Когда поминки закончились, Питер оказался не в том состоянии, чтобы выполнять роль шофера, а Айрис и Оливер куда-то исчезли. Истерика Клер по поводу Эммета вызвала у меня нежелание использовать магию для перемещения в пространстве, поэтому я вызвала такси и добралась до дома как обычный человек. Когда я приехала, наш особняк показался мне пустым. Я отправила мысленный запрос, проверяя, не опередила ли меня Айрис, но отклика не получила. Странно, но даже Эммет куда-то запропастился. Однако я испытывала гремучую смесь одиночества и радостного возбуждения: я целую вечность не проводила здесь время одна! Настал момент зарядить атмосферу и проверить, какие воспоминания мне удастся пробудить! Оливер был не прав, утверждая, что я буду разгадывать загадки, оставленные моей матерью. Чего она хотела добиться с помощью «Тилландсии», я не знала. Намерения у дяди Оливера были самые добрые, но я не представляла себе, с чего можно начать. Я подозревала, что моей жизни не хватит на то, чтобы разобраться с призраками, которые поселились в этом доме. Как я отыщу несколько иголок в стоге сена, скопившегося здесь за полтора века? Нет, мне надо стать свидетельницей всего лишь определенного события: моего собственного рождения. Разумеется, тогда все встанет на свои места. В этом я не сомневалась.

Даже такой новичок, как я, должен суметь пробудить не особо старые образы прошлого, вдобавок сейчас я поставила перед собой максимально четкую цель. Я позаботилась о том, чтобы двери были заперты на случай появления кого-то из чужаков, а потом вообще зачаровала все замки, чтобы никто – даже мои близкие – не могли бы войти незаметно для меня. Подобный расклад был мне неприятен, но я все предусмотрела. Нельзя, чтобы мои тетки и Оливер преждевременно узнали о моих задумках, пока я не получу правдивые ответы.

Я надеялась, что, имея какую-то вещь, принадлежавшую матери, смогу лучше настроиться именно на необходимую мне энергию. В итоге я решила воспользоваться медальоном, который она мне дала в машине. Если он до недавнего момента находился у мамы, это должно стать плюсом. Собравшись с духом и очутившись в родных стенах, я осмелилась его надеть. Вырез моего нового платья оказался настолько большим, что на поминках кулон бы сразу заметили. Я не пошла на риск: Айрис или Эллен запросто увидели бы украшение, а то – чего хуже – узнали бы медальон своей сестры. Поэтому он мирно лежал в моей шкатулке для драгоценностей, спрятанный среди других побрякушек: нити жемчуга, которую мне вручили на восемнадцатилетие, серег с бриллиантиками, полученных двумя годами ранее и синей коробочки, в которой хранилось кольцо, подаренное Питером в знак нашей помолвки. Я пока не могла себя заставить носить его постоянно и не надела даже сегодня. Я подавила эмоции, которые буквально исходили от кольца, пытаясь меня захватить, и извлекла мамин медальон. Почему-то прикосновение к нему резко уменьшило мой оптимизм. Можно ли вообще надеяться на примирение в нашем семействе? Можно ли как-то объяснить разлуку матери со своими дочерьми, не говоря уже о том, чтобы оправдать такой поступок?

Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Мне надо быть непредвзятой, иначе страхи породят во мне предубеждение. Мое недавнее радостное возбуждение сменилось тяжестью на сердце, но я повесила медальон себе на шею и закрыла крышку шкатулки.

Спальню моей матери, в которой как раз родились мы с Мэйзи, Айрис превратила в свою студию. Она говорила, что ей очень нравится вечерний свет, струящийся в окна, но однажды призналась мне, что именно в этой комнате она получает утешение и чувствует близость к любимой младшей сестренке, которую так рано потеряла. Я едва не разревелась, вспомнив, насколько искренними мне показались слова тети, когда она поделилась со мной своими ощущениями. Спустя минуту я взяла себя в руки и внимательно изучила обстановку.

Вещи, принадлежавшие моей матери, были давно отданы благотворительным организациям. Тем не менее самые личные и дорогие экземпляры мои родственники сложили в коробки и закинули на чердак: пусть пылятся наверху до того дня, когда мы с Мэйзи решим заняться дележом. Правда, Айрис не стала полностью изгонять свою сестру из студии, отнюдь. Большой и, как я теперь понимала, поразительно похожий портрет моей матери висел на видном месте на южной стене. Я редко заходила сюда, но когда я это делала, то покидала комнату с трепетом. Мне казалось, что мама находится совсем рядом.

