ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Вашингтон
Следующие две недели мы день и ночь работали, подготавливая слушания. За это время я оценил образ действий Келли в сложных ситуациях, и он произвел на меня впечатления.
Джош полная противоположность Келли: напряженный, нетерпеливый, часто высокомерный, страстно вдохновенный в один миг и ужасно небрежный через несколько часов, однако, как и у Келли, у него было собственное мнение, и его воля могла быть железной.
И, Боже мой, как они ругались!
Сначала были легкие стычки, потом серьезные столкновения и, наконец, начались настоящие сражения. Джош был за то, чтобы использовать на слушаниях все. Келли был спокоен и верил только доказательствам и фактам — ничто не попадало в отчет, если не было подтверждено фактами, свидетелями или независимым сотрудничеством.
— Ради Христа! Это же не уголовный процесс! — воскликнул как-то поздно вечером Джош, когда мы обсуждали показания одного из незначительных свидетелей. — Дайте ему рассказать всю историю.
— Это не уголовный процесс. Вот именно, — ответил Келли. — И меня не волнует, кто свидетель — Сондерс, Ремингтон или рэкетир — я не намерен никого позорить! И через десять лет обо мне не будут говорить так, как сейчас говорят о Маккарти.
Обычно я устанавливал мир, предлагая приемлемый компромисс, но я чувствовал, что напряжение между Джошем и Келли расло. «Когда-нибудь не окажется компромисса, приемлемого для обоих, — тревожился я, — и для всех нас это будет трагичный день!»
В то время, когда мы работали в Вашингтоне над слушаниями, Вилли и его банда — «следователи» по обычному вашингтонскому термину — находились в Лоуренсе. По требованию Вилли мы вновь встретились с ним в его норе под Грэнд-Сентрал, и он передал нам новые ленты подслушанных разговоров и отчеты о слежке. Он был чокнутым, но, как детектив, был великолепен. Сначала он отказался делать что-либо о Лоуренсе, но после получения еще 25000 долларов и вранья о том, как все это может быть связано с Джентайлом, он принялся за дело.
Вернувшись, Вилли сказал, что дело было легче легкого. Он и его люди стащили документы из отдела полиции в Лоуренсе; они напоили местную мадам, и она призналась, что давала взятки полиции, которая десять лет не проводила рейдов по ее заведениям; шеф полиции держал кругленькую сумму в коробке в спальне жены; шеф отдела социального обеспечения Лоуренса использовал старых уборщиц из списков на помощь для очистки его многоквартирных домов в качестве благодарности за то, что дает им пособие, в то время как родственники местных политиканов направляли средства из федеральной программы по борьбе с бедностью на огромное жалованье.
Вилли и его люди занимались лишь преступностью и коррупцией в Лоуренсе, но Абернети и его организация снабжали нас отчетами о расовых столкновениях, которые стали постоянными после пожара, но скрывались полицией и местными газетами, зависящими в рекламе от политической машины графства.
И еще кое-кто доставлял нам волнения: Бенни Джелло. Мы с Джошем встретились с ним в тюрьме Пенсвиль, чтобы подготовить его к тому дню, когда его неожиданно переведут в федеральную тюрьму предварительного заключения в Вест-Сайде, лучшее место, какое вы пожелаете, если уж оказались в заключении. Но Бенни только пожал плечами. Он выглядел подавленным и явно боялся. Пришлось долго ублажать его, но, в конце концов, Джош выяснил, что случилось. Бенни получил послание, нацарапанное черным карандашом на дне тарелки: «Заговори, и ты мертв».
Молли, говорил он, получила то же послание на пустой бутылке из-под молока, оставленное на пороге ее дома. Мы изо всех сил старались подбодрить его и обещали ему полную защиту, но Бенни только ответил:
— Как? На всю жизнь?
Мы дважды виделись с Молли в ее красивом доме к западу от Вексфорд-Холла. По размерам он был меньше жилища Шеннонов, но обладал редким очарованием. Дом был отделен от дороги живой изгородью, стены были сложены из камня с бело-красными прожилками, который обычно называют конгломерат, и который был доставлен баржей из каменоломни в Нью-Джерси. Гостиная была просторной с огромным камином и грубо высеченными балками. Одна, которую гордо показала нам Молли, все еще сохранила свою кору. Везде был антиквариат: столики из вишневого древа и изящные кресла Хичкока, примитивные американские картины, оригиналы Одобона, которые он создал при посещении.
— Он сказал, что не хочет оставаться в Вексфорде, — рассказывала нам Молли. — Говорил, что старик пропитал весь дом керосином. Это был дед Келли.
Она прошла в кухню и вернулась с тремя высокими бокалами, увенчанными ломтиками огурца.
— Бокалы Пимма, — сказала она. — Я пользуюсь ими, чтобы произвести впечатление на соседей.
Она села со вздохом.
— Итак, как мой друг?
— Вчера мы были у него. Его будут защищать лучше, чем гостя государства, — сообщил Джош. — А как насчет вас? Хотите мы пришлем полицейского?
— Кому нужен большой дуралей с пистолетом, который будет везде совать свой нос?
— Вы только скажите, Молли.
— В последнее время я стала оглядываться, — сказала она, впервые проявляя нервозность, — после получения той записки…
— Бенни говорил нам. Что там было?
— Всего несколько слов на записке, брошенной в бутылку: «Передай своему дружку, чтобы помалкивал».
Она встревожено добавила:
— Скажите, они не причинят ему вреда?
— Ну, конечно, он не будет самым популярным человеком в своей кругу, — осторожно сказал Джош. — Его будут круглосуточно охранять, Бенни это знает.
Она с отвращением воздела руки.
— И почему я влюбилась в такого человека? Скажите.
— Только вы можете ответить на это, Молли, — с улыбкой произнес Джош.
— Вам надо прожить столько, сколько я прожила, — сказала она. — Вы хотите, чтобы я поговорила с ним?
— Это помогло бы. Если он сейчас оступит…
— Не отступит, — твердо ответила она. — Он предстанет перед комитетом и даст показания, или ему придется искать другую мамочку. Я ему сказала: «Бенни, когда ты выйдешь, только взгляни на чужие меха, и я дам тебе вишневым столиком по голове».
— Когда вы с ним увидитесь? — спросил Джош.
— Завтра, — ответила она. — Дам этим мерзавцам в тюрьме 25 долларов, может, они позволят мне побыть с ним на пару часов дольше.
У дверей она добавила:
— Слишком долго всевозможные мерзавцы этого мира запугивали нас. Не беспокойтесь о Бенни — он сделает все, что вы хотите.
— Волевая женщина, — заметил Джош, когда мы проходили по обсаженной цветами дорожке к шоссе. — Этот чертов мошенник не заслужил ее.
— Нам надо убедиться, что окружная прокуратура снимет обвинения, — предупредил я. — Для нее будет ужасным ударом, если в результате его засадят.
— Не волнуйся, — нетерпеливо сказал он.
— Но я все же волнуюсь.
Когда мы ехали назад в Вексфорд, я старался уговорить Джоша позвонить окружному прокурору, чтобы просить за Джелло или заставить Джоунса сделать это, но он не обращал на меня внимания.
* * *
Следующим нашим шагом была организация секретной системы по опросу общественного мнения, которая сообщала бы нам по минутам, какое влияние будут иметь слушания на телезрителей в стране, и, что более важно, что страна думает о Келли Шенноне. Это была самая значительная и самая дорогостоящая идея, родившаяся в богатом воображении Джоша.
План был следующий: Дайк Шорт и Фрэнк Шиа на Западе и Люк с Лютером Робертсом на Востоке организовали сотни инспекционных групп. Средний Запад, Юг и штаты центра, а также все штаты к западу от Миссисипи контролировались Шортом и Шиа со штаб-квартирами в Вашингтоне и Чикаго. Люк и Лютер были заняты штатом Нью-Йорк. У Шиа и Шорта были команды, размещенные в больших и маленьких городах, даже в поселках; Люк и Лютер создали сеть команд, которые были разбросаны от Ниагары до города Нью-Йорка. В больших городах штата, которые Джош назвал «городами-индикаторами», были группы, которые вели опрос по телефону и те, что делали это на улицах. Каждая телефонная группа имела определенные этнические контакты. Операторы с немецким акцентом обзванивали районы, где традиционно проживали немцы; негры имели дело с негритянскими гетто и так далее. У нас даже были команды, говорившие по-китайски и по-русски.
Целей у этой общенациональной системы было три: она могла немедленно сообщить нам, не стало ли домохозяйкам скучно от слушаний и не стали ли они переключать каналы ради мыльных опер. И это могло также сказать нам, какое влияние оказал Келли Шеннон при первом своем контакте с национальной аудиторией.
Эта сеть, как объяснял Джош, могла быть использована и во время губернаторской компании Келли до самого дня выборов. Наш нервный центр в этот решительный день будет в Вексфорде-Холле, говорил нам Джош. Здесь будут получать предварительные отчеты от опросов, которые будут проводиться нашими командами в городах-индикаторах.
Результаты будут скармливаться компьютерами, которые выявят тенденции и выработавшиеся стереотипы среди избирателей. Если они будут неблагоприятны для Келли, Люк и Лютер смогут запустить в дело лучшие телефонные группы давления или надежные команды, состоящие из привлекательных, умеющих говорить молодых мужчин и женщин, которые смогли бы нейтрализовать или даже изменить существующие тенденции, или же направить их развитие.
Это был план, в котором современная электроника, высокоскоростные средства связи и старомодная беготня по домам должны были совместно трудиться, чтобы мы немедленно узнавали, что думает Америка, когда увидит Келли Шеннона. В день выборов такая помощь тоже будет незаменима.
В сопровождении Люка и Лютера мы с Джошем совершили инспекционный полет по штату Нью-Йорк с тем, чтобы проверить нашу сеть, которая была спрятана в мотелях, складах, гаражах, брошенных фабриках и в зданиях для офисов. Не было сомнения, что немалая часть миллионов сенатора была потрачена на это предприятие.
— Замечательная работа, — только и сказал Люку Джош. На усталом угловатом лице молодого человека не отразилось никаких чувств, но я смог разглядеть блеск гордости в его ледяных голубых глазах. Мне так и хотелось шепнуть ему на ухо: «Хватит притворяться, парень, чувства вовсе не признак слабости».
Наша следующая остановка после Вашингтона была в Чикаго, в одном из моих любимейших городов.
В политике это великий город, и я провел в нем несколько запоминающихся дней во время конвентов. Конечно, во время Сухого закона это был суровый город, но ведь то же самое можно было сказать и о Нью-Йорке, Нью-Джерси и о многих других местах, включая некоторые спокойные местечки на Западе, где людей буквально разрывало на куски бомбами. Не многие знали, до чего дошел Чикаго, пока там не сказали «Хватит». Их уголовный отдел один из лучших в стране, а с тех пор как они вышвырнули из полиции воров, он не знает себе равных.
Чикаго был сердцем нашей системы по опросу общественного мнения. Команды были размещены на Севере, Юге и Западе и снабжены батареей телефонов, а также именами и номерами телефонов сотен семей, владеющих телевизорами. Каждый час они будут звонить в эти семьи и спрашивать, смотрят ли они слушания, а если нет, то почему. Результаты будут сообщаться в чикагскую штаб-квартиру, где мы арендовали огромный склад, оборудовав его лучшими компьютерами, какие только могли найти. Фрэнк Шиа и штат его ветеранов-помощников должны были сообщать о результатах Джошу в его помещение этажом ниже зала слушаний.
Штаты восточнее Миссисипи были в ведомстве Шорта, который должен был заниматься тем же. Его штаб находился в офисе его фирмы в Вашингтоне. Он тоже должен был передавать результаты час за часом.
Огромный склад в Чикаго был еще пустым, когда мы осматривали его вместе с Шиа и Шортом, и наши шаги по цементу были единственными звуками. Поблескивающие компьютеры стояли рядами с одной стороны склада. С другой расположились ряды крошечных кабинок с висящими на крючках наушниками для телефонов.
— Напоминает мне те дни, когда я был начинающим репортером, освещающим выборы в штаб-квартире полиции в Нью-Йорке, — заметил Джош.
— Но здесь мы получим результаты быстрее и точнее, — сообщил Шорт.
— То, что мы получим, будет вроде национального телевизионного опроса Гэллапа, — добавил Шиа.
— Час за часом, — произнес Шорт.
— Мы должны проводить слушания, учитывая тех, кому они нравятся и не нравятся, — сказал Джош. — Если они будут скучать, — он хлопнул в ладоши, — надо будет сменить свидетеля или направить его к более сенсационному предмету. Я хочу, чтобы бюллетени разлетались каждые пятнадцать минут! Я хочу расшевелить их, я хочу потрясти их! И каждую минуту, каждый час они будут слышать имя Келли Шеннона и смотреть на этого красавчика.
Когда мы летели обратно в Нью-Йорк и ехали до Вексфорд-Холла, Джош отрабатывал последние детали: приглашение прессы на слушания, заявление Джоунса, которое он прочтет перед телекамерами с достаточным количеством размноженных копий для прессы; кто-то должен будет предупреждать фотографов, когда свидетель будет выходить через боковую дверь; для прессы должны быть подготовлены биографии каждого свидетеля; поскольку у Джоунса были трудности с нижней челюстью, надо было предупредить его говорить медленнее, ну и конгрессмену Тому Граймесу надо было подготовить заявление, чтобы ему не пришлось неловко ерзать на своем месте.
— Главное, информация на каждого свидетеля, — вещал Джош, — и предположительные вопросы. Я их смотрел и пересматривал и уже просто не могу думать об упущениях. У Келли есть копии, надеюсь, он выполняет свою работу.
— А в Лоуренсе будет телевидение?
— Телевидение будет с нами ежеминутно, — ответил Джош. — В следующий понедельник здесь будут люди из всех телесетей.
— В Вашингтоне заработала мельница слухов, — отметил я.
Он засмеялся.
— Джоунс говорит, что к нему каждый день цепляются с вопросами на Капитолии, но ему и Граймесу надо будет следовать приказу быть немыми и смотреть в корень. В газетах сейчас нет ни строчки.
— А Сисси в деле?
— Насколько это возможно при ее пьянстве.
Он покачал головой.
— После сенсационного заявления в ее программе мы должны будем быть с Келли день и ночь.
* * *
Наш Джагернаут в конце-концов двинулся в путь в воскресенье в 10 часов вечера, когда Сисси Саутворт в потрясающем вечернем платье — и абсолютно трезвая — вышла из глубины студии, чтобы занять свое место во главе большого полукруглого стола, в то время как миллионы американцев в кроватях, барах, гостиных и кабинетах усаживались поудобнее и самодовольно ждали, как она встряхнет Вашингтон, Олбани, министерство юстиции, а иногда жену какого-нибудь общественного деятеля не первой молодости, никак не способную догадаться, что ее муж готов сменить ее на стройную молодую особу, которая бросит его через год-другой.
Передача Сисси называлась «Немедленно в эфир», и была великолепна. Ее колонка в газете могла быть напичкана всякими банальностями, переданными репортерами, но когда Сисси выходила в эфир, она дарила поклонникам только лучший материал.
Манера Сисси была проста: в ее передаче было два постоянных участника. Молодой человек по имени Дик и девушка Джейн. Они несколько раз перебивали ее, но при этом лишь задавали вопросы, которые подводили Сисси к самым сенсационным открытиям или комментариям. Чтобы проиллюстрировать свой предмет Сисси иногда использовала фотоснимки или выдержки из фильмов, которые показывали на экране позади нее.
Большую часть дня в среду мы провели с Сисси в Оникс-Клубе. На этот раз Сисси была совсем другой — никаких мартини, никаких шуток, только дело. Она и Джош планировали свои действия с тщательностью банковских грабителей. У Джоша были сроки выхода городских утренних газет и полученная под копирку копия сообщения, которое должно было просочиться к редакторам новостей из студии Сисси в начале воскресного вечера. Это заявление, основанное на телешоу Сисси, откроет регулярные передачи новостей в 11 часов. Вернувшись к переданному заранее сообщению, шеф отдела новостей согласится, что нужно поместить фотографию Келли.
И Сисси, и Джош связались с друзьями в телеграфных агентствах, сообщая им, что одновременно с телепередачей в отдел новостей может поступить важная информация. Это была сильная статья, написанная Джошем, на которую он наложил эмбарго до 11 вечера. На вершине страницы были помещены три телефонных номера, по которым можно было найти представителя конгрессмена Шеннона с тем, чтобы проверить сообщение. Представителем, само собой, был Джош в Вексфорде.
— Ради бога, Сисси, я хочу, чтобы ты была на месте, когда тебе начнут звонить, — предупредил Джош.
— Сразу после передачи ты не оторвешь меня от телефона в студии, — ответила Сисси. — Между прочим, у меня есть пятьдесят копий текста заявления для репортеров, когда они начнут звонить.
Мы также договорились, что на телефонах прямо в офисе Сисси будут сидеть ее люди. У каждого будет список, составленный мной, с именами и телефонами ночных редакторов ведущих национальных утренних газет.
— Заставь своих людей передать им все так, как будто они контролируют новости, — произнес Джош. — Будь уверенной и убеди редакции, будто бы ты передаешь им новости раньше, чем они получат их по телеграфу. Им это нравится.
Сисси бросила на него презрительный взгляд.
— Брось, Джош. Я работала в газете еще тогда, когда ты бегал за индейскими девчонками в средней школе.
Она зевнула.
— Когда вы проведете пресс-конференцию Шеннона?
— В понедельник или во вторник.
— Помните — он подтвердит мою передачу.
— Совершенно верно. А может, на следующей неделе мы дадим тебе еще кое-что.
Я мог поклясться, что ее уши встали как у кролика, но Джош погладил ее по руке и произнес:
— На следующей недели, Сисси, не спеши.
— Ты должен будешь сообщить мне все в пятницу. Эти чертовы юристы…
— Гарантирую. Ты будешь освещать пресс-конференцию?
Она возмутилась.
— Конечно же. Это моя тема.
— Чудесно, — сказал Джош. — Тогда я подкину тебе грандиозные вопросы.
— Он будет знать об этом?
— Конечно. Я позвоню тебе утром в день пресс-конференции. Дай свой домашний телефон.
Она дала.
— И Бога ради, сядь впереди.
— А ты видел меня когда-нибудь на другом месте? Даже Джек Кеннеди и Эйзенхауэр знали это!
— Как насчет снимков Келли? — поинтересовался Джош.
— Мои люди найдут несколько хороших фото… — начала было она, но Джош вытянул вперед руку.
— Мы позаботимся о снимках, Сисси. И еще дадим замечательный фильм о Келли в Вексфорде.
— Иисус Христос! Вы хотите все мои полчаса.
— Да остальное и внимания не заслужит ни в одной газете по всей стране, Сисси, и ты это знаешь. С этим фильмом мы дадим тебе то, чем ты будешь хвастаться еще двадцать лет после первого показа.
— Ну, может быть, — нехотя призналась она. — Пришлите все в пятницу. А как со снимками этих налетчиков — Сингеров?
— Пусть твой человек в полиции получит их досье и снимки, — предложил Джош. Он порылся в карманах и вытащил нашу памятку.
— Вот здесь их «Би»-номер, так что копы не смогут тебя надуть, подсовывая других Сингеров из своих досье.
Сисси нахмурилась.
— «Би»-номер?
— Номер досье в Бюро по уголовной идентификации, — пояснил я.
— Так как давно ты работаешь, Сис? — усмехнулся Джош.
— Я освещала большие события, когда ты еще бойскаутом костры разжигал, — ответила она. — Что-нибудь еще?
Джош развел руками.
— Ты скажи, мы сделаем.
— Да, тогда все.
Мы встали, и она мягко улыбнулась.
— Удачи, Джош.
— Спасибо, Сисси. Мы позвоним.
Остаток дня мы с Джошем провели в архивах Ассошиэйтед Пресс, Юнайтед Пресс и старой сети Интернешнл Ньюс Фотос. Снимков Келли было немного, и лишь один или два плохих снимка Пэм и детей.
