переться на идиотском велосипеде в компании директора бюро общественного спокойствия. К тому же, у крота был свободный рабочий график, и он не стыдился своих слабостей. Самое обидное, что у кота не было ни единого шанса на «проигрыш», и не потому, что Миклош на протяжении всего пути подозрительно поглядывал в его сторону, а потому что сам этот путь пролегал по национальному парку, в котором было проще найти клад, чем бутылочку холодного пива.

Миклош не был трезвенником, поэтому по прошествии получаса объявил привал. Бегемот почти свалился с велосипеда и принялся за предусмотрительно прихваченную с собой минералку.

— Миклош, ты мне, наконец, скажешь, куда мы премся? — спросил кот, когда его немного попустило.

Мышонок уже несколько раз за утро отвечал на этот вопрос, но смиренно ответил еще раз.

— На химический завод. Возможно, именно оттуда яд, которым отравили Несмеяна.

— Химический завод в национальном парке? — удивился кот.

— Ну да. Его содержание как раз полностью и возложено на этих химиков.

— А загрязнение окружающей среды? Или у вас в национальных парках только на автомобилях нельзя кататься?

— Никто ничего не загрязняет, — система очистки на заводе стоит больше, чем само производство.

— Какая же им выгода заниматься этим бизнесом?

— На месте узнаем, — соврал Миклош, заранее пробивший всю необходимую информацию, и сам приступил к расспросам. — Как твои успехи, на след еще не напал?

— Есть кое–что, — неопределенно ответил кот и снова взял инициативу в свои ватные руки. — Только, может, ты первый выскажешься?

Мышонок не стал упрямствовать, — все–таки кота нельзя было назвать его подчиненным.

— Несмеяна отравили средством для борьбы с паразитами. Средством, которое не соответствует стандартам нашей страны, да и не может соответствовать в принципе, — у нас просто не осталось паразитов. Тем не менее, у нас оно производится, — на экспорт в те страны, где требования к такого рода продукции пониже. Наша задача — выяснить, как зелье могло попасть к убийце Несмеяна.

— Не думаю, что это будет просто, — усомнился Бегемот. — А по делу гнусса Лео что–нибудь есть?

На лице Миклоша тут же появилось кислое выражение. Он даже потянулся за любимой сигарой, но, вспомнив о необходимости снова крутить педали, не стал ее раскуривать.

— Ничего. Сам понимаешь, то, что его все знали, не означает, что его жизнь кого–то интересовала, — ответил мышонок, но, спохватившись, добавил, — кроме социальных служб. Накануне смерти его видели на дороге в компании какого–то «возвышенного» эльфа. Но этот факт, вряд ли что–нибудь значит, — Лео любил приставать к случайным прохожим со всякой ерундой.

— Но у бочки Несмеяна накануне убийства тоже видели эльфа, — напомнил кот. — Кстати, а надкусы на яблоках действительно сделаны эльфом?

— Да, — неохотно ответил Миклош. Но потом его вдруг прорвало. — И директор химического завода тоже эльф. Кругом одни эльфы… Лучше бы уж пришельцы какие–нибудь…

— Да уж, при вашей–то толерантности это не к добру, — посочувствовал директору бюро общественного спокойствия Бегемот.

Миклош только зло сплюнул в сторону какого–то редкого растения. Потом молча уселся на велосипед и неспешно продолжил путь. Дождавшись, пока кот поравнялся с ним, он уже спокойно вернулся к теме расследования.

— Так что ты там накопал?

— Да так, мелочь, — ответил кот. — У погибшей эльфийки Альмы есть младший брат. Он как раз из «возвышенных».

О родителях Альмы Бегемот сказать не успел, — Миклоша рядом с ним уже не было.

Когда Бегемот добрался до места назначения, Миклош уже о чем–то беседовал с директором завода, встречавшим гостей у ворот вверенного ему предприятия.

Директор Альфред оказался личностью не менее выдающейся, чем сам химический завод посреди национального парка. Как ни пытался, кот так и не смог заметить ни малейших следов волнения на его лице. Альфред выглядел существом, полностью уверенным в том, что в этом мире нет неразрешимых проблем, по крайней мере, для него лично. Даже визит сыщиков он воспринимал всего лишь как возможность продемонстрировать самого себя. Пожалуй, внимание к своей персоне было единственным, чего ему не хватало. Коллектив предприятия был маловат и слишком давно сформирован, чтобы справиться с этой проблемой, а посторонние в этих местах показывались редко.

— Рад видеть вас в нашем парке, — приветствовал он Бегемота фразой, которую минутами ранее уже услышал мышонок.

