I

Среди самых популярных и важных убеждений нашего века находится вера в коллективную безопасность. Легитимность современного государства основывается именно на этом убеждении.

Я покажу, что идея коллективной безопасности – это миф, который не оправдывает современное положение дел, и что вся безопасность является и должна быть частной. Прежде всего, я представлю двухэтапную реконструкцию мифа о коллективной безопасности и на каждом этапе подниму несколько теоретических вопросов.

Миф о коллективной безопасности также можно назвать мифом Гоббса. Томас Гоббс и бесчисленные политические философы и экономисты после него утверждали, что в естественном состоянии люди будут постоянно находиться в агрессии друг к другу. Если говорить в современными словами, в естественном состоянии будет преобладать постоянное «недопроизводство» безопасности. Каждый человек, оставленный на свое усмотрение и средства, будет тратить «слишком мало» на свою собственную защиту, что приведет к постоянной межличностной войне. По мнению Гоббса и его последователей, решение этой предположительно невыносимой ситуации – создание государства. Чтобы наладить мирное сотрудничество между собой, два человека, А и В, нуждаются в третьей независимой стороне S в качестве окончательного судьи и миротворца. Тем не менее эта третья сторона, S, не просто еще один человек, а товар, предоставленный S, – это не только еще один «частный» товар. Скорее, S – это суверен, обладающий двумя уникальными способностями. С одной стороны, S может настаивать на том, чтобы его подданные, А и В, не искали защиты ни у кого, кроме него; то есть S является обязательным территориальным монополистом защиты. С другой стороны, S может в одностороннем порядке определить, сколько А и В должны потратить на свою собственную безопасность; то есть S имеет право взимать налоги, чтобы обеспечить «коллективную безопасность»

Нет смысла придираться к тому, является ли человек таким же плохим и волкоподобным, как предполагает Гоббс, или нет, разве что следует отметить, что тезис Гоббса, очевидно, не может означать, что человек руководствуется только и исключительно агрессивными инстинктами. Если бы это было так, человечество давно бы вымерло. Факт в том, что человек не демонстрирует этого, и что он обладает разумом и способен сдерживать свои естественные побуждения. Придираться стоит только к решению Гоббса. Учитывая природу человека как разумного животного, улучшает ли данное решение его положение? Может ли институт государства уменьшить агрессивное поведение и способствовать мирному сотрудничеству и, таким образом, обеспечить лучшую частную безопасность и защиту? Неточности аргумента Гоббса очевидны. С одной стороны, независимо от того, насколько плохими являются люди, S, будь то король, диктатор или избранный президент, по-прежнему остается одним из них. Природа человека не трансформируется после того, как он становится S. Но как может улучшится защита для A и B, если S должен обложить их налогом, чтобы обеспечить ее? Нет ли противоречия в самой конструкции S как экспроприирующего защитника собственности? На самом деле, разве он не относится к рэкетирам? Безусловно, S заключит мир между А и В, но только для того, чтобы он сам мог более выгодно ограбить их обоих. Конечно, S лучше защищен, и чем больше он защищен, тем меньше A и B защищены от атак S. Коллективная безопасность, похоже, не лучше личной безопасности. Скорее, это частная безопасность государства S, достигнутая путем экспроприации, то есть экономического разоружения его субъектов. Кроме того, этатисты, от Томаса Гоббса до Джеймса Бьюкенена, утверждают, что защитное состояние S возникает в результате своего рода «конституционного» договора. Но кто в своем здравом уме согласился бы заключить договор, который позволял бы защитнику определять в одностороннем порядке и безвозвратно сумму, которую защищаемый должен заплатить за свою защиту? Дело в том, что никто не заключил бы такой договор!

Позвольте мне прервать мою дискуссию и вернуться к реконструкции гоббсовского мифа. Если предположить, что для установления мирного сотрудничества между А и В необходимо иметь сторону S, то можно сделать двойной вывод. Если существует более одной стороны, S1, S2, S3, то точно так же, как предположительно не может быть мира между А и B без S, также не может быть мира между сторонами S1, S2 и S3, пока они остаются в естественном состоянии (то есть в состоянии анархии) по отношению друг к другу. Следовательно, для достижения всеобщего мира необходима политическая централизация, объединение и, в конечном итоге, создание единого мирового правительства.

Полезно будет определить то, что можно считать неоспоримым. Начнем с того, что аргумент верный настолько, насколько он продвинулся. Если предпосылка правильная, то изложенное следствие действительно верное. Кроме того, эмпирические предположения по поводу того, что описано Гоббсом, на первый взгляд подтверждаются фактами. Это правда, что государства постоянно воюют друг с другом, и историческая тенденция к политической централизации и глобальному государственному правлению действительно проявляется. Придирки возникают только при объяснении этого факта и тенденции, а также при признании единого мирового государства как улучшения в обеспечении частной безопасности и защиты. Кажется, есть эмпирическая аномалия, которую не может объяснить аргумент Гоббса. Согласно Гоббсу, причина вражды между различными сторонами S1, S2 и S3 заключается в том, что они находятся в состоянии анархии по отношению друг к другу. Однако до появления единого мирового государства не только S1, S2 и S3 находятся в состоянии анархии по отношению друг к другу, но фактически каждый субъект одного государства находится в состоянии анархии по отношению к каждому субъекту любого другого государства. Соответственно, между частными лицами разных государств должно быть столько же войн и агрессии, сколько между разными государствами. Эмпирически, однако, это не так. Частные отношения между иностранцами, по-видимому, значительно менее воинственны, чем отношения между различными правительствами. И это не кажется удивительным. В конце концов, государственный агент S, в отличие от всех своих подданных, может полагаться на внутреннее налогообложение при ведении своих «иностранных дел». Учитывая его естественную человеческую агрессивность, разве не очевидно, что S будет более наглым и агрессивным в своем поведении по отношению к иностранцам, если он сможет перенести стоимость такого поведения с себя на своих подчиненных? Конечно, я был бы готов пойти на больший риск и участвовать в большей провокации и агрессии, если бы я мог заставить других заплатить за это. И, безусловно, возникает тенденция одного государства хотеть расширить свою территориальную монопольную защиту за счет других государств и, таким образом, прийти к мировому правительству как конечному результату межгосударственной конкуренции. Но как это улучшит положение обеспечения частной безопасности и защиты? Кажется, произойдет противоположное. Мировое государство является победителем всех войн и последним выжившим рэкетиром. Разве это не делает его особенно опасным? Разве физическая сила какого-либо отдельного мирового правительства не будет подавляющей по сравнению с силой любого из его отдельных субъектов?

II

Позвольте мне остановиться в моих абстрактных теоретических соображениях, чтобы кратко взглянуть на эмпирические данные, относящиеся к данной проблеме. Как отмечалось в самом начале, миф о коллективной безопасности распространен так же, как и последствия. Я не знаю ни о каких опросах по этому вопросу, но я рискну предсказать, что миф Гоббса о необходимости государственной защиты более или менее безоговорочно принимается более чем 90 процентами взрослого населения. Однако верить во что-то не делает это верным. Скорее, если человек верит во что-то ложное, это приведет к катастрофе. Как насчет доказательств? Они поддерживают Гоббса и его последователей или подтверждают противоположные анархистские страхи и утверждения?

