Биографические справкиИз программы торжественного вечера BAFTA
Билл Гардинер, создавший с соавторстве с Тони Холмсом сценарий сериала «Барбара (и Джим)», опубликовал романы «Дневник парня из Сохо», «Евангелие от Найджела» и «Чулан». Работает над киноверсией романа «Дневник парня из Сохо». Авторская инсценировка романа была поставлена в театре «Ройал-корт» в 1969 году.«„Барбара (и Джим)“: золотая свадьба».
Тони Холмс – автор двадцати с лишним сериалов для радио и телевидения. После сценария «Барбара (и Джим)» создал (в соавторстве с Дианой Стаффорд) «Все любят Джеки», а затем «Соль и уксус», «Зеленая, зеленая трава у дома» и «Желаю познакомиться» для канала Ай‑ти‑ви. Участвует в работе над радиосериалами «Простите, не знаю» и «Одну минутку».Октябрь 2014 г.
Клайв Ричардсон в течение многих лет был актером телевидения Великобритании и США. Исполнитель роли доктора Найджела Фишера в сериале «Скорая помощь»; с успехом исполнил роль старшего инспектора Ричарда Джури в популярном сериале «Джури» по произведениям Марты Граймс {84} . Проживает в Голливуде со своей третьей женой Керри Кортни.
Софи Строу – любимица британской театральной и киноаудитории; дебютировала в сериале «Барбара (и Джим)». Участвовала в телесериалах «Палки в катафалке», «Соль и уксус», «Зеленая, зеленая трава у дома», «Желаю познакомиться» и «Минни Вэн». Наиболее удачным признано ее исполнение роли Лиз Смоллвуд (с 1982 по 1999) в мыльной опере «Чаттертон-авеню». В ее сценическом репертуаре – гастрольные спектакли «Как важно быть серьезным», «Вкус меда» {85} , а также ряд постановок по пьесам Алана Эйкборна, в т. ч. «Хор неодобрения» и «Завоевания Нормана» {86} . Состояла в браке с продюсером Деннисом Максвелл-Бишопом вплоть до его смерти в 2011 г. Мать двоих детей. Дочь, Джоржия Максвелл-Бишоп, номинировалась на премию BAFTA {87} за исполнение роли Аделы Квестер в телепостановке Би‑би‑си по роману «Поездка в Индию» {88} .
24
Софи пыталась припомнить, доводилось ли ей видеть себя на большом экране, и решила, что не доводилось. Если не брать в расчет маленькую роль четырех– или пятилетней давности в том специфическом фильме с Юэном Макгрегором, где она сыграла мать его невменяемой бывшей жены и, кажется, присутствовала на премьере – Юэн, Рос и Джим Бродбент вытащили ее на поклоны. А осталась ли она на показ фильма? Вроде бы да. Ей запомнились длинные куски «Барбары (и Джима)», она могла проговаривать реплики в унисон с персонажами, но при этом зачастую не помнила, что вчера ела на ужин. Впрочем, она и не пыталась это вспомнить – ее ужины в большинстве своем того не стоили, но вот непослушная память в таких случаях ее злила.
Потом Софи все же сообразила: она никогда не видела эту версию самой себя в киноформате – версию двадцати одного года от роду. А видела она только себя нынешнюю, содрогалась и отводила глаза, не зная, как стереть из памяти морщины на лице, а потом и комковатую бесформенность тела. На премьеру «Шмен-де‑фер» она вообще не пошла – это был снятый в Уэльсе кошмарный фильм, где она сыграла в паре с французским поп-идолом. (Несколько лет назад на никому не известном ночном телеканале, одном из сотен, на которые упрямо подписывался Деннис, показывали этот бред, и она, сколько могла, посмотрела. Но без Денниса нечего было и думать вновь найти этот канал.) А теперь вот «Барбару (и Джима)» показали на большом экране – по ее сведениям, впервые.
Больше на такое мероприятие она без предварительной подготовки не пойдет, это точно. Поначалу еще была надежда, что юбилейный вечер станет желанным событием, что она с радостью повидается с друзьями, вспомнит прошлое, согреется в лучах похвал и любви. А кроме того, она надеялась, что достигла такого жизненного этапа, когда сможет слушать воспоминания о Деннисе и не чувствовать себя так, словно у нее через горло вытаскивают внутренности. Но нет, не достигла, да еще и морально не подготовилась к тому, что скорбь ее будет выглядеть не столь уж благообразно. Что красота осталась в прошлом – это не беда, все лучше, чем прошлое без красоты, жаль только, что преимущества, даваемые красотой, давно ушли. И Софи чувствовала, что невольно нагоняет тоску не только на себя, но и на окружающих – на всех, кто поднялся вместе с ней на сцену, на всех, кто сидел в зале, даже на молодежь, убежденную, что лекарство от старости – это лишь вопрос времени. Смотрите все! Над мною властны годы. Померкло мое разнообразие навек!
После просмотра зажегся свет, и аудитория взорвалась неудержимым шквалом вопросов: «Вы сильно промокли в „Новой ванной“?», «Джим, если бы вы могли начать жизнь сначала, вы бы остались с Барбарой?», «Расскажите, пожалуйста, Тони: как организован ваш творческий процесс?», «Я бы хотела попросить каждого из вас назвать свой любимый эпизод», «Как вы считаете, кто на сегодняшний день лучшая комедийная актриса?», «Почему на телевидении больше не стало таких смешных сериалов, как „Барбара (и Джим)“?» (Аплодисменты), «Когда вы узнали, что будете участвовать в классическом ситкоме?» Неужели людей действительно интересовали ответы или им просто хотелось, чтобы кто-нибудь из съемочной бригады посмотрел в их сторону?
Громче всех (демонстративно, если уж говорить без обиняков) смеялись те, кто помоложе. Одни смотрели сериал еще детьми, а другие, преимущественно девушки, даже для этого были слишком молоды. Софи нередко слышала от молодых женщин, что она послужила для них источником вдохновения, что своими успехами в комедийном жанре они обязаны ей одной. Но впоследствии, пытаясь смотреть их фильмы, слушать записи, читать рассказы и сценарии, она не понимала, как это соотносится с ее личностью. Если кто-то и впрямь усматривал ее причастность к этим шуточкам на темы анального секса и вагинальной гигиены, ей следовало бы принести извинения британскому народу.
Показ включал пилотную серию и «Новую ванную». Многие другие эпизоды не сохранились: на Би‑би‑си записи делались поверх старых. Софи, конечно, расстраивалась, что огромная часть ее лучших телевизионных работ утрачена, но зла не держала. Это были всего лишь комедии пятидесятилетней давности, рассчитанные на зрителей, которые уже давно одряхлели, а то и ушли в мир иной. В ту пору, когда никого еще не тревожило, что планета тонет в кучах мусора, пленки, можно сказать, были утилизированы, хотя это слово тогда еще не вошло в обиход. Из первоначальных шестидесяти эпизодов сохранилось штук десять-двенадцать, да и те в основном по чистой случайности: время от времени кто-нибудь из инженеров или монтажеров находил бобину с пленкой на чердаке или в сарае. Таких находок оказалось немного, но, по-видимому, достаточно.
– Следующий вопрос, – сказал ведущий юбилейного вечера, серьезный юноша из Британского института кинематографии, державшийся с таким видом, будто никогда в жизни не смеялся и не смотрел английских комедий.
Какой-то небритый молодой человек резко поднял руку, ведущий жестом предоставил ему слово, и всем пришлось ждать, когда до него дойдет микрофон.
– Вам никогда не хотелось вернуть к жизни своих персонажей? – спросил он. – Конечно, при наличии добротного сценария и добротной идеи.