При этом сами слова коту пришлось ловить, так как они, слетев с уст эльфа, пытались тут же вознестись к небесам. Туда же был устремлен и взгляд Альфреда, хотя Бегемот мог поклясться, что видел эльф в этот момент не облака, а его физиономию. И если объяснение этой странности сыщик вскоре нашел в косоглазии директора завода, то на раскрытие загадки слов — воздушных шариков ему понадобилось побольше времени. К тому же впечатления от самого завода постоянно отодвигали эту проблему на второй план.

Все строения на территории предприятия, вплоть до трансформаторных и компрессорных станций, представляли собой копии общеизвестных архитектурных шедевров. Только выглядели они слишком уж современно, но, похоже, именно так все и задумывалось. Скорее всего, архитектор таким образом пытался лишний раз убедить постороннего зрителя в надежности всего, что он видит.

— Сначала предполагалось выстроить все под природный ландшафт. Но это было бы слишком банально, — объяснил Альфред, с удовольствием следивший за реакцией сыщиков и искренне полагавший, что без его комментариев впечатление от увиденного будет неполным.

Потом он провел гостей в «Лувр», что, видимо, делал всегда в подобных случаях. Альфред даже остановился в том месте, откуда лучше всего была видна «Мона Лиза».

То, что увидели сыщики, нельзя было назвать простой репродукцией известной картины. В своем роде эта «Мона Лиза» сама была произведением искусства. Тончайшее стекло, за которым находилась копия, специальный газ и искусно подобранное освещение создавали впечатление объемности и реальности. Казалось, стоит всего лишь подойти поближе, протянуть руку сквозь не столько видимую, сколько ощущаемую дымку, и можно почувствовать тепло живого тела. Но в следующий момент мысль о такой возможности вызывала у зрителя дрожь и оцепенение, а улыбка Джоконды наполнялась иным смыслом.

Альфред, вдоволь насладившись выражением лиц сыщиков и почему–то заговорщицки улыбаясь, предложил продолжить путь. Не отрывая взгляд от «картины», гости последовали за ним. Не успели они сделать и несколько шагов, как прекрасное лицо стало рассеиваться, открывая взору зрителей безобразный череп, застывший в смертельном оскале. Восхищение на лицах сыщиков тут же уступило место ужасу. Именно на такой эффект и рассчитывал директор завода. Он даже непроизвольно хрюкнул от удовольствия. Если бы не изданный им звук, кот и мышонок, наверное, остановились бы. А так, они непроизвольно перевели взгляд на своего экскурсовода и приведенные в чувства ударной дозой ехидства сделали еще несколько шагов вперед. Альфред явно не ожидал этого и выглядел разочарованным. К тому же Мона Лиза снова приобрела привычные очертания и как–то обреченно улыбалась своим зрителям.

Заранее заготовленный комментарий у директора завода не прошел, и он попытался сымпровизировать.

— Ничего так самка, да? Впечатляет, особенно слабонервных. Как говорил кто–то из великих, от прекрасного до ужасного — один шаг. Кстати, вы не слышали такую версию, что большинство великих страдали косоглазием?

Сыщики дружно отрицательно покачали головами.

— Нет? — немного расстроился Альфред, но тут же вернулся в прекрасное расположение духа. — А моя супруга в какой–то умной книжке вычитала такой факт.

— У вас очень умная супруга, — искренне заметил Бегемот, вызвав понимающую ухмылку на лице Миклоша.

— Ну что вы, она просто красивая, — снисходительным тоном ответил директор завода.

Далее следовала картинная галерея с двумя рядами тихо гудящих машин, стилизованных под дубовые бочки и соединенных между собой прозрачными трубами по которым текла разноцветная жидкость. Несколько рабочих в гламурных комбинезонах внимательно следили за датчиками и демонстративно не замечали присутствия посторонних лиц.

Кабинет же директора завода резко контрастировал с увиденным ранее. Это был самый обычный офис руководителя без всяких изысков, — только все необходимое для плодотворной работы. Хотя и тут Альфред, усаживаясь в ультрасовременное кресло, не удержался от комментариев.

— Я, знаете ли, существо самодостаточное. Не люблю ничего лишнего. Так что не удивляйтесь простоте моего логова.

Гости и не удивлялись. Они наконец–то получили возможность приступить к делу, с которым явились в это необычное место.

— Скажите, кто является владельцем предприятия, если не секрет? — спросил Миклош.

— Тут нет никакого секрета, — заученно излучая искренность, ответил Альфред. — Собственником является благотворительный фонд «Друзья Либерии».

— А подробнее можно? — уточнил Миклош.

Еще до того, как он закончил свой вопрос, директор завода успел развести руками.

— Настоящие друзья обычно предпочитают не светиться. Не ради же славы они взялись за это дело.

— И в чем же состоит благотворительность? — вступил в разговор Бегемот.

— Тут все просто. Наш завод за мизерную плату принимает промышленные отходы с других предприятий Либерии.

— И использует их как сырье, а заодно экономит на налогах, — закончил за эльфа мышонок.