США были явно основаны как «защитное» государство по Гоббсу. Позвольте мне привести цитату по этому поводу из Декларации Джефферсона о независимости:

Мы считаем эти истины самоочевидными: все люди созданы равными; что Создатель наделил их неотъемлемыми правами; что среди этих прав есть жизнь, свобода и стремление к счастью, и, чтобы обеспечить эти права, среди людей учреждаются правительства, получающие свои справедливые полномочия с согласия управляемых.

Вот что у нас есть: правительство США было создано для выполнения одной и только одной задачи: защиты жизни и имущества. Таким образом, это должно послужить прекрасным примером для оценки обоснованности заявления Гоббса о статусе государств в качестве защитников. После более чем двух веков защитного этатизма, каков статус нашей защиты и мирного человеческого сотрудничества? Был ли американский эксперимент по защитному этатизму успешным?

Согласно заявлениям наших государственных правителей и их интеллектуальных телохранителей (которых сейчас больше, чем когда- либо прежде), мы защищены лучше, чем когда-либо. Мы предположительно защищены от глобального потепления и похолодания, от вымирания животных и растений, от злоупотреблений со стороны мужей и жен, родителей и работодателей, от бедности, болезней, бедствий, невежества, предрассудков, расизма, сексизма, гомофобии и многих других общественных врагов и опасностей. На самом деле, однако, все обстоит иначе. Чтобы обеспечить нам всю эту «защиту», государственные менеджеры из года в год экспроприируют более 40 процентов доходов частных производителей. Государственный долг и обязательства непрерывно увеличивались, что увеличивало потребность в будущих экспроприациях. Из-за замены золота на государственные бумажные деньги финансовая нестабильность резко возросла, и нас постоянно обкрадывают из-за обесценивания валюты. Каждая деталь частной жизни, собственности, торговли и контракта регулируется все более сильными законами (законодательством), что создает постоянную правовую неопределенность и моральный риск. В частности, мы постепенно лишились права на исключение, подразумеваемого в самой концепции частной собственности. Как продавцы, мы не можем продавать, а как покупатели мы не можем покупать у того, кого пожелаем. И как членам ассоциаций нам не разрешается вступать в какую-либо ограничительную договоренность, которую мы считаем взаимовыгодной. Как американцы, мы должны принимать иммигрантов как своих соседей. Как учителя, мы не можем избавиться от плохого поведения студентов. Как работодатели, мы застряли с некомпетентными или разрушительными работниками. Как землевладельцы, мы вынуждены справляться с плохими арендаторами. Как банкирам и страховщикам, нам не разрешают избегать больших рисков. Как владельцы ресторанов или баров, мы должны принимать нежелательных клиентов. И как члены частных ассоциаций, мы вынуждены принимать людей и действия в нарушение наших собственных правил и ограничений. Короче говоря, чем больше государство увеличивало свои расходы на «социальную» и «общественную» безопасность, тем больше ущемлялись наши права на частную собственность, тем больше наша собственность была экспроприирована, конфискована, уничтожена или обесценена, и тем больше мы были лишены самой основы всей защиты: экономической независимости, финансовой мощи и личного богатства. Путь каждого президента и практически каждого члена Конгресса усеян сотнями тысяч безымянных жертв личного экономического краха, финансового банкротства, обнищания, отчаяния, трудностей и разочарования.

Картина кажется еще более мрачной, когда мы рассматриваем международные действия государств. В течение всей своей истории континентальные США почти не подвергались территориальному нападению со стороны какой-либо иностранной армии. (Перл-Харбор был результатом предыдущих провокаций США). Более того, США находится во владении правительства, объявившего войну против значительной части своего населения и принявшее участие в бессмысленном убийстве сотен тысяч своих граждан. Хотя отношения между американскими гражданами и иностранцами не кажутся сильно спорными, почти с самого начала правительство США неустанно преследовало агрессивный экспансионизм. Начиная с испано-американской войны, достигнув пика в Первой и Второй мировых войнах, и продолжая до настоящего времени, правительство США запуталось в сотнях иностранных конфликтов и поднялось до уровня доминирующей мировой империалистической державы. Таким образом, почти каждый президент с начала этого столетия также несет ответственность за убийства и голод бесчисленных невинных иностранцев по всему миру. Короче говоря, в то время как мы стали более беспомощными, обнищавшими, находящимися под угрозой и неуверенными, правительство США стало еще более наглым и агрессивным. Во имя «национальной» безопасности, оно «защищает» нас, оснащенных огромными запасами оружия массового уничтожения, запугивая вечно новых «Гитлеров», больших или маленьких, и всех подозреваемых сторонников «Гитлеров» в любом месте за пределами страны.

Таким образом, эмпирическое доказательство кажется довольно ясным. Мы видим, что вера в государство как защитника – явная ошибка, а американский эксперимент по защитному этатизму – полный провал. Правительство США не защищает нас. Напротив, нет никакой большей опасности для нашей жизни, собственности и процветания, чем правительство США, и президента США в частности. США являются наиболее угрожающей и вооруженной опасностью в мире, способной уничтожить всех, кто ему противостоит, и уничтожить весь земной шар.

III

Этатисты реагируют так же, как социалисты, когда сталкиваются с мрачными экономическими показателями Советского Союза и его сателлитов. Они не отрицают неутешительные факты, но пытаются утверждать, что эти факты являются результатом систематического несоответствия (отклонения) между «реальным» и «идеальным» или «истинным» этатизмом (соответственно, социализмом). По сей день социалисты утверждают, что «настоящий» социализм не был опровергнут эмпирическими фактами, и что все было бы хорошо, и было бы беспрецедентное процветание, если бы только у Троцкого или Бухарина был свой собственный бренд социализма, а Сталин не реализовал бы свой. Точно так же этатисты интерпретируют все кажущиеся доказательства как случайные. Если бы только какой-нибудь другой президент пришел к власти на том или ином повороте истории или если бы были приняты только те или иные конституционные изменения или поправки, все бы получилось прекрасно, и в результате возникли бы беспрецедентные случаи безопасности и мира. Они говорят, что это все еще может произойти в будущем, если продвигать именно их политику.

Мы узнали от Людвига фон Мизеса, как реагировать на стратегию уклонения (иммунизации) социалистов. Пока остается определяющая характеристика социализма, т.е. отсутствие частной собственности на средства производства, то никакая реформа не может помочь. Идея социалистической экономики является противоречивой, и утверждение о том, что социализм представляет собой «более высокий» и более эффективный способ общественного производства, абсурдно. Чтобы эффективно и без потерь достигать своих целей в рамках экономики обмена, основанной на разделении труда, необходимо, чтобы кто-то занимался денежными расчетами (учетом затрат). Везде, за пределами системы примитивной самодостаточной экономики единого домохозяйства, денежный расчет является единственным инструментом рациональных и эффективных действий. Только сравнивая входные и выходные данные арифметически в терминах общего средства обмена (денег), человек может определить, успешны ли его действия или нет. В противоположность этому, социализм означает отсутствие экономики и экономии, потому что в этих условиях денежный расчет и учет затрат невозможен по определению. Если не существует частной собственности на средства производства, то нет цены на эти средства, поэтому невозможно определить, используются ли они экономно или нет. Соответственно, социализм – это не высший способ производства, а экономический хаос и регресс к примитивизму. 

