Как ты знаешь, сказал утром адвокат, когда на кухне уже взбивали сливки, слышался звон стаканов и вилок, а садовники волокли по саду роскошные корзины с цветами, будто вот-вот состоится свадьба, как ты знаешь, сказал он, есть два вида несчастья. И он распихал по карманам сына деньги на дорогу и выгнал его через садовую калитку на вокзал, где сын адвоката вскочил в проходящий поезд, не обернувшись, ведь некому было махать вслед промокшим от слез платком.
В купе сидели двое мужчин в надвинутых на самый нос шляпах и играли в карточную игру, знакомую сыну адвоката. Он никогда не побеждал, играя в нее со своими сестрами, которые все тузы забирали себе. Когда он вошел, мужчины не потрудились ни приподнять шляпы, ни убрать ноги с сидений. Они низко склонились над картами и резко вскрикивали, будто пришпоривая коней на скачках. Лишь время от времени они развязывали мешки, наскоро закусывали и выпивали, а затем быстро возвращались к игре. И все это не говоря ни слова. Солнце уже клонилось к закату, а игроки шваркали карту за картой на стол, будто щелкали каблуками перед невидимым генералом.
С наступлением темноты исход игры так и не прояснился, но свет в купе не включали, а луны и вовсе не было, игроки спрятали карты и руки в рукава пальто и свернулись под своими шляпами, словно звери.
В углу, не смыкая глаз, сидел голодный сын адвоката, прислушиваясь к хриплому дыханию попутчиков. Шляпы тяжело осели до самых воротников, но сын адвоката не решался залезть в их мешки, только непрерывно облизывал сухие губы. Под стук колес мысли улетучились у него из головы, пейзаж без звуков и очертаний, тени деревьев и глаза зверей, огни станций без пассажиров, лишь его сердце так громко билось где-то в горле, что один из мужчин приподнял шляпу и спросонья сказал, нам известно, что ты в бегах, мы и сами такие. И сын адвоката послушно прижал руку к сердцу, пока оно не успокоилось.
С первым лучом солнца мужчины снова сели за карты, но играли с притворным азартом и краем глаза следили за адвокатским сыном, зная, что у него уже вконец пересохло во рту и подвело живот. Тебе известны правила, сказал один, тот, кому охота есть и пить, должен рискнуть. Они усадили его к окну, на мост из ног и достали деньги у него из карманов. И сын адвоката начал делать ставки.
Теперь попутчики приободрились, карты хлопали по столику, словно удары кнута: дамы, валеты и короли, червы и трефы, а игроки вскрикивали от восторга и настолько распалились, что мост из их ног начал провисать. У адвокатского сына зарябило в глазах. Но когда в воздухе внезапно появлялся туз, вытряхнутый из колоды, из рукава, из шляпы или из ладони, рука на миг застывала в броске, словно раскаленный кусок свинца, который бросают в ледяную воду. И тогда адвокатский сын понимал, что снова проиграл.
Он больше не чувствовал ни голода, ни жажды, видел лишь карты и деньги, которые летали слева направо и справа налево; если он ставил направо, выигрывал тот, что слева, а когда ставил налево, выходило наоборот, но, если не поставишь вовсе, — проиграют оба и накинутся на тебя, как дикие звери. Тут они прекратили игру, уставились на него, и сын адвоката, наконец, увидел под шляпами их глаза, как у куниц на охоте. Без спешки и страха собрали они деньги со столика и рассовали по карманам, работая руками, как садовники граблями.
За окном беззвучно мелькал пейзаж, будто набросанный без смысла и значения. Они снова принялись тасовать карты, шушукаясь, будто делили между собой леса, луга и поля, деревья в саду, и дом, и кухню, и пироги. А при этом не переставали тихонько хихикать, как сестры за чаем на террасе, когда мимо проходил садовник с лейкой.
Чай в стаканах был холодный, на дне блестели кусочки сахара, а в руках сестер блестели иголки, которыми они без устали вышивали на длинных скатертях вензеля со своими именами. Из кухни доносился звон тарелок и ложек, а адвокат облизывал губы, словно целый день не брал в рот ни крошки. Но когда позвали к обеду, он продолжал стоять у калитки, заслоняясь от солнца рукой, как будто кто-то шел по улице.