1

Напрасно Мэри пыталась убедить себя, что забыла Патрика: очень скоро она поняла, что это не так. Воспоминания о нем стали еще более яркими по прошествии времени. Мог ли Роберт ни о чем не догадываться? И не это ли в конечном итоге привело его в постель другой женщины?

— Я развожусь с тобой, Мэри, — объявил он одним дождливым воскресным утром, спокойно глядя на нее поверх тарелки с яичницей.

— Я ее знаю? — спросила Мэри так вежливо, будто они обсуждали, кого пригласить третьим на вечерний бридж.

Практически они всякий раз играли вчетвером: Патрик всегда незримо присутствовал рядом с ней, хотя его имя никогда не слетало с губ Мэри…

— Нет, ты ее не знаешь. — Роберт пододвинул ей свою чашку, чтобы она налила ему еще кофе. — Может быть, это и к лучшему. Меньше неудобств.

Мэри потрясло не столько то, что их брак подошел к концу, сколько то, что она восприняла эту новость с полным хладнокровием. Она положила сливки и две ложки сахара в кофе своего супруга и самым спокойным голосом — каким могла бы спросить у него, например: «Хочешь еще один круассан, дорогой?» — поинтересовалась:

— И как скоро тебе потребуется развод?

— С этим не горит, но слишком долго ждать я тоже не намерен.

Она не была в Монжуа одиннадцать лет — с тех пор как потеряла ребенка. Нельзя сказать, чтобы это место скучало без нее: уж во всяком случае, не так, как она без него. Да и возраст Монжуа, казалось, ничуть не изменился — не то что Мэри Клэр… Здесь все осталось прежним. Монжуа и сегодня вставал из утренней дымки таким же расплывчатым и прекрасным, каким был всегда, вызывая в памяти не только блаженные воспоминания детства, но и острые сожаления о неразделенной любви и утраченных мечтах.

Розовато-лиловые глицинии так же обвивали колонны, поддерживающие балконы, как и в ту весну, когда ее бабушка приехала сюда юной невестой. Тонкие белые занавески все так же колыхались в окнах угловых башенок, и бронзовый колокольчик над массивной входной дверью сиял все тем же золотым блеском.

Как часто, еще детьми, они звонили в этот колокольчик из чистого озорства, заставляя кого-нибудь из слуг бежать на зов, а потом браниться и жаловаться бабушке… Но сегодня Мэри Клэр позвонила совсем по-другому.

— Мисс Мэри! — Тереза, служившая в Монжуа еще задолго до ее рождения и считавшаяся наиболее доверенной служанкой, обнажила в улыбке старые желтые зубы. — Как чудесно увидеть вас снова! Мадам будет так рада вам!

Но для того, чтобы догадаться об этом, нужно было очень хорошо знать бабушку.

— Хм! — проворчала она, хмуро глядя поверх водруженных на патрицианский нос очков, когда Мэри вошла в ее старомодный будуар. — Полагаю, мне надо быть признательной им за то, что они были так любезны и послали именно тебя, Мэри Клэр. Из них всех ты единственная достаточно умна. Можешь поцеловать меня, дитя.

Мэри нагнулась и коснулась губами пергаментной щеки своей бабушки, изо всех сил стараясь спрятать слезы, навернувшиеся ей на глаза.

— Вы чудесно выглядите, grande-mère.

— А ты великолепно пытаешься врать, но у тебя это плохо получается, — ответила Шанталь Дюбуа. — Пожалуй, твое присутствие здесь может развлечь меня, если только ты уяснишь себе, что я никуда не двинусь из своего дома, какого бы давления на меня ни оказывали! Я прожила здесь с твоим дедом сорок лет и намерена лежать рядом с ним в могиле. Хотя, может быть, это произойдет и не так скоро, как хотелось бы моим сыну и дочери. Конечно, тело мое стало немного немощным, но голова… — бабушка постучала себя по лбу, — она еще вполне ясная, можешь не сомневаться. И я намерена продолжать жить так, как это нравится мне! Так что, добро пожаловать, Мэри Клэр, но помни: когда ты надумаешь уезжать, тебе не удастся забрать меня с собой.

Мэри пробормотала что-то невнятное, пытаясь скрыть тревогу. Шанталь Дюбуа оставалась в ее памяти высокой, гордой и непобедимой; эта сморщенная немощная старуха с клюкой, прислоненной к креслу, мало напоминала ту женщину, которую она когда-то знала как свою бабушку…

Вновь появилась Тереза, катя перед собой тележку, уставленную серебром и полупрозрачным лиможским фарфором. На верхней полке тележки занимала почетное место многоярусная серебряная подставка для пирожных, заполненная сладостями, выпеченными только сегодня утром.

— Разливай чай, Мэри Клэр, и вообще — займись чем-нибудь, чтобы взять себя в руки! — резко сказала Шанталь.

Мэри и впрямь чувствовала, что надо успокоиться: она не ожидала, что ее так поразит перемена, происшедшая с бабушкой. Все те годы, что Мэри знала ее, Шанталь Дюбуа предпочитала кофе — крепкий ароматный кофе, поджаренный по рецепту, вывезенному из Франции, откуда она была родом.

— Я не знала, что вы пьете чай, grande-mère… — пробормотала Мэри.

— Есть еще множество вещей, которых ты не знаешь, — возразила ее бабушка. — Такое случается, когда забываешь о человеке на десять лет.

Мэри было за тридцать, и давно уже минули те времена, когда кто-нибудь мог заставить ее покраснеть, как какую-нибудь школьницу. Но ядовитое замечание бабушки попало точно в цель. Предательская краска залила ее лицо: Мэри сознавала, что недостаточно чутко относилась к бабушке.

— Но я совсем не забывала вас! — попыталась она оправдаться. — Вы были на моей свадьбе, потом мы виделись у Маргарет… А четыре года назад мы вместе справляли Рождество в Лос-Анджелесе и встречались на сборе всей семьи, когда Томми закончил академию. Кроме того, мы ведь разговаривали по телефону, я писала вам и всегда посылала открытки из тех мест, где путешествовала…

Старое тело Шанталь, может быть, и потеряло былую силу, но ядовитость ее насмешек ничуть не уменьшилась.

— Не знаю уж, как долго тебе пришлось заучивать наизусть такой внушительный список, Мэри Клэр, но смею тебя уверить, что это была напрасная трата времени. Во время всех этих встреч мы были окружены толпой родственников и ограничивались обменом ничего не значащими словами. Разумеется, такой способ общения не может принести особого удовлетворения. Впрочем, всегда имеется возможность найти уединение, чтобы восстановить те дружеские узы, которые объединяли нас, когда ты была девчонкой. Но ты предпочла не воспользоваться ею! Ты не появлялась в моем доме с того лета, когда тебе стукнуло девятнадцать.

Мэри отвела взгляд. Теперь она покраснела совсем по другой причине.

— Я избегала вовсе не вас, бабушка. Я избегала этого дома, этого места. Я и сейчас не появилась бы здесь…

— Если бы мои дети не решили, что я уже не в состоянии сама заботиться о себе? О, они, конечно, прекрасно знают, что, несмотря ни на что, ты все равно остаешься моей любимицей. Но очень жаль, Мэри Клэр, что со мной должен был случиться удар, чтобы ты смогла заставить себя отодвинуть в сторону собственные чувства и хотя бы немного подумать о моих!

— Я знаю, что виновата перед вами. Простите меня, пожалуйста, бабушка.

Мэри никак не ожидала, что такой ответ будет признан приемлемым, и поэтому чуть не промахнулась мимо чашки, в которую наливала ароматный чай, когда ее бабушка неожиданно ласково сказала:

— Я очень хорошо понимаю, дитя мое, почему возвращение сюда было для тебя таким болезненным. Это все из-за того соседского мальчишки Мэйна!

— Я не совсем уверена, что понимаю, о чем вы говорите, grande-mère…

Мягкость в голосе Шанталь мгновенно исчезла.

— Не отказывай мне хотя бы в остатках сообразительности, умоляю тебя! Я же прекрасно видела, как ты вся извелась в то последнее лето, что жила здесь. Часами предавалась мечтаниям в бельведере, надеясь, что он покажется, и возвращалась к жизни, только когда он снисходил до того, чтобы уделить тебе капельку внимания.

— Это была просто детская влюбленность, — небрежно сказала Мэри, вернув себе достаточно самообладания, чтобы передать чашку чая бабушке, не пролив ни капли на блюдце. — Все девушки проходят через такое…

— Да, но далеко не все девушки тайком ускользают из дома после наступления темноты и возвращаются, когда все нормальные люди уже давно спят в своих постелях. Далеко не все девушки отгораживаются от окружающих, предпочитая проводить время в уединении. И они не вычеркивают дней в своих дневниках с тем прилежанием, с которым этим занималась ты.

— Вы прочитали мой дневник?! — Мэри испуганно уставилась на бабушку.

— Конечно, прочитала, — ответила Шанталь абсолютно невозмутимо. — Как еще я могла узнать, что тебя так гложет? Ты позволила этому мошеннику лишить тебя невинности! А потом чуть не вогнала себя в гроб мыслями о том, что он может бросить тебя с ребенком.

«Бросить с ребенком…» Какое старомодное выражение. Как точно и просто оно характеризует тот позор, который она навлекла бы на семью своей внебрачной беременностью. Но даже бабушке невозможно объяснить, что остаться вовсе без детей оказалось еще хуже…

— Слава богу, все обошлось благополучно, — продолжала тем временем Шанталь, пребывая в счастливом неведении о всех последствиях того злополучного лета. — Хотя, даже если бы это и случилось, я не стала бы меньше любить тебя. Ты всегда была для меня чем-то особенным…

Глаза Мэри опять наполнились непрошеными слезами.

— О, бабушка!

— И я не забуду выражения твоего лица, когда он пришел сюда, такой довольный собой, и объявил о своей помолвке с этой женщиной. Будь жив твой дед, он бы прогнал его кнутом со двора! Но Патрик Мэйн все равно получил по заслугам, раз его фантастические медицинские познания не помогли ему спасти собственную жену. Жаль только, что неведомая болезнь, которую она подхватила в какой-то языческой африканской стране, не угробила заодно и его. Свету не нужен такой человек!

— Насколько я знаю, он очень хороший врач…

Бабушка издала некий звук, больше всего похожий на презрительное фырканье.

— Был когда-то! Он больше не практикует и, похоже, потерял вкус к медицине. Теперь он превратился в затворника и появляется на людях только тогда, когда совесть заставляет его заработать хоть сколько-нибудь денег. Ведь надо же поддерживать дом в более или менее приличном состоянии…

Мэри совсем растерялась. Она не провела в Монжуа еще и двух часов, а испытала уже множество самых разнообразных чувств: и ностальгию, и стыд, и печаль… К этому списку можно было теперь добавить страх.

— Какой дом?! Когда я о нем слышала последний раз, Патрик Мэйн руководил клиникой где-то в Центральной Африке!

— Значит, твои сведения безнадежно устарели, — без всякого интереса в голосе отметила Шанталь. — Патрик Мэйн живет в соседнем доме, как и одиннадцать лет назад, — вдвоем со своей бабушкой.

Ее самые страшные ночные кошмары — опять встретиться с ним лицом к лицу, — похоже, грозили превратиться в реальность! Почти задохнувшись от ужаса, Мэри спросила:

— Но как?.. Почему он очутился здесь?

— Потому что оказался полным неудачником! По какой еще причине он не смог устроиться работать по специальности? И почему же еще его бестолковая бабка чувствует себя обязанной извиняться за него каждый раз, когда открывает рот?

— Извиняться?! — едва смогла выговорить Мэри. — За Патрика Мэйна никогда не приходилось извиняться!

— Теперь приходится, — сказала Шанталь удовлетворенно. — Ты знаешь, чем он зарабатывает на жизнь? Стрижкой газонов в соседнем имении! Не кажется ли тебе, что это некоторое падение социального статуса по сравнению с его прежними грандиозными планами излечения всех и вся? Правда, большую часть времени он проводит, запершись в какой-то университетской лаборатории, уставившись в микроскоп, а потом записывает свои «открытия».

— В Нью-Виллидж нет никакого университета, — машинально заметила Мэри.

Боже, неужели ей недостаточно потрясения от состояния здоровья ее бабушки? Неужели нужны были еще и эти дополнительные осложнения?

— Зато их достаточно в Лос-Анджелесе, — отрезала Шанталь. — Впрочем, он и у себя в Вуд-Роуде установил какое-то фантастическое оборудование. Но почему мы тратим время на разговоры о подобном человеке, когда у нас есть гораздо более важные темы для обсуждения? Такие, например, как твое замужество…

Она взяла левую руку Мэри без обручального кольца в свои руки.

— Только не заставляй меня вытягивать из тебя подробности слово за словом, Мэри Клэр. Я никогда не считала, что твое замужество продлится долго, но это ни в коей степени не означает, что мне неинтересно знать, как оно закончилось.

— Мы разошлись, — пожала плечами Мэри, плохо представляя себе, как можно объяснить бабушке их отношения с Робертом.

Но у той, разумеется, имелось свое мнение на этот счет.

— Вы никогда не были единым целым. Его подвигнули к алтарю амбиции и возможности, открывающиеся для карьеры! — безапелляционно заявила Шанталь.

— Это неправда, grande-mère! Роберт изо всех сил старался стать мне хорошим мужем. Мы оба старались… Но если кого-нибудь и можно обвинить в том, что все закончилось разводом, так это меня.

Черные глаза Шанталь внимательно вгляделись в лицо Мэри.

— Это почему же? Потому что ты была замужем за одним мужчиной, а сохла по другому?

Ну откуда бабушка могла это знать?! От ее проницательности иногда становилось страшновато.

— Если вы говорите о Патрике Мэйне, бабушка…

— Конечно, я говорю о нем!

— Все это закончилось за три года до того, как я обручилась с Робертом. Та история здесь совершенно ни при чем…

— Тебе плохо без него, Мэри Клэр? — прервала Шанталь ее печальные воспоминания.

Мэри моргнула и в смущении взглянула на свою бабушку.

— Без кого? Без Роберта?

— Если ты подумала, что я имею в виду Патрика Мэйна, тогда стоит ли удивляться, что твой брак оказался неудачным? Даже у мужчин вроде Роберта Прайда есть своя гордость. Мало того, что ты выходила за него замуж, преисполненная неостывшими чувствами к другому мужчине, ты и потом наверняка давала Роберту понять, что не удовлетворена им как женщина!

— Может быть, если бы у нас были дети…

— Слава Господу, что их не было!

— Но если бы они были, мы бы чувствовали, что у нас есть что-то общее! Нам было бы что спасать…

— В мои времена, — ядовито заметила бабушка, — муж и жена брали на себя обязательства перед Богом и людьми, а не ожидали, что невинные младенцы разрешат все их проблемы.

— Но, мне кажется, то, что у нас не было детей, заставляло Роберта чувствовать себя ущербным. Думаю, что он винил в этом именно себя.

— Так оно и должно быть. Ты происходишь из хорошего рода, устойчивого ко всем невзгодам, Мэри Клэр. Вряд ли ты не смогла бы подарить ему наследника, если бы представилась такая возможность.

Как раз в этом Мэри уверена не была. Множество раз она спрашивала себя: неужели наказанием за ее короткую, несчастную внебрачную беременность стало лишение возможности вообще иметь детей? Но поделиться своими сомнениями с бабушкой она не могла.

— Его новая жена родила через шесть месяцев после их свадьбы.

— Вот потаскушка! — прошипела Шанталь, задыхаясь от гнева. — Через шесть месяцев! В таком случае, они стоят друг друга.

— Роберт — прекрасный человек, grande-mère. Просто он не подходил мне как мужчина.

Глаза бабушки сузились.

— Э, нет! Хорошие люди так не поступают. На мой взгляд, он ничуть не лучше, чем этот проходимец с соседнего двора. Могу я надеяться, Мэри Клэр, что ты наконец усвоила все уроки и в будущем станешь выбирать себе мужчин более осмотрительно?

Хотелось бы Мэри самой себе дать достаточно честный ответ на этот вопрос! Но, по крайней мере, ей не пришлось лгать в очередной раз, ибо, взглянув на свою бабушку, она неожиданно обнаружила, что Шанталь заснула в своем кресле.

На спинке дивана лежала чудесная шерстяная шаль. Мэри заботливо укутала ею ставшие такими слабыми плечи бабушки и неслышно вышла из комнаты.

Тереза встретила ее в холле.

— Она спит?

Мэри кивнула.

— Отключилась буквально в секунду. С ней такое часто случается?

— Все чаще и чаще, — вздохнула Тереза, и вид у нее при этом был такой, словно она могла бы добавить что-нибудь еще, но вместо этого только поджала губы.

— В чем дело, Тереза?

— О, ни в чем… Но вы же заметили, не так ли, что она становится совсем…

— Старой?

Это слово само собой вырвалось у Мэри, и ее охватило отчаяние и чувство вины. Ну почему она не приезжала так долго?! Ведь у Шанталь осталось совсем мало времени…

Тереза с сочувствием сжала ее руку.

— Этому не поможешь, дорогуша. Никто из нас не становится моложе.

Истинность этого замечания стала еще более очевидной в течение следующего часа, который Мэри посвятила возобновлению знакомства со старым домом, вызывавшим столько дорогих для нее воспоминаний. Вопреки первому впечатлению, здесь все-таки многое изменилось. На первом этаже в относительном порядке содержались только маленький будуар бабушки, ее спальня и кухня. Все остальные комнаты были заперты, и, заглянув туда, Мэри обнаружила, что мебель там накрыта пыльными чехлами, а канделябры и люстры затянуты паутиной. Лампочка в дальнем холле давно перегорела, и никто ее не заменил, так что вся эта часть здания была погружена в полумрак даже среди дня.

— Я должна была сделать это сама! — извиняющимся тоном сказала Тереза, застав Мэри вкручивающей новую лампочку. — Но мне теперь трудно взбираться по лестнице…

— Даже и не думай о том, чтобы залезать на стремянку! — закричала Мэри. — Христа ради, Тереза, объясни мне, пожалуйста, почему моя бабушка не наняла кого-нибудь тебе в помощь! Не похоже, что она не могла позволить себе этого.

— Она осталась такой же гордой, какой была всегда. Ей становится просто не по себе при мысли о том, что ей придется позвать каких-то незнакомых людей и дать им увидеть… — голос Терезы слегка задрожал, — что мы не можем справиться со всем хозяйством, как это было раньше.

Мэри опять чуть не разрыдалась от стыда.

— Пойдем-ка на кухню и поговорим, пока я буду готовить что-нибудь для всех нас. Нет, Тереза, даже не пытайся отговорить меня! Я прекрасно управлюсь на кухне, а ты уже сыта этим по горло. Полагаю, пришло время, когда кому-то из членов семьи моей бабушки надо брать часть ответственности на себя.

Из окна кухни можно было видеть лужайку, которая когда-то подстригалась с идеальной тщательностью. Сейчас же она явно проигрывала в неравной борьбе с сорняками и кустарниками, что только подчеркивало очевидную вещь: прошли те дни, когда Шанталь была полновластной хозяйкой всего, что ее окружало. И если она не соглашается покинуть Монжуа, значит, кто-то должен оставаться рядом с ней, чтобы следить за ее здоровьем и порядком в поместье. В кандидатуре на эту роль не было ни малейшего сомнения…

Изо всех сил стараясь быть тактичной, Мэри подняла этот вопрос вечером, за ужином.

— Вы не чувствуете, бабушка, что вам хотелось бы быть поближе к тем людям, которые вас любят?

— Не настолько, чтобы куда-то переезжать! — категорическим тоном заявила Шанталь.

— Но если бы кто-нибудь пожил с вами здесь, в Монжуа, вы не стали бы возражать?

— Это будет целиком и полностью зависеть от того, кого из моих так называемых любимых родственников ты имеешь в виду, Мэри Клэр.

Как будто бы мог вообще стоять вопрос о кандидатуре! У кого из всей семьи не было больше нигде никаких привязанностей? Кто вообще был способен провести с Шанталь больше часа?

— У меня такое чувство, что мне требуется перемена обстановки, — заявила Мэри, и это было не так уж далеко от истины. — Зимы в Ричмонде такие длинные и холодные…

— Но у тебя же там свое дело! Ты говорила мне как-то, что очень занята и у тебя пока получается неплохо. Ты что же, собираешься отказаться от собственного бизнеса, чтобы разыгрывать роль няньки при немощной старушке? Или тебе нужны мои деньги?

Тут уж Мэри возмутилась по-настоящему.

— Я никогда не нуждалась в ваших деньгах, grande-mère, и мне казалось, что вы это знаете! Просто до сегодняшнего утра я не сознавала, как скучаю без вас…

Но Шанталь уже и сама пожалела о своих словах.

— Позволь тебе напомнить, что моя дверь всегда была открыта для тебя, Мэри Клэр, — поспешно проговорила она. — Ты ведь сама решила держаться вдали от меня!

Мэри приложила к губам салфетку.

— Ну что же, если вы не возражаете, мне хотелось бы наверстать упущенное. Могу я остаться и пожить с вами какое-то время?

Слеза скатилась по морщинистой щеке Шанталь и упала в тарелку с супом.

— Можешь, — сказал она, гордо вскинув голову, чтобы показать, что это было только случайным проявлением слабости.

Позже, когда тарелки были убраны и Тереза принесла поднос с чаем, Шанталь достала сигарету из серебряной шкатулки, стоявшей рядом с ее локтем, и кивнула Мэри, чтобы та дала ей прикурить.

— А как же все-таки с твоим бизнесом, Мэри Клэр? Ты его продашь или у тебя есть кто-нибудь на примете, кто мог бы присмотреть за ним на время твоего отсутствия?

— У меня есть приятель, который вот уже год как выражает пламенное желание стать моим партнером. Думаю, я смогла бы оставить на него компанию.

— А ты не будешь скучать без нее?

— Даже если и так, у меня всегда есть возможность открыть новое отделение здесь, коли уж я обоснуюсь в здешних краях. Я действительно люблю быть при деле, grande-mère. И если уж речь зашла об этом, мне нравится быть хозяйкой самой себе и добиваться успеха.

— Успех — это прекрасно, дитя, но он не согреет твоих ног, когда ты ложишься в постель! Твой дед умер уже семнадцать лет назад, но я так и не смогла привыкнуть спать одна. Мне его не хватает каждую дочь…

— Потому что вы были счастливы в браке. А меня такие вещи мало интересуют.

Слегка задохнувшись при очередной затяжке, Шанталь внимательно посмотрела на внучку сквозь окутавшие ее клубы дыма.

— Для женщины твоего возраста не совсем естественно быть такой безразличной к мужскому полу, Мэри Клэр. И это заставляет меня подозревать, что ты что-то от меня скрываешь. Случайно в твоей жизни нет кого-нибудь, о ком ты не хочешь, чтобы я знала?

— Конечно же нет! — воскликнула Мэри.

Но это была ложь. И хотя родилась она всего несколько часов назад, но от этого не переставала быть ложью. С того момента, как Мэри узнала, что Патрик Мэйн овдовел и опять живет по соседству, сердце ее неслось вскачь, а перед глазами стоял его облик…

Чувствуя на себе весьма подозрительный взгляд бабушки, Мэри поспешила сменить тему разговора.

— Ваш доктор знает, что вы курите, grande-mère?

— Конечно. Он настолько глуп, что думает, будто у него есть право знать обо мне абсолютно все.

— И он не возражает?

— Между глупостью и слабоумием большая разница, дитя. Он прекрасно понимает, что не стоит влезать со своим мнением, когда тебя о нем не спрашивают.

— Но вам же это вредно!

— Если ты решила остаться здесь, чтобы заставить меня изменить мой образ жизни, Мэри Клэр, то лучше уезжай отсюда сию же минуту! — с ядом в голосе проинформировала ее Шанталь.

— Я беспокоюсь о вашем здоровье, только и всего…

— Когда ты достигнешь моего возраста, ты поймешь, что, если бесполезно пытаться поправить свое здоровье, остается просто наслаждаться его остатками. Что я и намерена делать, живя там, где мне нравится, с людьми, которые мне приятны, и курить там и тогда, когда мне захочется! — Она затянулась пару раз подряд, чтобы подчеркнуть свою независимость, наблюдая за Мэри сквозь разделявшую их пелену дыма. — Ты выглядишь усталой, дитя. Не надо думать, что ты обязана сидеть здесь все время и развлекать меня.

— Мне не хотелось бы оставлять вас внизу одну.

— Это почему же? Я уже привыкла к одиночеству, да и сплю я теперь не так много, как в прежние годы. Тебе под спальню отведена твоя старая комната в юго-западной башенке. Тереза потратила большую часть прошлой недели, приводя ее в порядок.

Мэри и правда с трудом сдерживала зевоту. День сегодня выдался длинным, а три часа разницы во времени только усугубляли положение.

— Если вы уверены, что не нуждаетесь во мне, я, пожалуй, и в самом деле лягу пораньше.

— Убирайся! — приказала ее бабушка, закатывая глаза. — Все это неожиданное внимание начинает действовать мне на нервы…

Воспоминания плотной стеной обступили Мэри еще в тот момент, когда она только ступила на порог дома. Но главную силу они, как выяснилось, приберегли на конец дня, когда она была наиболее уязвима. Утомленная не только долгим путешествием, но и целой цепочкой потрясений, следовавших одно за другим, Мэри, открыв дверь своей спальни, чувствовала себя так, будто входит в огромный туннель, в котором время бежит в обратном направлении. И, что самое плохое, она ничего не могла с этим поделать!

Все вокруг словно сговорилось против нее. Вот и в этой комнате ничего не изменилось. Выкрашенная в нежные тона деревянная обшивка стен, резная кровать с пологом на четырех столбиках и с расшитым балдахином, высокое зеркало на подвижной раме выглядели точно так же, как они выглядели тогда. И всем своим видом говорили, что историю переписать невозможно!

Полукруглое окно в каменной стене башенки было открыто, чтобы дать доступ свежему ночному воздуху. И именно это окно казалось Мэри входом в туннель времени. Сияющий лунный свет освещал берег реки, за которой, как она знала, возвышается Вуд-Роуд. Когда ей было девятнадцать и она была без памяти влюблена в Патрика Мэйна, Мэри часами дежурила у этого окна и знала с точностью до секунды, когда он входил в свою комнату, потому что в ней тут же зажигался свет. Этот свет, сверкающий в ночи, казался ей, глупой, романтичной девчонке, огнем маяка, освещающим путь от ее сердца к его сердцу.

Но, как выяснилось, она ошибалась…

Если бы она знала, что Патрик опять здесь, то ни за что бы не вернулась сюда! Но она этого не знала, а теперь было слишком поздно.

Мэри подошла поближе к окну, чтобы опустить жалюзи. Ее взгляд непроизвольно скользнул вправо и с точностью, не утраченной со временем, тут же нашел тот прогал среди деревьев, который в дневное время позволял видеть увенчанную шпилем крутую крышу Вуд-Роуда. Когда-то под самым коньком находилась комната Патрика…

И, как будто бы Мэри нажала какую-то секретную кнопку, в ту же секунду луч света из этой комнаты пронзил темноту — такой же яркий и сверкающий, какими были ее надежды одиннадцать лет назад.

Мэри захотелось отвернуться. Нет, ей хотелось большего: ей хотелось спокойно смотреть на этот свет и не волноваться, не помнить! Но она не могла ни того ни другого. Воспоминания нахлынули на нее, такие же безжалостные, как крутая волна, увлекающая свою жертву на дно моря.

Легкий ветерок колыхнул легкую белую занавеску и коснулся ее щеки. Вздрогнув, Мэри резко потянула жалюзи вниз: единственное, что она могла, это лишить себя возможности видеть этот свет, бегущий к ней сквозь ночной мрак. А заодно пресечь воспоминания, которые он нес с собой.

Тогда она была совсем молоденькой девчонкой, только что окончившей школу. Но быстро повзрослела — благодаря именно Патрику Мэйну! И неважно, где он сейчас живет. Мог бы перебраться хоть в соседнюю комнату — Мэри больше не позволит ему обрести власть над ней!

Когда-то он отмахнулся от нее, как от какого-нибудь комара, зудящего вокруг… Вообще, в то злополучное лето ошибки громоздились одна на другую, каждая последующая ужаснее предыдущей. Но она уже заплатила за них однажды очень дорогой ценой и не собиралась платить еще раз!

Патрик отложил свою картотеку сразу после полуночи, осознав, что продолжать работу сейчас было бы напрасной тратой времени. Бесполезно пытаться комментировать полученные в ходе последних экспериментов данные, если мысли его постоянно возвращаются к событиям столь давних дней, когда медицина еще не стала его главной страстью.

Как врач, он уже давно не видел ничего странного в удивительной способности человеческого мозга вступать в телепатическую связь с мозгом другого человека — независимо от того, какое время или расстояние разделяет их. Лорейн, живущая исключительно в реальном мире, издевалась над подобными вещами, утверждая, что это приобретенная реакция, происходящая от его постоянного общения с пациентами. Но Патрик считал, что этому нельзя научиться.

Как бы там ни было, сегодня вечером с ним произошло нечто подобное: когда его бабушка мимоходом упомянула, что к миссис Дюбуа приехал кто-то из членов семьи, он уже точно знал, что в Монжуа явилась Мэри Клэр. А уж раз он позволил этой уверенности поселиться в нем, ни о каком возвращении к работе не могло быть и речи.

Вместо этого Патрик, как мальчишка, стоял у окна своей комнаты и вглядывался во тьму.

Это была одна из тех прекрасных ночей, которые бывают поздней весной, — прохладная и тихая. В саду с магнолий опадали лепестки, и они лежали на траве, как забытые кем-то блюдца. К его окну поднимался запах цветущих гелиотропов — сладкий пьянящий аромат, о котором он мечтал когда-то в Африке, где над всем властвовал только запах смерти. Над его головой ночное небо было залито лунным светом, а звезды светили так низко, что, казалось, можно протянуть руку и набрать их полную горсть.

Все-таки он принял правильное решение, возвратившись сюда! Это был его дом, и он так же сильно отличался от Африки, как рай от ада. Здесь прошло его детство, его юность, здесь он стал зрелым мужчиной… И здесь не было ничего от того ужаса, что творился в Богом забытой стране на другом краю света!

Внезапно Патрик почувствовал себя уставшим — и от самого себя и от воспоминаний, которые грозили затопить его. Четыре месяца назад ему исполнилось тридцать шесть. Он уже давно утратил иллюзии в отношении многих вещей и, черт побери, только сам мог себе указывать, какую ему вести жизнь! Он вовсе не обязан был исправлять ошибки юности — особенно те из них, которые относились к Мэри. Дни, когда они были друзьями, давно прошли, и не было никаких причин для того, чтобы размеренное течение его жизни нарушалось, — если, конечно, это именно она приехала в Монжуа.

Эта мысль принесла ему некоторое успокоение. Прежде чем отвернуться от окна, Патрик в последний раз глубоко вздохнул, наполняя легкие ароматом гелиотропов и весны. Но что-то еще вплелось в эти запахи — что-то едва заметное, но ядовитое плавало в воздухе, делая его не таким свежим, каким он был всего несколько секунд назад.

Внезапно встревожившись, Патрик выключил настольную лампу и высунулся из окна, внимательно оглядывая все вокруг и ища сам не зная что. Внизу спокойно текла река. Вверху луна висела высоко над макушками деревьев, отделявших владения Дороти Мэйн от имения Дюбуа. Господь Бог, судя по всему, пребывал на небесах, с миром все было в порядке, и Патрик уже готов был отвернуться от окна.

Но вдруг вспышка света между деревьями — такая короткая, что он чуть не пропустил ее, — привлекла его внимание. Через несколько секунд за ней последовал взрыв оранжевого пламени.

Патрик застыл у окна словно парализованный. Драгоценные секунды уходили, ему следовало бы уже давно как-то реагировать на эту непредвиденную ситуацию, а он все еще изо всех сил старался уверить себя, что ничего не случилось. Однако в следующую минуту он уже несся к двери, крича на весь дом, чтобы Дороти поскорее вставала и звонила в Нью-Виллидж.

Теперь делать вид, что он не замечает присутствия Мэри, будет не так просто, как он надеялся. Потому что дом Дюбуа был объят огнем!

 

2

Мэри выплывала из объятий сна медленно, неохотно; запах копченой трески, которую Тереза подавала на ужин, неотступно преследовал ее и в сновидениях. Но вместо того, чтобы постепенно улетучиваться, как это обычно бывает во сне, аромат, смешанный с дымком, пробиваясь длинными, закручивающимися струями из-под двери, становился все сильнее. И сопровождался тонкими отчаянными причитаниями, издаваемыми кем-то в доме…

Внезапно совершенно проснувшись, Мэри села в кровати, а в следующую секунду уже бежала к двери. Распахнув ее, она убедилась, что самые худшие опасения подтверждаются: по лестничной клетке поднималась голубоватая мгла дыма.

— Grande-mère! — закричала Мэри, и ее голос, отозвавшись в доме еле слышным эхом, был скорее похож на шепот страха. — Тереза!

Она помчалась в комнату своей бабушки, но никого там не нашла; покрывала были сброшены с кровати на пол, и это зрелище ужаснуло ее. Монжуа был огромен: помимо восьми спален с прилегающими к ним ванными комнатами, большой столовой и гостиной, здесь располагалось пять комнат для гостей. Да еще целый третий этаж, когда-то дававший приют целой армии слуг и который сейчас оказался в полном распоряжении одной Терезы. Где же начинать искать?!

