День двадцать третий. Раннее утро.

Промозглый утренний туман делал торчащие над белёсым облаком шпили церквей и краешки тёмных крыш похожими на громадных размеров кладбище. Мрачные сумерки, тяжёлые чёрные тучи, громоздящиеся низко над землёй, и мёртвая тишина.

Подъехав к святому городу на рассвете, Райнер долго смотрел на открывшуюся ему картину с придорожного холма над рекой Санфило. Недвижимый мрачный пейзаж рождал в душе дурное предчувствие перемен. Не тех, что так долго ждал народ Ладлера, а прямо противоположных.

Городские ворота были открыты, тяжёлый мост через реку, впрочем как и всегда, опущен, но отсутствие всякой стражи не на шутку обеспокоило бывшего разведчика. Улицы туманного города были пусты и безжизненны. Тишина, в которой можно было услышать цоканье крысиных лап по камням узких проулков, вызывала невольную дрожь где-то в глубине груди. Хотелось крикнуть: «Есть кто живой?!» – но серолицый списывал царящее вокруг безмолвие на ранний час, обманывая себя. Что-то было не так, и запах неведомой опасности витал в самом воздухе.

Наконец в тумане показались стены дома епископа. Райнер остановил медленно бредущего коня и спешился.

– Эй, кто там?! – послышался голос откуда-то спереди, где терялась в тумане тяжёлая входная дверь.

Шпион на миг замешкался, но затем наигранно неуверенно произнёс:

– Обычный путник. Хотел попасть на приём к его преосвященству!

– Убирайся туда, откуда пришёл, – отрезал голос. – Сегодня приёма не будет! И завтра тоже!

– Что случилось? – не отступал мужчина. – Неужели, отец Бенедикт болен?

– Коронация, олух! – брякнул с усмешкой собеседник. – Все должны сидеть по домам! Так что иди в гостиницу или уезжай из города подобру-поздорову, пока не попался дозорным!

– Никак принца коронуют? – с деланным глупым восторгом воскликнул Райнер, и собеседник наконец показал себя.

– Совсем с ума спятил?! – шикнул седоволосый амбал с крючковатым носом, выйдя из белой дымки вперёд, чтобы увидеть простака, что так бесстрашно кричит на всю площадь слова настрого запрещённые даже к шёпоту. – Маркиз сегодня будет коронован, – он демонстративно стукнул себя кулаком по лбу. – А будешь так орать, попадёшь в темницу, как и все приспешники Бенедикта.

– Простите, – понизил голос серолицый. – Как я мог знать.

– Эй, постой-ка, – нахмурился вдруг охранник, – кажется я тебя…

Он замолчал, с тихим хрипом глянув на свой живот, обожжённый коротким ударом тонкого клинка шпионской шпаги, руки его затряслись, не зная хвататься ли за горло, по которому лезвие полоснуло ещё раньше, не дав и мгновения, чтобы заметить себя, или за кровоточащее брюхо, ноги подкосились, и амбал с невнятным стоном рухнул на колени.

– Да, мы, кажется, встречались, – холодно бросил Райнер, коротким движением протирая клинок и одновременно убирая его в ножны. – Ты мне никогда не нравился.

Спрятать мертвеца в сточной канаве не составило труда. Закиданное жухлой листвой тело должны были найти ещё нескоро. Стараясь не шуметь, шпион осторожно завёл лошадь на конюшню ближайшей гостиницы и, прячась в туманных тенях, вернулся к главной площади. На его счастье, охрана не менялась, и пропавшего горе-сторожа – бывшего подручного одного из исполнителей герцогской воли генерала, никто не хватился. Неприятная встреча всколыхнула в памяти Райнера смутную волну потускневших образов. Да, этот солдат с запоминающимся лицом головореза когда-то мелькнул в жизни шпиона, оставив там глубокий след своим равнодушным взглядом. Именно он стоял у дверей его дома, пока по приказу герцога, за отказ в сотрудничестве, лишали жизни жену серолицего военного. Стоял, перебрасываясь острыми шуточками со своим менее приметным напарником.

«Мразь! – с силой сжал кулаки мужчина. – Вот уж не думал, что выпадет такой славный шанс поквитаться с тобой», – он глубоко вдохнул, пытаясь утихомирить разыгравшиеся эмоции, способные помешать успешному исполнению только что созревшего плана. Райнер понимал, что в одиночку он не справится и с одним отрядом стражи маркиза, а сколько охранников было в доме епископа сейчас, оставалось только гадать. Нужно было во что бы то ни стало разузнать, где держат теперь Северина, жив ли он. Или советник смог скрыться раньше появления нежданных гостей? Кто ещё мог спастись, а кто попасться? Но главным вопросом оставалось – почему маркиз должен быть коронован, и где сейчас настоящий наследник?

Тяжёлые шаги караульного в полутёмном коридоре проследовали мимо укрывшегося в тени шпиона, и тот, с присущей ему осторожностью, бесшумно двинулся дальше к кабинету отца Бенедикта. Туман за узкими окнами медленно поднимался, оставляя на мутных стёклах влажные следы, серый утренний свет нехотя расползался по застланному ковром полу, оставляя всё меньше места такой же серой тени, крадущейся вдоль стены.

– Слышал что-нибудь? – встревоженно спросил мужской голос за поворотом коридора.

– Нет, – сонно ответил второй.

– Мне уже мерещится, – вздохнул первый стражник, опираясь на темнеющий в полумраке дверной проём. – Когда нас сменят?

– Да кто же знает, – покачал головой второй. – Сил нет здесь стоять. Куда старик денется? Ну не сбежит же он, в самом деле.

– А вдруг, кто заявится? – шикнул первый. – Или сам маркиз придёт? Даже не думай, уходить нельзя.

– Да я и не собирался, – буркнул собеседник. – Хоть на пол сесть вздремнуть что ли… Маркиз ещё долго не придёт, до полудня, наверное. Видал, сколько книг ему понесли? Всё, как положено.

– А тебе откуда знать, как положено? – усмехнулся первый. – Как маркиз сказал, так и положено. А что, кстати, дальше будет? Когда он со своей коронацией закончит? Убьёт старика?

Райнер напряжённо прислушался, задержав дыхание, на миг ему показалось, что даже собственное сердце перестало биться, чтобы не упустить такой «удачный» разговор.

– Я сам не знаю, – задумчиво ответил стражник. – Но слыхал, что уже подобрали кого-то, – он вдруг понизил голос и зашептал, так что шпиону пришлось едва ли не подползти к повороту коридора, за которым стояла охрана, – на роль нового епископа.

– А тебе не кажется, что это уже слишком? – в голосе мужчины послышалось нервное напряжение.

– Кажется. Но что ты предлагаешь? Дать ему сбежать? Да если бы хоть треть нашего разговора стала известна маркизу, мы сидели бы сейчас в том же подвале, что и монахи с советником.

– А может и подавно, валялись в луже крови, как…

Он не закончил, снова тяжёлые шаги оборвали тихую речь. Серолицый юркнул обратно в уменьшающиеся тени.

– Наконец-то, – донеслось уже из-за спины. – Мы думали, уснём на посту…

Смена стражи произошла не в самый подходящий момент, но теперь Райнер знал хотя бы, что Северин жив и находится в темнице с монахами. Это давало подозрения, что темницей мог послужить подвал дома епископа или самого мужского монастыря. Третьим вариантом на очереди была Сантеррская тюрьма, но эта вероятность почему-то казалась самой нелогичной. Уж слишком хороши были условия этой тюрьмы для «политических преступников» и врагов маркиза. Да и врагов своих, как известно, нужно держать ближе, чем друзей – этот принцип Болдера подсказывал шпиону, что искать нужно под самым своим носом. А над тем, кто остался лежать в луже крови, Райнер старался даже не задумываться…

* * *

День двадцать второй. Утро.

