Бабушка Джинни вызвала меня к себе ранним утром, а передала мне ее послание тетя Айрис. Джинни старалась по минимуму связываться со мной лично, и я сообразила, что неприятности на подходе. Должно быть, Сэм не поверил моим россказням. Или, наоборот, поверил, но все равно повидался с Джинни.

– Я понятия не имею, в чем дело, – обратилась ко мне Айрис, наливая очередную чашку кофе Коннору, своему мужу. – Но подозреваю, что ты в курсе.

– Что ты затеяла, девочка? – спросил Коннор, поудобнее устраивая в кресле свое массивное тело. И сурово поглядел на меня поверх высокой стопки горячих блинов на тарелке.

– Ничего я не затевала, – пробормотала я, одновременно наливая себе сок, стараясь выглядеть невинно и не думать о Хило.

– Лучше бы тебе быть с нами откровенной, дорогая, – произнесла Айрис, забирая у меня кувшин. – Вероятно, тогда я смогу похлопотать за тебя перед Джинни.

– Спасибо, не стоит, – огрызнулась я, внезапно разозлившись. – Я устала от того, что Джинни командует всеми нами. Пора, чтобы кто-нибудь сказал ей это.

Коннор рассмеялся, откидываясь на спинку кресла.

– Пожелаю тебе удачи! Но когда она шкуру с тебя сдерет, не жалуйся и не рыдай!

– Тебе надо прийти к девяти, – добавила Айрис, качая головой. – Не опаздывай.

Я решила не доставлять им удовольствия услышать, как я раздраженно хлопну дверью, поэтому вышла тихо, как мышь. Джинни хочет видеть меня! Чудесно. Очевидно, она осведомлена о моем визите к Матери Хило. Возможно, суть нашего с Хило разговора ей неизвестна. Но несомненно, что она в ярости и устроит мне все девять кругов ада.

Времени еще было достаточно. Что ж, по крайней мере, я сделаю собственную казнь красочной. Я вывезла из гаража велосипед и покатила к реке, в противоположном от дома Джинни направлении. Добравшись до Коламбия-сквер, затормозила у музея Дэвенпорта. Этот уникальный в своем роде особняк был одним из известнейших в Саванне, из тех, где жили призраки. Здесь обитало привидение кота. С малых лет я использовала его, как барометр, когда меня что-то тревожило. Если все должно было обернуться хорошо, я всегда видела, как из окна на меня таращится древний котяра-призрак. Если же он отсутствовал… в таких случаях мне обычно не везло. Я простояла на площади минут десять, уставившись на фасад.

– Кис-кис-кис, – прошептала я.

Никто не появился. Ну и ладно. Пусть Джинни делает все, что ей заблагорассудится. Она двадцать лет пыталась мной командовать, надоело! Хватит. Сегодня наступит мой день независимости.

Сквозь шум машин в утренний час пик прозвучали колокола собора Иоанна Крестителя. Восемь. В голову неожиданно закралась мысль, что скоро Питер придет на работу, на Четэм-сквер, где строители реставрируют один обветшавший дом. Надо посоветоваться с Питером кое о чем. Мне нужно позарез выяснить, сдержала ли Хило обещание, которое теперь казалось явной угрозой. Я кляла себя за то, что потащилась к ней, и единственным утешением стало то, что, какую бы трепку мне ни собиралась устроить Джинни, она наверняка сможет сильно ослабить, если не вообще уничтожить эффекты заклинания Хило.

Я инстинктивно оседлала велосипед и поехала к месту работы Питера. Но тут же поняла, что это совсем рядом с жилищем Джинни. Свернув на Тейлор-стрит, я пронеслась по Колхаун-сквер, а затем по Монтерей-сквер. Мне даже удалось понаблюдать краем глаза, как группа туристов-пенсионеров фотографируют особняк Мерсера. Я сделала крюк неподалеку от дома Джинни: вдруг старая перечница столкнется со мной, выйдя на утреннюю прогулку, и устроит мне жуткую выволочку? Еще меньше я хотела, чтобы случайная встреча с Джинни помешала мне увидеться с Питером. Мне было необходимо знать, сотворила ли Хило заклинание.