Мэри приросла к месту и даже не сразу бросилась на помощь Терезе, когда та неверной, шатающейся походкой начала спускаться по лестнице в своей широкой ночной рубашке, угрожающей каждую секунду запутаться у нее в ногах.

— Святой Боже, она опять это устроила! — хрипло проговорила Тереза, прижимая руки к груди и стараясь успокоить дыхание.

Этого оказалось достаточно, чтобы привести Мэри в чувство. Треск рвущегося вверх пламени присоединился к удушающему столбу дыма, и она поняла, что, если хочет спасти двух беспомощных старух, да и саму себя, необходимо действовать быстро.

— Бабушки нет в ее комнате, Тереза! Ты не знаешь, где она могла бы…

Прежде чем она закончила вопрос, стон отчаяния опять достиг ее слуха. Он доносился откуда-то снизу, с первого этажа. Тереза тоже услышала его и вздохнула с облегчением.

— Слава богу, она жива… — задыхаясь, проговорила она. — Мадам часто бродит по всему дому… когда ей не спится…

— Скорее!

С полным неуважением к возрасту Терезы Мэри потащила ее за собой вниз по главной лестнице, надеясь, что Шанталь где-то там, и опасаясь, что пламя могло заключить ее в ловушку.

Это было кошмарное путешествие. Дым, ставший теперь гораздо гуще, заполнил всю лестничную клетку, заставляя их глаза слезиться, разрывая легкие… Однажды Тереза все-таки наступила на подол длинной ночной рубашки, едва не заставив их обеих скатиться кувырком по последнему лестничному маршу. Однако каким-то чудом старушке удалось сохранить равновесие, и в конце концов они прошли последний поворот лестницы. Мэри поняла это, потому что слева от них находился теперь арочный вход в гостиную, где пламя уже взбиралось вверх по оконным шторам.

Совсем недалеко был главный вход, а за ним — блаженство свежего воздуха, о котором молили ее измученные легкие!

— Почти добрались, — проговорила она, задыхаясь. — Осталась всего пара ступенек, Тереза.

Почти совсем ослепленная дымом, Мэри нащупала стойку перил у конца лестничного марша и теперь твердо знала, что следующий шаг приведет ее на ровный пол прихожей. Она вытянула ногу, надеясь коснуться гладких плит итальянского мрамора. И вместо этого натолкнулась на что-то непонятное, кучей лежащее на полу. Боже правый, это оказалась ее бабушка!

До сих пор Мэри старалась дышать неглубоко. Но сейчас открыла рот, чтобы закричать, и тут же задохнулась: в легкие попало слишком много дыма. Все дальнейшее она воспринимала словно в полусне. Распахнулись двойные входные двери, и до нее донеслись перекрывающие друг друга настойчивые мужские голоса. Чья-то уверенная, твердая рука обхватила ее талию и потащила на улицу, на блаженно чистый ночной воздух.

Свалившись почти без чувств на газон, она затуманенными глазами наблюдала, как высокий человек, только что спасший ее, вернулся в Монжуа и через секунду появился опять с бабушкой на руках.

Меньше всего Мэри могла предположить, что они встретятся вот так — избегая взгляда друг друга, склонившись над распростертой на земле Шанталь. И, уж во всяком случае, ей вовсе не хотелось быть чем-то обязанной ему! Впрочем, Патрик, кажется, на какую-то особую благодарность и не рассчитывал. Убедившись, что ее бабушка дышит, он поспешил назад, чтобы помочь другому мужчине, выносившему из дверей Терезу.

— Вот сюда, — сказал Патрик, и голос его был полон спокойствия. — Здесь они будут в безопасности. — Его взгляд остановился на Мэри, и на миг посреди всей этой паники и страха искра взаимопонимания, более опасная, чем пламя в доме, пробежала между ними. Мгновенно сменившись полным безразличием в его голубых глазах. — В доме есть еще кто-нибудь? — спросил он.

Мэри покачала головой и приложила руку к своему обожженному горлу.

— Нет. Там никого не осталось.

Незнакомый мужчина приятным голосом спросил:

— Где ваш садовый шланг? Пламя, похоже, ограничилось только одной комнатой. Так что, может быть, мне удастся погасить его или, по крайней мере, не дать распространиться дальше.

— Даже и не пытайтесь идти туда снова! — коротко проговорил Патрик. — Нечего разыгрывать из себя героя: нам совсем ни к чему еще одна жертва.

— Не беспокойтесь: я разобью окно и буду действовать снаружи. — Манера поведения незнакомца была спокойной и убедительной. — Не можем же мы просто стоять и смотреть, как имущество семьи уничтожается огнем!

— Поступайте, как считаете нужным, — пробормотал Патрик, опускаясь на корточки рядом с Шанталь, чтобы проверить ее пульс.

Через несколько секунд он сел на землю и шумно перевел дыхание. Не успев подумать, Мэри протянула руку и коснулась его локтя. Если бы она схватилась за оголенный провод, удар тока едва ли потряс бы ее больше! Быстро убрав руку, Мэри спросила:

— Как она?

— Похоже, что лучше, чем вы обе, — ответил он, кивнув на Терезу, которая лежала на земле и шумно дышала.

Его безразличный тон и то, что он не соизволил даже взглянуть на нее, заставило Мэри почувствовать себя человеком, вмешивающимся в чужие дела. Раздосадованная, она возразила так резко, как только ей позволяли обожженные легкие:

— Как это может быть? Она ведь лежала без сознания на полу!

— Вот именно, — высокомерным тоном ответил Патрик, как будто только полный идиот не может понять таких простых вещей. — Дым поднимается вверх. Она почти не наглоталась вредных веществ.

Тут Шанталь решила, что пора вмешаться: ей явно не понравилось, что о ней говорят так, будто ее здесь нет.

— Я вовсе не теряла сознания, — заявила она. — Я просто поскользнулась и упала.

— В самом деле? — бесстрастно спросил Патрик. — А как вы чувствуете себя сейчас?

— Чертовски плохо, Патрик Мэйн! И если бы ты был настоящим врачом, то понял бы это, не спрашивая.

Сохраняя прежнюю невозмутимость, Патрик начал осматривать ее, легкими прикосновениями ощупывая шею и руки.

— Не хотите рассказать мне, как именно случилось, что вы упали?

— Я пыталась сообщить своим домочадцам, что в доме пожар.

— А из-за чего, как вы думаете, он начался?

— Понятия не имею, — ответила она ледяным тоном.

— Все произошло так же, как и в прошлый раз, — проговорила Тереза. — Мадам…

— Помолчи! — перебила ее Шанталь. — Как ты можешь хоть что-нибудь знать, если ты была наверху и храпела так громко, что я не могла заснуть?

Именно в этот момент среди деревьев появилась Дороти Мэйн, бабушка Патрика, закутанная в шаль поверх парчового пеньюара, с растрепанными волосами, свисающими ей на спину длинной седой гривой.

— Слава богу, Патрик вытащил вас живыми! — вскричала она, описывая лучом карманного фонарика широкую дугу и вглядываясь в каждую из женщин. — Вы ведь все могли зажариться прямо в собственных постелях!

— Ты, должно быть, ужасно разочарована, — заметила Шанталь, злорадно глядя на нее.

— Нехорошо так говорить, Шанталь Дюбуа! Я никому не желаю смерти, даже тебе.

На счастье, в этот момент раздался вой сирен, оповещая о прибытии «скорой помощи» и пожарных машин. Тем самым был предотвращен еще один раунд многолетней вражды между двумя вдовами.

— Трое пострадавших, но ничего серьезного, — проинформировал Патрик врачей «скорой», пока брандмейстер давал указания своим людям. — Вот у этой старой леди недавно был удар, две другие просто наглотались дыма. Тем не менее ночь в больнице не повредит ни одной из них.

— Мне лично не нужна никакая госпитализация! — объявила Шанталь, пытаясь сесть. — А вот Терезу заберите в любом случае: она пыхтит как паровоз.

Патрик пожал плечами, зная по опыту, что спорить со старухой бесполезно. Но когда та заявила, что намерена остаться в собственном доме, в его голосе появились едва различимые нотки раздражения.

— Если вы отказываетесь последовать моему совету, тогда вам надо подумать о каком-то другом пристанище. Не может быть и речи о том, что вас пустят в ваш дом сегодня и, я подозреваю, в ближайшее время тоже.

— Патрик абсолютно прав, — вмешалась Мэри. — Grande-mère, мы вызовем такси и снимем номер в отеле, а утром я свяжусь с семьей и договорюсь, чтобы вы временно пожили у…

— Ты не сделаешь ничего подобного, Мэри Клэр! Более того, если ты попытаешься использовать это досадное происшествие, чтобы заманить меня к кому-то из моих детей, ты больше не будешь желанной гостьей в моем доме.

— В таком случае она будет желанной гостьей в моем! — вступила в разговор Дороти. — И тебе советую подумать об этом предложении, Шанталь Дюбуа, хотя я и сама не понимаю, почему приглашаю тебя к себе. Очевидно потому, что ты превратилась в жалкую старуху, и я молю Господа, чтобы и мне не стать такой же, когда я достигну твоих лет.

— Ты уже достигла и даже превзошла!

Дороти возмущенно вскинула голову и отвернулась, намереваясь отправиться назад тем же путем, которым пришла.

— Я не буду зря тратить времени, споря с тобой, — бросила она через плечо. — Если мой дом для тебя недостаточно хорош, можешь спать хоть здесь, под звездами. Мне все равно! Мэри Клэр, если ты решишь воспользоваться моим приглашением, ты знаешь, где я живу.

Она была уже почти на границе двух поместий, когда Шанталь с явной неохотой прокричала ей вслед:

— Я никогда не говорила, что твой дом недостаточно хорош, ты, глупая женщина!

Дороти резко обернулась.

— Следует ли это понимать так, что ты хочешь, чтобы я приготовила для тебя комнату? — спросила она, явно наслаждаясь победой.

Мэри могла бы поклясться, что ее бабушка проглотила огромный кусок своей гордости, прежде чем смогла выдавить из себя:

— При данных обстоятельствах я не вижу другого выхода.

— В таком случае, — сказала Дороти, — я попрошу тебя, Патрик, пригнать сюда машину, Чтобы этой несчастной, немощной миссис Дюбуа не пришлось пробираться лесом в столь поздний час. Да к тому же одетой только в закопченную ночную рубашку…

Мэри вздрогнула. Даже сейчас, среди массы людей и на приличном расстоянии, она ощущала присутствие Патрика слишком остро. Но мысль о том, чтобы оказаться рядом с ним в тесной кабине автомобиля, пусть даже и на самое короткое время, наполнила ее ужасом.

Видимо, Патрик тоже почувствовал нечто подобное. Во всяком случае, прежде чем сказать «конечно», он удостоил Мэри пристальным взглядом — правда, всего на одно мгновение.

Дороти устроила ее в гостевых апартаментах — большой квадратной комнате, смежной с чем-то вроде гостиной с одной стороны и с ванной комнатой — с другой. Мэри как раз выходила из ванной с обмотанной полотенцем головой, облачившись в огромную хлопчатобумажную ночную рубашку, когда раздался легкий стук в дверь.

— Мэри Клэр, дорогая, ты уже в постели? — тихо спросила Дороти.

— Не совсем, — отозвалась Мэри. — Входите, миссис Мэйн.

— Я не буду беспокоить тебя, — сказала Дороти, стараясь поделикатнее протиснуть в полуоткрытую дверь свое массивное тело. — Мне просто хотелось убедиться, что у тебя есть все необходимое. Кроме того, я сварила какао и, если хочешь, принесу его тебе сюда, наверх.

— Ничего такого вы не сделаете! — заявила Мэри. — Конечно, прошло уже десять лет с тех пор, как я последний раз была здесь, но я еще не забыла, где находится кухня. А вот вам уже более чем достаточно беспокойств для одной ночи. Идите спать, прошу вас: ведь скоро придет время опять вставать.

— Хорошо, пожалуй, и правда пойду, если ты сама справишься. — Дороти нежно взяла руки Мэри в свои. — Ты стала очень красивой женщиной, Мэри Клэр. И, надо признаться, мне так не хватало тебя! Не допускай, чтобы прошло еще десять лет, прежде чем ты приедешь погостить в следующий раз.

Это было так неожиданно и трогательно, что Мэри почувствовала: из глаз ее вот-вот побегут слезы.

— Вы всегда были так добры ко мне, миссис Мэйн, несмотря на…

Дороти знала, что она имела в виду. Вражда между бабушками была такой же неотъемлемой частью их повседневной жизни, как река, протекающая вдоль границы их садов.

— А почему бы и нет, моя дорогая? То, что две старые глупые женщины воюют, бог знает из-за чего, не имеет никакого отношения к двум ни в чем не повинным детям.

При этих словах Мэри почувствовала смущение. Так ли уж невинны были эти «дети»? Но если ее бабушка считала Патрика ответственным за все последствия того безумного лета, то Дороти либо оставалась в полном неведении относительно хода событий, либо же решила не брать на себя роль судьи.

— Чувствуй себя как дома и спи, сколько тебе захочется, дорогая, — сказала Дороти, прикоснувшись губами к щеке Мэри. — Ни о чем не беспокойся, мы позаботимся о твоей бабушке.

Когда через пятнадцать минут Мэри, стараясь не шуметь, прокралась вниз, в доме царила тишина, нарушаемая только равномерным тиканьем часов. Все комнаты были погружены в темноту, только из-под кухонной двери в прихожую пробивался узкий луч света.

Если не считать того, что здесь добавились две встроенные вытяжки и посудомоечная машина, кухня за эти годы не претерпела существенных изменений. Все тот же отскобленный добела сосновый стол занимал середину выложенного красными плитками пола, медные горшки по-прежнему свисали с круглой рамы над ним. И даже если герань на подоконнике была не той, что буйно цвела в годы ее детства, Мэри не смогла бы заметить разницы.

Странно, но ей не пришло в голову, что он тоже может оказаться здесь, — даже когда она увидела на столе поднос с термосом и одинокой чашкой. Она заметила Патрика, только когда он шагнул ей навстречу от огромного старинного камина.

Теперь уже поздно было делать вид, что она не видит его, поздно беспокоиться о том, что она смешно выглядит в огромной ночной рубашке… И уж совсем нелепо было вспоминать о том, как вот так же ночью одиннадцать лет назад она явилась в этот уснувший дом с твердым намерением соблазнить его!

Сначала казалось, что никто из них так и не пожелает нарушить молчания. Вместо этого они просто смотрели друг на друга: он — отстраненно, как абсолютно незнакомый человек, а она… Господи, она не могла оторваться от его лица, не могла наглядеться!

Патрик, конечно, повзрослел и возмужал, но это очень шло ему. Он стал даже более красивым, чем в то время, когда ему было двадцать пять! Волосы у него остались такими же густыми и непокорными — с единственной разницей, что их слегка тронула седина.

А его рот… О, несмотря на все тяжкие испытания, которые Патрик, судя по всему, перенес, его рот оставался таким, каким она навсегда запомнила его. И это было ужасно, потому что ее губы тут же приоткрылись в молчаливой мольбе, чтобы он дотронулся до них своими губами.

Ну хотя бы еще раз! — кричало ее изголодавшееся тело, и Мэри страшно боялась, что он услышит этот крик. Еще один раз, и этого будет достаточно. Я никогда не попрошу больше ни о чем…

Напуганная до глубины души охватившим ее желанием, Мэри чопорно заявила:

— Если бы я знала, что ты здесь…

— …То предпочла бы остаться наверху? — закончил он за нее, едва заметно пожав плечами. — Я мог бы сказать то же самое о себе, но это было бы неостроумно. Нравится нам это или нет, ты — здесь, я — здесь, и, похоже, придется признать присутствие друг друга.

Лучше бы он не пожимал плечами: тогда рубашка на его груди не распахнулась бы, и Мэри не пришлось бы отметить, что его грудь стала более выпуклой тех пор, когда она водила по ней руками в то лето, а живот остался точно таким же — плоским и твердым.

— Я хотела сказать, что не собиралась беспокоить тебя, — возразила она, тщательно обдумывая каждое свое слово, чтобы не попасть в ситуацию, с которой ей уже не удастся справиться. — Мы и так доставили тебе достаточно хлопот, вытащив из постели и заставив мчаться нам на помощь.

— Я ночная сова. И редко ложусь спать раньше часа, а то и двух ночи.

Ну вот, самое трудное осталось позади. Они встретились лицом к лицу, обменялись обычными любезностями и оба благополучно пережили это суровое испытание. Теперь ей оставалось всего лишь с достоинством покинуть место действия, прежде чем ее неуправляемые эмоции выдадут ее с головой.

— Как ты жила все эти годы, Мэри?

Она не ожидала этого вопроса и, вздрогнув, оглянулась. Патрик стоял совсем близко за ее спиной — настолько, что она сочла за благо обогнуть край стола.

— Хорошо, спасибо.

— А как твой муж?

— Муж?

На его губах промелькнула мимолетная усмешка.

— Ну, тот человек, за которого ты вышла замуж.

— Я… С ним тоже все в порядке.

Патрику Мэйну совершенно не обязательно знать, что ее замужество осталось в прошлом. Да и вряд ли его это в самом деле интересует: просто, будучи светским человеком, он задавал обычные, принятые в таких случаях вопросы. Так же решила держаться и она.

— Мне было очень жаль, когда я услышала о твоей жене.

Патрик опять как-то отстраненно пожал плечами.

— Такое случается, — ответил он столь безразличным тоном, что Мэри не могла не задаться вопросом: не выбросил ли он из своей жизни Лорейн с такой же легкостью, с которой когда-то выбросил ее?

— По твоему тону можно заключить, что ее смерть была для тебя скорее неприятностью, чем трагедией, — с удивлением услышала она собственный ехидный голос.

Патрик сурово сжал губы. Сейчас можно было подумать, что он вообще не способен улыбаться.

— Не думаю, что должен оправдываться перед тобой в том, что я справился с трагедией в моей личной жизни, Мэри Клэр.

— А ты вообще никогда не думал о том, чтобы оправдываться передо мной!

Эти слова, полные горького упрека, вырвались у нее раньше, чем она смогла остановить их. Ей самой меньше всего хотелось воскрешать прошлое! И уж во всяком случае напоминать ему о том, что она оказалась в его жизни ненужной женщиной…

Патрик нахмурился.

— Я надеялся, что ты все забыла, — сказал он. — Не могу понять, почему ты цепляешься за прошлое.

Ну конечно же, он не может понять! Ведь это не он предложил кому-то в подарок свое сердце и получил его назад выжатым, как лимон, без какой-либо особой признательности. Он ушел невредимым, а она до сих пор не может излечиться от шрамов, которые сама же нанесла себе неумелой попыткой заставить его любить ее так, как она любила его…

А главное — у нее не было права в чем-то обвинять Патрика! Ведь он не имел ни малейшего представления о том, какую огромную цену ей пришлось заплатить за ту ночь. Пребывая в блаженном неведении, он пошел по жизни своей дорогой, женившись на женщине, которую выбрал для себя сам. Он оставил Мэри нести груз отчаяния в одиночестве, и поэтому она все-таки не могла не винить его.

— Я не цепляюсь, — ответила она холодно. — Собственно говоря, я не вспоминала о тебе много лет, вплоть до сегодняшнего дня.

— Значит, ты была счастлива?

— Не делай вид, будто тебя это действительно интересует!

На этот раз он вздохнул, как человек, которому без конца приходится объяснять самые простые и очевидные вещи.

— Мы долго были друзьями, Мэри. Даже больше чем друзьями: мы были почти как брат и сестра. Неужели одна ночь… один неблагоразумный поступок должен свести на нет все наше доброе прошлое?

Так для него это всего лишь «неблагоразумный поступок»! Мэри захотелось убежать, запереться в своей комнате и остаться там одной. Только бы не признавать того, что он до сих пор обладает над ней властью большей, чем любой другой мужчина!

— Ну что ж, если ты хочешь ответа на свой вопрос, изволь: я очень счастлива, весьма преуспела в делах и очень устала, — сказала она, обходя вокруг него и направляясь к дверям. — Еще раз спасибо тебе за наше спасение нынешней ночью. Учитывая обстоятельства, это было очень благородно с твоей стороны.

— Благородно? — Хотя она не могла видеть его лица, но в его голосе ей послышалась усмешка. — А как еще, по-твоему, я мог поступить? Дать тебе сгореть заживо?

— Я не знаю, как бы ты поступил, если бы знал, что я приехала навестить свою бабушку.

Патрик насмешливо улыбнулся.

— Я, хотя и давно, но давал клятву Гиппократа о спасении и защите человеческой жизни.

У нее так и вертелся на языке вопрос: «Даже моей?» Но она воздержалась от него, холодно заметив:

— Ну конечно же. И не беспокойся о том, что у нас войдет в привычку звать тебя каждый раз, когда у нас возникнут чрезвычайные обстоятельства. Мы гордимся тем, что достаточно самостоятельны.

Однако, как и любое другое утверждение, сделанное Мэри за последние часы, это тоже оказалось ложным. К утру колено Шанталь страшно распухло, и пришлось опять обратиться к Патрику.

— Мне вспоминается, что оно как-то не так повернулось, когда я упала, — нехотя призналась Шанталь, когда он пришел на нее взглянуть.

— Если бы вы поехали в больницу на обследование, как я предлагал, вашей ногой можно было бы заняться еще ночью, — заметил Патрик.

— По сравнению с тем, что случилось прошлой ночью, это вообще не заслуживает упоминания. В любом случае, предполагается, что ты врач, вот и займись этим.

— Мне совсем не улыбается, чтобы вы подали на меня в суд за преступную небрежность, миссис Дюбуа, — заявил он. — Во-первых, я больше не занимаюсь врачебной практикой, и, во-вторых, вам необходимо пройти рентгеновское обследование. И считайте, что вам крупно повезло, если вы не сломали шейку бедра.

— Если это пример того, как ты относился к пациентам, то просто замечательно, что ты больше не лечишь больных! — отрезала Шанталь.

Мэри обреченно вздохнула. К этому времени она уже успела съездить в Монжуа, чтобы встретиться с брандмейстером и услышать его отчет о последствиях произошедшей прошлой ночью трагедии. Он позволил ей забрать несколько платьев и других необходимых вещей, но был непреклонен в вопросе о том, что домом в его теперешнем состоянии пользоваться будет нельзя.

Гостиная, к сожалению, была уничтожена практически полностью, вся мебель в ней почернела и намокла от воды, но самое главное — произошли какие-то повреждения в несущей стене. Ну, и, конечно, весь дом пропах дымом. Из его слов Мэри поняла, что пройдут недели, прежде чем они смогут вернуться домой, — новость не из тех, которые способны порадовать.

С точки зрения Мэри, проблем было более чем достаточно, и ей совсем не улыбалось вмешиваться еще и в эту свару. Шанталь явно решила изводить Патрика своими насмешками, и у нее это, несомненно, получалось отлично. А вот самой Мэри с трудом удавалось сдерживать эмоции, когда дело касалось его…

— Я отвезу вас в больницу, — предложила она, надеясь отвлечь внимание своей бабушки. — А потом, когда вам окажут первую помощь, мы снимем в отеле номер и решим, что делать дальше.

— С какой это стати? — воскликнула Дороти, вошедшая в комнату как раз вовремя, чтобы услышать конец разговора. — В этом доме достаточно комнат, чтобы нам не пришлось спать вповалку.

— Ты очень добра, — с преувеличенной вежливостью пропела Шанталь, — но это обернется для тебя дополнительными хлопотами, так что вопросов здесь быть не может.

— Не торопись отказываться от моих услуг, — сказала Дороти. — На носу лето, и туристы уже начинают заполонять все вокруг. А вдруг ни в одном отеле не окажется свободных номеров? Куда ты тогда денешься, Шанталь Дюбуа, если не желаешь обременять собственную семью своим брюзгливым присутствием? Как-то я плохо представляю себе, что ты будешь жить в палатке, пока твой убогий дом не восстановят.

— Позвони и вызови такси, Мэри Клэр! — велела Шанталь, не удостаивая вниманием такие ничтожные аргументы. — У нас есть дело, и я хочу завершить его чем раньше, тем лучше.

Когда они приехали в больницу, Патрик поговорил с лечащим врачом Шанталь, чье мнение полностью совпало с его собственным, сказал, что заедет за ними часа через три и немедленно исчез.

Мэри восприняла это с огромным облегчением и отправилась на поиски Терезы.

Как оказалось, у той не было проблемы с жильем.

— Не надо мне никакой гостиницы, мисс Мэри, — объявила она, забирая свою одежду. — Моя невестка уже столько месяцев зовет меня погостить. Вот теперь я это и сделаю. Когда у мадам все будет готово к тому, чтобы я вернулась и приступила к работе, пусть позвонит. Дом невестки на другом краю городка, так что я буду в Монжуа немедленно.

— Хорошо, позволь мне хоть проводить тебя до такси, — сказала Мэри.

— Это все сигареты! — сообщила ей Тереза по секрету, пока они ждали лифта. — Мадам никогда не признается, но это просто чудо, что она не спалила дом еще задолго до прошлой ночи. Видите ли, она засыпает с зажженной сигаретой в руке…

Ее признание лишь подтверждало то, что указал в своем отчете брандмейстер.

— Мне очень жаль, что тебе приходилось справляться со всем этим в одиночку, — вздохнула Мэри. — То, что ты мне сейчас рассказала, еще больше укрепляет меня в моем решении. Нам придется позаботиться о лучшей организации жизни в Монжуа, когда он будет отремонтирован. А до тех пор мы будем жить в гостинице, там ты и найдешь нас, если тебе что-нибудь понадобится.

Но Дороти, судя по всему, была наделена божественным даром предвидения: в «Нью-Виллидж отеле» — самой престижной гостинице в городе — могли предоставить им комнату самое большее на пару дней. А после этого все номера были забронированы до окончания сезона. Таким образом, надежды обеспечить себе место для длительного проживания оказались похороненными.

Мэри поняла, что избавиться от общества Патрика так ловко и быстро, как она надеялась, не удастся. Если в ближайшие час, другой не произойдет какого-нибудь чуда, у них с Шанталь не останется иного выбора, как воспользоваться гостеприимством Дороти, пока в Монжуа опять нельзя будет жить.

Мысль о том, что придется лицезреть Патрика три раза в день за обеденным столом и спать всего лишь этажом ниже, вызвала у Мэри приступ головокружения.

 

3

Казалось весьма символичным, что первым человеком, с которым Мэри столкнулась на улице сразу после того, как рассталась с Терезой, был Патрик. Он только что пересек дорогу, выйдя из почты, и был так увлечен просмотром полученной корреспонденции, что столкнулся с ней в самом буквальном смысле слова.

— Извините, — пробормотал он с отсутствующим видом, машинально протянув руку, чтобы поддержать ее, и только потом осознал, кого именно он чуть не сбил с ног.

На какое-то мгновение ей вдруг вспомнился тот день, когда она влюбилась в него. Тогда он тоже налетел на нее, как танк, и тоже, судя по всему, не слишком задумывался, с кем имеет дело… Один поцелуй следовал за другим, и ей чудилось в них «навеки». К сожалению, это оказалось таковым только для нее…

— Хорошо, что это ты, а не твоя бабушка, — усмехнулся Патрик, и на какую-то долю секунды в нем мелькнуло что-то от того человека, которым он некогда был. — Она несомненно пообещала бы подать на меня в суд. Ну что, тебе удалось устроиться в гостинице?

— Нет, — ответила Мэри, чувствуя, что у нее пересохло во рту.

Он не имел никакого права быть таким красавцем! Грудь и плечи были у него слишком мускулистыми для врача: он не ссутулился, а африканское солнце не иссушило и не сморщило его кожу. По представлению Мэри, глаза у него должны были поблекнуть и наполовину спрятаться в морщинах; он должен был близоруко вглядываться в окружающий мир через толстые стекла очков! Но вместо этого Патрик выглядел превосходно и казался элегантным даже в синих джинсах, которые, похоже, теперь стали его любимой одеждой.

— Нет?

У него все-таки появились морщинки вокруг глаз, когда он насмешливо взглянул на нее, но они, как ни странно, делали его даже еще более привлекательным.

Мэри покачала головой.

— Твоя бабушка была права. Все номера в гостиницах забронированы вплоть до сентября.

Если его и не привело в восторг это сообщение, он умело скрыл свои чувства.

— Ну что ж, придется привыкать. Похоже, мы все приговорены друг к другу — по крайней мере, на ближайшее будущее.

— Приговорены друг к другу?! О нет!

Очевидно, она произнесла это слишком эмоционально, потому что Патрик внимательно посмотрел на нее.

— У тебя есть другое предложение?

— Пока нет, но я что-нибудь придумаю. Неужели это единственный вариант?

— Боюсь, что так. — Его лицо опять осветила мимолетная улыбка. — Ты выглядишь такой испуганной, Мэри! Уверяю: у нас нет крыс в кладовке и клопов в кроватях. И, если взглянуть на вещи трезво, это, пожалуй, сейчас лучшее место для Шанталь. Она будет на относительно знакомой ей территории, сможет приглядывать за ходом работ в Монжуа, не соглашаться со всем, что там будут делать рабочие, а это доставит ей истинное наслаждение. К тому же она даст возможность моей бабусе ругаться с кем-нибудь еще, кроме меня!

Это краткое резюме било точно в цель — оно было полно здравого смысла, практично и весьма удобно для всех. Мэри не могла не признать верность этих на редкость благоразумных суждений. Но она была так взбудоражена, что в следующую секунду выболтала свои истинные мысли, не успев даже облечь их в пристойную форму или подумать о том, как они могут быть истолкованы.

— Патрик, я не выдержу еще одну ночь под одной крышей с тобой!

Естественно, она сразу же пожалела о сказанном, но было поздно. Глаза Патрика сузились, в их блестящей голубизне не осталось и признака веселости.

— Почему нет? — растягивая слова, спросил он. — Тот, кто предупрежден, тот вооружен! У двери моей спальни надежный замок, и я не премину воспользоваться им.

Мэри надеялась, что он больше никогда не сможет причинить ей боли, что ей никогда больше не придется почувствовать себя отвергнутой женщиной. Но его пренебрежение, выраженное в столь недвусмысленной форме, ранило ее сильнее, чем можно было предположить. Ничто так не оскорбляло Мэри с тех самых пор, как он отшвырнул ее от себя в ту ночь, когда она зачала от него ребенка! Совершенно опустошенная, она отвернулась от него и, не глядя перед собой, ступила на проезжую часть.

Взревел гудок, заскрежетали тормоза. Ярко-красное крыло автомобиля, вставшего чуть ли не на дыбы, застыло в опасной близости от нее.

Меня чуть не убило, без особого удивления подумала Мэри, беспокоясь только о том, кто заменит ее подле Шанталь.

Потом откуда-то появилась рука Патрика, грубо схватила ее за шиворот и выдернула на безопасное место. Или, наоборот, навстречу приближающейся опасности? Потому что оказаться прижатой к нему всем телом, от колен до груди, было так же небезопасно для ее жизни…

В первый раз с тех пор, как они опять встретились, его глаза не избегали ее взгляда, он не отводил их — так, словно сам вид ее был ему отвратителен. Сейчас его глаза были полны неподдельного страха. Проходившим мимо людям они, должно быть, казались влюбленными, которым грозит разлука навек, — с таким ожесточением он прижимал ее к себе.

Но они не были влюбленной парой! И тот факт, что, прекрасно осознавая это, она тем не менее с постыдной жадностью прижала лицо к его груди, вдыхая теплый, такой знакомый запах, привел Мэри в ярость.

Резким движением плеч она освободилась из его объятий и, проведя рукой по волосам, попыталась привести их хоть в какой-нибудь порядок.

— Что с тобой, Патрик? Неужели ты так испугался за мою жизнь?

— Ты чертовски права, — хрипло ответил он и провел трясущейся рукой по лицу.

В действительности Патрик сам не мог понять, что с ним творится. Машина ведь даже не коснулась ее, она остановилась в добрых двух метрах. Все дело, значит, было в том неожиданном ощущении, что он нанес ей удар ниже пояса. Может быть, его шутка о замке на двери спальни оказалась и не особенно удачной, но такой реакции он не ожидал. Мэри побелела от обиды. Ее глаза, казалось, заполнили все лицо — огромные, карие, полные боли, и он почувствовал себя так, словно только что ударил ногой крошечного щенка. Патрик ничего не мог понять и решил, что со всем этим надо разобраться.

— Что ты скажешь насчет того, чтобы я угостил тебя обедом и мы спокойно поговорили? — переведя дыхание, спросил он. — У нас все равно впереди еще два часа времени, прежде чем мы сможем забрать твою бабушку.

— Я не очень голодна…

Нет, с ней определенно происходило что-то странное! Она казалась такой встревоженной, словно столь обычное мероприятие, как обед, готовил ей ловушки сродни волчьим ямам.

— Ну, тогда ты сможешь просто посидеть и посмотреть, как я ем, пока мы не покончим с этим недоразумением между нами, — сказал он. — Ведь судя по тому, как развиваются события, нам не удастся избегать друг друга в ближайшее время. И хотя я не могу говорить за тебя, Мэри Клэр, лично мне будет достаточно неудобно, если мы не выясним наши отношения.