Вильгельм всю долгую ночь проворочался с боку на бок, зажатый между двумя братьями, которые тем временем спали без задних ног, изредка бормоча что-то с улыбками сквозь дрёму. Только под утро усталость наконец взяла верх, и правитель провалился в тяжёлый туманный сон. Вечером у костра они с Мари поведали свою историю вагантам, то и дело переглядываясь и выясняя даже для себя новые подробности произошедшего с ними. По окончанию рассказа, Франц до того воодушевился, что готов был сам ринуться в бой с надменным маркизом, только бы помочь новым «членам семьи», как он назвал путников (надо сказать, что и отношение к ним всей труппы сразу стало соответствующим – панибратским), занять своё законное место. Зиби долго ахала и причитала над судьбой «несчастной девочки», натерпевшейся от коварного дворянина, а потом ещё столько же наказывала Вильгельму, как хорошо он должен оберегать графиню, раз уж она соблаговолила согласиться выйти за него замуж. Мари при этом поминутно краснела и смущённо прятала глаза, жалея, что её спутник отказался утаить их отношения и назваться братом и сестрой, но тот только утвердительно кивал с натянутой усмешкой. А Франц нашёптывал ему, что у старушки Зибилле скоро кончится словарный запас, и она замолчит. В окончании затянувшегося вечера было решено, что бродячая труппа пожертвует своими грядущими представлениями в Фалькнесе и отправится прямиком в Сантерру, но гостей своих самостоятельно в путь – на верную погибель, не отпустит.

Затем все стали собираться ко сну. Франц объяснил, что раньше они спали в двух телегах, разделившись по трое, и места вполне хватало, но теперь Вендэль, который до того спал вместе с Зиби и Берндом, как настоящий мужчина, уступает своё место Мари, а сам потеснит юнцов во второй телеге. Поэтому под полотняным навесом этой ночью было тесно. Очень тесно. Вильгельм до рассвета проклинал бормотания близнецов, запах отсыревшей одежды, сохнувшей прямо над расстеленными на дощатом полу соломенными подстилками, и оглушительный храп Вендэля, от которого, казалось, дребезжала вся повозка.

Поредевший до холодной мороси дождь закончился к рассвету. Ветер погнал серые облака на запад, будто готовя дорогу восходящему солнцу, первые лучи которого уже разлились жёлто-оранжевым пламенем по горным хребтам где-то на самом краю горизонта. Жители лесной деревушки просыпались, приступая к ежедневным заботам, хотя здесь, за стенами векового бора, рассвета видно не было, и солнце добиралось до людей лишь ближе к полудню.

– А ну-ка просыпайтесь! – удивительно чистый, хотя и довольно низкий голос Зиби разорвал в клочья блаженную дрёму. – Ваше величество, – не открывая глаз, Вильгельм ощутил, что женщина с лёгкой издёвкой усмехнулась, обращаясь к нему по титулу.

– Встаю, – послышался ленивый стон Франца откуда-то сбоку. Правитель, нахмурившись, приоткрыл один глаз.

– Ах, у нас теперь два величества, – рассмеялась женщина, заметив его недовольство. – Но встать должны оба.

– Да встаём мы уже, – пробубнил Вендэль, толкая в бок всё ещё сопящего Фрида. Тот в свою очередь глубоко вдохнул и также толкнул в бок Вильгельма.

Он поёжился, потёр руками лицо, отгоняя растревоженный сон, и сел.

– Доброе утро, – лучезарная улыбка Мари, заглянувшей под полотняный навес, будто кольнула иголкой заспанного правителя. Он едва не подскочил на ноги, на скорую руку заправляя в штаны свободную рубаху.

– Доброе, – произнёс он, стараясь не показать смущение от понимания нелепости своего поведения.

Но девушка лишь тихонько хихикнула и вновь скрылась из виду, опустив край засаленного полога. Вильгельм невольно вспомнил тягостные размышления, одолевавшие его, когда, так и не выяснив всей правды, он покидал герцогский замок, ещё и не зная, от какой опасности пытается укрыть его мать. «Она будет появляться передо мной с невинной улыбкой, одаривать тёплым взглядом, желать доброго утра и безмятежных снов, засыпать в соседней спальне… не со мной, не в моих объятьях, не в моих ласках, – губы сами собой растянулись в довольной ухмылке. – В моих объятьях. Только со мной», – он в последний раз окинул быстрым взглядом свою одежду, выскочил на улицу, попутно вдыхая полной грудью прохладный воздух осеннего утра. Мари уже во всю хлопотала около костра, помешивая что-то ароматное, бурлящее в котелке. Воспользовавшись минуткой, Вильгельм чуть натянул промасленную холщовую ткань навеса, дождевая вода, скопившаяся на нём и не высушенная ещё солнцем, тонкой струйкой скатилась в его ладони. Он быстро умылся и подкрался сзади к увлечённой готовкой спутнице. Она едва не вскрикнула, когда талию вдруг обвили чьи-то руки, но тут же развернулась, собираясь пригрозить другу деревянной ложкой, которую она всё ещё сжимала в руке, но не успела и рта открыть, как Вильгельм со счастливой улыбкой прижался к её губам в неожиданном поцелуе.

– Ты говорил, что этого тоже нельзя, – лукаво прищурилась девушка, когда он чуть отстранился, с довольной улыбкой глядя ей в глаза.

– Пусть хотя бы это будет можно, – покачал головой спутник, упершись носом в её лоб. – Я счастлив, что могу позволить себе так целовать тебя.

Мари подняла на него непонимающий, но всё же лаской взгляд, легонько провела пальцами по щеке, хотела сказать что-то в ответ, но романтичные размышления прервал насмешливый голос Франца.

– Уже с утра воркуют! – парень соскочил с повозки, закинул руки за лохматую белокурую голову и направился к растерянно глядящей на него парочке.

Вильгельм неловко отстранился, отпуская спутницу и отводя недовольный взгляд. Девушка быстро глянула на него и, с едва скрываемой улыбкой, вновь отвернулась к котлу.

– Да будет вам, – махнул рукой артист. – Я смутил вас? – не увидев никакой реакции, парень осторожно толкнул Вильгельма в плечо. – Мой тебе совет, расти бороду, – правитель взглянул на него с недоумением, совет явно не вязался с ситуацией. – Тогда девушка от тебя не отвернётся! – воскликнул Франц с победной усмешкой. – Женщины любят бороду! – он самодовольно почесал покрытый редкой рыжеватой щетиной подбородок.

– Особенно такую плешивую, – хихикнул, выбираясь из второй телеги, Бернд.

Мальчик поуютнее закутался в тёплую куртку и подошёл к костру.

– Доброе утро, – улыбнулась ему Мари, бросив на Франца наигранно равнодушный взгляд.

– Доброе, – мальчишка деловито надулся. – Видал, тебя с твоей хилой бородёнкой просто игнорируют, – он довольно оскалился.

– Это за то, что я вам ворковать помешал? – скривил губы парень.

– Зиби предупредила меня, чтобы я вообще с тобой не разговаривала, – едва сдерживая улыбку, произнесла Мари, не поворачиваясь. – Потому что ты, – она на секунду замолчала, смутившись.

– Потому что падок на красивых девушек, – продолжила Зибилле поучительно, доставая из телеги завёрнутые в полотенце ложки. – А Вильгельму скажу, чтобы не стеснялся и бил тебя по лицу при первых же поползновениях.

– Понял, – рассмеялся Франц, снова закидывая руки за голову. – Ладно, ладно, как я могу покушаться на королевскую добычу?! – он подмигнул Мари, на что та лишь иронично покачала головой, а правитель деланно тяжело вздохнул, отводя взор.

Проведя с этими свободными людьми всего-то несколько часов за беседой у костра, да плюс бессонную ночь в тесной телеге, сейчас он ощущал, что находится в кругу близких друзей, с которыми можно позволить себе вольные шутки.

Никогда не унывающий и не бывающий серьёзным Франц, вечно чем-то недовольный со своими язвительными замечаниями Бернд, молчаливый, добродушный Вендэль, заботливая, хоть и ворчливая Зиби, даже странноватые Дит и Фрид – все они казались Вильгельму настоящей семьёй, которая не обманет и не предаст ни одного из своих членов и охотно примет под надёжное крыло тех, кто действительно нуждается в помощи. Таких как он и Мари.

