Я надеялся попасть на Евро-2004. В то время я играл за сборную Германии U21, и тренеры пообещали нам, что двое игроков нашей команды попадут в главную сборную. Но тогда выбрали Бастиана Швайнштайгера и Лукаса Подольски.

Евро-2000 был почти что катастрофой. Нет: полнейшей катастрофой. После Чемпионата мира-2002 все думали: да нет, на самом деле все хорошо. Но потом 2004-й показал, что продолжать так же дальше мы просто не можем. Что-то должно было произойти, и немедленно. Потом пришел Юрген Клинсманн со своими новыми идеями и этими американцами в команде. Я видел кадры с игроками сборной Германии, чьи колени были обмотаны этими странными резиновыми лентами, в прессе шли масштабные дебаты о том, что тренер не живет в Германии, что упор делается только на физподготовку. Сработает ли? В DFB произошли колоссальные перемены, революция. Я следил за ее ходом со стороны, играя за «Астон Виллу», и думал: хочу быть частью этого.

Я был разочарован тем, что Швайни и Польди попали в Португалию в 2004-м вместо меня, но люди очень много говорили о них. Говорили, что будущее принадлежит им. Естественно, моим стремлением было сделать так, чтобы оно принадлежало и мне тоже. Я надеялся, что Клинсманн сумеет оценить то, что я могу делать, памятуя о том, что я уехал за границу в очень молодом возрасте, в 18 лет. Он тоже играл за границей и, должно быть, понимал, как трудно добиться успеха в Англии. Быть может, это помогло бы сложиться моей карьере в сборной.

На первые два матча с Австрией и Бразилией я вызова не получил. Но потом он позвонил мне: «Ты хорошо играешь в Англии, заслуживаешь приглашения, приезжай на игру с Ираном». Мой агент предупреждал меня, что тренер может позвонить, но я все равно был шокирован. Открыл бутылку красного вина, чтобы отметить это событие. Казалось, что это все сон. Будучи мальчишкой, мечтаешь однажды сыграть за Германию, и вот ты уже тут. Пер Мертезакер тоже получил свой первый вызов на ту игру.

Мы отправились в отель в Мюнхене, Оливер Кан сидел за столом, рядом с ним Михаэль Баллак. Я был один сплошной комок нервов. Я ел какой-то суп, и у меня рука тряслась. Я не был уверен, что они знают, кто я такой. Я играл за границей. Надеялся, что меня знают. Знали ли? Как бы то ни было, все вели себя суперприветливо. Они поздоровались и сказали, что никаких проблем у меня не будет. «Приятно, что ты здесь. Как там Премьер-лига? Я видел тебя в шоу [повторов с матчей] La Ola!». Меня приняли очень тепло. Благодарю бога за то, что знал кое-кого из молодых игроков – Филиппа Лама, Кевина Кураньи, Андреаса Хинкеля… Так что мне было с кем поговорить. Оказалось, что влиться в коллектив проще простого.

А затем настало время первой тренировки, и ты понимаешь, что бежишь рядом с Оливером Каном. Самим Оливером Каном! Я был в восторге от него, он был суперзвездой. Тренировки были очень тщательно структурированы. С самого начала стало ясно, что за все тактические вопросы отвечает Йоги. Юрген все повторял: «Нужно продолжать прибавлять, наша цель – 2006-й, тогда-то мы и выйдем на пик».

Этот месседж повторялся из раза в раз. Все выглядело очень профессионально. За пределами поля команда была очень расслаблена, но никогда не злоупотребляла этим. Как только начиналась работа, все внимание было на ней. Опытные игроки признавались, что и для них такой режим был в новинку, что, в свою очередь, несколько облегчило мое нервное напряжение. В любом случае у нас было немного времени перед долгим перелетом в Тегеран.

