Для того, чтобы стать «хламырной» особью, мало было родиться в знатном и обеспеченном семействе. Тем более, никого не интересовало количество извилин в твоей голове, если, конечно, оно не превышало допустимые пределы. Даже эпатажем, вроде выставленных на всеобщее обозрение гениталий или цитирования с огромным трудом заученных заумных фраз, можно было удивить разве что какого–нибудь случайного неофита. История собственной жизни, драматическая или, на крайний случай, мелодраматическая, желательно с каким–нибудь впечатляющим концом, — вот что действительно ценилось в «хламырном» обществе. Вот за что лесной бомонд готов был отдать какому–нибудь популярному литератору целое состояние, и таки отдавал. Статья в газете, развернутое «интервью» в глянцевом журнале, — и все, несколько дней ты на гребне популярности. А больше и не надо, — дальше все идет само собой, по хорошо отлаженной схеме. Очередной счастливчик получает в безвозмездное пользование свою порцию уважительных приветствий и ехидного перешептывания за спиной. И величина этой порции зависела только от мастерства того, кто написал статью или «взял» интервью. Но даже в этом, казалось бы, разработанном до мельчайших подробностей и поставленном на поток процессе нашлось место для гения, на этот раз, в отличие от Папы Бубы Карло, непризнанного. Даже клиенты этого великого мастера предпочитали не распространяться о сделанном ему заказе и не вникали в тонкости его практически не дававшей сбоев технологии. Их интересовал только конечный результат, за который они платили приличную цену. Получив его, они тут же спешили забыть о том, кто проложил им путь в круг избранных. Такому положению дел было два весомых объяснения: одно — для самого гения по имени Микки, другое — для всех остальных. Наличие двух разных точек зрения уже само по себе было необычным явлением в обществе, привыкшем ценить только плоды, взращенные усилиями коллективного разума. Но, обо всем по порядку.

Во–первых, Микки, в отличие от своих конкурентов, никогда не печатался ни в одном из лесных изданий. Все свои истории он писал тайком и больше для стройности мысли при последующих действиях. Он сделал ставку на игнорируемое в «хламырной» среде устное народное творчество, в просторечье называемое слухами. Сотворив очередную заказную историю, Микки приглашал к себе в гости парочку лесных сплетников и в процессе употребления горячительных напитков по большому секрету излагал ее со всеми пикантными подробностями. Когда на следующий день благодарные слушатели являлись на опохмел, а заодно и уточнить кое–какие упущенные подробности, гений, не скупясь, наполнял их чаши, но всячески избегал разговоров на заданную им самим тему, добиваясь этим максимального эффекта. Спустя несколько дней «тайна» становилась достоянием широкой общественности и дополнялась новыми красочными описаниями, иногда впечатлявшие даже самого, не обделенного фантазией, автора. А потом приходил черед «впечатляться» и самим героям историй. Ведь результат, как правило, значительно превосходил все их ожидания и тот, который обычно достигался самыми известными профессиональными литераторами. И если бы эти признанные труженики пера хотя бы подозревали о деятельности Микки, не миновать бы ему публичной обструкции, а то и массового народного гуляния. Но, как уже было сказано выше, те, кто мог приоткрыть завесу над тайной, предпочитали поскорее забыть о самой тайне. Все дело в том, что в этот момент и вступало в силу второе обстоятельство, куда более весомое, чем первое.

Микки был эльфом. И на этом можно было бы ставить точку, если бы не еще одна странность, — Микки был единственным признанным в лесу эльфом. Он был эльфом, который состоял на должности эльфа, эльфа розового куста, и получал за это денежное вознаграждение, наличию которого он первое время искренне удивлялся.

Однажды гениальному скульптору Папе Бубе Карло пришла в голову навязчивая идея сотворить нечто совершенно необычное, нечто, воплотившее в себе самые противоречивые вещи. Ему захотелось создать что–то такое, чему невозможно было найти никакого логического объяснения, и нелогического тоже. Как водится, проект будущего шедевра родился в голове гения совершенно неожиданно, во сне, и не имел ничего общего с теми многочисленными вариантами, которые он уже успел перебрать. А главное, этот проект оказался удивительно простым в воплощении, что только подтверждало его гениальность.