— Хорошо, как скажешь, — пробормотала она.

Патрик привел ее в ресторан, из окон которого открывался прекрасный вид на реку. Посреди длинного внутреннего двора бил фонтан; великолепные цветущие растения взбирались вверх по стенам и свисали вниз с керамических ваз.

Их провели к столику на южной стороне, затененному маркизой. Хотя Мэри предупредила, что не голодна, Патрик сделал заказ на двоих — густая рыбная похлебка с домашним хлебом и чай со льдом.

— Итак, — начал он, как только отошел официант, — ты первой ударишь по мячу или это должен сделать я?

— Ты, — сказала она без всяких колебаний.

— Отлично. — Он сделал глоток из бокала. — Как мне представляется, мы с тобой натворили много глупостей в то последнее лето, что провели здесь.

— Нет, — покачала она головой. — Это случилось гораздо раньше, Патрик. Все началось в то лето, когда мне исполнилось пятнадцать и ты в первый раз поцеловал меня. Или ты намерен делать вид, что забыл об этом?

Он помешал плавающие в бокале кусочки лимона и от всей души пожалел, что не может посмотреть ей в глаза и спокойно соврать. В конце концов, это был такой краткий эпизод, едва ли из разряда тех, о котором надо вспоминать по прошествии стольких лет. Но…

— Нет, — признал он, глубоко вздохнув. — Я все прекрасно помню.

— Зачем ты это сделал, Патрик? Зачем ты тогда поцеловал меня?

— Зачем? — Он пожал плечами, чувствуя себя сбитым с толку. — Неужели ты думаешь, что я это заранее планировал? Черт побери! Ты для меня всегда была чем-то вроде кузины, живущей в соседнем доме и состоящей из косичек и огромных карих глаз. Ребенком, которого я учил плавать, когда тебе было всего пять лет. А в то лето ты… ну, скажем, изменилась.

— Хочешь сказать, что в тот раз это тоже была моя вина?

В каком-то смысле да, подумал он, но не смог выдавить из себя этих слов. Разве скажешь открыто, что за одну зиму она превратилась в длинноногую акселератку с роскошными грудями, на что он первым делом и обратил внимание, когда она тем летом приехала в Монжуа? Что его братья тоже заметили это и он почувствовал непонятную ему самому потребность обойти их обоих?

— Нет, тогда ты не была ни в чем виновата, — сказал он наконец.

— Ну, спасибо тебе хотя бы за это. Особенно если учесть, что то лето запомнилось мне как самое счастливое из всех, проведенных в Монжуа.

— И мне тоже, — признался он.

И это была правда, до самой последней точки! По мере того как проходило время, феномен грудей Мэри постепенно перестал занимать воображение братьев из Вуд-Роуда, и к середине августа былое доброе товарищество между младшими членами двух семейств восстановилось вновь.

— То лето знаменовало конец эры, — задумчиво добавил Патрик. — Мы уже никогда после этого не были такими беспечными.

— Да. — Голос Мэри был мягок, а карие глаза подернулись дымкой, как будто бы картинки того лета прокручивались у нее в мозгу. — Мы дурачились целыми днями, сталкивая друг друга с трамплина для прыжков в воду, прыгали в реку солдатиком и почти каждую ночь сидели у костра… Одна большая счастливая семья, без каких-либо тайных мыслей или устремлений, которые могли бы все испортить!

— До того вечера, когда я поцеловал тебя… — пробормотал Патрик.

— Да, после этого ничто уже не было прежним. Это был последний день летних каникул, насколько я помню, и последний год, когда мы вот так были все вместе. Мы ходили купаться после наступления темноты — твои братья, я, ты, мои кузины из Монжуа — и производили чертовски много шума. А твоя бабушка выходила на улицу, звонила в старый корабельный колокол, что висел на заднем крыльце Вуд-Роуда, и зазывала в дом, пока нас всех не арестовали за нарушение тишины!

— Да, она тогда заманила нас имбирными пряниками и фруктовым пуншем, — вспомнил он.

— Точно! И, торопясь оказаться там первой, я поскользнулась и упала в тростнике, покрывавшем берега реки.

Патрик сразу вспомнил, как тут же оказался рядом с ней, наклонился и поставил ее на ноги — несколько грубее, чем, может быть, собирался. Он прекрасно помнил, что Мэри каким-то образом буквально прилипла к нему, а он обхватил ее руками, чтобы не дать ей упасть, и она посмотрела на него снизу вверх своими огромными карими глазами. Губы у нее были раздвинуты, зубы сверкали от попавшей на них воды…

— Вот тогда-то ты и поцеловал меня.

— Да, — сказал он, снова возвращаясь в прошлое.

Патрик и раньше целовал девушек. О, он ведь был совсем взрослым и учился в университете! Он делал даже больше, чем просто целовал их, если говорить правду… Но ни одна из них не была такой вкусной, как эта, такой прохладной и свежей. И ни одна не отвечала ему раньше с такой бесхитростной чувственностью!

— Ты поцеловал меня тогда еще раз…

Да, но он ничего не мог поделать с собой! Мэри прижалась своими упругими грудями к его груди, и он вдруг обнаружил, что сильно возбужден. В ужасе от происходящего — потому что это ведь была Мэри Клэр, почти ребенок, чуть ли не сестра! — Патрик оттолкнул ее от себя.

— Ну вот, — сказал он хрипло, набрасывая на нее полотенце. — В следующий раз смотри получше, куда ступаешь…

Мелодично звякнули кубики льда, и Патрик, вздрогнув, вернулся в настоящее. Он взглянул на Мэри и обнаружил, что она смотрит на него поверх своего бокала.

— Ты уехал из Вуд-Роуда на следующий же день, даже не попрощавшись! — сказала она.

Патрик нахмурился.

— Жаль, что я не сделал этого днем раньше.

— Ты хочешь сказать, что тот поцелуй не доставил тебе никаких приятных ощущений?

— Я был не в себе, оказался полным идиотом! Безнравственно пользоваться неопытностью ребенка! Я тогда просто утратил уважение к самому себе…

— Не казни себя, Патрик. Это был всего лишь поцелуй — или два, если быть точной. И вовсе не твоя вина, что тогда они значили для меня все на свете. В то время я была сумасшедшей девчонкой, которую никогда раньше никто не целовал.

— Но если бы я проявил тогда больше самообладания… Если бы у меня хватило здравого смысла поддерживать статус-кво в наших отношениях, когда тебе было пятнадцать, мы бы никогда не сделали той роковой ошибки, когда тебе исполнилось девятнадцать. Я не сказал тебе этого тогда, но хочу, чтобы ты знала: я глубоко сожалею о том, какое развитие получили наши отношения… И считаю себя полностью ответственным за все.

Мэри молча и терпеливо слушала его, хотя ей трудно было вынести это. Поразительно, насколько по-разному они относились к тому, что произошло между ними одиннадцать лет назад!

Патрик как-то обезоруживающе улыбнулся, подойдя к тому, о чем собирался сказать с самого начала.

— Мне бы очень хотелось, чтобы между нами не было недосказанностей. О той ночи давно пора забыть, Мэри. Мы ведь никогда не были настоящими любовниками, никогда не питали друг к другу романтических чувств и никогда не будем их друг к другу питать. Мы — просто два человека, которые знают друг друга с детских лет.

Наверное, Мэри пережила за последние дни слишком много потрясений, чтобы вынести еще одно. Она чуть не застонала от боли и оскорбления, когда он так бессердечно попытался зачеркнуть самую великолепную, хотя, несомненно, и самую разрушительную ночь в ее жизни!

«Я отдала тебе свою девственность и свое любящее сердце! — хотелось ей закричать. — Неужели тебе мало того, что ты пренебрег моими чувствами, что я прошла через ужас потери нашего ребенка и никогда ничего не просила у тебя? Тебе хочется еще и посыпать солью мои раны, давая понять, что ты никогда не испытывал ко мне даже мимолетного влечения?»

— Мэри! — прошелестел над столом его голос. — Ты слышишь меня?

Она попыталась сосредоточить взгляд на расплывающемся перед ее глазами бокале.

— О да! — В ее голосе послышалось ожесточение. — У тебя удивительный талант разбивать иллюзии человека простым подбором слов. Ты можешь вспоминать ту ночь всего лишь как «роковую ошибку», но у меня на этот счет иное мнение.

Патрик наклонился к ней.

— Ты тогда просто увлеклась мной, и это увлечение сыграло с тобой дурную шутку. Я виноват в том, что вовремя не разглядел, как ход событий направляется к несчастью, и не уберег тебя от него. У меня есть единственное оправдание: я искренне думал, что ты знаешь о наших отношениях с Лорейн. Ведь было столько разговоров о ее приезде в Вуд-Роуд для знакомства с Дороти…

— Все, что я знала о тебе и Лорейн, это что вы оба — студенты медицинского факультета. Я вообще была уверена, что это мужчина! — Мэри уже давно перестала заботиться о том, что ее голос явно выдает обуявшие ее страдания. — Мне никак не могло прийти в голову, что одной прекрасной ночью ты будешь заниматься любовью со мной, а через два дня представишь всем в качестве своей невесты совсем другую женщину!

— Я не занимался с тобой любовью! — воскликнул Патрик, неожиданно разозлившись. — Мы просто покувыркались под одеялом, это был чистой воды секс! Не было никакой любви — ни с твоей ни с моей стороны, и если ты воспринимаешь это как-то по-другому, ты лжешь сама себе.

— Да неужели?! — фыркнула она в ответ, изливая на него сейчас всю ту боль, которую чувствовала тогда. — А ну-ка, скажите мне, доктор Всезнайка: разве кролик лжет, когда он умирает?

 

4

Несколько бесконечно долгих секунд они не могли ни говорить, ни двигаться. Патрика, казалось, хватил удар, а что до Мэри… Она сделала абсолютно непростительную вещь: напомнив ему слова детской песенки, выдала секрет, который сама себе поклялась держать в тайне и оберегать любой ценой. И вдруг вытащила его на сцену только для того, чтобы наказать его! Той ужасной ночью она отбросила прочь собственную гордость и самоуважение. А сейчас точно так же поступила с единственным оставшимся у нее достоянием: неродившимся ребенком, о существовании которого знала и которого любила только она, — да и то такое короткое время.

А самым постыдным во всем этом; было то, что она не ощущала никакого раскаяния. Наоборот: ее вдруг начал разбирать смех! Мэри ничего не могла с собой поделать, потому что, когда смысл ее слов дошел до Патрика, она сочла его реакцию на редкость забавной.

Сначала он просто оторопело уставился на Мэри, как будто у нее вдруг выросло целых три головы, потом спросил:

— Ты была беременна?! — таким голосом, каким люди обычно разговаривают на похоронах.

— А что же, ты думаешь, я имела в виду? — проговорила она между приступами смеха. — Что я ударилась в бизнес по продаже шуб?

При этих словах у него упала вилка, и она чуть не надорвалась от нового приступа смеха.

Остальным посетителям ресторана тоже стало весело: все лица повернулись в ее сторону, Мэри увидела несмелые улыбки, услышала неуверенные смешки.

Странно, почему Патрик не смеется? Он вдруг вскочил, отбросив салфетку, и оттолкнул свой стул так резко, что тот упал, едва не сбив с ног проходившего мимо официанта.

Это окончательно добило Мэри. Теперь она только что не визжала от смеха. Ее бабушка ни за что не одобрила бы подобного поведения. Она не общалась с женщинами, ведущими себя, как прачки, собравшиеся у деревенского колодца. Но, с другой стороны, бабушка не одобрила бы и то, что у кого-то из семьи Дюбуа появился бы внебрачный ребенок! Так что из этих двух грехов первый можно было считать наименьшим. Эта мысль показалась Мэри такой остроумной, что она прямо-таки зашлась от истерического хохота.

— Мы немедленно уходим отсюда! — прорычал Патрик, бросая на стол несколько скомканных ассигнаций.

Схватив ее за руку, он протащил ее за собой по выложенному каменными плитами патио и вывел на улицу с быстротой шерифа, эскортирующего преступника к тюремному фургону. Рывком открыв переднюю дверцу машины, он усадил ее на сиденье, запер за ней дверцу на замок и побежал к водительскому месту.

Теперь они сидели вдвоем в его небольшой машине; Мэри отделяло от него всего несколько дюймов и рычаг переключения передач. Если бы Патрик захотел, он вполне мог бы задушить ее, особо себя не утруждая, а судя по выражению его лица, это как раз и было у него на уме.

И тут перед Мэри во весь рост встала все та же старая трагедия, и смех ее иссяк так же внезапно, как и начался.

— О господи! — прошептала она, ужаснувшись тому, что натворила.

— А теперь объясни, на что, черт возьми, ты намекала! Я хочу все знать об этом «кролике».

Патрик старался говорить спокойно, но глаза его так грозно сверкали, а губы были так плотно сжаты, что Мэри испугалась. В нем сейчас не осталось ничего от того веселого, красивого юноши, в которого она когда-то влюбилась. Это был кто-то абсолютно незнакомый и опасный…

— Господи боже мой! — дрожащим голосом произнесла Мэри, хватаясь за единственную соломинку, которая могла спасти ее. — Не хочешь ли ты сказать, что поверил в мою невинную шутку?

После этих слов Патрик со стремительностью хищника, набрасывающегося на свою жертву, схватил ее за руки и рывком повернул к себе, так что Мэри оказалась наполовину вытащенной со своего сиденья и так близко от него, что чувствовала на лице его дыхание.

— Если таким образом ты решил отомстить мне за тот единственный раз, когда мы были… — выражение отвращения ясно читалось на его лице, пока он подыскивал нужное слово, — когда мы были вместе, тебе нужно было придумать что-нибудь более оригинальное, чем старый номер с беременностью. Потому что, если бы у тебя был ребенок, гнев семейства Дюбуа уже давно эхом катился бы по всему свету!

— Успокойся, Патрик, ребенка у тебя нет, — быстро сказала она, чувствуя, как гнев и печаль вновь поднимаются в ее душе.

Боже, с какой легкостью он отказался от ребенка, которого она когда-то зачала! Он весь даже обмяк от облегчения и ослабил хватку на ее руке.

— Я так и думал… Но это был грязный трюк, Мэри Клэр! Тебе и впрямь удалось вывести меня из себя…

— У меня случился выкидыш на девятой неделе.

Если бы месть действительно входила в намерения Мэри, она тотчас же поняла бы, что преуспела даже больше, чем могла рассчитывать. Ее слова повисли в воздухе между ними — такие же зловещие, как нож гильотины над головой жертвы. Патрик не пошевелился, и только зрачки его глаз расширились от потрясения.

— Похоже, ты не шутишь… — сказал он наконец, и голос его дрогнул.

— Нет, не шучу, — ответила она. — Не знаю, что произошло со мной в ресторане, но я никогда не считала этот выкидыш поводом для веселья. Я любила нашего ребенка и никогда не оправлюсь от его потери!

Весь его гнев, казалось, улетучился при этих словах, и его место заняла великая печаль.

— О дьявольщина, Мэри! — прошептал он, и в его глазах появился тот предательский блеск, что обычно предшествует слезам.

Внезапно ей захотелось успокоить Патрика — отчасти потому, что она абсолютно точно знала, как грустно ему сейчас, но также и потому, что просто не могла видеть его в таком подавленном состоянии. Но Мэри понимала и другое: если она попытается сделать это, он оттолкнет ее. Опять. А ей до конца жизни хватит его первого отказа…

Поэтому она сбросила его руку со своей, взглянула на часы на приборной доске и отрывисто проговорила:

— Теперь, когда ты все-таки вырвал у меня это признание, я хотела бы наконец забрать из больницы свою бабушку. Сейчас уже гораздо больше двух, и она, должно быть, волнуется.

Еще какое-то мгновение он сидел сгорбившись за рулем, затем, не говоря ни слова, тронул машину с места и сделал запрещенный разворот прямо посреди улицы. За те пять минут, которые потребовались, чтобы подъехать к больнице, никто из них не произнес ни слова, и это было тягостное молчание.

Как только Патрик остановил машину, Мэри выскочила, стремясь быстрее оказаться подальше от него. Было ясно, что он не оставит все это просто так: ему захочется узнать подробности.

А она-то надеялась, что, дав выход правде, сможет от всего освободиться! Оказалось, что это не так. Прошлое можно будет предать забвению только тогда, когда и Патрик разберется в нем и примирится с ним. А это значит, что он будет бередить ее старые раны, на заживление которых у нее ушли годы…

Слава богу, что на этот раз она сможет оградить от этого хотя бы свое сердце!

Патрик смотрел, как она поднимается по ступенькам, — покачивая бедрами, с волосами, развевающимися по плечам, держа спину вызывающе прямо. Если бы он не видел собственными глазами, что буквально десять минут назад она билась в истерике, то ни за что не поверил бы. Ему оставалось только удивляться той быстроте, с которой ей удалось собраться.

Чего никак нельзя было сказать о нем самом… У Патрика все еще кружилась голова после новости, ставшей для него громом среди ясного неба. Он чувствовал, что в нем медленно нарастает целая буря эмоций: ярость, чувство вины, раскаяние и что-то еще — что-то, в чем он никогда не позволил бы себе признаться.

История, оказывается, вовсе не закончилась, когда он в ту ночь выгнал ее из своей постели и своей жизни. Был еще и ребенок, его ребенок, а он ничего об этом не знал! Приблизительно в то же время, когда у Мэри Клэр случился выкидыш, он обсуждал с Лорейн их будущее — будущее, которое не должно было включать никаких детей…

— В мире и так много бедных маленьких душ, о которых абсолютно некому позаботиться, — говорила Лорейн. — В конце концов, что особенного в том, чтобы родить ребенка? Кошки и кролики плодятся как заведенные, но мы же не награждаем их за это медалями! А у нас с тобой есть много такого, что только мы можем предложить людям.

В то время это казалось им благородной жертвой супружеской пары; они были во власти идеалов, которые характерны обычно для очень молодых и наивных людей. Только годы спустя, когда Патрика постигло разочарование, он задумался о правильности принятого ими решения…

Один человек ничего не может сделать для того, чтобы мир стал лучше! Но к тому времени, когда он понял это, его сердце было выжато, как лимон, колодец его сострадания и любви к людям иссяк. Может быть, потому-то он и не нашел в себе сил продолжать отдавать себя окружающим, что у него не было собственного ребенка, его личного вклада в будущее? И женщины, которая…

Нет! Патрик поспешил отогнать от себя эту мысль: в его душе и без того происходил какой-то совершенно ненужный и неожиданный переворот.

В раздражении он стукнул кулаком по приборной доске. Почему он думал, что сможет обрести мир и покой именно здесь, где все словно сговорились напоминать ему о прошлых ошибках?! Почему он не уехал отсюда в ту же минуту, как узнал, что Мэри Клэр тоже вернулась, чтобы преследовать его? Патрик ни секунды не сомневался теперь в том, что все последние годы она занималась именно этим — иначе как объяснить, что его жизнь начала выходить из-под его контроля с того самого момента, когда она попыталась соединить их судьбы?..

Той душной августовской ночью он сначала искренне думал, что это Лорейн забралась в его постель. Если бы он не спал так глубоко, то, конечно, заметил бы разницу. Но когда парень просыпается посреди ночи и обнаруживает, что чьи-то длинные гладкие ноги переплелись с его ногами, а жаркие сладкие губы ласкают его кожу, вряд ли ему придет в голову спрашивать удостоверение личности — если только он не бесполое существо.

И все-таки он должен был догадаться, что подобное поведение несвойственно Лорейн, которая хотела подождать, пока они не поженятся, прежде чем начать заниматься с ним любовью.

— По большому счету, супружество — это не только секс, дорогой, — говорила она. — Это еще и определенные обязательства друг перед другом, и общие идеалы. Вообще, это больше похоже на дружбу.

Судя по всему, для нее это так и было. Ее губы всегда оставались твердыми, холодными и плотно сжатыми, когда он целовал ее в каком-нибудь укромном уголке больницы, а глаза она держала открытыми, чтобы кто-нибудь случайно не застал их за столь непрофессиональным занятием…

Но в ту ночь Патрик был слишком ошеломлен происходящим, чтобы осознать, что Лорейн просто не способна быть такой тигрицей в постели, в чем он убедился позднее, во время их супружеских забав. Он тогда еще не совсем проснулся и только чувствовал, как чьи-то губы медленно спускаются по его телу все ниже и ниже. В результате тело пробудилось гораздо раньше, чем мозг, который был призван контролировать его, и Патрик с наслаждением отдался на волю этих восхитительных губ и рук.

То, чему ее не мог научить опыт, делали инстинкты. Мэри щедро отдала ему всю свою нежность и страсть, а он, эгоистичный подонок, только брал, наслаждаясь за ее счет! Патрик помнил, что открыл глаза, лишь испытав полное удовлетворение.

— Мэри Клэр?! — прошептал он тогда, замерев от ужаса. — Какого черта ты делаешь в моей постели?

— Люблю тебя, Патрик, — ответила она.

Вот так. Никакого смущения, никакой лжи, никакой искусственности…

— Но ты не можешь делать этого! — воскликнул он в полной растерянности.

— Я не могу этого не делать! — прозвучало в ответ, и голос ее был полон уверенности. — Я влюбилась в тебя, когда ты в первый раз поцеловал меня четыре года назад. И я не могла больше ждать, когда же ты скажешь наконец, что чувствуешь то же самое. Я-то знаю об этом давно: иначе ты не смотрел бы на меня так, когда думал, что никто этого не видит; не избегал бы меня всячески с того самого момента, как приехал сюда этим летом… Вот почему я пришла к тебе сегодня ночью — дать тебе понять, что можно больше не скрывать своих чувств. Я уже не прежняя школьница, и нет ничего страшного в том, что все узнают, что мы принадлежим друг другу!

Он слушал ее, не веря своим ушам и чувствуя, как по спине у него сбегает струйка пота.

— Еще как есть, Мэри Клэр. И мы с тобой вовсе не принадлежим друг другу!

Она обратила на него свои огромные прозрачные глаза и, судя по всему, прочла в его глазах правду. Потому что ее нижняя губа задрожала, когда она пролепетала еле слышно:

— Но почему? Ты ведь любишь меня, не так ли, Патрик?

— Да нет же! Во всяком случае, не так…

— Но ведь мы с тобой только что…

Он выпрыгнул из постели, запоздало и мучительно осознав, что все время, пока они обсуждали эту тему, она лежала под ним, и оба были абсолютно голыми.

— Я думал… — Патрик дико озирался вокруг, ища, за чем бы спрятаться, как будто это могло уменьшить значительность того, что произошло. Схватив пару старых обрезанных до колен джинсов, он натянул их на себя с рекордной скоростью, все время стараясь найти способ выбраться из этого ужасного и нелепого положения. — Я все время думал, что сплю!

Мэри села в постели, не обращая внимания на то, что простыня упала ей на колени, давая ему возможность увидеть, какая красивая у нее грудь и тонкая талия. К его досаде, в нем опять поднялось желание, которое в этот раз уже никак нельзя было списать на сон…

— Но это произошло на самом деле…

Патрик отвернулся от нее и провел рукой по волосам.

— На самом деле, — он попытался напустить на себя снисходительность престарелого дядюшки, — ты только что кончила школу. Все, о чем ты говорила, с тех пор как я приехал сюда неделю назад, — это твой предстоящий выпускной бал, приемы, на которых тебе предстоит побывать, поездка в Европу, которую твои родители подарили тебе к окончанию школы.

Мэри немедленно смекнула, куда он клонит, и бросилась опровергать его аргументы.

— Я от всего откажусь, Патрик! Все это не имеет никакого значения. Ничто не имеет значения, пока мы вместе!

— Но что скажут твои родители?

— Они поймут. Я заставлю их понять! Итак, доброе отношение не срабатывало.

Придется быть грубым.

— Нет, — сказал он, поворачиваясь опять лицом к ней. — Все дело в том, Мэри Клэр, что наши интересы — твои и мои — находятся на противоположных полюсах. Ты из тех девушек, которые большую часть времени проводят на различных приемах и вечеринках, а я обычный молодой врач. Наши образы жизни никак не состыковываются. Тебе в твоем возрасте не стоит отказываться от вещей, которые для тебя дороги. И уж во всяком случае — не из-за мимолетного увлечения, о котором ты забудешь через пару недель.

Из всех банальностей, которые он вывалил перед ней, до нее дошли только слова «мимолетное увлечение». Мэри неожиданно стала очень тихой, ее немигающий взгляд был некоторое время прикован к нему. Потом медленно, с каким-то тягостным достоинством она выскользнула из постели и потянулась к своей одежде, которая валялась на полу. Он помнил эту одежду до сих пор: белые шорты и рубашка в красную полоску — ни трусиков, ни бюстгальтера, ни туфель. Она явилась сюда с вполне определенной целью…

— Я докажу, что для меня это нечто большее, чем мимолетное увлечение, — тихо проговорила она. — И неважно, сколько времени это займет. Я подожду, пока ты не будешь готов повернуться лицом к правде! Вот увидишь, Патрик, это случится.

Потом она покинула его комнату таким же способом, каким попала в нее, — по дереву, растущему напротив окна. Он видел, как она бежала прочь от дома, залитая лунным светом; длинные загорелые ноги Мэри унесли ее из виду за считанные секунды.

Тогда Патрик был убежден: в том, что он сказал ей, все правильно. Она и правда еще слишком молода для того, чтобы уяснить себе, на что нацелена его жизнь. Скоро она забудет его. И он в то время был таким подонком, что не преминул воспользоваться бывшим у него под рукой средством, чтобы ускорить этот процесс.

Следующим же вечером он надел Лорейн на палец кольцо и официально объявил о помолвке на приеме, который Дороти устроила в их честь. А на следующий день он отправился в Монжуа, чтобы представить соседям свою невесту.

С тех пор и до вчерашней ночи он не видел Мэри Клэр. Это не значило, однако, что она не продолжала напоминать ему о себе все эти годы.

Ни разу за всю свою супружескую жизнь Патрику не удалось вновь испытать то сексуальное наслаждение, которое он познал в ту ночь с нею. Сначала это его беспокоило: он считал, что только от мужчины зависит, насколько хорошо будет ему и его женщине в постели. Но суть проблемы оказалась в том, что Лорейн воспринимала секс просто как некую обязанность, а ее привычка говорить о постороннем во время любовных игр стала настоящим несчастьем. Возможно и несправедливо, но и в этом он обвинял Мэри, полагая, что ее ничем не прикрытая страсть заставила его ожидать от брака чего-то нереального.

Обнаружив теперь, что она еще и отказала ему в праве знать об их ребенке, он просто задыхался от злости. Ему следовало бы задушить ее за все, что она сделала с ним!

Путешествие назад в Вуд-Роуд оказалось сущим адом, как Мэри и предполагала. Раздраженная тем, что ей придется быть прикованной к инвалидной коляске по меньше мере неделю, Шанталь не стала более любезной и всю дорогу подкалывала Патрика. Ей не нравилось, как он ведет машину, не нравились его манеры; наконец, она обвинила его в профессиональной непригодности.

— Все доктора — идиоты! — заявила Шанталь. — И некоторые из них даже сами понимают, что они абсолютно ни на что не годны и уходят из профессии, прежде чем угробят кого-нибудь. Впрочем, за это нужно им сказать спасибо. Ты ведь, кажется, тоже так поступил, Патрик Мэйн?

— Несомненно, — кротко согласился Патрик, но это не охладило пыла старухи.

Она продолжала ворчать, пока они не прибыли в Вуд-Роуд и не обнаружили, что Дороти в гостиной развлекает разговорами высокого, приятного вида мужчину лет тридцати с небольшим, со слегка начавшими редеть светлыми волосами. Он был почти такой же загорелый, как Патрик, и это в сочетании с его крепким, атлетическим телосложением позволяло предположить, что он вел активный образ жизни, причем преимущественно на свежем воздухе.

Дороти представила всех друг другу.

— Шанталь, Мэри Клэр, это мистер Барримор. Он сейчас гостит у Причардов. А это мадам Дюбуа, мистер Барримор, и ее внучка, Мэри Клэр.

— Как поживаете? — спросил он, делая шаг вперед, чтобы помочь Шанталь усесться в инвалидную коляску, которую Патрик только что вытащил из машины. — Мы уже встречались прошлой ночью, но вам тогда было не до того, и я не думаю, что вы меня помните. Я зашел, чтобы справиться о вашем самочувствии, и приношу свои извинения, что не сделал этого раньше.

— Мы обязаны вам своими жизнями, молодой человек! — торжественно произнесла Шанталь, явно покоренная его учтивыми манерами. — А может быть — и спасением нашего дома.

Он улыбнулся, продемонстрировав превосходные зубы, и пожал протянутую ему руку.

— Это была моя обязанность, мэм, и мне очень жаль, что я не смог сделать большего.

Мэри просто приводила в замешательство его мягкая улыбка — по сравнению с теми взглядами, которыми награждал ее Патрик весь этот день.

— Как нам благодарить вас, мистер Барримор?

— Вы можете начать с того, что будете звать меня Дэвид и позволите мне в ближайшее время пригласить вас на ужин.

— Это вряд ли будет справедливо. Ведь это мы в долгу у вас!

Он обезоруживающе пожал плечами.

— Тогда вы можете пригласить меня на обед к себе. Я никогда не упускаю случая полакомиться домашней пищей.

— Я буду более чем счастлива сделать вам такое предложение, — вступила в разговор Дороти. — Как раз сейчас у меня жарятся отличные цыплята. Приходите попозже и присоединяйтесь к нам часиков так в шесть с половиной, хорошо? Мэри Клэр, убеди этого молодого человека, что мы будем очень рады его обществу.

Прекрасно осознавая присутствие Патрика где-то на заднем плане, Мэри позволила своей руке задержаться в руке Барримора и улыбнулась ему.

— Это правда доставит нам удовольствие.

Он капитулировал, добродушно пожав плечами.

— Ну что же, очень хорошо; если вы уверены, что я не навязываюсь, то я принимаю ваше приглашение. Благодарю вас.

Мэри прошла с ним к входной двери, а когда заметила, что ему явно не хочется так быстро уходить, вышла на крыльцо. В густой тени карниза висели старые качели, которые муж Дороти повесил, еще когда их дети были маленькими. Со вздохом облегчения скользнув на мягкие подушки, Мэри легонько помассировала пальцами виски.

Дэвид внимательно посмотрел на нее, потом сел рядом с ней и, оттолкнувшись ногой, привел качели в движение.

— Что-нибудь случилось? У вас болит голова? — с участием в голосе спросил он.

— Немного. — Она на секунду закрыла глаза, недовольная тем, что не может лучше контролировать свои эмоции. — Все как-то… пошло здесь кувырком, и я не уверена, что справляюсь с событиями.

Дэвид, очевидно, заметил ее недовольство собой и виновато склонил голову.

— Простите, если я задал вопрос невпопад. Это профессиональная привычка, от которой трудно сразу отвыкнуть.

— То есть?

— Вообще-то я полицейский офицер, когда не в отпуске. Допросы входят в круг моих обязанностей.

— Вот уж никогда не подумала бы! — воскликнула она, искренне удивленная. — Вы совсем не похожи на человека, который ловит по улицам закоренелых преступников.

— Обычно я этим и не занимаюсь. Я состою в Королевской канадской конной полиции в небольшой общине к северу от границы, в Онтарио. У нас там почти не бывает крупных преступлений, как в больших городах.

Мэри смотрела на него с нескрываемым восхищением.

— Боже, как это романтично! У меня есть племянница, которая прямо-таки помешана на телевизионных сериалах, посвященных людям вашего типа.

Дэвид покраснел.

— Ничего особенно романтичного в моей службе нет, — пробормотал он и, слегка поколебавшись, добавил: — Вы не пройдетесь со мной немного, Мэри?

Она кивком выразила свое согласие и, когда он помог ей слезть с качелей и предложил руку, без колебаний положила свою на изгиб его локтя. Это оказалось такой простой, естественной вещью, не имевшей ничего общего с теми ударами электрического тока, которые отмечали любое ее физическое соприкосновение с Патриком…

Он, кстати, оказался легок на помине: проводив Барримора, Мэри наткнулась на него у крыльца. Патрик двинулся ей навстречу с таким решительным видом, что она тут же почувствовала потребность защищаться:

— Что ты болтаешься здесь без толку, когда у нас обоих есть важные дела?

— В данный момент я не знаю ничего более важного, чем разговор с тобой.

Этого следовало ожидать, и все-таки Мэри сделала попытку уклониться:

— Не вижу никакого смысла ворошить давно забытое прошлое, — сказала она. — Тем более что никто из нас все равно не сможет сказать ничего такого, что могло бы изменить его.

— Для меня это не давно забытое прошлое, Мэри Клэр! Ты вывалила на меня целый ворох новостей, с которыми я еще не успел толком освоиться. И я намерен докопаться до дна самой мелкой, незначительной детали, прежде чем переведу их в банк данных моей памяти.

Очевидно, на его месте она поступила бы точно так же. Но после всего случившегося за последние двадцать четыре часа она просто была не в состоянии начать все сначала.

— Только не сегодня, Патрик! У меня ужасно болит голова…

— Тогда я посоветовал бы тебе принять две таблетки аспирина и запить их водой, а потом мы отправимся на прогулку. Свежий воздух сразу приведет тебя в чувство.