Тренировочные сессии состояли большей частью из игры в короткий пас. Нужно было держать мяч на земле. Йоги без умолку повторял: «Мне не нужны длинные передачи, не нужны навесы. Гораздо проще придумать что-то с мячом, когда он на земле». Я был знаком с такого рода инструкциями по клубной жизни. На предсезонках тренеры лают на тебя, но спустя какое-то время дурные привычки все равно возвращаются в игру, и со временем они просто устают без конца тебя поправлять и просто перестают. В сборной Германии, однако, тренировки прерывались всякий раз, когда кто-нибудь исполнял длинный пас. Каждый раз. Были даны ясные инструкции выходить из обороны через двух центральных защитников и полузащиту, а потом двигаться коллективно, всем вместе. Йоги терпеть не мог, когда кто-то не следовал плану. Такого рода строгость была для меня чем-то новым. Я никогда не сталкивался прежде с таким подходом. Со временем привычка играть в такой футбол становится твоей второй натурой.

На каком-то этапе мы стали концентрироваться на нашей атакующей игре. Любая мало-мальски серьезная команда уже умела обороняться к тому времени, они знали, как нужно перемещать линию обороны по полю. Но что насчет плана атакующей игры? Нас разделяли на две команды. Йоги работал с защитниками – я был частью этой команды, играя в роли опорного хавбека, – а Юрген руководил игроками атаки. Одним явлением, с которым я не сталкивался прежде, был систематизированный прессинг. Мы постоянно работали над тем, чтобы между форвардами и полузащитниками были маленькие расстояния, приучались двигаться одновременно, чтобы можно было сразу атаковать игрока с мячом в случае неточной передачи от защитников. Для этого также требовалась командная структура; нужен был игрок, который выкрикивал бы приказание вступать в прессинг. Нам показывали статистику: наиболее уязвимы команды как раз сразу после потери мяча. Мы концентрировались на этих переходных моментах. Было очень важно двигаться как единое целое, это было так же важно, как одновременно выходить обороняться. Эти тренировки повторялись из раза в раз. Такое упорство было уникально. Во главе угла стоял план, и ему следовали, независимо от результатов. После игр мы очень детальным образом разбирали коллективные и индивидуальные ошибки. Но план всегда оставался неизменным.

Клубный футбол, каким я его знал, очень сильно отличался. Если ты проиграл матч из-за того, что не сумел забить достаточное количество голов, на следующий день на тренировке тебя будет ждать отработка навесов и ударов. Поначалу с парой защитников, потом, после того как они перехватят все мячи и вынесут их головами, форвардов оставляли в одиночестве, чтобы они могли забить и вернуть уверенность в себе. Ты никогда не следовал какой-то главенствующей стратегии. Всегда пытался разрешить проблемы, которые обозначили себя парой дней ранее.

Мы должны были быть очень хорошо физически подготовлены, чтобы играть в такую требовательную к «физике» игру туда-сюда. Марк Верстеген и его ребята из Athlete’s Performance говорили нам, что ускорение исходит из самых крупных и больших мышц, ягодичных. Мы учились бегать по-разному, быть быстрее и становиться более мощными. Было также очень много упражнений, направленных на укрепление мышц торса. Я уже был знаком с кое-какими методами по опыту жизни в Англии; в то время англичане были на шаг впереди Германии в этом вопросе. Нам составляли индивидуальные тренировочные программы, следовать которым мы должны были в работе в клубах. Наши тренеры пытались общаться с менеджерами клубов; некоторые соглашались, другие нет, считая, что вопрос подготовки их игроков не касается Немецкого футбольного союза. Я занимался дополнительными тренировками на спринт и тренировался с весами, но мне было трудно сочетать их с регулярными тренировочными сессиями в «Вилле». У других игроков тоже были проблемы, их клубные тренеры оскорбились тем, что в сборной Германии негласно считали, что они недостаточно качественно готовят игроков.

Впервые с видеоанализом игры я столкнулся в «Вилле». Но Урс Зигенталер, человек, отвечавший за анализ и скаутинг, вышел на совсем иной уровень. Я никогда не видел такого человека, как он, он был совершеннейшим тактическим фриком. Он летал в Венесуэлу, чтобы посмотреть матч тамошнего чемпионата. Он ездил по всем этим странам, чтобы изучить, как они функционируют за пределами поля, какой менталитет у их команд. Он общался с таксистами по пути на стадион, разговаривал вообще со всеми. Такого рода исследования сыграли большую роль на Чемпионате мира. Я помню, как он говорил, что эквадорцы – очень работящий народ, у них сильные атлеты, но что они очень склонны терять голову. У них была склонность терять терпение и плохо реагировать на давление извне. Так что нужно было постоянно их беспокоить.

