— Нас было только трое: Джим Карвер, Эд Барнс и я. — Дженкинс совершенно забыл про свою браваду и самоуверенность и стоял, съежившись от страха перед Рори, Тимом и Джихью, сидящими за длинным, покрытым зеленым сукном столом в каюте Джихью. — Мы решили, что, как только захватим корабль, остальные сами к нам присоединятся за исключением разве что этих сукиных сынов арабов. — Он указал на девять воинов, стоявших по стойке смирно за спиной Рори. — Ну, потом мы решили, что сможем продать их вместе с черномазыми. Они такие же черные, негры неграми.

Рори и Тим, чья ярость усиливалась потерей Млики и Маноэля, сидели с хмурыми лицами, не говоря ни слова, пока Джихью допрашивал своего старшего помощника, чьи закованные в кандалы руки и ноги позвякивали всякий раз, когда он менял позу.

Палец Джихью резал воздух.

— Вы всегда ненавидели меня, так ведь, Дженкинс?

— Ох, нет, капитан, нет! Не могу сказать, что я вообще ненавидел вас.

— Вы лжете, проклятый, елейный, самоуверенный сукин сын из Новой Англии. Лжете! Ты ненавидишь меня за то, что я наполовину индеец, моложе тебя, а, капитан? Ты ненавидишь меня, потому что тебе не нравится выполнять приказы полукровки. Скажи, беложопый конгрегациональный ублюдок, это ведь твоя глупая ненависть ко мне заставила тебя пойти на это? — Джихью опустил свой прокурорский палец, взял со стола пистолет, намеренно взвел его и направил на Дженкинса: — Отвечай, или я продырявлю тебе кишки.

— Вы не выстрелите в меня, капитан. Не стреляйте. Не забывайте, что мы белые люди на корабле, полном черномазых.

— Белые люди, вот как? Это впервые такой бледнолицый пуританин, как ты, называет меня белым человеком. Я не белый. Я на половину краснокожий, забыл разве? — Джихью направил пистолет Дженкинсу в живот.

— Ох, капитан. У меня жена и дочь в Портсмуте. Забыли? Она же сестра мистера Адамса, а он совладелец «Джуно». Я просто хотел вернуть украденную собственность, вот и все. Любой суд в Штатах встанет на мою сторону. Вы же знаете, что это — «Джуно», так же как и я.

— Это «Шайтан». — Слова Рори прозвучали коротко и рассекли воздух, как удар хлыста. — Мы ничего не знаем о «Джуно» Мы купили этот корабль за наличные, и он наш. Корабль и груз принадлежат нам. Если бы не я, вы бы оставались рабом до скончания дней своих. Ни один собака-христианин не протягивает больше пяти лет, воздвигая стены для султана магребского. Я вытащил вас оттуда, а вы попытались убить меня.

— Мы просто хотели вернуть судно его законным владельцам. — У Дженкинса опять появился бахвальный тон. — И вы знаете, капитан, это — «Джуно». Вы знаете это, черт вас возьми.

Рори привстал со стула, но Дженкинс продолжал, обнаружив скрытые резервы храбрости:

— Слой белой краски и черт вместо носового украшения не могут изменить корабль. Он был захвачен пиратами, и вы один из них, мистер Махаунд. Вы ведь тоже араб, мистер Махаунд, даже если можете говорить по-английски без акцента.

— Лицо Рори побагровело от гнева. Он встал, протянул руку через стол и хватил Дженкинса с такой силой, что чуть не свалил его.

— Вы! Вы пытались вернуть корабль его законным владельцам? Я — законный владелец вместе вот с этим человеком, — он показал на Тима. — А ты, ублюдок, захотел украсть целую партию рабов, которая сделала бы тебя богачом. Ах ты, мерзкая вонючка! Полагаю, ты и моего слугу Млику убил хладнокровно, чтобы вернуть этот корабль его законным владельцам.