Интересно, это брак превратил его в такого грубияна или просто она была когда-то слишком помешанной на нем девчонкой, чтобы заметить это?

— Ты не мой врач! — огрызнулась Мэри, проскальзывая мимо него к двери. — И вообще, насколько я понимаю, ты теперь не лечащий врач, так что держи свое просвещенное медицинское мнение при себе.

Она оставалась наверху до вечера и даже умудрилась немножко поспать. Незадолго до шести Мэри приняла душ и переоделась, вытащив из чемодана, который привезла из Монжуа, простую хлопчатобумажную юбку и расшитую белую блузку.

Когда она спустилась вниз, выяснилось, что Дэвид уже прибыл и все собрались в залитой солнцем комнате, выходящей окнами на реку. Старые леди затеяли очередную перебранку в надежде привлечь внимание Дэвида, но достаточно добродушную, — возможно, потому что обе уже успели хлебнуть хереса. Патрик стоял в стороне от них и так уныло глядел на открывающийся перед ним вид, что Мэри стало даже жаль его.

Шанталь прервала свои рассуждения о предотвращении детской преступности на самом интересном месте, чтобы спросить:

— Ты чувствуешь себя немного лучше, Мэри Клэр? Патрик Мэйн сказал нам, что ты жаловалась на головную боль, — факт, который, учитывая обстоятельства, совсем не показался мне удивительным, но сам он почему-то считал его абсурдным.

— Спасибо, я чувствую себя гораздо лучше. — Мэри приветственно улыбнулась Дэвиду и наклонилась, чтобы поцеловать свою бабушку в щеку. — А как вы, grande-mère? Колено очень болит?

— Совсем не болит, пока я не наступаю на больную ногу, что мне позволяет делать это хитроумное приспособление. Очень удачно также, что миссис Мэйн удалось подыскать мне комнату на первом этаже, так что я могу отдохнуть, когда почувствую в этом потребность.

Дороти, кажется, была искренне изумлена, услышав из уст Шанталь такую любезность.

— Патрик, ты не очень-то хороший хозяин, — обратилась она к внуку. — Почему бы тебе не предложить выпить Мэри Клэр?

— Что ты будешь?

Тон его был не столько грубым, сколько безразличным. Очнувшись от угрюмого рассматривания своего собственного напитка, он задал этот вопрос Мэри с подчеркнутым отсутствием интереса в ее ответе. Она не сомневалась, что, если бы попросила сейчас настойку белладонны со льдом, это не вызвало бы у него даже мимолетного беспокойства.

Чистое озорство подтолкнуло ее указать на бокал, который держал Дэвид, и сказать:

— Я, пожалуй, выпью вот этого.

— Пиво?! — фыркнул Патрик, моментально выведенный из своей угрюмой задумчивости.

Только он мог вложить в такое безобидное слово столько сарказма.

— А что плохого в пиве? — самым своим сладким голосом спросила она.

— Я почему-то считал, что коктейль с шампанским больше соответствует твоему стилю.

— Ты недостаточно хорошо меня знаешь, чтобы прийти к такому заключению, Патрик, — заметила она, на что ее бабушка откликнулась одобрительным хихиканьем, совсем недостойным настоящей леди, и отхлебнула еще глоток хереса.

Патрик сердито посмотрел на Мэри и пробормотал:

— Я скоро буду знать о тебе гораздо больше!

Дело было даже не в том, что он сказал, а в подтексте его слов. Мэри поняла, что он собирается положить всю ее жизнь за последние одиннадцать лет под микроскоп и изучить ее в мельчайших деталях. Как ни странно, эта перспектива вдруг показалась ей странно волнующей. Боже, неужели она до сих пор настолько глупа, что любой вид внимания со стороны Патрика привлекательнее для нее, чем его полное отсутствие?!

Недовольная собой, она отвернулась от него и переключилась на Дэвида. Это был идеальный гость: вежливый, остроумный, наконец просто умный, то есть обладавший всеми теми качествами, которые у Патрика начисто отсутствовали! И когда Дэвид предложил после ужина прогуляться вдоль реки, Мэри с радостью ухватилась за эту возможность оттянуть неприятный разговор с Патриком, который, она знала теперь, неизбежен.

Когда Мэри вернулась незадолго до одиннадцати, дом был погружен в темноту, и она облегченно вздохнула. Конечно, рано или поздно ей и Патрику придется все разложить по полочкам, но чем позже это произойдет, тем лучше. Может быть, к этому времени она преодолеет в себе это сумасшедшее стремление забыть обо всем, что когда-то заставило ее возненавидеть его…

Мэри сбросила туфли и прокралась вверх по ступеням; ее босые ноги не производили ни малейшего шума на толстом ковре. Она так же бесшумно пересекла верхний холл и дала двери в свою комнату с легким щелчком закрыться за ней. И тут же поняла, что не извлекла и всех предосторожностей никакой пользы!

Удары собственного сердца безошибочно оповестили ее, что Патрик где-то совсем рядом. Вместо того чтобы ускользнуть от него, угодила прямиком в ловушку: он лежал, растянувшись на ее постели!

История повторялась с точностью до наоборот. Но когда Патрик включил лампу на столике у кровати, она сразу отчетливо поняла по его лицу, что вряд ли сегодняшнее свидание покажется ей таким же приятным, как тогда, когда инициатива исходила от нее…

 

5

— Так-так, — протянул он. — Наконец-то ты вернулась, вся раскрасневшаяся и запыхавшаяся. Следует ли это понимать так, что он не ограничился только прощальным поцелуем?

Будь это кто-нибудь другой — а не Патрик! — она реагировала бы как любая выведенная из себя женщина. Убила бы его своим презрением, дала бы пощечину… Но это был человек, который уже принес ей столько страданий, что новое оскорбление ничего не могло добавить к ним. И тот факт, что на сей раз не было ни малейшего повода с ее стороны; то, что он произнес эти слова притворно-безразличным тоном, ставшим за последние дни, похоже, его привычной манерой общения с ней, заставил Мэри ответить на удар аналогичным способом. Она убрала волосы с лица намеренно сладострастным жестом и сказала:

— Не волнуйся, Патрик. За эти годы я узнала достаточно, чтобы уберечься от нежелательной беременности.

Он вскочил с постели с такой скоростью, что Мэри вздрогнула.

— Как ты только выносишь саму себя?! — прорычал он, возвышаясь над нею. — Как ты только каждое утро смотришь на себя в зеркало?

— Да вот справляюсь, — ответила Мэри, решив остаться на выбранных ею позициях, хотя инстинкт самосохранения призывал ее поскорее отступить.

За несколько секунд Патрик буквально преобразился. Его глаза запылали голубым огнем — и пусть это был огонь злости, все-таки это был огонь! Он опять превратился в того мужчину, которого она когда-то знала, — необузданного и страстного, неравнодушного ко всему в мире: хорошему или плохому. Это перевоплощение чудесным образом смыло с него всю ту грязь, что является неотъемлемой частью взрослого мира, и заставило вспомнить, почему когда-то, очень давно, она влюбилась в этого человека.

Но уже через мгновение Патрик, казалось, напомнил себе, что ему нет никакого дела до того, с кем и как она проводит время. Мэри буквально видела, как все эмоции утекают из него и знакомый покров безразличия окутывает его черты.

— Не представляю, как твой муж терпит тебя, — холодно произнес он.

Мэри хрипло рассмеялась и сама ужаснулась своему смеху, похожему скорее на воронье карканье.

— Он этого и не делает! Он бросил меня почти два года назад…

— Ах вот, значит, почему ты опять называешь себя Дюбуа? Только не думай, что мне интересно выслушивать подробности!

Но Мэри все-таки договорила:

— Я не смогла родить ему ребенка, поэтому он ушел к женщине, которая тут же сделала это.

Почему она не прислушалась к его предостережению? Какой демон упрямства все время подталкивал ее как-нибудь содрать с Патрика эту оболочку сдержанности и попытаться выжать из него хотя бы еще одну каплю человеческих эмоций? Ведь каждое его слово и жест ясно говорили ей, что он ни с кем не желает ими делиться! Может быть, ей хотелось вернуть к жизни то, что, казалось, навсегда ушло из его души? Или просто как следует наказать его? Как бы то ни было, ее упорство и настойчивость обернулись против нее же самой: увидев, как напряглась у него спина, как он неподвижно застыл, Мэри испытала острую боль раскаяния и сострадания.

— Не смогла родить ему ребенка — или не захотела? — отрывисто просил Патрик.

— Не смогла, хотя, Господь свидетель, я старалась…

Его взгляд побежал по ее лицу, выискивая свидетельства лжи, игры, притворства, — и ничего не нашел.

— Мне очень жаль…

— Мне тоже, — сказала Мэри с легким вздохом: в конце концов, ему действительно нет дела до ее чувств! — Мне тоже. Я так люблю детей…

Патрик неожиданно коснулся ее руки ласковым, характерным для докторов жестом.

— Возможно, они у тебя еще будут. Медицина добилась больших успехов в лечении бесплодия. Ты не обращалась к специалистам?

Закрыв глаза, она отвернулась и постаралась ответить самым непринужденным тоном.

— Нет. Думаю, что сначала не мешало бы обзавестись мужем.

— Значит, ты собираешься снова выйти замуж?

— Нет, но я не собираюсь и становиться матерью-одиночкой. Сейчас во мне уже нет той смелости, которая воодушевляла меня в девятнадцать лет.

В дверь большого гардероба было вмонтировано зеркало, так что Мэри все равно было видно, как самые различные чувства отражались на его лице — гнев, смягченный сочувствием, сожаление, может быть, даже раскаяние…

— Если бы ты доносила моего ребенка до срока, — спросил Патрик наконец внезапно охрипшим голосом, — ты мне сказала бы?

Она покачала головой и сделала вид, что все внимание сосредоточено на собственных ногтях.

— Ты тогда был влюблен в Лорейн. К тому времени, когда я поняла, что у меня будет ребенок, вы уже назначили день свадьбы. Я посчитала это достаточно ясным знаком того, что у нас нет общего будущего.

— Ты сказала кому-нибудь? — спросил он, помолчав.

— Никому. Я была тогда слишком напугана — боялась позора, неодобрения родителей… боялась всего!

— Хочешь сказать, что прошла через это одна? Не могла признаться хотя бы подруге?

И опять она покачала головой, все еще не осмеливаясь посмотреть ему прямо в глаза. Обуревавшие ее чувства лежали слишком близко к поверхности и могли в любой момент пролиться слезами.

— Мои подруги были заняты другими вещами. Все их мысли вертелись вокруг того, что надеть, кого пригласить на свидание; вокруг колледжей, путешествий, машин. Я неожиданно оказалась как бы не членом их клуба. У меня были другие заботы, другие огорчения… — Мэри горестно пожала плечами, когда воспоминания о том времени промелькнули перед ее мысленным взором. — Но главное — я чувствовала себя старой, хотя была тогда совсем девчонкой! Ну, а потом вдруг оказалось, что все это не имеет значения. Все было кончено, и никто так ничего и не узнал — кроме меня и ночной бригады в палате неотложной помощи нашей местной больницы.

— Утром ты сказала, что у тебя был выкидыш. Ты… делала что-нибудь для этого?

Мэри в испуге обернулась к нему.

— Нет! Я была несчастна, я боялась многих вещей, но я никогда не хотела потерять своего ребенка! Ведь это было все, что у меня осталось от тебя…

На этот раз пришла его очередь отвернуться.

— Зачем ты так говоришь?! — бросил Патрик через плечо.

— Как?

— Так, как будто мы были возлюбленными и я предал тебя!

— Может быть, тебе и не по душе это слышать, но я действительно любила тебя, Патрик. Любила очень долго. Думаю, это еще одна причина того, что мой брак оказался неудачным. Очевидно, где-то в глубине души я с самого начала была неверна своему мужу…

— Нет. — Он резко повернулся к ней, лицо его искажала нечеловеческая мука. — Нет!

Мэри сделала шаг ему навстречу.

— Почему ты так боишься правды, Патрик? Ты никогда не был трусом.

— Это не правда, это фантазии. Твои фантазии!

— Если ты действительно уверен в этом, чего же ты так расстраиваешься? — Она подошла еще ближе и ласково положила ладонь ему на подбородок: ее прямо-таки затопило сочувствие при виде отчаяния, написанного на его лице. — Что случилось с тобой, если ты предпочитаешь существовать в безвоздушном пространстве, а не встречать жизнь лицом к лицу, как ты умел когда-то? Почему ты пытаешься смотреть сквозь меня, а не на меня? Или делать вид, что тебя больше ничто в мире не трогает…

Патрик взял ее ладонь двумя пальцами и отвел от себя, как будто это было какое-то особо противное насекомое.

— Я уже не тот человек, которым привык быть, Мэри, — сказал он ровным голосом. — И я никогда не был тем человеком, которого ты выдумала.

Что именно подтолкнуло ее к дальнейшим действиям, Мэри и самой было не совсем ясно. Может быть, она ощущала в Патрике какую-то подспудную печаль, которая вызвала в ней сочувствие? А может, сработала старая магия, вызванная соприкосновением их тел?

Но, как бы там ни было, неожиданно для себя, не успев ни о чем подумать, Мэри наклонила голову и приникла губами к его руке — прямо в том месте, где отчетливо бился пульс.

— Ты был хорошим, добрым и смелым. Ты был самым прекрасным! И где-то глубоко внутри тебя этот человек еще существует.

Ее искреннее волнение мгновенно передалось ему. Патрик хрипло ахнул, как будто пораженный болью, — слишком сильной, чтобы ее можно было терпеть.

А в следующий момент он уже держал ее в объятиях, изо всех сил прижимая к себе. Мэри ощущала его губы на своих губах, и состояние Патрика вовсе не было для нее загадкой. Она была уже не девочкой, а зрелой женщиной, прекрасно знавшей, что бывает, когда мужчина испытывает прилив страсти.

Его поцелуй горел огнем отчаяния, он был вырван у него против воли, и все-таки Мэри было ясно, что Патрик умирает от желания испытать на себе целебную силу женских прикосновений! Это было видно по тому, как жадно его губы встречались с ее губами, как горячо откликалось его тело; по тому, как его рука постепенно скользила вниз по спине Мэри, как он все теснее прижимал ее к себе.

Только в глазах Патрика она ничего не могла прочесть: их он закрыл, и Мэри тут же последовала его примеру — хотя и совсем по другой причине.

Как быстро они поспешили вернуться в прошлое! Ко все сметающей, бурной тоске желания, к огненной страсти, к лирической сладости любви… Мэри с изумлением почувствовала, что ее чувства совсем не стали менее пылкими, несмотря на то что они не видели друг друга целую вечность. Ей казалось, что она переходит словно бы в другое измерение, в котором не было старых обид и разочарований, которое манило ее за собой, обещая новые начала и совсем другие завершения…

Объятия Патрика напрочь лишили Мэри железной решимости противостоять ему, ненавидеть его. Она медленно опустилась на постель, потянув его за собой, в то время как губы их оставались слитыми в поцелуе. Закинув одну руку ему за шею, она позволила второй скользнуть под рубашку Патрика и коснуться его восхитительной, мускулистой груди.

Она нашла его сердце и прижала свою ладонь к этому месту. О, как бы ей хотелось так же просто овладеть его любовью! Она гладила гладкую кожу на ребрах, изгиб, обозначающий переход к талии, а потом, движимая бездумной, жадной страстью, опустила руку еще ниже — туда, где под грубой тканью джинсов безошибочно угадывалась выпуклость…

Ей не следовало этого делать! Во всяком случае, если она хотела продлить головокружительное удовольствие. Если жаждала большего, чем простое прикосновение, того, о чем тайно мечтала все эти годы…

— Черт бы тебя побрал! — взорвался Патрик, вскакивая на ноги, и в его голосе не было ни намека на ласку.

Мэри смотрела на него изумленными, все еще затуманенными страстью глазами.

— Патрик, пожалуйста! — чуть ли не взмолилась она.

Его взгляд прошелся по всему ее телу — от нежного изгиба шеи и выпуклостей грудей до слегка раздвинутых ног. И Мэри показалось, что этот взгляд был полон презрения.

— Пожалуйста — что? — спросил он с угрозой в голосе.

Ей в голову тут же пришли тысячи вариантов ответа: «Пожалуйста, не злись на меня!», «Пожалуйста, не покидай меня», «Пожалуйста, люби меня, хотя бы чуть-чуть, хотя бы только этой ночью!»

В девятнадцать лет она, не задумываясь, выбрала бы любой из них и потихоньку страдала бы, после того как он отверг бы их все. В свои тридцать, слава господу, она была уже гораздо меньше расположена предлагать себя в качестве жертвы на алтарь любого мужчины. Собрав остатки гордости, Мэри протянула руку и навела хотя бы видимость порядка в своей одежде.

— Пожалуйста, уходи! — сказала она, находя горькое утешение в мысли о том, что на этот раз сама прогоняет его. — И, пожалуйста, больше не являйся сюда без приглашения…

Что-то должно измениться! Так он подумал прошлой ночью, когда, пошатываясь, вышел из ее комнаты и привалился к стене рядом с дверью. Сердце его колотилось как у породистого скакуна, только что преодолевшего дистанцию стипль-чеза… Он возвращался к этой мысли несколько раз за те четыре-пять часов, которые отделяют полночь от рассвета, когда этот хитрый обманщик, сон, таящийся рядом, только и ждал того, чтобы увлечь его в страну эротических мечтаний, в которой царствовала она. И новый день не принес облегчения. Что-то должно измениться! — думал он, спускаясь к завтраку.

— Мэри Клэр, дорогая, надеюсь, это не все, что ты себе возьмешь? — воскликнула Дороти, оторвавшись от процесса разливания кофе, чтобы бросить возмущенный взгляд на одинокий кусочек дыни, украшавший тарелку Мэри.

— Я никогда не завтракаю, — ответила та, поднимая одно плечико ровно настолько, чтобы показать, что заметила присутствие Патрика.

Его это вполне устраивало: ему совсем не улыбалось встретиться с ней взглядами.

— Как тебе не стыдно! — заворчала Дороти, явно не ощущая напряженности за столом, которая, на взгляд Патрика, была настолько плотной, что ее можно было резать ножом. — Патрик, ты только посмотри на бедную девочку. Она худенькая, как былинка! Тебя она, может быть, послушается: ты же все-таки врач и все такое.

— Нет, не послушаюсь! — решительно заявила Мэри, адресуясь в пространство где-то над его левым ухом.

— Конечно же, она не послушается, — вступила в разговор ее бабушка. — Поверь мне, Дороти Мэйн, в мире нет ничего такого, что бы твой внук мог предложить ей и что она согласилась бы принять.

Мэри почувствовала, что неудержимо краснеет. Наверняка он вспоминает сейчас, что прошлой ночью она готова была охотно принять все, до чего могла дотронуться рукой! Независимо от того, предлагали ей это или нет…

Как ни удивительно, но Дороти по-прежнему, казалось, пребывала в полном неведении относительно кипящих вокруг нее подводных течений.

— Это почему же, если они росли бок о бок, как брат и сестра? Из твоих слов, Шанталь Дюбуа, можно заключить, что наши внуки чуть ли не кровные враги, а они в жизни друг другу плохого слова не сказали!

— Жизнь не всегда бывает такой, какой она кажется со стороны, — с явным подтекстом, ответила старая Дюбуа, предоставив Патрику только гадать, как много ей известно об истинном положении вещей.

Он сердито посмотрел на свой кофе и от всей души пожалел, что не выбрал для обретения мира и спокойствия, которых так жаждала его душа, какой-нибудь монастырь в самом удаленном уголке Тибета. Потому что с каждым часом становилось все очевиднее, что здесь он их не найдет.

Словно для того, чтобы усугубить его мрачное настроение, около половины двенадцатого пришел Дэвид Барримор — «чтобы поприветствовать их и справиться о здоровье Мэри и мадам Дюбуа». Не то чтобы Патрик имел что-нибудь против этого парня — если не считать его лошадиных зубов и излишне громкого смеха, напоминавшего призывное гоготанье похотливого гусака. Вообще-то, при других обстоятельствах он был бы только рад, что в их доме появился еще один мужчина. Это не только несколько выровняло численное соотношение сторон, но и предоставило дамам еще одну жертву, на которую можно было излить свое внимание, — что они немедленно и сделали.

Во время первой перемены блюд Патрик просто купался в блаженстве, но к тому моменту, когда на смену супу последовал салат из цыпленка, он уже проявлял все признаки растущего раздражения, оттого что о нем все забыли. Разговор за столом обтекал его, как будто он был обломком скалы, возвышающимся посредине реки, — неким препятствием, но недостаточно серьезным, чтобы остановить ее течение. Если бы он сейчас неожиданно рухнул лицом в тарелку, сомнительно, чтобы кто-нибудь обратил на это внимание!

Последняя капля, переполнившая чашу его терпения, упала, когда была допита первая бутылка вина. Прежде чем Патрик успел открыть рот, чтобы предложить свои услуги в открывании следующей, старина Дэвид — Канадский Гусь, как окрестил его про себя Патрик, — был уже на ногах и размахивал штопором.

— Позвольте мне, — настоял он.

Мэри Клэр смотрела на Дэвида с таким восхищением, словно он только что предложил миру средство от рака.

— Как хорошо иметь рядом мужчину, который не боится взять на себя заботу обо всем! — промурлыкала она, взмахнув неправдоподобно длинными и густыми ресницами.

После чего они с Барримором обменялись улыбками, и Патрик — вопреки всякой логике — неожиданно почувствовал себя в роли мужа, которому жена изменяет чуть ли не на его глазах. Ему потребовалось гораздо больше самообладания, чем он сам предполагал, чтобы удерживать на лице маску безразличия. Чтобы благодарно кивать, когда ему наполняли бокал. Чтобы спокойно положить руки на стеклянную крышку стола, вместо того чтобы в гневе стиснуть их в кулаки.

Параллельно с этим Патрик весьма преуспел в мысленном созерцании великолепия Гималаев на горизонте, четких силуэтов монахов в оранжевых тогах на фоне лазурного неба, насладился перезвоном монастырских колоколов, разносящихся над высокогорными плато Тибета.

Вся беда заключалась в том, что он прекрасно знал: поиски путей к миру надо начинать не на карте Азии, а в собственном сердце. Его же сердце сейчас было полем битвы…

Внезапно на выложенной кирпичом дорожке, огибавшей дом, послышался звук шагов, а вслед за этим в патио появилась женщина лет тридцати пяти.

— Привет! — Заслоняясь от солнца рукой, незнакомка нерешительно остановилась. — Извините за вторжение, но ремонтники в соседнем доме сказали мне, что именно здесь я смогу найти нужного мне человека.

Ее голос — очаровательно хрипловатый и богатый оттенками — привлек внимание обеих старых дам. Ее ноги — длинные, загорелые и, вне всякого сомнения, просто великолепные — заставили обоих мужчин чуть не упасть со своих стульев.

— И что же это за человек? — поинтересовался Патрик.

Холодное, отстраненное выражение его глаз сменилось неподдельным интересом.

— Тот, который бросился на помощь, когда прошлой ночью случился пожар. — Женщина покопалась в сумке, висевшей у нее на плече, и достала визитную карточку. — Меня зовут Минна Стар, я менеджер по общественным связям и рекламе в «Виллидж ньюс». Когда в наших краях объявляется настоящий герой, мы рады отдать ему должное.

— Тогда я тот человек, с которым вам следует поговорить, — проинформировала ее Шанталь. — Я первая обнаружила огонь!

— Но настоящие герои, — прервала ее Дороти, — это мой внук, Патрик Мэйн, и мистер Барримор, который по счастливой случайности гостит по соседству. Это они спасли дом и его обитателей.

— В самом деле? — Улыбка мисс Стар предназначалась всем присутствующим, но дольше всего ее взгляд задержался на мужчинах. — Как мне повезло, что вы оба оказались здесь! Мы сможем поговорить прямо сейчас?

Ее фамилия необычайно подходила Минне. Вся она просто сверкала: бронзовая кожа и золотистые волосы, и солнечные ямочки на щеках. Лимонного цвета свободное хлопчатобумажное платье обвивало ее формы, а сандалии из желтых полосок кожи позволяли видеть узкие элегантные ступни, ногти на которых сияли ярким лаком — таким же, как и на руках.

Патрик на этот раз опередил Дэвида, успев первым пододвинуть ей стул.

— Я буду счастлив оказать вам эту услугу немедленно.

После этого он понес такую чепуху, а Минна Стар смотрела на него с таким восторгом, что Мэри стало чрезвычайно неуютно находиться с ними за одним столом.

— Хотите, я приготовлю еще кофе, миссис Мэйн?

— Это было бы чудесно, дорогая. И еще: там, на столе в кухне, остывает только что испеченный пирог. Порежь его и полей сверху тутовым сиропом, который ты найдешь в холодильнике.

Мэри всегда прекрасно чувствовала себя на любой кухне и надеялась, что неожиданное, столь несвойственное ей чувство ревности, вызванное появлением Минны Стар, постепенно улетучится. Но ничего подобного не произошло. Ее кровь билась в жилах, как те несчастные кофейные зерна в кофемолке, при одной мысли о том, что она оставила все поле битвы на откуп Минне, которая сейчас, без всякого сомнения, преподносит свои великолепные ноги в лучшем виде, завоевывая тем самым симпатии благодарной аудитории.

Мэри и не подозревала, что Патрик вошел в кухню, пока он не заговорил.

— Тебе не нравится именно этот пирог или ты кромсаешь на куски всякую еду, которая попадает тебе под руку?

Он стоял так близко, что при желании ему ничего не стоило поцеловать ее сзади в шею.

Мэри резко обернулась, все еще сжимая в руке нож, и обнаружила, что он разглядывает ее с насмешливой снисходительностью. Как будто она была ребенком или какой-то дурочкой! Впрочем, именно таковой она себя и чувствовала, тщетно пытаясь найти ответ, который сравнял бы его с землей. И не нашла ничего лучшего, как пробормотать:

— Что ты здесь делаешь, Патрик?

— Дорогая, — ласково сказал он, — я здесь живу!

— Это я знаю. А хотела я спросить, что ты делаешь здесь сейчас, когда тебе надо быть в совсем другом месте? Почему бы тебе не вернуться и не продолжить разговор с Минной?

Несколько секунд он задумчиво смотрел на нее.

— Если тебя беспокоит, что Минна охотится на твоей территории, то не надо так переживать. Все внимание Дэвида обращено только на тебя.

Но Мэри мало волновало, на кого обращено внимание Дэвида. Ее теперь вообще ничто не волновало. Непонятно откуда и совершенно неожиданно у нее возникло ощущение полной опустошенности. Она чувствовала себя тряпкой, о которую вытерли ноги; пожалуй, сейчас ей было даже хуже, чем тогда, когда она потеряла ребенка. Мэри поняла, что за два прошедших дня утратила нечто, о чем и не подозревала, пока это не вышло наружу. Она считала, что навсегда похоронила надежду, которая, оказывается, до сих пор жила в ее душе: надежду на то, что в один прекрасный день ее детские мечты станут реальностью…

Следовало признаться, что все годы, последовавшие за ее неудачной беременностью, она поддерживала себя единственно с помощью выдуманных ею сценариев. Как часто ей представлялось, что она идет по одной из улиц Ричмонда и сталкивается с незнакомцем, который оказывается Патриком, — таким же высоким, черноволосым и красивым, но ставшим печальнее и мудрее из-за того, что он чуть не потерял ее. И он берет ее за руки, с любовью смотрит на нее и говорит: «Мэри, наконец-то я нашел тебя!»

Или она заглядывает в почтовый ящик и находит там конверт, весь обклеенный иностранными марками, в внутри него письмо, в котором он пишет, что сделал ошибку, оттолкнув ее, и спрашивает, не слишком ли поздно будет начать все сначала…

Как часто на торжественных приемах среди сливок общества Ричмонда ей казалось, что в толпе гостей она видит Патрика! Но каждый раз, стоило этому человеку повернуться к ней лицом, она обнаруживала, что это всего лишь очередной смертный, ничего общего не имеющий с Патриком.

Разумеется, все это были фантазии — вроде тех, на которых строились старые романтические фильмы, где любые обиды и ошибки в конечном итоге разрешались, и все заканчивалось счастливо. Но Мэри только теперь осознала, как много эти фантазии значили для нее…

Реальная жизнь, однако, была совсем иной, и Мэри в конце концов смирилась с мыслью, что никакого хеппи-энда не будет. Она вышла замуж за Роберта и старалась быть ему хорошей женой. Но какая-то крошечная частичка надежды в ней все равно отказывалась умирать! Поэтому она спрятала свои мечты в дальний уголок души — просто так, на всякий случай, если вдруг в один прекрасный день…

Ну что же, этот день настал, и Патрик опять ворвался в ее жизнь, круша все вокруг себя и ясно давая понять, что все ее тонкие самообманы были не более чем обычной чепухой. И завтра будет не лучше, чем сегодня, если не гораздо хуже!

— Мэри Клэр!

Она моргнула, удивившись тому, что он по-прежнему находится на кухне и с любопытством глядит на нее.

— Извини. Ты что-то сказал?

— Что тебя держит здесь? Остальные ждут, когда ты вернешься и присоединишься к компании.

Остальные, может быть, и ждут, но только не он. Он никогда не ждал ее!

— Скажи им, чтобы не волновались, — ответила Мэри, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. — Мне надо позвонить в аэропорт и заказать билет на самолет в Ричмонд.

В этот момент она забыла о беспомощной бабушке, забыла обо всем, кроме своих разбитых надежд.

Патрик нахмурился и долго молчал. О чем он думал сейчас? Ничего нельзя было прочесть на его замкнутом лице. Наконец с твердой уверенностью в голосе он произнес:

— Забудь об этом. Ты никуда не полетишь, Мэри Клэр. Ты останешься здесь.

 

6

Странно, но этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы Мэри тут же пришла в себя. Впрочем, как всегда, слишком поздно: ее собственные слова уже были произнесены.

— Не могу представить себе, что ты и в самом деле решила бросить Шанталь, — заявил Патрик.

Мэри было очень стыдно, и поэтому она немедленно ринулась в атаку:

— И это говоришь мне ты, Патрик Мэйн?! Ты, которого больше не волнует ничто в этом мире? Ведь не надо обладать ясновидением, чтобы понять: в эмоциональном плане ты полный банкрот! Были времена, когда ты скорее умер бы, чем отвернулся от человека, нуждающегося в твоей помощи. А посмотри на себя сейчас: что за участь ты себе избрал? Сидеть в какой-то стерильной лаборатории в компании кучи бактерий, плавающих в растворе под окуляром микроскопа, только потому, что они не могут предъявить тебе никаких претензий!

— Неправда! — Его слова раскатом грома разнеслись по кухне, полные той страсти, которую ей так хотелось бы испытать на себе. — Если начистоту, меня многое тревожит. Именно эта тревога заставила меня посвятить все профессиональные навыки изучению болезней, которые продолжают пока что уносить человеческие жизни. И она же помогает выдерживать бесконечные разочарования, которые всегда сопутствуют такого рода работе, и продолжать двигаться вперед, несмотря на все неудачи.

— Ни черта тебя не тревожит! — вскричала Мэри, чувствуя, как ее захлестывает волна безнадежности и беспомощности перед собственными чувствами. — С теплотой или состраданием ты можешь относиться только к тому, что растет у тебя в чашке Петри!

Неожиданно, после непродолжительного удивленного молчания, он разразился громким хохотом, и в этот момент она была готова убить его.

— Прекрасно сказано, Мэри Клэр! Мне стоит запомнить это на тот случай, когда кто-нибудь будет укорять меня, что я позволяю эмоциям мешать работе.

— Не смей смеяться надо мной! — воскликнула она, радуясь в душе, что Патрик, по крайней мере перестал упрекать ее в бездушном отношении к бабушке.

Впрочем, неизвестно, чем кончилась бы перепалка, если бы на порог кухни неожиданно не легла чья-то тень.

— Ах господи, я опять вторгаюсь без предупреждения!

В голосе Минны было больше веселья, чем сожаления, но Патрик услышал только сожаление.

— О, не беспокойтесь! — воскликнул он, буквально купая ее в лучах своей улыбки и заставляя тем самым Мэри испытывать почти физическую боль. — Что мы можем сделать для вас?

Не в силах отвести взгляд, Мэри зачарованно следила за тем, как Минна просунула свою руку под локоть Патрика и при этом коснулась его грудью.

— Есть один вопрос, который мне хотелось бы обсудить с вами до того, как я уеду.

— Вы уже уезжаете? — с заметным разочарованием спросил Патрик. — Почему? Зачем такая спешка?

— Мне хотелось бы быть дома к тому времени, когда мой сын вернется из школы.

— Я не знала, что вы замужем! — воскликнула Мэри, не в силах скрыть радости.

— Я не замужем, — ответила Минна с легкой улыбкой, которая должна была означать сожаление. — Я тот самый современный феномен, мать-одиночка, старающаяся хорошо делать свою работу и одновременно быть образцовой матерью.

— О, это весьма благородно с вашей стороны, — язвительно заметила Мэри, — что же случилось с отцом ребенка?

— Мэри Клэр! — Патрик даже не пытался скрыть своего раздражения. — Что за бестактные вопросы?!