Я увидела Питера за пару кварталов: его ярко-рыжие волосы так и сияли в лучах солнца. По пояс голый – жара в Саванне начиналась с самого утра, – он нес на широких веснушчатых плечах два мешка с цементной смесью. Я слезла с велосипеда и уставилась на него, благо Питер смотрел в другую сторону. Потертые джинсы обтягивали его зад и ноги настолько соблазнительно, что водители бы свои автомобили останавливали, будь здесь хоть какое-то движение. Я мысленно представила себе Джексона и сравнила обоих парней. Они оказались примерно одинакового роста и телосложения, и, подерись они, трудно сказать, кто бы выиграл. Но на этом сходство заканчивалось. У Джексона – светлые вьющиеся волосы и античное лицо, как у мраморной статуи в музее, а Питер унаследовал от предков-кельтов огненно-рыжую шевелюру и тяжелый подбородок. Глаза у Джексона просто бесподобны, как и все остальное, они пронзительно-голубые, с васильковым отливом, а у Питера они разных цветов, один – ярко-синий, а второй – почти изумрудный. Джексон практически приблизился к идеальному образцу, но в действительности мелкие недостатки Питера, очень необычные, нравились мне куда больше. Он выглядел прекрасно. Я любила его, серьезно, однако по-другому, нежели Джексона. И сейчас я не ощутила ни малейшего порыва страсти. Это принесло мне разочарование и облегчение одновременно.

Питер почувствовал, что я пялюсь на него, и обернулся. Притвориться, что я его не заметила, шансов не было, и я помахала ему рукой.

– Не хотела тебя отвлекать! – крикнула я.

Он положил на землю мешки со смесью и подошел ко мне. Его слегка вспотевшая кожа блестела в ярком солнечном свете.

Я знала Питера всю жизнь, а Джексон был в Саванне пришлым. Питер был моим самым дорогим и близким другом, но одного взгляда на Джексона было достаточно, чтобы понять – вот она, некая часть меня, по которой я тосковала с рождения. Я до сих пор гадала, почему в моей голове царит такая путаница, и это меня часто огорчало. Я искренне хотела возжелать Питера. Но, увы, ничего не происходило.

– Можешь отвлекать меня, когда тебе вздумается, – заявил Питер, широко улыбаясь.

– Нет уж… зачем тебе с бригадиром иметь лишние проблемы? – ответила я, бессознательно отгораживаясь от него велосипедом.

– А его еще нет на месте. Он – на другом объекте, на Айл-оф-Хоуп, – проговорил Питер, наклоняясь поверх велосипеда и молниеносно целуя меня в губы.

– Оказалась поблизости, – пробормотала я, слегка отодвигаясь. – Джинни меня на суд вызвала.

– Ой-ой! – воскликнул Питер. – Что еще учудила?

Я собралась оправдываться, но решила, что лучше не вдаваться в подробности.

– Все еще только предстоит узнать… – начала я.

– И тогда Джинни выскажет свое мнение, – закончил за меня Питер.

Я рассмеялась, и он положил свою огрубевшую ладонь поверх моей. Ничего плохого, что я здесь болтаю с Питером, подумала я. Но моя совесть не дремала, и я напряглась. Интересно, а если бы я, например, уже рассталась с Питером и Джексон благоволил бы ко мне, смотрел бы он на меня так, как на Мэйзи? Не следует ли мне отпустить Питера, чтобы он нашел свою настоящую любовь, ту, что он заслужил?

– Мама и папа надеются, что мы вечером заглянем в бар, – произнес Питер, прерывая мои душевные терзания.

Его родителям принадлежало крошечное заведение «Маг мел». Бар располагался в паре кварталов от коварной булыжной мостовой на Фэкторс-уок. Слова «Маг мел» являлись кельтским эквивалентом «Елисейских полей», но на это указывал лишь ирландский флаг, который гордо развевался на древке, направленном в сторону реки. В полном соответствии с названием, найти его было нелегко – так же, как и оказаться в числе его завсегдатаев, вынесенных на берега бурными ветрами моря жизни. Мини-пивоварня, где делали темное пшеничное пиво с медом, и подмостки, популярные среди местных дарований, сыграли свою роль. «Маг мел» стал известным среди туристов и горожан, и порой бар был забит под завязку с момента открытия и до тех пор, пока не приходил пожарный инспектор.

– Меня попросили присоединиться к ребятам, которые сегодня выступают. Я сказал, что соглашусь, только если ты будешь в зале.

Питер – прирожденный музыкант. Гитара, скрипка, все что душе угодно. Если у инструмента есть струны, в руках Питера он запоет.

Я кивнула, соглашаясь, и он опять меня поцеловал. На сей раз я не отпрянула. А когда он отодвинулся, вскочила на велосипед и покатила прочь. Но мельком оглянулась. Он смотрел мне вслед, и его лицо светилось любовью. Такой, какую я сама хотела бы испытывать к нему.

