День шестнадцатый.

От каждого звука тихих шагов мужчина нервно вздрагивал, сильнее сжимая кулаки связанных за спиной рук. Сквозь грязную, ветхую ткань и закрытые веки, после многочасового кромешного мрака, снова пробивался дневной свет.

– Кто ты? – спокойно спросил низкий мужской голос.

– Я уже всё сказал, – шпион мотнул головой, в коротком эхе пытаясь понять, откуда говорит его собеседник.

– Я хочу услышать это лично, – снова невозмутимо ответил голос.

– А кто ты такой?

– Не пытайся теперь строить из себя героя. Раз уж сказал один раз, изволь повторить. Возможно, позже я назову тебе своё имя.

– Я простой солдат, – произнёс пленник, окончательно смирившись со своим положением. – Служу в разведке.

– Кому ты служишь?

– Правителю, – мужчина опустил голову. – Какое это имеет значение?

– Большое. Ты служишь герцогу Аделарду или законному правителю?

– Я служу тому, кому присягнул на верность. В клятве не было имён, лишь…

– Лишь высокопарные обещания, – перебил собеседник. – Меня не интересует эта формальность. Мне нужно знать, кому ты служишь.

– Вы мятежники? Хотите свергнуть герцога? – шпион стиснул зубы, замолчав на миг. – Я дал клятву, что буду служить своей стране. И если вы хотите развязать новую смуту, то я вам не товарищ.

– Назови своё имя.

– Зачем? Вам не всё равно кого убивать?!

– Назови имя, – голос оставался всё таким же спокойным.

– Лотар, – он повернулся лицом к пленителю. – Теперь что? Можно и умирать?

– Не спеши умирать, Лотар, – собеседник стал суровее. – Значит, ты на стороне справедливости?

– Да. На стороне своей справедливости.

– Справедливость у каждого своя, что правда, то правда. Но для страны она одна. Если бы я сказал тебе, солдат, что к власти пришёл законный наследник престола, а герцог – мятежник, что бы ты сделал? На чьей стороне стал бы служить?

– Законный наследник? Единственным законным наследником был сын короля Фридриха, но его больше нет. Я не приму разбойника наследником.

– Я вижу, ты действительно мыслишь в правильном направлении. Ну а если бы принц вернулся и мог подтвердить свои права?

Пленник немного помолчал, затем ответил с уверенностью.

– Я без колебаний встал бы на его сторону.

– Хороший ответ. В таком случае, ты поедешь с нами.

– Куда? – удивился он.

– Этого тебе пока знать не стоит, – собеседник отвернулся. – Друг мой, – позвал он кого-то. Послышались звуки приближающихся шагов, – солдат поедет с нами, но на всякий случай, позаботься, чтобы он не начал звать на помощь.

– Да, – ответил второй голос.

– Лотар, – обратился к шпиону первый, – прости за эти неудобства, но сам понимаешь, пока мы не можем в достаточной мере доверять тебе.

Мужчина скривился в кислой усмешке. У него не оставалось другого выбора, кроме как повиноваться.

* * *

День шестнадцатый.

– Ну что, моя сладкоголосая пташка, готова выпорхнуть из клетки? – маркиз со своей неизменно презрительной ухмылкой вошёл в поток лучей утреннего солнца, бьющего в окошко темницы узким рассеянным клином.

– Вы хотите сказать, сменить одну клетку на другую? – Мари подняла голову, сильнее прижимая к груди озябшие колени. От холодной стены за спиной тело онемело и нестерпимо ныло в каждой мышце, двигаться не хотелось, но остатки гордости не давали выказывать боль.

– Какая разница? Всё равно придётся выходить, так что поднимайся. Приготовления к торжеству в самом разгаре, нужно и тебе почистить пёрышки. Споёшь что-нибудь напоследок своему безродному соседу? Я бы тоже послушал.

– Не понимаю, о чём вы.

– Как же? Вернер клялся, что у тебя чудесный голосок.

Девушка отвернулась, всё так же не собираясь подниматься. «Даже имя назвал, – взметнулись возмущённые мысли, – чтобы поиздеваться над памятью несчастного».

– Думаю, если бы ты пела графу песни, вместо того, чтобы провести с ним ночь, возможно, он не счёл бы тебя простушкой. Не бросил бы при первой возможности.

– Что?! – от недоумения даже ломота в мышцах вдруг перестала ощущаться так остро.