Зато было очень много снимков сенатора, и Джош с изумленным возгласом обнаружил фотографию, на которой я и сенатор выходили из комнаты после слушаний комитета Харрингтона по вопросам политики госдепартамента.
— Черт, ты совсем не изменился, Финн, — сказал Джош, изучая фотографию, — но вот сенатор…
На снимке Шеннон выглядел крепким человеком с холодными, изучающими глазами, которые смущали многих свидетелей и даже их адвокатов.
— Кого же он напоминает, Финн?
— Люка, — ответил я. С выцветшего фото на нас смотрел Люк в возрасте.
— В Келли нет ничего от него, — сказал он и отложил фотографию. — Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы было хоть что-нибудь.
Он взглянул на меня.
— Финн, у Келли не лежит сердце к этим слушаниям.
— Он это сказал, Джош. Он не Руди Хэлей и не Бобби Кеннеди. Просто это не его мир.
— Да, но надо бы, чтоб стал его, — резко сказал он. — Если он не возьмется и не съест этих парней, миллионы американцев вернутся к своим мыльным операм и забудут, что он существует.
* * *
Позднее в тот же день Джош нанял молодого фотографа, который прославился своими снимками в журнале «Лайф», и великолепную телевизионную команду, чтобы она сделала короткий документальный фильм о Келли и его семье в Вексфорде. Фильм был коротким, но впечатляющим, Келли был прекрасен: красивый, полный жизни, умеющий говорить. А эти замечательные жесты, улавливаемые камерой, взмахи рукой, солнечная улыбка, которую нельзя подделать, полное отсутствие искусственности, которая видна у большинства американских политиков!
— Это я и имел в виду, когда говорил о телевидении, — заявил Джош после просмотра фильма в частной студии. — Это может захватить всех, слава Богу, тут уж Келли хорош. Можешь себе представить, что бы сделало телевидение в двадцатые или тридцатые годы для кандидата, скажем, вроде ФДР с его улыбкой, портсигаром и гротонским акцентом?
Шоу Сисси мы намеревались смотреть в библиотеке. По предложению Люка Келли и Пэм провели вечер с друзьями. Джош настоял, что хочет, чтобы на звонки репортеров газет и телевидения отвечали только он и я.
Медленно тянулись часы, напряжение росло. Лейси с Джошем играли вместе с Люком и Лютером в бесконечную игру в бильярдной, в то время как я оставался с сенатором в библиотеке, вспоминая нашу работу в Вашингтоне. Наконец часы показали без десяти десять. Говард позвал всех, и мы собрались вокруг огромного цветного телевизора. В качестве доверия, что программа Сисси будет удачной, рука Лейси нашла мою. Я крепко сжал ее, горло мое пересохло.
Программа Сисси была обманчиво проста, но эффектно организована. Она длилась полчаса и состояла из серии бомб, которые были все больше и больше. На Бродвее разразился скандал с кассиром, которого теперь полиция искала по одиннадцати штатам; крупный чиновник в городе сообщит на следующий день о своей отставке из-за плохого состояния здоровья; отчет отдела по образованию относительно автобусной перевозке школьников содержит несколько новых предложений, к которым будет привлечено общенациональное внимание; госдепартамент отзывает одного из своих дипломатов. А в промежутках между сообщениями молодой человек спрашивал, когда она сообщит самую главную новость, но Сисси только загадочно улыбалась.
Прошло пятнадцать минут, и начался короткий рекламный перерыв. Джош что-то ворчал, когда на экране вновь появилась Сисси и ее люди.
— Сисси, мы слышали, у вас сегодня есть нечто значительное, — произнесла молодая женщина.
Сисси улыбнулась и переложила на столе несколько бумаг.
— Да, у меня есть нечто значительное, Джейн, одна из самых грандиозных историй, которые я когда-либо рассказывала нашим слушателям за многие годы. Вы знаете конгрессмена Келли Шеннона от Нью-Йорка?
— Должно быть это сын сенатора Шеннона, — произнес молодой человек.
— Правильно, — ответила она. — Келли старший сын человека, которого помнят большинство американцев в послевоенные годы. С сенатором, как вы знаете, произошел трагический несчастный случай в здании Сената, и он ушел из политики, но его место занял Келли… Вот он.
На экране появилась фотография улыбающегося Келли, потом другая, еще и еще.
— У него чудесная семья, — рассказывала Сисси, — они живут в этом фантастически красивом старом имении — в Вексфорд-Холле недалеко от Крествью в графстве Вестчестер. Давайте взглянем на эти снимки…
— Очевидно ваша история имеет какое-то отношение к конгрессмену Шеннону, — предположил Дик.
Сисси мило улыбнулась ему.
— Вот именно, Дик. Я перейду к делу через минуту, а пока думаю, нам следует узнать кое-что о нем… ага… вот они… Ну, разве эти дети не изумительны?
Джош сказал, что телевизионная команда стоила ужасно дорого, но я видел, что это того стоило. Камера проделала великолепную работу. Келли, Пэм и дети были прекрасны, в Вексфорд-Холл с его лужайками и садами даже при беглом взгляде впечатлял. Наконец, экран погас, и камера сосредоточилась на Сисси. Улыбка исчезла с ее лица, голос стал холоден и резок.
— То, что я намерена рассказать, Дик, — начала она, — это один из наиболее шокирующих скандалов, с которыми я когда-либо сталкивалась за все годы на телевидении и в газете. Через серию странных событий конгрессмен Шеннон раскрыл этот скандал, и люди не только Нью-Йорка, но и всей нации должны снять шляпы перед этим молодым человеком, который, я это предрекаю, далеко пойдет в своей партии. Конгрессмен Шеннон узнал, что один из наиболее влиятельных людей в стране торгует правосудием. Этот человек торгует назначением судей и судебными приговорами; он заключает нечестные контракты для города — и это на миллионы долларов — и он скопил на взятках целое состояние.
Сисси выдала высший класс. Каждое ее слово звучало как колокол в тишине студии. И хотя они знали, что за этим последует, казалось, что молодой человек и девушка были полностью захвачены происходящим в этот момент.
Она выбрала две фотографии братьев Сингеров из полицейского досье, и камера увеличила их.
— Это братья Сингеры, Эрон и Саймон, — продолжала она. — Они налетчики из Бруклина. За последние десять лет они много раз арестовывались ФБР и полицией пяти городов. В последний раз, — произнесла она напряженным, мелодраматичным голосом, — они были арестованы в прошлом году за угон грузовика и хладнокровную стрельбу в водителя. Но они были отпущены с условным приговором.
И Сисси произнесла медленно, подчеркивая каждое слово:
— Условный приговор! Цена — 25000 долларов наличными!
Пауза. Потом:
— Спросите конгрессмена Шеннона — он знает!
Она подняла руку.
— И это не все. На Пятой Авеню есть юрист, который является посредником в подобных делах. Надеюсь, этот человек слушает нас, потому что мне бы хотелось, чтобы он знал, конгрессмен Шеннон осведомлен о деталях контракта с санитарным департаментом… вы знаете, о чем я говорю, о контракте, который вы устроили для фирмы со Среднего Запада.
— Этот взяточник, я знаю его?
Сисси кивнула.
— Каждый, кто читает газеты или смотрит телевизор, знает его, и могу добавить, он высоко котируется в своей партии, и в настоящее время вынашивает планы по избранию человека, широко известного в его партии, в Белый Дом!
Она остановилась и пристально посмотрела прямо в камеру, а потом медленно произнесла, четко выговаривая каждое слово:
— И он может преуспеть, если его не остановит расследование конгрессмена Шеннона.
— Иными словами, он политик?
— Позвольте сказать, Дик, — нечестный политик. Но подождите, есть нечто еще более значительно. Конгрессмен Шеннон поймал в свою сеть и других рыб: один из наиболее уважаемых федеральных судей, который продал не одно, а много решений своего федерального суда.
Вновь пауза, потом громогласно:
— Спросите конгрессмена Шеннона — он знает.
Она сделала полный драматизма глоток воды и продолжала:
— Конгрессмен Шеннон обнаружил также данные взятки члену отдела по выдаче алкогольных лицензий штата, переданные тем же человеком, чтобы уладить дело с лицензией для владельца одного известного в Ист-Сайде ночного клуба. Сейчас я не буду оглашать название этого клуба, поскольку это может лишь помешать продолжающемуся расследованию, но могу сказать вам, что этот клуб упоминался в прессе — даже в моей колонке — в течение многих лет. Но вот чего я не знала, так это того, что владелец был осужден за сводничество и занимался этим в Атланте примерно пять-десять лет. И, тем не менее, за определенную цену он получил лицензию. Как ему это удалось?
Она посмотрела прямо на нас, и камера уловила ее мрачную усмешку.
— Спросите конгрессмена Шеннона — он знает.
— У конгрессмена Шеннона в распоряжении слухи, или он имеет доказательства этих утверждений, Сисси? — спросил молодой человек.
— Я бы не стала передавать это в эфир, — взорвалась Сисси, — если бы знала, что это только слухи. У него есть доказательства, конкретные факты!
— Мне кажется, сначала вы сказали, что этот человек тесно связан с президентской избирательной кампанией? — поинтересовалась Джейн.
— Это так, Джейн.
— Но, Сисси, сейчас у нас не идет президентская кампания. До конца срока президентства остается еще несколько лет.
Сисси улыбнулась.
— Президентская кампания начинается задолго до того, как об этом объявляют публично, моя дорогая, и этот человек, этот презренный делец близок к политику, который уже начал свою кампанию.
— Что случится с доказательствами, которые собрал конгрессмен Шеннон? — спросил Дик.
Теперь Сисси говорила, глядя прямо в камеру, в глаза миллионов своих зрителей:
— Я предсказываю, что будет проведена серия публичных слушаний по этим разоблачениям, которые потрясут страну и окажут важное влияние на общенациональные выборы. Я предсказываю, что вы увидите этого дельца, дающего показания, и вы будете потрясены, узнав его. Я также предсказываю, что вы увидите ряд общественных деятелей на той же скамье свидетелей, чьи признания ужаснут страну.
И впервые она смягчила улыбку.
— И я также предсказываю, что до конца этого года имя конгрессмена Шеннона будет хорошо известно миллионам американцам от Нью-Йорка до Золотых Ворот. Запомните, все это вы впервые узнали здесь, в программе «Немедленно в эфир».
Дальше пошла реклама, и Люк потянулся, чтобы выключить телевизор, но Джош остановил его.
— Оставьте, посмотрим новости.
Сообщение Джоша шло первым в списке диктора.
— … один из нью-йоркских политиков, связанных с приближающейся президентской кампанией, был назван ходатаем по темным делам и взяточником на основании данных, собранных конгрессменом от Нью-Йорка Шенноном, что было самым сенсационным сообщением в сегодняшней передаче Сисси Саутворт «Немедленно в эфир». Мисс Саутворт также сообщила, что конгрессмен Шеннон располагает фактами…
Появились фотографии Келли, Вексфорд-Холла и Сисси.
Джош переключил канал, другой ведущий пересказывал программу Сисси. Люк включил радио, здесь тоже повторяли ее заявление.
Потом зазвонил телефон.
— Пусть Говард выяснит, кто это. Я не хочу, чтоб кто-либо другой отвечал на вопросы газет и информационных агентств.
В дверь постучали, и на пороге появился Говард.
— Сенатор, это репортер из Ассошиэйтед Пресс хочет говорить с конгрессменом.
— Я отвечу, Говард, — проговорил Джош. — Сделайте так, чтоб все звонки из газет шли ко мне.
Джош подошел к отведенному телефону и взял трубку.
— Алло. Да, я из штата конгрессмена Шеннона. Правильно. Мы знаем о передаче. У меня есть заявление конгрессмена, который только что звонил. Хотите получить его? Прекрасно, записывайте: «Несколько месяцев назад я получил информацию, относящуюся к заявлению, что один из влиятельнейших членов администрации города Нью-Йорк брал взятки. Обвинения были настолько шокирующими, что первоначально я был склонен не доверять им. Тем не менее, я поручил своим сотрудникам опросить источник информации, и обвинения были им повторены в деталях. В последующих беседах были выяснены имена членов судов, уголовных преступников и муниципальных чиновников города Нью-Йорка, которые брали взятки…»
Джош остановился, что-то выслушал, потом нетерпеливо ответил.
— Если вы потерпите, я как раз подхожу к этому. Записывайте: «Было бы несправедливо передавать эти непроверенные обвинения в местные правоохранительные органы. Если бы это было сделано, в результате преждевременной гласности и могли бы быть погублены репутации официальных лиц. Вместо этого, мы продолжили наше собственное расследование. К моему смятению, обвинения были подтверждены независимыми свидетелями и документами. Теперь будут приняты соответствующие меры».
Джош вновь сделал паузу, потом коротко произнес:
— Нет. Сейчас я не могу назвать имена.
Только он повесил трубку, как Говард вновь появился на пороге. На телефоне ждали из ЮПИ и «Вашингтон Пост».
Джош зачитал заявление обоим. Потом звонки пошли не прекращаясь. Все хотели знать имена. Некоторые делали предположения и просили подтверждения. Наша политика была неизменна: «никаких комментариев». Через час у дверей появились местные репортеры. Люк провел их в другую комнату, и я прочитал заявление. За репортерами последовала команда из теленовостей и захватила Люка и его отца.
Позвонил Келли и попросил Джоша. Он сказал, что видел передачу и считает, что ему следовало быть в Вексфорде, чтобы провести пресс-конференцию, но Джош настоял, чтобы он держался в стороне от света до конца вечера.
— Он говорит, что чувствует себя дураком, когда другие говорят за него, — сообщил Джош. — Мне пришлось долго его уговаривать остаться там и дать мне самому со всем управляться.
— Такое будет не часто, — промолвила Лейси.
— Что именно? — поинтересовался Джош.
— Что кто-то будет говорить за Келли…
— Я точно знаю, чего хочу получить в сегодняшних газетах, — ответил Джош.
— А он этого хочет?
— Лейси, ты опять? — вставил Люк. — Отвяжись, слышишь?
— Не говорите потом, что я вас не предупреждала, — заявила она Джошу, собираясь уходить.
— О чем?
— О Шеннонах. Временами они предпочитают думать самостоятельно.
— Чудесно, — ответил Джош, — но будут случаи, когда Шенноны будут слушать меня.
— Хотите пари? — сладко спросила Лейси и вышла.
Джош взглянул на меня и сердито покачал головой.
— Как идут дела? — спросил он Лютера, который вернулся вместе с сенатором, после того как телевизионщики сделали короткое интервью со стариком.
— Замечательно. С телевидением никаких проблем, но Люк получил тревожный звонок.
Джош повернулся к Люку.
— Что за звонок?
— Это был звонок от одного местного парня, который работает в одной из нью-йоркских газет. Я знаю его по Вилледжу…
— Ну, так зачитали бы ему заявление.
— Он сказал, что оно у них есть, они уже получили его через телеграфное агентство, и он хочет узнать еще кое-что. Он хотел знать, является ли нашим источником мошенник по имени Джелло, который сейчас сидит. Очевидно, кто-то в тюрьме намекнул ему, что Келли встречался с Бенни.
— Где этот парень? — выпалил Джош.
— Он оставил свой телефонный номер.
— Найдите мне его. Быстро!
Как только мы дозвонились до молодого репортера, Джош переменился как хамелеон. Вместе резкого, нетерпеливого собеседника с бульдожьей хваткой, появился веселый, добродушный парень, который с первых же минут обращался к репортерам по имени.
Да, это правда, и конгрессмен действительно раньше представлял интересы мистера Джелло, но только потому, что о помощи попросила соседка. Он даже предложил, если хочет репортер, назвать имя адвоката, который взялся за дело по рекомендации конгрессмена, который не занимается уголовными делами. Джош был необыкновенно дружелюбен, и раньше, чем беседа закончилась, он дал репортеру эксклюзивную информацию о том, что в эту самую минуту конгрессмен Шеннон ведет секретные переговоры со своим источником где-то в мотеле в Мэриленде. Джош устроил первоклассное представление, притворяясь, что не хочет давать информацию, все время протестуя, что репортер хочет знать больше других. Я мог слышать энергичный молодой голос по телефону, давящий, приставучий, требующий новых фактов.
Когда Джош повесил трубку, его лоб был мокрым.
— История, конечно, фальшивая, но она никому не повредит и уберет парня с нашего пути, — сказал он. — Должно быть, он получил информацию от охраны.
И он спросил у Люка.
— Этот парень освещает положение в тюрьмах?
Люк кивнул.
— Он занимается судом графства и тюрьмой для городской газеты. И он всегда в поисках новостей звонит Келли.
— Наймите его завтра, — резко приказал Джош. — Скажите ему, что реорганизуете аппарат брата по связи с прессой. Говорите ему, что угодно, но уберите его отсюда на Север, или в Вашингтон, или хоть на край света.
— Не понимаю, чем нам повредит его информация, — произнес Люк. — В конце концов, Бенни будет свидетелем…
— Ради Христа! — взорвался Джош. — Его же еще не перевели в федеральную тюрьму! Стоило появиться слуху, что он может заговорить, и он уже получил угрозы. И даже Молли. Еще парочка угроз, и этот мошенник заткнется. Поэтому-то я и хочу устранить этого паренька.
— Дайте его мне, — предложил Лютер, — я его смогу использовать.
— Этот парень трудяга, — сообщил Люк. — Его семья выпускала здесь многие годы еженедельник, и ему до смерти хочется попасть в нью-йоркскую газету…
— Скажите ему, что устроите его в ту газету, в которую ему захочется — но после выборов, — заявил Джош. — Скажите ему что-нибудь.
— Заплати ему в два раза больше, чем он получает сейчас, — приказал сенатор. — Я еще не видел репортера, который бы не любил деньги!
— Такие есть, сенатор, — заметил Джош. — Конечно, их мало, но они есть.
Потом повернулся к Лютеру:
— Вместе с Люком вы, наверное, лучше собьете этого парня с нашего следа. Боже, вы знаете, что случится, если они раздуют историю Джелло? Это будет уж совсем не вовремя!
— Если сначала его не убьют, — спокойно заметил Лютер.
Джош ничего не ответил. Он только повернулся и вышел из комнаты.
Вот это была ночь! репортеры, телефонные звонки, бригады с телевидения, разбросавшие по полу кабели… Джоунс спрашивал из Вашингтона, когда упомянут его комитет — Джош напомнил ему, что по договоренности Келли сообщит о слушаниях в комитете на обеде Ассоциации начальников полиции, и, Бога ради, держите свое заявление наготове, чтобы мы могли сразу передать его прессе! — все это успокоило старую перечницу. И, наконец, мне позвонил Макс Дрегна. Разве мне не хотелось бы выпить с ним у него дома? Когда? Завтра.
— Держу пари, меня он не приглашает, — с усмешкой сказал Джош.
— Он говорит, ты уж слишком напорист, Джош, — ответил я. — Ну и, кроме того, ты не любишь дагерротипы.
— Да я бы лично возглавил движение за канонизацию Мэтью Брейди, если бы это могло нам помочь, — заявил он. — Он хоть намекнул?…
— Макс ничего не сказал, — произнес я. — Он скажет либо «да», либо «нет». Может, нам удастся его заполучить, может, нет.
— Как ты думаешь, захотят либералы поддержать Келли?
— Кто знает? Но Макс скажет нам, ясно и без хитростей. В Максе есть то, чего нет у большинства политиков — он честен.
— Здорово было бы заполучить Макса в наш лагерь. На прошлых выборах он обеспечил Джентайлу солидную поддержку либералов.
— Что бы он ни решил, мы скоро все узнаем.
