Какое все-таки тихое в наших краях лето, удовлетворенно сказал кузнец, сидя на задней террасе дома, и погладил Луизу чуть пониже правого колена — именно там, где ей больше всего нравилось. Она звонко засмеялась, потом опять умолкла, неотрывно глядя на темное озеро. Когда-то здесь была долина боли и печали, бесплодная земля — пока однажды не пришел кузнец. Он расхохотался, в щепки изрубил старую табличку у ворот, щепки зашвырнул в кусты, достал из кармана маленький серебряный колокольчик, память о родных краях, и позвонил в него, известив о начале новой эры. За один день он выкосил перед домом луг, заросший высоким бурьяном, срубил топором два-три дерева, вскопал грядки и починил хлев, а пока чинил, балагурил с оголодавшими животными. Потом он улегся на крыше и напился, но с крыши не упал.
На крыше он не только пил, но и строил планы, которые никому не мог показать, потому что не было бумаги, чтобы сделать чертежи, и, никого не спросив, сразу принялся за работу. Когда деревенские увидели, что он умеет обжигать кирпич и класть водопровод и что балки у него ложатся ровно, хотя он никогда не пользуется ватерпасом, они его возненавидели. Лишь Луиза уже через неделю-другую после его приезда сказала ему «да», потому что он обнаружил то место чуть пониже ее правого колена, о существовании которого она до сих пор не подозревала. В остальном ей предложить было нечего, кроме пристрастия к веселеньким цветастым передникам, но она была трудолюбива, а внешности кузнец значения не придавал.
Ни один священник не согласился благословить их брак, и кузнец собственноручно изготовил необходимые свидетельства. Когда они вдвоем поднялись на крышу, чтобы провести там брачную ночь, он торжественно поставил свою подпись и помог Луизе нарисовать рядом крестик. В эту ночь он пообещал ей великолепный свадебный подарок: скоро он сделает так, что долина боли и печали исчезнет навсегда, а на ее месте появится чудесное озеро; но в тот миг, когда он положил ладонь под ее колено, она уже забыла его слова, потому что не верила ни в сказки, ни в подарки.
На следующее утро кузнец столковался со скотиной. Куры начали нести яйца, коровы — давать молоко, а Луиза принялась печь пироги, сладкий запах которых разносился над прогнившими заборами по всей округе, так что у соседей слюнки текли.
Иногда его целыми днями не было видно. В такие дни он лежал одетый на кровати, на животе — тяжелый кожаный фартук, который он редко снимал даже на ночь, смотрел в потолок и пил не переставая. Потом вставал и бродил по долине. При этом делал сложные расчеты, носился туда-сюда, взад-вперед, то и дело наклоняясь и проверяя характер почвы. Потом он начал копать. Немало недель потратил, пока не вырыл огромный котлован. Работал без остановки, не ел и не пил. Вечером падал на кровать и проваливался в сон.
По деревне поползли слухи: кузнец-де пришел, чтобы заложить подземный город, и, когда город в общем и целом будет построен, заявятся Кузнецовы земляки и поселятся в подземелье. Оттуда, подобно неутомимым кротам, они станут продвигаться все дальше и дальше, пока, наконец, не подроются под деревню, чтобы через сырые половицы и дырки в полу утаскивать то немногое, что еще осталось: жухлые плоды, больных кур и отощавших девиц; девиц они станут хватать снизу за коленки, пока те не упадут в обморок, от которого никогда не очнутся. Говорили, что-де по ночам кузнец обходит кругом огромный котлован и звонит в серебряный колокольчик, посылая тихие, еле слышные сигналы, понятные тем, кто умеет их толковать.
Между тем он давно уже закончил рыть котлован и начал обсаживать берега и поливать саженцы. Закончив работу, он вытер о фартук руки и лег в постель — спать, пить и ждать.
Пока он спал, пил и ждал, а Луиза месила тесто и пекла ароматные пироги, вокруг озера рос виноград. Да так быстро, что соседи утверждали, будто видели, как на лозе вылуплялись маленькие виноградины, которые становились все больше и больше, пока не достигали размеров воздушного шара и в конце концов обессиленно лопались, изливая в котлован рубиново-красное вино. Сами-то деревенские в эти осенние дни голыми ногами давили свой скудный урожай, с трудом наполняя бочки, которые затем относили в подвал, а вот кузнец ног не пачкал.
Через год долина боли и печали до краев наполнилась красным вином. Чтобы совершенно опьянеть, достаточно было просто посидеть на задней террасе дома. Рассказывали, что в полнолуние кузнец заходит с Луизой в озеро, чтобы ее искупать; кожа Луизы мерцает в лунном свете восковой белизной, тогда как сам кузнец не снимает свой фартук даже на время купания. В такие ночи скотина в хлеву начинает разговаривать, куры вырастают до сверхъестественных размеров и досыта напиваются жирного коровьего молока.
Когда пришли за кузнецом, они нашли его и Луизу, которая была в белоснежном, накрахмаленном переднике, на задней террасе дома, где оба, не говоря ни слова, вдыхали тяжелую сладость озерного воздуха. Ну, вот они и пришли, сказал кузнец, не оборачиваясь, когда услышал шаги. Потом он вытащил из озера длинные шланги для питья и протянул им, а Луизу отослал на кухню за пирогами.
Когда Луиза вернулась на террасу, еле удерживая в руках пироги, они успели так отделать кузнеца, что она его не узнала. В правой руке он крепко сжимал серебряный колокольчик, поэтому забрать его было невозможно. Колокольчик звенел не переставая, пока они заворачивали его вместе с останками кузнеца в тяжелый кожаный фартук, и смолк, только когда туго перетянутые веревкой части тела кузнеца опустились на дно озера.
Сделав свое дело, мужчины потянулись к шлангам и пирогам, потом все разом схватили Луизу чуть пониже колена и держали до тех пор, пока она не упала в обморок, от которого уже не очнулась.