Я проехал надземкой до Пятьдесят седьмой улицы и по лестнице спустился к углу Карнеги-холла. Около входа в Студию ко мне подошел какой-то бродяга и выпросил десятипенсовик. Кварталом ниже, на противоположной стороне Седьмой авеню, перед Шератон-парком, выстроилась цепочка пикетчиков.

Вестибюль Карнеги-холла был небольшим и строгим – без каких-либо украшений. Справа находилось два лифта. Рядом – ящик пневмопочты с уходящим в потолок стеклянным желобом, а чуть в стороне – задний вход в «Таверну Карнеги», на углу Пятьдесят шестой улицы, и настенный указатель. «Круземарк М., Консультации по Астрологии» я нашел в списке на одиннадцатом этаже.

Стрелка латунного индикатора над левым лифтом опускалась по дуге в полукруге этажных номеров, напоминая стрелку часов, ползущих в обратную сторону. Перед тем как замереть в горизонтальном положении, стрелка остановилась на цифрах «семь» и «три». Дверь открылась, и первым показался огромный дог, тащивший за собой грузную женщину в шубе. За ними – бородач, с виолончелью в футляре. Я вошел и назвал старику-лифтеру номер этажа. В своей плохо подогнанной униформе лифтер был похож на отставного служаку балканской армии. Он глянул на мои ботинки, но промолчал. Затем закрыл металлические воротца, и мы начали подниматься.

До одиннадцатого этажа мы добрались без остановок. Коридор наверху оказался широким и таким же унылым, как и вестибюль. Вдоль стены через равные промежутки висели свернутые брезентовые пожарные шланги. Издалека доносились рулады сопрано – кто-то разминался гаммами.

Вот и жилище М. Круземарк. Ее имя было написано на дверях золотыми буквами, а под ним красовался странный символ – что-то вроде буквы "т" с хвостиком в виде стрелы, указующей вверх. Я позвонил. Подождал. За дверью послышался стук высоких каблуков, щелкнул замок, и дверь приоткрылась – насколько позволяла цепочка.

Из полумрака на меня изучающе уставились зеленые глаза. Затем послышалось вопросительное: «Кто там?».

– Гарри Энджел, я звонил вам насчет приема.

– Да-да, конечно. Одну минуту. – Дверь прикрыли, послышалось звяканье цепочки, и спустя мгновение я вновь увидел зеленые кошачьи глаза, горевшие на бледном угловатом лице, в темных впадинах под тяжелыми бровями.

– Входите. – Женщина отступила в сторону. С ног до головы она была одета в черное – богемный наряд на уик-энде в кофейне Виллиджа: черная шерстяная юбка и черный свитер, черные чулки… И черные густые волосы, собранные в пучок и заколотые двумя эбонитовыми палочками, похожими на китайские палочки для еды. Уолтер Ригли говорил, что ей лет тридцать шесть – тридцать семь, но без косметики Маргарет Круземарк выглядела намного старше. Она была до невозможности худа – изможденный вид, едва заметная грудь под тяжелыми складками свитера… Единственным украшением служил золотой медальон, висящий на простой цепочке. Он изображал перевернутую пятиконечную звезду.

Мы оба молчали. Я пристально рассматривал ее медальон. «Пойди, поймай падучую звезду…» – эхом звучали у меня в голове начальные слова поэмы Донна [Донн, Джон (1572-1631) – выдающийся английский поэт, считается главой школы поэтов-метафизиков.], и я вдруг увидел руки доктора Альберта Фаулера, и золотое кольцо на его барабанящем по столу пальце – кольцо с пятиконечной звездой, – однако его уже не было на пальце, когда я нашел тело доктора в спальне. Вот она, пропавшая деталь головоломки.

Это открытие ошеломило меня, как будто клизма с ледяной водой. Вдоль позвоночника пробежал холодок и дыбом поднял волоски на затылке. Что случилось с кольцом доктора? Наверное, оно лежало у него в кармане; одежду я не обыскал. Но почему он снял его перед тем, как выбить себе мозги? А если это был не он, то кто?

Я почувствовал, как в меня впились лисьи глаза женщины.

– Кажется, вы мисс Круземарк, – сказал я, нарушая молчание.

– Да, – ответила она без улыбки.

– Я увидел ваше имя на двери, но не понял, что там за знак.

– Это мой знак, – объяснила она, закрывая за мной дверь. – Я скорпион. – Несколько секунд она смотрела на меня так, словно мои глаза были замочными скважинами, – а вы?

– Я?

– Кто вы по Зодиаку?

– Честно говоря, не знаю, – пробормотал я. – Астрология – не мой конек.

– Когда вы родились?