— Все в порядке. — Минна прижалась к нему плотнее и обезоруживающе улыбнулась Мэри. — Я вдова, как ни печально это звучит.

— О… — Мэри почувствовала, что краснеет до корней волос. — Извините.

— Не за что, — благосклонно ответила Минна и опять обратила все свое внимание на Патрика: — А теперь я хотела бы узнать, как вы относитесь к тому, чтобы…

Ее голос постепенно затихал по мере того, как она вела его за собой через дверь и дальше, на залитый солнцем двор. Сознавая, что опять поставила себя в идиотское положение, Мэри некоторое время смотрела, как они уходят, а потом опрометью бросилась в свою спальню наверху.

Она знала, что прятать голову в песок бесполезно. Факт оставался фактом — прошлое вернулось и накинулось на нее с такой силой, что она опять чувствовала себя несчастным, сбитым с толку подростком, которым когда-то была.

Звук голосов под ее окном то нарастал, то спадал, перемежаясь смехом и звяканьем льда о стенки бокалов. Минна, похоже, напрочь забыла, что ей надо быть дома к тому времени, когда сын вернется из школы.

Мэри не привыкла к тому, чтобы ревность поедала ее живьем! Пожалуй, последний раз такое с ней было в тот день, когда Патрик явился в Монжуа вместе с Лорейн, на безымянном пальце которой сверкало обручальное кольцо. И вот теперь все повторялось снова — как будто не прошло тех одиннадцати лет!

Подавив стон, Мэри упала лицом в подушку. Боже, неужели возраст и жизненный опыт ничего не значат?! Неужели она все так же безнадежно любит Патрика Мэйна?!

Патрик постарался сделать вид, что не замечает отсутствия Мэри за ужином. В конце концов, можно и отдохнуть от ее чрезвычайной самоуверенности, не говоря уже о постоянной грубости. Мэри явно не помешало бы взять у Минны несколько уроков по искусству общения с людьми! Патрик сейчас злился на себя за бессмысленную панику, которая охватила его, когда Мэри пригрозила вернуться в Ричмонд. Если бы у него было хоть какое-то чувство самосохранения, он только подтолкнул бы ее к этому шагу. Чем меньше он будет видеть ее, тем лучше!

И почему, черт возьми, он все время ловит себя на том, что его взгляд неудержимо тянет к ее пустому стулу? Почему его сердце чуть ли не останавливается, стоит ему вспомнить, как она едва не попала под колеса того красного автомобиля? Почему, во имя всего святого, в нем все больше растет грешное желание раздеть ее догола и ощутить под пальцами оливковое совершенство ее кожи?

«Оливковое совершенство ее кожи»?!

Патрик тихонечко фыркнул в свой бокал с вином и решил, что на свете нет более жалкого зрелища, чем ученый, пытающийся стать поэтом. И нет ничего нелепее, чем тело, действующее в полном противоречии с разумом его владельца!

— Кто-нибудь знает, почему Мэри Клэр не спустилась к ужину? — спросил он наконец у сидевших за столом.

Старая мадам Дюбуа одарила его злобным взглядом своих черных глаз.

— Вернее всего, потому, что присутствие определенных людей внушает ей отвращение к пище.

— Я заглядывала к ней в комнату, и она спала, — поспешила вмешаться Дороти. — Она выглядела совсем измотанной, бедняжка, так что я решила, что лучше не будить ее, особенно если учесть, что вчера она жаловалась на головную боль. Я уже даже волнуюсь, Патрик, не случилось ли с ней чего.

Тут он удивил сам себя.

— Вряд ли, — сказал он. — Но если это разрешит твои сомнения, я, пожалуй, поднимусь к ней.

— Едва ли ей это придется по душе, — отозвалась Шанталь.

— Я постараюсь быть как можно более обворожительным, чтобы избежать такой реакции, — сказал Патрик, даже не стараясь скрыть иронии. — Собери мне что-нибудь на поднос, бабушка, и я воспользуюсь этим предлогом, чтобы взглянуть на нее.

Не успел он высказать свое предложение, как тут же пожалел о нем, заметив блеск любопытства, загоревшийся в глазах обеих старушек. Причем Дороти смотрела на него с надеждой, а Шанталь — подозрительно и недоверчиво. Так что Патрик счел за благо подождать, пока обе дамы не отправились спать, прежде чем приступить к выполнению задачи, которая, если вдуматься, была полнейшей глупостью.

Он нашел Мэри именно в том состоянии, как его и описывала Дороти. Свою юбку и блузку она повесила на спинку кровати, но не позаботилась даже забраться под одеяло, а лежала, укрытая только вышитым вручную покрывалом.

Лампа, горевшая на комоде рядом с камином, придавала ее чертам какое-то смягченное выражение. Во сне ее лицо казалось неправдоподобно юным и умиротворенным, хотя на щеках были заметны следы слез.

Под этим покрывалом она выглядела такой хрупкой, такой беззащитной, что его вдруг опять охватил приступ страха за нее. Боже, как мало ей надо было вчера, чтобы навсегда расстаться с жизнью! Секундой позже, на дюйм или два ближе, и машина…

Поставив поднос на ночной столик, Патрик присел на край кровати и легонько провел рукой по ее лицу. Что такое с ним приключилось? Как врач он прекрасно знал, что концентрирование внимания на негативных последствиях прямой дорожкой ведет к различного рода стрессам. То, что он потерял Лорейн, вовсе не значило, что он должен потерять и…

Патрик даже потряс головой, осознав, куда его могут завести подобные мысли. Лорейн была его женой. При чем здесь Мэри Клэр? Ведь он же не любит ее.

Не любит?

Конечно же нет! Господи, да он даже не был уверен, что она нравится ему. До сих пор она ему приносила одни беспокойства и неприятности. Чего стоит уже то, что тело его всякий раз так предательски отзывается на ее присутствие!

Очевидно, на самом деле все очень просто: он слишком долго жил, как монах, хотя по своей натуре совсем не принадлежал к людям подобного склада. Впрочем, за годы брака с Лорейн он привык относиться к сексу как к чему-то второстепенному. Их связывало другое. Это была команда, работавшая бок о бок год за годом, — миссионеры от медицины, так преданные своей работе, что у них оставалось мало сил для чего-нибудь более интимного.

Ну что же, зато теперь у него было больше времени и свободы для того, чтобы поступать так, как ему нравится. И если бы ему захотелось удовлетворить свои сексуальные аппетиты, вокруг полно женщин, которые были бы только рады поспособствовать ему в этом. Начать хотя бы с Минны Стар, которая достаточно ясно дала понять, что она всегда к его услугам, если у него возникнет такая необходимость… И, уж во всяком случае, он не собирался обманывать себя, будто бы Мэри Клэр является лекарством от всех его болезней!

Ритм ее дыхания неуловимо изменился, и это подсказало Патрику, что она просыпается. Глядя на Мэри сверху вниз, он увидел, как ее глаза распахнулись и не мигая уставились на него.

— Ты плакала, — констатировал он и абсолютно неосознанно провел пальцем по ее щеке, гладкой, как у ребенка. — Это из-за головной боли?

Взгляд, который она обратила на него, был совершенно бесхитростным и полным такого упрека, что Патрик почувствовал себя пристыженным.

— Нет, — сказала Мэри, — это из-за тебя.

Она всегда была такой — выпаливала правду, не задумываясь о последствиях! А ведь кое-что надо оставлять и при себе, чтобы потом не пришлось сожалеть о сказанном. Но если бы и он мог позволить себе роскошь говорить все напрямик, пришлось бы признать, что это было одним из тех ее качеств, которые он считал совершенно неотразимыми…

Вместо этого Патрик занялся тем, что у него получалось гораздо лучше: просто-напросто отвернулся от того, чего предпочитал не видеть.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне так хотелось сделать тебе приятное, — сказала она, не давая ему убрать руку с ее лица. — Сделать так, чтобы ты был счастлив, вернуть тебя опять к жизни!

— Я еще не совсем умер, Мэри, — прерывающимся голосом ответил он, вспомнив вдруг, что любого, даже самого невинного, ее прикосновения достаточно, чтобы вызвать в нем замешательство. — И это совсем не твоя забота — делать меня счастливым!

— Даже если я этого хочу больше всего на свете? — прошептала она.

На Мэри была сейчас только комбинация, одна бретелька которой сползла с плеча. Никакой самоконтроль не мог заставить Патрика перестать смотреть на кремовые кружева, едва прикрывавшие восхитительную ложбинку между ее грудей. И даже он, мастер самообмана, не мог не признать, что балансирует на грани желания, которое трудно будет удовлетворить только лишь взглядами.

Ему хотелось дотронуться пальцами до ее грудей, коснуться их губами! Помоги ему господи, он хотел ее и не мог больше отрицать этого…

С трудом сглотнув, Патрик отвел взгляд.

— Не надо, Мэри, — хрипло проговорил он. — Не надо подталкивать меня к чему-то такому, из-за чего мы оба будем ненавидеть друг друга завтра утром.

Одним грациозным движением она поднялась на колени и сжала его лицо в своих ладонях, заставляя Патрика смотреть на себя. На эти огромные, прекрасные карие глаза, на спелые, свежие губы…

— Я никогда не смогу себя заставить ненавидеть тебя, — прошептала она, запуская пальцы в его волосы.

— Нет? — Он попытался выдавить из себя усмешку, одновременно стараясь вернуть свою плоть в подчинение. Но с тем же успехом он мог попробовать обуздать разъяренного быка. — Не надо, не смейся надо мной. Ясно, что ты не в восторге от того типа, в которого я превратился.

— Важно то, что у тебя внутри! А там — тот человек, которого я всегда любила.

Он следил за ее губами, загипнотизированный их формой, кажется, еще больше, чем словами, которые эти губы произносили. Мэри всегда была очень женственной — даже в пятнадцать лет. А теперь она стала настоящей женщиной, переполненной чувственной нежности. Мягкой, очаровывающей…

Внутри у него все ныло от желания погрузиться в эту нежность, почувствовать, как ее мягкость обволакивает его и навсегда оставляет своим пленником.

— Этого человека больше не существует, Мэри, — нетвердым голосом ответил Патрик. — Он остался в той дьявольской дыре на самом краю этого мира, которую ты даже не можешь себе представить.

— Разве? — прошептала она, придвигаясь к нему совсем близко. Ее зрачки мерцали в полумраке, превратившись в огромные темные зеркала, отражавшие смятение его чувств. — Ты в этом уверен?

В чем он мог быть сейчас уверен? Когда-то Патрик не сомневался во всесилии медицины настолько, что посвятил себя исключительно заботе о других людях; настолько, что прожил большую часть своей жизни с Лорейн в Богом забытой африканской стране. А в конце концов озлобился на весь свет и похоронил свои идеалы вместе со своей женой. Он был бы сумасшедшим, если бы позволил Мэри убедить его в обратном!

— Уверен, — твердо сказал он, отвергая даже саму возможность размышлять на эту тему, не то чтобы обсуждать ее.

— В таком случае — я тоже уверена! — сказала она, и ее рот прильнул к его рту и завладел им с ласковой настойчивостью.

Губы у нее были теплыми и живыми, подчиняющими его себе, несмотря на все его усилия противостоять ей.

И наконец Патрик сдался. Вторая бретелька ее комбинации под его прикосновениями соскользнула с плеча, оставив Мэри обнаженной до пояса, — если не считать небольшого полупрозрачного бюстгальтера.

Конечно, ему не следовало притрагиваться к ней! Но в ту секунду, когда их губы соприкоснулись, он почувствовал такое неистовое желание, ему так захотелось пережить еще раз то удовольствие, которое она когда-то, давным-давно, подарила ему, что все остальное уже не имело никакого значения. В нем вспыхнула страсть, заставив его окончательно потерять контроль над собой.

Движением, которое было одновременно смелым и безыскусно щедрым, Мэри взяла его руки и прижала их к своим грудям. Он почувствовал, как бешено колотится ее сердце, и увидел, что ее глаза затуманены тем же страстным желанием, что мучило и его самого.

Голова Мэри откинулась назад; она казалась сейчас такой хрупкой и беззащитной, готовой принять все, что он решит сделать с нею… Волна чувств, вызванная этим простым движением, накрыла Патрика, вызвав в нем забытые ощущения. Ему почудилось, что он еще не совсем потерял свою бессмертную душу.

— Мэри… — выдохнул он в агонии желания, заставившей сесть его голос.

Одним этим словом он признавал, что никогда не был честен по отношению к своим чувствам, если дело касалось ее. Он не мог больше противостоять ей, как не мог бы перестать дышать.

Но в том, как он произнес ее имя, Мэри померещилось что-то другое.

— Не надо! — взмолилась она прерывающимся шепотом. — Не надо портить ничего словами. Тебе ничего не надо говорить, Патрик. Не надо никаких обещаний, которых не сможешь сдержать, никаких слов, которых ты не собирался произносить. Просто пусть у нас будет сегодняшняя ночь! Дай мне подарить тебе себя… Хотя бы в этот раз не лишай нас обоих того, чего мы оба так хотим!

Смысл этих слов дошел до него через туман, окутавший мозг, и внезапно разбудил голос совести.

Разве он не знал, что в конечном счете шел в ее спальню именно за этим? Он хотел снять напряжение, которое Мэри вызывала в нем, зная при этом, что она никогда ему не откажет. А в таком случае, он ничем не лучше того кобеля, что учуял где-то рядом сучку в период течки! Да, да, и еще раз да! Он был бы просто-напросто подонком, если бы решил воспользоваться ее беззащитностью.

Мэри немедленно почувствовала его попытку отстраниться и постаралась воспрепятствовать этому. Закинув руки ему за шею, она вновь пыталась найти его губы, полагая, что, если сможет поцеловать его достаточно страстно, он забудет обо всех колебаниях.

Ей это почти удалось. Его губы стали более податливыми, слегка раздвинулись; он впитывал в себя вкус ее рта, постигал его сладостные, темные тайны, позволяя своему языку достаточно ясно демонстрировать, как бы он хотел обладать ею целиком. Патрику потребовалось все его самообладание, чтобы отказаться от того, что она предлагала.

Он покачал головой, не в состоянии передать Мэри, какое открытие сделал только что. Он ведь так долго считал себя абсолютно безразличным к ней и только сейчас осознал, как она необходима ему и как мало он заслуживает ее!

Но Мэри поняла все абсолютно неправильно. Она легонько вздохнула, признавая свое поражение, и горестно сказала:

— Ты меня совсем не хочешь…

Патрик не мог выносить ее страданий. Боль в ее глазах, в ее голосе заставляла его буквально разрываться на части.

— Я хочу тебя! — воскликнул он. — Но, черт побери, я не могу воспользоваться тем, что ты предлагаешь мне! Может быть, я и смог бы поступить так с какой-нибудь другой женщиной. С той, которая отнюдь не собирается отдать мне всю себя целиком и которая при этом не просит ничего взамен. Но только не с тобой, Мэри! Особенно после всего, через что я заставил тебя пройти.

— Я такая же женщина, как все, Патрик, — прошептала она, еле сдерживая слезы.

— О нет! Ты совсем другая, в чем-то совершенно особенная. И только сейчас я начинаю осознавать, что ты всегда была для меня такой, с самого начала. Назови меня ослом — или, если тебе от этого будет легче, подлецом — за то, что у меня не хватило мозгов понять это раньше!

В ее глазах появился свет надежды.

— Но ведь тогда все хорошо, Патрик! Все просто прекрасно, если ты догадался об этом хотя бы теперь!

Нет, она решительно не понимала его… Патрику страшно не хотелось гасить этот огонек надежды, но он знал, что должен быть честным с нею.

— Посмотри на меня, Мэри, — сказал он, крепко сжав ее руки в своих. — Сегодня днем ты обвинила меня в отсутствии теплоты и сочувствия к людям, в том, что я эмоциональный банкрот. Но я ведь и сейчас остаюсь тем же самым человеком. Ничего не изменилось!

У нее опустились плечи.

— Что ты хочешь этим сказать? Что у нас с тобой нет будущего?

Он отвел взгляд, потому что не мог смотреть ей в глаза, опять ставшие темными от боли.

— Я совсем не уверен, что ты сможешь быть счастлива со мной. А до тех пор, пока я в этом не буду совершенно убежден, я не позволю нашим отношениям развиваться дальше.

— А если я не попрошу больше то, что ты готов дать мне сейчас?

— Но ты ведь попросишь! — ласково возразил он, проводя кончиками пальцев по ее дрожащим губам. — Ты не сможешь с этим совладать, потому что, в отличие от меня, ты никогда не отворачивалась от правды о самой себе. А правда заключается в том, что твои приоритеты не совпадают с моими. Определенные вещи значат для меня не так много, как для тебя. Меня, например, абсолютно не волнуют деньги или положение в обществе. Мне совершенно наплевать, что я езжу на машине, которой уже десять лет от роду, — лишь бы она была способна довезти меня туда, куда мне надо.

В глазах Мэри блеснул гнев.

— Неужели ты считаешь, что я настолько пустая и меркантильная особа, что оцениваю мужчину по тому, на какой машине он ездит?

— Нет, — ответил он. — И все-таки я не думаю, что тебе следует менять свое восприятие жизни и приспосабливаться к моему. Я ведь действительно немного «сдвинутый по фазе» и в какой-то степени лишен эмоций, в чем ты обвинила меня сегодня. Но мне необходимо быть таким, чтобы справиться со вселенской трагедией болезней, преследующих род человеческий. Иначе я просто сойду с ума от безысходности! Моя работа очень многое значит для меня, Мэри. Иной раз она захватывает меня так, что я забываю обо всем на свете. И мне этого всегда было достаточно; но я не настолько глуп, чтобы не понимать, что для тебя-то этого будет совсем не достаточно.

— До тех пор, пока ты будешь хотя бы изредка принадлежать мне, этого будет достаточно, — прошептала она.

— Боюсь, ненадолго, — сказал Патрик, глубоко и прерывисто вздохнув. — Ты захочешь большего и, если я не смогу дать тебе этого, начнется ад. Человек может идти на компромиссы до определенного предела. Поверь мне, я знаю. За время своей супружеской жизни я шел на многие уступки, и знала бы ты, как я сейчас сожалею об этом!

— Но ты же любил Лорейн…

— Как оказалось, недостаточно сильно. Впрочем, она и не хотела большего… — Патрик даже вздрогнул, когда правда, которую он упорно отказывался признавать, вдруг прорвалась в нем подобно нарыву, зревшему долгие годы. — Я не уверен, что смогу жить в согласии с самим собой, если не сделаю тебя счастливой, Мэри.

По ее щекам потекли слезы.

— Боже, как мне заставить тебя изменить точку зрения?!

Сейчас она опять казалась той маленькой девочкой, которую он когда-то знал. Но она вовсе не была больше девочкой. Она была взрослой женщиной, прекрасно знавшей, чего хочет, и имевшей достаточно смелости, чтобы добиться своего! Но до тех пор, пока он не будет уверен в своей способности дать ей все, что она хочет получить от их отношений, он может предложить ей только сегодняшнюю ночь. А она заслуживает гораздо большего!

— Я не могу дать тебе того, что ты хочешь. Во всяком случае — не сейчас, — сказал Патрик.

— А что, если я подожду немного?

В ее голосе слышались слезы, и Патрику было тяжело выносить это.

— Не стоит. Ведь я ничего не могу обещать.

— Как ты можешь быть таким спокойным?! Неужели тебя не волнует хотя бы чуть-чуть, что я могу исчезнуть из твоей жизни навсегда?

— Ах, милая Мэри, — прошептал он, обнимая ее, как когда-то в детстве. — Это волнует меня так, что ты не можешь себе даже и представить.

— Но для тебя это, очевидно, не так ужасно, как для меня! — всхлипнула она, намочив слезами весь перед его рубашки.

Патрик откинул волосы с ее лица, борясь с опять подступившим желанием.

— Еще как ужасно! — ответил он. — Ведь ты хотя бы знаешь, что представляешь из себя. А я стал вроде как незнакомцем — причем не только для людей, которые мне дороги, но и для самого себя. Мне надо обрести себя заново, Мэри! Найти в себе под белым халатом человека и посмотреть, сможет ли он жить вне своей лаборатории.

— Ты думаешь, это возможно?

Ее глаза умоляли его. Насколько все было бы проще, если бы он мог пообещать ей то, что они оба хотели услышать! Если бы он мог сказать ей, что с прошлым покончено и отныне они начинают строить общее будущее, о котором она так мечтала!

— Если получится, я сразу приду к тебе и, надеюсь, ты увидишь во мне того человека, каким всегда меня считала. — Он поцеловал ее в макушку и поспешил шагнуть к двери, прежде чем решимость покинула его. — Обещаю тебе, что, если есть хоть какая-то возможность добиться этого, я ее изыщу.

 

7

Если Мэри надеялась, что прошедшая ночь изменит все в ее отношениях с Патриком, то следующее утро показало, что это вряд ли произойдет так просто и быстро. Он вел себя как обычно и, едва закончился завтрак, принялся просматривать газеты. Разве что улыбнулся он Мэри чуть более приветливо, и это не ускользнуло от инквизиторского взора ее бабушки. С языка Шанталь явно было готово сорваться язвительное замечание, но тут появилась Минна Стар, выплывая из-за угла дома так непринужденно, как будто все вокруг принадлежало ей.

После жизнерадостного «Доброе утро, дамы!» она присела на ручку кресла Патрика и, если не зашла так далеко, чтобы при всех повиснуть у него на шее, то было совершенно очевидно, что ей этого очень хочется. А что до Патрика…

Мэри с трудом сдержала свой гнев. Никому сейчас и в голову не пришло бы, что всего несколько часов назад он был почти готов сказать, что любит ее! Глядя на него, можно было подумать, что с прошлой ночи он опять все для себя перерешил…

Мэри не находила себе места, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы неожиданно не вмешалась Шанталь.

— Как жаль, — раздраженно проговорила она, — что все окружающие заняты только собой и не способны обратить внимание на менее счастливые существа. Судя по всему, никто до сих пор не удосужился заметить, что мой бесценный Марат не появлялся с тех пор, как в Монжуа случился пожар. Это, конечно, всего-навсего кот, и его отсутствие не может нарушить вашей безмятежности…

Не в силах оторвать взгляда от белокурой головы, с таким вниманием склоненной к темной копне волос Патрика, Мэри с отсутствующим видом произнесла:

— Уверена, что с Маратом все в порядке, grande-mère. Кошки — существа весьма независимые.

— Зато со мной не все в порядке, — огрызнулась Шанталь. — Я в отчаянии, а это не очень-то хорошо для женщины в моем состоянии! Так как я прикована к инвалидному креслу, я была бы очень признательна тебе, Мэри Клэр, если бы ты озаботилась его поисками.

— А это не может подождать? — спросила Мэри, не имея ни малейшего желания оставлять Минну с Патриком практически наедине.

— Нет, не может! — заявила Шанталь, бросая на Патрика взгляд, полный яда.

Но тот ничего не заметил. Он был слишком поглощен доверительной беседой с Минной, которая уже положила руку на его запястье… Мэри была готова задушить их обоих, но вместо этого только вздохнула.

— Хорошо, grande-mère, если вам от этого будет легче.

— Будет! — Тон Шанталь не оставлял в этом никаких сомнений.

Не в силах удержаться от того, чтобы подпустить последнюю шпильку своей слишком уверенной в себе сопернице, Мэри сказала скорее враждебно, чем приветливо:

— До свидания, Минна. Вы, наверное, уже уедете к тому времени, когда я вернусь.

— Возможно, — рассеянно ответила Минна, ни на секунду не отвлекаясь от разговора.

Патрик бросил в сторону Мэри слегка удивленный взгляд, но от каких-либо высказываний воздержался.

Может быть, это и к лучшему, размышляла она несколькими минутами позже, пересекая лужайку позади Вуд-Роуда и неся в руках наволочку, в которую предполагала посадить кота, если его все-таки найдет. Еще одной иллюзией меньше!

Солнце тускло отражалось в закопченных окнах главного зала Монжуа, но голоса рабочих, доносившиеся изнутри дома, говорили о том, что ремонт там уже начался.

Марат был не очень-то общительным котом, так что он вряд ли бродил где-нибудь поблизости от дома. Но у этого существа были свои привычки, о которых Мэри была осведомлена. Пройдя через заброшенный розовый сад, она направилась к стене из кустарника, отгораживающей владения Шанталь от сада Причардов, ее соседей с другой стороны. Это место, залитое солнечным светом, считалось одним из любимых у Марата.

Но, как Мэри ни звала и ни подманивала его, кот так и не появился. Не было его и в высокой шелковистой траве, росшей по берегу реки. Оставался только бельведер, который располагался вдали от главного дома и не был виден оттуда, зато из него открывался прелестный вид на реку, протекавшую внизу и делавшую крутой поворот чуть ниже Вуд-Роуда.

Судя по всему, сооружение стояло заброшенным с того самого лета, когда Мэри так отчаянно высматривала оттуда Патрика в надежде, что он придет, чтобы объясниться с ней. Украшенные орнаментом, кованная куполообразная крыша и решетки были изъедены ржавчиной, пол завален листьями и всяким мусором, оставшимся от многих пролетевших над бельведером зим.

Когда-то давно резные скамьи внутри были покрыты полосатыми чехлами, но ткань давным-давно сгнила. Все, что там осталось, это превратившиеся в труху подушки, которые, судя по пучкам пуха, торчащим из них тут и там, долгое время служили пристанищем целому семейству каких-то грызунов.

Нормального человека сюда вряд ли потянуло бы, но для голодного кота это место, несомненно, представляло собой отличные охотничьи угодья. Сморщив нос от запаха плесени, Мэри мелкими шажками начала пробираться по погруженному в полумрак летнему домику.

Но даже не запах запустения, пронизывающий всю его атмосферу, а какая-то аура подавленности и уныния, царившая здесь, вызвала в ней прилив новой волны воспоминаний. Они были так болезненны, что у Мэри перехватило горло: это было место печали и безысходной тоски…

Когда-то она приходила сюда, чтобы вести отсчет уходящим дням и, в конце концов, признать тот факт, что ей девятнадцать, что она беременна и одна на целом свете — без всяких надежд на замужество, потому что единственный любимый ею в жизни человек женился на другой.

Где-то там, под слоем сухих листьев, шуршавших сейчас под ногами, лежали осколки ее сердца, которые она так и не смогла собрать воедино…

В то давнее лето ей хотелось умереть, но у нее не хватило смелости, чтобы как-то ускорить это событие. Казалось бы, сейчас она должна была только радоваться: ведь Патрик подарил ей надежду! А впрочем, что он ей реально обещал?

Мэри прислонилась к решетке, угрюмо глядя на мирный сад, лежавший перед нею. Фактически, Патрик не обещал ей ничего, кроме множества «может быть», что, в конечном итоге, могло ни к чему так и не привести. И никогда не приведет, если Минна Стар будет продолжать свои атаки. Мэри прекрасно представляла себе план действий этой сексуально озабоченной женщины, выставляющей напоказ всему свету свое вдовство…

— Тебе стоит поучиться у нее! — сказала она себе хмуро, слегка покашливая от облака пыли, которое поднялось в воздух, когда она уселась на одну из полусгнивших подушек на ближайшей скамье.

Внезапно какой-то шорох на конце скамьи заставил ее вздрогнуть. Секундой позже полевая мышка высунула голову из-за подушки. Симпатичное маленькое существо с круглыми бусинками глаз замерло на полпути от своего гнезда, смешно поводя носом, как бы пытаясь определить степень опасности, исходящей от незваного гостя.

Какими бы неврозами Мэри ни страдала, но она никогда не визжала от страха при виде каких-либо насекомых или мышей. Поступать так, когда рядом жило шестеро мальчишек из семейства Мэйнов, значило навлечь на себя нескончаемые насмешки.

— Не бойся меня, — сказала она мышке, не отводившей от нее полного ужаса взгляда. — Я и сама здесь такая же пария, как и ты.

Но когда даже мышь отказала ей в своем обществе и нырнула назад в норку, Мэри чуть не заплакала от жалости к себе.

— Разговариваете сами с собой, Мэри? — раздался вдруг чей-то голос, и она чуть не вскрикнула от неожиданности. Приятный баритон Дэвида Барримора лучился весельем. — Еще не наговорились в компании, собравшейся в Вуд-Роуде?

Мэри облегченно рассмеялась в ответ.

— Вообще-то, я разговаривала с мышкой, — сказала она, вставая и отряхивая с юбки приставший к ней пух. — Заходите и подождите, пока она опять не высунется из норки. Это премилое крохотное существо с ушами, как парашюты.

Окинув быстрым взглядом заброшенный бельведер, Дэвид прислонился плечом к дверному косяку и взглянул на Мэри с преувеличенным ужасом.

— Нет уж, благодарю! Не думаю, что и вам это место кажется наиболее подходящим, чтобы провести в нем такое прелестное утро.

— Я ищу Марата…

— А я-то считал, что он умер пару сотен лет назад!

Веселости Дэвида невозможно было противостоять, и Мэри опять рассмеялась.

— Речь идет не о том Марате, — ответила она. — Это четырнадцатилетний кот моей бабушки, и мы его не видели со времени пожара. — Тут она замолчала и с любопытством посмотрела на Дэвида. — Но как вы сами здесь оказались?

— Я заметил вас из сада Причардов. Кот, которого вы ищете, — это такой полосатый толстяк с неприятной привычкой хватать за ноги всех проходящих мимо?

— Вы нашли его?!

— Он устроил себе резиденцию под верандой Причардов.

— О, моя бабушка будет так рада! Теперь остается его поймать. Могу я рассчитывать на вашу помощь?

Дэвид подарил ей еще одну насмешливую улыбку.

— Да я лучше попытаюсь задержать самого закоренелого преступника во всей Калифорнии! Но если вы согласны ловить его сами, я покажу, где он прячется.

Марата пришлось довольно долго убеждать, но в конце концов при помощи дополнительной приманки в виде банки сардин, выделенной им миссис Причард, они все-таки поймали его. Бабушка была в восторге, но сама Мэри, когда вернулась в Вуд-Роуд с котом на руках и обнаружила, что Минна все еще там, поняла, что ей далеко до ее искусства ставить ловушки.

А Минне, очевидно, было недостаточно загнать в угол одного мужчину. Заметив Дэвида, она тут же начала заманивать и его.

— О, чудесно! Теперь мне не придется специально разыскивать вас! — воскликнула она и с одной из своих обаятельных, едва уловимых гримасок добавила: — Идите сюда и присоединяйтесь к нашей дискуссии, но обещайте мне, что вас не придется убеждать так же долго, как Патрика.

— А можно еще кому-нибудь присоединиться к ней? — не удержалась Мэри и немедленно была наказана за свое недостойное поведение.

— Боюсь, что нет, дорогая, — проворковала Минна. — Этот вопрос вас непосредственно не касается.

А насколько этот вопрос касается тебя?! — подумала Мэри, подавляя неудержимое желание немедленно задушить Минну за тот покровительственный тон, которым она разговаривала с ней.

Шанталь, однако, предотвратила неизбежную конфронтацию, проговорив:

— Мэри Клэр, мне хотелось бы сказать тебе пару слов наедине. Будь так добра, отвези меня в мою комнату.

Оказавшись там, она сразу перешла к сути дела.

— Ты опять волочишься за этим Мэйном, Мэри Клэр? Не возражай, это так же очевидно, как и огонь, вспыхивающий у тебя в глазах каждый раз, когда ты смотришь на мисс Стар.

— Боюсь, что так… — пробормотала Мэри.

Она была слишком обескуражена, чтобы отрицать то, что, судя по всему, было ясно любому, даже стороннему наблюдателю.

Шанталь погладила Марата, который довольно замурлыкал, удобно пристроившись у нее на коленях, и поджала губы, прежде чем продолжить. Но когда она наконец заговорила, ее тон был на удивление мягким.

— Я надеялась, ma chére, что ты с возрастом забыла о нем. Оказывается, я ошиблась, но это еще полбеды. Гораздо важнее, как он смотрит на тебя! Так, как будто бы видит в первый раз. Я нахожу это весьма неблагоприятным признаком, Мэри Клэр. Даже, если хочешь, пугающим…

— Меня гораздо больше пугает то, как он смотрит на Минну Стар, — призналась Мэри.

— Дитя мое, он всего лишь обыкновенный мужчина! — с горечью ответила Шанталь. — Ты когда-нибудь видела мужчину, способного противостоять знакам внимания со стороны красивой женщины? Особенно когда она так бесстыдно вешается ему на шею. Но меня беспокоишь ты, Мэри Клэр. Стоит дать Патрику Мэйну такую возможность, и он опять разобьет твое сердце! Боюсь, что твоя идея остаться здесь со мною была не так уж хороша.

Мэри посмотрела на свою бабушку и прочла на ее лице такую заботу и любовь, что глаза ее наполнились слезами.

— Что же мне делать, grande-mère? — всхлипнула она.

— Одно из двух. Ты можешь либо выбросить его из своего сердца, либо побороться за него. Только сначала ты должна решить, который из двух путей причинит тебе меньше страданий. Я же не могу сделать ничего — только наблюдать и ждать, как я это делала в прошлый раз… И надеяться, что он не погубит тебя окончательно.

Но Мэри больше не была растерянной беспомощной девочкой. Она уже давно решила для себя, какой путь выбрать.

