Мне снился Питер – его прикосновение, жар, запах его кожи. Но пробудилась я от странного звука. Попыталась опознать его, не открывая глаз. Я принялась гадать, на что он похож, и едва не провалилась в сон, но звук повторился снова и снова. Наверное, кто-то ритмично рубил дерево, подумала я. Поняв, что шум вряд ли прекратится, я нехотя встала, потащилась к окну и выглянула наружу. Во дворе был Оливер, который с помощью топора разделывался с кухонным столом. Во все стороны летели щепки. Оливер работал голый по пояс и покрытый потом. При каждом взмахе топора под его уже не исполосованной, а упругой гладкой кожей играли мышцы. Неужели несколько часов назад он был на волосок от смерти? В беговых шортах и кроссовках он больше походил на марафонца, чем на лесоруба. Хотя, в конце концов, что еще надеть, когда крошишь на куски семейное имущество, залитое собственной кровью? Я выпрямилась и прикрыла окно.

Позвонила Питеру, но звонок сразу улетел в голосовую почту. Вероятно, бригадир поблизости, на объекте. Написала ему эсэмэску: «Я люблю тебя», отбросив стыд за то, что испытала с Джексоном, почистила зубы, напялила старую футболку и трикотажные шорты. Наверняка надо будет присоединиться к тете Айрис. Накануне я рухнула в кровать, не задумываясь насчет кровопролитного хаоса, но понимая, что уборка предстоит основательная.

Когда я спустилась вниз, то обнаружила, что окна и дверь открыты настежь. В воздухе витал запах жженого шалфея, но сама кухня сияла чистотой. Ни единой капли крови. Мебели вообще не было, скорей всего, стулья тоже отправились под топор. Я выбралась на задний двор, где Оливер уже закончил основную работу. Сложил поленья и щепки в бочку, полил жидкостью для зажигалок и бросил внутрь спичку. Дерево запылало, будто жертвоприношение злому божеству.

– Мне восемнадцать стукнуло, – произнес Оливер, не поворачиваясь ко мне и уставившись на огонь. – Ты только что родилась, и мы потеряли твою маму. Я не хочу оправдываться, Мерси. Просто пытаюсь объяснить, сколь долго я жил с чувством вины за глупое решение, принятое со зла.

Я промолчала и села на траву.

– Тогда другой мир был, – продолжал он. – Не такой, где парень из футбольной команды может своего любовника домой пригласить.

Он подбросил в бочку несколько щепок.

– Пусть все сгорит дотла, – сказал Оливер, кивнув на остатки стола, за которым я завтракала еще ребенком. Наверху кучи лежали стулья, уже поломанные на части. – В них впиталась моя кровь, и если ничего не делать, то кто-нибудь сможет использовать дерево для влияния на меня или чтобы энергию красть. Нужно забрать и одежду Джексона, которая на нем была, и тоже спалить.

Он помолчал и внезапно пробурчал:

– Хило за эту кучу душу бы продала.

Я принялась размышлять над тем, не сдерживала ли Хило Грейс, чтобы та не начала бойню, пока я не буду в безопасности. Могла ли она вызвать грозу, чтобы задержать меня? Данный ею урок о том, как осознавать опасность и отражать нападения, был очень кстати, особенно если она подозревала, что я попаду домой раньше, чем Грейс сделает свое дело. А может, Хило хотела разрешить Грейс убить Оливера и всю мою семью, а затем передумала?

– Адам всегда тяготился тем, что он гей, – неожиданно сменил тему Оливер. – И до сих пор он – такой же, но тогда ситуация была гораздо хуже. Он собирался пойти в армию и стать полицейским после службы. Быть геем совершенно не входило в его планы. И он совершил ошибку, влюбившись в меня, а я сразу же потерял голову из-за него.

– Не сердись, Оливер. Я не хочу тебя обижать, но не получилось ли так, что твоя безумная любовь… – начала я.

– Ты намекаешь на то, что я его «продавил»? – спросил Оливер и горько усмехнулся. – Нет, Имбирек, Адам был весьма податлив задолго до того, как я на него глаз положил. Пусть тебя не обманывает его показная мужественность. Именно сильным мужикам в глубине души более всего хочется упасть на колени.

Я ничего не ответила. Покосившись на меня, Оливер кинул в огонь еще несколько щепок.

– Если коротко, то я любил Адама. На самом деле никого в жизни не любил, кроме него, и даже сейчас не могу понять почему.

Перестав возиться с огнем, Оливер посмотрел на меня в упор.

– По правде говоря, я до гроба его любить буду. А вчера я был очень к этому близок.

Правый уголок его рта дернулся, он попытался улыбнуться, но не смог.