– В первый же день знакомства, – продолжал маркиз с укором. – Я начинаю сомневаться в благородстве твоего происхождения.

– Какая ещё ночь?! – Мари подскочила с пола, но тут же пошатнулась от резкого головокружения. Она с трудом удержалась на ногах и сквозь пелену, застлавшую взор, взглянула на мужчину, стараясь говорить уверено. – Мы не… Мы только разговаривали!

– Какая жалость, я не угадал, – рассмеялся маркиз. – Но теперь я знаю почти наверняка, что между вами ничего не было. Хотя, придворный врач всё же осмотрит тебя.

Девушка опустила голову, понимая, что слишком легко поддалась непривычным эмоциям, в попытке оправдаться совсем позабыла, с кем она разговаривает и ответила на очевидную провокацию именно так, как ожидал противник.

– Ну что же ты опечалилась? – Болдер подошёл ближе. – Неужели заточение совсем лишило тебя гордости?

Она молчала, напряжённо глядя в темноту противоположного угла камеры. Ощущая каждой клеткой продрогшего тела приближение маркиза, она отчаянно пыталась понять, что происходит с ней. Почему она так боится его? Что-то внутри не давало взглянуть в холодные серые глаза, вымолвить хоть слово без неуёмной внутренней дрожи. Ещё одно новое ощущение – смесь страха, отвращения и беспомощности. И самое главное – лжи. Мари не умела врать, а сейчас ей было жизненно необходимо делать это. Болдер должен был поверить, что она сдалась. Но при первой же попытке сыграть свою новую роль, Мари лишь вызвала его подозрения.

– Зачем? – прошептала пленница с тихой злобой, когда мужчина остановился в шаге от неё. – Зачем вы ломали меня? Чтобы теперь ставить слабость мне в вину? – она собрала всю свою волю в кулак и подняла взор к глазам собеседника. Те блеснули неожиданно удовлетворённой искоркой.

– Слабость? – усмехнулся Болдер. – Не пытайся играть жертву. Право, это тебе не к лицу. Будь ты слабой, не протянула бы и трёх дней в этой темнице. А то и раньше – сломалась бы ещё в моей спальне. Ты боялась, но даже не пыталась умолять. Я почти убедился в том, что ты достойна выйти за меня.

– Так это была проверка? – девушка всё же отвела взгляд, смотреть в равнодушные глаза мучителя было невыносимо тяжело. Но кривую саркастическую усмешку на губы натянуть удалось.

– Понимай как хочешь, – хмыкнул мужчина, отворачиваясь. – Да и сама подумай, где мне нужно было держать тебя? В своих покоях? И кем бы ты оказалась в глазах придворных и моего отца? Думаю, догадаешься сама, – он глянул на девушку через плечо. – Тебя кормили лучше любого заключённого, следили за тобой день и ночь. Тебе ничто не угрожало. Но теперь ты сможешь в полной мере ощутить прелесть жизни в замке. Со мной.

– Никогда, – шепнула Мари еле слышно, сжимая кулаки. – Ты можешь заставить меня быть рядом, но никогда я не буду получать от этого удовольствие.

– А вот и гордость. Теперь я вижу, что ты ещё не всю её растеряла, – маркиз снова повернулся к пленнице. Та напряглась всем телом, не зная, что делать – поддаться страху и отступить или в порыве отчаяния попытаться из последних сил защищаться от потянувшейся к ней руки. – Прибереги строптивость для наших личных встреч, – произнёс мужчина негромко, убирая от её лица растрёпанные волосы. – А перед герцогом молчи и улыбайся, большего от тебя пока не требуется.

Пальцы, так и не коснувшись бледной кожи, проскользили по пряди волос. Маркиз отвернулся и неторопливо вышел из камеры.

– Не забывай, на кону не только твоя жизнь, – произнёс он, останавливаясь сразу за железной решеткой. – У меня много шпионов, и без моего ведома ни твоя матушка, ни виконт не сделают и шага.

– Причём здесь Уильям? – испуганно произнесла Мари, тут же поняв, что зря выказала эмоции. О чём ещё знает её собеседник? Шпионы? «Ах, Вернер, зачем? О каких откровениях с дедушкой ты поведал маркизу?». Она, замявшись, опустила глаза.