Чтобы вызвать к жизни мое воспоминание, Эммет использовал комбинацию из неожиданности и страсти. Мне было необходимо встряхнуться, но я опасалась, что мое двойственное отношение к возвращению матери может повлиять на мое восприятие. Иначе говоря, сейчас мне запрещены всплески эмоций, связанные с мамой. Наверное, теток касаться тоже не следует. Мои мысли вернулись к конфликтам с Мэйзи. Да… раны слишком и чересчур болезненны. Они могут подавить более слабые энергетические потоки.

У меня устали ноги. Я скинула туфли и уселась в неудобно поставленное кресло. Айрис почему-то развернула его боком, чтобы из него не было видно портрета моей матери и ее мольберта. Теперь я могла таращиться в пространство или обозревать абсолютно пустую стену. Знакомое возмущение вскипело во мне: я вспомнила Джинни и ее махинации. Бабка часами заставляла меня сидеть у нее в прихожей, пока она занималась с Мэйзи колдовством. Я в свою очередь выдумывала себе разные истории. Позже они и стали основой «Шутовского тура». Но ни прихожей, ни стула уже не было на свете: они сгорели дотла в пожаре, который погубил и Коннора – мужа Айрис. Возмущение сменилось гневом – и я услышала позади себя голоса.

Я стремительно обернулась. Изображения отсутствовали: до меня доносился только тихий женский разговор. Я напрягала слух, чтобы уловить, о чем идет речь, но голоса были слабенькими, как будто долетали из иных миров. Вскоре воцарилась тишина. Я встала и, сделав несколько шагов, замерла в центре комнаты. Мне снова удалось уловить искаженные звуки. Что это? Крик боли? Отчаяния? Я узнала интонации Эллен и почти разобрала ее слова. Внезапно я увидела, как она и Айрис склоняются над моей матерью, но видение оказалось похожим на то, какое почти испорченный кинескоп может наложить на окружающую реальность. Картинка застыла, но вдруг растянулась, как резинка для волос, и принялась закручиваться вокруг своей оси, поднимаясь и втягиваясь в портрет моей матери. Я поняла, что все эмоциональные отпечатки, возникшие в день моего появления на свет, были перенесены в эту картину.

Я сосредоточилась, настроившись на нужную мне энергию. Ухватилась за раму полотна и прижала ладони к покрытым лаком краскам. Я ощутила незначительные выбросы, но то, ради чего я пришла, было надежно скрыто: энергия, перемещенная в портрет, необратимо трансформировалась. Я отпрянула и прижала ладони к лицу. Из моей груди рвались рыдания, но я их подавила. У меня нет желания плакать. Я хочу узнать правду.

Мои пальцы дрожали – но вовсе я не собиралась сдаваться. Я превратила свою ярость и разочарование в твердый тугой шар и вскинула руки вверх. Сфера выстрелила и достигла свой цели, опустившись в то место, где я видела трех женщин. Я шагнула вперед, сконцентрировавшись на том, чтобы расширить энергетический шар. И сразу же заметила, как мерцающая картинка из прошлого начинает искаженно растягиваться. Присев на корточки, я придвинулась еще ближе, стараясь расшифровать рваные движения выгнутого нечеткого изображения. Воздух в комнате искрился от моей энергии, остро запахло озоном. Я заставила себя игнорировать эти детали и добавила в шар побольше силы. Искаженные звуки, несинхронизированные и непонятные, шли волнами. Внезапно сияющая сфера схлопнулась и исчезла. Я перестаралась с энергетической подпиткой. Услышала вой – и не сразу поняла, что горестный звук издаю я сама.

Но я боролась с нарастающим чувством безнадежности. Я опять выставила руки перед собой, решив собрать порцию энергии для последнего усилия, но тут произошел сбой: на периферии моего зрения мелькнул какой-то падающий предмет. Я отклонилась, но мягкая пушинки заскользила по моей щеке. Я захотела избавиться от нее, но только размазала все по коже. Посмотрев на пальцы, я догадалась, что это был пепел. В спустя долю секунды крупные хлопья просто обрушились на меня. Они покрыли меня с головы до пят, как сухой серый снег. Пепел образовал тонкий порошкообразный слой на полу, а затем взмыл в воздух и закружился вокруг, как ураган. Пыль забилась мне в ноздри. Вскочив, я бросилась к мольберту и сорвала с него тряпку, чтобы спрятаться, но оцепенела: на меня воззрилось лицо Коннора.