Этот мужик дышал футболом. Я счел это потрясающим, вдохновляющим. Лёв был таким же, вот почему они так хорошо ладили. В то время с трудом можно было представить Лёва с его спорткостюмом и свистком во рту в качестве тренера национальной сборной, для этого требовалось нечто большее. (Он дорос до этой роли, уже заняв должность.) Однако для него это было плюсом – он выступал в роли тактического гуру Клинсманна, которому не приходилось иметь дело с прессой. Он знал свое дело, это было очевидно. Я бы сказал, что он был лучшим футбольным тренером, с которым я работал. У него и Зигенталера были очень четкие идеи, и они были глубоко убеждены в том, что любая команда, следующая этим заветам, станет более сильной и успешной единицей. Это была правда. И даже после крупных поражений они не изменяли себе. Они просто продолжали стараться сделать так, чтобы все заработало, смотрели на лучшие команды мира и пытались понять, как и почему им удалось нас опередить.

Но в команде были некоторые игроки, которые не так заинтересованы в глубоком погружении во все эти вещи. Они хотели, чтобы их оставили в покое. Раньше, приезжая в сборную, они просто приятно проводили время. Некоторые адаптировались к переменам, другие опытные ребята воспротивились им, потому что привыкли все делать по-другому, как раньше. При Клинсманне тебя более-менее заставляли принимать участие в коллективном мыслительном процессе.

Мы полетели в Иран. Поездка выдалась необычной. Нам выдали брошюры с информацией о стране: ее размеры, политическая обстановка, религия. Оливер Бирхофф пришел побеседовать с нами и сказал: «Все сложится для вас хорошо».

Там было очень много болельщиков сборной Германии, нас там хорошо знали. Мы ехали в отель в Тегеране и видели огромное круговое движение, но никаких очерченных полос на дороге не было, так что люди просто ехали во все стороны. Не трафик, а хаос. Совершенно новый мир.

На стадионе были 100 тысяч человек. Играла громкая музыка в стиле техно. Мы слышали, что люди приезжали за 6–7 часов до игры, чтобы занять свои места, и что женщины – которым официально не разрешалось ходить на матчи – пробирались на них тайком. Моя первая игра за сборную. Безумие.

Я вышел за 15 минут до конца. Мы вели 2:0. Толпа по-прежнему бесновалась. Памятный был матч.

Меня пригласили на следующий матч с Камеруном в Лейпциге. Я снова вышел и поучаствовал в голе, там был штрафной удар. Тренерам я нравился. Я был великолепным учеником, всегда отдавался по максимуму, точно так же я играл. Они это заметили. Они хотели, чтобы в команде были ребята с таким же отношением к делу.

К несчастью, Клинси в голову пришла идея, что я должен играть левого защитника. Я мог хорошо пасовать мяч, мог делать навесы, но я не был защитником. Мне пришлось играть там в товарищеском матче с Аргентиной, и моим оппонентом был Хавьер Савиола. Эта игра еще вышла не самой плохой. Но на дистанции становится трудно скрыть свои недостатки на таком уровне. Меня много критиковали. Люди не говорили, что я должен играть в полузащите, на своей родной позиции, они говорили, что я не должен играть вовсе, потому что не умею обороняться.

Но Клинси на это было наплевать, он был очень упрямым. Думаю, он видел, что я хорошо влился в коллектив, что я мотивировал других игроков. Это было для него более важно, чем мои ошибки на позиции крайнего защитника. У него хватало хавбеков. Я был счастлив находиться в сборной, но спустя какое-то время все усложнилось. Я плохо играл. Но думал, что не могу сказать ему о том, что больше не хочу играть в этой роли. Я не обладал никаким статусом, чтобы выдвигать ему такие требования. Я надеялся, что со временем прибавлю в игре в обороне. Филипп Лам, наш основной игрок на левом краю обороны, выбыл из строя на время по причине травмы крестообразных связок. Это открывало мне возможность.