– Я вижу, ты ещё не остыла, – Болдер усмехнулся. – Ну как же, теперь ты знаешь, он твой брат. Скоро вы встретитесь. Надеюсь, былые чувства не вспыхнут между вами? – ехидство в ухмылке заставило Мари вздрогнуть, но заговорить снова она не решилась, слишком страшно было усугубить и без того пугающее неизвестностью положение.

– Идём, – позвал маркиз, видя нерешительность пленницы. – Ты всё узнаешь позже.

«Теперь я хотя бы знаю, что ты жив», – она потупила взор и побрела вслед за пленителем, успев лишь украдкой глянуть на камеру старика Джериона. Но света было слишком мало, а слёз в глазах слишком много, чтобы увидеть хоть что-то…

* * *

День семнадцатый.

«Беречь и поддерживать мир… Надзирать за правосудностью… Свершать акты милосердия… – обрывки торжественной клятвы вихрем кружились в воспоминаниях. – Как было в начале, ныне и всегда, и во веки», – фразы из псалмов. Непомерно длинная служба, молитвы, клятвы, монахи, наставления, слёзы матери, тяжёлый венец – и всё это как во сне, всё будто в густом тумане забытья, не поддаётся осознанию, не отпускает из пут иллюзии. Что правда, а что ложь? Окружающая тишина непривычно тяжело давила на гудящую голову. Уильям медленно перевёл взгляд с устланного коврами пола на тонкий золотой венец, покоящийся перед ним на бардовом бархате резного стула.

Его наконец оставили в одиночестве. Как долго оно длится? Время растянулось и замерло. Ни звука из-за тяжёлой двери просторных покоев. Хотелось подумать. Он так ждал одиночества, чтобы понять, что произошло с ним за какие-то сутки. Почему мир вдруг обезумел и покатился неуправляемой чередой сумасшедших событий, совершенно не укладывающихся в мыслях? Но голова противно гудела, а мысли устало расползались, не желая даже пытаться прийти к осознанию нынешнего положения вещей.

Тяжёлый меч в позолоченных ножнах с противным лязгом ударился об пол, Уильям опомнился. В своём отрешённом полузабытьи он позабыл о том, что всё ещё сжимал в руках эфес символа королевской справедливости.

– Кто я? – прошептал юноша, поднимая глаза к небесам, сокрытым от его взора высоким слабо освещённым потолком. И будто в ответ на его призывный, отчаянный шёпот, раздался стук в дверь.

– Вильгельм, – донёсся из-за двери голос графини, – могу я войти?

Правитель некоторое время молчал, пытаясь понять, готов ли он сейчас говорить с матерью, затем тихо ответил.

– Входи.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату едва ли не крадучись вошла Эрмелинда. Подозрительно оглядевшись, она плотно закрыла за собой дверь и, не ожидая приглашения, подошла ближе к сыну. Тот, не поднимая на неё взора, жестом пригласил женщину сесть рядом на широкой, застеленной бархатом, кровати.

– Почему ты не отдыхаешь? – спросила она, стараясь сохранить непринуждённость в голосе, присев на край постели. Юноша одарил мать мрачным взглядом, вполне дающим понять, что события последних дней не отпускают новоиспечённого правителя в безмятежный сон.

– Я не должна здесь быть, – вздохнула женщина, отворачиваясь. – Но я не могла не прийти. Сердце разрывается от того, что я не успела рассказать тебе обо всём раньше…

– Кто я? – будто не слушая её, снова спросил Вильгельм, теперь уже глядя хмуро в пол, будто ища ответа у недр земных. Эрмелинда нервно сглотнула, замешкавшись с ответом. – Скажи мне, кто я, – повторил сын, глянув прямо ей в глаза. Женщина глубоко вздохнула, набираясь смелости для разговора, который прокручивала в голове уже сотни тысяч раз и всё никак не могла начать. Много, много лет.

