Михеев приехал в Оренбург в ноябре. На Южном Урале уже была зима. Хотя снегу пока нападало немного. Михеев помнил эту погоду по временам своей молодости. Через месяц морозы так прикрутят, да еще и с ветром. Только рожа будет трескаться. Да… Где он только не мотался в юные годы. Вот только никогда не представлял, что когда-нибудь будет работать за границей. Пока, конечно, не за границей, но уже в их фирме. Но, к делу.

И началась работа.

Сотрудники поначалу удивлялись, почему Михеев не спешит с собственно наймом. Он нацеливал свой немногочисленный аппарат только на сбор информации и создание региональной сети своего бюро.

Но его расчет оказался верным. В январе посыпался ЖКХ на Урале, Нижнем Поволжье, Сибири. Люди, которые в этом году стали платить за ЖКХ в три раза больше, все равно оставались без света и воды. Народ форменно взвыл. Многие оппозиционные политики оживились и начали выводить людей на улицу. Это им удавалось, даже не смотря на мороз.

И тут появился Михеев со своими бюро. Вместо демонстраций, народ стал выстраиваться в очереди к его офисам. Региональные власти, силовики, спецслужбисты были рады до смерти. Михееву везде был открыт зеленый свет. Сейчас, даже если бы некие стратеги в Москве опомнились, регионалы не выполнили бы их приказаний. Офисы Михеева стали в регионах бастионами, противостоящими волне социального взрыва.

И он пользовался этим. Его фирма получала все больше и больше льгот. А к концу февраля стали появляться даже некие дополнительные средства. Регионалы и местные олигархи стали помогать службе Михеева материально.

В разгар этой кипучей деятельности позвонил Корнелиус. Он назначал Михееву встречу в Москве.

– Корнелиус, дружище, врачи же запретили тебе приезжать в Россию зимой.

– Дела, Теодор, требуют личной встречи, а мне не хотелось отвлекать тебя.

– Спасибо.

Вместе с Корнелиусом приехали два его соратника. Огромные, прямо гиганты. По сравнению с ними Корнелиус казался человеком весьма средних кондиций, а Михеев, так вообще, смотрелся как подросток.

– Мы рады тому размаху, который ты придал нашему проекту, но на данный момент уже с трудом справляемся с наплывом эмигрантов.

– Корнелиус, если сейчас дело притормозить, все сорвется. Мы пока отправили всего триста тысяч, и подготовлено еще чуть больше шестисот.

– Разве только шестьсот? – вставил реплику один из гигантов. Его звали Стофи. Михеев не знал, как к нему обращаться, и поэтому сыграл в наивного, обращаясь к нему по имени, как к Корнелиусу.

– Нет, Стофи, шестьсот – это только те, кто в полной готовности. Будут возможности, отправим сразу. А так, у нас еще вторая очередь тысяч на восемьсот. Там будут, кстати, свыше трехсот тысяч из Казахстана и Средней Азии. Люди немного постарше, но все специалисты высочайшей квалификации.

– Когда Корнелиус сказал нам, что ты, Теодор, можешь организовать переселение трех-пяти миллионов, мы не поверили…

– Корнелиус поскромничал. Мы можем довести число до семи. Вот больше – не обещаю.

Стофи и его огромный друг бурно, по слоновьи, рассмеялись.

– И, тем не менее, Теодор, надо как-то согласовать ваш потенциал и наши возможности.

– Мои предложения, господа.

– Слушаем.

– Эти шестьсот, а еще лучше семьсот, надо отправить в течение ближайшего года, максимум месяцев четырнадцати. Сможете переправить и принять?

– Это максимум, что мы можем сделать.

– Увы, это не все… От вас потребуется профинансировать продолжение работы сети наших офисов, а также большую кампанию в СМИ.

– Работа офисов – это мелочь, но вот зачем кампания в СМИ?

– Кампания в СМИ потребуется, чтобы вызвать через год ажиотаж. Не мы будем тогда платить переселенцам, а они нам! Не мы будем оплачивать их обучение языку, а они сами! Но для этого должен быть вал, понимаете, вал позитивных известий от уже уехавших.

– А в вашей нищей стране хватит денег на все это у потенциальных переселенцев?

Стофи не обременял себя дипломатическими формулировками.

– Хватит, Стофи, хватит. Детей от армии освобождают, – он не нашел английского эквивалента «отмазывают», – за три – пять тысяч долларов. Так лучше найти тысячу на билет в один конец к вам и пятьсот за оформление.

