Полная луна заливала мертвенно холодным светом застывший в беззвучии лес, только редкое уханье сов в промерзающей чаще давало понять, что время не застыло, а течёт медленно, но неумолимо, приближая рассвет рокового для Ладлера дня – дня принятия власти хладнокровным маркизом. Мари медленно спустилась на землю, стараясь не разбудить вагантов и Вильгельма. Она не хотела быть пойманной, но и уходить тоже не хотела. Правильным ли решением было убежать и попытаться решить всё самой? Ведь из-за неё все нерушимые планы епископа полетели прахом. Но она твёрдо уверила себя, ещё когда впервые услышала о готовящейся коронации от Дитфрида на дороге, что решение верно.

Конь недовольно фыркал, не желая идти по тёмной тропе через лес к широкому тракту, но девушка неотступно тянула его под уздцы. Короткий порыв холодного ветра пошевелил листву деревьев и она, сорвавшись с тонких дрожащих ветвей, полетела вниз, шурша еле слышно и укладываясь под ноги мягким ковром. Лунный свет, пробиваясь сквозь поредевшие кроны, рождал короткие пугающие видения: то тут, то там среди стволов Мари мерещилось движение, мелькали тёмные фигуры. Она тяжело дышала, буквально таща упирающуюся лошадь за собой и увязая в незамёрзшей ещё грязи.

– Куда ты собралась? – нежный голос Вильгельма полоснул по нервам Мари ледяной сталью. Она едва не вскрикнула, обернувшись, и замерла, глядя в глаза возлюбленному, стоящему на дороге, прямо за ней.

– Я хотела… – попыталась оправдаться она, но юноша не дал ей закончить.

– Я сам решу эту проблему, – произнёс он со зловещей улыбкой, глядя через плечо спутницы куда-то в темноту лесной чащи.

– Что? – Мари попыталась проследить за его взглядом и, снова обернувшись, обмерла – в трёх шагах впереди стоял Болдер собственной персоной. На лице его красовалась точно такая же зловещая усмешка, а в руках уже поблёскивали в холодном лунном свете шпага и тяжёлый парный кинжал.

– Давай решим этот вопрос без лишних жертв, – произнёс Вильгельм, отодвигая оторопевшую Мари в сторону и делая шаг вперёд.

– Лишних? – произнёс Болдер, поднимая клинок шпаги навстречу противнику. – Я убью всех, кто будет мешать мне.

Он не стал больше ждать, без предупреждения сделал выпад, ещё один, и шпаги скрестились, леденящим душу звоном пробуждая затихшую ночь. Девушка в ужасе попятилась, глядя на едва уловимый глазом танец блестящих клинков, мысли носились в её голове разрозненным комом истерического безумия. Как оказался маркиз в этой лесной глуши? Как узнал об этом Вильгельм? Что будет в окончании этой неожиданной схватки? Вопросы, летевшие нескончаемой чередой, вдруг остановились и рассыпались грудой безжизненных обломков – перед глазами Мари застыла страшная картина, заставившая сердце остановиться в ужасающей буре обречённости. Упав на одно колено, её жених прижимал ладони к груди, пронзённой шпагой противника, и кровь быстро окрашивала чёрным в лунном свете пятном его одежду. Отчаяние вырвалось из горла надорванным криком, но девушка не смогла ступить и шагу, чтобы броситься на помощь любимому, свалившемуся без чувств в дорожную грязь, клинок маркиза, покрытый кровью короля, преградил ей путь.

– У него не было шансов, – холодно произнёс Болдер, глядя на свою новую жертву с бесчувственным спокойствием.

Мари успела заметить, как из придорожных теней стали появляться фигуры солдат в начищенной броне.

«У него не было шансов», – повторил, проникая дрожью в самую глубину её сердца, голос маркиза, и девушка ощутила на короткое мгновение, как что-то твёрдое упёрлось в грудь и почти без сопротивления вошло в её тело, не принеся ни боли, ни холода, только ощущение чего-то чуждого, инородного, безжалостно и неотвратимо вторгающегося в самую её душу, пронзающего насквозь.