– Ты не мой сын, – произнесла она, с трудом сдерживая подступающие слёзы и пряча взор от пристального взгляда непроницаемо серьёзных, непривычно суровых тёмных глаз. – Не мой и не Алоиса. Позволь, я начну историю сначала, быть может, так будет легче и тебе и мне? – она вопросительно глянула на Вильгельма, но тот и бровью не повёл, продолжая внимательно взирать на неё. – Мы с графом поженились очень рано, – начала она, сочтя молчание положительным ответом. – Но детей у нас не было. Четырежды мы потеряли наследников ещё до их рождения… Наверное, Богу было угодно так устроить, что когда погиб наш четвёртый сын, Алоис поклялся, что больше не позволит так рисковать моим здоровьем и согласен не иметь наследника вовсе, чем быть вдовцом. Он очень любил меня, – Эрмелинда вздохнула, отводя задумчивый взгляд, затем немного опомнилась и вернулась к разговору. – Через три дня, пасмурным холодным утром в наше имени пришла девушка с младенцем на руках. Оказалось, что её старшая сестра служила у нас кухаркой, поэтому её впустила стража. Она рассказала мне ужасную историю… А на следующий день, я получила подтверждение этой истории. Мой брат Фридрих перед своей смертью во время мятежа отправил тёмной ночью гонца с посланием для меня и моего супруга, но он немного задержался, путая следы. А ранним утром его жена – королева Элеонора и их новорожденный сын покинули дворец, чтобы скрыться от смуты в нашем имении. Не знаю, что именно случилось ночью на мосту, но экипаж не доехал, карета упала в ущелье, все погибли, кроме малыша. Ворох тёплых покрывал, защищавших его от холода, чудом уберёг и от смерти. Младенца сумела спасти дочка лесника, чья хижина стояла невдалеке от переправы. Мы с Алоисом оставили мальчика у себя, лишь слегка изменив его имя так, чтобы оно походило на более традиционное для Сэфпейса. Я готова была нянчить его днём и ночью: кормить, качать, купать… Но он так полюбил молодую девушку, спасшую его. Подумать только, совсем крошечный, ничего ещё не понимает, но засыпал он только на её руках. Она осталась в имении няней. Мы решили, что это воля Господа. Мы получили долгожданного ребёнка. Но он не мог стать нашим наследником… И мой муж вскоре пришёл ко мне с нерешительным видом. Он сказал тогда, что очень любит малыша, как родного, но ему всё же нужен наследник, он хочет воспитать и своего ребёнка тоже. Он помнил, что поклялся не рисковать больше моим здоровьем, поэтому просил меня простить ему одну единственную ночь с другой женщиной. Если Богу будет угодно, то она родит наследника, и мы воспитаем двоих сыновей, если же нет, то он навсегда забудет об этих попытках. Я согласилась, – Эрмелинда задумчиво улыбнулась. – Я знала, что он любит меня, и совсем не ревновала. Он выбрал её – нашу няню. Она могла бы продолжать помогать мне и не расставаться в будущем с собственным ребёнком, хотя и будучи лишь его няней. Но после долгих молитв и ожидания родилась девочка. Мать малышки умерла после родов, и по её предсмертному желанию ребёнка забрала сестра девушки и уехала с ним домой – в лесную хижину. Алоис выписал тогда документ, подтверждающий, что Аннамари является наследницей имения и герба. Он не отступился, решив, что Господь послал ему дочь, а значит именно так и должно быть. Мы обещали обеспечить девочку всем необходимым до её шестнадцатилетия, когда она вернётся домой. За полгода до этого ты должен был познакомиться с Мари и её тётей, забирая документ, отданный Амелии на хранение. Документ и печать, подтверждающие, что ты являешься наследным принцем Вильгельмом, сыном короля Фридриха и королевы Элеоноры. Но ты сбежал из дома несколькими днями раньше, и всё сложилось иначе. Но я обязана была рассказать тебе обо всём задолго до этого, если бы… Прости мне мою слабость, я не смогла отважиться на этот разговор…

Эрмелинда замолчала, с ожиданием глядя на сына. Тот медленно перевёл взгляд на тяжёлое кольцо, едва державшееся на худощавом пальце. Кольцо с королевской гербовой печатью – парящим над двумя скрещенными мечами соколом.

– Твой рассказ многое объясняет, – произнёс Вильгельм устало, понимая, что вся услышанная правда не всколыхнула в нём ровным счётом никаких эмоций. Он уже был готов узнать нечто подобное и не боялся таких перемен, он просто слишком устал за последние дни, чтобы чего-то бояться. – Я, пожалуй, хочу отдохнуть, – сказал он отрешённо, давая матери понять, что дальнейший разговор ему не интересен. Женщина тихо вздохнула, хотела было добавить ещё что-то к своему рассказу, но вдруг передумала. Без лишних слов она едва заметно поклонилась своему новому правителю и тихо покинула комнату, оставив его в одиночестве размышлять над новым витком в своей судьбе.