Мари… Вчера, когда под монотонный шум дождя и потрескивание поленьев в огне она рассказывала о случившемся в замке, он старался не подавать вида, что даже не подозревал о том, что пришлось пережить его возлюбленной, которую он смело назвал невестой перед новыми знакомыми. Но сердце у него колотилось всё яростнее, когда со смущённой полуулыбкой, отводя взор, хрупкая девушка рассказывала о днях, проведённых в темнице в компании дряхлого старика и «мёртвого шпиона», о неведомых тварях, водящихся в вечном сумраке и гнилой сырости тюремных стен, об угрозах Болдера. Он знал, что Мари говорит далеко не всё, лишь вкратце описывает произошедшее, чтобы рассказ казался логичным, но настоящие её переживания остаются за гранью слов, глубоко в душе, куда жизнерадостная на вид целительница не впустит никого. Никого, кроме него. Но в своё время. Кулаки сжимались сами собой от этих воспоминаний, Вильгельм отчасти жалел, что не расквитался с маркизом на балу, но с другой стороны, что-то внутри щекотало и жгло грудь ожиданием мести. Теперь, когда он знает обо всём, рука, занесённая над поверженным врагом, не дрогнет, маркиз будет убит во что бы то ни стало. Никакого суда, никакой пощады – только смерть.

– Всё уже готово, – вдруг врезался в чёрную пелену мыслей беззаботный голос спутницы.

Вильгельм опомнился, взглянул на неё гневно, не успев ещё избавиться от трудно скрываемых эмоций, показавшихся на лице. Но Мари, к его счастью, не видела этого – она уже зазывала из повозки сонных Дита и Фрида, попутно одаривая всех собравшихся у костра артистов самой лучезарной улыбкой, какую только приходилось видеть Вильгельму.

Будто в полусне наблюдал он, как девушка поправляет растрепавшуюся снова косу, потуже затягивая пряди рыжеватых волос, как грациозно порхает – просто идёт навстречу, не сводя с него взгляда блестящих тёплыми искрами глаз, как говорит что-то, как при этом двигаются её губы, как загораются едва заметным румянцем щёки. Смотрел заворожено, будто на ангела спустившегося с небес, не переживая о том, что могут решить остальные, что решит она сама – даже это сейчас не волновало. Только то, что он видел её, и она была будущей королевой – его невестой.

– Ты задумался? – спросила Мари, подойдя к спутнику почти вплотную. – О чём? – она снова улыбнулась, тоже позабыв о взглядах голодных вагантов.

– Думаю, что права была Фрок, когда назвала тебя ангелом, – шепнул Вильгельм. Она окончательно смутилась, покраснев и отведя взор.

– Эй, голубки! – снова вмешался Франц, подкравшись втихаря и выскочив из-за спины правителя. – Хватит уже при мне ворковать! – артист буквально повис на его плече, глядя прямо в глаза девушке, в которых на миг мелькнул испуг, сменившийся лёгким укором. – Завидую же!

– Ты начинаешь утомлять, – деланно сердито, не выходя ещё из себя, произнёс Вильгельм, тряхнув плечом.

– Ты ангел во плоти, – выпрямившись, и даже не взглянув на «соперника», произнёс Франц. – Достаточно этих слов и моей неотразимой бороды, чтобы ты прекратила смотреть на этого хиляка, как на единственного мужчину на свете?

– Этот, как ты выразился, хиляк, – произнесла Зиби, проходя мимо и попутно демонстративно хватая парня за ухо, – скоро станет королём.

– Отпусти, женщина! – возмущённо воскликнул тот, выкручиваясь из рук гадалки. – Я тоже, если ты не забыла, голубых кровей.

– Болтай больше, – усмехнулась она, выпустив наконец раскрасневшееся ухо и без лишних церемоний толкнув артиста к его месту на бревне.

– Что же ты тут делаешь тогда? – воспользовавшись моментом, съязвил Вильгельм, впрочем совершенно беззлобно.

– О, теперь моя очередь рассказывать истории, – заулыбался Франц, подставляя уже тарелку хлопочущей с завтраком Мари. – Смотри, сам будешь виноват, когда сей кареглазый ангел обратит благословенный свой взор на меня, услышав эту историю. И больше в твою сторону ей глядеть не захочется.

Короткий пинок Зиби заставил «шпиона» замолчать и недовольно обернуться, но замешательство его было недолгим и, как только женщина отошла на пару шагов и сама села у огня, он тут же продолжил.

– Родом я из Кавальтеры, – произнёс он так гордо, будто говорил о великой державе завоевателей, а не о крохотной стране, торгующей вином и употребляющей его в небывалых количествах. – Мой покойный батюшка, можете не верить, сам его величество король. Согрешил он как-то с моей матушкой – простой служанкой, и родился я на свет. Конечно же, знала об этом королева, невзлюбила меня эта старая мегера и, как только муженёк её почил вечным сном, выгнала меня куда подальше из дворца, прямо на улицу. Хотя и не привык я к роскоши – жил-то с матушкой, как простой служка, но пришлось мне тяжко, скитаясь одному. Тогда-то я и подался в странствия, которые привели несчастного бастарда в замок доброго короля Стефана. Точнее не в замок, а на конюшню. Но там нашёл меня, замёрзшего и голодного, слуга благородного правителя. Он и пристроил меня в ряды тамошней армии. А когда королю понадобилось заслать доносчика в столицу Кавальтеры, меня отправили, как знающего места и имеющего собственные счёты со старой каргой-королевой. Не погнушался я, отлынивая от данного мне задания, заглянуть и в тюрьму, где навёл изрядно шуму, споив охрану и выпустив всех заключённых, виновных в измене и предательстве власти. Там я и встретил Дита и Фрида, они были так благодарны за свободу, что поклялись всю жизнь служить мне верой и правдой!

При этих словах молчаливые братья переглянулись и слабо усмехнулись друг другу, снова воззрившись на рассказчика, будто слышали эту историю впервые, и продолжили уплетать завтрак.

– Втроём вернулись мы в Сэфпейс, а потом отправились с новым заданием сюда, в Ладлер. Встретили Вендэля и Зиби, организовали этот балаган, – Франц демонстративно махнул рукой в сторону стареньких телег. – Потом нашли Бернда, а теперь и вас, мой ангел, – он нарочито романтично улыбнулся, глядя на Мари и мастерски игнорируя её жениха, который тем временем нахмурился, поджав губы, но тут же махнул на шпиона рукой, заметив, что спутница и вовсе не глядит в его сторону.

– Брось, ты ей не интересен, – хмыкнул Бернд, облизав ложку и протянув девушке пустую тарелку. – И твоя голубоватая кровь тоже.

– Я посмотрю на тебя, оборванец, когда вырастешь, – Франц язвительно скривился, но почти тут же снова заулыбался привычно беззлобно. – Так каков же наш план, достопочтенные господа? – обратился он к гостям, поднимаясь со своего места.

– Едем в Сантерру, – чуть помедлив, произнёс Вильгельм. – И чем скорее, тем лучше.

– Не торопись так, дружок! – развёл руками разведчик. – А как же маркиз?! Нам нужен план.

– И что ты предлагаешь? – деловито встряла в разговор Зиби.

– Предлагаю? – «шпион» скривил губы. – Значит, я один тут самый умный? Ладно, – он наигранно задумчиво нахмурился. – Предлагаю переодеть графиню в мужчину, а Вильгельма в девушку, разделиться и поехать в Сантерру разными дорогами, – он широко улыбнулся, довольный своей идеей, но решительное и неожиданное «нет» от Мари, тут же стёрло улыбку с его лица.

– Я никуда не поеду без Вильгельма, – произнесла она без доли смущения.

– Ах, как всё сложно, – закатил глаза Франц. – Лучше всем нам попасть в лапы маркиза! Ангел мой, – он серьёзно взглянул на девушку, – за тебя я пошёл бы и на плаху, но ведь мне за это ничего не светит. Так что я против такого решительного самопожертвования.

– Как ты корыстен, – покачал головой Бернд. – Это не к лицу мужчине.

– Мнения девочек не спрашивали, – даже не взглянул на мальчугана блондин.

Тот хотел съязвить ещё что-то в ответ, но в разговор вмешался Вендэль.

– Не думаю, что у нас достаточно времени для препирательств, – сурово произнёс старик. – В обход Фалькнеса до Сантерры есть только одна короткая дорога, скорее всего, там нам не проехать. Поедем двумя телегами по длинному пути, с разрывом в несколько часов.

– Но, – попыталась возразить Мари и тут же притихла под строгим взглядом Вендэля.

– Вильгельм поедет с Францем, Зиби и Фридом. Ты со мной и Берндом следом. Дитфрид поскачет верхом самым первым, в случае видимой опасности он сможет вернуться и предупредить нас.

