Недаром я судьбы оскал Встречаю, трепетом объятый. В ее улыбке холод скал И соловецкие закаты. Иду с горячей головой, Бреду, шатаясь, словно пьяный, А позади идет конвой, Уставя в спину мне наганы. Вокруг сосновые боры, Деревья пляшут в лунном свете, И душный запах камфары Меня встречает в лазарете.

На штукатуренной стене Мой друг оставил память мне — Четыре вырезанных слова: «Товарищ, будь всегда суровым». Стена — кладбище. Я хожу, словно служитель молчаливый, И зорким взглядом нахожу Давно забытые могилы. Могил тут много… Вот одна уже совсем С стеной сравнялась. На штукатурке у окна Лишь серое пятно осталось. Другая у дверей видна, Та уцелела от ненастья: «Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья». Та жизнь, что за дверьми слышна, Отгородилася барьером, Здесь жизнь, как надпись у окна, Пятном расплывшаяся серым. Но в сердце кровь кипит, поет… Шаг часового, звучен, четок Нет, нет — спокойствие мое Не сломит крепкий ряд решеток. Стучат шаги — Опять ко мне… — «Встань на допрос». И вижу снова на штукатуренной стене Четыре вырезанных слова: «Товарищ, будь всегда суровым».

И меня расстреляют. Печален, спокоен, Я пройду сквозь тюремную сизую муть. Пред взводом поставят. И точен и строен Ряд винтовок поднимется, целя мне в грудь. Мимолетно припомню судьбу Гумилева, Лица милых расстрелянных где-то друзей. На солдат посмотрю — Будут странно суровы И угрюмо-бездушны глаза палачей. И спешащим вдогонку годам отгремевшим Будет страшен секунд утомительный бег. Залпа я не услышу. Лицом побледневшим Вдруг уткнусь в окровавленный Колющий снег.