Как реагировать на стратегию уклонения этатистов объяснял Мюррей Ротбард. Но урок Ротбарда, простой и ясный и имеющий важные последствия, до сих пор остается гораздо малоизвестным и мало оцененным. Он пояснил, что до тех пор, пока остается определяющая характеристика государства – его существование, никакие реформы, будь то личные или конституционные, не принесут никакой пользы. Принимая во внимание принцип государственно-судебной монополии и право облагать налогом, любое представление об ограничении его власти и защите личной жизни и имущества иллюзорно. Под покровительством монополистов цена справедливости и защиты всегда возрастает, а ее качество – падает. Налоговое защитное агентство является терминологическим противоречием и приводит к увеличению налогов и снижению защиты. Даже если правительство ограничит свою деятельность исключительно защитой ранее существовавших прав собственности (как это должно делать каждое «защитное» государство), возникнет еще один вопрос о том, какой объем обеспечения защиты должен существовать. Мотивированный (как и все остальные) личным интересом и вредом труда, но обладающий уникальной способностью облагать налогом, ответ правительства на этот вопрос неизменно будет таким: максимально увеличить расходы на защиту (почти все богатство нации может быть потрачено на защиту) и в то же время минимизировать производство защиты. Кроме того, судебная монополия должна привести к ухудшению качества правосудия и защиты. Если можно обратиться только к правительству за справедливостью и защитой, то справедливость и защита будут извращены в пользу правительства, государственных учреждений и верховных судов. В конце концов, государственные учреждения и верховные суды являются агентами государства, и любые ограничения на действия правительственного учреждения определяются агентами самого рассматриваемого учреждения. Соответственно, определение собственности и защиты будет постоянно изменяться, а спектр сфер полномочий будет расширен в пользу правительства.

Из этого, как указал Ротбард, следует, что так же, как социализм не может быть реформирован, а должен быть отменен для достижения процветания, так и институт государства не должен быть реформирован, а должен быть отменен для достижения справедливости и защиты. «Защитные услуги в свободном обществе (включая такие службы защиты личности и имущества, как полиция и суд)», – заключил Ротбард,

следовательно, должны были бы предоставляться людьми или фирмами, которые (а) получали бы свой доход добровольно, а не путем принуждения, и (б) не присваивали бы себе обязательную монополию полиции или судебной защиты, как это делает государство. … Защитные фирмы должны были бы быть такими же свободно конкурентными и не принуждаемыми, как и все другие поставщики товаров и услуг на свободном рынке.

Оборонные услуги, как и все другие услуги, будут продаваться и только продаваться.

То есть каждый владелец частной собственности сможет воспользоваться преимуществами разделения труда и добиваться лучшей защиты своей собственности, чем та, которая обеспечивается посредством самообороны, путем сотрудничества с другими собственниками и их собственностью. Любой может купить, продать или заключить договор с кем-либо еще о защитных о судебных услугах, и в любое время можно в одностороннем порядке прекратить любое такое сотрудничество с другими и прибегнуть к самостоятельной защите и изменить свои защитные способы.

IV

Реконструировав миф о коллективной безопасности (миф о государстве) и раскритиковав его по теоретическим и эмпирическим соображениям, я теперь должен взять на себя задачу построения позитивного аргумента в пользу частной безопасности и защиты. Чтобы развеять миф о коллективной безопасности, недостаточно просто понять ошибку, связанную с идеей защитного государства. Столь же важно получить четкое представление о том, как эффективно будет работать неэтатистская альтернатива государственной безопасности. Ротбард, опираясь на новаторский анализ французско-бельгийского экономиста Густава де Молинари, дал нам набросок работы системы защиты на свободном рынке. Кроме того, мы в долгу перед Моррисом и Линдой Таннехилл за их блестящее понимание и анализ этой сферы. Следуя их указаниям, я продолжу свой анализ и дам более полное представление об альтернативной неэтатистской системе производства безопасности и ее способности обрабатывать атаки не только отдельных лиц или банд, но, в частности, и государств.

Широко распространено признание среди либералов и либертарианцев, таких как Молинари, Ротбард и Тэннхиллс, а также большинства других исследователей этого вопроса, того, что защита является формой страхования, а расходы на оборону представляют собой своего рода страховую выплату (цену). Соответственно, как подчеркивали, в частности, Ротбард и Тэннхиллс, в рамках сложной современной экономики, основанной на мировом разделении труда, наиболее вероятными кандидатами на предоставление услуг по защите являются страховые агентства. Чем лучше защита застрахованного имущества, тем меньше требований о возмещении ущерба и, следовательно, меньше расходы страховщика. Таким образом, обеспечение эффективной защиты, по-видимому, отвечает собственным финансовым интересам каждого страховщика. Действительно, несмотря на то, что государство ограничивает и затрудняет деятельность этой сферы, даже сейчас страховые агентства предоставляют широкий спектр услуг по защите и компенсации потерпевшим частным лицам. Также очевидно, что любой, кто предлагает услуги защиты, должен казаться способным выполнить свои обещания, чтобы найти клиентов. То есть он должен обладать экономическими средствами (рабочей силой, а также физическими ресурсами) необходимыми для выполнения задачи борьбы с реальными или потенциальными опасностями реального мира. По этому показателю страховые агентства тоже являются идеальными кандидатами. Они действуют в общенациональном и даже международном масштабе, и им принадлежат крупные имущественные владения, разбросанные по широким территориям и за пределами отдельных государственных границ. Соответственно, они проявляют личную заинтересованность в эффективной защите и являются «большими» и экономически влиятельными. Кроме того, все страховые компании связаны через сеть договорных соглашений о взаимопомощи и арбитраже, а также через систему международных перестраховочных агентств, представляющих объединенную экономическую силу, которая превосходит власть большинства существующих правительств.

Позвольте мне дополнительно проанализировать и систематически прояснить это предположение: защита является «страховкой» и может предоставляться страховыми агентствами. Для достижения этой цели необходимо решить две проблемы. Во-первых, невозможно застраховаться от любого риска жизни. Я не могу застраховать себя, например, от самоубийства или от поджога собственного дома, от того, что я стал безработным, от нежелания вставать утром с постели, или не испытывая существенных потерь, потому что в каждом случае я полностью или частично контролирую вероятность соответствующего исхода. Подобные риски должны учитываться индивидуально. Никто, кроме меня, не может иметь с ними дело. Следовательно, первый вопрос должен заключаться в том, что делает защиту страховым риском? В конце концов, как мы только что увидели, это не самоочевидно. На самом деле, не каждый ли имеет значительный контроль над вероятностью нападения на его личность и имущество? Разве, например, я не контролирую ситуацию, если подвергаюсь нападению провоцируя кого-то, и не является ли защита нестраховым риском, таким, как самоубийство или безработица, за который каждый человек должен нести исключительно собственную ответственность?

Ответ является одновременно и да, и нет. Да, поскольку никто не может предложить безусловную защиту, то есть страховку от любого вторжения. Безусловная защита может быть обеспечена, если она вообще существует, каждым человеком самостоятельно для себя. Но и нет, поскольку речь идет об условной защите. Только нападения и вторжения, спровоцированные жертвой, не могут быть застрахованы. Тем не менее неспровоцированные и, следовательно, «случайные» атаки могут быть страховыми случаями. Таким образом, защита становится страховым средством, только если страховой агент ограничивает действия застрахованного лица договором, чтобы исключить все возможные «провокации». Различные страховые компании могут различаться в отношении конкретного определения провокации, но между страховщиками не может быть различий в отношении принципа, согласно которому каждый должен систематически исключать (запрещать) все провокационные и агрессивные действия среди своих клиентов.