Софи засмеялась. Она всегда четко представляла, как должен звучать ее смех, но выходило почему-то иначе: хрипло, скрипуче, вяло. Ужас в том, что все эти хрипы и скрипы, недомогания и бессонницу она по привычке считала временными явлениями. Раньше они и были временными. Теперь стали постоянными.
– Что скажешь, Клайв? – Софи переадресовала вопрос ему.
Между прочим, в тот вечер она испытала внезапную неловкость за свою манеру речи. В ней не осталось ни следа Барбары из Блэкпула. Наоборот, она говорила как гранд-дама. Пятидесятилетним юбилеем сериала «Барбара (и Джим)» измерялись полвека ее жизни в Лондоне. В конце-то концов, на севере страны она провела всего лишь треть своей жизни.
Клайв подремывал, и Софи вновь обернулась к залу:
– Неужели кто-то захочет смотреть, как ноют старики?
В зале раздались смешки, выкрики «Да!», «Захотим!» и аплодисменты.
– Зачем же ныть? – сказал все тот же заросший щетиной парень.
– Вы правы, – ответила Софи. – Это лишнее. То есть в жизни это лишнее.
– Сейчас возник спрос на произведения о стариках, – продолжал молодой человек. – Был такой фильм о доме престарелых, где живут бывшие оперные певцы: «Отель „Мэриголд“: лучший из экзотических»… Возрастные актеры – на вес золота.
– Возможно, – сказала Софи, – только к нам, насколько я знаю, никто не обращался.
– Извините, – проснулся Клайв. – Ко мне кто-то обращался?
Софи театрально вздернула брови и сорвала смех.
– Я – продюсер, – сказал небритый парень, – и у меня есть спонсоры, которые…
– Ммм, – прервал его ведущий из Института кинематографии. – Это, собственно, уже не вопросы, а ярмарка вакансий. Не могли бы вы переговорить с Софи позднее, в приватной обстановке?
Он поблагодарил зрителей, и те долго аплодировали, а потом выстроились в длинную очередь, желая получить автографы на своих коллекциях DVD, на старых фотографиях десять на пятнадцать, на конвертах первого дня из серии «Британские ситкомы», выпущенной почтовым ведомством «на рубеже веков», как выражалась молодежь. (Впервые услышав это выражение, Софи чуть не расплакалась от собственной бестолковости. Старость – это когда путаешь века.) Она боялась, что долго не продержится, а сама без устали раздавала автографы – и молодела.
Небритый парень стоял в хвосте очереди. Софи – все его внимание было сосредоточено на ней – так и не смогла от него отделаться, и по окончании вечера им пришлось позвать его с собой в актерский буфет пропустить по стаканчику. У Софи поубавилось решимости его прогонять. Изредка ей поступали какие-то предложения – сняться в документальной ленте об истории шестидесятых или прочитать на Радио‑4 рассказ о бабушке, которая всеми силами старается не вмешиваться в процесс воспитания внуков родной дочерью (таких рассказов она записала три). Но Макс, так звали небритого парня, предлагал ей главную роль в спектакле.
– Не обещаю, что мы штурмом возьмем Уэст-Энд, – сказал он. – Такого не бывает.
– У некоторых бывает, – возразил Тони.
– У молодых, – уточнил Билл.
– Что я могу сказать? – Макс удрученно развел руками. – Это не про вас. Но чем черт не шутит? Если придумать крепкий, веселый сюжет, вы, как мне видится, с успехом отыграете такой спектакль на периферии. В Бексхилле, в Истбурне, да везде…
– …куда люди едут умирать, – подхватил Клайв.
Он перестал клевать носом. На чествование он прилетел из Калифорнии, а потому его дремота была простительна. Долгий перелет оказался зряшней тратой времени. Пока крутили эпизоды, Клайв поспал, а когда дали свет, ненадолго встрепенулся, но во время пресс-конференции опять закемарил.
– Вот об этом я меньше всего думаю, – с горячностью возразил Макс. – У меня и название готово: «Начиная с этого дня». Из брачного обета. Старики хотят, чтобы им дали надежду. Согласны? Пусть видят, что жизнь бьет ключом, и не только по голове.
– На самом деле – только, – проворчал Билл.
– Ну, знаете, ваша работа в том и состоит, чтобы их разубедить.
– Тебе это будет в радость, – сказала мужу Джун, которая во время торжественной части сидела в зале вместе с Роджером и его женой.
– При чем тут «работа»? – отмахнулся Тони. – Работа – это когда тебе платят.
– На выплату гонорара деньги я достану, – заверил Макс. – Неужели вы думаете, что я предлагаю вам вкалывать за бесплатно?
– Я готов, – быстро сказал Билл.
Тони покосился на соавтора.
– Что смотришь? – взвился Билл. – У меня в кармане моль повесилась.
В прошлый раз они собирались вместе на похоронах Денниса, но, кроме них, там была масса народу. После «Барбары (и Джима)» Софи с Деннисом прожили долгую, полную жизнь; на поминки пришли дети, внуки, крестники, друзья, коллеги по следующим телепостановкам. А те, кто был причастен к созданию их сериала, уместились в одном уголке гостиной. В какой-то момент Софи, подняв голову, увидела оживленно болтающих, смеющихся Клайва, Тони и Билла, и ей вдруг захотелось, чтобы все остальные, даже ее дети, разошлись, а они бы на полчаса остались своим кружком, чтобы она могла перемолвиться словом с теми, кто видел, как зарождалась ее любовь к Деннису. Но Софи знала, что другие этого не поймут, и не могла даже себе объяснить этот внезапный порыв, а потому в конце вечера с ней остались только Джорджия и Кристиан, да еще большая бутылка шампанского, которую Деннис хранил для особого случая. Либо он ее передержал, либо действовал с расчетом – это как посмотреть.
Задайся Софи вопросом, кого будут хоронить следующим, она бы поставила на Билла и, видимо, была бы в этом не одинока: уж очень скверно он выглядел. Длинная, изжелта-седая борода, а также трость, без которой он не мог передвигаться, прибавляли ему лет, но и с бородой, и с тростью еще можно было жить; хуже, что он пил и курил. Правда, до сих пор это ему не мешало, хотя он был даже старше Софи. Упади он замертво, никто бы не сказал, что из-за этих пагубных привычек жизнь его оборвалась преждевременно. Жизнь свою он уже прожил. Как и они все. Каждый отпущенный им год становился, если можно так выразиться, подарком судьбы. Конечно, только так и можно было выразиться. Но ей хотелось, чтобы они с друзьями в разговорах этого не касались. Она была почти уверена, что эти горькие шутки лишь маскируют отчаянную, обреченную жажду жизни.
– И сколько ты нам заплатишь? – поинтересовался Билл.
– Мы прямо сейчас будем это обсуждать? – спросил Макс. – Перед всеми?
– Десятку одной бумажкой, – ответил за него Клайв. – И будь доволен.
– Скажете тоже: десятку! – с таким напором возразил Макс, что всем стало ясно: Билл смело может рассчитывать на пятнадцать.
– Мне думается, – начал Тони, – Клайв имеет в виду, что нынешняя конъюнктура складывается не в нашу пользу. В любом случае другой работы у нас нет.
– А тебе не думается, Тони, что некоторым лучше помалкивать? – возмутился Билл. – Ты нам цену сбиваешь.
– Цену вопроса мы утрясем с вашим агентом, хорошо? – сказал Макс.
– Да уж, сделай одолжение, – сказал Билл. – Мы для тебя медиума вызовем.
– Э… – осекся Макс.