— И Маноэль был моим другом, а вы убили его. — Рука Тима поднялась в воздух.

— Ах ты, грязный педераст! — Дженкинс прикусил нижнюю губу. — Скромный португалец! Ах вы, бедняжки!

Тим был уже по другую сторону стола, схватив Дженкинса за глотку, но Рори был столь же стремителен, что и Тим, и оттащил друга.

— Если ты собираешься задушить эту свинью, сейчас не время. Пусть он все обдумает как следует до утра. Джихью, выделите двух матросов для охраны в его каюте, а еще двоих поставьте снаружи у двери. Утром вся команда должна быть собрана в центре корабля, и тогда я все скажу, при условии, что вы, — он обратился к Джихью, — позволите мне.

Джихью дал молчаливое согласие, вынув ключи от кандалов Дженкинса из кармана и вручив их Рори.

— Он ваш, Рори. Вы занимайтесь им, а я позабочусь об остальном. Я прикажу зашить в парусину Маноэля и Млику для похорон вместе с арабами и бунтовщиками. Мне все равно, что вы сделаете с этим треплом. Жаль только, что его шурин, этот напыщенный осел мистер Адамс, не разделит с ним, этой участи.

Ни Рори, ни Тим не спали остаток ночи. За бесчисленными чашками крепкого черного кофе, иногда разбавленного бренди, они сидели за столом в каюте Джихью, пока один за другим к ним приводили всех членов команды на допрос. Они входили в каюту, некоторые из них терли глаза, так как крепко спали и не слышали ни выстрелов, ни борьбы. Дженкинс, вероятно, говорил правду: никто из команды не был в сговоре с бунтовщиками. Те, кто были на вахте, слышали какую-то суматоху, но не знали, что происходит; те, кто спали в носовом кубрике, были в полном неведении. Очевидно, Дженкинс и два его сообщника планировали сами захватить корабль и рассчитывали на то, что остальные с охотой присоединятся к ним.

К рассвету мастер по парусам зашил семь тел в тяжелые парусиновые ванты, которые лежали в середине корабля на палубе, а к перилам была прикреплена широкая доска. Тим открыто плакал, глядя на эту картину, хотя ему было невозможно определить труп бедного Маноэля в парусиновом саване. Рори, глядя на семь парусиновых мешков, не знал, который из них Млика, и с трудом сдерживал слезы. С той ночи, когда Рори подобрал его в пустыне, касай верой и правдой служил ему, и сейчас Рори понял, какой преданностью всегда платил ему Млика. Мавританским солдатам разрешили оплакать своих товарищей, и они распростерлись ниц на палубе в направлении встающего солнца, где, как они полагали, находилась Мекка, и затянули свои молитвы. Солнце показалось над горизонтом, и колокол пробил четыре склянки. С ударами корабельного колокола раздался пронзительный звук боцманской дудки, и вся работа на судне прекратилась. Все до единого матросы, за исключением рулевого, собрались на главной палубе. Рори и Тим поднялись по трапу на шканцы и встали рядом с Джихью. Рори перегнулся через перила и сказал несколько слов по-арабски одному из мавров, который ушел и появился вновь с закованным в кандалы Дженкинсом. По жесту Рори воин поставил злодея прямо под перилами.

— Джентльмены. — Рори посмотрел на разношерстную толпу перед ним. — Я сказал, что обратился к вам столь лестно в первый и последний раз за это плавание. Я был не прав. Я обращаюсь к вам опять. Здесь вы видите, — он указал вниз на Дженкинса, — человека, который был нашим первым помощником капитана. Ночью он, Карвер и Барнс замыслили бунт на корабле. Во время бунта они убили моего слугу Млику. Они также убили матроса Маноэля Барбосу и еще троих мавританцев. Пять невинных жизней унесла прошедшая ночь, помимо Карвера и Барнса, которых мы отправили в ад, когда они пытались убить меня.