Я добралась до дома Джинни за пару минут. Сколько себя помню, она жила здесь в одиночестве. Всегда нам проповедовала, как важно держаться родни, но сама держалась от нас на расстоянии. Если не считать Мэйзи. В детстве моя сестра провела в своей личной комнате в жилище Джинни, наверное, не меньше часов, чем в доме, где обитали остальные члены нашей ведьмовской семьи.

Я прислонила велосипед к дубу, к сожалению, не слишком большому, чтобы в его тени скрылось крыльцо. С удивлением обнаружила, что дверь слегка приоткрыта. Надо же, а еще Джинни не занавесила окна от жары! Кондиционеров она терпеть не могла, предпочитая задергивать занавески с самого утра, чтобы нагнать в комнаты хоть какое-то подобие прохлады. В конце концов согласилась, чтобы ей купили поворотный вентилятор пару лет назад, и то лишь потому, что Мэйзи настояла.

Я поднялась по ступеням и постучала.

– Тетя Джинни! – окликнула я. Ответа не последовало.

Я распахнула дверь и вошла.

– Тетя Джинни, это я, Мерси. Я, наверное, рановато.

Я находилась в узкой прихожей. Со времени моего детства тут вообще ничего не изменилось. Когда у нас с сестрой были школьные каникулы, Джинни всегда занималась тем, что обучала удачливую Мэйзи ведьмовским делам. Кстати, за исключением семейных пикников, на День независимости и других празднеств, она не отпускала Мэйзи ни на день, начиная с Дня поминовения и до Дня труда. Если я приходила, чтобы поиграть с Мэйзи, Джинни вечно заставляла меня подолгу ждать, сидя в прихожей. Этот самый стул с прямой спинкой и плетеным сиденьем и сейчас стоял здесь, будто на страже, напротив голой стены. Клянусь, Джинни намеренно оставила все без украшений, чтобы хорошенько помучить меня.

Я даже пыталась приносить с собой книги, но Джинни отбирала у меня те, которые не одобряла, а такими обычно оказывались почти все. Однажды я принесла бумагу и карандаши. «Таланта не дано, не переводи листы», – бросила Джинни, порвав мои рисунки. Поэтому я сидела, не шевелясь, наедине со своими мыслями. Именно в прихожей я и начала придумывать первые небылицы, которыми теперь без умолку сыпала перед своими подопечными.

Я сделала несколько шагов. Справа находилась столовая, которой Джинни редко пользовалась. Слева – комната с настолько старинной отделкой и мебелью, что я могла бы назвать ее официальной гостиной.

В доме стояла мертвая тишина.

За исключением жужжания слепня и стука часов, которые отсчитывали секунды так громко, что напоминали удары отбойного молотка по бетону. Бабушка Джинни приобрела их в магазине скидок.

Внезапно я почувствовала неожиданный запах. Едкий и металлический, в принципе, знакомый, но совершенно неуместный в доме Джинни. Я поняла, что здесь пахло кровью, и все вокруг сразу застопорилось и замерло. Я с трудом переступила порог гостиной, откуда как раз исходил запах. На стене виднелись брызги, еще красные, но постепенно буреющие.

Джинни лежала на полу с разбитой головой. Я даже не проверила ее сердцебиение. Незачем. Джинни была абсолютно неподвижной. Зрелище ужаснуло меня. Она была мертва. Бог свидетель, я ненавидела старую склочную Джинни, но увидеть ее в подобном состоянии… наверное, я просто не знала, что означает настоящая ненависть. А сейчас Джинни оказалась распростерта прямо передо мной. Наверняка есть гораздо более милосердные способы убить человека. А тот, кто сделал такое, явно совершил преступление с наслаждением.

Вдруг окружающий мир стал пульсировать, и мне захотелось провалиться, исчезнуть. Я ощутила безумное желание, чтобы и смерть Джинни тоже перешла в ничто – в ту категорию вещей, которые могут случиться, но по какой-то причине не случились. Кто-то завопил. Голос принадлежал мне, и я позволила себе не останавливаться. Потом разум приказал мне прекратить истерику. Надо не орать, а звать на помощь. Послав разум в небытие, я продолжила вопить, пока не почувствовала, что накричалась досыта. Думаю, что меня в тот момент и на небесах услышали. Затем я закрыла рот и молча полезла в карман за телефоном.