– А теперь мне придется до самой смерти видеть, как ты смотришь на меня точно так же, как он.

Именно на это надеялась Хило, рассказывая мне про Грейс.

– А что же тогда случилось, Оливер? – спросила я, надеясь, что найду в его признании смягчающее обстоятельство, которое позволит мне простить его.

– Тебе все известно. Грейс не лгала, – произнес Оливер.

– Но я хочу от тебя услышать.

Он отошел от бочки и сел рядом со мной. Откинулся назад, опираясь на локти, по его обнаженной груди стекали капли пота.

– Грейс твердила, что я и Адам – больные. Что мужчины не должны таким непотребством заниматься и не должны любить других парней. Она хотела Адама и считала, что может излечить его от этого, если можно так выразиться, недуга.

– Она попросила Мать Хило сделать заклинание? – уточнила я.

– А зачем? Адам и я были вместе больше года. Ему стало со мной скучновато, как я понимаю. Внимание Грейс ему нравилось, льстило. Но, самое главное, он верил в то же, во что и она. Что наша любовь нехороша. И, когда она пообещала исцелить его, он бросился на нее, как огонь в бочке набрасывается на дерево. Однако ничего не вышло.

Оливер поглядел на голубое небо, на скопление облаков, движущееся в нашу сторону.

– Через пару месяцев он вернулся ко мне, клялся, что меня любит и жить не может без меня. Говорил, что мы все равно будем вместе. Но спустя несколько дней он исчез. Я пришел к нему домой, но его мать буквально выгнала меня вон. Грейс беременна, заявила она, и Адам на ней женится. Ее сын никогда не будет заниматься этими «забавами». Он вырос и превратился в настоящего мужчину. И мне пора бы то же самое сделать. Она захлопнула дверь прямо передо мной, а я заметил, как всколыхнулась занавеска на окне в комнате Адама. Я знал, что он там. И я рассвирепел. Нельзя мне было оставаться, но у меня… – проговорил Оливер и запнулся.

– У тебя разбилось сердце, – тихо произнесла я, когда Оливер не смог подобрать нужное слово.

– Нет, еще хуже. Не только сердце мое разорвалось, но и совесть умолкла. Я оцепенел, и меня постепенно заполнила тьма. Я не мог пошевелиться, чувствовал, будто с каждым вдохом я становился все тверже и тяжелее. Вдруг на крыльцо вышел дед Адама, Генри, и присел возле меня.

Оливер посмотрел на меня.

– Генри был одним из достойнейших людей, каких я когда-либо знал. Он обнял меня за плечи и сказал, что мне надо держаться, ради себя, и что я справлюсь. Наклонился ко мне ближе и добавил, что его внук – дурак, раз не любит меня так, как я того заслуживаю.

– Я однажды Генри встречала. Хороший человек, – согласилась я.

– Но ведь Генри умер вскоре после твоего рождения, – изумился Оливер, печально покачав головой. – Вот она, Саванна…

Мне никогда не приходило в голову, что Генри был духом. Он меня за руку держал, он машину вел. Думаю, Хило наполнила его энергией, чтобы он мог выполнять физические действия. Вероятно, я должна была испытать сильнейший шок, но меня трудно было чем-то удивить.

– Да, Саванна, – кивнула я.

– Все могло бы уладиться, – продолжил Оливер. – Конечно, Адам и Грейс поженились бы, хотя вряд ли их брак продлился бы долго. Может, год-два, а затем он бы расстался с Грейс с той же легкостью, как бросил меня в свое время. Адам гордился самим фактом того, что он раз в жизни обратил внимание на девочку, да еще ребенка ей сделал.

Оливер хмыкнул и раздраженно пробормотал:

– И ребенок стал бы его оправданием. Ну разумеется!

– Поэтому… – произнесла я.

– Нет! – перебил меня Оливер. – Грейс было недостаточно просто выиграть. Ей хотелось ткнуть меня носом в мое поражение. Мы поругались, и я ей в очень резких выражениях сказал, что Адам на ней женится только потому, что она залетела. И добавил, что, если она так уверена в своей победе, пусть попробует аборт сделать и поглядит, будет ли Адам после этого готов заключить с ней брак. По сути, я ее спровоцировал.

– Ты просто отчаялся и сболтнул лишнего, – я попыталась успокоить его, хотя и понимала, что оправдываю дядю.

– Да, это не являлось преднамеренным убийством, но все-таки оказалось именно убийством. Я все осознавал, но мне было наплевать. А веди она себя по-другому, я бы даже ее пожалел. Возможно…

Оливер умолк, он явно думал о том случае из прошлого много раз.

– Не она сама решила, что для нее лучше, Мерси. Получается, что я виноват и нет мне искупления.