На Кубке конфедераций-2005 я провел все матчи группового этапа в роли защитника, но не играл в полуфинале с Бразилией и матче за третье место против Мексики. Следовало ли мне сказать что-нибудь тренеру? Я не сделал этого. Я по-прежнему регулярно получал вызовы в команду и хорошо показывал себя на тренировках. Кубок конфедераций продемонстрировал всем, что мы можем играть в красивый футбол, в воздухе витало возбуждение, но из-за наших проблем в обороне люди много нервничали. Ужасы 2004-го все еще были свежи в людской памяти. Никто по-настоящему не знал, что из всего этого может выйти.

Затем, в сентябре, случился этот кошмарный товарищеский матч в Словакии. Мы проиграли 0:2, и я вновь был плох в обороне. Времени у меня оставалось все меньше, было не так много матчей, в которых я мог проявить себя на своей родной позиции. На этой стадии я отложил немало кирпичей, всерьез опасаясь, что не смогу попасть в заявку на Чемпионат мира. Я пропустил матч, ставший низшей точкой тех двух лет, поражение 1:4 от Италии в марте 2006-го, может, мне повезло. Но весь немецкий футбол шумел и волновался, все выглядело так, что Клинсманн может быть уволен в любую минуту.

Я был уверен, что пролетел мимо заявки, когда не получил вызов на последнюю перед объявлением состава игру, – против сборной США. Моим последним шансом было удачное выступление на клубном уровне. Тем летом я перебрался в «Штутгарт» из «Астон Виллы», но в то время дела у меня там складывались неважно. Тренера Джованни Трапаттони уволили, пришел Армин Фе. Я решил, что буду вкалывать до седьмого пота, стану лучше всех в мире физически подготовлен, потому что до опубликования заявки в национальной сборной игрокам предстояло сдать еще один тест на физподготовку. Я хорошо сделал свою домашнюю работу. Никто не был готов лучше меня.

Я принял участие в фотосессии для спонсоров и рекламных партнеров сборной, так что теперь у меня был персональный стикер для шоколадных батончиков. Поздравляем. Но такие стикеры были и у 29 других игроков. Со стороны DFB это была просто подстраховка, мы все знали, что не каждый попадет в итоговую заявку. Ну, по крайней мере я все еще был среди претендентов.

В день объявления заявки нам сказали не трогать мобильные телефоны между 10 и 12 часами дня. Сидишь, пялишься на дисплей, каждую пару минут проверяешь, ловит ли у тебя связь. Потом на экране загорается имя: Юрген Клинсманн.

«Ну что, Хитце, как ты?» – «Отлично, тренер». – «Пакуй чемоданы, ты в заявке. Никому не говори».

Это был сюрприз. Я хотел доказать ему, что он принял верное решение.

Тренировочный лагерь на Сардинии был жестким. Мне было немного легче, поскольку я уже пребывал на пике формы, но мы очень много бегали, на длинные дистанции, на короткие, делали спринты… Верстеген в каком-то смысле сумасшедший, нужно просто влиться и позволить себе погрузиться в процесс. Было там и много факультативных занятий, чтобы снять напряжение: боулинг, картинг, и всегда присутствовал соревновательный элемент. Я не побеждал все время – насколько я помню, я пришел вторым в картинге. Очень важно иметь такой соревновательный дух. Побеждать можно научиться. Нам говорили: «Нужно верить в то, что ты выиграешь, пытаться победить недостаточно».

Напряжение между Оливером Каном и Йенсом Леманном было довольно заметным. Кан, вынужденный бороться за свое место в составе, разослал всем сообщение: тут никто не может чувствовать себя в безопасности. В ходе одного из тестирований на физподготовку нужно было сделать отжимания. Йенс начал делать первым и отжался, кажется, 52 раза. Кан спросил, сколько раз сделал Йенс, а затем постарался сделать на одно больше, 53 отжимания, причем последний раз делал очень медленно и болезненно. Подтягивания тоже входили в программу. Я был довольно хорош, другие не так. Один игрок не смог подтянуться даже одного раза…

Отель команды на время Чемпионата мира располагался в центре Берлина. В прессе шли дебаты – почему там? – но в итоге это решение оказалось очень удачным для нас. Все место было целиком в нашем распоряжении. Оно было прекрасно меблировано, у всех было свое место, где можно было побыть в одиночестве, но также были и комнаты для общих собраний.