Еще мне кажется, что пора браться за работу с уже приехавшими нашими. Они там у вас за полгода кое-что получат и накопят сбережений. Надо подвигнуть их на создание фонда помощи какого-нибудь. А для этого надо уже создавать у вас русские СМИ, русские пивные, клубы и так далее. Наша толпа должна не потерять структуризацию. Русские люди хорошо управляемы, когда они вместе.

И потом, у меня есть еще одно соображение, – продолжал Михеев. – В этой обстановке можно гораздо более широко варьировать условиями найма. Наши люди согласны на очень многие ограничения.

– Ты не очень добр к своим соотечественникам, Теодор, – улыбнулся в пушистые усы второй, дотоле молчавший гигант.

– Вы не правы, господа. Даже, если мы пошлем их в чистилище, то не из рая, а из ада. А это все же улучшение для них. Или вы хотите убедиться сами? Тогда поедем в Лейпциг.

– При чем тут Лейпциг? – вылупился Стофи.

– Это такой поселок под Челябинском, – засмеялся Федор. – Назван в честь казаков, участвовавших в знаменитой битве народов под Лейпцигом. Так вот, в челябинском Лейпциге нет ни света, ни воды, ни тепла. А морозы там сейчас стоят около минус тридцати пяти! И работы нет у половины людей!

Так что, поедем?

– Не стоит, Теодор.

– Вот в таких условиях, господа, люди готовы продать все, вплоть до почки или глаза, только чтобы вырваться из этого ада. И я, мы их спасаем, предлагая даже самые жесткие, по вашим меркам, условия контрактов.

Уж во всяком случае, в дощатых домиках они у вас будут жить хотя бы не на тридцатиградусном морозе.

Буры дружно рассмеялись. А потом Стофи со слоновьей грацией пытаясь изобразить на лице веселую гримасу, сказал.

– Да, Теодор, у нас в переселенческом потоке явный дисбаланс. Почти одни мужчины. А Корнелиус говорил, что в Саратове, например, вообще самые красивые женщины в мире…

– Понимаю вашу обеспокоенность, господа. Наши несравненные женщины украсят землю Южной Африки!

Но, если без шуток, – он стал вдруг серьезен, – надо непременно организовать адекватное количество женщин-переселенцев. А то на почве сексуальных ограничений начнут наши мужики трахать ваших негритянок и никакого побеления народа вследствие переселения не будет. Так что, напрягитесь, друзья. Два миллиона, считая вместе с женщинами, вы должны принять непременно. Или наши усилия пропадут даром.

– Постараемся, Теодор, – сказал Корнелиус.

Перед отъездом в Оренбург Михеева нашел один старый приятель по националистической тусовке. Он теперь был депутатом Думы от прошедшего в парламент, но совершенно бессильного там блока «Родина».

– Федор Васильевич, с вами хотят встретиться.

– Пожалуйста, в каком-нибудь кабаке, около площади трех вокзалов, часов в шесть вечера. У меня поезд в девять.

– А как-нибудь иначе…

– Нет, дела.

Еще чего, тратить время на это политиканское ничтожество!

– Хорошо.

Человек со специфическими манерами. Пожилой, но подтянутый. С тем неповторимым сочетанием интеллигентной корректности и чего-то военного. Боже, еще один отставной генерал-спецслужбист. Вот наплодили-то их во времена СССР!

– Федор Васильевич, – начал он, когда они уселись за столик и сделали заказы, – в определенных регионах ваша личная популярность очень велика. Благодаря вашей нынешней деятельности вы завоевали себе и популярность у масс, и авторитет у элит. Мы могли бы помочь вам сделать еще один шаг…

– Вы хотите помочь работе моего бюро?

– Ну, не стоит так шутить. Мы могли бы помочь вам выиграть выборы и возглавить законодательное собрание в одном из регионов, где вы так успешно действуете.

Михеев рассмеялся.

– Что вы смеетесь?

– Знаете, мы с моими шефами готовимся расширить масштабы нашей работы. – Михеев врал, но это был уже элемент пиар кампании, о которой они говорили с Корнелиусом и его гигантскими друзьями бурами. Он не чувствовал угрызений совести, впаривая контрагенту очередную дезу. «Убийцу укокошить можно смело, а вора обобрать – святое дело», – гласит пословица. Не перед этим очередным паразитом демонстрировать рыцарские качества! Ибо настоящий джентльмен отличается от поддельного тем, что настоящий джентльмен таковым является не всегда и не со всеми.