Мари открыла глаза, по телу побежала волна холодных мурашек, кошмар быстро рассеялся в окружающей темноте.

«У него нет шансов», – повторил, затихая, голос маркиза в её памяти.

Она решила твёрдо и теперь отступить не могла. «Если Вильгельм попытается решить всё сам, то погибнет», – эта мысль засела в голове девушки, утвердившись дурным сном настолько, что не вызывала больше сомнений. Она закуталась в серую накидку получше, потянула за собой лошадь. Холодный ветер не унимался, срывая с деревьев мёртвые листья, тонкий серп луны едва освещал дорогу, лес не спал, а ночь жила тысячей звуков, разгоняя ещё незабытую тишину кошмара. Ощущение собственной смерти почему-то не уходило, оно билось в сердце острой льдинкой, едва касаясь тонкой кромкой взбудораженных мыслей. Но это чувство не пугало, оно лишь толкало вперёд молчаливую и бледную путницу, подкупая надеждой спасения жизни любимого собственной жизнью. «Без лишних жертв», – повторялись эхом в памяти его слова. Она горько усмехнулась: «Видно, без них проблему решить просто невозможно».

Мари покинула временный лагерь вагантов не оставив ничего, чтобы объяснить друзьям своё исчезновение. Она просто шла, уверенная в правильности своего поступка, вперёд, не задумываясь больше ни о чём.

Лишь на миг она замедлила шаг, обернувшись перед уходом, ей хотелось взглянуть ещё раз на лицо любимого… Но это было невозможно. И девушка, смирившись с таким своим решением, двинулась дальше по замёрзшей грязи дороги, в тайне надеясь, что скоро они с Вильгельмом обязательно встретятся, что план её увенчается успехом, и Господь не потребует отдать свою жизнь за такой дерзкий поступок…

* * *

Шаг за шагом в сплошном едком тумане… Как он попал сюда и что искал, Вильгельм не помнил и не старался понять, он просто шёл вперёд, осторожно ступая по скрытой от взора рыхлой почве, зная, что нужно идти. Клубы густого белёсого дыма медленно рассеивались, открывая взору тёмные пятна пожарищ, от острого запаха отсыревших углей неприятно щекотало в носу и начинало подташнивать, звуки отдалённого потрескивания и шипения говорили о том, что где-то огонь всё ещё бушевал. Правитель остановился, впереди проявились два размытых силуэта, подсвеченных светом не то заходящего, не то восходящего солнца. Вильгельм щурился, пытаясь разобрать лица, но не мог различить ни одной детали, пока слуха не коснулся знакомый, полузабытый голос:

– Ты недостоин даже собственного имени, – по телу юноши пробежала холодная дрожь от строгости этого голоса, – а уж тем более, данной тебе власти.

Он хотел было что-то сказать, делая шаг к проясняющимся теням, но в разговор вмешался второй неизвестный.

– Кто же, как не он, достоин этого имени? – голос был незнакомым, и Вильгельм остановился в нерешительности. – Пусть он и рискнул, но выбрал жизнь одного человека, в противовес маркизу, который не жалел и тысячи для исполнения своих планов.

Наконец, дым рассеялся и оторопелый взор юноши вцепился в лицо, которого не видел уже много дней, по которому невыносимо скучал – лицо графа Алоиса, своего отца. «Не родного отца», – тихо поправили мысли, когда взгляд метнулся ко второй фигуре. Правитель никогда не встречался с этим человеком, но образ его был отпечатан глубоко в его памяти – король Фридрих стоял плечом к плечу с графом на покрытом дымом от угасающих пожарищ поле брани. Вокруг не было больше ни души, лишь обожжённая земля и разрушенные стены каменных зданий. Но что-то привлекло внимание Вильгельма, мелькнув на самом краешке взора, он обернулся и увидел флаги Ладлера. Сотни знамён реяли на ветру, возвышаясь над дымом, а вокруг древков, загнанных в землю, с невероятной скоростью прорастали стебли травы и цветов, обвивая их и поднимаясь всё выше, расцветая на глазах.