Вскоре в «отстойной» части леса был высажен огромный розовый куст, усеянный великолепными желтыми розами. Потом был объявлен конкурс на замещение должности эльфа розового куста с очень приличным окладом, даже по хламырным меркам. Требование к конкурсантам выдвигалось только одно, — эльфийское происхождение. Сам конкурс вошел в историю как единственный случай, когда не только многие эльфы в первый и последний раз открыто заявили о себе, но и кое–кто из сознательных обитателей леса, не устояв перед соблазном, решился на совершенно немыслимый поступок, — объявил себя эльфом. Стоит ли удивляться, что транслировавшийся в прямом эфире конкурс впоследствии был признан лучшим шоу года, оставив далеко позади даже «берлогу‑2». Каждый вечер среднестатистическая лесная семья спешила к экранам телевизоров, чтобы всласть поехидничать над мнимыми «ежиками», «пуделями» и «канарейками», и посочувствовать незадачливым «эльфам». И что самое удивительное для подобных зрелищ, это то, что победитель был выбран практически единогласно. Микки был единственным и неповторимым в своем роде конкурсантом. Он выбрал уникальную тактику поведения, практически до упора прикидываясь коренным лесным жителем, который пытается выдать себя за эльфа. И только под самый конец он наглядно доказал свое истинное происхождение, сотворив самую настоящую сенсацию. Так Микки получил прибыльную должность, а заодно стал знаменит.

Но с тех пор прошло много времени. Розовый куст разросся и своей дивной красотой подчеркивал всю убогость окружающего его «отстоя». А эльф давно расстался со своей былой славой и в свою очередь своим невзрачным видом подчеркивал гениальную иррациональность композиции: «отстой», розовый куст и эльф. Произошло то, чего и добивался автор, — никто из лесных обитателей не смог связать воедино три составляющих его творения. Но даже Папа Буба Карло не мог себе представить, какое применение его работе найдут эти самые обитатели.

Если автор совместил в своей композиции несовместимые вещи, то лесные жители стали использовать розовый куст в самых противоречивых целях. Именно лужайка вокруг куста стала излюбленным местом для совокуплений, извращений и других неприглядных проявлений скрытой стороны жизни леса. Может быть, причиной тому был насыщенный аромат цветов, провоцировавший на неадекватные действия, а может, распространенное в определенных кругах презрение к высокому искусству, но, как бы там ни было, каждую ночь Микки становился невольным свидетелем самых омерзительных поступков. В конце концов, проклятие несовместимости поглотило самого Микки. Он возненавидел свою работу, но был не в силах отказаться от нее. Он напивался до непотребного состояния и пытался спрятаться от окружающей пошлости в нежных розовых бутонах, а, протрезвев, первым делом спешил упрятать изломанные ветки. Он ночь напролет блевал от вынужденного созерцания всякого рода гадостей, а утром с вдохновением принимался за написание очередной заказной истории, используя накопленный ночной опыт. И так продолжалось многие годы, пока внутри Микки что–то не сломалось, и он не превратился в самодостаточное творение злого гения, вылепленное из нереализованности и недосказанности. Постоянное состояние двойственности полностью разрушило внутренний мир эльфа, не справившись только с его непревзойденным разумом. И этот разум, выстояв в изнурительной и жесточайшей борьбе за право быть, когда натиск ослаб, сам перешел в наступление на все, что оказывалось в роковой близости от него. И с этого момента уже не Микки пользовался им, а разум использовал тело эльфа, направляя его туда, где мирно дремала очередная, ничего не подозревающая, жертва. И когда смерть с благодарностью принимала очередной дар пресыщенного разума и сливалась с ним воедино, над лесом лилась Песня Роз, холодящая кровь и приводящая в ужас каждого, кто имел несчастье ее услышать.