– Так вот, я подумал, – продолжал Михеев, – что, возможно, если мы расширимся, то я этак завоюю популярность, достаточную для претензий на высший пост в государстве.

– Почему бы и нет, не надо смеяться…

– А потому нет, – Михеев опрокинул рюмку водки и закусил грибочком, – что мне это, извините, на х… не надо! Кстати, у вас нет на примете хороших офицеров-спецназовцев? У нас есть пятнадцать тысяч вакансий на должности в частных охранных структурах ЮАР.

– Нет, – обиженно произнес генерал.

– Ну, на нет и суда нет!… Знаете, в России сейчас столько профессиональных головорезов, что это совершенно не дефицит.

– А что дефицит, если не секрет?

– Какой там секрет?! Авиамеханики, электрики высшей квалификации, слесаря, шахтеры всех специальностей, вертолетчики, геологи. Хорошие инженеры-производственники со стажем работы в реальном секторе. Ну, и так далее… Знаете, я думаю, что когда мы их всех переманим в Южную Африку, ваша страна накроется медным тазиком со всеми вашими генералами, газовиками, ментами, проститутками, юристами, финансистами и хреновой тучей губернаторов, министров и президентов.

– Но разве это и не ваша страна?

– Была когда-то… Но, достала, генерал, достала!…

Поезд проносился через коридор сосен Бузулукского бора. Был морозный вечер. Красиво, конечно. Но,… немало красивых мест на Земле. И самое красивое место – это там, где ты хозяин. Пусть и малого и скудного клочка, но настоящий хозяин. Где ты не зовешь полицию, когда кто-то нарушил границы твоего участка, а, как говорит Корнелиус, стреляешь и потом прикапываешь неудачливого нарушителя. И так во всем! Не надо этой хреновой тучи бумажек и справок в обмен на иллюзию поддержки со стороны государства. Обойдемся и без поддержки! Избавьте нас только от ваших бумажек! От вашей настырной, такой дорого обходящейся нам «любви»!

Михеев уже сутки не мог забыть разговора с генералом. Господи, как же все просто! Ну, зачем эти национальные революции, риски, потери, груз крови? Пусть будет каждому свое. Нам нужна только свобода, и ничего больше. И если вы не хотите нам дать ее здесь, мы просто уйдем. И все сделаем сами. Нам не нужны ни ваши деньги, ни ваши земли, ни ваши богатства. Ни ваше депутатство, губернаторство, президентство.

Живите спокойно, господа. Мы вам не враги. И вы нам тоже не враги.

Коллега Михайлов из сна слишком энергичен и, не по уму, злобен. Чего стоит только его антимилицейская истерия. Но чем виновата бедная милиция? Разве есть в этой стране хоть одна госструктура без червоточины? А с другой стороны, разве нет среди милиционеров вполне нормальных и даже приличных людей? Михеев вспомнил ряд своих знакомых, очень порядочных людей, работающих в МВД. Вспомнил старшину дядю Гришу Семенихина, в годы юности спасшего ему если не жизнь, то уж здоровье-то точно.

Может, коллега из сна просто хочет отвоевать эти земли? Да, они принадлежат нам по праву, но черт с ними! Дороже покой и воля. Не так ли наши предки десятки тысяч лет назад уходили все дальше на север, к леднику. Уходили в совершенно не приспособленную для жизни среду. Но только, чтобы их не доставали! Теперь мы сделаем прыжок назад, оставив все, к чему привыкли за эти тысячи лет.

А там у вас что, не будет врагов? – ехидно спросил кто-то внутри.

Будут, но мы встретимся с ними, если надо, в открытом бою. Не связанные по рукам и ногам этим лицемерным государством, которое нас якобы защищает.

А может, Михайлову просто не хватало хорошей девки? Но и это решается не на путях романтических авантюр в стиле национальных революций, а гораздо проще.

За окном офиса догорал морозный закат. Яркий, огненный. Город и окружающая его степь погружалась в синий мрак звездной ночи.

– Федор Васильевич, мне можно идти домой? – заглянула в дверь секретарша.

– Идите, Оля.

– А вы?