По толпе прошел ропот, пока Рори ждал, когда его слова проникнут в их огрубевшие души. Ничего нового он им не сообщил, ведь каждого матроса допрашивали перед этим. Но сейчас перед зашитыми в ванты телами, лежащими на палубе, слова Рори приобретали некий драматический смысл, который оказал на команду определенное воздействие, показав всю гнусность совершенного преступления. Затем Рори повторил свои слова по-арабски для мавров, которые, после того как Рори закончил, громко запричитали. Рори поднял руку, прося тишины. Он вновь показал на Дженкинса.

— У вас есть что сказать в свое оправдание?

Несомненно, Дженкинс отрепетировал свою речь за ночь и произнес ее велеречиво:

— Я требую, чтобы меня отправили под защиту в ближайшем порту и сообщили американскому консулу. Я американский гражданин и обладаю правами.

— Правами? — Рори старался говорить спокойно. — Какими правами? Убивать людей, которые никогда не делали вам ничего плохого? Конечно, отправляйтесь к американскому консулу. Валяйте! Прыгайте за борт! Ближайший порт — Фуншал, вам предстоит чертовски приятное плавание. Но там американского консула нет, так что вам лучше направиться в Ливерпуль или Гавр.

— Вы собираетесь убить меня? — Дженкинс посмотрел вверх, ища хоть какое-то сочувствие в выражении лица Рори. Сочувствия не было. — Ну, пожалуйста, мистер Махаунд. Я сожалею, что пошел на это. Это Карвер и Барнс подбили меня. Я не хотел, поверьте мне, не хотел. Клянусь на куче Библий, не хотел. Подумайте о моей жене, мистер Махаунд, и дочери, которая ждет меня. Во имя любви к Богу, не убивайте меня.

— Я до вас и пальцем не дотронусь, уверяю вас. — Рори взглянул поверх головы Дженкинса, который при этих словах почувствовал, что у него есть шанс остаться в живых. Уверенность его была подкреплена тем, что Рори бросил ему ключи от кандалов. Он схватил их и стал открывать наручники и кандалы. Освободившись от них, он выпрямился, и подобие улыбки появилось у него на лице.

— Благодарю вас, мистер Махаунд, благодарю вас.

Рори не обращал на него внимания. Говоря по-арабски, он обратился к солдатам, к девяти хмурым маврам, которые, казалось, готовы были броситься на шканцы и убить самого Рори:

— Слуги Ислама, этот пес-нзрани убил троих истинных верующих. Али, Эдрис и Хуссейн были вашими друзьями и товарищами. Они вошли во врата рая и уже сейчас наслаждаются всеми благами его. Но, — тут Рори указал на парусиновые мешки, — их тела все еще с нами, и эти трое верных последователей Пророка Магомета никогда уже не увидят своей родины. Я отдаю этого человека в ваши руки. Делайте с ним что хотите.

Хмурые лица исчезли. Они приветствовали Рори.

— Али был моим братом. — Коричневая рука поднялась, требуя отмщения.

— А Эдрис был безусым юнцом, поцелуи которого были слаще медовых сот. — Другой воин поднял сжатый кулак.

— Хуссейн был мне братом, отцом, защитником. — Поднялась в воздух третья рука.

— Их имена были вписаны в Книгу жизни, чтобы умереть от рук неверных, но мы отомстим за них.

Бородатый мавританец начал стаскивать с себя халат через голову.

Хотя Дженкинс не понимал их слов, маниакальные выражения на лицах мавров заставили его ощутить, что его радость была преждевременной.

— Что он говорит этим маврам, Джихью? Ты же не позволишь этим язычникам прикоснуться ко мне, а, Джихью?