* * *
И вот впервые мы остались на ночь в Вексфорде. Мало кто из нас спал. В четыре утра мы все еще были в библиотеке, а Джош сидел на телефоне, тратя огромные деньги на междугородные телефонные звонки, чтобы поговорить с друзьями в информационных агентствах по всей стране и по всему миру и убедить их, что эта история в Америке будет чудесным чтивом для их читателей. Италия с сожалением отклонила это предложение. Париж попросил Джоша прислать короткое телеграфное сообщение, но в Лондоне заглотнули крючок Джоша о том, что вскоре в США будет свое дело Профьюмо.
Агрессивность Джоша, нескончаемая энергия и фонтан идей во время кампании были хорошо известны нам с Лютером, но для Люка это была новость. Он впитывал все, я мог видеть, как его память, словно губка, абсорбирует каждую идею, каждое движение, каждый предлог, каждый бросок и тщательно сортирует их для будущего использования. Через пять лет, предсказывал я Лютеру, Люк будет одним из лучших менеджеров политических кампаний в стране.
— И самым безжалостным, — заявил Лютер.
* * *
На следующий день я вернулся в город и после неторопливого обеда у Салливана, медленно пошел до Сентрал-Парк-Вест, где всегда, насколько я помню, жил Макс. Он с готовностью признал, что его заставляет здесь оставаться лишь голое самодовольство.
— Что может сказать старик, который накануне Рождества встретил в лифте Лорен Баколл и поцеловал ее? — произнес он. — Однажды, когда я встретил в лифте Дугласа Фейрбанкса, он стоял на руках. Этого не увидишь на Ист-Энд Авеню.
Он встретил меня одетым, как обычно, в пижаму и в старый синий халат, в поношенных кожаных шлепанцах и с дымящей сигарой во рту. На столе лежали три красивых дагерротипа в кожаной окантовке.
— Самые последние, — сообщил он. — Я раздобыл их на прошлой неделе в маленьком магазинчике старьевщика. Один из солдат Конфедератов — просто мальчишка с ружьем.
Он кивнул на выдвижной бар, но я покачал головой,
— Когда мы были молоды, и наша печень была железной, мы не могли себе позволить пить виски, — сказал он. — А теперь у нас так много виски, но печень требует сельтерской. Присаживайся, дружище.
Я опустился на мягкую софу, а он сел в кресло.
— Всю прошедшую ночь и весь сегодняшний день я только и слышу о вашем парне.
— И что вы думаете, Макс?
Он пожал плечами.
— Заявление это одно. Но есть у вас что-нибудь стоящее? — Он вытянул руку: — Без имен, пожалуйста.
— Это значительное дело, Макс. Будут проведены слушания в Конгрессе. Мы хотим, чтобы он работал в комитете.
— В каком?
— В подкомитете Джоунса по проблемам городов и коррупции.
Он откинул голову назад и взвыл, как будто его скрутила боль.
— Джоунс! Этот идиот! Со своими фальшивыми слушаниями о пистолетах, которые могли купить по почте и с рассказами, почему детишки принимают наркотики!
Он стукнул кулаком по руке.
— И никогда никто не скажет, что, может быть, вонючие трущобы, грязная работа и преступные боссы — это и есть ответ. Так нет! Они показывают карты с заштрихованными зонами, а Джоунс красуется, как Соломон, и говорит, что знает ответ!
— Макс, я знаю, что он болван, — произнес я, — но нам срочно был нужен комитет с вакансией.
Он подошел к бару и налил себе выпить:
— Скажи мне, слушания будет вести ваш парень?
— Его учит Джош. У нас достаточно материала, чтобы получать каждый день огромные заголовки.
— Да кому это нужно? — спросил он, усаживаясь. — Как насчет телевидения?
— Сенатор гарантирует ежедневное освещение, причем по всей стране.
— А если свидетели поднимут шум?
— Мы поступим с ними как люди Костелло. Уберем свидетелей со своего пути. Показания могут быть важными.
— В самом деле?
— Очень важными.
— Он произвел на меня впечатление той ночью в Лоуренсе. Я рассказал об этом кое-кому, и им понравилась эта история.
— Ты рассказал тем, кто имеет вес?
— А как же?
— Раскрою тебе один секрет, Макс. Келли и его сестра Лейси жили некоторое время в Лоуренсе.
— Жили в Лоуренсе? — спросил он, хмурясь. — Зачем?
— Они жили в трущобах.
— Ради трюка? — спросил он. — Для рекламы?
— Конечно, нет. Он отказался взять фотографа.
— Но это же трюк! — запротестовал он. — Сын и дочь одного из богатейших людей мира, бывшего председателя сенатского комитета по иностранным делам! — он недоверчиво развел руками. — Брось, дружище…
— Видимо, после стольких лет в политике нам уже трудно распознать искреннего человека, Макс, — заметил я.
Он некоторое время изучал меня, потом покачал головой.
— Я знаю тебя много лет, и если ты говоришь, что это правда, может, так и есть. Но тебе никогда не удастся убедить моих людей.
— Может, они забыли, как пахнут трущобы, Макс?
— Возможно, их жены и ходят в норке, а их башмаки сделаны на заказ, друг мой, но они никогда не забудут запах трущоб. Эта вонь будет оставаться в памяти до самой смерти.
— Что ж, тогда пусть поговорят с Келли, он может рассказать, как лучше всего бороться с крысами, а его сестра — как использовать керосин против клопов.
— Керосин, — повторил он. — Когда я закрываю глаза, я вижу, как его применяла моя мать. — Он резко поинтересовался: — Зачем ему это было нужно?
— Он сказал, что желает узнать из первых рук, что такое нищета. Он говорил, что это не узнаешь по книгам и памфлетам.
— Здесь в городе есть миллионы людей, которые могли бы ему все рассказать.
— Но в Лоуренсе он обнаружил нечто более важное, чем крысы и клопы.
Макс поднял руку.
— Это связано с политикой?
— Да.
— Не говори мне ничего. Если это секрет, а что-нибудь просочится, ты не сможешь мне доверять по-прежнему.
— Я меня нет причин не доверять тебе, Макс…
— То, чего я не знаю, мне не повредит. Это станет известно?
— Станет.
— И нам это понравится?
— Очевидно.
— Ну что же, оставим это пока. Когда вы все обнародуете, я свяжусь с вами.
Он плеснул в свой пустой стакан немного сельтерской.
— А как насчет Маллади?
— Келли не желает иметь с ним ничего общего. Он называет Барни позором американской политики.
— Ваш парень все более и более интересен. Предположим, старик захочет получить помощь от Маллади.
— Келли никогда не согласится.
— Этим он от него отличается…
— От сенатора?
— Мои люди его не выносят. Они говорят, он чуть было не уничтожил госдепартамент во время своих слушаний и расследований.
— Я могу тебя уверить, Макс, не все они там в госдепе были святыми и патриотами.
— Может, и не были. Но при всех неприятностях, что у нас были, нам не следовало действовать словно полицейский, который шныряет вокруг платной стоянки, мечтая оштрафовать кого-нибудь!
— Сенатор не использовал даже половины наших материалов. Обстановку нагнетал Так Ларсен.
— Может быть. Но люди забыли подробности — они помнят лишь заголовки!
Он помолчал.
— Ваши люди займутся Лоуренсом?
— И основательно, могу тебе это обещать.
— Там живет немало людей из моего профсоюза.
— Им должно понравиться, как действовал Келли. Вспомни, никто не просил его ехать туда. Он сделал это абсолютно добровольно. Это я и имел в виду, когда говорил о его искренности, Макс.
— Хорошо-хорошо. Он искренен. Согласен.
— Думаю, следовало напомнить это твоим людям.
— Но их не было там ночью. Все, что они знают — это то, что он сын сенатора. Очень богатый. И ничто в Конгрессе.
— Тогда посоветуй им смотреть телевизор.
— Да кто же его не смотрит? — сказал он с кривой улыбкой. — Джош Майклз, Финн, это сила.
— Это еще слабо сказано.
— Скажи, — неожиданно заговорил он, — что я такое слышал о какой-то организации в Лоуренсе?
Теперь была моя очередь соблюдать осторожность.
— Организация? Какая?
— Брось, дружище. Ты же осведомленный человек.
— Это ты у нас самый осведомленный человек, Макс.
— Ваш парень знает об этой организации? — его глаза впились в мои. — Некоторые из моих людей говорят, что Маллади беспокоится.
В политике всегда есть время, когда приходить, и когда уходить. Мне пора было уходить. Макс был на крючке, и я намеревался оставить его там.
— Макс, ты поддержишь нас или нет?
— Да я бы поддержал просто на основании того, что видел в Лоуренсе. — Он пожал плечами. — Но в комитете много и других людей. Некоторые из них просто плюются, услышав имя Шеннон. К тому же, мы маленькая группа, Финн. Ты это знаешь. Перед решением мы должны оглядеться. Что будет, если мы поставим не на ту лошадь? Опять придется четыре года ждать возможности позвонить в Вашингтон. Вы выигрываете, чудесно. Все вас любят. А меня называют Максом Делателем Королей. Но, если мы проиграем, как они назовут меня — Макс Простофиля?
— Мы расходуем деньги, как будто они фальшивые, Макс.
— Разве я не знаю? Но неужели вы думаете, мы сможем использовать средства сенатора в своей кампании? Либералы и болтовня, болтовня. Спросите их о деньгах, и что вы услышите? Слова, слова, слова.
Он глубоко вздохнул.
— В политическом комитете было собрание. Некоторые хотят поддержать Джентайла, другие желают выдвинуть собственного кандидата…
Новость была плохой, и мне стоило огромных усилий не выдать себя голосом.
— Если вы выдвинете своего человека, это будет означать, что вы оттянете триста тысяч голосов. И поражение наверху приведет к тому, что демократы потеряют контроль в Сенате и в конституционном собрании. Будет лучше, Макс, если вы никого не поддержите.
— Сейчас очень много говорят о поддержке Джентайла, — мрачно заметил Макс. — Когда я сказал «нет», они спросили, так кого же другого.
— Ты упомянул имя Келли?
— Один из парней сказал, что я должно быть накурился марихуаны, — и он сердито плеснул в стакан сельтерской. — Ты не можешь винить их, дружище. Когда они спросили: «Что он для нас сделал?» — что я мог ответить?
Он сделал глоток и причмокнул губами, как будто никогда не пил такой вкусной воды, но я видел, что он взвешивает каждое слово.
— Но если у вашего парня есть что-то на Маллади и он возьмется за него, тогда что-нибудь получится.
Он взмахнул рукой.
— Но кто сможет повредить старому вору? Когда у тебя есть машина, дающая голоса, чего им там волноваться в Вашингтоне? Они политики, и они хотят побеждать.
— Многое может случиться в следующие несколько месяцев, Макс. Почему бы тебе не попросить политический комитет придержать решение до конца слушаний? — И я добавил: — Даже с Маллади что-нибудь может случиться, кто знает?
— В делом центре всякое болтают, — заметил он. — Что-то ты учитываешь, над чем-то смеешься. А я слышал историю о Лоуренсе.
Глазами он измерял свою выпивку, как аккуратный фармацевт.
— Ваши люди занялись Маллади?
— Скажем, возможны некоторые сюрпризы.
— Если вы взялись за Маллади, вы взялись за тяжелую работу.
— Я знаю Барни лучше, чем кто-либо, Макс. Он весь стеклянный. — Я не мог не добавить: — Удивлюсь, почему вы, Великие Либералы, не пытались это выяснить.
Макс протестующе замахал рукой.
— Помнишь окружного прокурора, которого мы избрали пять лет назад? Кто был его главной мишенью? Сначала большая пресс-конференция, потом большие заголовки. А потом ничего. Кто будет говорить? Никто. Что делали свидетели, представ перед Большим жюри? Расхваливали Барни Маллади. Конец расследованию. Но Барни Маллади ничего не забыл. Ему потребовался год, чтобы найти человека в прокуратуре, которому до того хотелось стать судьей, что он продал своего босса. Барни в конце концов нашел то, что хотел. Не много. Окружной прокурор рекомендовал, чтобы один старик в деле о мошенничестве получил условный приговор. Но никто не знал, что этот старик был в родстве с боссом профсоюза гравировальщиков, который к тому же был значительным человеком в нашей партии. И так получилось, что у губернатора был законопроект, который ему очень хотелось провести. И кто, по-твоему, мог провести этот законопроект? И что хотел взамен Барни? Отставки прокурора или обвинения были бы переданы в юридический комитет.
— Я всегда удивлялся, почему он ушел в отставку.
— У окружного прокурора давно был больной желчный пузырь. «Ляг в больницу и брось все», посоветовал я. А что я мог сделать? Они взяли нас за горло.
Теперь я знал, что необходимо уходить.
— Ну что же, друг мой, — сказал я, вставая, — скажи этому парню, чтобы смотрел телевизор. Это будет очень интересно.
— Я провожу тебя до Шестой авеню, — неожиданно заявил он. — Сегодня мне все равно страдать, так пусть уж это будет с куском солонины на ржаном хлебе и с соленым огурцом.
Макс понимал, что я знаю, что он на крючке. Я подождал, пока он оденется, потом мы пошли к Шестой авеню. Прогулка была чудесной, не только из-за хорошей погоды, но и потому, что я подцепил на крючок хитрого старого профессионала, и я должен был пользоваться этим. Я умышленно дал ему несколько крошечных самородков, а потом прикинулся наивным и откровенно туповатым. Макс был слишком умен, чтобы выйти из себя; он просто отступал при каждом вопросе, осторожно зондируя почву, потом вновь принимался за вопросы. Когда я оставил его, он знал, что впервые с тех пор, как Барни Маллади взял на себя роль вершителя судеб политиков, против него возможно будет выдвинуто серьезное обвинение.
Я был уверен, оставив его, что проблема столь же тяжело легла в сознание Макса, как кусок солонины в его желудок. Сколько у нас материалов на Маллади, и как далеко мы зайдем в борьбе с ним? И должен ли он, Макс, уговаривать либералов запрыгнуть в наш вагон? Он знал, что если мы уничтожим Маллади или просто основательно расшатаем его организацию, у Келли будет сильный голос на конвенте, и будет очевидно, что мы с симпатией взглянем на либералов, если они присоединятся к нам, когда мы еще формируем свои силы, а не после того, как поле битвы будет покрыто ранеными и умирающими.
Но, с другой стороны, если он уговорит либералов присоединиться к нам, а этот обаятельный, замечательный молодой человек выйдет из горнила кампаний как обаятельный нуль — что тогда? Макс знал, что тогда ему придется заниматься только пластмассой. Не будет никакой поддержки его партии, а ответ с Пенсильвания Авеню будет прост, но категоричен: «Не звоните нам. Мы позвоним сами».
* * *
Джош по-прежнему был в Вексфорде, когда я его нашел. Начав описывать встречу с Максом, я ощутил его нетерпение: он оборвал меня на середине рассказа.
— О Дрегне мы позаботимся потом, Финн. Сейчас есть более важные проблемы. С этим мальчишкой-репортером ничего не вышло.
— С тем, что напал на след Джелло?
— Да. Он отверг предложение Люка о работе. Они даже дошли до 500 долларов. Парень не дурак. Он знает, что делает. «Дейли Ньюс» поместила на первой странице заметку из 120 пунктов. Включи сегодня новости в одиннадцать часов и увидишь.
— А как Бенни?
— Как только мне позвонил Люк, я отправился туда. Он здорово напуган. Этот сукин сын, начальник тюрьмы, открыто называет его осведомителем Шеннона. Бенни сообщил, что один из людей братьев Сингеров швырнул ему послание, оно было написано на спичечном коробке. «Помни, доказано, что подсадные голубки долго не живут».
— Ты показал это начальнику тюрьмы?
— Он устроил целый спектакль, позвонил главному охраннику и заявил, что желает, чтобы Джелло охраняли все время — ты же знаешь, это для вида. Если с Бенни что-то случится, он сможет представить мне свидетеля, чтобы доказать, что принял меры безопасности.
— Разве мы не можем вытащить его оттуда?
— Я трижды звонил Джоунсу. Боже мой, да я охрип, общаясь с этой глухой курицей, но все же заставил наше правосудие пошевелиться. Они отправили судебных полицейских, чтобы перевезти его в федеральную тюрьму предварительного заключения на Вест-стрит. Потом пришлось повозиться с Келли. Он хотел отвезти туда Молли, но я сказал, что там слишком много репортеров. Но, в конце концов, я отправил туда Лейси.
— Да, это победа.
— Интересно с этими Шеннонами; яростно ругаются между собой, но как только нападает кто-то извне, становятся плечем к плечу.
— Как Молли?
— Она на взводе. Поэтому я и держу ее подальше от репортеров. Она никогда не была в подобной ситуации. Но когда Лейси закончила с ней беседу, она пришла в норму. Несколько минут назад Лейси звонила нам из тюрьмы. Она сообщила, что Бенни дрожал, как лист на ветру, но, поговорив с Лейси, взял себя в руки.
— Не забудь о Сисси.
— Боже, да разве ж о ней забудешь! Она звонила каждые двадцать минут. Сказать, что она счастлива, значит, ничего не сказать. Сегодня утром ей сообщили, что внимание к передаче было фантастическим. Я сказал ей, что не хочу, чтобы Келли сообщал слишком много, но я запланировал для нее два хороших вопроса к пресс-конференции. Я надеялся, что ты придешь пораньше, Финн, и проверишь приглашения. Убедись, что Сисси села впереди. Я буду там рано, но хочу, чтоб сначала Лютер прикрыл нас. Не стоит показываться раньше времени.
Я прогулялся до Таймс-сквер и взял «Ньюс», «Нью-Йорк таймс» и вашингтонские газеты. У бульварной прессы было преимущество. На первой странице красовалась старая фотография гораздо более худого Джелло, сделанная в его клубе. В «Нью-Йорк таймс» и столичных газетах информация о Келли и разрастающемся скандале была помещена на первых страницах, но о Джелло информации не было. Было и кое-что приятное: «Нью-Йорк таймс» рассказала о Келли в своем разделе «Люди и новости». Предмет был хорошо изучен, и статья была прекрасно написана. Это была доброжелательная трезвая заметка среди мелодраматичных событий.
В 11 часов вечера в новостях показали фотографию Джелло, было интервью с начальником тюрьмы, фотография самой тюрьмы, потом фотография Келли.
Взрыв на телевидении и в утренних газетах доказывал, что без сомнения начинается самый грандиозный национальный скандал.
Я почувствовал, что наш Джагернаут в пути…
* * *
Пресс-конференция Келли была волнующим событием. Комната для пресс-конференций была до того забита, что нам пришлось перебраться в небольшой бальный зал. И это создало всевозможные проблемы с тяжелым телевизионным оборудованием. Люди с лампами, штативами, кабелями и камерами дико ругались, собирая свою аппаратуру и волоча ее до грузового лифта, чтобы подняться двумя этажами выше. Потом началось извечное соперничество между тележурналистами и газетчиками, которые приветствовали пишущую братию. Люди с телевидения хотели первыми сделать снимки, но ежедневная пресса ошикала их.
Спокойствие Лютера, его непринужденные манеры, рожденные опытом от бесчисленных пресс-конференций, восстановили порядок. Под ослепительным светом юпитеров пресс-конференция началась. Прежде всего Келли зачитал подготовленное заявление, которое, фактически, повторило то, что было сделано в предыдущую ночь. Но Джош составил его так умело, что казалось, будто оно совершенно новое.
— В подобных ситуациях, после первого оглашения информации: ты создаешь информационную засуху, а потом подсовываешь им заявление, — бормотал Джош, глядя на пишущих репортеров. — И не важно, что это старое заявление, если, конечно, оно не оскорбляет их умственные способности… Совсем несложно подновить старые новости… газеты занимаются этим постоянно, переписывая новости на разные лад… Вот и Сисси.
Сисси встала. Она получила информацию, что конгрессмен выступит перед Ассоциацией начальников полиции в следующее воскресенье в отеле «Хилтон» в Вашингтоне. Правда ли это?
Келли с улыбкой подтвердил информацию.