– Ты будешь хорошим королём, – отвлёк юношу от удивлённого созерцания окружающей картины голос Фридриха, – если станешь относиться к своей стране так же ревностно, как к Мари.

Вильгельм не успел и рта раскрыть, чтобы ответить, как фигуры собеседников качнулись в воздухе, подобно туманным миражам, и поплыли, развеваемые ветром, переплетаясь с густым дымом. Правитель опомнился, сделал несколько шагов вперёд, пытаясь ухватиться за исчезающее видение, но рука скользнула по воздуху, лишь разогнав на миг белый морок. Сотни вопросов и невысказанных слов, успевших проснуться в поражённом сознании, застыли неподвижно, сердце заколотилось с болезненной яростью, по телу побежала колючая дрожь, и в мысли ворвалось понимание неудержимо ускользающего сна.

– Проснись! – громкий голос у самого уха резко выдернул его из некрепкой утренней дрёмы. – Давай же!

Вильгельм нехотя открыл глаза, но тут же вспомнив о вчерашнем плане, резко проснулся, приняв первое предположение, пришедшее в голову – проспали.

– Где Мари? – хмурое и взволнованное лицо Бернда стало первым, что он увидел. – Ты знаешь?! – продолжал орать мальчик, не давая ему даже прийти в себя.

– О чём ты? – наконец произнёс он, садясь на своём скромном ложе и по привычке проводя рукой по волосам.

– Куда делась Мари? – более спокойно, но всё же с нескрываемым опасением в голосе спросил Франц, заглядывая под полог.

– Да куда она могла деться? – непонимающе мотнул головой Вильгельм, пытаясь понять, проснулся он до конца или всё ещё видит очередной бредовый сон.

– Олух! – в сердцах бросил Бернд через плечо, уходя ко второй повозке, где о чём-то причитала растрёпанная Зибилле.

– Объясни, – грубо потребовал Вильгельм у Франца, всё ещё стоявшего у края дощатого пола, придвигаясь ближе и приходя наконец в здравое сознание.

– Мари сбежала, – бросил вагант серьёзно. – Я так думаю.

– Бред, – Вильгельм спрыгнул с телеги и осмотрелся, не желая верить в предположение спутника, уж слишком противоречивым оно казалось. – Бред! – он повернулся к ваганту, понимая, что тот, вероятнее всего, не ошибся, но всё ещё отказываясь от такой правды.

Он ведь знал, что такое возможно. Подозревал, что Мари задумала что-то подобное, заметив её полный уверенности взгляд, когда, сидя у костра, ваганты один за другим выдвигали свои мысли и планы по свержению маркиза. Она молчала и думала, ничего не предлагала, а только решала, когда лучше ей осуществить свой собственный план.

– Бред! – его кулак с силой врезался в ствол дерева на краю поляны, где смурые ваганты молча собирали свой скудный скарб, готовясь выдвинуться в путь, по принятому ночью плану.

Никто не стал разговаривать с Вильгельмом о произошедшем, понимая, что он и сам сейчас в растерянности. Никто не останавливал его, когда юноша неуверенным шагом двинулся сквозь лесную чащу. Ваганты знали, что он вернётся, что они не имеют права останавливать его сейчас, чтобы не сделать хуже.

Тонкие ветки хлестали по плечам и царапали лицо, но Вильгельма это мало волновало, он шёл вперёд, чтобы не думать ни о чём, и боль помогала ему отвлечься от мыслей. Идти вперёд до тех пор, пока отчаяние в душе не уляжется, пока не отпустит сердце жгучая обида. Не на Мари, не на вагантов, не на самого себя – на стечение обстоятельств, раз от раза заставляющее его идти на безумства и вновь терять полученный результат, будучи уверенным, что желаемое уже у него в руках.

Шаг за шагом, сердце разгоняло кровь, а мысли расплывались в уходящем ощущении бессильной злобы, пока деревья не остались позади, а Вильгельм не остановился на краю обрыва, глядя невидящим взором на алеющий горизонт. Туманное море скрывало от глаз равнину, рождая ощущение бездны под ногами. Мелкие камни и замёрзшая земля, отзываясь тихим эхом, сорвались с края обрыва. Правитель сделал глубокий вдох, холодный воздух обжёг лёгкие, растекаясь по всему телу ощущением нового дня, зарождающегося перед его глазами ослепительно оранжевым рассветом, он закрыл глаза, застыв на миг, и с шумным выдохом упал на колени на самом краю белой пропасти.