— В прошлый раз я сдалась без боя, и это действительно чуть не погубило меня, — твердо сказала она. — Сейчас я намерена послушаться своих чувств и побороться — за себя и за Патрика.

В черных глазах Шанталь засветилось невольное уважение.

— Ты истинная Дюбуа, Мэри Клэр! Именно такие женщины мне по душе, можешь не сомневаться. И хотя я ни за что не соглашусь, что этот человек заслуживает твоей любви, я тем не менее горжусь твоим решением. Это хоть в какой-то мере возместит мою собственную трусость, когда я в далеком прошлом столкнулась с подобной проблемой…

В тот момент Мэри как-то не пришло в голову спросить, что стоит за столь неожиданным замечанием. Ей было достаточно знать, что по крайней мере один человек в этом доме на ее стороне.

Мэри очень хотелось поговорить с Патриком наедине, но Дороти пригласила Дэвида и Минну остаться отобедать, на что оба охотно согласились, оставив Мэри только гадать, не переедут ли они скоро вообще сюда со своими зубными щетками и прочими причиндалами. Однако, когда Минна попыталась захватить ближайший к Патрику стул, Шанталь загородила ей дорогу, маневрируя своей инвалидной коляской с такой нарочитой неловкостью, что чуть не переехала бедную женщину.

— Помогите мне, пожалуйста, подобраться к столу! Сама я этого сделать не могу, в чем вы только что убедились.

Ухватившись за предоставившуюся ей возможность, Мэри скользнула на свободное место и прошептала:

— И о чем же вы так оживленно беседовали все утро, Патрик?

Он пожал плечами.

— А, да так просто, некая сумасшедшая идея, с которой явилась Минна. Ничего такого, что было бы интересно для тебя.

Но Мэри пребывала не в том настроении, чтобы от нее можно было отделаться таким ничего не значащим ответом. Если их отношения имеют хоть какой-то шанс на дальнейшее развитие, они должны строиться на равенстве и взаимоучастии.

— Мне интересно все, что касается тебя! — поспешно ответила она и добавила про себя: «Особенно когда это требует таких тесных и продолжительных консультаций с вдовушкой Стар».

Патрик как раз собирался отпить глоток воды, но при этом ее замечании поставил тяжелый хрустальный стакан на стол и пристально посмотрел на нее.

— Уж не собираешься ли ты давить на меня, Мэри?

— А разве у меня нет такого права? — огрызнулась она в ответ, сознавая, что совершает тактическую ошибку, но не в силах остановиться. — Или то, что произошло между нами прошлой ночью, было всего лишь отвлекающим маневром с твоей стороны?

Его голубые глаза посуровели.

— На данной стадии никто из нас не имеет никаких прав по отношению к другому, Мэри Клэр. Все, что пока существует между нами, это возможности, и они вряд ли расцветут буйным цветом в атмосфере недоверия и ревности. Христа ради, перестань закатывать мне сцены, потому что я их не терплю!

— Какие-нибудь проблемы на вашем конце стола? — приплыл к ним сладкий голосок Минны, пронизанный плохо скрытым любопытством.

Но Патрик не попался на удочку, и лицо его осталось невозмутимым.

— Да, — сказал он и откинулся на спинку стула. — Мэри Клэр хочет знать, о чем мы говорили все утро. И я не вижу причин, почему бы не рассказать ей об этом.

Минна посмотрела на него с наигранным сочувствием.

— Не думаю, что от этого будет какой-нибудь вред. Дорогая, — прощебетала она, старательно обращаясь к стене позади Мэри, — «Виллидж ньюс» устраивает каждый год нечто вроде благотворительной вечеринки, на которой мы чествуем людей, внесших весомый вклад в процветание нашего города. Это своего рода благодарность за деятельность, которая выходит за пределы их обычных обязанностей. И я провела все утро и добрую половину вчерашнего вечера, пытаясь убедить Патрика, что он заслуживает признания за ту роль, которую сыграл в спасении от пожара людей и чудесного старого дома по соседству. — Она сделала небольшую паузу. — И Дэвид тоже, конечно. Для всех нас они являются местными героями. Вот, собственно, и все, дорогая. Как видите, это вовсе не касается вас.

— Чепуха! — вмешалась в разговор Дороти. — Это касается всех нас. Ах, Мэри Клэр, если бы ты знала, какие это чудесные вечера! Их начали устраивать около пяти лет назад, насколько я помню, и все, кто что-нибудь да значит в Нью-Виллидж, собираются там, чтобы продемонстрировать им свою поддержку. А нам, женщинам, предоставляется прекрасная возможность разодеться в пух прах.

Так вот в чем дело! Стало быть, Минна решила безраздельно завладеть вниманием Патрика на этом вечере. Но Мэри, как известно, не собиралась сдаваться без боя. Одарив Дороти своей самой сладкой улыбкой, она промурлыкала:

— О, я ни за что не упущу подобной возможности, миссис Мэйн. Особенно если речь идет о вечере, на котором будут чествовать Патрика и Дэвида. Как мило, что были предложены именно их кандидатуры!

Патрик чуть не подавился при этих словах, а у Минны был такой вид, будто она сейчас задохнется.

После обеда, когда обе бабушки отправились отдохнуть, а Мэри принялась загружать посудомоечную машину тарелками, Минна перехватила ее.

— Вы забыли вот это, — сказала она, врываясь на кухню и с грохотом ставя фарфоровую супницу на стол из сосновых досок.

— Ах да, конечно, — отозвалась Мэри, прекрасно понимая, что появление здесь Минны не имеет ничего общего с образцовым ведением домашнего хозяйства. — Спасибо, что вы принесли ее.

— О чем речь, дорогая! Меня всегда интересовали кухни. Они могут так много рассказать о людях, которые работают в них, вам не кажется?

Она посмотрела на отполированные до блеска медные горшки, свисавшие с потолка, связки чеснока, подвешенные на веревочках к полкам на стене, потом опять перевела взгляд на Мэри, и в нем явственно читалось сочувствие к несчастной Золушке.

— Видите ли, я просто обязана сказать вам одну вещь… Я знаю, что вы прибыли сюда с благородной целью чем-нибудь помочь вашей несчастной бабушке и, очевидно, совершенно не готовы к чему-либо такому… ну, скажем так, элегантному, как вечер, о котором мы говорили за обедом.

— Не больше, чем я была готова к тому, что в Монжуа случится пожар, — заметила Мэри.

— Вот именно. А так как я уверена, что вам не захочется чувствовать себя неловко, считаю своим долгом предупредить вас: местные жители относятся к этому событию достаточно серьезно и стараются одеться соответствующим образом.

Она взглянула на Мэри со смешанным чувством жалости и неодобрения, не преминув отметить, что на ней все та же хлопчатобумажная юбка, что была вчера.

— Я не хочу никого обидеть, дорогая, когда говорю, что ваш наряд едва ли будет соответствовать значимости события. А кроме того… на наши вечера приглашаются только видные члены общины.

Вся сцена так отдавала привкусом плохой мыльной оперы, что Мэри чуть не рассмеялась.

— Я не считаю себя здесь посторонней, Минна, — сказала она. — Моя бабушка — как раз тот самый «видный член общины» Нью-Виллидж и была таковой многие годы…

— Очевидно, ваша бабушка тоже будет приглашена, — вкрадчиво перебила ее Минна. — Но все это связано прежде всего с Мэйнами, которые, насколько я понимаю, не имеют к вам никакого отношения.

— Мэйны были частью моей жизни столько, сколько я себя помню. Мои связи с ними — и фактически со всем городом — уходят корнями в далекое прошлое. — Мэри поставила последнюю тарелку в посудомоечную машину, закрыла дверцу и колко заметила: — А вашего имени я что-то прежде не слышала. Когда вы приехали в Нью-Виллидж, Минна?

— Три года назад, вскоре после того, как умер мой муж. Я чувствовала необходимость оставить все горькие воспоминания позади и начать новую жизнь…

— Я вернулась сюда по той же причине.

— Понятно, — в голосе Минны было полно яда, — и я полагаю, что появление на нашем ежегодном приеме без приглашения вы рассматриваете как часть процесса восстановления в правах?

— Именно так! Одной из моих проблем в прошлом, видите ли, было то, что я слишком легко сдавалась в тех случаях, когда следовало бороться. И теперь я намерена исправить это положение.

— В таком случае, нам, видимо, нечего больше сказать друг другу.

— Видимо, нечего, — согласилась Мэри. — Если, конечно, не считать того, что мы говорили об одном и том же предмете…

Глаза Минны сузились.

— О, я думаю, мы обе прекрасно знаем, что это так, Мэри Клэр. И именно поэтому я приняла меры предосторожности, пригласив Патрика быть моим личным гостем на этом вечере. Извините, дорогая, но для вас за нашим столом места не найдется.

Ну и противная же ты баба! — подумала Мэри, скрипнув зубами от злости, но не нашла что возразить.

Еще утром Патрик планировал поехать в город и провести вторую половину дня у себя в лаборатории. Но теперь он знал, что не сможет сосредоточиться на сопоставлении результатов последних анализов: голова у него была забита совсем другими мыслями. Так что вместо этого он решил заняться очисткой старых желобов на крыше Вуд-Роуда и заменить окончательно проржавевшие секции. Патрик лазал по лестнице вверх-вниз, пока не почувствовал, что ноги у него вот-вот отвалятся. Но, по крайней мере, такая работа оставляла голову свободной и можно было спокойно разобраться с тем, что действительно его волновало.

Непреложным фактом было то, что Мэри Клэр опять ворвалась в его жизнь, вытряхнула его из маленькой, уютной ниши, которую он построил для себя; и Патрик с изумлением заметил, что те душевные раны, которые он привез из Африки, перестали гноиться и начали затягиваться сами собой. Жизнь опять обрела свою прелесть. Прошлое, которое, как он думал когда-то, будет вечно преследовать его, быстро поблекло, а будущее засияло неожиданными красками. Даже его работа приобрела для него новый смысл, хотя сегодня он и отлынивал от нее.

Как у сильно замерзшего человека, наконец-то попавшего в тепло, способность чувствовать начала постепенно возвращаться к нему. И он знал, что этим был обязан Мэри — с ее жаждой жизни и безграничной способностью любить и прощать. Она была как бы противоядием всему, чем стала его жизнь за последние одиннадцать лет!

Теперь Патрик должен был решить, действительно ли он готов взять последний барьер и принять на себя определенные обязательства по отношению к Мэри и не движет ли им при этом лишь запоздалое чувство вины.

Он поставил на место последнюю секцию желоба и критически осмотрел свою работу. Немного замазать, подкрасить, и никто не заметит, где были когда-то поврежденные участки. Внезапно ему пришло в голову, что вот так же Мэри никогда не выставляла напоказ своих душевных шрамов, полученных ею по его милости. Но это вовсе не отменяло того факта, что она потеряла ребенка. А ведь этого могло не случиться, если бы он был рядом и заботился о ней! Сейчас бы они уже были родителями десятилетнего сына или дочери, если бы он тогда поступил по чести и женился на ней.

Впрочем, одно слово «брак» заставляло его тело покрываться мурашками. И не только из-за того, что в браке было нечто окончательное, а потому что где-то в глубине души он знал, что однажды уже позорно провалился. И у Мэри вышло немногим лучше. Не сумасшедшие же они, чтобы начинать все по второму кругу?!

Для него сейчас, пожалуй, самым безопасным было вот это место наверху лестницы, пока он не продумал свой следующий шаг, потому что, коли уж быть честным, он боялся оставаться с ней наедине. Мэри была слишком привлекательна, чтобы он мог противиться ее чарам, даже когда она начинала нести чепуху, как сегодня за обедом.

Да, нужно срочно что-то решать! Ему надоело просыпаться всякий раз в поту после греховных ночных видений и собирать последние крупицы самообладания, чтобы не броситься в ее спальню и не поддаться сладостному искушению…

— Патрик, ты собираешься до ночи просидеть на этой лестнице или, может быть, все-таки спустишься вниз и выпьешь с нами по коктейлю? — донесся до него расстроенный голос Дороти.

Она была очень недовольна тем, что он уединился на весь вечер. Ей бы хотелось провести это время, обсуждая во всех подробностях великую честь, которую город так стремился оказать ему.

— Я почти закончил на сегодня, — отозвался он. — Еще десять минут, и я спущусь.

Его волосы еще были мокрыми после душа, когда Патрик через полчаса вышел из дома, чтобы присоединиться к трем женщинам. Они сидели под ореховым деревом, что-то сосредоточенно обсуждая. Старая мадам Дюбуа держала на коленях своего кота, Дороти прихватила с собой вышивание, а Мэри полулежала в шезлонге с расстроенным видом.

— Да вовсе это никакая не проблема, дорогая! — говорила Дороти.

— Что не проблема? — спросил Патрик, опускаясь на траву рядом с Мэри.

— Дело в том, что я приехала сюда, не собираясь принимать участия ни в каких официальных церемониях, — ответила она. — А теперь не уверена, что выберу время съездить в Лос-Анджелес, чтобы купить подходящее платье.

— Но в этом нет необходимости, Мэри Клэр! — горячилась Дороти. — Гардероб в твоей комнате полон чудесных вещиц, оставшихся еще с тех дней, когда я была такая же стройная, как ты. А их фасоны сейчас опять в моде.

— До чего романтическая идея! — фальшивым голосом откликнулась Шанталь. — Обрядиться в чьи-то обноски, чтобы появиться на важном общественном мероприятии под руку с таким мужчиной, как Дэвид Барримор! Должна признаться, что мне никогда бы не пришла в голову подобная мысль.

— Он пригласил тебя пойти с ним?! — прорычал Патрик, слишком разъяренный, чтобы думать о том, что голос у него сейчас звучит, как у собаки, у которой отбирают кость.

— А есть какие-нибудь причины, почему он не мог бы сделать этого? — невинным голоском осведомилась Мэри. — Ведь ты же согласился пойти с Минной…

Ему следовало бы предвидеть нечто подобное, а он прозевал!

— Ты права, — проворчал Патрик. — И, кстати, хорошо, что напомнила: ведь мне надо найти свой старый смокинг. Будем надеяться, что он мне еще впору, тогда мы с тобой будем одеты в одном стиле, Мэри.

Шанталь Дюбуа неожиданно разразилась веселым кудахтаньем, которое должно было изображать смех, но так напугало кота, что тот сорвался с ее колен и опрометью бросился в направлении Монжуа.

— Лови его, Мэри Клэр! — прохрипела Шанталь. — Быстрее, пока он опять не исчез!

— Позвольте, я этим займусь, — предложил Патрик, вскакивая с травы. — Мне все равно надо размять ноги после того, как я полдня провел на этой чертовой лестнице.

Нет, ему определенно следует держаться подальше от Мэри! Особенно теперь, когда она постоянно тычет ему в нос этого Дэвида Барримора.

А ведь Патрик так гордился тем, что никогда не был ревнивым собственником! Однако сейчас он чувствовал, что, если хочет и дальше придерживаться этих принципов, ему следует чем-нибудь основательно занять себя на ближайшее время.

 

8

Жаль, что всего этого не видела Минна Стар: поступок Патрика вполне можно было счесть подвигом, учитывая дурной нрав кота. Даже Шанталь была тронута, хотя изо всех сил старалась не показывать этого. Однако Дороти не собиралась давать ей возможность выйти сухой из воды.

— Признайся, — проворчала она, когда Патрик вернулся, покрытый царапинами и славой, с Маратом под мышкой. — У тебя сердце становится как тряпка, когда дело касается животных, Шанталь Дюбуа, и так было всегда.

— Как тряпка? — Шанталь с удивлением посмотрела на нее. — Да ты совсем свихнулась на старости лет!

— Может быть, и так, — улыбнулась Дороти, предавшись воспоминаниям о прошлом. — Но я прекрасно помню то летнее утро много лет назад, когда я пошла собирать землянику и нашла мертвого олененка в тростнике на берегу реки. Бедный малыш, наверное, утонул, и я была вне себя от страха, что внуки пойдут купаться и натолкнутся на него — или, того хуже, на него натолкнешься ты, Шанталь.

Шанталь разглядывала ее с подозрением.

— Как это так получилось, что я никогда раньше не слышала этой истории, Дороти?

— Мы решили не говорить тебе…

— Мы? — переспросила Мэри, заинтригованная новой подробностью их семейной хроники.

— Твой дедушка и я, дорогая.

То выражение оскорбленного достоинства, которое Шанталь демонстрировала в первые дни своего пребывания в доме Мэйнов и которое постепенно начало исчезать, сейчас вернулось. Ее лицо казалось закованным в лед, но Дороти, видимо, ничего не замечала.

— Да, — продолжала она. — Я встретила его на тропинке к реке: он шел купаться, как делал это каждый день всю свою жизнь, если ты помнишь…

— Едва ли я нуждаюсь в том, чтобы мне напоминали о привычках моего мужа! — прошипела Шанталь.

Мэри вопросительно посмотрела на Патрика, и тот слегка пожал плечами. Судя по реакции ее бабушки, в этой истории было скрыто нечто большее, чем то, что лежало на поверхности. Но у Патрика, как и у нее, видимо, не было ни малейшего представления о том, что это могло быть.

— Он был прекрасным человеком, — мягко сказала Дороти, не обращая внимания на дрожащую от злости Шанталь. — И очень чувствительным. Он сразу заметил, как я расстроена, но еще больше он волновался из-за тебя, Шанталь. Ты тогда только что потеряла свою очередную любимицу — эту старую аристократическую сиамскую кошечку, которая ела только лучшую консервированную лососину, — и мы решили, что будет жестоко добавлять еще и это известие к твоему горю.

Поэтому твой муж выкопал могилку, и я помогла ему похоронить несчастного олененка. Несколькими неделями позже мы устроили на этом месте целую клумбу из калл и поклялись друг другу, что не расскажем нашу тайну никому. Но я не думаю, что он стал бы возражать против того, чтобы я поделилась сейчас этим с тобою.

Цветы до сих пор растут там, и они всегда напоминают мне о том, каким он был добрым и как сильно любил тебя. Мы с тобой были очень счастливыми женщинами, Шанталь! Что ж тут удивляться, что ни ты, ни я больше не взглянули на других мужчин после того, как потеряли своих мужей. — Она покачала головой и сморгнула слезинку. — Ну ладно, хватит об этом. Кто готов ужинать? На рыбный рынок сегодня утром завезли партию свежих крабов, и я купила достаточно, чтобы накормить целую армию.

Мэри подумала, что это звучит великолепно, и, судя по тому, как Патрик быстро вскочил на ноги, он думал точно так же. Но Шанталь не пошевелилась, как будто была высечена из камня. Ее взгляд был устремлен в одну точку; она, казалось, не замечала раскинувшегося перед ней сада.

— Grande-mère! — Мэри коснулась ее плеча. — Вам нехорошо?

Услышав нотку тревоги в ее голосе, Патрик подошел поближе.

— Миссис Дюбуа, что-нибудь не так?

Шанталь медленно перевела взгляд с него на Дороти, и глаза ее при этом были темными от боли.

— Боюсь, что да, — сказала она. — Но уже слишком поздно что-либо предпринимать по этому поводу…

Врач в Патрике немедленно заявил о себе. Он проверил ее пульс, пощупал артерию на шее и снял с тормозов колеса инвалидной коляски.

— Что с ней? — прошептала Мэри, которой пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отстать от них, пока он быстро катил коляску с ее бабушкой по направлению к дому.

— Пульс у нее частит, но не спрашивай меня почему. Если бы я не был все время рядом с ней, я бы сказал, что она только что пробежала бегом целую милю.

— Перестаньте волноваться из-за пустяков, вы, оба там! — распорядилась Шанталь. — Я вовсе не собираюсь умирать и буду в абсолютной норме, как только чего-нибудь выпью.

— Я сейчас принесу вам стакан воды, — с готовностью отозвалась Мэри, придерживая дверь в залитую солнцем комнату.

— Я говорю о коньяке, Мэри Клэр! Прибереги воду для другого раза, когда я буду в состоянии лучше владеть собой.

— Мне бы хотелось более тщательно осмотреть вас, прежде чем вы примете внутрь какой-нибудь алкоголь, — возразил Патрик.

Шанталь испустила такой глубокий вздох, что Марат даже мяукнул, выразив тем самым недовольство, что его потревожили.

— Молодой человек, — произнесла она высокомерно, поглаживая одной рукой кота. — Хотя меня и радует, что вы все-таки обладаете чувством профессиональной ответственности, ваши заботы направлены не туда. Со мной не случится апоплексического удара, и я не собираюсь терять сознания. Вовсе даже наоборот, если хотите знать правду! Дороти, я хочу поговорить с тобой наедине — и так скоро, как только это будет для тебя удобным.

Неудивительно, что за ужином у всех было подавленное настроение, а не успели они покончить с первым блюдом, зазвонил телефон.

— Это Минна Стар. Она просит тебя, Патрик, — сказала Дороти, снявшая трубку. — Бедная женщина ужасно расстроена. Что-то случилось с ее маленьким сыном: он задыхается, а их постоянный доктор, как назло, в отпуске.

Патрик вышел в холл, где находился телефон, а когда он вернулся в столовую, ему не надо было произносить ни единого слова, чтобы Мэри поняла, что произойдет дальше.

— Бросаешься на помощь? — поинтересовалась она.

— Парень — астматик, Мэри. Ему действительно нужна помощь.

— Тогда, может быть, ему будет лучше в больнице?

Патрик уловил в ее голосе нотки раздражения, которых она не смогла скрыть, и нахмурился.

— Возможно, именно это я и порекомендую. В данный момент, однако, его мать пребывает в полной панике, и ей нужен кто-нибудь, кто бы обо всем позаботился.

— Ну что же, не смею задерживать тебя пустой болтовней, — ответила Мэри полным сарказма голосом, стыдясь в душе собственной бесчувственности, но не в силах отделаться от ощущения, что это очередная уловка со стороны Минны.

Какое-то время казалось, что Патрик хочет что-то объяснить ей, но потом он передумал и круто повернулся на каблуках.

— Мы поговорим, когда я вернусь, — решительно сказал он, и в следующую секунду входная дверь захлопнулась за ним.

Только что сваренный краб потерял для нее всякую привлекательность после этого заявления. Так что Мэри воспользовалась желанием Шанталь поговорить с Дороти наедине как предлогом для того, чтобы спрятаться в своей комнате.

— Я хочу посмотреть на те платья, о которых вы говорили, миссис Мэйн, — сказала она. — Может быть, мне действительно что-нибудь подойдет.

Она так увлеклась этим занятием, что совсем перестала посматривать на часы в ожидании Патрика. В шкафу висели такие чудесные наряды! Романтические, в стиле Эллы Фицджералд, с воздушными шарфами и широкополыми шляпами.

Мэри подумала и отвергла черное кружевное платье, отделанное бисером: оно подошло бы кому-нибудь постарше и пошире в плечах и бедрах. Зато она прямо-таки влюбилась в костюм из бирюзового крепа со шляпкой из той же чудесной ткани, но, к сожалению, на блузоне остались пятна, как будто он висел на проржавевших плечиках.

Уже решив, что ничего путного из затеи не получится, Мэри все-таки нашла, что хотела: это была воздушная мечта, а не платье, — из зеленого шифона на чехле из шелка цвета слоновой кости, с приспущенной талией, длинной юбкой и скромным вырезом на груди. Здесь же стояла и обувь в цвет платья — чудесные маленькие туфельки на высоких каблучках и с бантиками на подъеме. Они пришлись Мэри настолько впору, как будто шились специально для нее; точно так же подошло ей и платье.

Мэри забрала волосы в одну руку, крутанулась перед зеркалом и решила, что придет время — и она еще заставит эту Минну Стар побегать за ее деньги!

Однако стоило ей вспомнить Минну, настроение у нее тут же испортилось. С беспокойством взглянув на часы, она обнаружила, что уже почти одиннадцать. Патрик отсутствует уже три часа! Когда прошел еще час, она накинула на себя халат и прокралась вниз к телефону в холле.

Старушки уже давно закончили обсуждать свои проблемы и разошлись по спальням. Так что вряд ли кто-нибудь мог подслушать ее, когда она набирала номер больницы и просила соединить ее с отделением неотложной помощи.

— Да, — ответила ей сестра, когда их соединили, — Ален Стар поступил к нам сегодня вечером.

Мэри бросила вороватый взгляд через плечо, чувствуя невыносимое унижение, оттого что позволила себе пасть так низко.

— Ммм… Ну и как он?

— Прекрасно, — ответил ей безымянный голос. — Мы выписали его домой около девяти тридцати.

Слишком взволнованная, чтобы о чем-то думать, Мэри с грохотом бросила трубку на рычаг и внезапно почувствовала странные спазмы в желудке. Боясь только одного — что ее сейчас вырвет прямо на великолепный старинный восточный ковер Дороти, — она все-таки взглянула на часы. Минутная стрелка приближалась к полуночи. Что же так задержало Патрика?!

Зажав рукой рот, Мэри поспешно вскарабкалась по лестнице. Если это ревность проделывает с человеком подобные вещи, подумала она, бросаясь в свою спальню, то, может быть, легче перенести холеру…

К тошноте присоединилась страшная головная боль — в этот раз настоящая, а не придуманная. Скинув халат посредине комнаты, Мэри рухнула на кровать в надежде, что ее желудок успокоится. Но пятнадцатью минутами позже ей пришлось помчаться в ванную комнату и расстаться с только что съеденным ужином…

Патрик вернулся домой около двух часов ночи. Она это точно знала, потому что как раз в это время с трудом перетащила свое тело на кровать после бессчисленных свиданий с раковиной и заметила, как свет фар пробежал по ее окну.

Мэри не слышала, как он поднимался по лестнице: все перекрывал гул молотков, стучавших у нее в голове.

Часы на тумбочке показывали пятнадцать минут десятого, когда следующим утром ее разбудили лучи солнца, упавшие на постель. Прикрыв глаза рукой, Мэри осторожно села на кровати. Хотя головная боль еще и бродила где-то поблизости, желудок у нее был вроде бы в порядке и спокойно отреагировал, когда она поплелась в ванную, чтобы сполоснуть лицо холодной водой.

Но когда Мэри увидела в зеркале свое мертвенно-бледное отражение, силы опять оставили ее. Сейчас она выглядела не лучше выжатой половой тряпки!

Даже то небольшое усилие, которое потребовалось, чтобы выдавить пасту на зубную щетку, повергло Мэри в дрожь. Сейчас она продала бы свою бессмертную душу за чашку чая, но одна мысль о том, что надо будет проложить себе путь вниз по лестнице, делала эту затею не стоящей даже и раздумий.

Когда раздался стук в дверь, Мэри пришлось дважды откашляться, прежде чем что-либо ответить.

— Войдите, — с третьей попытки едва смогла она выговорить.

— Господи боже! — воскликнула Дороти, распахнув дверь и увидев Мэри, идущую ей навстречу неуверенной походкой. — Милая девочка, что с тобой случилось?!

Мэри пожала бы плечами, если бы это не потребовало от нее больших усилий, чем она могла себе позволить.

— Кажется, у меня грипп, — с трудом выдавила она из себя. — Или, может быть, я съела что-нибудь не то…

— Это крабы! — тут же решила Дороти. — Господи, где же Патрик, когда он так нужен?!

И она торопливо выбежала из комнаты, прежде чем Мэри смогла остановить ее.

Патрик вскоре появился, сохраняя на лице скептическое выражение.

— Ты заболела? — спросил он.

— Это, должно быть, крабы, Патрик, — ответила вместо нее Дороти. — Когда ты почувствовала себя плохо, дорогая?

— Вечером, — ответила Мэри, чувствуя, как комната начинает кружиться вокруг нее. — Если вы меня извините, я, пожалуй, лучше лягу.

Патрик холодным профессиональным жестом положил ей руку на лоб.

— Вряд ли это крабы, если учесть, что мы все ели их, и ни с кем ничего подобного не случилось. — В голосе его не ощущалось никакого сочувствия. — И температуры у тебя нет. Так что же тебя беспокоит на самом деле, Мэри Клэр?

Он думает, что она симулирует! Что она подстроила все это с единственной целью — привлечь его внимание к себе. Мэри не могла скрыть свою боль.

— Меня рвало полночи! — воскликнула она со слезами на глазах.

— Тогда я порекомендовал бы подсушенные тосты и пустой чай, — был его краткий ответ. — По отзывам специалистов, это лучше всего излечивает от несбыточных надежд.

С этими словами Патрик повернулся и вышел из комнаты.

Весь день Мэри провела в постели, но на следующее утро ей стало лучше, и она даже спустилась к завтраку. Сил у нее прибавилось, и теперь Мэри хотелось одного: поговорить с Патриком, чтобы между ними не было никаких недоразумений.

Впрочем, он, казалось, не разделял этого желания. Едва допив кофе, Патрик поблагодарил дам и встал. К тому моменту, как Мэри догнала его, он уже успел добраться до верха лестницы и вот-вот был готов захлопнуть за собой дверь кабинета.

— Подожди минутку, Патрик! — дрожащим голосом проговорила она. — Нам с тобой надо кое-что выяснить.

— Не думаю, — бесцветным голосом ответил он. — Я уже говорил тебе, что нам не стоит вступать в отношения, к которым ни ты, ни я не готовы.

— Я готова! — выкрикнула она. — Просто…

— Ты уверена? Ведь я предупреждал, что иногда мне придется ставить свою работу превыше всего. И ты согласилась с этим; более того, сказала, что переживешь.

— Но бросать все и лететь к Минне Стар по первому ее зову — это не твоя работа! Ты не ее семейный врач и не врач ее ребенка.

— Но я все-таки врач и совсем не собираюсь отчитываться в своих действиях, которые почему-либо считаю правильными. Я тебе не марионетка! И не позволю командовать собой женщине, которая ведет себя, как капризный ребенок, каждый раз, когда что-нибудь делается не по ее.

Мэри почувствовала, что гнев застилает ее рассудок.

— Но ты не имеешь ничего против того, чтобы тобой командовала женщина, использующая невинного ребенка для достижения своих целей! Скажи-ка мне, Патрик, почему поведение Минны более приемлемо для тебя, чем мое?!

— Она никем не командовала. У ее сына был тяжелейший приступ астмы, и она пришла в ужас. Причем, должен добавить, у нее на это были все основания. Последний раз, когда это произошло, парень лежал под аппаратом искусственного дыхания в центре неотложной помощи целых три дня.

— Поэтому-то ты и оставался рядом с ней полночи, хотя необходимость в этом давно прошла?

— Ну откуда ты все это можешь знать, Мэри Клэр?

К этому времени она добралась до верхней ступеньки лестницы и теперь стояла совсем близко от него. Но неожиданно пожалела, что не осталась за столом: тогда ей не пришлось бы ничего объяснять.

— Неважно, — сказала она, отворачиваясь.

Патрик схватил ее за руку.

— Я спрашиваю, откуда ты все это знаешь?! Ты что, меня проверяла?

— Да, я тебя проверяла! Я звонила в больницу, и мне все сказали, — чуть не простонала Мэри, чувствуя, что поток слез хлынул по щекам. — Но ведь и ты проверял меня тем вечером, когда я ходила гулять с Дэвидом!

Патрик все еще держал ее за руку, придвинувшись так близко, что мог бы поцеловать. О господи, как же она хотела, чтобы он поцеловал ее! Чтобы ослабил свою железную хватку, нежно обнял и сказал ей, что она просто глупышка. Что нельзя быть такой неуверенной в себе, что он никогда не смотрел ни на какую другую женщину…

Однако вместо этого Патрик оттолкнул ее от себя, словно она была раскаленной сковородкой.

— Я не привык к ревности, — сказал он. — По моим понятиям, все это противно и оскорбительно. Хуже того: это все разрушит! Только полная идиотка может начать строить наши отношения подобным образом!

Он резко повернулся и вошел в свой кабинет, захлопнув дверь у нее перед носом.

Больше до конца недели Мэри Патрика так и не видела. Он не являлся домой даже ночевать, и в конце концов она забеспокоилась.

— А кстати, где все эти дни болтается Патрик? — спросила она Дороти как-то за завтраком, стараясь казаться абсолютно незаинтересованной. — Или он избегает меня?

— Ну конечно же нет, дорогая! Просто Патрик по уши завяз в каком-то важном эксперименте в своей лаборатории и будет оставаться в городе, пока он не закончится. С ним такое уже случалось.

— Понятно, — кивнула Мэри и потом добавила с притворным безразличием: — Надеюсь, его слишком большая занятость не помешает ему принять участие в банкете?

— Ну что ты! Ведь это банкет в его честь. Он звонил вчера и сказал, что обо всем договорился с Минной, а вернется не позже полудня субботы. Вполне хватит времени, чтобы вылезти из лабораторного халата и надеть смокинг.

Мэри была неприятно удивлена. Значит, у него не нашлось и минутки, чтобы дать ей знать, что он останется в городе еще на несколько дней, зато с Минной «обо всем договорился»! Этого было вполне достаточно, чтобы любые ее надежды пошли прахом…

Своим беспокойством она в пятницу поделилась с Шанталь.

— Я ужасно боюсь завтрашнего вечера, grande-mère.

— Я так и думала, что ты будешь сходить с ума по этому поводу. Но неужели ты действительно считаешь Минну Стар серьезной угрозой для себя?