– Второго июня, тысяча девятьсот двадцатого года. – Я назвал дату рождения Джонни Фаворита – просто так, на пробу, и на мгновенье мне показалось, что в ее холодных глазах мелькнула какая-то искорка.

– Близнецы, – сказала она. – Любопытно. Когда-то я знала парня, родившегося в тот же самый день.

– Неужели? И кто он?

– Неважно. Это было давным-давно. Пожалуйста, входите и присаживайтесь. Невежливо с моей стороны держать вас в прихожей.

Я последовал за ней из полутемного холла в просторную жилую студию с высоким потолком. Мебелью служила убогая коллекция предметов, относящихся к ранним трофеям Армии Спасения, оживленная пестрыми шотландскими покрывалами и многочисленными вышитыми подушечками.

Несколько прекрасных туркестанских ковриков необычных форм и расцветок на полу лишь усиливали ощущение, будто я нахожусь в лавке старьевщика. До самого потолка громоздились всевозможные фикусы и пальмы. Из подвесных кашпо свешивались зеленые стебли комнатных цветов. В закрытых стеклянных террариумах исходили паром миниатюрные тропические леса.

– Прекрасная комната, – заметил я, отдавая ей пальто, которое она положила на спинку кушетки.

– В самом деле, прекрасная. Я очень счастлива здесь. – Вдруг ее перебил резкий свисток из кухни. – Не хотите чаю? Я как раз поставила чайник перед вашим приходом.

– Если вас это не затруднит.

– Ничуть. Вода уже кипит. Какой вы предпочитаете: «Дарджелинг», жасминовый или «улонг»?

– На ваш вкус. Я мало разбираюсь в этом.

Она одарила меня вялой улыбкой и торопливо удалилась, чтобы заняться свистящим чайником. Я осмотрелся внимательней.

Везде, где только находилось место, теснились экзотические безделушки. Вещицы наподобие храмовых флейт, молитвенных мельниц, индейских фетишей и сделанных из папье-маше воплощений Вишну, вылезающих из пастей рыб и черепах. На книжной полке поблескивал ацтекский обсидиановый кинжал. Я заглянул в раскиданные как попало томики и обнаружил несколько книг по китайской и тибетской магии.

Когда М. Круземарк принесла серебряный поднос с чайным сервизом, я стоял у окна, думая об исчезнувшем кольце доктора Фаулера. Она поставила поднос на низенький столик у кушетки и присоединилась ко мне. На противоположной стороне Седьмой авеню, на крыше здания Осборн-Апартментс, стоял большой дом с белыми дорическими колоннами, напоминая запрятанную на полку корону, – он был похож на особняки в федеральном стиле.

– Кто-то купил дом Джефферсона [Джефферсон, Томас (1743-1826) – третий президент США, идеолог бурж.-дем. направления в период Войны за независимость в Северной Америке (1775-1783). Среди множества профессий имел также профессию архитектора. Построил свой собственный дом. «Монтичелло» и многие здания для университета Вирджинии.] и перенес его туда? – пошутил я.

– Особняк принадлежит Эрлу Блэквеллу. Он дает восхитительные приемы. Интересное зрелище.

Она вернулась к кушетке. Я последовал за ней.

– Знакомое лицо, – кивнул я на выполненный маслом портрет пожилого пирата во фраке.

– Мой отец. Этан Круземарк. – Струйка чая закружилась в прозрачных фарфоровых чашках.

Плотно сжатые губы изогнуты в зловещей улыбке; в зеленых, как у дочери, глазах – коварство и жестокость.

– Кажется, он судостроитель? Я помню его фото в «Форбесе».

– Он ненавидел живопись маслом. Говорил, что повесить у себя такой портрет – все равно что повесить зеркало с замерзшим отражением. Сливки или лимон?

– Пожалуй, ничего. Она подала мне чашку.

– Портрет был написан в прошлом году. По-моему, сходство поразительное.

– Симпатичный мужчина.

– Симпатичный мужчина. Она кивнула.

– Поверите ли, ему за шестьдесят. Он всегда выглядел на десять лет моложе своего возраста. В его гороскопе Солнце в аспекте сто двадцать градусов с Юпитером, очень благоприятный аспект.

Я пропустил ее «мумбо-юмбо» мимо ушей и сказал, что он похож на просоленного морского капитана из пиратских фильмов, которые я смотрел в детстве.

– Совершенно верно. Когда я училась в колледже, все девчонки в общежитии думали, что он Кларк Гейбл.

Я попробовал чай. По вкусу он напоминал перезрелый персик.

– Мой брат знавал одну девушку по фамилии Круземарк, когда учился в Принстоне, – заметил я. – Она приехала в Уэлсли и предсказала ему судьбу на выпускном бале.