– План хорош, но мне нужно закончить кое-какие дела, прежде чем разъезжаться, – покачала головой Зиби, с пониманием глядя на поникшую гостью. – Распределить провизию, накормить лошадей, спрятать куда-нибудь подозрительные маскарадные костюмы, – она улыбнулась удивлённому взгляду девушки. – Я вспомнила, что у нас чудесное платье, в которое наряжали Бернда на спектаклях. Самое что ни на есть простое.

– Спасибо, – Мари благодарно склонила голову, но печальное выражение не покинуло её лица.

– Эх, жаль это великолепное белое платье, оно было бы бесценно для наших постановок, – женщина сокрушённо вздохнула. – А что же теперь остаётся, только сжечь такую красоту? Как мне его жаль.

– Так закопай его, – буркнул Вендэль, вытаскивая из телеги корзину с оставшейся у артистов едой. – Зачем жечь? Заверни в тряпьё и сунь под какой-нибудь камень. Заберём его, когда всё закончится.

Зиби радостно всплеснула руками и тут же хлопотливо отобрала у старика корзину.

– Я всё сделаю, и через час отправимся в путь, – улыбнулась она. – А ты займись нашими гостями, – она украдкой покосилась на несколько любопытных детских лиц, выглядывающих из-за ближайшего дома. – Кажется, благодарный зритель жаждет зрелищ.

– О! Что я вижу! – неожиданно громко возгласил мужчина, да так, что Мари и Вильгельм, непривычные к таким переменам в поведении нового знакомого, едва не подскочили от испуга. – Достопочтенные господа! И даже юная леди! – Вендэль подошёл ближе к ребятне и протянул руку раскрасневшейся девчушке лет пяти, протолкнувшейся в первый ряд старших товарищей. – К великому сожалению, – продолжил старик, встав перед девочкой на одно колено и зажимая маленькую её ручку в своих сухих морщинистых пальцах, – мы не можем задержаться здесь надолго, дабы осчастливить вас хорошим представлением, но мы с радостью найдём время, чтобы спеть для вас!

В подтверждение его слов тут же глухо звякнула струнами и запела в руках Фрида виола, звуки которой и привлекли вчерашним вечером двух промокших путников. Дети с радостными улыбками бросились к навесу, когда Дит вытащил из-за спины лютню, а Бернд, хотя и с весьма недовольным лицом, выудил откуда-то из-под куртки крохотный самодельный шалмей.

Мари в ошеломлённом восторге смотрела на неожиданно развернувшуюся перед ней картину всеобщего веселья, узнавая мелодию, которую и сама любила порой напевать. Ноги рвались в сложившийся под навесом хоровод, заставляя хоть ненадолго забыть о нависшей над беглецами угрозе и о грядущем, пусть и не долгом, как ей хотелось верить, расставании. Но из водоворота одурманивающей радости её выдернула рука Вильгельма. Он схватил подавшуюся уже вперёд девушку за запястье и на её удивлённый взгляд ответил коротко мотнув головой. Первым объяснением, пришедшим в голову Мари, была ревность, которую правитель не особо тщательно прятал, поглядывая на жизнерадостного Франца. Но, подтянув спутницу ближе, он лишь тихо укорил её за неосторожность.

– Мы не знаем, что о нас рассказывали в этой деревушке, – произнёс он, покосившись на пляшущую вокруг костра ребятню. – Не стоит лишний раз выделяться.

– Я лишь собиралась спеть со всеми, – улыбнулась девушка, почему-то невероятно обрадованная тем, что причиной запрета была не ревность.

– Именно этим ты и выделишься, – улыбнулся парень в ответ. – Вдобавок, я хотел бы побыть с тобой хоть немного перед тем, как мы разъедемся.

– И вправду, – Мари тут же погрустнела. – Меня это пугает…

– Не нужно бояться, – он приподнял её лицо и взглянул в глаза. – Осталось пройти совсем немного.

– Я надеялась, что эти шаги мы сделаем вместе.

– Когда я наконец покончу с Болдером, нас уже ничто не разлучит, – уверено произнёс правитель. Но от упоминания имени недавнего своего жениха девушка стала ещё мрачнее. – Хочешь, – Вильгельм понял, что повёл разговор не в то русло, – я научу тебя обращению с клинком? Я ведь обещал, – он улыбнулся, тепло взглянув на спутницу. Та посмотрела на него с прищуром.

– Я уже и забыла об этом.

– Забыла? Значит, для меня тебе было спеть неловко, а для целой толпы – нет? – он осёкся, заметив собственный язвительный тон. – Я знаю, что во второй раз ты пела для меня. И я был ошеломлён…

Мари улыбнулась, потянув спутника за собой, подальше от лагеря вагантов, где вовсю играла весёлая музыка, в сырую лесную чащу.

– Ты так смущаешься от того, что я хвалю тебя? – хмыкнул Вильгельм, когда девушка наконец остановилась, убедившись что от посторонних взглядов их скрывает старая водяная мельница и несколько метров пожелтевшего бурелома.

– Я не привыкла к похвале, – ответила Мари, повернувшись к нему лицом, – и не знаю, как правильно на неё реагировать.

– Поблагодарить и поверить, что ты лучшая из лучших, – усмехнулся он в ответ.

– Эта твоя тактика? – она рассмеялась. – Вот почему ты так самоуверен?

– А ещё у тебя прекрасный, завораживающий смех, – правитель взял её за руки, глядя в глаза без тени улыбки на лице.

– Нет-нет! – она замотала головой. – Я не смогу сделать всё как нужно, это слишком меня смущает.

– И когда ты смущаешься, мне хочется прикоснуться к твоим раскрасневшимся щекам.

– Ты делаешь это специально? – девушка наконец взглянула в глаза собеседника, стараясь сдержать стеснительную улыбку.

– И когда ты смотришь так, – Вильгельм сделал маленький шаг вперёд, почти прижавшись к ней, – я вижу живой огонь в твоём взгляде. И это заставляет моё сердце биться быстрее.

Мари закусила губу, не в силах противиться разыгравшемуся на лице багрянцу и не решаясь поднять взгляд выше тонких губ, обжигающих её лицо прерывистым дыханием.

– Я не могу передать словами, что чувствую, когда сжимаю твои руки, – Вильгельм прислонил её ладони к своей груди. – Когда ты так близко, мне кажется, что слова вовсе не нужны. Ты ведь тоже чувствуешь это? – губы почти коснулись её лица, Мари затаила дыхание, едва различая его шёпот за бешеным биением собственного сердца. – Ты чувствуешь?

Он не стал дожидаться ответа, руки сами собой обвили плечи девушки, зарылись в мягкие волосы, сковывая её тело, будто в страхе, что нескромный поцелуй оттолкнёт её. Но желание сопротивляться и на долю мгновения не посетило её мыслей – Мари лишь крепче прижалась к возлюбленному, забыв о приличиях и манерах, не вспоминая о том, что он сам не хотел повторять их недавней «ошибки».

Воздуха не хватало, и в груди билось, заставляя сердце то замирать, то вновь сходить с ума, необъятное чувство обладания самым желанным даром небес – взаимностью. Вильгельм каждой клеточкой своего тела ощущал, как его собственные мысли, будто сливаются с мыслями раскрасневшейся избранницы, переплетаются, вливаются друг в друга и бурлящим потоком горячей страсти накрывают обоих, сметая стыд и предрассудки, увлекая за собой в вихрь инстинктивных желаний и неутолимой жажды вожделенного тепла.

– Прости, – прошептал он, едва дыша и продолжая покрывать поцелуями шею девушки. Та лишь невнятно простонала что-то, проведя рукой по коротким волосам спутника и сжимая в кулаках его рубашку. – Прости… Я снова не держу себя в руках, – их губы встретились, и Вильгельм на миг потерял ход здравых мыслей, поддавшись очередной волне пылающего в теле «голода».

Фибула, тихо звякнув, разомкнулась, и серая накидка мягко легла на ворох палых листьев. Мари не стала сопротивляться властным движениям возлюбленного, прижавшего её к себе и быстро опустившего на шерстяную «постель», когда горячие пальцы бесцеремонно забрались под её одежду, скользя по коже и до боли сжимая тело. Она лишь крепче и крепче сдавливала дрожащими ладонями его спину под плотной тканью рубашки.

– Прошу тебя, – вновь зашептал Вильгельм, едва сдерживая себя, чтобы не начать рвать на ней одежду. – Прошу, останови меня… Скажи, что не хочешь этого, и я остановлюсь.