Все тайное остается тайным лишь потому, что никого по настоящему не интересует. Чаще всего причиной является страх, гораздо реже — презрение. Именно второе долгое время помогало Микки проворачивать свои дела незаметно для остальных. Даже отчеты о непосещении им тех мероприятий, на которые его приглашали, составлялись сугубо дятлами, и только для проформы. На что рассчитывал Эрнесто, занявшись тщательным изучением личности эльфа, трудно представить. Скорее всего, он стал свидетелем одного из гнусных дел Микки, и тут же в нем разочаровался. Но для того, чтобы понять это, инспектору Бегемоту еще предстояло повторить путь волка и собственными глазами увидеть очередной шедевр извращенного разума. Надо отдать должное эльфу, — показанный им спектакль не позволил Бегемоту ни на секунду отвлечься от развивающегося у него на глазах сюжета, несмотря на всю его омерзительность и жестокость.

Микки уже давно обратил внимание на необычного представителя человеческого рода Ромуальда, который почти каждую ночь совокуплял под розовым кустом самок, никогда не приводя какую–то из них две ночи подряд. Это и было единственным отличием в самом процессе. Все остальное эльф давно уже выучил наизусть: несколько слов об эзотерике, предложение подарить звезду с неба, сожаление по поводу краткости чудесной ночи, совокупление трех видов и в четырех стандартных позах, и, наконец, прощание, длившееся каждый раз ровно восемь минут и тридцать две секунды. После ухода самки Ромуальд, в зависимости от полученного удовольствия, справлял под розовым кустом малую или большую нужду и удалялся на заслуженный отдых. Потом эльф обратил внимание на одну из его пассий, выцветшую и нескладную самку Эсмеральду, которую Ромуальд приводил чаще остальных. Обратил внимание только по той причине, что, заглядывая в ее дикие блуждающие глаза, никак не мог понять, почему самец отдает ей явное предпочтение перед остальными самками. И лишь встретив ее как–то днем под руку с братом, молодым, но подающим большие надежды чиновником, Микки понял причину повышенного внимания похотливого самца к Эсмеральде. Ее брат Жорж был ко всему прочему еще и удивительно добрым малым, безумно любящим свою сестру. Так что Ромуальд, совокупляя ее, пользовал еще и братца. Он все тянул и тянул из него средства за обещание оставить Эсмеральду в покое, но все никак не оставлял, прикрываясь ее безумной любовью к нему. Но всему приходит конец, и даже Ромуальд понял, что пора кончать это дело и напоследок выпросил у Жоржа путевку в Заболотье, где при определенных раскладах он планировал остаться. В ту ночь, когда Бегемот начал следить за Микки, состоялось его последнее свидание с самкой под розовым кустом. Выполнив обязательную программу, Ромуальд без каких–либо прелюдий перешел к главному и сообщил Эсмеральде о своем скором отъезде. Причем, он представил все дело так, будто ее брат насильно выдворяет его из леса, чтобы разлучить со своей сестрой. На глазах самки появились слезы, и самец тут же поспешил с ней распрощаться. Через восемь минут и тридцать две секунды он уже основательно устраивался под бессмертным творением великого мастера. В этот момент и появился никем неопознанный олень, без лишних разговоров нанесший Ромуальду несколько тяжелых ударов своими чудесными рогами. Потом лесной рогоносец исчез так же неожиданно, как и появился, оставив под кустом бездыханное тело несостоявшегося туриста.