«Молитвами наш дух смирен», – прозвучали после тяжёлого молчания мыслей где-то на самой кромке сознания слова военной песни, и Вильгельм взглянул в небеса, сокрытые от взора лёгкой пеленой белых кружевных облаков, понимая наконец, как много неосторожных шагов он совершил не только за последние несколько дней, но и за много-много лет своей жизни. Скольких шагов он мог бы избежать, если бы знал правду о себе с самого начала? Как много можно было бы изменить, умей человек видеть будущее… Но он не умел. Не умел так же, как и вернуть прошлое, которое привело беглого короля в холодное утро на край обрыва, представившегося ему вдруг обрывом собственной жизни. Туманная бездна… в такую же неясную пелену будущего он должен был нырнуть сейчас. Как мала была его жизнь, его мысли, его любовь… Но как много каждый шаг значил в конечном итоге. Он кидался с головой в омут за Мари, а она каждый раз ускользала, словно песок, струящийся золотым потоком сквозь пальцы и разносимый пылью даже лёгким порывом ветра. И вот она сбежала снова. Сердце звало на необдуманный шаг, рвалось из груди, кричало и ныло, но Вильгельм больше не мог позволить себе рисковать ради каких бы то ни было собственных интересов.

«Если будешь относить к своей стране так же ревностно, как к Мари», – слова, которые никогда не произносил давно умерший король Ладлера, засияли в мыслях как путеводная звезда, давая ответ на многие вопросы, пресекая все попытки мечущегося сердца потянуть правителя за собой. Он не запомнил наизусть ни одной молитвы, прочтённой за дни одиночества в монастыре, и сейчас слова, обращённые к Богу, шли от самого его сердца нестройным, спутанным рядом. Всё, о чём просил он в эти минуты уединённого общения со всевидящими небесами – свобода. Свобода для своего народа, для своей страны, всё величие и отчаянную беспомощность которой он ощутил лишь сейчас. Как много требовал от Вильгельма его нынешний титул, раньше не приходило ему в голову в полной мере, и теперь это понимание давило неподъёмным грузом на замирающее в исступлении сердце, с трудом преодолевающее каждое своё сокращение под тяжестью проснувшейся совести.

Он опустил лицо к озябшим рукам, сжимающим в судорожном порыве откровения пожелтевшую, покрытую инеем траву. Губы ещё шептали сами собой слова молитвы, а в мыслях уже прояснялась картина действий, которых требовало от него сложившееся положение вещей. Не рисковать, идти вперёд, доверившись велению судьбы, доказывать своё право на престол и верить в то, что его беглянка выстоит в неравной борьбе с обнажившей клыки властью и, возможно, даже принесёт ему долгожданную победу.

* * *

Монахиня осторожно поправила барбет, одёрнула подол длинного платья и чуть подтянула пояс, затем отошла на несколько шагов назад и быстрым взглядом окинула девушку, отрешённо взирающую на утреннюю дымку за узким стрельчатым окном.

Глухой ночью, когда в ворота монастыря святой Агнессы постучала одинокая путница, послушницы не спали. С самого вечера в стенах обители не смолкали молитвы, женщины взывали к Богу, прося лишь того, чтобы всё было устроено по воле Его и надеясь, что судьба страны не примет нового скорбного поворота, повернувшись лицом к незаконному претенденту на трон. Настоятельница приняла девушку, чудом добравшуюся через дикий лес до монастыря невредимой, без промедлений. Она готова была поверить, что неожиданная гостья была никем иным, как провидением Божьим, когда та заговорила об истинном наследнике. Но когда Мари извлекла на свет из-под тёплой накидки гербовое кольцо королевской семьи, пожилая настоятельница в трепетном благоговении поднялась на ноги и, не отводя глаз от реликвии, подошла почти вплотную к дрожащей не то от холода, не то от волнения девушке, взяла её за руки, сжимая в тонких пальца тяжёлый золотой перстень с каменной печаткой и взглянула в карие глаза гостьи с нескрываемой надеждой и уверенностью.