Не раскроет ли там конгрессмен, что он намерен делать с полученной информацией? И будет ли это иметь какое-то отношение к слушаниям в конгрессе?
Келли сказал, что не будет комментировать этот вопрос, что, как знали репортеры, являлось подтверждением информации Сисси.
Она выглядела довольной и раскраснелась. Телекамеры дали Сисси выиграть еще одно очко.
Это была первая большая пресс-конференция Келли, и с того места, где я сидел, он чудесно смотрелся. Некоторое вопросы были глупыми, впрочем, как обычно, но некоторые острые, зондирующие, с тщательно подготовленными ловушками. Но Келли не терял юмора. Он шутил с репортерами, не лгал, но, отвечая на их вопросы и сказав довольно много, он не дал им ни на гран больше информации, чем мы договорились заранее — старый трюк профессионалов, который нелегко освоить. Было совершенно ясно, что он обладает сильным характером, который привлекает журналистов. Они смеялись вместе с ним, обменивались остротами и внимательно слушали его, когда он был серьезен.
— Какой милый, — сказала женщина из телеграфного агентства, направляясь к телефону.
— Вы хотите сказать, что он умный политик, — произнес пожилой политический репортер. — Я чувствую, что у этого парня заготовлено что-то грандиозное.
— Вот такими я и хочу, чтобы они уходили, — заметил Джош. — Удовлетворенными, но строящими предположения.
После пресс-конференции мы собрались с Келли, Люком и Лютером в номере наверху.
— Джош, только что звонила Лейси, — сообщил Келли. — Она с Молли. Ей дважды звонили. Оба раза предупреждали, чтобы Бенни держал рот на замке.
— Если она сломается, нам беда, — произнес Люк. — Бенни слушает только ее.
— Не волнуйтесь. Она не сломается, — успокоил Джош.
— Она очень смелая женщина, — подтвердил Лютер.
— Черт, мы обязаны позаботиться, чтобы людям, которые помогают нам, не причинили зла, — заявил Келли. — Я говорил Джоунсу, что правосудие обязано отвечать за их безопасность. — Он добавил с отвращением: — И что его только держало здесь столько времени?
— Негодующие матери, продающееся по почте оружие, пара наркоманов, которые давали показания в масках, чтобы потрясти телевидение; некоторые официальные лица, которые получали необходимую им рекламу после прогноза, что вскоре каждый школьник будет употреблять ЛСД и другие наркотики и, конечно, парад деятелей Коза Ностры, которые отказывались давать показания и спокойно выслушивали все крики Джоунса о Боге, стране и американском образе жизни. И не забудьте, Конгресс знает, чего стоят его фальшивые слушания, но боится что-либо предпринимать против него или его комитета, когда приходит время голосовать за бюджет.
— Полагаю, это и ко мне относится, — произнес Келли, — но, честно говоря, я никогда не думал об этом комитете. Думаю, мне следовало с подозрением отнестись к этим идиотским наградам за американизм, которые Джоунс регулярно получал, и к ежегодным появлением в его комитете Эдгара Гувера, чтобы уверить, что машина работает на полную мощь. Кстати, Джоунс действительно знает, чем мы займемся?
— Единственно, что сейчас в состоянии понять Джоунс, так это то, что он получит замечательную рекламу, — бодро ответил Джош. — Он может попытаться перекрыть слушания, если дело станет слишком жарким…
— Если он попытается оставить Лоуренс и Маллади, я просто перешагну через него, — сказал Келли. — Запомните, после свидетельства Абернети, я желаю выслать Маллади повестку.
— Но вы тоже помните, что мы предупреждали, если вы вызовете Маллади, на вас ополчится Национальный комитет демократической партии, — заметил Лютер.
— Как я понял, Маллади такой же мошенник, как Ремингтон или Сондерс, — ответил Келли.
Я заметил, что Джош изучает Келли.
— Может быть, мы сможем заключить с ним сделку.
— И не станем его вызывать? — спросил Келли. — Да никогда! И я хочу, чтоб это было ясно. Между прочим, звонили из телешоу «Сегодня». Они хотят, чтобы я появился у них завтра утром. Стоит мне принять приглашение?
— Обязательно, — ответил Джош. — Вам также надо будет принять участие в воскресной передаче «Прожектор». Люк, вам надо позаботиться, чтобы в аэропорту нас ждал самолет. В воскресение у нас будет очень напряженное расписание.
— Финн, — неожиданно обратился ко мне Келли, — вы занимались этим дольше всех, и по возрасту и в политике вообще. Что вы думаете о возможности выслать повестку Маллади?
— Он вырежет у вас сердце, — ответил я. — И начнет выкручивать руки все лидерам графств и штата, чтобы погубить ваши шансы. Он спустит всех собак, пока не доберется до вас.
— А если я не поддамся?
— Вышлите ему повестку и уничтожьте его, или примите его помощь.
— Об этом нужно серьезно подумать, Келли, — произнес Люк. — Даже Джин признает, что не может напрямую связать его с деньгами.
— Но мы же знаем, что он берет их.
Келли оглядел нас.
— Разве кто-то сомневается в том, что он отправил Джина Абернети в Лоуренс за взяткой?
Приглушенный звук транспорта снизу был единственным звуком в комнате.
Потом Келли спокойно произнес:
— Думаю, нам следует поработать над моим выступлением в Вашингтоне.
* * *
Не знаю, почему это так, но уверен — большинство людей распознают полицейского, где бы он не находился. Джош твердит, что все дело в моей ирландской неприязни к полицейским, но я убежден, что после того, как человек надевает форму, с ним что-то происходит. Вокруг него создается особая атмосфера — и Боже мой, далеко не смирения — может быть, надменности? Я полагаю, это происходит как в осморегуляции; в любой ситуации осмос выделяется через поры. Большинство полицейских верят в одно и то же, соблюдают одни и те же ритуалы, и даже говорят одинаково. Вы когда-нибудь слышали их телевизионные интервью? «Я взял под стражу обвиняемого, после того, как обнаружил, что он совершил акт избиения джентльмена, который подал жалобу, и на этом основании предъявил ему обвинение по статье 872…»
Они различаются по категориям: молодые люди около тридцати лет, склонные к полноте и носящие стрижку ежиком; немолодые полицейские с холодными глазами, седыми волосами, одетые с броскостью букмекеров. И они вечно шепчутся, собираясь в группы. Один отставной инспектор, как то сказал мне, что обычно они говорят друг другу о туалете.
Их политические пристрастия консервативны. Они не любят и яростно борются со всяким ветром перемен. Они обожают Американский Легион, полицейскую ассоциацию, «дом» — свой полицейский участок и не доверяют политикам (за исключением тех, кто голосует в Олбани против любого законопроекта, способного внести изменения в их смены, кто против сверхурочной работы).
Воскресным вечером как только я вошел в отель «Хилтон», я заметил их в холле, в лифте, в столовой и баре. Можно было подумать, что наш город клерков, стенографистов и политиков внезапно был захвачен рослыми дородными мужчинами, которые в любой момент могут начать требовать с вас удостоверение личности.
Их организация одна из самых больших в стране и очень влиятельная. Если существуют проблема, как-то связанная с полицейскими, их голос громок и отчетлив, и политикам, а также отцам города, лучше к нему прислушаться. Что им нравилось, так это выступление на их сборищах какого-нибудь известного политика. Я знал, что Джош затратил немало времени, убеждая главу комитета по выступлениям принять Келли, но, когда новости были оглашены, он то и дело звонил, убеждая нас, чтобы Келли пришел с другой новостью-бомбой.
Полицейские не любят разговоры о коррупции и официальных расследованиях — временами это задевает их слишком близко, но они были вынуждены слушать выступления до тех пор, пока их организация не получит нужные заголовки.
Обед проходил в главном бальном зале «Хилтона», и Лютер сообщил, что организаторам пришлось поставить дополнительный столик для прессы. Келли получил какой-то бронзовый почетный знак, и ему пришлось сниматься с членами комитета, его вручившими.
Джош говорит, что значение человека вы можете измерить по тому, как фотографы его снимают. Обычно они делают это вяло, и глаза у них сонные, но сейчас они были бдительны, они толкались и отпихивали друг друга, мигали вспышки, и они снимали Келли во всех ракурсах.
— Ныне он сенсация, — бормотал Джош. — А вот подожди, до чего дойдет потом.
Постепенно мы узнали, что нам не нужно что-то писать Келли: достаточно было кратких заметок. Его речь была естественной. Он обладал даром разворачивать фразы, а его искрящийся блеском стиль доставлял удовольствием любой аудитории.
Обед, наконец, закончился, потом последовало обычное движение, и были зачитаны отчеты. И тут представили Келли. Фотографы опять принялись за дело, репортеры наклонились вперед. Аплодисменты были вежливыми, затем Келли начал речь.
Те из нас, что были там, никогда не забудут это событие. Келли начал с того, что предупредил аудиторию, что будет краток, поскольку подростком он посетил так много всевозможных завтраков, что утратил всякую симпатию к ораторам, которые, как он быстро понял, были только перерывом между яичницей и сорокоярдовым броском до автомобильной стоянки.
Для аудитории, усевшейся в ожидании длинной, бессвязной, усыпанной банальными клише речи, показалось, что Келли кончил до того, как они успели вытащить сигары. Речь была почти грубой в обвинении тех политиков, что предают своих избирателей ради выгоды, тех, кто закрывает свои глаза на несчастье бедных. Он призвал полицейских самим бросить боевой клич. Сделайте это, говорил он, вместо того, чтобы хвалиться самыми милосердными, самыми справедливыми, самыми решительными, теми, кто стоит между добром и злом.
Закончил он, сообщив, что выступит на заседании в Палате Представителей, чтобы доложить этому органу об обнаружении им фактов коррупции, процветающей не только в городе Нью-Йорке, но и в другим местах. Мгновение он еще постоял, очень искренний, решительный, красивый молодой человек. Казалось, он обращался к каждому в зале, потом он просто поблагодарил их и сел.
Аплодисменты были разрозненными, некоторое время они длились, потом смолкли и зал заполнился гулом.
— Он ударил их в самое больное место, — прошептал Джош, — но, думаю, это хорошо. Взгляни только на стол репортеров.
Репортеры кивали головами и оживленно болтали. Потом один из них нацарапал записку и подозвал официанта.
— Они хотят перехватить его после обеда, — заметил Джош. — Давай пошлем с ним Лютера.
Но Келли в нас не нуждался. Выходя из зала, он был окружен репортерами и откровенно отвечал на их вопросы. Да, говорил он, он получил информацию о коррупции в полицейском департаменте Нью-Йорка, и хотя он думал, что во время городских кризисов многие департаменты полиции очень хороши, он полагает, что они архаичны в попытках справиться с проблемами меньшинств и гражданских прав.
— Так, — сказал Лютер, — это уходят двадцать шесть тысяч голосов полицейских в Нью-Йорке.
— Я бы не сказал, — ответил Джош. — Взвоют только те полицейские, которые горят желанием увековечить свои династии. Но в последнее время пришло много новых людей с лучшим образованием, и все они понимают, что время, когда можно было просто бить по головам, безвозвратно ушло. И что-то говорит мне, что Джентайла заденет то, что мы подняли полицейскую проблему.
Как предсказал Джош, вашингтонские и нью-йоркские газеты отвели много места речи Келли, а «Нью-Йорк таймс» напечатала ее на первой странице. Но более удивительным было заявление Джентайла через несколько дней на церемонии окончания полицейской Академии: основная мысль могла быть взята из речи Келли за неделю до этого. Когда я указал это Джошу, он сказал, что Подслушивающему Вилли надо было бы послушать, как Джентайл проверял свою речь с Сондерсом.
Следующие несколько дней были ужасно суматошными. Келли выступил в «Воскресном прожекторе», в шоу «Сегодня», в передаче Джонни Карсона «Ночное шоу» и многих других. Приглашения выступать по радио и телевидения поступали каждый час, и Джош настаивал, чтобы мы принимали их как можно больше.
— Мы всегда сможем стать привередливыми, — говорил он Люку и Лютеру. — А сейчас перед тем, как он отправится в Вашингтон, давайте получим как можно больше внимания.
Появление Келли перед Палатой Представителей было назначено на следующий понедельник. Эта неделя была самой напряженной с того момента, как мы присоединились к кампании Келли. Пока Джош работал с Келли, я отправился в Вашингтон, чтобы договориться с Холмсом о выступлении Шеннона. Спикер согласился дать ему пять минут между просьбой подкомитета по безопасности горного дела собраться во время общих дебатов и джентльменом от штата Северная Каролина, желавшего отдать дань памяти недавно умершему известному художнику из его штата.
Обычно это довольно рутинное дело — присутствовали ли вы когда-нибудь на дневных заседаниях Палаты Представителей и слышали все банальности, которые там зачитывались для того, чтобы попасть в «Конгрешнл Рекорд»? — но из-за гласности после передачи Сисси это событие стало из ряда вон выходящим. Мне также надо было убедить Джоунса, что его не забудут. В общем-то, я написал его заявление, которое должно было быть распространено сразу после речи Шеннона, установив даты и расписание слушаний. Нанес визит национальному председателю, который желал знать, что, черт возьми, происходит, встретился с министром юстиции и убедился, что министерство распорядилось перевести Джелло в федеральную тюрьму предварительного заключения в Нью-Йорке, и зашел к конгрессмену Тому Граймесу, третьему члену подкомитета. Граймес, превратившийся в тень человека, был по-прежнему ужасно болен. Он сказал, что постарается посетить заседания, но потом вернется в госпиталь ВМС в Бетесде для новой серьезной операции.
Так что в комитете оставались только Джоунс и наш парень.
Понедельник был напряженным днем. Все мы прибыли в Вашингтон утром в воскресенье. С Шеннонами, приехавшими со всей страны, чтобы воздать должное сенатору и Келли, нам пришлось занять почти весь этаж «Хилтона». Пара обеспокоенных конгрессменов от штата Нью-Йорк забежали узнать, нельзя ли получить предварительную информацию — они ее не получили, — помощник директора ФБР предложил полное сотрудничество Бюро — «Еще бы он его не предложил!» — заметил Джош, и несколько сенаторов-ветеранов и военных зашли на час, чтобы поговорить с сенатором.
Люк впервые ощущал вкус вашингтонской политики, и в основном делал это вместе с Лютером, который задерживался для важных и нудных излияний и осторожно удалялся в смежные личные апартаменты. День был чудесным, поэтому Пэм и Лейси взяли детей посмотреть мемориал Линкольна, мемориал поднятия флага и на театр Форда. Позднее Джош пригласил Лейси на обед. Вернулся он примерно в полночь. Я был готов выгнать его за то, что он оставил меня разбираться с нашим клиентом из Род-Айленда, который требовательно вопрошал, почему мы не можем дать ему большей рекламы, но когда я увидел его лицо, то сдержался.
— Вы с Лейси по-прежнему спорите? — спросил я.
Он вздохнул, наливая себе стакан.
— Она за нас, но лишь потому, что понимает, что ничего другого не может сделать. Она настроена против этих слушаний.
— Она все еще боится?
— Это, и еще мысль о том, что мы манипулируем людьми. — Он выпил: — Боже, я старался объяснить, что это часть политики! Ты строишь планы, действуешь, манипулируешь, и, если не можешь победить — заключаешь компромисс.
Он зевнул и бросил пиджак в кресло.
— Знала бы она о звонке, который я получил сегодня.
Я поднял голову.
— Как она может знать, если я ничего не знаю?
— У меня не было времени рассказать. Звонил Вилли. Он достал досье ЦРУ на Джентайла. Как уж он его раздобыл, не знаю. Когда я сказал, что сегодня мы не сможем прибыть в Нью-Йорк, он разозлился и швырнул трубку.
— Я боюсь этого досье, Джош.
Он в удивлении повернулся.
— Почему? Оно может быть очень полезно.
— Может и так. Но что-то меня предостерегает быть настороже.
— Ты больше боишься Вилли, а не досье.
— Возможно. Но когда этот сумасшедший кричит по телефону, какое это замечательное досье, что ж, это заставляет меня сомневаться в нем.
— Единственное, что меня беспокоит, так это то, что я могу свести его с ума.
Джош повернулся ко мне.
— Смешно, но знаешь, у меня от него мурашки по спине бегут.
* * *
Понедельник был чудесным днем, искрящимся весной. Во время ланча, когда мы шли до Палаты Представителей, болтающие и смеющиеся правительственные служащие, светящиеся свежестью молодости, заполняли улицы и парки. Перед тем как Келли исчез в коридорах Конгресса, его останавливали на каждом шагу. Такова сила популярности. Несколькими неделями раньше ему бы просто кивнули, а на вопрос о нем ответили бы: «А, это парнишка из Нью-Йорка, сын…»
Галерея зрителей была забита: в секции прессы не было свободных мест. Если мы нервничали, то Келли был само спокойствие. Ожидая появления спикера, он подходил к коллегам, пожимал руки, смеялся и шутил с репортерами, собравшимися вокруг.
— Можно подумать, что он занимается этим всю жизнь, — произнес Джош. Он толкнул локтем Лейси, закрывшую глаза. — Не спите. Здесь этим занимаются только конгрессмены.
— Я молилась, — пояснила она, — но не очень горжусь, признавая это.
Обычная рутина внизу продолжалась. В стаканы налили воды, были розданы копии законопроектов, сержант и клерк Палаты спокойно обсуждали какой-то вопрос. Джоунс и лидер большинства шептались, причем рот лидера практически находился внутри слухового аппарата старика, вошел Граймес, чтобы занять свое место, и был немедленно окружен заботливыми коллегами, туристы же сверху болтали и указывали на них пальцами. Потом свое место занял спикер. Мрачный, монотонный голос клерка заполнил большой зал, украшенный темными панелями. Стукнул молоток, и энергичный молодой пастор откуда-то из Пенсильвании вознес молитву и обратился прямо к Богу, и голос его стал громче, когда он закончил: «И благослови, Боже, ныне все попытки этого великого органа найти справедливость и мир для всех тех, кого Ты создал по Своему образу и подобию… и пошли тех, кто нарушает Твои законы на вечные муки… Господа нашего Иисуса Христа, аминь.»
Был зачитан журнал за предыдущий день и быстро одобрен. Джентльмен из Калифорнии попросил позволения, и получил его, обратиться в течение одной минуты к Палате с тем, чтобы высказать свое отношение к Пекину. Все это продолжалось почти час, различные конгрессмены поднимались со своих мест, чтобы высказаться по всем проблемам — от торговли с Красным Китаем до просьбы отрегулировать выплаты почтовым работникам.
Потом джентльмен из Индианы обратил внимание спикера на отсутствие кворума. Спикер Холмс был явно раздосадован, поскольку было совершенно очевидно, что Палата забита, но велел начать перекличку. Скучающим голосом клерк стал перечислять имена, отозвалось 380 членов Палаты, и по единогласному решению перекличку прекратили.
Напряжение в Палате достигло предела. Джентльмен из Невады торопливо попросил спикера, чтобы его подкомитету по горному делу комитета по делам недр и островов было позволено провести заседание во время общих дебатов, и так как не было ни единого возражения, встал. Все шло, как заведено.
Наконец джентльмен от Северной Каролины, старый глупец, знавший, что начнется, когда он сядет, начал долго и нудно восхвалять знаменитого художника, умершего в его штате. В заключение он прочитал статью в три колонки из ведущей газеты его штата — так уж получилось, но это была его газета.
Потом поднялся Келли, испрашивая у спикера позволения обратиться к Палате. Гул и щебетания стали такими громкими, что спикер стукнул молотком, волком взглянул на галереи, а потом дал Келли пять минут на обращение к Палате Представителей.