– А у меня есть агент, – выпалил Тони. – Можешь с ней переговорить.
– Ты всегда прешь напролом? – спросил парня Клайв. – Навострился обводить вокруг пальца старых лохов?
– Нет, – ответил Макс. – Мне нужны именно вы.
– Могу поспорить, ты всем девушкам такое говоришь, – заметила Софи.
– На самом деле, я некоторым образом фанат «Барбары (и Джима)».
– Могу поспорить, ты говоришь то же самое всем парочкам из ситкомов, – сказал Клайв.
– Я не вру, – ответил Макс. – И могу это доказать.
– Если ты собираешься пересказывать нам содержание всех серий, то избавь, – сказал Билл. – Мы сегодня уже наслушались.
– Их ведь было шестьдесят четыре, правильно?
– А сохранилось двенадцать, – уточнила Джун.
– Так вот, я собрал двадцать две, – сказал Макс.
Все обратились в слух.
– Каким образом?
– Вам этого лучше не знать. Но раскошелиться пришлось изрядно.
Тут Билл с размаху огрел его тростью. Целился он в голову, но Макс успел выбросить вперед руку, и удар пришелся в локоть.
– Какого хера?! – вскричал Макс.
Джун, которая, как оказалось, окончила курсы первой помощи, когда собиралась в отпуск с внучатами, заподозрила перелом. Но Макс походил кругами, разминая руку и матерясь на чем свет стоит, и через пару минут Джун решила, что в травму можно не ехать.
– За что? – спросил Макс.
– Ты наши деньги увел, – сказал Билл. – Десять эпизодов – это два полноценных DVD.
– Да кто сейчас покупает DVD?
– Отчисления за публичку, – сказал Билл. – За скачивание. За всю эту хрень. Ты нам денег должен. Тысячи фунтов.
– К этому мы вернемся после того, как выйдет спектакль, – пообещал Макс. – Если я, конечно, не передумаю работать со злобным придурком.
– Ты уж прости моего друга, – вступился Тони. – У него сейчас тяжелое время.
– Тысячи фунтов, – повторил Билл.
– Да ты бы их все равно просрал, – вставил Клайв.
– Имею право, – ответил Билл.
А ведь сейчас что-то произошло, подумала Софи. Не важно, что это было, не важно, что за этим стояла жалкая безнадежность; завтра утром можно будет позвонить Джорджии, рассказать, как Билл огрел тростью молодого парня, и Джорджия недоверчиво посмеется. Обычно Софи сама выслушивала рассказы дочери – про работу, про непутевого бывшего мужа, про детей. Если Джорджия и слышала ответные рассказы, то лишь вычитанные в библиотеке факты, приправленные байкой о приключениях Кристиана в семьдесят пятом на Майорке или цитатой из «Чаттертон-авеню» восемьдесят седьмого; все это Джорджия слышала не по одному разу. (И даже не притворялась, что история для нее внове. Не такова была Джорджия.) А свежих историй у Софи не было. Спектакль Макса уже стоил дороже всех гонораров, на которые она могла рассчитывать. Много лет у нее не возникало такой жадной тяги к работе, да и вообще к чему бы то ни было, за исключением очевидных, невозможных вещей.
25
Тони и Билл встретились в польской кофейне за углом от берлоги Билла в Кентиш-Тауне. Уходить далеко от дома Билл уже не мог, а приглашать Тони к себе явно не хотел. Домработница приболела, объяснил он, уже недели две-три не показывается. Окажись на его месте кто-нибудь другой, Тони просто сказал бы ему не дурить – бардак делу не помеха, но те времена, когда Билл мог позволить себе домработницу, остались далеко-далеко в прошлом. Тони представил себе паутину по углам, пустые бутылки, кипы старых газет, коробки из-под купленной навынос еды.
Они заказали кофе, и во время короткой, но тягостной паузы Тони достал из дипломата ноутбук.
– Что я вижу? – поразился Билл.
– Я уж забыл, как на машинке печатать.
– Никто тебя не просит таскать с собой «Корону». Блокнот! Авторучку! В кофейне от руки пишут.
– Писали. В незапамятные времена. Неужели и сейчас будет, как раньше? – спросил Тони.
– Как раньше, уже не будет, – проворчал Билл. – Все прахом пошло.
– Черт возьми, Билл.
– Скажешь, неправда?
– Если мы рассчитываем придумать что-нибудь увлекательное, нужно отбросить такие мысли. Макс прав.
– Как он вообще может быть хоть в чем-то прав?
– Он хотел дать нам работу.
– И это, по-твоему, очень умно?
– Ну, знаешь, при таком отношении нечего и время тратить, – сказал Тони. – Я лучше домой поеду, «Невесту для миллионера» включу, перекушу.
Когда-то Билл и Тони встречались примерно раз в два месяца, но в последние лет десять соблюдать эту традицию становилось все сложнее. Тони старался лавировать между подводными рифами, грозившими потопить их утлое, дырявое суденышко: он умалчивал о работе (потому что Билл остался не у дел), о Джун (потому что Кристофер, моложавый спутник жизни Билла, исчез с его орбиты), да и вообще обо всем, что хоть как-то указывало на счастье и успехи. Он терпеливо сносил долгие, нудные разглагольствования Билла о нынешнем упадке Би‑би‑си и разнузданности современного юмора, которого и сам не понимал. Но когда эти монологи начали повторяться, а Билл перестал звонить, Тони решил больше не искать встречи.
Билл обнищал не из-за ухода в искусство; просто он обленился и, даже когда вспоминал писательское ремесло, выдавал не то, что нужно. В свое время «Дневник парня из Сохо» стал сенсацией, но со второй книгой Билл тянул непозволительно долго, а когда эта вторая книга наконец-то увидела свет, стало ясно, что она, в сущности, повторяет первую. Какое-то время Билл жил на потиражные отчисления, на деньги от продажи прав на экранизацию и на аванс за киносценарий, так и оставшийся, к огорчению Тони, незавершенным: в бюллетене BAFTA этот сценарий упоминался с пометкой «В работе». Но работа над ним давно прекратилась, а на экранизации поставили крест. Даже «Дневник парня из Сохо» заметно устарел. Хотя роман и переиздавался, читали его только специалисты по истории гомосексуализма. У британских геев двадцать первого века была собственная литература и совсем другая жизнь, с новыми проблемами. В их число не входил страх перед тюремным заключением. Он канул в прошлое вместе с рахитом и полиомиелитом.
Кристофер на протяжении последних пятнадцати лет сожительства с Биллом все расходы брал на себя. Тони водил с ним только шапочное знакомство, но догадывался, что этот добрый малый за много лет до разрыва с Биллом стал тяготиться и такими отношениями, и безнадежным иждивенчеством своего партнера. В прошлом Тони давал Биллу деньги «в долг» и теперь понимал, что с возобновлением их соавторства, если оно не сорвется, новых вливаний будет не избежать.
Принесли кофе, и Билл трясущимися руками вцепился в кружку.
– Плеснуть бы сюда чего-нибудь, – сказал он.
Тони сделал вид, что не услышал.
– Для рывка.
Убрав ноутбук, Тони вытащил из дипломата блокнот и шариковую ручку.
– Мы не пьем, – отрезал он, – по крайней мере с утра.
Клайв и Софи встретились в итальянском ресторане на Кенсингтон-Черч‑стрит, в паре кварталов от того места, где раньше находился «Тратт». Так пожелал Клайв, и эта сентиментальность немного смутила Софи: возраст, как она давно поняла, усугубляется еще и тем, что люди стремятся реанимировать былую дружбу без усилий и затрат, просто нажимая на кнопки – прежняя работа, старые связи, знакомые рестораны, – лишь бы себя не утруждать. Но Клайв теперь слабо ориентировался в Лондоне, а Софи ничего лучшего не предложила.