Участие Филиппа Лама в первой игре в Мюнхене было под вопросом. Он получил травму в товарищеском матче против Люксембурга. Займу ли я его место? Я надеялся на это, но в глубине души желал ему выздоровления, потому что он был невероятно важен для нас уже тогда. Балле – Михаэль Баллак – также имел проблемы с икроножной мышцей. Ее называли «икра нации». Все были обеспокоены тем, что он может не сыграть. Он и несколько других игроков отправились к целителю, который распылял «живую воду». Впрочем, в первой игре это не сработало, «икра нации» все еще беспокоила ее обладателя. Клинси решил, что Балле должен остаться на скамейке на матч-открытия против Коста-Рики в Мюнхене. Решение было очень смелым, с учётом того, что изрядное количество людей полагали, что нам окажется не по силам выйти из группы.

Теперь все становилось интереснее. Настроение было довольно хорошим. Работа в тренировочном лагере прошла великолепно. Мы знали, что пребываем на пике формы. Мы все сделали. Все знали. Мы были готовы. Клинси сказал: «Посмотрите, что творится в этой стране. Все ждут, все отчаянно жаждут увидеть, как вы играете». Филипп выздоровел к игре, Балле нет. Разумеется, это была большая потеря, но мы доверились Тиму Боровски, который должен был сделать все как следует. Для соперника это, пожалуй, усложняло ситуацию: они больше не могли надеяться на то, что сконцентрируют все внимание на нашей главной фигуре и закроют ее.

Матч вышел таким, словно это был сон. Филипп забил быстрый гол, погода внезапно стала очень приятной, атмосфера поглотила нас. На поле происходило что-то невероятное: 4:2, у нас три очка.

Но мы пропустили два гола – от Коста-Рики. Такого не должно было происходить. В берлинском отеле команды шли долгие конструктивные дебаты по этому поводу. Что мы делаем, почему мы так уязвимы в защите? Нельзя пропускать два от Коста-Рики! Пауло Ванчопе забил дважды. Мы все вместе сели обсудить эту проблему. В тот момент мы стали едины как команда, как отряд.

Анализ показал, что между полузащитой и обороной было огромное расстояние, позволившее им играть проникающими передачами. После того матча все поняли, что должны моментально накрывать игрока с мячом, особенно после длинной передачи. Нельзя было надеяться на то, что кто-то сделает это за тебя. Нужно было брать на себя ответственность. Что-то щелкнуло в наших мозгах в ту ночь, когда мы заучивали уроки игры с Коста-Рикой. Люди осознали, что дело не в том, чтобы выступить на этом Чемпионате мира удачно с индивидуальной точки зрения, и не в том, чтобы поднять свою личную репутацию. Если мы хотели избежать скорого вылета с турнира, нужно было сделать эту работу всем вместе.

Во втором матче, против Польши в Дортмунде, нам очень повезло с тем, что нам удалось забить гол и выиграть 1:0 в концовке матча. Матч получился очень упорным, полным жесткой борьбы. Давид Одонкор выходит на поле. Никто не верил, что он попадет в заявку, но у него была скорость, его главное оружие. И вот он бежит вдоль бровки за несколько минут до конца матча и исполняет такой навес, который никогда не исполнял прежде и не исполнит уже никогда после, как раз в самый нужный момент, и Оливер Нойвилль закатывает мяч в сетку. На поле, на скамейке, на трибунах – везде вдруг грянул взрыв эйфории. Стадион буквально трясся. Я никогда не слышал столько шума за всю свою жизнь. Это был один из тех матчей, которые никогда не забыть, потому что это было больше, чем просто игра. Весь негатив от товарищеской игры с Италией и всего остального, последние остатки сомнений вдруг разом исчезли в ту самую секунду.