Джихью начал было говорить, но Рори остановил его поднятой рукой, показывая на мавританских солдат внизу. Каждый из них раздевался. Они сняли свои желтые бабуши и стояли только в широких шароварах. Медленно, не бросив ни единого взгляда на Дженкинса, они встали вокруг него. Каждый воин стоял примерно в шести футах от своих товарищей, и все они стояли лицом к Джен-кинсу, который был в центре. Постепенно они стали смыкаться вокруг него, и Дженкинс, в ужасе переводя взгляд с одного на другого, решился на отчаянный шаг и попытался проскочить между ними. Длинная рука одного из мавров вытянулась и схватила его за плечо, развернула и швырнула в руки другого мавра. Тот поймал Дженкинса, схватил его за рубашку и оторвал один рукав, потом сделал два резких удара, которые послали жертву в объятия другого мавра. Тот тоже поймал его, оторвал другой рукав у рубашки и толкнул ошалевшего Дженкинса в руки своего ближнего товарища. Если бы не их суровые и серьезные лица, можно было бы подумать, что они играют в детскую игру, в которой вместо мяча был Дженкинс. Пока Дженкинс переходил из рук в руки по кругу, каждый из мавров срывал с него часть одежды, тузил его и передавал следующему, пока он не остался совершенно голым. Тогда они швырнули его, молящего о пощаде, в центр круга.

Старый мавр, начальник над солдатами, обнажил свой ятаган, тонкий кривой короткий меч, который носили с собой все мавры. Меч засверкал на солнце.

— Мы мстим за наших товарищей в священном джихаде, — прокричал он с пеной у рта. — Мы совершаем святое дело.

Он шагнул вперед к Дженкинсу, и быстрый взмах его меча был подобен вспышке света. Маленький бронзовый сосок на груди Дженкинса пропал, а на его месте появился алый кружок пошире. На какое-то мгновение Дженкинс уставился на него, не веря своим глазам, пока не потекла кровь.

— Сжалься, Джихью, сжалься! Они зарежут меня. Помогите!

— Ты же не сжалился над моим слугой Мликой, — ответил Рори.

— Он же был черномазый. Я — белый человек…

Снова взмах еще одного меча, потом еще и еще. Мавры тщательно прицеливались. Они пока еще не собирались убивать его. На теле Дженкинса появились красные полосы от острой стали. Там, где было ухо, осталась только кровоточащая плоть; нос его пропал после взмаха кинжала; вместо губ остались только окровавленные зубы. Он поворачивался из стороны в сторону, ища спасения, но ятаганы продолжали кромсать его: вот отлетела ягодица, икра, щека, бедро, другое ухо. Дженкинс увидел промежуток между двумя маврами и попытался проползти в него, но безжалостные ятаганы настигли его, отсекая клочья мяса от его тела. Дженкинс пронзительно визжал, бил окровавленными кулаками по телам своих мучителей, в то время как их ятаганы продолжали кромсать. Собрав последние силы в кулак, Дженкинс бросился к саванам, и люди, смотревшие на казнь с такелажа, в ужасе стали карабкаться выше на реи. На мгновение Дженкинс оказался вне досягаемости своих преследователей и натренированными руками вскарабкался на марс. Но и там не было спасения. Мавры столпились внизу, и, хотя они не привыкли лазать по снастям, они от него не отставали. Дженкинс продолжал лезть вверх, пока не оказался на главной нок-рее, и, видимо полагая, что мавры не осмелятся последовать за ним, он умудрился дойти до самого края реи. Мавры были неустрашимы. В своем фанатичном желании убить они прошли бы по воздуху, лишь бы добраться до него. Они приближались, приникая к нок-рее, дюйм за дюймом сокращая расстояние. Сквозь кровавую пелену, застилавшую ему глаза, Дженкинс видел, как они приближались: медленно, но верно. Он попытался вскрикнуть, но ветер отнес его голос.

— Черт побери, Рори, я больше этого не вынесу. — Джихью поднял свой пистолет и взвел его. Он хотел выстрелить не в мавританцев, а в Дженкинса. Рори опустил его руку.