Мари лишь прерывисто вдохнула, не в силах произнести и слова в кипящем потоке мечущихся мыслей и желаний.

– Скажи, – он с рычанием впился в раскрасневшиеся губы, едва не кусая их от, с трудом сдерживаемого, животного влечения и тут же поднялся на руках над замершей спутницей. – Скажи!

Он смотрел в испуганные, но всё ещё затуманенные страстью глаза, до боли сжимая кулаки, из последних душевных сил взывая к собственному здравому смыслу и совести.

– Скажи хоть что-нибудь! – его гневный крик окончательно вывел спутницу из оцепенения, она моргнула и ещё сильнее закусила губу.

– Я, – девушка отвела взор. Внутренний голос, пробиваясь сквозь стук обезумевшего сердца, нашёптывал правильный, но вовсе не честный ответ. – Я не хочу, – Мари прижала руки к груди и отвернулась, стараясь скрыть смущение, вновь напомнившее о себе, подступившим к лицу жаром.

– Прости, – Вильгельм сел рядом с ней, переводя дыхание и глядя в землю. – Я сделал тебе больно… Я этого не хотел.

– Мне не больно, – произнесла она отрешённо, но тут же взглянула на спутника с укором и, совсем раскрасневшись, выпалила: – Мы ведь можем расстаться навсегда! Почему даже сейчас ты боишься?!

– Поэтому и боюсь, – их взгляды встретились, и Мари замерла, поглощённая его печальным пониманием. Он будто хотел высказать всё, что творится сейчас на душе, поделиться всеми взметнувшимися вновь страхами и надеждами, но верил, что эти мысли видны все до единой в его глазах, переполненных трепетной тревогой и нежным предвкушением, жертвенной и бескомпромиссной любовью.

– Ты хотел научить меня фехтовать, – неуверенно улыбнулась девушка, принимая его чувства и смиряясь с выбором спутника.

– Да, – он беззвучно облегчённо вздохнул, увидев её невысказанное согласие, и поднялся на ноги, протягивая руку Мари, поёжившейся от холодного дуновения ветра. – Идём, найдём какую-нибудь полянку. Времени у нас немного.

* * *

Ночь двадцатая.

Когда за спиной осталось добрых пять десятков миль, и лошади начали задыхаться от усталости, беглецы наконец остановились. Оставленные ими следы казались настолько очевидными, что монахи даже засомневались в успешности плана, но всё же понадеялись, что в суматохе погони преследователям не придёт в голову размышлять над немудрёной тактикой врага.

Спрятав лошадей в деревушке, расположившейся на краю густого леса между двух тоненьких речушек, у местного сердобольного священника, беглецы отсиживались в заросшем овраге у дороги, поджидая появления погони. Конечно, посланные за ними стражники могли разделиться и пройти множество других дорог, но если бы кто-то по оставленным следам добрался и в эту глушь, это дало бы надежду, как минимум на то, что меньше преследователей останется на души правителя и его спутницы.

Далёкое уханье сонных, сытых филинов то и дело заставляло монахов нервно оборачиваться, оглядываясь по сторонам. Ночная тишина и усталость рождали призрачные отзвуки голосов и топота конских копыт, и путники поминутно обменивались вопросительными взглядами, пытаясь понять, померещилось ли им в очередной раз или наконец появилась за поворотом дороги пара-тройка всадников. Когда небо начало светлеть, пряча за тяжёлой пеленой облаков восходящее солнце, а на лес опустился сизыми клубами густой туман, по сырой утоптанной земле вдоль лесной кромки пронёсся целый отряд воинов в облегчённой броне. Судя по форме, отряд был выслан из самой столицы, а лошади бежали довольно резво. Видно, их сменили в пути, возможно не в первый раз, исходя из времени задержки. Но то, что сюда добралось столько солдат, явно свидетельствовало либо о том, что отрядов было выслано не менее пяти – именно столько больших развилок встретили монахи на своём пути, либо о том, что преследователи оказались не очень умны и действительно пошли по единственному следу. В планы Анкэля входило заставить стражников думать, что похищенную графиню везут к единственному морскому порту страны, расположенному там, где море самым краешком касается земель Ладлера в юго-восточной его оконечности, и откуда свободные путешественники могут за определённую плату увезти беглецов хоть на край света, не оставив никаких следов. И монахи с молитвенной надеждой верили, что план сработал.

– Всё-таки попались, – усмехнулся Удо, облегчённо вздыхая и глядя с ожиданием на спутника.

– Хотелось бы верить, – тот сбросил с себя налетевшие с багряно-жёлтых деревьев влажные листья. – Нужно забрать лошадей и поспешить обратно в монастырь.

– Наши лошади и из деревни выйти не успеют, как попадают замертво, – помотал головой монах. – Мы их загнали.

– Загнали или нет, но выбор невелик. Проедем сколько сможем.

– Можно пройти через лес напрямик, – вкрадчиво произнёс Удо. – Часа через четыре будем дома. У отца сейчас не лучшие времена, но он сумеет помочь нам с одеждой и лошадьми.

– Я не хочу тревожить его, – покачал головой Анкэль. – Мы справимся сами.

– Прекрати, – дружественно возразил собеседник, – у тебя наконец есть возможность снова его увидеть, а ты пройдёшь мимо? Я знаю, что ты хочешь встречи.

– Зачем? – монах гневно сощурился. – Я не хочу тревожить его раны.

– Он любит тебя, – продолжал настаивать Удо.

– Он стыдится меня! – отрезал Анкэль, да так сурово, что спутник его замолчал, недоумённо хлопая глазами. – Все эти годы он стыдился своего поступка! Я видел это в его глазах, когда бывал здесь! В его письмах! Он пытается просить у меня прощения и не может принять того факта, что мне не за что его прощать! Я знаю прекрасно, какие были времена. Скольким приходилось жертвовать и…

– А ты хоть раз говорил ему, что простил?! – перебил вдруг расшумевшегося брата Удо. – Ты говорил, что понимаешь, что знаешь, как было тяжело! А ему нужно было услышать совсем другое!

– Это одно и то же, – бросил тот, складывая руки на груди.

– Нет! – взорвался Удо. – Не одно и то же! И ты прекрасно знаешь это! А отец знает, что в глубине души ты всё ещё не простил его.

– Глупости!

– Нет! Ты зол, что он смог вырастить своего сына, а тебя отдал в монастырь, потому что ты не был родным.

– Нет! Это не важно!

– Важно! Потому что именно поэтому он не принял тебя, как часть семьи!

– Это не имеет значения!

– Ты зол, потому что он не смог полюбить тебя, потому что предал твою надежду!

– Я счастлив, что попал в монастырь Сантерры, ясно?! Это было лучшим, что он мог сделать для меня!

– Лжёшь! Даже голос твой дрожит, выдавая тебя! Ты лжёшь самому себе!

– Что ты хочешь услышать?! – Анкэль сжал кулаки, его грудь часто вздымалась, а сердце колотилось от гнева и непонятной обиды, затмившей всякое воспитание и здравый смысл, присущий послушнику. – Что я не могу простить его? Да! Не могу! Когда я остался один, когда родители умерли на моих руках, истекая кровью, я был на краю отчаяния! Тогда его доброта спасла меня, и я верил, что это было то самое душевное тепло, что дарует мне спасение, верил, что это было отцовской любовью! Три года мы с тобой шли бок о бок, как родные братья! Он учил нас, ругал, воспитывал как равных! За этот срок я так привык, так полюбил эту семью… – монах отвёл потускневший взор. – Представь, что я чувствовал, когда он сказал, что мне нужно уехать? Как я должен был отнестись к этому? – он вновь взглянул в серьёзные глаза спутника, но уже не с гневом, а с растерянной печалью. – Я чувствовал себя преданным. Я не хотел уезжать. Но заставлял себя верить, что понимаю его мотивы. Понимаю всю тяжесть его ноши – жить на жалкие гроши, что давал клочок бесплодной земли за домом и оставаться милосердным, благотворительно поддерживать едва ли не всю деревню и растить двоих сыновей. Я заставил себя поверить, что это было слишком тяжело и что моё исчезновение облегчит его ношу. Но он, спустя столько лет, продолжает просить прощения…

– Пойми, – неожиданно тихо, с надеждой заговорил Удо, – он знает, что его поступку нет никакого оправдания, в этом отца не переубедить. Он чувствует своё предательство и раскаивается в нём. Он раскаивался каждый день, с того самого момента, когда ты шагнул за порог нашего дома. Он корил и проклинал себя и только из-за твоей улыбки… Той фальшивой доброй улыбки, которой ты одарил нас на прощание, он не мог позволить себе просить тебя вернуться в ту нищету, в которой мы жили тогда. Твой отъезд ничего не решил, не стало лучше… Совсем не стало. Только хуже. Он часто говорил, что если бы мама была жива, она не дала бы ему так оступиться. Поверь, он и по сей день сам себя не может простить, хотя знает, каким ты вырос под присмотром настоятеля, и что в монастыре тебе не пришлось ни в чём нуждаться.