— Ну зачем вы так, — обиженно упрекнул его Альфред. — Мы ведь сэкономленные деньги вкладываем в социальные проекты. В национальный парк, например.

«Ну да, пойди, проверь, сколько на самом деле вложено в парк», — завистливо подумал сознательный налогоплательщик Миклош, но вслух произнес совершенно другое.

— Давайте перейдем к вашей продукции. Она ведь в Либерии не используется.

— Совершенно верно, — подтвердил директор завода, — вся продукция изготавливается на экспорт. В Либерии в ней просто нет потребности. А вот в менее развитых странах она пользуется огромным спросом. Мало кто может с нами конкурировать по цене и качеству.

— А может кто–то взять бутылочку зелья для личного пользования? — в лоб поинтересовался Миклош.

— Это абсолютно исключено, — чуть ли не по слогам ответил ему Альфред.

Мышонок, конечно, ему не поверил, но вынужден был признать, что еще никто не смотрел на него такими честными глазами. Возможно, все дело было в том, что искал его эльф где–то в небесах, но, как бы там ни было, Миклош посчитал непристойным высказывать вслух свои сомнения. Дальнейший разговор для следствия был неинтересен. Говорили в основном об искусстве, но без фанатизма, поверхностно. Благо в этом узком кругу не было его истинных ценителей, поэтому никто не почувствовал себя ущемленным.

Еще одно запоминающееся событие все же произошло. Когда Альфред, излучая сожаление по поводу скорого расставания, провожал гостей к воротам завода, Миклош обратил внимание на «Пизанскую башню» посреди выводка карликовых пирамид.

— А там у вас что? — спросил он, указывая на башню.

Досада легкой тенью проскользнула на лице директора завода.

— О, это очень интересная штука. Это специальная цистерна, в которой хранится уникальный растворитель. Я называю его «умным растворителем».

— Почему? — в один голос поинтересовались сыщики.

— Потому что в нем растворяется практически все, кроме золота, — ответил Альфред.

В этом месте сыщики ожидали услышать нечто наподобие хохота, но эльф выглядел очень даже серьезным.

— И в какое средство вы его добавляете?

— Да ни в какое. Мы его так продаем, крупными партиями. в некоторых странах этот растворитель пользуется стабильным спросом. Хотя я ума не приложу, что они в нем растворяют.

— И в какие страны вы его продаете? — зачем–то поинтересовался Бегемот.

Внятного ответа на его вопрос не прозвучало. К тому же директор уже довел сыщиков к воротам и, сославшись на занятость, поспешил откланяться. Почти всю обратную дорогу кот и мышонок делились свомим впечатлениями, в основном от «Моны Лизы». Не обошли вниманием и личность директора, и Пизанскую башню, только восхищенные комментарии сменились ироничными. В конце концов, сошлись на мнении, что архитектор, спроектировавший завод, обладал патологической склонностью к черному юмору. Потом Миклош что–то вспомнил и обратился к коту с вопросом.

— Кстати, Бег, а зачем тебе было знать, куда продают этот умный растворитель?

— В моем сказочном лесу в давние времена с помощью этого растворителя определяли принадлежность подозреваемых к эльфам.

— Это как? — не понял его мышонок.

— Очень просто, — невозмутимо объяснил ему кот, — опускали существо в емкость с растворителем и по результату делали выводы: если растворился, значит не эльф, если выплыл — значит, эльф.

— Но это же абсурд, — искренне возмутился Миклош. — Или ты хочешь сказать, что кто–то выплывал?

— Такие случаи в истории сказочного леса не зафиксированы, — все с тем же безразличием ответил кот.

Толерантный Миклош осуждающе посмотрел на своего друга.

— Ты так спокойно говоришь о таких безумных вещах. Неужели неприятности последних лет так на тебя подействовали? — Может быть, — пожал плечами Бегемот, — а может, все дело в неоднозначности некоторых обстоятельств этой старинной забавы. — И каких же? — Ну, например, доподлинно известно, что воплотил в жизнь идею с растворителем эльф. Подозреваю, что у него было гораздо больше оснований ненавидеть своих сородичей, чем у зверей и людей. А еще известно, что некоторые жертвы чуть ли не сами напрашивались на это испытание. — Наверное, какие–нибудь полоумные фанатики, для которых оказаться эльфом было страшнее смерти? — предположил ошарашенный мышонок. — Попадались и такие, но большинство составляли как раз практичные эльфы, — добил его кот. — Все дело в том, что их потомков уже никто не мог обвинить в эльфийском происхождении. Согласись, достаточно весомый стимул к самопожертвованию. — Ты законченный циник, Бег, — посочувствовал ему мышонок. — Тут ты ошибаешься, Миклош. Мне гораздо ближе экзистенциализм, — улыбаясь, возразил ему кот.