Эмоции этого момента захватили все и всех нас. Мы прибавили, как команда, мы были более уверены в себе, но я убежден, что этот Чемпионат мира развивался бы по совсем иному сценарию, не забей мы тот гол. Думаю, что все могло бы пойти псу под хвост. Но тот гол… это было оно. Безумие.

В преддверии третьего матча, против Эквадора в Берлине, нам казалось, что на нашей стороне вся страна. Все теперь стало куда масштабнее одного футбола. Мы уже квалифицировались в следующий раунд в статусе лидеров группы, на кону уже не стояло ничего важного, но мы хотели показать, на что способны, и вышибить этих ребят со стадиона.

3:0.

Стадион опять заходил ходуном. А то, что творилось в остальной стране, было невероятным. Мы осознавали, что так хорошо играем не из-за тактики. Толпы болельщиков, вся Германия вытащили нас на новый уровень. Мы были довольно сильно обеспокоены перспективой разочаровать всех, риском не выйти из группы, а теперь большинство из нас думали: «Мы можем выиграть Чемпионат мира». Что тут творится? У нас была база – хорошая позиционная игра, мы можем забивать много, мы в порядке физически. А поддержка болельщиков тащила нас еще дальше. Страх неудачи улетучился.

Все превратилось в одну большую вечеринку. Люди, которые никогда прежде не смотрели футбольных матчей, теперь не хотели пропускать наши игры. Солнце не переставало светить, приезжавшие в страну болельщики из-за границы отлично проводили тут время, Германия вдруг обнаружила, что она гостеприимная страна, веселая страна. Все детали пазла складывались воедино. «Время заводить друзей» – таким был официальный слоган, и именно так все и было. Лето 2006-го было Летом Любви в Германии, Вудстоком нашего поколения.

На всех машинах висели немецкие флаги. Я никогда такого прежде не видел. Патриотизм внезапно стал нормой, даже крутостью. На протяжении нескольких недель мира за пределами футбола не существовало. Тысячи людей выстраивались на улицах, чтобы увидеть, как наш автобус следует до аэропорта. Казалось, что мы – герои какого-то странного фильма. Ты понимал: у всего этого огромные масштабы. Никому не удавалось ускользнуть от этого ощущения: как здорово быть частью всего этого! Все складывалось куда лучше, чем мы могли надеяться.

«Публичные просмотры», один из этих новомодных английских терминов, которые только мы, немцы, используем в речи, стал главной сенсацией турнира. Везде и всюду были телеэкраны. Друзья звонили мне: «Мы тут поставили телик, сотни людей приходят смотреть игру, как жаль, что ты не с нами». – «Да, но я вообще-то с командой. Тоже неплохо». – «Нет, нет. Тут тебе было бы куда веселее». И они правда так думали.

Кругом было сплошное великолепие. Кажется, в Штутгарте были какие-то проблемы в матче Англии с Эквадором, когда Дэвида Бекхэма стошнило прямо на поле, но это было одно из немногих исключений. Немцы путешествовали по своей стране и находили новую… ну, быть может, любовь это громко сказано, но новое влечение к своей стране, родство с ней. Впервые со времени войны люди могли сказать: «Да, я счастлив находиться здесь, я горжусь своей страной. Я готов идти с флагом». Раньше такие сантименты вызывали неловкое смущение. Чемпионат мира сделал так, что поддерживать свою команду и свою страну стало приятно. Ты комфортно ощущал себя в собственной шкуре.

Весной того года какие-то неонацисты запустили кампанию, направленную против двух наших игроков, Патрика Овомоелы и Джеральда Асамоа. Они были чернокожими. «Вы – не Германия», – говорили они. Но у этих идиотов не было ни единого шанса. Футбол доказал, что они ошибались, притом сделал это, не слишком-то стараясь и не заходя далеко, не доходя до точки, когда поддержка своих обращается в шовинизм или что-то такое. Просто так было правильно. Праздник позитивных эмоций. Никто никого не принижает.

Моя личная история Чемпионата мира? Было трудно. Я так хорошо работал на тренировках, что совершенно точно поставил бы себя самого в состав. Но Асамоа вышел в игре с Эквадором, и в первом матче плей-офф со Швецией я тоже не сыграл.