– Главное, в чём я нуждался – это семья, – едва слышно произнёс Анкэль, отвернувшись.

– Поэтому отец так глубоко ненавидит себя за предательство! Да, он стыдиться смотреть тебе в глаза, и ему больно даже говорить о тебе! Но это не значит, что он хочет о тебе забыть!

– Как мне сказать ему? – вновь заговорил монах, одарив собеседника ещё более безнадёжным взглядом. – Как сказать, что я хочу бывать дома чаще? Что хочу говорить с ним, делиться своими бедами и радостями, помогать и поддерживать?

– Тебе достаточно перестать избегать его взгляда и самому посмотреть в глаза, – улыбнулся Удо. – И он всё поймёт.

– Я действительно был зол, – вздохнул Анкэль с едва заметным облегчением. – Но я простил его уже очень давно. Потому что люблю как родного отца. Несмотря на все ошибки прошлого.

– Так давай же вернёмся домой вместе и порадуем старика, – Удо хлопнул брата по плечу. – Я тоже давно не бывал дома. Погрузился с головой в свои переживания.

– Прости, что не поддержал тебя, когда ты был в печали, – виновато улыбнулся в ответ монах.

– Ты поддержал меня тем, что был рядом в своём всепонимающем молчании. Одно оно всегда делало меня сильнее.

– Но я мог отговорить тебя от пострига. Ты ведь никогда не хотел быть монахом. Вечно причитал, когда приезжал повидаться со мной, – Анкэль усмехнулся.

– Нет, в конце концов, это спасло меня от скверных мыслей и деяний. Вдобавок, я получил свою награду, – он подмигнул собеседнику, опираясь спиной на влажный от оседающего тумана ствол дерева, закидывая руки за голову. – И хотя моя невеста была сердита, что я откладываю свадьбу после столь долгого её ожидания, когда она узнает истинную причину задержки, думаю, будет мной гордиться.

– Значит, моя задача теперь – сберечь тебя для невесты? – рассмеялся монах, глядя на довольный вид брата.

– Не ты меня в это втянул, – покачал головой Удо. – Я пошёл добровольно и сам отвечаю за свои поступки. Да и вернуться живыми нам обоим необходимо – хочу чтобы ты погулял на моей свадьбе!

– Ты искушаешь мою терпимость, – совсем развеселился Анкэль. – Много вина, прекрасные девушки и танцы ночи напролёт! Я правильно представляю себе свадебную пирушку?

– Моя свадьба будет именно такой! – он поддержал брата смехом. – Хотя, думаю, отец сумеет нас вовремя успокоить.

– Спасибо, – Анкэль снова улыбнулся, на этот раз тепло и благодарно. – Я чувствую, что тяжёлый камень готов покинуть моё сердце. Мне стало легче говорить с тобой, теперь я хочу поговорить с отцом.

– Тогда оставим несчастных наших лошадок местному пастору, – с наигранным благодушием произнёс Удо, – и поспешим в родные леса. Мы с тобой совсем потеряли из виду нашу цель за своими праздными беседами.

– Ты прав, – он на секунду нахмурился, – нужно торопиться и помнить о своей задаче. Вильгельму может пригодиться каждый верный соратник, и никто не знает, когда наступит этот момент. Поспешим.

* * *

Сучковатые палки были избиты в щепки, небольшая почти круглая полянка, окружённая низким кустарником, вытоптана.

– Очень больно? – Мари виновато глядела на «противника», не решаясь подойти. Она уже пару раз попалась на этот трюк, когда Вильгельм со стоном опускал своё «оружие», потирая ушибленную ещё в самом начале схватки руку (а в том, что он нарочно подставил руку под удар, Мари теперь почти не сомневалась) и, как только девушка делала шаг вперёд, «колол» её палкой то в ногу, то в плечо.

– На этот раз не поверила? – усмехнулся парень. – Это хорошо.

– Если бы ты был врагом, я бы не кидалась каждый раз на помощь, – обиженно отвернулась Мари.

– Как-то я в этом не уверен, – лукаво прищурился учитель. – Но рука и в самом деле болит.

– А я говорила, что не нужно мне поддаваться, – выпалила девушка, даже не поворачиваясь. – Фехтовал вполсилы, да ещё левой рукой. Это оскорбительно!

– Если бы я фехтовал правой рукой и в полную силу, – он отбросил палку в сторону и, подойдя к спутнице, обнял её сзади, продолжая шептать на ухо, – у тебя не было бы ни единого шанса. Ты должна быть готова не к честному бою, а к реальности.

Мари повернула голову на бок, так что их губы почти соприкоснулись.

– Я усвоила пару уроков, как ты и хотел, – она резко оттолкнула спутника и, когда тот опомнился, «шпага» Мари уже упиралась в его грудь.

Девушка довольно усмехнулась и наконец тоже отбросила палку в сторону.

– Да. Я заметил, что ты схватываешь на лету, – Вильгельм оттряхнул рубашку от древесной трухи, – но пусть лучше всё это не пригодится тебе в будущем.

– Хотелось бы верить, – она опустила глаза и тут же настороженно обернулась, услышав за спиной шорох листвы.

– Хотелось бы, – прохрипел, вываливаясь на лесную полянку, Вендэль. – Да только лучше действительно быть готовым ко всему. Однако же, палка не шпага. Но на палках вы фехтовали неплохо.

– И давно ты здесь? – нахмурился Вильгельм, поднимая с замшелого пня на краю опушки шерстяные плащи и набрасывая один из них на плечи Мари.

– Не так давно. Увидел лишь часть вашего занимательного танца с палками. Деревенская ребятня разошлась, вещи собраны, мы готовы ехать.

– Простите, что мы задержались, – девушка смущённо отвела взгляд.

– Идёмте-ка, – не стал продолжать в своём обычном ворчливом тоне старик. – Тебе, Мари, ещё нужно переодеться, а для Вильгельма у меня есть одна полезная вещица…

Влюблённые озадаченно переглянулись и последовали за вагантом. Любопытство немного скрасило печаль от вновь грядущего расставания, но не затмило её полностью. Мари осторожно взяла друга за руку, едва поспевая за его широкими шагами, тот обернулся, одарив её задумчивым взглядом, но всё же крепче сжал тёплые пальцы. Казалось, сейчас в голове правителя куда большее место занимало построение планов, чем, бравшая совсем недавно верх над разумом, сентиментальная нежность, плавно перетекающая в страсть.

Общество ворчливого старика удивительно трезвило его. Вильгельм и сам про себя отметил, что тот, пожалуй, напоминает ему Северина. Только Вендэля он не знает столько лет, и воспитание невольно заставляет держать себя в руках и строго контролировать каждое желаемое к высказыванию слово.

Девушка, сжав покрепче руку возлюбленного в ответ, тихонько вздохнула, провожая отрешённым взглядом уходящую под ноги сырую землю. Белые туфельки – последний элемент её маскарадного костюма, вчера не на что было сменить, и теперь они стали желтовато-серыми под пятнами грязи и обрывками прелой листвы. В них было мокро, холодно и некомфортно, а при мысли о том, что погреться у костра времени не будет, Мари совсем погрустнела. Ей, в отличие от Вильгельма, мысли о скором героическом возвращении наследника на престол и избавлении страны от затянувшейся смуты совсем не лезли в голову. Хотя и романтического настроения уже вовсе не осталось – все былые переживания и приятные помыслы затмило одно необъятное, напряжённое и холодное чувство тревоги. От него даже больше, чем от отсыревшей одежды сейчас разбегались мурашки по уставшему телу, а сердце колотилось, казалось, сильнее, чем от нескромных взглядов Вильгельма. Девушке не хотелось верить, что это трепещущее в груди чувство предвещает беду, она уверяла себя, что всё это – лишь её разыгравшаяся фантазия и не более того. Конечно, грядущий их поход нельзя было назвать лёгкой прогулкой, и сказать, что он не таит в себе многих опасностей, было бы чистой воды лукавством. Но глядя на уверенные лица Вендэля и Вильгельма, хотелось верить, что все трудности чудесным образом обойдут беглецов стороной, и блестящий план, который наверняка уже созревает в голове кого-то из присутствующих, окажется верным и действенным.