— Господин спикер, — начал Келли, его голос звучал громко и чисто в молчании Палаты, — несколько недель назад я получил тревожную информацию, касающуюся поведения некоторых должностных лиц Нью-Йорка. Обвинения были настолько шокирующими, что первоначально я отказался им верить. Моим первым намерением было передать материалы местным правоохранительным органам. Тем не менее, я понимал, что если бы сделал это, преждевременная гласность в расследовании была бы связана с именами определенных лиц, чьи карьеры и репутации были бы серьезно подорваны. Вместо этого я поручил своим помощникам сделать по крайней мере предварительную проверку, чтобы выяснить правдивость основных фактов. К моему удивлению, факты подтвердились. Чем глубже копали мои люди, тем мрачнее становилась картина. Вскоре стало ясно, что в городе Нью-Йорке, а также в других городах нашего штата, правосудие продается с бочки…
— «Правосудие с бочки» — таким будут сегодня заголовки в изданиях на Уолл-стрите, — прошептал Джош.
Лидер республиканского меньшинства вскочил на ноги.
— Господин спикер, я прошу слова у своего уважаемого молодого коллеги из Нью-Йорка.
Келли улыбнулся.
— Я даю слово джентльмену от Оклахомы.
— Господин спикер, — выпалил лидер, — я бы хотел спросить джентльмена от Нью-Йорка, являются ли мошенники, которых он выявил, представителями только противоположной партии.
— Я сожалею, сэр, — произнес Келли, — но они принадлежат к обеим партиям.
Джош толкнул меня локтем.
— Пошло!
Репортеры бежали к стеклянным дверям в конце пресс-галереи, которые вели в пресс-комнату. Через пару минут в большинстве редакций американских газет бешено зазвонят телефоны, и копировальщики будут разрываться, разнося бюллетени, объявляющие, что конгрессмен Келли Шеннон сообщил сегодня в Палате Представителей, что открыл «шокирующий» скандал в демократической и республиканской партиях города Нью-Йорка и штата Нью-Йорка, где правосудие, по его выражению, продается с бочки…
Теперь вопросы неслись со всех сторон. Конгрессмены от Индианы, Иллинойса, Вайоминга и Нью-Джерси требовали, чтобы Келли позволил им задать вопросы. Каждому он отвечал спокойно и откровенно. Да, он получил предварительную информацию. Да, судебная власть замешана в скандале основательно. Нет, он не назовет имен. Потом, не называя его, Келли начал описывать Лоуренс, он дал Палате ужасающий отчет о гнилых трущобах, апатии и отчаянии безработных, об усиливающемся недовольстве и ненависти.
Все глаза сосредоточились на стройном молодом человеке, чей голос звенел в огромном, притихшем зале.
— …и я могу сказать Конгрессу, что этот печальный, разочарованный город, его люди живут в постоянном страхе. Страх голода и лишений, тревога за будущее детей, угроза наркомании и других пороков висят над их прогнившими домами как черные тучи. Но они еще цепляются за надежды, они еще верят правительству, несмотря на страх и ежедневные разочарования.
Он закончил ожесточенным обвинением тех политиков, которые продают себя.
— Мы, законодательная власть, должны бороться с этими предателями, должны хладнокровно вскрывать эти факты. Мы должны бороться с коррупцией с помощью закона и правды. У нас в изобилии есть и то, и другое… давайте вместе выметем эту грязь, давайте принесем надежду в этот город отчаяния и скажем его гражданам, что они не забыты правительством, чьи программы были основаны на идеалах, но их выполнение попало в руки безответственных лиц…
Здесь он остановился, а потом суровым голосом сделал прогноз, который будет повторять вновь и вновь в последующие трагические месяцы:
— Мы должны сделать что-нибудь для этих американцев. Мы должны выгнать воров из муниципалитетов, превратившихся в базарные площади. Мы должны расширить наши программы по борьбе с бедностью, вспомнить забытые обещания, и дать им правду, а не грандиозные политические мечтания о сияющих кухнях и сигарах за доллар.
Его голос стал громче, и он ткнул в них указательным пальцем:
— Если нам не удастся это сделать, город превратится в вулкан, но вместо лавы его улицы польются кровью…
* * *
В тот же день после речи Келли было разослано более пятидесяти повесток. Под номером первым значился Ремингтон. Каким-то образом, как всегда бывает, стало известно, что Ремингтон будет вызван. Он сразу отправился в федеральный суд со своим адвокатом, чтобы оспорить законность расследования комитета и обоснованность высланной повестки.
Пользы от этого не было. Комитет оказал давление, и вскоре было вынесено решение, отрицательное «во всех отношениях», как заявил судья, указывающее, что коррупция непосредственно влияет на общественный мир, общественное правосудие и законы, и может рассматриваться Конгрессом.
В тот же день Ремингтон обратился в Верховный суд, но его опять постигла неудача.
Для газет начались военные маневры. Ремингтон провел бурную пресс-конференцию, на которой осудил Келли, комитет и охотников на ведьм в Конгрессе. Мы тщательно избегали сообщений о повестке Сондерсу, и если словечко об этом дошло до Сити-Холла с помощью политических слухов, то свидетельств об этом от Джентайла не было. Он выпустил язвительное заявление из своей штаб-квартиры по проведению кампании, подчеркивая, что идет год выборов.
В то время, когда мы думали, что Вилли забросает нас отчетами о том, что вскрыло подслушивание Джентайла, он молчал. Однажды я даже позвонил в ту дискотеку в Вилледже, но женщина у телефона сказала, что я ошибся номером, и повесила трубку.
За неделю до начала слушаний я вернулся в Нью-Йорк, чтобы забрать отчет фирмы «Дан энд Бродстрит» на одну из компаний, которая, как мы подозревали, дала взятку судье для получения благоприятного решения, а также конфиденциальный отчет по делу от старого друга с Уолл-стрита. После ланча я отправился в наш офис в Вулворт-Билдинг, чтобы изучить их. Отчет «Дан энд Бродстрит» был интересен, но секретный доклад до того поражал, что я забыл обо всем на свете.
Неожиданно, я осознал, что в комнате кто-то есть. Я поднял голову и чуть не вскочил с кресла.
Прислонившись к двери, на меня смотрел Подслушивающий Вилли. Это был злой, больной Вилли, носящий тот же замызганный свитер и кеды.
— Какого черта ты здесь делаешь? — выпалил я.
Он криво усмехнулся.
— Меня не удержит ни один замок, старик. Я открою любой в городе. Где Джош?
— В Вашингтоне. Начинаются слушания.
— Да. Читал. Вы вызвали Джентайла?
— Чего ради? Ты ничего не дал на него.
Его лицо перекосилось от ярости.
— Ты, старый сукин сын! Помолчи! Я нашел уйму всего на Джентайла. Он просто распутный ублюдок.
Он подошел к столу и опустил на него свой кулак. По размеру он напоминал боксерскую перчатку.
— Почему Джош не пришел ко мне, когда я звонил? Может, он теперь не желает заниматься Джентайлом? Может, вы, парни, продали нас Джентайлу и его черным коммунистам в Сити-Холле?!
Я старался сдержать дрожь в голосе:
— Минуточку, Вилли, не надо волноваться. Джош работает над Джентайлом день и ночь. Ты знаешь, мы хотим добраться до него так же сильно, как и ты. Комитет был бы очень рад, если бы на него что-нибудь было…
Мой голос оборвался, а его маленькие, глубоко запавшие глаза изучали меня.
— Я все же думаю, что ты врешь, старик, — ответил он, но, казалось, что его ярость испарилась. — Я думаю, ты продал нас. — Он подошел к окну и взглянул на Сити-Холл. — Я нашел такое на этого мерзавца, что у тебя волосы встанут дыбом, если узнаешь, что было в Вашингтоне, когда он занимался сводничеством для больших шишек в госдепе. Хотелось бы тебе поболтать с маленькой, симпатичной китаяночкой, которой приходилось щекотать ему брюшко? Как бы тебе понравилось, если бы она засвидетельствовала, что телепродюсер посылал каждое воскресенье Джентайлу женщин для вечеринок?
Он повернулся и усмехнулся как сумасшедший.
— Как тебе это понравится, старик?
— То, что он спал с девушками по вызову, не может являться предметом расследования комитета Конгресса, Вилли, — заметил я.
— Но это преступление, если он занимался сводничеством для китаез и черных комми! — крикнул он. — Так они и получают секретные данные — с помощью шлюх и пьянства.
Он указал пальцем на Сити-Холл.
— Скажешь Джошу, что я хочу его видеть. Скажешь ему, что я раздобыл материалы, которые пригвоздят этого парня к стене. Скажешь, понял?
— Хорошо, Вилли, — согласился я, — скажу.
Он зашагал к двери так, что пол сотрясался.
— Скажи ему еще кое-что, старик… скажи, если он не использует мой материал, может, слушаний и не будет.
— Не глупи, — произнес я, — все уже назначено.
Он вновь усмехнулся.
— Может, все можно и отменить.
— Где ты оставил автобус, Вилли? — спросил я в надежде, что он побыстрее уберется. — Ты ведь не любишь ходить днем.
— В здание можно попасть не только через главный вход, — ответил он, потом рывком распахнул дверь. — Скажи Джошу.
Он ушел. Я подбежал к окнам, попеременно глядя то в окно, выходящее на Бродвей, то в окно, смотрящее на Парк-Плейс. Но Вилли не появлялся. Неожиданно я вспомнил, как он хвастал, что может путешествовать по всему городу от Бэттери до Кони-Айленда, ни разу не выходя на поверхность.
* * *
За день до открытия слушаний Бенни Джелло в сопровождении двух полицейских министерства юстиции был доставлен в вашингтонскую тюрьму, где мы с Джошем встретились с ним. Он явно похудел и сильно нервничал.
— Я был идиотом, что связался с вами, — нервно сказал он. — Уж лучше быть брошенным в реку.
Он оглядел комнату и прошептал.
— На прошлой неделе я получил три предупреждения. А один человек все время твердит, что меня отравят. Он говорит, что я и не узнаю, кто это сделает, просто один глоток и меня отправят в морг.
Джош взял карандаш.
— Назови его имя, Бенни.
— Вы что, спятили? — ужаснулся Джелло. — Пожалуйста, не причиняйте мне неприятностей! Вы не знаете, что такое тюрьма. Меня доставили сюда сегодня утром, и кое-кто уже заявил охранникам, будто надеется, что они будут приглядывать за мной, поскольку им не хочется за меня отвечать. Что это значит? Я помогаю комитету, подвергаю опасности жизнь, а меня даже не могут защитить?
— Минутку, Бенни, — произнес Джош. — Когда мы впервые разговаривали с тобой, ты извивался как змея. Единственно, чего ты хотел, это громко выболтать все, чтобы тебя не могли бросить в реку.
Бенни пожал плечами.
— Река — это, пожалуй, не самое страшное.
— Итак, — прямо предположил Джош, — ты хочешь сказать, что будешь молчать.
— Я буду говорить, — запротестовал Бенни. — Я буду говорить целую неделю, но вы должны гарантировать, что мне не причинят зла.
— Гарантирую, — быстро ответил Джош. — Тебя будут охранять лучше, чем президента.
— И еще, как насчет обвинения? Его снимут, правда?
— Конечно, — ответил Джош. Потом, демонстрируя сердечность, он хлопнул Бенни по спине. — Забудь, Бенни. Мы обо всем позаботимся. После слушаний ты получишь условный приговор, женишься на Молли и отправишься в путешествие, идет?
Бенни смягчился.
— Что я могу сказать? Я в ваших руках. — И он нервно добавил. — Вы уверены, что здесь достаточно охраны? Эти братья Сингеры просто ненормальные. Да и Сондерс имеет контакты с очень крутыми ребятами.
— Забудь о нем, — приказал Джош, — давай пробежимся по твоему рассказу с самого начала.
Мы провели с Бенни четыре часа. Джош заставлял его повторять свою история вновь и вновь, внезапно задавал ему вопросы, словно въедливый окружной прокурор, потом перекручивал ответы, старался запутать его, пока на белом лице Бенни не выступил пот.
— Хватит! — наконец закричал он. — На чьей вы стороне?
— Полегче, Бенни, — устало произнес Джош. — Я только хотел убедиться, что это все.
Уходя, мы остановились в коридоре тюрьмы у автомата кока-колы и выпили стакан. Напиток был сладковатый, но очень холодный.
— Я и не знал, что комитет добился от окружного прокурора рекомендовать условный приговор, — произнес я.
Джош покачал головой.
— Не добился. Один из следователей сообщил, что прокурор горит желанием засадить Бенни до конца жизни. А начальник тюрьмы получил два ордена из Иллинойса и Нью-Джерси. Они обвиняют Джелло в крупном мошенничестве.
— Боже, — вырвалось у меня, — а ты обещал…
— Что ты от меня хочешь, — спросил он, — чтобы я сообщил ему, что после его показаний они ключи от тюрьмы вышвырнут?
— Келли знает?
— Нет! — рявкнул он. — И, ради Христа, отвяжись от меня.
Я был оглушен. Он никогда так со мной не разговаривал. Конечно, мы часто яростно спорили, но это было совсем по-другому. А теперь между нами легла ложь, и мы оба понимали это. Вечером он извинился и просил обо всем забыть.
Я чувствовал себя как Бенни Джелло. Что я мог сказать?
* * *
Слушания проводились в новом здании Сената, памятнике потрясающей посредственности стоимостью в 5000000 долларов.
Комитет размещался за полукруглым столом, а свидетельский стол был расположен прямо перед ним.
Секция прессы была запружена, все стулья заняты. Я видел знакомые лица, среди них Сисси Саутворт, и — что заставило меня вздрогнуть — Так Ларсен. Да, можно не сомневаться, что его колонка «Вашингтонские новости», которую читают все политики и официальные лица Вашингтона, включая джентльмена на Пенсильвания авеню, не сообщит о нас ничего хорошего. В прежние времена Ларсен был колючим, маленьким человечком, который всегда носил свой отличительный знак — синий в горошек галстук-бабочку. Он до сих пор носил такой галстук, и хотя волосы его поседели, он сохранил свою прежнюю злость.
Я умышленно подошел к нему, чтобы узнать, помнит ли он меня. Он помнил.
— Привет, Маккул, — бросил он. — Вижу, ты по-прежнему служишь Шеннону.
— А я вижу, ты обладаешь прежним великодушием, — ответил я. — Намереваешься опять охотиться на нас?
— Ничто не доставит мне большего удовольствия.
— Надо будет мне вновь пересмотреть наш список свидетелей, — произнес я.
Он бросил на меня озадаченный взгляд.
— Зачем?
— Так ведь в прошлый раз, когда ты нас преследовал, твой друг был свидетелем. Он по-прежнему живет в Ливенворте?
За это-то я и любил этот большой и красивый город, размышлял я, когда он развернулся на каблуке и пошел прочь, преисполненный доброй воли и любви к стране.
В комнате слушаний, справа от возвышения, находилась секция телевидения и радио с их обычными переплетенными черными толстыми кабелями, с камерами, штативами, отражателями, и молодые нервные продюсеры. Люди с радио спокойнее. Казалось, они были удовлетворены тем, что шептали в свои микрофоны и играли с черными коробочками, на которых было нанесено много делений.
В коридоре, с момента открытия здания, выстроилась очередь. Были установлены телевизионные камеры, и репортеры брали интервью у зрителей, которых бросили, как только появились Келли, Джоунс и Граймес. Джоунс зачитал заявление и дал импровизированные комментарии. Граймес был короток, а Келли просто заявил, что основной целью слушаний является освещение ситуации в городах, и если будет установлена преступная деятельность, то факты будут быстро переданы властям города, штата и федеральным властям, в чьей юрисдикции будут эти правонарушения.
Потом, по предложения Джоша, он закончил, сообщив, что на слушаниях присутствуют «наблюдатели» из Бюро налогов, окружные прокуроры всех пяти районов Нью-Йорка, люди из ФБР и министерства юстиции.
Джош, сенатор, Люк и Лютер расположились в запертой комнате внизу, где стояли два огромных телевизора.
— Джош во всю развернулся сегодня, Финн, — тихо произнесла Лейси, когда мы выходили из «телевизионной комнаты», как мы ее назвали, чтобы пройти по коридору на слушания.
— Такова политика, Лейси, — произнес я. — Мы только хотим быть уверенными, что Келли Шеннона видят, слушают и любят как можно больше людей.
— Келли это может причинить беду.
— Ну, он может только потерять политическую наивность, Лейси, но не думаю, что это причинит ему большие неприятности.
— А я вовсе не хочу, чтобы они у него были.
— Это невозможно, ни в жизни, ни в политике.
— А как насчет окружающих его людей? Вы не можете сказать, что они не будут страдать. Я знаю. Я чувствую это с того момента, как увидела перепуганную Молли. И этот маленький человечек, который так сильно дрожал, что не мог держать стакан.
— Здесь будет очень много охраны, которая будет присматривать за Бенни. Через пару недель для него и Молли все закончится.
— А что потом?
Я заколебался, она остановилась и посмотрела на меня.
— Что потом, Финн? — настаивала она. — Запомните, я не Молли. Я не поверю в эту сказку, которую рассказал Джош о том, что закон отступится от него, и они поженятся, и на всю оставшуюся жизнь у них будут розы и антиквариат.
— Комитет даст прокурору прекрасные рекомендации, Лейси, — слабо произнес я. — Я вам это лично гарантирую.
— И вы можете также гарантировать, что обвинения будут сняты и его освободят?
Я попытался подтвердить это, но не мог. Слова застряли у меня в горле.
— Об этом я и говорила, Финн, — печально заметила она. — Вы с Джошем создаете для Келли имидж с помощью жизней других людей. И вы еще говорите мне, что это не причинит ему вреда и не изменит его внутри?
Она шла в печальном молчании. У дверей комнаты слушаний я остановился и взял ее за руку.
— Я старый человек, Лейси, и ходил по этим залам и работал над слушаниями дольше, чем могу припомнить. Но никогда не забывайте, мы можем быть средством, а Келли — это цель.
— Но вот будет ли это стоить того, Финн? — спросила она. — Вот в чем вопрос.
— Откровенно говоря, я не могу ответить на этот вопрос, Лейси, — признался я. — Мы еще не получили счетов.
— Надеюсь, они не уничтожат всех нас, — сказала она, и мы вошли внутрь.
* * *
Как только они вошли, Келли, Граймес и Джоунс были немедленно окружены прессой, включая Сисси Саутворт. По настоянию «пишущей братии» была проведена краткая пресс-конференция, на которой Келли — тоже по совету Джоша — дал им еще маленький кусочек информации, чтобы осчастливить их и завоевать на нашу сторону: комитет обнаружил факты взяточничества и коррупции в тюрьме, где был заключен Джелло, а начальник и охрана будут вызваны местными Большими жюри.
Это был небольшой удар по начальнику тюрьмы, что в некоторой степени отомстило за потерянный вес Бенни Джелло.
Слушания в первый день всегда требуют некоторого времени, чтобы все устроить. Телевизионщики должны разобраться с пишущими журналистами, зрители должны сесть, первый свидетель — сейчас это был Бенни Джелло — должен успокоиться в комнате свидетеля, бумаги надо рассортировать, помощникам Джоунса обратиться к соответствующим материалам, окна открыть или закрыть.
Потом Джоунс в качестве председателя зачитал заявление, закончив его следующим образом:
— Сегодня утром на слушаниях будет председательствовать конгрессмен Келли Шеннон от штата Нью-Йорк.
Джоунс, далеко не дурак, понимал, что Джелло свидетель Келли. Вместо того, чтобы запинаться, он всегда мог следовать лидерству Келли в задаваемых вопросах.
— Сейчас мы начинаем первую серию слушаний в Вашингтоне, — объявил Келли. — Дальнейшие слушания будут проведены в городе Нью-Йорке и на севере штата в городе Лоуренсе.
Репортеры не упустили это замечание: тот самый город, о котором говорил Келли в Палате Представителей, был Лоуренсом… Я мог видеть, как репортеры АП и ЮПИ торопливо строчили свои бюллетени. Через несколько минут губернатор в Олбани проведет пресс-конференцию, отрицая, что прекрасный город Лоуренс является болотом коррупции, как описал его Келли.