Каким бы элементарным ни показалось это первое понимание защитно-неагрессивного и непровокативного характера страховой защиты, оно имеет фундаментальное значение. С одной стороны, оно означает, что любой известный агрессор и провокатор не сможет найти страховщика и, следовательно, будет экономически изолированным, слабым и уязвимым. С другой стороны, это подразумевает, что любой, желающий получить больше защиты, чем та, которая обеспечивается самообороной, может сделать это только в том случае, если он подчиняется указанным нормам неагрессивного, цивилизованного поведения. Кроме того, чем больше число застрахованных людей (и в современной экономике обмена большинство людей хотят больше, чем просто самооборона для своей защиты), тем больше будет экономическое давление на оставшихся незастрахованных, и им придется принять те же стандарты неагрессивного поведения. Более того, в результате конкуренции между страховщиками за добровольную оплату клиентов возникнет тенденция к снижению цен услуг на стоимость застрахованного имущества.

В то же время система конкурирующих страховщиков будет оказывать двойное влияние на развитие права и, таким образом, будет способствовать дальнейшему сокращению конфликтов. С одной стороны, система позволит систематически увеличивать изменчивость и гибкость законодательства. Вместо того чтобы навязывать всем единообразный набор стандартов (как в этатистских условиях), страховые агентства могут и будут конкурировать друг с другом не только по цене, но, в частности, также за счет дифференциации и развития продуктов. Страховщики могут и будут отличаться друг от друга в отношении кодекса поведения, ожидаемого от их клиентов, в отношении правил доказывания того, что произошедшее подпадает под страховой случай и/или в отношении вида и размера вознаграждений и наказаний. Могут и будут существовать бок о бок, например, католические страховщики, применяющие церковный закон, еврейские страховщики, применяющие закон Моисея, мусульмане, применяющие исламский закон, и неверующие, применяющие светский закон того или иного варианта, и все они поддерживаются за счет добровольно платящей клиентуры. Потребители могут и будут выбирать, а иногда и изменять, закон, применяемый к ним и их собственности. То есть никто не будет вынужден жить по «иностранному» закону; и, следовательно, известные источники конфликтов будут устранены.

С другой стороны, система страховщиков, предлагающих конкурирующие кодексы законов, будет способствовать тенденции к объединению законов. «Внутренний» католический, еврейский, римский, германский и т.д. закон будет применяться и иметь обязательную силу только для лиц и имущества застрахованных одним и тем же страховщиком в соответствии с тем же законом. Например, католический закон будет применяться только к католикам, и он касается исключительно внутрикатолических конфликтов и их разрешения. Тем не менее католик также может желать быть защищенным от подписчиков других кодексов, например, мусульман. Из этого не возникнет никаких трудностей, если католическое и исламское право придет к одному или аналогичному выводу в отношении рассматриваемого дела и соперников. Но если конкурирующие правовые кодексы приходят к совершенно разным выводам (в силу того факта, что они представляют разные правовые кодексы), может возникнуть проблема. Застрахованный хотел бы быть защищенным от непредвиденных ситуаций конфликтов вне своих групп, но «внутреннее» (внутригрупповое) законодательство может и не помочь из-за того, что два отдельных кодекса законов будут задействованы, и они придут к разным выводам. В такой ситуации нельзя ожидать, что один страховщик и подписчики его кодекса, скажем католики, просто подчинятся другому страховщику и его закону, скажем, мусульманам. Скорее, каждый страховщик, будь то католик или мусульманин, должен внести свой вклад в развитие межгруппового права, то есть права, применимого в случаях разногласия между конкурирующими страховщиками и кодексами законов. И поскольку положения межгруппового закона, которые страховщик предлагает своим клиентам, могут показаться заслуживающими доверия, и, следовательно, быть хорошими, только в том случае, если такие же положения были приняты другими страховщиками (и чем большим количеством их, тем лучше), конкуренция будет способствовать развитию и совершенствованию совокупности правовых норм, которые включают в себя самый широкий межгрупповой, межкультурный и т. д. юридически-моральный консенсус и соглашение. Таким образом возникнет основной свод правил среди различных конкурирующих правовых кодексов.

Более конкретно, поскольку конкурирующие страховщики и кодексы законов могут и будут не соглашаться относительно существа, по крайней мере, некоторых дел, рассматриваемых совместно, каждый страховщик будет вынужден представлять себя и своих клиентов в арбитраже, предоставляемом третьей стороной. Однако эта третья сторона должна быть не только независима от двух несогласных сторон, она еще и должна быть общим выбором обеих сторон. И как объекты единодушного выбора, арбитры будут представлять или даже олицетворять «консенсус» и «согласие». Они будут согласованы из-за их общепризнанной способности находить и формулировать взаимоприемлемые, то есть «справедливые» решения в случаях межгрупповых разногласий. Более того, если арбитр не справился с этой задачей и пришел к выводам, которые один из страховщиков или его клиентов считает «несправедливыми» или «необъективными», это лицо вряд ли будет снова выбрано в качестве арбитра в будущем.

Следовательно, договоры о защите возникнут как первый фундаментальный результат конкуренции между страховщиками за добровольно платящую клиентуру. Страховщики (в отличие от государств) будут предлагать своим клиентам контракты с четко определенными описаниями услуг, а также четко определенными обязанностями и обязательствами. Аналогичным образом, отношения между страховщиками и арбитрами будут определяться и регулироваться договором. Каждая сторона договора в течение срока действия будет связана своими условиями; и любое изменение условий договора потребует единодушного согласия всех заинтересованных сторон. То есть в условиях конкуренции (в отличие от этатистских условий) никакое «законодательство» не может существовать. Ни один страховщик не может достичь успеха (как это может сделать государство) с обещанием защиты своих клиентов, не сообщая им, как или по какой цене он будет их защищать, и настаивая на том, что он может, если он того пожелает, в одностороннем порядке изменить условия защиты (контракт). Страховые клиенты будут требовать чего-то лучше этого, а страховщики будут соблюдать и поставлять контракты и постоянный закон вместо обещаний и изменений в законодательстве. Кроме того, в результате постоянного сотрудничества различных страховщиков и арбитров будет наблюдаться тенденция к унификации имущественного и договорного права и гармонизация правил процедур доказывания и разрешения конфликтов (включая такие вопросы, как ответственность, правонарушение, компенсация и наказание). Покупкой страховой защиты каждый может быть вовлечен в глобальную конкуренцию защитных организаций, стремящихся уменьшить конфликты и повысить безопасность. Более того, каждый отдельный случай конфликта и ущерба, независимо от того, где и против кого, попадает под юрисдикцию одного или нескольких конкретных страховых агентств и будет рассматриваться либо в рамках «внутреннего» законодательства отдельного страховщика, либо в соответствии с положениями «международного» права, и к нему применяются процедуры, заранее согласованные группой страховщиков, что обеспечивает полную безупречную правовую стабильность и определенность.

V

Теперь второй вопрос должен быть решен. Даже если защита предоставляется в виде страховки, стоит учесть, что существуют совершенно разные формы страхования. Давайте рассмотрим только два характерных примера: страхование от стихийных бедствий, таких как землетрясения, наводнения, ураганы, и страхование от несчастных случаев на производстве. Первый может служить примером группового или взаимного страхования. Некоторые территории более подвержены стихийным бедствиям, чем другие; соответственно, спрос и стоимость страхования в одних областях будет выше, чем в других. Однако каждая территория в определенных границах рассматривается страховщиком однородной в отношении соответствующего риска. Страховщик предположительно знает частоту и масштаб рассматриваемых событий для региона в целом, но он ничего не знает об особых рисках какого-либо конкретного места на этой территории. В этом случае каждое застрахованное лицо будет платить одинаково за страховку, и выплаты, собранные за определенный период времени, предположительно будут достаточными для покрытия всех требований о возмещении ущерба за тот же период времени (в противном случае страховая отрасль будет нести убытки). Таким образом, отдельные индивидуальные риски объединяются и застраховываются взаимно.