Вильгельм дождался, пока закроется за его спиной дверь, и с шумным вздохом лёг на край кровати, не снимая ритуальной золочёной обуви.

Рассказ матери пролил свет на малую долю его прошлого, но не дал полного понимания действительности. Когда мысли перестали слушаться и начали собираться в огромный неразборчивый ком из разбитых воспоминаний и обрывистых новостей, он, закрыв глаза, в очередной раз попытался выстроить события минувших суток по порядку.

В его тесную келью постучали утром, раньше обычного. Не в меру серьёзный настоятель попросил одеться и ехать вместе с братом Анкэлем и ещё двумя монахами в собор на главной площади Сантерры. Уильям уже начал привыкать не задавать вопросов и не удивляться монастырским обычаям, поэтому постарался без лишних промедлений выполнить поручение старика. Спутники его везли с собой какие-то книги, завёрнутые в расшитые ткани и аккуратно сложенные в сумки, все молчали – никто не знал, что за срочное дело ждало их в центре маленького города.

Старый епископ встретил братьев на широких ступенях церкви, спешно проводил их внутрь, не переставая загадочно улыбаться и взволнованно поглядывать по сторонам. И, кажется, в этот момент всё рухнуло и покатилось под откос – на шею вошедшему кинулась заплаканная мать, она лепетала что-то невнятное, но отец Бенедикт, осторожно взяв женщину за руку, отвёл её в сторону, сказав, что сейчас времени мало и юноше нужно серьёзно подготовиться к церемонии. Хмурый лорд Северин бросил быстрый виноватый взгляд на своего подопечного, стоя в стороне. Монахи, приехавшие вместе с Уильямом, недоумённо перешёптывались. В церкви были ещё люди, но на них он не успел даже обратить внимание.

В считанные минуты брат Матис оказался закрытым в тесной келье со свечой и стопкой книг. Ему велели читать Псалтырь и множество молитв, не объяснив толком, зачем это нужно. Растерявшись, не успев ничего спросить и покорно отдавшись воле случая, он читал, изо всех сил стараясь не отвлекаться на бушующие мысли и веря, что всё происходящее имеет серьёзные причины. В какой-то момент в дверь без стука вошёл епископ, он встал рядом с юношей на колени и тихо молился. Долго-долго, пока у Уильяма не заныли от холодного пола все суставы ног, затем вдруг спросил, готов ли тот принять свою стезю и стать правителем Ладлера. Так просто, будто он предлагал пройтись и размяться, а заодно… стать королём. В ответ на недоумение собеседника, он поведал вкратце несвязную историю о потерянном королевском наследнике, развернул перед Уильямом старый документ с печатью короля Фридриха, в котором говорилось о некоем Вильгельме – наследном принце.

– Вильгельм, – улыбнулся старик, – это ты, мальчик мой. Мне жаль, что приходится решать всё так скоро, твоя матушка сама хотела рассказать тебе обо всём, но слишком долго тянула. Сейчас ты должен серьёзно подумать и ответить, готов ли ты взять на себя бремя правления нашей страной.

В туманных воспоминаниях правитель улавливал обрывки своих собственных слов. Он согласился. Подумал ли он прежде? О чём подумал? Или решил, что выбора нет? А может и вовсе не понял, что нужно от него старику и дал согласие в забытьи? Как бы то ни было, он сказал: «Я готов», – и после краткой наставительной речи отца Бенедикта, не отпечатавшейся в памяти, продолжил читать молитвы. Весь день прошёл словно в бреду. Церковные службы, неровный разноцветный свет солнца, озаряющий витражи окон, долгие молитвы на едва знакомом языке, воодушевлённые взгляды, торжественная клятва… Лишь глубокой ночью Вильгельма оставили в одиночестве в специально отстроенных для отдыха после коронации покоях, прямо в здании собора. Это было частью старинного ритуала. А утром молодого правителя должны были разбудить монахи и, после ещё одной службы, он вступал в полноправное властвование страной.

Как могла обычная, уже поднадоевшая привычной размеренностью жизнь, вдруг обернуться такой интригой? Нечаянная любовь, загадочные преследователи, монастырское заточение, коронация. «Кто я?» – в очередной раз спросил у себя Вильгельм, прокручивая в голове моменты торжественной церемонии, на которой присутствовало от силы пятнадцать человек, не считая епископа и Уильяма. Графиня, Северин, монахи, охранники и настоятели женского и мужского монастырей, приехавшие лишь к началу церемонии – те, на кого не распространялась или не могла возыметь действия власть герцога.