— Да, — призналась Мэри и, когда бабушка хотела ее прервать, настойчиво произнесла: — Я знаю, что не ошибаюсь, grande-mère! Влюбленная женщина всегда чувствует, когда кто-то еще охотится за ее мужчиной, разве я не права?

— Далеко не всегда, — покачала головой Шанталь, несколько удивив Мэри. — Иной раз все бывает совсем не так, как кажется, ma chére. Видимость иногда оказывается обманчивой.

— Но с Минной же все так ясно! Она чуть ли не в открытую сказала мне, чтобы я держалась подальше от Патрика! Ткнула меня носом в тот факт, что он принял ее приглашение и будет завтра сидеть за ее столом, а мне не следует рассчитывать на то, что для меня на этом банкете найдется достойное место.

— Ты ничего не можешь поделать с этим, Мэри Клэр. Патрик сам, если захочет, скажет ей, что она ему безразлична.

— Но вы же сами говорили, что я должна бороться! Я уже когда-то смотрела, ничего не предпринимая, как другая женщина уводит его от меня…

— Если ты хочешь, чтобы между вами существовали какие-то отношения, необходимо научиться двум вещам, Мэри Клэр. Первое принять за факт, что нельзя заставить кого-нибудь себя любить. Любовь или есть, или ее нет. А второе — научиться доверять. Даже не могу сказать, сколько вреда приносит отсутствие доверия!

— Но как я могу доверять ему, когда, стоит Минне Стар поманить пальчиком, как он во весь дух летит, чтобы лечь у ее ног?!

Шанталь развернула свою коляску так, чтобы видеть сад за окном дома. Позади него рос ряд кипарисов, отделявших владения Мэйнов от Монжуа.

— Послушай меня, Мэри Клэр, — дрогнувшим голосом сказала она. — Многие годы я была уверена, что твой дед был любовником Дороти. Да-да, я понимаю, что ты можешь ахнуть, но у меня были на то свои причины! Как-то раз поутру я случайно выглянула из окна моей спальни и увидела их вдвоем. Его рука лежала на ее талии, и вдруг, как бы почувствовав мой взгляд, он оглянулся на дом и поспешил увести ее, спрятав за этими деревьями. — Шанталь немного помолчала. — Они появились опять очень не скоро. Он держал ее в своих объятиях, и она прижималась к нему и так плакала, как это может делать только женщина, когда ей очень плохо. В конце концов он отодвинулся от нее и даже немного оттолкнул, как бы говоря: «Ну, все. Иди домой к своему мужу».

— Дороти и дедушка?! — воскликнула Мэри в полном изумлении. — Но вы с ним всегда казались такой счастливой парой!

— Так оно и было, — ответила Шанталь — Вот почему сначала я спокойно ждала, когда он вернется домой и сам объяснит то, чему я стала свидетельницей. Но он так этого и не сделал, хотя я раз за разом давала ему такую возможность. Он так и не признал, что видел этим утром Дороти, а когда я спросила его, почему он задержался дольше обычного после своего ежеутреннего купания, он понес какую-то чушь о том, что и представления не имел, насколько задержался.

— Почему же вы не рассказали ему о том, что видели?

— Потому что я любила его и боялась потерять… Конечно, мне следовало бы знать его лучше: ведь к этому времени мы были женаты достаточно долго, чтобы иметь внуков, бегающих по всему дому, и он никогда не давал мне повода сомневаться в нем. Но с тех пор я и ногой не ступала в дом Дороти Мэйн, хотя до этого она была моей лучшей подругой. Двумя годами позже твой дед умер, Мэри Клэр, и должна сказать, что эти два года не были для меня очень счастливыми. То, что произошло, вызвало между нами напряженность, которой он так и не смог понять…

Шанталь вздохнула, и по ее щеке скатилась слеза. Мэри даже испугалась: за всю свою жизнь она никогда не видела бабушку плачущей.

— Вам надо было поговорить с ним, grande-mère! Поговорить в открытую.

— Да, конечно, — согласилась Шанталь, и еще одна слеза пробежала по ее щеке. — Но вместо этого я ждала двадцать один год, чтобы получить наконец объяснение и обнаружить, что напрасно обвинила двух людей, которые значили для меня все на свете! И почему? Потому что они любили меня настолько, что любой ценой старались не огорчить.

— О господи, grande-mère, это все из-за того олененка! — вскричала Мэри, обнимая ее сухие хрупкие плечи. — Как печально!

— Как глупо! — поправила Шанталь, и в голосе ее появилась часть былой силы. — Как глупо было потерять столько времени! Не делай той же ошибки с Патриком, Мэри Клэр. Если ты хочешь прожить с мужчиной жизнь, не порть ее сомнениями и ревностью.

— Патрик сказал почти то же самое после того, как вернулся от Минны…

— И он был прав. Ревность может уничтожить самую крепкую любовь!

Мэри печально вздохнула.

— До этой ночи мы с ним много говорили, и, казалось, у нас появился какой-то шанс. Он попросил меня дать ему время, чтобы убедиться, что мы оба хотим одного и того же. Но сейчас… я просто не знаю! Когда мне было девятнадцать, я была готова ждать его всю жизнь; в свои тридцать лет я уже не так наивна чтобы думать, что это возможно.

— Ты его все еще любишь?

На этот вопрос, слава тебе господи, было просто ответить.

— Да, — сказала Мэри. — Я любила его всегда и всегда буду любить. Но боюсь, что он не испытывает ко мне подобных чувств…

— Патрик Мэйн обладает достаточной силой воли, совсем как его дед, и не надо его ни к чему принуждать. Если ты попробуешь торопить его, то навсегда потеряешь. — Шанталь откатила кресло назад, чтобы посмотреть в лицо внучки, и, взяв ее руки в свои, нежно пожала. — Надеюсь, что он заслуживает твоей любви, Мэри Клэр. Но единственный способ проверить это — дать ему возможность прожить без нее.

Лучше совета не придумаешь, решила Мэри вечером следующего дня, натягивая на себя шелковые чулки цвета утренней дымки. В ближайшие два часа у нее будет возможность проверить, способна ли она следовать совету Шанталь…

Дэвид обещал, что заедет за ней и обеими бабушками на лимузине и что в дом доставят цветы, которые можно будет приколоть к корсажам.

— Какой же он все-таки приятный человек! — мечтательно вздохнула Дороти, демонстрируя Мэри посланные им пурпурные орхидеи.

— Но не тот, кто нам нужен, черт побери! — пробормотала Шанталь, наслаждаясь тонким ароматом чайных роз.

Для Мэри Дэвид заказал гардении — два роскошных цветка, которые она приколола к высоко взбитым волосам. На шее у нее сверкали фамильные жемчуга семьи Дюбуа, одолженные ей бабушкой ради торжественного случая. Драгоценности и цветы — вот все, что требовалось к такому платью, которое было на ней.

— О! — только и смог сказать Дэвид, когда она спустилась в гостиную незадолго до семи.

Мэри была не совсем уверена, правильно ли расценила это восклицание, но на помощь ей пришла Дороти.

— Ты выглядишь просто великолепно, Мэри, дорогая, просто великолепно! — вскричала она. — Ты затмишь там собой всех женщин, нечего даже и сомневаться!

Шанталь, которая настолько окрепла, что покинула инвалидную коляску и ходила теперь, опираясь на палку, одобрительно потрепала внучку по щеке и прошептала:

— Сегодня тебе привалит счастье. Только не испорть весь эффект, отираясь с томным видом по углам лишь из-за того, что он танцует с кем-то там еще, кроме тебя, Мэри Клэр. Иначе ты можешь с тем же успехом оставаться в фартуке на кухне.

Один Патрик никак не мог прокомментировать ее наряд, ибо отбыл сразу после шести, чтобы захватить Минну Стар и доставить ее на банкет, где она должна была встречать гостей.

Может быть, это и к лучшему, с кривой улыбкой подумала Мэри. После их последней встречи он пребывал в таком настроении, что вполне мог бы сказать ей, что она выглядит как дохлая рыба, которую Марат недавно вытащил из реки.

 

9

Ежегодный банкет традиционно устраивался в здании мэрии — старинном особняке с шестью белыми колоннами. Огромный холл с мраморным полом уже был переполнен цветами, музыкой и гостями к тому времени, когда лимузин остановился перед массивными входными дверями.

Первым человеком, которого увидела Мэри, была, разумеется, Минна. Ее трудно было бы не заметить и среди тысячи людей, не говоря уже о тех двух сотнях, что собрались здесь сегодня вечером. Закутанная с ног до головы в переливающуюся золотом парчу, она, по весьма предвзятому мнению Мэри, больше всего напоминала карикатуру на египетскую мумию.

— Как чудесно, что вы все-таки решили присоединиться к нам, — проворковала она, адресуясь к гардении, приколотой за ухом Мэри. — И даже нашли какое-то платье, — очевидно, из старых запасов вашей бабушки…

Мэри была очень рада, что по правую руку от нее стоит Дэвид. Он Мог быть не тем человеком, к которому лежало ее сердце, но отрицать то, что в черном смокинге он выглядел просто великолепно, было невозможно. Даже Минна не смогла удержаться, чтобы не бросить на него еще один взгляд. Впрочем, ее внимание тут же отвлекли новые гости, а Мэри наконец увидела Патрика, который беседовал с Дороти и Шанталь.

— Приятная вечеринка, — сказал он, беря с подноса у проходившего мимо официанта бокал шампанского и протягивая его Мэри. — Насколько я помню, такого здесь еще не бывало.

— Пожалуй, ты прав, — подтвердила Шанталь. — Но стульев у них, как всегда, не хватает.

— Дорогая! — всполошилась Дороти, беря Шанталь под руку. — Тебя опять беспокоит твое колено? Хочешь присесть?

— Что-нибудь не так? — спросил Патрик, в полном недоумении следя за тем, как они куда-то направились, прокладывая себе путь через толпу гостей. — Твоя бабушка не огреет мою клюкой по голове?

Мэри взглянула на него, и у нее перехватило дыхание. Сказать, что Патрик был красив, — значило ничего не сказать. Он выглядел просто великолепно в своем элегантном смокинге, а главное — очень сексуально. От блестящих черных волос и до таких же блестящих черных ботинок Патрик был воплощением чисто мужского начала, и Мэри была готова убить любую женщину, которая подошла бы к нему ближе, чем на шесть футов.

Она взмахнула ресницами, запоздало вспомнив совет своей бабушки и заставив себя больше не пожирать его взглядом.

— У них был долгий разговор прошлой ночью: похоже, они наконец-то разрешили все свои разногласия. Может быть, и нам стоит поступить так же? — спросила она небрежно.

Патрик прошелся насмешливым взглядом по ее лицу.

— Ты считаешь, что это возможно, Мэри?

— А почему бы и нет? — Она делала вид, что полностью уверена в себе, хотя на самом деле ей хотелось рухнуть перед ним на колени и умолять, чтобы он никогда, никогда в жизни не смотрел ни на какую другую женщину. — В конце концов, мы с тобой два взрослых и вполне цивилизованных человека и можем весьма приятно проводить время в обществе друг друга. Вовсе не обязательно постоянно ссориться и выяснять отношения!

Патрик посмотрел на нее так подозрительно, что Мэри невольно подумала, не переиграла ли она. Но тут, к ее огромному облегчению, появился Дэвид, с трудом пробравшийся к ним через скопище людских тел.

— Всех просят рассаживаться по местам, Мэри, — сказал он, слегка запыхавшись. — Для вашей бабушки и миссис Мэйн я уже нашел место, и нам, наверное, тоже пора быть за столом.

— Прекрасно, — ответила она. — Я с удовольствием присоединюсь к вам. Смею надеяться, Патрик, что с тобой мы еще встретимся. Желаю, чтобы твой спич оказался удачным.

— Какой спич? — удивился он, наморщив лоб.

Она небрежно пожала плечами.

— Благодарственный! За ту честь, которую тебе окажут сегодня вечером.

И только приложив все усилия, она смогла повернуться и уйти с Дэвидом, не бросив на Патрика призывный взгляд через плечо.

Банкетный зал был таким же великолепным, как и холл, с четырнадцатью люстрами, лившими яркий свет на серебро и хрусталь роскошно накрытых столов. В конце его, на специальном возвышении, украшенном лилиями и розами, стоял микрофон — именно там, без сомнения, предстояло чествовать избранных.

Патрик сидел за четыре стола от Мэри и спиной к ней. Невозможно было не заметить переливчатый блеск платья Минны, сверкавшего в свете люстр, — как и то, что она прижалась к Патрику, сияя улыбками и готовностью отдаться ему прямо сейчас…

Все время чувствуя на себе многозначительный взгляд Шанталь и помня о Дэвиде, таком обаятельном и внимательном кавалере, о котором только могла мечтать любая женщина, Мэри изо всех сил старалась порадовать себя. Она попробовала копченую лососину, артишоки, мясо по-веллингтонски и нашла его превосходным. Потом оценила по достоинству клубничные меренги и совершенно чудесный шербет. Все это хоть немного отвлекало ее от торжествующего вида Минны Стар, игравшей теперь роль близкой подруги Антонио Росси, владельца винного завода. Они вдвоем награждали виновников сегодняшнего торжества специально в их честь отчеканенными медалями.

Патрика вызвали последним. Как и Дэвид, он выразил свою признательность собравшимся достаточно кратко и хотел последовать примеру своих предшественников, тихо уйдя с возвышения и заняв свое место за столом. Но Минна неожиданно схватила Патрика за руку и впилась в его рот поцелуем.

С тем же успехом она могла прицепить табличку «Продано» на лацкан его смокинга!

После секундного замешательства раздались аплодисменты, а Мэри замерла от ужаса. Она вдруг почувствовала странные спазмы в желудке, как несколько дней назад, и испугалась, что приступ повторится. Боже, неужели она совершенно не способна держать себя в руках?!

— Ну что же, — заметила Дороти с большой долей сомнения в голосе, когда хлопки стихли. — Это и правда стало определенным сюрпризом, вам так не кажется?

— Да уж. — Шанталь восседала за столом, как настоящая герцогиня, и взгляд, который она вскользь бросила на Мэри, призывал ту к самообладанию. — Патрик, пожалуй, выглядел слегка обалдевшим.

— Может быть, немного смущенным, — быстро отозвалась Мэри и, бросив салфетку, отодвинулась от стола. — Извините меня…

Когда она вернулась из туалетной комнаты, в главном зале уже начались танцы. В настенных канделябрах тепло мерцали свечи, на галерее играл оркестр, и вся сцена вполне могла бы сойти за картинку из учебника по европейской истории, если бы только на стоянке за ярко освещенным садом стояли конные экипажи, а не прозаические «порше» и «мерседесы».

Радуясь, что приступа удалось избежать, Мэри с удовольствием потанцевала с Дэвидом. Кстати, он был не единственным мужчиной среди гостей, горевшим желанием стать ее партнером. Антонио Росси, интеллигентный человек лет сорока, обладавший изысканными манерами, тоже не единожды находил Мэри в зале и не уставал превозносить до небес ее очарование, наряд и манеры.

— Не желаете ли потанцевать еще? — улыбнулся он, подходя к ней в третий раз.

И Мэри танцевала, танцевала чуть не до упаду, пока ей не начало казаться, что ноги у нее сейчас отвалятся, а легкие просто лопнут. И все-таки она продолжала кружиться по мраморному полу, вся в летящем шифоне, обвивавшем ее, как облако.

Где-то в глубине зала Патрик тоже танцевал, но она запретила себе обращать на него внимание. Вместо этого она улыбалась, шутила и беззаботно флиртовала с Дэвидом и Антонио, чувствуя, как у нее пылают щеки, кружится голова и слегка сбивается дыхание.

— Еще шампанского, Мэри? — спросил Антонио где-то между одиннадцатью часами и полуночью.

Он протянул ей хрустальный фужер, и она отметила про себя, что тыльная сторона его мускулистых рук покрыта темными волосками. На запястье у Антонио красовался отделанный бриллиантами золотой «ролекс», а в манжетах рубашки сверкали золотые запонки.

Проведя пальцами по нитке жемчуга на шее, Мэри какое-то время раздумывала над этим предложением: видимо, она переусердствовала в танцах, потому что в горле у нее першило и было трудно дышать. Но потом все-таки протянула руку за бокалом, похожим на тюльпан.

— С удовольствием, — чуть слышно произнесла она.

Но вдруг к ней протянулась другая рука — с длинными пальцами, загорелая и сильная. Никаких золотых часов, золотых запонок, да и волосков тоже.

— Тебе это совсем не нужно!

В голосе Патрика чувствовалось осуждение, и Мэри, подняв взгляд, увидела, что его чудесные лазурные глаза полны огня и гнева.

— Привет, Патрик, — проговорила она слегка хрипловато. — А где же наша дорогая Минна?

— Танцует, — кратко ответил он. — Почему бы нам не заняться тем же самым?

И он еще спрашивает! Как будто бы она не ждала весь вечер только того, чтобы почувствовать его руки на своей талии, ждала, когда он закружит ее по залу, уводя прочь от Дэвида, прочь от Антонио Росси. Прочь ото всех!

И Патрик действительно увел ее. Неожиданно они оказались на улице, и ночной воздух приятно холодил ее разгоряченное лицо. На небе неярко сверкали звезды, а Патрик почти силком тащил ее прочь от музыки и веселья в полумрак сада.

— Куда ты меня волочишь? — наконец прошептала Мэри.

— Хочу макнуть тебя головой в пруд! — проворчал он в ответ. — И надеюсь, что это хоть немного отрезвит тебя.

— Но я совсем не пьяна, Патрик!

И так оно и было. За весь долгий вечер она выпила всего три или четыре бокала шампанского. То, что заставляло ее голову так странно кружиться и лишало возможности дышать, не имело ничего общего с алкоголем.

— Надеюсь, что все-таки пьяна! — чуть не прорычал он. — Потому что мне было бы просто противно думать, что ты вела себя как полная дура, находясь в здравом уме и трезвой памяти.

— Я вела себя как дура?! — возмутилась Мэри, опускаясь на каменную скамью и желая хоть раз по-настоящему глубоко вздохнуть, чтобы наполнить воздухом горевшие огнем легкие.

Но Патрик рывком поставил ее на ноги.

— А как еще можно назвать то, что ты позволяла этому надутому павлину лапать тебя на глазах у всех?!

У Мэри подкосились ноги, и она чуть не упала прямо на него.

— Никто меня не лапал! И Дэвид вовсе не надутый павлин… — запротестовала она, уцепившись за лацкан его смокинга.

Даже при слабом свете звезд Мэри увидела, что черты Патрика исказились от гнева.

— Ты никогда не перестанешь играть в эти игры? Ты ведь чертовски хорошо понимаешь, что я имею в виду вовсе не Дэвида Барримора!

Только сейчас до нее дошло, что же вызвало его возмущение, и тут же ее собственный гнев куда-то исчез. Сердце Мэри запело от радости.

— Патрик! — выдохнула она. — Да ты, оказывается, ревнуешь! К этому Антонио Росси, ко всем прочим, чуть ли не к стенке! И когда только ты перестанешь нести полную чепуху и наконец-то поцелуешь меня?

Больше слов не понадобилось. Патрик запустил пальцы одной руки в высоко взбитые локоны ее прически, а другой обнял Мэри за талию и плотно прижал к себе, накрыв ее рот своими губами.

Этим поцелуем он украл ее душу! Забрал ее сердце и сделал его своим на всю жизнь. Ничто другое значения больше не имело, и Мэри была уверена, что и Патрик чувствует то же самое. Потому что, когда она взяла его руку и прижала к своей груди, он не попытался остановить ее. Более того, проведя ладонью по легкому как пушинка шифону, он добрался до целомудренно неглубокого выреза, где нашел ряд крючков и петелек.

Его гибкие и проворные докторские пальцы быстро справились с нехитрой задачей, и Мэри почувствовала, что фамильные жемчуга Дюбуа уже лежат на ее голой коже. Патрик покрыл шею Мэри легкими быстрыми поцелуями, а потом его горячие, влажные губы оказались на ее соске.

Мэри сдавленно вздохнула, утопив свое лицо в его густых волосах и моля Бога, чтобы ничто не нарушило этого волшебства. Но цветные фонарики, развешанные на деревьях, приглашали всех желающих побродить по саду. Кто-нибудь из гостей мог натолкнуться на них в любой миг; чьи-то голоса уже раздавались поблизости…

Патрик тоже услышал их. Развернув Мэри к себе спиной и загородив от посторонних взглядов своими широкими плечами, он быстро навел порядок в ее туалете. Боже, неужели сейчас все кончится?! Неужели он опять оттолкнет ее, как делал это всегда?! Но ведь он сгорает от желания, это невозможно скрыть!

— Пойдем со мной! — решительно сказала Мэри, беря его за руку.

Позади пруда с фонтаном дорожка уходила в сторону. Мэри повлекла Патрика по этой темной узкой тропинке, на каждом шагу покрывая поцелуями его губы, соблазнительно прижимаясь к нему, а потом неожиданно отстраняясь. О, она прекрасно знала, что сейчас он пойдет за ней куда угодно!

Они вышли на дальнюю часть автомобильной стоянки. Никаких романтических фонарей, способных кого-нибудь внезапно привлечь, здесь и в помине не было. Но не было и никакого подобия шелковистой лужайки, готовой принять тела любовников, забывших о приличиях в слепой, всепоглощающей страсти. Одни гладкие, как бы уснувшие кузова машин, металл которых холодил их разгоряченные тела.

Мэри уловила его сдавленный вздох и поняла, какую муку испытывает сейчас Патрик. Она опять притянула его к себе, изогнувшись так, чтобы как можно плотнее прижаться к нему, и у нее моментально появилось ощущение, что она создана именно для этого мужчины.

Слава богу, что она не видела себя со стороны в тот момент, когда тишину ночи потревожил тихий шорох расстегиваемой молнии его брюк. Ни о чем не думая, переполненная любовью и желанием, Мэри сама предлагала ему себя.

Патрик сильными толчками входил в нее, блуждая губами по ее лицу, шее, груди. Прошло уже одиннадцать лет, с тех пор как они пережили такую же интимную близость, но с тем же успехом это могло быть и вчера. Он тонко уловил тот миг, когда она в полной мере испытала чувственный восторг, и, хотя это было ему невероятно трудно, замедлил ритм своих движений, чтобы продлить сладостные мгновения.

Мертвой хваткой вцепившись в ткань его смокинга, Мэри наконец-то достигла вершины блаженства — одновременно с Патриком. Громко застонав, он едва удержал ее в руках и продолжал прижимать к себе, пока она вся таяла от наслаждения, дрожа и теряя последние силы.

Мэри почувствовала, что слезы рекой потекли по ее лицу, превратив звезды на небе в миллион сверкающих призм.

— О, Патрик!.. — едва выговорила она, чуть не задохнувшись при этом. — Как же долго я ждала этого момента…

Мэри все еще продолжала бороться за хотя бы один глоток воздуха, а его дыхание уже успокоилось. Более того, он неожиданно абсолютно переменился и глядел на нее сейчас хмуро и недовольно.

— Ну, и что мы всем этим доказали? — раздался его раздраженный голос. — То, что мозги находятся у нас не там, где у остальных людей.

Мэри была потрясена. На нее вдруг повеяло могильным холодом.

— И это все, что ты можешь сказать мне, Патрик? — надломленным голосом проговорила она.

— А ты ожидала услышать, что произошло чудесное превращение? Что я опять стал тем человеком, которым был когда-то?

— Ты мог бы сказать, что любишь меня… — прошептала Мэри, но он уже не слушал ее.

— Ты вбила себе в голову дурацкую мысль, что обязана спасти мою душу независимо от того, хочу я этого или нет! — Патрик выстреливал словами, как пулями. — А что, если у меня вовсе нет души, которую стоило бы спасать, Мэри Клэр? Что, если мне не нужен ангел-хранитель, который мог бы наставить меня на путь истинный?

Оказывается, разбитые надежды могут вызывать не только слезы. Мэри вдруг буквально затрясло от злости.

— А вдруг я обычная дурочка, влюбившаяся в бесчувственного, ни на что не способного идиота? В человека, который многие годы назад повернул в себе какой-то главный выключатель и в результате стал таким же интересным, как какой-нибудь безмозглый лемминг?! — прокричала она.

— Ну, наконец-то до тебя дошло, — спокойно сказал Патрик. — Непонятно только, почему на это потребовалось так много времени.

Мэри смотрела на него в немом удивлении: ей казалось, что еще немного — и она задохнется от безнадежности. Нет, с ней определенно творилось что-то неладное: ноги подкашивались, голова кружилась, горло раздирало, как будто по нему провели наждаком.

— Думаю, мы сказали друг другу более чем достаточно, — с трудом проговорила она. — Теперь мне хотелось бы вернуться домой, если ты не возражаешь. Мне и правда что-то не очень хорошо, Патрик…

— Ну, разумеется! — презрительно усмехнулся он. — Тебе всегда становится плохо, когда дела идут не так, как ты планировала. Что приключилось на сей раз? Болит голова? Свело желудок? Двустороннее воспаление легких?

Его голос доносился до нее словно откуда-то издали. Мэри больше не сердилась на него: ей вдруг все сделалось безразлично. Нырнув в спасительную темноту, она неверными, спотыкающимися шагами направилась в сторону ярко освещенного здания, и у огромной входной двери наткнулась на Дэвида.

— Я уже начал волноваться! — воскликнул он. — Где вы были?

— В аду, — едва прохрипела она. — Пожалуйста, отвезите меня домой, Дэвид. Похоже, со мной что-то не так…

Он не задавал никаких лишних вопросов и не пытался шутить по поводу того, что она, очевидно, слишком много выпила. Он не укорял ее за то, что она бросила его, не обвинял в том, что она как-то не так вела себя с другими мужчинами. Он просто сказал:

— Вы очень устали, Мэри. — А потом позаботился о ней с минимумом суеты и максимумом доброты и заботы, на которые она не имела никакого права рассчитывать.

Дэвид отыскал обеих бабушек и проводил их к машине. Он сказал, что утром Мэри наверняка будет чувствовать себя лучше, и просил ее не стесняться и звонить ему, если в нем возникнет какая-то нужда.

Мэри с удовольствием опустилась на мягкие кожаные подушки роскошного лимузина, прислонилась пылающим лбом к холодному стеклу и подумала: ну почему он не тот мужчина, который ей нужен?!

Этот чертов галстук-бабочка душил Патрика весь вечер. Проклиная все на свете, он зашвырнул его в дальний угол комнаты, сорвал с себя туго накрахмаленную рубашку и засунул смокинг в самый дальний угол шкафа. И все равно запах ее духов преследовал его!

Чувствуя невыносимый стыд, он рухнул на постель и зарылся лицом в подушку, накрыв голову руками. Как он мог позволить себе сотворить такую огромную, непростительную глупость?!

Он овладел ею, прижав к дверце чужого автомобиля, причем с не большим изяществом или нежностью, чем жеребец, запрыгивающий на кобылу! Мэри, глаза которой в этот вечер светились от счастья, закончила ночь в слезах — и только потому, что у него не хватило мозгов или честности, чтобы справиться со своим половым влечением…

Патрик провел взмокшими ладонями по лицу и подавил вырвавшийся было стон. Ведь он же умирал в ее руках, он нашел неземное блаженство, сокрытое в ней! Почему же он не сказал ей этого, а просто отвернулся от нее?

Он знал почему.

Совершенно чудесным образом, несмотря на все потери и невзгоды, Мэри сумела сохранить в душе какую-то девическую непорочность и абсолютную веру в любовь. Ему было так страшно разочаровать ее, увидеть, что этот чудесный свет навсегда ушел из ее глаз! И поэтому он повел себя как последняя скотина…

Патрик давно уже не задавался вопросом, любит ли он ее. Вопрос был в том, хватит ли ей его любви. Он был тяжелым человеком и прекрасно знал это. Он был помешан на своей работе и поэтому отдалился от людей. Они с Лорейн в этом отношении были одинаковыми, вот почему их совместная жизнь хоть как-то, но удалась.

Но ведь Мэри совсем не похожа на Лорейн. Она потребовала бы большего, а что он мог ей дать, кроме очередного разочарования? Конечно, она чувствовала бы себя гораздо счастливее с приятным, незакомплексованным парнем вроде Дэвида Барримора, который напрочь забывал бы о своей работе в конце рабочего дня и с открытым сердцем отдавался бы дому и семье. Но даже сама мысль о том, что Барримор или кто-нибудь еще может предъявить права на нее, заставляла Патрика бледнеть от гнева и ревности.

Противный сам себе, чувствуя себя собакой на сене, он побрел к двери, потом вниз по лестнице и прочь из дома. Так больше продолжаться не могло! Чтобы им обоим было хорошо, он должен принять какое-то решение.

Слабый отблеск звезд дрожал на темной, похожей на нефть поверхности реки, протекавшей позади сада. Патрик разделся, какое-то время балансировал на кончике импровизированной подкидной доски, потом прыгнул в воду. Пусть она сомкнется над его головой, и течение утащит его в глубину, где проходит самая стремнина! Пусть река вымоет из него всю нерешительность и неуверенность, пока там не останется ничего, кроме правды, которая жила в его сердце всегда!

Мэри тоже казалось этой ночью, что она тонет. Вода заливала легкие, вымывала из нее жизнь. Все вокруг стало огненно-красным, а в ушах гремел оглушительный грохот. Она боролась изо всех сил, но ей никак не удавалось выплыть на поверхность, чтобы глотнуть хоть немного воздуха и восстановить свои силы. Водоросли оплетали ей ноги и тянули на дно.

А в это время Патрик на берегу танцевал с Минной и не видел ее. На Минне было длинное белое платье, а на нем — фрак, их лица светились счастьем. Потом Минна обернулась и посмотрела на реку. Засмеявшись, она бросила в воду букет цветов. Букет свадебных цветов! И он упал как раз на то место, где тонула Мэри…

Когда Патрик утром спустился вниз, старушки уже закончили завтракать. Место Мэри пустовало — очевидно, ее тоже измучила предыдущая ночь.

— Доброе утро! — Только Шанталь Дюбуа могла вложить в такие простые слова столько скрытого смысла.

Что она надеялась от него услышать?

— Доброе утро, — вежливо ответил Патрик.

— Ну как? Хорошо повеселился вчера вечером? — спросила Дороти, наливая ему кофе.

— Превосходно. Давно так не приходилось.

— Только чистая совесть дает человеку возможность говорить подобные вещи, — с угрюмым видом заявила Шанталь.

Что за вредная старуха! Но он не позволит ей омрачить ему грядущий день. Полуночное купание дало Патрику возможность достичь именно той цели, которой он и добивался, — наконец-то он чувствовал, что теперь знает, как решить все проблемы с Мэри.

Сегодня он планировал пригласить ее на автомобильную прогулку. Несколько миль на север — туда, где их река впадает в океан; маленький отель на отвесной скале, с обеденной террасы которого открывается вид на все четыре стороны света.

Возможно, там, вдали от любопытных глаз и настороженных ушей Вуд-Роуда, он сможет извиниться перед ней и попробовать объяснить, что прошлой ночью он отверг не столько ее, сколько себя. И если она поймет это, может быть, они действительно смогут вести себя как «взрослые цивилизованные люди». Они будут иногда обедать в ресторанах, ходить в кино, уезжать куда-нибудь на уик-энды…

Ведь все дело в том, что им необходимо узнать друг друга заново, такими, какими они стали теперь, вместо того чтобы полагаться на воспоминания о том, какими они были когда-то. Только на этом можно построить будущее, а не на сексуальном магнетизме, которому, судя по всему, ни один из них не мог противостоять.

— Ты, наверное, голоден, Патрик, — забеспокоилась Дороти, по-своему расценив его молчание. — Пойду взгляну, как там Мэри, а потом начну печь пирожки.

Тишина в комнате, после того как она вышла, стала просто звенящей.

— Как вы вчера повеселились, миссис Дюбуа? — спросил Патрик, не в силах больше выносить этого.

— Очень хорошо, спасибо.

— Колено не слишком болело?

— Нет.

— Прекрасно. — Он побарабанил пальцами по столу. — Я вижу, вы и сегодня обошлись без своей коляски. Может быть, надобность в ней отпадет раньше, чем мы рассчитывали.

Шанталь не сводила с него проницательного взгляда своих черных глаз, как строгая учительница, отчитывающая нерадивого ученика.

— А как ты повеселился вчера, Патрик Мэйн?

— Ну… я… пожалуй, неплохо, хотя такого сорта увеселения не совсем в моем вкусе.

— Поэтому-то ты и испортил вечер моей внучке?

— Разве она говорила, что я испортил ей вечер, миссис Дюбуа? — удивился он, возвращая мяч на ее половину поля.

Шанталь Дюбуа упрямо пожала своими старыми, немощными плечами.

— Мэри Клэр была полна жизни и веселья, пока ты не пригласил ее на танец! — сказала она и сделала долгую многозначительную паузу, прежде чем добавить: — А когда я увидела ее в следующий раз, она была вся измята, как гардения в ее волосах. И, кстати, в таком же состоянии было ее платье…

Патрик чуть не поперхнулся своим кофе. Почему бы ей прямо не спросить, удалось ли ему удержать свои брюки застегнутыми?!

— Гардении — очень хрупкие цветы, я полагаю, — выдавил он из себя, с трудом восстанавливая самообладание.