Клинсманн выступал с этими яркими мотивационными речами – самая знаменитая пришлась на игру с Польшей, когда он сказал: «Мы их в стенку впечатаем», – и все игроки замены должны были выступать с речами. Я всегда просто сидел и думал: «Только бы не я, только бы не я». Я слишком сильно нервничал. В день игры со Швецией во время обеда он подошел к моему столу.

«Хитце, сегодня ты скажешь пару слов». Блин. Всего несколько часов до игры. Что я скажу ребятам? Я знал, что не сыграю, но теперь эта речь стала моей игрой, единственным способом внести какой-то заметный вклад. Нужно было сделать что-то особенное. Мои партнеры неплохо справлялись со своими задачами и тоже нервничали перед тем, как начать говорить, но я хотел выделиться и превзойти всех. Все должно было быть очень эмоционально. Нужно было говорить громко и быстро. Нужно было сделать всех. Нужно было, чтобы их зацепили мои слова. Чтобы у парней пена пошла изо рта.

Вот круг. Ты входишь в него. И начинаешь. Моя речь не попала в официальный документальный фильм о Чемпионате мира. Это был один из лучших моих моментов. Я всех порвал. К несчастью, я не могу вспомнить в подробностях, что именно я тогда сказал.

Я говорил об атмосфере, о том, что мы играем дома, на нашем стадионе, наш Чемпионат мира. Я думаю, что сказал тогда, что шведам тут делать нечего. Я орал. Несколько игроков подошли ко мне и сказали: «Было круто, не так, как у других».

И нам удалось забить два быстрых гола. Польди – дважды. Мы вышли и разорвали их на куски. Мы их перебегали. Просто вынесли, как детей. Зигенталер объяснил нам, что их опорный хавбек никогда толком не получает поддержки от своих партнеров, так что мы атаковали его большим числом. Потом они не забили пенальти, но мы были очень хороши.

После игры со Швецией в ⅛ финала я знал, что не буду играть, но честно могу сказать, что продолжал выкладываться на полную на тренировках. Я решил, что не буду останавливаться теперь. Тренеры сказали мне, что мне доверяли именно поэтому, что это было одной из причин, по которой меня включили в заявку. Но у нас так относились к делу все. Все игроки отдавали себя целиком ради командного успеха.

Игра с Аргентиной получилась очень тяжелой, давление было сильным. Мы уже сто лет не обыгрывали большие сборные. Иногда нам удавалось проводить хорошие матчи против таких команд, но мы никогда их не обыгрывали. Клинси сказал: «Парни, этого недостаточно. Мы зашли так далеко не для того, чтобы вылететь в четвертьфинале».

1:0, Айяла. 1:1, Клозе, за десять минут до конца. Дополнительное время. Серия пенальти.

Мы их отрабатывали даже по ходу подготовки в лагере. Нас выстроили в ряд на центральной линии, так что каждому игроку приходилось проделывать длинный путь до «точки». Каждый игрок должен был заранее сообщить психологу, куда намеревается пробить. Боровски отправился исполнять удар, и все игроки стали показывать вратарю, куда прыгать, потому что расслышали его намерение. Но этот кровожадный чувак все равно забил. Респект. Я был поражен тем, как здорово свои удары исполнили пять человек, отобранных для исполнения пенальти в Берлине.

Многие помнят, что Леманн вытаскивал из гетры записку с подсказками перед ударом Камбьяссо, но в моей памяти отложились несколько секунд перед серией пенальти, когда Кан пожал руку Йенсу. Кан пожелал ему удачи. Это был почти что момент нежности, он попал на все экраны на стадионе и по всему миру. Все знали об их вражде, и вот они тут, мирятся. Это была драма, почти что маленькое чудо, невозможно было не испытать эмоций в этот момент. Позже болельщики распечатают кадры этого момента и поместят его на баннеры. Он станет символом того, что происходило там, символом невероятной позитивной силы футбола. Кан отставил в сторону свое эго и пошел обнять своего врага ради блага команды.