«Вильгельм, сын Фридриха и Элеоноры», – зазвучали эхом в памяти слова Бенедикта. «Ты не мой сын», – вторил голос графини Эрмелинды.

– Так кто я? – прошептал он и перевёл отрешенный взгляд на золотой венец, искусно украшенный россыпью драгоценных камней. – Теперь… я король.

Вильгельм закрыл глаза. Вопросов всё ещё не стало меньше, происходящее вокруг едва вязалось с понятием реальности, то и дело рождая явственное подозрение иллюзии и подмены, усталость казалось смертельной. Ничего не оставалось, кроме как уснуть, положившись на завтрашнее утро. Утром всегда становится легче. Утром ответы придут сами собой.

* * *

День шестнадцатый.

«Что же будет теперь? – Мари лежала в чуть горячей воде, глядя в пустоту перед собой. Долгожданная ванная должна была, казалось, хоть немного поднять настроение, но в туманное сознание всё больше пробирались неприятные мысли. – Что будет со мной теперь? Я стану немой марионеткой в руках маркиза? Есть ли иное будущее? – из головы не выходили слова Джереона: „В нём нет ничего. Абсолютно ничего, кроме лицемерной гордыни и злого умысла“. – Он ведь не задумываясь будет убивать родных и близких мне людей. Так значит, нужно повиноваться, и тогда все останутся живы, пусть и сочтут меня… предательницей?»

«Смерти графской семьи желает маркиз, – снова вспомнилось откровение старика. – Он всё время толкал отца на страшные поступки, когда тот только начинал задумываться над своими ошибками».

«Даже если я буду молчать, Уильям и графиня всё равно погибнут, – Мари закрыла глаза. – Уильям, я всё ещё не могу понять, что же чувствую, когда думаю о тебе», – сердце девушки рвалось из груди и щемило при каждом воспоминании о её первом ночном госте, так неожиданно вошедшем в жизнь лесной травницы и полностью изменившем её, казалось бы, уже предсказанное и расписанное по годам течение. В памяти медленно прояснялись черты юноши: красивое лицо, тёмные кудри блестящих волос, строгая мягкость тонких губ, уверенный взгляд карих глаз. Эхом звучал в голове обрывками фраз его голос – тихий, едва не забытый, но такой знакомый и манящий. По спине и плечам пробежала волна прохладных мурашек – его нерешительный и в тоже время нетерпеливый, самый первый их поцелуй скользнул ощущением трепетного тепла по коже. Сейчас от этого чувства было обидно и больно, и в то же время… радостно. Всё это не поддавалось никаким объяснениям, лишь давно уже неумолимо терзало душу, день ото дня не утихая. «Что это? Разве можно иметь такие чувства к брату?».

Мысли ползли усталой чередой, вопреки бешеному биению трепещущего сердца. «Как я могу быть так спокойна? – вдруг поразилась своим размышлениям Мари. Она приподнялась из воды, тряхнула головой, стараясь прийти в чувство. – Каждый миг может быть на счету, каждая секунда грозит Уильяму гибелью. Так есть ли разница, какие чувства я испытываю, если я просто должна предотвратить это во что бы то ни стало? – уверенность приходила медленно, но добавляла решимости. – Я придумаю. Обязательно придумаю, что…» – мысль прервали отдаленные голоса. В просторную, заполненную ароматным паром купальню, вбежала служанка.

– Его светлость маркиз Болдер хочет видеть вас немедленно, – пролепетала она кланяясь.

– Что? – Мари успела лишь слегка приподняться из воды, но тут же нырнула обратно едва ли не с головой – маркиз уже стоял в дверях.

– Разве так нужно говорить с миледи? – обратился он к служанке с ехидной ухмылкой. – Не забывай, она отныне твоя госпожа, так говори с ней, как подобает.

Перепуганная девушка раскланялась, лепеча под нос извинения, и поспешила покинуть комнату, пока усмешка хозяина не сменилась откровенным гневом, которого боялась вся прислуга в замке.