Потом Келли приветствовал представителей нью-йоркских окружных прокуратур, Бюро налогов и других агентств.
— Позвольте мне повторить то, что отметил председатель Джоунс, — произнес он. — Этот комитет не является следственным органом. Свидетели, которые предстанут перед комитетом, не должны рассматриваться как обвиняемые. Роль комитета заключается в изучении того, что освещает силы коррупции в нашем городском обществе. В случае, если будут установлены факты уголовных преступлений, отчет и стенограммы, относящиеся к этим фактам, будут немедленно переданы соответствующим правительственным органам, касается ли это федеральной власти, властей штата или города. Вы готовы, джентльмены? — спросил он Джоунса и Граймеса. Когда они кивнули, он спокойно произнес: — Вызовите первого свидетеля.
Справа от помоста открылась дверь, и Бенни Джелло, мигающий, бледный, очень маленький между двумя рослыми охранниками, подошел к столу свидетеля. Он был всего-навсего вором, но я испытывал к нему жалость, и жалость к нам самим, использовавшим его. Лейси была права.
Он принес присягу и настороженно сел. Отвечая на спокойные вопросы Келли, он начал описывать свое детство, первые правонарушения, сурового отца и тяжелые времена. Постепенно, казалось, все в помещении расслабились. По природе Бенни был очень остроумен, и некоторые его остроты заставляли аудиторию сгибаться от хохота. Я видел, как репортеры смеялись и толкали друг друга локтями. Джоунс утроил грандиозное шоу, стуча молотком, но никто по-настоящему не обращали на него внимания.
Все утро ушло на воспоминания Бенни. Перед дневным перерывом я заметил несколько зевков, а телевидение, казалось, больше внимания обращало на Джелло как на комедианта, а не свидетеля. Джош был в ярости. Он прислал мне записку: «Взвинтите его. Пусть переходит к клубу и преступности. Опросы только что показали, что домохозяйки стали переключаться на мыльные оперы. Я говорил Келли, мы должны захватить издания Уолл-стрита чем-то грандиозным».
На ланч у нас были сандвичи и безалкогольные напитки в «телевизионной комнате». Она напоминала мне редакцию газеты в миниатюре. Телефоны звонили, не переставая. Люк и Лютер, совершенно задерганные, то делали заметки, то передавали наши предложения Шиа и Шорту в Вашингтоне и Чикаго. К концу ланча Лютер дал наш мрачный отчет об утреннем телевизионном освещении слушаний. Первоначально нас смотрели все, но к полудню домохозяйки со Среднего Запада переключились на «Ричарда Арлингтона, доктора графства» или на «Салли Винтерс». Как сообщили из Чикаго, там мы состязались с Салли Винтерс, у которой родился ребенок, или она переживала какой-то другой кризис в своей слезливой, выдуманной жизни.
— Боже, — только и сказала Лейси.
Джош посмотрел на нее и допил соду. Откровенно говоря, я был рад, что Келли отправился провести пару минут с Бенни Джелло. Потом пришел клерк, и мы вновь погрузились в кровавую гонку.
После дневного перерыва Джелло выглядел суровым и напряженным. Келли медленно подвел его к истории, начиная с клуба в Ист-Сайде, умело позволил Бенни создать словесную картину того, как преступный мир постепенно завладел заведением: встречи, сделки, характеры. К двум часам каждый стал осведомлен о «Польских рандеву» и о том, как Бенни постепенно принял роль опытного посредника, толстого, веселого рефери, чье слово и решения уважали в преступном мире, особенно среди выходцев из Европы.
В аудитории произошли заметные перемены. Болтовня прекратилась. Операторы телевидения взялись за камеры, чтобы вновь показать Бенни крупном планом, а люди из телеграфных агентств отправляли свои сообщения с помощью посыльных из «Вестерн Юнион», которые бегали туда и сюда, очень неловкие от смущения.
В 2 часа 10 минут Келли перегнулся через стол и очень спокойно спросил:
— Мистер Джелло, вы знакомы с братьями Сингерами?
Бенни облизнул губы и кивнул. Келли повернулся к стенографисту:
— Пожалуйста, отметьте, что свидетель подтвердил это.
Потом он обратился к Бенни.
— Пожалуйста, расскажите, при каких обстоятельствах вы с ними впервые познакомились.
Теперь была моя очередь. У меня уже были полицейские фотографии и резюме дела братьев Сингеров из Бюро по уголовной идентификации полицейского департамента города Нью-Йорка и из ФБР. Я послал клерка, чтобы он раздал их прессе вместе с отдельным комплектом для фотографов и людей с телевидения.
Теперь Бенни стал нервно описывать этот этап своей деятельности так, как он рассказывал нам о нем первый раз в тюрьме, о своем старом приятеле Нудлзе (так его имя и было записано), который нанес ему визит и попросил постараться уладить дело налетчиков. (Я также раздал прессе фотографии Нудлза и его полицейское досье).
В. Что он вам сказал, этот Нудлз?
О. Он сказал, что старик, отец парнишек, был в отчаянии. Он не хотел, чтоб его сыновья загремели в тюрьму пожизненно. Он сказал, что семья готова много заплатить.
В. Чем занимается семья?
О. Птицеводством. В Нижнем Вест-Сайде. У них хороший бизнес. Парочка ферм в Джерси, и они производят много яиц. Нудлз рассказал, что у старика вечно были проблемы с этими мальчишками, но семья всегда их выручала.
В. Пытались ли вы помочь?
О. Да, сэр.
В. Что вы сделали?
О. Я вошел в контакт с юристом по имени Тревор Ремингтон.
В. Где он живет?
О. Пересечение Пятой авеню и Сорок первой улицы. У него еще есть дом в Дарьене, в Коннектикуте.
В. Было ли это сделано с целью нанять его адвокатом братьям Сингерам?
О. О, нет, сэр.
В. Тогда зачем?
О. Чтобы выплатить взятку.
В. (Граймес) С чего вы взяли, что этот Ремингтон может уладить дело?
О. Я уже использовал его раньше. Мне это обошлось в пять косых.
В. (Джоунс) Что это значит, свидетель, «пять косых»?
О. Пять тысяч долларов.
В. (Граймес) Как он улаживал дело — через судью?
О. Нет, сэр. (Поколебавшись) Через свои связи в Сити-Холле.
Я вытянулся вперед и ощутил ледяную тишину. Репортеры информационных агентств яростно подзывали посыльных, которые хватали бумажные простыни и бежали прочь из комнаты.
В. (Шеннон) Знали ли вы, кем был этот предполагаемый деятель в Сите-Холле?
О. Да, сэр. Мистер Сондерс.
Имя повисло в воздухе. У аудитории вырвался громкий вздох, и шепот усилился, пока Джоунс не стукнул молотком. Граймес, будучи республиканцем, уставился на Бенни, стараясь увериться, что слышал имя не Сондерса, а кого-то другого, но Бенни теперь страшно нервный, продолжал кивать и говорить: «Да, я так и сделал…»
В. (Джоунс, наклоняясь) Что вы сделали, свидетель?
О. Я встречался с ним, с мистером Сондерсом. Мы вместе обедали в ресторане «21». Я был с Ремингтоном. Это было в тот день, когда я заплатил ему 25000 долларов.
Бюллетени разлетались из комнаты. Бенни потянулся за стаканом с водой и уронил его. Бьющееся стекло взорвалось, как бомба. Охрана бросилась подтирать воду и убирать осколки, телевизионщики делали крупный план, Джоунс стучал молотком, а Граймес и Келли старались успокоить Бенни — помещение превратилось в сумасшедший дом.
Я получил две записки. Одна была от Джоша. «Бюллетени выпущены в эфир. Шиа сообщил, что Средний Запад вновь с нами. Продолжайте в том же духе».
Другая записка была от знакомого из АП: «Мой офис сообщает, что Сондерс обвинил Джелло во лжи и сказал, что никогда в жизни не встречался с ним».
Я не мог не почувствовать злорадства. Как Сондерс намерен объяснить заявление официанта, который его обслуживал, и копию счета за обед? Мистер Сондерс будет очень интересным свидетелем.
В. Почему вы заплатили ему 25000 долларов?
О. За улаживание дела. За то, что братья Сингеры получили УП.
В. (Граймес) По-видимому, вы имеете в виду условный приговор.
О. Да, сэр.
В. (Шеннон) Был ли подкуплен судья?
О. Нет, сэр. Думаю, он сделал это в качестве одолжения кое-кому. По крайней мере, так сказал Ремингтон.
В. (Джоунс) Но вы говорили, что подкупали судей, не так ли?
О. Я не только их покупал, ваша честь, я их делал.
Раздался взрыв хохота, и Джоунс пригрозил публике очистить помещение, что ему не удалось бы и за миллион лет.
В. (Шеннон) Когда вы впервые встретились с Ремингтоном и спросили его, не может ли он уладить дело, что он вам ответил?
О. Он сказал, что все уладит через Чака Сондерса. Говорил, что Сондерс может уладить в городе все — от чепуховой лицензии до убийства. Думаю, я помню, как он это говорил. Да. Он сказал, что нужны лишь деньги.
В. Он говорил с мистером Сондерсом в вашем присутствии?
О. Да. В первый раз, когда мы обсуждали в его кабинете взятку, он набрал номер СУ 4-6112.
Келли кивнул одному из следователей, который проделал телефонное расследование. Он зачитал отчет, что данный номер зарегистрирован на имя Сондерса и находится в Сити-Холле. Новые бюллетени.
В. (Граймес) Была ли заключена сделка?
О. Я встретился с ним через три дня, когда Ремингтон пришел в мой клуб. Он сказал, что сделает все возможное за 25000. Он возьмет десять. Я получу пять тысяч. Остальные — на смазку. Ну, вы понимаете, на взятку.
В. (Шеннон) Вы достали деньги?
О. Нудлз принес их. Десять я положил в конверт для Ремингтона, а пять отложил себе. Остаток я положил в другой конверт. Я настоял, чтоб Нудлз пошел со мной, потому что мне не хотелось связываться с его двумя племянничками. Так что мы взяли такси и отправились на встречу с Ремингтоном.
В. Нудлз сопровождал вас?
О. Да. сэр. Мы встретились с Ремингтоном в его офисе. Я передал ему деньги. Он забрал их в свой кабинет, а потом вышел и сказал Нудлзу, что получил гонорар и очень благодарен. Затем он пожелал нам хорошо справить Рождество.
В. Взятка сработала?
О. Через две недели мне позвонил Нудлз и сообщил, что парни переведены на верхний ярус на Рикерс-Айленд. Потом некоторое время я ничего не слышал о них. Однажды, по-моему, это было через месяц, позвонил Нудлз и сказал, что ребят выпустили. Они признали вину по меньшему обвинению, судья дал им год, но приговор утвердил как условный.
В. (Граймес) Вы говорили, вас и вашего спутника в офисе мистера Ремингтона видела его секретарша?
О. Да, сэр. Она даже видела, как я вручил ему рождественский подарок. (Смех).
В. (Шеннон) Мы выслали девушке повестку, конгрессмен. Она будет вызвана.
В. (Шеннон) Эта взятка закончила ваши взаимоотношения с мистером Ремингтоном.
О. О, нет. У нас было после этого много дел.
В. Пожалуйста, опишите вашу деятельность.
О. Ну, однажды пришел Нудлз и рассказал, что у него есть друг по имени Сэм Докси, владелец магазина одежды. Сэма схватили, когда он пытался подменить меха, и обвинили в крупной краже. Так вот, этот парень оказался болваном. Я уже говорил, если вы занимаетесь кражей мехов, вам надо иметь три руки и пять глаз, но у этого парня и то и друге имелось только в двух экземплярах. Конечно, у меня не было ни малейшего желания помогать этому дураку. Но Нудлз продолжал надоедать мне. В конце концов, я сказал «ладно» и отправил его к Ремингтону. Я получил три железных человечка, а Сэм — условный приговор.
В. (Джоунс) «Три железных человечка»? Что вы имеете в виду, свидетель?
О. Три тысячи, ваша честь.
В. (Шеннон информирует комитет, что Докси выслана повестка) Что нибудь еще?
О. Да, Братья Блитц. Они занимались подпольной лотереей в Гарлеме на Сто тридцать восьмой улице, и они действительно размахнулись. Они были взяты даунтауном.
В. Каким даунтауном?
О. Даунтауном. Полицейским. Агентурным отделом. Они взяли их мать.
В. (Шеннон) Продолжайте, пожалуйста.
О. Как я уже говорил, их взяли. Поэтому однажды ко мне пришел Нудлз и сообщил, что им нужен новый адвокат. Тот, что у них был, не мог дать взятку. Так что им был нужен тот, кто умел делать это. Я позвонил Ремингтону, и он установил для них плату десять… десять тысяч долларов, и они получили условный приговор. Об этом много говорили, потому что окружная прокуратура обвинила их в мошенничестве. Понимаете, полиция взяла их банк и сцапала их с бланками и лентами. Дело было открыто и закрыто. Уж не знаю, как это удалось. Я спрашивал Ремингтона, и он ответил, что просто позвонил Сондерсу. Он был слегка не в себе. Сказал, что Сондерс хочет 7000 долларов. Ремингтон получил 2000. Я только тысячу, что, конечно, мелочь. Думаю, эту тысячу он дал мне ради смеха, но меня это не волновало. В конце концов, получить тысячу за один телефонный звонок не так уж и плохо.
В. Договаривались ли вы с мистером Ремингтоном о городских заказах?
О. Конечно.
В. Расскажите об этом.
О. Ну, это я проделал через одного парнишку… молодого человека… по имени Менни Саммерс. Он был одним из моих клиентов. Он сказал, что обедал со своим двоюродным братом, которого зовут Стью Саксон, и он работает в большой фирме в Миннеаполисе и никак не может провернуть дело с городом, потому что нужны связи, а них у него не было.
В. (Граймес) Чем занимается компания?
О. Они производили снегоуборочные машины. В то время они старались продать городу оборудование на полмиллиона долларов. Понимаете ли, лопаты, соль, грузовики, ну в общем все.
В. Вы встречались с кем-либо из фирмы?
О. Да. Я как раз подхожу к этому, ваша честь. Так вот, я велел ему привести его брата, ну, этого Саксона. На следующий день он прибыл, и мы побеседовали. Он сказал, что хочет, чтоб в город приехал его босс, Кен Биринг. Я сказал: «Ладно, пусть приезжает». Он позвонил, Биринг был в восторге и прилетел в ту же ночь. На следующий день мы с ним встретились в номере парня. Выпили кофе, поговорили о погоде и движении в Нью-Йорке. Потом перешли к делу. Он сказал, что желает заключить с городом сделку на сумму более полумиллиона долларов за снегоуборочное оборудование. Возможно, это будет более 700000 долларов. Он разложил передо мной всевозможные брошюры, доказывая, какое у них замечательное оборудование, но я сказал ему, что в последний раз убирал снег в Польше, так что мне это совершенно не интересно, но меня интересует его предложение. Он хладнокровный парень и все улавливает. Он предложил нам сто тысяч долларов, если мы провернем дело. Это не так уж и мало, поэтому я позвонил Ремингтону прямо из номера в отеле, а потом помчался в его офис. Когда Ремингтон услышал о цифрах, он восхитился. И позвонил Сондерсу…
В. (Шеннон) Вы присутствовали при этом?
О. Да.
В. (Джоунс) Это был тот же телефонный номер, свидетель?
О. Да.
В. (Граймес) Откуда вы знаете? Он просил девушку набрать его?
О. Нет, сэр. Он сам набрал номер. У него есть личный телефон в кабинете. Но он почти сразу прекратил разговор. Он сказал Чаку — так он называет Сондерса — что у него для него кое-что есть. Примерно через минуту зазвонил телефон, и он стал беседовать с ним, называя Чаком и рассказывая о сделке, и вообще он заметил, что нам лучше встретиться за обедом. Мы и встретились. В ресторане «21».
В. (Шеннон) Вы встретились там с мистером Сондерсом?
О. Да, сэр.
В. Как вы думаете, мистер Ремингтон сказал мистеру Сондерсу, что вы бывший уголовник?
О. Нет, сэр. Не думаю. Но, конечно, тот понимал, что я не святой.
В. Как вас представили?
О. Просто мистер Джелло. Вообще-то, я считаю, что Ремингтон был просто ненормальный, что привел меня туда и дал встретиться с Сондерсом. Но, видимо, это всегда случается с теми, у кого воровство в натуре. Они просто не в силах ждать.
В. Значит, вы встретились с мистером Сондерсом и мистером Ремингтоном?
О. Да, сэр. Мы сидели и беседовали. Я видел, что Сондерсу очень понравился запах ста тысяч. Но он все время называл их «гонораром».
В. (Граймес) Вы хотите сказать, что он подразумевал адвокатский гонорар?
О. Совершенно верно. Конечно, про себя я смеялся. Передо мной сидел человек, старавшийся меня убедить, что дело в гонораре адвоката — этот парень из Сити-Холла представляет компанию, которая ведет бизнес с городом? Я говорил себе: «Он, должно быть, думает, что я дурак!» Но я ничего не сказал. Если уж ему так хочется, чтоб я верил, что ж, я поверю. Он болтал об исполнительных листах, обысках, сметах и так далее, а потом заявил, что посмотрит, что можно сделать. Думаю, он стал слегка нервничать из-за меня, потому что ел только яичницу-болтунью и кофе. А я просто сидел, как святой, и помалкивал. Я даже оставил их на пару минут, чтобы купить поваренную книгу.
В. (Шеннон) И сделка пошла?
О. Как по маслу. Биринг приезжал с метлами, лопатами, моделями грузовиков и отправлялся к Ремингтону. А однажды он пришел ко мне с двумя парнями. Они выглядели как частные детективы и передали мне чемодан. Биринг заявил, что это материал, о котором мы договорились. Я взял его в свой кабинет, но чуть не выронил. Он был нагружен деньгами. За всю свою жизнь я никогда не видел сразу столько монет. Мы выпили, а потом я взял одного постоянного таксиста, который крутился вокруг моего заведения, и мы поехали к Ремингтону. Я был в таком веселом настроении, что велел таксисту поездить вокруг Центрального парка. Мне хотелось узнать, что чувствуешь, когда разъезжаешь по городу с сотней тысяч между ног. Конечно, это глупо, но так уж мне хотелось.
В. Вы видели Ремингтона?
О. Я позвонил ему и встретился с ним. Как только я вошел, он почти выскочил через дверь и прямо-таки втащил меня в кабинет. Он запер дверь, и мы высыпали деньжата на стол. Можно было подумать, что он кассир. Он сосчитал каждый доллар. Потом он начал улыбаться и так долго смотрел на дверь, что я занервничал. Он отсчитал мне десять тысяч, а остальное положил в чемодан. Он сказал, что должен увидеть Сондерса за обедом. Покончив с деньгами, он выпил. Я предупредил его, чтобы он поменьше пил, а то было бы ужасно, если бы он забыл чемодан в такси. Помните, что случилось с оставленными в такси 25000 Костелло? Я встал, когда он позвонил Сондерсу. Когда я открыл дверь, он договорился пообедать с ним.
В. Вы видели, как он передавал Сондерсу деньги?
О. Нет, сэр. Но позднее он сказал мне, что взял двадцать пять тысяч, а Сондерс — остальное.
В. (Джоунс) Значит Сити-Холлу предназначалось шестьдесят пять тысяч, не так ли, свидетель?
О. (Шеннон) Не Сити-Холлу, конгрессмен! Деньги предназначались Сондерсу, но свидетель не видел, как он получил их.
В. (Джоунс) Вы слышали, как он беседовал с Сондерсом, когда вы уходили, верно, свидетель?
О. Да, сэр.
В. И он сказал позднее, что Сондерс взял остаток — после того, как вы взяли десять, а он двадцать пять тысяч, не так ли?
О. Да, сэр.
В. (Граймес) Но вы лично ведь не видели, как Ремингтон передал деньги Сондерсу?