Ольга была настоящей оренбургской красавицей. Гибкая талия, стройные ноги, высокая грудь. Золотистые волосы подняты наверх, открывая длинную шею. Высокие скулы и светлые глаза с легкой косинкой на смугловатом лице. Такой типаж изображал на полотнах немецкий живописец Лукас Кранах.

Откуда такой типаж в средневековой Германии? Не знаю. Но таких женщин много на Урале, на юге Сибири, в Северном Казахстане. Типичные русские красавицы, но с легкой, едва уловимой азиатчинкой в чертах. В основном это проявляется в высоких скулах и слегка приподнятых уголках глаз. Когда такие чуть раскосые глаза еще и светлые, с ума сойти можно!

Но при всем при том, Ольга вряд ли могла претендовать на призовое место в конкурсе красоты. Она была по-настоящему округла там, где это положено женщине и не подходила под стандарт вешалок, которые гремят костями на подиумах всего мира.

Бывшая медсестра, студентка-вечерница биологического факультета педа, мать-одиночка. Она была обречена на жизнь скудную и трудную, но появился Михеев со своим бюро, и у нее забрезжил свет в конце тоннеля.

«Ну, разве я не спасаю ее, и таких как она? – подумал Михеев. – Разве такая женщина не должна жить в достатке и уверенности, и рожать красивых, умных, здоровых и сильных белых детей?»

– Я переночую в комнате отдыха. Кстати, пусть вас отвезет наш шофер, а потом едет домой. Вам в Степной поселок добираться напряженно.

– Спасибо, Федор Васильевич.

– Кстати, Оля, как у вас с английским?

– Стараюсь…

– Старайтесь интенсивнее, черт побери. К концу года я уезжаю в ЮАР, и хотел бы как можно скорее видеть вас там.

– Но мы не определились пока с моей работой…

– Создается русский телеканал. Наверное, этим займусь я. И хотел бы видеть вас ведущей.

– Правда?…

– Кривда, Оля!… Что за дурацкие вопросы, вы же знаете, что я не шучу?

А на следующий день он впервые в этот сезон выбрался за город на лыжах.

Небо, удивительно чистого, прозрачно-голубого цвета раскинулось над умытой южным ветром степью. Трудно было поверить, что еще вчера воздух был наполнен стеклянной ватой седой морозной дымки, жутковатой в своей холодной мерцающей неподвижности. Но южный ветер весной способен творить и не такие чудеса. И сейчас он широкими свежими струями отмывал горизонты, раздвигая их до какой-то щемящей бесконечности.

Воздух был чист и прозрачен как слезы радости. Далекие предметы виднелись на фоне вечернего неба с графической четкостью. Казалось, поднимись чуть-чуть и увидишь далекий берег Каспия и даже цепи Памира так же ясно, как ту группу деревьев слева.

Да, весна, весна чародейка, что тебе только не под силу. Хотя,… хотя какая сейчас весна… Не оборваны еще все листки февраля на календаре, да и температура минус десять -далеко не весенняя. Старый снег лежит на полях сплошным сахарно белеющим монолитом. Солнце и южный ветер лишь кое-где опалили его, и на матовой поверхности полей то тут, то там поблескивают выпуклые зеркала гладкого хрусткого наста.

Пласты старого снега обламываются под лыжами и с тяжелым уханьем оседают, вторя порывистому дыханию южного ветра, от которого прячется в низинах молодой, последний в этом году рыхлый снежок.

Но дни зимы сочтены. Скоро сойдет с полей и легкий нежный февральский снежок и старый январский, упрямый в своей тяжелой плотности. В воздухе смешались запахи спелых яблок и мороженой брусники, солоноватая свежесть далекого моря и дурман цветущих оазисов. И хотя нигде кругом не было ни яблок, ни брусники, до ближайшего моря было пятьсот километров, а до цветущих оазисов и того больше, степь была наполнена именно этими запахами.

Так всегда пахнет тающий снег и оживающая земля. И южный ветер нес на своих крыльях именно эти запахи, пробуждая замерзшую степь. Он будто говорил, что весна где-то рядом. Где-то совсем близко бегут ручейки, свободно дышит оттаявшая земля, буйствует весеннее солнце.

Весна лишь остановилась на мгновение, чтобы набраться сил, а пока шлет в лагерь своего сурового противника казачьи лавы лихого южного ветра.

Михееву казалось, что этот южный ветер дует с другого конца земного шара, с горячих земель его новой Родины.