Полуфинал. Италия в Дортмунде. Мне опять было тяжело. Все были счастливы, но я не играл, мне не дозволялось по-настоящему сыграть свою роль. Удаление опорного полузащитника Торстена Фрингса больно ударило по нам. Его дисквалифицировали на основании видеозаписи стычки после матча с Аргентиной, что породило небольшой скандал, по правде говоря. Соперники атаковали нас после финального свистка. Немецкий футбольный союз до последнего пытался подать апелляцию, но это ничего не дало.

Поначалу Фрингс меня не убеждал. Он играл на моей позиции перед обороной, а ошибки своего прямого конкурента всегда подмечаешь очень хорошо. Но потом, по ходу турнира, я осознал, насколько он хорош. Должен был снять перед ним шляпу. Мы знали, что будет трудно компенсировать его потерю на игру с итальянцами. Боровски вновь вступил в игру. Несмотря на произошедшую перемену, уверенность в своих силах у команды по-прежнему была на высоком уровне. Все складывалось удачно для нас. Мы сделаем это.

Мы победим в серии пенальти. Потому что мы Германия. Мы просто должны дотерпеть.

Что подрывало наш дух, так это чудовищная статистика в играх с Италией. Они наш «Angstgegner», самый страшный противник. Мы никогда не обыгрывали их на крупных турнирах. Ни разу. И вот опять они. Но теперь уж они получат. Это наш Чемпионат мира. Наш финал. Наша цель – Берлин. Мы уже видели, как играем в финале 9 июля.

Пирло сильно усложнил нам жизнь. К концу основного времени мы были совершенно истощены. Все играли из последних сил, но нужно было храбро сражаться и стоять на своем, нам удалось сохранить счет нулевым на протяжении почти что 120 минут; это уже было успехом в игре с Италией. Многие игроки в их составе находились на пике карьеры. Мы уже видели, как пробиваем пенальти и побеждаем их. Мы победим в серии пенальти. Потому что мы Германия. Мы просто должны дотерпеть.

А потом они скашивают нас одним ударом. Гол Гроссо: удар оказался смертельным. Конец. Чемпионат мира для нас кончен. Было очень тяжело смириться с этим, потому что никто не был готов к такому исходу. Мы все перепробовали, выложились целиком, эмоции помогли нам дойти сюда, но этого не хватило. Они были чуточку умнее, резче, разумнее. Для нас проиграть ту игру значило пережить абсолютную трагедию.

Мы знали, что будет тяжело. Но это был наш час. Предназначенный для нас. Этого не может быть. И все равно это случилось. Мы не знали, куда себя деть. Хотелось просто пойти домой. Вся мотивация растворилась.

Было очень много дискуссий. Зачем вообще играть этот матч за третье место с Португалией? Зачем ФИФА заставляет нас это делать? Должны ли мы попрощаться после этой игры в Штутгарте или вернуться на следующий день к Бранденбургским воротам? Некоторые хотели сразу поехать в отпуск, другие считали, что мы должны достойно отблагодарить болельщиков. Мы проголосовали и решили вернуться в Берлин, потому что этот Чемпионат мира вышел необычным. Я доволен, что мы так поступили. Пятьсот тысяч человек пришли посмотреть на нас. Это было невероятно.

Но сначала игра в Штутгарте. Кан сыграл, Йенс Новотны сыграл, Роберт Хут сыграл. А я нет. Клинси все равно не выпустил меня. Это меня немного разозлило.

Мы вели 2:1 во втором тайме, и я думал, может, теперь меня выпустят. Он заставил меня 10 минут стоять около бровки; игра шла очень открытая, он, должно быть, почувствовал, что будет слишком опасно выпускать меня. Слишком рискованно: будучи игроком, не хочешь оказываться в такой ситуации. Потом Швайни забил: 3:1. Клинси дал сигнал о замене. Шла 75-я минута. Я вышел на поле. Последнюю четверть часа игры я старался рвать жилы ради команды на поле. Я бегал везде и всюду и впитывал в себя эту атмосферу.

Позже я много боролся с самим собой; спрашивал самого себя, стал ли этот Чемпионат мира успехом или разочарованием для нас. Но я сделал все, что мог, никаких сожалений. И это был конец. Счастливый конец.