– Сам Господь послал нам ангела во избавление от гнёта беззакония, – произнесла женщина, крепче сжимая её руки. – Наши молитвы услышаны.

Мари пыталась сказать что-то в нелепое оправдание, которое казалось ей необходимым, но никто уже не слушал. Её быстро обогрели и накормили, приводя в чувства после почти бессонной ночи и пугающей дороги в одиночестве, затем девушку переодели в монашеское платье. Настоятельница вошла в комнату как раз, когда молодая послушница закончила поправлять одежду на задумчивой гостье. Она улыбнулась, с материнской любовью оглядев её, и рассказала, что вскоре за ней и ещё двумя монахинями придут стражники, что их отведут в собор Сантерры, где настоятельница с сопровождающими, должна будет наблюдать за коронацией маркиза, заявившего о своих притязаниях на престол. Одной из сопровождающих должна была стать Мари. На все её опасения, относительно того, что Болдер может узнать свою сбежавшую невесту, матушка Катарина качала головой и говорила, что Господь не оставит их. И раз уж он послал такое долгожданное чудо в её лице, то поможет и свершить необходимое для избранного Им пути.

Через час после рассвета шестеро стражников вошли под крышу обители. Спустя ещё пару минут, девять человек покинули монастырь.

Мари шагала за настоятельницей, спрятав руки в широкие рукава платья и не отрывая взгляда от тёмного подола юбки женщины, чинно идущей перед ней. Мысли уже не путались – все лишние покинули её голову, отметённые твёрдой верой в слова старушки, перекрестившей её перед самыми дверями святой обители. Те размышления, что остались, плыли стройной цепью в кристально чистом сознании. По коже блуждало странное ощущение покалывающего мороза, идущего от самого сердца, пронизанного непривычным пониманием собственной значимости, не дающей права на гордость, но требующей отдать все свои силы, все чувства, все надежды за право иметь эту значимость и исполнить своё предназначение. Мари с необъяснимой горечью принимала колкое смирение с мыслью, что она готова умереть за Вильгельма. Не как за мужчину, хотя она и была бы больше рада отдать свою жизнь за любовь, подобно героиням сказочных мотивов, но как за правителя, за короля, за спасителя для своей страны.

В памяти обрывками воспоминаний всплывали тусклые образы её родного дома, лица матери, старого учителя, но всё меркло перед ощущением невместимой громадности страны, в которой родилась и жила нелюдимая целительница. Неисчислимого множества людей, каждый из которых имел душу и сердце, наполненное чувствами. Что одна жизнь против тысяч? Песчинка в пустынном поле – не сыщешь, коли ветер понесёт её над сухой травой, не станешь оплакивать такую потерю, зачерпнув пригоршни земли под ногами. Для вечности и бескрайних просторов земных одна жизнь не значит ничего, но если жизнь эта будет отдана не напрасно, то один лишь поступок её обладателя может войти в века. Быть может и без славы, ведь мёртвых слава не волнует, но великими последствиями, которые будут расти и расти, как снежный ком, зародившись на одном лишь крохотном шаге, совершённом в благоговейном ужасе и трепетном восторге перед открывшимися глубинами незримых тайн времени. Пусть даже в масштабах всего света, даримого солнцем бренной земле, и этот ком покажется не более чем соринкой, носимой каждым порывом ветров-столетий, но для тысяч и тысяч песчинок, имеющих бессмертные души, эта соринка будет необозримой чередой свершений и чудес.