– Позволь начать с того, что выглядишь ты великолепно, – заговорил он. – Не скажу, что ты совсем не изменилась, но сделала это очаровательно.
– От тебя не убудет, если ты скажешь, что я совсем не изменилась, – ответила Софи. – В последний раз мы с тобой виделись три года назад, на похоронах Денниса. Я тогда была совершенно разбита.
– Но у меня перед глазами другой вечер. Мероприятие BAFTA.
– С того вечера я постарела всего на четыре дня.
– Ты знаешь, о чем я.
– Что-то я утратила нить комплимента, – сказала Софи.
– Ты хорошо сохранилась.
– И всего-то? А как долго говорил. – Софи надулась, изображая разочарование, и Клайв засмеялся.
– Ты с удовольствием пересматривала старые серии?
– Со смешанным чувством. А ты?
– Знаешь, не хотелось бы за обедом без передышки ворошить прошлое, – ответил Клайв.
– Умеешь ты сказать приятное.
– То есть?
– Никто тебя не заставлял ворошить прошлое. Ты меня спросил насчет юбилейного вечера, а я из вежливости задала встречный вопрос. И вообще, нас с тобой привело сюда именно прошлое и обыкновенное человеческое желание его вспомнить.
– Если тебя это утешит, я сожалею, что все так вышло, – сказал Клайв. – И всегда сожалел…
– Так уж и сожалеешь…
– Обо всем, что связано с «Барбарой (и Джимом)» и моей причастностью к сериалу.
– Еще чуть-чуть – и я тебе хлебную палочку в нос затолкаю, – ответила Софи.
– В чем я опять провинился?
– Каким образом твое сожаление может меня утешить? – спросила Софи.
– Просто я подумал, что тебе захочется это услышать.
– Нет, не захочется.
– И ничуть тебя не согреет?
– Ничуть.
– Ты на меня злилась?
– Нет.
– Теперь понятно, что в твоих словах нет ни крупицы правды. Ты безумно злилась.
– Мне казалось, мы вели речь о сериале. По крайней мере я. Нет, по этому поводу я на тебя не злилась. Но мне было противно, что в пору нашей помолвки ты спал с этой юродивой.
Даже сейчас она ясно видела, чем пленил ее Клайв. Он тоже красиво состарился. Если бы среди его ровесников не прошла мода на усы, он смахивал бы на Джона Миллса, или Дэвида Нивена, или еще какого-нибудь блистательного актера – словом, на одного из тех, кем она каждый вечер любовалась на голубом экране, когда дети были уложены спать, а они с Деннисом садились смотреть телевизор.
(Потом она открыла «Википедию», нашла Дэвида Нивена и выяснила, что он не дожил до нынешнего возраста Клайва, а когда в начале семидесятых сидел на диване у Майкла Паркинсона и травил байки о Сэме Голдвине, был на десять лет моложе их с Клайвом. Это открытие ее поразило и обескуражило.)
– Но поэтому все и рухнуло.
Она собиралась поправить мелкие детали хронологии, чтобы напомнить ему о Тони с Биллом, об их решении разделиться и об интригах во время сериала, но тут же сообразила, что спорить ей совершенно не хочется.
– Ничего не рухнуло.
Софи поняла, что он ей не верит.
– Ничего не рухнуло, – повторила она. – Я вышла за Денниса. Могла ли я надеяться, что у меня будет такой муж? У нас двое прекрасных детей.
– Ты права, – ответил Клайв. – Это самое важное.
– Нет, это не самое важное, я еще не закончила, – возразила Софи. – В профессии у меня тоже ничего не рухнуло. Я наслаждалась каждым мгновением своей карьеры и работала сколько душе угодно.
Клайв поднял руки, показывая, что сдается.
– Ладно, ладно. Жизнь прекрасна.
– Я даже мечтать не могла, что у меня все так сложится.
– Еще как могла, – мягко проговорил Клайв. – Ты знала, что все так сложится. Никогда не встречал более самоуверенной молодой особы. Ты не сомневалась, что станешь телезвездой.
– Батюшки, – изумилась Софи. – Неужели я была из этой породы?
– Я бы сказал, да, определенно.
– Что ж. Век живи, век учись.
– Но жизнь прекрасна.
– Клайв, что ты хочешь от меня услышать? Какова цель этого разговора? Похоже, ты хочешь услышать, что после «Барбары (и Джима)» на меня обрушились горькие разочарования. Этого ты не услышишь. А на тебя обрушились горькие разочарования? Может, ты к этому и клонишь?
Тут им принесли бутылку шампанского – и очень вовремя.
– Средь бела дня не пью, – сказала Софи. – От этого я начинаю себя жалеть.
– Ох, оставь, – фыркнул Клайв. – Не говори глупостей.
Софи помотала головой и накрыла бокал ладонью. Официант ее разозлил: он повернулся к Клайву и ждал указаний.
– Налейте ей совсем капельку, – распорядился Клайв. – Чтобы мы могли произнести тост.
От одной капельки Софи не начала бы себя жалеть, но, пойди она у него на поводу, ее захлестнуло бы досадливое раздражение. Позволив официанту налить ей самую малость, она щедро плеснула в бокал минеральной воды.
– Ну кто же так делает? – возмутился Клайв.
– Будем здоровы, – сказала Софи, коснувшись его бокала.
– Ты никогда не нарушаешь это правило? Ни для кого?
– Нужно трезво оценивать свои возможности. Кстати, об этом мы и говорили.
– Правда?
– Я спросила, обрушились ли на тебя горькие разочарования.
– Что будем рассматривать? Работу? Брак? Жизнь?
– Сам выбирай.
– Не знаю, правильно ли будет сказать «разочарования». Просто я сам наломал дров. Это ведь совсем другое, правда?
Когда Софи сказала Клайву, что не станет его женой, он по непонятным причинам вернулся в Гемпшир, где сделал предложение своей первой невесте Кэти, а потом действительно на ней женился – и наломал дров. Продержался он где-то с год, и этого хватило, чтобы Кэти забеременела. После развода он какое-то время не вступал в повторный брак, но, когда в начале восьмидесятых все же отважился, результат получился примерно таким же: один год, один ребенок – на сей раз в Калифорнии. Последние десять лет он был женат третьим браком, хотя Софи могла только гадать, где сейчас его жена Керри и почему она с ним не приехала.
– Как видно, твои браки были далеки от идеала. За исключением нынешнего, разумеется.
– Не надо никаких исключений, – сказал Клайв. – Моя жена кошмарная мегера.
– Жаль, что так обернулось, – ответила Софи.
– Ну, это не новость, – возразил Клайв. – Она всегда такой была.
У Софи возникли естественные вопросы по поводу этого утверждения, но она решила их не задавать. А потом передумала.
– Зачем же ты раз за разом выбираешь для себя кошмарных женщин?
– Кошмарных было всего две, – ответил Клайв. – Кэти – еще куда ни шло. Нудная, туповатая, но не злобная.
– Хорошо, зачем ты два раза женился на кошмарных мегерах?
– Слаб человек. Мы оба это знаем.
– Но когда человек говорит, что он слаб, речь обычно идет о спиртном, о наркотиках, о сексе – о том, что доставляет ему удовольствие. А взять в жены кошмарную мегеру – это, как ни крути, удовольствие ниже среднего.
– Наверное, какое-то удовольствие все же было. В какой-то момент.
– Пусть это останется тайной.