Напротив, производственное страхование может служить примером индивидуального страхования. В отличие от стихийных бедствий страховой риск является результатом действий человека, то есть производственных процессов. Каждый производственный процесс находится под контролем отдельного производителя. Ни один производитель не намерен потерпеть неудачу или столкнуться с катастрофой, поэтому только случайные непреднамеренные ситуации могут быть застрахованы. Тем не менее даже если производство в значительной степени успешно контролируется, каждый производитель и технология производства подвержены случайным неудачам и несчастным случаям. Но поскольку это результат отдельных производственных процессов и технологий производства, риск несчастных случаев на производстве существенно отличается в случае разных производителей и производственных процессов. Соответственно, эти риски не могут быть объединены в одно целое, и каждый производитель должен быть застрахован индивидуально. В этом случае страховщик должен будет знать частоту сомнительных событий, но он не может знать вероятность событий в какой-либо конкретный момент времени, он лишь знает, что все время используются один и тот же производственный процесс и технология производства. Нельзя предположить, что собранные выплаты будут достаточными для покрытия всех требований о возмещении ущерба, возникших в течение конкретного периода. Скорее, прибыльная презумпция состоит в том, что все выплаты, собранные за многие периоды, будут достаточными для покрытия всех требований в течение одного и того же периода времени. Следовательно, в этом случае страховщик должен иметь резервы капитала для выполнения своих договорных обязательств, и при расчете выплат он должен учитывать текущую стоимость этих резервов.

Собственно, возникает сам вопрос: какой вид страхования может защитить от агрессии и вторжения со стороны других лиц? Может ли оно быть предусмотрено как групповое страхование, как от стихийных бедствий, или оно должно предлагаться в форме индивидуального страхования, как при несчастных случаях на производстве?

Обратите внимание на то, что обе формы страхования представляют только две возможные крайности, и что положение любого конкретного риска не является окончательно фиксированным. Например, благодаря научно-техническому прогрессу в области метеорологии, геологии и инженерии риски, которые раньше считались однородными (взаимно застраховываемыми), могут становиться все более и более неоднородными. Эта тенденция особо заметна в области медицинского страхования. С достижениями генетики и генной инженерии медицинские риски, ранее считавшиеся однородными (неспецифичными) в отношении большого числа людей, становятся все более специфичными и неоднородными.

Имея это ввиду, можно ли сказать что-то конкретное о защитном страховании в частности? Думаю, что можно. В конце концов, в то время как все виды страхования требуют, чтобы риск был случайным с точки зрения страховщика и застрахованного, случай агрессивного вторжения явно отличается от случая стихийных или промышленных бедствий. Принимая во внимание, что стихийные бедствия и несчастные случаи на производстве являются результатом действия природных сил и действия законов природы, агрессия является результатом действий человека; и в то время как природа «слепа» и не проводит различий между людьми, агрессор может различать и преднамеренно нацеливаться на конкретных жертв и выбирать время своей атаки.

VI

Позвольте мне сначала сравнить защитную страховку и страховку от стихийных бедствий. Между ними часто проводят аналогию. Аналогия состоит в том, что точно так же, как каждому человеку в определенных географических регионах угрожает одинаковый риск землетрясений, наводнений или ураганов, так же каждому жителю на территории США или Германии, например, приходится сталкиваться с одинаковым риском стать жертвой иностранного нападения. Несмотря на некоторое поверхностное сходство, к которому я скоро приду, легко заметить два фундаментальных недостатка в аналогии. С одной стороны, границы районов землетрясения, наводнения или урагана устанавливаются в соответствии с объективными физическими критериями и, следовательно, могут называться «естественными». Напротив, политические границы являются «искусственными» границами. Границы США менялись на протяжении всего девятнадцатого века, а Германия не существовала как таковая до 1871 года и состояла из тридцати восьми отдельных стран.

Есть и второй очевидный вывод. Природа слепа в своем разрушении. Она не делает различий между более или менее ценными территориями и объектами, а «атакует» без разбора. В отличие от этого, агрессор-захватчик может делать и делает различие. Он не атакует и не вторгается в бесполезные места, такие как пустыня Сахара, но нацеливается на места, которые ценны. При прочих равных условиях, чем ценнее местоположение, тем больше вероятность того, что оно станет целью вторжения.

Это поднимает следующий важный вопрос. Если политические границы являются произвольными, а атаки никогда не являются неизбирательными, а направлены конкретно на ценные места и объекты, существуют ли какие-либо не произвольные границы, разделяющие различные зоны по уровню угрозы безопасности? Да, существуют. Такие не произвольные границы являются частной собственностью. Частная собственность является результатом присвоения и/или производства конкретных физических объектов. Каждый присваиватель-производитель (владелец) своими действиями демонстрирует, что он считает присвоенные и произведенные вещи ценными, иначе он бы не присвоил или не произвел их. Границы собственности каждого являются объективными и интерсубъективно устанавливаемыми. Они просто определяются размером вещей, присвоенных и/или произведенных каким-либо конкретным человеком. И границы суммы всех ценных расположений и вещей совпадают с границами всего имущества. В любой момент времени каждое ценное расположение и вещь принадлежат кому-то; только бесполезные расположения и вещи никому не принадлежат.

В окружении других людей каждый присваиватель и производитель может стать объектом нападения или вторжения. Каждая собственность ценна, следовательно, каждый владелец собственности становится возможной целью агрессивных желаний других людей. Выбор местоположения и формы имущества владельцами, помимо множества других соображений, также будет зависеть от соображений безопасности. При прочих равных условиях, все предпочтут более безопасные расположения и формы собственности, чем те расположения и формы, которые менее безопасны. Тем не менее независимо от того, где находится владелец и его имущество, и независимо от его физической формы, каждый владелец в силу того, что он не отказывается от своего имущества даже в связи с потенциальной агрессией, демонстрирует свою личную готовность защищать это имущество.

Однако, если границы частной собственности являются единственными не произвольными границами, которые систематически связаны с риском агрессии, то из этого следует, что существует столько разных зон безопасности, сколько существует отдельно принадлежащих владений, и что эти зоны не превышают размер этих владений. Таким образом, страхование имущества от агрессии может показаться примером индивидуальной, а не групповой (взаимной) защиты даже в большей степени, чем случаи промышленных аварий.

Стоит принять во внимание, что риск несчастного случая в отдельном производственном процессе, как правило, не зависит от его местоположения, если процесс воспроизводится одним и тем же производителем в разных местах, вероятность риска остается неизменной. В отличие от этого, риск агрессии в сторону частной собственности отличается в разных местоположениях. Будучи частным образом присвоенными и произведенными, блага всегда отличаются между собой. Каждое имущество находится в разном месте и находится под контролем разных людей, и каждое расположение сталкивается с уникальной угрозой безопасности. На безопасность вполне могут влиять случай, например, когда я нахожусь в сельской местности или в городе, на холме или в долине, недалеко или далеко от реки, океана, гавани, железной дороги или улицы. И даже близко расположенные места не сталкиваются с одинаковым риском агрессии. Он может отличаться, если я живу выше или ниже на горе, чем мой сосед, выше по течению или ниже, ближе или дальше от океана или просто северней, южней, западней или восточней от него. Более того, каждый объект, где бы он ни находился, может быть изменен и преобразован его владельцем таким образом, чтобы повысится его безопасность и снизится вероятность агрессии. Например, я могу приобрести пистолет или сейф, или я смогу сбить атакующий самолет со своего заднего двора или заиметь лазерную пушку, которая может убить агрессора за тысячи миль. Таким образом, ни разные местоположения, ни разная собственность не похожи один на одного. Каждый владелец должен быть застрахован индивидуально, и каждый страховщик должен иметь достаточные резервы капитала.