Из деревни все выдвинулись вместе, но как только последние крошечные дворики скрылись вдалеке за поворотом дороги, Дитфрид пришпорил коня, и Фридеман вслед за ним звонко хлестнул лошадку вожжами. Вскоре первая телега превратилась в маленькую точку на прямой как стрела дороге и вместе с всадником совсем потерялась из виду.

Мари задумчиво и тяжело вздохнула, в последний раз пытаясь разглядеть обогнавших их спутников, и перевела взгляд на свои колени – на тёмной ткани длинной юбки покоился в чуть потемневших ножнах тяжёлый клинок с почти стёртой от времени аккуратной резьбой на широком щитке и эфесе. Несмотря на очевидную старость оружия, оно блестело чистотой. Отполированная сталь отражала свет будто зеркало, и девушке казалось, что она даже немного светится сама, словно невиданный ангельский меч, способный рассечь самую душу грешного человека. Этот кинжал был парой длинной тонкой шпаге, которую старик-артист вручил Вильгельму по возвращении в лагерь. Это и было той самой обещанной вещицей. Правитель некоторое время вертел оба клинка в руках, привыкая к тяжести оружия, а затем вдруг попросил Мари взять один из них. На недоумённые возражения старика он ответил, что привык фехтовать одной лишь шпагой, а так ему будет немного спокойнее в разлуке с возлюбленной. На прощание времени не оставалось, и парень лишь быстро поцеловал свою спутницу в губы, незаметно вложив в её ладонь вместе с кинжалом что-то маленькое и холодное. Не дав ей взглянуть вниз, он прижал девушку к себе, шепнув, что «это» он доверяет ей. Самое важное, что есть у него на этот час, вместе со своей жизнью вверяет её рукам. Когда все заняли свои места в повозках, и лошади лениво зашагали по грязной, размытой дождём дороге, она наконец незаметно для спутников взглянула на доверенное ей сокровище. Им оказалась королевская гербовая печать – сокол, парящий над двумя скрещенными мечами. Девушка сразу вспомнила этот герб, он был изображён на одежде и доспехах некоторых знатных особ из её книги. Как говорил ей Вильгельм, то были прошлые правители Ладлера. Мари сдержанно улыбнулась – то, что спутник отдал ей печать, выражало не только его доверие, теперь она обязана была во что бы то ни стало снова с ним встретиться, ведь эта маленькая невзрачная вещица являлась одним из двух доказательств прав наследника на престол. Парень будто обязал её к скорой встрече, не желая даже предполагать, что с ней в пути может что-то случится, или всё пойдёт не по плану. Эта твёрдая убеждённость Вильгельма в собственных чувствах помогла девушке немного расслабиться, оставив тревожные мысли и навалившуюся после расставания печаль. Едва заметная мечтательная улыбка осветила её лицо и больше уже не хотела прятаться.

– Тебе не страшно? – ворвался вдруг в нестройную цепочку приятных размышлений тихий голос Бернда. Мари моргнула, чуть опомнившись, быстро глянула на Вендэля, молча управляющего едва плетущейся лошадкой и, видно, не сильно интересующегося происходящим за его спиной, затем на мальчика, сидевшего у тряпичной стены и как обычно кутающегося в непомерно длинную куртку. Серо-голубые глаза бывшего воришки смотрели на девушку с нескрываемым любопытством.

– Нет, – произнесла она наконец, окончательно вернувшись в реальность. – Уже нет.

– Драка не женское дело, – усмехнулся мальчик, мельком взглянув на кинжал, так и лежащий на коленях Мари.

– Прости, я не могу отдать его тебе, – ответила она со смущённой улыбкой. – Эти два клинка как одно целое, они будут ждать воссоединения, когда всё закончится, как и их временные владельцы, – она замолчала, довольная высказанной мыслью.

– А мне он и не нужен, – пожал плечами юный артист. – А был бы нужен, давно бы у Вендэля попросил.

– А я бы тебе его не дал, – отозвался с облучка старик.

– В чужие разговоры влезать нехорошо, – по-детски язвительно скривился Бернд.

– С того момента, как в нём прозвучало моё имя, разговор стал общим, – он поучительно поднял палец, всё также глядя на дорогу.

– Только от одного брюзги избавился, – заворчал мальчик. – Хватит меня уже учить.

– Это кто тут ещё брюзга, – Вендэль неожиданно добродушно усмехнулся. – Ты вечно чем-то недоволен. Будто вши тебя кусают, – он обернулся с лукавым прищуром.

– Нет у меня никаких вшей! – вскипел бывший воришка. – Нет и не было!

– А что же ты по ночам всем спать мешаешь своим копошением? – он всё также ухмылялся, совершенно не повышая голоса.

– Отстань от меня, старик! – Бернд отвернулся, обиженно сложив руки на груди.

– А между прочим, наша гостья могла бы тебе помочь, – Вендэль сказал это уже с непроницаемо серьёзным выражением лица, вся шутливая интонация пропала.

– Не нужна мне помощь.

Мари смотрела сосредоточенно то на одного, то на другого спутника, пытаясь понять, о чём же конкретно они спорят, наконец, когда оба замолчали на несколько мгновений, она сама обратилась к младшему.

– Я могла бы помочь, если речь идёт о какой-то болезни, – она смущённо отвела взор, не зная насколько тактичным выглядело её предложение.

– Мне уже Зиби помогает, – не поворачиваясь, бросил Бернд. – Да только толку мало.

– Но Зиби не доктор, – вновь подал голос Вендэль. – Она только это тебе и твердит, а ты наотрез отказываешься идти к настоящему доктору.

– Потому что это стоит денег, – мальчик негодующе тряхнул головой. – Которых вечно нет.

– Я ничего с тебя не возьму, – улыбнулась Мари, чувствуя, что собеседник и сам не прочь поведать кому-то о своей проблеме, но пока ещё нелогичная детская гордость не позволяет ему довериться гостье.

– Само пройдёт, – бросил он последний аргумент, и девушка решила, что можно переходить в открытое наступление.

Она коротко вздохнула и пересела поближе к потенциальному пациенту, тот подозрительно глянул на неё, но тут же снова отвернулся, мотнув перед лицом целительницы своими длинными волосами, собранными в хвост.

– До недавнего времени я лечила только свою матушку, – улыбнулась Мари, не обращая внимания на неприветливый жест. – И всегда удачно, – она шутливо пожала плечами. – А несколько недель назад мне довелось лечить самого короля, и он остался доволен.

– Не разговаривай со мной как с ребёнком, – буркнул мальчик, не поворачиваясь.

– Прости, я не хотела обидеть тебя своим тоном, – она снова улыбнулась. – Я очень мало общалась с людьми и часто веду себя, как мне взбредёт в голову, по наитию. Но я не считаю тебя ребёнком. По мне так Франц, несмотря на то, что выглядит куда старше, а поведением напоминает ребёнка куда больше, чем ты, – она задумчиво хихикнула, мысленно отругав себя за такое, казалось бы невинное, но всё же осуждение.

– Он просто дурачится, – поддержал мальчишка, и в голосе его послышался проснувшийся энтузиазм. – И меня это часто выводит из себя.

– Я заметила, что ты довольно раздражителен, – решила действовать напрямую Мари. – Тебя что-то нервирует?

– Кроме Франца? – он ехидно усмехнулся, но тут же снова стал серьёзным и без лишних слов со вздохом задрал на спине куртку и рубашку.

Девушка закусила губу, нахмурилась – всю спину мальчика покрывали ярко красные бесформенные пятна, усыпанные сероватыми непрозрачными пузырьками, кое-где были видны следы запёкшейся крови и мелкие шрамы.

– Чешется безумно, – произнёс мальчик, опуская одежду и по-прежнему не оборачиваясь. – Аж зубами хочется заскрежетать иногда.

– А чем лечила тебя Зибилле? – осторожно поинтересовалась Мари.