– Да, верно. Так вот. Отношения с женами, а следовательно и с детьми, безнадежно испорчены, в профессии тоже облом.
– Это как?
– Думаю, так же, как и у тебя. Мы должны были прославиться, Софи.
Мы прославились, вертелось у нее на языке, и она не видела причин, почему бы не сказать об этом вслух.
– Мы прославились.
– Да, засветились в сериалах, подснялись в телевизионных детективчиках. Это не наш уровень.
– Серьезно? Мы заслуживаем большего?
Клайв задержал на ней взгляд, и ей на миг показалось, что его задела ее ирония, но он продолжил бубнить:
– Посмотри на моих ровесников. Маккелен, Гэмбон, Бен Кингсли… У них все в шоколаде. Предложений столько, что им некогда думать о старости. Нет, я понимаю, у тебя были периоды вынужденного простоя в связи с рождением детей, но все равно. Мы с тобой… как бы это сказать… были, да все вышли.
О, с этим она могла бы поспорить, здесь она могла бы схватить его за галстук – да-да, он был при галстуке, – раскачать ему голову и пару раз стукнуть лбом о стол. Многого ли они заслужили? Уж конечно больше, чем получили, это даже она поняла, хотя и не сразу. Но они должны что ни день на коленях благодарить Господа за все, что им было дано в обмен на совсем немногое. По молодости Софи была хороша собой, умела смешить, а позже, в зрелые годы, научилась и убеждать – по крайней мере, убеждать своих работодателей, – что она, женщина зрелых лет, понесла тяжелую утрату или возглавила таксопарк вместо оказавшегося за решеткой мужа. Эти способности были, по ее мнению, скромными. Однако же с их помощью она при необходимости могла бы содержать семью, купить дом, и не один, устроить детей в частные школы. Ее не обошли награды и глянцевые журналы, ее не обошла любовь. А позже, или почти одновременно, ей перепали деньги, чтобы создать книгу о своей жизни, о той жизни, которая и так уже была волшебной, расхваленной на все лады, не по заслугам усыпанной розами. И книга эта, «Барбара (и я)», разошлась мгновенно, принеся еще больше денег. А ведь она даже руку к ней не приложила! Текст написала за нее подруга – Диана! Софи хотела все это выложить Клайву, без обиняков, с презрением, но ведь ему не заказывали книг, не присуждали наград и, насколько она знала, не предлагали домашних фотосессий для женских журналов. Что-то его подтачивает, думала она; как видно, несоответствие собственным расчетам. Вся штука в том, что задачки он решал кое-как, но если никто до сих пор не указал ему на ошибки, то она и подавно промолчит.
– Ну ничего, – сказал он. – Хорошо, что есть возможность снова войти в привычную колею.
– Какая возможность?
Видимо, она что-то прослушала.
– Да этот спектакль.
– Ох, Клайв. Нашего спектакля никто не заметит.
Глядя на нее в упор, он явно пытался сообразить, не затеяла ли она какой-нибудь жестокий розыгрыш.
– Тогда почему этот Макс так суетится?
– Он планирует вытянуть немного денег из старичков в Истборне и поделиться с нами.
– И все?
– Думаю, да.
– Значит, тебе эти деньги нужны?
– Нет. А тебе?
– Да и я, наверное, без них обойдусь. А тогда зачем ты согласилась?
– Люблю работать. А работать со старыми знакомыми люблю вдвойне.
– Понимаю, – сказал Клайв. – А вот я в Штатах никого не люблю.
– Из двухсот миллионов?
– То есть никого из тех, кто изъявляет желание со мной работать.
– Ага.
Ей невольно подумалось: это все равно как расписывать, до какой степени ты не любишь съестное, не предупредив, что речь идет о надкушенном бутерброде, который завалялся в холодильнике.
– Знаешь, я хочу вернуться домой.
– А кто тебе мешает?
– Лос-Анджелес – поразительный город. Дело в том, что там…
– Ты ведь не собираешься мне расписывать, какая там погода? И какая планировка – без центра?
– Я думал, тебе интересно, – с легкой обидой сказал он.
– Один раз интересно было послушать, когда приятель вернулся из Калифорнии году в шестьдесят восьмом. А потом стало неинтересно.
– Как хочешь.
– Но у тебя наверняка есть особая причина для возвращения. Никто по доброй воле не уезжает из города, где с утра до вечера светит солнце. Все собираются, но как доходит до дела, так их нет.
– И почему же я, по-твоему, хочу вернуться?
– Понятия не имею. Керри действительно тебя бросила?
– Не знаю.
– Есть простой способ узнать: она живет у тебя в доме?
– Нет.
– Ну вот.
– Да она и раньше часто бывала в разъездах – то по делу, то без дела.
– А перед исчезновением она собиралась в командировку? Ты звонил ее агенту?
– Звонил. Он говорит, никакой командировки не было. Вообще разговор вышел неловкий.
– Тогда, видимо, надо исходить из того, что она тебя бросила.
– Вот и я стал склоняться к такому же выводу. Короче. Мне неохота в старости прозябать там без работы и без друзей.
– Ну, прозябай здесь.
Он посмотрел на нее с обидой, и она состроила гримасу, показывая, что шутит. В прежние времена он бы посмеялся; Софи точно не знала, что притупило его реакцию – возраст или Голливуд. Она винила Голливуд.
– А у тебя друзей достаточно? – спросил он. – Не подумай, что я пресмыкаюсь. Но должен сказать, что ты займешь центральное место… в здании новой жизни.
– Я буду опорной конструкцией, – сказала Софи.
– Это предложение или разъяснение?
– Это разъяснение.
– Вот, значит, как.
– Посмотрим еще, как мы с тобой сработаемся на репетициях, – сказала Софи. – Если все пойдет хорошо, я с легкостью преобразую разъяснение в твердое предложение.
– Пытаюсь припомнить какой-нибудь подходящий к случаю малоприличный анекдот.
– В связи со словом «твердый»?
– Вроде того.
– Если не припоминаешь, пойди лучше по пути разъяснения.
– Что-нибудь про масло: «уже намазывается».
– Хотя бы.
– Таких анекдотов была туча, особенно в эпоху «Последнего танго в Париже», помнишь?
– Да, верно. Золотой век неприличных анекдотов про масло, – сказала Софи.
– Вот-вот.
Как нелепо, что уже подкралась старость, подумала Софи. Нелепо и несправедливо. У старичья все воспоминания – черно-белые: войны, мюзик-холлы, мерзкие болезни, сумерки. А у нее все воспоминания – цветные, будь то оглушительная музыка и дискотеки, «Биба» и «Хабитат», Марлон Брандо и масло. В день первого свидания она повела Денниса на мюзикл со стриптизом; в браке они прожили более сорока лет, а потом он умер – даже не сказать, что от старости, а от болезни, которая выбирает главным образом стариков. Подняв бокал, Софи залпом выпила минералку с привкусом шампанского.
– Бокал шампанского, будьте добры!
Она решила надраться – просто чтобы проверить, так ли это противно, как ей помнилось.
26
Тони с Биллом сочинили сценарий за три недели. Он был рассчитан на девяносто минут, что равносильно трем сериям. Макс предупреждал, что пожилые зрители не захотят часами просиживать в зале, а сценаристам это было только на руку: они и сами не хотели месяцами просиживать в польской кофейне. Макс дал им наводку на два сюжетных стержня: две свадьбы. Барбара и Джим, оба овдовевшие, встречаются на свадьбе сына, и – слово за слово – из их болтовни рождается какая-то искорка; во втором акте они сами готовятся повторно связать себя узами брака.