На мольберте оказался не обычный одиночный портрет. Я стояла перед триптихом: Айрис поделила холст на три равные части. Она уже завершила свою работу над боковыми элементами: слева Коннор был изображен совсем молодым, а справа его лицо обратилось в демоническую маску: из глаз изливалась лютая ненависть, которую я наблюдала в ночь его гибели. Центральная часть была едва начата. Редкие мазки создавали впечатление, что Айрис несколько раз пыталась взяться за эту часть триптиха, но медлила. Наверное, с помощью живописи она хотела примирить два образа своего умершего супруга: того мужчины, за которого она выходила замуж, и того чудовища, в которое он превратился. Мой взгляд скользнул мимо его юного образа, меня привлекло пламя, пожиравшее Коннора на холсте. Я была этому свидетелем. На полотне неподвижно пылали багровые языки. Мы не устраивали Коннору похорон. Тела, которое можно было предать земле, найти не удалось. Элементали – духи огня – попировали всласть. От Коннора остался только пепел.

Точно! Я принялась лихорадочно стирать пыль тканью, пытаясь уничтожить микроскопические останки Коннора, вытряхнуть его прах из своих волос. И вдруг я услышала хохот Коннора. Я развернулась на месте. Пепел неумолимо сгущался, обретая четкую форму. Тлеющая рука вырвалась из серого облака и начала шарить в воздухе, чтобы меня схватить. Я отскочила.

– Я буду жить снова. Я буду жить в тебе.

Я скорее почувствовала, чем услышала голос Коннора. Рука рассыпалась, а облако завихрившегося пепла понеслось ко мне, пытаясь окружить, окутать, войти в меня. Дух Коннора жаждал в меня вселиться. Нет, ему нужна была не я: его дух решил заместить моего нерожденного сына. Я этого не допущу! Я с трудом взяла магию под контроль и помчалась к себе в комнату.

Неужели я оказалась готова? Я ожидала этого мгновения со дня гибели Коннора, когда заметила, что его душа прячется в зеркале. Мои тетки и дядя пытались очистить дом, уравновесить токи энергии и удалить все злонамеренное, но я почему-то не сомневалась, что хитрый подонок сумеет проскользнуть обратно. Никто из моих родных не говорил о том, что ощущает его присутствие, но я-то чувствовала, что он таится поблизости и не дает себя поймать. Злой. Завистливый. Мрачное облако безнадежности, подпитывающееся собственной тенью.

Я рывком раскрыла дверцы шкафа и запустила руку вглубь – туда, где лежали обувные картонки и коробки со школьными сувенирами. Мои пальцы сжались на прохладном горлышке спрятанной бутылки. При виде моего творения меня передернуло. В основу лег простой темно-синий стеклянный пузырек, но под руководством Хило я покрыла его глиной и раскрасила природными красками. Бывшая посуда превратилась в фигурку. Это было вполне узнаваемое изображение мужчины, которому безумно хотелось пожертвовать мной ради увеличения собственной силы – несмотря на то, что он считал себя моим отцом.

– Когда делаешь ловушку для духа, изображение не обязательно должно быть точным, – объяснила мне Хило. – Оно должно передать, каким ты его видишь.

Ловушка и правда отражали суть Коннора. Я смогла передать его самоуверенность, алчность и жестокость.

Я чувствовала, как мое сердце толчками гонит по телу кровь. Меня бросало то в жар, то в холод. Я забыла обо всем, сосредоточившись на обжигающей ярости, которую испытывала по отношению к Коннору. Я была уверена в себе. Я чувствовала, что контролирую происходящее. Дверь моей спальни дернулась, а потом начала то выгибаться, то вдавливаться. Коннор явно хотел ко мне ворваться. Казалось, будто дверь дышит: расправляется, вдыхая воздух и сжимается, выпуская его обратно. Я стояла молча. Ждала. Прислушивалась. В ушах у меня гулко стучало. Я сделала шаг вперед – и дверь затряслась с невероятной силой. Я почти испугалась. Что, если она слетит с петель? Но неожиданно створка замерла.