VII

Аналогия, обычно проводимая между страхованием от стихийных бедствий и от внешней агрессии, в корне ошибочна. Как агрессия никогда не бывает беспорядочной, так и защита не должна быть такой. У каждого человека есть разные места и вещи, которые нужно защищать, и ни у кого нет такой же угрозы безопасности, как у кого-то еще, все же аналогия содержит часть правды. Любое сходство между стихийными бедствиями и внешней агрессией обусловлено не природой агрессии и обороны, а скорее специфической природой агрессии и обороны государства (межгосударственной войны). Как объяснялось выше, государство – это агентство, которое осуществляет обязательную территориальную монополию на защиту и право взимать налоги, и любое такое агентство будет сравнительно более агрессивным, поскольку оно может перенести издержки такого поведения на свои субъекты. Однако существование государства не только увеличивает частоту агрессии; это меняет ее характер. Существование государств, а особенно демократических государств, подразумевает, что агрессия и оборонительная война будут иметь тенденцию превращаться в тотальную неразборчивую войну.

Рассмотрим на мгновение полностью безгосударственный мир. В то время как большинство владельцев недвижимости будут индивидуально застрахованы крупными, часто интернациональными страховыми компаниями, наделенными огромными резервами капитала, агрессоры останутся без страховки. В этой ситуации каждый агрессор или группа агрессоров решили бы ограничиться незастрахованным имуществом и избежать всего «косвенного ущерба», поскольку в противном случае они столкнулись бы с одним или множеством экономически сильных профессиональных оборонных агентств. Точно так же все оборонительное насилие будет крайне выборочным и целенаправленным. Все агрессоры будут отдельными лицами или группами, расположенными в определенных местах и оснащенными конкретными ресурсами. В ответ нападению на своих клиентов страховые агентства будут нацеливаться на конкретные места и ресурсы ради возмещения ущерба, и они будут избегать любого сопутствующего ущерба, поскольку в противном случае они сами станут нарушителями и будут вынуждены отвечать перед другими страховщиками.

Все это в корне меняется в государственном мире с межгосударственными войнами. Если одно государство, США, нападает на другое, например, на Ирак, это не просто нападение ограниченного числа людей, оснащенных ограниченными ресурсами и расположенных в четко определяемом месте. Скорее, это атака всех американцев со всеми их ресурсами. Каждый американец предположительно платит налоги правительству США и, таким образом, де-факто, независимо от того, хочет он этого или нет, замешан в любой агрессии правительства. Следовательно, хоть и очевидно, что каждый американец сталкивается с неодинаковым риском подвергнуться нападению со стороны Ирака, каждый американец становится равным по отношению к его собственному добровольному, если даже не активному, участию в каждой из агрессий его правительства.

Во-вторых, так же, как нападающий – это государство, так и атакованный Ирак тоже государство. Как и американские коллеги, иракское правительство имеет право облагать налогом свое население или призывать его в свои вооруженные силы. Как налогоплательщик или призывник, каждый иракец вовлечен в защиту своего правительства так же, как каждый американец втянут в агрессию своего правительства. Таким образом, война становится войной всех американцев против всех иракцев, то есть тотальной войной. Стратегия как атакующего, так и защитника будет изменена соответственно. Хоть и в этом случае злоумышленник все еще должен быть избирательным в отношении целей своей атаки, так как даже налоговые органы могут войти в дефицит, у агрессора практически нет стимулов избегать или минимизировать косвенный ущерб. Напротив, поскольку все население и национальное богатство вовлечены в войну, побочный ущерб, будь то жизни или собственность, даже желателен. Нет четкого различия между сражающимися и несражающимися. Каждый является врагом, и любое имущество оказывает поддержку атакованному правительству. Следовательно, каждый и все становятся объектом нападения. Аналогичным образом, государство-защитник будет мало обеспокоено побочным ущербом, нанесенным его собственным ответным ударом против злоумышленника. Каждый гражданин государства- нападающего и все его имущество являются собственностью врага и, таким образом, становится возможной целью возмездия. Более того, каждое государство в соответствии с этим характером межгосударственной войны будет разрабатывать и применять больше оружия массового уничтожения, такого как атомные бомбы, а не высокоточного оружия большой дальности, такого, как можно себе представить, лазерная пушка.

Таким образом, сходство между войной и природными катастрофами с их, казалось бы, неизбирательным разрушением и опустошением – это исключительно черта этатистского мира.

VIII

Это приводит к последней проблеме. Мы видели, что так же, как все имущество является частным, так и вся защита должна быть застрахована индивидуально капитализированными страховыми агентствами, образом, подобным страхованию от несчастных случаев на производстве. Мы также видели, что обе формы страхования отличаются в одном фундаментальном отношении. В случае защитного страхования конкретное местонахождение застрахованного имущества имеет значение. Стоимость страховки будет отличаться в разных местах. Кроме того, агрессоры могут передвигаться, их арсенал оружия может измениться, и характер агрессии может измениться с присутствием государств. Таким образом, даже с учетом первоначального местоположения имущества, стоимость страховки может меняться в зависимости от изменений в социальной среде или окружении этого места. Как система конкурентных страховых агентств будет действовать в этом случае? В частности, как на это будет влиять существование государств и государственной агрессией?

Отвечая на эти вопросы, необходимо вспомнить некоторые элементарные экономические соображения. При прочих равных условиях владельцы частной собственности в целом и владельцы бизнеса в частности предпочитают места с низкими затратами на охрану (страховые взносы) и растущими ценами на недвижимость, а не с высокими затратами на защиту и падающими ценами. Следовательно, существует тенденция к миграции людей и товаров из районов с высоким риском и падением цен на собственность в зоны низкого риска и увеличения ценности имущества. Кроме того, стоимость защиты и стоимость имущества напрямую связаны. При прочих равных условиях более высокие затраты на защиту (при большом риске атаки) предполагают более низкие или падающие цены на собственность, а более низкие затраты на защиту подразумевают более высокие или увеличивающиеся цены. Эти законы и тенденции формируют работу конкурентной системы страховых агентств.

В то время как финансируемый налогами монополист будет проявлять тенденцию к повышению стоимости защиты, частные страховые агентства будут стремиться снизить стоимость. Кроме того, страховые агентства больше, чем кто-либо еще, заинтересованы в повышении стоимости имущества, поскольку это подразумевает не только то, что их собственные имущественные активы ценят, но и то, что у них будет страховаться больше имущества других людей. Напротив, если риск агрессии увеличивается, стоимость застрахованного имущества падает, в то время как стоимости защиты и стоимости страхования возрастают, что подразумевает плохие условия ведения бизнеса для страховщика. Следовательно, страховые компании будут находиться под постоянным экономическим давлением, и будут вынуждены продвигать первое благоприятное и предотвращать второе неблагоприятное состояние.