С этими мыслями Мари садилась в экипаж, сопровождаемый вооруженными всадниками, с ними она глядела на пейзажи продрогшего утреннего пригорода Сантерры и с ними же ступала на серую брусчатку главной площади, шагая к величественному храму, пронзающему чёрными крестами рассеивающийся туман. Размышления её прервались, лишь когда тяжёлое эхо шагов прокатилась по стенам собора, в который вошла вся процессия женского монастыря, и девушка осмелилась наконец оторвать взгляд от подола платья настоятельницы. Подняв глаза, она замерла, в немом восторге воззрившись на пронизанные светом поднимающегося над городом солнца витражи огромных окон, выстроившихся разноцветным рядом вдоль стен громадной церкви. Преломлённый утренний свет красивыми бликами ложился на белоснежные колонны, и в этом простом великолепии терялось всё богатое убранство храма, вся его вдумчивая высота, все многочисленные лица находящихся в нём людей. Мари готова была смотреть на открывшееся ей чудо вечно, но покрывшую былые размышления туманную пелену мгновенно разогнал громкий голос глашатая, объявившего о появлении в просторном зале его светлости.

Девушка опомнилась, взглянула в секундной растерянности на лицо настоятельницы и тут же, вспомнив все разговоры прошедшей ночи, склонилась в глубоком поклоне, стоя во втором ряду встречающих маркиза важных особ. Она не видела, как усталый и раздражённый мужчина чинно прошествовал вдоль рядов людей, преклонивших перед ним колени в немом и трусливом подчинении. Не видела и была счастлива не быть замеченной своим несостоявшимся женихом. Образ его и без лишнего напоминания стоял перед глазами девушки в самой надменной своей ипостаси, рождая ещё большую уверенность в необходимости следующего шага. Она была готова в любой момент по знаку настоятельницы поднять голову и предстать перед толпой, смело заявив о своих планах нарушить ход коронации, нужно было лишь дождаться важных гостей, над которыми не был властен страх перед гневом маркиза. Но что-то пошло не так, или монахини ошиблись в своих выводах. Они сочли, что коронация начнётся ранним утром, а сейчас в храме не присутствовали ожидаемые ими гости – послы Кавальтеры и Сэфпейса.

Когда за стенами собора затрубили фанфары, настоятельница обратилась к Мари, шепча едва слышно о том, что вот они – послы, прибыли. По всей видимости, маркиз отправился встретить гостей, раз уж покинул храм до начала церемонии. Эта догадка тут же получила подтверждение, несколько стражников подошли к матери Катарине и потребовали следовать за ними. Монахиня и её сопровождающие склонили головы и зашагали за солдатами к выходу, у которого встретились с такими же покорно молчаливыми тройками из ещё двух монастырей Сантерры. Разговаривать настоятели не стали, лишь переглянулись многозначительно, один за другим покидая стены церкви. Послушники даже не подняли голов, смиренно следуя за своими пасторами.

На залитой белым, казавшимся слишком прозрачным и пустым после многогранного освещения собора, светом улице Мари осмелилась поднять глаза. Взгляд её тут же наткнулся на несколько богатых экипажей, подъезжающих к площади, и мгновенно зацепился за две простые телеги, следующие за каретами важных гостей. Девушка едва сдержала взметнувшуюся в сердце тревогу, не зная, что задумали её спутники, но тут же взяла себя в руки, вспоминая успокоительные речи настоятельницы. В памяти тут же почему-то взметнулись обрывистые строки песни, малую часть которой Мари довелось услышать прошедшим вечером в лесу из уст вагантов и самого короля: «…забыв отчаянье и страх…» – она задумалась, шагая следом за неторопливой настоятельницей. «Горящий дух, холодный ум – оружие в твоих руках», – только сейчас девушка смогла до конца сопоставить слова из песни с теми словами, что сказал ей Вильгельм в день их знакомства: «Отчаяние, как и злость, двигает нас вперёд, но из-за этих чувств мы перестаём видеть мир в правильном свете. И поэтому становимся особенно уязвимыми для противника сохраняющего хладнокровие». Эти слова вспомнились Мари удивительно чётко и даже прозвучали в её сознании голосом Вильгельма, от чего волна прохладных мурашек против воли прокатилась по спине. Сохранить хладнокровие – это и звучало как непростая задача, а уж как сложно было на самом деле, она могла себе представить, вспоминая дни проведённые в неприятной близости с маркизом, когда её чувства не поддавались никаким усилиям и осознаниям, а страх беспрепятственно охватывал сердце даже в моменты, когда казалось, что оно бьётся ровно и готово к любым поворотам непредсказуемой судьбы.