Через несколько минут эльф выбрался из своего укрытия и тупо уставился на окровавленное тело. Потом, тяжело вздохнув, он начал рыть неглубокую яму, чтобы выполнить одну из своих обязанностей, — удобрить почву под прихотливым растением. При этом он чувствовал непонятную горечь утраты и сожаление, что пикантная история закончилась так неожиданно и так благополучно для брата и сестры, даже лучше, чем рассчитывал Жорж. Тем бы все и закончилось, если бы у судьбы не было два лица: одно — доброе и участливое, а другое — эльфа по имени Микки. Тело и голову Ромуальда Микки опустил в яму уже по отдельности, еще толком не осознавая, зачем ему это понадобилось. Только на пути к дому Эсмеральды в его голове созрел окончательный изуверский план. Остаток ночи Микки провел в постели мирно спящей самки, нашептывая ей на ухо ужасную историю об убийстве Жоржем ее любимого. Так повторялось несколько ночей подряд, пока полусонная Эсмеральда не отправилась к месту захоронения Ромуальда. В совершенно невменяемом состоянии, подгоняемая роковым предчувствием, она срывала голыми руками дерн, а потом разгребала рыхлую почву, пока не добралась до расчлененных останков. Опознав их, самка долго сидела на краю могилы, отрешившись от окружающего ее мира. Только под утро она немного пришла в себя и, завернув голову любимого в подол, отправилась домой. К утру на подоконнике в ее комнате появилась собственноручно созданная композиция из вместительного горшка, спрятанной в нем головы Ромуальда и высаженных веток жасмина, обладающего уникальным свойством перебивать даже самые дурные запахи. В обнимку с этим горшком убитая горем Эсмеральда и проводила все последующие ночи. А Микки, дождавшись пока она уснет, усаживался на подоконнике и слащавым голоском рассказывал ей новую историю о том, как томится в потустороннем мире душа невинно убиенного Ромуальда в ожидании своей возлюбленной. Этот рассказ и пол–литра клофелина в конце концов сделали свое черное дело, и однажды утром Жорж нашел бездыханное тело своей сестры в обнимку с горшком. Похороны были пышными. Чуть ли не половина лесных жителей с чувством искренней благодарности проводила в последний путь ту, которая добровольно уступила свое место более жизнеспособным организмам. Как всегда в подобных случаях, над ее могилой был оперативно воздвигнут памятник, созданный на выделенные мэрией средства самим Папой Бубой Карло. Что касается убитого горем Жоржа, то он в память о сестре перенес горшок с жасмином в свою комнату и стал постепенно возвращаться к нормальной жизни. А неумолимый эльф приступил к осуществлению следующего этапа своего жестокого плана. Дабы не привлекать к себе внимания, он какое–то время просто дожидался, пока кто–то обратит внимание на горшок с жасмином. Когда Микки увидел облепивших его пчел, тут же начал действовать. Собрав на пьянку своих сплетников–завсегдатаев, он поведал им грустную историю трагической любви Эсмеральды, конечно же, в собственной интерпретации. И если его собутыльники только прослезились, да и то неискренне, то оповещенные вскоре ими пчелы пришли в ярость. Ведь пыльцой с проклятого жасмина был испорчен весь их запас меда на зиму. После этого судьба Жоржа была предрешена. Уже на следующий день инспектор Бегемот осматривал распухший от многочисленных укусов труп. Доставленные на место преступления пчелы не стали отпираться. Вместо этого они столкнули на пол горшок с жасмином, и из разбитой посуды вывалился череп Ромуальда. После такого поворота событий дело пришлось замять. На следующий день в «Лесном вестнике» была напечатана короткая заметка о том, что в результате трагической случайности погиб один из самых многообещающих служащих мэрии. По неосторожности сев на спящую пчелу, он укололся ее жалом и умер от аллергического удушья. Для достоверности ниже было помещено соболезнование родственникам погибшей пчелы.

Что касается Бегемота, то он, ничуть не сомневаясь, исключил эльфа из своего списка подозреваемых, — если он и мог быть причастен к тройному убийству, то лишь косвенным образом. Своими руками он не убивал. А, учитывая социальный статус двух жертв, трудно было представить, что Микки рискнет засветиться в этом деле через своих сообщников. Будь эти сообщники в наличии, этим бы и закончилось. В отслеженных же действиях эльфа инспектор не видел ничего особенного. Тот всего лишь попользовался чужими слабостями, что в лесу не считалось чем–то предосудительным. А то, что сделал он это ради извращенного удовольствия, уже не суть важно. Извращенное или общепринятое, в «хламырном» обществе оно все равно будет оправдано, так как в получении удовольствия и состоит смысл жизни. Для его достижения все средства хороши, даже извращенный разум. К тому же в другом виде этот врожденный порок в лесу и не воспринимался, да и, пожалуй, давно уже не существовал.

Придя к такому выводу, Бегемот со спокойной душой переключился на следующую особь в своем коротком списке.