Эта стимулирующая среда оказывает фундаментальное влияние на деятельность страховщиков. Во-первых, что касается более простого случая защиты от обычных преступлений и преступников, система конкурентоспособных страховщиков приведет к кардинальному изменению нынешней криминальной политики. Чтобы понять масштабы этих изменений, полезно сначала взглянуть на нынешнюю статистику в области преступности. В то время как государственные агенты заинтересованы в борьбе с обычными частными преступлениями (только для того, чтобы оставалось больше имущества для налогообложения), в качестве финансируемых налогом агентов они практически не заинтересованы в том, чтобы быть особенно эффективными в деле предотвращения преступлений или выплаты компенсации своим жертвам, задержании и наказании виновных. Кроме того, в демократических условиях ситуация будет ухудшаться за счет того, что во власть может прийти кто угодно, агрессор или неагрессор, человек из района с низким уровнем преступности, и человек из района с высоким уровнем преступности, из-за этого их интересы будут пересекаться, а уровень преступности будет лишь расти. Соответственно, преступность и спрос на частные охранные услуги всех видов в настоящее время находятся на рекордно высоком уровне. Еще более возмутительно, вместо того, чтобы компенсировать ущерб жертвам преступлений, которые оно не предотвратило (как должно было быть), правительство вынуждает жертв в качестве налогоплательщиков оплачивать расходы на задержание, заключение в тюрьму, реабилитацию и/или содержание своих агрессоров. И вместо того, чтобы требовать более высоких цен на защиту в местах с высоким уровнем преступности и более низких в местах с низким уровнем преступности, как страховщики, правительство делает прямо противоположное. Он облагает налогом больше в областях с низким уровнем преступности и с высокой стоимостью имущества, чем в районах с высоким уровнем преступности и с низкой стоимостью имущества, или даже субсидирует жителей последних мест (трущоб) за счет тех, которые проживают в первых местах, разрушая социальные условия, неблагоприятные для преступлений, способствуя тем самым росту преступности в ранее благополучных местах.

На фоне этого работа конкурентоспособных страховщиков показывает поразительный контраст. С одной стороны, если страховщик не может предотвратить преступление, он должен возместить ущерб потерпевшему. Таким образом, прежде всего страховщики хотели бы быть эффективными в предупреждении преступности. Если бы они по- прежнему не могли этому помешать, они хотели бы быть эффективными в выявлении, задержании и наказании преступников, поскольку при обнаружении и аресте правонарушителя страховщик может принуждать преступника оплатить ущерб и стоимость компенсации.

Точнее говоря, точно так же, как страховые компании в настоящее время ведут и постоянно обновляют подробный локальный перечень собственности, они будут также поддерживать и постоянно обновлять подробный локальный перечень преступлений и преступников. При прочих равных условиях риск агрессии по отношению к любой частной собственности растет с увеличением близости, количества и ресурсов потенциальных агрессоров. Таким образом, страховщики были бы заинтересованы в сборе информации о фактических преступлениях и известных преступниках, а также их местонахождении, и было бы в их общих интересах минимизировать материальный ущерб делясь этой информацией друг с другом (так, как банки теперь обмениваются информацией о неблагополучных кредитополучателях друг с другом). Кроме того, страховщики также будут особенно заинтересованы в сборе информации о потенциальных (еще не совершенных и не известных) преступлениях и агрессорах, и это приведет к коренному пересмотру и совершенствованию статистики текущих статистических преступлений. Чтобы предсказать будущие преступления и таким образом рассчитать его стоимость, страховщики будут соотносить частоту, описание и характер преступлений и преступников с социальной средой, в которой они совершаются. И всегда под давлением конкуренции они будут разрабатывать и постоянно совершенствовать сложную систему показателей демографической и социологической преступности. То есть будет описан каждый район и оценен его риск с точки зрения множества показателей преступности, таких как состав полов его жителей, возрастных групп, рас, национальностей, этнических групп, религий, языков, профессий и доходов.

Следовательно, и в отличие от нынешней ситуации, все межрегиональные, региональные, расовые, национальные, этнические, религиозные и языковые перераспределения доходов и материальных ценностей исчезнут, и постоянный источник социальных конфликтов будет удален навсегда. Вместо этого структура возникающих цен будет, как правило, точно отражать риск каждого местоположения и его специфического социального окружения, так что каждый будет оплачивать защиту в том объеме, соответствующему рискам конкретного местоположения без какой-либо связи с другими местами. Что еще более важно, на основе постоянно обновляющейся и уточняемой статистики преступности и имущественных ценностей, и роста миграционной тенденции в сторону благоприятных районов, система свободно конкурирующих страховых организаций будет стимулировать процесс цивилизации.

Правительства, а особенно демократические правительства, разрушают «хорошие» и стимулируют «плохие» районы посредством своей налоговой и перераспределительной политики. Вся ситуация ухудшается еще сильнее благодаря своей политике принудительной интеграции. Эта политика имеет два аспекта. С одной стороны, для владельцев и жителей «хороших» районов и районов, которые сталкиваются с проблемой иммиграции, принудительная интеграция означает, что они должны без дискриминации принимать каждого иммигранта, в качестве туриста на дорогах общего пользования, покупателя, клиента, резидента или даже соседа. Правительство не разрешает им запретить впускать тех, кого они считают носителями нежелательного потенциального риска. С другой стороны, для владельцев и жителей «плохих» мест и районов (которые сталкиваются с эмиграцией, а не с иммиграцией), принудительная интеграция означает, что они лишены эффективной самозащиты. Вместо того, чтобы им позволили избавиться от преступлений путем изгнания известных преступников из их района, правительство заставило их жить в постоянной связи с агрессорами.

Результаты системы частных защитных страховщиков будут резко контрастировать с этими децивилизационными эффектами и тенденцией сохранения статистических преступлений. Безусловно, страховщики не смогут устранить различия между «хорошими» и «плохими» районами. На самом деле, эти различия могут даже стать более выраженными. Однако, благодаря росту цен на недвижимость и снижению расходов на защиту, страховщики будут способствовать тенденции к улучшению, поднимая и взращивая как хорошие, так и плохие районы. Таким образом, в хороших «кварталах» страховщики будут проводить политику выборочной иммиграции. В отличие от государств, они не будут игнорировать дискриминационные склонности застрахованных к иммигрантам. Наоборот, даже в большей степени, чем кто-либо из их клиентов, страховщики были бы заинтересованы в дискриминации, то есть в допуске только тех иммигрантов, чье присутствие понижает риск преступлений и увеличивает стоимости имущества, и в исключении тех, чье присутствие ведет к более высоким рискам и понижению стоимости. То есть, вместо того чтобы ликвидировать дискриминацию, страховщики рационализируют и совершенствуют свою практику. На основании своих статистических данных о преступности и стоимости имущества, а также в целях снижения стоимости защиты и повышения стоимости имущества страховщики будут формулировать и постоянно совершенствовать различные ограничительные (исключающие) правила и процедуры, касающиеся иммиграции и иммигрантов, и, таким образом, рассчитывать стоимость иммиграции или исключения в каждом отдельном случае (в зависимости от размера рисков).

Аналогичным образом, в «плохих» районах интересы страховщиков и застрахованных будут совпадать. Страховщики не хотели бы подавлять склонность застрахованных к изгнанию известных преступников. Они рационализируют такие тенденции, предлагая выборочное снижение цен. Действительно, в сотрудничестве друг с другом страховщики хотели бы изгнать известных преступников не только из своего непосредственного соседства, но и из цивилизации в целом, в пустыню или открытые просторы джунглей Амазонки, Сахары или полярных регионов.