– Ничего подобного, Оливер! – воскликнула я. – Но я не думаю, что ты действительно хотел, чтобы она пошла на аборт. Ты был жутко расстроен и зол. Может, это и было убийством, но не намеренным.

Я встала и подошла к бочке, где дерево превращалось в пепел. Кинула туда очередной обломок стола.

– А мне интересно, Мерси, не закрываешь ли ты глаза на ошибки тех, кого любишь? – спросил меня Оливер.

– Давай помоги мне, – проигнорировала я его. – Огонь прогорает.

Оливер потянулся и отряхнул шорты. Я наклонилась, чтобы взять еще один обломок, и коснулась рукой щепки длиной с мою ладонь. Она насквозь пропиталась кровью моего дяди – по крайней мере, по сравнению с остальными ошметками древесины. Я взяла ее и взглянула на Оливера. Тот отвернулся, подбирая какой-то мусор. А я, ничего не осознавая, автоматически сунула щепку в карман и начала подбирать другие куски, чтобы бросить их в огонь.

– Грейс убила Джинни? – осведомилась я, когда Оливер кинул ножки стола в бочку. Дерево вспыхнуло, полетели искры, и жар, в сочетании с летней духотой, заставил нас отпрянуть.

– Нет. Но когда Айрис возложила руки на тело Джинни, она открыла ворота на другую сторону. И Грейс вошла – тотчас же. Она долго ждала возможности прорваться.

– А если Хило убила Джинни, чтобы вынудить Айрис открыть ворота? – размышляла я вслух, задумавшись, не помогла ли я невольно случившемуся.

– О моей роли в самоубийстве Грейс знали двое – Хило и Джинни, – ответил Оливер. – Хило использовала смерть внучки в качестве шантажа. Они заключили сделку. Хило пообещала не мстить, если я покину Саванну. Поэтому, Мерси, я и пропустил все то время, пока ты росла. Я приезжаю домой лишь ненадолго. По договору я имею право находиться в Саванне четыре недели в году. Но это – ерунда, мелочи! Главный предмет сделки – вот что самое важное.

– Важное? – переспросила я.

– Хило получила изрядную долю силы. Не представляю в точности, как именно, но Джинни зарядила ее энергией размером с увесистый кусок кварца.

Оливер поднял сжатый кулак в качестве иллюстрации:

– Тогда он светился так ярко, что им можно было озарить футбольное поле, Мерси! Он просто ослеплял. Джинни потребовала, чтобы Хило его где-нибудь закопала и пользовалась очень аккуратно. Видимо, энергетический камешек помогал ей двадцать лет выделывать свои фокусы.

Оливер взял щепку и швырнул в огонь.

– Хило больше волнует сила, чем Грейс. Ее все устраивало, и она ничего бы не сделала, что подвергло бы риску существующее положение дел.

– Значит, по-твоему, она не имеет отношения к смерти Джинни? – уточнила я.

– Нет. Сперва сомневался, когда узнал, что ее внука Мартелла поймали с явной уликой, но, похоже, все гораздо сложнее. Я нутром чую, что Мартелл здесь ни при чем.

– Правда?

Оливер пожал плечами, и его голубые глаза поблекли.

– Это говорит моя интуиция, Мерси.

Я посмотрела на него, пытаясь узнать прежнего Оливера, а не того раненого человека, которого Грейс кромсала бритвой на кухонном столе. Его уверенность, граничащая с самодовольством, улетучилась. Я чувствовала, что тот Оливер, каким я его знала, исчез. Хотя я отчасти и жалела об этом, но я понимала, что мой дядя стал лучше, освободившись от страшной тайны, которую он хранил в глубине души.

– Позволит ли Хило тебе оставаться в городе теперь, когда Джинни нет?

– Без разницы, – равнодушно ответил Оливер. – Плевать на все договоры, какие она заключила с Джинни. Я не отрицаю своей вины, но после вчерашнего я уверен, что уже искупил свой проступок.

Он схватил топор и рубанул по куску стола, чтобы подчеркнуть свои слова.

– Думаю, у тебя все под контролем, так что я пойду, – сказала я.

– Хорошо, – ответил Оливер.

Я развернулась, но вдруг он окликнул меня:

– Имбирек, у тебя щепка в кармане!

Я почувствовала, что густо краснею. Щеки запылали не хуже огня в бочке.

– Ладно, Имбирек, – произнес Оливер. – Думаю, что теперь я у тебя в долгу. Пока отнеси к себе, а позже я тебе покажу, что с ней делать. Сама не пытайся с щепкой колдовать, договорились?

– Да, – выдавила я, потупившись, и стремглав кинулась к дому.

Услышала, как Оливер усмехнулся, швыряя в бочку кусок дерева. Смеялся он искренне и радостно.