— Пусть все идет своим чередом, Джихью. Ты слышал старика Абдуллу. Это джихад, священная месть. В такие мгновения мавры просто фанатики. Отними у них жертву, и они набросятся на вас.

— Боже, Рори! Я не могу больше здесь находиться и видеть, как они мучают этого беднягу.

— Мы ничего не можем поделать. Он бы не пощадил вас прошлой ночью.

— Он мог убить меня, но он бы не пытал меня. — Джихью показал вверх. — Посмотрите на них.

Абдулла, с развевающейся бородой, с ятаганом во рту, почти дотянулся до Дженкинса, который висел на самом краешке нок-реи. Старый мавр удержался, взяв ятаган в одну руку. Осторожно подняв ее, чтобы не потерять равновесие, он опустил ятаган на пальцы Дженкинса. Окровавленные кусочки упали на палубу, и Дженкинсу держаться уже было нечем. Обрубки его пальцев разжались, его тело застыло без движения на мгновение, выгнувшись дугой, полетело вниз и, минуя палубу, грохнулось в океан. Голова его всплыла над водой, вся в крови, руки взвились на мгновение над водой, высунувшись из белой пены, после чего он утонул.

Рори сделал знак боцману собрать всю команду на перекличку, и все собрались. Он подождал, пока мавры спустятся на палубу.

— Если среди вас есть кто-то, кто хочет затеять еще один мятеж, сделайте шаг вперед. — Рори положил руки на перила и посмотрел в лица, глядящие на него.

— Мы все с вами, сэр.

— Лучше уж с вами, чем в тюрьме.

— Вы спасли нас, сэр, мы благодарны вам, да.

— Мы и не думали о. бунте, сэр. Мы вообще ничего об этом не знали.

— Тогда двойную порцию грога для каждого сегодня, а ты, кок, заколешь теленка и как следует накормишь людей. Приготовишь самый лучший пудинг. Ив уважения к покойным — плохим и хорошим — вахты сегодня не будет. — Рори повернулся к Джихью: — Вы отслужите молебен, капитан?

Джихью открыл корабельную Библию. Благодаря благоговейному трепету, который испытывали магометане перед печатными книгами, всем разрешено было остаться на борту. Рори не знал, открыл ли он Библию наугад или заранее запланировал это, но слова прозвучали как нельзя кстати:

Спаси меня, о Боже: да прольются воды мне на душу.

Я утопаю в глубокой трясине, и нет мне спасения:

Я вошел в глубокие воды, объявшие меня.

Пусть воды не утопят меня, да пусть пучина не поглотит меня, и пусть яма не разверзнется подо мной.

Возьми душу мою и искупи грехи ее; избавь меня от врагов моих.

Я беден и несчастен: да ниспадет твоя благодать, о Боже, на мою голову.

Я восхвалю имя Господне песней и возвеличу имя его благодарением.

Пока Джихью читал, зашитые в парусину тела одно за другим были уложены на доску, которая опускалась к воде, и одно за другим бесшумно соскользнули в воду. Слышался всплеск, ветер относил в сторону завиток пены, и голубая пучина стирала все следы.

«Аминь» в устах Джихью звучало четко и зычно.

Слезы ручьями текли по щекам Тима.

— Маноэль был католиком, как и я. — Тим осенил себя крестным знамением. — Я закажу ему заупокойную мессу, когда мы прибудем в порт.

— Я даже не знаю, какой веры был Млика, — вздохнул Рори, повернувшись спиной к перилам и направившись к сходням, — но, в какой бы рай он ни верил, уверен, что он уже там. Я жалею лишь об одном: я так и не даровал ему свободу.

Джихью шел рядом с Рори.

— Знаешь, — медленно качал он головой, — не думаю, чтобы свобода много значила для Млики. Если у него и был Бог, то им был ты, Рори.

Рори медленно кивнул в знак согласия.

— Он был хорошим парнем.

— Лучшей эпитафии и не придумаешь. — Джихью с сочувствием положил руку Рори на плечо.