– Вы должны сопроводить его светлость для приветствия высокопоставленных гостей, – послышался голос впереди – у входа в дом епископа, где остановились настоятели монастырей святого города. – Ваши сопровождающие подождут в приёмном зале.

В этот момент Мари поняла, что вся ответственность за выполнение утверждённого утром плана безмолвно ложиться на неё. Она почти явственно ощутила тяжесть ноши, взвалившейся на её плечи, но свежие ещё воспоминания о важности хладнокровия тут же поглотили волну едва зародившегося страха. Теперь она была готова ко всему.

* * *

Серая тень скользнула вдоль каменной стены дома, стоящего в ближайшем к главной площади Сантерры ряду, и замерла в закутке между декоративными колоннами, когда округу огласили звуки труб, встречающих гостей. Народ, несмотря на объявленный комендантский час, выходил на площадь. Стража, увлечённая встречей послов дружественных государств, не препятствовала людям, выстраивающимся широким полукругом вдоль жилых домов, подальше от центра площади, по которой чинно прошествовал отряд стражников, сопровождающих маркиза от ступеней собора до дома епископа. Райнер обогнул заполняющуюся людьми площадь, радуясь удачному скоплению народа, и без особых церемоний влез в небольшое окно, ведущее в кладовую комнату, из которого чуть больше часа назад выбрались беглецы во главе с советником Северином. Лотар, как и обещал, встретил осторожного шпиона внутри и с радостью сообщил, что из-за суматохи с приездом послов пропажу пленников всё ещё не заметили.

– А где остальные? Вы нашли способ покинуть город? – спросил он тихо, приоткрывая дверь, ведущую из кладовой в коридор.

– Нет, их спрятала семья одного из монахов, – серьёзно ответил серолицый, выходя вслед за соратником.

– Только бы всё это закончилось сегодня, – покачал головой тот. – У меня ощущение, что мы всё туже запутываемся в паутине, и вскоре пути назад ни для кого не будет.

– Нужно с самого начала отказаться от подобных вариантов. Если уж начал делать дело, то нельзя бросать его на полпути, – пожал плечами мужчина, быстро шагая по ковровой дорожке на дощатом полу. Но вдруг что-то заставило его прислушаться. – Стой, кто-то идёт!

Волею случая, отряд стражи, сопровождая дряхлого старика в праздничных церковных одеждах, проследовал аккурат через тот коридор, где стояли заговорщики. Райнер успел шмыгнуть за тяжёлые гардины, прежде чем его мог кто-то заметить, а Лотар учтиво склонил голову, провожая косым взглядом торопливую процессию.

– А вот и ответ на один из мучивших меня вопросов, – тихо произнёс серолицый, выходя из своего укрытия, когда опасность миновала. Соучастник непонимающе взглянул на мужчину и тот с прищуром ответил. – Это был епископ. Вот только я знаю отца Бенедикта уже очень давно, и это был не он.

– Новый епископ? – нахмурился Лотар.

– Нет. Он слишком похож на отца Бенедикта, – покачала головой шпион, впуская на лицо волнение. – Подставной.

– Но ведь его обязательно узнают, – начал было собеседник, но тут же осёкся, понимая, что всех, кто узнает, заставят молчать. А послы наверняка не поймут обмана.

– Идём, – Райнер уверенно зашагал обратно к кладовой.

Мужчина не стал больше задавать вопросов и последовал за спутником. Оказавшись в небольшой комнате, заставленной ящиками и мешками с какой-то нескоропортящейся провизией, серолицый без лишних объяснений достал кремень и поджёг холщёвые мешки.

– Огонь, как минимум, задержит церемонию приветствия, а значит и коронацию. У нас будет время на поиски.

Лотар молча кивнул и оба шпиона нырнули в уже образовавшуюся на площади толпу зевак, пока люди не успели заметить тонкую струйку дыма, выбивающуюся из прикрытого окошка на первом этаже окружённого дома.