– Давай, паршивец, – пробормотала я себе под нос. – Теперь-то я готова.

Я вытащила пробку из бутылки и зажала ее в потной ладони, но меня охватила паника. Коннор понял, что расстановка сил кардинально изменилась. Я уже не беспомощная девчонка, которую он может искалечить и оставить умирать. Коннор отступил в сторону. Я ощутила, как его энергия отхлынула. В это мгновение меня осенило: дух Коннора обладает лишь той силой, которую я сама ему давала. Зарядив студию Айрис магией, я предоставила ему достаточно энергии для проявления. А сейчас я просто отрезала его подпитку. Крепко стиснув бутылку-фигурку в руках, я вышла в коридор и начала ритуал.

– Дух без тела! – позвала я так, как меня научила Хило! – Вот твое тело! – Я высоко подняла пузырек. – Дух без дыхания! – я опустила ловушку пониже и дунула в горлышко, чтобы оно свистнуло. – Вот твое дыхание! Дух без крови! – проговорила я и плюнула внутрь. – Вот твоя кровь!

Проследовав за пыльной тенью до порога комнаты Айрис, я прислонилась к стене, пытаясь мысленно отворить дверь. Она медленно поддалась: сила, прячущаяся за ней, хотела мне помешать. Послышался какой-то звук. Возможно, это протестующе скрипнули петли, ставшие полем магической битвы, а может, увядающий дух Коннора выкрикнул ругательство.

– Приказываю тебе, дух: войди в свое тело. – Я наклонила горлышко бутылки и громко произнесла: – Приказываю тебе, дух: наполни свою плоть дыханием. – Я перешагнула через порог и очутилась в студии. – Приказываю тебе, дух: окунись в свою кровь. – Пепел поднялся и закружился, как бешеный, но я знала, что теперь Коннор мне подчиняется. – Приказываю тебе, дух: войди в свое тело.

Пепел стянулся в тонкую ленту и завис над горлышком. Я представила себе, как весь прах до последней частички оказывается в ловушке. Спустя пару мгновений комната очистилась, а бутылка наполнилась. Улыбнувшись, я вогнала в горлышко пробку.

– Кстати, Коннор: я ожидала, что твое сопротивление будет более мощным. Но, похоже, в итоге ты всегда всем приносил только разочарование.

Я покрутила зачарованный пузырек в руках. У меня хватило дальновидности приготовить ловушку и научиться ею пользоваться, но, применив нужную магию, я понятия не имела, что делать дальше. Наверное, Хило закопала бы ее на перекрестке дорог – где покоились ее колдовские причинчалы. Однако было бы крайне глупо хоронить голодный дух Коннора в эпицентре магии Хило. Если ему удастся вырваться из ловушки, он обязательно воспользуется собственным колдовством, чтобы безобразничать. Лучше было бы привязать к бутылочке камень и швырнуть ее в океан. Увы, сегодня такой вариант не рассматривался. Сейчас мне следовало отыскать укромное место для ловушки и подумать, как ею распорядиться в будущем. Время!!! Это слово возникло в моей голове, и емкость тотчас задергалась в руках.

Я поспешно спустилась вниз и вышла в сад. Солнечные часы Оливера погрузят в стазис все, с чем соприкоснутся. Коннор будет надежно запечатан в пузырьке, а заодно окажется пойманным во времени. Я могу спокойно поразмышлять, прикидывая, как и когда решить эту проблему. Взглянув на солнечные часы, я молча приказала им взлететь. Они завибрировали: из-за нешуточного веса поднять их было весьма трудно. Я вновь прибегла к магии, но чем больше энергии я в них направляла, тем тяжелее они становились. Какая досада!

– Ну пожалуйста! – попросила я, зажмурившись.

Раздалось жужжание, и я открыла глаза. К моему глубочайшему изумлению, постамент всплыл вверх и парил на уровне моих плеч.

– Спасибо, – с чувством произнесла я.

Как это характерно для Оливера: восстать даже против собственного естества и создать зачарованный предмет, который не слушается чужих команд и который надо просить о содействии! Я положила ловушку духа на почерневшую почву лужайки. Земля тут же разошлась и проглотила бутылку целиком. Солнечные часы заняли свое законное место.