— Так же, как и моя внучка, Патрик Мэйн! И, если ты был слишком молод и глуп, чтобы осознать этот факт одиннадцать лет назад, я все-таки надеялась, что ты набрался опыта и ума, чтобы осознать его сейчас.

Не зная, как ответить, чтобы окончательно не выдать себя, Патрик глубоко вздохнул и уставился в окно. Когда же кто-нибудь появится, чтобы спасти его от этого форменного крокодила?!

Это сделала Дороти, чуточку позже. Открылась дверь, и она вошла в комнату; однако ее походка утратила свою обычную энергичность, а рукой она держалась за сердце.

— Во имя всего святого, бабушка, что с тобой?!

Напуганный ее смертельной бледностью, Патрик оттолкнул стул и вскочил на ноги, пока в голове его крутились всевозможные мрачные предположения. Бабушка переутомилась, ухаживая за двумя лишними людьми в доме; ее ужасная диета, в которой было слишком много жирного, в конце концов сказалась; лестницы стали слишком крутыми для ее сердца…

Но Дороти покачала головой, глядя на него потемневшими от страха глазами.

— Не со мной, Патрик, с Мэри! — прошептала она. — С ней что-то происходит. Думаю, тебе лучше побыстрее пойти взглянуть на нее.

 

10

Зная склонность своей бабушки к преувеличениям, Патрик не совсем поверил ее излишне драматизированному заявлению, и все-таки сердце у него в груди на секунду остановилось.

Сдерживая первый порыв немедленно броситься вверх по лестнице, он сначала усадил Дороти в кресло.

— Не расстраивайся так, дорогая, и объясни все толком.

— Ах, Патрик, она лежит в постели и просто… пускает пузыри!

— Пускает пузыри? — улыбнулся он. — Не думаю, что мне когда-нибудь раньше приходилось сталкиваться с такими странными симптомами.

Но его бабушка совсем не была настроена шутить и стукнула его по руке с сердитым нетерпением.

— Как ты не понимаешь?! Я боюсь, что она умирает! Всякий раз, когда она делает вдох, у нее в груди что-то клокочет, и она явно не узнала меня, когда я наклонилась над ней!

Холодок тревоги пробежал по его спине; только долгие годы практики позволили Патрику сохранить на своем лице успокаивающе-нейтральное выражение.

— Пожалуй, тогда мне лучше пойти взглянуть.

— Да уж, пожалуй! — Голос Шанталь проскрипел над столом, и в нем слышалось осуждение. — Потому что, если что-нибудь случится с моей внучкой, Патрик Мэйн, я буду считать виновным в этом тебя!

— Оставайтесь здесь, обе. А я пойду.

Он перепрыгивал через три ступеньки, все время твердя себе, что это очередная хитрость со стороны Мэри. Вчера вечером она тоже жаловалась на недомогание, но это не помешало ей соблазнить его! Но стоило Патрику приблизиться к постели, он сразу понял, что Дороти имела в виду.

Мэри дышала так, как дышит тонущий человек, когда уже начинает захлебываться; пульс почти не прослушивался, в широко от-168 крытых глазах была пустота. Даже неспециалисту сразу стало бы ясно, что случилось нечто серьезное.

Бабушки, которые, как и следовало ожидать, проигнорировали его совет и последовали за ним наверх, теперь стояли в дверях. Патрику не надо было даже оглядываться, чтобы понять, что его озабоченность передалась им, — причем, в утроенном размере, — и сейчас они пребывали на грани паники. Господи, еще не хватало, чтобы и они попадали в обморок!

— Миссис Дюбуа, — деловито сказал он, — в моей комнате есть телефон. Немедленно позвоните в больницу, в отделение неотложной помощи. Скажите, что мы везем пациента с признаками какого-то острого легочного заболевания. А ты, бабушка, нужна мне здесь. Мэри вся мокрая от пота. Протри ее губкой и надень на нее чистую ночную рубашку или халат, а я сейчас подгоню машину к главному входу.

Когда он вернулся, Мэри на минуту пришла в себя.

— Патрик, не… не оставляй меня!.. — успела она прошептать, и Патрик почувствовал, что на глаза его наворачиваются слезы.

— Ни в коем случае, — сказал он, убирая прядь волос с ее лица. — Не беспокойся ни о чем, дорогая.

В отделение неотложной помощи центральной больницы Нью-Виллидж они прибыли через полчаса. Персонал сделал все от них зависящее. Доктора и медсестры буквально облепили каталку с Мэри и повезли ее в палату интенсивной терапии. Патрику со старушками было предложено подождать в приемном покое.

Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем главный врач отделения неотложной помощи Гарри Сэвидж, знавший Патрика понаслышке, позвал его в свой кабинет.

— Я не хотел ничего говорить при престарелых родственниках, — сказал он, качая головой, — но этот случай буквально поставил нас в тупик. Мы никак не можем прийти к единому мнению о диагнозе.

— Черт побери, приятель! — взорвался Патрик. — Что-то вы должны были решить!

Сэвидж протянул ему карту Мэри.

— Взгляните сами, доктор Мэйн. Мы проделали все обычные анализы и рентген грудной клетки. Пневмония исключена, но в легких у нее жидкость. Скорее всего, это какая-то вирусная инфекция.

— Но тогда надо срочно высаживать бактериальную культуру!

— Мы сделали это, доктор Мэйн. Но вы же сами знаете, что потребуется минимум неделя, прежде чем станут известны результаты.

Кому, как не Патрику, было знать это…

— Я могу увидеть ее?

— Конечно, — пожал плечами Сэвидж и махнул рукой в сторону палаты в конце коридора. — Она в сознании, но состояние по-прежнему тяжелое.

Хотя они и приподняли Мэри высоко на подушку, дыхание у нее все еще было затруднено, а хрипы в груди слышались так же отчетливо, как и тогда, когда он вез ее в больницу. Патрик присел на стул у кровати и взял ее за руку. Глаза Мэри тут же открылись; их глубокий карий цвет был мягким, как бархат.

— Ты пришел навестить меня, — выдохнула она, и чувствовалось, что каждое слово дается ей с трудом.

— Я же сказал, что не покину тебя, дорогая.

Она улыбнулась и слабо сжала его руку.

— Я знаю. Я знаю… все о тебе!

Так ли это? Имела ли она хоть малейшее представление о тех мыслях, что молниями проносились сейчас в его голове? О том страхе, который грыз его, заставляя сердце сжиматься от боли? О том чувстве вины и стыда, которое давило на него так сильно, что ему хотелось умереть?

Но он не успел ничего ответить: силы опять покинули Мэри, она закрыла глаза и откинулась на подушку. Теперь Патрику ничего не оставалось, как молча сидеть рядом с ней и встревоженными глазами следить за тем, как она продолжает одинокую борьбу со смертью…

Патрик не мог бы сказать, сколько времени он просидел так. Наконец каким-то краешком сознания он отметил, что там, за стенами палаты, начинается новый день, и внезапно вспомнил о бабушках. Неужели они все еще сидят в приемном покое, не сомкнув глаз и мучаясь неизвестностью? Надо было позаботиться о них, а кроме него это сделать было некому.

Как ни странно, Патрик нашел обеих старух более бодрыми, чем ожидал.

— Что ты делаешь для моей внучки? — сразу спросила его Шанталь, но резкость ушла из ее голоса, и он вдруг поймал себя на мысли, что видит перед собой очень старую и очень испуганную женщину.

— Все, что в моих силах, миссис Дюбуа, — ответил Патрик скорее по многолетней докторской привычке, стараясь не думать о том, что не делает ровным счетом ничего. — А вам я настоятельно рекомендую отправиться домой. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы вы обе тоже оказались на больничной койке.

День медленно тянулся, а все, что было в его силах, — это продолжать держать Мэри за руку. К вечеру ее состояние ухудшилось настолько, что все надежды были теперь только на аппарат искусственного дыхания.

Вокруг него сновали врачи и сестры, а Патрик чувствовал, как в нем растет ярость такой силы, что, казалось, его сейчас разорвет на куски. Он понял, что ему надо выбираться из этой палаты, — подальше от страха и отчаяния, застилавших его мозг. Было необходимо что-то придумать, а здесь он этого сделать не мог.

— Я буду внизу, на случай, если что-нибудь изменится, — сказал он сестре.

Патрик понятия не имел, где он будет, и очень удивился, обнаружив себя в больничной часовне. Он никогда не был верующим человеком. И вот все-таки оказался здесь, ища помощи и спасения.

В часовне не было ни души, да Патрик, наверное, никого и не заметил бы.

— Ну хорошо, — сказал он довольно громко, чувствуя, как гнев в нем усиливается. — Давай, покажи, на что Ты способен! Докажи, что Ты есть и что Тебе не на все наплевать!

Ответом ему было молчание.

Тяжело опустившись на простую деревянную скамью с высокой спинкой, он долго смотрел на свечи, мерцавшие на покрытом белой скатертью столе перед ним, пока не понял, что ореол вокруг пламени свечей возникает оттого, что слезы застилают ему глаза. Слезы гнева, слезы бессилия… Потому что опять кто-то умирал на его глазах и опять он был не в состоянии помешать этому!

Впрочем, сейчас все было по-другому. Патрик знал, что, если он потеряет Мэри, перед ним уже не будет никакого дальнейшего пути.

«Я должен опять найти себя», — сказал он ей в ту ночь, когда она заставила его впервые посмотреть на себя со стороны. А ему надо было сказать: «Ты вернула мне самого себя, Мэри. Я вновь обрел чувство сопричастности к чему-то еще, кроме чашки Петри. Будущее существует для меня опять, и все это благодаря тебе».

Но он был слишком горд, слишком упрям, слишком глуп! Теперь наступала расплата. Мэри вся была жизнь и энергия, свет и солнце! Она заставила его снова желать чего-то, заставила его надеяться… А он даже не нашел в себе смелости сказать ей, что любит ее! Сейчас было слишком поздно: Мэри не услышит его; теперь только чудо может ее спасти.

Патрик уронил голову на руки. Самым невыносимым было то, что он не поверил ей, когда Мэри впервые пожаловалась на недомогание. Он даже застонал, вспомнив собственную фразу: «Подсушенные тосты и пустой чай. По отзывам специалистов, это лучше всего излечивает от несбыточных надежд». Он посмеялся над тем, что наверняка было первыми проявлениями болезни! А ведь тогда, возможно, вполне в его силах было остановить то, что убивало ее сейчас… — О боже… о боже!..

Патрик больше не богохульствовал. Он молил о прощении, которого не заслуживал, и просил дать ему еще один шанс загладить огромную вину.

Постепенно Патрик поймал себя на том, что пытается вспомнить, что предшествовало появлению первых симптомов болезни. К сожалению, он уделял тогда Мэри так мало внимания… Бабушки, вот кто может ему помочь!

Через несколько минут он уже был в ординаторской и набирал номер Вуд-Роуда. Трубку сняла Шанталь.

— Что-нибудь… случилось?! — испуганно воскликнула она, узнав его голос.

— Нет-нет. Просто я постоянно пытаюсь отыскать ключ к разгадке того, что послужило причиной ее болезни. Но пока мне это не удается. Думаю, без вашей помощи не обойтись. Мы все жили с ней под одной крышей в течение нескольких дней, ели ту же самую пищу, пили те же самые напитки, и тем не менее мы остались здоровыми, а она… нет. В этой головоломке нет никаких видимых пробелов, но абсолютно ясно, что что-то когда-то из нее выпало. Помогите мне найти это!

— Но как? — Голос Шанталь звучал непривычно растерянно.

— Вспомнив каждую минуту каждого дня нашей совместной жизни! — резко ответил он. — Заставьте свою голову работать! Например, в тот вечер, что я провел у постели сына Минны Стар, Мэри выходила куда-нибудь? Занималась ли чем-нибудь отличным от ее обычных дел? Думайте! Где она могла быть без нас, кто еще… может об этом знать?

Последовала длительная пауза. Было ясно, что Шанталь собирается с мыслями и что сейчас ей это нелегко.

— Дэвид Барримор! — воскликнула она наконец. — В первую очередь нужно побеседовать с ним.

Дэвид появился примерно через час.

— Дайте мне, пожалуйста, поминутный отчет о том времени, что вы провели с Мэри, — попросил Патрик, вынимая ручку и собираясь записывать. — Укажите места, в которых вы бывали, чем вы там занимались, что ели… в общем — все, и желательно, подробно!

Дэвид сразу сосредоточился, хотя ему было не совсем понятно, как это связано с болезнью Мэри.

— Боюсь, что не смогу сообщить вам ничего важного. Даже не представляю, с чего начать…

— Начните с самого первого дня, когда познакомились с ней. Вспомните: вечером вы отправились на прогулку, а вернулась она только через несколько часов.

Очевидно, в голосе Патрика все-таки промелькнула ревность, потому что Дэвид взглянул на него удивленно, но больше никак не выразил своего недоумения.

— Хорошо, — сказал он и начал прохаживаться взад и вперед по ординаторской. — Мы прошли вдоль берега реки две, может быть, три мили. Сели у обрыва, поговорили немного и пошли назад. Вот и все. Остальное время мы общались только в доме вашей бабушки, за исключением прошлого вечера, но вам, наверное, лучше знать, что там произошло.

Патрик отбросил ручку и устало потер затылок. Неужели и правда прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как он занимался с нею любовью?! Он в отчаянии посмотрел на Барримора.

— И это действительно все? Вы ничего не упустили?

— Послушайте, я все-таки полицейский! Я привык придавать значение отдельным деталям. И я никогда не упускаю их, потому что опыт научил меня: именно мелкие детали иной раз меняют всю картину. Так что, нет, я ничего не упустил… — Дэвид продолжал взволнованно ходить по комнате, пока неожиданно не остановился как вкопанный. — Постойте! Я встречался с нею еще один раз, — медленно проговорил он. — В начале прошлой недели — в тот день, когда она отправилась искать кота миссис Дюбуа.

— Я думал, что это вы нашли его…

— Так оно и было. Но сначала я нашел Мэри в саду, в Монжуа. Она сидела в этом странном сооружении со шпилем на крыше, расположенном ниже по течению реки.

— Бельведер! — воскликнул Патрик. — Я прекрасно помню его. Это было наше любимое место, когда мы были еще детьми. Но что она там делала?

Дэвид пожал плечами.

— Сказала, что ищет кота своей бабушки. Я, помню, был несколько удивлен, как она решилась войти туда. Это было просто какое-то прибежище для орд мышей!

Где-то в самых отдаленных закоулках мозга Патрика слабо звякнул крошечный колокольчик.

— Подождите минутку, — сказал он, пытаясь ухватить то, что вдруг всплыло в его памяти, пока это «нечто» опять не кануло в забвение. — Ну-ка повторите ваши последние слова.

— Это место было просто переполнено полевыми мышками. Следы их присутствия были повсюду. Ее это, однако, ничуть не смущало.

— И не должно было, — медленно проговорил Патрик. — Мэри никогда не боялась подобной живности. Что она делала, когда вы нашли ее?

— Ничего. — Дэвид снова пожал плечами. — Просто сидела на скамье. Она пыталась и меня пригласить присоединиться к ней, но мне не захотелось входить внутрь, и я уговорил ее уйти оттуда.

— Вы не показались мне человеком, который может бояться мышей, мистер Барримор, — заметил Патрик.

— Я их и не боюсь. Но общая атмосфера этого места… Там было полно пыли, которая шла от подушек, разбросанных повсюду. Их набивка рассыпалась в прах, насколько я заметил.

— Да уж, — задумчиво произнес Патрик. — Думаю, в этот бельведер никто не заглядывал много лет… — Внезапно он замолчал, а потом с силой хлопнул себя по коленям. — Вот оно!

Дэвид удивленно уставился на него.

— Не понял… — пробормотал он.

Но с объяснениями можно было подождать. Патрику надо было убедиться в правильности своих подозрений, а потом продумать, какие следующие шаги необходимо предпринять.

— Вы в последнее время чувствовали себя нормально? — спросил он перед тем, как выскочить из комнаты. — Никаких гриппозных симптомов, расстройств дыхательных путей?

Дэвид покачал головой, явно озадаченный.

— Ничего такого. Никогда не чувствовал себя лучше.

— Прекрасно! — Патрик поднял руку в прощальном салюте. — Простите, мне надо кое-чем тут заняться. А вы, пожалуйста, держитесь подальше от бельведера. А еще лучше, обнесите его канатами и не давайте никому приближаться к нему!

Буквально через полчаса Патрик предстал перед бригадой врачей в конференц-зале, расположенном по соседству с отделением неотложной помощи.

— Мне кажется, что в данном случае мы столкнулись с хантавирусным легочным синдромом, — сказал он им, наперед зная, какую реакцию это вызовет.

Из всех присутствовавших только Гарри Сэвидж имел хоть какое-то представление о предмете разговора.

— Это очень редкая вирусная инфекция, — заметил он. — Насколько я знаю, она передается людям, вдыхающим пыль, исходящую от зараженных животных, особенно от мышей и других грызунов.

— А Мэри Дюбуа этому подвергалась? — спросил один из врачей.

— Да, — уверенно ответил Патрик. — Обычно болезнь начинается с появления симптомов, схожих с гриппозной инфекцией, которые исчезают через день или два. Но потом, через несколько дней, опять появляются, причем в гораздо более серьезной форме.

— А лечение?

Все глаза с надеждой были обращены на него. Пришло время сказать, что долгие месяцы Патрик в своей лаборатории трудился над выработкой сыворотки от легочных инфекций. По его расчетам, хантавирусный синдром входил в их число. Работа остановилась на стадии лабораторных испытаний. Но это было все, что он мог предложить…

Гарри Сэвидж слушал очень внимательно.

— Риск слишком велик, — наконец произнес он, — но в данном случае… Вы готовы взять на себя ответственность, доктор Мэйн?

— Готов, — твердо ответил Патрик.

Сыворотку Мэри он вводил сам. Теперь оставалось только ждать и надеяться.

Последующие несколько дней и ночей слились для Патрика воедино. Он сидел у кровати Мэри, и глаза у него прямо-таки слипались от усталости, так что он уже не видел ничего перед собой. Вспышки надежды пролетали неуловимо быстро на фоне долгих минут тяжелого, как свинец, отчаяния!

Каждое утро приходили бабушки. Шанталь так упорно не желала смириться с поражением, что он черпал из этого нежелания силы и для себя.

— Патрик, дорогой, — регулярно упрашивала его Дороти. — Езжай домой и отдохни немного!

Но все, что он мог себе позволить, это ухватить часок сна в ординаторской, свернувшись калачиком на диване, слишком коротком для его роста. В основном же он урывками подремывал в кресле рядом с кроватью Мэри, краем глаза все время следя за малейшим ее движением, чутким ухом прислушиваясь к малейшему изданному ею звуку.

— Она так долго не протянет, — предупредил его Гарри Сэвидж на пятый день.

Но Патрик не хотел, просто не мог согласиться с подобной мыслью.

— Она протянет, сколько надо!

— Мы теряем ее, Мэйн. Из нее уходят жизненные силы…

Мэри исхудала так, что красота ее стала какой-то призрачной; теплый абрикосовый оттенок кожи стал светлее, скулы слишком выделялись на лице, ресницы как бы утонули в тенях, залегших под глазами. Сэвидж покачал головой в молчаливом сочувствии и оставил Патрика опять наедине с ней.

Настала следующая ночь, подкравшись так тихо, что он и не заметил. Он ненавидел ночь! Она всегда приходила, как вор, и набрасывалась на людей в тот момент, когда они бывают наиболее уязвимы. Как в тот раз, когда Мэри пробралась в его комнату и в его сердце…

Почему он отрицал это так долго и крал у них обоих время — единственную вещь, которую они никогда не смогут вернуть?!

— Прости меня! — взмолился Патрик, прижимая ее руку к своей щеке. — Разреши мне возместить тебе хоть что-нибудь, любовь моя!

Вверх-вниз, вверх-вниз… Мехи аппарата искусственного дыхания, похожие на аккордеонные, продолжали работать в своем неизменном ритме, но он почему-то больше не мог выносить их шума. Решимость, которая так долго поддерживала его, вдруг куда-то ушла, сменившись таким страхом и такой пустотой, что он начал сомневаться, что когда-нибудь вообще сможет избавиться от них.

Спрятав лицо в подушку, он, задыхаясь, прошептал:

— Не покидай меня, не дав сказать, что я люблю тебя, Мэри!

Патрик поискал ее руку, как делал это уже сотни раз за последнюю неделю, и, найдя, прижал к своим губам.

— Ты слышала меня? — едва уловимо выдохнул он. — Я сказал, что люблю тебя!

 

11

Мэри так привыкла к ватной тишине, так долго была окружена серым удушающим туманом, что почти забыла ощущение солнца на своем лице. Но вот из этого тумана выдвинулась какая-то расплывчатая фигура и поманила ее к свету, настойчиво протягивая руку. Мэри казалось, что ноги ее налиты свинцом. Она с трудом проложила себе путь сквозь окутывавшую ее пелену и, стоило ей коснуться его руки, тут же узнала склонившегося над ней человека.

— Я люблю тебя, — сказал Патрик, поворачивая ее к свету.

Она мечтала услышать эти слова так долго, что теперь была уверена: это еще один плод ее воображения, еще одна мечта, обреченная на то, чтобы никогда не сбыться.

— Ты слышала меня? — Голос Патрика эхом прокатился в окружающей ее мгле. — Я люблю тебя, Мэри!

Свет становился ярче, проникая сквозь ее сомкнутые веки и озаряя ее изнутри мягким сиянием. Мэри хотела окликнуть его, сказать, что слышит, что верит, но ее голос был блокирован каким-то посторонним предметом, который заполнял все горло. Зато Патрик теперь был так близко, что она ощущала тепло его кожи, энергию, исходившую от его прикосновений. Подожди меня! — безмолвно закричала Мэри, хватая пальцами пустоту.

Но он понял. Он обхватил ее своими сильными руками, и жар его тела постепенно растопил весь туман, пока от него не остались только маленькие клочки мглы в самых отдаленных уголках ее мозга.

— Возвращайся ко мне, Мэри, — приказал Патрик, и голос у него был охрипший, как будто он только что взобрался на высокую гору. — Открой глаза!

«Тебе легко говорить», — ответила бы она, если бы голос ее слушался. Разве он может знать, какой груз приходится выносить векам, когда ресницы стали тяжелыми, как жалюзи на окнах?

— Посмотри на меня, дорогая, — продолжал убеждать Патрик, и с колоссальным усилием она все-таки приподняла веки на миллиметр.

Он возвышался над ней неясным темным силуэтом, окруженным ореолом слабого света. Мэри моргнула и попыталась сфокусировать взгляд. Его черты начали медленно проясняться; она заметила темные круги у него под глазами, глубокие складки на щеках…

— Ты узнаешь меня? — спросил Патрик, и она медленно кивнула.

Ну как же она могла не узнать его?! Ведь в нем была вся ее жизнь!

— Привет, — сказал он, прижимая ее руку к своей щеке. — С возвращением назад, мой ангел!

Патрик попытался улыбнуться ей, но это никак не удавалось. Его колотила какая-то безжалостная дрожь, и Мэри провела пальцами по жесткой щетине на его подбородке, пытаясь успокоить этим простым жестом. «Все в порядке, — хотелось ей сказать. — Я уходила не так уж далеко и никогда не сомневалась, что всегда найду дорогу назад, к тебе».

Но Патрик, очевидно, не знал этого, потому что, когда он поцеловал ее ладонь, Мэри вдруг почувствовала, как ее обожгла слеза, а другая повисла на его длинных черных ресницах.

Она испугалась, что у нее сейчас разорвется сердце. Патрик всегда был таким сильным, таким уверенным в себе! Она никогда не думала, что ей придется увидеть его столь уязвимым…

— Черт! — пробормотал Патрик, вытирая глаза тыльной стороной руки и пытаясь сделать вид, что он совсем не подвержен маленьким человеческим слабостям. — Что это на меня вдруг нашло?

Мэри покачала головой и указала на аппарат искусственного дыхания, умоляя его взглядом вынуть трубку из ее горла. Ей так хотелось сказать ему, что никогда она не любила его больше, чем в этот момент!

Но Патрик немедленно напустил на себя профессиональный вид.

— Я знаю, что аппарат искусственного дыхания — это большое неудобство, но он спас тебе жизнь, Мэри.

«Это ты спас мне жизнь!» — сказала она ему глазами.

Но он либо не понял, либо решил сделать вид, что не понял.

— Он поддерживал тебя, когда твои легкие отказали, и его нельзя отключить сразу. Мы начнем медленно, постепенно, а пока что ты моя пленница, и я намерен извлечь из этого все возможные выгоды.

Патрик подкатил кресло, на котором сидел, вплотную к ее кровати и наконец улыбнулся.

— Ты знаешь, сколько пролежала здесь, на этой больничной кровати? — Мэри покачала головой, а потом глаза у нее удивленно расширились, когда он сказал: — Шесть дней. Через несколько часов наступит утро субботы.

Это невозможно! — подумалось ей. Как она могла потерять целую неделю своей жизни?

На этот раз он понял, что она хотела сказать.

— Я знаю, это была долгая и трудная дорога, и тебе еще очень много предстоит пройти по ней. Но ты должна будешь сделать это, моя дорогая, потому что я просто не могу жить без тебя!

Мэри во все глаза смотрела на него, а бешеный стук ее сердца заглушал шипение и вздохи аппарата искусственного дыхания.

— Я преодолел много барьеров за последнюю неделю, — продолжал между тем Патрик, — и все-таки до сих пор не знаю ответов на многие вопросы. Но одну вещь я уяснил для себя. Я бежал долгие годы неизвестно куда, потому что был слишком большим идиотом, чтобы понять: все, что мне нужно, все, чего я на самом деле хочу, было здесь, в тебе! Теперь этот бег закончен. В ноябре мне исполнится тридцать семь, Мэри, а я только сейчас открыл для себя, что такое любовь. Это когда любишь женщину не потому, что она нужна тебе, а наоборот: она нужна тебе потому, что ты ее любишь! И я люблю тебя именно так.

При этих словах глаза Мэри наполнились слезами благодарности, но Патрик ее не понял.

— Неужели я говорю это слишком поздно?! — быстро спросил он.

Она опять покачала головой и позволила слезам скатиться по щекам двумя сверкающими ручейками. Потом взяла его руку и прижала к своему сердцу, бешено колотившемуся от радости. Ее глаза кричали Патрику, что единственный путь в жизни, который теперь существовал для нее, был его путь.

И на этот раз он ее понял.

Они были женаты уже почти пять месяцев, когда незадолго до Рождества состоялось торжественное открытие нового медицинского исследовательского центра при центральной больнице Нью-Виллиджа. Патрик был назначен главой этого учреждения и уже успел заработать превосходную репутацию. Население города, казалось, считало созданную им вакцину самым значительным явлением в медицине после изобретения пенициллина.

Интересно, что они все сказали бы, узнав, что их знаменитый доктор напрочь проглядел те изменения, которые произошли в его собственной жене…

И ведь нельзя сказать, что он стал относиться к Мэри как к некой привычной собственности, отдавая все свое внимание работе. Наоборот! Им обоим казалось, что с каждым прожитым месяцем их страсть усиливается. Просто Патрик так заботился о том, чтобы перенесенная болезнь не наложила отпечатка на ее здоровье, что ему и в голову не приходило беспокоиться о чем-то еще.

Вот и теперь, вернувшись из последней перед Рождеством поездки в Лос-Анджелес за покупками, Мэри заранее предвидела его реакцию.

— Ты слишком перегружаешь себя, — проворчал Патрик, глядя на нее через стол в их столовой в Монжуа. — Не успели мы отпраздновать свадьбу, ты тут же начала приводить в порядок этот дом. А хлопоты о том, чтобы поселить Шанталь и Терезу под одной крышей с Дороти в Вуд-Роуде? Да еще найти им экономку, которая взяла бы на себя значительную часть забот по хозяйству…

— Ерунда! — Мэри всю так и распирало от ее тайны, но она только отбросила салфетку и пошла на кухню, чтобы вынуть из духовки запеченного с эстрагоном цыпленка. — Ты же знаешь, я просто расцветаю, когда сталкиваюсь с трудностями! Вспомни, как я на аркане затащила тебя к алтарю, хотя мне и пришлось потратить на это двенадцать лучших лет мой жизни.

Когда она проходила мимо его стула, Патрик протянул свою длинную руку и поймал ее за талию.

— Странно, — прошептал он, прижимая ее к себе все крепче. — Мне почему-то казалось что это было мое предложение.

— Только потому, что я позволяла тебе так думать, — ответила Мэри, вся тая от его прикосновений. — И если до тебя до сих пор не дошло, какой мудрой и хитрой я могу быть, когда обстоятельства требуют этого, то тебе придется еще многому научиться.

— Вот и научи меня, — промурлыкал он, усаживая ее к себе на колени.

— Здесь?

Патрик провел губами по ее шее.

— А почему бы и нет? Где мы только не занимались с тобой любовью! На кухне, в ванной, на полу в гостиной, в кладовке дворецкого…

— Ты забыл веранду, — пробормотала Мэри, чувствуя, как в ней поднимается волна желания.

— Действительно! — воскликнул Патрик, оторвав губы от ее груди и давясь от смеха.

Это случилось ровно за неделю до их свадьбы, когда неожиданно в Монжуа явилась Минна Стар. Минна так и не смогла простить Мэри того, что та увела у нее Патрика из-под самого носа. Но любые надежды на то, что при виде ее он решит, что сделал неправильный выбор, моментально испарились, когда Минна увидела, как Патрик на веранде дома отпрянул от Мэри и ледяным голосом произнес:

— Когда в следующий раз надумаете явиться с визитом, Минна, предварительно позвоните, хорошо?

С тех пор она их больше ни разу не потревожила, явно обратив свою энергию на кого-то другого. Последний раз они встретили ее под руку с самым преуспевающим торговцем недвижимостью в городе.

Зато Дэвид не оставлял их своим вниманием. Только неделю назад они получили от него открытку с рождественскими поздравлениями, в которой он мельком упоминал, что в его жизни появилась новая любовь.

— Патрик, — вздохнула Мэри, сознавая, что теперь должна вести себя как респектабельная замужняя женщина. — Нам с тобой надо…

— Да, — хрипло отозвался Патрик. — Нам правда надо, любовь моя! Прямо сейчас, прямо здесь…

Мэри собиралась рассказать ему обо всем завтра вечером, накануне Рождества, после ужина, когда она удобно устроится у него на коленях на диване в гостиной, а в камине будет весело плясать огонь и воздух будет напоен ароматом кедра и ели. Но, кажется, откладывать было нельзя.

— Патрик, — прошептала она, чувствуя, что краснеет. — У нас будет ребенок!

Сказать, что он был потрясен, значило бы выразиться слишком мягко.

— У нас будет… кто? — переспросил он, уставившись на нее широко открытыми глазами.

— Ребенок, — повторила Мэри и, когда ее слова, похоже, опять не дошли до него, поспешно добавила: — Это, должно быть, случилось в один из вечеров, когда мы…

— Я знаю, отчего бывают дети! — прорычал он. — Но ты же говорила, что не можешь… что, когда ты была замужем за этим, как там его звали, у вас…

Мэри пожала плечами.

— Выходит, я ошибалась. Или, может быть, просто ждала, когда для моего ребенка появится нужный отец…

По-прежнему прижимая ее к краю стола, Патрик помотал головой, словно отгоняя от себя наваждение.

— Ребенок… — пробормотал он обескураженно. — Ты уверена?

— Я была у врача сегодня утром, в Лос-Анджелесе.

Его взгляд преисполнился тревоги.

— Зачем?! Что-нибудь идет не так?

— Да нет же! — Мэри улыбнулась и наклонилась, чтобы поцеловать его — Я абсолютно здорова, и малыш именно такой, каким и должен быть на одиннадцатой неделе.

— Одиннадцатая неделя! — взорвался Патрик. — Да ты с ума сошла, Мэри Клэр! Держишь от меня в секрете такие вещи, ходишь неизвестно к кому за медицинским освидетельствованием, хотя ты замужем за мной… Я что, недостаточно хороший врач для тебя? По-твоему, наблюдение за развитием беременности выше моих профессиональных возможностей?

— Ох, Патрик! — рассмеялась она, глядя на взволнованное, такое дорогое лицо. — Я прекрасно знаю все твои возможности. Во-первых, ты мой лучший друг, во-вторых — самый замечательный в мире любовник, в-третьих — чудесный муж. И в довершение всего станешь отцом моего ребенка! Что еще может пожелать женщина! Перестань упрекать меня в скрытности и просто скажи, что счастлив услышать эту новость.

— И ты еще сомневаешься! — воскликнул он, подхватывая жену на руки и зарываясь лицом в золотистые шелковистые пряди.

В следующее мгновение вся прошлая жизнь словно пролетела перед глазами Патрика, и неожиданно все его устремления и надежды, успехи и огорчения представились ничтожными по сравнению с тем, что ожидало его в будущем. Разве мог он предполагать от чего отказывается, когда вместе с Лорейн вполне искренне собирался посвятить себя науке, отметая как нечто не достойное внимания всепоглощающее чувство любви. Какое же это счастье, что Мэри сумела простить его. И не только простить. Она боролась за их общее будущее бесстрашно, самоотверженно, с отчаянной уверенностью в своей правоте. И он докажет ей, что достоин ее любви.