– Чтобы оба разом овдовели – такого не бывает, ты согласен? – сказал Тони на второй день, когда они с Биллом обсудили все на свете и уже ни под каким видом не могли оттягивать начало работы. – Ну кто в наше время умирает? До восьмидесяти лет – никто.
У этого наблюдения была определенная подоплека, но Тони не хотел ее озвучивать. Истина, однако, заключалась в том, что Билл, невзирая на многолетнее пьянство, беспорядочные половые связи и злоупотребление наркотиками, дотянул до весьма преклонного возраста; это доказывало, что люди стали куда выносливей, чем прежде. («Злоупотребление? – презрительно повторял Билл пару десятилетий назад в ответ на беспокойство Тони. – По-твоему, я злоупотребляю? Да я использую по назначению».)
– Деннис-то умер, – заметил Билл. – Он до восьмидесяти не дожил.
– Ему просто не повезло, – сказал Тони.
Денниса убила инфекция, которую занесли ему в больнице после несложной операции на бедре.
– Тогда как: один развелся, второй овдовел?
– Давай-давай, – сказал Тони, как будто ему предложили второй пирожок.
– На кого что навесим?
– Нельзя заставлять Софи играть вдову. Она ведь и в самом деле овдовела.
– Почему это нельзя заставлять актрису играть то, в чем она хоть что-то смыслит?
– Да потому, что она распереживается.
– Зато быстро войдет в роль.
– А Джим разведен, – напомнил Тони.
– Наверное, – ответил Билл. – Но это же значит, что у него за плечами было целых два неудачных брака. Мне он виделся другим типом личности.
– А что, если он и не вступал в повторный брак? – решился Тони.
– По ней, что ли, сох все эти годы?
– К чему такой сарказм?
– Мыслимое ли дело – столько лет сохнуть?
– Человек может сожалеть о своих ошибках, разве не так?
– Чуть не полвека?
– Да хоть бы и полвека. Я же не утверждаю, что он все это время сидел в темной комнате и рыдал. Он просто сожалеет, что судьба у него сложилась так, а не иначе.
– Пожалуй. Только поздно уже.
– Ничего не поздно, – возразил Тони.
– Ой, не надо.
– Чего не надо?
– Да вот этого. Все кончено.
– Почему кончено?
– От Барбары прежней ничего не осталось. Или наоборот, осталось слишком много – это как посмотреть. Она больше не Барбара, пойми.
– Ты нарочно меня подзуживаешь?
– Она же была красоткой.
– Разве ничем другим она не отличалась?
– Ну что ты дергаешься? Напишу я с тобой вместе этот гребаный сценарий. Пусть они воссоединятся, жалко, что ли? Но если честно… Между нами…
– Билл, черт бы тебя подрал. Уж кому, как не тебе…
– Что?
– Ты день изо дня торчишь дома, один как сыч, киснешь в окружении пустых бутылок из-под «Джонни Уокера» или чем ты там травишься – тебе ли не понимать ценность воссоединения?
Билл вздохнул и тут же как-то сдулся.
– Да я понимаю, – сказал он. – Потому-то и не хочу над этим думать. Я хочу того, что было у тебя с самого начала.
Джима оставили неженатым.
На следующий день свершился большой прорыв.
– Постой-ка, – сказал Билл. – А сколько нынче лет младенцу?
– Младенцу Барбары? Тимми? Какой же он младенец? Ему под полтос. Родился он в начале третьего сезона… в шестьдесят шестом, правильно? Или в шестьдесят седьмом?
– Боже правый, – вырвалось у Билла. – Родился в шестьдесят шестом – и уже под полтос? А кажется, все это вчера было. В жизни-то годы по-другому идут. Я бы Тиму лет двадцать пять дал, от силы тридцать.
– А я бы нет, – возразил Тони. – Роджер ему примерно ровесник.
– «Тим», – произнес Билл, – «Роджер». Каким местом мы думали, когда детям имена выбирали?
– А чем они плохи?
– Сегодня – ничем. Но разве вы с Джун, глядя на своего, приговаривали: «Ути-пути, крошка Роджер»?
– А что такого?
Билл в сомнении покачал головой:
– Ладно, проехали. А с чего это крошка Тимми в пятьдесят лет впервые надумал жениться? Тоже мне Кэри Грант. Где он раньше был?
– А если он все это время сожительствовал со своей… с какой-нибудь…
– Тогда и свадьба была бы поскромнее, а не такая – с шатрами, с подружками невесты, с викарием, – сказал Билл. – Тебя часто зовут на повторные свадьбы?
– Я такого вообще не помню. Народ как-то уходит на крыло, понимаешь? А тебя – часто?
– За последние полтора месяца на трех свадьбах побывал – правда, все первые.
– Племянники, племянницы?
– Да нет, откуда? Ты за прессой-то следишь? – спросил Билл.
– У тебя в друзьях появились знаменитости?
– Геи, – сказал Билл. – Наши ребята теперь сплошь знаменитости. Прославились в связи с легализацией однополых браков. В марте, кажется? Или в апреле?
– Обалдеть! – изумился Тони. – Это же большое дело.
– А по мне, – сказал Билл, – просто бумажка с печатью и пьянка.
– Для нашего сценария это находка, – не унимался Тони. – Мы ввернем туда однополый брак.
И оба испытали волнующее покалывание, родом из такого далекого прошлого, что с ходу и не вспомнишь, как оно было.
Репетиции проходили в одном из клубов Сохо, который так и назывался: «Клуб „Сохо“». Располагался он на Берик-стрит, над рынком. До беседы с режиссером у них оставался ровно час; трое других актеров – бюджет Макса предусматривал только пятерых – должны были появиться ближе к выходным.
Естественно, до сих пор они слыхом не слыхивали про «Клуб „Сохо“» и за весь день не увидели там ни одного человека старше сорока. При входе сногсшибательная, славянского типа красотка с черной помадой на губах и в едва видимой глазу мини-юбочке занесла их в журнал и проводила наверх, в какую-то каморку в конце коридора. Стол, стулья, экземпляры сценария, фрукты, минеральная вода. Биллу там не понравилось.
– Мы здесь чужие, – изрек он. – А лестница меня доконает.
– Ну извините, – сказал Макс. – Поскольку я – соучредитель, это помещение нам отвели безвозмездно.
– А что там за молодняк на первом этаже? – спросил Клайв. – И почему в десять утра никто никуда не торопится?
– Они работают в медиасфере, – ответил Макс. – Продюсеры, авторы, режиссеры…
– Настоящие продюсеры, авторы и режиссеры?
– Время сейчас трудное, – сказал Макс. – Если вас интересует, получают ли они деньги… Ребятам любой ценой нужно пробиться. А для этого иногда приходится и на риск идти, вы же понимаете.
Мир стал совсем другим, невольно подумала Софи – и тут же себя одернула. Естественно, мир стал другим. Стоит ли удивляться, что восьмидесятый год – это не тридцатый, шестьдесят пятый – это не пятнадцатый и так далее. Но боже правый… Кому сейчас слегка за двадцать, для того шестьдесят пятый – каким казался ей пятнадцатый, когда она только начинала.
Однако же тогда все было по-другому, верно? Повсюду красовались изображения «Битлз» и Твигги. Кому в шестидесятые было дело до пятнадцатого года? Но она тут же вспомнила плакаты с лордом Китченером – они тоже висели повсюду. Поди разберись.
– В каком году вы родились, Макс?
По-видимому, он решал какие-то вопросы с Биллом и Клайвом, но Софи отвлеклась.
– В семьдесят пятом.
– Понятно.