IX

Как насчет защиты от государства? Как страховщики защитят нас от государственной агрессии?

Прежде всего, важно помнить, что правительства как обязательные, финансируемые за счет налогов монополии по своей природе расточительны и неэффективны во всех своих действиях. Это также относится к технологиям и производству оружия, военной разведке и стратегии, особенно в наш век высоких технологий. Соответственно, государства не смогут конкурировать на одной территории с добровольно финансируемыми страховыми агентствами. Более того, наиболее важным и общим из ограничительных правил, касающихся иммиграции и разработанных страховщиками методами для снижения стоимости защиты и увеличения стоимости имущества, будет правило, касающееся правительственных агентов. Государства по своей природе агрессивны и представляют постоянную опасность для каждого страховщика и застрахованного. Таким образом, страховщики, в частности, хотели бы исключить или жестко ограничить, в качестве потенциального риска безопасности, иммиграцию (территориальный въезд) всех известных государственных агентов, и они будут стимулировать застрахованных либо в качестве условия страхования, либо в виде более низкой стоимости услуг, исключать или строго ограничивать любой прямой контакт с любым известным государственным агентом, будь то посетитель, клиент, резидент или сосед. То есть везде, где действуют страховые компании (на всех свободных территориях), государственные агенты будут рассматриваться как нежелательные изгои, потенциально более опасные, чем любой обычный преступник. Соответственно, государства и их персонал смогут работать и проживать только в территориальном отделении от свободных территорий и на их границах. Кроме того, из-за сравнительно более низкой экономической производительности этатистских территорий правительства будут постоянно ослабевать в результате эмиграции своих наиболее продуктивных жителей.

Теперь по поводу того, что если такое правительство решит атаковать или вторгнуться на свободную территорию? Сделать это будет тяжелее, чем сказать. На кого и на что оно нападет? Не будет государственного противника. Существуют только владельцы частной собственности и их частные страховые агентства. Никто, а особенно страховщики не участвовали бы в провокациях или агрессии. Если бы была какая-либо агрессия или провокация против государства вообще, это было бы действием конкретного человека, и в этом случае интересы государства и страховых агентств полностью совпадали бы. Оба хотели бы, чтобы нападавший был наказан и понес ответственность за все убытки. Но без какого-либо врага-агрессора, как государство может оправдать нападение, не говоря уже о неизбирательной атаке? И, конечно, оно было бы должно оправдать свою агрессию, так как его власть все же зависит от общественной поддержки, как объяснили Ла Боети, Юм, Мизес и Ротбард. Конечно, короли и президенты могут издать приказ о нападении, но для выполнения этого приказа должно быть множество людей, готовых выполнить этот приказ. Должны быть генералы, получающие и выполняющие приказ, солдаты, желающие идти убивать и быть убитыми, и отечественные производители, готовые продолжать производить средства для финансирования войны. Если бы эта согласованная готовность отсутствовала, потому что приказы государственных правителей были бы признаны нелегитимными, даже самое могущественное правительство оказалось бы неэффективным и распалось, как показали недавние примеры шаха Ирана и Советского Союза. Следовательно, с точки зрения руководителей государства, нападение на свободные территории будет считаться крайне рискованным. Никакие пропагандистские усилия, какими бы сложными они ни были, не заставили бы публику поверить, что нападение что-то иное, нежели агрессия против невинных жертв. В этой ситуации правители государства были бы рады сохранить монопольный контроль над своей нынешней территорией, а не рисковать потерять легитимность и всю свою власть в попытке территориальной экспансии.

Как бы маловероятно это ни было, но что, если государство все же напало и/или вторглось на свободную территорию? В этом случае агрессор не столкнется с безоружным населением. Только на государственных территориях гражданское население практически не вооружено. Государства повсюду стремятся разоружить своих граждан, чтобы они облагать их налогом и экспроприировать их имущество. В отличие от этого, страховщики на свободных территориях не хотели бы разоружать застрахованных. Они бы не могли этого сделать вовсе. Ибо кто хотел бы быть защищенным кем-то, кто требует от него в качестве первого шага отказаться от его собственных средств самообороны? Напротив, страховые агентства будут поощрять владение оружием среди своих застрахованных путем избирательного снижения цен.

В дополнение к противодействию вооруженных частных лиц, государство-агрессор столкнется с сопротивлением не только одного, но, по всей вероятности, нескольких страховых агентств. В случае успешного нападения и вторжения эти страховщики столкнутся с необходимостью выплачивать крупные компенсации. Однако, в отличие от государства- агрессора, эти страховщики были бы эффективными и конкурентоспособными фирмами. При прочих равных условиях риск нападения и, следовательно, стоимость оборонного страхования будет выше в местах, расположенных в непосредственной близости от государственных территорий, чем в местах, удаленных от государств. Чтобы оправдать эту более высокую цену, страховщики должны будут продемонстрировать оборонительную готовность к любой возможной агрессии со стороны государства своим клиентам в форме разведывательных служб, владения подходящим оружием и материалами, а также наличия военного персонала и подготовки кадров. Другими словами, страховщики были бы эффективно экипированы и подготовлены к непредвиденным случаям нападения со стороны государства и были бы готовы ответить двойной стратегией. С одной стороны, если речь идет об их операциях на свободных территориях, страховщики будут готовы изгонять, захватывать или убивать каждого захватчика, пытаясь избежать или минимизировать весь сопутствующий ущерб. С другой стороны, если речь идет об их операциях на государственной территории, страховщики были бы готовы нанести удар по агрессору (государству). То есть страховщики будут готовы контратаковать и убивать, будь то высокоточным оружием дальнего действия или диверсионными отрядами, государственных агентов из верхней части правительственной иерархии короля, президента или премьер-министра и далее, стремясь избежать или минимизировать нанесение ущерба имуществу ни в чем не повинных гражданских лиц (негосударственных агентов). Тем самым они будут поощрять внутреннее сопротивление правительству агрессора, содействовать его делегитимизации и, возможно, спровоцировать освобождение и преобразование государственной территории в свободную страну.

X

Я прошелся по всем возможным ситуациям с моим аргументом. Во-первых, я показал, что идея защитного государства и государственной защиты частной собственности основана на фундаментальной теоретической ошибке и что эта ошибка имела катастрофические последствия: разрушение и отсутствие безопасности для всей частной собственности и вечная война. Во-вторых, я показал, что правильный ответ на вопрос о том, кто должен защищать владельцев частной собственности от агрессии, такой же, как и для производства любого другого товара или услуги: владельцы частной собственности и сотрудничество, основанное на разделении труда и конкуренции на рынке. В-третьих, я объяснил, как система частных страховщиков и риск потери прибыли могли бы эффективно минимизировать агрессию, будь то частных преступников или государства, и способствовать развитию цивилизации и вечного мира. Единственная нерешенная задача состоит в том, чтобы реализовать эти идеи: отозвать свое согласие и желание сотрудничать с государством и содействовать его делегитимизации в общественном мнении, чтобы убедить других сделать то же самое. Без ошибочного общественного восприятия и суждения о справедливости и необходимости государства, а также без добровольного сотрудничества общественности даже, казалось бы, самое могущественное правительство, распадется и его полномочия исчезнут. Освобожденные таким образом, мы вернем себе право на самооборону и сможем обратиться к освобожденным и нерегулируемым страховым агентствам за эффективной профессиональной помощью во всех вопросах защиты и разрешения конфликтов.