О. Нет, сэр.
В. (Джоунс) Однако…
О. (Шеннон) Полагаю, джентльмены, что обвинения столь серьезны и шокирующи, что не должно быть никаких сомнений в нашей справедливости.
В. (Джоунс) Хорошо, давайте вызовем Сондерса.
О. (Шеннон) Мы дадим возможность мистеру Сондерсу ответить на эти обвинения, конгрессмен.
В. (Граймес) Были у вас другие дела с мистером Ремингтоном, мистер Джелло?
О. Да, сэр. Множество.
В. Пожалуйста, расскажите о них.
О. Ну, к этому времени мы знали, что нам есть чем заняться. Пронесся слух, что я могу улаживать дела, и ко мне стали приходить. Один был другом некоего Камингза. Тот был ночным взломщиком. Детективы сцапали его за кражей драгоценностей, и страховая компания давила на судью, чтоб он пристукнул его уголовным кодексом. Им потребовалось пять тысяч, чтоб договориться с детективами, и он разделался с некоторыми доказательствами, так что им пришлось позволить ему признать вину по меньшему обвинению. Потом был Джо Америкус.
В. (Джоунс) Какое-то гангстерское имя.
О. Он и есть гангстер, ваша честь. Он владелец клуба на Сорок седьмой улице.
В. Клуба? Какого рода этот клуб?
О. Ночной клуб. Называется «Бриллиантовая Башня». Он на пересечении Сорок седьмой улицы и Парк Авеню.
В. (Шеннон) Какое дело вы осуществили для него?
О. Уладил вопрос с лицензией.
Название «Бриллиантовая Башня» не было пропущено репортерами, хотя они и жили в Вашингтоне. «Башня», как называли клуб, была хорошо известна в обществе, постоянно фигурировала в сплетнях Бродвея и в светской хронике. Новые бюллетени.
В. Мистер Ремингтон помог в деле?
О. Да, сэр. Естественно помог.
В. Как вы занялись этим делом?
О. Мне позвонил один парень, который хотел знать, нет ли у меня связей с лицензионным агентством штата. Я ответил, что лично у меня нет, но я знаю человека, который уладил это для меня самого.
В. Что вы имеете в виду?
О. Так я познакомился с Ремингтоном. Агентство обвинило меня, когда они обнаружили в моем заведении молодую даму… девушку. Я полагал, с ней все в порядке, но оказалось, что она работает вместе с барменом, пристает к мужчинам. Я уволил бармена, но обвинение осталось. Мне рассказали о Ремингтоне, и я пошел к нему. Это стоило мне три тысячи, но обвинение сняли из-за отсутствия улик. Я рассказал об этом тому парню, и он пошел к Джо…
В. К Джозефу Америкусу?
О. Совершенно верно. Джо сообщил, что хочет приобрести клуб, но из-за желтого листка не может получить лицензию…
В. (Джоунс) Желтый листок, свидетель?
О. (Шеннон) Уголовное досье, конгрессмен. Продолжайте, мистер Джелло.
О. Америкуса я знаю давно. Он работал с большими людьми в кафе напротив полицейской штаб-квартиры.
В. (Граймес) Не был ли он среди тех, кто был сфотографирован и показан среди гангстеров на тротуаре несколько лет назад?
О. Да, сэр. Он был там. Один коп сделал снимки из здания напротив.
В. (Джоунс) Он из мафии, свидетель?
О. Да, ваша честь. Я считаю, что мафия, это во многом вещь! Они создали организацию и знают друг друга. Нью-Йорк, Чикаго, Детройт, Канада — как в игорном бизнесе. Одних и тех же людей вы встречаете в Нью-Йорке и в Лас-Вегасе.
В. (Шеннон) Америкус известен в преступном мире?
О. Очень хорошо. Когда-то он работал с Джо Эй, и был одним из тех, кого схватили на пикнике Джо Барбары. Я хотел оказать ему услугу, потому что не желал, чтобы он считал, будто я не хочу.
В. Вы уладили дело?
О. Да. Я взял у Джо деньги, а потом вместе с ним и его парнем поехали на такси к Ремингтону. Я заставил Ремингтона сказать, что он получил деньги и скоро будет ответ. Примерно через три недели мне позвонил Джо и сказал, что Ремингтон требует еще пять тысяч, но он нашел одного человека в качестве прикрытия для получения лицензии, и дело того стоит.
В. Вы получили за это деньги?
О. Ремингтон дал мне трояк.
В. Три тысячи?
О. Да, сэр. А через него и судья.
В. (Джоунс) Судья, свидетель? Какой судья?
О. Судья Таккер.
В. (Граймес) Судья Пребел Таккер? Главный судья федерального апелляционного суда?
О. Да, сэр.
В. (Шеннон) И вы уладили дело с ним?
Теперь Джелло дрожал, он взял другой стакан воды и умоляюще посмотрел на Келли, который объявил десятиминутный перерыв. Было поздно, я увидел, как Келли взглянул на часы и наклонился, что-то сказав Джоунсу и Граймесу. Они кивнули, и Келли объявил перерыв до полудня следующего дня. Как только Джоунс стукнул молотком, комната взорвалась. Репортеры и телевидение бросились к членам комитета и Джелло, которого вели в комнату свидетелей.
Один протянул микрофон через плечо охранника к самому лицу Джелло и выкрикнул:
— Что за дело ты уладил с судьей, Бенни?
— Меня оштрафовали на пятнадцать долларов за неправильную парковку машины. Я покончил с делом за десять, — торжественно ответил Джелло.
И дверь захлопнулась перед лицом кипящего телерепортера.
Пресса кружила вокруг Келли, Джоунса и Граймеса. Вопросы летели со всех сторон.
— Что за дело Джелло уладил с судьей Таккером?
— Это станет известно во время дачи свидетельских показаний, — ответил Келли.
— Судья брал деньги?
— Обстоятельства дела будут объяснены в показаниях Джелло.
— А как насчет Ремингтона? Он будет давать показания?
И тут заговорил Граймес.
— Джентльмены, вы не позволите мне пройти?
Для него было слишком много переживаний, он был явно болен. Его лицо стало серого цвета. Келли жестом подозвал служителя, и тот бросился к нему через толпу. Вдвоем они стали выпроваживать людей. Репортеры висели на них как свора встревоженных терьеров.
— Сондерс будет вызван?
— А Америкус? Вы вызовите его, конгрессмен?
Келли повернулся и что-то сказал. Потом я увидел, как к Келли бросился Так Ларсен и заставил его остановиться. Он что-то сказал Келли, который повернулся и отпихнул его. Ларсен споткнулся о кабель и налетел на другого репортера. Оба повалились на стулья. Это было скорее смешно, чем серьезно. Когда они поднялись, Келли, Граймес и все остальные вышли, но телеоператоры, которые снимают все, помчались за взбешенным Ларсеном, выскочившим в коридор.
Через пару секунд появились Джош и Лютер.
— Какого черта он пихнул Ларсена? — требовательно спросил Джош.
— Не знаю, но если я хоть немного знаю Ларсена, это была его обычная злая выходка. Но вы откуда знаете, что Келли толкнул его?
— Увидели по телевизору, — ответил Джош. — Господи, это к добру не приведет!
Он указал на Джоунса, окруженного репортерами, который выкрикивал ответы на вопросы, в то время как телерепортеры карабкались через головы коллег с микрофонами и вспышками.
— Я хочу, чтоб он был там. А он позволил этому старому ублюдку стащить все шоу.
— Похоже, Граймесу было очень плохо, — заметил Лютер.
— Конечно. Но о нем мог позаботиться служитель, — выпалил Джош. — Сисси! У тебя есть время?
Сисси шла через комнату, сравнивая свои записи с записями других репортеров, и сразу поспешила к нам.
— Похоже, у вас неприятности, — заметила она. — Но что с Келли Шенноном? Он чуть было не врезал Ларсену в коридоре. — Она хмыкнула. — Нельзя сказать, что я против, вы же понимаете. Что касается меня, я бы объявила открытый сезон охоты на Ларсена круглый год. Но я думала, Шеннон даст нам хорошее…
— Я тоже об этом думал, — мрачно заметил Джош. — Чего ради он связался с Ларсеном?
— Ларсен спросил его о Джентайле, и ваш парнишка ответил, что у него нет данных о недостойном поведении Джентайла. И тогда Ларсен заявил, что все это смахивает на типичное для Шеннонов попрание справедливости. Келли двинулся к нему, но его брат встал между ними. Никаких кулачных схваток, никаких нокдаунов. Но по телевидению это выглядело шикарно. И это станет главной новостью в шесть и в одиннадцать вечера. — Потом, понизив голос, она спросила Джоша: — Есть что-нибудь, что я должна знать?
Джош колебался, и она быстро сообщила:
— Я приглашена на передачу «Национальная сцена». Они дадут мне пятнадцать минут. В восемь. Лучшее время, парень, на всю страну.
— И никаких шуток о Ларсене?
— Я хочу эксклюзивную информацию, Джош, чепуха меня не интересует.
Он кивнул.
— О'кей. Ты можешь намекнуть, что в некоторых делах использовались девушки по вызову. По крайней мере одна будет вызвана в комитет вместе со своей мадам.
— Из Нью-Йорка? Или Лос-Анджелеса?
— Из Нью-Йорка. Они работали в шикарном заведении в Вест-Сайде. Со всеми атрибутами: плети, цепи, зеркала.
Она лихорадочно записывала.
— Они использовались для улаживания дел?
— Точно.
— Ремингтоном?
Он хлопнул ее по спине.
— Ну еще немножко, — взмолилась она.
— Ты можешь сказать, что один из главных деятелей в улаживании дел использовал проститутку, чтобы облегчить путь, когда они занимались крупными делами. Теперь все.
— Но ты назовешь ее?
— Это я могу обещать.
— Здесь или в Нью-Йорке?
— В Нью-Йорке. Они обе будут давать показания.
Я уже многие годы удивляюсь этим людям, чем худшие вещи вы им сообщите о ком-либо, тем счастливее они выглядят. Полагаю, это подтверждает старую поговорку: «Кому охота читать хорошие новости?»
— Ты посвятишь нам весь вечер, Сисси? — спросил Джош.
— Весь, Джош, — ответила она. — Я дам вашему парню лучшую рекламу.
— Джош, у тебя могут быть проблемы с Келли, — предупредил я. — Он просто не захочет заниматься грязью.
— Придется, — ответил он. — У нас большое дело, и я хочу выдоить из него все, что только можно.
Он повернулся ко мне.
— Предупреди Джоунса об этом до того, как он прочитает ее колонку или узнает все по телевидению. Иначе он, без сомнения, все разнесет.
— Мне передали информацию Ассошиэйтед Пресс из Олбани, — сообщил Лютер. — Губернатор вне себя. Он сослался на какие-то программы реконструкции Лоуренса…
— Ваши люди передали прессе в Олбани цифры по безработице и вспомоществованию в Лоуренсе? — спросил Джош.
— Как только начались слушания, в пресс-центре при Доме Штата появился наш человек со статистическими данными за последние пять лет по безработице и росту дел по вспомоществованию, — произнес он. — Знаете, оказалось, что в Лоуренсе подобных дел на душу населения больше, чем по всему штату.
— Хорошо, — заметил Джош. — Когда губернатор созвал пресс-конференцию, у репортеров уже была эта информация.
— Они задали ему несколько жестких вопросов, — сообщил Лютер. — Как рассказывали из АП, он здорово растерялся. Он закончил, заявив, что намерен позвонить мэру Лоуренса и его муниципалитету.
* * *
Обед и первый разбор нашей работы мы провели в номере Шеннона на фоне звонящих телефонов, посыльных и старого сенатора, приклеившегося к большому цветному телевизору и удовлетворенно хмыкавшего после каждой передачи новостей. Пол номера был захламлен редакторскими статьями всех газет, какие мы только смогли купить.
К счастью для нас этот день не был щедр на новости, и слушания доминировали в каждой газете от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Как и предсказывал Джош, первые разоблачения Джелло попали в издания Уолл-стрита, — самых крупных городских газет. Очевидно, самые последние бюллетени о связи Джелло с судьей попали в поздние издания. Утренние газеты должны были развить информацию. Но в поздних телепередачах в дополнение появились фотографии, где Келли отпихивал Ларсена, этот маленький человек отлетал к сиденью, а потом бежал за Келли. Снимки в коридоре были сбитыми и неясными. На одном взбешенный Ларсен что-то орал Келли, потом перед объективом появился пиджак Люка, и за Келли и Граймесом закрылась дверь. Всю ярость Ларсена мы познали в 6 часов вечера в «Вашингтонских новостях». Он обвинил Келли, Джоунса, даже Граймеса, и назвал слушания типичным шенноновским издевательством. В заключение он процитировал заявление Ремингтона о том, что знал Джелло только как мелкого вора, которого когда-то защищал, и заявление Сондерса, выражающего недоумение и говорящего, что никогда не встречался с Джелло, Ремингтона знает очень плохо и горячо отрицает всякие обвинения.
Джентайл появился на короткой пресс-конференции в Сити-Холле, на которой упорно защищал шурина и обвинял комитет в том, что он не сотрудничал с местной окружной прокуратурой.
— Мы займемся тобой и Ларсеном тоже, — прорычал старик, обращаясь к телеэкрану.
— Ларсен вовсе не приз, Келли, — заговорил Джош, — но подождите до конца слушаний, договорились?
— Я прекрасно понимаю, что это мальчишество, — произнес Келли, — но он не давал пройти, когда этот несчастный у меня на руках чуть не терял сознание…
— Кстати, как сейчас Граймес? — спросил Лютер Люка.
— Его отправили в Бетесду, — сообщил Люк. — Врачи говорят, что он рвется назад, но они не разрешат ему вернуться по крайней мере неделю.
— Он уже не вернется, — сказал Лютер. — Он выбыл. По тому, как он выглядел, выходя из комнаты, я не дам ему и шести месяцев.
— Поэтому-то так и случилось с Ларсеном, — начал Келли, но Джош поднял руку.
— Согласен, но мы должны жить с этими людьми. Игнорируйте его. Говорите: «Никаких комментариев». Передайте его мне, но ради Христа, не бейте его. Ни сейчас, ни когда-либо. Кстати, где Лейси?
— Днем приехала Молли, — сообщил Люк. — Она сказала, что не в силах оставаться дома и смотреть телевизор. Мы договорились, что Бенни позволят пообедать с ней до того, как вернут в тюрьму. Лейси с ними. — Он глянул в записную книжку. — Здесь номер комнаты.
Джош взял его.
— Думаю, я им позвоню.
Он вышел и вернулся через пару минут.
— Я говорил с одним из охранников. Бенни ужасно нервничает. Он не может есть и все время твердит Молли, что не доживет до конца слушаний.
— Люк, свяжись с министерством юстиции и добейся, чтобы было сделано все для полной защиты Джелло, — распорядился Келли. — Джош, вы вернетесь?
— Дайте мне часок. Когда я вернусь, мы обсудим завтрашние материалы.
— Уговори Молли остаться здесь в отеле, — попросил Люка Келли.
Люк кивнул и пошел в спальню, чтобы принять меры.
Я проводил Джоша до двери.
— Сисси выступает в восемь, — сказал он. — Ты прекрасно можешь включить ее выступление. Если Келли разозлится, скажи, чтобы ждал меня. Я буду после восьми.
Я включил выступление Сисси, и мы в молчании прослушали ее отчет о слушаниях, прерываемые фотографиями и фильмами. Сомнений не было, Сиси была старой профессионалкой. Она дала очень живое описание растущего напряжения в комнате слушаний, когда Джелло начал делать свои разоблачения. По правде говоря, она так хвалила Келли, что он начал морщиться. А потом она остановилась и начала описывать свою информацию. Закончила она, улыбнувшись в камеру и напоминая зрителям, чтобы не забыли завтра включить телевизоры, чтоб узнать о новых разоблачениях, которые потрясут нацию.
Я выключил передачу. Мы могли послушать и музыку.
Келли с удивлением посмотрел на меня.
— Откуда это взялось? — Он повернулся к Люку и Лютеру: — Вы знали об этом?
— Это откопали следователи, — пролепетал Люк.
— Но что это значит?
Я подошел и рассказал ему об Эве и о том, как она работала с Ремингтоном и судьей в одном из ее заведений.
— Но какое это имеет отношение к коррупции?
— Джош просил подождать…
— Да чего ради ждать, — взорвался Келли. — Я только хочу знать, какое отношение эти проститутки имеют к коррупции в городе Нью-Йорке.
— Он использовал женщин, чтобы умаслить судью, — пояснил Лютер. — И Бог знает, для чего еще.
— Есть какие-нибудь данные, что Таккер раздавал благосклонность в обмен на то, что получал от этих женщин?
— Ну, это была часть сделки, — произнес Люк.
— Давайте вызовем Джоша, — предложил Лютер.
Когда я кивнул, Люк молча протянул ему листок с номером, и Лютер ушел звонить в спальню.
— Нет никаких причин расстраиваться, Кел, — произнес Люк. — Если эти женщины часть деятельности Ремингтона, они должны быть названы.
— Давай подождем Джоша, — последовал спокойный ответ.
Мы ждали больше часа, пока не вернулся Джош. Впервые я заметил, что он выглядит устало. На его лице появились морщины, на подбородке виднелась темная щетина, глаза были тусклыми от усталости.
— Бенни пришлось дать снотворное, — коротко сказал он. — Я договорился с министерством юстиции, и ему разрешили остаться в номере вместе с охраной. Молли не уходит, она получила комнату рядом.
Он подошел к бару и налил себе выпить.
— Лейси с Молли. Она не хочет ее оставлять.
— Лейси всегда рядом в трудный момент, — произнес Келли. Он поднял глаза на Джоша, и они долго изучали друг друга.
— Это я дал информацию Сисси, если вы это имеете в виду, — произнес Джош. — Причина очень простая — она была приманкой, и все из-за вас, ведь вы сами подложили себе свинью с Ларсеном.
Он отпил глоток.
— Я же говорил вам, мы должны жить с этими людьми. Если вам охота врезать Ларсену, так подождите окончания слушаний, и уж тогда можете швырнуть его в Потомак.
— Если Ларсен еще раз оскорбит кого-либо из членов моей семьи, я пробью его головой стену, — коротко заявил Келли. — И мне будет плевать, даже если он будет представлять тысячу газет от Нью-Йорка до Аляски. Но сейчас дело не в Ларсене, а в информации Сисси Саутворт. Откуда это?
— Я же сказал вам, что дал ей информацию, — спокойно ответил Джош. — Это часть расследования. Ремингтон пользовался этой мадам в качестве дополнительных льгот для Таккера.
— Я знаю каждую строчку в отчетах на Ремингтона, Сондерса и Таккера и на Трансконтинентальную торговую корпорацию в Нью-Йорке. Этот человек продавал свои вердикты за деньги, а не за секс!
Джош холодно улыбнулся.
— Секс помогал.
— Эти женщины знали что-либо о коррупции Таккера?
— Не думаю, что он до того глуп.
— Тогда зачем вызывать их в комитет?
— Заголовки, — прямо ответил Джош. — Через два дня с мыса Кеннеди на Венеру стартует ракета. Газеты начнут писать об этом с завтрашнего дня. Давайте смотреть фактам в лицо: если уж нам приходиться состязаться с Венерой, будем делать это на ее же поле.
— Я не хочу, чтобы на слушаниях присутствовали проститутки, — категорично заявил Келли. — Факты и так достаточно шокируют. Я не желаю дешевых сенсаций. Полагаю, нам не надо касаться этого.
— Мне кажется, ты не прав, Кел, — заметил Люк. — Эти женщины часть дела…
— Докажи, что они знали о деятельности Таккера, Ремингтона или Сондерса, и я вызову их, — сказал Келли. — Но я не хочу приглашать их только для того, о чем говорил Джош — ради заголовков.