Раньше, в начале их пути, телевидение, поп-музыка и кино вынуждены были по крупицам завоевывать себе уважение. Софи хорошо запомнила тот выпуск ток-шоу «Покуривая трубку», в котором Деннис дискутировал с Верноном Уитфилдом, или как там его, на тему телевизионных ситкомов, но сейчас ей уже стало казаться, что этот Уитфилд в чем-то был прав: весь мир захлестнули развлечения, и миру, как она заметила, это не пошло на пользу. Подчас казалось, что все люди стремятся только к тому, чтобы писать сценарии телепередач, петь со сцены или сниматься в кино. Никто больше не стремился мастерить кисти, разрабатывать двигатели, даже искать средство от рака.
Очнувшись от забытья, которое то и дело подстерегает человека на восьмом десятке, она обнаружила, что Клайв постукивает по сценарию шариковой ручкой. К удивлению и радости Софи, его лицо приняло знакомое ей выражение: он собирался одной фразой насолить всем присутствующим. В глазах появился совершенно особый блеск, брови характерно поползли вверх, презрительно выпятился подбородок.
– Тим – голубой? – уточнил Клайв. – Вот уж вряд ли.
Ее предположения оправдались. Всем стало неловко.
– Ты с ним знаком? – спросил Тони.
– Я его отец, – сказал Клайв.
– Да ты его последний раз видел в шестьдесят седьмом году, – не выдержал Билл. – Ты его бросил. Не тебе судить о его ориентации.
– Просто я готов поручиться, что наша аудитория этому не поверит, – гнул свое Клайв. – Он рос таким крепышом.
Его подняли на смех.
– По-моему, он нарочно над вами прикалывается, – сказал Макс.
– Боюсь, что нет, – заметила Софи.
– Глупость не лечится, – бросил Билл.
– Ты считаешь, это подмочит твою репутацию? – спросил Тони. – Правильно я понимаю?
– Не смеши меня, – сказал Клайв.
– Ты все правильно понимаешь. – Софи повернулась к Тони. – Вечная история.
– Давайте придерживаться фактов, – потребовал Клайв. – Не надо переходить на личности.
– Какие, к черту, факты? – возмутилась Софи.
– Факты вот какие, – начал Клайв. – У меня двое детей, и ни один…
На этот раз возмущенный рев утопил окончание его фразы.
– Что ты за человек такой? – обратился к нему Билл. – Наверняка в Голливуде на каждом шагу с геями сталкивался. Наверняка и среди твоих друзей они есть.
– Конечно есть. Люблю геев. Я даже тебя люблю, Билл. И заявляю об этом безо всяких оговорок.
– А какие могут быть оговорки? – спросил Тони.
– Замнем для ясности.
– А если бы тебя взяли за горло?
– Понимаешь, мужчины в основном говорят: «Я тебя люблю, но не в этом смысле», ты замечал? А я не так.
– Но оговорку все же сделал, – сказал Билл.
– Потому что вы меня за горло взяли, – расстроился Клайв.
– Ты знал, что мы из тебя все оговорки вытянем. Для того и ввернул, что, мол, замнем для ясности. А сам держал про запас.
– Здесь, между прочим, есть один серьезный момент, – задумался Макс.
– Какой?
– Поймет ли нас возрастная аудитория? Захочет ли смотреть спектакль, где показана гей-свадьба?
– Возрастная аудитория прямо перед вами, – сказала Софи. – Вы спросите нас.
– Вам бы захотелось посмотреть спектакль про гей-свадьбу? – спросил Макс.
– Конечно, – решительно ответила Софи.
– Не уверен, – сказал Клайв.
– Это почему же? – возмутился Тони.
– Я бы сразу подумал, что в спектакле будет перебор по части политкорректности, – сказал Клайв.
– Ты же читал пьесу, – вмешался Билл. – Есть там перебор по части политкорректности?
– Но и неполиткорректной, согласись, вашу пьесу не назовешь, – сказал Клайв.
– А как должно быть? – спросил Тони. – Тебе подавай кучу анекдотов из семидесятых про Гей-Люссака и голубые ели?
– Кучу не надо, – ответил Клайв. – Один-два. Для реализма.
– Справедливо, – согласился Билл.
– Не слушай его, – заспорила Софи, пораженная такой легкой капитуляцией.
– Нет, он, по-моему, дело говорит, – сказал Билл. – Джим – лейборист старой закалки. Сейчас уже – динозавр. Немного гомофоб, приторможенный, жалуется на засилье цветных, не понимает современных реалий.
– А ведь ты прав, – закивал Тони. – Можно на этом сыграть.
Клайв, судя по всему, пришел в смятение.
– Я совершенно не так представляю Джима.
– Не так?
– Нет. Мне он видится как умный, начитанный человек, который не чурается нового, не приемлет дискриминации…
– А это не перебор по части политкорректности?
– Я считаю, в этой пьесе Джим должен быть достаточно толерантным.
– А Барбара – наоборот? – предположила Софи.
– Это было бы резонно, – ответил Клайв. – Они ведь – антиподы.
– Давай разбираться, – начал Билл. – Ты против политкорректности, а потому требуешь добавить шуточки про геев. Но в то же время ты отказываешься произносить их со сцены, поскольку хочешь нравиться всем без исключения.
Клайв открыл рот, чтобы объясниться, и тут же его закрыл.
– Жуть, – сказала Софи. – Макс, мы ведь не ископаемые. Боже упаси. Не забывайте: мы ровесники Боба Дилана и Дастина Хоффмана.
– Значит, вы бы все как один побежали за билетами на спектакль об однополом браке? – спросил Макс.
– Да, – уверенно заявила Софи. – Дружными рядами.
– Но пьеса-то не про однополый брак, черт побери! – возмутился Билл. – Вы текст вообще читали? Пьеса – о мужчине и женщине, которые примиряются с прошлым и пытаются понять, есть ли у них совместное будущее.
Тут Клайв покосился на Софи, опустил ладонь ей на колено – и не убрал. Софи хотела было оттолкнуть его руку, но потом решила, что ей даже приятно: она соскучилась по такому прикосновению и уже пару лет сомневалась, доведется ли ей снова его испытать. Она понимала, что имел в виду Макс: действительно, люди их возраста хотят, как и все, думать о будущем, – но еще больше они хотят жить в настоящем, а не в прошлом. Зачем ей ломать голову над тем, какой спутник жизни получится из Клайва, как сложатся их отношения и будет ли она с ним спать? Такие вопросы – для молодых, вот пусть молодые и терзаются.
После обеда у них была встреча с режиссером – солнечной, доброжелательной девушкой по имени Бекки. Для разминки она предложила, чтобы каждый рассказал о том, что для него важно, и когда пришел ее черед, поведала о своей супруге. Все посмотрели на Клайва, но тот лишь ободряюще улыбался.
В Истбурне до официальной премьеры планировались два прогона, но это разделение оказалось довольно условным: если не придут критики и не будет банкета, тогда что определяет разницу между прогоном и – как кричали афиши на всем побережье – «Мировой премьерой»?
– Цена билетов, – ответил Макс.
– И все? – удивилась Софи.
– Как-то так.
Они пили чай в холле отеля «Кавендиш», и Софи уже несколько раз узнали посторонние люди, что было ей приятно. Разумеется, сказать, что ее осаждали поклонники, она бы не осмелилась. В отеле проживало на удивление большое количество скандинавских и немецких семейств, а ее слава была не того сорта, чтобы разлететься во все концы света. Но две-три пары пенсионеров – ну хорошо, одна-две, это уж точно, – сверлили ее глазами, а потом, сдвинув головы, зашептались.
– Как там кассовые сборы? – спросил Билл.