– Наверное, моя сестра Маргарет, – сказала она. – Я Миллисент. Мы близнецы. В нашей семье она – черная колдунья, а я – белая.

Я вдруг почувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя кладоискатель, обнаруживший, что найденный им сундук пуст.

– А ваша сестра живет здесь, в Нью-Йорке? – беззаботно продолжал я, уже зная ответ.

– Конечно, нет. Мэгги уехала в Париж больше десяти лет назад. Я не видела ее целую вечность. А как звать вашего брата?

Вся моя легенда лопнула как мыльный пузырь.

– Джек, – сказал я.

– Не помню, чтобы Мэгги хоть раз упоминала Джека. Впрочем, тогда в ее жизни было множество молодых людей. Мне необходимо задать вам несколько вопросов, чтобы я смогла начертить вашу карту. – Она потянулась к кожаному блокноту.

– Валяйте. – Я выбил из пачки сигарету и сунул ее в рот. Миллисент Круземарк помахала перед лицом ладонью, словно подсушивая лак на ногтях.

– Пожалуйста, не надо. У меня аллергия на дым.

– Извините. – Я сунул сигарету за ухо.

– Вы родились второго июня тысяча девятьсот двадцатого года, – начала она, – уже одного этого достаточно, чтобы узнать о вас немало интересного.

– Я весь внимание.

Миллисент Круземарк уставилась на меня своим хищным взглядом.

– Я знаю, что вы прирожденный актер, – сказала она. – Вы меняете лица инстинктивно, как хамелеон, меняющий цвет. И хотя вы из тех, кто пытается во всем дойти до сути, ложь слетает с ваших губ без колебаний.

– Неплохо. Продолжайте.

– Ваша способность играть разные роли имеет и свою темную сторону: вы попадаете в ловушку, когда сталкиваетесь с двойственной природой вашей личности. Скажем так: вы зачастую оказываетесь жертвой собственных сомнений. «Неужели это сделал я?» – вот ваша постоянная забота. Жестокость дается вам легко, но вы никак не можете смириться с тем, что причиняете боль другим. С одной стороны, вы действуете настойчиво и планомерно, а с другой – во многом полагаетесь на интуицию. – Она улыбнулась. – Что касается женщин, то вы предпочитаете молоденьких и темнокожих.

– Пять с плюсом, – похвалил я. – Вы недаром получаете деньги. – В самом деле, аналитик, который умеет так глубоко заглядывать в чужие секреты, стоит двадцати пяти долларов в час. Но вот заковыка: она предсказывала мою судьбу, исходя из дня рождения Джонни Фаворита. – Вы не подскажете, где мне подцепить темнокожую девочку?

– Я расскажу гораздо больше, как только получу все данные. – Белая колдунья принялась царапать карандашом в своем блокноте. – Девушку вашей мечты не гарантирую, но могу несколько развить эту тему. Я отмечу сейчас положение звезд на этот месяц, и мы увидим, как они повлияют на вашу карту. По сути, не только на вашу, но и на карту того юноши, о котором я упомянула. Ваши гороскопы, несомненно, схожи.

– Я полностью в вашем распоряжении.

Миллисент Круземарк нахмурилась, изучая свои записи.

– В настоящее время вам предстоит большая опасность. Недавно, не более недели назад, вы повстречались со смертью. Покойный не был вашим хорошим знакомым, и все же вы очень обеспокоены его кончиной. Здесь присутствует медицинская профессия. Возможно, вы сами вскоре окажетесь в больнице: неблагоприятные аспекты очень сильны. Берегитесь незнакомцев.

Я не сводил глаз с этой странной женщины в черном и чувствовал, как холодные щупальца оплетают мое сердце. Во рту пересохло. Откуда она все это знала? Я с трудом разлепил губы и выдавал из себя:

– Что это за украшение у вас на шее?

– Это? – Рука женщины замерла у горла, словно птица, отдыхающая в полете. – Обычный пентакль. Приносит удачу.

Пентакль доктора Фаулера не принес ему особой удачи, но ведь он и не носил его, когда умер. Или кто-то забрал кольцо после того, как убил старика?

– Мне нужна дополнительная информация, – сообщила Миллисент Круземарк, и ее золотой карандашик завис над бумагой, как дротик перед броском. – Когда и где родилась ваша невеста? Мне нужен точный час и место, чтобы я смогла определить долготу и широту. Кстати, вы не сказали мне, где родились.

Я напридумывал что-то и демонстративно взглянул на часы перед тем, как поставить чашку. Мы поднялись одновременно.

– Спасибо за чай.

Она проводила меня до двери и сказала, что карты будут готовы на следующей неделе. Я обещал позвонить, и мы пожали друг другу руки с механической учтивостью заводных солдатиков.