— Что за ребячество, — попробовал было Люк. — Джош ведь сказал, Таккер глупец, но не на столько же, и Ремингтон тоже. Он использовал этих шлюх…
— Ремингтон не нуждался в проститутках, — произнес Келли. — Все, что ему было нужно, это помахать перед судьей деньгами. Этот человек увяз в долгах, играя на бирже, как вдруг появился Ремингтон. В этот момент он был готов продать последнюю рубашку, когда к нему обратился Ремингтон.
— Но Ремингтон не знал этого, — ответил Джош. — Поэтому он попросил Джелло связаться с Эвой.
— Она иностранка, верно?
— Шесть месяцев назад приехала из Гамбурга. И та девушка тоже.
— Пусть кто-нибудь подготовит на них материалы и передаст в Иммиграционное бюро, — решил Келли. — Я не хочу иметь с этим ничего общего.
— Вам придется, — произнес Джош. — Джоунс мыслит не столь возвышенно. Он любит, когда показания дают хорошенькие девчонки.
— Если он их вызовет, я покину слушания, — предупредил Келли.
Джош ошарашено уставился на него.
— Да вы смеетесь!
— А вы попробуйте, — мягко произнес Келли. Он встал и выпрямился. — Давайте займемся завтрашними слушаниями, а потом я хочу пойти спать.
Джош опорожнил свой стакан и осторожно поставил его на стол.
— Вы действительно хотите следовать этим путем?
— Именно так, Джош, — ровно ответил Келли.
— Вы делаете ошибку, и вы это знаете.
— Прекрасно. Это моя ошибка, а не ваша.
— Может, мы обсудим это завтра, — предложил Люк.
— Мы не будем обсуждать это завтра, мы решим это сейчас, — отрезал Келли, рассматривая Джоша.
В этот напряженный миг я подумал: «Все, сейчас начнется». Но ничего не произошло. Джош только меланхолично махнул рукой.
— Ладно. Если Келли хочет, обойдемся без шлюх. Так, кто у нас завтра первый свидетель?
Люк бросил на меня взгляд невообразимого облегчения и побежал к стопке папок, лежащих на столе в другом конце комнаты.
— Мы остановились на том, что Бенни впервые назвал имя судьи Таккера, — начал Келли. — Давайте просто дадим ему изложить основные факты.
Через несколько минут мы полностью погрузились в обсуждение показаний Джелло на следующий день. Можно было подумать, что ничего не случилось.
Буря прошла, но в крошечном уголке моего сознания все еще слышались ее зазывания.
* * *
Мы работали над заявлением Джелло, а также отчетами на Таккера, Ремингтона и их компании до поздней ночи. Потом, когда коридоры заполнила новая смена, мы повалились в кровати.
— Что ты скажешь Джоунсу? — спросил я Джоша, удобно размещая свою старые кости между простынями.
— О чем?
— После передачи Сисси завтра он будет окружен репортерами.
— Я скажу ему, что пока мы хотим отложить эту проблему.
— Тебе придется как-то оправдать это.
— Самым простым способом, — он зевнул и повернулся на бок. — Мы нашли в квартире этой дамочки записную книжку, в которой имеются телефоны многих членов Конгресса.
Конечно, это сработало. Джоунсу очень хотелось вызвать Эву, но когда Джош объяснил ему, почему это невозможно, конгрессмен проглотил информацию и быстро согласился, что не стоит придавать слушаниям ненужную сенсационность. Джош написал для Джоунса короткое, двусмысленное заявление, которое, подтверждая информацию Сисси, говорило, что эта фаза расследования не будет полной, поскольку здесь нам помогло другое федеральное агентство, и комитет не намерен комментировать эти данные.
Неполные расследования самые грандиозные. Вы даете понять, что оно никогда не будут полным, а через несколько дней репортеры об этом забудут.
Когда на следующий день Джелло занял свое место, он явно нервничал. Он был бледен и потен и все время мял в руках носовой платок. Молли теперь находилась среди зрителей вместе с Лейси. Граймес, конечно, отсутствовал. В госпитале объявили, что он останется там на несколько недель.
В комнате слушаний царила обычная для начала дня суматоха и огневой шквал вопросов репортеров, причем Сисси и Так Ларсен шипели и плевались друг на друга как драчливые кошки. Потом Келли наклонился, чтобы подбодрить Бенни, и слушания начались.
* * *
В. Вчера, прямо перед перерывом, вы назвали судью Пребела Таккера.
О. Да, сэр. Судью Таккера.
В. Вы знаете его, как судью Пребела Таккера, председателя Федеративного апелляционного суда?
О. Совершенно верно. Он очень известный судья.
В. Как вы с ним познакомились?
О. Через Ремингтона.
В. Опишите вашу первую встречу с судьей Таккером.
О. Однажды ко мне в клуб пришел Ремингтон, выглядел он плохо. Он очень много пил, и когда я спросил, что с ним, он ответил, что его заела жена. Он сказал, что они здорово поругались, потому что она хотела, чтоб он купил ночной клуб в Майами. Он говорил, что ему это не подходит, что там заправляют гангстеры; он не имеет ничего против того, чтобы зарабатывать на них, но не хочет становиться их партнером. Уж так получается, что их партнеры ликвидируются или попадают в реку. Я ничего ему не сказал, но знал, что последнее слово было за его женой.
В. То есть?
О. Мне рассказывал Джо Америкус. Она дружна с одним парнем, владельцем бара на Ист-Шестьдесят восьмой улице, и она хотела, чтобы Ремингтон стал его совладельцем. Как он говорил мне, она была настоящей сукой… прошу прощения… я хотел сказать женщиной. Я просто не в силах ругать этого парня за то, что он запил. Я уже говорил, если уж вы женитесь, постарайтесь, чтобы у жены была куча ребятишек и полно работы.
В. (Джоунс) Что это значит?
О. (Шеннон) Свидетель сказал, конгрессмен, что его философия заключается в том, что если вы женитесь, вам надо иметь много детей, чтобы занять время жены.
(Джоунс) С этим я не могу не согласится, свидетель.
В. (Шеннон) Как все это связано с судьей Таккером?
О. Мы беседовали, и Ремингтон сказал, что у него есть мысль, которая может принести нам обоим много денег. Он сказал, что хочет заняться судьей Таккером, главным судьей Федерального апелляционного суда, по-настоящему влиятельным человеком. От юристов он слышал, что судью можно купить, но он имеет дело только с немногими доверенными юристами. Он был очень, очень осторожен.
В. Был ли установлен контакт?
О. Да. Ремингтон связался с одним юристом, который намекнул, что судья любит деньги. Потом этот юрист встретился с судьей. Потребовалось много времени, но, в конце концов, Ремингтон позвонил мне, и я познакомился с Таккером.
В. Где это было?
О. В ресторане «Уголок Бейлифа» с восточной стороны Фоли-сквер, там собираются судьи и адвокаты.
В. О чем шла речь на встрече?
О. В первый раз ни о чем особенном. Судья просто сидел и ел; он ел, как лошадь, хотя он маленький, худой старик, и он почти ничего не говорил. Но позднее мы узнали его лучше и говорили больше. Ему не нравилось обсуждать дела с нами обоими, только с Ремингтоном. Потом Ремингтон приходил ко мне и рассказывал, что произошло.
В. В чем заключалось ваше первое дело с судьей?
О. Была большая гостиничная корпорация, которая должна была попасть под опеку. У них были отели на Пятнадцатой и Пятьдесят второй улицах, потом отели в Чикаго, Фили и других местах. К тому же они владели сетью мотелей по всей стране. Потом началось что-то вроде семейной свары, и собственность стала падать в цене. Потом произошел сильный пожар в Чикаго, и они не смогли выправить положение. Каким-то образом Ремингтон навел контакты и все выяснил, а потом передал дело Таккеру. Ремингтон предложил судье назначить его попечителем, а потом создал подставную компанию, которая продавала вещи из отеля вроде ковров, столового серебра, кресел и всего, что нужно для работы гостиниц. Мы осуществили это через компанию, которую Ремингтон назвал Трансконтинентальной торговой корпорацией, с затрапезной конторой на Стоун-стрит. Поскольку я знал многих чистых людей в компании, которые обычно работали с ресторанами, принадлежащими гангстерам, я был выбран для открытия компаний.
В. И вы создали компании?
О. Создал. У меня были примерно десять названий с почтовыми ящиками по всей стране, но и они в конце концов возвращались в Трансконтинентальную корпорацию.
В. Это была головная корпорация?
О. Да.
В. А поставки? Имущество действительно продавалось отелям?
О. Да. Это были… очень плохие вещи. Однажды мы заключили сделку, по которой отель на Пятнадцатой авеню должен был устилаться коврами в холле, на каждом этаже, в коридорах, комнатах. Я пришел и осмотрел ковер. Он не был плохим, но мелкие дефекты были. Тогда мы заказали нашей собственной компании новые ковровые покрытия за 75000 долларов. Я заключил договор на самый дешевый ковер, который мог найти. Это была такая дешевка, что спустя три месяца управляющий заявил, что пылесосы полностью содрали ворс.
В. Что вы сделали с этими жалобами?
О. У нас были всевозможные бланки. Ремингтон попросту отправил шикарное письмо от нашей фальшивой ковровой компании, обещая прислать инспектора, который бы осмотрел ковер. Мы всегда так поступали. Будьте любезны, обещайте людям все, что угодно, но никогда не давайте им обещанного.
В. Какие еще компании вы создали?
О. Судья не пренебрегал мелочами. Однажды он сказал, что обедал в отеле на Пятнадцатой авеню, и что там самые высокие цены, какие он только видел. Он украл из заведения жалюзи и еще жаловался, что цены высокие! (Смех). Я говорил Ремингтону, нам надо учиться у этого плута. Мы встретились в «Уголке Бейлифа», и Ремингтон сказал, что, может, мы возьмем на себя продовольственные счета всех отелей. Это дало бы нам сотни тысяч долларов в месяц. Я сказал, что это вроде слишком, но оба — и судья, и Ремингтон уговорили меня.
В. К этому времени, полагаю, вы подружились с судьей.
О. Мы были приятелями.
В. И теперь он не испытывал неловкости, говоря с вами о деньгах и взятках?
О. Так ведь он никогда не называл их такими словами. Он говорил о гонораре и подобных вещах.
В. Пожалуйста, продолжайте.
О. Да, я знал людей на рынке, в основном мелочь, которые работали на рестораны и были связаны с захватившими их гангстерами. Может, из-за того, что они не могли платить акулам, те забирали их рестораны. Я пришел к ним, и мы основали еще одну компанию. Единственно, о чем мы договорились, что будем распределять по заведениям мясо и птицу.
В. Продовольствие было хорошего качества?
О. Могу вам сказать, оно было уже не то, что прежде. Отбивные напоминали подошвы, а цыплята, видимо, существовали по программе Медикейр. (Смех).
В. (Джоунс) Но разве люди не понимали, что вы разрушаете старое и почтенное дело?
О. Мы попросту обобрали их, ваша честь. До конца.
В. (Шеннон) И вы не получали жалоб?
О. Да мы не обращали на них внимания! Мы продавали им самое дешевое столовое серебро, а платить заставляли, как за дорогое. На кухне там не могли вывести с них пятна, ну а ножи были до того тупыми, что не разрезали бы даже масло. Но если они начинали возмущаться, мы отправляли им одно из писем с сожалениями. Вот и все.
В. Разве никто из управляющих не жаловался?
О. Был один в Чикаго, он грозил разоблачениями. Я связался с одним из крутых ребят в Чикаго, чтобы сделали несколько звонков. Этому парню позвонили и велели прийти на рынок цыплят в чикагском Вест-Сайде. Когда он ответил, что не намерен туда идти, ему сказали, что если он не пойдет, его ощиплют, как курицу. Он пошел. Там ему сообщили, что если он еще что-нибудь скажет, его швырнут в реку. Так он все понял и отвязался.
В. Были другие проекты, вроде Трансконтинентальной корпорации?
О. О, да. Судья сказал, что Сондерс мог бы подсказывать Ремингтону, какие большие дела передаются в суд, а мы были бы готовы к ним.
В. (Джоунс) Это был ваш человек в Сити-Холле, верно?
О. Это так, ваша честь.
В. Это был первый раз, когда судья занялся делом?
О. Да, сэр. Ремингтон встретился с Сондерсом и судьей. Меня там не было, поскольку Сондерс, похоже, меня не жаловал.
В. Почему?
О. Он знал, что я все знаю, и это не нравилось ему.
В. И Сондерс предложил вам новое дело?
О. Он дал информацию о деле крупной автобусной компании по иску некоторых держателей акций против председателя правления, получавшего фантастические премии. Для нас это было неплохо. Полагаю, председатель был вором вроде нас, но более высокого класса. Таккеру удалось заполучить это дело, и через пару месяцев мне позвонил Ремингтон. Он хотел, чтоб я поехал в контору на Бродвее и Сорок пятой улице и забрал портфель. Он предупредил, чтоб я был осторожен, в портфеле было 250000 долларов наличными. Я чуть не упал. Он велел нести все прямо в судебную палату. Ремингтон сказал, что вместе с судьей договорился о фальшивом займе у автобусной компании, и судья через несколько недель закроет дело.
В. (Шеннон) И вы забрали портфель и отдали судье?
О. Да.
В. Что это была за контора?
О. Фирма «Квик энд Бест» по связи с общественностью. Я спросил мистера Беста, и он отдал мне портфель.
Келли посмотрел на меня, и я кивнул. Это было совершенно новое имя, и я передал его следователям, которые поджидали подобного развития. Бенни был явно взвинчен. Слова сами изливались с его уст. Единственными звуками кроме жесткого, гортанного голоса Джелло был шепот радиокоментаторов, приглушенные команды телевизионщиков и шорох передвижных камер на резиновых колесах.
Я получил несколько коротких заметок от Джоша: «Бенни хорош, но постарайтесь его успокоить; опросы показывают, что наша аудитория растет час от часу». Похоже, многие кухни остались без присмотра. Джош также отметил, что Келли стал нравиться людям, особенно на Средним Западе. Один раз я проскользнул в комнату следователей. Это был увлекательный опыт. Жалюзи были опущены, чтобы приглушить ослепительный блеск утреннего солнца, и в полумраке виднелся кивающий Бенни, с улыбкой разворачивающий свою историю о пороке.
Когда на экране появился Келли, я на мгновение увидел, почему домохозяйки забросили свои тарелки и швабры. От экрана исходило нечто, что брало зрителей в плен. Телевизор был окружен рядами стульев, на которых сидели члены нашего комитета, клерки, стенографисты, следователи и служащие здания.
— Интересно? — поинтересовался я у одного из зрителей.
— У Кафовера не было ничего подобного, — ответил он. — Этот Шеннон молодчина.
— Я помню его отца, — осторожно заметил я.
Мой собеседник скривился от отвращения.
— Тот был старым ублюдком. У этого парня нет с ним ничего общего.
«Еще одно очко в нашу пользу», — сказал я себе, возвращаясь на слушания.
В это время, когда Джелло рассказывал, как он забрал портфель с деньгами, служитель передал Келли записку. Он ее быстро прочитал, кивнул, как если бы соглашался, потом шепнул что-то Джоунсу, который явно согласился. Келли стукнул молотком и объявил перерыв до следующего дня. Расчет времени был совершенен. У нас была аудитория из многих миллионов, и завтра они стремглав побегут к телевизорам.
Когда Бенни уходил, по его лицу струился пот, он потянулся к Келли и что-то сказал. Казалось, он умоляет. Келли кивнул и похлопал его по спине. Вокруг Келли и Джоунса, как обычно, вертелись репортеры, но хотя я следил за Ларсеном, он ничего не делал, только смотрел волком. Теперь я заметил изменения в отношении газетчиков к Келли. Было ясно, что его привлекательность начала сказываться. Это было заметно, и когда мы шли по коридору в «телевизионную комнату»; стенографистки, клерки и секретарши стали улыбаться ему. Мужчины окликали его и махали руками. Вашингтонский беспроволочный телеграф разносил информацию, что Келли Шеннон символизирует успех — а в этом городе любят только успех, а неудачников презирают и боятся — и к этому посланию прислушивались. Еще не кончился вечер, а его повторяли за столиками в ресторанах Сената, в барах, в «Золотом Ключе», в автобусах, такси, за обеденными столами. Эскиз имиджа был завершен. Теперь началась штриховка.
— Я хочу, чтоб ваши люди продолжали опросы как можно дольше, — кричал по телефону Джош, когда мы с Келли вошли в комнату. — Я хочу сделать более подробные опросы. Слушания, это замечательно, но я хочу все знать о Келли. Что они о нем думают? Что им нравится? Что им не нравится? О'кей? Чудесно. Всю ночь меня можно будет найти в отеле.
Он взял трубку с другого телефона.
— Привет, Джон, как дела? Здорово. Великолепно. Да, прекрасные слушания. Подожди, пока мы разбежимся.
Он слушал и усмехался нам, потом произнес:
— Если вы отправите автора и фотографа — кстати, кто будет писать? А, хорошо. Он делает хорошую работу. Пусть приходят и спросят меня. Мы договоримся.
Он повесил трубку и охватил сандвич с буфета, стоящего у стены.
— Сегодня вы проделали замечательную работу, Келли, — заговорил он. — Бенни был хорош. Я рад, что вы закончили там, где я предложил. Запомните, всегда оставляйте их в подвешенном состоянии.
— Я хочу увидеться с Бенни, — сказал Келли. — Перед тем, как уйти, он шепнул мне, что сегодня действительно погубил себя.
Джош нахмурился.
— Почему именно сегодня?
— Ну, видимо, тем людям из снабженческих кампаний не очень нравится реклама, — сухо заметил Келли. — Есть что-нибудь, что я должен сделать?
— Звонили из журнала «Лук», — сообщил Джош. — На уикэнд они пришлют своего автора и фотографа. Они хотят сделать о вас статью с фотографией на обложке и о Бенни тоже.
— Это необходимо? К уикэнду Бенни будет готов лезть на стену.
— Похоже, он нервничает, — произнес Лютер.
— Он умолял меня встретиться с ним, — ответил Келли. — Лейси все еще с Молли?
— Они только что вернулись к Бенни. Они вместе обедают.
— Тогда я присоединюсь к ним, — заявил Келли.
— Келли, нам надо очень много сделать. Я хочу, чтобы Люк и Лютер завтра вернулись на Север и начали готовиться к объявлению вашей кандидатуры. И не забудьте, в следующее воскресенье благотворительный обед католических епископов.
Джош повернулся ко мне.
— Между прочим, Финн, сенатор сделал необходимые звонки?
— Две недели назад.
— Все устроено?
— Куинз, Бруклин и обед в «Уолдорфе» с епископом.
— Сегодня ночью надо поработать, — говорил Джош. — Думаю, нам следует начать обсуждение того, что вы скажете.
— Не думаю, что у меня возникнут проблемы, — спокойно произнес Келли. — Мы сможет обсудить это завтра или послезавтра.
— Да у нас минутки не будет с этим слушаниями, — выпалил Джош. — Давайте возьмем что-нибудь закусить и вернемся…
— Я же сказал, что иду к Бенни, — ответил Келли.
— Боже ты мой, вы что, каждую минуту будете держать его за руку? — сердито спросил Джош. — Лейся няньчится со старухой, а вы будете бегать к нему каждый раз, когда ему вздумается поплакать! У нас кампания на носу! Или у вас нет ничего более важного, чем этот жалкий воришка?
— Молли близкий друг Лейси, — спокойно заговорил Келли, — а что касается Джелло… я же говорил, Джош, я отвечаю за него. Я привел его сюда. И полагаю, неважно, кто он… этот человек на грани истерики. И, в конце концов, он нам помогает, и уж по крайней мере, мы можем с ним поговорить.
— Ну и говорите с ним, — прорычал Джош, — но не в мое время!
— Ваше время, Джош? — задумчиво переспросил Келли. — Я полагал, что это мое время.