– Мазала маслом, но толку, как я уже говорил, никакого.

– Здесь нужно немного другое, – она задумчиво завела глаза, вспоминая все перечитанные ей книги по медицине. – Здесь нужна зола…

– Зола? – Бернд наконец обернулся, взглянув недоверчиво на девушку.

– Да, нужно смешать золу… – она забормотала что-то себе под нос, закрыв глаза, и через мгновенье бросилась к Вендэлю. – Остановите повозку. Мы прямо сейчас сделаем лекарство для Бернда.

– Не нужно сейчас! – возмутился мальчик. – У нас ведь совершенно нет времени.

– Это займёт совсем немного времени. Всё о чём я вас прошу – развести костёр и согреть немного воды, после этого мы сразу отправимся в путь.

Спутники не стали более спорить и послушали девушку, которая без лишних вопросов стала рыться в корзине с остатками провизии, открывая то одну, то другую полупустую бутылку и осторожно нюхая содержимое.

– Что ты ищешь? – поинтересовался Вендэль, пока мальчик разводил костёр, тщетно пытаясь распалить сырые ветки.

– Мне нужен уксус и ещё свиной жир, – коротко ответила она, победно извлекая из корзины маленький глиняный горшочек, перевязанный засаленной тряпочкой.

– Интересные у тебя лекарства, – ухмыльнулся мужчина, наблюдая за девушкой, которая тем временем продолжила сравнивать ароматы из разных бутылок.

– Это самое дрянное вино, которое можно найти в нашем королевстве, – пожал он плечами. – А уксуса у Зиби никогда не видал.

– Ничего страшного, – Мари улыбнулась. – Сойдёт и вино.

Некоторое время бродячие артисты с интересом наблюдали, как целительница хлопочет у костра, растапливая жир, затем собирая прямо в баночку с получившейся жижей древесную золу. Но когда она бесцеремонно вылила в котелок полную бутылку вина и поставила на огонь, оба возмущённо вмешались.

– Это малая жертва, – пожала плечами девушка, – за спокойный сон и свободу от этой безразмерной куртки.

– А я ещё жалел денег на доктора, – вздохнул Бернд. – Но если это действительно поможет, – он стиснул зубы и со вздохом взобрался на край повозки.

– Я знаю, что ты всё время терпишь этот страшный зуд, а во сне, видно, до крови счёсываешь кожу, – серьёзно произнесла Мари, подойдя к мальчику с баночкой свежеприготовленной серой мази.

– Зиби сказала, чтобы я скрывал болезнь… И старался лишний раз ни к кому не прикасаться.

– И тем не менее дала мне надеть твоё театральное платье? – рассмеялась Мари, но тут же снова стала серьёзнее, увидев неприкрытый испуг на лице мальчика.

– Я так привык, что мои вещи никто не трогает, что совсем не подумал, – шепнул Бернд, глядя в её глаза с тревогой и виной.

– Это совсем не то, что думает Зиби. Да и платье она стирает с особой тщательностью, она говорила, – покачала головой Мари. – Тебе стоит лучше следить за собственной чистотой, и пятна будут появляться реже, а если будешь каждый день пользоваться тем, что я тебе дам, то вскоре исчезнут вовсе.

– Так это… не проказа? – вкрадчиво и с надеждой спросил мальчик. Девушка заметила, как напряглись его руки, сжатые в кулаки, и побелели костяшки.

– Я очень много узнала об этой болезни от своего учителя, – ласково улыбнулась она. – Нет. Это не проказа. Ты ведь раньше жил на улице?

– Да, – юный артист стыдливо отвёл взор. – Приходилось…

– Там и подхватил лишай, – улыбка Мари стала ещё шире. – А во время проказы ничего не чешется.

Лицо Бернда просветлело, он с надеждой посмотрел на девушку.

– Пусть пока остывает, – не стала ждать его слов собеседница, понимая, что слова сейчас вообще излишни и, поставив баночку рядом с пациентом, отошла обратно к костру. – Твоё лекарство почти готово.

Мальчик украдкой глянул на Вендэля, ожидая услышать бурчание и ругань, но старик как ни в чём ни бывало усмехнулся каким-то своим мыслям и взобрался на облучок, потирая озябшие руки.

Через полчаса странники снова двинулись в путь, Мари уже в дороге протирала аккуратно смоченной в уваренном вине тряпицей малиново-алые пятна на спине смущённого и в то же время нескрываемо радостного мальчика. Бернд тихонько улыбался, обхватив колени и пряча лицо в согнутых локтях, он лишь молча повиновался всем велениям девушки, глядя то в пол, то на стены повозки, и не зная, как выразить словами хоть часть того ликующего счастья, что сейчас переполняло душу.

– Всё готово, – наконец произнесла Мари, закончив с нанесением топлёного жира с золой. – Осталось обмотать тебя чем-то, чтобы не испачкать одежду.

– Пусть пачкается, – усмехнулся мальчик. – Я с радостью выброшу эту проклятую куртку, как только выздоровею.

– Нет, тебе нужно надеть что-то чистое, – покачала головой Мари. – А остальные вещи выстирать как следует.

– Но мне сейчас нечего надеть, – обернулся к ней артист, тут же поёжившись от холода, когда ноги, прижатые к груди, перестали его согревать.

– Бери любую одежду из той, что мы используем для постановок, – бросил не поворачиваясь Вендэль. – А для бинтов можете порвать одну из юбок Зиби, – старик усмехнулся. – Она даже не заметит.

Мари кивнула и без лишних вопросов стала рыться в вещах артистов, пока её пациент не замёрз окончательно.

– Вот, – она закончила бинтовать мальчика разорванной ветхой юбкой и подоткнула бахромящийся край повязки. Войдя в роль заботливой старшей сестры, девушка быстро одела на него рубашку и, пока тот не успел начать сопротивляться, накрыла краем своей накидки и села рядом.

Вагант покраснел до кончиков ушей, отвернулся, пряча взгляд.

– Ты чего творишь? – произнёс он без присущей ему раздражённости.

– Я тебя грею, – улыбнулась Мари, – так как тёплых вещей больше нет.

– Как-то… слишком близко, – произнёс он, краснея ещё сильнее.

– Тебя это смущает? – она бесцеремонно обняла собеседника. – Скажешь потом всем, что обнимался с графиней, – она рассмеялась, и Бернд смутился окончательно.

– Я уже не такой маленький, – произнёс он минуту спустя, когда девушка немного отвлеклась, глядя на дорогу впереди, – и потому мне неприлично находиться так близко к женщине. Тем более, учитывая её статус.

– Ты говоришь со мной, совсем не учитывая таких формальностей, – пожала плечами Мари. – Если ты согрелся, я могу сесть подальше, – она улыбнулась самой что ни на есть невинной улыбкой, от чего Бернд обиженно понял, что за мужчину его совсем не принимают.

– Да, мне тепло, – он снова отвернулся. – Спасибо, – мальчик тоже уставился на дорогу, но через пару минут молчания вновь взглянул коротко на девушку и произнёс тихо: – Когда ты сказала, что мне не нужно бояться моей болезни, я вправду решил, что ты ангел…

Она удивлённо приподняла бровь, переведя взор на собеседника, от которого прежде не ожидала услышать тона даже близкого к тому печально-романтичному, который слышала сейчас.

– А теперь, – мальчик поспешил отвернуться, – меня гложет странное чувство… – он вдруг замолчал, будто не решаясь высказать свои мысли.

– Только не говори, что теперь считаешь меня ведьмой, – попыталась пошутить Мари, чтобы хоть немного развеять напряжённость момента. – Вильгельм один раз уже предположил такую нелепость.

Бернд сверкнул гневно глазами, и девушка осеклась, понимая, что сказала что-то лишнее.

– Прости, – она поджала губы. – Так что за чувство не даёт тебе покоя?

– Это не важно, – он отвернулся.

– Я… – Мари растерянно замолчала – её собеседник резко поднялся на ноги и молча пересел под бок к возничему. Она опустила глаза, почувствовав, что виновата в неожиданной смене настроения мальчика, но говорить больше ничего не стала. Он не просто отсел от неё, а отгородился обществом Вендэля, ясно давая понять, что разговор продолжать не нужно. Девушка беззвучно вздохнула, не понимая, чем могла обидеть друга, и медленно притянула колени к груди, положив на них голову и продолжая глядеть на раскисшую дорогу.