– Рано судить, – ответил Макс. – Многие будут брать билеты перед спектаклем.
– Другими словами, хуже некуда, – подытожил Клайв.
– Я бы так не сказал, – возразил Макс, но возникало ощущение, что именно это он и говорит.
– А как бы ты сказал? – спросил Тони.
– Ну, – протянул Макс, – вопрос, конечно, интересный.
Они ждали разъяснений или аргументов, но Макс ничего больше не добавил.
– Если бы у тебя была шкала обманутых ожиданий, – заговорил Билл, – на которой десять – это полное несоответствие ожиданиям, сколько бы мы по ней набрали?
– У меня нет шкалы обманутых ожиданий, – сказал Макс.
– Я же говорю: если бы.
– Ну нет ее у меня, – упорствовал Макс. – И никогда не было, она мне без надобности. Покажите мне такую шкалу – я даже не пойму, что это за штука.
– Это не материальный объект, – пояснил Билл. – В нее нельзя опустить монетку, на нее нельзя наступить каблуком. Это концепция.
– Мне эта концепция непонятна.
– То есть у тебя никогда не было разочарований?
– Нет, – отрезал Макс. – Я не могу их себе позволить. Работа такая.
– Я даже не понимаю, что у тебя за работа, – сказал Клайв.
– Независимый продюсер, – объяснил Макс. – Широкого профиля.
– То есть?
– Передачи для онлайн-телевидения. Фильмы. Сериалы.
– Мы могли видеть твои фильмы?
– Пока нет.
– А сериалы?
– Могли видеть передачи для онлайн-ТВ, – ответил Макс.
– Нет, не могли, – сказал Тони. – Уверен, что говорю за всех.
Наверное, крупными знатоками онлайн-ТВ были молодые актеры – Том (сорока шести лет) и Джеймс (сорока четырех), но те ушли на пляж.
– Значит… это твой первый опыт? – Клайв не верил своим ушам.
Никому из них и в голову не приходило, что Макс – новичок в своем деле: он производил впечатление опытного и хваткого профессионала. Точнее, он нашел деньги, чтобы им заплатить, а это было то же самое. Очевидно, старые мерки уже не работали.
– Именно так, – подтвердил Макс. – Поэтому мне и не нужна ваша шкала обманутых ожиданий. Лучше спросите меня про шкалу восторга, шкалу предчувствия успеха или шкалу самооценки.
– О, по этой ты бы много набрал, – сказал Билл.
– Если сам себе не поставишь десятку, никто не поставит, – заявил Макс.
Софи заметила, что к ним пробираются узнавшие ее старички. Она приветливо улыбнулась, но они даже не посмотрели в ее сторону, потому что нацелились на Клайва.
– Вы же старший инспектор Джури, правильно? – спросил пенсионер. – То есть, конечно, вы не Джури, но…
– Клайв Ричардсон, – представился Клайв. – Да, я играл Ричарда Джури. Как приятно, что вы помните. Счастлив познакомиться.
Он встал и пожал им руки; Софи видела, что он с трудом сдерживает желание триумфально выбросить кулак вперед и показать ей победный знак.
– В «Барбаре (и Джиме)» вы нам тоже очень нравились, – добавила старушка. – Как мы переживали ваш разрыв!
– Они воссоединятся, – заверил Макс. – Не далее как сегодня.
Старички пришли в недоумение.
– И Барбара тоже здесь! – Клайв указал в ее сторону.
Барбара помахала.
– Ой, – изумилась женщина, – надо же!
– Сегодня у нас премьера. «Начиная с этого дня». В театре, – объяснил Макс.
– Ну нет, мы уже не выбираемся в Уэст-Энд, – сказал мужчина.
Было без четверти пять.
– Премьера состоится здесь, в Истбурне, – терпеливо растолковал Макс.
– А, тогда ладно, – проговорил мужчина. – Будем отслеживать.
– Отслеживать не нужно, – сказал Макс. – Спектакль уже сегодня.
– Может, попросим для них контрамарки? – предложил Клайв.
Возникла общая неловкость.
– А про что спектакль? – поинтересовалась старушка.
– Про Барбару и Джима. Из сериала. Они сойдутся после многих лет разлуки.
– Замечательно. А как называется?
– Твою ж мать, – пробормотал Макс.
Старичок будто собрался прыгнуть вперед, чтобы загородить собой жену, но в итоге только сжал ей руку.
– Не обижайтесь на него, – вмешался Клайв. – Молодо-зелено. Спектакль называется «Начиная с этого дня».
– Твою ж мать! – вскричал Макс, и на этот раз пара ретировалась. – Как мы облажались с этим гребаным названием!
– А мне нравится, – вступился Билл. – По-моему, получилось умно.
– Умно-то умно, – бросил Макс, – только мимо кассы. Этот холерный проект затевался ради того, чтобы вывести на сцену Барбару и Джима из сериала «Барбара (и Джим)», а мы даже не донесли этого до стариков, еще способных притащиться на спектакль. Он должен называться «Барбара и Джим: снова вместе!». Восклицательный знак. Мне нужно позвонить. Сообщить в театр. Напечатать новые афиши. Черт.
Он еще не вышел из кафе, а уже вел какие-то переговоры.
– Пожалуй… – начала Софи, – восклицательный знак.
– Круг замкнулся, – сказал Клайв.
– Не смешно, – проговорил Билл.
– А мне нравится, – заметил Тони. – Как будто Деннис… его дух… по-прежнему с нами.
– Тем более не смешно, – проворчал Билл.
Иногда Софи рассказывала Деннису, как течет жизнь. Из всех ее занятий это более всего походило на молитву. Деннис всегда любил послушать о детях и внуках, пусть даже это были новости местного, а не национального масштаба; он не уподоблялся тем безразличным, слегка высокомерным мужьям, которые хотят, чтобы жены опускали скучные подробности и сокращали длинный телефонный разговор до заголовков. Обычно звонил он сам, и теперь она старалась описывать все в деталях, припоминая каждую мелочь. До сегодняшнего дня ей ни разу не пришлось говорить о работе; после его смерти работы просто не стало. А теперь он был бы только рад узнать, что она не сидит без дела.
Я в Истбурне, у себя в гримерке, начала рассказывать Софи. (Не вслух. Она же не сумасшедшая. Но именно рассказывать, а не писать и не размышлять.) Тони и Билл слоняются где-то в театре. Они сочинили пьесу про Барбару и Джима, и молодой продюсер сейчас носится по улицам и зазывает всех, кто может нас помнить, потому что сегодня ожидается полупустой зал. Пьеса получилась намного лучше, чем я предполагала. Смешная и грустная – как сама жизнь. Клайв подбивает ко мне клинья, и, возможно… Тут она остановилась. Деннис не хотел про это слышать, а она не хотела признаваться, да и не знала толком, что сказать. В общем, все мы в сборе, продолжила она. И придем сюда завтра вечером и послезавтра. Если уж я не могу быть с тобой дома, то лучше мне быть с ними.
Но это не вся правда, вдруг поняла она. Ей не хотелось сидеть с Деннисом дома – ей хотелось быть вместе с Деннисом и остальными здесь, в Истбурне; а еще лучше – в студии Би‑би‑си, и чтобы соседнюю гримерку занимал Клайв, а Деннис метался снаружи. Она не жаждала возврата в шестьдесят четвертый год, ностальгии не было. Просто ей хотелось работать. Софи снова взялась за пьесу. В самом начале, вот здесь, можно попробовать как-то обыграть заварочный чайник. Главное – вызвать смех, когда этого никто не ждет, а дальше все пойдет без сучка без задоринки.