– Аннамари, – мужчина перевёл взгляд на девушку, сжавшуюся под водой так, что не было видно ничего ниже носа, – что за чудесный аромат? Прямо-таки цветущий луг солнечным весенним утром. Служанки сказали, что ты сама заваривала травы для купания. Ты хотела сразить меня? – он взглянул испытующе в её глаза. – Надо признать, такая инициатива даже возбуждает, – ухмылка его стала ещё шире, взор скользнул по поверхности чуть мутной воды, скрывающей от глаз тело бывшей заключённой. – Но ты просчиталась, – взгляд маркиза снова стал непроницаемо холодным. – Ты всё ещё пахнешь как крестьянка, – он обернулся к двери. – Подать миледи её одежду! – от громкого голоса Мари вздрогнула, ещё сильнее сжимаясь в комок. Уж не собирается ли он стоять здесь, пока она будет одеваться?

Служанка, не поднимая глаз на своего господина, быстро юркнула к девушке, разложила аккуратно новые вещи, развернула перед ней широкое белёное полотно. Мари выжидающе взглянула на Болдера, тот прищурился, будто очевидные подозрения невесты глубоко оскорбили его, и без лишних слов отвернулся. Она, не испытывая его хрупкого терпения, как могла быстро выбралась из воды и целиком завернулась в спасительную ткань. Надеяться, что маркиз продолжит ожидать, пока девушка оденется, она не стала, и опасения тут же подтвердились – как только всплеск воды утих, мужчина снова обернулся.

Пленница от обиды за такую бестактность укуталась в полотно потуже, вновь оставив снаружи только глаза и макушку.

– Твой аромат, – продолжил прерванный разговор маркиз, подходя ближе к ней, – должен быть не хуже лучшей розы дворцового цветника и уж никак не наравне с букетом ромашек.

Служанка, чувствуя что обстановка накаляется, вновь выскользнула из комнаты, оставив господ наедине. Заметив это, Мари с удивлением ощутила в себе возрождающуюся смелость – отсутствие свидетелей давало ей хоть малое право высказывать собственные мысли пленителю.

– Лучшие духи, лучшие наряды, лучшие украшения. Ты должна соответствовать своему нынешнему положению.

– Но если я не хочу? – тихо ответила девушка, не убирая ткани от лица. – Есть то, что я люблю, что мне дорого…

– Тебя больше нет, – усмехнулся Болдер, не дослушав её несмелой речи. – Есть лишь моя невеста, а значит, моя собственность. Которая будет выглядеть так, как мне нравится, и пахнуть, как я захочу. Понимаешь?

Мари отвела уязвлённый взгляд, не желая отвечать. Маркиз недовольно нахмурился.

– Быстро же ты начала забывать своё место, – произнёс он сквозь зубы. – Раздевайся! – от грубого приказа девушка в испуге отпрянула назад, круглыми глазами уставившись на собеседника. Тот лишь ещё сильнее скривился от гнева. – Если ты не понимаешь слов, – произнёс он злобно, – научишься понимать силу! – мужчина схватил край белого полотна, и Мари уже зажмурилась в страхе, не зная как спасаться и на какое чудо уповать, но в это мгновение послышался дрожащий голос служанки. Понимая, что пришла в самый неподходящий момент, та, глубоко склонившись, боялась поднимать глаза, стоя в дверях.

– Ваша светлость, – произнесла она, как могла громко, – вас срочно хочет видеть герцог Аделард и герцогиня Ребекка.

Болдер с гневом обернулся, но тут же вновь охладел.

– Оденься получше, – бросил он спокойно, отпуская Мари и направляясь к двери. – Я хочу представить тебя отцу.

Маркиз горделивой походкой покинул комнату, а побледневшая пленница, не удержавшись на дрожащих ногах, опустилась на пол.

– Миледи! Миледи, вы в порядке?! – служанка кинулась к ней. По щекам девушки катились слёзы. – Миледи, что с вами? Вам больно?

– Спасибо, – шепнула Мари еле слышно, превозмогая дрожь и неуёмные рыдания. Страх её быстро переваливал за край отчаяния, понимание собственной слабости обидно и пугающе давило на грудь, не давая дышать. Что собирался сделать маркиз? На что он способен? Выдержала бы она его пытки? Смогла бы противостоять ему хоть как-то, не приди сейчас взволнованная прислуга? Мари посмотрела на неё с невыразимой благодарностью, продолжая ронять невольные слёзы. – Спасибо тебе…